В Интернете таких данных не было. Она вздохнула: не в библиотеку же переться! Но что делать? Раз уж попалось такое дело — старое… Придется вспомнить давно забытые навыки и порыться в газетах десятилетней давности.
…Она никогда не думала, что путешествие в прошлое окажется таким удивительным. Тихо шелестели страницы книг у соседей по столу в Ленинской библиотеке, изредка кто-то покашливал или шептался, зажигались все новые лампы под зелеными абажурами, чистый, но пустой воздух невесомо бродил по деревянным галереям наверху.
Что она помнила о девяносто втором? Нелегальное житье в общежитии геологоразведочного института, отсутствие денег и немного пьяная возбужденность — от проблем, неустроенности, ощущения краха. Метель у трапа, ведущего в шереметьевский самолет — это тоже был девяносто второй, только его конец. Дальше была красная земля, ярко-оранжевые фигурки вдоль дорог, больные горбатые коровы на улицах, сикхи в чалмах, пыльные картонные коробки с серым мохером — ей потом всегда казалось, что тот самолет вывез ее не из девяносто второго, а, вообще, из одной жизни в другую…
Она долго листала подшивки и, наконец, нашла… «Бодайбо» — почти вслух сказала ей газета. Сердце забилось от этого круглого басовитого слова. Больше всего Елене захотелось увидеть в статье фамилию «Антипов», чтобы решить эту загадку раз и навсегда, захлопнуть ее, кашляя от пыли, ударить по ней ладонью, засмеяться облегченно…
«В Иркутской области в районе Бодайбо совершено нападение на автомобиль старательской артели «Витим», в котором перевозили 100 килограммов промышленного золота. В результате один человек погиб, еще двое числятся без вести пропавшими. Как сообщили в УВД Иркутска, растрелянный «УАЗ» нашли в 5 километрах от старательского участка Кадаликан. В салоне находился только труп охранника, а водителя машины и замначальника артели, которые также ехали в автомобиле, на месте не оказалось. Поэтому в милиции не исключают, что они могут быть причастны к нападению. Кроме золота неизвестные забрали и оружие сопровождавших — пистолет Макарова и карабин „Сайга“».
Она посмотрела на дату: «5 июня 1992 года». Вроде рановато.
Однако ни в девяносто втором, ни в девяносто третьем ограблений в Бодайбо больше не случалось. Очевидно, для написания своего детектива она воспользовалась этой информацией. Да, скорее всего.
Сообщения об этом громком преступлении так или иначе всплывали в газетах еще несколько раз: в июле, августе, ноябре и декабре.
В июле, видимо, кто-то из журналистов проснулся и напечатал то, что давно уже не было новостью. Зато он дал несколько важных подробностей. Например, сообщил, что на поиск преступников из Иркутска на север выехала усиленная опергруппа, что ограбление произошло в ста восьмидесяти километрах от Бодайбо, что в машине нашли семьдесят пулевых отверстий, что старательский участок Кадаликан находится возле поселка Кропоткин, что золото было упаковано в специальные контейнеры, а стоимость похищенного превышала миллион долларов.
«Вот это сумма! — уважительно присвистнула Елена. — Первая моя поездка в Индию принесла мне сто двадцать долларов прибыли! Полгода я чувствовала себя богачкой! Это что же можно было купить на миллион в те времена?» И сразу же вспомнила, что ее знакомый маклер предлагал кому-то квартиру в высотке на Котельнической за пятнадцать тысяч долларов. «И у кого-то есть такие деньги?» — изумленно поинтересовалась она тогда.
Следующая, августовская статья захлебывалась от восторга: часть золота нашли. Правда, часть очень незначительную.
