Мария Павловна Чехова скончалась 15 января 1957 г.
Медицинское заключение о смерти М.П. Чеховой 16 января: «Общий атеросклероз с преимущественным поражением коронарных и мозговых сосудов, осложненный инфарктом миокарда. Смерть наступила 15 янв. в 21 ч. 30 м.» (ОР РГБ, 331.107.15).
Через полтора месяца, 28 февраля, О.Л. писала своему давнему постоянному корреспонденту из Омска Е.Ф. Васильеву о том, как скончалась ее невестка: «Скончалась она безболезненно: сидя в постели, очень возбужденно и громко разговаривая, она опрокинулась на подушки и мгновенно перешла в другой мир» (ОР РГБ, 331.106.24).
Ялтинская «Курортная газ.» от 18 января 1957 г.: «Два дня Ялта в трауре. Гроб установлен в фойе Театра им. А.П. Чехова. Похороны в 2 ч. дня 18 января».
Вскоре после похорон О.Л. получила от Г.М. Огневой, назначенной и.о. директора Дома-музея, следующий «отчет»:
«Общественность, жители города Ялты, отдыхающие в санаториях и домах отдыха, колхозники и рабочие, учащиеся, пионеры с чувством глубокой скорби проводили дорогую Марию Павловну в ее последний путь. Возложено было более 60 венков на ее могилу. Много трогательных надписей на лентах к венкам. Получено свыше 50 телеграмм с соболезнованием из многих уголков Советского Союза и письма.
В день похорон и накануне трудящиеся непрерывным потоком шли проститься с уважаемой Марией Павловной. Похоронная процессия протянулась длинным нескончаемым потоком и медленно двигалась сначала по набережной, потом по дороге к Дому А.П. Чехова и далее. Было тихое солнечное утро, и так весь день. Над морем кружились чайки. Не раз на протяжении всего этого пути слышны были трогательные замечания: хорошо жила, потрудилась для народа; с теплым приветом провожает тебя и природа, и жители г. Ялты; достойная сестра великого брата и т. д.» (КЧ, № 4006).
О.Л. Книппер – Е.Ф. Яновой
Дорогая Еленушка, вот наконец села с Вами поболтать, да и то все неможется, слабость ужасная, да и при тяжелом дыхании, ой, хочу ходить, а дыхание не пускает, да и глаза мешают, – печать я вижу, но буквы так лезут друг на друга, что сколько ни гляди – ничего не поймешь. Слуховой аппарат у меня есть, надеваешь очки хоть без стекол, а в правой дуге заключена батарейка, которая соединяется небольшой трубочкой с оливой [?], кот. вставляется в ухо, – вот и все, – и получается усиление звука. Вот Вам описание моего бренного существа.
Я пятую неделю лежу, был грипп, небольшая пневмония, но все же я больше лежу или сижу. Вот и сейчас пишу в столовой, жду Андрея обедать, он на днях опять уезжает в Казахстан уже начальником небольшой бригады, а вечером сегодня прилетает из Киргизии Лев. Конст., где сдал для сей нации киргизской свою оперу с большим успехом.
София Ивановна замучилась со мной. Хорошо, что у нас Варя, которая очень вкусно готовит и по утрам, убирая, ведет со мной и научные, и религиозные беседы. Она часто бывает в церкви, почитает все праздники и крепко верит в будущую блаженную жизнь – вот мы и беседуем.
Зося очень занята в театре и преподает в Студии, чтобы увеличить доход – очень ей трудно, да и кругом весь народ работает и хватает по два-три учреждения – все утомленные, раздраженные – радуйтесь, что Вы не в Москве – это какой-то ад. Когда Софа изредка выходит, то, задыхаясь, рисует сплошную давку и грубых раздраженных людей.
Я уже забыла, как ходят по магазинам – по вкусу все равно ничего не найдешь. Недавно я просила Софу купить корзину цветов, чтобы поздравить молодую актрису с новым выступлением, и представьте, нигде Софа не нашла цветов, и насилу набрали по знакомству букет пионов и левкоев.
Вчера наш бывший театр уехал на месяц в Ленинград на гастроли. Я сижу дома и только мучаюсь и страдаю, думая о том блестящем, прекрасном зарождении нашего театра, и во что вся сплоченность и поворот на новый путь нашего искусства превратили.
На днях я получила букет из роз из гурзуфского моего садика – это всколыхнуло до глубины души, и такая глыба воспоминаний захватила меня, и Гурзуф, и связанная с ним Ялта, и Машенькина опустевшая комната, и сад, и все вспомнилось. Еленушка – Вы поймете это!
Простите, что плохо пишу, несвязно. Голова уже не та, да и вся я не та, ведь мне через год – 90 лет.
Кланяюсь матушке Рафаиле и Вячику и Анне Петровне и чудному виду на Ялту из Вашего окна.
