День с самого утра задался странным.

Когда она вышла во двор (сзади шел угрюмый шофер), у нее заныло сердце. Пришлось даже остановиться, сделать несколько глубоких вдохов. Женщины на детской площадке уже не обращали на нее внимания, болтали о своем. Оттуда слышалось женское щебетание и веселый детский говор.

Потом проехала машина, за ней долго тянулся шлейф шума, потом громко стукнула дверь и заработала дрель. Она еще успела подумать, как много у города разных звуков.

И вдруг сквозь детские голоса, шипенье шин, дребезжанье дрели она услышала, как кто-то позвал:

«Лола!»

Она резко обернулась на голос.

Перед ней была детская площадка. На ней сидели пять мамаш и играли пятеро детей. У кустов рабочий в оранжевом жилете ремонтировал ограждение. На стоянке стояли трое мужчин в костюмах и разговаривали. Один из них посматривал на нее. Или не на нее? Кажется, он посматривал на шофера?

Наверное, она как-то странно застыла, потому что все они – и мамаши, и рабочий, и мужчины, и даже дети – вдруг тоже стали смотреть на нее. Ей показалось, что время остановилось.

«Послышалось? Кто это крикнул?!»

Хлопнула дверь машины, и она пришла в себя. Шофер уже сидел за рулем, поправлял боковые зеркала. Она снова глубоко вдохнула и села рядом с ним.

На сегодня была запланирована поездка в медицинский институт. Откладывать больше не было смысла – все равно туда надо будет съездить. Она бы пока не рискнула приближаться к клубу, но сам институт был немного дальше от главного кошмара ее жизни, начинать надо было с него. У нее был старый пропуск, оказалось, он еще действует – вахтер даже не взглянул на фотографию.

Это место ей было абсолютно незнакомо. Она даже остановилась в растерянности.

Мимо нее прошуршала компания девушек в белых халатах, открылась и закрылась дверь аудитории, запахло чем-то сладковато-неприятным. Запах ей тоже был незнаком, но она поняла, что так может пахнуть формалин.

Марина шла по холлу: видимо, здесь, за стеклянными стенами, располагался анатомический музей. В шкафах стояли и лежали зелено-желтые экспонаты, какие-то пробирки, банки, висели диаграммы и таблицы, разумеется, присутствовал скелет. Она знала, что он здесь будет, но не потому что вспомнила; просто он должен стоять в медицинском институте, и где-то рядом обязательно есть белый муляж человека из мышц, и у него обязательно разодрана одна нога, чтобы были видны красные переплетенья мускулов…

Сердце невыносимо затрепыхалось.

«Да что же это!» – тихо произнесла она, опершись на стеклянную стену. Захотелось прижаться лбом к стеклу, чтобы остудить голову.

Она уже умела определять, что из появляющегося в голове – знание, а что — воспоминание. То, с чем она проснулась, лежало тяжелой лепешкой, то, что приходило после, тянуще восходило снизу вверх. Оно словно бы шло не из головы, а из пяток, слабым электрическим зарядом пронзало все ее тело, и иногда на его пути встречалось сердце. Вообще же, ощущение воспоминания было похоже на страх.

Сильно пахнуло сигаретным дымом.

«Вот оно что! Здесь где-то курилка!»

Она пошла на запах.

Да, это был аппендикс в боковом коридоре. Сейчас там было только два человека: лето, сессия закончилась. Один из них взглянул на нее с любопытством, другой – безо всякого выражения. Почти сразу же они загасили сигареты в банке из-под шпрот, стоявшей на подоконнике, и прошли мимо нее в холл.

Аппендикс никуда не вел. В нем было три двери, и все они принадлежали не аудиториям, а каким-то подсобным помещениям. Возле одной из дверей были свалены пустые картонные коробки. Здесь лаборатории? В такой лаборатории когда-то работала Лола.

Марине показалось, что она слышит писк мышей.

Она тихо продвигалась к месту для курения – шла, как по проволоке, боясь упасть…

Сейчас будет окно, возле которого другая, прежняя, Марина стояла и плакала.

Насмотревшись в него тогда, она заявила, что никогда не надо стремиться к правде.

Что за потусторонний пейзаж должен был открыться этой счастливой и со всех сторон защищенной девочке?..

Марина нынешняя оперлась на холодный подоконник и посмотрела вперед.

