Мотор понемногу сбавлял обороты, и водолет тяжело опустился на поверхность океана. В наступившей тишине стал слышен приглушенный стенками каюты плеск волн, бьющих о борт. Сато принялся маневрировать, стараясь поставить лодку носом к берегу. Буркнул моторчик, приводящий в движение подводный винт. Нос водолета медленно пополз по мелководью к песчаному пляжу, ритмично поднимаясь под ударами коротких волн.

— Хватит, Сато! — сказал я, когда плоское дно водолета зашуршало о песок.

Я снял ботинки и, подвернув штанины, вышел из каюты. Быстро пересек залитую солнцем раскаленную палубу. Вода показалась холодной, хотя в действительности здесь, на мелководье, она была не холоднее немного остывшего бульона.

Я оглянулся. Сато махнул рукой и запустил мотор, Водолет вперед кормой сполз с отмели, потом медленно развернулся носом в сторону моря. Взвыл основной двигатель, лопасти дрогнули и слились в серебристое кольцо. Лодка резко рванулась вперед и, молниеносно набирая скорость, помчалась, почти пе касаясь воды.

Я вышел на берег и уселся, чтобы надеть ботинки. Прежде чем я успел это сделать, шум двигателя слился с шумом ветра и моря, а водолет исчез за белыми гребнями волн. Было уже довольно поздно, но жара стояла страшная…Лишь резкие порывы ветра со стороны океана немного смягчали ее.

Я почувствовал себя одиноким… вот сейчас, здесь, на этом изолированном островке в южной части Тихого океана! Но ведь он не был необитаемым! После многих лет плавания в пустоте ощущение одиночества казалось по меньшей мере странным… Там, на «Тритоне», нас было восемнадцать… вначале… а потом одиннадцать, но наше одиночество — одиночество в космическом корабле — было не таким, как это. Там, в пустоте, мы были затерявшимися атомами материн, изолированными единицами, нас было слишком мало, каждый что-то значил, у каждого было свое место… А здесь, окруженные множеством людей, мы сразу стали какими-то безликими, неуклюжими… За несколько десятков лет, пока длился полет, мы просто отстали в развитии. Первые дни мы в какой-то мере были сенсацией-еще одна из старых межзвездных экспедиций, вернувшаяся на Землю, Не первая и не последняя, одна из многих.

Я встал, стряхнул с костюма белые зернышки песка. В нескольких метрах от берега начинались заросли. Двигаясь вдоль опушки, я обнаружил заросшую травой тропинку и пошел по ней, отстраняя бьющие по лицу ветки.

«Это должно быть недалеко», — подумал я.

Заросли неожиданно поредели, перейдя в довольно запущенный сад. В глубине, освещенная косыми лучами солнца, белела стена дома. Дом был двухэтажный, построенный в каком-то странном архаичном стиле. Он напоминал миниатюрный дворец конца второго тысячелетия. В центре фронтальной стены виднелся удивительный портал с большими двустворчатыми дверями. Такие строения сейчас уже почти нигде не встречаются. Однако это, как мне показалось, было построено недавно…

Правда, меня предупредили, что здесь не найдешь современной техники и цивилизации, но я не думал, что все это будет настолько уж старомодным!

— Это особое заведение, санаторий, своего рода «психический карантин», — сказал вчера полковник. — Люди, которых ты там застанешь, были направлены на лечение в связи с нервно-психическими расстройствами — по большей части из-за долгого пребывания в пустоте, слишком сильных переживаний в космосе или на одиноких спутниках…

Отрыв от современности плюс соответствующая терапия — единственный способ помочь этим жертвам нашей шумной цивилизации. Метод доктора Квина, руководящего лечебницей с момента ее создания, основывается именно на отрыве пациента от явлений современной жизни. Таким образом Квин изолирует его от той почвы, на которой возникли нарушения психического равновесия.

Метод дает удовлетворительные результаты в шестидесяти случаях из ста. За время существования лечебницы многие пациенты выздоровели. Тех же, кто не подает надежд на выздоровление, через два-три года отсылают в специальные заведения. Люди, которых ты застанешь в лечебнице, это, к сожалению, те, у кого психические изменения стали необратимыми.

Идя по аллейке к дому, я вспомнил эти слова полковника. Мне показалось, что в некоторых окнах на втором этаже я вижу лица. Вероятно, шум мотора пробудил любопытство пациентов. Они должны здесь здорово скучать, и каждый новый человек для них — развлечение.

Предчувствие меня не обмануло: из боковой аллейки навстречу мне вышел высокий рыжеватый блондин. Ему было самое большее тридцать.

— Привет! — сказал он свободно, словно знал меня. — Вы к нам… один… без сопровождающего?

«Пожалуй, мы совершили ошибку, — подумал я. — Сато должен был проводить меня сюда».

Однако лицо рыжего выражало не удивление, а скорее удовлетворение.

— Добрый день, — сказал я, подавая ему руку. — Как видите, один…

— Значит, — обрадовался он, — только для профилактики, не так ли? — тут он прищурил один глаз и конфиденциально взял меня под руку. — Как и я. Простите, меня зовут Линдгард, Оле Линдгард.

Он шел рядом и явно не намеревался отставать.

— Игорь Крайс, — неохотно сказал я.

Оле резко остановился, потом одним прыжком догнал меня.

— Крайс? С «Тритона»? Очень рад с вами познакомиться! Вы вернулись, кажется, неделю назад? Верно?

— Точнее, вот уже десять дней. — Я был удивлен. — Откуда вы знаете? Мне говорили, что сюда не доходят сведения о текущих событиях.

— Э-э-э, не надо преувеличивать, Крайс! — Оле надул губы и покровительственно улыбнулся. — Не всему, что там говорят о лечебнице, надо так уж сразу и верить. Кое-что до нас доходит. Иначе тут помрешь со скуки! Только, — добавил он, серьезно взглянув на меня, — не вздумайте сказать об этом Квину. Он убежден, что это нарушает процесс лечения. Глупости. Кроме меня, здесь больше нет таких… профилактических. Одни необратимые, понимаете? Отсиживают положенный срок. Ничего не получится. В голове у них сущий кавардак… Бедняги!

— А ты вернулся на «Тритоне», — продолжал он после минутного молчания, переходя на «ты». — Прекрасно. Наконец-то я узнаю из первых рук, как все было в действительности. По радио не сообщают никаких подробностей, а меня это в какой-то степени интересует. Давненько здесь не было такого… трансстеллярного, как ты… Ты был вторым пилотом, да?

Он трещал без умолку, петляя вокруг меня, появляясь то с левой, то с правой стороны, то преграждая мне дорогу. Он не переставал болтать, даже когда мы оказались в холле.

— Кабинет шефа здесь, — он услужливо показал мне на первую дверь с левой стороны. — Когда освободишься, зайди в читальню, поболтаем. Я тебя введу в курс наших дел…

Он ушел, а я облегченно вздохнул. Его болтовня — вообще-то полезный источник нужных сведений — мешала мне собраться с мыслями перед разговором с доктором.

Я тихонько постучал и толкнул дверь. В комнате за большим старомодным столом сидел лысеющий мужчина. На носу у него были очки в проволочной оправе, немного перекошенные. Он взглянул поверх стекол, дружески улыбнулся в ответ на мое «добрый день» и, указав на стул, произнес:

— Приветствую вас, Крайс, на острове Оор. Меня зовут Квин.

Именно таким я его себе и представлял, хотя мне описали его буквально в двух словах. Это был действительно седенький докторишко из старого фильма…

— Вы вернулись с шестьдесят первой Лебедя, — сказал он, заглянув в бумажку, лежавшую на столе. — Наблюдения за психическим состоянием показали… Так… Мои коллеги из космеда считают, что ничего серьезного. Вам знакомы симптомы этой болезни? Да, здесь сказано, что вы информированы… И часто это повторяется?

— На обратном пути было несколько раз с интервалом в шесть-семь дней. На Земле — один раз. Очень неприятное ощущение, доктор: просыпаешься и совершенно не знаешь, кто ты и где. Иногда это длится по нескольку часов.

— Так, так… — буркнул Квин. — Это тоже здесь написано. Прошу пройти со мной.

Он встал, открыл дверь в смежную комнату и пропустил меня вперед. Оказалось, что он едва доходит мне до плеча. Комната, в которую мы вошли, была, вероятно, процедурной. В центре стоял большой стол с множеством банок, колб и медицинских инструментов. Все это выглядело гротескно, словно реквизит для «Фауста». Да и вообще все вокруг, вся эта странная лечебница отдавала какой-то неправдоподобностью, анахронизмом. Просто трудно было поверить, что эта древность упорно сопротивляется течению времени и остается в окружении действительности XXIII века. Уже с первых минут я чувствовал себя, как человек, перенесенный в далекое прошлое. Я попытался представить себе, к каким последствиям практически может привести метод доктора Квина, и пришел к неутешительному выводу, что здесь можно не столько избавиться от вредного воздействия общественные процессов и научных открытий на неустойчивую психику, сколько усомниться в реальности XXIII века…

Квин прервал мои размышления…

— Я вижу, вы изумлены, — заметил он. — Нормальная реакция. Вы спрашиваете себя, каким образом я в лечебнице ухитряюсь сделать больше, чем мои коллеги в космеде. Так вот, в этом нет ничего загадочного. Я располагаю новейшим оборудованием, но скрываю его от глаз пациента. Практика показала, что все эти цефалекторы, конфликтографы и так далее неблагоприятно действуют на ход лечения. Все должно гармонировать с окружением… Как видите, у нас здесь довольно порядочная путаница в отношении стилей и эпох, однако я стараюсь не выходить за рамки XIX века… разумеется, я имею в виду внешнюю сторону дела. То, что в основном вы встретите здесь XIX век, лишь следствие моих личных пристрастий… Я люблю те времена. Это был действительно последний период относительного спокойствия в истории человечества. XX век со своими войнами и бурным развитием точных наук и техники — уже совсем другая эпоха, хотя сейчас и это столетие кажется нам тихим по сравнению с новейшим временем…

Говоря это, Квин усадил меня в мягкое кресло и опутал мою голову сетью электродов и проводов. Некоторое время он наблюдал за скрытым от моих глаз экраном, потом встал передо мной, едва заметно улыбаясь.

