Подходя к дому, Дима подумал, что стоило бы придумать физруку какое-нибудь трудноизлечимое психическое заболевание, но до медицинской энциклопедии он пока не добрался, а импровизировать что-то на ходу было бы чревато неприятностями. Но дома ничего даже придумывать не пришлось, мама сама начала ругать Игоря Петровича, называя его то Буратино, то страшным сном Макаренко. Димка печально кивал и говорил:

— Я ведь и раньше замечал, что Игорь Петрович странный.

— Да, а как это выражалось? — заинтересованно посмотрела мама.

— Ну, он заговаривается иногда. Говорит, что мы ему лыжи будем летом сдавать, а футбол зимой. Мне кажется, он шутил, а может, и нет.

— Я бы вашего шутника сама на лыжи поставила и отправила двадцать кругов вокруг школы по асфальту бегать, — с чувством сказала мама. — Он бы у меня посмотрел, как над детьми издеваться! Что за отношение к подрастающему поколению!

Большую часть времени мама находилась дома, потому что работа позволяла ей трудиться вне офиса: мама вела на каком-то сайте отдел культуры. Как говорила бабушка, мамина мама, ей было некуда девать неуемную энергию и филологическое образование.

— Я еще поставлю вопрос о вашем учителе физкультуры на школьном собрании, — сказала мама. — Если так каждый будет шутить, что станет с нашей системой образования?

А папа вечером сказал:

— Я и не знал, что в мае можно бегать на лыжах. Может, он имел в виду ролики?

Папа работал инженером-программистом в крупной международной фирме и даже дома пытался обедать за ноутбуком. В отличие от мамы, которая возглавляла родительский комитет и была в курсе всех школьных новостей, папа удивлялся и верил всему, что рассказывал Димка. Как большинство погруженных в себя людей, он был очень рассеянным, поэтому мама говорила, что папу надолго одного оставлять нельзя.

— Мам, а можно я завтра в школу не пойду? — спросил Димка вечером. Было у него нехорошее предчувствие, но мама сказала:

— Что еще за глупости? Учиться меньше недели осталось, а потом каникулы три месяца. Успеешь отдохнуть.

Димка вздохнул и ничего не сказал, а на следующий день завуч собрала все пятые классы в актовом зале и сказала:

— Вы, наверное, очень хорошо помните, что наши дорогие шефы сделали нам подарок — оплатили путевки для семидесяти детей на полтора месяца. Едут все желающие, мест хватит всем! Заезд первого июня. Сейчас вам расскажут о лагере поподробнее.

На сцену поднялся толстый дядька в белой рубашке с коротким рукавом и зеленым, словно лист салата, галстуком. На круглой голове плешь, вокруг которой дикими пучками росли волосы. Звали чудного дядьку, который оказался директором спортивного лагеря «Три березки», Евстратий Калистратович.

— Как будто ему на голову ракета приземлилась, — прокомментировал Димка его чудную шевелюру.

— Дадагие дети, — начал Евстратий Калистратович, то и дело сморкаясь в огромный розовый платок. — Позвольте мде в этот байский день от лица наших мдогоуважаемых шефов — бясокобината и ликеро-водочдого завода поздравить вас с успешным окодчадием учебдого года…

В окно влетел майский жук и с гудением самолета-бомбардировщика начал нарезать круги под потолком актового зала.

— Наш лагерь был осдован еще в себидесятые годы, — гундел со сцены Евстратий Калистратович. — Как лечебдо-оздодовительдое учреждедие садатодо-кудодтого типа.

Дети, скучая, наблюдали за жуком. Тот пытался приземлиться на лысину, но директор бегал по сцене, где были развешаны схемы, графики и плакаты, и, чихая, рассказывал о лагере. Жук, недовольно жужжа, набирал высоту и пикировал на лысину снова.

— А у меня брата вчера по телеку показывали, — похвастался вдруг Жердяй. — В новостях. На него соседка в суд подала за то, что он перила в подъезде гнет. К нам в дом телевизионщики приезжали. И я тоже в кадр попал.

— Везет, — завистливо сказали мальчишки.

— Знаете, какой у меня Вовка сильный… — На лице Жердяя появилось мечтательное выражение. — Он в подъезде все прутья погнул, даже ручку на входной двери в крендель скрутил!

— Удикальдый сподтивдый кобплекс, бассейд, — вещал директор. — Здодовое питадие, речка и лес, подшефдое хозяйство…

Жук снова набрал высоту.

— Подумаешь, в новостях, — неожиданно для себя сказал Клепа. — А про меня вообще документальный фильм скоро снимут.

— Да ладно! — ахнули мальчишки, а отличник Ленька Фельдман недоверчиво спросил:

— А ты не привираешь?

— Конечно, врет! — заявил позеленевший от злости Жердяй. Только примешься что-то рассказывать, как сразу найдется кто-то, кто перетянет внимание на себя.

— А вот и не вру! — как всегда, захорохорился Клепа. — Это будет фильм о том, как я…

— Что ты? — подначил Жердяй. — В космос слетал — туда и обратно! Тоже мне Гагарин!

— А вот и нет! — взъерошился Клепа. — Я, между прочим, клад нашел. Старинных золотых монет! Ефимок!

— Скажи, что ты врешь, и тебе ничего не будет, — процедил Жердяй.

— А вот и не вру, через неделю покажут!

— По какому каналу? — спросил Фельдман.

— По всем, — не задумываясь, ответил Димка.

— Скажи, что ты врешь! — повторил Жердяй.

— Не вру! — упрямо ответил Димка и поправил на носу очки. — И не только по всем нашим каналам, но еще и за границей.

— Ну, если не покажут, тогда я тебе устрою! Я тебе устрою счастливую жизнь, будешь у меня вместо футбольного мячика летать, а еще я брату скажу, чтобы он в лагерь приехал. Тогда тебя точно покажут. В хронике 02. Понял? — и Жердяй поднес к Димкиному носу огромный кулак.

— Содце, воздух и вода — даши дудшие ддузья, — закончил свою речь Евстратий Калистратович и оглушительно чихнул.

Пятые классы потянулись к выходу.