Глава 1

Исао недовольно нахмурился, глядя на свою миску, где оставалось немного каши.

– Нельзя больше ждать, – сказал он, ставя миску на земляной пол хижины. – Одень детей. Пора уходить.

Шинобу всплеснула руками.

– Что с нами будет? – воскликнула она, отставляя свою миску. – Неужели никак нельзя уладить дело с нашими долгами и не уходить из дома? Как он ни беден, это – все, что у нас есть.

Исао уже закутывал свое тощее тело в поношенное платье.

– Мы об этом уже достаточно долго говорили. Глупая женщина. Если ты хочешь дожить до того, чтобы увидеть завтрашнюю зарю, поторопись и собери детей.

В углу хижины, крытой соломой, на потертой циновке прижались друг к другу двое детей этой четы. По их личикам, похожим на кукольные, текли слезы. Мальчику Мутсу было всего четыре года, девочке Акике – пять. Они не понимали, почему их подняли с постели, да и на завтрак дали совсем мало.

Исао и Шинобу и сами были почти детьми. Они поженились, когда им было по пятнадцати лет, и все шесть последних лет пытались добиться такого урожая со своего земельного надела, чтобы хватило для них самих, их детей и сборщиков налогов князя Чикара, хозяина земли. Для крестьян, таких как Исао, гористая местность и здешний климат не были благоприятны: короткий теплый сезон и в течение всего года ливни, тайфуны и землетрясения. Весной небольшие ручейки превращались в бешеные потоки, смывавшие посевы и уничтожавшие неокрепшую рассаду. Лето часто приносило засуху, сжигавшую те посевы, которые выдерживали дождь. Риса и пшена хватало до прошлого года, но в то время отец Шинобу заболел, и Исао потратил зерно на оплату местного целителя. Несмотря на все усилия, старик умер, а запас зерна иссяк, и для сборщиков налогов ничего не осталось. Завтра управляющий имением князя Чикары придет за своей частью урожая. Неплательщиков не простят.

Шинобу завязывала платья детей дрожащими руками. Ее круглое лицо было похоже на трагическую маску.

– Я еще голоден, – заплакал Мутсу.

– И я тоже, – присоединилась к нему Акика. Шинобу дала им по половине своего собственного скудного завтрака и со слезами смотрела, как замелькали палочки, как дети жадно глотали кашу.

– Скорей, а то мы вообще больше не будем есть на этом свете, – сказал Исао. Его изможденное лицо с исхудалыми скулами и глубоко запавшими глазами могло быть лицом человека любого возраста; труд и заботы последних лет превратили его в старика, хотя ему исполнился лишь двадцать один год. Из его платья без рукавов были видны руки с синими веками и стальными мускулами. Веселая молодая улыбка давно исчезла, ее заменила постоянная насупленность, выражавшая недовольство, усталость и напряжение.

– Идемте, дети, – сказала Шинобу. – Мы уходим сейчас же.

– Можно мне взять куклу, мама? – спросила Акика.

– Да, только скорее, детка, – ответила мать. – Она повернулась к Исао, который с тревогой выглядывал из-за занавески, служившей дверью. – Мы идем, идем, – сказала она успокаивающим тоном.

Исао отодвинул занавеску и подтолкнул Шинобу и детей к выходу.

– Нам надо было уйти вчера, – сказал он нервно. – С моей стороны было безумием поддаться на твои уговоры.

– Это был несчастливый день. Нельзя было уходить, когда предзнаменования были плохими.

– Надеюсь, ты права. Если твой бонза не сможет нам теперь помочь, тогда мы погибли, независимо от того, счастливый сегодня день или нет.

Шинобу торопливо шла по проселочной дороге к опушке леса. Она была уверена, что решила правильно. Начать путешествие в несчастливый день означало бы обречь семью на неудачу.

– Бонза поможет нам, – сказала она через плечо. – Он хороший человек. Он тысячу раз говорил, что ненавидит помещиков, которые так плохо с нами обращаются. Он поможет, я уверена.

Несмотря на то, что над их чо – тремя акрами земли – светило утреннее солнце, в лесу было темно и прохладно. Сквозь деревья пробивались только отдельные солнечные лучи. Двигаться было трудно из-за искривленных корней и густых зарослей, и не раз Исао приходилось возвращаться, обходить препятствие или переносить детей на спине.

– Ты уверен, что мы идем правильно? – нерешительно спросила Шинобу, когда им пришлось сделать крюк, чтобы обойти упавшее дерево.

– Можешь на меня положиться. Мы спрямим путь к дороге от замка Окитсу, потом пойдем по ней вдоль горы к храму. Если ты права и бонза ждет нас, мы там будем в безопасности.

– Амида Будда защитит нас, – сказала Шинобу, помогая детям идти впереди. Только во второй половине дня семья выбралась из леса близ южных ворот замка. Они пробирались вдоль горы, укрываясь, по краю дороги, пока шли две мили от ворот замка до убежища в храме Сейкен-джи. Когда они подошли ближе, им стали видны его красные черепичные крыши; передний двор зарос, стены потемнели и обветшали от времени, но перепуганной голодной семье он казался Западным Раем. Когда по дороге проходили группы рабочих, Исао заводил жену и детей обратно в лес и пережидал, пока прохожие не исчезнут из вида. В час птицы – шесть часов вечера – они достигли ворот храма.

– Мы подождем здесь до ночи, – сказал Исао. На виске у него пульсировала вена.

– Дети голодны, – плакала Шинобу. – Надо их внести и покормить.

– Мы все голодны. Но если мы хотим увидеть завтрашний день, нам надо побороть нашу слабость. Когда мы будем далеко отсюда, когда люди князя Чикары уже не смогут настичь нас, тогда можно будет есть, и спать, и смеяться. А до этого времени надо быть стойкими.

Он поднял детей, прижал их к своему оборванному плащу и потерся своими худыми щеками об их щеки.

– Они понимают, Шинобу. Они понимают, что мы их любим и что мы сейчас страдаем ради них.

– Исао, ты прав. Мы слушаемся тебя и стараемся следовать твоему примеру. Если бы только я не отдала весь наш урожай целителям! Все было бы по-другому. Я во всем виновата.

– Нет, нет, дорогая жена! Мы вместе решили помочь твоему отцу. Не надо жалеть об этом теперь. Что сделано, то сделано. Мы подождем ночи. – Он отвернулся, чтобы Шинобу не видела его лица. Легко было говорить о том, что не надо сожалеть о сделанном, но он ощущал внутренний холод, дурное предчувствие. Увидит ли кто-нибудь из них следующий день?

 

Глава 2

В то время, как Исао, Шинобу и их дети дрожали в лесу, мимо них прогромыхала повозка, запряженная волом. Высоко поднятый кузов ее был сплетен из бамбука и украшен позолотой. Ее единственный пассажир апатично смотрел на лес из-за шторок, служивших задней стенкой экипажа. Пейзаж наводил на него скуку.

Тадамори-но-Йоши потрогал свой узел волос на затылке, откинулся назад и расслабился, обвеваясь надушенным веером. Он был почти дома после тряского путешествия из императорской столицы, Киото, – свыше двухсот миль по выбитой, каменистой дороге. Было бы гораздо приятней ехать верхом или нанять носильщиков, но это было бы ниже достоинства молодого вельможи, возвращающегося из столицы на нежеланную свадьбу его любимой двоюродной сестры. При мысли о свадьбе он недовольно нахмурился, но тут же постарался расправить морщинки на лбу. Не следует портить белизну косметики. Он передвинулся, чтобы не смять верхнее платье красного цвета с рисунком из неярких розовых цветов, а также легкое розовое нижнее платье. Он заботливо почистил плащ в тех местах, которые соприкасались со стенками повозки, вспоминая более приятные вещи – свой последний приезд в Окитсу три года тому назад и дни, проведенные с двоюродной сестрой Нами.

Прекрасное время! Шестнадцатилетний Йоши, только что приехавший после трех лет, проведенных в Киото, и четырнадцатилетняя Нами на пороге своего расцвета. Они были постоянно вместе, целое лето, им не мешали, в то время как старшие двоюродные братья Йоши и взрослые занимались своими делами. Лето прошло в ленивых разговорах. Вначале они оба смущались, держались церемонно, но по прошествии некоторого времени они раскрылись, как бутоны глицинии после весеннего дождя. Йоши рассказывал о происшествиях в Конфуцианской школе, а Нами – о прочитанном в модных романтических поэмах, затем они стали сочинять друг другу искусные стихи, в которых соединялась наивность с зарождающейся чувственностью. Начав с застенчивого хвастовства по поводу небольших побед в соревнованиях по определению духов и декламации, Йоши признался в своих сомнениях, неуверенности, а Нами бросила рассказы о поэзии и романах и стала говорить о том, что она пишет в своей «тетради под подушкой» – самом интимном дневнике, какой может быть у девушки. Как в признаниях Йоши, так и в исповедях Нами ничего существенного не было. Первые три года Йоши в Киото были отданы занятиям и старанию занять подобающее место среди окружавших его придворных. Он рассказывал Нами:

– Я просто вне себя, когда другие придворные смеются надо мной. Разве я виноват, что приехал ко двору так поздно? Будда! Мне было уже тринадцать лет, когда я впервые увидел Киото! А большая часть других мальчиков родились там. Я единственный приехал туда в возрасте старше десяти-одиннадцати лет. Если бы только…

– Йоши, дорогой, не расстраивайся так. Я нахожу, что ты совсем не наивен и очень много знаешь. У тебя произношение придворного. Никто не мог бы догадаться, что ты был там всего лишь три года. – Нами положила ручку на рукав Йоши успокаивающим жестом. Он затрепетал от ее прикосновения, но не дал умиротворить себя.

– Нет, – сказал он, – Для них я неотесанный деревенский парень. Я так стараюсь, но они не принимают меня. Недостаточно выигрывать в соревнованиях, недостаточно одеваться по моде. Я делаю все, чего от меня ожидают, но их ничто не удовлетворяет. Ах, почему дядя не мог иметь больше влияния при дворе? И мне пришлось быть самым старшим учеником Конфуцианской школы?

– Но, Йоши, тебе шестнадцать лет. Уж конечно, человек такого возраста и знающий жизнь, как ты, не должен чувствовать себя отвергнутым. Надо дать придворным больше времени. Ты и не заметишь, как станешь одним из них. – Опять прикосновение, опять внутренняя дрожь.

– Хотел бы я этого. Во всяком случае, я доволен, что мы можем разговаривать так свободно. Я никогда никому не поверял своих секретов, и мне легче от того, что я могу тебе об этом рассказать. – И действительно, со времени своего первого отъезда из Окитсу Йоши ни разу не чувствовал себя так легко. Он мог теперь вести себя естественно и сбросить личину скучающего светского человека, которую он обычно надевал на себя.

– Йоши, тебе нравится, как у меня лежат волосы? – Нами переменила тему разговора, переходя к своим собственным признаниям.

– Они прелестны. Не могу себе представить волосы красивее.

– Но ты не находишь, что у Юрико, дочери повара, волосы длиннее?

– Может быть, длиннее, но не такие блестящие… не такие красивые.

– О Йоши, меня раздирают ужаснейшие приступы зависти, когда я вижу ее волосы. Они длиннее, чем мои. Я ненавижу себя, за то что завидую, и ненавижу ее, за то что у нее волосы длиннее. Ты меня презираешь из-за того, что я завистливая?

– Ну как бы я мог такое подумать!

– О Йоши, ты меня дразнишь. Я призналась в отвратительном грехе – зависти! А ты смеешься надо мной. Нехорошо ты поступаешь. – Нами топнула ножкой и сердито посмотрела на Йоши.

– Прости меня. Нами. Я не хотел смеяться над тобой. Я понимаю, какую тайну ты мне доверила, и я восхищаюсь твоей честностью, тем, что ты сказала о ней. У тебя нет причин для зависти. Твои волосы гораздо красивее, чем у Юрико. – И он осторожно протянул руку, чтобы прикоснуться к се руке.

Признания Нами были бы неимоверно скучны для постороннего человека, но для Йоши они раскрыли ее внутренний мир и вызвали жгучее желание обнять се и признаться в любви.

У Нами не было подруг-однолеток, и она широко пользовалась своим влиянием на Йоши, направив на него все свои чары и изливая перед ним все свои горести. Короче говоря, она обошлась с ним бессовестно. Это было самое прекрасное лето для влюбленного Йоши, и он сказал себе, что будет вечно любить Нами.

Йоши лениво обмахивался веером и наслаждался воспоминанием о ее тонких юных руках и гладкой коже цвета слоновой кости. Она была прекрасна! Она была изящна! Как она будет удивлена, когда увидит, каким он стал светским человеком! Он использовал эти три года, чтобы приобрести изысканность, лоск. Наверное, на нее произведет впечатление его дорогая одежда – не из-за стоимости, а из-за его тонкого вкуса, его понимания цвета и рисунка. И как подействуют на нес его манеры, речь, его усовершенствованное умение слагать стихи… Несмотря на свою рассеянную жизнь в Киото, Йоши не забыл свое юношеское увлечение. Он считал несомненным, что когда-нибудь… Нет, он не объяснился, но он всегда считал, что Нами будет ждать его. Теперь, когда Нами увидит его, она полюбит его так же сильно, как он ее любит. Они обменяются стихами, расскажут друг другу свои секреты и, наконец, поклянутся в любви. Уголок его рта шевельнулся в улыбке, сразу исчезнувшей… Разумеется, это все невозможно. Опять он размечтался. Нами скоро выйдет замуж и будет окружена родными и друзьями.

Сокрушительная тяжесть реальности после безудержного полета фантазии была почти так же мучительна, как шок, который он испытал, прочитав сообщение о предстоящем браке Нами с могущественным соседом. Ревность и разочарование чуть не вызвали у него утрату самообладания, на развитие которого он потратил так много времени и усилий. В общей сложности шесть лет в Конфуцианской школе и при дворе правителей Тайра. Уж если бы даже ничему другому он не научился, он все же усвоил, как важно сохранять внешнее спокойствие. Получив извещение о свадьбе, он решил сделать хорошую мину и скрыть свои чувства. Сейчас он сонно обмахивался своим веером и заставил себя забыть о предстоящей церемонии.

Мысли Йоши обратились к неприятной встрече, предстоявшей ему в скором времени. Брат Нами Айтака несомненно будет присутствовать в замке. Как ему вести себя в отношении Айтаки? Он был грубым человеком, и Йоши никогда не мог понять, почему он нравился столь многим. Все, что его интересовало, – это только политика, крестьяне и еще всякие вещи, с которыми ни одному благонамеренному придворному не следовало связываться. Айтака жил в Киото недалеко от Йоши, но они избегали друг друга. В то время как Йоши всячески старался войти в жизнь двора, Айтака, с точки зрения Йоши, был во власти искаженных, противозаконных взглядов, под влиянием которых он не желал признавать важность хороших придворных манер. Йоши был уверен, что эта, огорчавшая его, позиция была результатом тяжелых переживаний в детстве. Когда Айтаке было одиннадцать лет, его похитили бандиты, затем продавшие его одному надсмотрщику в имении клана Тайра. В течение шести лет, в возрасте от одиннадцати до семнадцати лет, он был рабом на островной плантации. Семья потеряла надежду на его возвращение, но он каким-то чудом бежал и вернулся в Окитсу годом раньше последнего приезда Йоши. В то время как Йоши и Нами были поглощены «вечной любовью», Айтака доставлял массу неприятностей дяде Фумио.

Айтака глубоко возненавидел двор правящей династии Тайра и не доверял всем, кто признавал их. Он считал Йоши безответственным мотыльком, и Йоши это знал. «Пфф», – подумал Йоши. Пусть он – мотылек, но он – преданный сторонник Его Божественного Величества Императора Японии, а это – единственное, что имеет значение.

Йоши отбросил мысли об Айтаке. Там ждать будут и другие: его мать, госпожа Масака, и его дядя, князь Фумио, которых он любил и уважал. И его двоюродный брат Санемото, который был для него как старший брат. А также их сосед князь Чикара, жених. «Что он представляет собой?» – думал Йоши. Он немолод, слывет человеком, умеющим отстаивать свои убеждения и поддерживать порядок, – одним словом, самурай, достойный уважения. Но у Йоши все внутри закипало при мысли о том, что этот деревенский самурай дотронется до бесценной Нами.

– Йоши-сан, – окликнул возница. Его голос, нарушивший мысли Йоши, перекрывал дребезжание двух колес, окованных железом. – Мы будем в замке через час. – Голова его болталась взад и вперед из-за неровностей дороги, рот был открыт, улыбка обнаружила отсутствие нескольких зубов.

Йоши был слишком поглощен своими мыслями, чтобы задать себе вопрос, как мог возчик улыбаться после трехнедельной тяжелой езды. Йоши готов был раздраженно раскричаться из-за неудобств путешествия, из-за скуки. Но он сдержался. Самолюбие требовало ответить вежливостью на вежливость. Он посмотрел на возчика через переднее отверстие повозки.

– Да, спасибо за такое удобное и приятное путешествие, – сказал он, скривив рот. Даже при виде возчика, сидящего в набедренной повязке на голом деревянном сиденье, Йоши не пришло в голову, что по сравнению с этим его собственное путешествие было не таким уж утомительным: внутри повозки были мягкие сиденья, соломенные коврики, была крыша, защищавшая его от жаркого весеннего солнца и от дождя, а ведь все это увеличивало тяготы поездки.

Йоши стал готовиться к возвращению домой: добавил белой пудры и румян, причесал свои длинные волосы и проверил черный цвет зубов – чтобы нигде не просвечивала белизна. Совсем уже недалеко были земли имения дяди Фумио – шоен. Он нетерпеливо вертелся, пытаясь разглядеть какой-нибудь ландшафт имения в десять тысяч чо, где он вырос, но лес по сторонам дороги был слишком густым. Иногда ему казалось, что он угадывает за деревьями поле, засеянное рисом, но это оказывалось каждый раз игрой света. Надо попасть внутрь шоена, чтобы увидеть результаты многолетних трудов, превративших местность в имитацию китайских рисовых полей.

Повозка остановилась у ворот, страж занялся проверкой возчика и пассажира. Йоши еще раз посмотрел назад – туда, где на расстоянии мили, у подножия горы, виднелся над сосновым лесом храм Сейкен-джи. За храмом он видел светло-желтые берега и залив Суруга, окаймлявший город Окитсу. Несмотря на попытку притвориться равнодушным, Йоши почувствовал, что знакомые места вызывают волнение после трехлетнего отсутствия.

Наконец страж удостоверился, что все в порядке, и повозка перевалила через большое бревно, укрепленное на земле между стойками ворот. Замок Окитсу не уступал в основательности постройки другим японским замкам. Дядя Фумио не пожалел расходов на его строительство. Главное здание вздымалось тремя этажами на каменном основании и имело только один вход, который было нетрудно защитить. Круглые столбы, покрытые красным лаком, поддерживали крыши с изогнутыми карнизами, приподнятые по углам на китайский манер. Каждый этаж был несколько отодвинут вглубь по отношению к нижнему. Деревянные балки, покрытые резьбой и окрашенные, представляли собой ряд красных и золотых остроконечных столбов, придававших зданию видимую легкость, – но такое впечатление скрадывалось тем, что два верхних этажа были снабжены тяжелыми ставнями. Эти ставки создавали защитные позиции, за которыми могли укрыться двести лучников в случае нападения. Йоши знал, что в теплую погоду ставни будут заменены легкими бамбуковыми жалюзи или убраны совсем, чтобы помещения внутри гармонировали с садами вне здания.

Замок находился на плоской площадке близ вершины горы. За главным зданием размещались здания поменьше, соединенные крытыми переходами. Один переход вел к флигелю, которым управляла госпожа Масака, там жили повара, садовники, слуги и служанки. Кухни и кладовые были соединены короткими коридорами. Строения свободно располагались за огораживающими их стенами. Крепость была величественным сооружением, хорошо построенным и надежно защищаемым тысячами самураев, служивших князю Фумио.

Повозка остановилась у южного входа. Возчик спрыгнул со своего сидения, как горная обезьяна, и распряг запыленного вола. Он открыл передок повозки и развернул лесенку, чтобы Йоши мог сойти с достоинством.

Князь Фумио ждал на верхней площадке лестницы. Его длинные сильные ноги в хакама – похожих на юбку штанах – были широко расставлены, одна рука упиралась в бок, другая была поднята в знак приветствия. Высокий, мощного сложения, с суровым лицом, на котором жизненный опыт оставил следы в виде морщин, – он был привлекателен, но шутить с ним, безусловно, не следовало. Его поредевшие волосы были туго затянуты назад высоким узлом, поднимавшимся с затылка. Одет он был просто, в соответствии со своими вкусами и внешностью. Фумио был явно рад приветствовать племянника, возвращающегося от двора.

Кузен Айтака стоял рядом с ним. Почти такого же роста, как его дядя, Айтака был более грузным, в чертах его лица не было той отточенности, которая у дяди появилась с возрастом. Его круглое лицо с носом пуговкой и большим ртом выглядело готовым к улыбке, но в Окитсу уголки его рта были постоянно опущены, что выражало недовольство окружающим. Только широкая тяжелая челюсть говорила о сильном характере.

На мгновение на лицо Йоши набежала тень, но неприятность была компенсирована: позади Айтаки стояла его сестра Нами, а рядом с ней – мать Йоши. Раздражение от встречи с Айтакой исчезло, и Йоши радостно улыбнулся. Приятно было свидеться с матерью, ну а Нами была просто прелесть. Прежняя худенькая задумчивая девочка превратилась в очаровательную семнадцатилетнюю женщину. Она была небольшого роста, с маленькими ручками и ножками, с кожей, напоминающей фарфор, хрупкая, но крепкая. Ее маленький носик с ноздрями, тонкими, как ракушки, над накрашенным ртом, похожим на бутон розы, симметрично делил ее личико с высокими скулами. Ее длинные миндалевидные глаза неуверенно улыбались Йоши.

Улыбка Йоши застыла, на него нахлынуло чувство потери. С волнующей внезапностью радость от свидания с Нами превратилась в чувство болезненной пустоты: та, какой он ее увидел, оказалась несравненно прекраснее той, какую он помнил. У него ослабели колени и задрожали руки при виде ее совершенной красоты. Он понимал, что должен радоваться ее счастью – у нее будет богатый и могущественный супруг, – но мысль о том, что она будет женой другого, оказалась почти невыносимой. Ему понадобилось огромное усилие, чтобы скрыть волну ревности, накатившую на него, когда он осознал, что теряет ее навсегда. Ну что же, что будет, то и будет. В сумерках, сгущавшихся над замком, Йоши справился со своим страданием. Его белое лицо было спокойно и должным образом сдержанно: он махнул веером и поднялся по ступеням, чтобы поздороваться с семьей.

 

Глава 3

– Ну, – сказал Исао, – быстро! Бежим через дорогу, пока нас не заметили.

В сосновом лесу стало темно, когда солнце село за горой. В то время, когда Йоши поднимался по ступеням замка Окитсу, Исао перевел Шинобу и детей через дорогу и помог им перелезть через белую каменную оштукатуренную стену, которая окружала Сейкен-джи. Они поспешили через двор, усыпанный гравием, к зданию храма. Исао знаком велел им подождать у веранды, пока он ищет Генкая, бонзу. Он тихонько постучал в выцветшую дверь жилища бонзы.

Нет ответа. Он постучал еще раз. Время остановилось, пока он, пригнувшись, ждал ответа. Когда он уже решил, что там никого нет, засов был отодвинут. Несмотря на свой страх, Исао подумал, как печально, что даже в храмах необходимо крепко запирать двери от грабителей, которыми кишели окрестности.

Дверь отворилась. При свете небольшой масляной лампы Исао увидел бонзу. Генкай был одет в грубо сотканное желтое платье. Он был очень высок, худощав и жилист. У него был широкий лоб, на висках проступали синеватые вены, крупный нос выдавался между впалыми щеками, дальше взгляд мог отметить хорошо очерченный, выразительный рот и сильный подбородок. Хотя он казался гораздо старше Исао, они были одинакового возраста. Масляная лампа давала слабый кружок света и бросала глубокие тени на его глазные впадины. Даже в полумраке от него исходило спокойствие, и он вселил мужество в душу крестьянина. Голос его был низким и мягким.

– Чем я могу служить вам? – спросил он с простым достоинством. Исао упал на пол, прижимаясь лбом к бревнам.

– Мы в смертельной опасности, – сказал он судорожно. – Моя семья ждет снаружи. Можно мне привести их сюда? Им страшно в темноте.

– Спеши! Пусть Будда осветит твой путь.

Исао торопливо подполз к двери, он прошептал имя Шинобу, позвав ее войти с детьми.

Шинобу? Бонза помнил ее как одну из женщин, регулярно посещавших храм. Он любил религиозных работящих крестьян и их жен, которые, несмотря на тяжелую жизнь, не теряли своей веры. Его лицо было очень ласковым. Именно ради возможности помочь другим людям найти уверенность и спокойствие, которые он приобрел под защитой Будды, он стал бонзой.

Генкай обратился к религии лишь несколько лет тому назад. Его набожность быстро продвинула его в иерархии монахов Сейкен-джи. Несмотря на молодость, он глубоко погрузился в веру, чувствуя постоянно над собою око божества. Говорил он звучным голосом истинно верующего, не для того, чтобы произвести впечатление на слушателей, а потому что это помогало ему ощутить связь с миром спокойствия и добра, которого он не находил в реальности, окружавшей его. Его голос с повышавшимися и понижавшимися интонациями выражал уверенность, что он говорит истинные слова Амиды Будды.

Дитя аристократической семьи, окруженный слугами и работниками, он полюбил людей, которые трудились за малое вознаграждение и которых никто не ценил. Эта любовь развивалась, несмотря на неодобрение и даже насмешки равных ему по положению. Мысль, что, принадлежа к гордой провинциальной аристократии, он может всей душой любить крестьян – людей низких по положению, – вызывала негодование у его друзей и семьи. Но Генкай унаследовал упрямство, которое дало ему силу отказаться от мирских удовольствий и принять суровость монашеской жизни.

Генкай заговорил ласково, его голос успокаивал беглецов.

– Почему вы явились в дом божий в такой необычный час и таким странным образом?

Шинобу упала на колени рядом с Исао.

– Пожалуйста, помоги нам, – воскликнула она. – Нам больше некуда обратиться. Ты всегда осуждал жестокость даймио. А нас именно злоба даймио выгнала из дома. Нам нужна помощь… Место, куда спрятаться… Я сказала мужу, что здесь мы будем в безопасности.

– Амида Будда дает убежище всем, кто обращается к нему. Но скажите, что вы сделали такого, что вынудило вас стать беглецами? – голос Генкая то повышался, то понижался в певучем ритме.

– Мы употребили наш рис на оплату целителей, которые лечили отца Шинобу, – сказал Исао, не поднимая головы. Потом он поднял глаза и простонал:

– У нас ничего не осталось на уплату налогов. Нас ждет гибель, если самураи князя Чикары найдут нас.

– Опять князь Чикара, – громко сказал монах. – Он не считается ни с богом, ни с человеком. – Генкай сделал им знак встать. – Как вы добрались до божьего дома? – спросил он. – Вас кто-нибудь видел по пути?

– Мы шли пешком. С раннего утра мы шли через гору. Нас никто не видел. Дети – Мутсу и Акика – не могут идти дальше. Мы умоляем помочь нам. Можно нам остаться здесь, пока они не перестанут искать нас?

– Вы находитесь под защитой Амиды Ниорай, в свете бесконечной милости божьей. Вам надо только просить его о помощи и молиться о спасении, и он примет вас в свои сияющие небеса. Я вижу, вы – бедные люди, страдающие в мире, испорченном другими людьми. Здесь вы найдете покой и безопасность, которые могут дать только боги. – Голос Генкая звучал то громче, то тише, охватывая беглецов гипнотическим спокойствием.

– Идемте со мной. Вы будете в безопасности от мирских бед в храме Сейкен-джи. – Генкай поднял руку успокаивающим жестом, ладонью вперед, – движением, которое обещало благословение и защиту Будды. Свет от масляной лампы позади него отражался от его бритой головы, создавая ореол и давая беглецам уверенность во всемогущей защите богов.

Генкай снял лампу с подставки и высоко поднял ее, чтобы осветить путь вдоль длинного коридора из его жилья в главный храм, В тридцати шагах впереди была стена, по всей видимости, сплошная. Генкай отодвинул часть обшивки, и обнаружился тайник.

– Вы можете оставаться здесь до тех пор, пока не появится возможность уйти без риска. Дети должны молчать. Я буду приносить вам хлеб и воду, – сказал он твердо.

– Да благословит вас Амида Будда навеки, – сказал Исао, помогая Шинобу и детям войти в темное помещение.

Когда дверца потайного входа закрылась, Акика заплакала: «Я потеряла свою куклу».

– Не плачь. Мы сделаем новую, когда будем опять в безопасности, – сказала Шинобу, обнимая ребенка, чтобы утешить ее.

 

Глава 4

Вокруг крепости Чикары пели птицы, и прохладный ветерок шевелил листву. Внутри, в главном помещении, было темно и тихо. Среди китайских драпировок и бесценных ваз на возвышении сидел Чикара, слушая отчет одного из начальников своих самураев.

– Их не было, когда мы пришли туда, господин.

– Ну, так куда же они ушли? Крестьянин с семьей не могут исчезнуть бесследно. Отправь еще людей. Опроси крестьян поблизости. Если мы не накажем этих людей, скоро в стране перестанут повиноваться закону.

Чикара относился с презрением к крестьянам, на труде которых было основано его богатство. Он был одним из многих родственников Тайра Кийомори, недавно назначенного верховным канцлером Японии, и принадлежал к тому типу местных землевладельцев, которые разбогатели путем очень жесткого управления своими землями. Правительство пожаловало ему землю и титул в награду за храбрость, проявленную во время военной службы. Направленный в провинцию для управления своими владениями, Чикара задался целью вернуться в столицу очень богатым. Его имение станет самым могущественным в восточной области! Его репутация бесстрашного воина и умелое правление привлекли в его владения тысячи свободных крестьян. Он превратил небольшое имение в крепость, с армией, способной добиваться повиновения его законам без риска возмездия.

Он смотрел на самурая, стоявшего на коленях, опустив голову к полу и не смея поднять глаза выше ног своего господина.

– Чикара-сан, – тихо сказал самурай, – мы догадываемся, где они скрылись, но мы не смеем насильно войти туда для обыска.

Чикара оперся на расшитую подставку для локтя. Его ястребиный нос и глаза, лишенные блеска, придавали ему вид хищной птицы. И, как птица, он прошипел:

– Ты осмеливаешься говорить мне, что не решаешься на обыск. На этих землях нет такого места, куда мои люди не могли бы прийти без помех, чтобы добиться соблюдения закона. С тобой я рассчитаюсь позже, Шигеру. А сейчас скажи мне, где они.

Шигеру прижал лоб к полированному деревянному полу, его голос был едва слышен.

– Громче говори, – зарычал Чикара.

– Мы думаем, что они прячутся в храме Сейкен-джи, – пробормотал запуганный самурай.

– Опять эти монахи вмешиваются в мои дела! На этот раз я им этого не прощу. Я сказал, что виновные будут примерно наказаны, и так я и сделаю. Возьми несколько моих охранников, иди к храму и вытащи этих людей. Возмездие необходимо.

– Да, господин.

– О твоем наказании подумаю позже, – Чикара свирепо уставился на Шигеру.

– Да, господин, – сказал самурай, отползая назад.

Оставшись в одиночестве в огромном помещении, Чикара глубоко вздохнул и закрыл глаза, чтобы успокоиться. Жизнь крестьянской семьи не стоила того, чтобы волноваться.

Через минуту он повернулся, чтобы рассмотреть свое последнее приобретение – ширму, разрисованную рукой художника. Как многие японские князья, он собирал предметы китайского искусства и преклонялся перед культурой Китая. Крестьяне были вскоре забыты, и он с восхищением погрузился в изучение сложного узора ширмы.

 

Глава 5

На следующее утро после прибытия в замок Окитсу Йоши сидел, скрестив ноги, на крыльце с видом на гору Сатта. Согласно критериям двора, он был красивым юношей. Он был строен и выше среднего роста. Этим утром он был одет в светло-зеленое платье поверх розовой сорочки. Для человека родом из Окитсу это были слишком нежные цвета. Слабая мускулатура его мягких рук и изящные пальцы придавали ему внешность бесполого существа, что считалось сверхмодным при дворе в двенадцатом веке. Подобно другим людям его ранга, он покрывал зубы черной краской, чтобы закрыть некрасивые «могильные памятники» во рту, и обильно пудрил лицо, чтобы придать ему постоянно безразличное, скучающее выражение… Однако по молодости лет им нередко овладевали столь сильные чувства, что это подрывало его попытки казаться безразличным. Его вечный веер и жеманные манеры были просто рабским подражанием придворным, которые ему импонировали. Несмотря на свой вид, он был настоящим мужчиной, и у него бывали интимные отношения с придворными дамами. Но его страстная любовь к Нами всегда существовала совершенно особо, он никогда не равнял ее со случайными любовными связями при дворе. С его точки зрения, такие связи и романтическая любовь были совершенно различными вещами.

Вдыхая аромат сосны и первых весенних цветов, Йоши решил написать стихи, в которых он запечатлеет этот момент. Вылив несколько капель воды на плоский камень, он стал растирать свою палочку для чернил в воде, пока лужица не загустела и не стала совсем черной. Обмакнув свою кисточку в чернила, он начал сочинять стихи:

Кисточка задержалась, он отвлекся. Может быть, на него действовал воздух, а может быть – сознание, что он дома. Его рука остановилась над бумагой, он задумался о своем положении незаконного сына госпожи Масаки.

Дядя Фумио был человеком добрым и щедрым, но, хотя незаконное происхождение не означало пятна на имени, Йоши ощущал недостаточную уверенность в себе из-за того, что не знал, кто его отец. Часто он представлял себе воображаемого отца, создавая героический образ, невообразимо великолепный, – образ князя-самурая, наделенного мудростью, огромным обаянием, колоссальной силой. Возможно, фантазии Йоши были следствием неудовлетворенной потребности в родительской любви. Фумио старался заменить ему отца, он щедро отдавал себя воспитанию племянника. Йоши принимал его любовь и руководство, но это было не то же самое, как если бы у него был настоящий отец. Хорошо, конечно, было знать, что его мать живет здесь же в замке, но он вырос, редко с ней встречаясь. Большую часть времени сна проводила в уединении, живя в северном флигеле. Так как Фумио был вдовцом, она взяла на себя обязанности старшей жены-домоуправительницы. Ока стала хозяйкой северного – служебного – флигеля и в качестве Северной Главы управляла делами замка через своих компаньонок, дворецких, поваров и надсмотрщиков. Если не считать отдельных поездок в какой-нибудь местный храм, она не появлялась на людях, оставаясь в своем помещении, как это приличествовало женщине в ее положении.

Йоши слышал о том, что его появление на свет произошло якобы чудесным образом. Хотя дядя Фумио делал вид, что верит этому, местные жители потихоньку судачили о том, что Фумио и есть отец. Йоши вздохнул. Всякий раз, размышляя о дяде, он думал о жестоких несчастьях, которые обрушились на того вскоре после его возвращения из походов, в которых он заслужил свое богатство и титул. Умерла его жена, и с нею погиб так и не рожденный ею ребенок. А через полгода, во время одного из мелких землетрясений, от которых часто страдали их края, его дом был разрушен и погибла его любимая подруга.

С этого дня Фумио избегал связей с женщинами. Он заново отстроил замок, ничего больше в нем не меняя, и довольствовался ролью богатого дяди племянниц и племянников, которые появлялись на свет у его более удачливых родственников.

Перед тем, как Йоши уехал в Киото, Фумио обучил его приличествующим мужчине занятиям: охоте, фехтованию и стрельбе из лука, а также внушил ему не ведающую сомнений преданность тому строю жизни, частью которого он был. Вся власть принадлежала императору, определенные общественные классы по праву рождения стояли выше других. Йоши был племянником даймио – полновластного владельца десяти тысяч чо, непререкаемого главы местной знати. Независимо от тайны, связанной с его рождением, Йоши, во всяком случае, был дворянином и потому старался вести себя так, как, по его убеждению, полагалось вести себя дворянину.

Прикусив кончик кисточки, Йоши смотрел на сады и раздумывал о тех шести годах, которые он прожил в столице, – удивительных годах, проведенных главным образом в занятиях каллиграфией, поэзией, танцами, в изучении искусств.

Его раздумье было прервано негромким кашлем. Позади стояли Айтака и Нами.

– Какая прекрасная каллиграфия, – промолвила Нами, вытянув шею и глядя из-за плеча Йоши. Это было выражением дружбы.

Йоши опустил кисточку, взял свой вечный веер и знаком пригласил их сесть рядом. Нами была одета в голубое платье поверх лилового одеяния. Ее волосы, спускавшиеся до середины спины, были украшены драгоценностями и схвачены посередине жестким белым шелковым бантом. Сердце Йоши забилось при виде нее.

– Спасибо, Нами, это очень любезно с твоей стороны, – сказал он церемонно, сдерживая наплыв чувств, которые грозили прорваться. Он покраснел под слоем пудры и румян. Было необходимо скрыть свои переживания. Судьбу Нами уже не изменить, он только причинил бы ей боль, если бы признался в своей безнадежной любви.

– Извини, я вчера так устал, что не мог поговорить о твоей свадьбе. Теперь в нашем распоряжении целое утро, и ты можешь рассказать мне о твоем будущем муже и о предстоящем празднестве, – сказал он с притворной теплотой.

Аристократические свадьбы совершались согласно определенной традиции. Предполагаемый жених «втайне» приходил к будущей жене и оставался с ней до рассвета. Если все происходило согласно правилам, на следующее утро являлся посланный с любовными стихами. Посланника осыпали подарками в знак благодарности невесты.

Следующую ночь жених опять «тайно» проводил у нее. Хотя семья знала о его посещении, о нем открыто не говорили.

Вскоре после этого семья невесты угощала жениха рисовым печеньем в комнате невесты и считалось, что брак вступил в силу. Затем составлялось официальное письмо отца или опекуна невесты, и через несколько дней устраивалось праздничное угощение. На нем священнослужитель совершал обряд очищения, и чета обменивалась чашами с вином. Этим заканчивался свадебный ритуал.

Нами уже прошла большую часть церемонии.

– Я так счастлива, – воскликнула Нами, светясь радостью, – моя судьба складывается так удачно. Князь такой ласковый и терпеливый жених. Он меня уже дважды навестил на этой неделе. Он прислал мне такие прекрасные стихи после нашей первой ночи. Он сильный, мужественный… лучшего я бы желать не могла. Мы официально закончим церемонию в ближайшие дни.

Ее восторг показался Йоши острым ножом, вонзившимся в его сердце. В отчаянии он взглянул на Айтаку и увидел, что и тот был огорчен предстоящей свадьбой сестры. Йоши сумел овладеть собой. Лицо его превратилось в любезную и невыразительную маску.

– Я рад, что смог приехать вовремя. Мне только жаль, что я не смогу видеться с тобой теперь, когда ты будешь замужем, – сказал он с напускной небрежностью, приглаживая волосы.

– Не бойся, Йоши. Я не собираюсь превратиться в рабыню в замке Чикары. Я не следую старомодным обычаям. Я не уйду с головой в хозяйство, как твоя мать.

Айтака улыбнулся в первый раз за все это время.

– Уж можешь быть спокоен за мою сестрицу, – сказал он. – Она ни за что не поддастся тирании Тайра.

Йоши был раздосадован этой ненужной политической оценкой, но ответил:

– Надеюсь, ты прав. Я был бы безумно огорчен, если бы наша давнишняя дружба пришла к концу. – Он поправил свое светло-зеленое платье, лениво обмахнулся веером и переменил мучительную для него тему разговора.

– Один из нашей компании отсутствует, – сказал он. – Где кузен Санемото? Я и вчера его не видел, а когда спросил о нем дядю Фумио, он не ответил на мой вопрос. Что-нибудь случилось?

Айтака смущенно переступил с ноги на ногу и повернулся к сестре.

– Скажи ему ты, – произнес он. – Если я буду рассказывать, он подумает, что во мне говорит предубеждение.

Нами вздохнула.

– Дядя Фумио не хочет говорить о Санемото, потому что он страшно огорчен его поступком. Видишь ли, два с лишним года тому назад наш кузен принял имя Генкай и стал одним из бонз в Сейкен-джи.

– Санемото? Генкай… бонза! – Йоши взволнованно обмахивался веером. – Просто не могу поверить! – Растерянность Йоши была понятна: самые ранние его воспоминания были связаны с Санемото, в течение многих лет они были ближе друг другу, чем родные братья.

Санемото стал сиротой вскоре после своего появления на свет. Его мать, старшую сестру князя Фумио, и отца, мелкого государственного чиновника, убили бродяги-бандиты по пути в провинцию Кай – место, назначенное отцу для службы распоряжением правительства. Бандиты пощадили только младенца и старую полуслепую няню, а всех других путников ограбили и убили. Няня, до конца верная долгу, протащилась, спотыкаясь, с ребенком на руках, почти сорок миль и упала у ворот замка Окитсу.

Это произошло осенью 1147 года, за два года до рождения Йоши. Князь Фумио взял к себе ребенка, сразу полюбившегося ему, и относился к нему как к родному сыну. Таким образом, с тех пор как Йоши с громким криком появился на свет, он рос рядом с Санемото. Трудно было представить себе детей более несхожих характерами, но дружны они были как родные братья.

Поскольку у Санемото не было родителей, которые бы его сдерживали, он был беспокойным ребенком, вечно протестовавшим против распоряжений старших. Йоши наоборот, подобно хамелеону, следовал любому образцу, который ему указывали. Всегда послушный, он старался угодить матери и дяде. Санемото же был вечным бунтарем: верить в заветы дяди Фумио и императора ему было недостаточно, ему хотелось чего-то более высокого.

Йоши признавал авторитет Санемото. Он огорчался и ревновал, когда, по мере того как Санемото взрослел, он стал проводить больше времени с детьми служащих замка, подходящими ему по возрасту. Однако дружба с этими детьми не мешала ему втягивать маленького Йоши в запрещенные проделки, они вечно приводили в смущение слуг и ставили охрану в трудное положение. Непоседливость и шаловливость были просто средством скрыть неуверенность, но Йоши никогда не задумывался над тем, что скрывается за блестящими глазами Санемото и его вечно смеющимся ртом. В течение своего детства Йоши старался удовлетворять требованиям, налагаемым его окружением. Он не был склонен к анализу и легко верил всему, что ему внушали. Его ум был поглощен раздумьями о неизвестном отце и тщеславными импровизациями относительно его будущего положения при дворе. Разве он мог понять, что бунтарство Санемото было обусловлено стремлением найти более глубокий смысл жизни, более достойный источник власти?!

Чуждый подобным стремлениям, Йоши удивился тому, что Санемото обрил голову и принял имя Генкай.

– Он никогда не интересовался религией, – сказал Йоши, покачав головой. – Бонза! Что это с ним стряслось?

– У него изменилось отношение к миру, – сказала Нами. – После твоего последнего приезда он стал еще беспокойнее, чем раньше. До того как он нашел монахов в Сейкен-джи, он был как потерянная душа. Как только он обратился к Будде, он совершенно переменился. Он стал спокойным, его не мучили сомнения. Вскоре он отказался от мира и обратил свои силы на борьбу с помещиками. Он стал говорить крестьянам, что перед Буддой все люди равны.

– Ну, не может же Санемото верить в такую чепуху! – Йоши был искренне шокирован. Его веер размахивал вовсю. Никому из его окружения не приходило в голову, что крестьяне могут быть с ними равны.

– А я считаю, что в его взглядах много правильного, – раздраженно вмешался Айтака. – Ты их так легко не сбрасывай со счета.

– Не могу поверить, чтобы он мог пойти против наших убеждений. То, что ты предполагаешь, измена императору. Не может он верить этим выдумкам ни как Санемото, ни как Генкай. – Йоши недоверчиво покачал головой и добавил: – В каком, однако, странном, непредсказуемом мире мы живем.

В противоположность недоумению Йоши, Айтака был спокоен.

– Мир более предсказуем, чем люди в нем, – сказал он. – Правда, в детстве Генкай не интересовался религией, но он, безусловно, любил окружавших его людей. Он не презирал даже эсемоно – самых ничтожных батраков. В противоположность тебе, у него аналитический ум, который не позволял ему принимать на веру то плохое, чему его учили. Перемена в Санемото началась вскоре после твоего последнего приезда, когда одна из его шалостей рикошетом обратилась на него. Он уговорил сына садовника участвовать в ночном набеге на кухню. Он решил, что будет очень забавно, если они переложат пряности в другое место. – Айтака замолчал на минуту и кисло улыбнулся. – К несчастью для шалунов, самурай из охраны услышал их. Он окликнул их, и, пытаясь улизнуть, сын садовника от волнения прорвал бумажный щит и упал с балкона второго этажа. Он сломал ногу в двух местах. Наказанный Санемото получил приказание быть все время с больным, пока тот не поправится. Дядя считал, что таким образом преподаст Санемото урок смирения и ответственности. Успех превзошел все ожидания. Ты знаешь, что Санемото и раньше сочувствовал служащим замка. А когда он много времени провел в близком соприкосновении с садовником и его семьей, он их полюбил и привязался к ним больше, чем к своим родным. – Айтака грустно посмотрел на Йоши и Нами. Ему тоже не хватало тепла семьи. Он вздохнул и продолжал:

– Он обрел близость, которой ему не хватало в отношениях с дядей Фумио. Как ни старался дядя – а он любил Санемото больше, чем нас всех, – он не смог создать ту тесную семейную связь, которой требовала натура Санемото. В это время брат еще не обратился к религии, он был в отчаянии, не мог справиться с волновавшими его мыслями. Он не понимал, почему хорошие люди вынуждены заниматься подневольным трудом, в то время как другие – часто менее достойные – живут без всяких забот. Санемото понял в жизни такое, что редко осознается людьми нашего круга.

Йоши ощетинился было от этих слов, таких характерных для Айтаки, и собирался прервать его, но Айтака жестом остановил его и вновь заговорил в раздумье:

– Может быть, это мое влияние направило его, но как бы то ни было, он стал ежедневно посещать храм в поисках истины и смысла жизни. Когда бонзы обнаружили его симпатии и внутреннюю близость к бедным крестьянам и торговцам, они внушили ему, что он должен улучшить жизнь обездоленных. Я понимаю его настроение и сочувствую ему на трудной дороге, которую он избрал. Я люблю его, и у меня сердце сжимается, когда я думаю о том, что ему предстоит выстрадать, если он будет продолжать действовать против имперских властей. Он наивно думает, что власть должна сочетаться с добротой.

Йоши собирался сказать, что власть действительно сочетается с добротой, но прежде, чем он заговорил, Нами тихо сказала:

– Именно поиск добра и привел Санемото к религии. Теперь, что бы мы ни говорили, что бы ни сделали, он уже не свернет с пути, который он избрал.

Йоши уже не мог сдержаться. «Безумие, – вырвалось у него. – Безумие!» И он выразительно покачал головой.

 

Глава 6

В этот самый момент Генкай также покачал головой.

– Нет, – спокойно сказал он. – Никаких крестьян здесь нет. Я требую, чтобы вы немедленно ушли. Это храм Будды. Вы и ваши солдаты не имеете права распоряжаться здесь.

– Извини, бонза. Мой князь приказал мне обыскать храм, и я его обыщу. – Губы самурая были жестко сжаты, голос звучал недружелюбно.

– Нет, пока у меня есть силы сопротивляться. – Генкай поднял голову. Сдерживая растущий гнев, он смотрел поверх головы самурая.

– Схватите его. – Шигеру сделал знак двум охранникам. Они бросились вперед. Один из них заломил руку Генкая за спину, заставив его встать на колени, другой связал ему ноги. Бритая голова Генкая блестела от пота, и на висках гневно пульсировала жилка.

– Нельзя, – сказал он наконец, – это жилище Будды. Это запрещено.

– Заткни ему рот, – приказал самурай.

Шигеру велел своим людям обыскать жилые помещения храма. Они прошли по коридорам, осматривая каждую комнату, толкая перед собой бонзу. Они прошли мимо потайной дверцы, не заметив ее, вошли в главное помещение храма, где на возвышении стояли три большие бронзовые статуи Будды. Они посмотрели за статуями, под возвышением и во всех помещениях, свирепея с каждой минутой. Была сломана дорогая ширма, со стены сорван свиток, расколота ставня. Никакого следа беглецов не было. Шигеру был в бешенстве. Помня угрозы и приказания Чикары, он не смел возвращаться без головы крестьянина.

– Теперь уже не имеет значения, что мы тут еще сделаем, – прохрипел он Генкаю. – Если боги гневаются, они уж больше, чем сейчас, гневаться не будут. Крестьянин мне нужен, и я не остановлюсь ни перед чем, чтобы его найти. Мне донесли, что его жена привела его сюда, и ты или будешь говорить, или умрешь.

Он снял щиток с масляной лампы и нагрел в огне острие своего кинжала.

– Где они спрятаны? – спросил он, приблизив раскаленный кончик к глазам Генкая. Генкай брызгал слюной и задыхался под кляпом. Шигеру опустил лезвие. Он повернулся к одному из своих охранников. «Вынь», – приказал он. Когда кляп был убран, он приблизил лицо вплотную к Генкаю.

– Что ты нам скажешь? – спросил он.

– Что ты будешь проклят на тысячу поколений. Ты, твой князь Чикара и все твои помощники. Прокляты, прокляты, прокляты, – кричал Генкай. Кровь прихлынула к его лицу от волнения.

– Заткни ему рот снова. На этот раз мы пустим в ход горячее лезвие раньше, чем снимем кляп, – он снова сунул кончик ножа в пламя.

– Шигеру, я что-то нашел, – закричал один из самураев из коридора.

– Что нашел? – спросил Шигеру.

– Детскую игрушку, куклу, здесь, в углу.

– Скорей! Разберите этот угол. Разберите обшивку. Они спрятаны где-то там.

Самураи занялись тщательными поисками; они срывали перегородки и ставни, простукивали деревянные стены.

Через несколько минут они обнаружили тайник и вытащили четверых беглецов наружу. Два сильных воина легко справились с Исао. Они подтащили его к Шигеру. Другой самурай вел Шинобу, она не сопротивлялась и прижимала к своей груди плачущих Мутсу и Акику, стараясь успокоить их. Один из охранников вырвал детей у нее из рук, и родителей поставили на колени перед Шигеру.

– Вынь кляп у бонзы, – приказал он. – По справедливости, ты бы должен был разделить судьбу этих преступников, – сказал он Генкаю. – Но насчет тебя у меня нет приказа. Ты будешь свидетелем справедливого суда князя Чикары, и, может быть, это тебе будет уроком. Монахи тоже не выше закона.

Генкай вновь овладел собой. Он попросил Шигеру позволить ему поговорить с пленниками. Шигеру холодно кивнул. Генкай прочитал вместе с семьей молитву Амиде, которая обещала им место в Западном Раю. Затем они покорно склонились, и Генкай с ужасом увидел, как Шигеру обнажил свой длинный меч и двумя молниеносными ударами разрубил их шейные мускулы. Голова Шинобу упала на деревянный пол раньше, чем остановилась катившаяся голова Исао. Струи крови, казавшейся черной в свете лампы, лились из сосудов жертв. На мгновение Генкай был ошеломлен. Он быстро пришел в себя и грустно покачал головой, зная бесполезность своей просьбы.

– Оставьте детей, – попросил он. – Я позабочусь о них. Тебе нет дела до них. Они маленькие дети, ни в чем не виновные. Оставь их под защитой Будды.

– Надо, чтобы был пример другим, бонза. Давайте их сюда. – Лицо Шигеру было бесстрастно. Его невозможно было тронуть мольбой. Он знал, что он обязан делать.

Крепкие руки держали детей, и меч описал блестящий полукруг в свете лампы. Раз… еще раз. Жалкие маленькие тельца упали рядом с телами родителей.

– Учти урок, бонза, – сказал Шигеру, обтирая свой меч платьем обезглавленной девочки.

– Мне жаль тебя и твоего господина, – загремел Генкай. – Вам предстоят вечные мучения за это осквернение храма и убийство невинных. Вы еще до своей смерти тяжко расплатитесь за то, что вы совершили. – Проклятия Генкая эхом отражались от стен храма. Генкай свирепо смотрел на самураев. Эти люди-звери подорвали самое основание его веры. Храм был священным местом, и монахи Сейкен-джи постоянно имели возможность давать убежище беднякам и бездомным. Ведь Генкай сам обещал спасти крестьянскую семью, и вот – Будда оказался бессилен исполнить его обещание.

Он обратил свой гнев на злополучных самураев, зная, однако, в душе, что это не имело смысла. Самураи были такими же жертвами, как крестьянин; они тоже были бессильны изменить ход событий. Виноват был только их хозяин. Чикара! Гнусный Чикара!

– Оставь его связанным, – сказал Шигеру, удивленный страстностью хлипкого монаха. – Другие монахи освободят его. Заберите головы, пусть будут примером для других. – Он повернулся к Генкаю: – А ты считай, что тебе повезло, раз у тебя голова осталась на плечах.

Головы были завернуты в платье, снятое с тела Шинобу, и самураи ушли, не глядя на Генкая, а он, оставшись один, связанный, извивался в приступе бессильного гнева и горя.

 

Глава 7

Вскоре после того, как Йоши закончил дневное чаепитие, на веранду поспешно вошел Фумио, явно сильно расстроенный. За ним шел рассерженный Айтака.

– Черт бы его побрал, для чего он ставит нас в затруднительное положение? – Фумио раздраженно, с шумом выдохнул воздух. Айтака хрипло сказал:

– С Чикарой надо поговорить.

Йоши посмотрел на них с любопытством.

– В чем дело? – спросил он, лениво помахивая веером.

– Будущий муж Нами, – воскликнул Фумио. – Его самураи обезглавили семью крестьянина за неуплату налогов.

– Его крестьян? Так, дядя, в чем же вопрос? – темные глаза Йоши широко раскрылись в подчеркнутом удивлении.

– Казни произошли в храме Генкая после того, как его схватили. Хотя я не согласен с убеждениями Генкая, он – мой приемный сын и заслуживает лучшего обхождения. Крестьянин прятался в Сейкен-джи вместе с детьми. Можешь себе представить? Прятался в священном месте! Генкаю не следовало позволять им войти, а люди Чикары не должны были входить туда за ними без разрешения монахов. Они превысили свои права. Храм находится на моей земле, и следовало бы и меня спросить, прежде чем действовать, – Фумио пожал плечами и округлил глаза, как бы обращаясь к богам. – Что же мне теперь делать?

У Йоши радостно забилось сердце. Вот возможность отменить замужество Нами. Несколько хорошо обдуманных слов восстановят Фумио против Чикары. Однако так не пойдет. Интрига для личной выгоды – это он видел при дворе, но Йоши такими средствами не пользовался. Пусть он застенчив, не мужествен, не общителен, но он не станет лгать или действовать ради личной выгоды против своих убеждений, а он считал, что Чикара прав.

– Забудь все это дело, – посоветовал он. – Чикара имел право казнить их, и они сами виноваты, что спрятались в храме. – Йоши встал и расправил свое платье, разгладив воображаемую складку.

– Да, пожалуй, ты прав. – Гнев Фумио несколько утих.

– Нет, Йоши не прав. – Айтака говорил вздрагивающим от волнения голосом. – Самураи не имели права врываться в храм. Это Чикара им приказал. Неудивительно, что крестьяне ненавидят и боятся его. Это был политический ход со стороны одного из самых отъявленных деспотов Тайра. Если даже храмы не защищены от его грабежей, наша страна обречена. – Он повернулся к Йоши: – Ты – двоюродный брат и друг Генкая. Ты можешь себе представить, что он переживал? Я скорблю о нем не менее, чем о жертвах этого ужасного преступления. Бонза имеет право на уважение в божьем доме.

– Айтака, тебя ослепляет ненависть и подозрительность по отношению к роду Тайра. Надо же помнить, что дядя Фумио не может позволить себе ссориться с князем Чикарой. Он – сосед, и скоро будет близко связан с нашей семьей. – С совершенно бесстрастным лицом Йоши защищал человека, вызвавшего его ревность и чувство обиды. – Чикара не совершил большого проступка. Его самураи перестарались. Это не преступление.

Подобно большинству людей его ранга, в Киото Йоши не соприкасался с крестьянами. Хотя он считал себя человеком справедливым, лишенным предубеждений, крестьян, в его представлении, вряд ли следовало считать людьми. При дворе к низшим классам относились как к эсемоно, сомневаясь, люди ли это, если вообще вспоминали о них. Айтака общался с эсемоно в годы его рабства, а Генкай познакомился с ними в имении; что же касается Йоши, шесть лет при дворе в Киото выработали у него отрицательное отношение к ним, он их просто не понимал. С другой стороны, хотя он ненавидел Чикару, из-за которого он терял Нами, все же это был сосед, самурай, заслуживший репутацию храброго воина и в прошлом принятый при дворе.

Фумио сказал:

– Йоши говорит правильно, как сказал бы человек, умудренный годами. По-моему, он дает хороший совет.

Айтака был готов ответить, но слуга объявил о приходе гостя. В комнату влетел Генкай, его желтое одеяние шуршало, взгляд был устремлен прямо перед собой, на бритой голове блестели капельки пота. Не замечая ни Йоши, ни Айтаку, он обратился к Фумио:

– Ты слышал? Отвратительное, бесчеловечное дело. Убили всю семью. А меня они связали и заставили смотреть, как их обезглавили. А за что? За горсточку риса! – Он смотрел мимо двух своих кузенов, все еще не замечая их присутствия. – Такой мерзкий поступок – это оскорбление Будды! Надо это прекратить. Ты должен выступить против Чикары! – сказал он.

Фумио снова поднял глаза вверх:

– Ну что ты хочешь, чтобы я сделал? Мне очень жаль, что тебя впутали в это дело, но князь Чикара действовал правильно. Мы договорились: или поддерживать закон, или наступит анархия.

– Йоши! Айтака! – Генкай заметил их. – Простите меня за рассеянность! Вы слышали, что случилось. Вы понимаете, как важно сразу призвать к ответу Чикару? Наша Нами через неделю выходит замуж за него. Этот человек – дьявол из преисподней Йоми, и мы должны объединить наши действия во имя Будды, чтобы не дать ему совершать зло дальше. Если дядя Фумио не предпримет никаких действий, вы согласны вместе со мной потребовать от него хотя бы извинения и обещания сдерживать своих самураев в будущем? – горячо сказал Генкай.

– Генкай, пожалуйста… Дядя прав. Чикара только выполнял требования закона. – Йоши говорил успокаивающим тоном, хотя его веер нервно колебался.

– Я не согласен, – резко вмешался Айтака. – Есть соображения повыше, чем правительственные распоряжения. Чикара обязан относиться с уважением и к храму Будды, и к семье женщины, которую он берет в жены. Он не имел права действовать без нашего разрешения.

– Брат, ты забыл: Чикара приобрел право требовать соблюдения имперских законов на своей земле раньше, чем мы с тобой появились на свет. – Йоши раздражался. Следовало предвидеть, что Айтака встанет на сторону Генкая. Этого следовало ожидать от человека, который во всем усматривал политический заговор против японского народа. Но почему Генкай такой несговорчивый? Хоть он и бонза, должен же он понимать, что непозволительно религию вмешивать в государственные дела. И почему уверенность Генкая в своей правоте вызывает у Йоши – его лучшего друга – ощущение вины? Он вдруг понял, почему дяде Фумио было трудно с Генкаем. Любому нормальному человеку было бы трудно иметь дело с таким религиозным фанатиком.

– Его подчиненные действовали бесчеловечно, и я так ему и скажу, – продолжал Генкай с вызывающим спокойствием, а Айтака кивал головой в знак одобрения.

– Генкай, хоть ты и бонза, ты говоришь точно несмышленыш. Ничего ты ему не скажешь, ради Нами и ради самого себя. – Йоши стиснул губы от раздражения, а его веер раскачивался очень быстро. Он набрал воздух и продолжал успокаивающим тоном: – Ради нашей старой дружбы, послушай меня. Только безумец способен нанести оскорбление князю.

Айтака неохотно согласился, что требуется осторожность. Вместе с Фумио и Йоши он постарался убедить Генкая избежать прямого столкновения. Наконец они добились обещания, что Генкай не предпримет никаких действий, пока он не обдумает возможных последствий; они были уверены, что, поразмыслив, Генкай поймет безрассудство прямого вызова.

Однако в душе Генкай решил открыто выступить против Чикары. Право и Будда были на его стороне, но лучше скрыть свои истинные намерения, чтобы избежать трений с родными.

Он так мало времени проводит со своей семьей! Айтаку он видел на прошлой неделе, но Йоши… три года? Так много с ним произошло, как будто целая жизнь прошла со времени последнего приезда Йоши. А Йоши! Как он изменился! Тогда был мальчишкой школьного возраста, а сейчас – красивый молодой придворный. Генкай заметил слишком нежную расцветку одежды Йоши и неизменный веер. Это – поверхностная перемена, а по существу, Генкай был уверен, это тот же податливый Йоши. Нехорошо, что он втягивает кузена в свои проблемы. Надо постараться как-то сгладить неприятное впечатление от встречи. Генкай отбросил монашескую манеру, ставшую обычной для него, и повел себя как в юности. Йоши свернул веер, и даже серьезный Айтака отставил обычную строгость. Вскоре они все смеялись, вспоминая детство, как будто они не покидали замок Окитсу. Придворная жизнь, Будда и князь Чикара были забыты. А они припоминали свои детские шалости. Князь Фумио удовлетворенно смотрел то на одного, то на другого. Это были мальчики, каких он помнил, – энергичные, мужественные и веселые. А не придворный, не возмутитель спокойствия, не амидист-бонза. Через час Фумио деликатно ушел, предоставив молодым людям возможность продолжать обмениваться воспоминаниями.

Йоши внешне был вполне счастлив, – приятно быть опять вместе с двоюродными братьями, – но сердце его окутывала нежная грусть. Тоска, стремление к простоте или нежная и теперь уже безнадежная любовь к Нами… каким бы ни было это чувство, оно наполняло его ощущением ненадежности и боязнью грядущего.

 

Глава 8

На следующий день князь Фумио рано встал и уехал верхом. Ему надо было многое обдумать, а думалось ему лучше всего в седле. Землистый запах навоза на дороге доставлял ему такое же удовольствие, какое Йоши накануне испытывал от запаха сосны и цветов. Сильный, честный человек, получивший дворянство за боевые заслуги, Фумио не обманывался относительно своих возможностей. Сорока семи лет, сильный и храбрый, как любой из его самураев, он, однако, не был способен решать вопросы, требующие дипломатии и такта. Как разрешить проблему Генкая? Его приемный сын зря расточал время, которое следовало посвятить почетной карьере на императорской службе… И ради чего? Ради мечты богомольца о будущем мире.

Фумио не мог поверить в искренность перемены, происшедшей в Генкае. Других этот внешний вид глубокой религиозности, может быть, убеждал, но Фумио казалось, что под одеянием монаха он все еще видит беззаботного мальчика.

Фумио был далек от религии. Человек существует для того, чтобы служить императору и сражаться, есть и любить женщин, – именно в такой последовательности. Но когда Генкай вступил в секту Амиды Будды, все более распространявшуюся, Фумио был сильнее обеспокоен тем, что он выбрал Амиду, чем его монашеством. Уж если он обязательно хотел быть монахом, почему он не вступил в секту Тендай? Монахи Тендай были воинами, у них была политическая, военная и экономическая власть. Поэтому они пользовались уважением аристократии и военных. Если бы Генкай был в секте Тендай, Фумио отнесся бы к этому спокойно. Его тревожила растущая популярность амидистов среди низших классов. Он не доверял амидистскому движению и считал, что Генкай, будучи монахом-амидистом, проповедует чуть ли не революцию; что он зря тратит свои силы, проповедуя низшим классам. Говорит им, что они могут в будущей жизни попасть в рай, надо только произнести простую формулу: «Наму Амида Бутсу» – «Я взываю к тебе, Будда». Это – еще один пример того, что происходит подрыв закона, а дальше настанет конец света. Это учение, создающее смуту и недовольство среди крестьян и батраков, разрушает ту скрепляющую силу дисциплины, благодаря которой общество функционирует. Сегодня крестьянину обещают Нирвану, а завтра он откажется платить налоги. Это была неумолимая логика пути, который привел к убийству Исао и его семьи.

А теперь решение навязывается князю Фумио. Что ему делать? Скоро Чикара будет членом их семьи, Фумио и Чикара в молодости воевали вместе, и Фумио вспоминал многие случаи из их прошлого с удовольствием. До того времени, как Чикара – двадцать лет тому назад – провел год при дворе, он был открытым, прямым человеком. Дворцовые интриги заинтересовали его и открыли ему пути, которыми можно добиться власти. Он стал более могущественным и, по мнению Фумио, неискренним. Теперь Фумио надлежало решить, что предпринять в отношении оскорбления, нанесенного Генкаю, а также в отношении убийства крестьян на его земле. В этом Йоши проявил здравый смысл, и даже Айтака признал, что нужна осторожность. Плохо, что эти проблемы возникли в такой неудобный момент!

Размышляя обо всем этом, Фумио объехал гору и вернулся к воротам замка. Впереди он увидел Чикару и его младшего брата Кагасуке, сходивших с лошадей.

Фумио принял решение. Чикара будет принят как почетный гость. Что сделано, то сделано. Он проехал вперед к гостям, стараясь подавить дурное предчувствие.

Чикара был великолепен в праздничной синей с золотом одежде. Его высокую стройную фигуру и ястребиное лицо хорошо дополняли густые черные волосы, туго зачесанные назад под черным эбоши – высоким шелковым убором. Темно-синяя мантия была у пояса заправлена в подобные юбке хакама, свободная куртка не скрывала мощного телосложения. Его брат Кагасуке, немногим старше Йоши, был мускулист, с толстой талией, у него было угрюмое лицо и мешки под глазами. Он всегда сопровождал Чикару. Чикара небрежно махнул рукой:

– Князь Фумио, надеюсь, мы не слишком рано. Мне хотелось поскорее увидеть вас и вашу племянницу.

Фумио сошел с лошади и отдал поводья слуге.

– Князь Чикара, – сказал он с поклоном, – прошу вас войти. – Необходимость играть роль любезного хозяина вызывала у Фумио такое чувство, будто он трактирщик, и это было ему неприятно. Он еще раз поклонился и спросил: – Не желаете ли вы умыться после поездки?

– Да, пожалуй, горячие полотенца и чарку сакэ, прежде чем обсуждать предполагаемые церемонии.

Он знаком велел Кагасуке присмотреть за тем, чтобы о лошадях позаботились, и надменно прошествовал в замок перед хозяином.

Входя в дом, Фумио и Чикара не заметили Йоши, Айтаку и Генкая, сидевших на боковом крыльце под карнизом. Йоши спросил Айтаку:

– Почему они сегодня здесь?

– Они обсуждают свадебный договор. Когда новобрачные из двух шоен, всегда надо решать хозяйственные вопросы.

– А я надеялся, что он собирается извиниться за поведение своих самураев в храме, – сказал Генкай жестко.

– Я моложе тебя, брат, но у меня есть опыт в этих делах благодаря жизни при дворе, и я могу дать тебе совет, – напыщенно сказал Йоши. – Совершенно забудь этот случай! Если ты думаешь о возмездии, у тебя ничего не выйдет. Чикара слишком могуществен. – Он щелкнул веером, чтобы подчеркнуть свои слова. Генкай внимательно посмотрел на Йоши.

– Забыть этот случай? Ни за что! Чикара был неправ. Он должен извиниться передо мной и поклясться вечному Будде, что это не повторится. Я понимаю, что семья крестьянина не может вернуться в этот жизненный цикл. – Он поднял лицо к небу, как бы обращаясь к высшим силам. – Они в лучшем, более счастливом месте, вдали от трудностей этой жизни. Я думаю о будущем… – Он опустил голову и нагнулся к братьям: – Я думаю о других крестьянах, которые могут совершить одну незначительную ошибку… и я думаю о Чикаре и его надежде на спасение и вечной жизни.

Айтака даже отшатнулся при словах Генкая.

– Спасение! – выкрикнул он. – Даже если бы он уже был моим шурином, я бы проклял его, чтобы отправить в преисподнюю Йоми. Он не заслуживает спасения. Хотя я предупреждал тебя, чтобы ты действовал осторожно, я не имел в виду, что Чикара отделается извинением и обещанием на будущее. Он заслуживает наказания. Он – такой же деспот, как все Тайра, которые управляют нами.

– Шш, – Йоши возмущенно ощетинился. – Ты проповедуешь измену. Для Генкая опасно требовать даже извинения, и незачем рисковать большим.

Айтака потерял самообладание. Он стоял над Йоши и рычал:

– Ты легкомысленное, пустое ничтожество! Ты не стоишь эсемоно, которых презираешь. Когда-нибудь ты поймешь, какой ты дурак!

– Дурак? – Йоши повысил голос, и Генкаю пришлось вмешаться, чтобы родственники не подрались. Но тут боковая стена раздвинулась, и это мгновенно прекратило разговор. Князь Чикара и князь Фумио вышли на крыльцо, за ними шел Кагасуке.

Как он ни был зол, Йоши должен был мысленно признать, что Чикара выглядел внушительно. Чикара был такого же роста, как Йоши, и похожего сложения, но в его внешности были сила, уверенность, спокойствие и заметное высокомерие. Йоши вдруг почувствовал себя слабым и смешным в одежде светлых расцветок и с набеленным лицом. У него на затылке напряглась кожа – примитивная реакция, легкий приступ страха.

Чикара вежливо поклонился группе молодых людей.

– Мы уходим. Я надеюсь увидеть вас всех на церемонии рисового печенья на следующей неделе.

Йоши и Айтака ответили на поклон. Генкай стоял прямо, его решительный подбородок был приподнят.

– Можно мне поговорить с вами наедине? – Спокойно спросил он.

– Скоро я стану членом вашей семьи. Наверное, нет ничего такого, что мы не могли бы открыто сказать друг другу. – Чикара поджал губы, от его хищной улыбки у всех присутствующих, кроме Генкая, пробежал мороз по спине.

– Я не хочу ставить дядю в неудобное положение, – сказал Генкай.

Чикара взглянул на Фумио, вопросительно приподняв бровь.

– Здесь нам говорить или наедине? – спросил он.

У Фумио на верхней губе блестели капельки пота; он кивнул в знак того, что разговор следует продолжить там, где они находились. «Осторожно, племянник, осторожно», – умоляли его глаза.

Несмотря на угрожающее выражение лица, Чикара не хотел рисковать своими отношениями с Нами. Брак должен быть завершен! Потерять ее было бы немыслимо. Ее образ преследовал его с тех пор, как он увидел ее, четырнадцатилетнюю девочку, резвившуюся в имении Тадамори. В этом отношении он не отличался от Йоши, но, в противоположность Йоши, он был зрелым человеком, привыкшим принимать решения, беспрекословно выполняемые окружающими. В том, что пожилой человек ухаживал за молоденькой девушкой, не было ничего необычного. Разницу в возрасте Чикара не считал препятствием, но, как ни привлекательна была Нами, он был не из тех, кто принимает скороспелые решения, когда речь идет о его будущем. Его внимание к Нами не было поверхностным, и он два года наблюдал за ней и обдумывал все возможности, прежде чем заговорил с Фумио о браке, в результате которого произойдет объединение их имений. Сначала он думал только о политической выгоде от этого объединения. По мере того, как Нами взрослела, он постепенно открывал в ней качества даже более ценные для него, чем увеличение земель. Она была умна, у нее была дипломатическая тонкость, – как она умело вела себя с Фумио! Это – бесценный талант. В своих мечтах он представлял себе, что она поможет ему достичь высокого положения. Именно такая женщина будет ему нужна, когда он вернется в столицу. А с течением времени у нее появилось еще новое качество: она стала необыкновенно красивой женщиной. Его страсть коллекционировать предметы искусства теперь сосредоточилась на Нами: она будет его лучшим приобретением. Мысль об этой женщине – еще почти ребенке – совершенно завладела им, и никакой другой он не желал.

Чикара надеялся, что Генкай, если он будет говорить в присутствии Фумио и других, должен будет проявить некоторую сдержанность.

– То, что ты собираешься сказать, может поставить в неловкое положение твоего дядю, но не меня. Я готов выслушать тебя, – сказал Чикара.

Генкай помедлил, собираясь с мыслями.

– Как мне объяснить вам последствия ваших действий? – спросил он серьезно. – Действовавшие по вашему приказу люди совершили преступление против Будды: они ворвались в наш храм и зверски убили крестьянина и его семью. И, хотя это совершили они, ответственность в конечном счете ложится на вас. Я прошу вас молиться о прощении, извиниться передо мной, обещать, что эти преступления больше никогда не повторятся и, в доказательство искренности ваших намерений, возместить убытки храму, оскверненному вашими подчиненными. Такое отношение к человеческим существам не имеет оправдания перед Буддой.

Если у Чикары и было хоть немного сочувствия к бонзе, оно растаяло, подобно пене на воде, пока он слушал Генкая. Этот человек был просто опасным фанатиком! Говорить о крестьянах как о человеческих существах значило колебать основы общества, а утверждать, что князь Чикара несет ответственность за какие-то свои преступления, – это уж просто означало проповедовать революцию. Как бы ни был тяжел разрыв с семьей Тадамори, ни один достойный человек не мог игнорировать эту дерзкую тираду.

Чикара свирепо посмотрел на Генкая – улыбка религиозного экстаза на лице бонзы показалась ему насмешкой.

– Достаточно, – сказал он мрачно. – Ты требуешь, чтобы я заплатил, – это вымогательство, и это сердит меня. Никаких извинений я не собираюсь приносить. И никаких обещаний на будущее не дам. И возмещения платить не буду. Мои подчиненные действовали по моему приказу, они действовали законно. Что же, мне надо было спросить твоего дядю, а в это время они бы скрылись? Нет! Независимо от Фумио, мои права распространяются всюду, где бы ни спрятались мои крестьяне. Крестьянин и его семья, принимая мою защиту, знали условия. Они пострадали из-за своих собственных проступков.

Йоши был неприятно поражен как неуважительным отношением Чикары к правам его дяди, так и высокомерным отказом Генкаю. Генкай был неправ. Но такого презрительного обращения – в манере взрослого, читающего наставление мальчишке, – он не заслуживал. Неужели так будет после объединения двух имений? У Йоши напряглись плечи. В Киото грубое поведение Чикары подверглось бы осуждению, но Йоши сдержал себя. Ему не следовало вмешиваться.

– Бонза, – надменно продолжал Чикара, – ты оскорбил меня. И ты и твой храм для меня ничего не значат, но ради твоего дяди я приму твое извинение, если ты извинишься сразу.

Чикара был рассержен. Проклятый бонза и его поза праведника вызывали бешенство! Чикара чувствовал, что Генкай – безумец, не понимающий возможных последствий своих убеждений, – представляет опасность. А его, Чикару, вынуждают к поступку, о котором он после наверняка пожалеет. Как избежать этого, не теряя достоинства?