— Собственно… все в норме. Я не заметил даже того «нарушения холостых ритмов», о которых пишут в диагнозе… Зато я обнаружил нечто, соответствующее, пожалуй… чему же? Словно вы не уверены сами в себе… Знаете, это можно интерпретировать по-разному. Дополнительные исследования и наблюдения со временем помогут это выяснить. А сейчас цройдите в пятнадцатую комнату, я распорядился приготовить ее для вас. Там вы найдете распорядок дня и план дома. Если вам будет скучно, можете воспользоваться библиотекой… Нет, нет, — улыбнулся он, предупреждая мой вопрос. — Книги здесь самые разные, не только XIX века. Это, понимаете ли, совсем другое дело… Текст действует на пациента иначе, чем слуховые и зрительные раздражения. Воображение работает на базе внутренних ощущений… Впрочем, — тут он снова улыбнулся, — простите, это чересчур профессиональные вопросы, я наверняка вам наскучил.

Выходя из комнаты, я пересек кабинет. Кроме столика, здесь было несколько громоздких стеллажей, заполненных книгами и скоросшивателями. На одном из стеллажей стояла статуя, изображающая атлета. На другом — мраморные каминные часы с золотой инкрустацией. Доктор был не только любителем, но и знатоком старины. Для меня все эти предметы были, попросту старинными (хотя сам я родился почти сотню лет назад). А для Квина это были еще и различные стили…

Поднимаясь на второй этаж по широким деревянным ступеням, скрипевшим и прогибавшимся под ногами, я пытался отгадать, что из собранного здесь является настоящей древностью, а что — подражанием: перила лестницы, изъеденные древоточцем, медные угольники на ступенях, висящие на стенах копии — а может, оригиналы? — картин, выполненных маслом, — все в мелких трещинках.

Ведь дом едва ли стоит здесь десяток лет! — с удивлением подумал я. — А может, это ошибка? Может, он действительно старый? Мода не раз возвращалась к антикам. Очередной возврат к древности произошел за последние годы перед моим отлетом. Появилось множество отличных имитаций, старая мебель, выцветшие гобелены. Одновременно с развитием техники копирования исчезла разница между копией и оригиналом…»

До сих пор у меня не было времени заняться историей здешней лечебницы. Все произошло так неожиданно…

«Крайс, ты на нас просто с неба свалился!» — сказал полковник, когда после медицинской, проверки я пришел к нему. Полковника — так уж получилось — я знал еще до своего полета в космос. Тогда он был юнцом-пилотом первого года. Теперь ему было под шестьдесят. Видимо, он тоже летал, но на более короткие дистанции, чем я… Я «сэкономил» по сравнению с ним двадцать с лишним лет жизни. Впрочем, времени на воспоминания не было. Мы сразу же приступили к сути дела.

— «Ты подходишь по всем статьям, — сказал полковник. — Ситуация такова…» и говорил битый час, но, если бы даже продолжал еще, я бы не стал от этого умней.

«Дело деликатное и нельзя сказать, чтоб безопасное», — так выразился он. А я после возвращения из дьявольски далекой и опасной межзвездной экспедиции согласился участвовать в предложенной операции. Вообще-то мне полагался отдых за счет Космоцентра, я свои парсеки отлетал, а годы до пенсии засчитываются по земному времени. Однако, когда я представил себя в роли сорокалетнего пенсионера, мне стало дурно. Я чувствовал себя виноватым перед бывшими ровесниками. Им теперь было под девяносто; неловко думать, что я обманул самое время… И я решил, что не воспользуюсь заслуженными привилегиями и не уйду из Космоцентра.

Правда, я опасался за свои знания, соответствующие уровню прошлого века, но, когда полковник решил, что для проведения операции, получившей условное наименование «Санаторий», не годится никто, кроме меня, я сразу же ухватился за эту возможность.

В комнате па втором этаже я нашел приготовленную для меня одежду и домашние туфли. Комната была большая, с двумя высокими окнами. У стены стояла широкая кровать, посредине стол и два стула. Меблировку дополнял огромный, неизвестно зачем стоящий здесь шкаф — ведь пациенты прибывали сюда без личных вещей.

На столе лежал план дома, рядом — распорядок дня с указанием времени еды. Я взглянул на часы, Приближалось к пяти, до второго завтрака оставался целый час. Тяжело вздохнув, я решил спуститься в библиотеку.

По данным, полученным от полковника, в санатории было только пять пациентов. Это значительно облегчало мою задачу. В изолированной от мира группке людей я должен был найти одного человека. Правда, любой из этой пятерки мог оказаться тем, кто нас интересует.

Имена всех пятерых вместе с краткой историей их болезни были записаны у меня на нескольких кадрах микропленки. Но, следуя совету полковника, я решил не заглядывать в записки до тех пор, пока не составлю собственного мнения о каждом в отдельности.

В коридоре первого этажи я встретил двух высоких мужчин в белых халатах — вероятно, санитаров. Они взглянули на меня и вежливо поклонились.

В библиотеке массивные полки вдоль стен были заставлены книгами. Несколько кресел с высокими спинками, два столика, на которых стояли небольшие лампы — электрические, но имитирующие керосиновые. Все, вместе взятое, создавало настроение сосредоточенности и покоя, но был тут и налет архаичности.

Это мне напоминало старую аптеку, виденную в каком-то фильме: на полках здесь виднелись белые таблички, с той только разницей, что вместо привычных названий лекарств на них были написаны названия разделов.

Оле сидел напротив входа. Кроме него, в комнате было три человека: полный мужчина с тремя подбородками, раскинувшийся в инвалидной коляске, и еще двое, стоящие за спинками кресел в углу. На мой приход прореагировал только Оле. Он подошел ко мне и, взяв меня под руку, подвел к толстому человеку в коляске.

— Игорь Крайс — Энор Асвиц, — представил он нас друг другу и, когда мы обменялись рукопожатиями, добавил: — Игорь только что вернулся из сектора Лебедя!

Я заметил, как в глазах Асвица мелькнул злорадный огонек. Оле тут же сел, словно предчувствуя, что сейчас произойдет.

Асвиц, до сих пор безразличный и неподвижный, вдруг весь напрягся и быстро перегнулся через поручень коляски в мою сторону. Накидка с его ног соскользнула на пол, и я увидел, что обе ноги у него ампутированы выше колен…

— Так это вы… Вы вернулись с 61-й Лебедя? Все складывается как нельзя лучше! Вы позволите задать вам несколько вопросов? Это для меня чрезвычайно важно. Пожалуйста, выслушайте меня внимательно…

Он нервным движением пухлых рук поставил коляску так, чтобы быть напротив меня.

— Возможно, вы удивитесь… но я хотел бы знать… там… в пустоте, вы не приняли никаких… сигналов неизвестного происхождения? — Асвиц говорил все быстрее. — Я знаю, все, что принимает антенна, регистрируется… Именно на это я и рассчитываю. Не знаете ли вы что-нибудь о таких сигналах? Ну, вы понимаете? Таких, которые были посланы не…людьми?

Никто, к счастью, не заметил того волнения, которое я не сумел скрыть при этих словах.

— О каких сигналах вы говорите? — спросил я как можно равнодушнее. — Вы имеете в виду радиопомехи?

— Ах, нет, нет! — он нетерпеливо махнул рукой. — Я говорю о сигналах, настоящих регулярных сигналах, может быть, даже деформированных, но закономерных, серийных…

«Нет, — подумал я, — это не может быть тот, кто мне нужен. Глупости!»

— К сожалению, должен вас разочаровать, — вслух сказал я. — Ничего подобного мы не зарегистрировали ни в полете, ни в системе 61-й. А вас интересует контакт с другими цивилизациями? Чрезвычайно увлекательно, но, признайтесь, все это довольно безнадежно! Вы же знаете, кроме той примитивной «цивилизации» — если ее так можно назвать — на одной из планет системы Лаланд-21185…

— Вы ошибаетесь! — Асвиц быстро прервал меня резким и не допускающим возражения тоном. — Все вы ошибаетесь. Но в этом не виноваты ни наблюдал тели, ни научные станции. Иначе и быть не может. Однако я имею в виду другое. У меня есть личные причины интересоваться сигналами из космоса…

Энор замолчал, прикрыл глаза и, казалось, погрузился в дрему.

Таинственные сигналы из космоса… У меня тоже были причины интересоваться ими.

Да, такие сигналы были. Я солгал, говоря, что ничего о них не знаю. Только поймал их не «Тритон» и не межзвездные корабли. Совершенно случайно их засек один из автоматических спутников, измерительная станция, в задачу которой входила регистрация плотности космического излучения.

Это был концентрированный поток электромагнитной энергии с длиной волны жесткого гамма-излучения. Будь это обычный поток фотонов, его сочли бы за один из потоков галактической радиации и, как таковой, зарегистрировали бы в архиве службы контроля радиоактивности. Но, как подметил один из сотрудников Корада, у этого потока были все признаки модуляции! Детальный анализ показал, что это действительно сложная модуляция по неизвестному коду…

После того как установили направление пучка, удалось предположительно определить район его падения: несущий нерасшифрованные сигналы пучок излучения фокусировался в южной части Тихого океана, образуя на поверхности Земли «пятно» диаметром в несколько десятков километров!

Без всякого труда установили, что в момент приема сигналов ни один из земных космических кораблей не находился в этом секторе неба, ни один искусственный спутник не пролетал над этим районом океана. Впрочем, ни один объект земного происхождения и не мог быть источником такого рода излучения. Мы еще не научились этого делать.

Поэтому оставалось единственное объяснение: сигналы шли из глубин космоса.

Ближайшим небесным телом, лежащим в «подозрительном» направлении, оказалась небольшая краепая звезда, обозначенная в каталогах как Лакайль-9352. Поскольку расстояние до нее превышает десять световых лет, трудно было представить себе устройство, дающее такой мощный поток излучения. Лучшие из земных лазеров давали концентрацию на несколько порядков ниже. При этом не следует забывать, что речь шла о гамма-излучении!

