— Господин Хэнс, — тихо, но внятно произнес адвокат, — согласно закону, я имею полное право общаться с подзащитным наедине. А вы обязаны уважать и соблюдать это право.

Следователь поднял руки и удалился, качая головой и беззвучно шепча ругательства. Судя по кислой физиономии, к такому повороту он был явно не готов.

— Сперва хочу поблагодарить вас за храбрость, — продолжил Абель. — Не думайте, что все землевладельцы — живодеры и садисты. Среди них есть множество сочувствующих, но они боятся потерять состояние. Вы же не побоялись.

— Вообще‑то, — я был слегка ошарашен внезапной встречей с героем газет, — я за эльфов переживаю.

— Понимаю. Не против, если я буду называть вас Джен?

— Конечно нет.

— А вы зовите меня просто Абель. Я друг для всех, кто неравнодушен к проблеме рабства. Итак, Джен, обещать, что все закончится хорошо — увы не могу. Но сделаю все возможное для подъема общественного резонанса. Второй округ, как и любой на севере, крайне консервативен и держится за королевскую власть. Но из столицы и южных Округов на заседание съедутся сотни людей для вашей поддержки. В этом даже не сомневайтесь. Я уже направил несколько ходатайств об открытом заседании. Их будут обязаны удовлетворить, так как дело государственной важности.

— Спасибо, — я положил руки на стол, наручники тихо звякнули. — Но как мне защищаться? Меня обвиняют то в измене, то в нарушении присяги. Абель, я тяжело болен и страдаю от провалов в памяти.

— Я в курсе.

— И я не помню чертову присягу. Может, от нее надо отталкиваться? Поискать скрытые лазейки и обходные пути? Мол, я присягал, но вот здесь и здесь недомолвки, допускающие свободную трактовку.

Кэриан кашлянул в кулак и поправил бабочку.

— Ну что же. Вот вам полный текст присяги. Я, Имя Фамилия, принимаю титул такой‑то и торжественно клянусь всегда следовать букве закона. Клянусь поддерживать короля словом и делом, и в случае нужды отдать жизнь за него. Я, Имя Фамилия, становясь владельцем этой земли и рабов, торжественно клянусь всегда помнить о братьях, павших на Лесной войне. Клянусь быть карающим бичом и никогда не проявлять к эльфам ни жалости ни сострадания. Клянусь, клянусь, клянусь!

Я мысленно повторил текст присяги два раза.

— Да уж, составлена так, что не подкопаешься.

— Вот именно, — Абель кивнул. — Как можно заметить, присяга разделена на две части. Сперва вы клянетесь в верности королю, потом обещаете наказывать лесной народ…

— А почему королю? — перебил я. — Почему не Асталии? А если попадется полоумный правитель и прикажет убить каждого десятого? Или всем скопом сдаться в плен оркам? Или придумает чего пожестче?

Абель развел руками.

— Это защита от двояких трактовок. Благо одного человека и благо страны — две большие разницы. Так вот, я продолжу. Вас будут обвинять по обеим частям присяги. Насколько я понял из дела, в государственной измене вас больше не подозревают. Но это, так сказать, де — факто. На суде этот вопрос все равно поднимут. А вот со второй частью самые большие проблемы.

— И как защищаться? У вас есть какая‑нибудь стратегия?

— Даже две, — Кэриан слабо улыбнулся. — Общественное давление и отрицание обвинений. Первая стратегия помогла мне уберечь от расправы родителей похищенных рабов. Но в том случае все было слишком очевидно. Рабы вовсе не сбегали, просто местная власть попыталась выкрутиться из собственной ошибки. Ведь это бион Округа проморгал орочий рейд. В нашем случае все куда более однозначно. Вы либо поддерживаете невольников, либо нет. Если будут спрашивать — просто идите в отказ. Говорите, что ненавидите эльфов и наказываете их. Все остальное — домыслы и козни конкурентов, позарившихся на землю. Но тут есть один нюанс.

— Какой? — насторожился я.

— В суд наверняка вызовут Наблюдателей. Это группа присяжных колдунов, задача которых оценить правдивость ваших слов. Чтобы обмануть их нужно быть таким же колдуном, или искренне верить в собственные слова. Даже если они лживы.

