Альберт попытался сдвинуть карету самостоятельно, да только куда там. Пришлось возвращаться на стоянку за крупным рогатым скотом. Половина племени увязалась вслед за дипломатом, чтобы посмотреть — какую же добычу он подстрелил, что потребовался целый буйвол для перевозки.

Узнав, что это просто бродячая торговка, разочарованные орки повернули восвояси.

Пригнав карету в лагерь, Альберт попросил Грума узнать у вождя — можно ли Маргит отправиться с ними на Запад? Вокруг шатра Горрана собралась значительная часть общины. Альберт стоял напротив, Маргит пугливо жалась за его спиной. Орки почему-то глядели на странницу вовсе не дружески, а нервно, напряженно.

Наконец в свет факелов вышел шаман и передал волю вождя: пусть едет. Кочевники собрались было вернуться к привычным делам, как ночную тишину разрезал знакомый гулкий бас:

— Я не собираюсь привечать гнилое семя! Пусть валит сама на все четыре ветра!

Бараг. Вот же собака, мало, наверное, получил, раз пасть раззявил. Вслух, разумеется, Шайн этого не сказал, ограничился спокойным вопросом.

— Что ты имеешь против моей гостьи?

— Твоей? Гостьи? — с усмешкой прорычал верзила. — А где твой дом, чтобы гостей водить? Уж точно не здесь! И посмотри на уши и зубы своей подружки. Ее мать якшалась с эльфами, а это позор всему степному народу! Я готов терпеть тебя, человек, но не эту тварь!

Орки загудели, большинство — одобрительно. Кто-то выкрикнул:

— Полукровка!

Альберт вздохнул. Кочевники ненавидели детей леса куда сильнее, чем людей. Дело в том, что имперские рыцари сражались относительно честно, исповедуя очень похожий на орочий культ достоинства и силы. Эльфы же предпочитали партизанские тактики. Атака конных лучников на спящий лагерь под покровом ночи — один из любимых приемов остроухих. К тому же эльфы не брезговали убивать стариков и детей, считая абсолютно всех зеленокожих опасными.

И если отношения между Империей и Степью за двести лет более-менее наладились, то лесному народу это не грозило никогда. Неудивительно, что кочевники испытывали такую ярость именно к полукровкам. Они считали детей эльфов и орчих величайшим надругательством над народом Степи — куда более страшным и отвратительным, чем убийство.

— Вождь сказал свое слово! — напомнил Шайн.

— И я не осмелюсь ему противиться. Но доброго отношения эта тварь не дождется. Еды и ночлега ей никто здесь не даст! Так ведь, братья?!

— Не так! — сквозь общий гул прорвался рассерженный голос Тарши.

Охотница вышла из толпы и встала напротив бывшего мужчины.

— Ты просто зол на Альберта за поражение! Так ведут себя дети, а не взрослые орки. Этой бедняге и так худо жить зная, чья в ней кровь.

— Маргит не жалуе…, - шепнула торговка, но Шайн шикнул на нее и приложил палец к губам.

— Если она гостья Вахула — она и моя гостья. Я с радостью разделю с ней свой шатер и пищу.

Бараг скрестил руки на груди и рассмеялся.

— И когда ты уже пустишь чужака под свою набедренную повязку? Будете плодить с ним веселых и удачливых людоорков. О, — верзила поднял палец вверх, — а лучше живите втроем. От тебя будут людоорки, а от твари — людоэльфоорки. Вот духи обрадуются такому многообразию!

Тарша зашипела и плюнула Барагу в лицо. По уровню оскорбления это чуть ниже публичного вызова на бой. Здоровяк дернулся, с морды мигом слетела вся насмешливость. Альберт превратился в пружину, кровь застучала в висках, левый безымянный палец нещадно кололо костяное кольцо. Если урод поднимет на Таршу лапу — даже Великая Орда не спасет его от смерти.

Но Бараг предпочел утереться и скрыться в толпе.

— Какой злой, — произнесла Маргит. — Берегись его, Вахул.

— Да уж придется.

Альберту пришлось спать на улице — шкур для шатра он, увы, не добыл — лишь новые неприятности. Сперва человек и вовсе хотел не смыкать глаз до утра — опасался какой-нибудь подлости от Барага, но сразу двое знакомцев вызвались сторожить его сон. Стрела, лизнув бывшего слугу в лицо, легла рядом, подставив теплый мохнатый бок. Затухающий костер давала неплохой жар, пока Исмаил не принялся жрать угли, противно лязгая забралом.

