Дело о покушении на Марину Королеву занимало двадцать шесть огромных папок. То, что сердобольный следователь дал Марине, было справкой, составленной им самим из фактов, по поводу которых он сам решал, какие важные, а какие – нет. В общем, это была фигня на постном масле.

Турчанинов попросил все дело. На него посмотрели, как на сумасшедшего, но старые связи сработали, его допустили в архив.

Он сидел там уже вторую неделю: приезжал после работы, простояв в чудовищных пробках, уставший, голодный и злой. Он понимал, что его инициатива плохо воспринимается бывшими коллегами, он и сам был бы недоволен, ведь такое его вмешательство означало, что он им не верит.

Но он обязательно должен был проверить свою версию: Иван Григорьевич считал возможным, что Маринина мачеха каким-то образом участвовала в покушении. В таком ракурсе дело, кажется, не рассматривали. Он не понимал почему.

– А что вы ищете? – спросил его следователь, спустившийся в архив, чтобы наконец внести ясность в ситуацию.

– У меня есть подозрения, что покушение совершила Маринина мачеха.

Он ожидал вполне логичного вопроса: «Откуда эти подозрения?» – и ожидал его с неловкостью, ведь ответ на этот вопрос: «Из снов почти сумасшедшего человека» – совершенно невозможен, особенно в управлении внутренних дел.

Но следователь лишь пожевал губами.

– Иван Григорьевич, вы же знаете, как вас здесь уважают… Вы классный специалист и понимаете, что спустя пять лет ничего не докажешь.

– В суде – нет. Но я не собираюсь передавать дело в суд. Я пытаюсь понять, почему одна из важнейших версий была отброшена в сторону без проверки.

– Он нас фактически содержал…

– Кто?

– Королев.

– И?

– Такой был авторитарный человек, вы же сами должны помнить…

Турчанинов выпрямился над бумагами.

– Вы хотите сказать, что это по его желанию вы перестали заниматься Лолой?

Следователь неопределенно покачал головой.

– Не говорите ерунды! Его отношение ко второй жене было плохим, он бы не оставил без внимания ни одной улики.

– Дело не в этом… Я присяду? Так устал, у нас тут чистки, слышали, наверное? Все нервы измотали! Так вот, версия с мачехой сначала не казалась нам невероятной. Более того, помните это странное заявление охранника, что его что-то ударило по глазам? Мы долго пытались понять, что он имел в виду своим «призраком». Мужик-то был умный, опытный, интуиция прекрасная, какие, к черту, призраки. Он ведь как объяснял: перед глазами появилось то, что не должно было появиться никоим образом. А перед его глазами была дорога. Появление чего-то на дороге и насторожило его.

– Вы решили, что он видел мачеху? Скажем, в окне проезжающей машины… – Турчанинов задумался.

– Повторяю, это был очень умный человек со сверхъестественной интуицией. Представьте себе ситуацию: он стоит и курит. Подсознательно ему не нравится, что он стоит тут, а Марина танцует там. Ему не нравится ее настроение в последние дни, не нравится, что она куда-то ездила без него, что она поехала на эту ранее ненавистную дискотеку. Он явно напряжен. Его напрягает даже пакет в ее руках, ведь он о нем потом непрерывно вспоминает в показаниях. Что за пакет? Какая косметичка? У Марины сорок сумок, одна другой дороже. Есть и маленькие, и расписные всякие, и специально для косметичек – зачем пакет? И вот такой умный и напряженный человек смотрит на дорогу и вдруг какую-то секунду видит в окне проезжающей машины лицо жены Королева! Он знает, что она должна быть у больной матери на Украине. Если он ее внезапно увидел, это и стало спусковым крючком для его тревоги. Это ведь его реплика была в деле: «Лола ненавидит больных, даже к больным родственникам никогда не приближалась». Зачем он это сказал? Думаю, включилось подсознание.

– Да вы фрейдист! – насмешливо сказал Турчанинов. – Больная мать – это все-таки отдельная тема. Куда больше меня интересует другое: вы сказали Королеву об этой версии?

– Мы намекнули на Лолу как на одного из кандидатов. Мол, могла и не уехать, могла в это время гулять с любовником. Он сразу отверг эту версию. Хотя, как вы правильно заметили, он утверждал, что Лолу не любит.

– Он ее не любил или утверждал, что не любит?

– Мне показалось, что утверждал. Всего лишь утверждал… Знаете, он считал ее заблудшей, но бросить не мог. И главное, он не верил, что она способна на зло. На измену – возможно, но не на убийство.

– Поэтому и отверг эту версию?

– Как бы вы поступили на его месте? Полное отсутствие короля доказательств – мотива! А делать такие страшные дела без мотива – непозволительная роскошь.

– Мотив? Зависть. Ненависть.