Статья была обстоятельная и вещи в ней сообщались почти невероятные. Пятнадцать килограммов золота были спрятаны в виде порога в машине «Нива», переправляемой вместе с другими вещами некоего Е.Е. Комарова! Гражданин навсегда переезжал из Бодайбо на большую землю. «А не превратилась ли система массовой отправки личных вещей жителей области в своеобразную систему транспортировки золота? — спрашивал автор статьи. — В последнее время все чаще лихой народ переправляет отдельные партии драгметалла в контейнерах, предназначенных для перевозки скарба».
Судя по этой фразе, можно было предположить, что гражданину Е.Е. Комарову не повезло: золото из Бодайбо увозили многие, но попался именно он. Как именно было спрятано золото, Елена не поняла — в статье говорилось: «Порог „позолотили“», но что это означало: позолотили или целиком сделали из золота, было неясно. Зато, судя по газетной информации, милиция была уверена, что это то самое золото.
Ноябрьская статья оказалась печальной: водитель машины, которого милиция подозревала в пособничестве преступникам, был найден в тайге, в двадцати километрах от места ограбления. Он был расстрелян из автомата. Предполагалось, что где-то подальше в таком же виде лежит и замначальника артели.
И еще одна статья о том же ограблении появилась в самом конце года. В ней говорилось, что найдены доказательства несомненной вины пропавшего замначальника артели, что многие понесли строгое, но справедливое наказание, вплоть до выговора и лишения премии, а также то, что Е.Е. Комаров, задержанный с позолоченной машиной, вину свою отрицает и стоит на том, что просто помогал незнакомому человеку. «Польстился на деньги» — сказал он. Машина, действительно, была оформлена не на него.
«Золото бесследно исчезло» — грустно сообщил автор статьи.
Без особой надежды Елена покопалась в газетах еще полчаса. Поиски разочаровали. Никакого Антипова в статьях не было. Вообще, в газетах фигурировали три человека: Комаров, погибший водитель и пропавший замначальника артели. Его фамилия не указывалась, но вряд ли вор в законе мог занимать подобную должность, даже и в девяносто втором.
Елена снова почувствовала дурноту. В папке участкового Михайлова лежало упоминание о дяде из Кропоткина, а также о том, что Штайнер собирался крупно разбогатеть. Но откуда, черт возьми, она сама могла узнать об этом?! Еще совсем недавно она считала главной тайной наличие фамилии Антипова в своем детективе. Но теперь главной тайной стало появление темы Бодайбо в описании деревни Корчаковки! «Господи, может, просто что-то услышала? — тоскливо подумала Елена, закрывая подшивку. — Да хоть на вокзале в Новосибирске? Такое громкое дело, слухи о нем могли будоражить вокзальный люд в то лето…»
Сегодня удивил участковый Михайлов. Он дозвонился ей по мобильному (у нее даже сердце екнуло от радости) и рассказал, что выздоровел, продолжает вести это дело, и теперь у него есть помощник — «классный следователь из прокуратуры. Ему активно не нравится твоя подозрительная осведомленность, но я тебя в обиду не дам, ты не думай!» Она не помнила, когда они перешли на «ты». Еще Михайлов рассказал последние новости: о ножах («У одного авторитетного человека есть мнение, что ножи были идентичными, представляешь!»), о каталке (у нее сразу закружилась голова), о сносе дома Штейнера и прочих интересных вещах.
— А про ножи все-таки можно выяснить? — спросила Елена.
— Экспертизу проводила женщина, забыл ее фамилию. Говорят, классный специалист. Но она давно уже не работает. Вроде, у нее был роман с каким-то нашим сотрудником, она, наверное, замуж вышла и уволилась.
— Жалко, — сказала Елена. — А насчет Антипова что?
— Мы с Терещенко решили, что его надо обязательно разыскать. Слишком много к нему разных ниточек ведет. Оказывается, это очень сложно, представляешь? Никаких концов!
— А то, что я просила, ты выяснил?
— Еще нет. Но выясню, не сомневайся…
Разговор ее обрадовал и расстроил. Обрадовал потому, что… просто обрадовал. А расстроил потому, что… обрадовал. «Молодой мальчик из Новосибирска, деревенский участковый! Даже и не думай!» — сказала она себе.
