Огромный сеновал. Прямо над головой двускатная крыша, очертания которой теряются в полумраке. Под коньком крыши в углу отверстие,- виднеется белесое небо, узкой полоской блестит край черепицы.

Когда Нюра стелила им здесь постели, в это отверстие с тревожным писком вылетели две ласточки. Одна из них, как тень, проскользнула обратно, сделала круг, села на выступ балки и завертела головой, рассматривая пришельцев. Сейчас ни гнезда, ни ласточек не было видно. Саша прислушался. Темно и тихо. Внизу вздыхает и жует корова. Как будто мышь под сеном шуршит, поскрипывает флюгер ветродвигателя на бугре. Заскрипит и утихнет, потом опять заскрипит — жалобно, протяжно… Наверное, он так же скрипел, когда здесь были бои, когда столб, срубило снарядом и расщепленный пропеллер, зацепившись за железку, болтался на ветру.

донеслось снизу.

Видно, Цюра и ночует с лошадьми, все он там поет да с ними возится. Вот опять негромко:

— Но, пошел!..

Фырканье, топот ног. Ушли.

«Лошадей Цюра, наверное, погнал пастись, потому что днем их овода едят».

Отбросив полушубок и наполовину раскрывшись, Саша закинул руку под голову и лежал так несколько минут, прислушиваясь и неотступно глядя на светлый край черепицы, блестевший под коньком крыши.

Тихо…

С вечера он уснул, а когда дядя Андрей поднимался проверять наряды, проснулся, но через несколько минут задремал снова.

опять донеслось снизу.

«Цюра вернулся. Куда это он отвел лошадей?»

Темное пятно надвинулось на Сашу — это же старая сосна на гранитном наволоке! «Жав-жав-жав-жав»,- зашумело колесо машины по укатанной дороге, словно кто-то вертел китайскую вертушку вокруг насургученной палочки. Саша стал все глубже и глубже погружаться в теплую, пахнущую овчиной темноту.

«Кук-каре-ку-у-у!» — раздался оглушительный крик. Саша заворочался и перевернулся на другой бок. Петух подождал, не откликнется ли какой-нибудь пернатый сородич, и снова заорал во всю мочь, перехватывая от усердия лишку и даже подавая голосом обратный ход.

Теперь уже Саша окончательно проснулся. Некоторое время он лежал с закрытыми глазами в надежде, что петух больше не будет кричать. Но тот продолжал кукарекать, как заведенный, с каждым разом все больше и больше входя во вкус. Присмотревшись, Саша разглядел у стенки хворостину, подкрался к сидевшему на жерди петуху и, только тот начал орать, хлопнул его хворостиной по спине. Испустив тревожный крик, петух с опаской переступил по жерди. Сонно завозились куры. Саша притаился внизу и, только петух попытался заорать еще раз, стегнул его хворостиной. Подавившись криком, петух замолчал и, вытянув шею, стал прислушиваться, определяя, что замышляет его таинственный враг. Так они и просидели несколько минут, карауля друг друга.

Раздался частый топот, кто-то смаху подлетел к конюшне.

— Тю, Шакирзян скаженный, наметом гнал! Что тебе конь — железный, что ли? — донесся расстроенный голос Цюры.

— Ладно, Цюра. Коней жалеешь… Надо собаку: след!

Саша затаил дыхание.

Раздались удаляющиеся шаги. Слышно было, как Цюра, похлопывая лошадь по шее, ругал кого-то «бисовой дитыной».

Кое-как натянув бушлат и брюки, Саша сунул ноги в ботинки и осторожно подошел к двери сеновала. Дверь была такая огромная, что по бревенчатому настилу свободно въехал бы на сеновал целый воз. Саша нажал плечом и приоткрыл ее. Острый холодный воздух ударил в лицо,- сон прошел окончательно. Было совсем светло, из тумана выступали силуэты деревьев. По росистой белой траве уже пролегли темные дорожки следов. И не понять было отсюда, где кончается белесый берег, а где начинается покрытая туманом поверхность озера.