Напряженность нарастала. Было такое ощущение, как будто между тучей и горой должна сверкнуть молния. В воздухе потрескивали грозовые разряды, вызванные, с одной стороны, напряжением Чикары, прикованного к земле, и, с другой – Генкаем, парившим в небесах. Внезапно Йоши почувствовал, что он не может больше молча смотреть, как его любимого брата оскорбляют, а дядя вынужден молчать, бессильный что-либо предпринять. И прежде, чем Генкай мог ответить на высокомерное требование Чикары, Йоши порывисто заговорил:

– Одну минуту, Чикара-сан. – Веер нервно дрогнул. – Вы еще не член семьи. Раз вы находитесь в замке Тадамори, мы вправе ожидать от вас уважения к нашим правам хозяев. Ваше поведение обидно моей семье. Мы не привыкли к тому, чтобы нас так грубо оскорбляли. Я должен предупредить вас…

Чикара прервал его, зарычав. Йоши дал ему именно ту возможность сохранить достоинство, которая была ему необходима.

– Предупредить меня? Ты смеешь меня предупреждать? – Он посмотрел презрительно на Йоши. – Генкай – бонза, его монашеское платье в известной мере защищает его. А ты! Жалкий щеголишка! Незаконный сын неизвестного отца! Ты просто ничтожество! Молчи, пока жив!

Эти слова как будто хлыстом ударили. Кровь отлила от лица Йоши под его гримом, лицо его еще больше побелело. Никто так никогда с ним не говорил. Он почувствовал прилив неукротимой ярости. Недавно, действуя против себя, он поддерживал этого ненавистного человека, и вот его награда! Он не только терял Нами, его еще и очернили в присутствии его семьи! Жалкий щеголишка! Незаконный сын! Он должен ответить на эти оскорбления. Он шагнул вперед и ударил Чикару по лицу своим веером. Удар звонко прозвучал в тишине, которая охватила комнату. Йоши внезапно ясно услышал щебетание птиц, резкий стрекот цикад и далекий звук океанского прибоя.

Половина лица Чикары побагровела, исчезла кроткая улыбка Генкая, Фумио выпрямился в полный рост, у Айтаки рот раскрылся от ужаса. Кагасуке наполовину вытащил меч из ножен, но Чикара остановил его, подняв руку. Руки Чикары сжались в кулаки с побелевшими суставами, глаза стали матово-черными, губы напоминали тонкий бескровный разрез. Багровое пятно на щеке медленно исчезало. Когда он заговорил, его тихий голос звучал более устрашающе, чем громкий гневный крик.

– Ты – совершенное ничтожество, но ты – племянник соседа, друга, почти свойственник, благодаря моему будущему браку. Учитывая это, я бы мог простить тебе все, что бы ты мне ни сказал. Когда ты вмешался, это была большая дерзость, но я воздержался от каких-либо действий. Даже когда бонза обвинил меня в гадких преступлениях, я склонил голову и старался не отвечать на его оскорбления. – Он повернулся к Йоши. – Когда воину наносят оскорбление пощечиной, прощения этому нет. Я имел право сразу заколоть тебя.

Генкай, Айтака и Фумио стояли в оцепенении. Чикара продолжал:

– Я всегда жил согласно принципам долга, верности, порядочности и чести. Я не могу это оскорбление оставить безнаказанным.

К Йоши вернулось самообладание. Он попытался смягчить самурая.

– Чикара-сан, – сказал он, – прежде чем действовать, подумайте о последствиях. У нас нет настоящей причины для ссоры…

– Молчи, глупец, – прошипел Чикара. – Ты уже достаточно сказал.

Йоши сделал шаг вперед. Генкай ухватил его за рукав:

– Не ухудшай положение, – сказал он. – Он не посмеет нанести тебе серьезный вред; он уже наделал много такого, что требует искупления. – Он повернулся к Чикаре: – Если вы причините вред моему брату, вы не получите Нирваны. Тогда вас ждет проклятие в течение десяти тысяч лет.

Чикара не обратил ни малейшего внимания на предостережение Генкая. Когда он вновь заговорил с Йоши, в его голосе звучала решимость:

– Прежде чем проучить тебя, я хочу напомнить, что ты живешь благодаря существованию даймио и их солдат, – сказал он. – Если бы мы действовали иначе, в стране произошло бы восстание. На севере беспорядки, потому что даймио не действовали решительно. Мои действия являются примером для всех. Моя семья будет могущественной, мое имение в безопасности, потому что я никогда не позволяю себе отказаться от выполнения долга из-за ненужной жалости. – Он вздохнул и расправил плечи. – Хватит, – сказал он. – Если у тебя нет меча, Кагасуке даст тебе свой.

Йоши безмолвно протянул руку. Кагасуке отстегнул пояс и меч и протянул их Йоши. Йоши вынул клинок из ножен. Он несколько раз махнул им, проверяя его вес и точность направления. Он учился владению мечом у дяди и в Киото, и, хотя настоящим фехтовальщиком не был, он подумал в легкомысленном азарте молодости, что судьба предоставляет ему возможность достойным образом избавиться от Чикары и объясниться с Нами.

Айтака и Фумио не произносили ни слова. Айтака не мог понять, как мог Йоши оставаться таким спокойным. Единственным проявлением волнения были капельки пота, усеивавшие белый грим на лбу Йоши, да и это могло быть вызвано жаркой погодой. Айтака наблюдал за Чикарой, шагавшим к выходу. Чикара не обнажил свой меч, но его походка, напоминавшая манеру хищного зверя, тревожила Айтаку. Будет ли Чикара помнить предупреждение Генкая? Захочет ли он быть милосердным?

Чикара сошел с крыльца, Йоши следовал за ним. Айтака, Фумио, Генкай и Кагасуке шли сзади. Они остановились в пятидесяти ярдах от замка в ровном поле, окруженном густыми рядами вишневых деревьев.

На лице Фумио была написана глубокая тревога. Йоши не сможет справиться с опытным Чикарой. Фумио сдерживал себя: он прожил много лет согласно кодексу чести самураев и не имел права вмешиваться. Его мысли судорожно сменяли одна другую. Неужели нет выхода? Что произойдет с предполагаемым объединением двух родов? Будет ли закончена свадебная церемоний? Как спасти Йоши от последствий его безумного поступка? Нервно обдумывая все возможности, вытекающие из этой дуэли, он пришел к неизбежному выводу: нет никакого выхода, самурай получил пощечину, и Йоши придется понести наказание.

Генкай печально стоял рядом с Йоши. Он был причиной гибели, ожидающей Йоши. Впервые с тех пор, как он принял монашество, его вера поколебалась. Будда не спас крестьянина, а теперь Генкай не мог быть уверен, что Будда спасет Йоши. Зачем было ему настаивать на разговоре с Чикарой? Он поступил глупо. Его братья были правы. Никакого удовлетворения он не получил, а теперь, возможно, он погубил Йоши своими действиями. Он смотрел на Йоши, казавшегося таким спокойным, и его глаза затуманились от слез. Наверняка все это закончится трагедией! Чикара будет сражаться без всякой жалости, и Йоши погибнет из-за его, Генкая, неуступчивости.

В это время Айтака пересматривал свою оценку Йоши. Он обвинил Йоши в том, что он – ничтожная пустышка, а между тем Йоши смело отвлек внимание Чикары от Генкая, в то время как он, Айтака, беспомощно стоял молча. Как теперь помочь Йоши? Единственным его преимуществом была молодость, но этого было недостаточно для сопротивления силе Чикары.

Чикара повернулся к Йоши. «Ты готов?» – спросил он. Его голос звучал ледяным холодом; солнце отражалось от его лба и бросало на лицо тени, превращавшие это лицо в дьявольскую маску.

Йоши, держа меч в обеих руках, повернулся к нему и кивнул.

С быстротой нападающей змеи Чикара выхватил меч из ножен и направил удар на середину туловища Йоши.

Молодого человека спас быстрый рефлекс; его меч едва отклонил удар, и он отступил. По выражению лица Чикары и свирепости нападения Йоши понял, что Чикара не собирался ограничиться тем, чтобы преподать ему урок хороших манер, – он намеревался убить.

Оба сражающихся осторожно кружили; Чикара опять атаковал, и его удар снова был отпарирован с трудом. Еще два удара, третий, и ткань на плече Йоши была рассечена, показалась кровь. Йоши закусил губы, его лоб покрылся потом; совершенно явно, Чикара лучше владел мечом, чем он. Айтаке хотелось вмешаться. Может быть, он сможет остановить дуэль раньше, чем Йоши получит смертельную рану. Он сделал движение, но Фумио, разгадав его намерение, схватил его за рукав. Каков бы ни был исход, этот бой вел Йоши.

Йоши ни разу не атаковал, он отступал, и меч Чикары грозил вот-вот нанести ему тяжелый удар. Он понял, что это – смертельная схватка и он не сможет ее выиграть, если будет все время отступать. Он начинал терять уверенность из-за того, что Чикара сражался более умело. Надо было перехватить инициативу, пока не поздно.

Он перешел к нападению. Когда меч Чикары мелькнул мимо него, Йоши отскочил назад и с торжествующим криком бросился в контратаку.

Поздно! Его перехитрили. Первый удар Чикары был маневром, и, когда Йоши переменил положение, меч изменил направление и скользнул по его груди, разрезав платье и снова запятнав его капельками крови. Йоши отскочил, держа левую руку на ране. Теперь он двигался медленнее, раны начинали сказываться. Чикара атаковал. Йоши тяжело отпрыгнул. Теперь он был не далее чем в трех футах от Фумио и Айтаки. Они ощущали запах пота, от которого платье Йоши потемнело на спине, с лица тоже капал пот. Чикара нацелился ударить его по голове. Йоши удалось отбить его, но лезвие ударило его по руке и присутствующих обрызгало кровью и потом. Тяжело дыша, Йоши собрал все свои силы. Он напрягся и бросился вперед, его меч мелькал беспрерывно, создавая сверкающий стальной круг, и Чикара был вынужден отступить. Казалось, такой силе нападения невозможно было противостоять. С покрасневшим от усилия лицом Йоши заставлял своего противника отступать. Теперь у Чикары лоб вспотел и он дышал тяжело. Он с трудом отбивал удары. Но энергия, наполнявшая Йоши, иссякла; он замедлил движения и остановился, оказавшись перед Генкаем. Он отступил назад и опустил меч. «Чикара, – прохрипел он, – довольно…»

Па мгновение возникла путаница. Чикара, все еще готовый парировать и нападать, не слышал. Он замахнулся для удара. Генкай, видя, что Чикара не понял Йоши, шагнул вперед и крикнул: «Остановись!» Йоши инстинктивно отшатнулся при виде меча Чикары, нацеленного на середину его туловища. В этот момент Генкай находился между Йоши и лезвием. Остановить удар было уже невозможно. Лезвие резануло Генкая по брюшной полости под ребрами. Желтую ткань окрасила кровь. Генкай, открыв рот, смотрел, как на платье вываливаются его внутренности. Он упал на колени, силы его угасали, он произнес предсмертную молитву: «О Амида Ниорай, ты, который проливаешь свет своего присутствия в десяти частях мира, прими в свое светлое небо всех, называющих имя твое».

Йоши кинулся на Чикару с нечленораздельным криком. Айтака, наконец участвуя в происходящем, обхватил руками плечи Йоши и крепко сжал его. По румянам и пудре Йоши текли слезы. Его длинные волосы некрасиво обрамляли искаженное лицо. Впервые в свои двадцать два года Йоши встретил зло, отвратить которое было невозможно, Он гордился своим рациональным мышлением, но в этот момент необратимого ужаса он потерял самообладание под тяжестью незнакомых ранее чувств. Он дрожал от ярости, проклиная Чикару. Он бешено неистовствовал, последствия для него ничего не значили.

Фумио встал на колени у тела Генкая, помочь было уже невозможно, его племянник был мертв. Он с трудом сдерживал свое горе.

– Пожалуйста, уйдите сейчас же, Чикара-сан, – сказал он ровным тоном.

Хотя Чикара лучше владел своими переживаниями, он был почти так же расстроен, как Фумио. В один страшный миг он превратился из самурая, защищающего свою честь, в убийцу бонзы.

– Это был несчастный случай. Я не имел намерения причинить вред бонзе, – произнес он. Его голос стал резче. – Сейчас не время продолжать, но с этим я еще не кончил. – Он мотнул головой в сторону Йоши, который бессвязно кричал и пытался освободиться из рук крепко державшего его Айтаки. Фумио не обращал внимания на эту борьбу. Он хладнокровно кивнул Чикаре и Кагасуке.

– Понимаю. Мне нужно время, чтобы обдумать возможные последствия того, что произошло сегодня, – сказал он.

Когда Чикара с братом ушли, Фумио повернулся к Йоши.

– Прекрати сейчас же, – резко сказал он. – Ты достаточно вреда уже причинил. Если бы не твое безрассудство, твой брат был бы жив.

Йоши опустился на землю. Его плечи вздрагивали, по лицу текли слезы. Айтака продолжал обнимать его одной рукой, их прежняя вражда была забыта, Йоши жалобно посмотрел на него и, всхлипывая, пробормотал:

– Чикара за это расплатится, еще как расплатится. Айтака не обращал внимания на слезы Йоши.

– Возьми себя в руки, – сказал он. – Слезами не поможешь. Идем с нами в замок, там мы сможем промыть и перевязать твои раны.

Йоши оттолкнул его.

– Оставь меня, – сказал он. – Мои раны – пустяк… Я хочу еще побыть здесь немного, ..

Айтака пожал плечами. Он отпустил Йоши и взглядом спросил распоряжения Фумио. Фумио знаком велел ему помочь с телом Генкая, Вдвоем они снесли окровавленное тело в замок.

Когда они ушли, Йоши остался один в середине поля. Цикада все еще звала своего друга, птицы пели, и вдали по-прежнему шумел океан.

Солнце садилось и стало холодно, когда он наконец встал и погрозил кулаком небу. «Вы его бросили, – крикнул он невидимым богам. – Он свою жизнь посвятил служению вам, а вы его оставили. Я никогда не забуду. Клянусь всеми богами неба, я отомщу за смерть Генкая».

Он опустил кулак, голова его угнетенно поникла. Солнце исчезло за горизонтом, и он вздрогнул от холода. Чувство утраты было похожим на холодную руку, сжавшую его сердце.

 

Глава 9

Лягушки стали издавать любовные квакающие призывы, и вечерние тени удлинились. Йоши не ел с утра: червь ненависти не позволял ему подумать о еде. Он прошел пятьдесят ярдов до замка, ноги его были как будто налиты свинцом. Это был не тот Йоши, которого за несколько часов до этого обозвали жалким щеголишкой и который обиделся на эти справедливые, но оскорбительные слова. Смерть его двоюродного брата опрокинула упорядоченный мир, в котором он жил. Он понял, что Айтака был прав: добро и власть не одно и то же. Наоборот! Никогда больше Йоши не будет наивным придворным, живущим беззаботной жизнью мотылька, слепым, не видящим зло, творящееся вокруг него. Теперь он знал, что такое зло, и имя ему было – Чикара. Наслоения изнеженности, искусственности были сняты обжегшими его событиями. Его волосы были в беспорядке, платье в красных пятнах, от него пахло потом и кровью. Но, ковыляя к замку, преисполненный ненависти, он был совершенно равнодушен к своему внешнему виду. Ему надо было поговорить с родными, объяснить им, какие чувства возникли у него вследствие трагедии, происшедшей в поле. Его сильное внутреннее расстройство могло либо погубить его, либо помочь разобраться в самом себе. Неужели он был причиной смерти Генкая? От этой мысли он весь сжался внутри. Или ревность, вызванная браком Нами, подтолкнула его на такой ненужный вызов? Нет! Нет!

Он не должен возлагать вину на Нами. Она не виновата. Это касается только его и Чикары. И больше никого.

Фумио, Айтака и Нами были в переднем зале. Нами рыдала:

– Бедный Генкай! Поверить не могу, что он умер, такой добрый! – Она подняла заплаканное лицо в сторону Йоши. – Зачем тебе надо было ударить моего супруга?

Йоши не мог ответить. Он был подавлен и тем, что его поступок привел к смерти Генкая, и дополнительным бременем – горем Нами. Нами повернулась к Фумио и жалобно спросила:

– Как же я могу выйти за Чикару после того, что произошло сегодня?

Йоши глубоко вздохнул. Как он смел еще надеяться, что свадьба будет отменена? Что Нами еще может принадлежать ему? Сердце его забилось сильней. Жажда счастья, свойственная молодости, на один момент воскресила надежду, и сразу же усугубила чувство вины. Как бессердечно с его стороны в это время общего горя думать о личной выгоде! Да кроме того, это было безнадежно.

– Нами, свадебная церемония будет завершена, как предполагалось, – твердо сказал Фумио. – Я любил Генкая больше, чем вы все; он был моим приемным сыном. Однако то, что он сделал, было безумством. Чикара не мог остановить удар. Это была случайность, ужасная, но не более того, – злая судьба.

У Йоши задрожали губы.

– В смерти Генкая виноват я, – сказал он. – Вина лежит на мне. Но Чикаре нет оправдания. Он поставил нас в безвыходное положение. Нет никакого извинения тому, что он сделал. Это было сознательное убийство.

Фумио оставил Нами и нацелил палец на Йоши.

– Чикара – даймио. Ты сам говорил, что в деле крестьянина он действовал правильно. Он не совершил никакой несправедливости. Наказать неплательщиков налога – это была его обязанность, А с другой стороны, ты не имел права ударить его. Да простит мне Будда мои слова: ты виноват, ты стал причиной смерти Генкая.

Фумио считал, что, согласно кодексу чести воина, согласно законам, существующим в стране, согласно любому критерию, Чикара не совершил ничего плохого. А Йоши и Генкай перешли границы дозволенного.

Слушая Фумио, Айтака постепенно приходил в ярость. Внезапно он взорвался.

– Чикара ниже самого презренного существа, – прорычал он и повернулся к Нами. – У меня были сомнения насчет твоей предполагаемой свадьбы. Я молчал, потому что ты казалась довольной. Теперь я не могу больше молчать. – Он гневно уставился на Фумио: – Мы оба там присутствовали. Мы знаем, что это он довел Йоши до дуэли. Если бы Йоши не вмешался, Чикара схватился бы с Генкаем. Результат был бы тот же самый. Ему не жаль Генкая. Это был поступок отчаявшегося честолюбца. Власть клана Тайра близка к концу, а он ведет безнадежную войну против наступающих Минамото. Он знал, что подвергает опасности свой брак, и все же хладнокровно решился на убийство противника, который был ему политически опасен.

– Чепуха, – возбужденно возразил Фумио. – Ты любое дело истолковываешь в политическом плане, но в этом случае ты неправ. Это не имеет никакого отношения к политике. Йоши ударил его! Другой причины для дуэли не было, но и иная реакция была бы невозможна.

– Дядя, но Йоши был явно совершенно неравным соперником.

– Тогда не надо было давать пощечину Чикаре. Только представить себе! Мальчишка позволил себе ударить воинственного князя! Меня восхищает смелость Йоши, но приходится пожалеть, что он так глуп.

– Он думал спасти Генкая, – сказал Айтака. – Если бы он не вмешался сразу, Генкай был бы втянут в дуэль. Чикара убил Генкая уже после того, как Йоши сдался.

– А ты все видел и пальцем его не тронул, – с горечью сказал Йоши. – Чикара ловко нас обвел. Я не отрицаю своей вины, но не забудьте, что Генкая убил Чикара, Разве я смогу простить себе, что не отомстил за него?

«Да, – подумал Йоши, – я был слаб. Когда Генкай был убит, я, правда, кричал и протестовал, но все-таки позволил Айтаке удержать себя. Я ничего не сделал. Если бы я по-настоящему любил Генкая, я бы вырвался от Айтаки и напал бы на Чикару. Кто же я? Что же я такое? Или я действительно ничтожество, как сказал Чикара?» – он впервые задавал себе подобные вопросы. Стена самодовольного благодушия, возникшая за время пребывания при дворе, давала все больше трещин под напором сомнений в себе.

– Мне следовало умереть вместе с ним, – печально заключил Йоши.

– Тело Генкая едва успело остыть, а ты болтаешь о том, что тебе следовало сделать, – сказала Нами, и голос ее задрожал. – Это уже не имеет значения. Если Чикара прав, он защитил свою честь и мы поженимся. Если он неправ, он сегодня совершит сеппуку.

Нами высказала предположение, что Чикара может покончить с собой, потому что сеппуку, в просторечии называемое «харакири» – вспарывание живота, – считалось предпочтительнее жизни с позором.

Этот обычай укоренился с 1156 года, со времени событий при Хеген. Минамото-но-Таметомо, побежденный в этой короткой, но жестокой войне, разрезал себе живот, чтобы избежать позора плена. Он проделал это самым мучительным способом, прорезав брюшную полость до нервных центров позвоночника. Смерть Таметомо принесла почет клану Минамото. Его смерть стала считаться высшим героизмом. К началу следующего десятилетия самоубийство путем разрезания живота стало единственным достойным концом для самурая, совершившего преступления, и для воина, которому грозил плен.

Нами продолжала:

– Только Чикара сам знает, что он должен сделать. – Она замолчала и смахнула слезу, – Наши разговоры не повлияют на его решения. – Она печально покачала головой. – Извините, я больше не могу. Простите меня. – Она прихватила рукой свое платье и выбежала из комнаты.

Когда Нами ушла, Фумио повернулся к Йоши, уже жалея, что в гневе наговорил ему жестоких слов. Лицо Йоши выражало глубокое страдание. А ведь он еще молод, и ему предстоит жить с чувством вины за гибель Генкая.

– Вели слугам сделать тебе горячую ванну и принести чистую одежду, – сказал он. – Когда ты перевяжешь раны и переоденешься, ты сможешь рассуждать более трезво. Мы еще поговорим за обедом.

Йоши взглянул на свою грязную одежду.

– Да, дядя, – сказал он. – Я никогда не забуду того, что произошло. Я буду помнить и без этого платья. – Его взгляд обратился к Айтаке. – Мне надо многое обдумать. Нельзя мне прожить зря жизнь, которую я получил от Генкая. Мне надо предпринять кое-какие действия, – сказал он многозначительно. Потом он опять повернулся к дяде. – Да, нам надо поговорить, – добавил он уныло.

Айтака взял Йоши под руку и увел его. Когда Фумио остался один, голова его склонилась и горячие слезы потекли по щекам – слезы о Генкае и о предстоящих годах, когда он будет лишен тепла и ласки его приемного сына.

Слезы вызвали целый поток нахлынувших воспоминаний, которые еще усиливали его тоску. Генкай – юноша, высокий, прямой, ловкий… Все эти качества вызывали восхищение Фумио. А потом, когда Генкай стал бонзой… спокойствие, внутренняя ясность заполнили его душу. Плечи Фумио содрогались. Глубокая преданность его племянника Будде вызывала у него ревность. Вместо того чтобы радоваться счастью Генкая, он старался отклонить выбранного им от его пути. Теперь было поздно исправить что-либо.

Он сдержал свои слезы: даймио не мог допустить, чтобы люди видели его слабость. Он должен казаться сильным. Фумио вытер глаза и поправил платье. Надо было заняться практическими вопросами. Он должен защищать интересы живых. Имение и семья должны жить. Он заставил свое лицо принять обычное выражение так же, как привел в обычный порядок платье. Никто не должен догадываться об истинной глубине его переживаний.

Когда семья заканчивала обед, Йоши спросил, почему за столом не было его матери.

– Госпожа Масака отправилась в паломничество в Исе незадолго до приезда Чикары. Она вернется через неделю, – сказал Фумио, отодвигая пустую чашку для риса.

– Нами, разве не странно, что она не будет присутствовать на твоей свадьбе? – спросил Йоши.

– Нисколько, – ответила Нами. – Твоя мать регулярно ездит в Исе. Это единственная причина, по которой она покидает Северный флигель.

– Все-таки удивительно, что она не настояла на том, чтобы присутствовать на завершающей церемонии, – сказал Йоши.

– Твоя мать не из тех, кто благоволит князю Чикаре, – сказал Фумио. – Она избегает его, используя любую возможность. Я думаю, что ее паломничество – просто предлог, чтобы избавиться от неприятной для нее встречи с ним на церемонии рисового печенья.

Мысли, связанные с Чикарой, не давали покоя Йоши в течение всего обеда. Теперь, когда его имя прозвучало в разговоре, Йоши счел возможным обойтись без традиционных правил вежливости.

– Мнение моей матери совершенно правильно. Чикаре следует отказать и в посещении замка, и в браке с Нами, – резко сказал он.

Фумио был так же откровенен. Он считал, что Йоши виноват в трагических событиях этого дня, и был рассержен его тоном. Как бы ни тяжелы были его переживания, он не имел права так дерзко говорить с дядей.

– Йоши, попридержи свой язык. Ты не смеешь указывать мне, кого мне принимать и что мои гости будут делать. Враждовать с Чикарой бессмысленно. Генкай погиб, его не вернешь необдуманными выходками. Надо думать о практической стороне дела. Объединение моего дома с домом Чикары обеспечит нам власть и безопасность, которых мы не имеем поодиночке. И в не собираюсь рисковать этой возможностью только из-за того, что ты не умеешь владеть собой. Прояви уважение к другим, докажи этим, что ты – мужчина.

Йоши ответил страстным перечислением преступлений Чикары, тогда как его дядя снова оправдывал действия Чикары, как единственно возможные при данных обстоятельствах, Айтака, все время молчавший, вмешался.

– Я согласен с Йоши, – сказал он. – Чикара – один из самых своевластных Тайра.

Фумио надменно посмотрел на него.

– Я должен тебе напомнить, – сказал он, что наши жизни и имущество зависят от клана Тайра. Что там они делают у себя при дворе, это их дело. А здесь они дают нам возможность мирно управлять нашими имениями. Когда ты осуждаешь Тайра, ты осуждаешь свой собственный род.

– Мы не опустились до их низкого уровня, – сказал Айтака. – Ты – справедливый и честный хозяин, ты управляешь согласно данному тебе праву, и ты заслужил доверие и верность народа. А Тайра сидят в своем придворном кругу и занимаются пустыми играми, в то время как жизнь Великого Сокровища – японского народа – становится тяжелее с каждым годом, – Айтака повернулся к Нами: – Ты молчишь, сестра, сидишь с опущенными глазами. Почему же ты не защищаешь своего супруга? – Прежде чем она могла ответить, он торжествующе продолжал: – Это потому, что ты знаешь, что он недостоин твоей любви. Если бы были здесь наши родители, они бы настояли на отмене свадьбы.

Нами ничего не ответила. Лицо ее было печально; она не поднимала глаз.

– Оставь ее, – сказал Фумио. – Она единственная из вас сохранила разум. Она знает, что Чикара вернется. Он имеет право и возможность наказать Йоши. Если он его пощадит, это будет исключительно из уважения и любви к Нами. – Он дотронулся до рукава Йоши: – Она – твоя единственная надежда, – сказал он предупреждающим тоном. Йоши отодвинулся.

– Мне не нужна ее помощь, – сказал он. – Я уйду завтра утром. Я больше не буду навязывать вам мое неудобное присутствие. Если Нами завершит свою свадьбу с убийцей Генкая, то это будет уж никак не ради меня.

– Ты не можешь уйти, пока не зажили твои раны, – сказал Фумио.

– Я пойду с ним, – сказал Айтака. – Я владею умением выживать в чуждом мире, и Йоши моя помощь будет нужна. А раны его, кажется, не очень серьезны, я смогу позаботиться о них. Мы уйдем раньше, чем Чикара вернется, чтобы погубить еще одного члена нашей семьи.

 

Глава 10

В шесть часов утра Йоши и Айтака были разбужены колоколами Сейкен-джи. Йоши провел беспокойную ночь, засыпая и просыпаясь между перемежающимися приступами подавленности и самоосуждения. Как мог он так быстро забыть наставления Фумио? Фумио не только приучил его уважать императора и имперские учреждения – он также обучил его качествам, обязательным для самурая: поступать благородно, храбро вести себя в беде, быть мужчиной среди мужчин. Лоск фальшивой утонченности отодвинул эти высокие качества на задний план; вчерашнее ужасное происшествие стерло этот лоск. Йоши понял, что между качествами, которые высоко ценил Фумио, и теми, которые считались ценными при дворе, всегда существовала пропасть; и он не мог простить себе, что так долго считал придворные оценки более важными.

Этим утром на лице Йоши не было никакого признака грима, одет он был в удобное коричневое платье поверх простой нижней одежды. Его обычный веер отсутствовал, и без веера, без грима и без одежды нежной расцветки он выглядел обыкновенным юношей своего времени. Напыщенный придворный павлин исчез, вместо него появился стройный путешественник неопределенного общественного положения. Его лицо, теперь не закрытое маской белой пудры, было мягким, нервным, в то же время умным и живым. Только глубоко скрытое в глазах страдальческое выражение говорило о недавно пережитом потрясении.

Двоюродные братья быстро поели и уложили смену одежды. Йоши запрятал в своем поясе оби, обернутом вокруг талии, достаточно золота, чтобы его хватило на дорогу.

Залив Суруга был еще в тумане, когда они отправились вдоль горы, погруженные каждый в свои размышления. Йоши был поглощен мыслями о смерти Генкая с самого момента пробуждения. Он без конца вспоминал страшный момент, и эти мысли угнетали его. Он попытался их рассеять, думая о своих отношениях с Нами и Чикарой. С общепринятой точки зрения, их брак идеален. Два соседних имения будут объединены в одно семейное владение; удвоена будет территория, удвоен корпус самураев, удвоено влияние при дворе. И разве эгоистические соображения Йоши были так важны, чтобы из-за них дядя Фумио отказался от возможности укрепить свое положение, – возможности, которую обеспечит объединение с домом Чикары? И Нами – у него больно защемило сердце – сказала, что любит его старшего соперника. Если бы Йоши удалось настоять на своем и свадебный обряд не завершили, это причинило бы ей горе? Да, он понимал, почему с ее точки зрения этот брак был желателен. Ему Чикара казался отвратительным, но он был мужественным человеком, он жил достойно согласно своим убеждениям; это был князь, заслуживающий уважения за силу характера и твердый в поддержке законности, как он ее понимал. С другой стороны, из-за Чикары Йоши потерял двух самых любимых людей, и он никогда не примет Чикару как члена семьи. Йоши поклялся отомстить, и пути назад не было. Время пройдет, Чикара, может быть, будет считать, что все забыто, но Йоши не забудет никогда.

Погруженный в раздумье, Йоши не замечал времени. Прошло уже полчаса, они были почти у подножия горы. Миновала: последний поворот дороги, за которым им открылся храм. Недалеко за храмом Йоши видел Окитсу и дорогу Токайдо, вьющуюся между горой и морем. Сквозь туман, скрывавший залив, неясно виднелся серповидный изгиб Михо с его черным песком и искривленными соснами.

Зрелище было поразительное.

Ниже города, у кромки воды, уже шла работа по добыванию соли. Группа женщин с тяжелыми ведрами на согнутых плечах двигалась от воды к песчаному берегу; другая группа граблями разрывала дно, чтобы соль вышла на поверхность. В огромных металлических котлах кипел концентрат, дым от них распространялся по берегу, смешиваясь с туманом. Йоши наклонил голову. От насыщенного солью воздуха лицо его покрывалось влагой, а слабый запах дыма вызвал в памяти детские годы, проведенные с Генкаем. От вновь обострившегося горя утраты комок подкатил у него к горлу. Очень трудно было осознать, что Генкая нет в живых.

На окраине города братья занялись поисками носильщиков, чтобы отправиться в Киото. Возчик с повозкой, запряженной волом, предложил им свои услуги совсем дешево, но они отказались. Перспектива обратного путешествия в Киото со скоростью двух миль в час не годилась, Путешествие в паланкине будет быстрее.

Им пришлось задержаться, из-за того что какой-то северный даймио возвращался домой со свитой. Толпа легко вооруженных самураев заняла всю дорогу. За ними развевались знамена, лошадиные копыта взрывали пыль, смешивавшуюся с утренним туманом. В центре колонны ехал даймио на огромном коне. Лошадь была покрыта кольчугой с серебристыми и голубыми украшениями, а наездник – в алых доспехах в золотом шлеме. Замыкавшие процессию самураи несли знамена, покрытые надписями, сообщавшими о победах в прошлом.

Двадцать минут, пока проходила процессия, казались бесконечными Айтаке и Йоши. Когда пыль улеглась, Йоши указал Айтаке на группу носильщиков, стоявших у дороги. Их было шестеро, совершенно на одно лицо. Огромного роста, с резко обозначенными мускулами и изуродованными плечами, одетые в набедренные повязки, даже не закрывавшие их детородных органов. Все они были татуированы: драконы, корабли, звери и птицы обильно покрывали спину и грудь. Они кричала и смеялись, открывая почти беззубые рты.

Айтака договорился со старшиной, и через несколько минут они тряслись по дороге: два носильщика бежали впереди, двое сзади и два запасных – рядом. Йоши пришлось держаться за ремень на потолке, чтобы не выпасть из носилок. Но теперь они были в пути.

Они направились на юго-восток по дороге Токайдо, Это была Великая Восточная дорога, центральная артерия для областей, расположенных на краю страны, – тонкая нить, Скреплявшая восточную часть империи. Начинаясь в западных равнинах, где в дальнейшем возникнет Токио, дорога тянулась до Киото на триста миль. Паланкину предстоял путь в двести миль от Окитсу до столицы.

Не считая коротких остановок для замены носильщиков на почтовых станциях через каждые пятьдесят миль, паланкин продвигался весь день с равномерной скоростью. Ночью они останавливались в придорожных гостиницах, и братья имели возможность проводить ночи в достаточно удобных условиях. В первый вечер они долго разговаривали, прежде чем лечь спать. Йоши никогда не слышал непосредственно от Айтаки историю его бегства с плантации Тайра; он с увлечением слушал рассказ об этом подвиге. Айтаке было всего одиннадцать лет, когда его похитили. Он был разлучен с родителями, его беспощадно избивали, держали на голодном пайке и заставляли работать сверх сил; в этих условиях у ребенка, ранее избалованного, было мало шансов прожить дольше, чем несколько недель. Но некоторые рабы стали заботиться о нем с риском для себя: они тайно делились с ним едой до тех пор, пока он не стал достаточно сильным, чтобы заботиться о себе самому. Он оказался в страшном, жестоком мире. Рабовладельческая плантация была окружена высоким забором и охранялась вооруженной стражей. Правда, время от времени отдельные рабы решались на попытку бегства. Немногие смогли миновать забор, а те, которым это удавалось, оказывались в западне, в густом лесу на маленьком островке, в шести милях от материка. Спастись не удалось никому.

Когда Айтака подрос, он стал помогать своим товарищам-рабам, заботиться о них, ухаживать за больными. Управляющий и стража были недовольны. Новые рабы обходились дешево, а на поддержание жизни старых рабов приходилось тратить больше.

В седьмой месяц 1164 года, вскоре после того, как Айтаке исполнилось семнадцать лет, умер Тезука, его друг. Это был добрый человек, он постоянно делился своим скудным пайком с больными и помогал тем, кто был уже не в состоянии о себе позаботиться. Что касается Айтаки, то он выжил в течение первого года плена именно благодаря помощи Тезуки. В наказание за какую-то мелкую провинность Айтаке было приказано снести тело на место захоронения. Для последователя синто – религии, обожествляющей природу, относящейся с ужасом и отвращением к смерти и разложению, – это была самая унизительная работа. Рабов не полагалось хоронить с религиозными обрядами. Тело Тезуки надо было без всяких затей швырнуть в овраг, который служил общей могилой. Ворота раскрыли, и Айтака, с телом на плечах, шел впереди сопровождавших по скалистой тропе по направлению к холмам в центре острова. По мере приближения к цели запах разложения усиливался, заглушая природные ароматы леса. Стража не пошла дальше, так что Айтака продолжал путь один.

Устало идя по тропе, Айтака вдруг почувствовал приступ того безумства, которое заставляло многих идти на гибель, чтобы попытаться бежать. Не мог он бросить Тезуку в овраг, как будто это узел с тряпьем. Это был человек, и он заслуживал достойного перехода в иной мир. Чего бы это ни стоило, он будет похоронен надлежащим образом, а после Айтака не вернется в рабское существование. Лучше погибнуть, но попытаться вырваться на свободу.

Айтака с молитвой похоронил своего друга и спрятался в овраге среди разлагающихся трупов. Стража не захотела искать его в этом месте с ужасным запахом. Они были спокойны, зная, что он не может уйти. Но они ошибались.

Он хотел жить, и это дало ему силу прятаться в лесах, питаться орехами, ягодами и червями и голыми руками соорудить грубый плот. В безлунную ночь в конце месяца он поплыл к материку и стал первым рабом, бежавшим с плантации.

Айтака считал, что клан Тайра несет ответственность за жестокость своих управляющих. Тяжелые переживания вызвали у него ненависть к правителям Тайра и их двору. Это затрудняло его отношения с дядей, а также было причиной неприязненного отношения к фатоватому Йоши. Но после поединка Айтака изменил свое мнение. Чем больше времени он проводил со своим младшим родственником, тем более убеждался, что был к нему несправедлив. Независимо от того, что им двигало – безрассудство или храбрость, – Йоши навлек на себя гнев Чикары, чтобы спасти Генкая. Айтака понемногу обнаруживал в Йоши качества, ранее скрытые внешним шиком придворной одежды и грима: глубокую порядочность, силу характера, позволявшую ему терпеливо переносить боль от ран, уравновешенный ум, благодаря которому он умел внимательно слушать.

В убеждениях Йоши тоже происходили перемены. Впервые за свои девятнадцать лет он задумывался о том, как живут другие люди. Слушая рассказы Айтаки о проявлениях героизма в варварских условиях, он понял, что среди тех, кого он считал не заслуживающими внимания, встречались люди, способные на благородные поступки. Он все больше восхищался сильным, прямым и талантливым Айтакой, и в нем росло презрение к ленивым придворным, которые еще недавно были его кумирами. Его охватывал стыд, когда он вспоминал свою пустую жизнь при дворе. Как же это могло получиться, что в одной семье два родственника, живя в одном городе, стали совсем разными людьми?

Жизненный опыт Айтаки, приобретенный в то время, когда он был рабом, научил его смирению и состраданию. Об этих понятиях Йоши никогда не думал, а теперь оказалось, что под влиянием разговоров с Айтакой, гибели Генкая и тайной любви к Нами он понял, что такое сочувствие, которое прежде заглушала придворная жизнь.

По вечерам братья беседовали и ближе узнавали друг друга, а днем их немилосердно подбрасывало, они держались за верхние ремни и смотрели на проплывающие мимо пейзажи. Из-за постоянного движения паланкина раны Йоши не заживали. Он не обращал внимания на боль и скрывал ее от Айтаки, уверяя себя, что раны не опасны.

Эджира, Фучу, Марико, Окабе, Фуджиеда… Казалось, городам конца не было, а паланкин, покачиваясь, все двигался вперед. Великолепные виды гор, долин, океана, лесов перестали вызывать интерес путешественников, и Йоши погрузился в свои мысли, часами думая о Нами. Он не мог простить себе, что из-за ненависти к Чикаре он забыл ее. Он крепко закрывал глаза, стараясь представить ее себе. Нельзя допустить, чтобы образ Нами померк в его памяти.

На пятый день паланкин пересек реку Камо и приблизился к воротам Киото. Носильщики расстались с ними сразу, лишь войдя в город. Усталые, на несгибающихся ногах, но довольные, что путешествие кончилось, они продолжали путь пешком к улице Сузаку-Оджи – улице Красной Птицы.

Сузаку-Оджи имела почти триста футов в поперечнике, это была самая широкая и самая оживленная улица в мире. Она была обсажена ивами, обрамлявшими деятельную жизнь посередине. Паланкины высокопоставленных особ, повозки, запряженные волами, пешеходы заполняли ее всю, от Рашомон – южных ворот, где занимались своим ремеслом воры и нищие, – до ограды, имевшей девять ворот, за которой жил император.

Киото был распланирован в виде правильной сетки; Ичиджо – первая улица – начиналась в северной части, дальше шли Ниджо, Санджо, Шиджо, Годжо – вторая, третья, четвертая, пятая улица, и так до Куджо – девятой улицы, у южных ворот.

Аромат цветущей вишни, хлопотливая жизнь большого города – все это вызывало радость возвращения. Торговые здания по обеим сторонам улицы были переполнены спешащими людьми. Время от времени попадались по пути группы крестьян, собиравшихся протестовать против недавнего увеличения имперского налога. Нередко эти группы вели себя шумно, беспокойно. По улицам проезжали отряды имперской стражи, разгонявшие эти группы, которые, впрочем, снова собирались после того, как отряд проезжал. Вокруг священных изображений толпились просители, умолявшие богов синто о той или иной милости. А здания! Как и прежде, Йоши был поражен величиной и количеством зданий, – некоторые из них возвышались над улицей на пять этажей. Золото, серебро, красное, голубое. Богатая цветовая гамма лакированных карнизов и разноцветные коньки легких построек, заполнявших целые кварталы.

Сузаки-Оджи тянулась на три мили посреди столицы. Йоши и Айтака шли рядом, наслаждаясь шумом и суетой. Медленно двигались повозки с запряженными волами, теснились пешеходы. По мере их приближения к северо-восточному району уличная толпа становилась все более многочисленной и беспокойной. Были там крестьяне в широкополых соломенных шляпах, и рядом с ними – торговцы в шелковых платьях; последние открыто игнорировали указ императора, предоставлявший право носить шелк исключительно дворянству. Среди крестьян и торговцев попадались порой студенты Конфуцианского университета, потомки придворной аристократии, еще не ставшие взрослыми людьми, предпочитавшие носить одежду средних и низших классов.

Неужели всего лишь месяц тому назад Йоши был студентом того же университета? Он никогда не понимал, что заставляло этих студентов интересоваться политикой; он избегал их, предпочитая модные увлечения придворного общества. Все же Йоши знал о двух могущественных кланах, деливших Японию: это были правящие Тайра и их соперники Минамото. Семь лет тому назад Тайра в нескольких кровавых битвах нанесли поражение клану Минамото и тем самым обрели власть над Киото и территорией вокруг Внутреннего моря. Предводитель клана Тайра – Тайра Кийомори, дальний родственник Чикары, – обосновался в Киото и стал влиятельным придворным; гнет его деспотической власти усиливался с каждым днем.

В то время, как клан Тайра в столице купался в роскоши и веселился, далеко на востоке Йоритомо, новый предводитель Минамото, собирал армию.

Среди студентов, крестьян, торговцев возникала убежденность в том, что несправедливое устройство общества будет изменено в лучшую сторону, если к власти придут Минамото; последние усиленно укрепляли эту мысль. Агенты Йоритомо беспрестанно сеяли смуту среди населения, подбивая его восстать против новых податей.

Неожиданно Йоши и Айтака оказались стиснуты орущей толпой. Улица Ниджо была битком набита людьми от самых ворот дворцовой ограды и дальше, на расстоянии трех кварталов за Сузаки-Оджи. Со ступеней углового здания оратор призывал толпу протестовать против увеличения налогов. Подстрекатели, многие из них агенты Минамото, возбуждали стоящих рядом, крича: «Хей, хей, долой Тайра! Они – причина наших несчастий».

Конная имперская охрана, посланная разогнать бунтовщиков, прокладывала себе дорогу, выезжая из ворот ограды. В этом месте была такая плотная толпа, что людям некуда было спастись от копыт лошадей и мечей стражи. Всадники беспощадно рубили несчастных, их жертвы пронзительно кричали и размахивали руками, пытаясь увернуться. Толпа потащила Йоши и Айтаку прочь от дворца. Стража рубила толпу. Кровь, хлынувшая из обезглавленного туловища, залила улицу, превратив ее в скользкую реку; женщина, у которой была от плеча отсечена рука, кричала так отчаянно, что ее было слышно за два квартала.

– Надо пробиваться в восточном направлении, – убеждал Айтака. – Вырвемся из этой толпы, пока нас не задавили. – Помогая себе своим весом и ростом, он проталкивался через людской поток, безостановочно двигавшийся от ворот. Йоши следовал за ним, держась за его пояс. Впереди, на расстоянии двадцати футов, за фонарем, перегораживавшим улицу своей широкой подставкой, был перекресток.

Йоши споткнулся, и его пальцы разжались, – они сразу оказались разъединены. Айтаку толпа увлекла по одну сторону от фонаря, Йоши – по другую.

«Айтака!» – напрасно кричал Йоши. Он с трудом удерживался на ногах, еще быстрее увлекаемый толпой.

Оба людских потока соединились на углу. Йоши отчаянно искал Айтаку. Совсем недалеко впереди крики усилились. Два имперских стража, проскакавшие вперед, теперь прорубали себе дорогу назад – против движения. Йоши увидел Айтаку, он был близко впереди, на расстоянии нескольких футов. Он снова позвал его, но в этот момент Айтака поскользнулся и упал почти под копыта передней лошади.

Самурай поднял меч и нагнулся над упавшим. Собрав последние силы, Йоши ринулся вперед и схватил нападавшего за руку. С удивленным выражением лица самурай медленно выскользнул из седла и упал на землю. Меч его упал рядом с Йоши. Йоши бессознательно схватил его и вонзил в тело упавшего самурая. Он помог Айтаке подняться; орущая толпа затоптала раненого самурая.

Другой самурай видел происшедшее и с пронзительным боевым кличем направил коня в сторону Йоши и Айтаки. Он размахивал окровавленным мечом, пытаясь прорубиться сквозь обезумевшую толпу, но продвигался сквозь плотную людскую массу очень медленно. Понимая, что его жертвы могут ускользнуть, он подал знак другим стражам на дальнем конце улицы. Он указал на Йоши и закричал, пытаясь перекрыть шум толпы. Вряд ли его слова можно было разобрать, но смысл был ясен.

Йоши и Айтака замерли: сейчас на них нападет весь отряд. Окружавшие их люди метались в слепой панике; одни пытались прорваться вперед, другие бежали назад, Стража быстро приближалась.

– Скорей! Прочь с этой улицы! Они ловят тебя! – Айтака тянул Йоши за платье. – Иди за мной. Я знаю, как спастись.

У Йоши все внутри сжалось, когда он понял, что ему грозит. Айтака тянул его, чтобы затеряться в толпе, направляясь к узкому проходу между двумя зданиями. Они незаметно проскользнули в узкий переулок и побежали по извилистой дорожке прочь от ревущей толпы.

Теперь, когда улица Ниджо была позади, они быстро шли, прижимаясь к стенам, согнувшись, перебегали перекрестки, изо всех сил стараясь увеличить расстояние между собой и имперской стражей.

Айтака привел Йоши к маленькому домику на краю города, где пересекались улицы Киогоку и Шиджо, всего в нескольких кварталах от места резни. К востоку пролегал участок дороги на Токайдо. Вишневые рощи тянулись к зеленым холмам горы Хией. Стрекот сверчков звучал в вечернем воздухе. Толпа осталась далеко позади.

– Мы можем располагаться в этом доме. Он принадлежит друзьям, они ушли в паломничество, – сказал Айтака. – Здесь мы будем в безопасности.

 

Глава 11

Айтака каждый день выходил в город и сообщал Йоши о разыскивающих его сыщиках. На улицах были расклеены объявления, обещавшие десять золотых монет за его арест. Йоши сделался героем в глазах многих людей, живших в постоянном страхе перед имперской стражей. Простой человек, осмелившийся убить конного самурая!

Друзья Айтаки вернулись из паломничества на четвертый день. Когда Айтака рассказал им о событиях, которые привели в их дом этого гостя, они были в восторге, поздравляли Йоши, называли храбрецом и потребовали, чтобы он выпил с ними сакэ по случаю этого события. Лишь через несколько часов после возвращения они задумались о своем положении – они укрывали беглеца! Хотя они продолжали держаться дружелюбно, Йоши почувствовал их беспокойство. Он понял, что они боятся последствий в случае, если бы его нашли у них. Он решил уйти в тот же вечер. Айтака сообщил, что розыск почти прекращен. Йоши ничего не грозит, если он будет держаться в стороне от уличной толпы и тех мест, где собиралась стража. Он переоденется купцом и пробудет сутки в одной из крупных гостиниц, а на следующий вечер уйдет из города. Йоши распрощался после наступления темноты. Слова Айтаки, желавшего ему удачи и обещавшего поддержку, еще звучали у него в ушах, когда он выскользнул из дому. Он шел боковыми улицами, пряча лицо в тени. По пути не было никаких происшествий: ночью на улицах было мало народа. Вскоре он увидел огни гостиницы и поспешил туда.

Центральное помещение гостиницы было освещено масляными лампами, издававшими неприятный сладковатый запах. Хозяин сказал ему, что одна комната свободна и он может ее снять за две золотых монеты. На комнаты большой спрос, так много народу приехало в город. Уж извините, что так дорого.

Хозяин хлопнул в ладоши, и в зал вошла молодая девушка. Ее движения были быстры, грациозны, она шла маленькими шажками, опустив голову.

– Позаботься о нашем уважаемом госте так, как он захочет, – сказал хозяин, едва заметно кивнув головой. – Он хорошо заплатил за твои услуги.

Девушка поклонилась, не поднимая головы. Хозяин улыбнулся Йоши.

– Она исполнит любое ваше желание, – сказал он. – Если вы будете чем-либо недовольны, непременно скажите мне. – Он вышел, еще раз грозно взглянув на девушку.

– Я уверен, что у меня не будет причин для недовольства, – сказал Йоши. Он взял ее за подбородок и приподнял ее лицо. И у него перехватило дыхание. Теперь он понял, почему она не поднимала голову. На одной щеке был багровый синяк, а глаз распух и был почти закрыт.

– Ой, извини, – сказал Йоши. – Тебя обидели?

– Я не жалуюсь, – сказала девушка очень тихо.

– Как это произошло? Несчастный случай?

– Нет. Это один из гостей, выпивший слишком много сакэ. Он не хотел сделать ничего плохого. Пожалуйста, не будем говорить об этом.

Еще за неделю до этого Йоши не стал бы задумываться о трудностях жизни служанки гостиницы. Теперь, после недавних разговоров с Айтакой, он был в ужасе. Как жестоки были постояльцы, которые куражились над этими девушками. Он хотел дать ей понять, что он сочувствует и понимает ее огорчение. Но его ласковый тон и сочувственная улыбка вызвали обратный эффект. Девушка отступила на шаг и, казалось, была обеспокоена его поведением.

– Пожалуйста, не будем стоять здесь, – сказала она. – Хозяин рассердится, если я не позабочусь о вас.

Йоши немедленно почувствовал влечение к этой славной, обиженной девочке. Прядь волос была у нее в беспорядке, придавая ей кроткий, ранимый вид. Йоши положил прядку на место. Он заметил мгновенное выражение страха, когда он протянул руку к ее голове.

– Пожалуйста, не бойся меня, – произнес он. – Я тебя не обижу.

Она слабо улыбнулась и немного успокоилась. – Следуйте за мной, – сказала она.

Она провела его в комнату, расположенную в дальней части гостиницы и предложила ему ванну, обед и себя, – именно в таком порядке. На минувшей неделе было столько событий, что Йоши было не до мыслей о женщинах, кроме недостижимой Нами. Теперь, наедине с этой привлекательной девушкой, он внезапно был охвачен страстью, и мысли о его преследователях были забыты. Девушка фыркнула, когда его платье непроизвольно приподнялось.

– Меня зовут Оно, – сказала она. – Единственное мое желание – угодить вам.

Она подвела его к ванне, от которой шел пар. Йоши никогда не видел женщин с такими большими грудями. Это было немодно, но это возбуждало. Они свешивались, покачивались, касались мыльной воды. Оно сзади прижималась к нему. Она мылила и массировала его плечи, руки и спину, поглаживала и что-то ласково мурлыкала, в то время как ее нежные руки скользили по его коже. Он схватил ее за плечи и привлек к себе, она смущенно отодвинулась.

– Нельзя ли подождать, пока мы не ляжем в постель? – попросила она.

Йоши дрожал от страсти. Нежно, осторожно она прикасалась к нему, а он был готов закричать от сладкой боли предвкушения. Она вытерла его и отвела назад в его комнату, – там она разостлала одеяло и легла, вся раскрытая. Когда он овладел ею, она простонала: «Пожалуйста, скажите хозяину, хорошо ли вам со мной».

После он лежал совершенно расслабившийся и рассказывал ей о себе. Смягченный актом любви, он рассказал о детской дружбе с Генкаем и ужасных обстоятельствах его смерти. Слушая его, она смотрела на незакрывшиеся раны на плече и груди, которые нанес Чикара. Бедный юноша… как он, наверное, страдает от боли…

Оно прижала его голову к себе и гладила ее ласково и любовно. Ее груди заглушали его голос, она не все понимала, но ей было ясно, что он говорит с ней как человек с человеком. Как он отличается от бессердечных мужчин, останавливавшихся в гостинице, которые использовали ее и отбрасывали, не считая ее человеком.

Оно была продана хозяину гостиницы еще в младенчестве и работала там с тех пор, как помнила себя. Она не знала своих родителей: это были бедняки, которым пришлось отказаться от ребенка, чтобы выжить. Она знала только грубость и презрение. Ее волновали новые для нее чувства. Она постаралась сосредоточиться на том, что говорил Йоши. Да, он отправится домой в Окитсу. Она слушала его утонченную речь, так непохожую на грубые голоса, к которым она привыкла. Он был воспитанный человек, придворный, она никогда не видела никого, похожего на него. Она вытянулась и тихонько, по-кошачьи мурлыкая, стала ласкать его. Вскоре его голос стал тише, и он опять повернулся к ней. Теперь он гладил ее, его ласки становились все более страстными. Когда она слегка вскрикнула от наслаждения, он ответил сильным движением, немедленно вызвавшим оргазм.

Йоши оставался в своем помещении до середины следующего дня. У Оно почти не было возможности оторваться от работы. Она виделась с ним наедине только один раз, в пять часов – час обезьяны. Через час Йоши сидел за обедом вместе с группой паломников, сделавших остановку по пути к знаменитому святилищу Исе. Паломники разговаривали о событиях прошлой недели. Это были южане, и среди них оказались представители различных слоев: крестьяне, торговцы и служащие. У каждой группы были свои взгляды, вытекавшие из их собственных интересов. Крестьяне считали, что требования несогласных с правительством были справедливы. Торговцы и служащие находили, что эти требования не только были ошибочны, но что любого, оказывавшего сопротивление имперской страже, следовало казнить.

Один из обедавших, не принадлежавшим к группе паломников, защищал самураев. Он рассказал обедавшим о юноше, убившем одного из имперской стражи несколько дней тому назад, во время бунта.

– Он сопротивлялся и убил одного из самураев императора, а потом скрылся. Весь город ждет, чтобы он появился снова. Насколько я знаю, много добрых людей погибло на улицах из-за того, что этот человек оказал сопротивление властям. Разве он не дурно поступил? – рассказчик посмотрел на окружающих, ожидая ответа.

Йоши отставил свою миску с рисом.

– А может быть, имперская стража дурно поступила, когда напала на толпу, – сказал он. – И может быть, этот человек просто старался спастись или спасти друга.

Один из паломников принял участие в разговоре.

– Стража действует только на законном основании, Они представляют императора и канцлера Тайра Кийомори, – сказал он. – Они всегда правы. Если народ начнет сопротивляться, тогда наступит конец законности и наше общество погибнет.

Еще один из присутствующих заговорил, и вскоре в беседе участвовали все сидевшие за столом. Большинство паломников приходило в ужас от мысли о возможности сопротивления императору или правительству Тайра. Вскоре Йоши оказался единственным, оправдывавшим действия неизвестного бунтовщика.

Пока они спорили, человек, начавший разговор, незаметно выскользнул из столовой. Он вышел из гостиницы и быстро пошел по направлению к императорскому дворцу.

Йоши был увлечен разговором и не заметил, как тот человек ушел. Он продолжал говорить, как вдруг обнаружил, что в комнату вошла Оно и что она дергает его за рукав. Он нахмурился и отмахнулся, ему хотелось закончить очень доказательное, по его мнению, соображение, но она не отставала.

– В чем дело? – нетерпеливо спросил он.

– Человек, который сейчас ушел, – прошептала сна, – это был сыщик из министерства юстиции.

 

Глава 12

Прежде чем уйти, Йоши взял Оно за руку и пожелал ей счастья.

– Пожалуйста, спеши, – взволнованно сказала она. – Задерживаться опасно.

– Будь здорова, Оно, – сказал Йоши, нежно гладя ее ушибленную щеку. – Я вернусь и награжу тебя за то, что ты мне помогла.

Она молча кивнула в смахнула слезу, глядя, как он быстро уходит полями, Если сыщик сообщил в министерство юстиции, что он в Киото, в городе ему негде спрятаться. А если имперские войска его найдут? Она содрогнулась, представив себе, как голову Йоши пронесут по улицам на острие копья.

Йоши следовало поскорее уйти из Киото. Он сказал Оно, что отправится в замок Окитсу, однако он навлечет опасность на Фумио, если попытается скрыться там. А куда еще ему обратиться? У него в душе рос неодолимый страх, свойственный беглецу. В отчаянии он решил вернуться в дом друзей Айтаки. Он попросит снабдить его одеждой и золотом, а потом отправится на север. Может быть, ему даже удастся уговорить Айтаку уйти вместе.

Он успел лишь немного удалиться от опасного здания, когда солнце уже село. Переходя дорогу под защитой деревьев, он услышал позади крики и увидел свет факелов вокруг гостиницы. Сотня с лишним самураев окружали гостиницу. У него все сжалось внутри, и на лбу выступили капли пота. Он только-только успел уйти.

Он ускорял шаги, бросался в заброшенные переулки, шел открытым полем и под группами деревьев и наконец достиг лесистых холмов к северу от Киото. Еще час панического бегства – и он нашел небольшую пещеру в самой густой части леса. Он замаскировал отверстие ветвями и камнями и, забираясь внутрь, уложил на место последний сучок. Он дрожал от страха и усталости. От имперских войск он скрылся, но опасность не миновала. В лесах ночью было страшно. В них жили разбойники, и неосторожный странник, попав к ним в руки, мог поплатиться жизнью.

Воспитание совершенно не подготовило его к положению; в котором он оказался. Пытаясь заснуть, он вспомнил страшное происшествие, о котором он слышал в детстве… Молодой человек ушел с фермы отца, чтобы попытать счастья в городе. Он был единственным сыном вдовца, и расставание было очень тяжелым. Радость и печаль смешались воедино – радость по поводу того, что Тойо, совсем еще мальчик, хотел сам проложить себе дорогу в жизни, и печаль при расставании с отцом, которого он горячо любил.

Тойо ушел совсем молодым, черты лица его еще не определились, жизнь еще не наложила на них свою печать. Несмотря на его молодость, искренность и целеустремленность Тойо произвели хорошее впечатление на одного плотника, и тот нанял его. Он работал усердно, и со временем его внешность изменилась: он стал выше ростом и фигура стала более массивной.

Через пять лет усердной работы в жизни Тойо предстояла важная перемена – он собирался жениться через месяц, и ему хотелось, чтобы отец разделил с ним его радость и успех. Он решил вернуться домой на короткий срок, чтобы пригласить отца на свадьбу. Его невеста не очень одобрительно отнеслась к этому его решению. Джинио, дочь хозяина Тойо, была девушкой нервной, впечатлительной, она просила его быть осторожным: на дорогах скрывались разбойники, выслеживавшие беспечных путников.

– Я люблю тебя, – сказала она Тойо, – и если с тобой что-нибудь случится, жизнь мне не нужна.

– Не бойся, – успокаивал ее Тойо. – Я хорошо знаю леса на всем протяжении отсюда до фермы отца. Ничего со мной не случится.

Хотя Тойо собирался отсутствовать совсем недолго, его друзья и товарищи по работе захотели обязательно отпраздновать его отбытие. Они пришли к нему и веселились, произнося один тост за другим; из-за этого он не смог уйти вовремя, как он рассчитывал.

– За моего лучшего друга, – сказал один.

– Я пью за благородного человека, – сказал другой.

– За моего будущего зятя, – сказал хозяин.

У него было много друзей, а у невесты много родственников, и он освободился лишь незадолго до наступления вечера.

Наконец отправившись в путь, Тойо шел быстро; он избегал больших дорог и, хотя шел густым лесом, прошел значительное расстояние к наступлению темноты, почти наверстав время, которое он потерял из-за задержки с уходом. Он думал, что дорога займет два дня, но, когда на второй день солнце стало склоняться к западу, он понял, что ему не дойти до наступления темноты. Усталый, голодный, он оказался в маленьком городке вблизи места, куда он шел.

«Я зайду к моей тете Обаасен, – решил он. – От нее совсем близко до дома отца, я знаю эти места хорошо, можно сейчас отдохнуть и идти дальше, когда будет темно».

Обаасен была радехонька его приходу. Тойо так изменился, что она его не узнала, когда он постучался к ней. Но когда Тойо сказал, кто он, она встретила его раскрытыми объятиями. Обаасен была женщиной добросердечной и весьма болтливой. Раз уж Тойо пришел, она стала хлопотать и настояла на том, чтобы он хорошенько поел. Уговорить его было нетрудно: он проголодался, пока шел через лес.

Пока Тойо жадно ел, Обаасен без умолку говорила, рассказывая ему о неприятностях, свалившихся на его отца за время его отсутствия.

– Засуха уничтожила урожай. Лошадь и корова издохли от неизвестной болезни. Прошлый год был для него страшно тяжел. Бедняга, я не представляю себе, как ему удается изворачиваться, чтобы хоть на еду хватало. Его старые друзья охотно помогли бы ему, но он их избегает, живет в одиночестве на ферме. Тойо, твой приход поднимет ему настроение. Твое возвращение – знак того, что его несчастья кончились и счастье опять улыбнется ему.

Обаасен убрала посуду со стола и продолжала:

– Хотела бы я видеть его лицо, когда он тебя узнает утром. Ты, конечно, переночуешь здесь. Сейчас стало опасно в лесу в темное время. Здесь появился разбойник, он многих путников подстерег.

– Нет, – сказал Тойо, – я уже так близко от дома, что не стоит мне задерживаться. Я хочу сегодня же увидеть отца. Чувствую, что я ему нужен.

Тойо отправился по темноте, не обращая внимания на предупреждения Обаасен о том, что это опасно.

Обаасен не могла заснуть от беспокойства и на следующий день отправилась к брату. Она была уверена, что он ей обрадуется, раз Тойо вернулся домой. К ее удивлению, отец Тойо был один.

– А где Тойо? – спросила она. – Я была уверена, что он выйдет поздороваться со мной. Как замечательно, что он стал таким красивым молодым человеком.

Отец молчал. Он смотрел на нее, ничего не понимая, пока она болтала о предстоящей женитьбе Тойо; судя по выражению лица, он не понимал, о чем она говорит. Он неохотно пригласил ее войти и провел в главную комнату, где висели платье и сумка Тойо.

– Ах, как прекрасно, твой сын благополучно добрался! – сказала она. – Ее брат посмотрел на нее озадаченно… через несколько секунд он понял. Со слезами на глазах он воскликнул:

– Я ошибся, это была ошибка, да простит мне Амида! – с этими словами бедный крестьянин, восполнявший нехватку средств разбоем, выбежал из дома.

Когда горожане нашли его, он стоял на коленях в луже крови и внутренностей около неглубокой могилы его сына. Сеппуку. Он разрезал свой живот от одного до бока до другого.

Свернувшись под своим платьем, Йоши наконец заснул беспокойно, мучимый кошмарами. Он проснулся с набухшими ранами, разгоряченной головой. Напряжение последних дней сказалось. Он с трудом умылся в ручейке, протекавшем поблизости, и переоделся.

Накануне его паническое бегство заняло всего один час; обратный путь из убежища продолжался полдня. Ему надо было избегать встреч с другими путниками: любой из них мог оказаться доносчиком. Постоянная бдительность, необходимость прятаться ослабили его еще больше, ему приходилось часто отдыхать. Он добрался до дома друзей Айтаки после полудня и постучался из последних сил.

– Айтака, – закричал друг, открывший дверь, – скорее! Йоши нужна помощь. – Айтака выбежал на крыльцо.

– Входи, – торопливо сказал он. – В городе полно сыщиков, которые тебя ищут. – Он поспешно ввел Йоши в дом.

– Ты плохо выглядишь, – сказал он.

– Я просто ослаб от голода, – сказал Йоши. – Я ничего не ел после того, как ушел из гостиницы вчера вечером.

– Ладно, мы дадим тебе пообедать, а я осмотрю твои раны, пока обед приготовляют.

Когда Йоши снял платье, Айтака увидел его исхудалые руки и ноги и прозрачную кожу вокруг воспаленных мест.

– Как я и ожидал, – сказал он ворчливо, чтобы скрыть беспокойство, – состояние ран ухудшилось. Тебе придется потерпеть, пока я их промываю и перевязываю.

Йоши апатично принимал заботы Айтаки. Несмотря на то, что он жаловался на голод, за обедом Йоши ел немного. Когда он отставил свой недоеденный рис, Айтака сказал ему:

– В квартале полно разговоров о рейде имперской стражи. Когда я услышал, что самураи недовольны, я понял, что тебе удалось бежать. – Айтака помолчал, поднял и поставил свою миску для риса, ему было трудно решиться сказать то, что надо было сообщить брату. Внезапно он выпалил:

– Йоши, у меня плохие вести.

– Какие?

– Девушка Оно, – Айтака поерзал на своем коврике. – Самураи пытали ее, чтобы узнать, где ты. Я не знаю, что она им сказала, прежде чем умерла.

– Оно… умерла? – плечи Йоши опустились, и голова поникла, как будто его ударили.

– Да, к сожалению. И розыск возобновился, награда за поимку увеличена. Министр юстиции объявил, что не успокоится, пока тебя не схватят.

– Ну что ж, пусть они меня заберут, – в отчаянии сказал Йоши. – Я приношу горе и страдания, куда бы я ни пришел. Бедная девушка! Замученная и убитая за то, что помогла мне. – Йоши тяжело поднял голову и посмотрел в глаза Айтаке. – Мне не надо было приходить сюда. Ты и твои друзья – теперь в опасности из-за меня, – сказал он уныло.

– У тебя не было выбора! Ты не можешь спастись от Тайра без моей помощи. Ты ослаб от ран. Завтра мы уйдем вместе. Вместе мы прибудем в Окитсу и попросим о помощи дядю Фумио. Мы там побудем, пока ты не поправишься. А когда ты будешь здоров, мы отправимся на север, подальше от властей Тайра. Я давно хотел уехать из Киото и поступить на службу к Йоритомо Минамото. Таким образом, я смогу помочь тебе и привести в исполнение мое давнишнее намерение. – Айтака старался говорить уверенно, но в душе его грыз червь сомнения. Йоши плохо выглядел. У него был жар, он ослабел. Лицо было очень бледно, а на щеках горели два лихорадочных пятна. Ну… может быть, крепкий сон…

На утро состояние Йоши ухудшилось. Воспаление ран усилилось. Айтака снова переменил повязки перед завтраком. У Йоши не было аппетита. Айтака заставил его поесть: путь в Окитсу будет долгим. Затем Айтака привел Йоши на дорогу Токайдо, где они спрятались в канаве в ожидании какой-нибудь группы паломников, то и дело проходивших там, направляясь к почитаемому святилищу Исе. Менее чем через час Айтака заметил группу, казавшуюся подходящей для них и, ведя за собой Йоши, поспешил присоединиться к ним. За небольшую цену они купили шляпы и платья у одного из паломников. Если им удастся полностью раствориться среди группы, смешаться с нею, это их спасет.

По пути группу все время останавливали для проверки самураи. Время от времени мужчин помоложе отводили к краю дороги и допрашивали. Йоши был уверен, что это разыскивают именно его. Он боязливо прятал лицо под своей новой шляпой. Его длинные волосы были запрятаны под шляпу, и это совсем изменило его внешность, так что его ни разу не вызвали на допрос. Через три дня они расстались с паломниками и наняли повозку, запряженную волом, чтобы доехать до Окитсу. Уже на протяжении двадцати миль они не встречали самураев и были уверены, что ушли из зоны розыска.

Недалеко от Хамаматсу повозка остановилась на обочине при звуке колокольчика, означавшем приближение императорского курьера. Курьер тяжело бежал, не глядя по сторонам, с лицом, искаженным от усилия. Его кимоно было собрано и связано поверх его оби, он был весь в поту, пот стекал по ногам и там, где его соломенные сандалии касались дороги, оставался влажный след. На плече у него был длинный шест, на конце которого покачивался запечатанный пакет с депешей.

Йоши посмотрел вслед ему. У него вдруг пересохло горло от предчувствия, что депеша имеет отношение к нему. Айтака понял его опасения, он высунулся и показал возчику золотую монету.

– Езжай быстрее, нам еще пятьдесят миль осталось, не надо, чтобы курьер нас сильно обогнал.

Через два дня они отпустили повозку на дороге к замку Окитсу. Они зашли в Сейкен-джи, чтобы произнести краткую молитву о душе Генкая. У Йоши было нехорошее предчувствие. «У тебя тоже?» – спросил он Айтаку, мрачно кивнувшего в ответ.

Поездка заняла слишком много времени. Йоши чувствовал, что опоздал, но не знал, в чем дело. Даже сад, который он так любил, не успокаивал его. Сейчас все вокруг дышало злом.

Тучи закрыли солнце, и молния осветила пейзаж, когда они вышли из храма.

Перед самыми воротами замка из-за деревьев послышался голос: «Йоши, Айтака, сюда!»

Братья удивленно посмотрели в темноту. Они увидели дядю Фумио, наполовину скрытого деревом, он отчаянно показывал им знаками, что им надо уйти.

– Уйдите с дороги! Возвращайтесь через лес! – крикнул он. – Не подходите к замку.

– Не подходить? Почему? – спросил Айтака. Прежде чем Фумио успел ответить, он добавил: – Мы пришли к тебе, потому что Йоши нужно отдохнуть. Он страдает от ран. Ты должен помочь нам, ты не можешь отказать.

– Йоши, мне очень жаль, я вижу, что ты болен, и я хотел бы помочь, но здесь солдаты ждут, чтобы тебя схватить. Я их задержал у замка, чтобы дать вам время уйти. Не идите через ворота.

– Откуда они узнали, что я приду сюда? – спросил Йоши безжизненным голосом. – Он уже угадал ответ.

– Вчера прибыл курьер с письмом Чикаре от министра юстиции.

– Что было в письме? Откуда министр мог знать, куда я отправлюсь?

– Чикара показал мне письмо… Девушка, с которой ты познакомился в гостинице…

– Значит, она им сказала, – промолвил Йоши, глубоко вздохнув. – Бедняжка, в конечном счете ее страдания были ни к чему. – Йоши тряхнул головой, чтобы прогнать невыносимое видение. Он молчал и лишь краем уха слушал Фумио.

– Они обещают вознаграждение доносчикам и грозят смертью всем, кто окажет тебе помощь, но ты не бойся, твоя жизнь вне опасности. Свадьба Чикары и Нами состоялась, он не предпримет ничего против родни его жены. Он располагает властью распоряжаться войсками, которыми командует. Если тебя схватят, я вступлюсь за тебя. Чикара меня послушает.

В мозгу Йоши все лихорадочно кружилось. Напоминание о мучительной смерти Оно, известие о том, что Нами официально стала женой Чикары, наконец, вид Фумио, прячущегося от самураев на своей собственной земле, – невозможно все это вынести.

– Нет, – проворчал он. – Ни за что не унижайся ради меня. Чикара – убийца. Если только у него будет возможность убить меня, он убьет, как убил Генкая, и никакие родственные связи его не остановят. – Голос Йоши становился все громче. Айтака схватил его за рукав, чтобы успокоить. Он вырвался и крикнул: – Я поклялся отомстить и не успокоюсь, пока не совершу этого. Я не нуждаюсь в прощении Чикары, мне нужна его жизнь. Иди домой, скажи моей матери и Нами, что я здоров. Все, что у меня есть, это – лохмотья на мне и несколько золотых монет в поясе. Я привыкну к лишениям и страху и вернусь, когда буду готов сразиться с Чикарой.

Йоши кричал так громко, что не слышал шума в лесу позади Фумио.

– Что это? – в тревоге спросил Айтака.

– Кавалерия! Войска! – воскликнул Фумио. – Верно, нас услышал часовой.

– Идем! Скорей! – задыхаясь произнес Айтака и потянул Йоши за рукав.

– Помни… я когда-нибудь вернусь! – крикнул Йоши и поспешил за Айтакой в самую густую часть леса.

Молнии стали чаще, и между вспышками лес казался еще темнее. Воздух был пропитан влагой, скоро должен был пойти дождь. Братья направились сквозь кустарник на горе Сатта к реке Окитсу. Каждая миля была мучительна. Им надо было пересечь реку до дождя, иначе они окажутся в западне и их поймают, как горных зайцев.

Йоши била лихорадка, ноги ослабели и плохо слушались его. Он был весь в царапинах от ветвей. Сандалии разваливались от бега по неровной почве. Слышно было, как стучат копытами лошади самураев, мчавшихся по дороге, огибавшей гору.

Первая капля упала, когда они были в миле от перевоза через реку. Айтака ускорил бег, Йоши, шатаясь, следовал за ним. Дождь усиливался. Наконец внизу, в долине, они увидели реку. Она быстро поднималась, с гор неслись потоки.

Носильщики на перевозе складывали свои пожитки, собираясь уйти. Йоши и Айтака, похожие на страшные видения, покрытые грязью, оставляя кровавые следы от израненных ног, спотыкаясь, подбежали к носильщикам.

– Перенесите нас, – задыхаясь, крикнул Айтака.

– Поздно. Опасно. Реку не перейти, пока дождь не прекратится.

– Успеем, если быстро идти, – настаивал Айтака.

– Нет. Поздно.

Йоши вытащил свои последние золотые монеты.

– Переправьте нас, это все будет вам. Носильщики переглянулись. Один приподнял брови и взял монеты.

– Это больше, чем мы за месяц зарабатываем. Попробуем.

Йоши и Айтака сели на грубо обработанное сиденье на плоской открытой площадке, Оба держались за ремни, чтобы не упасть; носильщики подняли площадку и ступили в бешеный поток. Прощупывая каждый камень, каждое возвышение своими загрубелыми ногами, носильщики медленно продвигались вперед. Буря усиливалась, вода продолжала подниматься.

За десять футов от противоположного берега один из носильщиков поскользнулся, его понесло по течению, он кричал и боролся с волнами. Площадка наклонилась вбок, выправилась и снова медленно повалилась набок, и Йоши вылетел в темноту. Айтака чуть не сорвался с ремня, стараясь схватить Йоши за платье.

Поздно! Йоши исчез. Айтака услышал только один последний крик, замерший вдали: «А-а-айта-а-а-а-ка-а!» Потом – только звук дождя и шум стремительно несущейся воды.

Оставшиеся три носильщика выправили площадку и с трудом добрались до берега, преодолев последние несколько футов. Выйдя на берег, Айтака услышал слабые крики сквозь рев бури. На той стороне реки отрад конных самураев размахивал мечами и проклинал дождь.

 

Глава 13

Кузнец Ханзо был великаном. При весе в триста пятьдесят фунтов, его мышцы были в отличном состоянии благодаря работе в кузнице. Его руки от локтя до шеи были равны по толщине бедру обычного мужчины. Хотя его огромный живот придавал ему неуклюжий вид, он двигался с обманчивой быстротой лесного медведя. Шея, восемнадцати дюймов в окружности, плавно подымалась из объемистых плеч и заканчивалась бритой головой. Густые черные брови почти сходились над носом, не раз сломанным за многие годы. Его голос соответствовал его внешнему виду: когда Ханзо говорил, он ревел.