Перед ней было поле. Летнее поле, заросшее сорняками. Слева стояла трансформаторная будка, справа шла стройка – наверное, ее не было пять лет назад, когда другая Марина смотрела в это окно. Может быть, эта стройка даже заслонила то главное, что заставило плакать счастливую и защищенную девочку.

Проехала машина, значит, за полем дорога.

Никаких воспоминаний, никаких электрических зарядов, все совсем не страшно.

Может, Марина плакала, потому что влюбилась? Может, роман с мальчиком-дипломатом еще продолжался? Где он теперь, этот мальчик? Наверное, в Англии. У него красивая жена, приличные дети.

Чем может огорчить обыкновенное поле? А чем могут напугать обыкновенные ворота? Собака бьет хвостом, поднимает пыль…

Есть такая страшная сказка про медведя с липовой ногой: как он отгрыз лапу, чтобы выбраться из капкана, а потом сделал себе протез и пошел к мужику мстить. И эта липовая нога скрипела и скрипела, наводя ужас на мужика. Кажется, медведь съел мужика? Вот это сказка! Готовит ребенка к жизни, что называется. К той жизни, в которой ребенок будет искать свою память: биться в ворота, охраняемые собакой… да…

Она отвернулась от этой скучной заоконной картинки, присела на подоконник. Теперь ей хотелось спать.

Она посмотрела на дверь, за которой пищали мыши («это в башке у меня пищит, не иначе»), сонно взглянула на картонные коробки…

И вот тут ее пронзил электрический заряд такой силы, что она подпрыгнула и сдавленно пропищала, как мышь.

Нет, это было не воспоминание. Это была вполне реальная надпись на коробке, сбоку: «ОАО АММОС. Улица летчика Ивана Порываева, дом 17».

Марина наклонилась к коробке – все правильно, это не галлюцинация, а настоящий адрес. Она толкнула дверь в лабораторию.

Немолодая женщина, сидевшая за столом и что-то писавшая, повернулась в ее сторону.

– У вас здесь коробки, – хрипло произнесла Марина.

– Хотите взять? Нельзя, – спокойно сказала женщина. – Нам нужно для отчетности.

– А что в них было?

– Да разное… Нам для лаборатории нужно…

– Там написано АММОС. Что это за предприятие?

– Кажется, производство серной кислоты. Да, АММОС – это кислота. – Взгляд женщины внезапно стал тревожным, видимо, она как-то начала объяснять себе Маринины шрамы. – А вы не та ли девушка, что очнулась после комы? – неожиданно спросила она и встала.

– Мне плохо…

– Присядьте! Идите сюда!

За шкафом оказалась кушетка и стол, покрытый клеенкой. На нем стоял электрический чайник, лежали конфеты, печенье.

– Ложитесь, ложитесь, вот давайте я вас пледом укрою… Неужели это вы? Вы у нас учились, правильно? Ох, сколько же было шума! И главное, когда милиция разбиралась с кислотой, нашу лабораторию прямо замучили. Проверяли до последнего грамма, но, слава Богу, все сошлось! Это просто чудо, что сошлось, разве у нас тут такой уж строгий контроль, правильно? Но сошлось, и от нас отстали. Как будто трудно в Москве купить кислоту! Да вот езжай на Порываева и покупай сам! У нас Иртеньева преподает, она сказала, что вы очнулись. Она ведь теперь ваш врач, да? Вот это чудеса, а как вас зовут?

Это была милая женщина. Если бы не она, можно было повеситься. Ведь разве трудно купить серную кислоту в Москве? Езжай на Порываева и покупай сам! И разве невероятно, что дело о наследстве готовилось заранее – за целых пять лет! И не было никаких злобных конкурентов, была только простая девушка Лола, которая просила два миллиона долларов – всего-то два миллиона! – но не получила их. «Тебе ничего не достанется! – кричал ей жадный муж. – Все достанется дочери, потому что она родилась принцессой, а ты родилась дешевкой и дешевкой умрешь!» Разве можно кричать такие слова человеку?

«Ты вспомнила место, где покупала кислоту для покушения, – сказала Марина себе. Перед глазами мельтешила лаборантка: ставила чайник, двигала конфеты, шумно удивлялась. – Это сколько же народу ты угробила? А теперь решила все забыть? Замечательно!»

Она достала телефон и позвонила следователю Турчанинову.