С бугра покатились камешки, зашуршал песок, из-за конюшни, опустив голову к земле и натягивая поводок, выскочила громадная овчарка. За ней пробежал мокрый до пояса пограничник в темном, бесформенном маскхалате с надвинутым капюшоном. Оба скрылись в кустах.

— Вперед, Рекс, вперед! — донесся низкий приглушенный голос.

«Лавров… Старшина Лавров — его голос!..»

В белую ночь все предметы были как будто больше и ближе, и Лавров показался Саше почти великаном. Тем удивительнее были его бесшумные кошачьи движения.

До слуха донесся какой-то неясный звук, как будто где-то далеко и неразборчиво говорил репродуктор: «Чу-ффы!» Еще раз: «Чу-ффы! Квох, квох, квох!» — как курица, и снова заливистое бормотание.

«Кажется, косач поет. А может, и не косач?..»

Саша вспомнил, как дядя Андрей один-единственный раз брал его на тетеревиный ток посмотреть бой краснобровых красавцев. Нет, косач… Ишь, заливается! Крылья, небось, распустил, хвост веером, собственное пение нравится, как Цюре.

Значит, день будет хорош.

По бугру крупными шагами прошел капитан Рязанов. Саша узнал его походку и длинный брезентовый плащ с откинутым капюшоном. Два пограничника с винтовками сбежали с бугра и скрылись в том месте, где исчез Лавров с Рексом. Какой-то всадник проскакал, да кажется, не один: удаляясь, топот раздвоился, пошел с перебоями. Далекий телефонный звонок просверлил росистый воздух.

Застава жила напряженной, скрытой жизнью. Днем никого не было видно, а сейчас так и казалось, что за каждым кустом — пограничник.

Возле конюшни опять послышались шаги. Саша метнулся к постели и, как был одетый, юркнул под полушубок. Шурша плащом, вошел дядя Андрей. Он немного постоял прислушиваясь. Саша задышал глубоко и спокойно.

— Спит…- негромко сказал Лузгин и, стараясь не шуметь, повернулся к выходу.

Саша приоткрыл глаза. Серый свет из двери скользнул змейкой по мокрым, словно лакированным, сапогам дяди Андрея. Дверь затворилась.

У стены Саша заметил поставленные на бок сани — волокушу. Как раз над санями была прорублена в полтора бревна отдушина, похожая на амбрузуру,- настоящий наблюдательный пункт. Необходимо было выяснить, в каком направлении уходили наряды к границе. Саша поднялся к отдушине и стал смотреть на дорогу, что вела к лесу мимо высоких сосен.

Старшина Лавров сказал правду: именно по этой дороге возвращались двое пограничников с собакой. Лаврова с ними не было… Но если итти по дороге, сразу же заметят. И Саша наметил путь вдоль полосы кустов, рассчитывая за кустарником выйти к соснам. Он только хотел спрыгнуть на сено, как послышались голоса и к сараю подошел капитан Рязанов с Карпом Яковлевичем.

Карп Яковлевич был чуть ли не вполовину меньше Рязанова, но так свободно и широко шагал, что нисколько не отставал от капитана. Помахивая рукой, то и дело поворачиваясь к Рязанову, он убедительно что-то говорил.

Навстречу им вышел дядя Андрей. За конюшней Цюра запрягал лошадь.

— …Надо отпустить, начальник,- донесся высокий, немного скрипучий голос Карпа Яковлевича.- Сам знаешь,- геологи! Человек им нужен стоящий…

— Хитришь, дед, хитришь! — погрозил ему капитан.- Знаю твоих геологов,- уж не Катей ли зовут? Скоро со своей дочкой совсем у меня Лаврова отобьете.

— Так ведь он ее отбивает! Хитрить нечего…- возразил Карп Яковлевич.