Я закинул руки за голову и потер затылок. Во дела.

— В любом случае, Джен, я хочу предупредить вас кое о чем. Вы можете попытаться обмануть Наблюдателей. Возможно, вам это удастся. Нынешние чародеи не чета древним. Тогда вы спасете свою ферму и сотню рабов. На какое‑то время. Вам осталось около пяти месяцев, если не ошибаюсь?

— Все так.

— А можете потерять все, но стать символом движения против рабства. Вы будете первым тайром, отказавшимся от титула и состояния официально. Я не буду призывать выбрать что‑то одно. Окончательное решение должно быть только за вами.

Мы обсудили несколько незначительных деталей и на этом закончили. День прошел на удивление быстро. До полуночи я провалялся на нарах, выдумывая речь на суде. Вспоминал историю и пытался собрать все минусы рабства в один веский довод. Из‑за отсутствия бумаги на следующее утро я забыл половину, но до заседания оставалась почти неделя. Этого времени вполне достаточно для приведения мыслей в порядок.

После обеда за окном стали раздаваться выкрики.

— Долой рабство! — кричала какая‑то девушка.

— Мы ждем перемен! — басил мужчина.

— Свободу Авелину! — скандировал стройный хор голосов.

Я выглянул в амбразуру и увидел напротив изолятора группу горожан с плакатами. На большинстве были нарисованы красные кулаки, раздирающие черную цепь. На других написаны антирабские лозунги. Совсем юный парнишка держал в руках портрет обнаженной эльфийки. Женщина стояла под водопадом, подставив лицо и грудь струям воды. Внизу крупными красными буквами вывели: "Признай — захотел! Долой рабство, даешь любовь!".

Несмотря на узость смотровой щели, митингующие меня заметили. Сперва пожилая женщина в черном платье указала пальцем в мою сторону. Мигом позже люд кричал, размахивая плакатами и руками:

— Авелин! Авелин! Авелин!

Такое внимание было мне чуждо, но безусловно приятно. Я высунул кисть наружу и помахал. Народ взорвался аплодисментами.

— Ого! — восторженно бросил Асп. — Ничего себе группа поддержки. Пожалуй, напишу об этом стих. Как отважный Авелин цепи рабства развалил. Эх, жаль твоя фамилия не на "л" заканчивается.

Тем временем под стеной блока началась потасовка. Набежали полицейские, им на помощь пришли охранники тюрьмы. Они валили митингующих на брусчатку и били дубинками, не делая скидок на пол или возраст.

Так как собравшиеся не сопротивлялись, после избиения их скрутили, покидали в зарешеченные фургоны и куда‑то увезли.

— Скоро у нас будут новые соседи, — хмыкнул поэт.

До суда я встретился с Кэрианом еще два раза. Ничего нового, увы, придумать не смогли. Но адвокат показал копию документа о проведении публичного процесса. Это радовало и вселяло надежду. По крайней мере, меня не сожрут с потрохами сторонники рабства. С поддержкой будет далеко не так страшно.

Но волновался я все равно. По уголовке, да еще и по подозрению в государственной измене меня ни разу не привлекали. Знакомство с данной темой ограничивалось унылыми посиделками в кабинете мирового судьи. А тут намечается явно что‑то масштабное. Как в передаче "Час суда" или даже круче.

Пару дней я храбрился и декламировал сокамернику пламенную речь. Потом стушевался и подсел на измену. Блин, опять эта измена! В общем, волновался очень сильно. А за день до заседания на меня напала пофигистическая хандра. Знаете то ощущение, когда понимаешь, что ничего изменить нельзя. И тебе становится плевать на все с высокой колокольни.

Я до последнего надеялся, что мне позволят привести себя в порядок. Побриться там или хотя бы сменить одежду. Нет. Усадили в фургон грязного, заросшего и расчесанного пятерней. Сопровождали повозку десять вооруженных винтовками всадников. Тогда‑то я впервые увидел местных единорогов, о которых рассказывал Ромэль.

Эти животные разительно отличались от прекрасных белых лошадок из детских сказок. Скорее они напоминали гибрид паука и блохи. Бледные овальные тела с темными разводами вен. Круглые лобастые головы как у земных белуг, увенчанные кривыми костяными наростами. Назвать их рогами просто язык не поворачивался, скорее уж какие‑то уродливые шишки.