Скажите девушкам, что всех обнимаю и помню, и чтобы меня помнили. София Ив. шлет всем привет, а я очень устала, целую крепко. Ваша Ольга Леонардовна
Приписка Софы: «Пишите нам, пожалуйста. Мы связаны с Вами крепко прошлым и очень хотим продолжать эту связь. Вы – человек нашего толка» (ОР РГБ, 747.1.42).
О.Л. Книппер – Е.Ф. Яновой
Я понимаю (отчасти), что Вы молчите, дорогая Еленочка наша, но хочу сказать, что за Вашим молчанием я чувствую, что у Вас и в душе Вашей, и в голове что-то изменилось, и вот я, на правах Вашего старого друга, конечно, волнуюсь. Какие-то мысли в Вашей голове, и не хотите Вы их выкладывать.
В день Ваших именин мы с Софой много говорили о Вас, чокались за Ваше здоровье. – А, может быть, я Вас утомила описанием моего слабого здоровья?
Скоро 15 июля – день памяти Антона Павловича и полгода, как скончалась Мария Павловна. Мне хочется, чтобы и от меня была память, раз я не могу приехать в Ялту к этому дню. Я Вам на днях вышлю тысячу рублей и очень прошу возложить и украсить могилу М.П. и половину передать Г.М. Огневой для украшения выставки, вообще как всегда это делалось в день 15 июля.
Хорошо бы на могилу М.П-ны цветы поставить в горшках, если Вы найдете таковые, и решетку убрать зеленью и цветами. Пишите мне все откровенно – все это останется в моем сердце.
Целую Вас. О. Книппер-Чехова (ОР РГБ, 747.1.42).
С.И. Бакланова – Е.Ф. Яновой
Ольга Леон. хочет менять Гурзуф на подмосков. домик, хлопочем, не знаю, как удастся, а то ведь О.Л. некуда деваться летом; в санатории Барвиха, Сосны она ни за что не хочет, без меня ей невозможно: я ее понимаю, я ее глаза, уши, медсестра, секретарь, кассир, бухгалтер, швея на починках, в общем, круглые сутки около нее (ОР РГБ, 747.1.16).
О.Л. Книппер – Е.Ф. Яновой
Дорогая Еленочка, во-первых, обнимаю Вас, крррепко, целую, чувствую и знаю, что Вам тяжело, – знаете песню: «Не скажу никому, отчего у меня тяжело на груди…» [Романс А.С. Даргомыжского на слова А.В. Кольцова]
А кто-то писал, что хочет приехать к нам в Москву, посидеть, поговорить, чайку выпить и еще кое-чего, вспомнить по-хорошему – правда?
Подумайте об этом, дорогой друг. Я бы Вас сама встретила.
Не знаю, понравится ли Вам наша столица после вашего приволья. А все-таки подумайте.
Из письма к девушкам узнаете, отчего я последнее время редко пишу: я ведь на улицу не выхожу, а спускаюсь по лифту и прямо в машину. Из машины иногда вылезаю и иду с палочкой очень осторожно, по слабости зрения – вот какая я стала. Но ничего, поскрипим и далее, пока отправлюсь к Машеньке.
Целую Вас, поклон низкий матушке Рафаиле и Вячику.
Ой, устала!
Ваша Ольга Леон. Книппер-Чехова (ОР РГБ, 747.1.42).
С.И. Бакланова – Е.Ф. Яновой
Ольга Леонар., бедняжка, уже месяц в постели, перенесла ужасный вирусный грипп с высокой температурой, о которой она, конечно, не знает; затем, как осложнение, – воспаление обоих легких. Положение было очень серьезное. Слава Богу, сейчас врачи говорят, что очаги рассасываются, t устанавливается (ОР РГБ, 747.1.16).
О.Л. Книппер – Е.Ф. Яновой
Дорогая Еленочка, лежу пять недель с азиатским гриппом. Вчера вышла из своей комнаты первый раз (ОР РГБ, 747.1.42).
С.И. Бакланова – Е.Ф. Яновой
Моя Ольга Леонар. сейчас, благодарение Богу, ничего себя чувствует, и уже 3 раза выезжали, катались (ОР РГБ, 747.1.16).
О.Л. Книппер – Е.Ф. Яновой
Дорогая Еленочка, каюсь, что не смогла поздравить Вас и Матушку с Светлым нашим праздником… Я его встретила с страшным насморком, распухшей и больной головой, не в себе – и вот только сейчас начинаю приходить в себя…
Мне было очень грустно, и милый наш праздник проплыл как в тумане… Примите хоть сейчас трижды мой поцелуй и передайте Матушке.
Ваша временная начальница была у нас два раза, причем первый раз произвела на меня впечатление очень болезненного человека и очень жалкого. Второй раз она была как-то живее и одета как-то посвежее. Она, по-моему, не останется у вас.
Может, еще раз весну увижу, снег уже только за городом. Сегодня наконец покаталась с Софой.
В общем, жизнь трудная, хоть и шумная, вся в юбилеях, приемах и т. д.