— Вот, Андрей Григорьевич, рассуди нас,- обратился капитан к старшему лейтенанту.

Саша высунулся, чтобы лучше слышать, не понимая, о чем идет спор.

— Геологи к нему в Хаукилахти пришли,- продолжал капитан.- Командование дает им проводника — в погранзоне работать. Проводник должен от нас пойти. Так вот, подавай ему Лаврова — и шабаш!

— Конечно, Лаврова! — не сдавался Карп Яковлевич.

— Скажите, Карп Яковлевич,- спросил дядя Андрей,- а что, корова и в колхозе такая же была? Почему к ней подойти нельзя?

— Какая корова?

— Ну да ваша, однорогая.

— Я им про геологов, они — про корову! Корова, как корова, обыкновенная — поживает и привыкнет.

— С геологами Шакирзянов пойдет,- сказал капитан,- а Лаврова отпущу, если он захочет на твою рыбалку выходной свой ухлопать. Небось, скажешь, и судак тебя одолел, и ряпушка пошла?

— Очень даже захочет,- заверил Карп Яковлевич.- А судак, и впрямь, одолел. Обратно же и ряпушка пошла…

— Вот, вот! — подхватил капитан.- Насквозь тебя вижу: двести процентов плана жмешь! Вот и выходит, что ты и есть самый злостный куркуль и эксплуататор. Ходишь тут у нас, задарма работников ищешь! Лавров у тебя без пяти минут зять, а ты его в выходной рыбачить гонишь!

Саша видел, что Карп Яковлевич только посмеивается, нисколько не огорчаясь, что он «и есть самый злостный куркуль и эксплуататор».

— А что. Карп Яковлевич,- спросил старший лейтенант,- примете вы как следует Макашину? Может, в сельсовет ей документы какие нужны?

— Документы? А что документы? Документы у нее все есть. Примем ее в самом лучшем виде. У себя определю, лучшую горницу отдам. Насчет Макашиной вот что я думаю, Андрей Григорьевич…- и, взяв старшего лейтенанта под руку, бригадир пошел с ним к телеге. Саша так и не расслышал, что думал Карп Яковлевич насчет Макашиной.

Только сейчас он увидел, что на телеге, нахохлившись и засунув руки в рукава телогрейки, сидит обвязанная крест-накрест шалью Айно. Саша чуть было не крикнул Айно, чтобы она посмотрела в его сторону, но вовремя спохватился.

Бросив охапку сена на телегу, Карп Яковлевич уложил внучку и стал укрывать ее своей тужуркой. Недолго думая, Айно свернулась калачиком и зарылась в сено.

Лошадь тронулась, выгоревшая кепка бригадира еще раз мелькнула и скрылась за домом. Некоторое время в Сашину амбразуру доносился стук окованных железом колес. Потом все смолкло. Куда-то ушли и капитан с дядей Андреем.

Пора!

Возле стены в углу было квадратное отверстие, в которое сбрасывали скоту сено. Протиснувшись в дыру, Саша повис на руках. Сверху донесся победный крик петуха.

Саша разжал руки и спрыгнул на мягкую соломенную подстилку. В лицо пахнуло теплым запахом хлева. В полутьме прямо перед ним замерла, тревожно насторожив уши, рябая морда однорогой коровы. Саша прижался к стене.

— Милка, Милка! — позвал он шепотом.

Корова дернула ухом и шумно вздохнула.

— Милка, это я! Пусти…

Корова беспокойно переступила ногами, вытянула морду и оглушительно замычала. Схватив охапку сена и кое-как им прикрывшись, Саша залез под ясли.

Все теперь пропало из-за дурацкой коровы! Недоставало, чтобы вошел Цюра и вытащил его на свет!

Но никто не входил. Милка потянулась к сену и отправила себе в рот целый клок Сашиной «маскировки».