И две пары длинных тонких суставчатых ног, поросших жестким седым ворсом. Уродцы чувствовали себя на дороге паршивенько. Пошатывались и с трудом переставляли конечности. Острые загнутые как когти копыта и гибкие суставы не предназначались для езды по ровной поверхности. Единороги идеально подходили для леса, где могли с легкостью перебираться через нагромождения бурелома и лазать по упавшим гигантским деревьям. Не исключено, что и обычные деревья не были для уродцев серьезным препятствием. На Земле обычные козы могут на отвесных скалах пастись, что уж говорить о единорогах.

Вдоль обочин выстроились ряды полицейских. Они оттесняли бушующие толпы по обе стороны дороги. Слева собрались сторонники рабства, справа — аболиционисты. Абель говорил о сотнях? Куда там. И те, и другие исчислялись тысячами. Среди сочувствующих землевладельцам были в основном люди в возрасте. Они держали портреты короля и огромные копии каких‑то документов, скрепленных государственными печатями. Наверное, намекали противникам, что те своими лозунгами прямо попирают закон.

Аболиционисты же были представлены в большей мере молодежью. Они вооружились плакатами с разорванными цепями и надписями, призывающими идти в ногу со временем и немедленно освободить лесной народ.

Обе толпы громко кричали, но что именно разобрать не представлялось возможным. Все сливалось в бешеный рев. Время от времени противоборствующие стороны устраивали "перестрелки" гнилыми овощами. Зачинщики сразу же получали дубинками, вне зависимости от политических убеждений.

За все время недолгой поездки я не увидел ни одного свободного места на тротуарах. Лавочники закрыли магазины, и теперь с испугом таращились на беснующихся граждан сквозь щели в ставнях. Простой люд стремился как можно быстрее покинуть потенциально опасное место. Но пока что до открытых столкновений дело не доходило.

Фургон остановился у самых крылец суда. Здесь собралось огромное количество стражей порядка. Помимо дубинок они вооружились винтовками и пистолетами. На синих мундирах поблескивали стальные кирасы, на головах — закрытые шлемы.

У крылец выстроилась очередь горожан с мольбертами и блокнотами. Понятно — журналисты. Полицейские в броне тщательно досматривали всех и проверяли документы. Очередь двигалась очень медленно.

Следом за акулами пера стояли активисты из обеих армий и просто неравнодушные подданные. Стояли вперемешку и непрерывно ругались. До рукоприкладства не доходило лишь благодаря обилию полицейских вокруг.

Дверца фургона отворилась. Меня, закованного по рукам и ногам, осторожно спустили на землю. Толпа тут же взорвалась, от рева реально заложило уши. Одни хором орали "позор" и "предатель", другие скандировали мою фамилию.

Кто‑то начал бросаться тухлятиной, но стражи в доспехах загородили меня со всех сторон. Под конвоем, похожем на римскую черепаху, только без щитов, меня сопроводили в здание суда. У входа я увидел Абеля. Адвокат подошел и пожал руку.

— Не волнуйтесь, Джен. Все будет хорошо.

— Боюсь, при любом исходе живым мне город не покинуть, — проворчал я.

Адвокат улыбнулся.

— От суда толпы вас в любом случае защитят. Пройдемте.

По знакомому коридору со стендами на стенах меня отвели в просторное помещение со множеством стоящих полукругом кресел. Больше половины было занято журналистами. Художники сразу же приступили к работе. Послышался противный шелест карандашей.

Перед креслами стояли два длинных деревянных стола. За одним расположился Абель, за соседний сел следователь Хэнс. Понятно. Здесь, оказывается, нет прокуратуры, а сторону обвинения представляет полиция. Интересно…

У стены напротив столов стояла клетка со стулом. Меня затолкали внутрь и лишь потом сняли кандалы. Места в клетке было совсем немного. Я мог стоять, а мог ухватиться за прутья — вот и вся свобода движения. Ну хоть не в браслетах, и то хорошо.