Кроме того — как известно со времен экспедиции Ламбе, — в системе этой звезды, включающей три небольшие планеты, не существует каких-либо форм органической жизни, не говоря уж о цивилизации!

Следующей звездой, лежащей примерно в том же направлении, был гигант Фомальгаут. До него еще не добирались наши экспедиции — он слишком далек от Земли. Поэтому он еще меньше, чем Лакайль, мог быть связан с полученными сигналами.

Впрочем, не было бы никакого повода создавать в Космоцентре вокруг этого дела столько шума, если б не то обстоятельство, что в районе Тихого океана, на который был направлен пучок сигналов, был только один-единственный островок, на котором находилась лечебница доктора Квина…

Сигналов из космоса ждали столетиями. А теперь, когда такие сигналы пришли, они были явно адресованы не человечеству… Во всяком случае, не всему человечеству!

Кто же, однако, мог быть таинственным адресатом, знакомым или, может, эмиссаром неизвестных существ из космоса?

Из фактов сама собой выросла соблазнительная гипотеза: на острове, в заведении Квина, находились люди, у которых в прежней жизни были контакты с космосом. Не исключено, что кто-то из пациентов во время полета за пределы Солнечной системы столкнулся с какими-то чужими существами, которые сделали его — с его ведома или же без этого — своим шпионом, диверсантом или, может, просто лишь наблюдателем в человеческом обществе. Такая гипотеза давала объяснение природе сигналов: они были информацией, предназначенной именно для этого человека, или попросту импульсом, с помощью которого осуществляли управление его поведением.

Гипотеза была довольно шаткой. Положение источника сигналов, как и роль того таинственного земного адресата, которым был гипотетический получатель сигналов, еще надо было установить. Пока же следовало выяснить, что делается в лечебнице и не ведет ли себя подозрительно кто-либо из ее обитателей…

Вот с какой целью я приехал на остров. В мою задачу, секретную до такой степени, что о ней, кроме меня, знали только трое, входило отыскание этого человека.

Так как я только-только вернулся из межзвездного полета, я мог приехать сюда, не возбуждая подозрений, как обычный больной, с историей болезни, соответствующим образом отредактированной космедовскими врачами-психиатрами.

Кто из пациентов ведет себя подозрительно — легко сказать! Но отыскать его среди людей, у которых в той или иной степени нарушена память или психическое равновесие, — это была задача почти безнадежная.

Основным условием успеха моей миссии была, разумеется, осторожность и осмотрительность. Непосвященный не должен был догадаться, что таинственные сигналы перестали быть тайной. Именно это было самое трудное.

Асвиц не спал. Немного посидев, он открыл глаза и буркнул:

— Да… у меня есть личные причины интересоваться сигналами из космоса.

— Что же это за причины? — как бы невзначай спросил я.

— О, это долгая история, — сказал он, меланхолично щурясь и поудобнее устраиваясь в коляске.

Не обращая внимания на ироническую улыбку Линдгарда, я притворился живо заинтересованным.

— Вы знаете, почему у меня нет ног? — тихо начал Энор. — Нет, наверно, не знаете, откуда же вам знать… Это было на Луне. База «Селена-2».

— Но… — вырвалось у меня, — «Селену-2» ликвидировали семьдесят лет назад!

— Ну и что? — Энор посмотрел на меня с сожалением. — Я был там еще в две тысячи третьем!

— Ах, так вы летали к звездам?

— Ну, летал — не летал… В некотором смысле! — он захохотал, так что три его подбородка задрожали. — В некотором, в некотором смысле, — повторил он, как бы наслаждаясь звучанием этих слов. — Слушайте. Я работал на «Селене» с самого начала. Начальником связи, ясно? В то время это еще был ужасный примитив. Все тогдашние радиотелескопы — смешно сказать… Но в две тысячи третьем… меня похитили! Здесь, в нашей системе, в то время находился космический корабль с Денеба, с Альфы Лебедя!

— Что-то не припоминаю, — холодно заметил я. — В две тысячи сто тридцать втором я изучал космику у Чианти в Риме. Нам ничего не говорили об этом посещении!

— Эх, Крайс! — Энор недовольно поморщился. — Вы же знаете, какое это было время: смешные радиотелескопы, совершенно слепые на гравивектор объединенного триполя… Они не обнаружили ничего. Денебяне прислали разведку на Луну, похитили меня и забрали с собой!

— На Денеб?

— Ну, а куда же еще? Разумеется, в систему Денеба!

— А потом? Отвезли обратно?

— Не совсем так. На Луне они предварительно оставили воспроизводящее устройство, а меня… ретранслировали! Понимаете? Разложенного на импульсы, на волновые ряды, переслали на Луну, а приемник воспроизвел мою материальную оболочку. Только, как видите, это не совсем получилось. Наверно, часть волн рассеялась, отразилась или что-то в этом роде. И меня восстановили некомплектно… Мои ноги… блуждают где-то там, в пространстве… Если бы я мог полететь на Луну… Ведь их устройство должно быть еще там, они укрыли его в скальной расщелине на склоне Гиппарха… Они наверняка разберутся что к чему и дошлют недостающие части моей волносхемы! Конечно, они это сделают, обязаны сделать!

Лицо Энора налилось кровью, глаза покраснели, он задыхался.

— Я просил, — кричал он, — я всех просил: будьте внимательны, регистрируйте сигналы! Они наверняка кружат где-то в пустоте, они заблудились… Отражаются от планет, меняют свое направление в туманностях, мечутся между ветвями галактик… Зарегистрировать, зарегистрировать, потом воспроизвести… и я снова смогу ходить…

Он сбился на беспорядочные выкрики. Если вначале все, что он говорил, имело какую-то видимость правдоподобия, то сейчас он совершенно явно бредил. Я взглянул на Оле, но тот сидел невозмутимо и только покачивал головой.

Через несколько минут Энор успокоился. Он в бессилии откинулся на спинку коляски, потом сделал несколько глубоких вдохов и бросил на меня более осознанный взгляд. Хотя его вспухшая физиономия производила отталкивающее впечатление, трудно было не посочувствовать этому бедолаге, физический недостаток которого породил такие маниакальные иллюзии…

— Асвиц, — мягко начал я, — а вы не пытались воспользоваться протезами? Ведь есть отличные протезы, управляемые биотоками.

— Глупости! — резко оборвал он меня. — Ни один протез не заменит ног!

— Пожалуй, вы правы! — согласился я. — Ну, а… пластическая и регенерационная хирургия… кажется, сейчас она уже способна…

— Воспроизвести? — он захохотал. — Верно, мне предлагали. Я не согласился.

— Почему?

— Ну, подумайте: допустим, я соглашусь. Мне воспроизведут ноги. А что если именно в этот момент денебяне перешлют мне мои собственные? А они наверняка сделают это рано или поздно… они могут это сделать. И должны, обязаны. Все это по их вине. Они должны были сразу послать дублированную серию, а не единичный ряд импульсов! Подумайте, Крайс! Если я дам себе воспроизвести ноги, а они перешлют мне мои собственные… что же получится? — тут Энор зашелся язвительным смехом. — На кой ляд мне четыре ноги, Крайс, ну, на кой? Я что, корова? Или собака? Вы же сами видите, что нет!

Пораженный железной логикой сумасшедшего, я молча смотрел, как, задыхаясь от спазматического смеха, он откатывает свою коляску к выходу. Его хохот еще долго гремел в пустом коридоре.

Оле взглянул на меня и многозначительно постучал себя по лбу. С кресла в углу поднялся какой-то маленький невзрачный человечек. Он шел к двери, но, проходя мимо меня, как бы что-то вспомнил, резко остановился и повернулся ко мне.

— Энор опять плетет свое, — сказал он приглушенным голосом. — Не верьте, Крайс, не верьте ни единому слову. У него все в голове перепуталось после того несчастного случая. Время от времени он начинает бредить, а я-то лучше знаю, что никаких разумных существ, никакой цивилизации в системе Денеба нет! Все это ерунда и вымысел! Четыре безжизненные планеты, большие, как остывшие солнца, на которых тяготение расплющило бы человека в лепешку…

— А вы откуда это знаете? — удивился я.

— Знаю, — сказал он решительно и твердо, потом добавил, протягивая мне маленькую руку, — Ансат Четвертый Квандр. Это мое имя. Кроме того — сайнтор космогнозии… Это ученое звание. Вы удивлены? Но меня не удивляет ваше удивление. Не стану вам объяснять. Простите, но это бессмысленно. Все равно вы не поверите и… не поймете… Это вне вашей компетенции. Это все равно, как если б вы — простите — захотели объяснить троглодиту дифференциальное исчисление; я бы даже сказал — обезьяне общую теорию относительности. Да, пожалуй, я хорошо ухватил дистанцию, разделяющую нас. Простите…

Сказав это, он поклонился и вышел из библиотеки.

— Не обольщайся. Тебя не минует история жиэни этого кретина, — буркнул Оле. — Рано или поздно он рассказывает ее каждому.

— И тебе?

— Конечно. Я сижу здесь шесть месяцев, а он не меньше года!

— И что же он рассказывает?

— Он переплюнул Энора. «Ансат Четвертый Квандр» — надо же придумать! — фыркнул Оле. — Да и все остальное тоже из пальца высосано. Он утверждает, что попал сюда из будущего! Принимал участие — как он говорит — в межгалактической экспедиции, которая отправилась с Земли в двадцать шестом веке! Через триста лет, понимаешь? Рассказывает, попал в область какого-то «отрицательного времени»… нет, он называет это «изолированной сферой адуивремени»… мудрено, а? Ну, и вместо того, чтобы занести в двадцать шестой, его отбросило, и он причалил в двадцать третьем. Полнейший абсурд, скажешь, нет?

— Ну, а… в действительности кто он?