«Ешь, чтоб ты провалилась, только не мычи!» — мысленно ругнул ее Саша. Но пора было выбираться. Саша осторожно протиснулся к противоположной стене. Люк, в который зимой выбрасывали из хлева навоз, был открыт. Саша не без труда вылез на свет. Как будто никто его не заметил.

Еще раз глянув на открытую дверь конюшни, откуда каждую минуту мог выйти Цюра, Саша шмыгнул в кустарник. Наспех подтянув шнурки ботинок, он нахлобучил кепку и во весь дух помчался по росистой траве к высоким соснам.

Ботинки сразу промокли, холодок пополз за воротник бушлата, но Саша не обращал на это никакого внимания. Где-то здесь мог быть нарушитель, и Саша бежал изо всех сил, пока Лавров с пограничниками еще не поймали шпиона. Наконец, выскочив на бугор, Саша остановился у подножья векового дерева.

Было совсем светло, небо стало молочно-белым, и на востоке уже розовело. Дальше от сосны шли две тропинки. В это время Саша увидел, что часовой на вышке, указав в его сторону, что-то крикнул проходившему по двору пограничнику.

«Заметили! Но по какой тропке бежать?..» И наугад побежал по правой.

С деревьев дождем сыпалась роса. Возле черемухового куста все лицо его и руки залепила влажная вязкая паутина. Споткнувшись, он упал в мокрую траву и вдруг совсем недалеко от себя, в каких-нибудь пяти-десяти метрах на просеке увидел помятую, пробитую осколками каску.

«Может быть, эта просека и есть граница? А может, где-нибудь здесь пробирается нарушитель?»

Саша не знал, что до границы было еще далеко, что вышел он на старую просеку, которую вырубили в сорок первом году, подготавливая круговую оборону заставы. Ему казалось, что лес на той стороне какой-то особенный, какой бывает только на границе, и окопы с накатами из бревен — как на фронте, а помятая каска на пеньке, определенно не наша — немецкая, в виде котелка и с рогами.

Сердце стучало так сильно, что Саша еле переводил дух. Он сам не знал, то ли он запыхался от быстрого бега, то ли испугался, только руки и ноги так отяжелели, что он не мог ими шевельнуть.

С соседней елки сорвалась сорока, застрекотала на весь лес и с криком полетела через просеку. От неожиданности Саша вздрогнул и, прижавшись к земле, проследил за ее полетом, пока сорока не скрылась за деревьями.

«Была здесь и вдруг улетела за кордон! Значит, сорока теперь заграничная? А что она видит за кордоном, за просекой?»

Лежа ничком, он старался хоть что-нибудь рассмотреть сквозь редкие стебли травы. Все было тихо. Темнели стволы елок да краснела кора высоких сосен на опушке. Покачивались на ветру розовые гроздья иван-чая.

Саша вскочил и, отбежав в сторону от тропинки, замаскировался в густой высокой траве. Прячась за поваленным стволом старой березы, он выставил вперед самодельный пистолет и стал ждать. Но одно дело — обдумывать свои действия на сухом сеновале под теплым полушубком, а другое — вот здесь, одному в лесу, озябшему от росы, лежать в сырой траве, чувствуя коленками острые камни и влажный мох, лежать, не шевелясь, и каждую минуту ждать нарушителя. Саша, конечно, понимал, что нарушитель мог здесь и не пройти, но главное было не в этом,- главное было в том, сможет ли он выйти к границе, где, как он знал, ловит шпиона Лавров. Но раз он дал себе слово пойти,- слово он выполнил.

Готовый ко всему, лежал Саша в своей засаде и ждал.

— Ну-ка, вставай! — раздался совсем рядом властный окрик.

Вздрогнув, Саша выглянул из своего укрытия и увидел крупную матерую овчарку с оскаленной пастью. Собака, напрягшись, стояла перед ним, но смотрела скорее удивленно, чем враждебно. Вывалив язык, она тяжело дышала и, насторожив уши, наклоняла голову то на одну, то на другую сторону.