В соседнем углу, что напротив двери, высилась кафедра. Рядом — еще одна, поменьше, и длинная скамья. Незнакомый судья в красной мантии читал дело, периодически поглядывая в зал. А народ все шел и шел. Пока обыщут, пока проверят… Минут через пятнадцать свободных кресел не осталось. Опоздавших вытолкали из коридора и закрыли дверь.

Судья взял со стола массивный золотой колокольчик и тряс его, пока шум собравшихся полностью не стих. Мужчине в мантии было лет под сорок. Длинные русые волосы падали на плечи, темные усы придавали узкому сухопарому лицу излишнюю строгость.

— Суд начинается! Приглашаю в зал присяжных Наблюдателей!

Мне невтерпеж было посмотреть на этих колдунов. Почему‑то представлял почтенных бородатых старцев в остроконечных шляпах. Но в помещение вошли… кто бы вы думали? Гадалки из "Гильдии магов"! Вот так сюрприз. Дамочки были в тех же черных платьях и шляпках с вуалями. На запястьях и шеях ворохи побрякушек и амулетов. Вышагивая словно на подиуме, колдуньи подошли к кафедре и расселись на скамье.

— Время клятвы! — известил судья.

Все встали. Я тоже. Так, на всякий случай.

Мужчина в мантии положил обе руки на сердце и громко произнес:

— Я, Альрад Парсо, сын Ахмуда Парсо, внук Тиграда Парсо, судебный заседатель в третьем поколении — торжественно клянусь судить объективно и справедливо, без страсти и предвзятости!

— Он не лжет! — хором воскликнули женщины.

Следующим клялся Хэнс.

— Я, Шамия Хэнс, торжественно клянусь обвинять справедливо, без давления и принуждений!

— Он не лжет! — отозвались колдуньи, но гораздо тише.

Все замолчали и уставились на меня. Интересно, а что говорить‑то надо? Ладно, попробуем воспользоваться земным аналогом.

— Я, Джен Авелин, отца не помню, деда тоже, торжественно клянусь говорить правду и только правду!

Наблюдательницы молчали, сверля меня взглядами. На галерке зашептались, судья нахмурился. Наконец гадалки вынесли вердикт:

— Он не лжет!

— Тогда приступим.

Все сели. Я отчетливо услышал облегченные выдохи.

— Господин Авелин, вы обвиняетесь в нарушении присяги тайров, — произнес Хэнс, упершись руками в стол. — Вы согласны с обвинением?

— Не совсем.

— Хорошо. Тогда начнем по порядку. Пункт первый — государственная измена. Я вызываю первого свидетеля. Ирган Фолз, старший полицейский инспектор.

В зал вошел высокий и брюхатый страж порядка с сизым носом и моржовыми усами. Встал за малую кафедру, большие пальцы засунул за пояс. Попытался втянуть пузо — получилось плохо.

— Инспектор Фолз, что вы нашли на плантации обвиняемого?

— Ну… это, — толстяк кашлянул в кулак. — Пистолет, значится, дуэльный — одна штука. Пистолеты охранников, однозарядные — две штуки. Больше никакого оружия и запрещенной литературы найдено не было. Никаких свидетельств заговора против Его Высочества тоже. Разрешите идти?

Наблюдательницы подтвердили правдивость слов, и полицейский вышел в коридор. Какой‑то странный свидетель. Или они специально рушат первое обвинение, чтобы сосредоточиться на втором? Или просто не хотят выглядеть дураками?

— Господин Авелин, — сказал судья. — Как вы относитесь к нашему королю Гинтеру Пятому? Желаете ли вы его смерти или ухода с трона?

— Что вы, — я всплеснул руками, насколько позволяла теснота клетки. — Я никому никогда не желал и не желаю смерти. А что касается ухода — все мы рано или поздно уходим. Я вот, например, уйду из жизни гораздо раньше, чем Его Величество из дворца.

— Он не лжет!

— Господин Хэнс, у вас есть возражения, улики, свидетели?

— По первому пункту больше нет.

— Обвинение в государственной измене снимается!

Ударил колокол. Раздались слабые аплодисменты и недовольное ворчание. Моих противников можно было с легкостью заметить по недовольным физиономиям и скрещенных на груди руках.