В кармане завибрировал мобильный телефон. Здесь в читальном зале доставать его смысла не было, кроме того, она и так знала, что это Митя: он просто взбесился после ее возвращения из Новосибирска.
«Возможно, придется увольняться, — почти равнодушно подумала Елена. — Он охамел со своим Лежаевым! Платят людям копейки, а работы требуют на миллион. Вот и идут к ним одни неудачники и бездари, без образования, без способностей, косноязычные, неграмотные… А им хоть бы хны! Лежаеву вообще телекомпания не нужна, зачем он ее содержит? «На всякий случай» — такое у него объяснение. Президентом, что ли, собирается стать? Представляю себе его избирательную компанию с помощью нашей богадельни».
Настроение, тем не менее, испортилось. В этой работе Елена не была заинтересована — ей было достаточно переселиться в загородный дом и сдать квартиру, чтобы плевать на всех с высоты второго этажа — но уйти не по собственному желанию было бы неприятно.
Кроме того, запереться в Валуево означало бы сильно сузить возможности поиска мужа. Она, конечно, мечтала выйти замуж, и не за вдовца, как шутливо признавалась Ане, а за нормального мужчину, желательно ровесника. Где его искать, было непонятно.
В принципе, Елена испробовала почти все пути, которые молва объявляла верными. Она три раза съездила на пятизвездные курорты в Турцию, причем, на всякий случай, выбирала разные времена года. Все три поездки, вне зависимости от сезонов, оказались неудачными.
В июне курорт заполонили семьи с маленькими детьми, в августе выбранный отель оказался целиком мужским, но, как выяснилось, не той ориентации.
Третья поездка была самой жуткой. Стоял конец октября, казалось, что все дети в школе, а все голубые работают — так и вышло. Роскошный курорт с бальнеологическим центром заполняли исключительно женщины. Елениного возраста, Елениной комплекции, ухоженные, следящие за собой и почти неограниченные в средствах — впервые ее одиночество глянуло в глаза самому себе.
На всякий случай съездила она и в Сочи: здесь, по крайней мере, нужную ей толпу не разбавляли иностранцы. Выбрана была, конечно, «Рэдиссон» с ее неприятным новорусским климатом, задержавшимся здесь с середины девяностых (уж Елена-то, в прошлом челнок, не испытывала ностальгии по тем временам). Здесь у нее завязалась пара романов: с неженатыми, как ни странно, и даже с москвичами, и даже с обеспеченными. Но, к сожалению, совершенно не родными и даже придурковатыми. Оба романа она прекратила сама.
Так где же следовало искать мужа? На дорогих дискотеках? В боулинге? В консерватории? Отправлять объявление на сайт знакомств она еще побаивалась: знала, что, скорее всего, отклик будет массовым, и дальнейшее развитие событий наверняка потребует активного участия, приведет к обилию разочарований, раздумий. То есть понадобится большая работа души. К такой работе она еще не была готова. Ну, а знакомые, озабоченные ее проблемой, продолжали сватать, сводить, знакомить, но все время подсовывали такой залежалый товар, что она постоянно на них сердилась.
Вообще-то, по паспорту Елена уже была замужем. Точнее, тот паспорт, где, кроме прочего, была и другая фамилия, навеки исчез в омском паспортном столе в девяносто втором году. Она избавилась от него с большим облегчением: настолько неприятными были воспоминания о двухлетнем фиктивном замужестве.
Это посоветовал знакомый москвич. Из сострадания к ее мытарствам в Москве конца восьмидесятых, он привел приятеля своего приятеля и заявил, что существует только один, но зато проверенный временем способ прописаться — фиктивный брак.