— Зачем ты это делаешь? — пробурчал Шайн, который и без того заснуть не мог.

— Холодно. Я становлюсь медленным и неповоротливым. Кстати, если принесешь дров — можно растопить в моем брюхе печку.

— Не понимаю. А как же плоть. Тебе не больно?

Рыцарь протяжно скрипнул, будто вздохнул.

— У меня нет плоти, Альберт. Она давным-давно сгнила.

— Но…

Исмаил поднял забрало, продемонстрировав полуистлевший подшлемник, обрамляющий черную пустоту.

— Шаманское проклятье заключило мою душу в эти латы, друг. Боюсь, мне придется до конца света маяться неприкаянным. Но в этом есть и свои плюсы. Жаль, тут нет толкового кузнеца, мне срочно требуется одна деталь на гульфик.

— Фу. Лучше скажи, как быть с Барагом?

— Убей его.

— Шутишь?

— Нет. Только не на дуэли — Горран запретил драки до смерти. Подстрой какую-нибудь пакость, позови на охоту и пусти стрелу в спину. Ой, орков же нельзя звать на охоту. Жалко, такой действенный способ. Сколько королей отправились на тот свет благодаря жажде пострелять в зверюшек, а?

— А иные способы есть?

— Разумеется нет. Странный ты какой-то дипломат, — Исмаил засунул в нагрудник целую головешку. — Даже человек не простит тебе такого унижения, что уж говорить об орки. Убей его, сживи со свету, иначе это сделает он. Попомни мои слова.

Альберт размышлял битый час, но так и не нашел решения проблемы. Разве что Барага убьют в стычке с каким-нибудь врагом, но это слишком опасная затея, все племя может пострадать. Незаметно для себя Шайн заснул, а проснулся под истошные вопли вперемешку с плачем.

Вопили так, будто оплакивали единственного сына. Альберт вскочил с лежака и выхватил меч. Рядом с каретой стояла Маргит, заламывая руки и причитая. Достаточно было взглянуть в открытый кузов, чтобы понять горе торговки — вся лепнина была разбита.

— О, бедная я, бедная. За что духи так обозлились на меня? За что послали на дорогу человека с луком?!

— За свою гнилую кровь! — рявкнул кто-то и скрылся за шатром прежде, чем Альберт повернулся в его сторону.

— Бараг! — со всей дури заорал Шайн. — Бараг!!

В соседнем шатре заворочались, из-под полога показалась заспанная морда.

— Твоих лап дело? — Альберт указал на испорченный груз.

— Нет. Ладно бы полуорку избил, но на кой черт мне ее горшки?

— Позовите Грума, — прошипел дипломат.

Заседание собралось на открытом воздухе — вокруг костра. Присутствовал и вождь, явно недовольный отсрочкой отъезда. Осмотрев место преступления и выслушав потерпевшую, Горран дал знак начинать суд. Альберт проявил всю свою юридическую грамотность, чтобы выставить подозреваемого в самом паршивом свете. Начиная от прямой и открытой неприязни к Маргит и заканчивая позорным поражением, из-за которого верзила спал и видел как насолить человеку.

Разумеется, доказательства были косвенными и не один имперский суд не посчитал бы их достаточными. Но Империя далеко, а оркам хватит и этого. Как позже рассказал Грум, Бараг метил на шатер вождя, и Горран искал удобного случая, чтобы избавиться от конкурента. Случай представился лучше некуда.

— Пошел вон, — прорычал вожак.

— Что? Но Горран, мы же с тобой с одной миски ели…

— Одни мечом дрались, одни штаны носили, — захихикал Исмаил на ухо Альберту.

— Вон! Да услышат духи: ты — изгнан! Мне не нужен орк, что строит козни добрым гостям. Убирайся! Все имущество Барага приказываю разделить меж Маргит и Вахулом. Суд завершен!

Шайн еще никогда не видел столь ошарашенного и опечаленного кочевника. Бараг не рычал, не взывал к поединку, а просто ушел, втянув лысую голову в плечи. Зато теперь у обвинителя появился шатер, копье и целый ворох теплой одежды. Больше всего Альберту приглянулся просторный шерстяной плащ — в безрукавке ночью было довольно холодно.

А Маргит получила телегу для перевозки раненого Рожка и могучего черного буйвола. Привязав изрядно полегчавшую карету к повозке, торговка и дипломат двинулись вслед за идущим на Запад караваном. Шайн сидел на козлах, любуясь с высоты на летнюю Степь. Купчиха правила.