— Довольно мутное дельце… — заколебавшись, ответил Оле. — Он прилетел на Землю с каким-то кораблем. А этого корабля не оказалось в списках. Видимо, ракета была слишком старой, давно отправленной… Знаешь, какой хаос царил в те времена. Каждый центр, каждое, даже самое маленькое государство считало главной целью и делом чести послать к звездам собственную экспедицию. Архивы тех времен — одна огромная свалка. Видимо, потерялись документы экспедиции, а на самом корабле не обнаружили никаких данных, которые могли бы помочь установить личность пилота. Вероятно, этот сумасшедший их уничтожил. Его товарищи погибли где-то в пустоте, а он один пролежал в анабиозе черт знает сколько времени, потом проснулся и свихнулся от тоски.

— Значит, он утверждает, — сказал я, — что его экспедиция только еще отправится… через триста лет?

— Вот именно. И страшно сокрушается по поводу того, что попал в петлю времени: через несколько лет он умрет, потом опять родится в двадцать шестом веке, чтобы снова начать свое путешествие с уже известным результатом. И так без конца.

— Признаться, оригинальная идея.

— О, да. Им в головы всегда приходят оригинальные идеи. И не выбьешь! Вот к чему приводит одиночество в космосе…

Мы долго молчали.

— А ты, Оле? — наконец осторожно спросил я. — Ты тоже летал?

— Немножко, Но на ближние расстояния. Практика, потом экзаменационные полеты. Вот и все. На том и кончилось. Но моя история нисколько не похожа на фантастические рассказы наших бедолаг. Она совершенно правдивая, поэтому не такая сенсационная и красочная… Просто у меня был шок, а теперь я прихожу в норму, вот и все… Врачи говорят, что я снова смогу летать в Патруле. Нуднейшая работа, но что делать, коли межзвездные экспедиции отправляются так редко! Сейчас, кроме обычных межпланетных рейсов, которые еще скучнее, это единственная возможность летать. Если хочешь, я расскажу, как оказался здесь. Моя история короткая и простенькая…

Я сказал, что охотно послушаю. Линдгард кивнул, уселся поудобнее в кресле и начал бесцветным, глухим голосом:

— Я был уже на третьем курсе, когда меня назначили на «Краб», небольшой, двухместный патрульный корабль среднего радиуса действия. Надо было налетать сколько-то там астрономических единиц, потом сдаешь экзамен и получаешь право на самостоятельные полеты.

Со своим инструктором я познакомился только в кабине «Краба».

Он сидел в правом кресле. Здороваясь, протянул мне руку. Голос у него был приятный, ровный и звучный. Boт и все, что я мог сказать о нем после первого полета. Просторный скафандр и большой шар шлема на голове совершенно скрывали его тело — впрочем, я был одет так же, как и он.

Он был идеальным командиром и пилотом с недюжинными способностями. Это бросилось в глаза при первых же сложных маневрах даже мне, новичку.

Все время, пока мы с ним вели корабль, его руки мягко лежали на дублирующих рычагах. Однако каждое мое движение вызывало немедленную реакцию этих с виду неуклюжих, затянутых в толстые перчатки рук. Иногда мне казалось, что он предвидит мои ошибки и исправляет прежде, чем я успеваю их сделать. Это было необычно, и только после нескольких маневров я смог к этому привыкнуть. В его ненавязчивом присутствии у меня появлялось ощущение, что мы на сто процентов гарантированы от несчастного случая. Даже когда он неподвижно сидел в кресле и вроде бы спал, я всегда чувствовал себя в безопасности. Порой мне казалось, что он не засыпает никогда или очень чутко дремлет. Едва уловимая дрожь кабины, едва слышный стрекот пылелокатора — и он немедленно просыпался.

Я никогда не видел его за едой и думал, что он ест, когда я сплю. Первый наш совместный рейс длился две недели. Потом мы отправились к поясу астероидов — там я должен был показать свои навигаторские способности. Программа экзамена предусматривала посадку на Церере, демонтаж одного из топливных баков, потом еще несколько тестов в условиях ограниченной связи.

Все это я проделал с неожиданной легкостью. Присутствие командира действовало на меня успокаивающе. Пожалуй, я не совершил ни одной ошибки. Когда мы вышли на обратный курс, он только сказал: «Ты сдал». Я был благодарен ему за то, что он всегда был таким сдержанным-по отношению и к моим ошибкам и к моим успехам.

Я никогда не видел его без скафандра или вне кабины ракеты. Если я выходил из ракеты после рейса, он всегда оставался, проверяя какие-то записи в бортжурнале. Его педантизм и скрупулезность были поразительны.

Когда мы после сданного экзамена уже знакомым и облетанным курсом возвращались к Земле, я подумал, что мне с ним век не сравняться. Мне даже пришло в голову, что молодым пилотам не следует давать таких инструкторов. При подобном менторе совершенно теряешь ощущение собственной значимости, зато приобретаешь уверенность, что, пока он в ракете, с тобой ничего не случится…

Однажды, когда ракета по-прежнему, как на поводке, шла к Земле и все было в полном порядке, я предложил ему, как обычно в таких случаях, сыграть партию в шахматы. Он согласился.

Мы играли на память, без доски. Мне это было довольно трудно, но я старался не подавать виду. Зато он играл отлично и при этом ухитрялся одновременно не спускать глаз с контрольного щита.

Честно говоря, мне никогда не удавалось у него выиграть, но с этим я быстро смирился.

Сделав очередной ход, я довольно долго ждал ответа. Никогда раньше он так долго не раздумывал. Я решил, что он уснул или задумался над чем-то посторонним, и не прерывал его молчания. Лишь через двадцать минут я что-то сказал. Он не ответил.

Обеспокоенный, я наклонился через поручень, но меня стесняли ремни. Я отстегнул их и поплыл в воздухе, цепляясь за петли. Дотронулся до его руки. Это была рука мертвеца! Я быстро подплыл к его голове и заглянул под шлем. Впервые я увидел его лицо так близко. Оно показалось мне неестественным. Глаза были открыты, но неподвижны и ничего не выражали. Я дернул безжизненную руку, и вдруг она начала медленно обхватывать мою кисть. Твердые пальцы спазматически сжались, так что я вскрикнул от боли. Его тело даже не дрогнуло, только рука словно жила самостоятельно, собственной жизнью. Я рванулся назад, пытаясь вырвать кисть. Безрезультатно.

В приступе страха я ухватил свободной рукой за скафандр на груди командира и рванул изо всей силы. Застежка подалась, и тогда… тогда моим глазам предстало то, что было внутри… Вместо человеческого тела я увидел переплетения кабелей и гидравлических приводов, исполнительные механизмы, электронные элементы…

Я потерял власть над собой… Все еще вырывая руку, я вскочил на кресло и, колотя коваными ботинками, дубасил по кукле, которая была моим командиром… Какой-то привод лопнул, жирное пятно масла расцвело на ткани скафандра. Давление ослабло, мертвая механическая рука отпустила мою кисть.

Это была машина! Не человек, а манекен, механический исполнитель, соединенный с электронной вычислительной машиной ракеты!

Это был эксперимент, понимаешь? Экзаменовали именно эту машину, а не меня. А я… Я должен был вести себя так, словно рядом со мной опытный пилот… Ко мне подсадили куклу, имитирующую человека, а меня не ввели в курс дела! И эта кукла вышла из строя. Я был ее дублером, на случай, если что-нибудь произойдет…

От моей самоуверенности не осталось и следа.

Я кое-как ухитрился вывести ракету на орбиту спутника, откуда меня снял другой патрульный.

Оле замолчал, уставившись в одну точку на стене.

— Вот какой у меня был командир… — продолжал он через некоторое время с оттенком иронии в голосе. — Откровенно говоря, я его полюбил. Он был для меня образцом, недостижимым идеалом. Я привязался к нему, а он оказался мерзким механическим манекеном, роботом…

Оле перенес взгляд на мое лицо и некоторое время смотрел на меня со странной подозрительностью. Вдруг его глаза расширились, загорелись диким блеском, и не успел я увернуться, как он бросился ко мне.

— Ты? Ты?! — кричал он, хватая меня за грудь. — Ты тоже робот!

Ничего не соображая, он стал тянуть меня за карман моего пиджака. Стремясь освободиться, я машинально сжал его кисть. Тогда он начал орать.

— Вон! Вон!!! Пусти, немедленно отпусти! Ах ты, мерзкий автомат! Выключись, немедленно выключись! Ты — искусственный!

Он отскочил, вырвав свою руку из моей. Неожиданно у него за спиной вырос черноголовый гигант — видимо, тот, кто сидел до сих пор в углу. Он схватил вопившего Оле под мышки и выволок в коридор. Я слышал, как он крикнул густым басом:

— Санитар! У Линдгарда опять приступ! Заберите его!

Спустя немного черноволосый вернулся и сказал:

— Не расстраивайся, у него это в порядке вещей. Он повторяет свою историю каждому новичку… Через час это пройдет и он обо всем забудет. Меня зовут Конти, — добавил он, пожимая мою руку. — Потом, наклонившись ко мне, прошептал: — Но это не мое настоящее имя. На самом деле меня нет! Точнее, я не человек! — добавил он, заметив, что я испугался. — Меня подменили, понимаешь? Настоящий Конти остался на шестой планете системы Веги. Вместо него прислали меня! Но… — тут он приложил палец к губам, — никому ни слова! Я знаю, что ты тоже того… понимаешь? Галактяне, да? Тебя тоже, я знаю! Я своего всегда узнаю, не бойся! А здешние не распознают. Нам надо держаться вместе! — тут он меня хватил рукой по плечу так, что я покачнулся. — Ну, порядок! Уж мы их…

Он сделал неопределенное движение рукой, заговорщицки подмигнул мне и ушел.

Я остался в библиотеке один.

Оглядел стены и полки. Проверил, не прячется ли кто-нибудь за спинками кресел, и подошел к столику, на котором лежали книги. Это были очень старые книги, пожалуй, XX века. Разумеется, факсимиле оригиналов, но отпечатанные на фольге, отлично имитирующей старую бумагу.

Я взглянул на заглавие одной из них: Станислав Лем, собрание сочинений, том шестой… Классик научной фантастики. Именно эту книгу читал Энор…

А «человек из будущего», сайнтор космогнозии Квандр, читал «Машину времени» Уэллса. На полях и между строчками виднелись надписи и пометки, сделанные от руки. Там, где путешественник по времени рассказывает о своей поездке в будущее, я прочитал: «Ерунда! Полнейший абсурд!», дальше: «Браво! Гениальная интуиция!», а несколькими строчками ниже: «Тут пересолил, оптимист!».