Увидев приятеля, она ужаснулась. Это был алкаш с багровой мордой и маленькими злыми глазками. «На фейс не смотри! Он кроткий, как мать Тереза! — сказал московский знакомый. — Не вариант, а конфетка! Ты даже квартиру получишь! Он живет возле проспекта Мира в доме под снос. Ему тоже прямая выгода: во-первых, ты заплатишь, во-вторых, возьмешь на себя коммунальные расходы, в-третьих, будешь давать на бутылку. Перед сносом дома разведетесь и получите каждый по однокомнатной! Я его еле до тебя довел, бабы на улице просто из рук рвали!»
Звучало убедительно. Алкашу были заплачены все деньги, накопленные за последние годы, потом была регистрация в ЗАГСе (это воспоминание она выгнала из памяти таким мощным и ненавистным усилием воли, что совершенно искренне ничего не помнила), потом началась совместная жизнь.
Старый дом в одном из переулков, примыкающих к знаменитому Банному, уже покинуло большинство жильцов. Некоторые окна были выбиты, половина лестниц обвалилась. Стены здесь были насыпные, и сквозь прореженную штукатурку виднелись легкие деревянные решетки, заполненные каким-то трухлявым мусором. Он постоянно сыпался на пол тоненькими струйками.
И днем и ночью дом гудел, кряхтел и качался. Очевидно, его когда-то действительно собирались сносить, но потом, видимо, власти сообразили, что это будет лишняя трата денег. После первого же южного ветра дом должен обвалиться сам.
Но он не обваливался. Он постепенно заполнялся удивительно злыми бомжами, которые могли выскочить внезапно, из кучи мусора, из-под куска обоев, из-за прислоненной к стене шкафной дверцы. Многие из них за долгие годы жизни в брошенных домах или на свалке научились мимикрировать — они изменили цвет кожи и волос и прикидывались под окружающую среду не хуже насекомого палочника.
Это все были друзья ее мужа. Самое неприятное в них было то, что они никогда не спали. Очевидно, алкоголь заменяет не только еду, но и сон. С наступлением сумерек бомжи становились особенно активными: они отделялись от стен, полов, возможно, и потолков, они двигались к ее квартире пятнистой толпой цвета мусора, гудрона, старых бутылок, спекшейся крови.
А спустя год выяснилось, что муж вообще не имеет права на жилплощадь. На Еленины жалобы московский знакомый ответил: «Ну, ты прописку хотела? Ты ее получила! Квартира шла возможным бонусом. Но, мать, всякое бывает! А что он тебе спать мешает, так отрави его! Делов-то! Поставь бутылку, а туда клофелину насыпь таблеток двадцать. Он и не почувствует! Только сделай это, когда холодно будет, чтобы он наверняка замерз!»
Этот дом снесли в девяносто пятом. Наверное, если бы она дождалась, то квартиру бы получила. Но нужно было бороться, как-то доказывать право на прописку — сил на это не было, и уже в девяносто первом она съехала в общежитие геологоразведочного института. О муже Елена постаралась забыть, и это у нее получилось: когда в девяносто четвертом московский знакомый сообщил ей о его смерти, она даже не сразу сообразила, о ком идет речь.
…Елена вдруг поняла, что уже подъезжает к работе. Такое умение водить машину пришло к ней только в последние годы, до этого были разные мелкие аварии и постоянно болевшая от напряжения спина.
Митя стоял у входа в здание и сердито разговаривал по мобильному. Она припарковалась и пошла к нему.
— Да иди ты! — предложил Митя собеседнику. — Откуда у меня такие деньги?.. Ах, не мужик? Зато ты мужик! Ты в зеркало себя видела?
Собеседник, точнее, собеседница швырнула трубку так, что его мобильный затрещал на весь переулок.
— Видала? — сказал он Елене. — Еще обижается!
— Ну, ты тоже: что это за намеки на внешность?
— Так если она на мужика похожа? Пусть на маму с папой обижается, а не на меня! Типичный мужик, и фигура мужская. И профессия мужская — она гонщик! Слушай, а вдруг она транссексуал? — Митя по-настоящему испугался, даже немного побледнел.