В молодости Ханзо был борцом сумо; он отказался от этой профессии из-за того, что постоянно проигрывал соперникам несравнимо более мелкого сложения, потому что у него совершенно отсутствовала агрессивность, необходимая в борьбе за первенство. Затем он поступил на службу в качестве самурая к одному северному князю. Это его занятие тоже закончилось полной неудачей. Князь попал в плен к своему врагу, и пятьсот воинов объединились, чтобы идти войной на замок врага. Только Ханзо не пошел и спрятался, чтобы уклониться от клятвенного долга. Все пятьсот самураев погибли, большинство – от врага, превосходящего по силе; остальные совершили сеппуку, когда их князь был убит и борьба проиграна.

Стыдясь своей трусости, Ханзо скрылся из замка. В течение года он безрезультатно странствовал, не находя себе занятия. Он был ронин – самурай, не нанятый на службу. И наконец нашел себе работу в кузнице, хозяин которой оценил его большой рост и силу.

На некоторое время счастье ему улыбнулось. Он нашел себе надлежащее место, и его позор был забыт. Он полюбил кузницу и не жалея сил старался научиться искусству ковки мечей. Хозяин кузни и его жена, а также три дочери, помогавшие матери по дому, жили дружно. У кузнеца было все, чего он желал от жизни, кроме одного: у него не было сына. И вот вскоре Ханзо заменил ему сына, которого так недоставало кузнецу. Он стал как бы членом семьи и, со временем, полюбил Кими, старшую, самую красивую из дочерей.

Кузнец был в восторге, когда Ханзо сказал о своих намерениях, и после трех дней празднования и совершения церемоний свадьба была завершена. Не прошло и года, как Кими забеременела. Семья радовалась, и кузнец обещал сделать Ханзо своим наследником. Ханзо и Кими вместе строили планы своего будущего и будущего ожидаемого сына. Это были самые счастливые дни в жизни Ханзо. Его прошлое было забыто, за работой он постоянно смеялся.

Но боги были непостоянны и потребовали, чтобы Ханзо заплатил за свое тайное бесчестие. В течение одного дня его счастье вдребезги разбилось, когда его жена и ребенок умерли во время родов, и он остался наедине со своим позором.

Обезумев от горя, он ушел от хозяина и выстроил себе кузницу в уединенной долине вблизи Йошивары. Здесь он молился и работал каждый день от рассвета до полной темноты, от утреннего крика лисицы до печального уханья совы.

Так как противостояние между Тайра и Минамото непрестанно усиливалось, появилась такая потребность в мечах, что одному мастеру было не справиться. Хотя дела в кузнице шли превосходно, Ханзо оставался печальным, несчастным человеком, он не мог забыть прошлое. Он доводил себя работой до изнеможения, пытаясь заглушить воспоминания. Из кузницы летели искры, и звук ударов молота эхом отдавался от окружающих холмов.

Ему был крайне нужен помощник, но его не удовлетворил ни один из тех, кто обращался к нему. Он молился и Будде, и синтоистским, и языческим богам, и однажды весной 1168 года его молитвы были услышаны.

Была одна из сильнейших гроз этого года, разразившаяся раньше обычного: сильные дожди обычно бывали летом.

Ханзо забился в свою мастерскую с земляным полом, дождь тек с тростниковой крыши. И вдруг ему показалось, что его покойные жена и ребенок зовут его в лесу. Несмотря на ливень, он вышел к священному изображению Аматерасу: его кузница вся была окружена священными изображениями различных божеств. Там он встал на колени на землю, покрытую грязью, и стал молиться; он просил дать ему мужество перед смертью, просил прощения за трусость и милосердия к своим грехам.

Дождь барабанил по крыше молельни и чуть не заглушил стон, прозвучавший за деревьями. Ханзо пришел в ужас. В лесу были духи! Он склонил голову и ждал конца.

Ничего не произошло. Дождь продолжался. Стон прекратился. Сердцебиение у Ханзо постепенно успокоилось, дыхание стало нормальным. Из леса не было слышно никаких звуков. Он встал и осмотрел деревья около молельни. Вода стекала с его круглой головы по соломенной накидке. Дождь мешал ему.

Да, вот оно! Привидение! Смутно видимая фигура, в лохмотьях, неподвижно стоящая за деревом. Ханзо стоял не двигаясь и смотрел. Фигура оказалась грязным, исхудалым юношей примерно того же возраста, какого был бы его сын.

Юноша повернулся к нему, шатаясь, сделал два шага и со стоном упал лицом в грязь. Ханзо поспешил к нему, перевернул и вытер его лицо. У юноши были тонкие черты, маленький нос, чистая кожа и длинные, почти девические ресницы. Он напоминал Ханзо его любимую Кими. Ханзо подумал, что его сын выглядел бы именно так, если бы он был жив. «Кто ты?» – спросил он с удивлением. Юноша не ответил. Он потерял сознание. Ханзо поднял его на плечи и побрел под дождем в свою мастерскую. Боги отозвались на молитвы.

Ханзо смыл лесную грязь с тела юноши. Он перевязал две резаные раны. Потом он сбрил спутанные волосы юноши и завернул его в мягкую ткань. Юноша страшно исхудал, мышцы его были почти по-женски слабы, но Ханзо знал, что время и тяжелая работа укрепят их.

Юноша лежал в лихорадке две недели. Кожа на скулах натянулась, и тело было в нездоровой красноте. Он сильно кашлял и вскрикивал от беспокойных снов. Только это и было слышно в то время, как он метался между явью и сном. Люди, больные лихорадкой с кашлем, обычно умирали, и поэтому, когда лихорадка уменьшилась, Ханзо решил, что это еще один знак милости богов.

Юноша выздоравливал; о своем прошлом он молчал. Ханзо понимал, что он высокого происхождения. Тонкие черты, неразвитые мышцы, отсутствие мозолей и речь образованного человека – он ничем не походил на крестьян и солдат, с которыми Ханзо обычна имел дело. «Раз он предпочитает молчать, – думал Ханзо, – пусть молчит. Я приму его без вопросов, как ответ на мои молитвы». Пусть юноша по имени Йоши займет место сына, которого он потерял почти двадцать лет тому назад. Он станет помощником Ханзо в кузнице и, со временем, его наследником.

 

Глава 14

Маленькая кузница стояла в стороне от главной дороги; здесь редко проходил кто-нибудь, и, хотя Йошивара была всего в двенадцати милях от Окитсу, между этими двумя городами не было торговли. Это было идеально для Йоши, которому требовалось место, где можно укрыться, пока он будет приходить в себя после болезни.

Он смутно помнил ту ночь, когда он был сброшен в реку. Лихорадка стерла воспоминание о том, как его вслепую несло по стремнине, о том, как его, избитого, смятого, швырнуло на камень в реке, о том, как он брел сколько-то времени, пока не упал у ног Ханзо.

Когда состояние Йоши улучшилось, он взял на себя обязанности слуги при кузнице. Он говорил себе, что скоро уйдет, чтобы привести в исполнение планы мести, но с течением времени эти планы утратили свою неотложность. По мере того как проходили недели, Йоши стал вспоминать родных. Он надеялся, что Айтаке удалось спастись. Когда Йоши совсем выздоровел, его ежедневные труды так утомляли его, что он был не в состоянии думать о своем прошлом. Однако мысль его работала: он наблюдал, как трудится Ханзо, и старался понять процесс ковки меча. Ханзо был доволен, что он этим интересуется, и понемногу обучал его, когда была возможность.

Когда Ханзо готовился выковать новый меч, он постился и молился целыми днями. «Надо, чтобы мы были незапятнаны ни словом, ни делом, – сурово говорил он Йоши. – Мастер, кующий мечи, обязан вести нравственную жизнь, отгонять от себя злых духов и очистить тело от всякой нечистоты, чтобы ничто не мешало ему создать благородный меч».

Ханзо понемногу показывал Йоши весь процесс. Сначала железо подвергалось обработке в печи с низкой температурой, пока не превращалось в достаточно хорошую сталь. Затем сталь разогревалась на горящих углях, пока не становилась гибкой, так чтобы ее можно было укладывать слоями.

Йоши с восхищением смотрел, как великан, с блестевшими в отсветах углей мышцами, поднимал щипцами полосы стали и соединял их так, чтобы получился брусок длиной в шесть, шириной в два и толщиной – в полдюйма. Удары молота звонко раздавались в лесу, и Ханзо радостно смеялся в то время, когда он сгибал слои, бил их, снова сгибал и бил еще и еще. Восемнадцать раз. Много таких брусков надо было заготовить, прежде чем соединить их вместе. Потом они разрезались, складывались и снова подвергались ковке, прежде чем можно было приступить к выковыванию меча.

Однажды Ханзо, заметив, что Йоши наблюдает за его работой, повернулся к нему.

– Сюда, парень, – заорал Ханзо, – сделав ему знак подойти к горну. – Бери молот и попробуй бить сталь.

Йоши с трудом поднял молот. Он держал стальные болванки щипцами, но, когда он поднял молот, щипцы выскользнули, рассыпав раскаленные куски стали на пол близ его ноги. Он отскочил в испуге.

– Попробуй снова. И еще…

После этих первых попыток работать у горна Йоши с трудом мог сжимать и разжимать руку. Он поражался способности Ханзо день за днем бить молотом и сгибать болванки.

– У меня не выходит, – говорил Йоши после каждой неудачи.

– Пробуй еще. – Ханзо был неумолим. Юноше надо было работать, чтобы победить свою слабость. Сила вырабатывалась усилиями не только тела, но и воли.

Мастер мог сделать только тридцать мечей высокого качества за год. Йоши подумал вслух, не смогут ли они изготовлять больше мечей, если применить способы, экономящие время. Ханзо пришел в ужас от этой идеи:

– Благородный меч – это величайший дар богов. Выше, чем земля, выше, чем семья, выше даже, чем император. Нет, Йоши, не надо думать о том, как бы сократить работу, лучше думай о том, как сделать край острее, а само лезвие более гибким.

Йоши преисполнился смирения при виде преданности Ханзо своему труду.

В дальнейшем ежедневной обязанностью Йоши стало приносить грубое железо и прожигать его, чтобы удалите грязь. Это была тяжелая работа, от нее было жарко, и ночью он валился на свой коврик с болью во всех мышцах и суставах. Через несколько месяцев Йоши заметил, что работа уже не так трудна, и у него оставались силы и желание поговорить с Ханзо после ужина, состоявшего из каши и куска рыбы.

– Когда мне можно попробовать опять поработать в кузнице? Я теперь сильнее, – сказал он однажды.

– Ты переменился, Йоши, – сказал Ханзо, стоя над Йоши. Он посмотрел на Йоши, размышляя, потом стальными пальцами сжал его плечо. И одобрительно кивнул. – Да, я это чувствую, слабости больше нет. Завтра мы начинаем новый клинок. На этот раз ты будешь ковать сталь.

– Спасибо, Ханзо.

Йоши знал, как важно было качество стали для опытного кузнеца, так что порученное ему задание было почетным. Он знал также, что Ханзо прав относительно перемены в нем; у него появились полосы мускулов на животе, где их раньше не было. Руки стали толще и ноги сильнее благодаря тому, что он ежедневно поднимал и носил железо. Работа выработала в его теле ритм, совпадавший с естественными ритмами леса. Волн и недомогание прежних дней исчезли. К своему удивлению Йоши обнаружил, что ему нравится физический труд. На следующее утро Ханзо отложил лезвие, которое он обрабатывал, чтобы помочь Йоши начать работу у горна.

– Если слишком тяжело, скажи мне, тогда вернешься работать в сарае, – сказал Ханзо.

На этот раз щипцы не упали, поднять молот было легко.

– У тебя есть способности, Йоши. И ты хорошо выучился, – Ханзо улыбнулся и одобрительна кивнул.

После первого дня в кузнице Йоши добрался до своего ложа совершенно обессиленным. В работу включились новые мышцы. Эта ночь была мучительна. Кровь приливала к рукам, восстанавливая отработанные ткани, и руки потеряли чувствительность. Несколько раз он, просыпаясь, не мог двинуться, а когда чувствительность восстанавливалась, тысячи иголок впивались в его нервные окончания. Утром он с трудом справлялся со своими палочками для риса. Ханзо это заметил, но, раз Йоши не жаловался, он ничего не сказал.

Второй день был еще тяжелее. У него образовались волдыри, они лопались, оставляя мокрый след на рукоятке молота. Йоши скрипел зубами и продолжал работу.

– Этого следовало ожидать, – сказал Ханзо. Он заметил понурый вид Йоши. Надо было подбодрить его и выразить сочувствие. Он похлопал Йоши по плечу и добавил:

– Мне месяцы понадобились, чтобы у меня так получилось, как у тебя сегодня. По-моему, у тебя хорошие способности, ты сможешь стать настоящим кузнецом. Завтра ты не будешь работать в кузнице. Я хочу, чтобы ты помог мне в окончательной обработке. Пора тебе выучиться всем этапам нашей работы.

– Я недостоин этого. Вдруг я испорчу лезвие после всех ваших трудов? – смиренно спросил Йоши.

– Я этого не допущу. – Тон, которым Ханзо сказал это, вселил уверенность в Йоши.

Стальную сердцевину клинка Ханзо обернул сложенным накрест кованым поверхностным слоем. Все это было много раз обожжено и отковано, так что уже получило форму, близкую к требуемой, – тридцати одного дюйма в длину, с плавным изгибом от качала до острия. Он показал Йоши, как покрыть основную часть лезвия толстым слоем специальной глины, а режущую часть – более гонким слоем.

– Видишь ли, Йоши, режущий край должен быть очень твердым, чтобы не тупиться, а остальная часть должна сохранять гибкость, чтобы не сломаться под давлением.

Ханзо положил лезвие, покрытое слоем глины, на горящие угли.

– Теперь посмотри, как тыльная часть станет вишневого цвета, а режущий край сделается белым. Это даст остроту и гибкость, нужные для благородного меча. – Он снял лезвие с огня и погрузил его в воду; послышалось громкое шипение, и поднялось большое облако пара. – Там, где слой глины толстый, лезвие остывает медленно; а у края, где слой глины тонок, остывание идет быстро и сталь закаливается надежно.

После закалки Ханзо позволил Йоши удалить глиняное покрытие. Лезвие, все еще незаконченное, выглядело непривлекательно можно было только догадываться о том, каким оно будет прекрасным.

– Теперь мы должны подготовиться к самой трудной части нашей работы. – Ханзо снес меч к стене кузницы, где были аккуратно сложены точильные камни и напильники, – Мы теперь готовы выявить душу стали. Прежде чем начнем точить, мы очистимся холодной водой. Идем, помолимся у молельни о божественной помощи. Каждый меч – дар богов.

Йоши заметил, что Ханзо постоянно употреблял выражение «дар богов». Йоши уважал убеждения Ханзо, да и сам поверил в то, что создавать из стали нечто прекрасное – труд, обладающий мистическими свойствами.

Когда Ханзо работал, он всем своим существом включался в усилие создать благородный меч. Его молитвы и самоочищение были направлены к одной этой цели. Ханзо боялся, что, если он сам не будет чист телом, душой и помыслами, в мече затаится зло. «Злая душа – злой меч», – говорил он, считая это самым страшным несчастьем для кузнеца. Он гордился тем, что ни один выкованный им меч не был употреблен для злого дела.

После ритуала очищения они вернулись в кузницу. Ханзо крутил новый меч из стороны в сторону, прощупывая структуру, правя его напильником. Работа продолжалась много часов. Его огромные руки двигались легко, подобно мотылькам, они щупали, изучали и определяли структуры, лежавшие под поверхностью.

Это было создание произведения искусства такого же уровня, как каллиграфически написанный текст или рисунок, картина, выполненная акварелью. Какая красота! И каким прекрасным мастером был Ханзо! У Йоши появилось желание создать тоже что-нибудь прекрасное. У него не было его чернильной палочки и бумаги для акварели, но ему хотелось выразить красоту через сталь.

На следующий день опять работа в кузнице, но теперь она казалась легче. Мышцы Йоши пульсировали от напряжения, он весело колотил по сложенным стальным полосам.

Через четыре года Йоши уже не был тем юношей, который появился из леса в 1168 году. Тот слабый, почти женоподобный юноша превратился в молодого мужчину с руками, крепкими, почти как сталь, которую он обрабатывал, и организмом, черпавшим силу и здоровье в простой жизни в лесу.

Днем Йоши работал изо всех сил, не думая ни о чем, кроме своего дела, но ночью его мысли часто возвращались к прошлому. Он поддерживал крохотный огонек тайной любви и думал с ревнивой тоской о Нами с Чикарой. «Я не забыл, – повторял он ночному небу, – Чикара расплатится». Так же часто он вспоминал Фумио и мать и думал о том, как они там живут после его ухода. А Айтака? Если он не спасся, это еще долг, за который Чикара должен расплатиться. Так ночи стали у него временем воспоминаний, как дни были временем работы.

Стремясь к будущей схватке с Чикарой, он стал по вечерам фехтовать с Ханзо. Ханзо не был утонченным фехтовальщиком, но он знал профессиональные приемы, которым в школе не обучали. Йоши считал, что он хорошо владеет мечом, ведь он фехтовал с дядей и обучался в Киото. К своему огорчению, он обнаружил, что Ханзо легко побеждает его.

Ханзо действовал быстро, Йоши стал действовать еще быстрее. Вскоре результаты поединков сравнялись. И вот однажды положение изменилось, и Йоши одержал небольшую победу. После этого Ханзо достал сакэ, и они выпили за здоровье друг друга, за кузницу, за сталь и за самый прекрасный в мире меч, который они собирались выковать вместе.

 

Глава 15

За пять лет до этого, в 1167 году Тайра Кийомори объявил себя «дайджо-дайджин» – канцлером Японии. Это объединение власти привело к созданию предельно ограничивающего все проявления свободы полицейского государства, где любое неодобрение и противодействие по отношению к клану Тайра было недопустимо.

На юге, где клан Тайра властвовал безраздельно, люди были в постоянной тревоге и напуганы, слишком напуганы, чтобы попытаться снять с шеи железные оковы. Крестьяне и торговцы в душе были возмущены, хотя внешне они сохраняли улыбку и платили чрезмерные налоги сборщикам податей.

Но на севере Минамото Йоритомо собирал армию, чтобы выступить против Тайра, и северные князья вооружали своих воинов лучшим оружием, какое возможно было достать.

Кузница Ханзо находилась между двумя центрами власти, на земле, принадлежавшей одному из немногих последователей Тайра к северу от реки Окитсу. Кичибей, местный князь, не знал, что Ханзо и Йоши снабжают оружием северную армию. Маленькая кузница не стоила его внимания, и он никогда не интересовался ею, так как налоги всегда выплачивались вовремя. А Ханзо, со своей стороны, избегал политики. Он делал мечи на заказ, и если большая часть заказов шла от Минамото, это не его дело. Мечи, искусно сделанные Ханзо, были крепкими и гибкими, и их охотно брали самураи. У них был лишь один недостаток, мешавший оценить их как высшее достижение искусства ковки мечей: на лезвиях не было красивой гравировки. Отдавая долг благодарности Ханзо, Йоши, владевший искусством рисунка и каллиграфии, стал набрасывать эскизы для лезвий. Он экспериментировал на бросовом металле и вскоре стал умело пользоваться инструментами и кислотами гравера.

При свете масляных ламп он до поздней ночи гравировал санскритские обозначения воплощений Будды на одних лезвиях, а на других – дракона, изображающего борьбу религии и зла.

Гравюры, сделанные Йоши, увеличили ценность мечей и принесли некоторую известность скромной кузнице. Знаменитый фехтовальщик Наонори Ичикава прислал учеников из своей академии в Сарашине, находящейся на девяносто миль севернее, чтобы осмотреть и заказать мечи. Ханзо испытал законную гордость, когда Ичикава сам прибыл, чтобы выбрать меч, и впоследствии прислал письмо с выражением одобрения качества стали и изящества гравюр.

Но в конце концов князю Кичибею сообщили о процветании кузницы. Ему сказали: «Они наживаются на продаже оружия нашим врагам».

– Они пользуются моей добротой и щедростью, – прорычал Кичибей. – Поднять им налог! Если это не прикончит их незаконное преуспеяние, найдем другие способы поставить их на место, – он свирепо посмотрел на своих слуг – самураев. – Крестьяне и торговцы жиреют благодаря моей щедрости. Я слишком долго был милостив. Поднять налоги для всех!

Однажды утром, ранней весной, когда Ханзо и Йоши работали в кузнице, появились два самурая князя Кичибея.

– Я – Рейсуке, – заявил главный очень церемонно. – Перед вами потомок в пятом колене великого воина Масахира, который сражался и стяжал немеркнущую славу в северных областях на службе князьям Кийовара. Я следую по его великолепному пути в качестве самурая на службе у князя Кичибея.

Самураи были одеты в черные хлопчатобумажные платья; у каждого было по два меча на поясе их хакама, длинный меч – для сражения, а короткий предназначался для того, чтобы обезглавить павшего врага или, в случае надобности, совершить сеппуку.

– Я – Ханзо, кузнец, а это мой помощник, – проревел Ханзо, устрашающе хмурясь, чтобы скрыть беспокойство. Йоши по своему обыкновению оставался в тени, когда в кузницу приходили самураи или чиновники. Хотя после его бегства от Чикары прошло четыре года, он был уверен, что Чикара все помнит. Пока Йоши не был готов к отмщению, ему следовало молчать.

– У тебя хорошая кузница, хоть она далеко от города. Ты должен быть доволен, что наш князь защищает тебя от разбойников на дорогах и в лесу, – сказал Рейсуке. Его манера держаться вызывала беспокойство у Ханзо. Рейсуке был совсем чужой, он служил у Кичибея с недавнего времени. Его приход был плохим предзнаменованием.

– Мы благодарны нашему князю за помощь, которую он нам оказывает. Нас никогда не трогали разбойники. Мы вполне можем себя защитить, и мы в полной безопасности в нашей долине.

– Благодаря князю Кичибею, вашему защитнику, – подчеркнул самурай.

– Да, благодаря богам и князю Кичибею.

Рейсуке нетерпеливо нахмурился. Ему надоели дипломатические увертки. Он сжал губы и продолжал:

– Мы уполномочены сообщить тебе, что князь Кичибей усиливает защиту этого района из-за беспокойства среди крестьян.

Ханзо внутренне напрягся. Этот самурай с неприятным лицом не для того пришел, чтобы сообщить им добрые вести. Самурай продолжал:

– Конечно, эта дополнительная защита будет стоить нашему князю дополнительных расходов и золотом и оружием. Поэтому… – самурай вытащил свиток и с нарочитой торжественностью развернул его и прочел текст: «Ханзо, кузнец, и его помощник, – холодный кивок в сторону Йоши, – будут отныне сдавать два меча от каждых четырех или их стоимость золотом сборщику податей Рейсуке, слуге князя Кичибея».

Ханзо глубоко вздохнул. Эта весть была хуже, чем он ожидал. Он всегда выплачивал своему даймио один меч за каждые четыре. Два за каждые четыре будут невыносимым бременем. Даже при полной нагрузке кузнице было трудно удовлетворять спрос на оружие. Удвоенный налог будет разорением. Но пять тысяч самураев князя Кичибея были всесильны. У Ханзо и Йоши, не имевших поддержки, не было выхода.

Ханзо наклонил голову. «Да будет так», – сказал он с горечью.

– Ты правильно поступаешь, Ханзо. Есть и такие, которые захотят сопротивляться новым налогам. Им плохо придется. Мы вернемся перед началом пятого месяца, чтобы забрать то, что нам полагается, До тех пор – прощай.

После ухода самураев громоздкая фигура Ханзо как будто съежилась. Йоши видел, что по его лицу текут слезы. Ом сделал вид, что ничего не замечает, и спросил:

– Что нам теперь делать?

– Мы не сможем платить столько и прожить на оставшееся.

– Мы не сможем не заплатить это и остаться в живых.

– Йоши, люди из Йошивары когда-то говорили о том, что надо сопротивляться новым налогам. Мы могли бы присоединиться к ним. – Ханзо искал поддержки у Йоши, Он был сломлен и удручен. Исчезли радость и сила, которыми была отмечена его работа в кузнице. Многие годы усилий оказались вычеркнуты.

– Нет, Ханзо, сопротивление потерпит крах. Кичибей слишком силен, – Йоши грустно посмотрел на него – Лучше заплатить, чем умереть как собака, сражаясь со сборщиками Кичибея.

– Йоши, я всегда избегал неприятностей, но если горожане объединятся и мы присоединимся к ним, может быть, князь Кичибей передумает, – упрашивал Ханзо в поисках выхода из трудного положения.

– Ни в коем случае, – сказал Йоши. – Кичибей скорее пойдет на то, чтобы весь город уничтожить, только бы не потерять свое влияние. Нам надо избегать связей с повстанцами. Мы должны защищать нашу кузницу и нашу мирную долину. Не уничтожай то, что ты построил таким тяжелым трудом. Пока придется пойти на то, чтобы отдавать ему два меча за четыре, и будем дальше жить мирно.

– Вероятно, ты прав, Йоши. Я всегда принимал власть князей и не задавал вопросов. Почему же я сейчас просто потерял рассудок от этого нового проявления их могущества? – Ханзо помолчал, потом посмотрел задумчиво на Йоши и добавил: – Мы подчинимся ради тебя. На мне ответственность за то, что ты находишься здесь, и я сделаю все возможное, чтобы тебе ничто не угрожало.

– Никто из нас не пострадает. Мы вместе сделаем все, что нужно, чтобы защитить нашу кузницу, – сказал Йоши. – До тех пор, пока у нас есть силы выковать хороший меч, мы будем жить хорошо и долго. Кузнец, кующий мечи, нужен всем. Нам нечего бояться.

– Ты славный мальчик, – ласково сказал Ханзо. – Но хватит разговоров. Дело стоит. Вернемся к нашей работе, как только я помолюсь богам.

В то время как Ханзо черпал воду для омовения рук в каменном резервуаре около молельни Аматерасу, Йоши размышлял о том, что он, видимо, близок к новому повороту в своей жизни: приход самураев снова напомнил ему замок Окитсу, Генкая и клятву, произнесенную так давно. Йоши много раз повторял себе, что клятву нельзя не привести в исполнение. Сейчас он колебался. Жизнь в долине была такая простая и мирная. В самом деле, разве обязательно нужно покинуть это спокойное существование, чтобы отомстить за почти забытое дело?

Хотя кузница была близко от замка Окитсу, Йоши не пытался связаться с родными. Время от времени он осторожно расспрашивал путников о новостях с юга, но ничего не узнал об Айтаке, Фумио, госпоже Масаке и Нами. Может быть, думал он, лучше ничего не менять. Но потом воспоминание о смерти Генкая возникло снова и укрепило его решимость отомстить. Нет! Нельзя ему дольше забывать о своей клятве. Он должен действовать, иначе он потеряет право уважать себя.

Йоши пришло в голову, что через Кичибея он может нанести небольшой урон Чикаре и клану Тайра. Он сказал Ханзо, что невозможно будет заставить Кичибея отменить новые налоги. А все же, если достаточно много крестьян и торговцев объединится… Возможно ли убедить Кичибея, что если он пошлет своих самураев против населения, это обойдется ему в чрезмерно дорогую цену: он потеряет много золота, будет масса неприятностей и страданий…

Йоши смотрел на Ханзо, все еще умывающегося у водоема, и в нем росло чувство нежности и любви к старшему другу. Ханзо обращался с ним как с сыном, и Йоши считал себя обязанным ответить ему сыновней привязанностью. За годы своей жизни с Ханзо он хорошо узнал, какие тепло и человечность таятся под свирепой внешностью. Он никогда не видел, чтобы Ханзо сердился, и, хотя он не сомневался в храбрости кузнеца, он знал, что Ханзо не вступит в схватку, если схватки можно избежать. Йоши был уверен, что Ханзо последует его совету и заплатят новый налог.

Однако Йоши решил встретиться с горожанами без ведома Ханзо. Он постарается выяснить, намечается ли организованное сопротивление новым налогам.

 

Глава 16

Городок Йошивара был еще меньше, чем Окитсу. Перед Йоши, который подходил к нему лесом, сосны маячили в вечернем тумане подобно молчаливым грозным часовым, охранявшим холм. В долине Йошивары на поверхности пруда плавали белые цветы лотоса, и над водой стоял гул лягушачьих любовных призывов.

В кузнице Йоши постоянно слышал лишь стук молотка и шипенье раскаленной стали при закалке. Здесь, в городе, можно было услышать, как уличный музыкант наигрывает протяжную мелодию на своем четырехструнном инструменте. Женщины в длинных платьях, с младенцами, привязанными к их спинам, медленно шли по узким улицам, а на каждом углу собирались и обсуждали свои дела хорошо одетые торговцы. Здесь Йоши чувствовал себя как крестьянин, пришедший в большой город, из-за того что одет он был в грубое платье из хлопчатобумажной ткани, на ладонях были мозоли и вены разбухли на руках.

Развлечений в Йошиваре было немного, поэтому Йоши обычно останавливался в одной и той же гостинице, когда он бывал в городе. Две работавшие там девушки знали его, поэтому не требовалось усилий, необходимых для того, чтобы завязать новые знакомства. Йоши стеснялся знакомиться с новыми людьми. Слишком долго он жил вдвоем с Ханзо. Он привык оставаться в тени, стеснялся своего атлетического вида и по этой причине был несловоохотлив. Он не понимал, что на самом деле он выглядел в десять раз лучше, чем раньше. Его мускулистая фигура придавала ему гораздо больше привлекательности, чем прежняя женственная стройность. Щеки впали, скулы и нос стали более подчеркнутыми. Волосы он носил короткие, лицо выражало внутреннюю силу и развитой ум.

– Йоши-сан, добро пожаловать в нашу скромную гостиницу, – Отоки и Маса ждали его во дворе и были искренне рады видеть его. – Входи, мы сделаем ванну для твоего бедного усталого тела и приготовим обед.

Девушки были молоды, они работали в гостинице уже много лет и знали все способы угодить постояльцам. Их искусство принесло некоторую известность гостинице и хозяину, очень гордившемуся хорошими манерами девушек.

Отоки взяла Йоши под руку с левой стороны, Маса с правой. Они повели его прямо к ванне. Отоки помогла Йоши снять одежду, а Маса разделась за перегородкой.

– Сегодня нет других гостей. Как это всем нам приятно, – сказала Отоки. Йоши ворочался в горячей воде, вдыхая ароматы, наполнявшие помещение. – Не смотри, Йоши, я сейчас приду к тебе. – Йоши притворно закрыл один глаз и довольно рассмеялся, когда гибкая фигурка Масы выбежала из-за перегородки и вскочила в воду. У Масы были изящные черты лица, которым позавидовали бы многие дамы высшего общества.

Пока Маса терла спину Йоши, Отоки сняла одежду и присоединилась к ним. Отоки была полной противоположностью Масы. Маса была маленького роста, Отоки – высокая. Маса была тонкая, тело Отоки было чувственным… слишком чувственным. Лицо ее нельзя было назвать некрасивым, но черты его были слишком резко выражены, чтобы можно было считать ее по-настоящему красивой. Нос слишком рельефный, слишком густые брови. Ее характер соответствовал ее внешности. Из них двоих она была более самоуверенна.

– Какой ты сильный, Йоши. Маса, посмотри на его мускулы. Он оказывается сильнее каждый раз, как приходит к нам. – Отоки улыбалась с шутливым восхищением. В ответ Маса слегка улыбнулась и надавила на плечи Йоши. – И, смотри, Маса, у него не только плечи становятся больше. – Отоки внезапно закрыла руками рот, как будто была смущена.

– Я думал, что будет только ванна, – сказал Йоши невозмутимо.

Маса фыркнула.

– Конечно, только ванна. Что ты подумал?

– Я подумал, что нахожусь при императорском дворе: очень уж красивы дамы.

– Как он мил… и развязен, – сказала Отоки, тихонько поглаживая Йоши мыльными руками. У мыла был приятный травяной аромат, от которого у Йоши закружилась голова.

– Как приятно, что ты – единственный гость, – сказала Маса, намыливая ему спину и плечи.

– Раз никого нет, может быть, вы?.. – голос Йоши замолк, молчание было полно невыраженной надежды.

– Нет, нет, Йоши, не в ванне. Мы бы плохо выполняли свои обязанности, если бы сначала не покормили тебя и не устроили со всеми удобствами.

Йоши отхлебывал ароматный зеленый чай и ел роскошный ужин – жареного воробья с рисовыми пирожками. Одетый в сухое платье из хлопчатобумажной ткани, он чувствовал себя чистым, отдохнувшим и свободным. Пока он ел, девушки посмеивались и шептались, закрываясь веерами. Йоши, сосредоточась на еде, время от времени говорил какие-то вежливые фразы. Когда он кончил ужинать, он перешел на серьезный тон.

– Дамы, – начал он, вытирая губы горячим сырым полотенцем, – вы не слышали, чтобы кто-нибудь в городе обсуждал новые налоги?

– О, Йоши-сан, мы ничего не знаем о налогах. – Их лица стали замкнутыми. Они отвернулись. Это была нежелательная тема разговора.

– Отоки, пожалуйста! Ты же слышишь, как постояльцы разговаривают. Они обсуждают дела в вашем присутствии. Ты не глупа. Ты знаешь, что происходит. – Йоши не обращал внимания на ее нежелание говорить. Он заставил Отоки ответить ему.

– Я знаю только, что в будущем году хозяину придется платить более высокие налоги.

– И что он говорит по этому поводу?

– Будет платить, хотя это очень тяжело.

– А как другие?

Лицо у нее потемнело, и она продолжала тихим голосом:

– Кто не заплатит, будет наказан. – Отоки помолчала. – Правда, есть такие, кто говорит, что откажется платить. Это одни разговоры. Шпионы князя Кичибея рассеяны по всей области; если они обнаружат людей, которые сопротивляются, эти люди будут казнены для примера всем бунтовщикам.

– Значит, есть бунтовщики!

– Не настоящие бунтовщики… Просто люди с тяжелой судьбой.

– Кто это? Скажи мне их имена.

– Я этого не могу. Как мы ни любим тебя, я и Маса, мы не можем говорить о таких вещах. Если бы это касалось тебя, было бы иначе. Но трудности наших горожан не похожи на твои. Тебе лучше не впутываться.

– А я уже впутан. Они нам тоже увеличивают налог.

– Извини, – Отоки опустила голову, искренне опечаленная. Было ясно, что она больше ничего не скажет. Он подумал об Оно, которая расплатилась жизнью за то, что дала Йоши время спастись. Он уважал служанок гостиниц и считался с их правилами, предписывающими им поменьше болтать.

– Хорошо. Забудем о налогах, – Йоши откинулся назад и спокойно улыбнулся. Неприятная тема была закрыта. – Раз мы одни, пожалуйста, приходите ко мне в комнату с вашим инструментом и бутылкой сакэ. Мы попразднуем все вместе.

Девушки оживились. Они захлопотали, убирая со стола и приготовляясь к вечеру.

После, в комнате Йоши, Маса пела и играла. Ее тонкие пальцы легко, как паутинки, касались четырех струн. Свет фонариков рисовал сменяющиеся узоры на ширмах, раскрашенных золотистым и красным цветом. От курильницы в углу распространялся аромат, одновременно горький и сладкий, наполнявший комнату опьяняющим дымком.

Музыка, свет и аромат создавали теплое, интимное настроение. Йоши поглаживал бедро Масы. Она продолжала петь, и под его ласку она спела старинную песню:

Йоши нашел песню забавной. Ее можно было и так понять, что, пока Будда дает свет крестьянам и монахам, проститутки выражают поклонение своим особым способом и поют ночью.

Пока Маса пела, Отоки приподняла платье Йоши. Она повернулась, подняла свое платье и откинулась назад, и Йоши проник в нее.

Маса, между тем, играла все более отрывисто и неровно. Она пела, задыхаясь, время от времени песня прерывалась нежным стоном, пока Йоши ласкал ее. Наконец она отложила инструмент, вытянулась и всецело отдалась удовольствию. Она извивалась от наслаждения, закрыв своей рукой руку Йоши и направляя ее. Вскоре она замерла, сжавшись с заглушенным криком.

Отоки положила руку под платье и придерживала Йоши, а он прижимался то сильнее, то слабее. Она вскрикнула, как от боли, и сильно вздрогнула. Оргазм наступил у нее как раз перед тем, как он возник у Йоши.

Потом все трое лежали на узорчатом одеяле, еще полные воспоминаний и аромата любви. Не в состоянии двигаться от усталости, они улыбались тайной улыбкой чувственного освобождения и радости. Через некоторое время Йоши уснул, слегка всхрапывая. Отоки и Маса кивнули друг другу. Они встали и молча собрали веера, инструмент, платья, тарелки и чашки и тихо вышли.

Поздно ночью в гостиницу явился конный отряд самураев Кичибея. Утомленные долгой дорогой, они оставили лошадей конюху и шумно потребовали хозяина.

– У вас есть комнаты для четырех воинов Кичибея? – спросил начальник.

– Да, господин. У нас сегодня почти совсем пусто. Пожалуйста, входите. Мои девушки обо всем позаботятся.

– Мы слышали о ваших девушках. Но сначала нам нужно вымыться, нужно чистое платье и сакэ.

– Может быть, что-нибудь поесть?

– Много сакэ и потом ваших девушек, – начальник засмеялся и подмигнул своим подчиненным. – Быстрей, дурак. Мы устали, мы не можем ждать еще, пока ты проснешься.

Отоки и Маса вошли молча, отвернув лица от наглых взоров самураев. Будет долгая и тяжелая ночь.

 

Глава 17

Наступил ясный, чистый рассвет. За окном какая-то птичка выводила трель на ветке вишневого дерева: «Твит-твит».

Свежее утро не трогало Отоки, вошедшую в комнату Йоши, чтобы разбудить его. Ее лицо распухло от слез. На щеке был синяк.

– Йоши, проснись! – она говорила настойчивым шепотом.

– В чем дело? – он сразу сел и насторожился.

– Ты их слышал вчера вечером?

– Нет… Что? Кто? – говоря это, Йоши смутно вспомнил какие-то громкие голоса, как будто слышанные во сне.

– Самураи. Люди князя Кичибея. Они напились и говорили между собою, когда отстали от нас. Они собираются примерно наказать людей, которые жалуются на новые налоги. Тебе надо сразу ухолить. Я слышала, что они упоминали Ханзо.

– Ханзо? Не может быть. Он сказал мне, что заплатит налог. Зачем им губить его? Им же очень нужны мечи.

– Я не знаю, почему они его выбрали. Может быть, он пожаловался шпиону или был неосторожен. Это неважно. А что важно, так это то, что самураи здесь. Пожалуйста, одевайся и уходи скорее. Самураи останутся здесь на весь день, так что у тебя времени всего до вечера.

– Спасибо, Отоки, – Йоши взял ее за руку. Он почувствовал, что рука дрожит, и ласково поцеловал Отоки. – Я не забуду, что ты мне помогла, – прошептал он.

– Вспомнишь о нас, когда придешь сюда опять. Теперь иди! Предупреди Ханзо, у него еще есть время скрыться.

Она приложила палец к губам в знак молчания и выскользнула из комнаты. Йоши смотрел ей вслед, и его сердце наполнялось горячим сочувствием к этим служанкам гостиницы. С ними крайне небрежно обращались мужчины, совершенно не считавшиеся с их чувствами.

Йоши оделся и, держа свои соломенные сандалии в руке, отодвинул створку. Он оглядел коридор, никого не было видно. Когда он на цыпочках шел к выходу, он услышал громкий храп в комнатах по обе стороны коридора. Хозяин ждал на ступеньках крыльца. Йоши расплатился за комнату и за еду и добавил денег для девушек. Хозяин стоял с мертвенно-бледным лицом, похожим на восковую маску, рот был плотно сжат, на лбу блестел пот. Он взял деньги и прошептал: «Торопись. Скажи Ханзо. Он должен спрятаться до вечера».

Выйдя из гостиницы, Йоши надел сандалии и быстро пошел по грязной улице. Несколько малышей молча проводили его взглядом. Он направился короткой дорогой через сосновый лес.

Разве это возможно, чтобы в такое чудное утро угрожала опасность? Он думал об Отоки и Масе и о том, каким приятным был вчерашний вечер. Безусловно, Маса красивее и более талантлива. Однако Отоки какая-то особенная, у нее ум и независимость, которые нравились Йоши. Если бы она была так же красива, как Маса, она могла бы стать преуспевающей куртизанкой, – может быть, подругой самого императора. Йоши на ходу раздумывал о том, как мельчайшие случайности при рождении могут повлиять на целую жизнь. Если бы Отоки родилась более красивой и изящной или если бы Маса родилась более умной, до чего же по-другому сложилась бы у них жизнь.

Собственно говоря, не так уж отличались друг от друга Ханзо и князь Фумио. Если бы Ханзо вместо Фумио участвовал в кампании, в которой Фумио заслужил свои почести, они могли бы занимать теперь совершенно иное положение. А если бы госпожа Масака была служанкой в провинциальной гостинице, кем был бы теперь он, Йоши? Эта мысль рассмешила его. Он, вероятно, был бы так же подмастерьем кузнеца. Вот чего стоят случайности рождения!

Долина находилась за ближайшим холмом. Йоши глубоко вдыхал пряные ароматы леса. На зелени, покрытой росой, сверкали пятна солнечного света. Меж сосен теснились кусты шелковицы, множество ярких ягод и цветочков сияли в гуще высоких деревьев. Стук молота Ханзо отдавался эхом из долины, образуя как бы контрапункт к стрекотанию насекомых и трелям птиц.

– Ау, Ханзо, я вернулся, – крикнул Йоши.

– И пора бы, – сказал Ханзо. В его голосе не было радости, – Я ждал тебя. Нам нужно еще глины для закалки.

– Мне казалось, что у нас достаточно на ближайшие недели.

– Нет, ты ошибаешься. Тебе придется пойти в Мишима, чтобы достать еще у Матсутаро, гончара.

Резкий тон Ханзо вернул Йоши к реальности, и его хорошее настроение пропало.

– Ханзо, в Йошиваре тревожные слухи. Что-то скверное готовится. Мы можем избежать этого, если ты пойдешь со мной в Мишима. Мы можем пробыть там несколько дней и вернуться, когда все успокоится.

– Я сейчас не могу уйти, Я делаю самый лучший меч изо всех, что я делал. – Ханзо помолчал и спросил как бы о чем-то малоинтересном: – Что это за слухи?

– Сегодня вечером самураи Кичибея пронесутся по округе и будут наказывать тех, кто не платит налогов.

– Какое отношение это имеет ко мне? Я собираюсь заплатить налог.

– Одна из служанок в гостинице слышала, что самураи упоминали твое имя. Ты жаловался кому-нибудь, кто мог бы быть осведомителем у Кичибея?

– Я не помню. – Ханзо на минуту расстроился. Он никогда не лгал Йоши, но тот чувствовал, что сейчас он что-то скрывает. Ханзо покачал головой, как бы отгоняя неприятную мысль, и сказал:

– Служанок в гостинице не следует слушать. Сплетницы они все. – Он помолчал и добавил: – Я поддерживаю дружеские отношения с самураями Кичибея. Они покупают у меня мечи и уважают меня.

– Ханзо, они же самураи. Их закон разрешает им казнить любого из низших сословий, когда им угодно. Служба у Кичибея держит их в узде, но стоит их мечам окраситься кровью, они превратятся в диких зверей. Уважение, здравый смысл, дружба – все будет забыто.

Ханзо знаком показал, что разговор окончен.

– Мне нечего бояться. Я могу себя защитить, – голос звучал уверенно, но между бровями залегла глубокая морщина. Он повернулся к горну и снова начал стучать.

– Ты не можешь защитить себя от сотни солдат, – закричал Йоши, перекрывая голосом грохот.

Пот, стекавший с лысой головы Ханзо, шипел, превращаясь в пар, когда капли падали на горячие угли. Он продолжал сосредоточенно бить молотом.

– Послушай меня, Ханзо. Ты поступаешь необдуманно. Ты будешь один, и на тебя легко будет напасть, пока я буду в Мишима. Пойдем со мной. Мне нужна твоя помощь, чтобы нести мешки с глиной.

Ханзо прекратил работу. Он вытер лоб толстой рукой.

– Не испытывай мое терпение. Помни, кто здесь главный и кто ученик. Если меня не защитит моя сила, защитят боги. Я буду молиться сегодня в молельне. А насчет того, чтобы тебе помочь, ты носил глину раньше. Если понадобится, найми телегу или носильщиков на обратном пути, – Ханзо упрямо нахмурился.

Йоши знал, что уговоры не подействуют. Он неохотно вернулся к кузнице и переоделся в грубые хлопчатобумажные хакама, в которых он работал в кузнице. В течение часа они молча работали рядом.

– Тебе пора отправляться, если ты хочешь дойти засветло, – сказал Ханзо во время минутного перерыва.

– Я хочу закончить эту часть, – сказал Йоши, подняв лезвие, которое он только что начал.

– Все-таки пора тебе идти, – голос Ханзо зазвучал мягче, – Я на тебя не сержусь, Йоши. Ты хороший мальчик, и я тебя люблю, как родного сына, но иногда ты слишком много себе позволяешь. Не беспокойся обо мне, все будет хорошо. Если ты пойдешь сейчас, ты вернешься как раз, когда стемнеет, и мы откроем кувшин пряного вина в честь этого моего нового меча.

Йоши умылся у каменного бассейна. Он надел дорожное платье и захватил соломенный дождевой плащ – собирались тучи. Он взял денег для гончара и для оплаты носильщиков. Деньги в маленьком кошелечке он засунул в пояс. Он церемонно поклонился Ханзо и отправился по лесной дороге.

Погода быстро менялась. Утренняя свежесть исчезла, и над долиной воцарилось затишье. Воздух стал тяжелым, душным, и свинцовые дождевые тучи плыли в небе. Еще до полудня полил беспрестанный дождь; ручьи и реки быстро становились непроходимыми.

Йоши развернул свой дождевой плащ и завернулся в него. Он торопился дойти до Мишима, прежде чем река Камо разольется и не пустит его на другой берег. Он не знал, сможет ли он помочь Ханзо, но в случае опасности он должен быть в кузнице, рядом с Ханзо. Он то шел, то бежал девять миль на восток, срезая путь через лес. Он дошел до прибрежной дороги близ городка Хара. Улицы были пусты, все сидели дома: никому не хотелось попасть под серебристые струи, падавшие с неба волнистыми полосами. Еще около четырех миль, и он оказался в Нумазу, где за две медных монеты носильщики перенесли его через начавшую разливаться реку Камо. Он прибавил шагу, идя последние три с половиной мили по перешейку полуострова Изу, который отделял залив Суруга от залива Сагами. Мишима находился в середине этой узкой части, у подножия горы.

У гончарной Йоши снял плащ и стряхнул с него воду, Он вытерся тряпкой, оставленной для этой цели на крытом крыльце. Дверь отворилась прежде, чем он успел постучать.

– А, Йоши, как приятно увидеть тебя, – сказал Матсутаро, гончар. Это был ссохшийся человечек без единого волоса на голове. Его глаза почти не были видны из-за массы мелких морщин. Годы тяжелого труда согнули его; он двигался медленно, только руки его быстро двигались, подчиняясь какому-то своему, неслышному для других, ритму. Они были гладки, как пергамент, с синими змеевидными венами, которые, извиваясь, пропускали кровь под кожей.

– Почему ты пришел? – спросил Матсутаро. – Я помню хорошо, что договорился с Ханзо на следующую неделю. Голос старика был ровный и низкий, такой же несоответствующий его слабому телу, как руки.

– Ханзо сказал мне, что ему нужна глина для закалки.

– Не может быть. Я дал ему по крайней мере на десять дней.

У Йоши все внутри сжалось, возникло подозрение, не послал ли его Ханзо с ненужным поручением, чтобы удалить из кузницы? Не встречался ли он с горожанами, протестующими против налога? Но, может быть, это просто недоразумение? Йоши не мог вспомнить, употребляли ли они лишнее количество глины в течение недели.

– Все-таки, – сказал он, – я пришел за новым запасом. Если вы наполните два мешка, я расплачусь и сразу отправлюсь.

– Нет, нет, Йоши, посиди у меня. Здесь тоскливо, я рад твоему присутствию.

– Извини, Матсутаро. Ханзо ждет меня. У нас сегодня праздник по случаю того, что он закончил новый меч. Если я сейчас не уйду, я не попаду к реке до темноты.

– Да, понимаю, – старик грустно покачал головой. – Посиди здесь, пока я отмерю глину.

Матсутаро влез наверх, где располагались поперечные балки под соломенной крышей. Он принес два грубых хлопчатобумажных мешка. И пока Йоши нетерпеливо ждал, отмерил глину, примерно по тридцать фунтов в каждый мешок, затянул веревки и надел мешки на шест.

– Трудно будет идти, пока не кончился дождь. Лучше бы тебе подождать, – сказал он, пытаясь еще раз уговорить Йоши остаться.

Йоши сочувствовал одинокому гончару, но подозрение относительно причин, по которым отослал его Ханзо, заставляло его спешно вернуться в долину. Он как мог сдерживал свое нетерпение. Заставив себя улыбнуться, он сказал:

– Я должен идти. В следующий мой приход у нас будет время, мы посидим и поговорим. – Йоши нагнулся, чтобы приладить шест на плечо. Он легко поднял груз, хотя шест изогнулся как перевернутая буква U.

От Мишима до Йошивары по прибрежной дороге было почти двадцать миль. Направляясь на восток, Йоши сокращал дорогу, идя по холмам; теперь из-за груза ему приходилось идти по дороге. В обычных условиях он снес бы эти шестьдесят фунтов медленно, но без напряжения; на этот раз нельзя было задерживаться, и поэтому он решил поискать носильщиков. Они смогут донести бегом и глину, и самого Йоши до Йошивары.

Как предсказывал Матсутаро, дождь уменьшился, но носильщиков не было. Йоши шагал вперед, его соломенные сандалии с каждым шагом наполнялись водой. Вскоре дождь прекратился, и облака, разойдясь, образовали на небе узоры, напоминающие голубые отблески на клинке дорогого меча.

Через час Йоши заметил шесть носильщиков у обочины. Их паланкин был опрокинут в канаву, и все шестеро громко ругались и грозили друг другу кулаками.

– Золотая монета за то, чтобы доставить меня и груз в Йошивару, – сказал Йоши.

Спор мгновенно прекратился, паланкин был сразу выправлен. Йоши и шестьдесят фунтов глины двинулись к дому.

– Переходить нельзя, пока вода не понизится. – Носильщики остановились на берегу Камо.

Йоши вспомнил страшный случай, когда он пытался переправиться через реку Окитсу вместе с Айтакой, и у него от одного воспоминания пересохло во рту. Но положение было отчаянное, и это заставило его победить страх. Он крикнул главному:

– Конечно, можно перейти. Я переходил, когда вода была выше.

– Нет, очень опасно, мы боимся.

Йоши видел, что справа от него закатные лучи пробиваются сквозь тучи вокруг горы Фуджи. Скоро стемнеет, а они еще на расстоянии нескольких миль от кузницы.

– Я заплачу еще одну золотую монету, – сказал он, скрипя зубами от безнадежности положения.

Носильщики поставили паланкин на берег. Они столпились и спорили хриплыми голосами. Их крики отдавались эхом с другого берега. Красноватый свет падал на их обнаженные татуированные спины, придавая им вид существ, не похожих на людей. Пять минут ушло на спор, а солнце в это время ушло за горизонт. Наконец, старшина подошел к паланкину.

– Еще нельзя переходить. Мертвому золото не нужно, – сказал он хмуро.

– Я дам две лишних монеты.

– Подожди.

Еще пять минут! В сумерках начинали выходить звезды, и только яркий красный свет на снежной вершине горы Фудзи напоминал о дне.

– Вода теперь ниже. За две лишних монеты мы перейдем.

– Спешите! Золото ваше.

С каждой минутой нарастал страх, который Йоши старался подавить. Темнеющее небо, быстрый поток, шорох ветра в прибрежных кустах – все казалось зловещим. «Скорей», – повторил он.

 

Глава 18

Йоши расстался с носильщиками на дороге и зашагал по темному холму к кузнице. В лесу ощущался запах горящего дерева. Когда он попытался бежать, мешки с глиной закачались, шест угрожающе согнулся, и ему пришлось остановиться, прежде чем можно было идти дальше.

Над деревьями не было облаков – это был дым. Поднимаясь на холм, он увидел оранжевый отсвет впереди, пробивавшийся сквозь темноту. Он сбросил глину и побежал, неловко продираясь через кусты.

Йоши взбежал на холм и взглянул вниз; то, что он увидел, должно было навсегда запечатлеться в его памяти. От кузницы оставалась тлеющая развалина; передняя поперечная балка упала, и на нее упала большая часть крыши. Солома, покрывавшая крышу, горела, облака дыма издавали едкий запах. У развалин четверо всадников, одетых в броню, рубили оставшиеся опоры крыши, они рушили то, что оставалось от кузницы, и что-то искали в обломках. На сырой земле, там, где был когда-то вход, лежали два самурая; один был мертв, второй умирал: у него была отрублена рука и кровь хлестала из плеча.

Йоши спрятался за деревом.

Начальник сердито кричал на своих спутников:

– Он где-то здесь. Я ранил его. Ищите!

– Никого здесь нет живого, Кичибей-сан, – ответил один из самураев. – В этом пожаре никто не мог остаться в живых.

– Найдите его тело. Я не успокоюсь, пока у меня не будет его голова на шесте.

Йоши услышал звук ломающихся веток в зарослях на двадцать ярдов ниже того места, где он стоял. Он отполз назад, теснее прижавшись к стволу. Стон… он узнал хриплый голос.

«Ханзо, – тихо позвал он. – Это Йоши. Я здесь, за деревьями». При свете пламени Йоши видел, как самураи внизу возились вокруг развалин, в то время как Ханзо неуклюже отползал от них. Самураи были всего на расстоянии нескольких ярдов от беспокойно движущегося Ханзо. Йоши закусил губы от волнения. Как это они не видели и не слышали его?

Силуэт Ханзо был виден на фоне пламени. Он поворачивал голову из стороны в сторону, пытаясь увидеть Йоши среди темных деревьев.

– Я не могу больше двигаться, Йоши. Уходи, пока можно. Оставь меня, – Ханзо старался шептать, а Йоши казалось, что он кричит. Самураи не слышали, они еще не поняли, что Ханзо не погиб.

– Нет, Ханзо, – Йоши подбежал к Ханзо и схватил огромное тело под мышки. Он оттащил его дальше от огня.

– Лежи тихо, здесь мы в безопасности.

Йоши нащупал рукой рану. Ханзо был ранен в грудь ударом меча. Мгновенно Йоши стащил с него платье и попытался остановить кровь. Ханзо кашлянул, кровь шла горлом.

– Видал, как я с шестерыми сразился, не сходя с места? – задыхаясь, спросил он.

– Ты убил двоих. – Йоши с ужасом смотрел, как кровь продолжала сочиться из раны.

– Правда? Хорошо! – Несмотря на боль, Ханзо улыбнулся удовлетворенно. Потом улыбка исчезла, и он сказал: – Я искупил свои грехи прошлого. Я неплохо справился, правда, Йоши?

– Ты прекрасно справился. – По щекам Йоши текли горячие слезы. Он шептал молитвы синтоистским богам Ханзо.

– Йоши, уходи немедленно. Князь Кичибей сам здесь во главе своих людей. Спасайся, пока можно, прежде чем они станут прочесывать лес. – С кашлем вышло еще много крови. – Спеши, пока они тебя не нашли.

– Я не могу оставить тебя, Ханзо. Мне только очень жаль, что меня не было здесь, когда они появились. Я останусь, что бы ни случилось.

– Глупый, ведь я отослал тебя, чтобы спасти.

– Ты не имел права.

– Имел право. Ты всегда был для меня не только помощником. Я считаю тебя сыном.

Йоши старался удержаться от слез. Что он мог предпринять? Только шум пожара мешал самураям услышать голос Ханзо. Йоши видел, что они собрались перед Кичибеем, ожидая дальнейших распоряжений. Может быть, это последняя возможность спасти Ханзо.

– Ты можешь двигаться? – прошептал Йоши.

– Нет. Оставь меня и спасайся.

– Постарайся! Вспомни мой первый день в кузнице, когда ты велел мне стараться, – настаивал Йоши.

– Нет, не могу. Ничего не выйдет. Я потерял слишком много крови.

– Хочешь, я понесу тебя?

– О, Йоши, я хотел, чтобы ты гордился мной. С первого дня, когда я нашел тебя в лесу, я надеялся, что когда-нибудь ты назовешь меня отцом. Теперь все оказалось наоборот. Я слаб, а ты силен. Круг смыкается. Йоши… – голос Ханзо стал слабеть.

– Ханзо, я же горжусь тобой, – сказал Йоши смиренно. – Ты сопротивлялся Кичибею и его лучшим воинам. Ты убил двоих. Никто не смог бы сделать больше. Я считаю честью назвать тебя отцом.

Ханзо опять закашлялся; его тело сжалось от приступа боли. Он схватил руку Йоши и из последних сил произнес:

– Возьми мой меч. Это прекрасное лезвие. Лучшее, что я когда-либо сделал. Он для тебя… мой сын.

– С радостью, отец.

– Тогда я счастлив. – Тело Ханзо вытянулось.

– Отец, отец, твои боги покинули тебя, но я отомщу за твою смерть. Клянусь.

Закрыв глаза покойному, Йоши был поражен его спокойной улыбкой. Ханзо восстановил свою честь.

 

Глава 19

Йоши взял меч из руки Ханзо, потом прикрыл тело валежником и сосновыми ветвями. В тридцати ярдах от него князь Кичибей разъезжал на своем коне вокруг тлеющей кузницы, осыпая бранью своих самураев. Йоши видел, что на нем дорогая броня и у него прекрасное оружие. Даже сбруя его лошади была украшена золотом. Пламя пожара освещало его лицо, безжалостно высвечивая последствия невоздержанной жизни. Его когда-то сильная челюсть утратила четкость формы, вокруг глаз была нездоровая одутловатость, но Йоши знал, что Кичибей был известен как храбрый воин и постоянно упражнялся в фехтовании. С ним опасно было иметь дело, и его воины служили ему верно скорее из страха, чем из чувства любви или уважения.

Кичибей кричал: «Найдите его! Найдите его!» Его голос звучал визгливо от гнева и от того, что все выходило не так, как он хотел. Сегодня он выехал для развлечения, не ожидая сопротивления. А теперь двое из его воинов были убиты, намеченная жертва исчезла, и это наносило серьезный удар его репутации. Он заорал опять: «Найдите его, черт вас возьми, или вам плохо придется!»

Йоши оставался в тени, скользя от одного дерева к другому, и приближался к солдатам. Ханзо ранил одного из них. Которого? При слабеющем свете пожара Йоши мог различать только нарядную позолоченную броню Кичибея и его огромный китайский шлем. Остальные трое, в обычном кожаном снаряжении с металлическими украшениями, выглядели совершенно одинаковыми, разъезжая вокруг кузницы. Нет… один самурай отличался. На копье позади седла у него была эмблема князя.

Йоши спрятался недалеко от просеки, он был так близко от одного из всадников, что слышал его тяжелое дыхание и проклятия, которые тот произносил сквозь зубы время от времени, вороша обломки своим копьем. Остальные были далеко, они объезжали кузницу по периметру. Этот самурай был в одиночестве, но надолго ли? Надо было действовать быстро. Он пошарил на почерневшей земле и нашел тяжелый круглый камень. Он толкнул его, так что камень подкатился к ногам лошади. Лошадь испугалась, встала на дыбы и заржала от страха. Всадник снова выругался и прекратил свои поиски.

Камень, катясь, вызвал вспышку пламени. Всадник заметил ее и сошел с лошади. Он медленно шел к убывающему огню и увидел круглый камень. Это – голова Ханзо?

Позади него свистящий звук. Он обернулся и инстинктивно поднял копье. Поздно! Последнее, что он видел, была неясная фигура, почти вплотную к нему, и блеск огня на лезвии нового меча.

Его голова откатилась в огонь почти беззвучно, – шум от камня был громче. Огонь охватил прядь волос под шлемом и в считанные секунды превратил голову и шлем в обугленную массу; обезглавленное тело опустилось на колени, минуту его поддерживало кожаное снаряжение. Кровь брызнула вверх подобно фейерверку, затем тело свалилось в огонь. Все это заняло не более одной минуты.

Йоши слышал, как Кичибей все еще бранил двух своих оставшихся самураев по другую сторону кузницы. Бумага и солома совершенно сгорели. Только деревянный каркас время от времени давал вспышки, во время которых искры и пламя освещали вырубку.

Йоши отвел лошадь убитого к краю леса. Внезапно пронзительный голос Кичибея замолк, и слышно было только потрескивание догорающих углей и фырканье лошади. Затем скрипнула броня и заржала лошадь. К месту, где находился Йоши, приближался еще один всадник.

Йоши вскочил на лошадь и направил ее вперед. Самурай с выпученными глазами и раскрытым ртом смотрел, как на него несся ангел-мститель с поднятым мечом. Не успев обнажить свой меч, он спрыгнул с лошади так, чтобы закрыться ею от Йоши. Он оказался среди упавших балок на краю пожара. Его нога запуталась среди беспорядочных обломков, огонь охватил шелковую подкладку его снаряжения, и пламя ярко вспыхнуло. Он закричал от ужаса и боли, превратившись в живой факел, пламенеющий на фоне догорающего костра.

Кичибей и оставшийся самурай громко закричали позади погребального огня.

– Рейцуке, что случилось? – вопил солдат.

– Где Рейцуке? – спрашивал Кичибей.

– Я не знаю, князь.

– Ну, так узнай. А где Ясумитсу?

– Я и его не видел.

– Амида Ниодорай, неужели я все сам должен делать? – зарычал Кичибей.

Он ударил лошадь ногой, повернул ее резким рывком поводьев и знаком приказал самураю объехать огонь.

– Кичибей-сан! – голос самурая прервался. – Я нашел одного из них.

– Которого, дурак?

– Я не знаю, у него нет головы.

Кичибей подъехал к нему; он посмотрел на обезглавленное тело. Голос его звучал холодно и угрожающе:

– Кузнец жив, несмотря на раны. Слезай с лошади и обыщи кусты.

Йоши отошел глубже в лес; он гладил и успокаивал лошадь. Кичибей ездил взад и вперед по краю вырубки и кричал самураю, который с шумом прорубал себе путь сквозь кусты.

– Пятьдесят коку земли, если ты его найдешь, – кричал Кичибей, – и сеппуку, если не найдешь.

Небо начало очищаться. Низкие облака скользили мимо неполного месяца, и под деревьями сменялись пятна темноты и света. Запах горящего дерева усиливался, смешиваясь с запахом горящих кожи и плоти. Лошадь Йоши выкатила глаза от странных запахов и встала на дыбы, испуганная приближением солдата. Через какое-то мгновение он увидит их. Йоши пришпорил лошадь и пустил ее вперед, надеясь застать его врасплох.

Самурай замер, увидев приближающуюся лошадь. Но в этот момент боги решили пошутить. Низкая ветка ударила Йоши по лицу, ослепив его и сбросив с лошади.

Самурай закричал с торжеством и быстро зашагал к упавшему. Йоши отчаянно перевалился под защиту тутового куста. Его простое темное платье сливалось с темней листвой, защищая его в темноте. Самурай же был хорошо виден: металлическая отделка на его одежде и шлеме блестела в лунном свете.

Потеряв свою жертву, самурай стал осторожно двигаться через кусты. В своем громоздком снаряжении он неуклюже пробирался среди них.

– Я нашел его, он здесь! – крикнул он Кичибею.

Самурай что-то проворчал про себя. Ханзо его ранил, разрезав верхнюю часть бедра, и, хотя наиболее важные сосуды не были задеты, бедро сильно болело. Самурай относился к великану кузнецу с уважением. Независимо от того, был Ханзо ранен или нет, он был опасным противником.

Самурай обычно ничего не боялся. Если бы ему приказали разрезать свой живот, он бы сделал это без малейшего колебания. Однако в темном, незнакомом лесу, наедине с призраком, который появлялся и исчезал беззвучно, в нем начало шевелиться чувство, вызывавшее капли пота на лбу и сухость во рту.

Вот! Позади него какой-то шорох.

Он повернулся с поразительной быстротой, учитывая его рану и громоздкое снаряжение.

Тишина.

Он двинулся вперед, тревожно глядя по сторонам.

– Что там происходит? Ты его схватил? – Кичибей, вне себя от бешенства, от неудачи, вопил по-старушечьи.

Отозваться означало бы выдать, где он находится. Внезапно его обхватила рука, обвившаяся вокруг горла, и сдавила его так, что он не мог дышать. Он пытался размахнуться, чтобы сбросить державшую его руку, но не мог опереться на раненую ногу. Ему отворачивали голову и одновременно сжимали горло. Его меч упал, пальцы царапали руку, которая неумолимо продолжала сжиматься. Он вспомнил огромную силу кузнеца. Он хотел прочитать молитву… и не смог произнести ни одного звука, кроме сухого треска, – его голосовой аппарат был раздавлен. Глаза закатились. За мгновение до того, как сломалась шея, он увидел, кто его убивал, и умер в недоумении.

Йоши выпустил тело, и оно упало на землю.

Лошадь Кичибея фыркала и била копытами, потому что Кичибей в ярости колотил ее ногами. Йоши видел его силуэт на фоне догорающих углей и слышал, как Кичибей угрожал пытками и смертью исчезнувшему самураю за то, что тот не отвечал на его гневные вопросы.

Дождавшись момента, когда облако закрыло месяц, Йоши вышел из-за деревьев и голосом, которому он придал мрачное звучанье, крикнул: «Кичибей, я – дух Ханзо, я пришел за тобой». Кичибей замолчал, как будто его пронзило стрелой. Жизнь в богатстве закрепила в нем нежелание подвергать себя ненужной опасности, но не ослабила его ум. Он презрительно улыбнулся: это детский фокус Ханзо, чтобы смутить его. Значит, толстому старому борцу удалось убить самурая. Но Кичибей – противник посерьезнее.

– О дух Ханзо, где ты, – крикнул он голосом, дрожащим от притворного страха.

– В лесу.

– Выйди, дух Ханзо, чтобы я увидел тебя.

– Я иду.

На этот раз голос звучал из другой части леса. Кичибей удовлетворенно кивнул. Толстый глупец идет к нему!

У Кичибея было прекрасное оружие и броня, он представлял собою боевую машину, способную справиться с кем угодно. Но он предпочел бы, чтобы его броня не производила шума, а она слегка звенела на ходу, хотя – в противоположность более грубому снаряжению самураев – она была высокого качества и более удобной. Он сошел с лошади по возможности бесшумно и отогнал ее шлепком по крупу. Потом он спрятался за деревьями и занялся подготовкой западни.

Сначала он снял шлем и надел его из верхушку куста близ края леса. Затем он поднялся по холму на несколько футов и спрятался позади дерева. Оттуда, в слабом свете снизу, ему было удобно следить за шлемом. Он торжествующе улыбнулся, думая о том, как возрастет его слава, когда он в одиночку уничтожит великана, убившего пять его самураев.

Слева послышался шорох. «Дух Ханзо» пробирался через кусты между Кичибеем и шлемом. Уловка удалась.

Кичибей выхватил длинный меч из ножен и прокрался чуть вперед. Теперь на фоне догорающих углей он увидел туманные очертания фигуры. Это был не Ханзо.

На мгновение сбитый с толку, Кичибей отступил. Это была фигура молодого человека, гораздо меньше ростом, чем Ханзо. Разве врагов было двое? Не имеет значения. Лучше схватиться с этим юношей и убить его прежде, чем к нему присоединится раненый кузнец.

С вызывающим криком Кичибей бросился вперед через кусты, размахивая мечом. Незнакомец отскочил. Он был одет только в легкое платье поверх хакама. Брони нет! Это дает преимущество Кичибею. Необремененный броней, молодой человек прыгнул в сторону, уклонившись от первого нападения. Кичибей наступал. Он был опытным фехтовальщиком и был уверен, что сможет быстро прикончить этого деревенского парня.

Кичибей пытался колоть и рубить, но противник парировал его удары.

Внезапный ложный маневр и смена направления удара сбили меч Кичибея вниз. Первая кровь в пользу незнакомца.

Его меч ударил сквозь броню Кичибея и нанес глубокую рану в левое плечо; Кичибей подался назад, отступая вверх по холму, в лес, подальше от меча, который мелькал все ближе и ближе от его непокрытой головы. Он пожалел, что снял шлем. Сила, с которой незнакомец наносил удары, была устрашающей. Каждый раз, когда мечи сталкивались, Кичибею приходилось отступать. Время от времени он получал удары в грудь и живот. Броня выдерживала, но у него было ощущение, как будто по нему бьют молотом. У него перехватывало дыхание, и он парировал все медленнее. На лбу у него выступил пот. Он понял, что его противник моложе и сильнее и что более высокое мастерство не обеспечивает победу. Впервые с начала схватки он почувствовал, как страх сжимает его мышцы, подтачивает уверенность. Случайная мысль отвлекла его внимание. Что, если Ханзо появится, чтобы поддержать своего молодого сторонника? Тогда все потеряно. Кичибей почувствовал, как у него поднимается желчь. Он нервно глотнул, стараясь думать только о схватке. Парировать. Отступить. Парировать.

Как ни старайся, другие мысли лезут в голову. Где же все-таки Ханзо? Так сильно ранен, что не может сражаться? Скоро ли появится у кузницы основная часть войска Кичибея? Парировать. Отступить. Парировать. Кичибей всхлипнул от жалости к себе. Не надо было ему уходить вперед от своих войск. Где они? Им уже давно пора было быть здесь. Они спасут его. Нет… он соберется с силами и уничтожит этого деревенщину. И тогда он встретит свои войска с торжеством. Кичибей – снова герой! Эта мысль на миг возбудила в нем заряд уверенности, и Кичибей сделал последнее усилие перехватить инициативу в схватке.

Замахнуться. Ударить. Парировать. Совершить обманный маневр. Он весь вспотел под броней. Пальцы у него стали скользкими, и конец настал. Меч вылетел у него из руки, описав серебристый полукруг в лунном свете. Он отступил, отчаянно выдергивая короткий меч из-за пояса. Его противник, уверенный в победе, шел за ним вверх по холму, опустив меч, не подозревая, что короткий меч Кичибея готов вонзиться между его ребер.

– Кто ты? – спросил Кичибей, стараясь отвлечь внимание нападающего.

– Тебе надлежит знать. Я – Йоши, сын Ханзо, кузнеца.

Кичибей отступил еще на шаг и приготовился к удару. Но в этот момент он споткнулся обо что-то громоздкое и потерял равновесие. Он упал назад, размахивая руками; короткий меч отлетел в кустарник. Падая, он повернулся и увидел, что его нога откинула ветки, прикрывавшие заваленный труп. Он упал лицом на лицо трупа. Последнее, что он видел перед тем, как Йоши отрубил ему голову, была умиротворенная улыбка на лице покойника, Ханзо отомстил.

 

Глава 20

Не зная, что целый отряд поднимается в это время по противоположному склону горы, Йоши приступил к торжественному захоронению Ханзо. Он положил его в землю у подножия его любимой молельни Аматерасу. Рядом с телом он похоронил прекрасный меч, сыгравший такую важную роль в отмщении Ханзо. Он надеялся, что Ханзо, в его новом убежище в Западном Рае, – поймет. Дар был принят и оценен; теперь ему надлежало занять место рядом со своим творцом. Возле молельни Йоши на коленях повторил свою клятву отомстить за смерть Генкая, как он отомстил за смерть Ханзо, и он обещал себе: «Никогда больше я не забуду данных мной обетов».

Лошади кружили по вырубке, стараясь держаться подальше от дымящихся развалин. Он успокоил их. Отведя ту лошадь, которая несла эмблему Кичибея, он снял копье с эмблемой и боевое седло, а также броню. С копьем в руке, он отвел лошадь в лес и привязал ее вблизи тела Кичибея.

Отрубленная голова лежала на земле на освещенном месте между деревьями. Волосы Кичибея свесились набок, его недобрый маленький рот был удивленно раскрыт. Йоши закрыл ему рот; затем чуть ли не с нежной материнской заботой причесал ему волосы. Прикрепив голову к наконечнику копья, он был вполне удовлетворен драматическим эффектом. Знамя Кичибея висело, как гадкая салфетка, под страшной головой.

Йоши снес копье вниз к вырубке и вдавил конец в землю у входа в горящую кузницу.

Лошади!

На дороге, и скачут быстро. Йоши слышал много голосов и звяканье брони и оружия. Копье было на месте. Ни минуты не колеблись, он схватил меч Кичибея и без оглядки побежал к лошади.

Люди были в вырубке… сейчас найдут… вот! Крики, смятение, лошади кружили вокруг жуткой находки на копье. Опять крики: они нашли один труп, потом другой. Йоши отвязал лошадь и увел ее с дороги в лес; гам, раздававшийся внизу, покрывал шум от его передвижения.

Воины узнали голову своего князя. Теперь они разделились во мнениях. Одни считали, что они должны сохранить верность семье Кичибея, и хотели преследовать убийцу; другие считали, что они теперь ронины – бродячие самураи, – и хотели немедленно разойтись, Йоши мрачно улыбнулся, слыша их споры. Каждая минута, потерянная самураями, увеличивала его шанс на спасение.

За пределами освещенной части леса деревья и кусты задерживали Йоши на каждом шагу. В темноте он вырубал дорогу себе и лошади; ветви рвали его одежду и кололи лицо. После тяжелого боя с Кичибеем эти усилия вызывали сильную усталость. Он не мог позволять себе отдохнуть: все мысли об успехе и мести были забыты в борьбе с подлеском.

Когда крики уже не были слышны, Йоши удвоил свои усилия; его рука без конца поднималась и опускалась. Тишина уже не была нужна. Расстояние! Как можно большее расстояние между ним и самураями. Он задыхался, в боку кололо – но он двигался дальше.

Через нескончаемые сорок пять минут Йоши вырвался из леса в поле. Из последних сил он взобрался на лошадь. Куда ему ехать, – на северо-восток, подальше от Тайра? Он мог бы спрятаться у Матсутаро, гончара, в Мишима. Но он не хотел подвергать старика опасности: если самураи Кичибея решат искать убийцу ради отмщения, они, конечно, будут идти до самой Мишима. Логика подсказывала, что следует искать именно в этом направлении, а не углубляться в область влияния Тайра. Конечно, подумал Йоши, они именно так будут рассуждать. Давно, в Киото, преподаватель военного дела учил Йоши, что следует всегда выбирать неожиданное решение. Он повернул лошадь к югу и ослабил поводья.

Пора обдумать положение. После четырех лет относительной безопасности он опять в пути. Не считая нескольких монет, лошади и меча Кичибея, у него была только та одежда, в которой он ушел. Когда лошадь пробиралась через небольшой поток, Йоши с сожалением бросил меч в темную воду, где он скрылся под водой. Меч выполнил свое назначение, а теперь он только привлек бы к нему внимание. Молодой человек в рваной одежде и с таким мечом! Это обязательно вызвало бы интерес у властей. Он вздохнул, чувствуя себя как бы обнаженным и уязвимым без оружия. Лошадь пошла ровным аллюром, и Йоши почувствовал, до какой степени он обессилен. Пробег до Мишима, возвращение с грузом в шестьдесят фунтов, бой, горе, вызванное смертью Ханзо, бегство по горе… Голова Йоши мерно покачивалась, он заснул, сидя на лошади.