Компенсация ее не очень-то обрадовала, но часть посуды все же уцелела и поездка к людям еще имела смысл. Некоторое время Маргит молчала, потом шепнула спутнику на ухо:

— Спасибо.

— Это меньшее, что я мог сделать. Иначе бы тебя заклевали.

— Ты очень смелый и умный. Не боишься обличать больших орков, вождь тебя слушает.

— Да брось, — Альберт улыбнулся внезапной похвале. — Как спалось на новом месте?

— О, неплохо-неплохо. Тарша дала мне самые теплые шкуры и вкусно накормила. Скажи, храбрый человек, Тарша твоя женщина?

Шайну казалось, что он давно привык к орочьей прямоте. Выяснилось — не до конца.

— Ну, вообще-то нет. Она свободна.

— Это хорошо. Если хочешь — Маргит будет твоей женщиной.

Полуорка провела рукой по бедру попутчика и улыбнулась так, что дипломат едва с козел не грохнулся. Пообещав подумать, Шайн отвернулся и увидел бредущую неподалеку Таршу. Девушка смерила его злобным взглядом и погнала своего буйвола вперед, вздернув подбородок. Проблемы только начинались.

Чтобы не злить охотницу еще больше, Шайн перебрался в трофейную телегу, где бряцал на ухабах Исмаил. Со стороны он выглядел как обычный доспех, отрытый орками в каком-то могильнике, но стоило дипломату сесть рядом, железяка пришла в движение.

— Ловко ты избавился от бугая. Уважаю.

— Да уж. Лишь бы он по следу не пустился. А то неровен час отойду пописать и словлю стрелу.

— И такое может быть.

— Ободрил, — фыркнул Альберт. — Лучше скажи, а среди орков практикуется многоженство?

— Все зависит от племени и стихии, которой оно поклоняется. Каменные Сердца чтут землю. Насколько я помню, земля разрешает иметь несколько жен. За двести лет, впрочем, многое могло поменяться. А что? Ты хочешь и Таршу, и Маргит?

— Да ты сама проницательность. Мне кажется, захомутать их обеих — то самое зло, которое меньшее. Не хотел бы я заставлять Таршу ревновать.

— А зря. Ревность — двигатель отношений.

— Это у людей. А орчиха просто убьет и муженька, и конкурентку. Особенно такая как Тарша.

Для ночного отдыха большой лагерь разбивать не стали — спешили, да и место попалось недоброе. Кругом заросли сухого колючего кустарника — отличное место для засады: хоть орков, хоть зверей.

Установили по углам телег короткие шесты, сверху набросили шатры — получились своеобразные жилища на колесах. Альберт помогал Маргит по мере сил — раньше ему не доводилось работать с такими конструкциями, пришлось первое время наблюдать за соседями.

Тарша, вопреки ожиданиями, переместилась в самую голову каравана, да там и заночевала прямо под пологом. Альберт хотел поговорить с ней, но провозился с установкой несколько часов и вымотался неимоверно.

Хорошо хоть трофейных шкур полно — ночью не придется мерзнуть. Можно заночевать рядышком с Исмаилом — тот опять наглотался угольев и бродил по лагерю, светя задом. Но у Маргит имелись иные планы насчет человека.

— Вахул, не хочешь разделить со мной ложе этой ночью? — зазывно пробормотала она, выглянув из-под тента.

Шайн почесал затылок и смущенно улыбнулся.

— Да знаешь, я, наверное, у костра посплю. Покараулю на всякий случай твою карету.

Орчиха тяжело вздохнула и понурила голову.

— Ты брезгуешь? Не хочешь якшаться с гнилой кровью?

— Нет! Что ты, вовсе нет…

— Или я тебе не нравлюсь?

Маргит с вызовом шагнула вперед, отбросив скрывавший наготу полог. Альберт понял — нравится.

— Э-э, ты прекрасна, спору нет, но в твоей телеге спит олень, и…

— Ты стесняешься Рожка? Но он же просто животное! В смысле, очень любимое и дорогое мне животное, но разве стоит обращать на него внимание? Теплее будет и… мягче.

— Но…

— Да соглашайся уже, сколько можно ломаться! — зазвенел забралом Исмаил, плашмя лежащий меж колес.

Альберт тяжело вздохнул и в последний раз взвесил все за и против. Тарша наверняка пронюхает о ночных похождениях, но Шайн — свободный мужчина, а она — свободная женщина. К тому же после похорон ничто не помешало ей прыгнуть на шкуры Барага, а Вахул, черт возьми, еще раздумывает. На ходу сбросив плащ и жилет, Альберт забрался в телегу.

