Как только я подошел к двери, охранники раздвинули створки. Как оказалось, поместье стояло на довольно высоком холме. Никакого двора не было — от ступеней сразу начиналась плантация. Поле разделял на две половинки дощатый помост, но рабы по нему не ходили. Видимо, помост только для хозяина — чтобы не замочил ножки, болезный.

Солнце близилось к зениту, набежали светло — серые тучки. Скоро пойдет дождь, вон ветер какой поднялся. Я пошевелил пальцами — в тапках будет холодновато. Придется переобуваться.

— Триэль, иди сюда! — позвал я с крыльца.

За спиной раздался топот. Девушка остановилась передо мной, привычно наклонила голову и спрятала руки.

— Будь добра — принеси из моей комнаты носки и найди сапоги.

— Носки? — удивилась рабыня.

— Колготки, — в памяти всплыло нужное слово.

— Сию минуту.

Эльфийка убежала, но вещи принес Ромэль. Я не стал интересоваться, чего это он чужие приказы исполняет. Натянул длинные ботфорты с подвернутыми голенищами и спустился к помосту. Дворецкий тихо брел позади.

— Господин, разрешите обратиться.

— Валяй, — буркнул я.

— Хочу напомнить, что среди людей доброе отношение к эльфам крайне не одобряется. Снисхождение может стоить вам поместья и даже жизни.

Вот те новости!

— Это еще почему?

— Победа в Лесной войне досталась вашему народу очень дорогой ценой. Прошло сто лет, но память о погибших жива. Мы забрали слишком много сынов человеческих, чем и заслужили подобное обращение. Стоит хоть кому‑нибудь увидеть поблажки с вашей стороны… И беды не миновать.

Вот дерьмо. А ведь я подозревал нечто подобное. Придется действовать по возможности тайно, иначе домой не вернуться.

Я остановился около куста слюли и посмотрел на полосатую ягоду. А может и не ягоду. Как бы так попробовать ее и при этом не спалиться. А то вон сколько эльфов рядом ошиваются, еще наябедничают какому‑нибудь соседу. О, придумал!

— Мне не станет хуже от слюли?

— Нет, что вы, — ответил Ромэль. — Как раз из нее и делается лекарство.

Что называется — обосрался, но не полностью.

Я сорвал плод и поднес ко рту. Неведомая штука сильно пахла медом и мятой. Ну что же, раз пахнет хорошо — значит, съедобно. Откусил небольшой кусочек, пожевал. И тут же сожрал все целиком. Фантастика. Нечто среднее между клубникой и сливой. Рыхлая, очень сладкая мякоть, слегка терпкое мятное послевкусие. Странно, что слюля так упала в цене. Трескал бы ее днями напролет.

Сорвав еще одну слюлю, я отправился дальше. Но не прошел и пары метров, как ощутил жуткую тесноту в бриджах. Сердце бешено застучало, лицо обдавало то жаром, то холодом. Особой перчинки добавляли снующие вокруг полуголые эльфийки.

Ромэль явно заметил мое настроение. Что‑то рявкнул, и в ту же секунду несколько девушек бросили тяпки с ведрами и подошли к нам. Стянули набедренные повязки и оперлись руками на помост, призывно выгнув спинки. На трех спинах из пяти живого места не осталось от белых рубцов. Возможно, это и протрезвило меня.

Сердце успокоилось, стручок обмяк. Дабы не искушать судьбу, отвернулся и уставился на растущий вдали лесок. Заботливому Ромэлю сказал:

— Потом.

Девушки молча вернулись к работе. Никаких удивленных взглядов, перешептываний и пожиманий плечами. Рабы напоминали роботов — безвольные механизмы, ожившие куклы, готовые выполнить любой приказ хозяина.

Абсолютно любой.

Мы дошли до конца плантации. Между ним и лесополосой оставалось шагов двадцать необработанной земли. Из нее торчали несколько столбов: высоких и маленьких, мне до пояса. Маленькие столбы увенчивались колодками, а с больших свисали ржавые кандалы. Все, кроме одних, были пусты. А в последних покачивалась эльфийка.

Одежда на ней отсутствовала. Сколько она висит оставалось только гадать. Но кандалы так въелись в запястья, что срезали с них всю кожу. Под обветренными почерневшими кусками плоти копошились опарыши, хотя несчастная подавала признаки жизни.

Губы рабыни потрескались и кровоточили. Кожа была сухой и серой как пергамент. Из пустой левой глазницы словно кровавые слезы текла сукровица. Ребра выступали как у мумии, иссохшая грудь едва заметно колыхалась.

От увиденного весь слюлевый дурман как клином вышибло. Не знаю, каким чудом я тогда не блеванул. Я прежде и мертвецов‑то никогда не видел, а такой жести… Разве что в каком‑нибудь садистском фильме.

— За что ее? — едва слышно протянул я.

— Вы приказали ей убить сестру. Она отказалась.