Внезапно глаза его открылись, он сразу насторожился. Была еще ночь. Лошадь остановилась около почти сухого русла реки. Среди острых камней текли небольшие ручейки, захватывая кусочки веток и листья, сорванные вчерашним дождем. Неполный месяц освещал искривленные деревья на берегу. В русле крутились небольшие водовороты, оставшиеся от недавно бурного потока. Йоши не знал, какое расстояние он проехал и сколько времени он спал. Река текла по середине широкой равнины. Он подумал, что нежелательно показываться здесь с наступлением дня.

За рекой дорога шла параллельно берегу, затем поворачивала под прямым углом. При лунном свете Йоши увидел у дороги большое строение, видимо, ферму. Дом выглядел нежилым. Йоши был обессилен. Не стоило ехать дальше сегодня, тем более, что он может оказаться в опасной близости от своих врагов. Теперь пора расстаться с лошадью. Подобно мечу, она выполнила свое назначение, а если его задержат, могут опознать лошадь, принадлежавшую Кичибею. Он сошел с нее и, хлопнув по крупу, отправил назад по дороге.

Приподняв платье и хакама, чтобы не замочить их, Йоши перебрался по острым камням. Еще через двадцать минут он спал на охапке гнилой соломы позади фермы.

 

Глава 21

Высоко в горах внутренней части страны солнце поднималось в холодном сером зимнем небе, его скользящие лучи бросали красноватый отсвет на снежные поля. Темно-зеленые ветви редких сосен опускались под тяжестью белой пыли. Ноги Йоши, завернутые в лохмотья, тонули в глубоком снегу. Ветер намел сугробы выше его роста. Он стоял, склонившись над телом человека, сбившегося с пути и замерзшего ночью. Посиневшее лицо несчастного казалось частицей сугроба; даже волосы его потеряли гибкость от мороза. Это было тело состоятельного путешественника. На нем была хорошая одежда. Йоши уныло подумал о своих лохмотьях. Покойнику уже не понадобятся тяжелое верхнее платье и хорошие теплые сапоги. С трудом Йоши снял мерзлую одежду с негнущегося тела и свернул все в тюк.

В согнувшейся фигуре с длинными косматыми волосами, торчащими, как львиная грива, невозможно было узнать прежнего изысканного Йоши. Борода его была похожа на густой черный мох, растущий на скале; кожа потемнела от суровой погоды; губы потрескались.

Йоши научился искусству выживания. Он поступал так, как надо поступать, чтобы сохранить жизнь. Он сделался почти безразличным к тяжелой жизни бродяги, почти – потому что еще сохранились у него воспоминания о лучших временах, когда он писал стихи и занимался каллиграфией и рисованием.

Он перебросил одежду через плечо и пошел к одной из многих молелен, которыми путники пользовались как временным убежищем. Он слышал крики гусей в небе, напоминавшие лай диких собак. Последнее, что осталось у него в памяти о замерзшем человеке, было обнаженное тело, бесстыдно открытое серому небу. Падавшие снежинки задерживались на частях тола, покрытых волосами.

Постепенно снежинки покрыли тело белым одеялом. Скоро оно окажется под снегом и исчезнет до будущей весны.

По иронии судьбы путник погиб почти в виду убежища. Вскоре над снежными поломи показалась крыша убежища с красными карнизами. Йоши направился туда.

В нем было темно и холодно. Маленькая комната с черными от дыма балками потолка сохраняла запах ладана и другие запахи, оставленные посещавшими ее людьми. Йоши развернул одежду и стал выбивать из нее лед, стараясь добиться гибкости в складках. Он стянул с себя свои лохмотья, содрогаясь от запаха. Выйдя наружу, он брал пригоршни снега и растирал ими тело докрасна, геройски наводя чистоту. Когда все следы грязи исчезли, он вернулся внутрь молельни и там, лязгая зубами от холода, оделся в новую одежду.

Горцы регулярно посещали молельню. В ней был очаг с железным котлом на поперечной металлической палке. На полке лежало немного полусгнивших овощей. Йоши зажег очаг, наполнил котел снегом и растопил его. Он положил в него овощи и сварил их. Они были безвкусны, но наполнили желудок. Окончив, он вычистил котел и повесил его на место, чтобы им мог воспользоваться следующий путник.

Был сильный снегопад. Небо потемнело. Тишину нарушал только скрип перегруженных снегом сосновых ветвей. Йоши сидел и смотрел на огонь. Он задумался, вспоминая события, которые привели его в горную молельню…

Девятнадцать месяцев тому назад Йоши был разбужен стаей ворон, нарушавшей тишину ясного утра своим карканьем. Он открыл глаза. Над ним простиралось голубое небо с мелкими облачками. Он повернулся на бок и увидел, что лежит на стоге сена позади старого сарая с земляными стенами и соломенной крышей. Сено было заплесневелое, сгнившее от старости и непогоды. Сарай – когда-то конюшня – был пуст и заброшен. Где он находится? Он знал только, что он на брошенной ферме где-то на вражеской территории.

До его сознания дошел шум с другой стороны сарая, звяканье металла и недовольное ворчанье. Быстро смахнув соломинки и насекомых, Йоши прокрался к углу сарая и, выглянув, быстро отодвинулся. У него перехватило дыхание. Самураи из отряда Кичибея старались открыть заколоченный дом фермы. Было ясно, что они ищут его. Он бросился назад к стогу и зарылся торопливо внутрь. Гнилое сено залезло ему в ноздри, чуть не вызвав рвоту. Он с трудом заставил себя смирно лежать. Прежде чем самураи подошли к стогу, прошло минут десять. Йоши слышал, как они спорят.

– Здесь его нет. Мы зря теряем время, – сказал один.

– Лошадь нашли поблизости отсюда. Он должен быть недалеко, – ответил другой.

– Идем, поищем в бамбуковой роще за полем.

– Минутку. Проверь сначала стог.

Йоши распластался на земле. Он услышал свист меча. Он весь напрягся. Еще взмах меча… и еще… Сено слежалось плотно, благодаря этому лезвие не доставало его.

– Попробуй острием. Ты не достанешь низа.

Внезапно изогнутое лезвие вонзилось в землю в нескольких дюймах от головы Йоши. Оно было сердито выдернуто.

– Я только порчу лезвие. Если хочешь, попробуй своим мечом, – проворчал самурай.

– Ладно. Сено воняет. Фу… в нем никто не мог бы спрятаться.

– Ну, я зажгу его на всякий случай.

– Ты достаточно много времени зря потерял. Надо идти. Идем, садись на лошадь. У меня чувство, что он далеко отсюда.

Йоши слышал, как лошади ускакали. Он лежал неподвижно до конца дня, потом, весь занемевший и голодный, выполз из своего стога и осторожно пробрался к бамбуковым рощам, разбросанным по равнине к северу и к западу.

Когда солнце село, он нашел укромное место в зарослях бамбука, там он спрятался и переночевал. Несколько раз проезжали мимо вооруженные люди верхом. Месяц выглядел просто тоненьким ломтиком, он не освещал рощ, и спрятаться от патрулей было нетрудно. В течение всего следующего дня он прятался, а ночью шел. Такой распорядок стал для него обычным и в следующие дни, следующие недели. Став объектом облавы, он был вынужден отказаться от намерения идти на юг. Вместо этого он повернул к северным горам и там исчез из мира даже более надежно, чем если бы стал монахом. Он был теперь эсемоно – презренное существо, нищий, создание, живущее в тени, на краю мира, в самых безлюдных, девственных областях горных лесов…

Голова Йоши опустилась, он очнулся и стряхнул раздумье. Он все еще сидел в холодной горной молельне перед гаснущим очагом. «Ну, – сказал он себе, покачав головой, – вспоминать прошлое незачем». Почти два года он скрывался. Не надо больше откладывать. Пора приступать к выполнению плана, который он составил давно. Овладеть фехтованием, потом разыскать князя Чикару и призвать его к ответу. Теперь, благодаря погибшему путешественнику, у него была приличная одежда. Он побреется, причешется так, чтобы его невозможно было узнать, и завтра же отправится на поиски знаменитого фехтовальщика Наонори Ичикава и попросится к нему в ученики. Ведь Ичикава когда-то написал Ханзо, как ему понравилась гравировка на мече! Это была сталь работы Ханзо, а гравировал он, Йоши. Да. Он напомнит ему о письме и попросит у него работу. Он отправится в Сарашину, в академию Ичикавы, завтра утром.

С утренней зарей у него начнется новая жизнь.

 

Глава 22

Через четыре месяца, в третий месяц 1174 года, к городу Сарашина приблизился путешественник, одетый в хорошо сшитое, но несколько запыленное платье. Сарашина находилась в провинции Шинано, на расстоянии девяноста миль от Окитсу. Вишневые деревья были в цвету. Город дремал в сонном весеннем освещении. Несколько повозок, запряженных волами, тяжело ползли по главной улице. Продавцы предлагали свои товары, их голоса смешивались с шелестом весеннего ветерка.

Два обстоятельства давали Сарашине право на известность: во-первых, почти столетие тому назад госпожа Сарашина написала «никки» – романтический дневник, и, во-вторых, здесь жил знаменитый фехтовальщик Наонори Ичикава, академия которого выпускала лучших фехтовальщиков Японии. Изо всех уголков страны слава учителя собирала людей, приходивших в его доджо, чтобы научиться владеть мечом.

Йоши указали на небогатое одноэтажное здание за городом; свиток, висевший на стене, сообщал, что это – Академия военного искусства Ичикавы. Крыша была крыта неодинаковой, как бы случайно подобранной черепицей; стены состояли из деревянных панелей, украшенных грубо нарисованными военными картинками. Из дома не было слышно ни звука.

Так это и есть знаменитая академия Ичикавы?

Поднимаясь по ступенькам, Йоши заметил, что ограда колодца треснула, а к фундаменту дома была прислонена старая ломаная телега. Везде проглядывала запущенность и старость. Даже вишневые деревья, росшие кругом двора, были чахлые и неухоженные по сравнению с прекрасными деревьями в городе. После четырехмесячного путешествия по горам это зрелище не могло внушить надежды.

– Эй, есть здесь кто-нибудь? – голос Йоши нарушил пыльную тишину.

– Минутку, – передняя дверь отодвинулась. – Могу я быть вам полезен? – голос был низкий, он гудел как будто из глубокой впадины ниже ребер. Это был сам сэнсзй фехтовальщик.

Ичикава был небольшого роста, бритый, пожилой. По возрасту он мог бы быть отцом Йоши. Он когда-то воевал в одно время с Фумио и Чикарой. Когда те получили землю и почести за геройские поступки, он отказался ото всего, сказав, что он – военный и всегда будет жить своим мечом.

В этот момент он выглядел так же малопривлекательно, как его доджо. Он был босой, на нем были только черные хакама и пояс для меча. Его туловище блестело от пота. Он был не особенно мускулист, имел толстые кисти рук и мощные предплечья. Лицо было невыразительно, прямая линия маленького плотно сжатого рта говорила о волевом характере.

– Я пришел издалека через южные горы, чтобы увидеть вас… просить вас принять меня на работу, – сказал Йоши с церемонным поклоном.

– Вы что же – фехтовальщик? – Ичикава нахмурился. – Вы одеты как странствующий коммерсант.

– Нет, я не фехтовальщик, хотя некоторое знакомство с фехтованием у меня есть. Я занимался в Киото много лет тому назад, – ответил Йоши. Когда Йоши пробирался через горы, ему в голову не приходило, что ему могут отказать. Сейчас эта мысль потрясла его.

– Да, я слышу, вы говорите с акцентом Киото. Кто вы, и почему мне следует взять вас на службу? – Ичикава говорил холодно и без интереса.

– Меня зовут Тадамори Йоши. – Никакой реакции не последовало. Йоши продолжал, уже в отчаянии: – Вы помните кузнеца Ханзо?

– Конечно. Я ношу его меч. – Голос все еще был холоден.

– Если посмотрите внимательно на рукоятку, вы увидите, что гравировка подписана не Ханзо, а другим человеком.

– Я знаю. Гравер был настоящим художником, он был подмастерьем кузнеца.

– Я был подмастерьем, гравировавшим ваш меч. Манера Ичикава немедленно изменилась:

– Вы? Примите мои извинения, если я был невежлив. Ваши художественные способности заслуживают уважения. Входите… Не надо нам стоять здесь, на ступеньках: ветер прохладный. Ваше путешествие было длительным. Давайте сядем, выпьем чаю и обсудим ваше положение.

Ичикава прошел в доджо. Разница была огромна: в то время как снаружи все было запушено до последней степени, внутри помещения поддерживалась безукоризненная чистота. Натертый пол – без единого пятнышка, его поверхность была почти зеркальна, в ней отражались учебная броня в деревянные учебные мечи, выстроенные вдоль одной из стен. За площадью, отведенной для практических занятий, находилось маленькое конторское помещение; стены его были увешаны свитками с выражением восхищения от знаменитых учеников. Там был также низкий стол, на котором стояли ваза с хризантемами, чайник с чаем и несколько чашек. Ичикава знаком предложил Йоши сесть.

– Я умоюсь и переоденусь. Налейте себе чаю, если хотите. Я вернусь скоро.

Йоши сел на подушку. Чтобы провести время, он прочел благодарственные свитки. Они его поразили. Люди, о репутации которых Йоши слышал даже в глуши, приписывали все свои успехи Ичикаве. В доджо стояла почта полная тишина, уличный шум был далеко. Из-за отодвинутой перегородки в комнату вплывали мелкие пылинки, играющие в солнечном луче. Аромат хризантем смешивался с запахом чая и благовоний. Наступил покой после изматывающих месяцев пути. Йоши почувствовал, как ему не доставало покоя и уюта. Теперь, когда он сидел в относительно чистом платье в этой тихой приятной комнате, у него возникло чувство внутренней умиротворенности. Как будто он вернулся домой. Пришел Ичикава, одетый в свежее белое платье поверх голубых хакама. Волосы у него были зачесаны назад, и это подчеркивало круглую форму его лица.

– Так это были вы? – спросил он, глядя вниз без всякого выражения.

Перед тем Йоши чувствовал, что беседа клонится в его пользу. Теперь он не был уверен. Ичикава уже знал, что он выполнил гравировку. А о чем он сейчас говорил?

– Извините, я не понимаю, – сказал Йоши.

– Неизвестный, который обезглавил Кичибея и убил пять его самураев. – Ичикава осуждал его?

– Да. – Не было смысла отрицать, и, даже если бы это было возможно, он не пошел бы на это. Он действовал правильно. Пытаться избежать ответственности было бы оскорблением памяти Ханзо… даже если это вызовет отрицательное отношение Ичикавы.

– И вы хотите быть моим учеником? Может быть, это вам следует поучить меня, – Ичикава рассмеялся.

Йоши вздохнул с облегчением. Ичикава не только одобрял, но был в восхищении.

– На моей стороне были духи, – скромно сказал Йоши. – Ханзо молился обо мне, а самураи были глупы, и этим помогли мне.

– Все равно, это был великий подвиг; о нем часто говорят, когда собираются воины.

– Я не заслуживаю славы. Я был обязан поступить так.

– Так говорит настоящий самурай, – Ичикава налил две чашки чая. – Почему вы так убеждены, что можете довериться мне? – спросил он. – Власти все еще обещают вознаграждение за голову убийцы Кичибея.

– Относительно доверия к вам нет никакого сомнения. Ваше имя и репутация человека чести широко известны во всех провинциях.

– Ну хорошо. Расскажите мне о себе: о ваших делах… стремлениях… интересах…. Расскажите, что вы делали до встречи с Ханзо… и после. Тогда мы поговорим о возможности для вас стать моим учеником.

Йоши рассказал Ичикаве о занятиях в детстве с дядей Фумио и о шести годах в Киото. Затем он описал свое возвращение домой и дуэль, ставшую причиной смерти Генкая. Глаза у него загорелись от страсти, когда он говорил о своей клятве отомстить. Голос его смягчился, когда он рассказывал о дружбе с Айтакой, завязавшейся во время их бегства, в беспокойстве, с каким он думает о той ночи, в которую они потеряли друг друга. «Я все время надеюсь, что он спасся», – сказал Йоши. – «Мне было бы тяжело жить, если бы я оказался причиной и его смерти». Дальше Йоши описал последнюю схватку Ханзо и свое бегство от самураев Кичибея. Потом он со стыдом опустил голову, описывая свою жизнь беглеца. Он говорил откровенно, ничего не скрывая, описывая глубину унижений, которую он измерил ради выживания. Когда рассказ был кончен, Ичикава сидел молча, держа чашку с холодным чаем. Йоши казалось, что он слышит, как его собственное сердце громко бьется в тихой комнате. Он знал, что сейчас он подвергается оценке, и его будущее зависело от того, как решит этот человек.

– Если вы будете работать у меня, платы не будет. Будет только пища, и еще вы получите маленькую хижину позади академии.

– Согласен, – быстро сказал Йоши.

– Вы прекрасно гравируете, но хорошо ли вы пишете? Вы умеете делать плакаты и свитки? – Теперь Ичикава был совершенно деловым человеком.

– Да, я умею читать и писать, – ответил Йоши.

– Отлично. Вы будете заниматься всей нашей корреспонденцией. В ваши обязанности будет также входить уборка школы, по крайней мере три раза в день, а также покупка и приготовление еды для слуг и учеников. За это я буду заниматься с вами, когда найду, что вы это заслужили. И когда вы закончите дневную работу, вы можете, не мешая, наблюдать за занятиями других.

– Согласен.

– Вы будете моим вторым помощником, под началом первого помощника. Его зовут Канеоки. Вы будете выполнять его указания так, как если бы это я приказывал.

Это удивило Йоши. В доме было так тихо, ему и в голову не приходило, что там может быть еще инструктор кроме самого Ичикавы.

– Канеоки? Где он, сэнсэй?

– Сегодня третий день третьего месяца. В Сарашине праздник Персика. Канеоки и другим я разрешил сегодня не заниматься. Они вернутся вечером.

– Ученики и Канеоки тоже спят здесь, в доджо? – спросил Йоши.

– Нет, нет. За вишневой рощей есть другое здание. Конечно, вы также будете отвечать за чистоту и порядок в их жилье. – Увидев мелькнувшее выражение растерянности на лице Йоши, Ичикава скрыл улыбку.

– Теперь, – сказал он, – раз у нас есть время и никого тут нет, попробуем сразиться. Это будет ваш первый урок.

Он привел Йоши к стойке для деревянных мечей.

– Мы будем употреблять эти, пока я не выясню ваш уровень. Выбирайте, – сказал он.

Он снял свое белое платье и покрутил над головой деревянным мечом. Йоши снял свое синее платье. Он снял и все остальное, кроме трусов. Выбрав самый тяжелый из деревянных мечей, он уверенно поупражнял мускулы. Ведь, в конце концов, он не только занимался в Киото, он еще много часов упражнялся с самураем-профессионалом. Ханзо хорошо выучил его. Несмотря на трудный переход по горам, усталость Йоши исчезла; с мечом в руке он чувствовал себя бодрым и сильным.

Его уверенность продолжалась недолго.

За мечом Ичикавы невозможно было уследить, он постоянно наносил удар там, где его меньше всего можно было ожидать. Вскоре Йоши покрылся потом и дышал с трудом, так что грудь вздымалась с усилием. Чем больше он старался, тем тяжелее становился меч.

На лице Ичикавы не было признаков усилия; его с виду некрепкое тело не было напряжено и оставалось совсем сухим; он дышал легко, и движения его были так экономны, что казалось, он стоит на месте. А потный, задыхающийся Йоши оказался совсем в ином положении. Вся его техника была бесполезна, Ичикава ударял его в грудь, по плечам, в бок и живот и в конце концов обезоружил легким взмахом деревянного меча.

– Хватит, – сказал учитель, – я думаю, достаточно для первого дня. В самом деле, вы лучше, чем я ожидал. У вас есть характер, но вам нужна дисциплина и практика. Посмотрите на себя!

Действительно, Йоши представлял собою печальное зрелище. Он был весь в поту; волосы мокрыми прядями свешивались на лицо; там, где меч сэнсэя нанес удары, появились красные пятна; голова была опущена, рот открыт и жадно хватал воздух. Йоши покачал головой удивленно: можно было подумать, что Ичикава только что допил чашку чая.

– Я думал… – начал Йоши.

– Знаю, – сказал Ичикава. – У нас бывали молодые люди вроде вас. Со временем вы поймете, как и они, что сила – нечто возникающее изнутри. Дело не в крупных мускулах. Здесь, если вы последуете моему учению, вы разовьете ум и внутреннюю силу. Умение фехтовать будет результатом. Вам будет трудно. Вам надо отказаться от многого, чему вас учили. Будьте терпеливы. Даже самый неспособный ученик может овладеть делом, если его сердце и ум открыты нашему учению. Вы хотите попробовать?

Йоши ответил смиренно:

– Да, сэнсэй.

– Тогда первый урок окончен. Выполнение ваших обязанностей обеспечит вам второй урок. Теперь надо вычистить двор, прежде чем вернутся учащиеся.

 

Глава 23

Двор зарос сорняками. Глицинии с пурпурными цветами росли среди вишневых деревьев. Глицинии, как она ни хороша, не место во дворе. Выпалывая сорняки, Йоши думал, что он, собственно, выполняет работу низшего из низших, такого, который не имеет никаких прав. Что подумали бы дядя Фумио или Айтака, если бы увидели, как он, согнувшись, с лицом, искаженным от усилия, роется в земле?

Работая, он сочинил стихи:

На первый взгляд, двор был небольшим, но, когда он наклонялся над упрямыми сорняками, второй урок казался длинным и утомительным. Йоши не совсем понимал, чему он надеется выучиться у Ичикавы… Может быть, каким-то новым техническим приемам, как он научился от Ханзо? Он не ожидал, что ему будет поручена такая скучная работа простого слуги.

Хватит! Новая жизнь едва только началась, а он уже был недоволен. Может быть, урок заключался в том, что надо принимать любую работу и всегда выполнять ее наилучшим образом. Мягкий весенний ветерок освежал его, и он вновь занялся своей непривычной работой. Он ушел из кузницы уже почти два года тому назад, и руки у него стали чувствительными. Вскоре они распухли и покрылись волдырями, но он с удовлетворением отметил, что двор приобрел более приличный вид. Его тень удлинилась, когда солнце перешло к западу. Часть двора была чиста. Он подошел к сломанной повозке, прислоненной к каменному фундаменту. Из опыта своей работы в кузнице он знал, что мог бы починить ее, если бы у него были инструменты и хороший огонь. Одно колесо соскочило, металлическая ось была погнута. Когда он вытер грязь, покрывшую ее в течение зимы, он увидел отличную инкрустацию и роспись по бокам. Повозка была хорошо сконструирована, и ее стоило привести в порядок. Он хотел перевернуть повозку, чтобы рассмотреть ось, но она была слишком тяжела для одного человека.

Пока он возился, Ичикава вышел на веранду. Он одобрительно посмотрел на двор я на возню Йоши с повозкой.

– Йоши, – крикнул он – вы достаточно сделали на сегодня, пора поесть. Умывайтесь и идите приготовить наш обед.

Йоши быстро умылся у треснувшего каменного колодца и пошел в дом. Он был голоден. Работа во дворе в течение целого дня вызвала у него аппетит, как у горного льва. Даже в те дни, когда у него не было никакой еды, он не был так голоден. Ичикава показал ему припасы а очаг и оставил его. Подгоняемый голодом, Йоши приготовил котелок овощного супа, а также рис с небольшими кусочками рыбы. И еще чай.

Он подал сначала Ичикаве. Учитель принял еду молча. Попробовав суп, он одобрительно кивнул и подал знак Йоши сесть напротив.

– Вы хорошо готовите.

– Бродяжничество всему научит, сэнсэй. Боюсь, что моя стряпня очень проста, я овладел этим искусством самоучкой. В Киото об этой стороне моего воспитания не позаботились.

Ичикава позволил себе слегка улыбнуться:

– Стряпня не представит проблем, и я удовлетворен вашей работой во дворе. В общем, я думаю, у вас здесь хорошо пойдет дело. Хотя, возможно, придется поучиться кое-чему в отношениях с людьми. Например, вы, может быть, найдете, что с Канеоки трудно иметь дело. Многие так думают. Но он – хороший фехтовальщик и верен нашей школе.

– Я буду помнить свое место, – сказал Йоши.

– Да, я в этом уверен. Я нахожу, что вы хорошо справились со вторым уроком. Вымойте посуду и можете отправляться в свою спальню. Хижина пустовала с прошлого года. Наверно, вы захотите ее вычистить и привести в порядок, прежде чем ложиться спать.

– Спасибо, сэнсэй.

 

Глава 24

Хижина, в которой Йоши предстояло жить, представляла собой квадратное строение с земляными стенами и соломенной крышей. Каждая стена была длиной примерно в три шага, а там, где в одном месте стена не доходила до другой, был вход. Все сооружение имело такой вид, как будто оно само собой, естественным образом, выросло в лесу. В нем явно давно никто не жил. В соломенной крыше зияли дыры, на веранде, находившейся на высоте трех футов над землей на столбах, росли сорняки, а вход и отверстия, служившие окнами, были затянуты плотной паутиной. Когда Йоши стоял на веранде, карнизы чуть не задевали его голову. Веранда была ненадежна, часть бамбука сгнила, и не было поставлено замены. С веранды Йоши мог видеть вишневые рощи, простиравшиеся на мили, цветы на них искрились в свете заходящего солнца. Он снял паутину с двери. Внутри пол хижины был завален мусором: сухими листьями, соломой и несчетным количеством мертвых насекомых, укрывавшихся там зимой. Опять доказательство недолговечности жизни!

В хижине уже темнело. Еще много надо было сделать, прежде чем лечь спать. В одном из углов он нашел метлу из бамбуковых ветвей и начал выметать пыль и паутину. Луна уже ярко светила через окно, когда Йоши закончил уборку и осмотрелся в своем новом жилье. На чистом утрамбованном земляном полу в одном из углов лежала соломенная циновка. Рядом с циновкой стоял очаг с аккуратно сложенным хворостом для растопки. В холодные ночи и утра небольшой огонь будет единственным источником тепла. Над постелью была полка, на которой он обнаружил три запыленных кожаных футляра, содержащих книги стихов. Теперь они стояли на полке, очищенные от пыли. Напротив циновки на другой полке находилась ваза для цветов и потрескавшаяся статуэтка Будды. Под этой полкой стоял старый письменный столик, на нем были выложены чернильная палочка и резная чернильница.

Йоши был доволен. Хижина была маленькая и бедная, необходимых вещей даже меньше, чем он имел, живя при кузнице Ханзо. Но он был удовлетворен. В хижине было чисто, удобно, она находилась в стороне от других построек и принадлежала ему. Он почувствовал снова, как он устал. Без сомнения, завтра окажется, что надо еще что-то сделать. Но сейчас ему хотелось только спать. Он зажег небольшой огонь, так как сделалось прохладно, устало вытянулся на циновке и, положив вместо подушки длинный рукав платья, крепко заснул.

Через два часа Йоши проснулся от шума и света фонаря, направленного ему в лицо. Он не сразу пришел в себя, во сне у него все перемешалось: Оно, Маса и Нами. Где он находится?

– Посмотрите, что мы тут нашли, – сказал грубый голос. – Вот эта тварь зажгла огонь в заброшенной хижине.

Йоши устремил взгляд на говорившего: это был крепкий, заросший волосами молодой человек, раскачивавший фонарь перед его лицом. Движущийся свет, направленный на его лицо снизу, придавал незнакомцу определенно зловещий вид. Вокруг его рта изгибались усы, подстриженные по китайской моде. У него был очень длинный нос, кончик находился не вполне в центре его широкого лица с приплюснутыми щеками. На лбу был тонкий косой шрам. У него был черный лакированный головной убор – эбоши – и мантия с широкими, накрахмаленными плечами. На поясе висели два меча. Йоши он показался похожим на бродячих самураев, шатавшихся по округе и грабивших бедняков. Позади него столпилась группа молодых людей. Сколько их, было невозможно определить, но ясно, что все они, включая их мрачного предводителя, были пьяны.

– Нарушитель! – скрипел грубый голос. – Мы знаем, как поступать с нарушителями.

– Кто вы? – спросил сбитый с толку Йоши.

– Кто мы? Следует отдать должное нарушителю, он смелый человек, – Черноволосый вытащил меч, – Прежде чем мы решим, как тебя наказать, – сказал он, – лучше ты нам скажи, кто ты и что тут делаешь.

– Я не нарушитель. Сэнсэй Ичикава разрешил мне жить здесь. Я его помощник, – быстро сказал Йоши.

– Помощник? Помощник! Я тебе покажу помощника, собака. В академии Ичикавы будет только один помощник.

– Кто вы? – спросил Йоши.

– Меня зовут Канеоки, – ответил человек с фонарем.

 

Глава 25

Цвет вишни опал, деревья стали похожи на огромный узор из алой и золотистой парчи; весна прошла, и лето повернуло к осени 1174 года. Йоши привел в порядок двор, исправил повозку, залатал крышу своей хижины и починил колодец. Он ежедневно убирал доджо, чистил броню и оружие, дважды в день приготовлял еду и содержал в порядке дом, где жили учащиеся. Тяжелая работа его не смущала, но, начиная с первого неудачного знакомства с Канеоки, он подвергался постоянным мелким оскорблениям.

– Йоши, этот суп и свинья есть не будет, – говорил Канеоки, выливая суп на пол.

– Да, Канеоки-сан, – отвечал Йоши, вытирая пол.

– Йоши, ты считаешь, что пол здесь чистый? От него вонь идет, когда проходишь. Вымой его заново.

– Да, Канеоки-сан. – Каменное лицо Йоши не выдавало его злости. Ичикава, если он и замечал напряженные отношения между его первым помощником и новым лицом, не говорил ничего. Он был по горло занят новыми учащимися, переполнявшими академию. Они приносили новости из других частей страны, новости о неизбежности столкновения между Тайра и Минамото. Если не считать того, что увеличение числа учащихся означало увеличение его трудов, политический конфликт почти не интересовал Йоши. Он слушал разговоры, но не пытался участвовать в них. Учащиеся почти не замечали его, а если и замечали, издевались над его положением. Он молча сносил их колкости; выполняя работы слуги в школе, он научился сдерживать свои чувства.

В пятнадцатый день десятого месяца Йоши, как обычно, встав в час тигра – около четырех часов утра, – вышел из хижины, вымыл пол в доджо, вскипятил воду для утренней еды и до восхода солнца в течение часа упражнялся, повторяя задания, которые учащиеся выполняли, как он видел, накануне.

Ичикава и Канеоки вышли сразу после рассвета. Они занялись фехтованием, пока Йоши расставил миски к первой еде учащихся. Как обычно, Канеоки придрался к чему-то и заставил Йоши накрыть на стол заново. Удовлетворив Канеоки, Йоши занялся счетами, просмотрел корреспонденцию и кистью нарисовал каллиграфическими знаками плакат для школы, наблюдая за занятиями из-за отодвинутой створки дверей.

Прежде чем позавтракать, учащиеся должны были выполнить ряд упражнений, таких как бег, подскакивание, прыжки и удары ногой. После часа занятий этой напряженной гимнастикой, они разделялись на две группы. Канеоки занимался с восемью начинающими, а Ичикава – с более умелыми учениками. Проходил еще один час усиленной практики, прежде чем учащихся отпускали завтракать.

Йоши подавал рис, кусочки осьминога, креветок, сушеную рыбу, овощи и неизменный зеленый чай. После еды учащимся полагалось полчаса отдыха. А Йоши в это время убрал со стола, вымыл миски и быстро позавтракал тем, что осталось. Он накрыл на стол для вечерней еды, потом вернулся в контору и занялся опять плакатом. Его кисточка автоматически двигалась, а он размышлял о том, как много терпения и самообладания ему пришлось выработать в течение этого второго, длинного и трудного, урока. Его размышления были нарушены звуком знакомого голоса.

– Йоши, положи кисточку. Сегодня ты будешь заниматься в группе Канеоки.

Сэнсэй Ичикава стоял у двери, а учащиеся ждали в комнате для занятий.

– Да, сэнсэй, – сказал Йоши. Он вскочил и быстро занял место позади группы.

– У вас сегодня новый ученик, – сказал Ичикава, обращаясь к Канеоки. Канеоки нахмурился.

– Да, сэнсэй, – сказал он. Когда Ичикава ушел, он повернулся к Йоши, сердито скалясь:

– Ты проделаешь упражнения вместе с нами, – сказал он. – Испытать немного боли очень полезно. Будь внимателен и не прекращай, пока я не прикажу.

Без сомнения, Канеоки был силен и ловок. Все упражнения он делал лучше, чем его ученики. А сегодня упражнения были особенно трудными – это способ поставить нового ученика на место.

Студенты стонали, лица их были искажены от усилий, Канеоки беспощадно заставлял их напрягаться. Только новый ученик не обнаруживал следов напряжения. В течение шести месяцев он наблюдал за занятиями и каждое утро проделывал упражнения, пока не овладел ими полностью.

После заключительного упражнения – сто пятьдесят раз лечь и сесть прямо – Канеоки вскочил на ноги.

– Очень хорошо, – сказал он неохотно. – Теперь начнем с мечами.

Двор цвел: наступившая весна принесла новое цветение деревьев. Йоши украсил переднюю часть двора белым гравием, как в императорском дворце; внутри было аккуратно и чисто, как обычно, и ученики были довольны. Новые свитки расхваливали миру академию сэнсэя Ичикавы.

Работа в конторе и на территории стала для Йоши облегчением. Он был рад любой возможности избежать внимания Канеоки. За шесть месяцев занятий под руководством Канеоки он был бит бесчисленное количество раз. Канеоки был хорошим фехтовальщиком; успехи Йоши его раздражали, и он пользовался каждой возможностью продемонстрировать Йоши свое превосходство. Йоши приобретал навыки быстрее, чем другие, отчасти благодаря своей силе, но в основном это был опять вопрос выживания.

Йоши похудел, я его крупные мускулы удлинились и стали более гибкими. Ичикава наблюдал и молчал, но когда с весенней оттепелью появились новые ученики, Ичикава нанял другого новичка, освободив Йоши от хозяйственных обязанностей, и доверил начинающих для обучения Йоши.

Канеоки почувствовал, что его положение стало менее устойчивым, а когда Ичикава удалил Йоши из его группы и стал заниматься с ним сам, ревность Канеоки начала разрастаться, как злокачественная опухоль.

Жизнь Йоши изменялась, но, хотя он был теперь учителем и учеником, снискавшим благосклонность сэнсэя, он продолжал держаться в стороне, жил все в той же хижине, к которой привязался, и все свои силы отдавал обучению своих учеников.

Настроение Канеоки не улучшилось от того, что новые ученики Йоши делали успехи. У Йоши обнаружились способности к преподаванию, и к середине лета его начинающие догнали среднюю группу учеников Канеоки. В ежемесячном соревновании они оказались немного лучше в свободном фехтовании.

Канеоки был в бешенстве; он повысил требования к своим ученикам, но это не помогло. Начинающие ученики Йоши побили их снова. Некоторые даже победили учеников Ичикавы.

Канеоки стал требовать еще жестче, и тогда несколько его учеников пожаловались сэнсэю. Ичикава вызвал его в свою контору и задвинул дверь. Канеоки вышел оттуда утратившим обычное высокомерие. Начиная с этого дня, Йоши часто замечал, что первый помощник злобно наблюдает за ним во время занятий.

 

Глава 26

Через три месяца напряженное состояние привело к взрыву. Наступила опять зима, земля была покрыта снегом, и ветер бросал кристаллики льда на тонкие стены академии. Учащиеся старались держаться близ конторы, где медная жаровня давала тепло в рабочую часть доджо. Йоши защищался от своих двух учеников, отражая их удары и показывая им лучший способ защиты против двух противников. Он быстро передвинулся влево, так, чтобы нападающие оказались один за другим.

– Всегда старайтесь держать противников на прямой линии. Тогда они будут мешать друг другу и только один из них сможет свободно нападать на вас. А если вы нападаете вдвоем, надо разделиться и подходить с разных сторон. Один из вас отвлечет внимание врага, а другой в это время нанесет удар. В смертельной схватке не до щепетильности. Выжить с честью – это все, что нужно.

Говоря так, он все время отклонялся влево, успешно сдерживая натиск учеников. Его внимание было сконцентрировано на нападающих, и он был уверен, что ноги правильно определяют его местоположение. Внезапно его ударили сзади. Отодвигаясь от нападающих, он вышел из зоны, отведенной для его группы и нечаянно зашел на пространство около теплой конторы, которое Канеоки предназначал для себя. Йоши отреагировал мгновенно, не задумываясь. Он резко повернулся на пятке ноги, стоявшей впереди, опустившись почти до пола, и слепо нанес удар. Он был вознагражден криком боли и гнева. Деревянный меч ударил Канеоки по голени под его броней для занятий.

Канеоки бросился на него, его лицо было искажено яростью. Шрам на лбу покраснел, его смуглое лицо потемнело еще больше, он размахивал мечом над головой Йоши. Йоши парировал. Сильный удар чуть не расколол деревянный меч. Он понял, что Канеоки был во власти приступа безумия. Он оттеснял Йоши назад. Даже в нормальном состоянии Канеоки был более сильным, опытным фехтовальщиком; сейчас, подгоняемый невидимым демоном, он казался непобедимым. Йоши отступал шаг за шагом, с трудом избегая поражения.

Йоши отодвигался к наружной стене, в этот момент голос Ичикавы загремел через доджо: «Прекратить!» – закричал он.

Блеск безумия погас в глазах Канеоки; он опустил свой деревянный меч.

– На это утро занятия кончены, – объявил Ичикава, сдерживая свой гнев.

– Все отправляйтесь в свои спальни. Встретимся опять во второй половине дня. – Ичикава поклонился группе и хлопнул в ладоши, отпуская их. Он повернулся к Канеоки и Йоши:

– Вы оба останетесь здесь со мной.

Ученики поставили на место свое снаряжение без обычной возни и шуток, которыми обычно заканчивались занятия. Они надели свои зимние платья и молча вышли.

Ичикава подождал; Йоши в Канеоки стояли навытяжку, глядя прямо перед собой; на лбу у них выступали капли пота.

Время тянулось медленно.

– Ладно. Теперь вы оба успокоились. Что случилось? – спросил Ичикава.

Оба помощника заговорили сразу.

– Молчать! – оборвал Ичикава. Он повернулся к Канеоки:

– Ты старший. Говори первым.

– Второй помощник перешел за пределы своей территории. Я только слегка ударил, чтобы напомнить ему об этом, – сказал Канеоки.

– Это верно? – Ичикава спросил Йоши.

– Да, сзнсэй, – ответил Йоши, в душе закипая от того, как несправедливо оборачивалось дело.

– Так это ты виноват, из-за тебя произошло это неприличное нарушение порядка в школе?

– Да, сэнсэй. – Кулаки его были крепко сжаты.

– Я не желаю, чтобы это повторилось. Вы оба обязаны подавать пример учащимся. Ты, Йоши, виноват в том, что потерял самообладание во время занятий. Необдуманное поведение не может быть оправдано, какова бы ни была причина. Будь это настоящая схватка с настоящим мечом, тебя уже не было бы в живых. Напасть на более сильного – признак большой храбрости. Сохранять спокойствие и действовать рассудительно – признак большого ума. И то и другое одинаково важно, в равной доле. Это – урок, который ты должен запомнить. Это не менее важно, чем твои занятия фехтованием. В наказание ты обязан находиться в своем помещении, когда ты не занят преподаванием, в течение месяца.

– Да, сэнсэй. – Ичикава знал, что в свободное время Йоши всегда уходил к себе, так что наказание было чисто символическим. Но важно было установить принцип. Какие бы обиды ни наносил Канеоки, он должен был сохранять хладнокровие и помнить о своем более низком положении.

Канеоки понимал, что Йоши отделался очень дешево. Шрам у него на лбу покраснел от усилий сохранить самообладание. В конце концов он не выдержал:

– Сэнсэй, – сказал он, – если надо, чтобы второй помощник как следует запомнил урок, я готов доставить ему удовольствие с помощью настоящих мечей.

Йоши весь напрягся. Это похоже на прямой вызов, ни один человек, которому дорога его честь, не мог отказаться принять прямой вызов.

Но прежде чем он успел ответить, Ичикава рявкнул:

– В моей школе насчет уроков решаю только я. Теперь ты переходишь границы, первый помощник. Помни, кто здесь распоряжается. Если этот мелкий случай будет иметь продолжение в виде поединка без моего разрешения, то победивший будет иметь дело со мной, и мечи будут настоящие. Не могу я тратить время на обучение моих помощников, с тем чтобы они потом поубивали друг друга. Понятно?

Оба ответили в один голос:

– Да, сэнсэй.

 

Глава 27

В течение остальных зимних месяцев Йоши в свободное время занимался чтением и письмом в своей хижине. Он починил бамбуковую веранду, поставил выдвижную дверь и сделал окна. Очаг давал достаточно тепла. Жить было удобно. Он сидел за своим письменным столом, заполняя страницу за страницей своими записями в течение длинных зимних месяцев.

Наконец, когда настали солнечные дни четвертого месяца 1176 года, он сидел на веранде, любуясь целым морем цветов вишни, белых почти как снег, на смену которому они появились. Он с удовольствием следил за полетом красно-черной бабочки, кружившей от цветка к цветку. Листва на деревьях была свежего зеленого цвета, звучало пение птиц. Вечерами к нему доносился крик кукушки и иногда отдаленный пронзительный зов спаривающихся диких обезьян.

Жизнь была полна. Йоши вставал в час тигра, когда из храма в Сарашине первый колокольный звон сообщал время. Йоши усердно упражнялся перед началом занятий, а когда все отдыхали, он опять усердно упражнялся по вечерам. Он вел почти монашескую жизнь. Он никогда не ходил в гостиницы и не принимал участия в празднествах, которые временами устраивали учащиеся. Среди студентов о нем поговаривали. Йоши заслужил их уважение своим талантом фехтовальщика и учителя, но его отшельническая жизнь вызывала у них интерес к его прошлому. Эти потомки и родственники Минамото не могли не заметить, что Йоши говорил с утонченным акцентом двора Тайра.

Канеоки особенно настойчиво пытался выяснить прошлое Йоши; он не раз заводил с сэнсэем разговор о том, каковы были основания принять Йоши на работу. Ичикава обычно молчал о прошлом Йоши. Однако однажды он с гордостью отметил, что на его мече была гравировка работы Йоши. Канеоки знал, что меч был выкован в кузнице Ханзо. Он ничего не ответил, но в течение остального вечера задумывался и мало говорил. Возможно, сведения о том, что Йоши когда-то работал у Ханзо могли пригодиться в будущем. Канеоки этого не забудет.

Пятнадцатый день седьмого месяца 1176 года был первым днем Праздника Мертвых, и студенты были отпущены в начале дня. Они отправились в Сарашину, чтобы принять участие в особом буддистском богослужении. Они собирались остаться там допоздна и посмотреть обряд зажигания костров, которые должны помочь духам умерших найти дорогу домой.

Йоши и Ичикава остались вдвоем в пустынном доджо.

С тех пор как Йоши доверили обучать его первую группу, прошел двадцать один месяц. Преподавая, он учился сам и прекрасно выучил свой предмет.

В день прибытия Йоши Ичикава обещал ему, что если он усвоит его науку, то у Йоши разовьются и ум, и внутренняя сила. Это не было пустым обещанием. Под руководством Ичикавы Йоши сделал огромные успехи. Он уже не был учеником или даже помощником. Он был назначен, к досаде Канеоки, заместителем Ичикавы, вторым по старшинству. Ичикава полагался на стойкость и разумность Йоши, а также на его преданность школе. Уважение же Йоши к Ичикаве росло с каждым днем. Несмотря на разницу в возрасте, они были близкими друзьями.

Йоши не раз случалось на деле доказывать свою верность и смышленость, и поэтому Ичикава постепенно передавал ему заведование делами школы. Они продолжали быть учителем и учеником – это не могло измениться, – но, когда они оставались вдвоем и были свободны от преподаваний, они откровенно обсуждали занятия учащихся и будущее академии.

Последние лучи солнца светили сквозь бамбуковые жалюзи и отражались ярким сверканием от оружия, развешанного по стенам. Йоши и Ичикава кончили обсуждать дела школы. Они сидели по-турецки на алых подушках, рядом с ними стоял поднос с пустым чайником и двумя чашками, и его перевернутое изображение виднелось на натертом полу. Йоши глубоко вздохнул, вдыхая запахи масла, горького чая, ладана и слабые испарения десятков тысяч практических занятий.

В комнате было тихо, она была хорошо знакома, но, несмотря на тишину и спокойствие, Йоши был взволнован. Ему следовало бы быть удовлетворенным работой, которую он выполнил вместе с Ичикавой, однако он не испытывал удовлетворения. Была одна тема, которую они не затронули.

– Сэнсэй, – сказал он голосом, хриплым от сдерживаемого чувства. – Я был терпелив. Ваше учение я запечатлел и в сердце, и в памяти. Теперь мне пора принять вызов Канеоки. Дня не проходит, чтобы он меня не поставил в невыносимое и безвыходное положение.

– Нам надо и его понять, – сказал Ичикава. – Для Канеоки было тяжело, что повышения он не получил. Я надеялся, что ты постараешься облегчить ему обиду.

– Сэнсэй, я старался, но это бесполезно. Он постоянно при учащихся говорит мне колкости. Дело не во мне, я могу это перенести. Я думаю о дисциплине в школе.

– Все-таки прошу тебя потерпеть еще немного. Ичикава ласково положил руку на плечо Йоши:

– Человек может жить своим мечом только определенное время, а мое время прошло. При всем моем умении и знаниях, у меня уже нет былой быстроты, не так мгновенна реакция. Мне недавно приснилось, что ты начальник этой школы, а я – дух, навестивший ее из небесных областей. Подходящий разговор в день Праздника Мертвых!

– Сэнсэй, обсуждать такие сны нет смысла. Вы самый лучший фехтовальщик, и вы останетесь начальником школы до тех пор, пока не решите уйти в отставку. – Йоши помолчал. – А что касается Канеоки, я считаюсь с вашими желаниями и буду сдерживать мое нетерпение.

Все приняли как должное новое положение Йоши, кроме Канеоки, который по-прежнему обращался с ним так, как будто он был подчиненным.

Канеоки старался по возможности меньше работать в школе, и его обычно можно было найти в гостинице, где он пил с компанией новых друзей – тремя ронинами, бродячими самураями. Все трое были смуглыми людьми мощного сложения, с густыми волосами; одеты в черные платья поверх черных хакама. У них были бритые лбы и волосы по бокам зачесаны назад по моде самураев. Все трое когда-то служили вместе у одного князя, а после того, как он был убит, они странствовали по стране, зарабатывая в качестве наемников. Они часто прохаживались по улицам Сарашины, положив руки на рукоятки мечей. Горожане их избегали.

Обычно до конца вечера вспыхивал какой-нибудь скандал. Хозяин гостиницы молча переносил убытки. Он боялся жестокости, которая ясно читалась уже во внешности этих безжалостных людей. Лучше смолчать, чем протестовать и вызвать еще худшие неприятности.

В то время как Йоши и Ичикава обсуждали поведение Канеоки, трое ронинов сидели с ним на веранде гостиницы и рассказывали о прежних военных подвигах. Каждый рассказ они запивали новой порцией сакэ. А так как эти рассказы давно уже надоели, они замолчали, сосредоточив внимание на прощальных кострах для умерших, ясно различимых над низкой оградой веранды. Молчание не могло продолжаться долго, и вскоре один из ронинов громко заявил:

– Я так много людей отправил в ад, что монахи только для моих убитых могли бы зажечь все эти костры.

Задумчивость ронинов была нарушена; они засмеялись и опорожнили свои стаканы.

– Хозяин, принеси еще вина, и пусть девушки придут.

– Извините, добрые господа, девушки ушли на праздник.

– Что? Я убью тебя за это. Я отрежу твои половые органы и заставлю тебя съесть их! Ты отпустил девушек! – закричал главный ронин в притворной ярости.

– Извините, извините, – хозяин пятился прочь с веранды, часто кланяясь. – Я принесу вина. Еще вина принесу.

Канеоки раскрыл свое платье, ему было жарко. Он беспорядочно помахал веером над своими влажными, спутанными волосами. Сакэ пролилось из его чаши я капало с подбородка на обнаженную грудь. Он не обращал внимания на своих друзей.

– Вот так меня вознаградили, – бормотал он. – Я работал годами, создавая школу, для того чтобы какой-то чужак пришел с улицы и забрал то, что должно было принадлежать мне.

– Хватит, – зарычал один из ронинов. – Надоело нам слушать одно и то же каждый вечер. Убил бы ты его, и кончено.

– Если бы я так сделал, Ичикава никогда не простил бы меня за своего любимца. Понимаешь, Хиго, с какой стороны ни возьмись, ничего не выходит. Мне ничего не добиться.

Он выпил еще чашу сакэ.

– Постой-ка, – сказал ронин, подмигнув другим. – Может быть, мы могли бы помочь. Ведь у нас нет никаких обязательств по отношению к Ичикаве. И нас злит, что он там сидит в своей академии, как будто он лучше нас. Мы можем помочь тебе и в то же время получить некоторое удовлетворение.

– Я должен бы это сделать сам, – сказал Канеоки.

– Неважно, кто это сделает, было бы сделано. Мы давно не развлекались. Мечу время от времени нужна свежая кровь, чтобы не затупиться.

– Проклятый гравер. Он получит по заслугам, – сказал Канеоки, выпивая еще чашу.

– Гравер? Я думал, что он учитель фехтования, – сказал Хиго.

– Ичикава сказал, что он сделал гравировку на мече Ханзо. Вообще он какой-то непонятный. Он говорит с акцентом Киото, но никто не знает, откуда он родом. – Канеоки попытался выпрямиться и сосредоточиться на том, что он говорил, но это усилие было слишком трудным. Он упал, рыгая, изо рта у него текла слюна.

Лицо Хиго сделалось трезвым. Он протянул мощную руку и схватил платье Канеоки. Он приподнял его и встряхнул.

– Говори, – сказал он угрожающе, – какой меч у Ичикавы?

Канеоки сполз вперед, бормоча что-то непонятное.

– Черт тебя побери! Слушай меня, – Хиго бил его по лицу, пока он не начал вырываться из железной руки.

– Ханзо, – лопотал он. – Меч работы Ханзо. Ронин отпустил его, и Канеоки сполз со своей подушки на пол. Ронин свирепо посмотрел на других. Все признаки опьянения исчезли, в его голосе звучала смертельная угроза.

– Наконец-то, – сказал он. – Наши поиски пришли к концу. Человек, из-за которого мы выброшены на произвол судьбы, убийца князя Кичибея, – в наших руках.

 

Глава 28

Полная луна пятнадцатого числа была частично затемнена плывущими облаками. Днем жару облегчал ветерок, приносивший прохладный воздух с далекого океана. Йоши сидел у стола и задумчиво писал в своей тетради. Резная чернильница была полна хороших черных чернил; его кисточка опускалась и мягко скользила по бумаге, как будто она действовала самостоятельно, легко образуя каллиграфические знаки.

Снаружи послышался зов кукушки. Йоши положил свою кисточку и подошел к окну, надеясь увидеть птицу. В лунном свете виднелся густой, черный лес вишневых деревьев, вырисовывались лишь вершины, остальное казалось зеленовато-черным океаном. Йоши начал сочинять стихи.

Стихи опечалили его и вызвали приступ беспокойства, которое мучило его с весны. Часто в такие одинокие ночи он вспоминал молодость, думал о Нами, Фумио, Айтаке и госпоже Масаке. Он сейчас спрашивал себя, что-то они делают в эту минуту. Может быть, смотрят на ту же луну и думают о нем?

В лесу послышался шорох. Йоши подумал, что это, вероятно, олень, забредший далеко от своего обиталища.

Нет! Кто-то шел среди деревьев позади доджо.

Блеснул свет, отражение лучей от стали.

Если это не заблудившийся путник, там никто не должен был находиться… А если это путник, зачем обнаженный меч? И почему он не направился к праздничным кострам, горевшим в Сарашине?

Йоши отложил кисточку и тетрадь. Он сбросил сандалии, прикрепил к поясу меч и завернулся в плащ с капюшоном, почти достигавший пола. Ощущая запах масляной лампы, он ждал, пока бог луны Тсукиоми спрячется за ближним облаком. Когда луна на мгновение перестала освещать лес, Йоши выскользнул на веранду, прижавшись плотно к земляной стене. Теперь, если Тсукиоми покажет свое лицо, длинные карнизы скроют Йоши. Пальцы его ног вдавились в бамбуковый пол, руки прижимались к стене… он медленно двинулся к заднему углу дома.

Шорох впереди.

Значит, их было по крайней мере двое. Йоши подумал, что это разбойники, собиравшиеся ограбить и убить не ожидавшую нападения жертву. На минуту он подумал, не позвать ли на помощь; но тишина в школе и жилом помещении напомнила ему, что все были в городе на празднике.

Он проверил, легко ли обнажается его длинный меч. Меч выскользнул мгновенно, он был слегка смазан маслом. Йоши был готов; разбойникам придется дорого заплатить за добычу. Йоши под капюшоном выглянул за угол. Было темно, луну закрыло облако. Он напряженно прислушивался к естественным звукам леса: вздох ветра, стрекот цикады, уханье совы где-то далеко. И другие звуки, другого порядка: ветка, треснувшая под тяжелой ногой, раздвигаемые кусты, звон металла о камень…

Неизвестный злоумышленник приближался. Йоши соскочил с высоты трех футов с веранды на землю. Он достиг края рощи как раз в тот момент, когда облако открыло луну. Он слышал тяжелое дыхание, менее чем в пяти шагах. Человек находился на окраине зарослей и стоял на коленях, бормоча молитву. Йоши подполз ближе, чтобы узнать его намерения.

Голос неизвестного звучал глухо, но отдельные слова можно было разобрать:

– Кичибей… убийца… месть… Амида, дай мне силы для моей задачи.

Значит, в конце концов самураи Кичибея нашли его.

О том, чтобы покориться, не могло быть и речи. Им нужна была его голова.

«В смертельном бою неожиданность может быть очень сильным оружием. Нападающий неожиданно обычно выигрывает». Йоши вспомнил эти слова, один из первых уроков Ичикавы. Если на дом нападают два самурая, ему надо использовать любое возможное преимущество.

Он вынул меч и стал понемногу красться к коленопреклоненной фигуре. Приблизившись, он ощутил запах сакэ, пролитого на одежду неизвестного.

Он поднял меч.

Этот человек, может быть, и выпил лишнее, но он был ронин, всегда полагавшийся на свою силу и быстроту реакции. Он что-то услышал – вздох, звук дыхания или треск ветки, сломавшейся под ногой Йоши, – реагировал инстинктивно, отпрыгнув в сторону, извиваясь и катясь по земле. Его меч взлетел, готовый отразить нападение, прежде чем потревоженные комки земли и листья упали на землю.

– Я думаю, что ты именно меня ищешь, – прошептал Йоши. – Пока твоего друга нет, можешь произнести молитву, если она облегчит тебе дорогу на тот свет.

Ронин выругался и сделал выпад. Йоши парировал и ответил ударом по голове. Он промахнулся, но ронин уже дышал тяжело; от него пахло сакэ и желчью. До сих пор они не подняли большого шума, и это устраивало Йоши. Если он справится с этим полупьяным самураем так, чтобы второй не знал, преимущество неожиданного нападения будет по-прежнему на его стороне. Однако преимущество было утрачено, когда ронин поднял меч и шагнул вперед с визгом, который, по его расчетам, должен был перепугать Йоши насмерть.

Детский трюк. Йоши прыгнул на врага, когда тот опустил меч. Он вклинился в линию атаки врага и, сделав один шаг, оказался позади меча противника. Он ударил по кисти и тем же движением, круто повернув, ударил по основанию черепа. Голова ронина, с удивленным выражением на лице, скатилась с плеч, медленно поворачиваясь в лунном свете, раньше даже, чем отрубленная рука упала на землю.

Йоши застыл, подобно кошке, готовой к прыжку в любом направлении. Он старался уловить, не слышно ли второго противника, который должен был услышать боевой клич своего сотоварища. Ни звука. Преимущество неожиданности было утрачено.

Йоши вышел из-под деревьев в открытый двор перед хижиной.

– Это я, Тадамори Йоши, сын госпожи Масаки, борец с несправедливостью, мститель за смерть Ханзо-кузнеца, убийца тирана Кичибея, – произнес Йоши громким голосом. – Кто осмелится вызвать меня?

Его голос раздавался над деревьями. Ответа не было. Луна светила в полную мощь. Если бы зелень травы и деревьев не была превращена в серебро и чернь, можно было бы подумать, находясь на открытом дворе, что сейчас день.

Йоши стоял неподвижно, его глаза и уши старались найти врага. Колокола храма пробили час кабана – десять часов. Скоро праздник кончится, и учащиеся вернутся. Враг должен быстро действовать.

Облако закрыло лицо Тсукиоми, опять стало темно. Йоши быстро двинулся под защиту веранды. Он намеревался занять позицию, которая защищала бы его со спины, но результат был иной. Подойдя к веранде, Йоши почувствовал, что над ним кто-то есть. Запах крепкой рисовой водки, исходивший от первого ронина, включил бессознательный защитный механизм. Он бросился на землю в тот момент, когда в воздухе просвистел меч. Там, где только что была его голова.

Второй ронин пробрался к хижине и спрятался, ожидая возвращения Йоши. Удар его меча был так силен, что он глубоко врезался в один из столбов, поддерживавших карнизы. Бранясь, ронин высвободил его; это дало время Йоши, восстановить равновесие и сбросить ненужный теперь плащ. У ронина было преимущество высоты, но для того, чтобы ударить, ему приходилось неловко наклоняться. С другой стороны, Йоши, находившийся тремя футами ниже, не смог бы достать мечом жизненно важных мест, хотя у него была хорошая позиция, чтобы ударить по ногам. Это была мертвая точка. Ронин, понимая, что жертве выгодно протянуть время – учащиеся скоро должны были вернуться, – подождал, пока появилась луна, потом спрыгнул с веранды, направив удар сбоку на грудь Йоши. Удар был легко отражен. В прямом поединке на мечах не было сомнения в том, кто сильнее. Ронин был хорошим фехтовальщиком, но он вел беспутную жизнь и не мог тягаться с Йоши, постоянно упражнявшимся в течение ряда лет.

– Ты скоро отправишься в Йоми к Кичибею. Скажи мне, как ты меня нашел, – издевался Йоши, заставляя врага отступать под градом ударов.

– Я верен памяти моего князя. Ты собака, и умрешь как пес.

– Смелые слова для того, кому осталось жить несколько минут. Скажи мне, как ты нашел меня, и я отправлю тебя в Йоми, не причиняя тебе страданий.

Ронин зарычал от ярости и прыгнул вперед, его меч сверкнул в лунном свете. Йоши отразил нападение, смягчив инерцию удара и поставив нападающего в невыгодное положение.

– Пора, – пробормотал он и направил удар на руку ронина, державшую меч. Из рассеченных сосудов почти отрубленной руки хлынули потоки крови.

Ронин опустился на колени, Меч выпал из неподвижных пальцев. Он сильно страдал, но лицо его по-прежнему выражало ненависть.

– Канеоки… – сказал он. – Мы нашли тебя через Канеоки, – его голос стал слабеть. – Ты все равно недолго проживешь, тебе не пригодится то, что я тебе сказал, я не один.

Йоши обнажил свой короткий меч и ударил им в шею противника, перерезав спинной мозг. Он вытер меч темным платьем.

На дороге был виден свет фонарей, послышались голоса. Учащиеся возвращались с праздника.

Йоши вдруг почувствовал, что он страшно устал.

 

Глава 29

Значит, бедный глупец не знал, что его товарищ раньше него попал на тот свет. Йоши было грустно думать, что два человека, которые могли бы вести полезную жизнь, произвести на свет дюжину детей, совершить великие подвиги, погибли. Сколько лет они потеряли в поисках убийцы их князя Кичибея. Заслужил ли Кичибей такую верность? Глядя на неподвижное тело у его ног, он подумал, что жизнь – это ряд жестоких насмешек судьбы. Если бы поиски ронина не увенчались успехом, если бы он не нашел Йоши, он был бы жив сейчас.

А планы Йоши относительно будущей мести Чикаре, разве они менее глупы? Чем это может кончиться через столько лет?

Он отбросил эти размышления.

Не было надобности портить праздник ученикам. Завтра будет достаточно времени похоронить двух убийц. Как он ни устал, Йоши оттащил кровавые останки по траве, так что оба тела лежали рядом под вишневым деревом. Он прикрыл их сорванными ветвями, чтобы их не тронули ночные животные, потом вымыл руки и вернулся в свою хижину.

Ночь стала прохладной. Йоши развел огонь в очаге, зажег фонарь и приготовился записать события прошедшего вечера. Это оказалось трудным. Канеоки! Канеоки! Его выдал Канеоки. Завтра, что бы ни говорил Ичикава, Йоши сведет счеты с Канеоки.

Йоши опустил чернильную палочку и отодвинул камень. Он не мог сосредоточиться из-за своего внутреннего напряжения, его обычно изящная каллиграфия выглядела неровной, неуверенной. Он подбросил топлива в очаг и занялся чисткой меча. Славно он ему послужил, этот меч от Томонари, кузнеца из Бизена. У него было добротное лезвие, прочное и надежное, с острым краем и хорошо уравновешенное. Он вытер его как следует, потом покрыл тонким слоем масла, чтобы защитить рисунок, мерцавший при свете очага, как облака в летнем небе.

Голоса на дороге замолкли, только что шумевшие уже спали у себя дома. В полночь прозвучали колокола храма и печально возвестили час крысы. Йоши убрал меч в красные лакированные ножны и положил его на низкий столик рядом с циновкой. Он произнес вечернюю молитву и завернулся в одеяло.

Он не мог заснуть. Его память все время возвращалась к схватке во дворе. Он несколько раз анализировал каждое движение. Он вел себя правильно. Самая важная мера успеха в дуэли – результат: кто остался жив, и кто погиб. С этой точки зрения он вел себя правильно. Он помнил ощущение рукояти в руке и короткое сопротивление, когда меч врезался в плоть. Он помнил запах сакэ, исходивший от ронина.

Но он вдруг понял, что опять его чувствует. Внезапное движение в темноте. Блеск стали при взмахе меча. Он скатился с циновки в отчаянном усилии уберечься от темной фигуры, занесшей меч над головой. Третий ронин!

Внезапная уловка Йоши сбила нацеленный удар. Меч лишь вскользь зацепил плечо Йоши. Бой мог бы кончиться, вообще не начавшись, но нападающий, спеша прикончить жертву, нагнулся вперед и запутался в постельном белье.

Левая рука и предплечье Йоши были в крови. Он нащупал свой меч и вытащил его из ножен раньше, чем ронин нанес следующий удар. На этот раз он парировал, лежа на полу, приняв удар прямо на свой меч. Ронин зарычал от ярости.

Йоши находился за низким письменным столом, в полулежачем положении; кровотечение из плеча уменьшало его силы. Ронин ударил ногой стол, зажав Йоши дальше в угол. Йоши отчаянно размахнулся мечом, почти на высоте стола. Лезвие ударило противника в голень. Он упал назад и, падая, толкнул очаг на соломенную циновку. Циновка загорелась, пламя охватило край платья нападавшего, превратив его в живой факел. Все же ему удалось встать, и он, шатаясь на своих раненых ногах, двинулся к Йоши. Ронин выглядел как приведение из потустороннего мира. Волосы пылали, лицо было искажено болью и яростью. Нечеловеческим усилием он размахнулся и ударил Йоши в бедро. Из раны брызнула кровь. Йоши упал, с ужасом глядя, как огонь охватывает все вокруг него. Загорелись стены, пламя поднималось к крыше. Ронин застонал, пламя жгло, ослепляло его. Он упал на колени и слепо пополз в поисках выхода.

Волосы Йоши дымились, кожа была обожжена, губы потрескались. Преодолевая боль, он заставил себя двигаться. Он прополз мимо ронина, оставляя на полу кровавый след. Он подполз к двери в тот момент, когда занялась пламенем и обвалилась соломенная крыша.

Йоши скатился с веранды. Он ударился о землю и потерял сознание.

 

Глава 30

– Йоши, ты слышишь меня? – казалось, слова доносились сквозь несколько слоев ваты. Йоши сначала не мог понять смысл вопроса.

– Ичикава? – спросил он неуверенно.

– Да, да! Как я рад, что ты в состоянии ответить.

– Ичикава, где я? – голос Йоши дрожал.

– В моей комнате, Йоши.

– Что случилось?

– Ты не помнишь?

– Да… нет… что-то помню… Третий нападавший… Почему я здесь?

Йоши с трудом осмотрелся. Он лежал на приподнятой спальной подставке, С одной стороны была расписная ширма, с другой – небольшая печь.

– Ты был серьезно болен. Твои раны были почти смертельны, – Ичикава ласково похлопал по руке Йоши. – Я потом расскажу тебе. А сейчас тебе надо поесть. – Он придвинул миску к губам Йоши.

Йоши медленно отхлебывал суп. Он был слаб, он чувствовал себя совсем непривычно.

– Сколько времени я пробыл здесь? – спросил он, когда суп был съеден.

– Мы нашли тебя около твоей хижины утром шестнадцатого дня седьмого месяца. Сегодня десятый день восьмого месяца. Ты пролежал без сознания три недели.

– Три недели, – прошептал Йоши, растеряно покачивая головой. – Я начинаю вспоминать пожар… боль… Прости меня, мне трудно говорить… Я так слаб…

– Йоши, если бы ты не был так силен, как два быка вместе взятых, тебя бы уже не было в живых.

– Так слаб… – голос Йоши ослабел и замолк, и он снова заснул беспокойным сном.

– Ичикава! – Йоши проснулся после сна, продолжавшегося четырнадцать часов. У него было ощущение свинцовой тяжести… и путаницы… Голос звучал неровно, в нем проскальзывал страх. Он нервно схватил за руку Ичикаву.

– Я здесь, Йоши, – успокаивал мягкий голос.

– Канеоки? Где он? – Йоши попытался сесть и сбросить одеяло.

– Его нет. Он ушел в тот день, когда мы тебя нашли.

– Канеоки выдал меня бродячим самураям.

– Да, Йоши. Боюсь, что это я виноват. Я сказал Канеоки, что ты был гравером у Ханзо. И он рассказал этим ронинам, а они поняли, что ты и есть тот, кого они ищут, – Ичикава помолчал. – Канеоки уверяет, что не несет ответственности, так как он был пьян. А я считаю, что он выдал тебя из злобной зависти.

– Но… он ушел? – Йоши лег, голос его стал тише, его лицо разгладилось.

– Йоши, не мог я его оставить после того, что он сотворил. Он умолял оставить его. Я отказал. Он ушел, ругаясь и клянясь, что отомстит. Теперь у нас у обоих есть враг.

– Как печально, что тот, кто сам виноват в своем несчастье, не понимает, чья это вина, – сказал Йоши. – Я опять устал. Пожалуйста, дайте мне поспать.

Однажды утром, в семнадцатый день восьмого месяца, через неделю после того, как Йоши пришел в сознание, Ичикава осторожно потряс его и сообщил:

– У меня здесь доктор Танака. Он пришел, чтобы помочь тебе.

Йоши равнодушно повернул голову. Он увидел маленького, совершенно лысого человечка. Лицо у него было старое и все в складках, как склоны горы Фуджи, на которых складки образовались оттого, что они веками подвергались воздействию солнца. Только на макушке его голова была светлая и гладкая. Его глаза, похожие на изюминки, выглядывали из глубоких складок темной кожи; он говорил в педантичной манере ученого.

– Нам надо установить определенные основные критерии, прежде чем можно будет начать действовать, – сказал он. – Совершенно ясно, что нарушено равновесие между элементами и вашими действиями.

Доктор развернул свиток, где были перечислены соответствия между внутренними органами и внешними симптомами. Он уложил свиток на полу, чтобы удобнее пользоваться им. Затем он обследовал тело Йоши, пробуя и проверяя шесть пульсов, чтобы выяснить, в чем было дело: в излишке «инь» или «янь». «Так… так…» – повторял он время от времени.

Йоши без всякого интереса смотрел, как врач нажимал и щупал его. Ичикава сидел у ширмы и кивал каждый раз, когда доктор говорил «так».

– Эти поздние летние ветры могут вызывать малярию, лихорадку. Главное – держать двери и окна плотно закрытыми.

Ичикава кивнул. Наконец доктор был удовлетворен. Он справился в своих свитках относительно того, какой день наиболее благоприятен для начала лечения.

– При полной луне, через пять дней, мы будем жечь «мо-куза». Совершенно очевидно, что молодой человек страдает от избытка «инь». Если мы сможем привести его в равновесие с «янь», он выздоровеет.

Доктор Танака вернулся, как и обещал, в первый благоприятный день с запасом растертых в порошок листьев – «мо-куза». Он справлялся в бесконечном количестве таблиц со сведениями из анатомии, математики, сведениями о травах и об элементах, чтобы решить, в какой части тела следует применять «мо-куза». Если бы он обнаружил избыток «янь», он лечил бы уколами. Раз его диагноз показывал избыток «инь», он жег листья и шишки над двенадцатью путями «чи», которые определяли движение «инь» и «янь» по телу.

Хотя лечение было мучительно болезненным, пациент не жаловался на боль, когда горящая трава обжигала его кожу. Несмотря на лечение, улучшения не было, и в конце концов доктор Танака был вынужден признать бесполезность применения его современных методов диагностики и лечения.

– Может быть, – предположил он, – больной во власти злого духа или демона. Вы помните, он был ранен в вечер Праздника Мертвых. Я могу только предположить, что какой-то бродячий дух в поисках пути домой увидел горящую хижину, принял ее за призывный сигнальный огонь и овладел пациентом. Если так, то это за пределами возможности медицины. Ему нужны монахи и заклинатели духов.

Ичикава воспринял эти слова как самый тяжелый удар. Будучи военным, он мало верил в монахов и заклинателей.

– Куда мне пойти? К кому обратиться? Вы должны мне помочь. Это близкий друг. Я не могу оставить ею без помощи, – просил Ичикава.

– Его наружные раны исцелились. Я ничего больше сделать не могу, – сказал доктор.

Ичикава не мог пренебрегать необходимостью работы в доджо, так как вернулся к преподаванию с полной нагрузкой. Он поручил старшей группе студентов ухаживать за Йоши. Некоторые из них пробовали заговаривать с ним. Это не дало результатов.

В академию пришла новая группа. Они шептались между собой о человеке, живущем у Ичикавы, который смотрит в окно и плачет при виде падающих листьев. Все знали историю Тадамори Йоши… как он сразился и убил трех ронинов. Переходя от одного повествователя к другому, рассказ расширялся и приобретал новые детали. А герой его сидел в это время безразличный, не обращая внимания на окружающее, равнодушный, между тем как листва приобрела красный, потом золотистый цвет и земля покрылась ковром опавших листьев. Вскоре и листья пропали, и начались снегопады.

 

Глава 31

В первый день первого месяца 1177 года император встал в четыре часа и совершил поклоны по четырем направлениям – небу, земле и императорским гробницам, Потом он помолился богам о покорении злых духов и обратился к своим предкам с мольбой обеспечить счастливое царствование в наступающем году.

Во всех десяти провинциях это было веселое время. Но не было веселья в доджо, в Сарашине, где грустный Ичикава писал послание к Тадамори-но-Фумио своей непривычной к этому занятию солдатской рукой.

Снаружи, вокруг академии, – парады и празднества; внутри было тихо. Только слегка шелестел шелковый рукав Ичикавы, выводящего знаки в письме, в котором он просил Фумио о помощи.

Окончив письмо, он свернул его и завязал, потом вложил в бамбуковую трубку, запечатал ее на концах и пошел поискать посыльного.

К началу Праздника Змеи, третьему дню третьего месяца, самое холодное время зимы прошло, и в тот вечер, когда император зажег свечи в честь бога Северной Звезды и Большой Медведицы, было тепло.

В садах императорского дворца в ручьях плавали чаши с вином, и гости вынимали их из воды и пили, каждый раз декламируя стихи. Когда поэзия надоела, был устроен пир, а затем придворные танцевали и пели всю ночь. В то время, как в столице праздновали, в Сарашину прибыл посыльный, принесший послание, свисавшее с палки на его плече. Он побежал по пыльным улицам и, миновав город, достиг академии. Ичикава прекратил занятия. Он узнал герб князя Фумио на трубке с посланием. Щедро заплатил гонцу и дрожащими пальцами вскрыл послание.

Прочитав письмо князя Фумио, Ичикава отпустил свою группу и поспешил в комнату Йоши.

– У меня хорошие новости, – сообщил он.

– О чем? – без интереса спросил Йоши.

– Ты отправишься домой… в замок князя Фумио. Лучшие служители Будды в стране придут туда помочь тебе.

– Я не могу поехать в Окитсу. Сыщики сообщат, что я там, и это принесет неприятности моим родным.

– Чепуха! Так много времени прошло… Твой дядя пишет, что никаких трудностей не будет. Прошлое давно забыто, – убеждал Ичикава.

– Я не достоин этого, – сказал Йоши.

– Князь Фумио настаивает. За тобой послана повозка с волом, она свезет тебя.

– Как мой дядя узнал, что я здесь?

Ичикава дружески положил руку на плечо Йоши.

– Прости меня, если я слишком много позволил себе во имя дружбы… Я написал ему в первый день этого года.

– Напрасно, – неуверенно сказал Йоши.

– Йоши, что-то надо было предпринять. Доктор не смог ничего добиться. Я не могу тебе помочь. Тебе нужны монахи.

– Монахи не помогут мне.

– Надо попробовать, – Ичикава был расстроен. Йоши отвернулся к стене.

– Что со мной происходит? Все, что я делаю, кончается несчастьем. Лучше бы я погиб в пожаре.

– Йоши, если бы ты знал, как мне тяжело, когда ты так говоришь. Я чувствую, что в твоей болезни я виноват. Если бы я тебя послушался, ты бы сразился с Канеоки и не было бы у тебя этих страданий, – вздохнул Ичикава.

– Сэнсэй, не осуждайте себя. Никто не смог бы для меня сделать больше. Может быть, вы правы, и монахи могут помочь. Я охотно поеду, хотя бы ради того, чтобы избавить вас от бремени.

 

Глава 32

Путешествие было тяжелым и медленным; повозка подвигалась с постоянной скоростью три мили в час. Для удобства Йоши в плетеном корпусе двухколесной повозки была устроена соломенная постель с мягкой прокладкой. Физически Йоши совсем поправился; остался, правда, шрам длиной в шесть дюймов на левом плече, близ старой раны от удара Чикары, и еще была легкая хромота из-за стянувшихся мышц там, где ронин ударил мечом. Но дело было в его психическом состоянии. Меланхолия не рассеивалась. Погода была в конце третьего месяца исключительно хороша: без дождей и небо было безоблачно. Волы тащились на юго-восток через горные перевалы. Один или два раза Йоши видел оленей близ дороги; но виды природы только наполняли его невыразимой печалью. Он вспоминал времена, когда готов был запеть от радости, увидев их. Теперь все проявления жизни приводили его в уныние.