Рожок и впрямь лежал ничком — не помер ли? Шайн провел рукой по мохнатой спине — да нет, еще теплый. И сопит. Занимает, зараза, половину места, но орочьи повозки не чета людским, будет где развернуться.

Маргит зажгла небольшую лампадку и повесила к потолку. Что за масло было внутри Альберт не понял, но пахло до дурноты соблазнительно. Торговка села на колени и призывно протянула руки. В тусклом свете дипломат заметил, что эльфийская кровь скорее всего принадлежит матери. Слишком уж плавными и аккуратными были изгибы тела. Высоко стоящая грудь с острыми сосками поднималась и опускалась размеренно, глубоко.

Избавившись от порток, Альберт собрался сесть рядом с Маргит, но та остановила его, мягко коснувшись ладонью лобка. Не вставая с колен, орчиха наклонилась и поцеловала Шайна в колено, а затем поползла вверх, не открывая губ. Сквозь сладкую негу предвкушения затесалась неуместная мысль. Дипломат не мылся уже с недельку, если не больше, и понадеялся, что кочевницы не столь придирчивы, как эльфийки и человеческие женщины.

Слизав широкую полоску грязи и пота с бедра, Маргит принялась за промежность. Альберт понял, что продержится не дольше десяти секунд, а так опозориться никакой мужчина не желает. Пришлось включать воображение и представлять всякие мерзости. Потрошеный земляной дракон, мумия Зарзула, истекающий кровью Рожок, Исмаил без доспехов… Немного отпустило, но Шайн выиграл жалкую минуту форы — вряд ли больше.

Тем временем Маргит разошлась не на шутку. Она выделывала такие вещи, что балаганные шпагоглотатели померли бы от зависти. Порой она так больно била носом в лобок, что дипломат кривился и стискивал зубы, тем самым оттягивая сладострастный финал.

Шайн ухватил подругу за волосы и попытался оттащить — хватит мол, но это лишь раззадорило ее. Поняв, что сопротивление бесполезно, человек расслабился и закрыл глаза.

— Тебе понравилось? — спросила Маргит, водя когтем вдоль ложбинки на груди спутника.

Шайн зажмурился и потянулся как объевшийся сметаны кот.

— Никогда не испытывал ничего подобного.

Орчиха улыбнулась, обнажив ровные белые зубки.

— У тебя же еще осталось что-нибудь для меня?

— Думаю да. Только передохну немного.

Со второй попытки Альберт не ударил в грязь лицом и продержался куда дольше. Маргит стонала и извивалась как придавленная камнем змея, а в момент оргазма случайно перепутала шкуру Рожка с подстилкой, и сжала пальцы так, что бедное животное заревело на всю округу. Лишь бы поутру орки не стали задавать вопросы, почему Шайн любил женщину, а орал олень.

Но проснулся Альберт от еще более громких криков. И они не сулили ровным счетом ничего хорошего: "Пожар!". Выкатившись наружу в чем мать родила, дипломат увидел объятую пламенем карету. Часть племени запрягала волов, чтобы отвести караван от горящего соседа, другие тщетно пытались погасить огонь. Но воды поблизости не было, а бросать в карету комья грязи и горсти пыли — зря переводить и то, и другое.

Треск дерева и рев пламени потонули в отчаянном вопле Маргит.

— Это Бараг! — прорычал Горран. — Нужно было убить его на месте! Воины — берите копья, будем искать предателя!

— Он мог уйти далеко, мой вождь, — возразил Грум. — Бараг — опытный кочевник, в предрассветной тьме мы не отыщем его следов. Нужно использовать волчицу.

Когда пламя унялось, а карета превратилась в угли на колесах, Горран велел сестре позвать Стрелу. Волчица долго не хотела выбираться из укрытия, но в конечном итоге сдалась. Дикий зверь подполз к хозяйке на брюхе, скалясь и рыча в сторону кареты.

— Она боится, — сказала Тарша. — Давай обождем.

— Нет! След остынет, прикажи ей немедленно.

— Но…

— Немедленно! — рявкнул Горран, ударив кулаком по борту своей повозки.

Тарша вздохнула и отдала приказ. Стрела с большой неохотой приблизилась к пожарищу и принялась обнюхивать землю.

— Взяла! — радостно крикнули из толпы.

Волчица немного покрутилась на месте, обошла карету по кругу и ткнулась Тарше в ногу. Раздался короткий лай.

Альберт ощутил холод в сердце.

— Так это была ты?