— Продолжаем, — судья отложил колокол и перелистнул страницу дела. — Господин Авелин, вы подозреваетесь в нарушении второй части присяги тайров. Звучит она так: Я, Имя Фамилия, становясь владельцем этой земли и рабов, торжественно клянусь всегда помнить о братьях, павших на Лесной войне. Клянусь быть карающим бичом и никогда не проявлять к эльфам ни жалости ни сострадания. Господин Хэнс?

— Сторона обвинения вызывает свидетеля!

К кафедре подошел Калас в традиционном белом костюмчике. Рука все также болталась на ремне, а синяки почти зажили. Соседушку привели к присяге, Наблюдательницы заверили правдивость.

— Прошу, начинайте, — сказал судья.

— Расскажите об инциденте с обвиняемым, — попросил Хэнс.

Калас поправил воротничок и залебезил:

— Достопочтенный судья, уважаемый следователь, порой мне кажется, что в бывшего друга вселился бес! Раньше мы прекрасно развлекались — секли рабов до смерти, охотились на них. Но месяц назад соседа словно подменили! Представляете, его рабыня позволила себе улыбнуться в присутствии хозяина! Я расценил это как насмешку и ударил негодяйку прутом по щеке. Вот этот прут, кстати.

Калас вытащил из‑за пазухи орудие пытки и положил перед собой.

— На лице эльфийки осталась крохотная царапинка. Помазать целебным зельем — и пройдет на два дня без следа. Но Джен почему‑то накинулся на меня, как разъяренный гхор! Сильно избил, сломал руку. Вот справка о побоях из городской клиники.

Помятая бумажка легла рядом с прутом.

— А потом и вовсе подстрелил на дуэли! Вот, ознакомьтесь с протоколом.

Судья взял документ и пробежал глазами.

— Здесь написано, что господин Авелин извинился.

— И что?! — обиженно воскликнул старик. — А если бы убил? А если бы искалечил на всю жизнь?

— Согласно тому же протоколу, на дуэль обвиняемого вызвали вы.

— Конечно! А как иначе? Бежать жаловаться в суд на потеху соседям? Ох, простите… Я все еще верю в честь и поединки достоинства.

Угу, как же, подумал я. Честь так и прет со всех щелей.

— Господин Авелин, — продолжил Парсо, — почему вы так отреагировали на действия друга?

— Бывшего! — встрял Калас.

— Прошу не перебивать!

— А нечего трогать мои вещи без спроса! Подумаешь — улыбка не понравилась! А если дом не понравится — так его сжечь надо?

— Он лжет! — выкрикнули хором гадалки.

Вот же засада!

— Первая попытка обмануть суд, — холодно сказал Парсо и сделал пометку в документе. — Еще две — и вы потеряете доверие, а вместе с ним право на защиту. Вас осудят только на основе свидетельских показаний.

— Протестую! — подал голос Абель.

— Отклоняется. Таков закон и вы его знаете. Обвиняемый, у вас есть возможность исправить ответ.

— А очки вранья обнулятся?

— Нет.

— Я…, — я запнулся и потупил взгляд. Придется говорить правду. — Мне… нравится та рабыня. Ее зовут Триэль. И я поступил так, потому что защищал ее. Ну это как если бы вашу жену или возлюбленную обидели. Вы бы стали просто стоять и смотреть? Вот и я не стал.

У судьи аж перо выпало из рук. Он потер переносицу, тряхнул головой и переспросил:

— Простите, я не совсем понял. Вы влюбились в рабыню?

— Ну что‑то вроде того…

— Да или нет?

Я обреченно выдохнул:

— Да.

— Он не лжет!

В зале начался какой‑то ад. Одни прыгали и рукоплескали, другие грозились кулаками и сыпали проклятьями. Пришлось вызвать дополнительный наряд полиции, чтобы утихомирить буянов. На это ушло не меньше десяти минут, потом заседание продолжилось.

— Слово защите! — сказал Абель.

— Разрешается.

Кэриан встал и обвел руками зал.

— Господа, мы столкнулись с известным всем явлением, называемым эльфийским синдромом. Лесные женщины очень красивы, с этим мало кто решается спорить. Их красота магически притягательна, а перед чарами очень сложно устоять. Господин Авелин ввиду прогрессирующей мозговой хвори поддался этим чарам, но это лишь единичный случай. И не значит, что подзащитный влюбился во всех эльфов без исключения!