 

Глава 33

Дядя Фумио, – он здесь, – крикнула Нами. Она спешила по центральному проходу замка, разыскивая дядю; она заглядывала во все комнаты по пути, запыхавшись, сообщая свое известие. Чувства Нами теперь, когда ей предстояло встретиться с Йоши, были противоречивы. Она помнила веселое лето, когда ей было четырнадцать лет, и юношеские признания Йоши в любви. Как давно! Ее щеки зарумянились, когда она вспомнила, как она восхищалась этим старшим, опытным в светских делах родственником из Киото. Это было детское увлечение, и через несколько лет она забыла его.

Конечно, это стал совсем другой Йоши, и теперь она тоже стала другой. Их положение изменилось. Она уже не маленькая деревенская девочка. Она стала женой князя, а он – чуть больше, чем наемный рабочий.

А все-таки почему у нее было легкое ощущение вины, правда, спрятанное где-то глубоко, когда она вспоминала, что она, по существу, совершенно не обращала на него внимания тогда, девять лет назад, увлеченная приготовлениями к свадьбе? Она решила не думать об этом. Она не знала, что почувствует, когда увидит его, но она постарается загладить тяжелые переживания, которые может причинить ему.

За годы ее брака с князем Чикарой ее красота еще расцвела. Кожа ее была похожа на дорогой фарфор. Ее тонкие черты казались еще изящнее благодаря волосам, свободно падавшим на бледно-зеленое платье со светло-бежевой подкладкой на рукавах. Весело шурша шелком, она спешила по комнатам замка и звала дядю.

Фумио находился на заднем дворе, он был занят стрельбой из лука.

– Что ты кричишь? – спросил он, когда она нашла его.

– Милый дядя, Йоши здесь. Повозка только что проехала в ворота. Сейчас он будет у дома.

– Ты что же мне не сказала, девочка?! – Фумио бросил лук, дрожащими пальцами снял через голову колчан и взбежал по ступенькам, чуть не спотыкаясь от волнения. Он увидится с племянником впервые почти через девять лет. Фумио заставил себя идти медленнее и принял спокойный вид; это потребовало большого усилия. Не годится самураю обнаруживать сильное волнение, хотя он был очень рад возвращению Йоши. Фумио так долго был одинок…

Он почти не виделся с госпожой Масакой, она была фактически отшельницей. А Нами отсутствовала, она жила в замке Чикары до недавнего времени, когда взбунтовавшиеся фермеры вынудили Чикару спастись бегством в Киото. На суровом лице Фумио время оставило заметные следы. Нами выглядела так же, как девять лет тому назад, а Фумио явно постарел. Волосы у него поседели и поредели; единственное, что напоминало прежнего Фумио, были его честные карие глаза и быстрота движений, все еще говорившая о силе.

Дядя и племянница поспешили к передней веранде и подошли как раз вовремя, когда повозка остановилась.

Фумио решился перевезти Йоши только потому, что знал о его болезни. Йоши числился беглецом, хотя сыщики, ожидавшие его возвращения, давно ушли. Теперь, когда Чикара был в Киото, вряд ли до него дойдет известие о том, что Йоши вернулся… да, вероятно, ему это уже все равно. Все же Фумио не стал бы испытывать судьбу, если бы не понимал, что это необходимо.

Когда занавески повозки были отодвинуты, дядя и племянница замерли, не зная, что они увидят. Когда-то из замка ушел девятнадцатилетний мальчик. Вернулся взрослый мужчина двадцати восьми лет. Фумио не был уверен, узнает ли он племянника. Но ему не надо было волноваться. За месяцы болезни Йоши похудел и стал похож на стройного юношу прошлых лет.

Йоши сошел с повозки. Он посмотрел на родных сквозь слезы, затуманившие зрение. Все люди плачут, если боги преследуют их; но злой демон, владевший Йоши, заставлял его плакать по малейшему поводу.

– Бедный брат. – Нами сбежала с лестницы, полная сочувствия. У Йоши был такой несчастный вид. Она взяла его за руки и сказала:

– Добро пожаловать домой. Мы скучали по тебе.

– Идем в дом, мой мальчик, – сказал Фумио, подавая знак возчику уехать. Он отвернулся, чтобы скрыть чувства, которыми больше не мог владеть.

 

Глава 34

Фумио и Нами хотели устроить все так, чтобы Йоши было хорошо. Они приготовили ему небольшую светлую комнату. К несчастью, дверь выходила на балкон, где они сидели с Генкаем и Айтакой в день смерти Генкая. Йоши знал, что Фумио и Нами стараются все сделать как можно лучше. Он не мог сказать им, что вид этой комнаты угнетает его. Они приносили ему книги стихов, кисточки, чернильные палочки, свитки пергамента, краски – все, что могло разбудить в нем желание чем-нибудь заняться. Он ни на что не обращал внимания и часами сидел, безразлично глядя через открытую дверь на печально знакомый вид.

Фумио или Нами всегда были поблизости, чтобы слышать, если Йоши позовет. Сначала они были уверены, что отдых, свежий воздух и хорошее питание восстановят его силы. Нами старалась занять его разговором, задавала вопросы, рассказывала что-то, придумывала легкие игры, чтобы развлечь его. Все ее усилия не привели ни к чему. Йоши жаловался на усталость и отворачивался. Фумио и Нами часто сочувственно переглядывались, а Йоши еще больше уходил в себя. Было ясно, что его болезнь необычна. После нескольких дней бесплодных усилий к Йоши был приглашен бонза. Он узнал историю схватки Йоши с тремя ронинами и решил, что причиной болезни был какой-то дух.

– Это дух последнего ронина, который отправил его овладеть человеком, из-за которого погиб. – сказал он.

– Вы можете спасти его? – спросила Нами.

– Я много заклинал таких духов. Мои помощники и я – специалисты по случаям, когда злые духи овладевают человеком.

– Тогда мы можем быть уверены, что Йоши в надежных руках, – сказал Фумио.

Было решено, что бонза и медиум начнут заклинания в ближайший благоприятный день. Они навели справки в астрологической таблице и выяснили, что это седьмой день четвертого месяца.

Комната, избранная для обряда, выходила на юг. Слабый ветерок проникал через легкие ширмы и решетчатые ставни, от него колебалось пламя пропитанных благовониями свечей, наполнявших комнату тяжелым сладким запахом.

Бонза имел внушительный вид: одет в длинное черное платье, на плечах – синяя шаль, символ полуночи, со знаками зодиака, вышитыми золотой нитью, Прежде всего он разбросал рисовые зерна по четырем углам комнаты, чтобы очистить воздух перед тем, как вступить в борьбу со злым духом, затаившимся внутри Йоши. Потом он опустился на колени на подушку перед разрисованной ширмой и начал произносить свои заклинания и магические формулы.

Йоши сидел, скрестив ноги, за ширмой, а Фумио и Нами уселись вместе в углу, откуда они наблюдали за происходящим. Тишину в комнате нарушало только хлопанье ставен и монотонное чтение заклинателя. Заклинатель читал магическую формулу Тысячи Рук. Свечи стали трещать, и пошел сильный дым, не соответствующий величине свечей.

Йоши слегка заинтересовался происходящим.

– Будда, мы умоляем тебя, освободи эту невинную жертву от злого духа, который проложил себе путь в его сердце, – монотонно распевал бонза. Помощник ходил по комнате, разбрасывая пригоршни риса, а заклинатель понизил голос до почти неслышного звука, когда он произносил «каджи» – заклинания против зла. Внезапно он поднял глаза к небу и крикнул громоподобным голосом: «Введите йоримаши!» Медиум, молодая женщина, одетая в черное шелковое платье и широкие шаровары, вошла в комнату. У нее были грубые черты лица: толстый нос, выпуклые глаза, зубы выдавались из открытого рта, но голова ее была увенчана великолепным водопадом волос, отливавших синевой, и это делало ее бледное лицо почти привлекательным. Она опустилась на колени рядом с бонзой и склонила голову, обращенную к ширме. Бонза подал ей лакированную деревянную палочку; затем, закрыв глаза, он откинул голову назад и истошно прокричал вверх священные слова.

Едкий запах ладана щипал ноздри присутствующих. Нами спрятала лицо за веером, дрожа от страха перед духом, которого изгоняли из Йоши.

Голова медиума резко вскинулась: масса черных волос колебалась подобно волнам залива Суруга. Плечи вздрагивали, и рот открылся в беззвучном крике. На гладкой коже шеи выступили вены. Она медленно подняла руки, они были похожи на когти, пальцы были неестественно согнуты. Она боролась, как будто сражаясь с неведомой силой.

Дым от свечей поднимался клубами, заполняя пространство между балками потолка. В воздухе струилась невидимая энергия; мощные силы сражались на каком-то неизвестном уровне жизни.

Йоримаши встала с колен и с пронзительным криком сорвала с себя платье. Ее бледные груди вздрагивали и качались, как будто в ее грудной клетке двигалось какое-то постороннее существо. Из ее уст послышался странный голос, низкий и грубый.

– Я, дух… – слова были неясны. – Я покидаю эту землю и ухожу в другой мир, проклиная вас всех… – голос снова зазвучал неясно, потом заговорил на более высоких нотах:

– Я ухожу, – кричал он, – оставляю Тадамори Йоши на милость… – Теперь голос превратился в бормотание, а медиум в конвульсиях упала на пол.

Бонза ни разу не открывал глаз в течение всего происходящего. Теперь он встал и протянул вперед руки. Его широкие рукава, доходившие до пола, создавали силуэт, усиливающий драматический эффект.

«Демон-хранитель завладел йоримаши». Он сунул руку под шаль и вынул еще одну пригоршню риса, которым осыпал открытую грудь извивающейся женщины.

– Так мы изгоняем злого духа, – воскликнул он. – Иди назад в бесконечные пещеры Йоми!

Воздух очистился. Исчез дым в стропилах потолка, и запах благовоний, за минуту до этого почти невыносимый, становился все более приятным, пока не стал похож на аромат гвоздики в поле.

Конвульсии медиума постепенно прекратились. Ее волосы в беспорядке рассыпались по полу, обрамляя бледные щеки и все заплаканное лицо.

Нами отошла от Фумио и поспешила к женщине, чтобы привести в порядок ее одежду. Глаза медиума неуверенно раскрылись, она поворачивала голову в поисках бонзы.

Монах поспешил подойти к ней.

– Тебе лучше? – спросил он.

– Я устала… так устала… – прошептала она, отбрасывая волосы с лица. – Как молодой человек? Он излечился?

– Наши заклинания злого духа были успешны. Как мы и подозревали, это был дух мертвого ронина. Думаю, что мы никогда не узнаем его имени, он вернулся в мир мертвых.

– Как могли бы мы выразить нашу благодарность? – спросил бонзу Фумио.

– Не надо ничего. Вы заслужили нашу вечную благодарность тем, что поддерживали наш храм. Мы любили вашего племянника Генкая, и мы знаем, что после его смерти вы много жертвовали нашему храму, Ваши дары были не такими тайными, как вы думаете.

Фумио молча наклонил голову. Щедрость и доброта получили вознаграждение. Бонза вернулся к медиуму и прочел над ней заключительную молитву. Когда молитва была окончена, она спросила:

– С вашего разрешения, можно мне пойти в храм, чтобы благодарить богов за сегодняшнюю помощь? – Бонза одобрительно кивнул, и медиум выскользнула из комнаты.

Бонза повернулся к Фумио, в то время как его помощник собирал свечи, благовония, жезлы и прочие принадлежности церемонии.

– Йоши будет крепко спать до завтра, – сказал он. – Думаю, что злой дух ушел. Все-таки надо соблюдать осторожность. Эти духи бывают очень цепки. Они нередко годами скрываются, ожидая удобного момента для мести.

– Что нам делать, чтобы обеспечить ему хорошее состояние? – спросил Фумио.

– Пусть он отдыхает, развлекайте его, и не надо, чтобы он вспоминал прошлое. Пусть ваша племянница читает ему, ходит с ним на прогулки. Во всяком случае, старайтесь, чтобы он был спокоен и не напрягался.

– Мы никогда не сможем вас отблагодарить, ваше преподобие, – сказала Нами.

– Наш дом и все, что есть в нем, принадлежит вам, – добавил Фумио.

Йоши не сказал ничего. Он крепко заснул во время заклинаний.

 

Глава 35

Выздоровление Йоши казалось просто чудом. Когда он проснулся на следующий день, полуденное солнце светило ему в лицо и птицы пели во дворе. Еще накануне он бы заплакал от волнения, вызванного их песней; сегодня он улыбался. Не считая необычной слабости, он никогда не чувствовал себя лучше.

– Я тут уже часами жду, чтобы ты проснулся. – Это была Нами, заглядывавшая за ширму. Она говорила очень быстро. – Как ты? Действительно злой дух исчез? Почему ты улыбаешься?

– Подожди, подожди. Ты слишком торопишься, – сказал Йоши, томно потягиваясь. – Я сегодня не хочу торопиться.

Мир полон радости и красоты. Как же мне не улыбаться? Я заново родился, вернулся из кошмара – к жизни.

– Значит, тебе действительно лучше?

– Да, болезнь прошла, – сказал Йоши. Помолчав немного, он с удивлением покачал головой. – Я не верил, что монах может мне помочь, Я был неправ. Теперь я понимаю, что мы окружены силами, которые человек не может постичь.

Нами улыбнулась я встала, с видом человека, у которого свалилась с плеч тяжесть.

– Поздравляю с возвращением, дорогой Йоши, – сказала она. – А сейчас я принесу тебе чай и рисовые пирожки.

– Где дядя Фумио?

– Ты с ним увидишься попозже. Сначала поешь. Йоши не торопясь ел и в тоже время рассматривал Нами. Она была одета в светлое бежевое верхнее платье на подкладке огненного цвета, Ее нижнее платье проглядывало из широких рукавов и было видно из-под подола. Привлекательное сочетание. Пока Йоши был во власти злого духа, он почти не замечал ее. Теперь любовь вспыхнула в нем с такой силой, что ему трудно было с ней справиться. Казалось, он не уезжал из Окитсу, Чикара не существовал и Нами могла принадлежать ему. Он покачал головой, чтобы избавиться от этих бесцельных мечтаний.

– Я не забыл свою клятву отомстить за смерть Генкая, – внезапно выпалил он. – Я благодарен за все, что ты сделала для меня, но это не повлияет на мои поступки по отношению к твоему мужу, князю Чикаре.

– Йоши, я все-таки твоя двоюродная сестра и твой друг, – мягко сказала Нами. – Мой муж вообще забыл о твоем существовании. У него много трудностей, и твои клятвы его не интересуют. Я уверена, что ты в конце концов поймешь, что самое разумное – помириться. Как же иначе нам жить спокойно под одной крышей?

Йоши пожал плечами. Нами не знала, как часто он засыпал в муках ревности и ненависти к Чикаре. Возможно, что Чикара забыл Йоши, но Йоши не забыл о Чикаре.

Однако злой дух исчез, и Йоши хотелось жить опять полной жизнью. С Чикарой он разберется в другой раз.

Сейчас он постарается восполнить то, что он потерял за месяцы болезни.

– Где моя мать? – спросил он. – Я не понимаю, почему она не навестила меня, пока я был болен.

– Госпожа Масака стала еще большей отшельницей. Мы редко видим ее в главном здании. Она занимается слугами в северном флигеле.

– Но она моя мать! Неужели ей безразлично, что со мной?! – воскликнул Йоши.

– О Йоши, ей не все равно. Не было ни одного дня, когда бы она не прислала служанку узнать о твоем состоянии. Она очень любит тебя. Постарайся понять ее, – Нами замолчала, подыскивая слова, чтобы лучше выразить мысль. – У нас осуждают неосторожных женщин, – наконец сказала она. – Твоя мать всю свою зрелую жизнь страдала из-за неблагоразумного поступка, в результате которого ты появился на свет. Она искупила свою ошибку тем, что полностью занялась хозяйством Фумио. Она – человек долга, она считает, что ее главное обязательство – забота о человеке, приютившем ее. Она никогда не уходит из своего флигеля, за исключением тех случаев, когда отправляется в паломничество.

– Я уверена, – продолжала Нами, – что она хотела видеть тебя, но боялась, что это не понравится Фумио. У женщин трудная судьба. Твоя мать – разумна. Она примирилась со своим положением и ограничениями, наложенными на ее жизнь…

– Но тебя такая жизнь не удовлетворяет? – Йоши посмотрел на Нами проницательным взглядом.

– Нет! Мне недостаточно быть движимым имуществом в замке князя. Я хочу больше получить от жизни. – Нами глубоко вздохнула и продолжала: – Я не желаю проводить все время за ширмой в ожидании посещения мужа. Я сознаюсь тебе: я довольна, что мой господин в Киото. Хотя я люблю и уважаю его, я гораздо счастливее здесь, у дяди Фумио. Здесь я могу быть сама собой, не вызывая сплетен. Нет, может быть, в конце концов мне придется подчиниться судьбе, но пока я могу, я буду избегать такой жизни, какую ведет твоя мать.

– Ну, а как Чикара? Он знает о твоих взглядах? Он одобряет, что ты здесь живешь без него? Почему он уехал в Киото один? – спрашивал Йоши.

– Нам не повезло в прошлом году. Фермеры взбунтовались; при поддержке агентов Минамото они сожгли замок и уничтожили урожай. Чикара оставил меня у дяди Фумио и бежал с тем добром, которое мог увезти. Он живет в столице, где снискал расположение властей. По слухам, он скоро получит важный пост в имперском Совете. Он написал дяде Фумио, просил отправить меня в Киото, где я стала бы управлять его хозяйством. А я сопротивляюсь, потому что я такая же упрямая в отношении моей свободы, как ты.

– Я? Упрямый? – Йоши поднял брови в изумлении.

– Да, почему бы иначе ты так цепко держался за клятву, данную в юности?

– Ради чести! – ответил Йоши сдержанно…

Ближе к вечеру, когда Йоши отдыхал на веранде, произошла приятная неожиданность. К главному входу подкатила повозка, и из нее вышел высокий, мощного сложения человек.

– Айтака! – заорал Йоши.

Высокий человек круто повернулся. Его круглое лицо расплылось в радостной улыбке.

– Йоши, ты здоров! Дай-ка поглядеть на тебя! – Айтака, отбросив всякие церемонии, пустился бегом к Йоши и схватил его за плечи.

– Ты не представляешь себе! Я считал тебя погибшим. Я думал, что ты утонул, а потом получил известие, что ты здесь… и что ты болен. О Йоши, как я рад видеть тебя!

– А я тебя рад видеть, – сияя, сказал Йоши. Я все эти годы беспокоился о тебе. Благодарность Будде, что ты жив и здоров! Какой я эгоист, во время болезни не думал о тебе. Ну, теперь мы можем это наверстать.

Они пошли в дом, разговаривая на ходу. Так много надо было рассказать. Айтака описал свое бегство на север в палаточный город к Минамото Йоритомо.

– Минамото отправили меня в Киото в качестве своего агента. У меня есть преимущество – я говорю как придворные, и, хотя я презираю большую часть тех политиков, с которыми я вместе работаю, это – единственный способ послужить моему делу. Когда-нибудь положение переменится и…

Время шло незаметно, пока они вспоминали.

Вечером вся семья, за исключением госпожи Масаки, собралась, чтобы еще раз послушать Йоши. Во время рассказа Айтака не выдержал и перебил брата:

– Я тебя по-настоящему не знал, пока мы не отправились вместе в Киото, – сказал он Йоши. Там я узнал, что у тебя есть сила противостоять беде, но я никогда не думал, что ты так много свершишь. Минамото нуждаются в таких людях, как ты. Вместе мы могли бы…

Фумио резко прервал его:

– Мы же условились! Никакой политики! Я не хочу портить нашу первую почти за десять лет семейную встречу.

Йоши закончил свой рассказ, ответил на вопросы и под конец попросил извинения: он хотел пойти навестить единственного отсутствующего члена семьи.

Йоши стоял на коленях на подушке перед занавесом в комнате матери. Хотя снаружи было еще светло, ширмы и занавесы затемняли комнату.

Госпожа Масака сидела на занавешенном возвышении, всматриваясь в сына сквозь занавес. Она была очень обрадована его посещением. Йоши чувствовал радость в ее голосе, когда она задавала один вопрос за другим. Он рассказал ей смягченный вариант истории своих приключений, от момента ухода в Киото до возвращения в Окитсу во власти духа ронина.

– Теперь, когда монахи заклинанием прогнали злого духа, у меня остался нерешенный вопрос, – сказал он. – Как я могу далее принимать помощь и дружбу Нами, зная, что рано или поздно я вызову ее мужа и совершу свою месть.

Заговорив о Чикаре, Йоши заметил перемену в поведении матери. Она стала холоднее, когда Йоши спросил ее мнения и попросил совета.

– Я никогда не одобряла брак Чикары и Нами, – сказала она под конец. – Этот человек – интриган, он считается только со своими эгоистическими желаниями; и все же я, хотя он был мне неприятен еще до смерти Генкая, я должна признать, что он достаточно пострадал, – голос госпожи Масаки дрогнул. Она продолжала: – Чикара потерял свои земли и богатство. Он уже немолод, и у него нет наследника. Мы все видим, что Нами пренебрегает своими обязанностями и избегает его, – ее голос зазвучал твердо. – Забудь о прошлом, – продолжала она. – Перестань жить мыслями о человеке, который вряд ли помнит о твоем существовании.

– Мама, я дал клятву, Я не могу это изменить.

– Ты упрямый человек. Знай, что боги не будут помогать тебе в твоем намерении. Послушай меня и забудь Чикару. Есть более важные вещи, чем полузабытая клятва.

– Я не забыл, – сказал Йоши.

Тонкие, с голубыми прожилками, руки госпожи Масаки беспомощно взметнулись. В голосе зазвучала безнадежность:

– Почему я не могу убедить тебя, что ты зря теряешь те годы, которые боги тебе отпустили? Подумай о женитьбе, о собственных детях. Я бы хотела управлять твоим хозяйством, вместо того чтобы жить из милости у моего кузена Фумио.

– Когда я выполню задуманное.

– Бедный мой глупый сын! – воскликнула госпожа Масака.

 

Глава 36

Айтака через неделю вернулся в Киото. Он оставил свой адрес и просил Йоши навестить его, когда он сможет. Во время весенних месяцев Йоши занимался фехтованием. Когда колокола храма Сейкен-джи возвещали час зари, он вставал и занимался упражнениями для укрепления физического состояния и тренировался с мечом. Он повторял установленный цикл движений до тех пор, пока не покрывался потом. Ощущения потока крови в сосудах и возвращающейся силы были как крепкое вино.

Весеннее солнце сияло сквозь деревья, росшие вокруг заднего двора. Тучи стрекоз носились над травой, подобно живой радуге из света и красок. Глубоко вдыхая сосновый аромат горного воздуха, Йоши сочинил стихи:

Хорошо было жить опять полной жизнью. Он проводил вторую часть дня с Нами, читавшей ему вслух романы.

– Жизнь не такая, – сказал он однажды. – Битвы, о которых ты читаешь, – романтические выдумки. Я знаю. Когда людей убивают туземцы, они истекают кровью, как свиньи. Ничего нет прекрасного в человеке, внутренности которого свисают из раны, а он со стоном пытается засунуть их обратно в живот.

– О Йоши, ты ужасен. Пожалуйста, не говори так. Ты лишаешь меня одного из моих немногих удовольствий. – Говоря это, Нами вдруг поняла что-то такое, от чего у нее задержалось дыхание, и она отвернулась, чтобы скрыть покрасневшие щеки. Удовольствие заключалось не в чтении. Удовольствием была возможность проводить целые дни с Йоши. На нее нахлынули те же чувства, которые она испытывала, когда ей было только четырнадцать лет и она была влюблена в старшего, знающего светскую жизнь кузена из Киото.

Весна, яркое солнце, ароматный воздух, ветерок, веющий сквозь сосны и близость Йоши – все это способствовало тому, чтобы направить ее мысли в запретную сторону. Что, если бы они… «Будда, дай мне силу, – думала она, – я не должна…»

В первый день пятого месяца, когда Нами обмахивалась веером и читала недавно появившуюся романтическую повесть, Йоши объявил:

– Мой сэнсэй, Ичикава, приедет в гости, так что мне надо как следует упражняться. Я хочу, чтобы он нашел меня готовым вернуться с ним в доджо, – он встал и поклонился. – Пожалуйста, извини меня.

Нами закрыла книгу.

– Ты собираешься так скоро нас покинуть! – спросила она. И опять это чувство! Она закрыла лицо веером. Ее охватило горестное смятение. Чикара, Фумио, семья, обязанности – все было забыто в этом водовороте. Ей нужен был… она хотела… но она не могла ему сказать.

Он рассматривал желтый цветок, сорванный перед этим. Он не заметил.

– Ты и дядя очень много сделали для меня. Без вашей помощи я был бы живым трупом, – сказал он. – Но я не могу оставаться здесь вечно.

– Почему? – спросила она. У нее сильнее билось сердце, и слабая испарина выступила на губе.

– Нами, ты иногда говоришь как ребенок, а не как замужняя женщина. Ты не хочешь посмотреть в глаза правде. Скоро твой муж вернется за тобой. Я еще не готов к встрече с ним. У меня есть другие обязанности, которые я должен выполнить сначала. – Йоши опустился на одно колено рядом с ней. – Из столицы слышно, что император Го-Ширакава старается добиться перемирия между Тайра Кийомори и Минамото, – сказал он серьезно. – Если это случится, воины Тайра и Минамото окажутся лицом к лицу в одном и том же городе, в одном и том же Совете. Я должен обучить этих людей.

– Ты сказал, что люди умирают не так, как это описывается в книгах. И ты хочешь отправить их на смерть. Это против здравого смысла.

Йоши встал. Он смотрел поверх головы Нами, с жестким выражением лица, голос звучал твердо.

– Ты женщина. Я не могу требовать от тебя, чтобы ты понимала, что такое честь и долг. Мужчине принадлежит исключительное право служить своим вождям и себе самому, как он умеет. Моя работа – обучать людей. Я фехтовальщик, и я несу ответственность перед моими учащимися и моим сэнсэем.

– Значит, ты глуп, – Нами резко закрыла веер и, зашумев платьем, отвернулась и ушла. Йоши остался стоять с раскрытым ртом. За последнее время почему-то все считают его глупым. Женщины!

 

Глава 37

Пятый день пятого месяца был днем праздника ириса. Замок Окитсу был увешан маленькими полотняными мешочками, наполненными травами и украшенными листьями ириса. Разноцветные шнуры были прикреплены к ставням и карнизам, чтобы защитить от беды и болезни, и у слуг к рукавам были прикреплены листья ириса.

Ичикава приехал в Окитсу накануне праздника. Добираясь из Сарашины, он устал от пыли и жары. Несмотря на усталость, он был дружелюбен и вежлив, когда Йоши познакомил его с Фумио и Нами. Ичикава и Фумио обменялись воспоминаниями о боях молодости – хотя они участвовали в одних и тех же битвах, они ранее не встречались, – и Ичикава немного поговорил с Нами. Было видно, что он очарован ее красотой и умом, но Йоши заметил также, что он устал и разговаривать ему было трудно.

Йоши извинился перед Фумио и Нами. Он взял Ичикаву под руку и провел в его покои. Когда они остались одни, Ичикава выразил свою радость по поводу выздоровления Йоши. Но усталость от поездки взяла свое, и вскоре Ичикава сказал утомленно: «Завтра мы еще потолкуем».

Утром Йоши уговорил Ичикаву прогуляться до Окитсу, чтобы уйти от суеты приготовлений к Празднику Ириса. Они не торопясь шли по горной тропинке, глубоко вдыхая воздух, напоенный ароматом сосны. Ночью прошел дождь, в лужах копошились насекомые, трава была в росе. Вдали, в венце из облаков, высилась величественная вершина горы Фуджи. В небе лениво кружил ястреб в поисках добычи.

– Ты хорошо выглядишь, Йоши, – заметил Ичикава. Это было верно. Румянец вернулся на щеки Йоши; вялость, вызванная его долгой болезнью, исчезла. Этим утром он был одет в красное парчовое платье поверх белой накрахмаленной нижней одежды. Серебряный эфес его меча блестел на солнце; он шел горделиво, вскинув голову, открыв грудь утреннему воздуху.

– Спасибо, сэнсэй. Я здоров и готов вернуться в доджо.

– Это правильно. Ты нужен школе. Я так и не смог найти замену ни тебе, ни Канеоки. – Ичикава нагнулся и сорвал красный цветок. Он вдохнул его аромат и передал его Йоши. – За последнее время у меня было слишком мало времени, чтобы наслаждаться окружающей красотой, – сказал он. – Я устал. Обстановка в стране порождает трудности для меня и для нашей школы. Студентов у нас больше, чем когда-либо, а обучающих найти очень трудно. Я приписываю эти перемены тому, что между Тайра Кийомори и монахами Тендай обострились отношения. В то время как Кийомори готовится к неизбежной схватке с Йоритомо, он еще и борется с беспорядками, источниками которых стали монастыри: монахи-воины превратились в бандитов, они стремятся занять высокое положение и для этого похищают, грабят и уничтожают всех, кто им мешает. Кийомори – человек религиозный. Однако из-за безобразий монахов ему приходится противостоять им. Он нанимает всех фехтовальщиков, не перебежавших к его врагам, и он все время ищет новых.

Йоши сказал:

– С монахами Кийомори справится. Я боюсь последствий. Когда он пополнит свои армии хорошими фехтовальщиками, когда его войска приобретут опыт, когда его генералы испытают вкус победы, что тогда сможет сдерживать его? Сейчас Йоритомо поддерживает равновесие сил; завтра может оказаться, что Кийомори непобедим.

– Вопросы завтрашнего дня будут разрешаться завтра. Сейчас ни у Кийомори, ни у Йоритомо нет сил для полной победы. Кийомори придется заключить временное соглашение с Йоритомо, иначе они оба погибнут в долгой и безысходной войне.

Разговаривая так, они шли к храму Сейкен-джи. Слышался грохот прибоя на песчаном берегу залива Суруга. В воздухе ощущался запах моря.

– А смогут ли они прийти к соглашению, не роняя себя? – спросил Йоши.

– Есть такая возможность. Ты слышал, что император-отшельник Го-Ширакава старается заставить Кийомори заключить мирное соглашение с Минамото. Если Кийомори согласится на участие их представителей в Совете, то думаю, война будет временно предотвращена.

Когда они прошли последний поворот за храмом, стала видна главная улица Окитсу. У одной из лавок спорили шесть человек, на одежде которых была эмблема Чикары. Когда Йоши подошел ближе, смуглый мужчина отделился от группы и, крадучись, скользнул по улице. Йоши повернулся к Ичикаве:

– У этих людей эмблема моего заклятого врага. Я могу объяснить их присутствие одной возможной причиной. Если Чикара оказался здесь с вооруженными людьми, то значит – он узнал, что я здесь и хочет схватить меня, пока у него есть возможность.

– Он бы не посмел. Мы же в середине владений Минамото.

– Он храбрый человек, и не все здесь на стороне Минамото. Многие из местных даймио, даже мой дядя, имеют крепкие связи с Тайра. Пойдем назад, пока они меня не узнали, – голос Йоши звучал настойчиво.

– Не люблю отступать, – сказал Ичикава, отвязывая свой меч. Их только пятеро. Нам нечего бояться.

В это время человек, который отошел от группы, вновь появился в конце улицы. Он задал вопрос кому-то позади него. Ответ, казалось, удовлетворил его. Он пошел с вызывающим видом, положив руку на меч, к Йоши и Ичикаве.

– Он хочет бросить нам вызов, – сказал Йоши. – Это мне не нравится.

– Если он очень постарается меня раздразнить, он почувствует мой меч в горле, – прошептал Ичикава.

Смуглый человек был совсем близко и явно не собирался уступить дорогу.

– Прочь с моего пути, собаки, – зарычал он, вытаскивая меч на дюйм из ножен.

Рот Ичикавы сжался, глаза сузились, и его холодный взгляд заставил самурая замереть на месте.

Йоши заметил какое-то движение позади одной из лавок. У него забилось сердце, когда он понял, что этот человек договорился о подкреплении в гостинице. Это была ловушка! Пока Ичикава и Йоши смотрели на нахального самурая, его пять спутников исчезли и присоединились к другим, которые сейчас окружили улицу. Сколько их было?

– Сэнсэй, нас окружили, – сказал Йоши, извлекая свой меч. Раньше чем он вынул его, Ичикава оказался рядом с противником, с мечом в руке. Он молча бросился на врага; это мгновение стало его преимуществом. Самурай отступил под градом ударов. Через четыре секунды он стал жертвой меча сэнсэя.

Улица внезапно заполнилась вооруженными людьми. Самураи в черном появились из-за каждого куста и здания.

Йоши и Ичикава встали спина к спине. Вместе они могли противостоять целой армии слабых фехтовальщиков.

Нападающие мешали друг другу, нанося больше вреда самим себе, чем их предполагаемым жертвам.

Песчаная почва подсохла на утреннем солнце. Теперь поднялись облака пыли, мешая видеть и нападающим, и защищающимся. Меч Йоши вонзался в плоть один раз за другим, под звук торжествующего боевого клича Ичикавы.

Грубый голос закричал: «Дурачье, разойдитесь, пока они не убежали».

Пыль осела. Йоши увидел Канеоки; красный шрам горел у него на лбу, он рычал, сморщив кривой нос. Канеоки! Йоши поджал губы, глядя, как человек, предавший его, приказывает своим людям отойти. Канеоки, обученный той же тактике и технике, что и Йоши, теперь стремился отомстить.

– Канеоки, выходи, сразись со мной один на один, если посмеешь, – крикнул Йоши.

– Ты меня таким же дураком считаешь, как ты сам. Убьем вас обоих, и я посмеюсь, когда мы понесем ваши головы моему новому хозяину.

– Канеоки, я старался переделать тебя, – грустно сказал Ичикава. – Надо было понимать мне, что из мусора золота не сделаешь.

– Узнаю доброго учителя, – прорычал Канеоки. – Ты через мою голову возвысил этого слабака, после того как я много лет служил тебе верой и правдой. Ты заплатишь жизнью за то, что не ценил меня.

– Ты с ума сошел, – сказал Ичикава. – И мы пока еще живы.

– Вперед! – крикнул Канеоки, размахивая мечом. Пока Ичикава и Канеоки выясняли отношения, Йоши проанализировал положение. Вначале было пятнадцать человек, считая с первыми шестью. Двое лежали на улице мертвые, и еще двое отползли к веранде одной из лавок, – они были тяжело ранены и не могли дальше сражаться. За ними Йоши заметил маленького мальчика, смотревшего из-за ставни широко открытыми глазами. Оставалось одиннадцать, включая их предводителя Канеоки. Видимо, Чикара отправил своих людей убить Йоши, не пачкая своих собственных рук. Так… Вот как он забыл о существовании Йоши! Лицемер! Он, вероятно, извинится перед Фумио и Нами и сделает вид, что опечален гибелью Йоши.

В бешенстве, Йоши перешел в наступление. Он ударял, колол и бил, сталь крутилась вихрем. Месяцы отдыха и постоянные утренние упражнения развили у него силу и быстроту, которым не мог сопротивляться обычный солдат. Один самурай упал с глубокой раной, разрезавшей его платье спереди и сильно повредившей внутренности. Он упал на колени, держась одной рукой за живот, а другой – царапая грязь на дороге, ища поддержки. Другой самурай поскользнулся в крови своего товарища, он не смог устоять на ногах. Прежде чем он упал, меч Йоши пронзил его грудную клетку; кривое лезвие загнулось к его сердцу. Он был мертв раньше, чем осела пыль.

Ичикава, блестяще действуя мечом, расправился с тремя из нападающих; правда, одному из них удалось ранить его плечо; рана была болезненна, но не опасна.

Ичикава скрипнул зубами. «Держись ближе ко мне», – шепнул он Йоши, когда противники в беспорядке отступили. Их осталось всего шесть человек, включая Канеоки.

А где же Канеоки? Йоши видел только пятерых на улице. Но потом некогда стало думать о Канеоки, так как эти пятеро снова перешли в наступление. Йоши ощутил боль в бедре, где была рана, полученная от ронина Кичибея. Он стал действовать несколько медленнее, ограничиваясь защитой. Нападающие также стали осторожнее, но все же Ичикаве удалось обезоружить и убить еще одного.

От места, где находились лавки, послышался крик, и оставшиеся четверо отступили. Йоши и Ичикава остались одни на пустой улице.

– Они получили свое, – сказал Ичикава, сморщив губы с презрением к бессилию своего врага.

– Я не доверяю им… Будем готовы к бою, пока не убедимся, что они ушли.

Уголком глаза Йоши уловил какое-то движение. Он мгновенно повернулся и заметил солнечный отблеск на изгибе большого лука.

– Вниз! – закричал он, бросаясь на землю. Ичикава последовал за ним на долю секунды позже.

Поздно! Звук натянутой тетивы, удар стрелы, вонзающейся в плоть, шуршание платья Ичикавы при его падении, – все произошло в один страшный момент. Над неподвижным телом Ичикавы поднялось немного пыли. Миг, в течение которого тетива звенела в воздухе, стал вечностью. Потом все силы ада вырвались на волю.

С криком отчаянной ярости Йоши бросился к стрелку; тот отшвырнул лук и обнажил меч. Это был Канеоки; его шрам горел, он свирепо нахмурился.

– Только попробуй! – крикнул он вызывающе.

Не колеблясь, Йоши нацелил сильный удар на голову Канеоки, который отразил натиск. Удар был так силен, что мечи задрожали, но не сломались, Лицо Йоши пылало от бешенства. На его друга и учителя устроена засада! «Чудовище, неблагодарный зверь!» – гремел он; слова, вылетавшие одно за другим, напоминали скорее вой дикого зверя, чем человеческую речь. Он не заботился о тонкостях, наступал изо всех сил, отбивая удары меча Канеоки и заставляя его отступить в переулок.

Канеоки защищался умело, но он совершил трусливый и бесчестный поступок, и это подорвало тот запас сил, который мог бы помочь отразить нападение Йоши. Длинный меч Канеоки сломался от бесчисленных ударов, он отчаянно схватился за свой короткий меч. Поздно! Конец наступил через несколько секунд.

– Ничтожество! Убирайся в темный Йоми, – крикнул Йоши, взмахнув мечом. Голова Канеоки скатилась с плеч в потоках крови.

Йоши не стал задерживаться около убитого. Тело еще дергалось, когда он уже вернулся к Ичикаве. Стрела попала высоко в грудь; Ичикава был не в состоянии двигаться. Он потерял много крови, перед его платья был весь в крови, кровь все текла из раны. Йоши стоял на коленях перед учителем, помочь ему было уже невозможно, и Йоши смотрел, как старый воин боролся с духами смерти.

Все люди Чикары исчезли. На улицах было тихо и пусто, оставались только Йоши, Ичикава и тела убитых. Через некоторое время к одному из трупов в черном платье подошла бурая собака и понюхала кровь. Залаяв, она убежала. Маленькие мальчики вылезли из убежищ, где они прятались, и робко пробирались по улице, в ужасе глядя на картину смерти и разрушения.

Ичикава закашлялся. Изо рта показалась красная пена.

– Не мсти за меня, – прохрипел он. – Возвращайся в Сарашину. Займись моими учениками.

– Ты вернешься со мной, сэнсэй, – слова застряли в горле Йоши.

– Нет, мой век кончен. Будда примет меня в свою великую страну. Я не боюсь. Пожалуйста, обещай мне уйти немедленно. Скоро здесь появится много людей Чикары. Сейчас не время сражаться. Я предвижу другое время, когда вы сойдетесь, – Ичикава опять закашлялся, – и у тебя будет возможность отомстить.

Йоши вытер губы Ичикавы и увидел, что с каждым вздохом у него появляются пузырьки. «К черту месть», – подумал он и молча молился, обещая Будде отказаться от своей клятвы; если его сэнсэй останется жив.

Мальчики ходили вокруг места сражения, появились также горожане, шептавшиеся, прикрывая рот ладонями. Бурая собака пришла опять, и с вею еще несколько собак; они дергали окровавленные платья убитых, лаяли в рычали, если кто-нибудь подходил близко.

Ичикава вздохнул в последний раз, глаза его закрылись, и голова тяжело привалилась к колену Йоши.

Йоши долго стоял на коленях, вспоминая силу и доброту, которые были сутью жизни его учителя. Когда он поднял Ичикаву перед долгой дорогой в гору к замку Окитсу, его щеки были мокры от слез.

 

Глава 38

Йоши вернулся в доджо в Сарашине поздним летом. Цвет вишни опал за месяц до этого. Теперь деревья были покрыты густой листвой и полны скоротечной жизни, наполнявшей лето своими звуками. Лягушки, птицы и насекомые квакали, пели в стрекотали из потайных мест в вишневых рощах. Большие черные птицы чистили клювы, сидя на ветвях, и приветствовали прохожих резким предупреждающим криком.

Территория школы была почти в таком же беспорядке, как тогда, когда Йоши в первый раз ее увидел; двор опять зарос сорняками. Йоши остановился у входа, слушая звуки занятий, слабо доносившиеся изнутри. Он постоял, прежде чем войти. У него поднялся комок в горле, когда он вспомнил похороны Ичикавы: буддийский священнослужитель читал молитвы, а от костра поднимался дым, с которым дух Ичикавы должен подняться к небу; запах горящего тела, смешанный с запахом ладана, всегда будет напоминать Йоши о смерти.

Фумио и Нами присутствовали на похоронах, хотя они познакомились с Ичикавой только накануне смерти. Позднее Фумио никак не мог поверить, что зачинщиками боя были не они.

– Вы оба, – сказал он, – очевидно, вызвали нападение. Чикара не знал, что ты здесь, он забыл о твоем существовании. У тебя по отношению к нему просто предубеждение, и это может кончиться только несчастьем. Я знаю Чикару. Он человек чести. Он не может отвечать за то, что его люди напали на вас. Это не в его духе. Он самый, может быть, сильный фехтовальщик во всех десяти провинциях; если бы он желал твоей смерти, он бы вызвал тебя сам.

– Все-таки, дядя, это были его люди. Если он не собирался убить меня, почему же он назначил начальником своих солдат Канеоки – моего злейшего врага?

Факты казались ему неоспоримыми. Ослепленный гневом и горем из-за гибели Ичикавы, он был не в состоянии разбираться в том, насколько убедительны доказательства вины Чикары.

– Может быть сколько угодно причин, – Фумио нетерпеливо поднял руки.

– Я этому не верю. Слишком явное совпадение. У Чикары нет никаких дел в Окитсу. Земли у него отобрали. Зачем ему посылать сюда людей, если не для того, чтобы убить меня?

Фумио не видел логики в рассуждениях Йоши, спор закончился тяжелыми взаимными обвинениями.

– Я тебя не понимаю. Ты – взрослый человек, а в этих вопросах ты как ребенок. У тебя нет ни благоразумия, ни достоинства, – сказал Фумио.

– У нас было бы очень мало достоинства, если бы мы убежали от наших врагов.

– Я не имею в виду, что вам надо было убежать; правда, осторожность иногда так же важна, как достоинство. Ты повторил трагическую ошибку с Генкаем. Ты опять действовал необдуманно и был причиной смерти человека, которого ты любил. Если бы вы постарались избежать схватки, Ичикава был бы жив, а у меня не было бы еще одного повода для ссоры с Чикарой, – Фумио сердито посмотрел на Йоши. – Он муж Нами и близко связан с нашей семьей. Не следует забывать, что, хотя он потерял свои земли, он сохраняет свое влияние при дворе.

– Сохраняет влияние при дворе? – повторил Йоши, повышая голос. – И поэтому мы должны угождать ему? Это ваше представление о достоинстве, дядя?

– Ты говоришь дерзости и оскорбляешь меня, – холодно сказал Фумио. – Ты не хочешь считаться с разумными соображениями. Нашим близким связям с Тайра мы обязаны всем, что мы имеем. – В тот момент, когда Йоши хотел ответить, Фумио раскрыл ему объятия и сказал теплым и сочувствующим тоном:

– Я прощаю тебе непочтительность, потому что знаю, как тебя расстроила смерть Ичикавы.

Ласковые слова Фумио подействовали как ледяной душ. Йоши побледнел. «Будда, помоги мне, – подумал он. – Это так я отплачиваю за доброту дяди? Что я сказал?» – он глубоко вздохнул.

– Ты прав, дядя. – Йоши вполне овладел собой. – Я надеюсь, ты сможешь простить мне мои необдуманные слова.

Фумио правильно разгадал его. Он говорил несдержанно, потому что утрата Ичикавы вызвала у него чувство беспомощности; но он не имел права поддаваться ему. После гибели Ичикавы Йоши стал главой академии фехтования, и он должен с честью выполнять обязанности, связанные с этим положением. Если бы Йоши оказался недостоин учителя, во всем бывшего для Йоши примером, это было бы знаком неуважения к его памяти. Момент, когда Йоши это осознал и принес извинения, стал водоразделом в его жизни. С этого временя он стал сэнсэем – мастером фехтования!

Нами была глубоко огорчена, когда Йоши сказал ей о своем близком отъезде.

– Ты покидаешь семью, которая тебя любит, и сестру, которой ты нужен, – сказала она. – Я одинока, у меня нет друзей здесь, в замке. Моего мужа здесь нет, и, хотя Фумио добр ко мне, я чувствую себя чужой в его доме. Когда ты приехал, больной и беспомощный, у меня появилась цель в жизни. Я думала…

– Что ты думала? – прервал Йоши. – Ты забыла о нашем разговоре перед приездом Ичикавы? Ты замужняя женщина, и твой муж – мой враг – может в любой момент приехать и потребовать тебя к себе. Перед смертью Ичикава сказал мне, что он предвидит: в будущем мы с Чикарой встретимся лицом к лицу. Это время еще не наступило. Во всяком случае, первая моя обязанность – позаботиться об академии. Мне жаль уезжать, но я должен уехать.

– Значит, что бы я ни говорила, – сказала Нами, – ты сделаешь так, как хочешь.

– Я сделаю то, что обязан сделать, – сказал Йоши, подняв руку умоляющим жестом. Но она уже отошла.. Йоши видел, что она расстроена. Он не мог понять почему; как будто он обидел ее. Амида! Нами была ангелом милосердия, когда он нуждался в помощи. Неужели она не понимала, как он любил ее? Он поморщился в отчаянии. Конечно, она никогда не догадается: он так хорошо скрывал чувства, которые никогда не выдаст из-за ее брака с Чикарой. В тот же день Йоши собрал свои вещи и уехал в Сарашину.

Теперь он медлил перед входом в доджо, полный сожаления. Может быть, он нехорошо поступил по отношению к Нами? Может быть, надо было признаться в любви и остаться, не думая о своих обязанностях? Бесчестная мысль! Он бы только смутил ее и причинил огорчение. Он сделал правильно. Только так он мог расстаться с нею: сразу, честно, быстро. Он поступил так, как он считал правильным, и большего нельзя требовать ни от кого.

Все равно! Что сделано, то сделано, и ему надо было выполнить свой долг. Он расправил плечи, поправил платье и вошел в здание.

 

Глава 39

В завещании мастера фехтования Наонори Ичикавы наследником академии был назван Йоши. До возвращении Йоши два помощника, Коджима и Тофуши, вели занятия и распоряжались в школе. Они были рады его возвращению и обещали служить ему так же верно, как они служили его учителю. Хотя помощники были фехтовальщиками средней руки, старательность восполняла их технические недостатки.

Группы были полны. Правда, во время отсутствия Йоши многие студенты из семей сторонников Тайра уехали из-за усиливающихся политических распрей: Сарашина находилась посреди территории Минамото. Однако их места заняли монахи Тендай из монастыря Энриакуджи близ Киото.

Тендай сделались политической силой, их религия стала уже почти государственной, и при этом у них шла вечная борьба с властями. Религия, экономика, политика представляли собой нестойкую смесь, и отряды воинов-монахов часто затевали стычки с имперской стражей.

Хотя секта Тендай являлась уравновешивающей силой между Тайра и Минамото, многие лидеры Тендай ненавидели развращенный двор и симпатизировали Минамото Йоритомо; они отправляли сотни молодых монахов в академии военного дела, подготовляя их к участию в будущей битве между этими двумя знаменитыми кланами. Школа Ичикавы привлекала многих в далекую Сарашину.

Йоши был доволен подготовкой монахов-учеников и поблагодарил помощников за успешную работу. Но счета, корреспонденция и хозяйство были запущены, и Йоши погрузился в море деталей.

– Наймите еще помощника. Поручите ему привести в порядок двор, – приказывал он. – Надо покрасить стены доджо. Повесьте новые плакаты. Надо заменить старое оборудование.

Только через пять дней после возвращения Йоши закончил наиболее срочные дела школы и у него нашлось время сесть выпить чаю с помощниками. Он описал гибель Ичикавы. Много слез было пролито, когда Йоши рассказал с трагическими подробностями о храбрости Ичикавы в неравной борьбе и о предательстве Канеоки. Когда Йоши кончил, Коджима и Тофуши прокляли имя Канеоки на десять тысяч поколений и пожелали ему вечных мук в преисподней Йоми.

Когда в вишневых рощах покраснели листья, закончившие курс обучения ушли, а из всех десяти провинций собралась новая группа учеников. Школа была готова. На территории было чисто, жилье отремонтировано. При некоторой тесноте, у каждого была подставка, служившая изголовьем, чистая циновка, столик, лакированный шкафчик и подушка. В каждой комнате была, кроме того, жаровня с древесным углем для обогрева зимой.

Когда начались занятия, Йоши обучал старшие группы. Он вставал до рассвета и работал до позднего времени: учил фехтованию, приготовлял книги, занимался корреспонденцией и составлял расписание. Исключая изредка ощущавшиеся боли в бедре, он чувствовал себя отлично, ему был полезен строгий образ жизни и обилие работы. Он все лучше владел мечом, руки его огрубели, на них появились большие мозоли.

В те дни, когда в училище отдыхали, Йоши упражнялся с Коджима и Тофуши. Он фехтовал с каждым в отдельности, затем с обоими вместе. Первое время он побеждал каждого из них без особых усилий, однако вместе они были более сильны. Через два месяца он стал часто выигрывать в состязании с двумя сразу, хотя его помощники тоже стали фехтовать лучше.

– Вы теперь лучше фехтуете, чем Ичикава, – сказал однажды Коджима, Он вытирал лицо и смотрел на Йоши с откровенным восхищением.

– Ты ошибаешься! Я никогда не смогу превзойти моего учителя, – спокойно сказал Йоши.

– Сэнсэй, вы уже превзошли его, – заметил Тофуши. – Я занимался у вас обоих, и когда я говорю, что вы более сильный фехтовальщик, это не означает неуважения к его памяти. Мы хорошо сегодня дрались, – он кивнул в сторону Коджима, – и все-таки не смогли вам противостоять.

После тренировки Коджима и Тофуши ушли, и Йоши остался в пустом доджо наедине со своими мыслями. Вечерние лучи осеннего солнца отражались от брони и мечей, висевших на стене. Тишину нарушало только жужжание мухи в углу. Йоши размышлял, стоя на коленях на деревянном полу. На нем все еще была кожаная защитная одежда, в которой он тренировался. Его меч и ножны лежали на полу рядом с ним.

Дневное тепло быстро рассеивалось. Легкая пленка пота быстро подсыхала на лбу Йоши; он раздумывал о том, что сказал ему Коджима. Почему он не соглашался с их оценкой его способностей? Из ложной скромности? Или, если они были правы, это было нежелание выполнить свой долг?

Понимал ли Фумио уровень умения Йоши, когда он сказал, что Чикара – лучший фехтовальщик во всех десяти провинциях? Может быть, настало время вызвать Чикару? Йоши вспомнил последние слова Ичикавы: в будущем он сойдется со своим врагом. Время пришло? Нет. В тихом доджо Йоши чувствовал присутствие Ичикавы, почти осязаемое. Ичикава напоминал ему, что он учитель фехтования и на первом месте у него должен быть его долг перед академией. Он не должен был забывать о том, что ему завещано, и бросать учеников, чтобы привести в исполнение свою месть. Это было бы эгоистично.

Лицо Йоши было внешне спокойно. А в душе все смешалось: вопросы, колебания, сомнения в правильности выбора. Правильную ли он избрал дорогу? Когда он вновь спросил совета у тени Ичикавы, он больше не ощутил его присутствия.

Йоши придется решать самому.

В доджо еще больше потемнело, Мысли Йоши перешли от Ичикавы к Генкаю и Ханзо, сраженных в самом расцвете сил. Как все преходяще, как коротка дорога между жизнью и смертью! Он посмотрел в открытую дверь: сумерки спускались на золотисто-красный лес. Множество бабочек порхало под деревьями. «Какая редкость видеть бабочек так поздно осенью, – подумал он. – Каждая жизнь длится краткий миг».

Он грустно сложил стихи:

 

Глава 40

Тайра Кийомори, дайджо-дайджин, был коренастым человеком с широкими плечами и солидным брюшком. Несмотря на свои шестьдесят два года и объем, он был полон сил и физических, и умственных. Правда, существовали признаки того, что он не совсем здоров, но, за исключением тех минут, когда он, оставаясь наедине с самим собой, держался за живот, кривясь от боли, он никогда не обнаруживал при других людях болезни, распространявшейся в его организме. Первый приступ случился лет за двенадцать до описываемых событий. И тогда он стал монахом, чтобы обеспечить себе защиту после смерти. Он одевался в хлопчатобумажное монашеское платье с вышитой эмблемой Тайра, что создавало внешнюю простоту облика. В присутствии посторонних он скрывал свои переживания под наружным спокойствием. Но близкие были свидетелями того, как у него сменялись приступы гнева и угнетенности. Они приписывали изменчивость его настроений болезни, которую он скрывал от окружающего мира. Он был беспощадным противником и с врагами расправлялся без малейших угрызений совести; в то же время он был абсолютно верен правителям Фудживара.

Зимним утром в конце 1179 года он стоял, преклонив колени перед императором-отшельником Го-Ширакава, и помалкивал, выслушивая пожелания, в результате которых, как он предвидел, могли возникнуть сложные проблемы. Го-Ширакава, в сущности, управлял, не находясь на троне; более двадцати лет он правил, при том что официально на троне находились один за другим молодые родственники; сейчас императором был двухлетний Антоку. В течение большей части этих двадцати лет канцлер Кийомори был рядом с ним.

– Монахи ведут себя все более безобразно с каждым днем, – сказал Го-Ширакава. – Слышно, как они устраивают шествия перед дворцом на улицах.

– Мы их сдерживаем, ваше величество. Нам незачем бояться кучки этих людей, плохо обученных и плохо вооруженных. – Кийомори опустил глаза, чтобы скрыть злость. Несмотря на свою монашескую одежду, он бы без всякой жалости раздавил этих монахов Тендай, если бы император дал ему свободу действий.

– Все же мне было бы спокойнее спать, если бы договорились с Минамото насчет совместных действий с нашими войсками против этих негодяев.

– Ваше величество, вы помните, что недавно я предпринял твердые меры против группы монахов-заговорщиков. Они не могли противостоять нашим обученным войскам. «Но они смогут, – подумал он, – если мы дадим им время обучиться. Надо действовать быстро».

– Хмм… Да, я помню. Я и тогда считал, что ты допустил страшную ошибку, когда подверг пыткам и казнил их лидера. В результате чуть не вспыхнуло общее восстание.

Это произошло за год до того. Через шпиона в лагере Минамото Кийомори узнал о заговоре, готовящем его убийство. Заговор возглавлял монах по имени Сайко. Монах был схвачен, и заговор пресечен. Во всей этой истории больше всего Кийомори приводило в ярость то, что император-отшельник знал о заговоре с самого начала и не предупредил его.

Когда по приказу Кийомори голова монаха была пронесена по улицам столицы, возникли признаки нарастающего возмущения. Под предлогом необходимости бороться с заговором и со смутой, Кийомори удалил из совета тех его членов, которые склонялись на сторону Минамото, и ввел вместо них своих родственников.

– Бояться нечего, ваше величество. Мы контролируем положение в отношении монахов, – повторил Кийомори.

– Но они обучаются военному делу. Мне было бы спокойнее, если бы мы могли избавиться хотя бы от одной части наших врагов. Из-за твоих поспешных действий в прошлом году мы не можем рассчитывать на союз с монастырями.

– Так что же вы, ваше величество, предлагаете? – Кийомори с трудом сдерживал голос.

– Протянуть руку Минамото. Предложить в знак примирения членство в Совете самым беспокойным из них. Таким образом мы можем следить за ними.

Теперь император старался заставить его уступить часть политического влияния, которого он добился.

– Ваше величество, это чрезвычайно мудро. Для того, чтобы выработать соответствующий план, понадобится время.

В душе Кийомори улыбался. На это уйдет много, очень много времени. Но, как будто разгадав мысли Кийомори, Го-Ширакава закричал:

– Нет времени! Завтра явись ко мне лично… с приемлемым планом!

– Как вы желаете, ваше величество, – Кийомори прижался лбом к полу. Он встал, внешне спокойный, и, пятясь, вышел из зала аудиенций.

Придя в себя, он проломил кулаком резную деревянную панель с ценным китайским рисунком. Потом он опустился на колени на подушку, держась за живот и бормоча проклятия богам.

Кийомори сидел в занавешенной комнате, держа чернильный камень и кисточку. Уже несколько часов он записывал в дневнике свои мысли. Он написал в заключение: «Силам зла предстоит победить меня. Некоторые считают, что это злобный дух монаха Сайко. Может быть. Все же, несмотря на предзнаменования, которые я вижу всюду, я буду управлять в лице моего внука. Даже если я умру, Антоку добьется для имени Тайра высшей славы.

Передо мной трудная задача. Как я могу угодить Го-Ширакаве и в то же время стараться нанести возможно меньше вреда моей стране и моему народу? Темные крылья реют в воздухе; наступают все более тяжелые времена. Боги отвернулись от человека, который старался им верно служить».

Наконец он положил кисточку и позвал слугу.

– Пусть придет Минамото Йоримаса, – приказал он.

Йоримаса был единственным членом клана Минамото, которому Кийомори полностью доверял. Высокий, изможденного вида, Йоримаса недавно отметил и семьдесят пятый день рождения, и вступление в третий класс – для члена клана Минамото положение очень высокое. Он получил его слишком поздно, чтобы пользоваться привилегиями, которые это обеспечивало при дворе. Больше года тому назад Йоримаса ушел в отставку и стал монахом. Он занимался сочинением стихов, которые приносили ему известность, и приготовлялся к уходу в иной мир.

Двадцать лет тому назад Йоримаса сыграл решающую роль в победе Кийомори во время войны с Хейджи. Встав на сторону Кийомори, он тем самым обеспечил победу клану Тайра. С тех пор Кийомори полагался на его молчаливость и осторожность, доверяя этому члену вражеской семьи.

Йоримаса был одет в аскетическое монашеское платье; в длинных тонких пальцах он держал филигранный веер – единственное украшение его одежды. На бледной коже его рук с плоскими пальцами выступали толстые голубые вены. В глубоко посаженных глазах горел скрытый огонь. Если Го-Ширакава был властью, управлявшей именем ребенка-императора, то Кийомори был силой, направляющей Го-Ширакава, а Йоримаса – скрытой силой, влиявшей на Кийомори. Осторожно. Он никогда не оказывал давления, но его спокойные убедительные советы имели большое значение для главы Тайра…

Йоримаса вошел в центральную комнату и молча ждал, пока Кийомори не кивнул в знак того, что заметил его. Он поклонился и сложил веер. В комнате было темно, тени заполняли все углы. В медной жаровне трещал огонь и бросал мерцающий свет на осунувшееся лицо Кийомори.

– Входи, старый друг, – сказал Кийомори.

– Чем я могу вам служить? – спросил старик.

– Мне нужен совет, и ты – единственный человек, кому я могу доверять. Пожалуйста, сядь рядом, – Кийомори хлопнул в ладоши. Появились слуги и принесли чай и рисовые пирожки.

Наливая чай, Кийомори рассказал о своей встрече с Го-Ширакавой. Закончив, он спросил:

– Есть ли у меня выбор? Могу я ввести в Совет моих врагов и не потерять влияния? Существует ли возможность выполнить распоряжение императора и не подорвать мое положение?

Йоримаса несколько минут обдумывал вопрос. Потом он поставил чашку и поднял руку, сжатую в кулак. Он выставил костлявый палец:

– У вас нет выбора; иначе это будет открытым неповиновением императору, – он поднял еще один палец. – Если вы введете в Совет князей Минамото, вы сможете постоянно держать их под наблюдением, – третий палец, – и отделить их от Йоритомо и его северной армии, – четвертый палец. – Если его лидеры будут здесь, в столице, можно устроить так, чтобы за самыми опасными была постоянная слежка, – он сжал кулак. – Вы можете все это повернуть в свою пользу. В случае войны вы сможете уничтожить главных Минамото, даже не отправляя из столицы ваших войск.

Кийомори улыбнулся. Его лицо сразу помолодело.

– Ты мудрый советник, – сказал он. – Я придумаю, как тебя отблагодарить.

– Сама возможность помочь вам – уже награда. Мне больше ничего не надо. Я всегда к вашим услугам.

– Спасибо, верный друг.

Поздним вечером Йоримаса работал при свете масляной лампы. Запах масла сильно ощущался в маленькой холодной комнате. Йоримаса выводил кисточкой знаки на листе пергамента. Время от времени он тер в воде свою чернильную палочку, чтобы чернила были гуще. Закончив свое послание, он аккуратно сложил тяжелый лист, приложил свою печать и позвал слугу.

– Позаботься о том, – сказал он, чтобы это сегодня же ушло с посыльным в лагерь Минамото Йоритомо.

 

Глава 41

Зимой 1179 года выпало много снега, а весна 1180 принесла сильное половодье, унесшее значительную часть урожая риса. Постоянные ливни усугубили ущерб, вызванный обильными снегами. И к этому присоединились другие признаки гнева и беспокойства богов. Страшный пожар опустошил столицу; сгорело шестнадцать особняков высокопоставленных людей и сотни других домов. Ураганы снесли много домов, сохранившихся после пожара. Лавины, вызванные землетрясениями, стирали с лица земли целые города.

Немилость богов проявлялась во всем. В каждом городе были нищие и бездомные дети, брошенные на волю судьбы, в самостоятельную жизнь. На улицах можно было встретить даже хорошо одетых людей, просивших еду в обмен на жалкое имущество.

Между тем среди придворных клана Тайра царило почти такое же беспокойство, вызванное двумя новыми причинами: постановлением вновь ввести в Имперский Совет посланцев Минамото и решением Тайра Кийомори перенести столицу из Киото в Фукухару, небольшой городок на берегу Внутреннего моря.

У Кийомори почти двадцать лет существовал дворец в Фукухаре. По государственным соображениям он недавно пришел к заключению, что императорской семье и двору следует переехать в Фукухару, где ему удобнее будет следить за их деятельностью. Трагические события, разразившиеся в Киото, дали ему необходимое основание уговорить императора согласиться на его предложение.

Когда об этом было объявлено, из Киото переехали учреждения, затем начался массовый переезд недовольных чиновников, предшествовавший прибытию императора и Кийомори в новую столицу.

Йоши ехал верхом на юг под частыми ливнями. С тех пор как Йоши три года тому назад побывал в Окитсу, в обществе произошло много перемен. Повозки с волами прежних лет вышли из моды; северные самураи Йоритомо ездили верхом, и этот новый способ передвижения больше не считался первобытным. Придворные учились верховой езде; лошади заменили волов для самых различных слоев населения, и это сокращало расстояние между столицей и дальними областями.

Йоши проезжал мимо объявлений, сообщающих о предстоящем переезде. Во всех частях города под дождем работали артели, демонтировавшие дома для перевозки в Фукухару. Самым простым способом перевозки домов была отправка их сплавом по реке Йодо, так как Фукухара расположена ниже по течению, чем Киото.

Йоши проехал к дому Айтаки, находившемуся в одной из немногих частей города, мало затронутых пожарами и ураганами. В доме было тихо. Йоши взошел на веранду и позвонил в гонг, чтобы сообщить о своем приезде. После третьего звонка из-за угла высунула голову заспанная служанка, сердито крикнувшая:

– Его нет дома. Уходите.

– Когда он вернется?

– Он на имперском Совете. Он не сказал, когда вернется.

– Я подожду.

– Как хотите. – Девушка внимательно осмотрела мокрого, грязного путешественника, презрительно фыркнула и ушла в дом. Йоши подумал, как это характерно для Айтаки, что у него грубая служанка, которая не умеет себя вести надлежащим образом.

Он провел лошадь к задней стене дома и привязал ее под карнизом. Время было раннее, и могло пройти несколько часов до возвращения Айтаки. Йоши решил, что ждать зря не стоит, лучше оставить лошадь и пойти посмотреть город вблизи. Погода менялась к лучшему: дождь ослабел и превратился в густой туман.

Йоши отправился прямо на центральную улицу; он был потрясен, увидев, как много знаменитых серебряных ив сгорело в пожаре. Почерневшие стволы, подобно кладбищенским памятникам, увековечивали память прекрасного города. Проходя по Сузаки-Оджи в южном направлении, к улице Годжо, он нередко видел участки совершенно без зданий, до самой западной стены. Среди руин в поисках пищи бегали собаки с выступающими под спутанной шерстью ребрами. Один раз он увидел, как под верандой частично разрушенного дома бегала крыса величиной с кошку. Но хуже всего были грабители, рывшиеся в обломках, надеявшиеся найти какую-нибудь ценность.

На углу улицы, где он жил во время своего пребывания в Киото, исчез целый квартал. Не осталось и признака того, что там когда-то стояли дома. Исчезли даже миниатюрные искусственные садики в камнях; весь угол был в сорняках и дождевых лужах. Только обугленные ивовые стволы торчали из земли.

Йоши молча созерцал гибель того, с чем было связано так много воспоминаний юности. К горлу подступил комок при виде разоренного угла. Внезапно снова полил сильный дождь. Он долго стоял, не замечая, что дождь скатывался с его соломенного плаща и, падая в лужи, брызгал маленькими фонтанчиками.

Через час, когда Йоши ждал под карнизом дома Айтаки, этот великан поднялся по ступеням.

– Йоши! – Айтака поднял руки приветственным жестом. – Какая радостная неожиданность! – он отступил и осмотрел Йоши. На его лице выразилось удовольствие. – У тебя хороший вид, ты выглядишь здоровым! Амида Будда, как я по тебе соскучился!

– И я по тебе скучал.

Айтака покачал головой и вздохнул.

– Уж очень быстро время бежит. Просто не могу себе представить, что я тебя не видел со времени твоего выздоровления в Окитсу. Три года? – Он взял Йоши под руку и повел ко входу, говоря: – Хорош же я хозяин! Извини, что держу тебя на крыльце в такую погоду. Идем в дом. Ты обсушишься и наденешь одно из моих платьев.

– У меня с собой свои веши, они в тюке на лошади, – возразил Йоши.

– Чепуха! Я требую, чтобы ты надел мои. Ты можешь вынуть свои после. – Айтака повел Йоши в дом, говоря: – Пока ты в Киото, ты будешь жить у меня.

Им надо было о многом поговорить. Айтака был в ужасе, услышав из первых рук рассказ Йоши о схватке с самураями Чикары и подробности смерти Ичикавы. Раньше он слышал об этом только в общих чертах. Теперь он мог представить себе это трагическое событие во всех деталях.

– Какой это был замечательный человек! – сказал он, когда Йоши кончил рассказ.

– А ты, Айтака? Расскажи мне о себе. А после расскажи, какие новости в семье.

– Не знаю, с чего начать. Живу в столице, работаю на пользу дела Минамото. Тебе трудно будет поверить. Я больше не просто агент. Я теперь стал законно избранным членом Имперского Совета. Под влиянием одного из наших Кийомори согласился разрешить, чтобы представитель каждой из северо-восточных провинций служил под началом министра Правой стороны. Как ты знаешь, представители Тайра работают под началом министра Левой стороны. Хотя у них больше власти, по чину мы им равны. Ты можешь себе представить? Твой кузен Айтака, бунтовщик, имеет теперь шестой разряд.

– В каком же странном, удивительном мире мы живем, если такой безобразник, как ты, может сделаться членом Совета, – сказал Йоши, поднимая чашу сакэ с насмешливым приветствием.

– Да, – продолжал Айтака. – Хоть я безобразник, у меня есть друг, занимающий высокое положение при дворе. С его помощью мне удалось наделать столько хлопот тиранам Тайра, что им некогда препятствовать концентрации войск Йоритомо. Йоритомо созывает весь северо-восток сплотиться под знаменем сына Го-Ширакавы, принца Мочихито. Во главе с Мочихито мы законным образом сместим Тайра. Если Кийомори не узнает о наших планах прежде, чем мы будем готовы, то в следующие несколько месяцев мы сможем одержать победу.

– У тебя, друг мой, очень уж легко все получается. Я уверен, что с развитием событий встретятся затруднения. – Йоши помолчал. Хотя его восхищал энтузиазм Айтаки, он больше интересовался сведениями о семье, чем политикой. Он откашлялся: – Хватит о Минамото и Тайра. Скажи…

Айтака перебил:

– У меня есть еще более удивительные новости. Ты знаешь, что мой шурин – твой старый враг – теперь глава Левой стороны в Совете? С тех пор как его прогнали из имения, он находится здесь и любезностями прокладывает себе дорогу ко все более и более высоким постам. – Айтака хитро посмотрел на Йоши. – Если ты войдешь к нам в Совет, у тебя будет возможность помешать его возвышению. Может получиться так, что ты приведешь в исполнение свою клятву раньше, чем ты рассчитывал.

Йоши оставался спокойным, несмотря на некоторое внутреннее волнение.

– Чикара! – воскликнул он. – Я не забыл о своей клятве, но у меня есть более важные обязанности. Когда-нибудь мы с ним встретимся. Сейчас еще не время. – Он помолчал и добавил задумчиво: – Недооценивать его мне нельзя. Он безжалостный и опасный человек. Нет, я еще не готов. Хотя твое предложение соблазнительно, меня сейчас удовлетворил бы только прямой вызов и поединок на мечах.

– Через Совет ты мог бы причинить ему больше вреда, – сказал Айтака. – Для такого человека, как Чикара, удар, нанесенный самолюбию, был бы тяжелее, чем просто удар мечом.

Йоши покачал головой:

– Когда-нибудь, когда тебе действительно будет нужна моя помощь, ты мне скажешь. А пока расскажи, что Чикара делает в Совете?

– Надо отдать справедливость этому черту. Он умный противник. Он все время запутывает нас, советников Минамото, в бессмысленной рутине. Так что нам редко удается провести настоящую работу. Но мы тоже не глупы. В то время как он старается помешать вам здесь, Йоритомо сможет подготовиться к открытому выступлению.

– А его личная жизнь? Как твоя сестра, Нами?

– Нами, кажется, выполняет свои обязанности. Последние два года она управляла хозяйством Чикары в Киото. По правде говоря, я мало с ней вижусь. Ей не полагается появляться вне дома.

– Значит, ее надежда на независимость была пустой фантазией? Ты знаешь, мы с ней очень подружились, когда я был в Окитсу. Без ее помощи я бы не поправился так быстро и так основательно. Я в большом долгу перед ней, – Йоши смахнул нитку с рукава и с притворной небрежностью спросил: – Она счастлива? Чикара хорошо с ней обращается?

– Он обращается с нею хорошо в той мере, в какой это вообще в обычае у придворных. О нем, конечно, поговаривают. Мы знаем, что у него не одна женщина на стороне. Все-таки мне кажется странным, что человек столько лет женат, и у него нет наследника. – Айтака помолчал. Он посмотрел прямо в глаза Йоши. – Говорят, она его не подпускает к себе.

Эта мелкая сплетня доставила удовольствие Йоши. – Мне бы хотелось опять с нею поговорить, – сказал он, – хотя я понимаю, что это невозможно, раз она живет в доме Чикары.

– А… Йоши, ты можешь повидаться с нею. Дом Чикары был разбит ураганом, и Нами опять временно живет у дяди Фумио.

– У Фумио? Значит, она вернулась в Окитсу?

– Нет, нет. Извини, что я сразу это не объяснил. Дядя здесь, в Киото. Я был уверен, что ты знаешь.

– Что знаю? Амида Будда! Что-нибудь случилось с дядей?

– Со здоровьем у него все в порядке. Просто боги были не очень милостивы к нему. Беспорядки в провинции поставили под угрозу его имение, и ему пришлось переехать в город.

– Я послал письмо в Окитсу. Теперь я понимаю, почему не было ответа.

– Чудак он. Все это дело сложилось неудачно. Я мог бы оказать покровительство, если бы он перешел на нашу сторону и отказался от Тайра.

– Где он живет?

Йоши почувствовал сердцебиение. Неужели можно надеяться, что его родные близко?

– Твоя мать, дядя и моя сестра находятся в Девятивратном граде. Император дал Фумио небольшой домик на Имперской земле. Ради безопасности семьи он должен находиться там, пока его не восстановят во владении имением.

– Я хотел бы повидаться с ними, когда мои дела будут закончены, – сказал Йоши.

– Тогда поторопись, так как они одними из первых уедут в Фукухару.

Йоши опоздал.

К тому времени, как он закончил своя дела – покупку учебной брони, мечей и принадлежностей фехтования, – прошло несколько дней. Он не раз пытался увидеться с родными. Но стража не впускала в Имперский град. Йоши решил наконец отправить письмо. Его вернули с короткой запиской управляющего хозяйством. Князь Фумио, госпожа Масака и их племянница Нами сложили вещи и отправились накануне в повозке с волом. Теперь они уже едут в Фукухару.

Йоши был сильно огорчен. На следующий день он договорился об отправке фургона с новым снаряжением в Сарашину и собрался уехать из Киото.

– Я буду скучать без тебя, – просто сказал Айтака. – Надеюсь скоро опять тебя видеть. В городе не так уж много людей, кому я могу доверять и кого мог бы назвать другом.

– Я вернусь, когда позволят мне моя обязанности, – сказал Йоши, удерживая лошадь. Айтака нахмурился.

– Наши судьбы как-то таинственно связаны, – сказал он. – Я чувствую, что увижу тебя скорее, чем ты думаешь, и, может быть, тогда ты войдешь в Совет и поможешь мне бороться с Тайра.

– Это маловероятно, мой старый друг, – Йоши усмехнулся. – Желаю тебе успеха в борьбе с твоими врагами. Да защитит тебя Амида Будда!

Йоши повернул лошадь и поскакал к городским воротам. Он взглянул назад: Айтака стоял одиноко – маленькая фигурка, несмотря на его рост, – посреди улицы и махал рукой.

Йоши невольно вздрогнул, его охватило недоброе предчувствие.

 

Глава 42

К четвертому месяцу 1180 года страна оказалась во власти засухи и голода. Весной не было посевных работ; урожаи пяти злаков погибли во время наводнений.

В Киото люди покидали дома, и грабители уносили все, что оставалось. Люди, принадлежавшие когда-то к высшим классам, бродили среди мусора, босиком, с непокрытыми головами, и дрались за объедки. На улицах лежали покойники, объеденные собаками и крысами. Запах гниющих тел распространялся по городу. Дома, которые еще оставались, постепенно исчезали, по мере того как их ломали и продавали на дрова.

Сначала горожане ежедневно молились в храмах, окружавших город. Но когда молитвы не принесли облегчения, в дровах появились ярко-красные и золотистые доски; в отчаянии люди ломали горные храмы, чтобы извлечь оттуда хоть что-нибудь полезное. Все население превратилось в толпу босоногих нищих, одетых в лохмотья, едва прикрывавшие их истощенные тела.