Похоже на то, что автор замечаний сравнивал фантастические видения путешественника с действительностью.

Я подумал, что Квин зря разрешает пациентам читать книги, из которых они могут черпать материал для своих вымыслов. Но, с другой стороны, у Квина свои методы…

Усевшись поудобнее в углу, я достал микропленку и лупу. Нашел характеристики трех уже знакомых мне людей. Четвертого, Квандра, я не мог найти, не зная его настоящего имени. Оле утверждал, что его зовут иначе…

Что касается Оле Линдгарда, то дело представлялось достаточно ясным. Сведения, почерпнутые мной из микрофильма, полностью совпадали с тем, что он о себе рассказал. Его случай определили как «аналоговое расстройство, вызывающее истерическую реакцию страха». По мнению Квина, через год все признаки болезни должны исчезнуть. Уже сейчас Линдгард считал роботами только новых, впервые встречаемых им людей. А вначале он нападал даже на старых знакомых, да еще по нескольку раз кряду, стоило только разговору перейти на темы, связанные с его космической службой.

История болезни Энора лишь в малой степени согласовывалась с его рассказом. Энор никогда не летал дальше Луны. Он действительно служил на «Селене», будучи молодым практикантом, но очень недолго. Сейчас ему было шестьдесят два биологических года. В момент, когда произошла катастрофа на базе «Селена» с ее не выясненными до сих пор загадками, ему было немногим больше двадцати. В результате взрыва он потерял обе ноги. Его нашли в нескольких десятках метров от разрушенной базы поблизости от кратера Гнппарха. Он был во второй стадии клинической смерти, у него начались структурные изменения в мозгу. Неоднократные попытки пересадить и воспроизвести мозговую ткань не дали удовлетворительных результатов. Жить в таком состоянии он не мог. Он был погружен в анабиоз и двадцать лет ждал прогресса в области регенерационной хирургии мозга. Более поздние попытки дали значительно лучшие результаты.

Возвращенный к активной жизни, Энор казался совершенно нормальным. Однако когда ему предложили регенерировать потерянные конечности, он запротестовал. Именно с этого момента он и начал рассказывать свою невероятную историю о контактах с жителями системы Денеба. Некоторое время он работал в службе космической связи на Земле, но все чаще требовал отослать его на Луну. Потом его состояние ухудшилось. Его отправили в лечебницу Квина. Пять лет лечения специальными методами не дали ни малейших результатов: Энор продолжал рассказывать свою воображаемую историю, всякий раз дополняя ее новыми деталями.

Последней была карточка Конти. Я читал ее со все возрастающим интересом.

«Аль Конти, участник экспедиции Кораля в систему Крюгер-60. Планетолог. На третьей планете системы погиб вместе с пилотом ротоплана Лораном. Через положенные трое суток поиски были прекращены. Спустя несколько часов Конти неожиданно явился сам. Он был крайне истощен. Кроме того, у него обнаружилось психическое расстройство и частичная потеря памяти. На вопрос о пилоте и ротоплане он ничего не смог ответить. Поиски возобновили, на этот раз радиус был в два раза больший, чем расстояние, которое Аль мог, преодолеть пешком за восемьдесят часов. Никаких следов ротоплана найти не удалось. Комиссия пришла к заключению, что Лоран, видимо, оставил Конти сравнительно недалеко от базы, а сам полетел дальше. Он должен был вернуться за Конти, но из-за аварии или несчастного случая не явился в условленное время. Следует добавить, что связь в тот день была отвратительная, сильные атмосферные помехи (типичные явления в системе Крюгер-60) свели на нет все попытки установить контакт с ротопланом уже через несколько десятков минут после его вылета.

Квин».

Конти до сих пор не дал удовлетворительного объяснения всему происшедшему… Он несколько раз менял свои показания, однако ни одно из них, видимо, не соответствует истине.

В лечебницу доктора Квина его направили вскоре после возвращения. Он находится здесь почти полгода. Пока что память у него не улучшилась.

Дочитав до конца, я еще раз представил себе каждого из этой тройки.

Может ли хоть кто-нибудь из них быть агентом чужой цивилизации? Да с таким же успехом кто угодно, как и никто. Ведь вербовать на такую роль могли только в отдаленной планетной системе. Так что все в одинаковой степени на подозрении.

Как среди пациентов лечебницы на этом одиноком островке отыскать того — а может, и тех? — кому адресованы таинственные сигналы из космоса?

А может, податель сигналов уже сообразил, что его сообщения обнаружены и перехвачены? Что это — односторонняя передача инструкций или, может быть, регулярный двусторонний обмен информацией? Сигналов, высылаемых в обратном направлении, до сих пор не обнаружили…

Мои рассуждения прервал санитар, сообщивший, что уже пора обедать. Еду мне принесли в комнату, Рядом со столовым прибором лежал листок из блокнота, на котором торопливым почерком было написано: «На ваше имя получена радиограмма от Командования. Вам присвоено звание трансстеллярного пилота третьего разряда. Кроме того, переданы пожелания здоровья от Кей.

Я дважды перечитал короткую записку. «Кей» значило «сигналы», «третий разряд» — время их появления. Я проверил по кодовой таблице — это произошло между пятью и половиной шестого… Значит, уже после моего прибытия в лечебницу, в то время, когда я разговаривал… минутку, с кем я тогда разговаривал?

Память у меня хорошая, а в этом случае я особенно следил за собой.

В библиотеку я спустился точно в четыре пятьдесят четыре. С этого момента все четверо были около меня. Энор покинул комнату через десять минут. Спустя каких-нибудь две минуты вышел Квандр (как же, черт побери, его зовут на самом деле?). Конти вывел Оле, пожалуй, минут в двадцать пятого.

«Дьявол, — подумал я. — Они ускользнули почти на полчаса».

Я позвонил санитару, попросил его зайти в кабинет директора и спросить о подробностях насчет телеграммы. Не успел я доесть обед, как санитар вернулся с ответом.

«Командование объясняет, что присвоение разряда произведено в соответствии с пунктом четвертым восемнадцатого параграфа, со всеми вытекающими отсюда правами. Квин».

Я заглянул в табличку. Восемнадцать — это минуты от десятой до пятнадцатой. Четыре — первая минута… Значит, точно: сигналы приняли от семнадцати часов десяти минут до семнадцати одиннадцати. Я в это время разговаривал с Оле… Стало быть, вероятнее всего, они предназначались не ему.

В дверь постучались. Я едва успел спрятать записки, как появилась черная шевелюра Конти.

— Пошли! — подмигнув мне, сказал он.

Не спрашивая ни о чем, я пошел за ним по коридору. Он толкнул одну из дверей и пропустил меня вперед.

Посреди комнаты в коляске сидел Энор. Когда мы вошли, он вздрогнул и попытался спрятать что-то под плед, которым был накрыт. Из-под пледа торчал кусочек провода.

— Не бойся, старина. Тут все свои, — успокоил его Аль, закрывая дверь.

Я взглянул на руку Энора, видневшуюся из-под пледа. Он держал в ней собранный кустарным способом радиоприемничек.

— Энор — электрик, — объяснил Аль. — В от он и сделал приемник практически из ничего. Так мы узнаем, что происходит в мире, отсюда удается поймать Новую Зеландию и некоторые станции Антарктиды. Правда, это категорически запрещено. Единственный приемопередатчик находится у шефа, да и тот под замком.

— Старик совершил ошибку, — засмеялся Энор. — Как-то он попросил меня исправить его приемник. Я и не такие аппараты ремонтировал! Я немного изменил схему, и у меня осталось несколько деталей…

— На каких волнах он работает? — спросил я, пытаясь казаться по возможности безразличным.

— А какие тебе надо? — гордо усмехнулся Энор.

— Да нет, я просто так.

— Могу предложить до пятисот мегагерц.

— Но ведь ультракороткие волны самых дальних передатчиков не доходят до острова Оор? — заметил я.

Энор хитро усмехнулся.

— Ты думаешь, я так, ради удовольствия слушаю радио? Э, нет, я знаю, что и зачем делаю… Они обычно работают на ультракоротких волнах! Те, с Денеба, о которых я тебе говорил. Я должен быть начеку, слушать…

— Ну, хорошо, хорошо! — прервал его Аль, подталкивая меня локтем. — Давай Новую Зеландию, сейчас будут последние известия.

Приемник захрипел, потом неожиданно послышался голос диктора.

«Так вот как сюда просачиваются известия из внешнего мира!» — подумал я, а вслух спросил:

— Этим источником информации пользуются все пациенты?

— Все, кроме идиота Либнера…

— Это еще кто?

— Ну, тот, что выдает себя за Ансата Четвертого Квандра. И есть тут еще один, которому мы не доверяем, — объяснил Энор. — Он здесь всего четыре дня. Ты, наверно, его не видел, он все время сидит у себя в комнате и глядит в потолок или в окно…

— Как его фамилия?

— Точно не знаю. Зовут, кажется, Берт. Вроде бы из старых. А свихнулся только сейчас…

— Его зовут Берт Затль или что-то в этом роде, — буркнул Аль.

Я вздрогнул. Имя и фамилия были мне знакомы!

— Он случайно не из экспедиции Бранта в две тысячи сто восьмом?

— Кажется, да… — задумался Аль. — Помнится, так ответил доктор, когда я спросил его, кто это такой.

Да… Это мог быть тот самый Берт, которого я знал. Он вылетел на год раньше меня, но в противоположном направлении. И его путь был короче. Необходимо его увидеть!

— В какой комнате живет Затль? — спросил я, терпеливо выслушав радиоизвестия, которые меня в эту минуту абсолютно не интересовали.

— В четырнадцатой, рядом с тобой, — объяснил Аль. — Только не советую ходить к нему. Дьявольски скучный тип. Никого, сдается, не замечает.