– По отношению к Марине? Не было. Было лишь немного жалостливое презрение. Марина была неприспособленной к жизни, некрасивой, несимпатичной, полностью управляемой деспотичным отцом. Угрюмая, непростая девушка, ходячий комплекс, она не умела находить общий язык с людьми. Он все выжег вокруг нее, и если уж кто-то кого-то ненавидел, так это Марина мачеху, а не наоборот. Все утверждали, что жизнерадостная Лола ее жалела. Скажу и еще кое-что, раз уж у нас тут такой момент истины… Ох, непросто признаваться. Короче, мы ведь проверили ее алиби. Не было его, Иван Григорьевич.

Он этого ждал, а следователь, видимо, ждал, что он ждет.

– То есть она на Украину не ездила? – уточнил Турчанинов.

– Нет, она туда ездила и гостила, по утверждениям матери, всю вторую половину сентября. А вот соседи утверждали, что она приехала в самом конце месяца, то есть позже.

– А вы говорили об этом Королеву?

– Да. Но на него это не произвело впечатления. Кто такие эти соседи? Мать твердила, что Лола ухаживала за ней с девятнадцатого числа. Если честно, я эту Лолу тоже перестал подозревать. Я подумал, что даже если соседи говорили правду, то она виновна в супружеской измене, не более того. Ну посудите сами, Иван Григорьевич: кислота в лаборатории мединститута, в которой у Лолы оставались знакомые, совпала до грамма, на предприятии, где ее производят, Лолу не опознали, да и вообще, найти человека, покупавшего кислоту в Москве, нереально. Мотива никакого. Как себе это представить? Злая мачеха покупает кислоту, выманивает падчерицу на задний двор дискотеки, обливает ее этой кислотой, потом бьет по голове, потом уезжает на машине? И при этом фактически не обеспечивает себе алиби! А вот если она сказала мужу, что едет к матери, а сама на недельку задержалась с любовником – это и правда куда реальнее. Здесь же Москва, а не бразильский сериал. Кажется, и Королев это понимал.

– Ну и ну… – Турчанинов покачал головой. – Но какая-то версия у вас была основной?

– Его бизнес.

– Понятно…

И после этого разговора он продолжал приезжать в архив как на работу. Наверное, бывшие коллеги думали, что он скучает по милиции. Однажды его даже остановил в коридоре главный чистильщик кадров – великий и ужасный Гудвин, как две капли воды похожий на своего еще более великого и ужасного предка (родство с которым он отрицал, но которое подтверждалось абсолютным портретным сходством). Этот человек остановил Турчанинова в коридоре, и Иван Григорьевич, независимый начальник охраны частного санатория, ощутил некоторое волнение под взглядом рачьих глаз, страшно описанных Алексеем Толстым в книге «Петр Первый».

– Честные люди нам нужны, – сказал Гудвин. – Подумайте, Иван Григорьевич, не вернуться ли? Кто-то должен разгребать эти авгиевы конюшни.

– Я подумаю, – пообещал Турчанинов.

В тот день он в сотый раз читал описание места покушения. Периодически поднимал глаза от бумаг – чтобы они отдохнули и чтобы представить себе то, что уже виделось до малейших деталей.

Вот она лежит среди шприцев, использованных презервативов и осколков стекла. Вот горит свет над крыльцом, а рядом шебуршит лес, скрывающий наркоманов. Орет музыка из раскрытого окна. Бедный охранник смотрит на лежащую девушку и думает, что кончена не только ее жизнь. Вот слетевшая с ноги туфелька, вот каблук, застрявший между плит крыльца…

Вот едет «скорая»…

Вот она уже приехала…

Вот медицинские описания.

Ужас! Лицо разъедено кислотой, череп разбит, еще и нога подвернута – она бы хромала не меньше двух месяцев – он это представил, а потом прочитал в сотый раз: «Ожоги лица, черепно-мозговая травма, рваная рана ноги».

– Что? – громко спросил он вслух. – Какая рана?!

Это надо же! Он читал это описание сто раз! И только сегодня он вначале представил, потом прочитал, а потом уже понял, что написано совсем не так.

Какая рваная рана?!

Девушка подвернула ногу – ее каблук нашли между плит. Это несомненно. Она, видимо, потеряла равновесие, может, даже упала – или, может, ее толкнул убийца. Но при чем здесь рваная рана ноги?!

Турчанинов вдруг представил картинку из медицинских учебников – человека из мышц, у него обязательно они где-нибудь разодраны, чтобы студенты видели, что к чему…

И в этот момент он все понял. Словно мягкий, теплый, сумеречный луч прошел сквозь потолок и все верхние этажи, спустился с небес и коснулся его головы, захватив своим золотистым светом лежащие перед ним бумаги. Это была главная минута – в его жизни она бывала часто, она была его счастьем. В такие моменты он раскрывал дела.

– Где же Лола?! – бормотал он. – Почему ее не ищут? Она пропала в конце апреля, как же так!

Иван Григорьевич быстро встал, сложил папки, отнес их на место.

Когда он вышел из управления, было десять часов вечера.