— Поднимайся, Саша, промокнешь!

Возле черемухового куста, вытирая платком пот со лба, стоял Лавров.

— Ну, что тут у тебя? — спокойно спросил он, словно проверял, как он сделал уроки.

Саша молчал. Лавров подошел к нему, отобрал пистолет, осмотрел его и сунул в карман.

— Так,- сказал он.- Маскировка — ничего, а пистолет отсырел, и сам весь мокрый. Давай на заставу!

— А шпиона поймали?

— Какого шпиона?

— Шакирзянов сказал: «Надо собаку: след!»

— Ну, таких следов у нас двадцать на день,- лоси прошли…

— А может быть, не лоси?..

— Ладно уж,- сказал старшина,- задержанным сопеть положено, а рассуждать не положено. Идем на заставу!

Саша обиженно замолчал.

Рекс, не обращая на них никакого внимания, отыскивал и жевал спелые ягоды земляники: он отлично разбирался в нарушителях.

Только когда они подошли к заставе, Лавров вернул Саше пистолет.

— Спрячь и больше не трогай,- приказал старшина.- С такими штуками у нас ходить не положено.

Саша сунул пистолет в карман, решив потом все-таки попробовать, стрельнет он или не стрельнет.

Капитан Рязанов и старший лейтенант были в комнате службы, в том самом домике, откуда вчера выходил дежурный открывать им ворота. Когда Лавров и Саша вошли в комнату, оба они стояли над широким и плоским ящиком — макетом участка заставы. Здесь было и озеро из стекла, и лес из зеленого мха, и тонкий стеклянный ручей среди камней и деревьев. По макету были расставлены сделанные из спичек пограничные вышки. Возле озера рассыпались игрушечные домики заставы, и через весь макет красным шнуром пролегла граница.

— Товарищ капитан,- доложил Лавров,- привел самовольщика — сидел в лесу, шпионов ловил…

— Как ловил? — не понял капитан.

— Ну, как ловил! — ответил Лавров.- Обыкновенно, как их ловят…

— А…- сказал капитан.- Ну, вот что,- повернулся он к Саше,- бегом переодеваться, а за самовольную отлучку- один наряд вне очереди. Так и запишете, старшина,- один вне очереди.

— Иди домой! — приказал дядя Андрей.

Саша, ни слова не говоря, вышел из комнаты. И капитан и старший лейтенант так на него смотрели,- хоть сквозь землю провалиться!

Из-за двери донесся голос старшего лейтенанта:

— Товарищи, никому ни слова — дело серьезное!

«Какой он хороший, дядя Андрей!» — подумал

Саша.

— Ну, наряд получить, я думаю, совсем серьезное дело,- отозвался капитан, и все трое неожиданно расхохотались.

— Какой же наряд ему давать? Вроде у нас это и не заведено,- спросил Лавров.

— А ты поставь его с Шакирзяновым сушилку топить. Наших солдат послушает, поймет, что к чему.

— Я, кажется, придумал,- сказал дядя Андрей.- Старшина, где у тебя…- дальше Саша уже не расслышал.

Переодевшись, он взял пистолет, убежал в сарай и чиркнул коробком по запальной спичке.

Старшина был прав. Заряд, действительно, отсырел. Из прорези с шипением пошел белый дым,- пистолет дал осечку.

В приоткрытую дверь Саша увидел Лаврова возле причала на берегу. Тот помахал рукой. Саша подбежал.

— Сдай пистолет,- приказал Лавров, и, когда Саша передал ему свое оружие, размахнулся и забросил его далеко в озеро.- Приказы у нас выполняют с первого раза,- заметил он спокойно.- А это вот замполит велел тебе передать.

Старшина достал из нагрудного кармана запечатанную варом винтовочную гильзу и передал ее Саше.

— Твой отец,- сказал он,- на остров ее брал. Тогда же и мне отдал, чтоб сберег.