Они старались обежать все до обеда, но побывали только в парке, где, налазившись по каким-то развалинам — то ли замка, то ли детского городка, попытались зайти в городской музей. Зубастика туда не пустили, хоть Димка и уверял, что для кругозора животного осмотр древних костей просто необходим.

— Разве вы не знаете, что такса схожа по развитию с четырехлетним ребенком? — вещал он перед пожилой кассиршей с фиолетовыми волосами. С таким же успехом можно было взывать к египетской мумии.

Зато, выйдя из музея, они попали на площадку, где играл городской оркестр, правда, и тут они оконфузились. Как только на сцену вышел толстый дядька с кларнетом, такса уселась копилкой и начала подпевать. Дядька пыхтел и краснел, вытирал со лба пот. Одни зрители посмеивались: «Спой, такса, не стыдись!» А другие говорили: «Какое безобразие!» Наконец дядька не выдержал и в перерыве между выступлениями подошел к скамейке, где сидел Димка с Зубастиком, и спросил:

— Мальчик, ты мороженое любишь?

— Очень люблю, — ответил Димка. — Но искусство больше.

— Вот тебе, мальчик, денежка. — Толстый дядька сделал вид, что не заметил последнюю реплику. — Всего через две аллеи отсюда есть замечательный киоск с мороженым. Эскимо с орешками, в шоколаде. Любишь?

— Само собой.

— Сделай доброе дело, купи мне тоже. А то знаешь, целый день на солнцепеке. И не торопись, ладно? Собакам нельзя по жаре бегать.

Дядька наврал. Когда Димка минут через пятнадцать вернулся из киоска, на сцене верещал пародист, изображавший неисправный телевизор. За сценой дядьки тоже не было.

— Видишь, какой хитрый. — Димка повернулся к таксе. — Что нам со вторым мороженым делать?

— А что с ним сделаешь? Оно уже растаяло. Правда, ты можешь отдать его воробьям — они любят сладкое. — Димка обернулся на голос и увидел девочку в очках. Волосы у нее были рыжие, короткие, наверное, потому, что вились мелкими колечками. На носу россыпь веснушек. Глаза зеленые, с карими точками, и до того лукавые, что Димка сразу почувствовал родственную душу.

— Оно подтаяло, пока мы музыканта разыскивали. — Он поведал историю исчезновения кларнетиста.

— Да он просто не хотел, чтобы ему собака мешала, — рассмеялась девчонка. — Я видела дядьку с чемоданчиком, он шел к выходу из парка. Очень быстро шел. А твоя такса и правда петь умеет?

— Ага! А ты здесь что делаешь? Тебя как зовут?

— Николаева Екатерина Николаевна, то есть Катя. Но родные зовут меня Катринкой. А тебя?

Димка солидно представился, не умолчав о родителях, которые вот-вот уедут в Америку, и что папа у него программист, а мама пишет статьи о культуре.

— А у меня мама бухгалтер, но она вяжет на заказ — свитера, кофточки, она мне даже летние вещи вяжет из тоненьких ниток. У нас дома настоящая вязальная машина, потому что мама не любит, когда на разных людях одинаковые вещи. А у папы своя фирма, а раньше он работал фотографом в газете, поэтому он еще кружок фотографирования ведет. Папа говорит, для души. Когда я вырасту, тоже стану фотографом. Или актрисой. Или детским врачом, знаешь, есть такие «врачи без границ». Я бы ездила по разным странам и помогала детям.

— А я, когда вырасту, стану буддистским монахом и удалюсь в Шамбалу, — похвастался Димка. — А у тебя есть брат или сестра?

— Ой, у меня целых три брата, — рассмеялась Катя. — Только все они маленькие, им всего полгодика.

— Как это? — удивился Димка. — Всем троим?

— Ну да! — Катя сдула со лба рыжую прядь. — Папа мечтал о сыне, а после того, как я родилась, врачи сказали маме, что у нее детей быть не может. Но оказалось, что может. Ты знаешь, взрослые все-таки чудные! Когда мама сказала, что у нее тройня, папа расплакался и начал ей руки целовать. Мама тоже расплакалась. Радоваться надо, а они ревут! Чудаки!