— И давно он вернулся? — продолжал я. — Я еще не успел посмотреть последние подшивки бюллетеня. Понятия не имею, какие экспедиции вернулись и в каком составе. А этого Берта, пожалуй, я знавал в Учебном. Мы вместе кончали…

— Экспедиция Бранта вернулась три года назад. Они потеряли немало людей, — сказал Энор, пряча приемник под оторванную обивку коляски.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — неуверенно сказал я, осматривая комнату.

Аль вышел следом. Я думал, он опять, как в библиотеке, будет пичкать меня своими таинственными сообщениями, но мы с ним дошли только до двери моей комнаты.

Когда мы проходили мимо четырнадцатой, оттуда вышел один из санитаров и, бормоча что-то себе под нос, направился к лестнице.

— Что там у него? — бросился за ним Аль.

— А, чтоб его черти съели! — буркнул санитар. — Вот уже два дня как не ест. Пусть шеф сам с ним возится.

В моей комнате горел свет. На столе стоял ужин. Аль попрощался со мной на пороге и пошел к себе на первый этаж.

«Удивительный человек, — подумал я. — Пожалуй, даже симпатичный — ведет себя совершенно нормально. И все-таки…»

Я не мог четко выразить мысль, но меня не покидало ощущение, что этот человек руководит моими поступками, присматривает за мной или следит. Быть может, из-за постоянного напряжения и сознания ответственности я стал чересчур мнительным? Ощущение, что я нахожусь под контролем, не покидало меня ни на минуту.

После ужина я лег и, кажется, сразу уснул. Разбудил меня какой-то звук. Я не шевелился, стараясь дышать ровно. Ничего. Видимо, почудилось.

Вдруг совсем рядом с моей постелью что-то затопало по полу.

«Мышь, — подумал я, — или кто-нибудь из леса забрался через открытое окно. Ящерица? Нет… Уж очень явственно слышно. Надо проверить».

Я щелкнул переключателем над головой. Одновременно со щелчком контакта на полу что-то зашуршало. Зажглась лампа. Ослепленный, я быстро обежал взглядом углы. Ничего. Если даже это и была мышь, то она скрылась в какой-нибудь дыре. Я взглянул на остатки ужина, которые никто не пришел убрать. Кусочек хлеба остался нетронутым…

«Наверняка мышь», — успокоил я сам себя, гася свет.

Я взглянул в темноте на фосфоресцирующий циферблат часов. Было около одиннадцати. Стало быть, я проспал всего час.

Мысль о том, что в комнате мышь, не давала мне покоя. Я на ощупь открыл ящик стола и, найдя вилку, положил на пол так, чтобы на нее легко можно было наткнуться. В коридоре послышались шаги. Спустя минуту скрипнула дверь соседней комнаты. Я услышал голос санитара:

— Послушайте, Затль, доктор просит вас спуститься к нему в кабинет. Мне не хотелось бы долго ждать. Вы сами пойдете или вас проводить?

Шаги санитара опять зазвучали в коридоре — видимо, Затль согласился прийти сам.

«Прекрасный случай увидеть его!» — подумал я.

В этот момент в углу опять послышался шорох.

— А, холера! Спать не даешь! — буркнул я, вставая и набрасывая халат.

В коридоре послышалось шлепанье мягких туфель: это Затль отправился к шефу. Я подошел к двери и, не зажигая света, осторожно приотворил ее. К сожалению, она открылась так, что через щель не видно было той части коридора, по которой шел Затль. Зато я видел дверь четырнадцатой комнаты. Он оставил ее незамкнутой. Внутри горел свет.

Секунду я нерешительно стоял в дверях своей комнаты. Мне хотелось любой ценой увидеть Затля, когда он будет возвращаться.

Со стороны лестницы послышались тяжелые шаги. Спустя минуту в поле моего зрения появились санитары, несущие носилки. На носилках лежал человек. Его профиль мелькнул в щели так быстро, что я не успел даже установить, видел ли я когда-нибудь это лицо.

Первый санитар толкнул ногой дверь четырнадцатой комнаты. Они внесли носилки и почти сразу же вышли, погасив свет и затворив дверь.

Я вспомнил о мыши и о том, что хотел позвать санитара и потребовать — пусть ее выгонят или дадут мне другую комнату.

Я вышел. Некоторое время колебался, потом решительно повернул к четырнадцатой.

«Я должен, наконец, его увидеть. Кажется, они дали ему какое-то снотворное, — подумал я. — Взгляну на него, пока он спит».

В комнате было темно. Полоска света из коридора освещала лицо лежащего на кровати человека. С одного взгляда я понял: этот человек не Берт Затль из группы Бранта! Глаза у него были закрыты, руки ровненько уложены поверх одеяла. Это наверняка не Берт… Тем не менее я где-то уже видел это лицо. Маловероятно, чтобы это был кто-нибудь из моих старых знакомых. Мы встречались уже после возвращения, только… где? Вероятно, где-нибудь в толпе…

«Странно, — подумал я. — Почему он здесь под чужим именем? Необходимо как можно скорее установить его личность».

Я непроизвольно потянулся к карману, забыв, что записки остались в комнате.

Тихо закрыв дверь, я пошел к лестнице. Когда я проходил мимо кабинета Квина на первом этаже, мне показалось, будто я слышу за дверью человеческую речь.

В комнате санитаров не было никого. Я постучал в кабинет и, не дождавшись ответа, нажал ручку. Перед огромным шкафом, заполненным плотно стоящими скоросшивателями, стоял Квин, а рядом с ним — высокий мужчина, достававший головой до самых верхних полок. Они одновременно взглянули на меня. Квин показался несколько смущенным. Я посмотрел на высокого и едва сдержал удивление: передо мной был тот самый мнимый Затль, которого я только что видел крепко спящим в четырнадцатой комнате.

«Здесь всего одна лестница, — пронеслось у меня в голове. — Он не мог спуститься сюда после меня!»

— Вы… не спите? — Квин вымученно улыбнулся.

— Не могу, — сказал я по возможности сонным голосом. — По комнате бегают мыши.

— Мыши?! — изумился доктор. — Вы их видели?

— Нет. Было темно, а когда я зажег свет, они убежали.

— Ну, вы меня успокоили! Только мышей нам не хватало! — Квин вздохнул с явным облегчением. — Вы ошиблись. Это были не мыши. Вероятно, вы не прикрыли окно. Я забыл сказать. Надо закрыть окна или вставить в них сетку. Иначе у вас еженощно будут появляться незваные визитеры. Это коала, разновидность маленьких медведей. Кто-то привез их сюда из Австралии. Они акклиматизировались и расплодились. В саду много эвкалиптов. Коала питаются их листьями. Наедятся до отвала, опьянеют и висят на ветках, одуревшие до такой степени, что их можно брать голыми руками. Лишь под вечер они трезвеют и начинают шнырять в поисках пищи. У них есть свои секретные ходы в дом, и иногда даже сетки на окнах не помогают. Впрочем, они совершенно безвредны и вообще-то весьма милы. Ну, что вам посоветовать? — Квнн повернулся к столу и вынул из ящика небольшой пульверизатор для одеколона. — Распылите это р. комнате. Немного резкий запах, но для человека вполне переносимо, а они этого не любят.

— Спасибо! — сказал я, искоса глядя на мнимого Затля. — Спокойной ночи.

— Подождите… — остановил меня Квин. — Кажется, у меня для вас что-то было…

Он повернулся и вышел из кабинета, старательно закрыв за собой дверь. На мгновение я остался один на один с человеком, обладающим подозрительной внешностью и странной способностью пребывать в двух местах одновременно.

— Простите, вы Берт Затль из экспедиции Бранта? — спросил я, вежливо улыбнувшись.

Он мрачно взглянул на меня и ответил:

— Да. А что?

— Вы меня не припоминаете? — многозначительно спросил я.

— Нет, А вы меня?

— Тоже нет!

— Ну и хорошо… — сказал он. На его лице расцвела ироническая улыбка.

— Не так уж и хорошо. Я знал Берта Затля еще до того, как он отправился к Фомальгауту.

Он взглянул на меня с враждебным блеском в глазах. В этот момент вернулся доктор.

— Простите, Крайс. Давайте отложим на завтра, я никак не отыщу ключ от шкафа. Вы тоже можете вернуться к себе, Затль. Спокойной ночи!

Он вежливо поклонился и распахнул перед нами дверь. Затль вышел первым. Я последовал за ним. На лестнице он неожиданно остановился, приблизился ко мне и прошипел:

— Я Берт Затль! Заруби это себе на носу!

Потом отвернулся и медленно пошел дальше. Остановился у своей комнаты и вдруг замер, глядя на дверь — единственную в этом конце коридора. Рукоятка двери медленно поднялась, словно кто-то тихо повернул ее изнутри. Затль кинул быстрый взгляд в мою сторону, потом резко рванул дверь и скрылся в комнате. Я заметил, что там горел свет…

Когда дверь за ним захлопнулась, я быстро подбежал и приоткрыл ее. Затль сидел на краю кровати и снимал туфли. Я молча закрыл дверь, прежде чем он поднял голову.

У меня в комнате ничего не изменилось. Даже вилка лежала на том месте, на котором я ее оставил. Я распылил по углам и на подоконнике немного жидкости из пульверизатора. У нее был очень слабый, незнакомый мне запах.

«Затль здесь самый подозрительный, — подумал я, лежа в постели. — Хотя… он приехал сюда четыре дня назад, а сигналы впервые появились вот уже с неделю… Однако, может, он прибыл именно затем, чтобы их принять. Вдруг он так договорился со своими хозяевами… Но где же я его видел?»

Я просыпался с трудом, никак не мог открыть глаза, хотя время было уже позднее. Завтрак мне обычно приносили в врсемь, поэтому я удивился, что кофе в фарфоровом кофейнике горячий.

«Только что принесли, — подумал я. — Откуда они знали, что я буду спать дольше обычного?»