В академии, за пределами Сарашины, был сравнительно хороший запас зерна. По возвращении из Киото Йоши предусмотрительно сделал запас. Кладовую охраняли вооруженные учащиеся: горожане разграбили бы запасы, если бы не боялись сторожей с мечами. Перед концом четвертого месяца у Йоши возникло беспокойство о судьбе семьи, которой угрожали голод и смута. Опять он сел на лошадь и поехал на юг. На этот раз он решил обязательно разыскать их в Фукухаре.

Ходили слухи, что правление Тайра близится к концу, что переезд Кийомори из столицы был признаком слабости, что многие остававшиеся нейтральными знатные люди готовы были поддержать принца Мочихито и встать на сторону Минамото. Домочадцам Фумио могла понадобиться помощь и защита в предстоявшей борьбе.

Йоши насыпал в дорожные сумки столько зерна, сколько он мог везти, не привлекая внимания. Разбойники стали правилом, а не исключением, а представители закона не занимались удаленными территориями, предпочитая охранять свои владения. Даже самый лучший фехтовальщик страны не смог бы справиться с голодной толпой, готовой умереть за горстку риса.

– Сэнсэй, пожалуйста, будьте осторожны в пути, – сказал Коджима, обеспокоенно хмурясь. Тофуши присоединился к Коджиме.

– Вы хорошие люди, – сказал Йоши; голос его звучал хрипло от волнения. – Я знаю, что могу на вас рассчитывать, пока отсутствую. Раз я знаю, что дело поручено вам, я буду спокоен, уезжая на юг. И не бойтесь, я буду осторожен.

Оба помощника подарили Йоши пакет с лакомствами, которые они сэкономили из своих пайков.

У Йоши сжалось горло, когда он принял подарок; он знал ему цену.

– Спасибо, – пробормотал он, будучи не в состоянии сказать еще что-нибудь, не поставив себя в неловкое положение.

Фукухара была зажата между океаном и горами. Когда Йоши приблизился к предгорьям севернее новой столицы, он услышал рев прибоя Внутреннего моря, разбивающегося о берег к югу от города. Чувствовался сильный запах солевой воды: ее несли морские ветры и туман, поднимавшийся с пенистой поверхности океана.

Йоши направил лошадь мимо нового дворца. Он был плотно прижат к горам и поражал суровой простотой. Стены были сделаны из круглых бревен, расщепленных на углах, так, чтобы их можно было соединить. Это было странное здание, массивное и в то же время изысканное. Вокруг ограды дворца ездили самураи на лошадях, покрытых броней; и лошади, и люди изнывали от жары в броне под весенним солнцем. Морской ветер несколько облегчал жару, но зато приходилось дышать сырым обволакивающим воздухом. На главной улице воздвигали дома из тех частей зданий, которые были доставлены сплавом по реке Йодо прямо яз Киото. В узких улицах суетились люди в рабочей одежде. Среди них были и рабочие, и придворные, сменившие парчу и шелк на хлопчатобумажные платья в соответствии с обстановкой. Фукухара приготовлялась к предстоящему прибытию Кийомори и двора в полном составе.

Йоши остановил лошадь перед почти законченным зданием. На крыше возились рабочие, укладывавшие последние куски красной черепицы. Дом был велик – три этажа, – для Фукухары это было высоко, – и, очевидно, принадлежал важному лицу.

– Вы здесь главный? – спросил Йоши рабочего, по-видимому, распорядителя. Это был высокий человек с толстым животом, выдававшимся под его оби.

– А кто спрашивает? – спросил толстяк таким тоном, как если бы обращался к низшему.

– Тадамори Йоши, наследник князя Окитсу, – рявкнул Йоши.

Толстяк мгновенно сменил высокомерный тон на подобострастную манеру.

– Я – Курандо, старшина, слуга великого князя Чикары. К вашим услугам.

Чикара? Здесь? Йоши перевел дыхание.

– Где твой господин, Курандо? – спросил он.

– Он в Киото, по делам службы, пока мы приготавливаем новый дом.

– А ты знаешь, где дом князя Тадамори-но-Фумио?

– Конечно, господин. Князь Фумио с семьей живет во дворце Кийомори.

Йоши коротко кивнул головой и повернул лошадь к бревенчатому дворцу.

Ему удалось передать записку на имя Фумио только во второй половине дна. Подкупить самураев стражи оказалось удивительно трудно. Золото их не интересовало. Только обещанием некоторой толики зерна удалось соблазнить одного из них, он снес письмо Йоши к Фумио и вернулся с ответом.

Через час Йоши сидел в роскошно обставленной комнате и пил сакэ с дядей. Тяжелые китайские гобелены защищали от ветра и смягчали постоянный шум моря. Запах благовоний за нарядной ширмой своеобразно смешивался с соленым запахом моря, ощущавшимся во всем дворце.

Фумио сначала был неразговорчив. Он сердился, что Йоши не написал ему после приезда в Сарашину. Почтовая служба была дорога и ненадежна, но все-таки можно же было послать письмо. Йоши ответил, что письмо он послал, но, видимо, оно не было доставлено.

Это объяснение успокоило Фумио. Ему было также приятно, что Йоши проявил заботливость и привез в подарок зерно, хотя везти его было опасно. Фумио выразил глубокую благодарность Йоши и объяснил, что, хотя этот подарок очень ценен, у него нет недостатка в пище, так как несчастья, свалившиеся на Киото, лишь слегка задели Фукухару, и двор в состоянии поддерживать обычный уровень роскоши. По мере того как оставалось все меньше сакэ в бутыли, Фумио задавал бесчисленные вопросы о Сарашине и академии. Пока Йоши отвечал, Фумио внимательно разглядывал его. У племянника был, безусловно, вид сильного и уверенного в себе человека. Он заметил его предплечья с развитыми мышцами и мозолистые руки.

– Йоши, ты переменился после выздоровления. Ты стал выше и крепче по сравнению с тем, когда я тебя видел в последний раз. Жизнь учителя фехтования тебе полезна.

– Спасибо, дядя. Да, верно, жизнь у меня приятная. Я много работаю и с удовольствием выполняю свои обязанности. Выполнять свой долг – в этом моя награда.

– Очень зрелый взгляд, – одобрительно сказал Фумио. – При том, что у тебя так много работы, требующей физического напряжения… Твои старые раны тебя не беспокоят?

– Иногда, когда я устаю, болит бедро. Я приучил себя не обращать внимания на это. – Йоши налил себе чашу. – Хватит говорить обо мне, – сказал он, отхлебнув. – Как моя мать?

– Госпожа Масака изменилась, и боюсь, эта перемена не к лучшему. Она годами вела отшельническую жизнь. А после отъезда из Окитсу она еще больше ушла в себя. Ты должен побыть с нею прежде, чем уедешь. Бедная женщина! Мало удовольствий у нее в жизни, и я думаю, возможность повидаться с тобой приободрит ее.

– Я не уеду, не повидав ее. Мне только жаль, что я очень мало пробуду здесь.

Фумио нахмурился.

– Я предполагал, что ты здесь пробудешь некоторое время, – сказал он. – Ты проделал длинный и опасный путь. Ведь не собираешься же ты так сразу уехать?

– Боюсь, мне придется попрощаться с вами довольно рано, чтобы доехать до первой почтовой станции к наступлению ночи. – Видя разочарование дяди, Йоши объяснил: – У вас есть пища, одежда и кров, так что вы не нуждаетесь в моей помощи. С другой стороны, я нужен академии. Я ехал сюда дольше, чем ожидал, и обратный путь также займет много времени.

– Я огорчен, – сказал Фумио, – хотя понимаю, что такое зов долга. – Он опять наполнил чаши, вылив из бутыли все до конца.

– Перед отъездом, – сказал Йоши, – я хотел бы повидаться с Нами. Айтака сказал мне, что она живет у вас.

– Нами… с ней теперь довольно трудно, – сказал Фумио после минутного молчания.

– Как это?

– Она похожа на соловья, выпущенного из клетки. Когда она у Чикары, ей приходится сидеть дома: он придерживается старых правил. Без него она злоупотребляет своей свободой. Не хочет сидеть за ширмой. Она вернулась к свободным обычаям детства, открыто ходит по улице и даже ездит верхом! Я считаю ее поведение возмутительным, откровенно говоря. Ради ее собственной пользы, ей надо изменить свое поведение, прежде чем Чикара вернется.

Хотя Фумио был расстроен, Йоши остался доволен тем, что он услышал. Он всегда помнил Нами в полях Окитсу, и ему было больно думать о том, что она в полном распоряжении Чикары, что ее держат за ширмой, как полагалось всем женщинам из высших классов. Если бы речь шла о других, он бы одобрил необходимость абсолютного повиновения главе семьи, но Нами обладала сильной внутренней свободой. Йоши почувствовал гордость; та, которую он тайно любил, не уступила Чикаре и давлению правил поведения.

Йоши спрятал довольную улыбку и повторил свою просьбу:

– Я хотел бы повидаться с ней прежде, чем пойду к матери. Я не забыл ее и благодарен за то, что она ухаживала за мной в именин.

– Если бы Чикара был здесь, это было бы невозможно. Но раз его здесь нет и она на моем попечении, я позволю ей решить самой, хочет ли она видеть тебя.

 

Глава 43

Йоши стоял на коленях на богато вышитой золотом подушке, в молитвенной позе, когда Нами молча вошла позади него. Стоя у входа, она смотрела на него; на щеках у нее выступил румянец, ей было трудно дышать, руки дрожали. Она считала, что готова к встрече, но не предвидела того, какое действие окажет на нее это свидание. Несмотря на замешательство, она наконец ясно поняла, что это человек, которого она любит. Да, любит! Даже тогда, когда она думала, что любит Чикару, она скрывала от себя свои истинные чувства. И вот – время пришло. Надо взглянуть в лицо правде об ее отношении к Йоши.

Если бы только он знал, что она чувствует! И если бы она была достаточно свободна в душе, чтобы сказать ему! Она, замужняя женщина! Помышляет о невозможном.

Может быть, оттого что он уважал ее положение замужней женщины, Йоши ни разу не дал повода думать, что его чувства сильнее, чем родственная привязанность. Или – она отбросила эту мысль, – может быть, он совсем не так к ней относится, и она ведет себя глупо… как девчонка. А если он платит ей взаимностью, кому она обязана быть преданной?

Она овладела собой и кашлянула.

– Нами! – Он был явно рад видеть ее. Он вскочил на ноги и, подойдя к ней, взял ее руку.

– Йоши, столько времени прошло после твоего последнего приезда. Ты мог бы, по крайней мере, написать нам, известить нас, что ты благополучно добрался до Сарашины.

– Извини, – Йоши старался оправдаться. Он рассказал ей о непереданном письме и о своей попытке повидаться с ней в Киото.

Нами сказала:

– Нам, кажется, суждено вечно терять друг друга, почти всегда упускать встречи. Знаешь, я уже потеряла надежду тебя опять увидеть… и все-таки… вот ты здесь, а дядя Фумио говорит, что ты уезжаешь. Я требую, чтобы ты сказал, почему не можешь побыть дольше.

– Нами, дорогая Нами, я приехал, полагая, что вам нужна моя помощь. Но я вижу, у вас все в порядке. Пока вы в Фукухаре, опасности нет. Если бы при этих обстоятельствах я остался здесь, это означало бы баловать себя. Нет… Я уеду сегодня. Моя школа нуждается во мне больше, чем родные.

– Йоши! Ничего ты не знаешь о том, что нам нужно. – Нами сжала губы. Добродетельность Йоши раздражала ее. Он вел себя так, как будто они просто знакомые. Ей хотелось задеть его… пробудить в нем интерес к вещам, не связанным с академией. – Когда ты был нам нужен, тебя никогда не было с нами. Когда нам пришлось покинуть Окитсу, ты был далеко. Когда в Киото задули ураганы, ты был далеко. И теперь, когда мы одни в этом чужом городе, ты опять будешь далеко.

– Нами, я не могу забыть, что ты недолго будешь в одиночестве. Чикара скоро вернется и потребует тебя к себе. Я сегодня проезжал мимо его нового дома. Старшина рабочих сказал мне, что он почти готов. Скоро ты будешь опять у своего мужа.

Нами почувствовала раскаяние. Йоши не мог быть иным, чем он был. Его преданность долгу была, вероятно, одним из качеств, за которые она любила его И, судя по его тону, его огорчало ее предстоящее возвращение к Чикаре.

– Я ожидаю этого дня безо всякого удовольствия, – сказала она. – Без него мне лучше. Он был всегда по-своему добр и заботлив, но мне нужно и жизни нечто большее, чем его случайные посещения. – Нами грустно вздохнула. – Сначала моя жизнь в браке была полна. Чикара и я, мы проводили много времени вместе. Я принимала его гостей и старалась продвигать его карьеру. Новые люди, важные люди приходили к нам в гости постоянно. Я им нравилась, и мой супруг одобрял мою помощь в налаживании его связей. Когда он, спасаясь бегством, покинул Окитсу, его дела ограничились придворной жизнью; ему больше не нужна моя помощь, и он стал все больше проводить времени без меня.

– О да, – продолжала Нами, заметив выражение лица Йоши. – Я знаю, что у него есть вторая жена в юго-восточном квартале, и у него есть еще и другие женщины. Мы с ним об этом говорили. Он заявляет, что все так делают и что достоинство мужчины не позволяет поступать иначе. Возможно, в какой-то степени я виновата, потому что я не родила ему наследника в первые годы нашего брака. Но мне теперь все равно. Единственное, что для меня важно, это то, что мне отвратительна скучная жизнь главной жены, а мне скоро опять придется ее вести. Может быть, как многие другие, я от скуки заведу себе любовника.

У Йоши дрогнуло сердце. Неужели она намекает… Нет! Не может быть, чтобы она говорила серьезно. Он смущенно переменил тему разговора.

– Вы будете жить в Фукухаре? – спросил он.

– Конечно. У нас нет больше дома в Киото. Ты видел город. Ты знаешь, какое разрушение боги послали на него.

– Да, я там был после того, как пожары и землетрясения прекратились. Как тебе было, наверное, страшно. И как тебе удалось взбежать смерти или ранения?

– К счастью для нас, мы были в Девятивратном граде, когда начались ураганы. Некоторым из наших соседей не так повезло, они погибли. Это было так внезапно – грохот, деревья, вырванные из земли, громыхание сорванных крыш. – Нами содрогнулась. – Даже во дворце мы это слышали, а когда я посмотрела поверх Императорского сада, я увидела, как в почерневшем воздухе летят целые здания. Страшное это было зрелище.

– Бедная Нами, – Йоши ласково положил руку на ее плечо. Она спокойно улыбнулась.

– О нет, не такая уж бедная. Даже если ты уедешь, у меня останется моя свобода, до приезда Чикары и Кийомори вместе со двором. – Улыбка исчезла. – После твоего отъезда из Окитсу Чикара прислал за мной, и я отправилась к нему в Киото. Хота меня не привлекала перспектива сидеть за ширмой и ждать его… у меня не было выбора. В Фукухаре все по-другому. Мы здесь вроде деревенских жителей, и – пока Чикары нет – я могу одеваться как хочу и ходить где хочу, не вызывая осуждения.

– Ты мне такой нравишься, – сердечно сказал Йоши. Нами закрыла лицо веером:

– Я очень рада.

– Да, на севере все женщины носят волосы свободно, одеваются в удобные платья и выходят, когда хотят. Я к этому уже привык.

Нами нахмурилась:

– Все женщины? Наверное, для деревенских девушек ты настоящий романтический принц. – Нами сравнивала Йоши с героем романа госпожи Мурасаки, принцем Генджи, романтические приключения которого увлекали придворных дам.

Йоши понял, о чем она говорила.

– Ты неправильно меня поняла, – сказал он. – Я так занят делами в академия, что у меня нет времени для дам.

– Тем больше они теряют, – сказала Нами с улыбкой. Йоши предложил прогуляться по залитому солнцем двору. Крепко держа Нами под руку, он вывел ее из дому. Территория была миниатюрным повторением Императорского дворика в Киото. В одной стороне искусственного озера был изогнутый деревянный мостик, на берегу заросли бамбука шевелили ветвями, лебеди плавали среди листьев водяных лилий, вызывая беспокойство лягушек и насекомых, сидевших, плававших и прыгавших с цветка на цветок.

Гуляя по берегу, они вспоминали давнишние веселые времена, и Нами, закрываясь веером, смеялась остротам Йоши. Он действительно мог очаровать! Рядом с ним было так легко позабыть о своих обязанностях. Она чувствовала себя пылкой, молодой, томящейся от любви.

Йоши экспромтом сочинил стихи:

Нами была в восторге. Это был романтический герой ее мечтаний.

– Я сочиню ответ, – сказала она.

– Браво, Нами. У тебя живой ум.

– Ты удивлен?

– Да нет. Наверно, уже не следует думать о тебе как о ребенке.

Нами остановилась и повернулась к Йоши, ее лицо было на уровне его груди. Она медленно подняла голову. В ее небольших глазах цвета оникса отражались чувства, которые она никогда не выдавала ранее. Губы у нее были пухлые… чувственные. Она сказала решительно:

– Пора забыть девочку и видеть во мне женщину. Женщину эмоциональную… женщину, которая способна на более глубокие чувства, чем ты представлял себе.

Йоши был ошеломлен. Куда делась недавняя легкая болтовня? Он чувствовал, что волнение Нами передается ему, и инстинктивно привлек ее к себе. Она испугалась и высвободилась. Что она наделала! Это не должно продолжаться, это нечестно и по отношению к Йоши, и по отношению к ней самой. Она позволила себе большую неосторожность, перестав владеть собой. К счастью, она остановилась вовремя. Бедный Йоши! Она завлекала его, и теперь он ничего не понимает. Она постаралась скрыть нараставшую горечь.

– Я думаю, тебе пора повидаться с матерью, – сказала она.

Госпожа Масака сидела за ширмой в темной комнате: ставни, защищавшие от сырого воздуха, были закрыты.

– Йоши? – ее голос был высок и звучал недовольно. – Сколько времени ты здесь?

– Я приехал всего несколько часов тому назад и пришел к вам, как только смог. – Йоши был расстроен тем, как изменился ее голос. Она даже не спросила, как он чувствует себя! Он никогда не сможет понять ее.

– Сколько времени ты пробудешь здесь?

– Я уезжаю сегодня вечером.

– Так скоро? Амида Будда! Я не говорила с тобой почти три года. Женщине хочется поговорить иногда с сыном. – В ее голосе звучала горечь и покорность.

– У вас есть служанки, вы можете разговаривать с ними, – неубедительно возразил Йоши.

– Это не то же самое. Мне хочется побыть с тобой перед смертью.

– Мама, вы будете жить еще многие, годы, – сказал Йоши, он почувствовал угрызения совести. Почему она говорит с такой обидой? Действительно ли он был виноват, уехав из дома? Или она изменилась под влиянием запретов, налагаемых на женщин высшего общества?

– Куда ты теперь убегаешь? – в ее голосе послышались резкие нотки. – Ты все еще тратишь жизнь в поисках трагического конца? Все еще гоняешься за блуждающим огоньком – князем Чикарой?

– Извините, мама. Вы не понимаете меня.

– Ты прав. Я всего лишь больная старая женщина, которая сидит в пустой комнате и думает о своем ребенке. Что я могу знать о жизни? – Она говорила саркастическим тоном. – Я знаю, только что мой единственный сын бросил меня много лет тому назад, а теперь покидает меня, только что появившись… и почему? Ответь мне! Почему?

Йоши вздохнул.

– Если бы я мог, я бы остался, – сказал он.

– А что тебе мешает?

– Вы не понимаете, – сказал он с тоской. – Я люблю вас. Я хотел бы остаться. К сожалению, это невозможно.

– Я понимаю одно: когда мне был нужен мой сын, он покинул меня. – В комнате воцарилась тишина. Йоши не знал, что еще сказать. Госпожа Масака помолчала, потом сделала последнюю попытку заставить его изменить решение.

– Я прошу, я умоляю тебя остаться со мной, – уговаривала она. Когда он не ответил, ее голос понизился до почти неразличимого шепота. – Что может быть важнее, чем любовь матери? – спросила она.

– Долг и честь, – ответил Йоши.

Погрустневший Йоши пришпорил лошадь, направляясь к холмам на север от Фукухары. Стемнело; матовый медный диск солнца на западе опустился в море. Чайки печально кричали, кружа над волнующейся водой в поисках пищи. Стало холодно. На десятках небольших лодок, сгрудившихся вокруг гавани, устраивались на ночь рыбаки.

 

Глава 44

Вечером пятнадцатого дня пятого месяца 1180 года тридцатилетний принц Мочихито, сын императора-отшельника Го-Ширакава, находился сдан в своей комнате во дворце Такакура. В то время как многих его друзей пригласили переехать в Фукухару, о Мочихито не подумали… его игнорировали. Это оскорбление не волновало его; дворец Такакура не был затронут пожарами и ураганами, нанесшими такое опустошение в остальных районах Киото, и Мочихито был вполне удовлетворен своей жизнью – фактически жизнью изгнанника, но зато в такой изысканной обстановке. День был на редкость хорош. Вишневые деревья расцвели за несколько дней до этого, и принц – один из лучших флейтистов двора – занимался весь день игрой на самой любимой флейте, сидя под ароматными цветками.

В конце этого приятного дня он сидел у окна и сочинял стихи. Он был не только хорошим музыкантом; он также прекрасно владел каллиграфией и был поэтом; изящество почерка и тонкость стихов стяжали ему славу.

Он отложил кисточку и полюбовался знаками, так изящно выведенными на бумаге багрового цвета. Стихи несколько опечалили его. Он и сам был похож на цвет вишни, ведь его таланты не получили должной известности в течение всех этих долгих лет его жизни. Он улыбнулся, довольный этим сравнением, и глаза его сузились, превратись в тонкие щелочки, при мысли о том, что скоро мир увидит его расцвет. Он встал и подошел ко входу, откуда он мог смотреть, как густые тени опускались на сады.

Мочихито, второй сын Го-Ширакавы, должен был стать следующим по порядку наследником имперской короны. Он был умен, начитан, был хорошим художником и музыкантом, он обладал всеми качествами, которые мог бы желать отец своему царственному сыну. Однако в юности Мочихито стал предметом неприязни императрицы Кен-шун-мон-ин и был лишен своих законных прав.

При всех его положительных качествах, Мочихито не был сильным человеком. На его гладком и круглом спокойном лице не было следов тревог, которые мучают людей с сильным характером, людей, которые умеют принимать решения.

Звук храмового колокола, раздавшийся над садами дворца Такакура, напомнил ему зимнюю ночь, за несколько месяцев до этого, когда к нему пришел неожиданный посетитель.

Дворцовая территория была покрыта льдом. Ветер пронзительно завывал, поднимая тучи снежинок. Звук тяжелых колес, с треском пробиравшихся по льду за воротами, разбудил Мочихито в тот момент, когда колокола возвестили час вола – два часа ночи.

Принц окаменел от страха. Вдруг это убийцы крались через снежные поля? У него не было ни меча, ни ножа для защиты. Были только две любимые флейты из китайского бамбука, да кисточка и чернильная палочка. Не очень удачное оружие. Он спрятал голову под платье.

С карнизов падали ледяные сосульки, звеня как стекло, пока незнакомец поднимался по наружной лестнице. Принц слышал, как он топал по снегу, стараясь найти место для ноги.

Послышался звук гонга. Мочихито задрожал.

– Простите меня, ваше высочество, тут посетитель, он настаивает на том, чтобы с вами увидеться. Он отказывается открыть лицо и назваться, – сказал слуга, стоявший в дверях.

– Вели ему уйти, – пробормотал Мочихито. Послышался другой голос. Незнакомец неслышно прошел вслед за слугой и стоял в дверях позади него.

– Это очень важно, ваше высочество. Разговор со мной послужит к вашей пользе, – голос звучал мягко и принадлежал воспитанному человеку. Мочихито выглянул из-под одежд и увидел высокую стройную фигуру, совершенно задрапированную в грубую хлопчатобумажную ткань. Ткань была наброшена и на лицо и полностью закрывала его. Незнакомец не производил впечатления опасного человека; у него не было меча.

– Войди и покажи мне лицо, – нервно сказал Мочихито.

Незнакомец кивнул слуге, и тот вышел, плотно задвинув за собой дверь.

– Это вы? – удивленно сказал Мочихито, когда человек снял с лица ткань.

– Да, ваше высочество, это я, Йоримаса, по очень важному делу.

Мочихито подумал, что старый поэт сошел с ума, и все же, когда он говорил, его лицо аскета с горящими глазами и прозрачной кожей гипнотизировало Мочихито.

Йоримаса, привычный к тому, что, имея дело с членами императорской семьи, следует быть дипломатичным, осторожно выбирал слова. Годы службы у Кийомори и Го-Ширакавы хорошо натренировали его.

– Как печально, – сказал он, – что ваше высочество молча страдает в изгнании на окраине Киото, в то время как другие сидят в Девятивратном граде. Вы, прямой потомок Аматерасу, богини солнца, должны бы быть принцем-наследником, с преимущественным правом на трон.

– Да, печально… Есть люди, которые мешают мне занять мое законное место, – сказал Мочихито с жалобной ноткой в голосе.

– Может быть, со временем наступят перемены. Положение Кийомори становится слабее с каждым днем, а в это время Минамото Йоритомо собирает большую армию на севере, чтобы вырвать власть из его ослабевших рук. От имени Йоритомо я предлагаю вам корону, если вы присоединитесь к нашей стороне.

– Ваше предложение – безумие. Если я соглашусь, а Кийомори победит, я потеряю голову, – захныкал Мочихито.

– И я потеряю мою, – нетерпеливо сказал Йоримаса. Наша тайна будет хорошо сохраняться, пока не настанет время действовать.

– А если я откажусь, что тогда? – Мочихито пытался разобраться в чудовищном предложении.

– Тогда ваша голова упадет одновременно с головой Кийомори.

Йоримаса замолчал, потом протянул в сторону принца костлявый палец.

– Ваше высочество, учтите следующее: страна охвачена голодом. Среди населения, обезумевшего от нехватки пищи, все сильнее настроения против Тайра. Армии Йоритомо становятся сильнее, а войска Кийомори – слабее. В снегах этой зимы погибнут надежды Тайра на улучшение в будущем году. Солдаты Кийомори покинут его, когда он не сможет их кормить. Столица не сможет сопротивляться северной армии.

– Мне нужно время, чтобы обдумать, – сказал Мочихито.

– Очень хорошо. Я вернусь через неделю. Если вы отдадите приказ, войска Минамото ворвутся со всех сторон, и население присоединится к ним. Исход ясен заранее. Вы станете императором Японии.

После ухода Йоримасы принц Мочихито пребывал в глубоком волнении. Предложение Йоримасы было соблазнительно, но что будет, если Минамото потерпят неудачу? Он трепетал от мрачных предчувствий. Он молился Амиде Будде, прося указаний. Как все слабые люди, он хотел сохранить безопасность в настоящем и получить блага будущего без риска.

Утром принц позвал к себе своего молочного брата Муненобу. В жаровне потрескивал огонь, выбрасывая искры и дым, наполнявший комнату. Снаружи было так холодно, что птицы не летали и не пели. Единственным шумом, проникавшим в дом было потрескивание ветвей под тяжелым снегом.

Муненобу был молодым человеком с грустными глазами, менее умным, менее талантливым и менее красивым, чем Мочихито. Одежда – вишневого цвета, белое нижнее платье со свободными рукавами пурпурного цвета. Из его рукавов высовывалось еще одно нижнее платье с темно-красным рисунком. Все это могло бы выглядеть изысканно, но одежда была заношена, она потеряла свежесть и падала бесформенными складками.

– Муненобу, дорогой брат, – начал Мочихито самым льстивым, задушевным тоном, немедленно заставившим Муненобу насторожиться, – в такой день нам следует посидеть у огня и поболтать. Мы живем на одной дворцовой территории, но так мало видимся.

– Ты слишком занят музыкой и церемониями, чтобы проводить время с таким неинтересным человеком, как я, – сказал Муненобу с притворным смирением.

– Ерунда, – солгал Мочихито, действительно считавший своего молочного брата тупицей. – Мне жаль, что мы слишком мало бываем вместе. Может быть, в будущем это можно будет исправить.

Муненобу невольно почувствовал себя польщенным. – Это было бы приятно, – сказал он.

– Конечно, Скажи мне, брат, как ты думаешь, нас когда-нибудь будут принимать во дворце, пока там Кийомори?

– Тебя – может быть, но мне там нет места.

– А меня, ты считаешь, могут принимать? Как это приятно, что ты так говоришь. – Мочихито помолчал, потом, приняв по возможности невинный вид, спросил:

– Как ты думаешь, у меня есть качества, необходимые для императора?

– Конечно. У тебя почерк лучше всех в Императорском дворце. Ты прекрасно слагаешь стихи. Я бы сказал, что у тебя есть все необходимые качества. – Сарказм Муненобу остался незамеченным.

– Спасибо, брат, – сказал принц. – Выпьем чаю?

– Вас называют советником-физиономистом благодаря вашему умению читать будущее по лицам, – сказал принц Мочихито маленькому сморщенному человечку, сидевшему рядом с ним.

– Это верно, ваше высочество. С помощью самых современных методов, – методов, могу добавить, весьма благосклонно признанных во дворцах Китая, – я могу предсказать будущее и определить истинные способности любого мужчины, женщины или ребенка. – Советник-физиономист говорил тихо, наклонясь к принцу, как бы сообщая конфиденциальные сведения.

– Это правда?

– Такая же правда, как то, что меня зовут Шонагон Коренага. Мои методы никогда не допускали ошибки.

– Это мне кажется весьма интересным. Конечно, я спрашиваю без определенной цели, просто, если хотите, из любопытства. – Мочихито постарался прикинуться совершенно незаинтересованным. Однако он преуспел в том, чтобы заставить Коренагу задуматься об истинной цели разговора.

– Я понимаю, – сказал человечек, раздумывая о том, как использовать данное положение к своей выгоде.

– Скажите, что вы видите для меня в будущем? – спросил Мочихито.

Коренага встал. Он обошел принца, наклоняясь, чтобы рассмотреть его голову и лицо вблизи.

– Трудная задача, – сказал он наконец. – Она потребует от меня величайших усилий.

– Вы будете, конечно, вознаграждены, – сказал принц, будучи не в состоянии скрыть нетерпение.

– О, конечно, – сказал Коренага. Он вытащил из своего обширного платья свиток и раскрыл его на полу. Затем он занялся вычислениями и измерениями по таблицам, написанным на свитке. Затем он внимательно измерил черты лица принца, размер головы, расстояние между глазами, длину носа, форму ушей и угол наклона рта. Он закрыл глаза и прочел молитвы различным божествам, умоляя их о помощи в его ученом занятии. Наконец он открыл глаза и встал на ноги.

– Нет никаких сомнений, – сказал он. – Вы обладаете всеми качествами для того, чтобы занять высокое положение. Мои расчеты показывают, что вы – человек большого ума, царственных качеств. Я предвижу блестящее будущее, вы станете главой нашего народа. Вы прославитесь и проживете долгую жизнь.

– Это все указано в ваших таблицах?

– Это все указано в моих таблицах.

Колокол храма прозвучал над садами Такакура. Луна встала за вишневыми деревьями. Прошло два часа, пока принц стоял в задумчивости; было уже четыре – час тигра. Он еще раз припомнил радость на лице Йоримасы, когда он дал ему хорошо обдуманный ответ в ту холодную зимнюю ночь. Сомнений не было – судьба будет благоприятствовать принцу Мочихито, второму сыну императора Го-Ширакава. Он вынул свою любимую флейту и сыграл мелодию «Разве был другой такой день». Снаружи, за входом, в первом жемчужном свете зари начали появляться очертания вишневых деревьев на востоке.

Когда Йоримаса вернулся за ответом принца, глубокой ночью, его встретил Муненобу, из-за бессонницы отославший слуг. Хотя лицо Йоримасы было закрыто, его высокая худощавая фигура показалась Муненобу знакомой. Он провел его к комнате принца и, молча поклонившись, вышел. В течение следующего получаса он сидел, пригнувшись по другую сторону перегородки, подслушивая разговор в соседней комнате.

Позже он лежал, сжавшись около жаровни с углем, думая о возможных последствиях разговора, который он подслушал.

 

Глава 45

После прекрасного пятнадцатого дня месяца Мочихито, проснувшись утром шестнадцатого, увидел серые тучи, угрожавшие дождем. За его окном сады были плохо видны из-за тумана. Он пожалел, что мало спал, и был раздражителен и угрюм, ему не хотелось заниматься ни музыкой, ни стихами, ни другими развлечениями, которые обычно доставляли ему удовольствие. Ранним вечером ему принесли изящно сложенное письмо, написанное на алой бумаге и запечатанное воском. Вестник, который настоял на том, чтобы передать письмо лично, ждал, чтобы он прочел его.

– Что ты вертишься около меня, – резко сказал принц. – Письмо у меня. Уходи, пожалуйста.

– Простите, ваше высочество, мне приказано подождать, пока вы не прочтете письмо.

– Как тебя зовут? Кто тебя послал? – принц прижал письмо к груди. Рот был сердито сжат, голос звучал пронзительно.

– Меня зовут Айтака. Письмо объяснит, в чем дело. – Айтака печально посмотрел на принца. «Какое жалкое зрелище», – подумал он.

– Ну хорошо, пожалуйста, выйди, пока я читаю. Можешь подождать за дверью. – Мочихито махнул рукой, державшей письмо, указывая на выход.

Айтака вышел. Его массивную фигуру скрывал бесформенный коричневый плащ без эмблем или знаков отличия, Его круглое, обычно улыбавшееся лицо было мрачно. Он услышал страдальческий стон по другую сторону перегородки. Принц прочел письмо.

Дверь отодвинулась. Гладкое лицо Мочихито, не знавшее морщин, превратилось в маску отчаяния, глаза смотрели безумно из-под накрашенных бровей.

– Беда, – бормотал он. – Тебе известно содержание этого письма? – Письмо дрожало, у него в руке.

– Да, я приехал прямо из Фукухары, Йоримаса велел мне помочь вам, как смогу.

– Что это значит? Что нам делать? – хныкал принц.

– Ваше высочество, я не больше понимаю во всем этом, чем вы. Я один из рядовых представителей Минамото в Имперском Совете. Хотя я не военный, Йоримаса поручил мне помочь вам немедленно бежать. Нам надо отправиться на восток в монастырь Миидера. Оттуда аббат даст нам эскорт до Нары, где семь тысяч монахов-воинов обеспечат нам безопасность, пока Йоритомо не свергнет клан Тайра.

– Сколько времени у меня?

– К сожалению, нисколько. Князь Чикара уехал из Фукухары вскоре после меня. Сейчас он в Киото, во главе гарнизона Кийомори. Думаю, что они уже идут с приказом арестовать вас.

– Мои флейты! Я должен взять мои флейты! – По щекам принца катились слезы.

– Так спешите! – Айтака нетерпеливо смотрел, пока Мочихито искал свои флейты. Они теряли время, решающие минуты, от которых зависело их спасение. Голос Айтаки звучал настойчиво, когда он прервал поиски:

– Кто еще есть в этой части дворца? – спросил он.

– Только мой молочный брат Муненобу, – сказал принц, не оборачиваясь.

– Позовите его. Он должен будет помочь. Наш единственный шанс спасения – переодеться. Если мы встретимся по дороге с врагами, нельзя, чтобы нас узнали.

– Как нам это сделать?

– Вы переоденетесь женщиной. Ваш молочный брат и я будем сопровождающими. Позовите его!

Через несколько секунд Муненобу был в комнате. Он ошеломленно уставился на Айтаку и хотел уйти, когда ему сказали о плане бегства.

– Это безумие, – воскликнул он. – Нам надо сдаваться.

– Невозможно! Сдаться означало бы изгнание или даже смерть для принца и конец планам Йоритомо, – сказал Айтака.

– Что мне за дело до его планов? Я не хочу в это ввязываться! – воскликнул Муненобу.

– Брат, необходимо, чтобы ты мне помог. Я хорошо награжу тебя, когда мы будем в безопасности. Идем, нельзя терять времени.

Принц Мочихито распустил волосы. Они свободно висели черным облаком вокруг его бледного толстого лица и совершенно изменили его наружность. Он послал своего молочного брата за женской одеждой и обильно напудрил лицо.

Муненобу вернулся с китайской кофтой вишневого цвета, золотисто-желтой нижней одеждой и белым шелковым верхним платьем. В считанные минуты состоялось полное превращение. Настроение Мочихито улучшилось, когда он совершенно изменил внешность в этой восхитительной одежде.

– Муненобу, держи надо мной зонтик, – сказал Мочихито, подражая высокому женскому голосу. – А ты, Айтака, возьми эту сумку с моими личными вещами. Неси ее на голове, как полагается слуге. – Он надел соломенную шляпу с широкими полями на свои черные волосы и надвинул ее низко над глазами. Получилась отличная имитация богатой горожанки, идущей со своим личным провожатым и слугой.

Трое беглецов вышли из дворца с заднего хода как раз тогда, когда отрад имперской гвардии с шумом подъехал к воротам. Как три тени они тихонько скользнули вниз по улице по направлению к восточной стене. Когда они спешили по мосту через реку Камо, они еще слышали шум. Даже на другой стороне они еще не чувствовали себя в безопасности. Тени других беглецов заставляли их спешить прочь от дорог в холмы, окружавшие Киото. Это был долгий и извилистый путь. У принца и его молочного брата были легкие соломенные сандалии, годные для прогулки по территории дворца, но теперь, в скалистых предгорьях, под начинающимся дождем, сандалии не годились. Принц вскрикивал от боли и безнадежности, его нежные ноги покрывались ранами на острых камнях и ветках, засыпавших дорогу. Пробираясь вперед, он оставлял за собой пятна крови на земле. Их плащи были изорваны кустарником и насквозь промочены дождем, но трое путников старательно кутались в них, чтобы хоть немного защититься от холодного весеннего воздуха.

Над озером Бива начинало светлеть, когда они наконец с трудом спустились по последнему отрезку пути к монастырю. Издалека он казался маленьким и скромным. Когда они подошли близко, они поняли, что на самом деле это мощная крепость, окруженная рвом.

Дождь прекратился, и солнце проглянуло сквозь тучи. Айтака, за которым следовали заплаканный Мочихито и угрюмый Муненобу, перешел, шатаясь, по мосту во внутренний двор Миидера. Их сразу окружили монахи-воины и проводили в монастырь, где их ожидал аббат.

 

Глава 46

Беглецам дали возможность умыться и выдали одежду – принц настоял на том, чтобы ему дали чистое белое шелковое платье. Затем их провели в центральную столовую. Там, чистые, одетые в сухое, они выпили зеленого чая и рассказали аббату о своем бегстве из дворца Такакура.

Аббат слушал внимательно. Когда они кончили, он кивнул и сжал губы.

– Мы ожидали вас, – сказал он. – Йоримаса правильно поступил, отправив вас к нам на восток. Если бы вы пошли прямо в Нару, вам бы не удалось спастись. Южное направление сейчас закрыто, и таким оно будет еще несколько дней.

Путешествия аристократии во многом зависели от запрещений того или иного направления. Путешествие в южном направлении было запрещено на ту неделю, на которую приходилось пятнадцатое число, и именно поэтому Йоримаса посоветовал беглецам идти на восток и послал гонца предупредить аббата о прибытии Мочихито. Аббат замолчал, заметив нерешительное выражение лица Мочихито.

– Не бойтесь, – успокоил он его. – Мы можем укрыть вас здесь, пока мои таблицы не покажут, что можно отправляться на юг, – Он опять помолчал. – У нас еще возникает трудность с сопровождением для вас. К сожалению, монастырь не может дать достаточного войска, чтобы гарантировать вам безопасность в пути.

– Без отряда охраны из ваших монахов как мы доберемся до Нары? На дорогах будет масса шпионов клана Тайра, – заметил Айтака.

– Извините, – сказал аббат. – Я могу дать вам тридцать моих воинов для охраны, не более. Наш общий друг, Йоримаса, прибудет до наступления ночи. Он придет с сыновьями и отрядом воинов Минамото. Может быть, он что-нибудь придумает.

– Мы погибли, – захныкал Мочихито, вытирая щеку шелковым рукавом. Он был погружен в безутешную печаль и провел день с Муненобу, плача и жалуясь на судьбу, так жестоко с ним поступившую.

Вечером появился Йоримаса. Вместо обычного монашеского платья он был одет в броню поверх придворной мантии с длинными рукавами. С ним были два его сына. Накатсуна, старший, был высокий, плотный, с покатыми плечами борца; его ноги, толщиной равные стволам деревьев, искривились оттого, что он проводил жизнь в верховой езде. Он был одет в черную броню поверх красной парчовой одежды, а его брат Канетсуна – в платье из оранжевого китайского шелка поверх нижнего – из синего шелка. Канетсуна был очень похож на отца: он был высок, гибок, с глубоко посаженными, как у Йоримасы, глазами и суровым лицом с острыми чертами. Позади них ехал только один отряд конных воинов – меньше пятидесяти человек!

Йоримаса пришел в ярость, узнав, что аббат не мог дать достаточно воинов из числа своих монахов. Он рассчитывал получить несколько сот человек. Йоримаса обвинил аббата в измене и пригрозил гневом Йоритомо.

Аббат со стыдом опустил голову:

– Извините, Йоримаса. У меня нет права требовать монахов из других монастырей, а здесь у нас едва хватает людей, чтобы защищаться от лесных грабителей. – Он серьезно посмотрел на собеседника, в глазах его выражалась просьба войти в его положение. – Я сказал, что могу дать тридцать человек… Может быть, еще двенадцать. Это все, что я могу сделать.

– Вы будете защищать нас, пока я буду пытаться добыть еще сопровождающих?

– Да, хотя бы ценой наших жизней.

Йоримаса сел рядом с Айтакой. Он был похож на тигра в клетке; яростным взором он обводил двор.

– У меня семь тысяч воинов-монахов, ожидающих в Наре, – прорычал он. – А раз мы не можем туда попасть, все это бесполезно. – Он ударил кулаком по низкому столику. – Рано или поздно Чикара узнает, где мы укрылись, а теперь мы здесь оказались в западне, до тех пор, пока не настанет благоприятное время для путешествия. Но и тогда опасно отправляться без достаточной охраны. Если бы еще хоть немного воинов, это решило бы дело.

– Йоримаса, у меня есть идея, – перебил Айтака. Старик повернулся к нему:

– Любую идею стоит обсудить, – сказал он.

– У меня есть родственник в Сарашине, он владелец академии военного дела. У него, среди учащихся, есть много хорошо обученных монахов. Если я поеду через горы и попрошу его о помощи, он, может быть, согласится помочь нам.

– Если у него достаточно людей, и если удастся убедить его помочь нам. Как называется академия вашего родственника?

– Она принадлежала когда-то Ичикаве. Теперь мой родственник, Тадамори Йоши, является ее владельцем.

– Хорошая школа. Я о ней знаю. – Йоримаса потер подбородок костлявым пальцем. – Но что мы можем предложить этому Йоши, что побудило бы его прийти нам на помощь? Он Тадамори, а, исключая вас, эта семья принадлежит к самым верным сторонникам Кийомори.

– Этот Тадамори не сторонник Тайра. Правда, он не предпринял активных действий против них, но он всегда надеялся на возможность отомстить за обиду, нанесенную ему князем Чикарой. Когда я скажу ему, что во главе врагов стоит Чикара, он все оставит, чтобы войти в наши ряды.

– Сарашина? Это трудное путешествие. Может быть, послать одного из моих сыновей? – Йоримаса посмотрел на фигуру Айтаки, отнюдь не атлетического вида. Будет ужасно, если и этот малый шанс будет потерян из-за того, что Айтака не вернется, прежде чем клан Тайра выяснит, где находится принц.

– Йоши никого, кроме меня, не послушает. Мы не виделись последние годы, но я знаю, что могу рассчитывать на его дружбу.

– Мы вознаградим его золотом.

– Нет! Его не интересует богатство… Однако вы своими связями могли бы устроить так, чтобы он стал членом Совета; этого было бы достаточно. – Айтака подумал, что теперь он сможет убедить Йоши, так как членство в Совете даст ему возможность отомстить. Если бы Йоримаса смог это устроить, Йоши стал бы очень полезным союзником Минамото, а Айтака снова оказался рядом с братом. Это было бы хорошее дело.

– Договорились! Вы понимаете, что, когда узнают о моем участии в этой истории, я потеряю влияние при дворе, но есть другие люди, которые будут продолжать бороться за наше дело. Сегодня я пошлю письмо одному другу в столице, который начнет хлопоты, так что по вашем возвращении вы сможете добиться членства Тадамори Йоши в Совете. А теперь берите самую лучшую лошадь и поезжайте в Сарашину. Пусть Амида Будда хранит вас в пути, а с вами – нас всех.

Для Айтаки оседлали лошадь темной масти, чтобы ее трудно было заметить в лесу. Айтака натянул черный плащ поверх остальной одежды и пристегнул меч. Поездка будет опасной. Он постарается избежать неприятных встреч, насколько возможно; если же потребуется, он вступит в бой.

Разгоряченная лошадь фыркнула, грациозно переступила и рысью сорвалась с места. Айтака взглянул еще раз назад, во двор, где монахи в унисон распевали сутры. В воздухе носился дым от костров, на которых готовили обед. Проезжая через разукрашенные ворота, по мосту и по полю, заросшему пурпурным чертополохом, Айтака чувствовал запах горящего сырого дерева. Выехав на горную тропу, он перевел лошадь в галоп и помчался под мрачными соснами.

 

Глава 47

– Держите меч так, чтобы он был продолжением линии вашего тела. Он должен стать частью вашей руки. Когда вы начинаете действовать, то сочетание меча и вашей «чи», внутренней силы, движется по направлению к вашему врагу. Эта техника называется «стрекоза». Посмотрите, как мой меч движется по кругу и мое тело действует в соответствии с ним. – Йоши показал то, о чем он говорил: сверкающая сталь создавала вокруг него контур – призрачный контур, нигде не прерывавшийся. Группа стояла по стойке «смирно», следя за его действиями, стараясь уяснить все тонкости приема.

Когда он закончил показ, то заметил, что, стоя на краю площадки для упражнений, Тофуши вежливо старался привлечь его внимание. Он нахмурился. Прерывать занятия разрешалось только в случаях крайней необходимости.

– В чем дело, Тофуши? – спросил он недовольно.

– Там незнакомый, весь запыленный, говорит, что он немедленно должен поговорить с вами. Он говорит, что он ваш друг.

– Где он?

– Он ждет вас в школе.

– Пожалуйста, замени меня. – Йоши поклонился Тофуши и группе, прежде чем уйти.

– Айтака! – воскликнул он, увидев измученного путника. – Почему ты здесь? Садись, пожалуйста. Выпей чаю. Я позову слугу.

– Нет! Нет, Йоши, послушай. Мне надо, чтобы ты помог мне, как я когда-то тебе помог. – Голос Айтаки звучал настоятельно. Он схватил Йоши за руку и тянул его к двери. Йоши видел, что на лбу у него бьется жилка; Айтака едва держался на ногах.

– Все, что ты от меня хочешь, – сказал Йоши. – Если это в моей власти, считай, что это сделано. Однако тебе сначала надо отдохнуть, посмотри на себя – ты в полном изнеможении. Когда ты спал в последний раз?

– Это неважно. Я был в пути два дня без сна и еды. И все же нам надо отправляться немедленно.

– Только после того, как ты отдохнешь. Для нас обоих лучше, если ты успокоишься, прежде чем начнешь рассказывать. – Йоши отвел Айтаку к небольшому столику и усадил его. Он велел молодому человеку, который ведал домашней работой, принести чай, в то время как Айтака ерзал от нетерпения.

Они прихлебывали горькое питье, пока Айтака описывал положение в Миидера. Он закончил просьбой к Йоши поехать с группой сильнейших учеников, чтобы помочь проводить Мочихито от Миидеры до Нары.

– Если мы сможем защитить его во время этого переезда в тридцать миль, монахи Нары позаботятся о его безопасности потом. Все дело Йоритомо поставлено на карту. Я поеду с вами до реки Камо, потом тайком вернусь в Киото, чтобы у меня не было неприятностей в Совете.

– Кто действует против нас?

Айтака устало опустил голову:

– Твой старый враг Чикара, во главе двадцативосьмитысячного войска.

– И ты хочешь, чтобы я сопровождал принца с тридцатью учениками, кучкой монахов и одним отрядом солдат Йоримасы? – тихо спросил Йоши.

Айтака кивнул.

– Я не просил бы тебя, но ты наша последняя надежда. Я пойму тебя, если ты откажешь. В конце концов, ты в этом не заинтересован.

– Возможность помешать планам Чикары? – Йоши замолчал на мгновение, всматриваясь в лицо Айтаки. – Я предложу желающим, из тех, у кого есть лошади. Я не могу поручиться за учеников, но на меня ты можешь рассчитывать… даже если мне придется одному сразиться с двадцатью восемью тысячами.

Айтака оживился. Исчезла усталость, от которой припухли глаза и круглое лицо осунулось, и он улыбнулся.

– Ты настоящий друг, – сказал он.

Во второй половине дня, под жарким весенним солнцем тридцать учеников школы – воинов-монахов, одетых в броню, – выехали в направлении на юг. Йоши и Айтака ехали впереди. Йоши защищала черная броня, подбитая китайской кожей, поверх красного парчового платья, И на его лошади была легкая броня, украшенная золотистым лаком. Рядом с ним Айтака в черном плаще на лошади темной масти выглядел довольно мрачно.

Непосредственно за ними ехал старший из группы учеников, сам уже опытный воин, приехавший из монастыря Миидера, чтобы усовершенствовать свои навыки в школе Йоши. Это был Тсутсуи-но-Джомио-Мейшу. У Мейшу было плоское лицо с широкими щеками, говорившее о физической силе. На нем была его собственная броня, подбитая черным, надетая поверх пестрого платья. На голове был шлем, составленный из пяти пластинок, на спине – черный лакированный лук с двадцатью четырьмя стрелами. В руке он держал копье с белым древком; древко из крепкой древесины, длиной в пять футов, заканчивалось стальным изогнутым наконечником длиной в девять дюймов; сбоку у него висели два меча. Он гордо восседал на вороном коне, сопровождаемый отрядом воинов-монахов.

Йоши был в отличном настроении. Мысль о том, что ему предстоит встретиться лицом к лицу с Чикарой, что силы неравные, не внушала ему страха, а наоборот, вызывала радость. Он хотел поговорить с Айтакой, но понял, что Айтака предпочитает молчать. Йоши приписывал молчаливость Айтаки усталости и, пришпорив лошадь, выехал немного вперед, обозревая окрестности, любуясь зеленью и вдыхая живительный воздух.

Когда они добрались до подножия первой горной цепи, Айтака подъехал к нему.

– Извини, Йоши. Я задумался.

Три птицы бесцельно кружили над ними в потоках теплого воздуха, поднимавшихся от горы. Кленовые листья устилали землю, и копыта лошадей ступали по сочным красным ягодам.

– Ничего, друг. День сегодня прекрасный, и я любовался пейзажем и думал о нашей задаче.

– Йоши, еще до этого неприятного дела, я решил поехать к тебе в Сарашину.

Голова Айтаки устало покачивалась вниз и вверх соответственно ходу лошади; на лбу выступила испарина. Усталость, вызванная поездкой в Сарашину, теперь сказалась; силы были на исходе, и он говорил с трудом, произнося отдельные слова и выражая не связанные между собой мысли.

– Я знаю, ты не хочешь присоединиться к нашей борьбе с Тайра. Наступает время, когда тебе придется сделать выбор. Популярность Кийомори сейчас очень низка. Он болен, и его положение пошатнулось. Ты знаешь, что император-отшельник заставил его принять кое-кого из нас в Имперский Совет. Теперь он изменил курс. По указанию Кийомори Чикара убил двух наших членов Совета. Он наносит им оскорбления. Когда они отвечают ему соответствующим образом, он вызывает их на поединок. Наши люди – не военные, они политики. Если бы мы смогли уговорить тебя присоединиться к нам, советники Чикары должны были бы прекратить свою тактику убийств. Йоши, ты очень нужен нашей стороне.

В словах Айтаки сквозила глубокая убежденность. Однако Йоши находил его просьбу неразумной. Он ответил:

– Извини, Айтака, моя главная обязанность – это академия. Хотя я вам сочувствую, политика меня не интересует. Когда ты мне говоришь, что в центре этих дел Чикара, это мне не все равно; но у меня нет склонности посвятить свою жизнь политике. Да и кроме того, – продолжал он, – я не был бы принят в Совете. У меня не было бы законных возможностей помочь тебе.

Айтака поерзал в седле. Он помолчал немного, потом заговорил быстро, настойчиво:

– Я должен сознаться: с помощью Йоримасы я начал хлопоты по назначению тебя в Совет.

– Невозможно! – убежденно сказал Йоши.

Они ехали молча, тишина нарушалась только стуком копыт и позвякиванием оружия и брони. Голова Айтаки устало покачивалась. Измученные глаза смотрели на дорогу.

Монах-воин Мейшу подъехал к Йоши.

– Скоро перекресток, – сказал он, – здесь гонец покинет нас. Это последний поворот перед Миидерой.

Переезд был долгим и трудным. Йоши подумал, что во времена его юности эта дорога заняла бы три недели в повозке, запряженной волом. Он повернулся к Айтаке:

– Сейчас, у этого перекрестка, мы расстанемся. – Йоши говорил холодным тоном. Он был раздосадован тем, что Айтака посмел действовать без его согласия, и зол на себя за отказ. Он был поставлен в ложное положение, дела Тайра его не касались.

Айтака безразлично кивнул.

– Спасибо тебе за то, что ты делаешь, – сказал он. Пожалуйста, помоги принцу и будь осторожен; если все будет хорошо, я все-таки надеюсь увидеть тебя в Фукухаре… если будет не слишком поздно…

– Слишком поздно? Слишком поздно для чего? – спросил Йоши, почувствовав внезапную тревогу. В лице Айтаки читалось отчаяние.

– У тебя достаточно забот, тебе надо думать о Йоримасе и о принце. Я не хочу нагружать тебя еще лишними заботами… – Айтака отвернулся.

– Чепуха. Говори, пока мы еще не расстались.

– Если ты потерпишь неудачу, это не будет иметь значения… – Айтака замолчал.

– Я не понимаю.

– О Йоши, – сказал Айтака, безнадежно вздохнув, – я ближайший на очереди под меч Чикары. Хотя он мой зять и Нами старалась защитить меня, он твердо решил убрать меня из Совета. Он каждый день оскорбляет меня. Сколько еще можно подставлять вторую щеку и не обращать внимания на его оскорбления? Сколько времени я смогу мириться с этим унижением? – Айтака помолчал. – Ты понимаешь, мое положение безнадежно. Даже если бы ты завтра присоединился к нам, ты, вероятно, все разно уже опоздал бы. – Он поднял руку, чтобы Йоши не перебивал его. – Из-за меня ты подвергаешь опасности свою жизнь ради Минамото. Я не могу просить тебя о большем. Забудь то, что я сказал. Я должен сам справляться со своими трудностями.

Йоши ехал, безразличный к красоте пейзажа. Приближался час собаки – восемь часов, и заходящее солнце отражалось в виде золотых полос на синей поверхности озера Бива. Кусты с алыми цветами расстилались далеко внизу, как темный ковер перед высокими воротами Миидеры и изогнутым мостиком. Башни монастыря поднимались зубчатыми рядами в лазурное небо. На территории храма монахи ходили и собирались группами, подобно черным воронам, не замечая приближающихся воинов.

Мейшу ехал рядом с Йоши. Время от времени он бросал взгляд на своего сэнсэя, не понимая, что случилось, почему тот так глубоко задумался.

Йоши мыслью и сердцем был с Айтакой. Когда-то он просил Айтаку обратиться к нему за помощью в случае нужды. Сейчас он был нужен Айтаке и не мог отказать. Он не мог допустить, чтобы еще один член его семьи – и к тому же один из немногих друзей Йоши – был погублен преследующим его роком. Чем дольше он жил, тем сильнее проявлялась его постоянная, нерасторжимая связь с Чикарой. Ему все время приходилось плясать под дудку Чикары. Чикара, Чикара! Это имя постоянно повторялось у него в уме. Вечно он скрывался и прятался от Чикары. После смерти Генкая он два раза устраивал жизнь по-новому, и каждый раз преследующий его рок заставлял его обращаться в бегство.

Больше так не будет! Не будет он больше скрываться! Он обещал Айтаке, что примет пост члена Совета. Когда они расставались на перекрестке, он сомневался, недовольный навязанным ему решением. Теперь он был уверен, что это правильный выбор. Если ему удастся передать Мочихито в Нару, он станет членом Совета, и то, что предсказал Ичикава, исполнится. Он встретит Чикару лицом к лицу…

Его мысли были прерваны голосом стража.

– Мы прибыли, – сказал Мейшу.

 

Глава 48

– Сегодня вечером! Мы должны уйти сегодня вечером, – настойчиво повторял худощавый старик.

– Мои люди устали. Им нужно отдохнуть и покормить лошадей. Нам придется сдержать наше нетерпение; мы большего добьемся, если будем действовать осмотрительно, – сказал Йоши.

– С каждым часом враг приближается. Однако вы правы. Я подчиняюсь вашему мудрому решению и приветствую ваше участие в нашем деле. – Йоримаса кивнул в знак одобрения. – Мы уедем до полуночи. Когда колокола прозвонят в полночь, мы будем в лесу, по пути к Наре.

– Согласен, Йоримаса.

Йоши распорядился, чтобы лошадей привязали и накормили; затем он велел своим людям отдохнуть. Потом он вернулся к Йоримасе и его сыновьям, плотному Накатсуне и гибкому Канетсуне.

– Вы племянник Тадамори-но-Фумио? – спросил старик. Йоши поклонился в знак подтверждения, и старик продолжал: – Почему вы встали на нашу сторону в этом безнадежном предприятии?

– Это возможность отблагодарить моего родственника за помощь и возможность отплатить врагу, – ответил Йоши. Он спросил в свою очередь: – Вы занимаете высокий пост министра при дворе, вы друг правителя, пользующийся его доверием, – почему вы подвергаете риску свою жизнь в этом деле?

– Моя жизнь почти прожита, – ответил старик. – Я сожалею о многих поступках в прошлом, но не о том, что я сейчас делаю. Когда-то из-за моего бездействия Минамото проиграли войну Хоген. Как часто с тех пор мой рукав увлажнялся слезами! Теперь я искуплю свою ошибку. В течение многих лет я притворялся другом Кийомори, а на самом деле тайно помогал Йоритомо. Ирония судьбы и горечь в том, что старый поэт умрет в этом предприятии воином Минамото, бьющимся до последнего вздоха. – Он безрадостно улыбнулся.

Старший сын Йоримасы, массивный Накатсуна, сказал спокойно и уверенно:

– Незачем говорить о смерти, отец. Мы победим и вернемся с победой во главе армии Йоритомо.

В то время, как Йоримаса и его сыновья разговаривали с Йоши, принц и его молочный брат прогуливались по главному помещению.

– Я так расстроен. Не могу успокоиться ни на одно мгновение, – жаловался принц.

– И я тоже, – сказал Муненобу. – Меня пугает присутствие этих грубых воинов. Нам надо было сдаться. Кийомори не посмел бы ничего плохого нам сделать. Лучше изгнание, чем то, что сейчас.

– Ты так думаешь? Все было бы прекрасно, если бы Кийомори не узнал о наших намерениях. Интересно, кто мог ему сообщить. Так мало людей знали…

Муненобу быстро перебил его:

– Почему бы тебе не поиграть на флейте, – предложил он. – Это бы нас подбодрило в такой мрачный день.

Принц сразу оживился, забыв все мысли о предательстве. Он играл негромко, начав с легких веселых танцев Праздников Риса. Постепенно музыка изменилась, зазвучала печальнее, и Муненобу попросил его прекратить.

– Твоя музыка не поднимает настроение, а вызывает тоску по прошлому счастью, – сказал Муненобу, – ее красота мучительна, пожалуйста… ради меня… Хватит, .. – Принц послушался. Он заботливо убрал флейту под свое белое нижнее платье, а его молочный брат смотрел своими печальными глазами.

Незадолго до того, как колокола храма должны были прозвонить полночь, Йоши и Йоримаса разбудили Мейшу, и вместе они отправились будить спящих воинов.

За исключением шороха плащей и легкого позвякивания мечей и брони в монастыре было тихо. Монахи давно закончили вечерние сутры и разошлись по спальням.

– Вы хорошо отдохнули, ваше высочество? – спросил принца Йоши.

– Не мог я заснуть, нисколько. Хочется поскорее закончить это мерзкое дело, – сердито ответил принц.

Йоримаса и его сыновья возглавляли отряд. Мочихито и Муненобу ехали в середине, на самых спокойных лошадях: принц был неопытным наездником и боялся больших военных коней. Йоши и Мейшу были передовыми разведчиками, они разъезжали близ отряда, выясняя, нет ли опасности. Все всадники, кроме Мочихито, были одеты в темные мягкие плащи поверх брони, чтобы молодой месяц не отражался от нее и чтобы заглушить звяканье металла. Мочихито настоял на белом шелковом платье для себя, как знаке его божественности. Йоримаса посоветовался с Йоши, стоит ли убеждать принца, что лучше ему закрыться темным, как все. Они решили, что кажущаяся храбрость принца, хоть причиной ее было тщеславие, будет поддерживать моральное состояние отряда, и потому лучше рискнуть тем, что его узнают. Всадники в темных плащах будут находиться вокруг принца, чтобы белая одежда не выдавала его вражеским глазам.

Отряд ехал по скалистому берегу озера Бива к городу Отсу. Они объехали город, тихо пересекли дорогу Токайдо и исчезли в ночной темноте горных лесов.

Когда принц вторично упал с лошади, Йоримаса понял, что ехать дальше по горной дороге невозможно. Он посоветовался с Йоши и Мейшу. Мейшу предложил ехать вдоль берега реки Уджи. Это была глубокая и бурная река, со множеством притоков с юга и востока. Оставаясь на северо-восточном берегу, принц и его сопровождение будут ехать по относительно удобной дороге.

Хотя этот путь был не такой прямой, он приведет их к городу Уджи, почти на полпути до Нары. Оттуда оставалось всего пятнадцать миль, и можно было проехать спокойно по ровным полям, простиравшимся от дороги к горам. Они смогут проехать быстро, не подвергаясь опасности, и притом двигаться в стороне от проезжей дороги.

– Поедем так, – решил Йоримаса. – Чикара со своим войском сейчас уже близко от Миидеры. Нам надо доехать до гарнизона в Наре раньше, чем они нам отрежут дорогу.

Подгоняя своих коней, насколько было возможно при неверном свете месяца, они наконец добрались до Уджи. Принц падал еще несколько раз, и Йоримаса боялся, что он может серьезно расшибиться. Поэтому, несмотря на то, что их могли догнать враги, Йоримаса решил, что отряд остановится для отдыха в Бюодо-ин по ту сторону реки Уджи.

Бюодо-ин была резиденцией, построенной столетием ранее для одного из императоров-отшельников Фудживара. В течение многих лет монахи Миидеры использовали ее как часовню. Ее богато украшенные крыши изящно поднимались над берегом реки Уджи. Участок окружали высокие прямые березы, белые стволы которых в лунном свете были подобны стражам. Перед часовней цветущие вишни роняли в реку свои белые лепестки, уплывавшие по течению, как погибшие души.

Из предосторожности, на случай внезапного нападения преследователей, Йоримаса велел монахам разобрать мост, оставив только подход и балки. Река внизу была так широка, а течение было таким сильным, что только безумец стал бы пытаться перейти ее.

В то время, как они работали, месяц спрятался и хлынул ливень, загрохотал гром и сверкнула молния. Сильный дождь поднял уровень и без того полноводной реки Уджи.

 

Глава 49

Князь Чикара был великолепен в полном боевом снаряжении. Его смуглое хищное лицо свирепо смотрело из-под рогатого шлема. Его белая пластинчатая броня была подбита кожей каштанового цвета; сверху – белый плащ из крепкой ткани с изображением двух драконов, борющихся в облаках. У талии были пристегнуты два меча, а к седлу каштанового цвета с золотом прикреплен лакированный лук.

Чикара твердой рукой удерживал свою лошадь, подавая войску знак поспешить. Его рот был сжат в тонкую жесткую линию. Челюсти были стиснуты от усилия скрыть нетерпение, в то время как громоздкие ряды воинов медленно меняли направление. Разведчики сообщили ему, что принц находится в Миидере, и он повел свою двадцативосьмитысячную армию в быстрый, тяжелый ночной поход только для того, чтобы узнать, что их жертва улизнула.

Он бы охотно сжег Миидеру дотла, но Кийомори предупредил его, чтобы он действовал осторожно, имея дело с монахами. Теперь предстояло состязание в скорости. Если Мочихито и его сопровождение прибудут в Нару первыми, все будет потеряно.

– Скорее, командиры, сдвиньте вы их с места! – Потребовалось огромное усилие воли, чтобы не дергалась щека.

– Да, Чикара-сан, – командиры ездили взад и вперед вдоль войска, громко приказывая своим частям быстрее перестроиться. Из-за шума, исходившего от двадцати восьми тысяч людей и пятнадцати тысяч лошадей, тесно сгрудившихся на темной узкой дороге, трудно было услышать распоряжения.

Войско было собрано наспех; оно состояло из трех тысяч пехотинцев, пятнадцати тысяч конных самураев, многие из которых были недовольны тем, что их вызвали из теплых жилищ и заставили отправиться в путь без перспективы получить награду, и около десяти тысяч конюхов и других слуг; все они следовали за лошадьми своих господ и увеличивали беспорядок тем, что по приказу своих хозяев бегали среди лошадей и пытались выяснить, почему одни части поворачивали, а другие стояли на месте.

Больше часа прошло, прежде чем колонна длиной в милю переменила направление. Из-за шума и беспорядка, пыли, взметавшейся из-под копыт лошадей, и темноты было невозможно маневрировать быстро. Молодой месяц, сначала ярко светивший, стал прятаться за густыми низкими тучами. Колонна прошла из Киото пять миль меньше чем за час и теперь должна была идти назад – почти до самой столицы. Как ни старались командиры торопить войска, больше двух часов прошло, прежде чем они достигли разветвления дороги, где был поворот к Наре. Этой дорогой давно не пользовались, и войска двигались еще медленнее.

Чикара был вне себя от раздражения, бранился и призывал командиров проявить больше энергии. «Я награжу первого, кто догонит принца», – обещал он, гарцуя взад и вперед рядом с колонной.

Внезапно начался сильный дождь, люди и лошади мокли под ливнем. Вскоре они были покрыты грязью, которую размешивали и разбрызгивали тысячи копыт. Пехотинцы тихо ворчали, а конные самураи бранились вслух: многие из них больше пяти часов ехали верхом, в полном снаряжении.

Когда начало светать, дождь прекратился, и разведчики, выехавшие вперед, добрались до реки Уджи. Они увидели лагерь Йоримасы и принца Мочихито и трижды издали боевой клич – обычный сигнал перед битвой.

Люди из группы принца, отдыхавшие перед поднимающимся ввысь фасадом Бюодо-ин, вскочили на ноги в ответ на вызов.

Чикара услышал крики, находясь рядом с передовым отрядом верховых.

– В атаку, – закричал он, пришпоривая лошадь и извлекая меч из ножен. – Первому, кто к ним пробьется, золото в награду.

Командиры подразделений пылко подхватили приказ, и армия подалась вперед, навстречу кучке врагов. Воины слепо неслись вперед в полутьме, не видя дороги, разбрасывая грязь и росистую траву. Первый отряд достиг реки; они увидели разобранный мост и внизу реку Уджи, с ее мощным течением, несущую обломки веток, цветы вишни и остатки долгого весеннего половодья. Они повернули назад и закричали: «Остановитесь! Моста нет! Река разлилась! Остановитесь, пока не поздно!»

Несколько всадников в ближайших рядах услышали предупреждение, несмотря на шум воды и грохот копыт, но они не могли ни повернуть, ни остановиться, слишком силен был натиск конницы, напиравшей сзади.

– Чикара! – крикнул один из командиров. – Всадников сбрасывают в реку!

Если Чикара и слышал, смысл не дошел до него. Рот его был искажен торжествующим криком.

– В атаку! – кричал он, не переставая. – Мне нужны их головы!

Он слышал крики воинов авангарда и счел их криками боя.

– Взять их! Взять их! – приказал он, указывая путь воинам взмахами меча.

Лошади и всадники авангарда валились в разлившуюся Уджи, и их несло, как будто они были не тяжелее, чем цветы вишни, плававшие на поверхности.

Пятьдесят, сто, сто пятьдесят… Лошади брыкались, всадники пытались задержаться, кричали, но их сносило течением.

Чикара наконец достиг берега и увидел гибель воинов. Он повернул коня, чтобы приказать войску остановиться.

Те, кто его услышал, осадили лошадей, но лошади, упершиеся копытами в землю, не удержались, их снесло с берега.

Еще двадцать пять, пятьдесят. Более двухсот лошадей и всадников погибли в Уджи, прежде чем был выполнен приказ Чикары остановиться.

Солнце поднялось выше; яркие лучи падали сквозь разорванные тучи на воду, несшую белые цветы. От всадников, снесенных в реку, не осталось следа.

Чикара был в бешенстве. Враг был почти в его руках, но добраться до него он не мог.

Конные кружили по берегу, ругаясь и грозя кулаками кучке монахов, стоявших чуть отступя, чтобы их не могла настигнуть стрела.

 

Глава 50

Воды Уджи были, по всей видимости, непреодолимым препятствием. Чикара и командиры ездили вдоль рядов всадников, громко отдавая приказы передним подразделениям:

– Спешивайтесь! Отведите лошадей назад! Самых метких лучников вывести вперед! – Голос Чикары был едва слышен из-за грохота, производимого всадниками, и шума Уджи. Наконец порядок был восстановлен, и войско стало выполнять его приказы.

Двести лучников заняли позицию на восточном берегу. Их старшина, Казуса-но-Ками Тадакийо выпустил первую жужжавшую стрелу, являвшуюся вызовам. В ответ прилетела жужжащая стрела Мейшу. Бой начался. Ширина Уджи не позволяла лучникам Тайра выполнить свое назначение. Их стрелы теряли силу, перелетая на дальний берег, и легко отскакивали от брони монахов-воинов.

У каждого самурая в войске Чикары было двадцать четыре стрелы. Когда у одного кончался запас, его сменял новый лучник. В течение всего долгого утра лучники Чикары не давали принцу и сопровождающим двинуться за пределы Бюодо-ин.

Йоримаса позвал к себе Йоши. Йоши поспешил к нему. Йоримаса стоял, держа в руке шлем; его седые волосы развевались на ветру, как знамя неповиновения.

– Они не так глупы, чтобы продолжать это весь день, – сказал Йоримаса. – Даже у их огромной армии когда-нибудь кончится запас стрел. Скоро они начнут придумывать способы перейти реку. Нам надо злить их и расстраивать их планы насколько возможно. Тем временем монахи Нары сами придут к нам на помощь. А пока я обдумываю еще одну возможность спасти принца.

Йоши почтительно поклонился.

– Что мы еще можем сделать? – спросил он. Старик почесал подбородок:

– Пошлите воина, который вызовет их человека на единоборство.

– Я сам вызову, – сказал Йоши.

– Нет, нет. Я предпочитаю, чтобы вы остались здесь, рядом со мной. У нас есть кто-нибудь достаточно сильный, чтобы сразиться с их борцом?

– Мой самый лучший – Мейшу. Он стоит любого из Тайра. – Йоши с гордостью указал туда, где Мейшу, во главе монахов-воинов, обстреливал из лука армию Тайра. Йоримаса заметил, что у Мейшу лук был свыше пятнадцати ладоней, тогда как у лучников Тайра только в тринадцать. Его стрелы наносили сильный вред врагу. Вражеские стрелы только оставляли впадины на броне Мейшу, тогда как его стрелы наносили смертельные раны, пронзая броню насквозь. Йоримаса кивнул, в знак одобрения силы и храбрости Мейшу.

– Позовите его, – сказал он Йоши. Йоши поклонился и, не обращая внимания на стрелы, падавшие вокруг него, поспешил к Мейшу.

– Мейшу, ты можешь вызвать их лучшего воина на единоборство? – спросил Йоши.

– Охотно, сэнсэй. Никто сегодня со мной не справится. Я ощущаю небывалую силу в руке. Дайте мне возможность, и я докажу это, – ответил Мейшу, улыбаясь плотно сжатыми губами.

– Очень хорошо. У тебя будет такая возможность. Сражайся изо всех сил и постарайся как можно дольше задержать их человека. Нам нужно протянуть время, в надежде, что из Нары придет помощь.

– Я буду сражаться долго и безжалостно. Когда я убью их лучшего воина, вызову следующего. Не знаю, сколько там тысячу них, но, если нужно, я с каждым сражусь по очереди.

Йоши сжал плечо Мейшу.

– Вот так говорит храбрый солдат, – сказал он. Он отступил на шаг и степенно поклонился. – Теперь иди и вызови их.

Мейшу велел монахам своего отряда убрать стрелы в колчаны и отойти…Он снял шлем, подошел к краю моста, протянул вперед руки и крикнул, перекрывая шум реки. Он легко уклонился от нескольких стрел, пролетевших вокруг него. Постепенно лучники прекратили стрельбу и подождали, чтобы услышать его слова.

Мейшу помолчал минуту… две… Вражеские воины нервно топтались, прозвенела тетива натянутого лука, чтобы отогнать злых духов.

– Меня зовут Тсутсуи-но-Джомио-Мейшу. Некоторые из вас видят, что я стою здесь один. Те, кто не видит, слышат мой голос, – загремел он. – Я бонза из Миидеры, потомок в десятом колене великого воина Хидесато, который победил Тайра Масакада и завоевал славу в десяти провинциях. Есть у вас кто-нибудь, не слыхавший о Мейшу, монахе-воине, который стоит тысячи самураев? Есть у вас кто-нибудь настолько безрассудный, чтобы решиться вызвать меня на единоборство?

Мейшу скрестил руки на нагруднике брони и надменно посмотрел на врагов. Ему не пришлось долго ждать.

Из рядов появился всадник, и его серый в яблоках конь грациозно ступил на остатки входа на мост. Лошадь была покрыта броней, седло – голубого цвета, с нарисованным золотистым солнцем. Всадник сидел прямо и статно, в красной броне, подбитой черным. На нем был двурогий шлем, а вооружение составляли два меча, копье и красный лакированный лук.

– Меня зовут Мотозане. Мне девятнадцать лет. Моя семья происходит от великого Омуро, который победил пирата Сумитомо и приобрел землю и богатства для нашей семьи двенадцать поколений тому назад. Я никого не боюсь. Так как моя семья многим обязана Тайра Кийомори, я готов сразиться с любым воином Минамото, который решится вступить в бой со мною.

Говоря это, юный Мотозане сошел с лошади и, держа в руке копье пятифутовой длины, подошел к самому краю входа на мост. Он стоял там над стремительным потоком воды, между ним и его противником была только деревянная балка.

Мейшу надел шлем, поправил пластины на шее и прошел к своей части моста. Он снял обувь и спрыгнул на узкую балку моста. Цепляясь за нее босыми ногами, он шел над бурной рекой так, как будто он прогуливался по Сузаки-Оджи в Киото.

Его молодой противник, видя этот смелый поступок и не желая уступить ни в чем, тоже снял обувь. Он спрыгнул на балку и быстро пошел навстречу Мейшу.