Обнимаю Вас и целую, низко кланяюсь Матушке. Ваша Ольга Леонардовна (ОР РГБ, 747.1.42).
О.Л. Книппер – Е.Ф. Яновой
Дорогая наша Еленочка, вот уже давно я все болею, а главное жду вестей от Вас.
Мне Вы ничего не писали, ни о каком-либо Вашем решении, но, любя Вас и зная Ваш характер, Вы бы должны были почувствовать, как волнительно действует и на меня и на Софью Ив. Ваше молчание. Вы для нас, будете ли в Музее или где-нибудь в другом месте, повторяю, что Вы для нас останетесь той милой, доброй, человеческой душой, так близко опекавшей нашу Мария Павловну, которая и связывала нас в какое-то дружное кольцо.
Очень прошу ответить мне и о всех Ваших переживаниях, сомнениях, и, верьте мне, что Вы останетесь нашим добрым другом, и главное, приезжайте скорее к нам.
Обнимаю Вас, целую.
Утешьте меня письмецом. Ваша Ольга Леонардовна (ОР РГБ, 747.1.42).
О.Л. Книппер – Е.Ф. Яновой
Еленочка, дорогая, не думайте, что я Вас забыла, но сейчас ведь не жизнь, а тормошня, все что-то делаешь, ну а какие у меня дела – полуслепой, полуглухой, а то просто такое состояние душевное, что не могу ничего ни писать, ни говорить.
Я написала Огневой, благодарила за присланный отчет и от себя написала ей, что [она] не сумела, как надо, проводить человека, служившего 23 года, и не дать ей возможности проститься с [людьми], работавшими с ней в Музее последние годы.
Не знаю, ответит ли она мне на это.
Жду Ирину Еремеевну и ее рассказов. У нас стоит жара, я стараюсь выезжать на своей Павочке через день, но не всегда удается сие.
А в общем, тоска, ничего что-то не радует: «Пора, мой друг, покоя сердце просит, летят за днями дни, и каждый день уносит частицу бытия…» – писал Пушкин, а у меня глаза уже устали, дай Вам сил разобрать мою кривизну.
Целую Вас крепко. София Ив. тоже обнимает. Ваша О. Книппер-Чехова (ОР РГБ, 747.1.42).
О.Л. Книппер – Е.Ф. Яновой
Какое Вы чудесное письмо написали мне, дорогая Еленочка! Всё я переживала: и Вашу прогулку с сестрой по Ялте, и сильный ветер, и снег, и гнущиеся кипарисы, и потом главное – чайки, их жадность, их крики и дисциплину, когда мы их кормили хлебом.
Я совсем плохо вижу, а написать Вам захотелось и поблагодарить за поэтичную передачу этого ялтинского снега и то, как Вы это чувствовали.
Целую Вас и прошу не бросать таких кратких и красочных описаний.
Обнимаю Вас. Ваша О. Книппер-Чехова.
Сердечный привет матушке и всем окружающим.
Ваша Ольга Леонардовна.
Я себя чувствую немножко легче [эта фраза рукой Баклановой] (ОР РГБ, 747.1.42).
Ольга Леонардовна Книппер-Чехова скончалась 22 марта 1959 г.
Через месяц, 25 апреля, С.С. Пилявская подробно описала ее смерть в письме Е.Ф. Васильеву:
«Последнее время Ольга Леонардовна чувствовала себя настолько хорошо, что могла выезжать на прогулки, как всегда, через день, принимать у себя людей, и, несмотря на то, что после Нового года перенесла тяжелый грипп, все шло вполне благополучно. После возвращения моего из дальних гастролей, я нашла ее вполне бодрой.
Еще 12 марта они с С.И. ездили за город, дышать свежим воздухом. 13 марта я была у них в 11.30 утра – Ольга Леонардовна была вполне бодрой. В 1 ч. дня у нее случился инсульт (чего уж никак нельзя было ждать, т. к. все показания анализов всегда были идеальными в этом смысле). Парализовалась правая сторона и речь, но сознание оставалось ясным. Она узнавала, реагировала, с безмерной кротостью переносила все мучения. Все что только возможно было сделать – было сделано, но 20 марта наступил неизбежный отек легких, и с этого момента она стала слабеть.
Последние сутки были особенно мучительны, но мне хочется думать, что сознания уже не было.
22 марта в 2 ч. дня настал конец. Я была при ее кончине – муки были страшные, а лицо стало спокойным и прекрасным с первых мгновений после смерти. Такой прекрасной она оставалась все дни до погребения. До 24 вечера она была дома – ночью мы ее перевезли в театр, а 25, после очень торжественной и теплой панихиды, положили рядом с Антоном Павловичем.
Вот и закрылась последняя, прекрасная страница Художествен. театра, того театра, которому все мы поклонялись, считали своим домом, отдавали все лучшее, жили им. Теперь не то, ну да что ж поделаешь! Не вернешь!» (ОР РГБ, 331.106.24).