— А ты не понял? — осторожно спросила Елена. — У вас ведь была… это… интимная связь?
— Да сейчас такая медицина, что не догадаешься никогда! Тем более, если деньги есть. А у нее есть. Но она их не тратит! Лена, я такого разводилова никогда раньше не встречал! Даже самая жадная из моих бывших подружек — хохлушка-стриптизерша — и та больше церемонилась. А эта как насела! На норковую шубу меня развела, на кольцо Картье. Ну, это, как говорится, ладно, это подарки в тему, но тут она потребовала набор кастрюль «Цептер»! Я у нее спрашиваю: «Зачем тебе кастрюли? Ты даже яйца варить не умеешь! Мы каждый вечер в ресторан ходим!» Нет, купи кастрюли и все! Ужас! Она ведь так же и в салоне своем работает — я с ней в автосалоне познакомился — как насядет, не отвяжешься! Они ее ценят… — Он задумчиво посмотрел на Елену. — Видишь, как люди работают? А ты? Где была, рассказывай.
— Ездила в Фонд детей-сирот. Хотела предварительно поговорить, все подготовить, завтра съемки.
— Прямо сейчас тебя разоблачим? — Он сделал вид, что собирается звонить. — Или дождемся чистосердечного?
— Да звони! — обиделась она. — Меня там даже чаем напоили!
Митя задумался: деталь показалась правдоподобной.
— Ну, ладно… Я ведь тебя искал. Надо Лежаеву речь написать. Проникновенную. Свяжись с его новым пресс-секретарем, ты его знаешь — он раньше у лежаевской жены в фирме работал. Костик, такой, с большой пулей в голове. У меня на столе в ежедневнике есть его мобильный телефон. Так и записано: «Константин», в скобках «от Лежаева». Как найдешь телефон, свяжись с ним. Он тебе все популярно расскажет: о чем писать, как писать. И чтоб с работы не уходила, пока не сделаешь!
В редакции царило оживление, связанное с отсутствием начальника. Уже притащили вина, водки, докторской колбасы. Операторы у себя в комнате от радости надышали так, что окна запотели.
Пить еще не начали, но редактор Ольга была пьяна. Елена давно замечала, что Ольга напивается даже одним видом бутылки. Народ суетился у столов, ей помахали рукой, но особо не звали — она в таких попойках участвовала раз в год, не чаще. Елена прошла мимо, миновала секретарский пост, открыла дверь в Митин кабинет.
Характер Мити — холостяка, вступающего в стадию климакса, — на его рабочем месте был виден особенно хорошо. Все здесь носило признаки шизоидности: фотографии голых баб, развешанные по стенам, бутылки с коньяком в пустом аквариуме, собрание сочинений Диккенса на полу. Диккенса Митя читал, когда сильно напивался аквариумными запасами и падал. Еще здесь стояла софа апельсинового цвета и деревянный негр в натуральную величину. Причем, комната всегда была убрана — Митя считался маниакальным чистюлей.
Почерк у него тоже был — не бей лежачего. И самое странное — всегда разный. Часть ежедневника напоминала журнал, заполненный рукой учительницы младших классов, часть — дневник серийного маньяка-убийцы. Искать нужную запись в ежедневнике было очень трудно, тем более, что у него каждое второе имя сопровождалось примечанием «от Лежаева». Дел, не связанных с хозяином и благодетелем, в Митиной профессиональной жизни почти не было.
— Вот и Константин, — пробормотала Елена, убрала руку с ежедневника и достала электронную записную книжку.
Почувствовав свободу, ежедневник перелистнул обратно несколько страниц, и открылась еще одна запись «от Лежаева». Елена заметила ее краем глаза и почему-то сразу напряглась. Что-то в этой записи было не то.
Она придвинула ежедневник к себе.
«Евгений Евгеньевич (от Лежаева), — было написано почти на весь лист, видимо, второпях. — 196 — 84–00».
— Какой-то телефон знакомый, — произнесла Елена.