Из учтивости Мейшу подождал, держа косо перед собой свое копье со зловеще поблескивающим изогнутым наконечником. Он дал возможность Мотозане начать бой первым, – это был молниеносный размах длинным копьем в сторону ног Мейшу. В обычных условиях это был бы прием, рассчитанный на то, чтобы сбить с толку противника и заставить его потерять равновесие, но на узкой балке это был бы смертоносный удар, так как он был намечен слишком низко, чтобы его можно было парировать. Для Мейшу оставалась одна возможность, и он использовал ее. Когда противник размахнулся копьем, нацеленным на его ноги, Мейшу высоко подпрыгнул, поджав колени к груди. Копье мелькнуло под ним со свистящим звуком, слышным даже при реве воды.

Мейшу, опустившись, как кошка, вцепился босыми ногами в старое дерево. Его собственное копье уже было в действии. С невероятной быстротой он направил его острием вниз, нажимая с силой на древко левой рукой, а правой как рычагом толкая копье. Мотозане парировал ударом, направленным вверх, и удар Мейшу сломал его копье в середине. Мотозане пошатнулся, но восстановил равновесие достаточно быстро, чтобы успеть обнажить свой длинный меч. Он мог бы избежать следующего удара, сделав шаг назад, но это означало бы признать себя побежденным. Он продолжал стоять на своем месте и попытался перехватить свистящее копье Мейшу своим мечом. Слишком поздно!

Девятидюймовое лезвие копья молниеносно врезалось в его шлем. Металл выдержал, но один рог отлетел в реку. Мотозане попытался устоять, пальцы ног конвульсивно цеплялись за балку. Даже падая, он пробовал ударить Мейшу длинным мечом, Он отлетел в сторону, – его красная броня казалась каплей крови, повисшей в воздухе на один миг, – последовал всплеск, и он исчез в водах Уджи.

Чикара, наблюдавший за своим бойцом с берега, был в ярости.

– Десять золотых монет, – крикнул он, – тому, кто убьет этого монаха.

Полсотни самураев одновременно соскочили со своих коней и сбросили обувь. Они побежали к мосту, одни с мечами, другие с копьями, смотря какое оружие они предпочитали. Там, где мост кончался, на балку можно было ступить только одному бойцу. Забыв о дисциплине, самураи дрались друг с другом за возможность добыть славу и обещанную награду.

Мейшу ждал на балке, замечая все изменения в окружающей обстановке. Небо стало лазурным, солнце уже клонилось к западу. Пролетела стая диких гусей, они кричали, как погибшие души. На другом берегу тысячи коней у подхода к мосту били копытами и беспокойно фыркали.

Первый самурай вышел на середину. Полный рвения, он поскользнулся, прежде чем успел нанести удар. Его место сразу занял второй самурай, и с ним произошло то же самое. Третий был осмотрительнее. Он двигался осторожно, выставив вперед свой меч. Его встретила бешеная атака. Казалось, Мейшу чувствовал себя так же свободно на балке шириной в шесть дюймов, как если бы он упражнялся в доджо. Копье нанесло один, два, три удара, раньше чем осторожный самурай смог парировать. Он полетел вниз вслед за своими товарищами.

Четвертый боец начал с бешеного нападения мечом. Он размахивал мечом как безумный, не заботясь о своей жизни. Мейшу легко увернулся от первого нападения, экономя свои силы и стараясь затянуть бой, чтобы выиграть время. Наверняка этот сумасшедший поскользнется и упадет в реку. Мейшу был прав, но прежде чем этот четвертый упал, его меч врезался в копье Мейшу и срезал лезвие. Мейшу выбросил бесполезное древко и извлек свой меч, чтобы успеть схватиться со следующим.

Он встретил еще восемь человек, сменявших друг друга, головокружительной демонстрацией техники фехтования. Мейшу применял стиль зигзага, креста, водяного колеса, восьмерки, переплетения и стрекозы, и всех их отправил в реку.

Тринадцатый противник напал быстро, опустив голову. Мейшу ударил обеими руками по центру шлема. Шлем раскололся, и меч пробил череп самурая, разбрызгивая мозг и кровь; меч прошел вниз до грудной клетки, и там застрял. Когда убитый падал, меч Мейшу, застрявший в грудной клетке, закрутился и сломался у самой рукоятки.

Мейшу шагнул назад, вытирая с лица пот. Он хорошо сражался и победил тринадцать противников. Теперь, чем бы ни кончилась борьба – останется он жив или погибнет, – его репутация воина сохранится в последующих поколениях. Долго было тихо, к мосту никто не подходил. Потом, с боевым кличем, несколько человек подскочили к мосту, чтобы вступить в бой. Он извлек свой короткий меч, и даже в этом невыгодном положении ему удалось справиться со следующими пятью; он дрался с яростью берсерка. Получив несколько ран, Мейшу продолжал стоять на мосту, но в это время подошел Йоши и велел ему уйти.

– Дайте мне только второй длинный меч, сэнсэй, и я уничтожу всю их армию, – сказал монах. – Мне не нужна помощь. – Лицо его горело от возбуждения.

– Все-таки тебе надо отдохнуть, переменить броню и взять новое оружие. Не спорь! Уходи, прежде чем новый противник подойдет. У тебя есть еще возможность, если поспешишь. – Настойчивый тон Йоши образумил Мейшу. Он понял, что распоряжения его сэнсэя продиктованы здравым смыслом. Он потеснился, сохраняя неустойчивое равновесие, и поменялся местами с Йоши.

– Я вернусь скоро, как только смогу, – сказал Мейшу. Йоши уже занялся следующим противником и не ответил. Мейшу устало побрел к Бюодо-ин, где его тепло встретили и осыпали похвалами Йоримаса и принц. Он снял броню; на ней было шестьдесят три углубления, пять были прорезаны насквозь, и там находились небольшие ранки. Он привел себя в порядок, промыл раны и собирался опять надеть броню. Йоримаса сильной рукой остановил его.

– Нет, – сказал Йоримаса. Он крепко держал Мейшу за плечо. – Ты достаточно сделал здесь. У меня есть для тебя более важное поручение. – Он покачал головой, когда Мейшу хотел возразить. – Наша судьба зависит от тебя. Я надеялся, что монахи Нары пойдут на север, когда мы не явились в первый благоприятный день. Но, видимо, они наготове и ждут там моих распоряжений. Они не придут вовремя, чтобы спасти нас. Единственный выход таков: ты тайно уйдешь в Нару с письмом к командиру. Скажи им, что мы в осаде, и приведи их сюда. Если Тайра узнают тебя, они разгадают наш план, поэтому закрой лицо и иди… с помощью Будды… быстро!

Мейшу не хотелось уходить, хотя он понимал важность поручения. Без монахов-воинов Нары все будет потеряно.

– А мой сэнсэй? – спросил он, быстро надевая длинное платье с капюшоном.

– Мы его сменим, когда ты уйдешь. Он слишком нужен нам, чтобы рисковать им. Для него тоже есть важное место в моих планах, – ответил Йоримаса.

– Посмотрите на него, – сказал Мейшу, указывая на мост, где сверкал меч Йоши. – Он самый лучший воин во всей Японии.

– Я знаю, – сказал Йоримаса, – а ты – второй. Мейшу смиренно поклонился и без дальнейших разговоров отправился в долгий путь в Нару.

 

Глава 51

Чикара сердито смотрел на бой у моста. Вся его армия бездействовала, игра шла на руку врагу. Но при вызове на единоборство вероломство обернулось бы бесчестием и привело бы к недопустимой утрате влияния. В то время как он угрюмо обдумывал положение, ему доставили сообщение разведчика. Чикара быстро прочитал его. Лицо его посерело.

– Созвать командиров. Приведи их сюда немедленно, – приказал он своему адъютанту.

Через несколько минут более двадцати пяти командиров самураев столпились вокруг белого коня Чикары.

Солнце уже приближалось к горизонту, и длинные пурпурные облака плыли по темнеющему небу, подобно рыбачьим лодкам на Заливе Суруга. У моста Йоши передал свое место другому монаху-воину; последний сражался доблестно, вдохновленный примером Йоши и Мейшу.

Чикара изложил положение командирам:

– Если мы убьем их человека на мосту, его место займет другой. Своей тактикой замедления они уже слишком долго продержали нас здесь. Нам надо попасть на другой берег… и возможно быстрее. Мои лазутчики сообщают мне, что из Нары собирается выступить армия монахов-воинов. Они могут отправиться в любой момент. Вы все понимаете важность порученного нам дела. Для нас это может означать смерть, если мы потерпим неудачу, и награды – в случае успеха. – Он оглядел всех командиров поочередно; они беспокойно шевелились, сидя верхом. Никто не хотел нарушить наступившее молчание. Разве кто-нибудь решился бы предложить Чикаре какой-либо план действий?

Наконец один из старших командиров сказал:

– Мы можем перейти вброд, если пойдем на восток или на запад. – Все посмотрели на него как на сумасшедшего, и он добавил: – Есть места, где можно перейти реку, около Йодо, или Моарай, или Кавачиджи. В других местах Уджи перейти невозможно из-за дождей.

Чикара воспринял это предложение с неудовольствием.

– Если мы уйдем далеко, мы потеряем время и дадим возможность монахам Нары пополнить сопровождение принца. Их приход будет означать, что тот, за кем мы гонимся, ускользнет из ваших рук, – сказал он, хмуро глядя на пожилого командира.

Тогда вмешался командир помоложе, возможно, безрассудный по молодости:

– Пусть трусливые идут к Йодо. Самураи так не поступают. Мы знаем из истории, что когда-то в прошлом храбрые воины переплыли реку Тонегава после того, как их лодки были уничтожены. Они использовали своих лошадей вместо плотов, и мы можем сделать так же. Если мы не сможем пересечь реку, мы опозорим наше имя самураев. Помните, ведь утонуть – это всего лишь умереть.

Другие молодые командиры поддержали его. Чикара заставил замолчать старших и более опытных командиров, которые советовали сохранить благоразумие.

– Пусть нас ведут молодые: у нас нет выбора. Мы должны захватить принца или держать ответ за неудачу.

Молодой командир, подавший идею, сказал:

– Мы сможем пересечь реку, если мы сразу отплывем от берега и направим наших лошадей вверх по течению. Здесь вода не глубже и не быстрее, чем на Тонегаве. Мой собственный прадед был предводителем войска Ашикага, когда они переплывали реку, и заслужил почет на века, а я, Ашикага Мататаро Тадатсуна, поведу наше войско против изменника-принца.

Чикара внимательно посмотрел на молодого человека. Это был высокий юноша лет двадцати, не более. На нем была красная броня, отделанная золотом, оттенявшая его кожу цвета слоновой кости.

– За храбрость ты будешь награжден, – сказал он. – Но сначала возьми с собой пять командиров и их самураев… Если достаточному числу удастся живыми переплыть, остальные последуют за вами.

– Охотно, Чикара-сан. Некоторые из нас погибнут, другие переплывут и укажут путь остальным.

Тадатсуна отобрал пятерых из двенадцати молодых людей, желавших участвовать в его попытке. Он сел на лошадь к, пришпорив ее, поехал к реке.

– Идемте, все храбрые сердцем, идемте со мной завоевать славу и богатство. – Позади него пять командиров на волне энтузиазма ринулись к берегу. Ямаками, Фукасу, Ого, Сануки и Хиротсуна, за которыми следовало еще триста человек, направили своих лошадей к реке, выкрикивая боевой клич, когда лошади погрузились в воду.

Золотой солнечный шар был наполовину затенен Бюодо-ин. Тени удлинялись с каждой минутой. Самураи крепко держали лошадей, направляя их к глубокой тени дальнего берега. Лошадь Тадатсуны была впереди, а ее хозяин стоял, выпрямившись в стременах, криком подбадривая других и давая им указания.

– Держитесь вместе! Если враги будут стрелять, не обращайте внимания на их стрелы. Не отпускайте поводья! Не отвечайте на выстрелы. Держите головы ниже! Вот так, ноги держите крепко в стременах. Направляйтесь наискось, вверх по течению!

Он двигался туда и сюда свободно, как будто ехал через пруд в Девятивратном граде. Когда казалось, что какие-то лошади теряют направление, Тадатсуна в своей красной с золотом броне чудесным образом оказывался рядом с ними и помогал всадникам удержать их в несущемся потоке.

– Крепко сидите в седле! Голову лошади держите вверх. Плывите вперед. Пустите их шагом, когда они достанут дна. Скорей! Скорей!

Тадатсуна доплыл до крутого склона дальнего берега и объявил вызов монахам-защитникам.

– Я Ашикага Мататоро Тадатсуна, сын Ашикага Таро Точитсуна из Шимотсуке, потомка великого воина Тавара Тода Хидссато. Я подвергаюсь опасности божественного гнева, обнажая мое оружие против принца. Но я обязан клану Тайра моей жизнью и богатством. Я вызываю любого, кто осмелится схватиться со мной.

Он пришпорил лошадь и помчался к монахам, стоявшим наготове для защиты ворот Бюодо-ин с натянутыми луками.

На другом берегу Чикара, когда он увидел, что Тадатсуна вышел на берег, приказал армии пересечь реку. По двести человек в ряд, они вошли в мощный поток. Когда первая группа начала переправляться, те самураи, которые находились ниже по течению, оставались сначала почти сухими; огромная масса лошадей выше по течению на миг превратилась в запруду в бурной воде. Но на половине пути группы лошадей и всадников потеряли направление, и тогда началось неизбежное. Они сталкивались со своими соседями. Ржание перепуганных лошадей и лязг вооружения слились в ужасающий грохот, в то время как поток увлек сотни всадников. Броню всех цветов – красную, зеленую, синюю, белую, золотую – смывало течением, как осенние листья. Прежде чем армия достигла противоположного берега, погибло шестьсот человек.

У ворот Бюодо-ин храбро сражались монахи-воины Миидеры, солдаты Йоримасы и ученики-монахи из Сарашины. Самураи Чикары спешились: в ограниченном пространстве лошади были помехой. Воздух был наполнен грохотом от топота разбегающихся лошадей и людских криков; а между тем относительно небольшая кучка защитников Мочихито удерживала превосходящие силы армии Тайра.

Йоримаса, Йоши и двое сыновей Йоримасы защищали ворота, сражаясь мечами и копьями. Узкий вход позволял нападать не более чем шести атакующим, и после первого бешеного нападения сваленные в кучу тела и снаряжение мешали стрелять из лука.

Раз за разом Йоримаса убивал врагов, которые были моложе его лет на пятьдесят. Йоши был горд, что сражается рядом с ним. Умереть рядом с великим поэтом и вождем было бы почетно… но еще никто не собирался умирать.

Йоши использовал способ восьмистороннего нападения, его меч сверкал и врезался в броню неприятеля. Красивый юноша в красной броне, произнесший вызов, упал первым. Когда он отшатнулся назад, держась за лицо, меч Йоши ударил его под пластинами, защищавшими шею, и отрубил голову в красных брызгах, совпадавших по цвету с броней. Его заменил другой самурай, и еще один, и еще…

Йоши потерял счет воинам, с которыми он сражался. Он заметил, что Йоримасы не было у ворот. Быстро брошенный взгляд сообщил ему, что Йоримаса больше не будет сражаться. В него попала крупная стрела, которая пронзила правую руку и сломала кость.

Враги удвоили силу нападения, пытаясь добраться до раненого поэта. В воротах толпились сражающиеся, стиснутые грудь с грудью, коловшие и рубившие в непосредственной близости. Людей, упавших от незначительных ранений, затаптывали борющиеся. Второй сын Йоримасы, Канетсуна, с гримасой тревоги на узком лице, подскакал на лошади к воротам и нагнулся, чтобы увезти отца в безопасное место. Но в тот момент, когда ему удалось поднять Йоримасу на седло, Канетсуну стащили с лошади. Он тяжело упал на колени и попытался встать на ноги. В быстро темнеющих сумерках Йоши увидел, что на спину Канетсуны, прежде чем он смог подняться, вскочил самурай. Оба они исчезли в общей свалке. Когда Йоши снова увидел его, Канетсуна держал в руке голову своего врага, но он был окружен пятнадцатью самураями, которые были между ним и отцом. Даже в полутьме и на расстоянии Йоши различал его глубоко посаженные глаза, горевшие пылом битвы. Хотя Канетсуна не мог пробиться к отцу, он решил все же попытаться, хотя бы ценою смерти. С силой отчаяния он употребил свои два меча в стиле мельницы, нанося большой урон превосходившим его по силе врагам.

Конец был неизбежен. Канетсуна погиб.

Йоши оставил свое место у ворот двум монахам и бросился на помощь Йоримасе. Старик сильно страдал, и Йоши видел, что он не сможет управлять лошадью, встававшей на дыбы и кружившей с раздутыми от страха ноздрями. Йоши поймал поводья и увез раненого Йоримасу к дому. Оглянувшись, он увидел, что самурай из вражеской армии держит высоко в руке голову Канетсуны. Младший сын Йоримасы храбро погиб в бою. Йоши прошептал проклятье. Ему хотелось отомстить за смерть Канетсуны, но он понимал, как важно отвезти Йоримасу в безопасное место. Йоши неохотно повернул в сторону от врагов. Он осторожно помог старику сойти с лошади и снес его в Бюодо-ин.

В это время старший сын Йоримасы, Накатсуна, увидев, что голова его брата в руке самурая, впал в дикое бешенство. Благодаря своей силе и богатырскому сложению, он прорубил себе дорогу сквозь ряды солдат Тайра, не обращая внимания на смертельные раны, нанесенные ему, и убил человека, обезглавившего его брата. Он вынул голову брата из руки самурая и, выйдя из схватки, принес ее к дому и похоронил под верандой. Не будет у Тайра возможности гордо выставить голову Минамото Канетсуны!

Однако Накатсуна был так тяжко ранен, что продолжать сражаться он не мог; к тому же надвигалась угроза убийства или плена; он встал на колени и приказал одному из своих слуг помочь ему совершить сеппуку.

Когда Йоши и Йоримаса вошли в дом, они увидели, как Накатсуна вонзил меч себе в живот, в то время как слуга стоял рядом, чтобы отрезать и спрятать его голову.

Йоримаса задыхался от боли, когда Йоши положил его. Он видел, как храбро погибли оба его сына, а теперь он чувствовал, как черные крылья смерти веют над ним и над почти проигранным делом, которому он служил. Лучше так кончить, чем терпеть дальше правление Тайра. Его дело еще не потеряно, еще была надежда. Молодой учитель фехтования добьется успеха, хотя бы все воины погибли.

Йоримаса схватил здоровой рукой рукав платья Йоши.

– Вы должны выполнить последнюю часть моего плана, – сказал он. – Когда я умру, вам надо надеть белое платье принца и выехать из ворот позади дома. Обязательно позаботьтесь о том, чтобы Тайра увидели вас. В темноте они примут вас за Мочихито. Уведите их прочь от Бюодо-ин, чтобы дать принцу время спастись. Не обманите моих надежд, Йоши, я полагаюсь на вас, чтобы мы погибли не напрасно. Принцу сказано, что он должен спрятаться, когда вы уедете. Помните, Мочихито нужен клану Минамото, чтобы их дело было законным.

– Да, Йоримаса-сан. Я сделаю как вы велите.

– Теперь убейте меня и спрячьте мою голову. Нельзя, чтобы Чикара выставил ее в городском саду.

– Я не могу убить вас, Йоримаса-сан, – сказал Йоши. Йоримаса нахмурился.

– Тогда дайте мне ваш короткий меч. Когда я умру, отрежьте мою голову и спрячьте ее. – Он посмотрел на Йоши с молчаливой мольбой. – Это вы должны обещать сделать.

– Я обещаю, Йоримаса-сан. – Йоши сжал челюсти, чтобы сдержать чувства, с которыми боялся не справиться.

Йоши подал старику свой меч для сеппуку длиной в девять с половиной дюймов. Йоримаса взял меч и кивнул. За пределами дома бушевала битва. Защитники ворот погибали один за другим. Несмотря на крики и шум боя, Йоримаса был спокоен. Не обращая внимания на боль в сломанном локте, он снял броню и стянул платье, обнажив тело до пояса.

Йоши было тяжело смотреть на хилое тело старика. Его кожа была почти прозрачна, и ребра были четко видны. Из разбитого локтевого сустава лениво текла кровь, стекая по предплечью и окрашивая клинок. Горло Йоши сжалось. Во рту у него было сухо. Ему хотелось сказать что-нибудь успокаивающее: «Ваши сыновья погибли не напрасно… Вы будете жить… Ваше дело восторжествует… Вы не напрасно жили… Мы спасемся…»

Мысли мелькали у него в голове, но он не находил слов для того, что хотел бы сказать.

Йоримаса повернулся на запад и десять раз прочел молитву «Наму Амида Бутсу». Потом он встал на колени и крепко подвернул рукава под ноги, чтобы мертвым не упасть лицом вперед. Обеими руками он приложил меч ко лбу.

– Я прожил свою жизнь так разумно и так хорошо, как мог. Мне грустно, что мои сыновья умерли раньше меня. Теперь наступило мое время. Прежде чем умереть, у меня последняя просьба к Амиде Будде. Даруй спасение принцу Мочихито и победу делу Минамото. Всю жизнь я был поэтом, и в последнюю минуту я слагаю стихи в надежде бессмертия.

Он склонил голову и прочел твердым голосом:

Он взял меч твердой рукой, прижал лезвие с левой стороны и медленно протянул его вправо. Из раны полилась кровь. Он наклонился и крикнул: «Пора!»

Глаза Йоши были затуманены слезами, когда он прекратил страдания Йоримасы одним ударом.

Под впечатлением последних слов старика Йоши забыл о сражении, происходившем снаружи. До его сознания дошло, что защитники терпят поражение у ворот и начали отступать к передней части дома. Он быстро завернул голову Йоримасы в шарф и выбежал из комнаты. Он прошел к принцу Мочихито и Муненобу, прижавшимся в углу. – Дайте мне ваше белое платье, – потребовал он. Он схватил принца за плечо, слегка приподнимая его. – Ради Йоримасы, если вы о себе не думаете, поспешите! Перед смертью Йоримаса сказал мне, что вы знаете, как вам себя вести, когда я уеду. Я уведу Тайра за собой, чтобы дать вам возможность спастись. Прячьтесь хорошенько! Нельзя, чтобы князь Чикара вас нашел. Если вас найдут, это будет означать, что мы все погибли напрасно.

Несмотря на то что Йоримаса предупреждал Мочихито, принц был перепуган энергией этого забрызганного кровью чудовища. Он отдал Йоши платье, боясь задать вопросы и выразить сомнения, вызывавшие у него дрожь страха. Йоши сорвал с себя броню и набросил белое платье. Держа голову Йоримасы под мышкой, он выбежал из комнаты принца к задней стене дома, где была привязана его лошадь. Он вскочил на нее, повернул и помчался через толпу сражающихся у ворот. В белом платье, развевавшемся за его спиной, он скакал по берегу Уджи до места, где хоть мгновение его не могли видеть люди Тайра. «Амида Будда, я вручаю тебе душу этого храброго человека», – задыхаясь, произнес он и бросил голову Йоримасы в реку.

Позади него поднялся крик. Белое платье узнали. Он разобрал слова: «Принц Мочихито ускакал! За ним! Убить изменника-принца! За его голову золото!»

Йоши мчался к югу по равнине, к горам, где опасность меньше. Ему требовалось проехать пять миль по открытому месту. Ночь была темна, месяц, к счастью, скрылся за тучами. Где-то далеко ухала сова. Йоши ощущал напряженность волнообразной скачки кона и слышал свое жесткое дыхание. Далеко позади него земля, казалось, дрожала от топота копыт преследующей его погони, состоявшей из тысяч всадников.

Обещанная награда свела самураев с ума. Подобно огромной своре гончих, почуявших кровавый след, всадники скакали по равнине, охотясь за призраком. У Йоши было два преимущества в скачке к предгорью. Его лошади было легче, он меньше весил, а самураи были в броне, к тому же они были своевольны и недисциплинированны, они дрались за передние места, чтобы получить награду. Постепенно он удалялся от погони. Предгорье было почти рядом. Месяц временами показывался из-за туч. Напряженное дыхание лошади и топот ее копыт стали теперь единственными звуками. Преследователи отстали, их не было слышно.

После резни и грохота сражения при Бюодо-ин ночь, казалось, была полна спокойствия. Отдышавшись, Йоши задумался о трагическом контрасте, когда кровавая битва происходила перед грациозными колоннами и изящной архитектурой старого дворца. Как скоропреходящи и жизни, и творения людей!

Месяц опять спрятался, когда Йоши подъехал к опушке соснового леса, темневшего по склонам гор. Казалось, опасность миновала: когда Йоши будет в горах, его не сможет найти ни один из всадников. Но тут его лошадь оступилась в овраг, край которого был незаметен в темноте. Нога лошади сломалась с треском, похожим на треск сломанной ветви, а Йоши, перелетев через голову лошади, покатился по земле.

 

Глава 52

В Бюодо-ин немногие оставшиеся защитники продолжали сражаться с превосходящими силами врага. Их оттесняли все дальше и дальше, их численность уменьшалась, они погибали как герои.

Чикара ездил на белом коне вокруг места сражения, направляя свои войска против защитников. У него появился минутный соблазн скакать вместе с огромной армией за всадником в белом, но… слишком это было просто. Белый всадник появился так вовремя, так кстати… Кроме того, он слишком хорошо держался на лошади, а Чикара знал, что принц был плохим наездником. Шестое чувство, благодаря которому Чикара умел вести за собой людей, подсказало ему, что принц еще не ушел от него.

Некоторые защитники могли бы спастись в темноте, но честь выше жизни. Мечи и копья взмахивали и сверкали в постепенно суживающемся круге, и наконец только один человек еще сопротивлялся – монах гигантского роста. Он рубил своим мечом как одержимый. Его окружал стальной круг, и когда кто-либо подходил слишком близко, его броня оказывалась прорезанной, как бумага. Его окружали пятьсот человек, между тем как его меч летал в восьмисторонней защите.

Но это был только вопрос времени. Звон меча о меч, хрипы, крики и тяжелое дыхание заглушил громкий рев, когда монах поскользнулся в луже крови своих врагов. Он упал, еще сражаясь, под лавиной оружия и брони. Раздался победный клич столпившихся воинов. Последний защитник погиб.

Чикару это не удовлетворило.

– Развернитесь вокруг дома, – приказал он. – Возможно, принц спрятался здесь. Обыщите весь двор от ворот до ступеней… Тому, кто его найдет, будет особая награда.

Чикара пошел в главный зал, чтобы обыскать здание внутри. Повсюду он видел прекрасные ширмы и гобелены, разломанные и разорванные, превращенные в ненужный хлам. В сражении были уничтожены тонкие стены и решетчатые ставни. У Чикары возникло минутное чувство подавленности, вызванное этим опустошением. Он сожалел о гибели этих бесценных предметов искусства больше, чем о гибели двух тысяч людей, убитых в сражении… Солдаты для того и существовали, чтобы сражаться и умирать. Их можно было заменить. Заменить ширмы и рисунки было невозможно.

Чикара чуть не упал, споткнувшись об обезглавленное тело Йоримасы. Он узнал поэта по броне и возрасту и хрупкости тела. Он одобрительно кивнул. Старик погиб достойной смертью и одержал небольшую победу в том, что его голова не досталась Чикаре.

В здании не было живых. Чикара прошел к задней веранде, там он остановился и обследовал сады и искусственное озеро, взглянул на своих воинов, обыскивавших рощу и заросли молодого бамбука; они шумели, выкрикивая проклятия, чтобы спугнуть возможных беглецов.

Чикара метнул взгляд в сторону. Он заметил какое-то движение под изогнутым мостиком, светлое пятно, отступившее назад в тень. Это было отражение при свете месяца бледного круглого лица. Он спрыгнул с веранды и прошел вдоль искусственного ручья до моста. Месяц, причинив беду – выдав беглеца, – со стыдом спрятался за тучами. Чикара смутно различал на воде бледные цветы лотоса. Пока он шел, квакали лягушки, обеспокоенные вторжением в их убежище. Сражение не захватило этих садов, расположенных позади виллы, и, находясь здесь, можно было подумать, что это обыкновенная тихая весенняя ночь, покой которой не нарушен воюющими людьми.

Над мостиком стояло одинокое развесистое вишневое дерево. Когда Чикара подошел к нему, из-за дерева выбрался принц, ползя на коленях и лепеча мольбы о пощаде.

Как это было отвратительно! Чикара никогда не сомневался в божественности императорской семьи, ведущей свой род от Аматерасу, богини солнца; но это существо не было богом; оно даже не было человеком. Если бы принц оказался не таким малодушным, Чикара сохранил бы ему жизнь из уважения к императорской семье; но вид этого слабого женоподобного существа, просившего пожалеть его, был невыносим.

Одним ударом он закончил отвратительную сцену. Голова принца Мочихито скатилась к краю воды. Бульканье крови, вытекавшей из перерезанной сонной артерии, смешалось с мягким плеском воды о травянистый берег.

Чикара поднял голову и позвал людей, обыскивавших бамбуковые заросли в дальнем конце сада. «Сюда! – крикнул он. – Поиски закончены. Вы все получите награду».

Когда они подошли, он приказал им принести ставень, чтобы положить на него тело. Он завернул голову в кусок ткани и поручил нести ее одному из самураев; когда они вернутся в Киото, она будет показана Кийомори.

В пруду, среди водорослей, дрожа, лежал молочный брат принца Муненобу. Он спрятался в воде и уговаривал принца сделать то же самое. После того как Мочихито отказался, Муненобу зарылся глубоко в ил у края пруда. Его лицо было покрыто водорослями, сквозь которые он мог дышать, не выдавая своего убежища. Хотя его приводили в ужас солдаты, размахивавшие мечами и наугад срезавшие растения в бамбуковой роще и кустарнике, он сохранял свое место.

Он слышал крик Чикары и видел грубо смеявшихся солдат, проходивших мимо него. Он глубже запрятался в воду и с ужасом смотрел, как самураи подняли обезглавленное тело на ставень и унесли его.

В темноте Муненобу сначала не был уверен, что это принц. Солдаты прошли… что-то выпало из платья покойника и покатилось к нему.

Месяц, выдавший принца, смущенно светил. Муненобу узнал любимую флейту принца, совсем близко от себя. Флейта, на которой принц так прекрасно играл… Флейта, которую он любил. Его охватил ужас. Значит, сомнения не было. Обезглавленное тело принадлежало принцу.

Муненобу хотелось выбежать и броситься к телу, чтобы просить прощения за то, что он сделал. Он выдал молочного брата из зависти, а теперь страх удерживал его на месте. Ноги его дрожали, ему было трудно дышать, он не мог выйти из пруда, как бы это ни было позорно.

Он пролежал в черной воде всю ночь, прислушиваясь, как солдаты чинят мост. На заре он услышал громкие приказы войску, уходившему в Киото. Он вышел из пруда, все суставы и мышцы сильно болели. Двигаясь как марионетка, он поднял флейту и стал ее рассматривать с усиливавшимся чувством горя и жалости. Смятый внезапным приступом стыда, он судорожно швырнул флейту далеко в пруд, как будто она была заражена какой-то ужасной болезнью.

Потом он, мокрый, унылый, много часов просидел в нарядном саду Бюодо-ин и плакал о принце, безвинном существе, увлеченном только музыкой и каллиграфией, погибшем из-за глупого честолюбия. И плакал он о себе, трусе, слишком слабом, чтобы умереть как мужчина, вместе с защитниками Бюодо-ин.

 

Глава 53

В лучах рассвета Йоши карабкался вверх по горе, преследуемый целой армией. Солдаты, пробивавшиеся вперед, обращали в бегство лисиц, зайцев, оленей, птиц. Лошади, покрытые броней, не могли подниматься по крутым склонам, так что самураи шли пешком и ругали трудный подъем. Некоторые благоразумно сняли броню; но большинство было обременено стальным или кожаным снаряжением. Несмотря на трудности, самураи продвигались вперед. У Йоши при подъеме стала пульсировать его старая рана в бедре. Сказались и падение с лошади, и целые сутки сражения, и бегство. С каждой минутой он двигался медленнее.

Утреннее солнце поднималось выше. Для весны это был знойный день. С листьев испарялась роса, становилось жарко. Йоши слышал, как его преследователи окружали его. Впереди, на притоке реки Кизу-Гама, он увидел водопад. В отчаянии Йоши стал взбираться к нему вдоль берега реки.

На фоне темной глины берега виднелись красные ягоды, и в приятной тени сосновых рощ утреннюю жару было легче переносить. Водопад оказался высотой в двадцать футов. Йоши был не в состоянии идти дальше. Он втиснулся в нишу в скалистой стене позади водопада, где, как он надеялся, его не увидят. Крики врагов перекрывали шум воды, затем они ослабели. Йоши оставался на своем месте, прижатый к скалистой стене, до второй половины дня, пока не прошло уже несколько часов, как все стихло в лесу. Он не знал, что войска были отозваны незадолго до полудня. Когда Йоши наконец выбрался оттуда, он упал без сил на берегу реки и отдыхал, пока солнце грело и сушило его.

На следующий день Йоши медленно шел, хромая, по дороге в Нару, когда его нагнали Мейшу и передовой отряд всадников из Нары. Они нашли Муненобу и узнали о гибели принца. Делать больше было нечего, оставалось только вернуться к себе. Мейшу помог Йоши сесть позади него на седло.

Их прибытие в древний город было печальным. Их задача не была выполнена. Принц погиб, Чикара торжествовал.

 

Глава 54

В двенадцатый месяц 1180 года во время зимнего периода Всеобщей Исповеди широкие круги придворных были настроены чрезвычайно радостно. Эксперимент Кийомори – перенос столицы в Фукухару – потерпел неудачу. Двор опять был официально переведен в Киото и с увлечением занялся обязательным церемониалом. Двенадцатый месяц был беспокойным: Всеобщая Исповедь приходилась на дни от девятнадцатого до двадцать первого. В течение этого трехдневного периода священнослужители должны были проводить богослужения каждый вечер, молясь об очищении от грехов, совершенных в течение года. Группа монахов была занята переносом бронзовой статуи Богини Милосердия на помост в Императорском дворце. Вокруг статуи предполагалось поставить ширмы с картинами возмездия в Аду; эти картины должны были напомнить нераскаявшимся об ожидающей их судьбе.

Но большей части придворных предстояло слишком много дел, чтобы у них хватило времени беспокоиться по поводу раскаяния в ближайшую зиму. Независимо от их радости из-за возвращения в Киото, им надо было выполнить ряд обязанностей. Большинство было занято восстановлением своих домов. В период между открытием Дворца в Фукухаре в шестом месяце и возвращением двора в Киото – в двенадцатом, столица пришла в еще больший упадок. Пожары, ураганы и землетрясения опустошили ее. После шести месяцев полной запущенности город за пределами Имперской ограды лежал в развалинах. В растительности, заполнившей когда-то нарядные улицы, жили птицы, животные, насекомые. Ворота ранее пышных домов валялись сломанные, разбросанные в сорняках, и целые сады заросли диким тростником.

Среди придворных были счастливчики, помещавшиеся в Девятивратном граде; там многие месяцы рабочие чинили и красили, приготовляя помещения к возвращению Кийомори и императора. Но этим придворным приходилось разбираться в лавине канцелярских бумаг. Правительственная работа продолжалась независимо от раскаяния и ремонта.

Типичной для повседневной работы была бумага, сообщавшая о дополнительном назначении в имперский Совет Тадамори Йоши; эта бумага проходила через имперские канцелярии.

Айтака, будучи членом Совета, набросал проект постановления еще в Фукухаре. Этот проект в должное время дошел до секретарей императора, которые аккуратно переписали его по-китайски. Через несколько недель после того, как был подан первоначальный проект Айтаки, китайский вариант, очень красиво написанный на толстой темно-красной бумаге, дошел до письменного стола императора. Он официально пометил дату в указанном месте, выражая этим свое согласие. Секретарь убрал готовый документ и передал его министру внутренних дел, откуда было передано «уведомление о получении» в императорскую канцелярию. Министр внутренних дел внимательно ознакомился с документом, хотя его согласие подразумевалось автоматически. Когда прошло достаточно времени, чтобы стало ясно, что министр – человек старательный и осторожный, он подписал бумагу своим титулом и переслал ее старшему заместителю министра.

Старший заместитель министра через несколько недель задержки написал «получено» и переслал младшему заместителю министра, который подписал ее и поставил знак «к исполнению». Весь документ, прочитанный и переписанный секретарями императора, подписанный императором, помеченный министром иностранных дел, проверенный старшим заместителем министра и подписанный младшим заместителем министра, был передан в отдел писцов, где он был еще раз переписан и направлен старшему советнику Большого Государственного Совета, подписавшему еще одно уведомление о получении. Еще раз к императору – для его официального одобрения, и назад – в отдел писцов; где он был размножен в виде каллиграфических копий, сделанных от руки. Каждая копия была подписана премьер-министром и всеми чиновниками, имевшими отношение к этому назначению.

В новом доме князя Чикары в Киото – одном из недавно законченных зданий в Имперском граде – в день, когда документ прибыл для подписи, возникло много разговоров.

– Этот Тадамори Йоши – вечный источник неприятностей. Это дьявол, присланный на землю, чтобы наказать меня за грехи, совершенные в предыдущей жизни, – гневно сказал Чикара.

Его младший брат Кагасуке, выполнявший функции буфера в Совете, а в политических решениях являвшийся его резонатором, заметил:

– Если он так мешает, поручи его мне. Я позабочусь о том, чтобы он не причинял тебе хлопот.

Чикара нахмурился.

– Это не так просто, – сказал он. – Он был у меня в руках, – Чикара покачал головой, – и вырвался.

– Тогда можно не подписывать. Можно устроить так, чтобы бумага затерялась в разных канцеляриях. – Кагасуке откинулся назад, довольный собой, убежденный, что он разрешил задачу.

Чикара сжал губы, обдумывая это предложение. Наконец он сказал:

– Нет! Я предпочитаю, чтобы он был здесь, где мы можем следить за ним. – С этими словами Чикара подписал назначение и велел позвать посыльного для передачи документа во дворец, где будет приложена Имперская печать, которая сделает Йоши законным представителем Окитсу.

После ухода посыльного ушел, Чикара задумчиво выпил сакэ. Когда он заговорил, в его голосе была усталость, от которой он казался старше своих пятидесяти шести лет.

Он говорил так тихо, что Кагасуке пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова.

– У меня предчувствие, – сказал князь Чикара, – что скоро мы разрешим все затруднения, связанные с этим злодеем.

 

Глава 55

В конце года по безлюдной главной улице Сарашины ехал верхом усталый человек, разыскивавший академию военного дела сэнсэя Тадамори Йоши. Чистый белый покров лежал на городе. Из тихих домов лениво поднимался к небу дым; никто не решался выйти наружу при таком холоде. Сугробы в два фута высотой издавали резкий хрустящий звук под копытами лошади. Было ясно. Нос всадника покраснел от порывов ледяного ветра.

Недалеко за городом он услышал, как поскрипывает на цепях вывеска академии, которую раскачивает ветер. Он остановил лошадь и посмотрел из-под заиндевелых бровей на каллиграфически выполненную надпись, извещавшую о том, что академия находится именно здесь. Он кивнул и повел лошадь в ворота.

– Мена зовут Хироми. – Незнакомец удобно расположился в конторе Йоши, жевал кусочки осьминога и запивал их горячим чаем. Постепенно синева исчезала с его лица, по мере того как он весь – и внутри и снаружи – обогревался.

Йоши несколько минут рассматривал этого незнакомца, явившегося с мороза и объявившего, что он приехал по поручению Айтаки. Небольшого роста, с умными глазами, выступающими вперед зубами и узким лицом, в котором угадывалось скрытое чувство юмора, он не производил впечатления хорошего воина, – но Йоши он понравился и внушил к себе доверие с первого взгляда.

– Итак, Хироми-сан, вы приехали сюда по морозу по опасной дороге, чтобы передать мне что-то от Айтаки.

Давайте говорить откровенно. Не церемоньтесь. Здесь не столица: мы не теряем времени на вежливые недомолвки – мы говорим прямо. Я когда-то обещал помочь Айтаке и думаю, что вы приехали, чтобы попросить помощи.

– Да, Йоши-сан, я действительно приехал по просьбе Айтака и действительно собираюсь просить вас о помощи. – Хироми сжал чашку так, что суставы пальцев побелели. Голос звучал печально. – Не для Айтаки. Для него уже поздно.

У Йоши замерло сердце. Что-то случилось, иначе почему бы чужой человек приехал, а не Айтака?

– Говорите скорее. Что с Айтакой?

– Три недели тому назад, – сказал Хироми, – Айтака ответил на оскорбление пощечиной другому члену Совета. Состоялся поединок. Айтака – безрассудный человек – погиб. Это все.

Йоши наклонился и схватил Хироми за плечо.

– Нет, не все, – сказал он. – Кто убил его?

– Это не играет роли. Это результат заговора, организованного Кийомори, чтобы изгнать из Совета сторонников Минамото. Айтака не первый.

Хироми поставил свою чашку. Его рука дрожала. На лице внезапно проступили и усталость от поездки, и горечь тяжелого известия, привезенного им.

– Для меня это играет очень большую роль. – Йоши не обращал внимания на состояние Хироми и требовал ответа. – Кто убил его? Чикара?

– Нет, не Чикара. Его брат Кагасуке.

– Кагасуке действует по указаниям Чикары. Я считаю, что виноват Чикара, хотя меня удивляет, что он поручает свои убийства другому.

– Чикара выше того, чтобы прямо расправляться со своими врагами. Два месяца тому назад он одержал большую победу при Ишибашияма в горах Xаконе. Это обстоятельство да еще плюс то, что он уничтожил принца Мочихито, – вот и все победы клана Тайра за этот год. Звезда Чикары высоко поднялась на небесах клана Тайра. Он единственный среди Тайра, способный на роль предводителя, и многие считают, что у него больше всего шансов сменить Кийомори. Чикара как верховный правитель – это было бы бедствием для Японии. Благодарение Будде, маловероятно, что он будет преемником. Но возможно. Кийомори безнадежно болен. Зная, что он скоро умрет, он поставил своего сына Мунемори во главе Совета и назначил Чикару министром Левой стороны с указанием избавить двор от сторонников Минамото в Совете. У него два намерения: закрепить своего сына Мунемори в Совете и поссорить Чикару с императором-отшельником. Пока с Мунемори у него успеха кет: Мунемори – неумелый, глупый человек, и его никогда не признают в аристократической среде. Частично удается план нейтрализовать Чикару. Чикара – национальный герой. Он и Кагасуке всегда устраивают так, чтобы на поединок вызывали их и не они являлись бы зачинщиками. Го-Ширакава сердится на сопротивление его указу о разрешении сторонникам Минамото участвовать в Совете; но он не может запретить самураям защищать свою честь. Однако… он уважает Чикару и предпочел бы его Мунемори.

Слушая, Йоши время от времени кивал головой. Теперь он знал, как ему следует поступить. Когда Хироми закончил свой рассказ, Йоши сказал:

– Я много думал о том, что предлагал мне Айтака. Я не самурай в обычном смысле, безжалостный и бесчувственный. Я учитель фехтования, и я руководствуюсь более высокими правилами нравственности. До сегодняшнего дня я считал безнравственным использовать мое умение, чтобы убивать политических противников, не знающих о моей профессии. Гибель Айтаки все меняет; я понимаю, что надо остановить Чикару. Если бы я имел возможность остановить Чикару и не сделал этого, я не восстановил бы честь Айтаки.

Я займу место Айтаки в Совете и сделаю все, что от меня зависит, чтобы отомстить за его смерть, Айтака погиб не напрасно. Тадамори Йоши или Тайра-но-Чикара… один из нас умрет.

Когда Хироми понял, что Йоши собирается принять назначение в Совет, его лицо, лицо ученого, осветилось широкой улыбкой.

– Я от имени всех нас приветствую вас в Совете. Айтака подготовил вам место в своем доме. Здание приведено в порядок, и вам будет там удобно.

– Спасибо, Хироми.

– Вам не за что благодарить меня. Умирая, Айтака сказал, что вы придете только после его смерти. Он легко встретил смерть, зная, что она поможет достижению его цели. Он был уверен, что ваши дарования помогут изменить течение событий и спасти оставшихся в Совете сторонников Минамото.

– А другие члены Совета знают, чем я занимаюсь?

– Нет! Мы объявим, что вы представитель от Окитсу, а там пусть уж они сами выясняют ваше прошлое.

– Я не буду вызывать их, – предупредил Йоши.

– Это и не будет нужно. Они сами постараются вас оскорбить. Чикара и Кийомори в бешенстве от того, что погибших советников заменяют. Они стремятся запугать нас, так чтобы ни один сторонник Минамото не решился войти в Совет. Сегодня я буду молиться Будде о вечном покое и мире для души Айтаки. Какое же это дикое, развращенное время, когда добрый и благородный человек погибает так бессмысленно. И все-таки, по-своему, Айтака сделал много ради того, чтобы настали перемены, а они обязательно придут, благодарение Амиде, – сказал Хироми.

В последний день последнего месяца 1180 года в Министерстве внутренних дел в Киото шли приготовления для участия в особой Церемонии Изгнания. Один из императорских служащих примерял красную блузу и золотую маску, которую ему предстояло надеть в этот вечер, когда он будет изображать Преследователя Дьявола и пройдет по дворцу, пуская стрелы в небо, звеня тетивой лука и хлопал по щиту, чтобы изгнать злых духов старого года. В частных домах во всей столице также собирались исполнить подобные обряды.

За несколько сот миль от столицы два всадника, закутанные до неузнаваемости в тяжелые платья и капюшоны, отправились через снежные поле Сарашины на юг. Их не интересовали церемонии, происходившие в городе, куда они направлялись. Они ехали мерным шагом – два пятнышка на огромной равнине, сплошь покрытой снегом.

В южной части неба сияло солнце – Аматерасу была далеко от своего народа. Вокруг было тихо, пусто, не было ничего, что оживляло бы ландшафт. Если бы наступил конец света – как предсказывали многие в столице, – это произошло бы именно в такой день.

Высоко в небе парили ястребы, высматривая белых кроликов, спрятавшихся в норах. Вот один из них заметил почти неуловимое движение, упал с невероятной быстротой и схватил маленькое пушистое тельце в хищные когти. Всадники продолжали свой путь по снежному насту, не заметив маленькой драмы, которая только что разыгралась рядом с ними.

 

Глава 56

Войдя в ворота Дворца Правительства, в зале которого происходили собрания Большого Совета, Йоши увидел красивый, созданный по всем правилам, пейзаж. Сады были покрыты снегом. Искусственный ручей и озеро чернели среди белизны, тихонько журча в тишине утра. На деревянных мостиках лежал пушистый снег. От свежести воздуха на щеках и носах советников, двигавшихся через двор подобно большим черным птицам, появлялись красные пятна. Они шли гуськом в зал собраний, покрытые красным лаком колонны которого, опирались на массивное каменное основание и от него тянулись вверх к изящным крышам, крытым зеленой черепицей.

Йоши степенно шел позади Хироми. Где-то на территории колокол возвестил час зайца – шесть часов утра, – время, когда все добросовестные государственные служащие должны явиться на работу. Для своего первого появления Йоши обдуманно выбрал костюм. Под плащ он надел верхнее платье ярко-зеленого цвета, красиво контрастировавшее с темно-фиолетовым нижним платьем. Он не подвернул нижний край этого внутреннего платья, и из-под плаща при ходьбе мелькали яркие пятна.

Собрания Большого Совета представляли собой торжественные церемонии. Сегодня все сорок четыре советника были одеты в полный придворный костюм: на голове – покрытая черным лаком шапочка, серый плащ, украшенное рисунком верхнее платье, шелковые хакама, туфли на толстой подошве, жезл, означающий звание и власть, и декоративная лента, прикрепленная к поясу с мечом. Каждый советник безмолвно шел к своему месту. Огромный зал простирался до самых темных углов Дворца Правительства. По двум сторонам стояли строго симметрично размещенные черные колонны из полированного дерева. Потолок был вдвое выше, чем в обычных зданиях, разукрашенные балки перекрещивались в самом верху. Вдоль стен в круглых медных жаровнях горели угли и курились благовония, создавая вокруг легкую дымку. Несколько масляных ламп давали мерцающий свет. Ничего другого в зале Большого Совета не было, за исключением длинного, изогнутого в форме буквы V, возвышения; там для удобства каждого советника были приготовлены вышитые парчовые подушки. В дальнем конце этого величественного помещения находилась огромная ширма, украшенная аллегорическим изображением создания Японии богом Изанаге и богиней Изанами.

За ширмой находился император-отшельник Го-Ширакава.

Лицом к ширме в центре возвышения на шесть дюймов выше остальных сидел Кийомори на квадратном помосте. Он был главой правительства и главой Совета.

Князь Чикара сидел слева от него. В то время как Кийомори был одет в платье скромного коричневого цвета, что приличествовало буддийскому монаху, Чикара выбрал сочетание, имеющее название «цветок красной сливы»: его верхнее платье было ярко-алого цвета, нижнее платье глубокого фиолетового тона виднелось в прорезях рукавов.

Министр Правой стороны сидел по правую руку от Кийомори. Советники Левой стороны и советники Правой стороны – по двадцать два с каждой стороны возвышения; далее располагались старшие и средние советники, средние и младшие контролеры, старшие писцы и, на концах помоста, младшие писцы.

Йоши сидел рядом с Хироми на правой стороне, на расстоянии примерно в две трети длины зала. Его назначение младшим советником автоматически давало ему пятый разряд.

Кийомори открыл собрание негромкой молитвой Амиде Будде, потом повернулся к князю Чикаре:

– Мой сын, Мунемори-сан, сегодня плохо чувствует себя, поэтому министр Левой стороны проведет сегодня заседание Совета вместо него, – сказал он.

Чикара важно кивнул, затем поднял свой жезл и объявил собрание открытым. После необходимых формальностей он прочел список вопросов, подлежащих обсуждению. Первым пунктом была его обязанность представить Совету нового члена.

– Я представляю Тадамори Йоши, назначенного представителем от Окитсу. Он займет место члена Совета, с которым недавно произошел несчастный случай. – Чикара кивком дал слово Йоши.

– Я искренне ценю возможность говорить в этом высоком Совете, – сказал Йоши. – Я не уверен, что мой голос будет таким же мудрым и сдержанным, как голос того, на чье место я пришел.

Говорят, что мы живем в ужасное, безнравственное время… что, по мнению многих, знаменует предстоящий конец света. Я не думаю, что конец близок, несмотря на трудности, вызванные грозными явлениями природы: болезни, пожары, голод принесли нам страдания и лишении. Однако страшнее этого политическая враждебность, которая натравила брата на брата и ослабила нашу Империю тогда, когда нам нужно быть сильными. Я думаю, что люди доброго образа мыслей, которым дорого процветание нашей императорской семьи, могут спасти нас от беды, если они поднимут свой голос и если те, кто слышит их, обратят внимания на их слова.

Я пришел сюда с миролюбивыми намерениями и протягиваю руку в знак дружбы. Я надеюсь, что если Тайра с Минамото найдут общий язык, возможность гибели будет отвращена. Если они этого не сделают, наше будущее окажется мрачным и безнадежным.

Сегодня, в этот мой первый день в качестве советника, я посвящаю сердце и душу служению нашему Божественному Императору, чтобы защитить его от злых интриг тех немногих эгоистов, которые приобретают власть, прячась за его императорской мантией, и обманывают его.

Среди министров Левой стороны поднялся шум протеста. Сквозь гул голосов прорвался язвительный голос, прошипевший: «Как бы его первый день не оказался последним». Советник императора Юритака мелкими шажками побежал по залу, чтобы передать речь Йоши императору.

Кийомори сохранял бесстрастный вид; он знаком подозвал Чикару и шепотом дал ему указания. Чикара кивнул и вернулся к Совету. Он поднял жезл, чтобы прекратить шум.

– Наш новый представитель говорит резко. Возможно, он не отдает себе отчета в том, какие выводы можно сделать из его слов. Вряд ли можно добиться сотрудничества, о котором он говорил, путем оскорблений в адрес других советников. Но мы ценим его рвение и понимаем пылкость новичка в наших рядах. Может быть, он научится сдержанности и проживет достаточно долго, чтобы послужить императору много раз в будущем.

Чикара произнес скрытую угрозу внешне спокойно. Только его брат Кагасуке, сидевший рядом с ним, видел, как вздрагивала его челюсть. Чикара продолжал, как будто не случилось ничего неприятного:

– Вторым пунктом будет обсуждение мер по отношению к изменникам-монахам Миидеры. Совет много месяцев колебался: конфисковать их владения или только наказать их начальников? Мы должны решить это до конца недели. Младшие члены Совета имеют первое слово.

 

Глава 57

Чикара и Кагасуке остались одни, все остальные ушли из зала Совета. В огромном помещении гуляли сквозняки, было холодно; жаровни давали мало тепла, ламп было мало, и они недостаточно освещали зал. Рядом с черным парчовым платьем брата, яркий алый плащ Чикары казался каплей крови в огромном пространстве зала.

Лицо Кагасуке выражало злость и смущение.

– Я не понимаю, – сказал он. – Он оскорбил нас, а ты позволил ему уйти, лишь слегка пожурив его. Нам надо было…

Чикара перебил его:

– Кийомори велел мне ничего не предпринимать, не обращать внимания на оскорбления. Поверь мне, брат, это было трудно. У меня желчь поднимается, когда я вспоминаю об этом.

– Несмотря на его распоряжение, для Кийомори было бы облегчением, если бы мы решили проблему сами. Еще не поздно позволить мне расправиться с Йоши. – Кагасуке был человеком мощного сложения, гордился им и демонстрировал его при каждом удобном случае. В то время как дамы и кавалеры двора принимали Чикару с его воинским прошлым как равного, Кагасуке они считали комическим персонажем и прозвали его «Молодым Мясником». Чикара назначил его командиром Внутренней дворцовой стражи, и тем самым автоматически дал ему место в Совете. С этих пор Кагасуке стал оправдывать свое прозвище такими способами, какие не снились придворным дамам.

– Не бойся, – сказал Чикара. – Кийомори – человек мудрый, здоровье его ухудшается, но мозг работает. Он понимает, что если Минамото будут участвовать в Совете, который примет решение об уничтожении Миидеры, то монахи-воины возненавидят их так же, как они ненавидят нас. Обязательное участие Минамото в Совете означает, что ответственность ляжет на всех в одинаковой мере, а монахи не встанут на их сторону. Со временем мы одолеем монахов, будем вознаграждены и потеря наших земель в Окитсу более чем окупится. После того как будут конфискованы земли Миидеры, мы займемся Тадамори Йоши.

– Надеюсь, ты предоставишь мне честь расправиться с ним собственноручно, – свирепо сказал Кагасуке.

– Я не уверен. Он не из обычных людей. Он годами преследовал меня, как злой дух. У меня предчувствие, что может вмешаться судьба, и мне придется иметь с ним дело один на один.

Здоровье Кийомори стало слабеть задолго до не оправдавшего надежд переезда двора в Фукухару. По возвращении в Киото ему становилось все труднее и труднее выполнять свои обязанности премьер-министра, такие как участие в ежедневных собраниях и церемониях. Иногда случалось, что он просыпался с кровавой рвотой и ощущением адского огня в желудке. С каждой неделей он все чаще отсутствовал в Большом Совете.

Чикара был человеком достаточно авторитетным, чтобы руководить Советом в отсутствие Кийомори, но ему сильно мешало решение Кийомори назначить главой Совета своего сына Мунемори. Чикара просил Кийомори передать ему руководство Советом, но со времени измены Йоримасы старый больной монах не доверял никому, кроме своих потомков – своей плоти и крови. По мере того как он слабел, у него развивалось патологическое недоверие ко всем, кто не был членом его семьи. К несчастью, выбор Мунемори был в высшей степени несостоятельным: не говоря о том, что Мунемори был невежествен и более чем недалек, его терпеть не мог Го-Ширакава, старавшийся изо всех сил поставить его в неловкое положение. Чтобы не быть посмешищем, Мунемори пропускал собрания Совета, ссылаясь на нездоровье. Из-за этих пропусков он окончательно потерял нить сложных политических ходов Совета, в чем он и без того был слаб. Минамото использовали эту ситуацию, ловко сталкивая глупого Мунемори с хитрым Го-Ширакава.

Частое «нездоровье» Мунемори и его неспособность руководить своими союзниками привели к разладу, в результате чего князь Чикара потерпел ошеломляющее поражение. Во время первой недели участия Йоши в Совете Чикара проводил кампанию за конфискацию монастыря и земель Миидеры. Хотя в нормальных условиях советники Тайра единодушно поддержали бы его, некоторые из них, сбитые с толку колебаниями Мунемори, решили не предпринимать никаких действий. Вместо этого они договорились провести дополнительное разбирательство обвинений, предъявленных монастырю, и подать новый отчет. Это означало, что будет отсрочка на неопределенный срок и что земли Миидеры не будут переданы новым владельцам.

Чикара выдвинулся благодаря тому, что он настиг и казнил принца Мочихито; теперь из героя, ожидающего награды, он превратился в обыкновенного безземельного члена Совета.

В восемнадцатый день первого месяца, следующий после голосования о Миидере, заседание Совета закончилось рано, так что советники имели возможность присутствовать на соревновании по стрельбе из лука, которым отмечался официальный конец новогодних празднеств.

Это событие происходило ежегодно во дворике напротив длинного павильона в Девятивратном граде. Красные стенные панели Императорского павильона были отделаны черными и золотыми украшениями. Вдоль здания шла веранда шириной в шесть футов, по краю которой шли покрытые черным лаком перила, вели на нее десять широких ступеней. Император сидел за специальной ширмой в обогреваемом пространстве над лестницей; сверху золоченые карнизы, вырезанные в виде звериных голов, защищали веранду от снега. Жаровни обогревали павильон внутри и давали достаточно тепла, чтобы на открытых частях веранды тепло одетые зрители не страдали от холода. Советники пятого разряда и выше присутствовали там с женами, младшими женами и любовницами. Из сановников двора отсутствовал только князь Чикара. Он был рассержен и раздосадован своим поражением и не хотел дать своим противникам возможности злорадствовать в его присутствии по поводу его неудачи. Соревнование происходило между командами, представлявшими Внутреннюю и Наружную охрану дворца. Будучи командиром Внутренней охраны дворца, Кагасуке не мог не присутствовать. Отсутствие означало бы неявку на состязание с Наружной охраной, а такая неявка повлекла бы недопустимую потерю престижа.

Согласно традиции, каждый командир должен был отобрать четырех человек из своих подчиненных в спортивную команду. Кагасуке, скрывая злость под маской равнодушия, быстро сделал выбор.

Полоса шириной в десять футов была очищена от снега на протяжении шестидесяти ярдов, и в одном конце ее были поставлены ярко разукрашенные мишени.

Воины охраны были одеты в броню самых ярких цветов: Наружная охрана – в светло-зеленом с белым галуном, Внутренняя охрана – в фиолетовом с черным кожаным галуном. У каждого был колчан со стрелами того же цвета, что его одеяние.

Император дал знак начинать состязание. Тянули жребий, и Внутренняя охрана под командой Кагасуке вытянула право стрелять первыми. Йоши, находившийся с несколькими советниками Минамото на одном из концов веранды, заметил, что все участники состязания были прекрасными стрелками из лука. Каждый из них стрелял из лука размером не менее пятнадцати ладоней, и каждый, натягивая тетиву и пуская стрелу, дышал легко, только небольшое облачко пара появлялось в холодном воздухе. Счет колебался, команды стреляли по очереди. Йоши показалось забавным, что многие придворные дамы, выражавшие глубокое презрение к этим грубым воинственным зрелищам, все же подглядывали сквозь ставни и выкрикивали поощряющие слова участникам состязания.

Наружная охрана была немного впереди, когда оба командира приготовили свои стрелы в конце состязания. Кагасуке выстрелил первым; казалось, без всякого напряжения он стрелял из лука в семнадцать ладоней. Его плечи и руки выглядели огромными в ярких латах. Тетива прижалась к его щеке, застыла миг и была отпущена. Стрела, как бы по своей воле, полетела к самому центру мишени; она вздрагивала в холодном воздухе. Кагасуке улыбнулся и опустил лук.

Хотя Йоши терпеть не мог Кагасуке, он один из первых приветствовал его. Это был великолепный выстрел, лучший результат был почти невозможен.

Другой командир натянул тетиву со спокойным, сосредоточенным лицом. Кагасуке, уверенный в победе, уже поднимался по ступеням, направляясь к празднованию победы, которое предлагалось в павильоне позади ширмы императора.

Стрела вылетела из лука.

Присутствующие ахнули от изумления, когда стрела вонзилась точно в цель, вытолкнув стрелу Кагасуке прочь.

Раздались громкие аплодисменты. Кагасуке застыл на ступенях. Шея у него покраснела, когда он понял, что произошло. Он повернулся и посмотрел на стрелу соперника, глубоко сидевшую в самом центре мишени. У него вырвали из рук победу. Он свирепо воззрился на бешено аплодирующих зрителей. Прямо перед ним был новый представитель, Тадамори Йоши, аплодировавший сильнее всех. Но Кагасуке хорошо выстрелил. Он заслужил награды и призы, полагавшиеся победителю. Этот выскочка на веранде имел какое-то отношение к его неудаче. Смысла в этом предположении не было, но он знал, что это верно. Чикара назвал Йоши злым духом, проклятием. В этот момент Кагасуке решил, что, независимо от того, что говорили Кийомори и Чикара, он добьется удовлетворения.

 

Глава 58

После состязания Йоши отправился в павильон среди разноцветной толпы гостей. Он впервые окунулся в жизнь двора после приезда в столицу неделей ранее. Он был так занят формальностями, связанными с его постом, что за пределами Совета не виделся ни с кем, за исключением Хироми. Здесь он был окружен гостями в расшитых китайских куртках, элегантных костюмах для верховой езды, нарядно раскрашенных плащах и верхней одежде синего, алого и зеленого цвета. Рядом с яркими одеждами мужчин платья дам отличала более мягкая гамма: светло-зеленого, персикового, цвета сливы и чайной розы.

Йоши давно забыл, что представляли собой приемы при дворе: изобилие и небрежное растрачивание богатства. Император заготовил лакомства из самых отдаленных областей Японии, Кореи и Китая для услаждения вкуса. Для слуха – хорошо подобранные ансамбли исполнителей музыки на флейтах, барабанах, лютнях и цитрах. Для зрения – танцовщиц из Кореи и Индии, акробатов из Китая. Обильно текло сакэ, и гости смеялись и теснились, переходя от одного роскошного увеселения к другому. И Йоши бродил от одной группы к другой… От пяти музыкантов, игравших трогательное переложение песни «Был ли такой день?», к индийским танцовщицам, аккомпанировавшим себе надетыми на пальцы пластинками…

Время шло, гости постарше разошлись, и веселье стало свободнее: молодые люди просили музыкантов дать им инструменты и пели для компаний своих друзей; другие состязались в импровизированных танцах. В какой-то момент растерявшегося Йоши затащили в группу занимавшихся чтением стихов, где его легко победили другие участники.

С наступлением вечера были зажжены огни и фонари на веранде и во дворе. Воздух согрелся, и тепло одетые гости могли гулять по двору, очищенному от снега, и любоваться луной.

Йоши собирался уходить, но в это время у входа произошло какое-то волнение: старая императрица Кен-Шун-мон-ин прибыла со своими фрейлинами. В свете огней разноцветные костюмы замелькали вокруг прибывших, гости старались занять места поближе к императрице.

Йоши был недалеко от входа, когда проходила свита. Он увидел среди фрейлин императрицы Нами. Нами! У него сделалось сухо во рту и забилось сердце. Он пытался поймать ее взгляд, но это не удалась. Она исчезла в середине группы, не подав знака, заметила ли она его.

Он не мог уйти. Ему было необходимо поговорить с ней, дать ей знать, что он близко.

Императрица пошла к Го-Ширакаве в его комнату, отделенную от остального пространства павильона подвижными ширмами, и все потянулись в этом направлении.

За ширмами император устроил особый прием для команд лучников Внутренней и Наружной охраны. В конце приема предстояло публично приветствовать победителей. А до этого Го-Ширакава угощал их особой едой и винами. Семеро участников состязания прекрасно чувствовали себя, купаясь в лучах внимания к ним императора. Восьмой человек, Кагасуке, пил, не переставая. Его лицо было покрыто красными пятнами, его толстые губы расплылись от действия сакэ.

Когда Нами вошла с Кен-Шун-мон-ин, Кагасуке поздоровался угрюмым кивком. Веселая улыбка невестки только ухудшила его настроение. Почему она здесь без мужа? И, кстати, о Чикаре… почему он покинул родного брата, когда была необходима поддержка? Нет, это несправедливо. Кагасуке знал, почему Чикара не пришел на празднество. Жаль, что он сам не мог отсутствовать тоже. Он нахмурился по-пьяному… Нами не должна была приходить без мужа, даже если императрица пожелала, чтобы она присутствовала. Ей надо было сказать, что она нездорова. Что происходило с основами общества? Разве жена не должна уважать мужа?

Было поздно. Го-Ширакава приказал убрать ширмы и велел командам лучников встать перед собравшимися для двух тостов: один за победу, другой за проигрыш. Кагасуке, полупьяный, встал, шатаясь, и постарался стоять перед императором прямо. Это не получалось. Он пошатнулся и упал бы, если бы его помощник не схватил его за локоть. Он нечетко видел окружающее. Он заметил, однако, что перед его платья намок от пролитого вина, и покраснел от замешательства.

Присутствующие столпились близ участников состязания. Они аплодировали стройному и красивому командиру Наружной охраны и посмеивались, закрываясь веерами, когда Кагасуке отхлебнул горькое вино поражения. Кагасуке почувствовал горький вкус желчи, смешанный с ароматом вина; это был тяжелый момент. Он рыгнул, и к его ужасу вино струйкой потекло у него изо рта помимо его воли. Он постарался остановить его, и в этот момент увидел, как его невестка кому-то в толпе улыбнулась сияющей улыбкой. Ее губы сложились в слова: «Приходи повидаться, когда сможешь», – и обозначили воздушный поцелуй.

Налитыми кровью глазами Кагасуке искал того, кому это было адресовано. Тадамори Йоши, вечный преследователь! Неужели возможно, что Нами и Йоши – любовники? Это ее выражение лица! Это – не сдержанные родственные отношения! С ужасающей достоверностью он знал, что перехватил любовный сигнал, посланный в общественном месте. Кто еще видел его?

Он не сможет сказать брату об этом вероломстве. Ему придется одному принять меры для спасения чести семьи. После состязания в стрельбе из лука он решил уничтожить Йоши ради самого себя. Теперь это был вопрос семейной чести. Йоши должен умереть, а после его смерти Кагасуке позаботится о том, чтобы его невестка понесла наказание.

Йоши понял беззвучное послание Нами. Но не догадывался, что его понял и Кагасуке. Он был рад, что Нами хорошо выглядела и занимала важное положение в свите императрицы. Он знал также, что, пока она в окружении императрицы, подойти к ней нельзя. Тем не менее он был обрадован. При первой возможности он пошлет ей письмо и договориться о встрече.

Пора уже было уходить. Йоши надел свой плащ и вышел на веранду. Был приятный вечер, совсем не холодный. Жаровни и фонари добавляли свой свет к сиянию зимней луны. Он вдохнул воздух, наполненный ароматом благовоний, и выдохнул облачко пара.

– Вот еще один достойный конкурент, – произнес веселый голос.

– Держу пари, это новый талант, – сказал другой.

Йоши стоял наверху лестницы, в центре группы придворных и дам, которые настаивали, чтобы он принял участие в их состязании в сочинении стихов. Призрачные белые напудренные лица с зачерненными зубами кивали ему в тени карнизов; придворные неумеренно смеялись собственным шуткам и замахали веерами, когда Йоши попробовал отказаться.

– Не уйдете, пока не скажете стишок, – сказал зачинщик нетвердо.

Йоши улыбнулся, ему было смешно… ну… они же все были совсем пьяны. Он наморщил лоб, делая вид, что серьезно обдумывает. Если за то, чтобы уйти, он должен заплатить стихами, ну что же, он охотно заплатит. Придворные посмеивались в веселом ожидании.

– Это будет прелестно, – сказала бледная дама, – я чувствую, что так будет.

Никто не заметил, что на веранду вышел Кагасуке и решительно зашагал по темной стороне. Расстояние было невелико, и Кагасуке прошел сквозь группу придворных, как будто их вообще не было. Йоши был готов прочесть стихи, а в следующий миг он чуть не потерял равновесие на лестнице и схватился за перила, чтобы не скатиться вниз на снег.

– Неуклюжий, калека несчастный, – проревел Кагасуке, – учись убираться с дороги перед теми, кто выше тебя.

Йоши удалось встать на ноги. Придворные и дамы испуганно замерли, пока он почистил платье и спокойно прочел стихи, посвященные данному случаю.

Кто-то нервно засмеялся. Кто-то еще поаплодировал, и вся группа уже болтала, как будто ничего не случилось.

Отвергнутый, гигант Кагасуке стоял отдельно от группы.

– Может быть, я не умею читать стихи, – прорычал он, – но я мужчина, и мне не надо прятаться за женскими платьями.

Йоши медленно поднял голову и посмотрел на Кагасуке с грустью и сожалением. Придворные дамы внезапно замолчали. По знаку, который Йоши дал рукой, они отступили, оставив пустое пространство между двумя мужчинами.

– Кагасуке, – спокойно сказал Йоши. – Ты не понимаешь, что ты делаешь. У тебя разум помутился от вина и от неудачи в сегодняшнем состязании. Самым разумным было бы извиниться и уйти, пока это возможно.

У зрителей перехватило дыхание, когда Кагасуке впал в неуемную ярость, так что вены на его шее разбухли. Взревев, он три раза тяжело шагнул к Йоши и занес мясистый кулак над его головой, Почти небрежно Йоши присел, скользнул за спину Кагасуке и как будто совсем слегка толкнул его. Этот прием был рассчитан на то, чтобы использовать инерцию размахнувшейся руки Кагасуке. К ужасу зрителей, движение, казалось, медленно продолжается. Кагасуке споткнулся о ногу Йоши, перелетел через низкие перила и исчез за ними.

Те, что стояли близ перил, видели, как Кагасуке упал в сугроб и почти исчез в нем.

В течение десяти секунд стояла полная тишина. Луна освещала бледные лица и раскрытые рты.

Кагасуке вылез из сугроба – некое первобытное чудовище – и перелез назад через перила. Его волосы были в беспорядке, комки липкого снега медленно стаивали с его лица. Никто не смеялся. Рука Кагасуке была на рукоятке наполовину вытянутого меча; он весь дрожал от сдерживаемой ярости.

– Я Тайра Кагасуке. Потомок одиннадцати поколений воинов Тайра. Мой отец служил под начальством Кийомори в битве при Хоген. Его отец приобрел землю и богатства в войнах против Емиши. Я никого не боюсь и буду защищать свою честь до самой смерти. Я вызываю этого выскочку встретиться со мной завтра в единоборстве в час зайца.

– Да будет так, – сказал Йоши, смиренно поклонись.

 

Глава 59

Кагасуке был один у себя дома. Действие вина рассеялось. Он был трезв и физически вполне здоров; правда, в желудке ворчало и побаливало. На стене над ним мерцала единственная масляная лампа, бросавшая неверные тени на его нахмуренное лицо. Он пристально смотрел в огонь жаровни; по краю сознания скользнула мысль, беспокоившая его. Что-то было не так. Йоши должен был испугаться. А вместо этого он был очень самоуверен, и это раздражало. Кагасуке выполнил то, что он собирался сделать. Почему же он не чувствовал удовлетворения?

Дело было не в вине и противном вкусе, который оно оставило во рту. Он хотел, чтобы его считали героем, а вместо этого вел себя по-дурацки.

Кагасуке не считал себя плохим человеком. Согласно своим взглядам, он жил честно, однако многие из придворных считали его неспособным на тонкие чувства и грубым. О да, он знал о прозвище, которое они придумали ему. Молодой Мясник! У этого прозвища был горький привкус, как у испорченного вина. Они со своей поэзией и духами считали себя выше его. Возможно, у него не было хорошего почерка, и в других бабьих занятиях он не отличался, но он был настоящим мужчиной и владел военным делом. Они говорили, что он лакей своего брата. Да, это так, а разве это не почетное положение для человека, который относился с уважением к авторитетности высокого чина? Он гордился именем Тайра и старался жить так, как требовалось от человека, носящего это имя. Да, он завидовал своему брату, той легкости, с какой тот вращался в двух абсолютно несхожих мирах – придворных и воинов. И, действительно, ему хотелось быть таким же. Как удивились бы придворные, узнав, что Молодой Мясник ночами не спит, мучаясь, потому что он не может состязаться с придворными в остроумии и хороших манерах.

Завтра в час зайца он восстановит честь семьи, убив Йоши. Как он ненавидит этого самоуверенного представителя Окитсу! Чикара назвал Йоши злым духом, посланным на землю, чтобы их преследовать. Ну, завтра этот злой дух будет отправлен назад в Йоми. Пусть постранствует десять тысяч лет по преисподней до своего следующего рождения.

Кагасуке не боялся завтрашнего дня. Он был победителем в поединках столько раз, что не было оснований сомневаться в своих воинских качествах. Мало было людей, которые бы равнялись ему в умения владеть мечом, копьем, луком или просто голыми руками. Он повеселел, представив себе картину предстоящего поединка; он не сомневался в своих способностях. Только силы преисподней смогли бы спасти Йоши. Кагасуке лег на свою постель, натянул одеяло до подбородка и через несколько секунд громко храпел, уверенно улыбаясь во сне.

Представители Минамото окружили Йоши. Хироми один молчал, а другие нервно забрасывали Йоши советами.

– Вам не надо было принимать его вызов. Он один из самых опасных воинов Тайра. Ваш единственный шанс – уйти из Киото. Уходите, пока не поздно… спрячьтесь, – сказал один.

– Может быть, если принести извинение, он согласится отменить поединок, – сказал другой неуверенно. – Иначе вас постигнет та же судьба, что и Айтаку.

– Мы не воины; мы юристы и политики. Йоритомо следовало бы посылать представителями самураев.

– Несправедливо требовать от нас, чтобы мы погибали от руки убийц Тайра.

Йоши спокойно слушал, угощая своих гостей чаем и рисовыми вафлями. Они не знали о его прошлой жизни и искренне старались спасти его. Они считали Йоши спокойным, скромным человеком, готовым оставаться на заднем плане. Они слышали, что он говорит как человек образованный, восхищались его каллиграфией, им нравилась его тонкая поэзия. Совершенно очевидно, Йоши был человеком мирным, не имеющим отношения к военному делу, и если он завтра встретится с Кагасуке в утренней мгле, это будет самоубийство.

– Я поступлю так, как должен, – отвечал Йоши на их дружеские уговоры.

Понемногу советники исчерпали свои возражения, которым их обреченный коллега противопоставлял упрямое спокойствие. Наконец, сказать уже было нечего, и, грустно покачивая головами, гости попрощались с Йоши.

Хироми ушел последним. Он на один миг обнял Йоши, потом отступил на шаг и поклонился.

– Да будет с вами Амида завтра, – сказал он, и поспешил за другими.

Луна сияла холодным светом над хрустящим снегом. Ее резкий свет создавал таинственный мир в белых и черных тонах. То тут, то там тянулись вверх деревья в снежном венце, затерянные в волнообразном море снегов. Уханье сов в холмах, лежащих к северу, звучало как жуткий контрапункт к завыванию ветра.