Голова взорвалась лютой болью. Будто в темя вбили раскаленный гвоздь. С глухим стоном я осел на землю, но Ромэль рывком поднял меня. В кармане дворецкого нашелся пузырек лекарства, и через пару мгновений я чувствовал себя относительно нормально. Резкая боль сменилась тошнотворным головокружением.

— Сними ее, — прохрипел я. — Она достаточно наказана.

— Господин, разрешите добить? Толку от нее уже не будет…

— Молчать! Эй вы, с мотыгами! Живо сюда!

На зов прибежало трое эльфов — мужчин. Вместе они кое‑как сняли изуродованную рабыню со столба и уложили на траву.

— Неси ее в дом и лечи. Как хочешь. Если она умрет — висеть тут будешь ты.

Ромэль не стал возражать. Еще бы он посмел. Взял полуживой скелет на руки и быстрым шагом направился к поместью.

Какой ужас, думал я, бредя к лесу как во сне. Какой кошмар. Это необходимо исправить. Бляха — муха, меня точно не экономику подтягивать отправили.

Я привалился спиной к дереву и осмотрелся. Под корнями тут и там виднелись холмики. Одни свежие, другие осевшие, поросшие травой. Понятное дело — могилы. Никаких знаков и памятников, так могли хоронить только рабов. И холмиков было очень много. Я насчитал не меньше полусотни, и это только рядом. А что там дальше? Еще столько же? Или больше?

Я глубоко вздохнул и посмотрел на свои ладони. Мягкие и нежные, перечеркнутые полосками мозолей. От рукоятки пистолета или кнута. Или какого другого орудия смерти и пытки. Я смотрел на руки чудовища глазами чудовища. Я был внутри чудовища, но сам я не такой.

Это необходимо исправить.

На ватных ногах кое‑как доковылял до поместья. Рыженькая уже закончила подметать лестницу, и теперь мыла плитку вокруг бассейна.

— Эй, как тебя…, — я щелкнул пальцами. — Дваэль?

— Триэль, господин.

— Ага, точно. Куда унесли ее?

Девушка сразу поняла, о ком речь.

— В лечебницу, господин. Вас проводить?

— Да.

Мы вошли в крайнюю левую дверь на первом этаже. За ней начинался унылый мрачный коридор. Никаких ковров на полу — даже настила нет, голые камни. Стены тоже ничем не облицованы, голые кирпичи торчат. Наверное, в этом крыле жили рабы.

Триэль привела меня к последней двери. Как и все здесь, она была железной, с ржавыми подтеками. Я осторожно потянул ручку, но чертова дверь скрипнула на всю плантацию. Здесь однозначно стоит сделать ремонт. Надо будет узнать, сколько всего денежек осталось на счету.

Комната представляла собой каморку со стеллажом вдоль стены и неким подобием лаборатории. На высоком столе стояли разномастные колбочки, ступки и медный перегонный куб. Внутри колб находились жидкости самых разных цветов. Напротив разместилась кровать с грязным соломенным тюфяком. На нем лежала измученная рабыня, рядом стоял эльф в белом фартуке и черных перчатках до локтей. Светлые волосы зачесаны назад и заплетены в тугую косу. На горбатом носу круглые очки в медной оправе. Строгие карие глаза неотрывно смотрят на беднягу, выступающий подбородок постоянно движется.

Доктор общается со стоящим у стола Ромэлем, но человеческому уху столь тихая речь недоступна. Дворецкий кивает и смешивает содержимое колбочек в большом стакане. Тем временем доктор берет острый скальпель и на живую срезает гнилую плоть с запястий.

Рабыня тихо стонет. Она в бреду и, скорее всего, уже ничего не чувствует. Врач орудует инструментом с фантастической ловкостью. На всю операцию уходят считанные секунды. Затем эльф пропитывает бинты резко пахнущей смесью и перевязывает раны. Остаток выливает в рот соплеменнице.

— Жить будет? — спросил я, ощущая в животе неприятный холодок.

— Два из трех, что да, — сухо ответил доктор, вытирая скальпель. — Сильное заражение крови, однако для эльфа оно не смертельно. Декокт сделает свое дело. А истощение — это дело времени и правильного питания.

— А глаз?

— Только вставной. Ну или повязка, если не хотите тратиться.

— Хочу, — устало буркнул я. — Ромэль — дуй в город и купи самый лучший протез. Заодно забеги в банк и возьми выписку со счета. Или где я там храню деньги…

Дворецкий кивнул и выскочил в коридор. Доктор многозначительно посмотрел на дверь. Ладно, не буду мешать. Прикрыл ржавую развалюху за собой, и едва не сбил с ног Триэль. Рыженькая до сих пор стояла здесь. Интересно, зачем?

— Что такое? — спросил я.