Завтракая, я припоминал события вчерашнего вечера. Особенно мне не давала покоя дверь в конце коридора. Насколько я мог судить, кроме меня и соседа из четырнадцатой комнаты, на этом этаже не жил никто. Я пытался сообразить, что же расположено непосредственно под тем помещением на первом этаже. Может быть, там есть еще одна лестница? Тогда можно объяснить вчерашнее появление Затля в кабинете… Однако это значило бы, что Затль в сговоре с Квином… Но, с другой стороны, тон, которым он говорил со мной на лестнице, казалось, должен был означать, что ему известно то же самое, что и мне, и он знает, что я об этом знаю…

Мысли мои начали путаться, когда вдруг мне неожиданно пришло в голову:

«А вдруг этот… Затль находится здесь с той же целью, что и я? И он следит за кем-то по приказу руководства? Может быть… за мной?»

Меня послали сюда, чтобы обнаружить адресата таинственных сигналов. Но с тем же успехом можно предположить и обратное. Может, я и есть тот самый предполагаемый адресат? Меня отослали сюда, на безлюдье, чтобы легче было наблюдать за мной. Для усыпления моей бдительности была придумана вся эта «секретная миссия»… А может, я просто спятил?

Встревоженный, я потянулся к характеристике Затля. Из нескольких фраз, записанных на кадре микрофильма, вырисовывался образ того Затля, которого я знал: он вернулся с экспедицией Бранта, работал в лунной службе. Но лицо! Это же совершенно другой человек.

Я решил обязательно выяснить все до конца. Единственная возможность сделать это — разговор с полковником. У нас была установлена система связи и даже возможность личного контакта.

Я спустился к Квину и как можно деликатнее попросил его передать в Европу телеграмму одной женщине с пожеланиями по случаю дня ее рождения.

Квин усмехнулся и погрозил мне пальцем.

— Ох, Крайс, Крайс! — сказал он добродушно. — Мой метод лечения основывается на полной изоляции пациентов от чудовищной мельницы современной цивилизации. А вы как-то не можете от нее оторваться… Вы должны забыть, что у меня есть радиостанция. Ну, хорошо, в последний раз…

Он взял листок с телеграммой и скрылся в дверях смежного с кабинетом помещения радиостанции. Я вышел прогуляться по саду. Подходило к двенадцати, солнце палило немилосердно. На скамейке в тени кустов кто-то дремал, откинув голову назад. Когда я проходил мимо, он пошевелился и взглянул на меня. Это был Затль… Он проводил меня взглядом до поворота аллейки.

Обходя дом, я наткнулся на санитаров. Они возвращались после работы из сада, неся на плечах лопаты.

— Так это вы поддерживаете сад в таком приличном состоянии? — спросил я.

Тот, что повыше — его звали, кажется, Филипп, — остановился и, глядя на клумбы, сказал:

— О, если б не мы, здесь бы все заросло за одно, лето. Кроме того… — добавил он, — ведь надо же что-то делать. Иначе тут подохнешь от скуки.

Второй санитар молча стоял в нескольких шагах от нас, нетерпеливо водя кончиком ботинка по гравию.

— И давно вы тут работаете?

— Почти год, — сказал Филипп. — Нашим предшественникам доктор предложил уехать. Они слишком часто отлучались — семьи. А здесь надо быть постоянно, особенно когда пациентов много.

— А у вас нет семей?

— Нет. Я холостяк, Руди — вдовец.

Я покачал головой и, не зная, о чем еще спросить, пошел вдоль живой изгороди, окружающей дом.

— Не ходите в глубь леса, — крикнул Филипп. — Там встречаются змеи!

Я повернулся и кивнул головой. Я не собирался уходить по той причине, что ожидал быстрого ответа полковника на мою телеграмму.

За домом, посреди большого круглого цветника, возвышался довольно высокий памятник или обелиск. Стрелообразная конструкция, уходящая вверх на несколько метров, выполненная из камня или, может, какого-то особо обработанного металла, ассоциировалась с полетом в космос и представляла собой как бы воплощение чистого движения, закованного в глыбу материи.

«Это, должно «быть, памятник в честь космонавтов!» — решил я, остановившись поодаль, чтобы не истоптать искусных рабаток и газонов вокруг памятника. Потом заглянул в часть сада позади дома. На ветках эвкалиптов действительно висели забавные пьяные медвежата коала, о которых вчера говорил доктор. Когда я возвращался, у меня возникло странное ощущение, будто в саду чего-то не хватает, и, только увидев выходящего из дома Филиппа, я сообразил, в чем дело: в саду нигде не было видно следов лопаты…

Филипп остановил меня и сказал, доверительно понизив голос:

— Будет инспекция из космеда. Доктор просит не отходить от дома.

Значит, моя телеграмма оказала действие. Вместе с инспекторами приедет полковник, и мы сможем поговорить. Я еще не знал, как это произойдет и что, собственно, я ему скажу. Что Затль — вовсе не Затль? Ну, а дальше? Что он волшебным образом спустился со второго этажа на первый?

Я опять вспомнил о таинственной двери в конце коридора. Что же все-таки за ней скрывается?

Я выглянул из комнаты и, убедившись, что в коридоре никого нет, медленно, будто прогуливаясь, подошел к загадочной двери, оглянулся и быстро нажал ручку. Дверь неожиданно подалась. Помещение напоминало чулан, заставленный ящиками и шкафами. Отсюда был только один выход — через большое окно.

Я почувствовал себя довольно странно: если комната не заперта, значит, в ней нет ничего необычного. Ведь мои гипотезы были построены на песке: вчера вечером сюда мог войти кто-нибудь из санитаров. Разве только подозрительный интерес Затля к этой двери…

Недолго думая, я приоткрыл один из шкафов, сунул туда нос и тут же отскочил, ударившись спиной об угол ящика. Из шкафа на меня глянуло человеческое лицо. Мое лицо! В следующий момент я сообразил, что это зеркало, но первое впечатление было ошеломляющим. Зачем внутри шкафа понадобилось прикреплять зеркало?

Второй шкаф был пуст, в третьем — опять зеркало. На этом следовало бы кончить, но меня так и подзуживало отворить четвертый шкаф. На меня взглянуло лицо, на этот раз не мое! Это был Затль. Он стоял внутри шкафа, приложив палец к губам и вперив в меня неподвижный взгляд, словно приказывая молчать. В этот момент на лестнице послышались шаги. Я захлопнул дверцу и быстро выбежал в коридор.

«Неужели Затль — мой союзник? А может, он только притворяется? Знает, что мне известна его тайна, и просит никому его не выдавать…»

Я плотно прикрыл дверь комнаты и опять начал прогуливаться по коридору. Со стороны лестницы на меня надвигалась процессия из нескольких пожилых мужчин. В конце группы, нервно протирая очки, семенил Квин. Я равнодушно прошел мимо, стараясь не задерживать взгляда на лице одетого в штатское полковника. К моему удивлению, полковник неожиданно остановился и, внимательно взглянув на меня, воскликнул:

— Честное слово, это же Крайс! Ей богу, Крайс! — н, обращаясь к Квину, объяснил: — Вот уж чего не ожидал, того не ожидал! Старый знакомый! Что-нибудь серьезное, доктор?

Квин перестал полировать платком стекла очков и, нацепив их на нос, развел руками.

— Еще не знаю… Крайс здесь всего один день, он под наблюдением. Если вы хотите поговорить, я не возражаю…

— Ну, да, да, конечно же! — лицо полковника расплылось в улыбке. — Мы дьявольски долго не виделись!

Он обнял меня и посмотрел в глаза.

— Ну, как, старик? Надеюсь, ты меня узнаешь? А я здесь по делу. Инспекция из космеда. Да что там, коллеги обойдутся и без меня. Не каждый день доводится встречать человека, которого не видел больше сотни лет!

Квин не скрывал удовлетворения при мысли, что ему удастся избавиться от одного из членов хлопотной для него комиссии. Видимо, он был не в ладах с инструкциями, потому что довольно сильно нервничал и явно подыгрывал инспекторам.

Спускаясь в сад, мы с полковником вели оживленную беседу, словно и вправду не виделись сотню лет. Только отойдя на достаточно далекое расстояние, полковник изменил тон.

— В чем дело, Крайс? У нас мало времени, короче.

— Вы отлично разыграли встречу! — сказал я. — У меня возникли некоторые сомнения…

— Это еще не повод, — прервал он.

— Знаю. Но сомнения эти особого рода. Первое из них вы рассеяли своим прибытием…

— Не понимаю.

— Я подумал было, что… что меня упекли сюда на тех же основаниях, что и остальных, или еще того хуже…

— Ну и ну! Неужели ты решил, что мы способны на такие шуточки? Из-за каких-то там комплексов ты поднял меня по тревоге, словно обнаружил бог весть что. Надеюсь, тебе понятно, что этот номер второй раз не пройдет! К тому же мы наверняка встревожили Квнна и его пациентов, а это делу не поможет!

Я объяснил, что некоторые данные у меня есть, и рассказал о Затле.

Полковник насупился и покачал головой.

— Информацию мы брали в космеде. Нам сказали, что Затль вернулся с Брантом. Последнее время он работал на Луне…

— Прошу вас это проверить. Думаю, он и сейчас там работает или…

— Понимаю. Ты думаешь, что… он исчез, а кто-то одолжил его личность? Хорошо, проверю.

Полковник был недоволен. Он долго молчал, мысленно взвешивая мое сообщение.

— Скажите, кроме нас с вами и Сато, никто не знает о данном мне поручении? — спросил я.

— Кое-что известно шефу космеда.

— А сигналы? Кто обнаружил их первым?

— Я уже говорил: их зарегистрировал автоматический спутник, а заинтересовались ими работники Корада. Сразу же после этого все материалы поступили к нам в космоцентр.

— Так или иначе, но это дело прошло через много рук и его нельзя считать тайной?

— Пожалуй, ты прав.

— Экспедиция Бранта, в которой принимал участие настоящий Затль, насколько мне известно, не добралась до Фомальгаута?

— Да. Они вернулись из-за технических неполадок.

— Еще один вопрос, — вспомнил я. — Не было ли до этого подобных сигналов? Я имею в виду случайные наблюдения, например с борта ротопланов, пролетавших над этим районом Тихого океана.