Катя умолчала лишь о том, что ее дом временно превратился в ясельную группу. И малыши — Данила, Никита и Антон — первые месяцы часто плакали по ночам. И что родители стали меньше уделять ей внимания. Она немного ревновала к братикам, но папа сказал ей, что ее любят по-прежнему, а когда братики подрастут, то будут ее защитниками. Девятилетняя девочка помогала маме, сидела с малышами, укачивала, пела колыбельные, меняла пеленки, но и ей хотелось иногда погулять, пошалить, побыть, в конце концов, ребенком.

— Старшие всегда взрослеют раньше, — говорила ей бабушка. — А в семье так всегда и бывает — кто-то вынужден жертвовать чем-то. Иначе это не семья.

А Димка смотрел на нее и думал, как повезло этой девочке, у которой дома всегда шумно и весело. И родители, наверное, очень счастливы, потому что сбылась их мечта, да не просто сбылась, а втройне.

Вдруг Зубастик подпрыгнул — и выхватил у Димки мороженое.

— Ты что? — возмутился мальчишка. — Тебе нельзя сладкого, ты и так не такса, а сарделька на лапках.

Но Зубастик в два счета умял половинку эскимо, и, судя по решительному виду, вторую половину отдавать не собирался.

— Да оставь, ему же тоже жарко. — Катя тронула Димку за руку. — Пошли лучше на лодочках покатаемся. А твой обжора пусть сидит рядом и смотрит на нас.

Она показала Зубастику язык. Тот сделал то же самое. Правда, не со зла, а потому, что очень уж ему было хорошо. Так с высунутым языком доплелся до лодочек и, сев в тенечке, начал следить, как взлетали качели. Вверх — вниз, вверх — вниз. Наконец, бедная такса утомилась и задремала, положив голову на передние лапы, а Димка смеялся и болтал, удивляясь тому, что ему совсем не хочется врать. Разве что самую чуточку. Он даже совершил невозможное — признался, что не умеет играть в футбол.

— Ой, у тебя тоже физрук сумасшедший? — рассмеялась Катя. — А наш йогой занимается. Он один раз так ноги за уши закинул и на руках по спортивному залу побежал, прямо человек-паук какой-то! Ой, я так смеялась, я даже упала, ты бы это видел!

— А мне кажется, что мой физрук пришелец, — серьезно сообщил Димка.

— Не знаю, как твой, но мой точно пришелец. — Катя замахала руками, вспоминая, как ее преподаватель заплетался в узлы. — Мне вообще кажется, что все физруки немножко пришельцы. И это их страшная тайна.

— Тебя тоже посещала эта мысль? — Димка не верил своим ушам: наконец-то у него появился не просто друг, а настоящий единомышленник.

— Еще как посещала! — хихикнула Катя. — А вот наш учитель природоведения, наоборот, очень милый, у него такая смешная деревянная фамилия — Тополь.

Тут Зубастик оглушительно чихнул, и Димка спохватился, что время уже обеденное и тетушка будет волноваться. Он наскоро распрощался с Катюшей.

— Тетя Маргарита, я вернулся, — закричал Димка еще в прихожей. — Мы с Зубастиком так здорово отдохнули!

Но тетка вышла в коридор заплаканная, и Димка сразу осекся.

— Что случилось? — спросил он испуганно.

— Нас обокрали. — Маргарита была похожа на умирающего лебедя. — Кто-то украл шесть золотых ложечек, одну серебряную вилочку, которую я всегда кладу к маслинам. Еще резную крышку от солонки и большую серебряную вилку из парадного столового набора.

— Какой ужас! — Димка потащил тетку за руку на кухню. — Тетя Маргарита, расскажите, как все было. Надо позвать милицию. А больше ничего не пропало?

— Нельзя про людей плохо думать, но мне кажется, что это шайка городских сумасшедших, — слабым голосом проговорила тетка. — Нормальный человек такие вещи воровать не будет!

— А что еще пропало?

— Клубок ниток украли, кусок фольги — от большого рулона остался, парчи кусок лежал, я им вилки протирала. Кажется, все. Вилки не жалко, мне их все равно вместо взятки дали, но вот ложечки! Это был подарок твоего папы на мою свадьбу. Я оставила ложечки на столе, окно было открыто, а сама поднялась наверх. Пробыла там минут восемь, ну пятнадцать от силы. А вернулась, ничего нет!

— Тетя, вы пока не зовите милицию, — попросил Димка. — Давайте пообедаем и все обдумаем.

— Угу, — сказала тетка и грустно вздохнула, а Димка пошел мыть руки.