Девушку мелко трясло. Она сильно рисковала, оставив работу. А вдруг хозяин решит наказать за разгильдяйство? Наказывать он умеет, это наверняка все знают. Искренне надеюсь, что он сдох, а не переселился в чужое тело, пока свое занято.

— С — спасибо, господин.

Я приподнял брови.

— За то, что пощадили мою сестру.

Словами не передать, как мне было тошно в тот момент. Хотелось закричать, заплакать, упасть на колени и просить прощения, а потом бежать без оглядки прочь из этого ада. Но я не мог себе позволить слабость. Как бы жутко это не звучало, но теперь я последняя надежда для ушастых рабов.

— Такого больше не будет, Триэль, — вздохнув, ответил я и пошел в холл, чувствуя спиной удивленный взгляд.

Рыженькая не понимала, что происходит. А я не спешил объяснять. Хотя так и подмывало собрать всех и заорать: свобода, равенство, братство! Долой рабовладельческий строй! Вива ла революсьйон! Но нельзя. Пока нельзя.

Надо выпить, иначе башкой тронусь. Добрался до трапезной, развалился на диване и позвал девчонку с кухни. Пришла брюнетка с перевязанными руками. Как там ее — Лунэль, точно!

— Чего изволите, хозяин?

— Выпить.

— Есть забродившее молоко, пайва и самогон.

Молоко я недолюбливаю в любом виде, самогон на дух не переношу. Пришлось пробовать пайву. На вкус этот кремовый пенистый напиток напоминал смесь крепленого пива и шампанского. Сперва непривычно, но после третьего глотка вполне себе неплохо идет. А главное — сразу же дает по шарам.

— Как руки? — спросил я, когда Лунэль собралась уходить.

— Хорошо, спасибо.

— Выпьешь со мной?

— Прошу прощения, очень много дел на кухне, — виновато пробурчала девушка, втянув голову в плечи.

— Ясно. Сделай доброе дело — позови Триэль. Если и у нее много дел — скажи, что все они отменяются.

Не успел я поднести бокал ко рту, как в трапезную заявилась рыженькая. Я похлопал по дивану ладонью. Эльфийка правильно расценила жест и уселась рядом со мной, сложив руки на коленях.

— Выпьешь?

— Если вы разрешите…

— Разрешаю.

Я отдал ей бокал, а сам отхлебнул прямо из графина. Алкоголь медленно, но верно развязывал мне язык, но останавливаться не было никакого желания.

— Каково это — спать с человеком, доведшим до такого родную сестру?

— У нас нет выбора, — мрачно произнесла Триэль.

— Разве? А я где‑то слышал, что выбор есть всегда.

— Если мы не будем подчиняться, солдаты убьют наших родителей. В рабство не берут сирот.

Я кивнул и поджал губы. В голове гудело, в глазах двоилось. Вот он — рецепт идеального послушания. Возьми заложников. Меня занесло бог знает куда, но здесь работают те же принципы.

— А я бы вот… на твоем месте… взял бы нож и…, — я сделал жест, будто насаживал на перо гнилого жирного рабовладельца.

— Это ничего не решит, хозяин. Один умрет, тысячи останутся.

Интересно, каково говорить по душам с пьяным садюгой? Что Триэль чувствует сейчас? Осталась ли в ее душе ненависть, или же она со всем смирилась?

— Но мы верим, что однажды все изменится. Пройдут года, а быть может и века, но эльфы будут свободны. И жить в мире с людьми, как раньше. С утра мне кажется, что изменения уже начались. Ох, простите, я напилась и стала нести всякую ерунду.

— Это нормально. Если держать все в себе, можно сойти с ума.

Триэль замолчала, нянча в ладонях бокал. Эх, как же не хватает огонька в камине. Ладно, обойдусь как‑нибудь. К тому же жарко еще.

— Не приходи сегодня на ночь, — буркнул я, допив пайву.

— Я… вас не устраиваю? — голос девушки дрогнул.

— Устраиваешь. Просто хочется побыть одному какое‑то время.

— Понимаю. Но если что — только позовите.

— Хорошо. Не бери в голову, лады? Ты хорошая девушка и нравишься мне. Просто старый хозяин подыхает и медленно едет крышей.

— С чего вы решили, что я хорошая? — Триэль невесело усмехнулась и тут же хлопнула по губам ладошкой. — Простите.

— Не знаю. Кажется так. А что, я неправ?

— В рабство отдают только худших детей. Я самая низкорослая в семье, совершенно не умею петь и у меня курносый нос — как у человека.

Я улыбнулся.

— Мне нравятся курносые. Это мило. А судить по внешности — большая глупость. Так, доведи‑ка меня до комнаты, что‑то ноги не слушаются…

Я завалился на кровать в одежде и проспал как убитый до рассвета. Утром меня разбудил охранник и сообщил:

— Хозяин, к вам с визитом господин Калас.

— Кто? — я решил прикинуться глухим спросонья.

— Ваш сосед. Велел передать, что желает сыграть в «самого крепкого эльфа».