— По-здрав-ля-ем! — вдруг хором завопили сотрудники за дверью. Оказывается, праздновался чей-то день рождения.
— Ну да! — сказала она. — Это год и месяц моего рождения. Я уже видела этот телефон. Он был на визитной карточке фирмы по ландшафтному дизайну. Той самой фирмы, что вскопала мой огород! Но откуда этот телефон у Мити?
Сердце резко стукнуло, затем сделало неожиданную паузу и только через секунду, не раньше, стукнуло снова. Точнее, даже не стукнуло — а провалилось с трепыханием и противным скрипом. В последнее время от всех этих переживаний ее стала мучить аритмия. Провалы ритма были нечастыми, но такими сильными, что после них она кашляла.
Очень странным было не только появление этой записи, но и то, как неведомый Евгений Евгеньевич идентифицировался в ежедневнике: он был «от Лежаева».
То есть его работник? Но, значит, Лежаев в курсе той истории, что происходила, да и продолжает происходить с ней? Это его человек разнес ее дом в Валуево? Зачем?! Или история с домом не имеет никакого отношения к убийству Штейнера? Но что могли искать у нее люди Лежаева?
Первым ее побуждением было немедленно позвонить Мите и потребовать объяснений — она даже подняла трубку. Но потом затормозила.
Ей вдруг пришло в голову, что это Митя отправил ее в Новосибирск. Это была его идея — выяснить обстоятельства увиденного одиннадцать лет назад убийства. Он объяснял свою настойчивость желанием освободить ее от наваждения, но чем была его настойчивость на самом деле?
Тут же неприятно припомнилась лежаевская навязчивость после происшествия в гостинице, его любопытство по поводу украденной рукописи, непрерывные расспросы о жизни, о прошлом, о доме в Валуево. Да и потом, в Москве, он добродушно, но непреклонно отслеживал ее работу, ее перемещения — она объясняла это обычной придиркой работодателя, правда, раньше Лежаеву не свойственной.
Зачем Митя направлял ее к генералу Андриевскому, если знал, что за ней следят люди Лежаева? Зачем он разыграл эту нелепую сцену?
А приход адвоката — был ли он на самом деле? Ведь это она подсказала Мите, что ею интересуются и, следовательно, кто-то мог к нему приходить. Зачем был нужен визит этого адвоката, если Лежаев и так мог расспросить Митю о ее прошлом? Значит, визита не было?
Все было непонятно!
Она тоскливо посмотрела в окно: там шел снег. Огромными теплыми хлопьями он опускался на подоконник и немедленно таял — она очень любила такую погоду. В голове тоже шел снег: белые листы бумаги летели сверху вниз, потом снизу вверх, они складывались в стопки, а затем подлетали на невидимом ветру и все повторялось сначала.
Сильно захотелось спать. Она опустила голову на руки и посидела так несколько минут, наблюдая за полетом снега за закрытыми веками.
И тут ей пришла в голову одна почти смехотворная мысль: что она знает, почему все произошло. Знает, с кем произошло, знает, как произошло — и знала это всегда.
Ведь что означает увидеть финал истории? Почти то же самое, что и увидеть всю историю.
Это из начала могут вырасти тысячи финалов. Это начало открывает миллион возможностей для того, кто участвует, и того, кто наблюдает. Она же видела конец, и во всех своих непрерывных размышлениях, тревогах, испугах забыла об этом — о том, что история была завершена одиннадцать лет назад, завершена строго определенным образом и нет никаких надежд на то, что она была завершена иначе.
Ей казалось раньше, что неприятности связаны с тем, что кого-то напугало ее знание. Но теперь картинка внезапно проявилась с другой стороны: а что, если ее знание для него — не опасная правда, а докучливая ложь?!
И все эти глупости, что случились с ней в последнее время, идут от того, что кто-то не верит в финал этой истории. Не верит, что она его видела! Верит во все что угодно, но только не в это!
И в этом вся загвоздка.