— Антон Олегович! Скоро подъезжаем! Вставайте!

Мужчина открыл глаза, несколько секунд бессмысленно всматривался в склонившееся над ним лицо спутника. Потом пришел в себя, тяжело сел, потер лицо руками.

Он был полный, грузный, от усталости под глазами набрякли мешки.

— Вы пока вещи собирайте, а я пойду у проводницы чайку попрошу.

— Да все собрано давно… А ты что встал, Сережа? Тебе еще целый час ехать.

— Я с вами лучше посижу… Потом, я привык рано вставать. Я ведь деревенский.

— Ох, душно как…

— Окна не открываются.

Полный мужчина вздохнул, поднялся, вышел в коридор.

Здесь было прохладнее.

Возле титана с кипятком, у окна, стояла, прижавшись лбом к грязному стеклу, молоденькая девушка. Ему показалась, что она вздрагивает.

«Пьяная?» — подумал мужчина, протискиваясь мимо нее в туалет. Однако запаха алкоголя не почувствовал. Когда возвращался, снова встревожился: «Не с сердцем ли плохо?»

Проводница уже перестилала его постель. Мужчина остановился в проходе возле девушки.

— Ты что не спишь? — мягко спросил он.

— Дак она ждет, когда ваше место освободится! — весело пояснила проводница. — Вторые сутки мается. Самолеты не летают. В Омске туман… Не люблю я самолеты! Стоят дорого, а надежности никакой!

Появился Сережа со стаканами.

— Давай здесь попьем, у окна, — сказал мужчина. — Там душно. Иди, — он осторожно подтолкнул девушку к своему месту. — Ложись.

Она испуганно посмотрела на него взглядом не совсем проснувшегося человека.

— Ничего не случилось? — спросил он. — Помощь не нужна?

Она сглотнула, словно ее тошнило, и покачала головой. Девушка была симпатичной, в его вкусе. Она, как сомнамбула, взяла стопку белья — проводница почти насильно запихнула простыни ей в руки.

Солнце ярко разливало свой свет над полями. Уже не оранжевые, не красные, не розовые тона заполняли небо: бело-желтое каление округлилось, сконцентрировалось и упрямо двигалось за поездом. Березовые колки радужно вспыхивали в пробегающих лучах.

«Жарко будет» — подумал он, шумно отхлебывая из стакана. По лицу его бегали светлые и темные полосы.

Девушка уже улеглась. Русые волосы свесились с нижней полки в проход. Он думал, что в таком испуганном состоянии она не скоро заснет — но нет, засопела, всхлипнула, рука свалилась до пола. «Молодость…» — мужчина вздохнул.

— А знаете, Антон Олегович, чей дом мы должны были проезжать буквально полчаса назад? — Сережа улыбнулся, открывая белоснежные зубы. — Антипова Виктора Семеновича! Говорят, он теперь под Новосибирском живет. На родине! Его деревня прямо у железной дороги, за речкой…

— Антипов? Да, я слышал… Ох, Антипов Виктор Семенович… Много он мне крови попортил…

— Старые счеты?

— Его в первый раз еще мой отец сажал.

— Почти родственники! — Сережа снова заулыбался.

— Вроде того… Мерзкий старик. Я ему лично третий срок оформлял… Легко он тогда отделался. И половины не доказали!

— Эх, жаль, что я спал! Надо было бросить что-нибудь в окно! Может, попал бы? Напугал бы старикана!

— Да его не так просто напугать. Он сам кого хочешь напугает. Морда черная… А злобный какой!

— Жалеешь, что не загнулся в лагере?

— Да нет, пусть живет… Тоже ведь тварь Божья. Да и старый он теперь.

Они помолчали.

— Как вы съездили-то? — спросил Сережа. — Холодно в Бодайбо?

— Да как здесь… Только комарья — ужас! Как они живут с таким комарьем?.. А съездил я неважно. Все шито-крыто, концов никаких. Ну ничего, начальник прииска так и так сядет.

— Думаете, соучастник?

— Нет, там профессионалы работали. Семьдесят пулевых отверстий в машине, шутка ли! Да и трупов, думаю, будет не меньше трех. Этих из артели наверняка обманули. Они им все организовать помогли, а сами лежат сейчас за ближайшей сопкой, гниют… Ну, в старательской артели, там, знаешь, такие гаврики обычно подбираются… Это испокон веков повелось. В самом Бодайбо начальство, конечно, из другого теста. Так что их директор не соучастник, а раздолбай. Полный бардак развел! Как будто там советской власти и в помине нет! Ничего, ему покажут советскую власть!

От злости он заговорил слишком громко. Спящая девушка тревожно дернула головой, повернулась. Простыня задралась, он увидел стройную ногу.

— Много они золота хапнули? — понизив голос, спросил Сережа.

Мужчина не ответил, задумался. Поезд стал замедлять ход. «Кременное, — пробормотала проводница, выходя из своего купе с флажком в руках. — Стоянка две минуты».

— Ну, как надоест у своих родственников гостить — приезжайте к моим! — заторопился Сережа. — На рыбалку сходим. У вас отпуск до которого?

— До восьмого. Но я, думаю, раньше в Иркутск вернусь. Дел много. Сейчас нам будут нервы мотать… Я и вырвался-то только потому, что мне попутно дали задание: заехать здесь в одну деревеньку, поговорить с одним типом. У него дядька под подозрением… Так что у меня и отпуск и работа будет… Ну, бывай?

— Счастливо!

Мужчина спрыгнул с подножки. Сережа высунулся из-за проводницы, помахал ему рукой.

Мужчина зашагал к станции, поезд двинулся дальше. И тот и другой навеки уходили в прошлое.

Слова, надежды, страдания, воспоминания медленно погружались в небытие.

И только один миг испуганно затрепыхался перед лицом этой невыразимой бездны, сделал страшное усилие, остановился — и зацепился краем за сон уставшей девушки, и задержался, и оставил след на бумаге: похожий на сновидение отпечаток — может быть, многообещающий, но тоже не вечный.