— Нет. Впрочем, вот уже год, как полеты над островом по требованию Квина запрещены. Он утверждает, что шум двигателей отрицательно влияет на пациентов. У Квина большие связи в космеде.

— Какого рода связи?

— Несколько его друзей занимают высокие посты. Кое-кого он, кажется, лечил…

Полковник направился к дому. Я пошел следом, понимая, что разговор окончен.

— Продолжай свое дело, Крайс, — сказал он вполголоса. — Если ничего не выяснишь за неделю, мы возьмем тебя отсюда. Вокруг острова размещены плавучие ретрансляционные станции, которые передают нам данные о появлении гамма-сигналов. Их ловят ежедневно примерно в одно и то же время.

— Как вы думаете, — спросил я, — возможно управлять кем-нибудь на Земле, находясь от нее на расстоянии в двадцать с лишком световых лет? Мне думается, нет. Хотя бы потому, что время полета сигналов…

— Конечно, мы учитываем это. Район Земли тщательно патрулируется.

— Вы думаете, в нашей системе находится их межзвездный корабль?

Полковник не ответил, потому что мы приближались к дому…

Я уже снимал ботинки, когда постучал Филипп и заявил, что доктор просит меня спуститься вниз. Я взглянул на часы. Почти десять. Странно. Меня охватило беспокойство — вспомнились события вчерашнего вечера. Правда, вчера доктор говорил, что у него есть ко мне какое-то дело…

Я вышел в коридор. Замочная скважина в двери Затля светилась, значит, он у себя.

Шлепая туфлями, я спустился вниз, а потом снял их и, стараясь не шуметь, вернулся на второй этаж, В дверях туалета мелькнула чья-то фигура. Я минуту стоял тихо, прислушиваясь. Вдруг в конце коридора открылась дверь. Из нее вышел Филипп и, завидев меня, остановился, словно растерявшись, потом закрыл дверь и подошел ко мне. Мне показалось, что перед тем, как ее закрыть, он что-то буркнул себе под нос, но я не мог это гарантировать.

— Вы уже были у доктора? — спросил он.

— Нет. Только иду.

Он повернулся и пошел в ближайшую комнату.

Квина я застал в кабинете.

— Простите, что побеспокоил в такую позднюю пору, — улыбаясь, сказал он. — Но я вас не задержу. Мне хотелось бы пополнить данные, касающиеся вас…

Он подошел к стеллажу и, поднявшись на цыпочки, потянулся за скоросшивателем. Но он не выдался ростом, и я решил помочь ему.

— Вон тот! — показал он, смешно подпрыгивая.

Его лысина находилась на уровне моего плеча. Я подал ему папку. Он заглянул в нее и, извинившись, вернул мне.

— Ошибся. Немного левее…

Я уже протянул было руку, чтобы поставить скоросшиватель на место, но в этот момент Квин всем телом навалился на стеллаж. Стеллаж покачнулся и привалился к стене, от которой был немного отодвинут. Я машинально схватился за полку и в этот момент краем глаза заметил, что стоящая наверху статуя атлета теряет равновесие. Я инстинктивно выбросил вверх локоть, защищая голову, и отскочил от стеллажа.

Бронзовая глыба, задев мою руку, рухнула прямо на лысый череп Квина и, отскочив от него, с грохотом повалилась на пол. Доктор покачнулся и упал. Я подскочил, чтобы поднять его, но он как ни в чем не бывало провел рукой по лысине, а потом, поднявшись с тюла, пробормотал: «Ничего, ничего», выпрямился и встал передо мной с ужасно обеспокоенным выражением лица.

На голове у него не было и следа шишки или царапины! А ведь я точно видел, как тяжелая статуя обрушилась ему на голову. У него как минимум должен был треснуть череп!

Дверь широко распахнулась. На пороге кабинета появился Филипп, а за ним Руди, который нес свернутые носилки. Взглянув на нас и на лежащую на полу статую, они нерешительно переступили через порог. В конце концов Руди попытался было спрятать носилки, прислонив их к стене коридора.

«Услышали шум, прибежали… но зачем носилки-то?» — подумал я, совершенно сбитый с толку. Но вдруг меня осенило: «Лопаты! Лопаты! И отсутствие следов на грядках. Они копали могилу!»

Воспользовавшись замешательством санитаров и нерешительностью Квина, который продолжал стоять с глупой миной и повторял: «Ничего, ничего!», украдкой подавая при этом знаки Филиппу, я резко наклонился и, схватив доктора обеими руками пониже колен, Приподнял его и кинул под ноги санитарам. Он был тяжелее, чем я предполагал. Филипп прыгнул на меня, но я саданул его в живот. Он откинулся назад так, что, падая, подкосил Руди, и оба повалились на лежавшего посредине кабинета Квина. Руди, который был наверху, поднялся первым. В этот момент за его спиной в открытых дверям появился Затль.

«Конец, — подумал я. — Их четверо…»

Огонь погас. В слабом лунном свете, льющемся из окна, я увидел, как Руди, подкошенный сзади, опять рухнул на поднимавшегося с пола Филиппа. Раздался резкий свист. Затль выхватил из-под халата короткоствольный пистолет и, прицелясь в копошащуюся на полу груду тел, встал в дверях, заслонив проход. В тот же момент за его спиной во мраке коридора по полу прошмыгнули три белесые тени, словно огромные крысы или большие коты. Затль повернулся и выстрелил, а потом с проклятиями помчался за ними к входной двери! Не успел я опомниться, как из кучи неподвижных тел, лежавших посреди комнаты, выбрались еще три точно таких же светлых клубка и, мелькнув в открытых дверях, исчезли во мраке вестибюля. Тогда и я выбежал из дома. Еще дважды где-то за живой изгородью грохнул пистолет Затля, а через секунду он сам вынырнул из-за угла.

— Холеррра! — рявкнул он, схватив меня за руку и втолкнув в дверь. — Дьяволы! Адские создания!

Страшный рев разорвал воздух, посыпались стекла, на стене зарослей и облачном небе вспыхнуло ослепительное зарево. Рев перешел в оглушительный протяжный вой. Только когда он немного утих, Затль отпустил мою руку и выскочил из дома. Я побежал за ним и, следуя его примеру, поднял глаза вверх.

Сквозь низкие облака просвечивало пятно, будто над островом появился второй, более яркий месяц. Светлый круг бледнел и уменьшался на глазах. Не говоря ни слова, Затль обошел вокруг дома. Я молча шел следом за ним. По его поведению я угадал, что если вообще и можно было что-либо предпринять, то теперь все равно уже поздно.

На том месте, где чудесная клумба окружала «памятник космонавтам», теперь чернело пятно выжженной земли, в самом центре которого зияла темная яма в форме круга.

— Я просчитался! — сказал Затль. — Ну и пройдохи! Вместо того чтобы замаскироваться, они поместили свой космолет в центре клумбы…

В коридоре Затль повернул главный выключатель, и во всем здании загорелся свет. Возле кабинета Квина лежал Линдгард. Повернув его на спину, я увидел, что у него распорот живот. Я наклонился над ним к только тогда заметил, что внутри у него пусто.

Это была просто-напросто кукла…

Точно такие же куклы Квина и санитаров мы нашли в кабинете. Куклы Конти и Либнера валялись на лестнице. Манекен Асвица лежал в коляске в его комнате.

Кожа кукол отлично имитировала человеческую. Лица, на которых остались случайные гримасы, даже теперь выглядели как живые.

— Они были слишком маленькими и слабыми, чтобы что-нибудь сделать! — ворчал Затль. — Скрывались под видом психически больных. Это освобождало их от необходимости помнить «свое» прошлое… Интересно, сколько таких успел отправить отсюда «доктор Квин»… Отличная работа! — сказал он с уважением, поднимая за шиворот пустую оболочку Либнера и осматривая ее со всех сторон. — Посмотри, все управление внутри, да еще здесь хватит места для кошки.

— А ты… из четвертого отделения? — нерешительно спросил я.

— Майор Тукс к вашим услугам! — усмехнулся мнимый Затль и стал по стойке «смирно». — А ты? От полковника Кройса из второго, да?

— Угадал. Теперь вспоминаю, где я тебя видел: в штабе обороны.

— Вот к чему приводит излишняя секретность и отсутствие координации. Из всех здешних обитателей мы вызывали самое большое подозрение друг у друга.

— Ты подозревал меня? — спросил я.

— Конечно.

— А я тебя с первой минуты… Ты вел себя странно, да и это имя…

— Это была ошибка. Я спрашивал Затля, не может ли кто-нибудь здесь его знать. Он уверял, что его знакомые умерли с полвека назад.

— Значит, он все-таки жив? Вернулся из своей неудачной экспедиции?

— Вернулся.

— Ну… что ж, напишем рапорт вместе… Надо доложить руководству.

— Не спеши. Их все равно не поймать. Перейдут в надсветовую — и ищи ветра в поле.

— Ты думаешь, они развивают надсветовую скорость? Это же невозможно!

— Господи! Ты только что вернулся, и тебя сразу же упекли сюда! — засмеялся Тукс. — Откуда тебе знать о теории Цвайштейна и парадоксе тройников! Пока это только теория, которую мы не можем использовать на практике, но они…

— Пропади они пропадом! — сказал я. — Думаю, они не сдадутся так просто, если уж наша Земля стала объектом их вожделений…

Мы медленно шли по коридору первого этажа, когда вдруг я вспомнил:

— Слушай, Тукс! Уж, наверно, теперь ты можешь мне сказать, что делал вчера в шкафу?

— Где? — Тукс остановился как вкопанный.

— В шкафу в той комнате!

Он сорвался с места и побежал. Когда я влетел за ним в комнату, он стоял перед раскрытым шкафом.

— Но это же… зеркало!

— Ты думаешь, что, поглядев в зеркало, я увидел… тебя? — сказал я со смехом. — Открой четвертый шкаф.

Из шкафа выпала кукла. У нее было лицо Тукса.

— А, черт! — сказал он. — Еще бы немного… — он аамолчал и вышел следом за мной в коридор.

Проходя мимо моей комнаты, я открыл дверь и замер: на кровати, покрытая пледом, лежала кукла. Это был я! Новехонький, весь как стеклышко…