Колокола храма возвестили час зайца, когда горизонт окрасился первым жемчужным светом зари. К ним присоединились другие колокола с самых дальних мест горы Хией. Ветром несло легкие снежинки, которые прилипали, как звездочки, к волосам и одежде двух людей, двигавшихся навстречу друг другу… Движущиеся фигуры на фоне сонного пейзажа.

На Йоши был мягкий шерстяной плащ поверх свободного нижнего платья. Его одежда не защищала, но зато давала возможность свободно и быстро двигаться по снегу. Он первым дошел до середины поля и стоял, подобно ангелу-мстителю, глядя на приближающегося Кагасуке.

Кагасуке представлял ужасающее зрелище; он облачился в полное боевое снаряжение: на нем была фиолетового цвета броня, в лунном свете казавшаяся мертвенно-серой. На его шлеме был вырезан двурогий дьявол. Клепаная пластинка закрывала его шею, все туловище от груди до низу было защищено панцирем и юбкой из металлических полос, соединенных декоративными скрепами и подбитых кожей; его правый бок был закрыт железными полосами на кожаной подкладке, а на спине была тоже железная полоса на сыромятной коже. На плечах был закреплен кожаный передник, спускавшийся до голеней, а голени, защищенные сапогами из медвежьего меха, были еще покрыты тремя металлическими пластинами, закрашенными черным лаком. С ног до головы он представлял собой бронированную военную машину, почти неуязвимую в бою, почти не являющуюся человеком.

Ветер и снег усилились и покрывали противников белой пеленой. Кагасуке вытянул свой меч легким движением кисти руки. Тяжесть панциря почти не отражалась на его силе и быстроте движений. Йоши молниеносно отпарировал и в свою очередь нанес удар, отозвавшийся звоном панциря.

Серый горизонт посветлел с появлением холодного желтого солнца; противники двигались взад и вперед, продолжая схватку. У Йоши было преимущество в быстроте движений, но оно частично снижалось снежной поверхностью, из-за которой сложные движения были опасны: любое отлично рассчитанное движение могло сорваться из-за того, что под снегом окажется небольшой оледеневший участок. С другой стороны, снаряжение Кагасуке затрудняло его тем, что снег проникал в щели, прилипал к прокладке, это мешало движению.

Раз за разом меч Йоши звенел, ударяясь о кожаные и металлические полосы. Раз за разом Кагасуке нацеливал удар на неуловимый призрак, беззвучно исчезавший из-под удара. Поединок продолжался бы до тех пор, пока один из них не упал бы от усталости, но вдруг Йоши потерял равновесие, из-за своего больного бедра поскользнувшись на льду. Он упал на бок и сразу покатился в сторону. С торжествующим ревом Кагасуке бросился вперед, и с ним произошло то же самое. Он упал на ледяную поверхность с ужасающим треском и лежал, как огромная перевернутая черепаха. Меч вылетел у него из руки, он был оглушен и слабо махал руками.

Йоши мгновенно оказался на ногах. Он бросился на лежащего Кагасуке, поставил колено на его грудь, приставил меч к горлу. На мгновение Йоши заколебался, и острие дрогнуло. Но когда Кагасуке с выпяченными от ненависти глазами подался вперед, Йоши скрипнул зубами и, прошептав: «За Генкая! За Айтаку!», воткнул лезвие под защитную полосу в горло. Тело Кагасуке вздрогнуло в страшной конвульсии и упало в снег.

Солнце было теперь достаточно высоко, чтобы осветить расплывающееся красное пятно, густо распространявшееся по снегу вокруг головы мертвеца.

Совет заседал уже почти час, когда недавно утвержденный представитель вошел и занял свое место. Подушка рядом с министром Левой стороны оставалось пустой. Представители Минамото, увидев Йоши живым, решили, что он благоразумно постарался избежать самоубийственного поединка с Кагасуке, но Хироми сдержанно улыбнулся и сжал рукой плечо Йоши. Князь Чикара, министр Левой стороны, произнося речь, вдруг сжал губы и замолчал. Где Кагасуке? Он всегда приходил вовремя, за исключением тех случаев, когда у него были поединки с Минамото. Чикара не знал о происшествии предыдущего вечера, но он заметил улыбку Хироми, его прикосновение к плечу Йоши и легкий утвердительный кивок. Внутреннее чувство подсказало ему, что он больше никогда не увидит брата живым. Он невольно вздрогнул. На его пути легла длинная тень призрака из прошлого. Неужели это никогда не кончится?

 

Глава 60

Когда нашли командира Внутренней охраны, с обескровленным, когда-то красным лицом, клан Тайра гудел от рассказов о вызове, брошенном Кагасуке. Люди Тайра собирались по двое, трое и обсуждали, как могло получиться, что их непобедимого воина мог кто-то одолеть. Как могло быть, что этот человек из Окитсу, ничтожество, сразил могучего Кагасуке в честном бою? Хотя Кагасуке никогда не пользовался популярностью даже в своем клане, все, признавали его прекрасное владение мечом и стрелами; он был самым лучшим воином, за исключением князя Чикары.

Минамото, наоборот, были в восторге. Они расспрашивали Хироми о прошлом Йоши, и он неохотно рассказал им все. Сторонники Минамото ходили по залам дворца без страха впервые с того времени, как они были приняты в Большой Совет.

Йоши сидел у себя дома, очень расстроенный. Ханзо приучил его к мысли, что меч является отражением души его владельца. Злой меч означал злую душу. До смерти Айтаки Йоши отказывался применять свое умение фехтовальщика-профессионала против своих врагов. Да, обычные самураи могли биться на поединках и убивать противников менее сильных или менее умелых; так было среди самураев. Однако Йоши был чем-то большим – он был учителем фехтования, и он обязан был придерживаться более строгих моральных правил.

Айтака был отомщен. Йоши повторял это себе бесконечное число раз, но не получал от этого удовлетворения. Кагасуке, распростертый на снегу, с горлом, открытым для удара, – вспоминать это не было приятно. Йоши взял кисточку и лист бумаги багрового цвета:

Он вздрогнул, окончив последние строчки своего мрачного стихотворения. Отодвинул чернильный камень и вымыл кисточку. Этот бесплодный самоанализ продолжался слишком долго. Он собрался лечь спать, но ничего не получилось: сна не было. Он смотрел на неровное пламя свечи, и его мысли перешли к дяде Фумио, матери и Нами, особенно Нами. В течение многих таких же холодных одиноких ночей он думал об их последнем разговоре в Фукухаре. Часто, засыпая, он вспоминал, как она говорила: «Пора забыть ребенка и смотреть на меня как на женщину», и еще: «Может быть, как многие другие, я заведу себе любовника, чтобы мне не было скучно». Сегодня вечером Йоши представлял ее себе такой, какой она была во время празднования победы лучников в Императорском павильоне. Как хороши были ее губы, когда она послала ему воздушным поцелуй и слова: «Приходи повидаться, когда сможешь». Какие у нее блестящие глаза, какой изящный нос, мягкие очертания подбородка, красивые волосы. Йоши стремился к тому, что казалось недостижимым, и в этот момент понял то, что он должен был понять давно. Несмотря на брак с Чикарой, Нами отвечала ему любовью. Лежа одиноко в своей холодной постели, он понимал, что она открыла свои чувства, и он тяжело вздыхал, думая о том, как глуп он был, не поняв этого. Ему надо пойти к ней… Каковы бы ни были последствия, он должен увидеть Нами и сказать, что любит ее. Жизнь фехтовальщика вдруг показалась пустой по сравнению с тем, какова была бы жизнь, если бы Нами принадлежала ему. Счастье постоянной любви, тепло и близость, которые она могла дать, – ради этого стоило жить, и ни честь, ни долг не могли этого заменить.

Он погасил лампу, повернулся на бок и натянул на себя одеяло. «Завтра, – сказал он себе, – я пойду к ней».

Он заснул, не зная, что в другой части Киото группа советников Тайра обсуждает одно дело, которое должно было изменить его жизнь.

Утром двадцатого дня ивы, росшие вдоль улицы Сузаку-Оджи клонились под тяжестью свежего снега. Над юго-западным кварталом зловеще кружили черные птицы: там много бедных и голодных погибли этой ночью от холода. По снегу ходили монахи, разыскивавшие тела погибших; они отмечали их каллиграфическим знаком «А», чтобы Амида Будда обратил на них внимание. Во дворике при дворце группы слуг, болтая, стряхивали снег с ив, сосен и вишневых деревьев, а другие ходили вдоль веранд и длинными палками сбивали ледяные сосульки.

Йоши пришел в залу Совета с Хироми и несколькими друзьями.

Их поджидала компания советников из клана Тайра.

Один из них вышел вперед и громко заявил, что все Минамото – трусы и самый трусливый – Тадамори Йоши. Потом он объявил обычный, как было принято, вызов и закончил его так: «И я, недостойный этой задачи, предлагаю поэтому мой скромный меч на службу князей Тайра и вызываю всех пришедших сюда на смертный бой». Высокий молодой человек, произнесший слова вызова, был одет в платье цвета сливы, на котором и спереди и на спине была вышита эмблема Тайра.

Йоши видел его на собраниях, и ему нравились спокойная манера держаться и разумные рассуждения этого человека.

– Я не хочу ссориться с вами, Шигей, – сказал Йоши. – У меня нет с собой меча. Ради милости Будды, оставьте нас в покое. – Йоши произнес эти слова спокойно и искренне. Но это не оказало действия.

– Значит, это верно. Ты – трусливый выскочка, убивший командира Кагасуке обманным образом.

– Если мое признание трусости поможет избежать ненужного поединка, я признаю, что я трус и выскочка, хотя я не убивал обманным образом.

Советники Минамото растерянно смотрели на Йоши. Они считали своего защитника горячим человеком, который не упустил бы случая вступиться за свое доброе имя. Их расстроила эта кажущаяся трусость их героя.

Молодой Шигей тоже был поражен. Он заколебался в нерешительности. Его спутники свирепо смотрели на него, сердясь на то, что он молчит. Он заговорил сначала неуверенно:

– Мы, Тайра, не можем объяснить смерть Кагасуке иначе, чем хитростью и нечестным убийством. – Шигей замолчал и посмотрел на своих друзей, ожидая одобрения. Потом он заговорил более твердо и голос его зазвучал громче. – Ты хочешь, чтобы мы поверили, что ты победил Кагасуке в честном поединке? Нет, я не верю этому заявлению. Если ты не примешь мой вызов, я добьюсь, чтобы тебя наказали, как обычного преступника.

– Да будет так, – сказал Йоши, грустно пожав плечами. – Раз вы не оставляете мне возможности выбора, я принимаю ваш вызов. Вы можете сами указать место и время.

– На кладбище к северу от дворца, на вершине горы Хией, через час, – крикнул Шигей.

Йоши покорно наклонил голову.

Это было после полудня. Йоши спускался с горы Хией в тяжелом настроении. Сильный порывистый ветер подхватил сухой снег и швырял его мелкой пылью, проникавшей в его платье сзади мокрыми иглами. В течение зимы снежные поля оттаивали и вновь замерзали; отглаженные ветром, они неприятно блестели в бледном свете солнца. Этот пейзаж гармонировал с настроением Йоши. Позади него находилось кладбище с сотнями занесенных снегом старых каменных памятников, каждый из них свидетельствовал о душе, вернувшейся в вечный цикл жизни и смерти.

Только одно тело на кладбище было лишено такого памятника. Молодой Шигей.

Меч хлопал Йоши сбоку, укоряя за то, что он совершил, – «злой меч, злая душа». На этот раз произошло убийство с заранее известным исходом. Шигей был молодой, сильный, воинственный… и умел фехтовать не лучше, чем ученики школы в Сарашине.

Поединок продолжался не более десяти секунд. Шигей ожидал, держа рукоятку меча в обеих руках, подняв лезвие под углом в сорок пять градусов. Казалось, он был уверен в победе, когда Йоши, вынув меч, опустил его к покрытой снегом земле. С мощным выдохом, в котором сконцентрировалась его внутренняя сила, Шигей сделал выпад, направив острие на Йоши, а тот легко отступил влево и одним ударом пронзил грудь Шигея. Инерция движения Шигея вперед усилила быстроту и силу меча Йоши и вогнала острое лезвие сквозь платье глубоко в ребра и внутренние органы. Он застыл на месте, с мечом, еще нацеленным туда, где только что был его противник, потом медленно согнулся и упал в снег вниз лицом.

Йоши перевернул тело; он встал на колени и печально прочел молитву, вручая Будде душу юноши. Он поправил платье Шигея так, чтобы закрыть зияющую рану и отправился в долгий одинокий путь с горы Хией.

О профессии Йоши узнали все; внезапно оказалось, что никто больше не собирается вызывать его на поединок, и он смог сосредоточить внимание на канцелярской работе, занимавшей все его время. При первой возможности он послал Нами записку с просьбой позволить навестить ее. Он вставил в нее стихи, напоминавшие о тех, которые он сложил однажды, гуляя с Нами в садах дворца Кийомори в Фукухаре. Ссылаясь на тот же сюжет, он написал:

Он получил ответ на следующий день в свитке, закрытом шелковой лентой. Он сорвал ленту дрожащими пальцами. Там были стихи, написанные изящными каллиграфическими знаками на толстой красной бумаге:

Какая умная, прекрасная, по-настоящему талантливая женщина! .Он глубоко любит ее. Он отправится к ней сегодня же вечером.

В то время, когда Йоши читал письмо Нами, в местной гостинице в северо-восточном квартале встретились шесть человек. Комната, с четырех сторон занавешенная бамбуковыми занавесями, была пуста, если не считать две свечи в высоких подсвечниках, нескольких разбросанных подушек и жаровни, шипевшей и потрескивавшей в бесплодной попытке нагреть холодное помещение.

– Он должен умереть, – сказал возглавляющий шестерку.

– Никакого сомнения. Мы все согласны. Когда и как нам это сделать?

– Надеюсь, мы не совершаем ошибку. Мы выходим за пределы наших прав, принимая это решение тайком от Чикары, – сказал один, значительно старше других.

– Чикара стал слишком осторожным. Не можем же мы ждать, пока он решит действовать. – Вожак был придворным с мягкими неопределенными чертами лица. Его дыхание со свистом проходило сквозь зубы. Он говорил убежденно, и его молодые собеседники кивали в знак согласия.

Только самый старший колебался:

– Все-таки, это будет неповиновением тем, кто стоит во главе нас, – задумчиво сказал он, посмотрел на других, затем глубоко вздохнул. – А если у нас дело кончится неудачей?

– Нас шесть, а он один. Неудачи не может быть. Я знаю через шпиона, что он послал письмо жене Чикары. Мы обязаны его убить и оградить министра от сплетен. Йоши пойдет к ней в Имперский град. Вероятно, сегодня. Когда он выйдет, мы будем его ждать.

– Рассчитывайте на меня.

– И на меня…

– И на меня…

– Что, если…

– Хватит! Мы все действуем вместе. Вы или с нами, или против нас. Что вы выбираете? – спросил вожак.

– Я с вами… конечно.

Подчиняясь нажиму со стороны более агрессивно настроенных товарищей, пожилой человек согласился, хотя на лбу у него выступили капли пота, несмотря на холод.

– Значит, сегодня вечером. Мы встретимся у восточных ворот дворца. Он там проходит по пути домой. Все, кто не живет внутри ограды, обязаны уйти до рассвета. Будьте готовы к долгому ожиданию ночью. Когда замерзнете и замучитесь, подумайте о том, как завтра нас будут приветствовать друзья. Мы совершим то, на что у других не хватило храбрости, и мы будем хорошо вознаграждены.

 

Глава 61

Йоши прошел к воротам дома Чикары в час птицы. Солнце уже село. Территория внутри Имперской ограды была покрыта густым снегом; там было тихо. Дворцовые дела закончились несколькими часами ранее; на заснеженных улицах не было никого. Ворота открыла служанка и осторожно провела его в центральную комнату, где Нами ожидала за ширмой.

Йоши встал на колени перед ширмой.

– Мы опять ведем себя как чужие, – сказал он, поправляя платье вокруг колен.

– Это необходимо в Киото. Мое поведение в прошлом вызвало много неприятностей. Я стараюсь только подчиняться правилам двора. – Ширма заглушала голос Нами. Он звучал холодно и сдержанно. Совсем не так, каким надеялся его услышать Йоши после радостного приветствия в Императорском павильоне.

– Я разочарован. После того как мы много месяцев не виделись, я надеялся на более теплый прием. – Йоши наклонился ближе. – Помнишь, как мы проводили время в Фукухаре? – Он старался увидеть ее сквозь ширму.

Она сидела, откинувшись назад, избегая его взгляда. – Мы не в Фукухаре, – сказала она. – Мы в столице, и я веду себя иначе. Я должна угождать моему мужу и следовать его велениям.

– Эта показная манера раздражает меня. Это совсем не нужно. Я тебя слишком давно знаю, чтобы тебе надо было прятаться за ширмой. Я хочу разговаривать свободно. Ширма стесняет меня.

– Йоши, дорогой брат, я не могу позволить себе то независимое поведение, какое я когда-то позволяла себе. Я всегда радовалась моей свободе, и мне обидно, что я должна прятаться за ширмой, но Чикара настаивает на этом. Это его право, и я обязана повиноваться.

Не послышалось ли ему, что она всхлипнула, говоря это?

– Итак, ты сидишь за ширмой…

– Да! Пойми, пожалуйста, это не дает мне счастья. Когда-то я надеялась, что у меня по-другому сложится жизнь… этому не суждено было сбыться.

Нами вздохнула.

– Может быть, еще не поздно найти счастье. Я много думал последние дни… Эти мысли меня волновали… Я думал о моей одинокой жизни учителя фехтования. – Йоши откашлялся и продолжал едва слышно: – Я горжусь своим умением, и я живу честно по правилам чести фехтовальщика, – но гордость и честь – этого недостаточно. И все же мне недостает очень важного. Я живу неполной жизнью. – Йоши снова помолчал. Потом продолжал: – Я много думал, и мои мысли касаются тебя.

– Какое отношение могут иметь твои мысли ко мне?

– Нами, я люблю тебя. Я любил тебя много лет. Я был слеп, я не понимал, что и ты любишь меня. Как я мог быть таким глупым? Из-за твоего замужества я скрывал свои чувства даже от себя. Больше я не могу терять время. Если ты меня любишь так же, как я тебя, я хочу, чтобы ты ушла от Чикары. Будь моей женой. Роди мне детей. Живи в моем доме. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.

– Йоши! – В голосе Нами слышалось сильное волнение. – Ты никогда не давал мне основания думать, что ты любишь меня. И ты внезапно задаешь вопросы, на которые у меня нет ответа. Уйти от Чикары? Ты же знаешь, что я не могу так сделать. Он меня никогда не простит и отплатит тем, что погубит дядю Фумио и всю нашу семью. Быть твоей женой? Дети? Йоши, дорогой мой, то, что ты предлагаешь, невозможно, но я счастлива, что ты мне это сказал. А я думала, это совершенно очевидно, что я люблю тебя. Когда ты был болен, во власти злого духа, в Окитсу… когда ты приехал в Фукухару… Я думала, что ты видишь, как я люблю тебя, и что моя любовь тебе не нужна. – Голос Нами стал таким тихим, что Йоши пришлось наклониться, чтобы разобрать то, что она говорила. – Я люблю тебя больше жизни, но то, что ты предлагаешь, невозможно.

– Невозможно? Не говори, что это не возможно. У нас впереди вся жизнь.

– Нет, нет, это правда невозможно, – сказала Нами. Йоши слышал, что она плачет.

– У меня сердце разрывается. И все-таки я буду считаться с желаниями Чикары. Ты не должен никогда больше приходить в этот дом. Если бы мой муж узнал, что ты здесь у меня, это стоило бы жизни и тебе и мне. Я рискнула позвать тебя сюда на этот раз, потому что Чикара уехал. Больше мы никогда не сможем так встречаться.

– К черту риск! Ты сказала, что любишь меня. Разве я могу это забыть?

– Это останется нашей тайной.

– Нет, – сказал Йоши. – Я разобрался в себе за эти дни. Ты нужна мне, чтобы моя жизнь стала полной. Теперь, когда я знаю, что ты тоже любишь меня, у меня будет вызывать ревность каждая минута, которую ты проводишь с ним. Неужели мне еще ревность нужно добавить к причинам, по которым я его ненавижу?

Йоши наклонил голову. У него в горле был комок, который он не мог проглотить.

– Все эти годы… – прошептала Нами. Йоши просунул руку за ширму и взял ее руку.

– Несмотря на то, что ты замужем, я не могу отказаться от тебя.

Нами отодвинула занавеску свободней рукой. Ее глаза, сияя сдержанными слезами, блестели глубоким черным блеском в полутьме. Она привлекла Йоши к себе.

– Завтрашний день вне нашей власти. У нас есть только сегодня. Будем вместе, пока возможно. Пусть занавеска не разделяет нас.

Йоши совсем отодвинул занавеску и проскользнул в темный альков позади нее. Нами протянула к нему руки и обняла, прижав его лицо к груди.

– Как я мечтала о том, чтобы ты прикоснулся ко мне как мужчина, – сказала она. – Во все те годы, когда ты обращался со мной как с ребенком, терпеливой зеленой лягушечкой, Хотя сегодняшний вечер может никогда не повториться, меня это вдруг перестало пугать. Он останется у нас всегда… в воспоминаниях.

– Нет, дорогая Нами, несмотря на Чикару, это не конец, это начало. Жизнь никогда нас больше не разлучит.

– Если бы так могло быть. Я дрожу от этой мысли. Йоши, положи руку мне на грудь, почувствуй, как у меня бьется сердце. – Йоши нащупал ее грудь и осторожно ласкал ее, и она застонала от наслаждения.

– Это то, о чем я мечтала, и даже больше, – нежно сказала она.

Нами проснулась, вздрогнув.

– Йоши, вставай, пожалуйста, – сказала она. – Почти утро. – Она крепче прижалась лицом к его шее. – Быть так близко… быть частью тебя… – Она отодвинулась внезапно в страхе. – Я боюсь проснуться, вдруг окажется, что это был всего только сон. Я не хочу, чтобы ты уходил. Я не хочу забыть эту ночь. Обними меня, Йоши… крепче! Не хочу, чтобы настало завтра.

Он крепче прижал ее лицо к своей шее.

– Я тоже, – сказал он, но к счастью примешивалось мрачное предчувствие.

В Девятивратной ограде первые пришедшие – мелкие чиновники и младшие писцы – медленно шли по узким улицам; их шаги взметали снег, дыхание вылетало в виде пара. У многих под плащами были мечи. Тьма таила опасность. Колокола только что возвестили час тигра, а за оградой ночью было сколько угодно бродяг, грабителей, разбойников, которые нападали на неосторожных, шедших без оружия.

У ворот Тайкен-Мон в темном углу стоял вооруженный человек; он топтался на месте и дул на руки, чтобы согреться, и внимательно рассматривал шедших мимо из-под монашеского капюшона. На одежде у него не было никаких знаков или эмблем. Те, кто его замечали, старались обойти подальше. Вооруженного монаха, прячущегося в пролете ворот в предрассветное время, следовало опасаться. Вдали прокричал петух, и в восточной половине неба появились слабые полоски света. Ветер стал слабее, на улицах было тихо, только кричали петухи.

С наступлением зари несколько придворных вышли из ограды; это был час расставания с любимыми. Те, кто провел ночь со своими любовницами, возвращались домой.

Из ворот Тайкен-Мон вышел человек; он шел, слегка прихрамывая, лицо было скрыто соломенной шляпой, сидевшей плотно, как шлем. Он шел легко, с улыбкой глядя на дорогу.

Человек в монашеском плаще отошел от двери и крадучись последовал за намеченной жертвой. Он вынул меч и дал знак пяти другим, спрятавшимся в нишах дверей дальше по улице. Они выскользнули как тени из своих убежищ и встали стеной поперек узкой улицы. Все они были в черных плащах почти до земли, с капюшонами, закрывавшими их лица. Лучи встающего солнца сверкали на обнаженной стали.

Йоши их обнаружил лишь в тот момент, когда почувствовал, что на него нападают сзади. Он инстинктивно шагнул в сторону и выхватил длинный меч. Быстрым движением он ударил нападающего сзади, В ударе с поворотом сосредоточилась вся его сила. Человек безмолвно упал, открыв рот для торжествующего крика, которому не суждено было раздаться.

Йоши опустил меч, держа его перед собой, и медленно подошел к живой стене, образованной убийцами.

– У меня нет золота, – объявил он. – Уходите! И я уйду с миром. Между нами нет вражды. Дайте мне пройти.

Вожак людей в капюшонах вышел вперед, держа меч наготове.

– Между нами есть вражда. Убийца! Мы пришли сюда отомстить за гибель Кагасуке и Шигея. Это твое последнее утро на земле.

Йоши продолжал движение.

– Пожалуйста, отойдите и дайте мне идти своей дорогой, – спокойно сказал он.

Вожак заколебался, пытаясь разглядеть лицо Йоши под широкой шляпой. Потом, с криком ярости, он поднял меч к прыгнул вперед. Йоши отклонился влево и ударил нападающего в спину, когда тот пронесся мимо. Лезвие разрезало ткань и тело и рассекло спиной мозг. Человек бессознательно шагнул еще три раза и свалился в снег.

Следующие двое напали с криком, неуклюже мешая друг другу на узкой улице. Ни одному не удалось нанести удар: Йоши разрезал горло первому и вонзил меч в диафрагму второго.

Двое оставшихся колебались, стоя на середине улицы. Йоши шел к ним, выставив вперед окровавленный меч.

– Еще есть время, – сказал он, подойдя ближе. – Убирайтесь! – Они боязливо попятились. Йоши следовал за ними. На углу горел ночной фонарь. Йоши топнул ногой и издал воинственный крик. Оба человека, собиравшиеся стать убийцами, обежав фонарь, бросились в противоположных направлениях.

Йоши вытер свой меч и вложил его в ножны, прежде чем вернуться к месту короткой схватки. Один из нападавших был еще жив. Йоши откинул его капюшон и узнал одного из друзей Шигея. Это были не самураи. Как было глупо с их стороны нападать на профессионала-фехтовальщика.

Йоши встал на колени около своей жертвы:

– Кто послал вас? – спросил он.

– Это был план… – Человек кашлянул кровью и неразборчиво пробормотал: – Я был против этого… я говорил им… – Он опять вздрогнул.

– Кто задумал это? Чикара? – Йоши стал говорить более настойчиво.

– Чикара… план… Чикара… – Голос замолк. Йоши встал, сжав челюсти, с пылающими глазами.

Значит, это действительно Чикара! Он вынул меч и поднял его перед своим лицом.

– Я еще раз клянусь Амидой Буддой, богами войны, Хачиманом, голова Чикары будет у меня. – Йоши вложил меч обратно в ножны гневным толчком, так что он громко щелкнул.

Лежавший на земле умирающий человек старался говорить.

– Чикара, – бормотал он, – он не знает… Наша идея… не Чикара… не знает.

Йоши ушел уже далеко и не слышал.

Вскоре голос замолчал, и этот самый старший и самый разумный из убийц в последний раз конвульсивно кашлянул и повернул лицо к заснеженной земле.

 

Глава 62

На следующем заседании Большого Совета на той стороне возвышения, где сидел Чикара, было несколько пустых подушек. Он пришел поздно, поспешно занял свое место и, казалось, не заметил, что несколько человек отсутствуют. Йоши внимательно следил за ним, ожидая признаков разочарования, когда он увидит, что предполагаемая жертва жива, а тех, кто должен был убить, нет. Однако Чикара оставался спокойным и даже равнодушно кивнул Йоши, когда их глаза встретились.

Кийомори произнес вступительное объявление: Мунемори отсутствовал из-за своего часто повторяющегося нездоровья, потом Кийомори поклонился Чикаре и передал ему жезл, тем самым выражая желание, чтобы Чикара председательствовал на собрании. Кийомори был бледен, под глазами у него были черные круги. Время от времени он хрипло кашлял, прикрываясь веером. Йоши переключил внимание с Чикары на канцлера. Кийомори был тяжело болен, и стало совершенно очевидно, что ни его власть, ни богатство не смогут продлить ему жизнь.

Пока Йоши слушал монотонные речи советников, его мысли ушли далеко от каждодневных забот. Как это возможно, чтобы человек был в какой-то момент вознесен так высоко, а в следующий брошен так низко? Или в нем самом сидело какое-то злое начало? Или его меч, который всегда служил добру, сделался злобным? Мог ли человек измениться оттого, что он владел определенными способностями? И возможно ли, что его талант превратил его в существо, стоящее выше – или ниже – других людей? И когда он с помощью своего умения фехтовальщика убьет Чикару, поймет ли его Нами? Вопрос вставал за вопросом, сменяясь, прежде чем он находил ответ. Хотя он был внешне спокоен, в душе его царило смятение. Выбора не было, надо вызвать Чикару. Если он не будет действовать быстро, Чикара пошлет еще убийц, и это будут уже не слабые придворные – это будут профессиональные самураи.

Вызвать Чикару надо немедленно!

Во время перерыва Кийомори ушел, а советники разошлись, обсуждая вопросы дня и недоумевая по поводу неожиданного отсутствия столь многих Тайра. Йоши разговаривал с группой Минамото, когда он заметил Чикару среди нескольких его коллег. Йоши поклонился и извинился; удивленные Минамото пошли за ним. Йоши приблизился к Тайра.

– Чикара, – объявил Йоши громко. – Вы шакал. – Моментально все разговоры, звучавшие в высоком зале, умолкли. Казалось, уголь, превращаясь в золу, стал громче потрескивать в жаровнях. Голос Йоши многократно отражался в пространстве между балками потолка.

– Нет, – продолжал Йоши, – вы ниже, чем шакал. Шакалы держатся вместе, они верны своей стае. А вы посылаете своих шакалов, чтобы они напали на тигра, а потом отворачиваетесь, когда тигр наносит ответный удар. Советники Тайра отошли, освободив обширное пространство между Йоши и Чикарой. На некоторых лицах был написан ужас, другие удовлетворенно улыбались: их защитник будет вынужден принять меры против этого молодого выскочки. Сжатые губы Чикары были похожи на тонкий разрез, глаза почти закрыты. Он сдерживал себя с большим усилием и заговорил лишь через несколько секунд. Хотя он говорил вежливо, в голосе звучала угроза.

– Простите, молодой человек, вы тигр? – сказал он.

– Безусловно, я – тигр. А вы шакал?

Тяжелое молчание было прервано нервным смешком одного из советников и задыхающимся возгласом другого.

– Я нахожу, что вы позволяете себе слишком много, молодой человек. Мое родство с вашей семьей не защитит вас от моего меча. Извинитесь немедленно!

– Я не собираюсь извиняться. Если вы не шакал, мы можем отбросить семейные отношения и решить наше дело, как следует благородным людям.

Обе группы советников теснились за своими главарями, напряженно глядя друг на друга. Ни Минамото, ни Тайра не улыбались. Йоши и Чикара связали себя обязательством в присутствии своих коллег – членов Совета.

– Очень хорошо, – Чикара вежливо, с каменным лицом поклонился. – Закончим сегодняшнее дело, не привлекая правителя. Он нездоров. Завтра, после того как я с вами покончу, я объясню, что произошло между нами. Если вы согласны, мы встретимся в полночь, в час крысы, с мечами.

– На кладбищенском поле, к северу от дворца, – сказал Йоши, отвечая на поклон Чикары таким же хладнокровным поклоном.

– Согласен.

Чикара повернулся и пошел обратно на возвышение, чтобы закончить дела этого дня. «Злая судьба», – подумал он. Ничего хорошего из этого не получится. Но это надо было сделать. С преследующим его мстителем надо сразиться и уничтожить его раз и навсегда. Чикара не боялся поединка. Ему случались побеждать прекрасных фехтовальщиков, и, хотя он был теперь уже немолод, он знал, что сохранил и быстроту, и силу, и способность победить. Проклятая судьба, которая ставит его в такое трудное положение! Он убьет Йоши в полночь, потом постарается приложить все усилия, чтобы сохранить добрые отношения с женой и Фумио.

К концу Совета Чикара изменил свои намерения. Нами сегодня была у Фумио. Перед встречей с Йоши Чикара объяснит ей и ее опекуну свое положение. Старик, хоть и говорил грубовато, любил племянника. Однако он когда-то был военным, он знает правила чести, в силу которых единственным приемлемым исходом была смерть Йоши.

Чикара пришел к Фумио ранним вечером. Необычным для него смиренным тоном он попросил Фумио принять его по делу большой важности. Когда они уселись, он очень серьезно изложил положение дела.

Он заключил:

– Ваш племянник доставляет больше неприятностей клану Тайра, чем целый отряд лучников Минамото. Вскоре после возвращения из Фукухары он убил моего брата Кагасуке. Потом он убил Шигея, тоже нашего преданного советника. Если это будет продолжаться, он один, без посторонней помощи, перевернет соотношение сил в имперском Совете. Го-Ширакава молча злорадствует по поводу наших неприятностей.

Он помолчал.

– Я не обращал внимания на действия вашего племянника из-за моих связей с вами и вашей семьей. На этот раз я не могу не реагировать. Он прямо вызвал меня, и я принял вызов. Мне очень жаль. Ничего другого я сделать не могу.

– К сожалению, я согласен, – Фумио вздохнул. – Хотелось бы, чтобы все было по-другому, но Йоши слишком изменился после того, как он покинул Окитсу. Вы лучше поймете его, если подумаете, сколько он пережил. Сначала Генкай погиб от вашей руки… – Фумио поднял ладонь, чтобы остановить возражения Чикары. – Да, я знаю, что это было нечаянно, но Йоши был молод и впечатлителен. Припомните, ведь он сам чуть не погиб в тот день, и ему пришлось уйти в изгнание. С тех пор… Кагасуке убил его двоюродного брата Айтаку, а ваши самураи убили его сэнсэя Ичикаву, которого он так любил. Что же удивительного в том, что он настроен против нас? Хотя меня печалит то, что должно произойти, я не вижу выхода. – Фумио сильно обмахивался веером: в комнате было жарко, тяжелые драпировки защищали комнату от внешнего холода. А очаг посреди помещения полыхал пламенем.

Оба они сидели над низким чайным столиком. Фумио положил руку на подлокотник ручной работы, покрытый красной расшитой тканью. Висячие лампы давали не меньше света, чем очаг.

Чикара тихо заговорил:

– Фумио, я вас глубоко уважаю. Может быть, эти минувшие годы… – Он замолчал. – Для меня дружба с вами стала чем-то более важным, чем ситуация с Йоши.

– Вы уверены в победе?

Фумио нервно вертел в руках чашку; это было единственное, что выдавало его чувства.

– Конечно. Дорогой мой Фумио, он учитель фехтования в известной, но маленькой школе в Сарашине; он одержал верх в двух поединках. Но Шигей был дилетант; Кагасуке, правда, умел фехтовать, но мои навыки иного порядка. Ваш племянник умрет от моей руки.

Чикара опустил глаза.

– Наши жизни так коротки. Как грустно, что так случилось, – тихо сказал Фумио.

– Я пришел к вам, старый друг, потому что не хочу, чтобы между нами возникла вражда. Я надеюсь, вы не сочтете нужным объявить необходимость кровной мести, когда это кончится?

– Чикара, ваши действия были совершенно достойны. Разве мы можем осуждать вас? Мы слышали, как Йоши досаждал вам. Жаль, что он не остался придворным. Давно, когда он вернулся после пребывания при дворе, я был удручен, увидев, чем он стал; я желал, чтобы он оставил свои фатоватые манеры и стал более мужественным. Такова расплата за попытку вмешательства в судьбу. Если бы можно было начать сначала!

Фумио был полон тоски и сожаления об утраченных возможностях. Призыв Чикары не разрушать старую дружбу чуть не пробил стену его сдержанности. Он откашлялся, чтобы скрыть свое состояние.

Чикара ничего не заметил. Он ушел в свой собственный мир несбывшихся стремлений.

– Начать сначала… да… если бы это было возможно. Я иногда думаю, как по-другому сложилось бы жизнь, если бы… – Он замолк, глядя в чашку. – Скажите, моя жена у вас сегодня?

– Да. Она у госпожи Масаки в северном флигеле. Госпожа Масака болеет с тех пор, как мы вернулись из Фукухары.

– Она знает о моей предстоящей встрече с Йоши? Чикара казался взволнованным. Фумио объяснял это нежеланием причинить семье еще больше горя.

– Мы решили лучше не говорить ей. Это еще ухудшит ее состояние.

– Мне грустно, что я причиняю ей горе. Однажды давно…

Чикара снова погрузился в свои мысли, перескакивая от одной мысли к другой.

– Какая странная вещь – судьба, – сказал он. – Боюсь, что я потеряю жену из-за этой дуэли. Простит ли она меня за то, что я убью ее любимого родственника? Как Йоши преследует меня! Я думаю, что в каком-то другом жизненном цикле я нанес ему тяжелую обиду. Наши пути так переплетены. Возможно ли допустить вмешательство призраков и духов? – Голова Чикары опустилась; он грустно смотрел в чашку. Верхние лампы и пламя очага бросали на его лицо тени, и от этого оно казалось более старым и более ранимым.

Дверь отодвинулась, приток свежего воздуха оживил огонь.

– О, извините… я не знала… – В дверях стояла Нами, ее лицо было закрыто веером.

– Войди, племянница, – сказал Фумио, встав, – твой муж здесь.

– Я спешу переодеться. Мое платье не подходит к этому случаю. – Нами была смущена. Она не ожидала встретить Чикару и, застигнутая врасплох, была уверена, что ее лицо выдаст тайну свидания предыдущей ночи.

– Чепуха! Твой супруг не осудит тебя за простое платье. Зачем такая внезапная скромность? Она не идет тебе, – сказал Фумио.

– Ты сам меня так учил, дядя, я сейчас уйду. – Она отвернула зарумянившиеся лицо и хотела уйти.

– Послушай, Нами. Еще с нашей брачной ночи ты просила, чтобы я обращался с тобой как с равной. Почему ты сейчас от меня убегаешь? – спросил Чикара, ничего не подозревавший.

– Может быть, я теперь знаю свое место, – ответила Нами с некоторым сарказмом. Она осторожно, из-за веера, наблюдала за Чикарой.

Чикара невесело улыбнулся:

– Хватит болтать. Мне надо обсудить важные вопросы. Нами уступила; она послушно кивнула и села в самый дальний угол комнаты, где она могла оставаться в тени.

Чикара рассказал ей о предстоящей дуэли с Йоши, стараясь подготовить ее к неизбежному, как он считал, исходу. Когда он говорил о предстоящей кончине Йоши, Нами в волнении уронила веер, ее лицо выдало ее.

«Будда, – подумал Чикара, – неужели они любовники?» Он внезапно понял, что чувства Нами к Йоши было намного сильнее, чем любовь двоюродной сестры к брату, и чем бы ни кончилась дуэль, он победителем не будет. Хотя Нами останется его женой, он никогда не сможет доверять ей.

Жестокость и вероломство судьбы заставили его замолчать в середине его речи. Он почувствовал себя старым и усталым. Сраженный, он тупо смотрел на Нами и не мог сосредоточиться. Горестное выражение ее лица перечеркивало его стремления.

«Йоши… Йоши… – подумал он. – Ты – причина всего этого».

Он опустил глаза. – Почему он преследует меня? – спросил он удрученно.

У Нами задрожал подбородок.

– Он считает, что у него много причин. Он молод и упрям по сравнению с вами, зрелым, разумным человеком. Что мне сказать, чтобы вы пощадили его?

– Ничего! Я с тяжелым сердцем иду выполнить свой долг. Я родовитый самурай и не могу оставить его оскорбления без внимания. – Говоря это, Чикара повысил голос, затем продолжал тише: – К несчастью, я вынужден так действовать. Я не могу простить поступки Йоши, хотя я понимаю, чем они вызваны. Это удары судьбы, которыми я не мог управлять. Ты знаешь, что смерть Генкая была несчастным случаем, а что касается учителя фехтования… Как я могу отвечать за это? Я приехал в Окитсу, чтобы повидать тебя. Потом твой брат, Айтака. Кагасуке действовал, не считаясь с моим приказом, хотя все думают иначе. И можно перечислять дальше, но я не виноват.

– Возможно, вы не виноваты. Но вы можете искупить то, что случилось. Как жена, я умоляю вас пощадить моего родственника, – Нами разрыдалась.

Чикара посмотрел на нее с горечью во взгляде.

– Я вижу, твои чувства сильнее родственной любви, – сказал он.

Фумио, не поняв направления разговора, прервал его:

– Я этого не допущу, – сказал он, подняв руку, чтобы Чикара молчал. – Как я ни люблю племянника, я не позволю вам пожертвовать честью, чтобы спасти его. Вы должны сразиться, какое бы горе это ни причинило. Ваша честь – это наша честь.

– Нет, дядя, – всхлипнула Нами. – Вы меня неправильно поняли. Я не хочу, чтобы мой супруг не выполнил долг. Я только прошу его сберечь жизнь вашего бедного глупого племянника. Пусть он выиграет поединок, но сохранит жизнь Йоши.

Чикара несколько секунд смотрел на нее. Потом он подошел к ней, взял ее за подбородок и поднял лицо. Он стер слезу с щеки.

– Ты, должно быть, его очень любишь, – сказал он и опустил руку. Прежде чем Нами могла ответить, Чикара отвернулся и подошел к двери. – Хотя ты моя жена, ты для меня потеряна навсегда. Я сохраню хотя бы немного чести, которая у меня еще есть. Сегодня мы будем биться насмерть, – сказал он.

 

Глава 63

В восемь часов – в час собаки – Чикара принимал делегацию советников Тайра. Они рассказали ему об утреннем происшествии. Из-за того, что он был занят заседанием Совета, а после произошла его стычка с Йоши, потом он был у Фумио и Нами, Чикара был единственным членом Имперского Совета, который не слышал о покушении на убийство и его провал. Внешне оставаясь беспристрастным, в душе он был вне себя от ярости. Теперь он понимал, чем было вызвано поведение Йоши. Как мог Йоши не думать, что засада была задумана Чикарой?

Голос Чикары звучал твердо. Он сказал своим посетителям:

– Завтра я проведу суд над теми, кто по глупости остались в живых. Не говоря о нарушении правил, убегать от врага могут только трусы. Им следовало сразиться и умереть, сохранив честь. – Он помолчал. – Чего же я могу ожидать от этих слабохарактерных людей, которые окружают меня? Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы Минамото удалось нас уничтожить.

Отпустив делегацию, Чикара встал на колени перед небольшой статуэткой Будды и стал молиться, прося совета. Его платье было таким же темным, как комната, где почти незаметен был свет единственной свечи. Его меч лежал поперек коврика у его колен. Он посмотрел на тусклые отражения света на лезвии. Существовал другой путь. Он мог подарить Йоши жизнь, а Нами – счастье…

Чикара вынул второй меч. Он приложил ко лбу девятидюймовое лезвие. Холод гладкой стали, казалось, успокоил его лихорадочные мысли. Нет! Самоубийство было бы трусостью. Он вздрогнул от возмущения самим собой. Как он мог думать об этом? Сеппуку было бы позорной смертью в этих обстоятельствах. Он вложил короткий меч в ножны и решительно встал на ноги. Йоши должен умереть!

Пока Чикара молился Будде, носильщики несли по городу плотно задрапированный паланкин. Он остановился у дома Йоши. Два пассажира вышли, расплатились с носильщиками и пошли по дорожке, покрытой снегом, к дому. Посетители были одеты в плащи и капюшоны, совершенно закрывавшие их.

Посетитель повыше ростом стал стучаться; слуга наконец отозвался.

– Кто вы? – подозрительно спросил он. Слишком позднее время для посещений.

– Неважно, кто мы. Мы хотим видеть твоего хозяина. Пожалуйста, позови его. – Тот, который был поменьше ростом, протянул слуге монету; слуга попятился и пропустил их в помещение. Они стряхивали снег с плащей, в то время как слуга поспешил сообщить об их приходе. Они не слышали, как Йоши вошел сзади. Он молча наблюдал за ними, пока не удостоверился, что они безоружны. Когда он убедился, что они не представляют угрозы, он кашлянул. Посетителя повернулись к нему, их лица все еще были скрыты капюшонами.

– Добро пожаловать в мой домик, – сказал Йоши. – Чем могу быть полезен вам?

– Йоши, это я, – ответил посетитель, который был повыше ростом, открыв лицо.

– Нами! – воскликнул Йоши. Ему хотелось броситься к ней и прижать ее к груди. Но его сдерживало присутствие другого посетителя в плаще. – Тебе и твоему другу не следовало выходить в такую холодную ночь.

– Друг? Друг?! – сказал второй посетитель, открывая лицо. – Наверное, я больше, чем друг.

– Мама! Прости, я не узнал тебя, – сказал Йоши удивленно. – Вы обе так таинственно себя ведете: укрылись плащами, не называете себя. Когда слуга позвал меня, я просто не знал, что думать. Пожалуйста, снимите плащи и идемте в комнаты, там нам будет удобнее. Вы, конечно, выпьете со мной чаю.

Увидев мать, Йоши сразу догадался о цели их прихода и, приглашая их, напряженно думал о том, как вести себя в этой ситуации.

Когда они уселись перед чашками ароматного зеленого чая, Йоши всмотрелся в мать. Какой она стала маленькой и старой! Волосы ее поседели, щеки и лоб испещрены мелкими морщинами, а руки дрожат. Как это грустно, что она, в свое время известная красавица, так сильно изменилась.

Как будто угадывая его мысли, госпожа Масака сказала:

– Да, годы наложили свой отпечаток.

– Мама, по-моему, ты прекрасна, и это большая честь для меня, что ты пришла ко мне. Я очень рад видеть тебя, – сказал Йоши.

– Не считая паломничеств, это первый раз, что я вышла из моего северного флигеля за много лет. Мне надо было прийти к тебе, чтобы поговорить о важном деле.

– Да, мама, я догадываюсь, почему ты здесь, – сказал Йоши, с необыкновенным вниманием рассматривая свою чашку.

– Йоши, я в прошлом просила тебя забыть ссору с князем Чикарой, – голос госпожи Масаки дрогнул. – Может быть, просьбы старой женщины не имеют значения для тебя. Так вот, на этот раз я прошу за Нами. Она сказала мне о том, что вы любите друг друга. Мы решили, что если ты откажешься от сегодняшнего поединка, она разведется с Чикарой и придет к тебе. Я смогу провести мои последние годы у тебя в доме с моей невесткой. Мы обе постараемся сделать твою жизнь счастливой и полной. – Госпожа Масака повернулась к Нами и добавила: – Нами скажет тебе, как ты нам нужен.

Йоши поднял руку в знак просьбы к женщинам замолчать.

– Мама, Нами, – сказал он. – Поздно. Я не могу ничего изменить. Через несколько часов я встречусь с Чикарой и дело будет решено.

Исполненная отчаяния, Нами воскликнула:

– Йоши, я люблю тебя. Я не сомневаюсь в твоей храбрости и в чувстве чести. Я не буду уважать тебя меньше, если ты откажешься сражаться с Чикарой. Еще не поздно! Ты можешь уйти со мной. Мы сегодня же уйдем из Киото и начнем новую жизнь.

– Прости меня. Для меня вопрос чести – сразиться с Чикарой.

Госпожа Масака вдруг расплакалась. Нами обняла ее худенькие плечи и утешала ее, и наконец та затихла, согнувшись, с выражением неописуемого горя на морщинистом лице.

– Йоши… сын… – простонала она. – Через несколько часов ты сразишься с одним из лучших фехтовальщиков Японии. Нами и я, мы потеряем тебя, когда ты больше всего нам нужен.

– Вы не потеряете меня. Я не боюсь Чикары. Я фехтовальщик, – просто сказал Йоши.

– Чикара – не деревенский парень, – воскликнула госпожа Масака. – Да, мы знаем о твоей академии фехтования в Сарашине. Однако Чикара одолел многих самых знаменитых фехтовальщиков. Он человек коварный и опытный. Она замолчала, потом добавила в отчаянии: – По сравнению с ним ты – мальчик.

– Йоши, – вставила Нами. – Твоя мать права. Откажись от поединка! Я пришла к тебе в этот поздний час, чтобы ты выслушал меня. Я разведусь с Чикарой и начну новую жизнь с тобой. Оставим Киото Чикаре. Мы можем уйти на север в Камакуру, где Йоритомо собирает свою армию, и там мы будем счастливы.

– Нами, как ты не понимаешь? Моя жизнь, честь, мое будущее зависят от этого поединка. Подожди до завтра. Я вернусь к тебе.

– Ты не вернешься. Над нами всеми нависло проклятие, – сказала госпожа Масака раньше, чем Нами успела ответить. Она подняла тонкую руку трагическим жестом и продолжала. – Я могу это объяснить, только если расскажу одну историю, которую я никогда раньше не рассказывала. Слушай, и ты поймешь, почему тебе нельзя сражаться с князем Чикарой. Она глубоко вздохнула, чтобы собрать силы.

– Много лет тому назад, до твоего рождения, я была гордой фрейлиной. Другие дамы мне завидовали, потому что я была любимицей императрицы и мне давались привилегии, обычно предоставляемые только людям более высокого положения. Из зависти другие фрейлины избегали меня. У меня не было друзей, я была одинока и грустила.

Однако был один человек, который относился ко мне со вниманием и с уважением. Он был молод, силен, и я вскоре влюбилась в него. Была ли это любовь или увлечение, но я ночами не спала, думая о моем прекрасном воине. Днем я придумывала сложные фантастические истории о нас, и, как я воображала, нашей взаимной любви.

И я ревновала. Да, я, которую с детства приучали считать ревность одним из самых тяжелых грехов, была вне себя от ревности, если он разговаривал с другой.

Представьте себе, как я мечтала о великой любви, которая существовала только в моем воображении. Да, я вела себя глупейшим образом. Я была молода и неопытна, и мое тайное, как я думала, чувство было всем ясно.

Представьте себе, как я была расстроена, когда мне сказали, что мой любимый ухаживает за другой фрейлиной императрицы. Расстроена? Это не то слово. Я потеряла аппетит и сон. Сама императрица заметила, как я плохо выгляжу. В мои бессонные часы у меня возник замысел. Я использую мою красоту так, как женщины всегда делали.

В руках решительной женщины мужчина – мягкий воск. Мой герой был таким же. Я заманила его за мою ширму. Впервые за мою занавеску вошел мужчина, и, несмотря на мою неопытность, это была ночь блаженства. Я была уверена, что он станет моим. Он ушел – удовлетворенный любовник – в час крика петуха, и я целый день ждала его стихов, которые присылают молодой жене на следующее утро, и письма. Я ничего не получила. Наоборот, я узнала, что он опять видится с моей соперницей.

Я была молода и самолюбива – слишком молода и самолюбива, чтобы переносить фальшивые улыбки и тайные насмешки дам. Я наняла повозку и уехала из Киото в храм на горе Хией. Я собиралась обрить голову и стать монахиней. Аббат понял мое горе и смятение и велел мне подождать.

Вскоре стало ясно, что я не могу стать монахиней… Я была беременна. Я молилась о помощи свыше. Но не получила ее. Наконец аббат, видя, что мое время совсем близко, отослал меня домой в Окитсу.

Голос госпожи Масаки звучал все тише. Она протянула к Йоши руку, на которой выступали голубые жилки, и сказала сквозь слезы:

– Йоши, ты родился в ту ночь, когда я приехала, ты родился во время свирепствовавшей тогда бури, потому что бога гневались на меня. От ужаса и стыда я не назвала имени твоего отца, и он не знал, что ты был плодом той ночи, которую я провела с ним.

– Бедная мама, – воскликнул Йоши, положив руку на ее руку. – Почему ты не сказала мне раньше? Я бы понял. Ты слишком долго страдала из-за неосторожности, совершенной в юности. Наконец ты рассказала и теперь ты можешь сказать мне имя моего отца. Кто мой отец?

Госпоже Масаке пришлось повторить дважды, прежде чем Йоши понял.

– Князь Чикара, – сказала она. – Князь Чикара.

 

Глава 64

После ухода матери и Нами, Йоши сидел ссутулясь перед очагом, глядя в огонь; его мир был совершенно перевернут словами госпожи Масаки.

В первый момент он не поверил. Потом, когда он понял, что это – правда, его охватил ужас, смешанный с отчаянием. Он оказался брошенным, без руля, в океане бурных переживаний. Чикара, на кого была нацелена его месть в течение пятнадцати лет! Дьявольский образ, преследовавший Йоши, начиная со смерти Генкая… Чикара оказался его отцом, и в один момент оказалась ненужной цель, которой он посвятил жизнь. Как ему бороться с этим поворотом судьбы, грозившим опрокинуть весь его мир? Это было невыносимо! Целые годы непонимания! Если бы хоть один из них знал правду, как все изменилось бы в их жизни. Госпожа Масака не имела права скрывать от них правду; допустить, чтобы отец и сын прожили всю жизнь врагами, не знающими о своем родстве, было противоестественно. Когда прошло первое потрясение от того, что он узнал, Йоши попробовал проанализировать свои чувства. Было ли у него ощущение неполноты из-за того, что он не знал отца? Фумио постарался заменить отца, и это ему в известной мере удалось. В детстве Йоши имел все, кроме надежности и любви обычных семейных отношений. Вспоминая, он понимал, что в его жизни преобладали два направления: стремление отомстить Чикаре и, одновременно, неосознанный поиск отца. Его заменяли Фумио, Ханзо, Ичикава.

Ханзо одарил его любовью, дал ему место на земле и развил физически. Ичикава был для него чем-то большим, нежели учителем военного дела; он превратил сталь, которую выплавил Ханзо, в острый меч, которым является Йоши. Однако, независимо от того, какую важную роль они сыграли в его жизни, и от его желания, чтобы они заменили ему настоящего отца, ни создатель мечей, ни учитель фехтования не осуществили этого вполне. Йоши понял, что он всю жизнь бессознательно стремился к отцовской любви, которой было лишено его детство. Он думал одно время, что нашел ее у Ханзо, а затем – у Ичикавы.

Но теперь он сам был фехтовальщиком и больше не нуждался в отце – ни в настоящем, ни в замене. Понимая это, он найдет в себе силу встать лицом к лицу с Чикарой на поле у кладбища.

Так в чем же заключалась истина их взаимоотношений? Существует ли где-то затаенное зерно любви? До сих пор не осознанная нить? Хотя он видел от Чикары только горе, они были одной крови, и в душе Йоши должна существовать какая-то эмоциональная связь. Надо искать. Можно ли ее найти? Глядя в горящие угли, Йоши не чувствовал ничего, кроме болезненной растерянности.

Он задал себе вопрос, стоило ли пытаться искать примирения. Но рассказ его матери доказывал, что мир духов злобно сговорился переплести его судьбу с судьбой его отца. Сколько горя они причинили друг другу!

Он протянул руки к огню, чтобы согреть их; руки его дрожали, как парализованные. Он вспомнил рассказ, преследовавший его в детстве, – об отце, по незнанию убившем сына, а после совершившем сеппуку. Будет ли таков его конец? Или произойдет обратное: сын убьет отца?

Он посмотрел с тоской на меч, ему хотелось предоставить решение оружию, это простой выход.

Он, Тадамори Йоши, так долго думавший об отце, которого он не знал, создававший героический образ, сочинявший фантастические истории, вскоре встретится со своим настоящим отцом, направив на него меч.

Нет! Он достиг расцвета, он – цветок, но все это заложено его отцом. Отец – сеятель. Он не может так поступить. Он подойдет к Чикаре, бросится перед ним на колени и скажет ему всю правду. Он скажет: «Отец, я твой сын, о котором ты не знал».

Увы, эти мысли появились просто от того, что он долго смотрел в огонь, который произвел на него гипнотическое действие. Йоши с усилием вернулся в настоящее. Мысли о примирении и прощении были бесплодны. Для этого было слишком поздно.

Через тонкие стены он услышал слабый звук колокола, возвещавшего десять часов. Остается два часа. Не так уж много времени, чтобы помолиться Будде, прося совета, и Хачиману, богу войны, прося силы.

Окончив молиться, Йоши очень обдуманно выбрал одежду: удобные платья и хакама, не стеснявшие движений, сапоги из медвежьей шкуры, чтобы было тепло и чтобы ноги не скользили в снегу. Он еще раз осмотрел свои мечи; почистив оба и без того безупречно чистые лезвия, он просунул их под оби, один поверх другого.

Пора было отправляться на кладбище.

От луны, некогда полной, оставалась только четверть, месяц подходил к концу. Небо было ясно; боги синто будут наблюдать за схваткой без каких-либо помех.

Высокие сосны, все в снегу, склонили свои верхушки, как бы умоляя о чем-то луну и звезды. Рощи перистых бамбуков поднимались над волнообразным морем снега и тихо шелестели под северным ветром.

Дорога была скалистой и крутой. От северных ворот Киото она вела вверх по горе ко двору кладбища. Йоши шел медленно, неторопливо отмеряя каждый шаг, ощупывая камни под ногой. Он прекрасно рассчитал время.

Проходя через ворота кладбища, он услышал колокола из тысячи храмов на горе Хией. Эти чистые звуки – от глубоких, низких до самых высоких, летящих – разливались над рядами каменных могил. Низкие облачка клубились среди древних изваяний на могилах двадцати поколений воинов, придворных, вельмож; снежный покров отливал перламутровым блеском.

Чикара ждал.

Еще секунду тому назад дорога была безлюдна, в следующий же момент он легко выступил из-за памятника и преградил путь Йоши. Последний остановился. Молниеносным движением он выхватил меч, держа его под углом в сорок пять градусов, и направил его на горло Чикары. Годы тренировки взяли свое. Мысль Йоши работала уверенно, она была ясна, как поверхность горного озера. Человек, преградивший ему дорогу, не был его отцом. Он был его противником и ничем другим.

Чикара стоял, слегка согнув ноги, уверенно упираясь в землю, без ненужного напряжения. Он поднял обе руки над головой, откинув меч назад, готовый врезать его в противника при любом направлении нападения.

Йоши подвинул ногу, ощупывая землю ее пальцами.

Его противник слегка сдвинулся с места, потом прыгнул вперед с невообразимой быстротой, нанося удары. Йоши инстинктивно парировал; его меч звенел от наносимых ударов. Он держал рукоятку меча, зажав левой рукой нижнюю головку эфеса, а правую держа позади, защищая ее; его пальцы крепко сжались, но плечи не были напряжены, на ладонях выступила легкая испарина, холодная и скользкая. Меч Йоши мгновенно вернулся в исходную позицию: опять он был нацелен на горло противника. Собрав всю быстроту движений и силу, он сделал выпад так, чтобы нарушить оборону противника. Эта тактика когда-то сбивала многих противников; на этот раз она ничего не дала. Как будто заранее угадывая намерения Йоши, Чикара ступил влево, увернулся от удара и в свою очередь направил удар на диафрагму. Йоши почувствовал, что лезвие разрезало его платье и почти достигло тела. Он увернулся в сторону, отчаянно стараясь нанести ответный удар. Он думал, что промахнулся, так как его меч не встретил сопротивления. На мгновение он ощутил беспомощность; он сжался в ожидании смертельного удара, который должен поразить его. Но Чикара отступил на шаг, это дало Йоши возможность прийти в себя. На острие меча Йоши появилась красная полоска. Своим инстинктивным ударом для защиты он ранил Чикару в левую руку, отрубив безымянный палец и мизинец. Этот первый удар, при котором у противника показалась кровь, Йоши нанес через полминуты после начала поединка. Оба тяжело дышали от напряжения. Чикара перенес меч в здоровую руку и, следя за возможным нападением Йоши, обернул руку куском ткани, затянув се зубами. Среди могил свистел ветер, подмораживая пот на лбах противников.

Йоши опять встал в уверенную позицию для защиты. Он заставил себя расслабиться; малейшее напряжение в плечах могло его погубить. Чикара левой рукой вынул свой короткий меч. Его лицо совершенно не выдавало боли, которую он испытывал.

Йоши наступал: он наносил удары с кошачьей точностью, вниз, вбок, вбок, вниз. Ряд ослепительно быстрых ударов – и все Чикара парировал. Ткань, которой была обернута рука Чикары, пропиталась кровью; каждый раз, когда он парировал своим коротким мечом, от удара брызгала кровь. Эти брызги сразу замерзали в морозном воздухе и падали мелкими красными снежинками, блестевшими в свете ущербной луны. Противники осторожно кружили, выжидая удобного момента. Йоши никогда раньше не встречал никого с такой быстротой реакции, как Чикара. Старший из противников парировал самые изощренные приемы Йоши – и делал это с раненой рукой!

Йоши стало трудно глотать; его рот был как будто забит ватой. Дышать ледяным воздухом было тяжело, у него перехватывало дыхание. Впервые его уверенность заколебалась, когда он понял, что, возможно, встретился с более сильным противником. Но, когда Чикара атаковал, Йоши забыл о волнении. Он отступил. Подпускать Чикару близко не следовало из-за короткого меча в его руке. Даже при том, что Чикара держал меч одной рукой, меч Йоши вздрагивал от силы его удара.

Получилось почти безвыходное положение: каждое нападение парировалось, каждая контратака сводилась к нулю – противник уклонялся или блокировал удар с точностью доли секунды. Но в их битве на ледяном поле в пользу Йоши была его молодость. Атаки Чикары стали менее частыми, потом замедлились еще и утратили свою силу. Разница в возрасте наконец сказалась. Чикара отступил, и Йоши, чувствуя близкую победу, сильнее наступал. Еще шаг… еще… Внезапно они оказались среди могил, и Чикара, хитро обдумывавший каждый шаг, оказался между двумя памятниками, так что они защищали его с двух сторон и давали минутный отдых.

Йоши опустил меч и отступил назад, чтобы выманить Чикару из его убежища. Старший из противников оставался на месте; он глубоко дышал, стараясь восстановить свои силы.

Йоши чувствовал холодный ветер; он знал, что этот перерыв ему невыгоден. Чикара отдыхал в своем убежище, а у Йоши замерзали руки. Йоши отступил и на секунду ослабил внимание.

С устрашающим боевым кличем Чикара перепрыгнул через памятник. Йоши показалась, что крылья огромной летучей мыши закрыли лунный свет – это было платье Чикары, раздуваемое ветром, – и блеснула сталь. Потом Йоши отшатнулся назад, платье на бедре распахнулось и сильная струя крови окрасила ткань расползающимся пятном. Он упал на одно колено.

С порывом дьявольской энергии Чикара переменил направление удара и направил его в голову. Этот удар расколол бы череп Йоши, но он не достиг намеченной цели. Йоши, лежа на мокрой земле, ударил снизу вверх прямо в среднюю часть туловища… и вспомнил, что это – его отец!

Чикара выронил оружие и схватился за живот. С горестным криком Йоши бросился на помощь ему. Старший из противников упал на руки Йоши. Йоши не мог выдержать дополнительную тяжесть на бедре, и они, сомкнувшись лицом и грудью, опустились на колени. Кровь Чикары струилась из-под его рук и смешивалась с кровью Йоши, образуя темное пятно у их ног. Из-за количества крови и места ранения – живот Чикары был совершенно обнажен – было очевидно, что состояние Чикары безнадежно.

Йоши сдвинул Чикару вбок, выпрямил ему ноги и осторожно уложил его на спину; он подложил руку под его голову. Взгляд уже тускнел. Чикара казался легче, как будто вес и сила, управлявшие им, уходили вместе с жизнью. Йоши посмотрел в лицо своего врага – своего отца – и был потрясен, увидев лицо старика.

– Будда, что я наделал? – громко крикнул Йоши. Старик застонал от боли. На губах его появились пузырьки крови.

– Пожалуйста, – попросил он, – добей меня… ты победил… окажи мне честь последнего удара. – Он указал на горло окровавленной рукой.

– Я не могу, – пробормотал Йоши, с ужасом глядя в сторону.

– Дьявол! Ты обязан! – приказал старик с последним порывом энергии. – Неужели судьба послала тебя… нанести мне это последнее унижение?.. Что я сделал, да простит меня Амида Будда, чтобы заслужить это?..

У Йоши все сжалось внутри. Ему отчаянно хотелось сказать: «Отец, прости меня. Я твой сын». Но разве это было возможно? Разве можно было причинить еще большую боль и смятение духа тому, чья жизнь отмерялась минутами?

– Пожалуйста, – попросил его отец.

Йоши уложил усталую голову, вытер губы своей повязкой для головы. Потом, не давая себе времени думать, поднял меч и одним быстрым ударом перерезал спинной мозг, навеки прекратив страдания Чикары.

– Злой меч… злая душа, – простонал он. Его тошнило, и голова кружилась. Цена победы была слишком высока. Он раздвинул платье и осмотрел бедро: из него сочилась кровь при каждом вздохе. Он перевязал рану куском ткани, оторванным от платья, – это остановило кровотечение.

Враг Йоши, его отец, умер, погиб от руки собственного сына. Его отец? Нами и семья – как они будут относиться к нему после того, что он совершил? Какова была цель его жизни? Была ли она направлена ко злу? Почему Будда посылал в этот цикл людей с тем, чтобы они испытывали такие страшные муки?

Он стоял на коленях в красном снегу рядом с умершим; едва видный глаз Тсукиоми, бога луны, холодно смотрел на него. Йоши знал теперь, что он сделает.

Он снял свой пояс и положил мечи на землю с торжественным достоинством, потом он отвернул плащ и платье, обнажив туловище на северном ветру.

Он поднял к небу свой короткий меч.

– Амида Ниорай, который льет свет своего присутствия во всех десяти частях мира, прими в свое небо того, кто призывает твое имя, – монотонно говорил он, и его голос сливался с жалобами ветра на кладбище. – Дай мне вечный покой. Прости меня за то, что я совершил, – закончил он.

Тишина, казалось, наполнилась голосами призраков. Йоши, ослабевший от потери крови, потрясенный поединком с Чикарой, как будто бредил. В его ушах звучала протяжная нота нижнего регистра бивы.

Он был неподвижен, но земля вращалась вокруг него. Он услышал голос, звучавший внутри него; этот голос был полон злорадства, он шипел, фыркал и извергал проклятия. Каким-то образом, не зная как, Йоши узнал его. Он не знал человека, но узнал голос. Хиго! Дух ронина, изгнанный заклинателем в Окитсу.

Дух Хиго извергал поток ругательств. Йоши с трудом понимал слова, таким громким был голос: «Негодяй… ты считаешь, что ты лучше? Ты фехтовальщик? Свинья ты! Мерзость! Скоро ты будешь со мной. Вот увидим тогда, каково тебе придется! Ты убил собственного отца, как убил моего хозяина. Как бы я ни был грешен, я, по крайней мере, отцеубийства не совершал. Я был честный самурай, из-за тебя я осужден на десять тысяч лет в преисподней. Если бы мне пришлось ждать дважды десять тысяч лет, я бы ждал тебя. Тебя ничто не спасет. Скоро, ты будешь в моей власти!»

Йоши старался не слушать эти страшные звуки, но голос не исчезал, и к нему присоединился другой, злобный, льстиво-издевательский голос Канеоки. «Он убил своего отца, – прошептал Канеоки. – Чего еще можно ожидать от гравера, да еще рожденного вне брака?»

Йоши должен был заставить их замолчать. Его рука сжалась на рукоятке короткого меча, и он прижал острие к голому телу слева, под ребрами. Его пальцы были почти бесчувственны и не повиновались ему. Сейчас! – подумал он, усиливая нажим и чувствуя, что острие пронзает его бок. Он плохо понимал, что происходит, его дыхание становилось быстрее и более поверхностным с каждой минутой. Из раны сочилась кровь, и он все слабел. Мороз вызвал у него насморк и затруднял дыхание. Звуки у него в голове становились громче и непонятнее. Теперь он слышал другие голоса и чувствовал присутствие других теней, круживших вокруг него. Постепенно неясные очертания и звуки прояснились, и он увидел эти тени. Вот… Генкай. А там… Ханзо, Ичикава, Айтака! У него выступили слезы на глазах, и дышать стало легче. Его друзья пришли к нему из небесных сфер, но разве они могут помочь ему после того, что случилось этой страшной ночью? Разве Хиго и Канеоки не передали ему вести из мира духов? Как он может осудить прежних друзей, если они обратятся против него? Он совершил самое постыдное преступление.

Йоши старался вонзить лезвие глубже в бок. В руке не было силы, и пальцы скользили по рукоятке.

Но теперь… Что он видел? Планеты, звезды, солнца, кружащиеся в вихре, и Тсукийоми, глядящий вниз; и на их фоне силуэт Генкая. Из руки, поднятой над головой, он посыпал рисом призраки Хиго и Канеоки, проклиная их и прогоняя их назад в преисподнюю. «Амида Ниорай, приди на помощь тому, кто в ней нуждается и кто ее заслуживает», – возглашала тень Генкая, в то время как Хиго и Канеоки исчезли в густой темноте. Последнее, что Йоши видел, был красный шрам на лбу Канеоки, облик которого расплылся и исчез.

Они пришли из Западного Рая, чтобы помочь ему, – Генкай и другие друзья в прошлом. Тень Генкая, кружась, поднялась вверх, и вместо нее показалась плотная фигура Ханзо, круглая голова которого вырисовывалась на фоне лика бога луны. Ханзо заговорил самым ворчливым тоном: «Йоши, ты хороший мальчик, независимо от того, что произошло на этом унылом ледяном поле. Ты всегда боролся против зла, и ты никогда не отказывал тем, кто просил у тебя помощи. Для меня ты был даром, богов, любимым сыном Будды. Твой меч и сердце чисты, и я по-прежнему с гордостью называю тебя сыном».

Позади Ханзо Ичикава кивал, соглашаясь с ним. Призрак был так хорошо виден, что Йоши мог лишь с трудом различать сияние звезд сквозь фигуру Ичикавы, говорившего: «Сеппуку не решит ничего. Сегодня ты сражался храбро и умело. Теперь повернись к жизни и привыкай жить без ненависти. Умереть сейчас означало бы сдаться черным силам Йоми. Откажи им в этом удовольствии. Живи!»

В бредовом состоянии Йоши почти забыл о своем раненом бедре. Сейчас он находился на ином уровне познания, и боль в бедре ослабела, а затем и совсем прекратилась; голоса вокруг него стали громче. И Ичикава растаял, кажущаяся плотность его расшитого синего платья распалась и превратилась в несметное число отдельных кусочков, которые изменили цвет и соединились в новой форме, на этот раз в виде Айтаки. Айтака был одет в темно-коричневое платье с желтыми геометрическими рисунками. Он говорил: «Дорогой брат, ты совершил то, что надо было совершить. Никто не должен осуждать тебя. Благодаря тебе жизнь в десяти областях будет лучше. А будущее нашей страны важнее, чем жизнь одного человека».

– Но он был моим отцом, – простонал Йоши, пытаясь крепче сжать холодную рукоятку короткого меча.

Призраки скользили среди памятников – сменяющиеся и сливающиеся цвета: желтый, синий, коричневый – и повторяли все вместе, в торжественном песнопении, гармонировавшем со звуком струн бивы: «Ты должен продолжать, Йоши. Твоя жизнь должна продолжаться. Вознагради Нами и мать за страдания, которые им причинили ты и твой отец». И, перекрывая другие голоса, послышались слова Генкая: «Да благословит тебя Амида Будда, Йоши. То, что ты сделал, ты совершил ради нас. Мы просим тебя… Живи! Позабудь о прошлом. Думай о завтрашнем дне, и да благословят тебя боги». Голоса постепенно стихли и замолкли.

Прошли часы, а Йоши все стоял коленопреклоненный на своем платье, частично защищенный от ветра телом отца. Он согнулся, все еще держа короткий меч в заледеневшей руке. Он то терял сознание, то приходил в себя. Какие-то видения подобно обрывкам ночного тумана возникали, оставляя едва заметные следы в его усталом мозгу. Ясные образы призраков распались на случайные осколки света и тьмы, но наставление, переданное ими, отдавалось эхом в мозгу Йоши. «Повернись к жизни. Повернись к жизни. Повернись к жизни. Забудь прошлое. Забудь… Продолжай… Продолжай…» Каждый раз, когда Йоши погружался во тьму отчаяния, его возвращали назад повеления жить. Но ведь жизнь была слишком тяжела! Насколько легче сдаться силам ночи… избегнуть стыда и бесчестия за все совершенное.

Йоши был тяжелее ранен душевно, чем физически. Его беспорядочные мысли метались между добром и злом. Разве Генкай не благословил его? Разве Ханзо не освободил его от греха? Разве Ичикава и Айтака не сказали ему, что он не совершил преступления? Так в чем же заключается вопрос чести и бесчестия? Йоши когда-то поклялся отомстить за смерть своих друзей. Он принес эти клятвы по поводу трагических происшествий раньше, чем узнал правду о Чикаре. Он исполнил свои обещания, отомстив за несправедливость. А его отец? Чикара жил полной жизнью, это была жизнь человека безжалостного, но честного. Он умер, не утратив физической силы, способностей. Он бы избрал именно такую смерть. Честь и долг до конца. Смерть в смелом сражении. Раздались колокола, возвещающие час тигра. Понемногу сознание Йоши прояснилось, он увидел окружающий мир. Начался медленный снегопад, пока он стоял на коленях в полузабытьи. Он посмотрел на тело отца, уже частично покрытое снегом, вспомнил посиневший труп путешественника, в платье которого он когда-то начал новую жизнь, и понял, что не хочет умереть, как тот путешественник, на одинокой ледяной постели.

В нем возникла стихийная сила, она шла из центра жизненной энергии и горела как маленькое солнце в самой глубине его тела. Его руки и ноги вздрагивали, сердце билось сильнее, и кровь быстрее текла в теле. Он должен был жить, чтобы выполнить завет мира духов, искупить грехи прошлого. Перед ним открылась дорога более трудная, – дорога жизни.

Кровь, бежавшая по его жилам, заставила его заметить, что он замерз, его бил озноб, и спина покрылась гусиной кожей. Он вздрогнул и натянул на плечи спущенное платье, потом обернул талию своим кушаком оби, вложил в ножны короткий меч и вдел его рядом с длинным мечом. Потом он еще раз осмотрел бедро: кровь больше не текла. Рана не будет мешать ему, если он будет двигаться осторожно. Он встал на ноги и, медленно поворачивая голову, внимательно всмотрелся и вслушался. Призраки исчезли. Было тихо, только слегка шумел ветер и поскрипывал иней. Йоши поднял лицо к Тсукийоми, открыл рот и ощутил снежинки на губах и языке. Как много раз он поднимал лицо к небу, давая клятвы ненависти и мести! Теперь он видел все яснее. Он больше не был ослеплен жаждой мести. Он понимал, что его отец был честен, но ограничен кругом своих воззрений. Чикара причинял горе своей непреклонной преданностью долгу, но, каковы бы ни были его недостатки, он умер благородной смертью и заслуживал почетных похорон. Йоши – его сын – позаботится об этом.

Йоши счистил снег с платья Чикары. Он закрыл его глаза и прикрыл лицо. Потом он вложил в ножны мечи Чикары и поместил их в его оби, как приличествовало самураю.

Сознание Йоши стало ясным, как чистая вода. Он сделал трудный выбор и больше не будет стремиться к смерти. Его долга были оплачены. Йоши отодвинул свои мечи, чтобы они не мешали ему поднять тело отца, такое легкое, и пошел вниз по горе.

На востоке Аматерасу зашевелилась за горизонтом и послала бледную золотистую полоску, осветившую край земли. Начался новый день.