— Протестую! — отозвался Хэнс. — Прошу снова вызвать инспектора Фолза.

Толстяк, охая и потирая затылок, встал за кафедру рядом с Каласом. Стражу порядка явно было не по себе от всеобщего внимания. А ведь о нем наверняка еще упомянут в газетах.

— Расскажите суду о некоторых изменениях в особняке обвиняемого.

— Что, простите?

— Улучшение жизни рабов, — сквозь зубы процедил следователь.

— Ах, это. Ну так да, изменения есть. Мы застали часть рабов за внутренней отделкой крыла, где они жили. Там постелили паркет, стены обшили досками, ковер, значится, постелили. А еще туалеты построили на улице, аж три штуки. Вот рапорты с подписями и печатями.

— Обвиняемый, как вы объясните это? — спросил судья.

— Защита берет слово!

— Отклоняется. Сперва мы хотим послушать господина Авелина.

— Если рабы живут в плохих условиях, то часто болеют и паршиво трудятся. Если добавить им немного санитарии, гигиены и калорийного питания, производительность растет как на дрожжах.

— Он не лжет!

— Понятное дело, — хмыкнул Парсо. — Но вот такой вопрос. Вы исходили сугубо из экономических соображений, или же проявили сострадание к невольникам? Согласно выписке со счета, вы потратили огромную сумму денег на стройматериалы.

— Не вложишь, не получишь.

— От ответа не уходите.

— И то и другое. И экономика, и сострадание.

— Защита вызывает свидетеля!

— Разрешается.

В зал вошел хмурый тип из Земельной службы. Сел рядом с Абелем и уставился на меня блеклым взглядом. Офигенный, блин, свидетель. И как Кэриану удалось затащить его в суд? Впрочем, понятно как. Парень падок на деньги.

— Представьтесь.

— Роб Штейн, земельный инспектор.

Садиста в черном плаще привели к присяге. Абель продолжил:

— Месяц назад в Службу поступило заявление от господина Каласа с просьбой проверить присягу Авелина в досудебном порядке. В частности, тайр Калас просил убить рабыню по имени Триэль. Я считаю, что начальнику Службы посулили взятку, но это тема совсем другого заседания. Более того, считаю данное требование жалким актом мести из‑за проигрыша на дуэли.

— Протестую! — завопил Калас. — Все было не так!

— Он лжет! — ответили Наблюдательницы.

Судья велел соседушке замолчать.

— Господин Штейн, расскажите, что было дальше.

— Я пришел к нему с напарником, представился, — свидетель вытер усы, — сразу объяснил суть проблемы. Хозяин наехал на меня сходу…

— Наехал? — Парсо приподнял бровь.

— Ну, да. Хонтить стал на меня, понимаете?

— Нет.

— В общем, он заявил, что подаст на нас в суд. Мол мы не имеем права заявиться к нему домой и требовать убить раба. Стал требовать компенсацию. Но мы‑то люди подневольные, рапорт о проверке предоставить должны. В общем, договорились, что Авелин изобьет рабыню кнутом и все.

— Договорились? — хмыкнул Хэнс. — И на сколько?

— Да вы что, начальник, — возмутился Штейн. — Как можно?

— Он лжет!

Абель поджал губу и поморщился.

— Свидетель уличен во лжи. Показания аннулируются, — заявил Парсо и сделал пометку в деле. — Плохо, господин обвиняемый. Решили построить защиту на вранье?

— Нет, — проворчал я, разглядывая ладони. В тот момент я походил на школьника, которого прижали к стенке за плохие оценки. Только в данном случае все куда серьезнее и наказание грозило не в пример строже.

— У защиты еще есть вруны? Простите, свидетели? — хмыкнул следователь.

Абель покачал головой.

— Тогда мы вызываем особого свидетеля. Который раз и навсегда поставит точку в этом процессе. Который расскажет, как на самом деле тайр обращался с невольниками. И какие планы у него на их счет.

Сердце пропустило удар и поскакало как бешеное. Во рту пересохло, к горлу подкатила тошнота. Кто же этот козырь в рукаве?

Дверь отворилась. В зал вошла Кирра.