Но прямо к гасиенде Полетта я не подъехал. Когда до нее оставалось примерно с четверть мили, я направил машину за кусты и сделал небольшой круг. Машину я вел очень медленно, чтобы было поменьше шума. Я поставил машину примерно в 200 — 300 ярдах позади дома, за кустами кактусов, и стал пробираться, держась все время под их прикрытием. Я обошел весь дом, но никого и ничего не заметил. Стояла полная тишина, не было слышно ни звука.

И тогда у меня мелькнула мысль. Держась все время за кустарником и вовсю раскрыв глаза, я пошел вдоль дороги, ведущей от дома к перекрестку на шоссе. Минут через пять я услышал тихое ржание лошади. Я пошел на этот звук и — увидел вороного коня, привязанного к дереву примерно в пятидесяти ярдах от шоссе.

Это был великолепный конь. На нем мексиканское деревянное с кожей седло с серебряной отделкой. С правой стороны седла прибита серебряная дощечка, на ней инициалы «Л. Д.».

Да, предчувствие меня не обмануло. Где-то здесь поблизости меня ожидает Луис Даредо.-

Внизу, ярдах в ста, виднелись заросли кустарника и кактусов. Вероятно, именно там я его и найду. Я начал потихоньку прокрадываться к тому месту и вскоре убедился, что я был прав.

Луис выбрал отличное место. Дорога здесь была очень узкая и вся изрыта глубокими колеями от проезжавших повозок. Он стоял, спрятавшись за большим кустом, курил и держал наготове ружье.

Я подкрался сзади и со всего размаха дал ему в правое ухо. Парень кувыркнулся. Тогда я наставил на него свой револьвер и отобрал у него ружье.

Он сел на землю с дурацкой улыбкой, не спуская с моего револьвера глаз. Вероятно, он ждал, что я сейчас всажу в него пулю.

Я сел напротив него на большой камень.

— Знаешь, Луис, — сказал я, — оказывается, ты довольно глуп, и это меня крайне удивляет, потому что мексиканцы всегда бывают на один шаг впереди от таких дам, как Полетта Бенито. А еще меня удивляет, почему ты не приказал тому парню, который треснул меня по башке, когда я направлялся в Зони, чтобы он тут же на месте убил меня. Этим ты избавил бы себя и своих дружков от многих неприятностей. Когда старая ведьма заявила мне, что кто-то в «Каса де Оро» опознал меня как арестовавшего Кальдоса Мартинеса и что она — его мамаша, я понял, что она все врет. Совершенно случайно, как раз недавно, я узнал, что мать Мартинеса умерла несколько лет тому назад. Я сразу понял, что за всем этим стоишь ты, и теперь тебе предстоит несколько довольно неприятных минут.

Он встал и закурил сигарету.

— Сеньор Кошен, — сказал он. — — Поверьте мне, кто-то ввел вас в заблуждение. Понимаете? Я ничего не знаю о людях, которые что-то сделали с вами. Я здесь жду одного американца, который у меня работает. Я абсолютно не понимаю, о чем вы говорите.

— Да что ты мелешь? — прикрикнул я. — Так ничего и не понимаешь? Ну так вот, сейчас ты все поймешь. Я полагаю, что ты путаешься с Полеттой Бенито. Я также полагаю, что Грэнворт Эймс был не единственным парнем, который обманывал Руди Бенито. Вторым являешься ты. И полагаю также, что вы ждете не дождетесь, когда Руди умрет, и тогда ты подхватишь его очаровательную Полетту. Правильно я говорю, милок?

Я решил проверить Луиса. Встал с камня, спрятал револьвер в карман и сделал вид, что собираюсь закурить. И он клюнул. Хотел было дать мне хороший пинок в живот, но я ожидал этого и сделал быстрый финт в сторону, схватив его за ногу. Он упал.

Я решил проучить парня, отделав, как Бог черепаху, помня, как эта старая мексиканская образина пнула меня ногой в лицо и бросила в меня фонарем. Я также хорошо представлял себе, что сделал бы со мной тот парень, который спустился ко мне в подвал.

И вот, держа все это в мыслях, я на все сто отделал Луиса. Закрыл ему оба глаза, выбил несколько зубов, свернул набок нос и вообще избил его так, как давно уже никого не бил.

После этого я забросил его в кактусы. Парень до того окосел, что даже не почувствовал, как в него впились колючки. Он просто полностью потерял интерес к жизни. Я взглянул на него. Думаю, что на ближайший отрезок времени он не представлял для меня никакой опасности. Поэтому я подошел к его лошади и отвязал уздечку, подпругу и кожаные стремена. Затем вернулся и занялся Луисом. Я так крепко связал его, что ему потребовалось бы не менее двух лет, чтобы собственными силами вырваться из этого плена.

Потом я забрал у него нож и ружье и зарыл их неподалеку в яме. Кроме того, я снял с него штаны и тоже закопал их. Сделал я все это на тот случай, что если ему вдруг и удастся как-нибудь развязать мои путы, он все равно не сможет пойти без штанов, его моральный кодекс не позволит ему совершить прогулку в таком виде. После этого я пошел к гасиенде. Я обошел дом сзади и влез в окно. Это было очень легко сделать. Вероятно, Полетта и ее мексиканка спят наверху, но я все же старался производить как можно меньше шума. Уже начало светать, так что я спокойно обходился без фонаря. Из кухни, где я очутился, забравшись в окно, я прошел в коридор. В него выходило несколько дверей. Я открыл одну — там была спальня, которой давно не пользовались. Другая дверь вела в какую-то кладовку.

Наконец я попал в комнату, в которой мы разговаривали с Полеттой перед тем, как мне уехать в Зони. Я осмотрелся. Поискал что-нибудь вроде сейфа или вообще места, где могут храниться деловые бумаги.

И вскоре я нашел. За картиной в стене был сейф, и запирался он при помощи особого ключа с комбинацией. Но меня нисколько не интересовала эта комбинация, так как шкафчик был вделан в стену, которая была деревянной. Я вернулся на кухню, нашел консервный нож и огромный косарь и занялся самым настоящим подкопом вокруг петель дверцы. Примерно через четверть часа сейф был открыт.

Там лежало три коробочки с драгоценностями и большое количество каких-то бумаг. До коробочек я даже не дотронулся, а достал все бумаги и вышел с ними на веранду, чтобы просмотреть их. И нашел там то, что искал. Это был документ о передаче акций железнодорожной компании от Руди Бенито к Грэнворту Эймсу, оформленный при участии Полеты как свидетельницы.

Я еще раз внимательно прочитал этот документ и сунул его себе в карман. Потом собрал все остальные бумаги и положил их обратно в сейф. Потом аккуратно закрыл дверцу и снова повесил картину на место.

Я откровенно был доволен результатами сегодняшней ночи. И, кажется, я вообще скоро разделаюсь с этим трудным делом.

Выглянул в окно. Все освещалось тем полусветом, какой бывает в предутренние часы.

На столе лежала коробка сигарет. Я взял одну и закурил, потом подошел к буфету и налил себе виски. Когда я выпил примерно полстакана, в комнате неожиданно вспыхнул яркий свет. Я повернулся и увидел стоящую в дверях Полетту.

На ней был голубой шелковый халатик, а пепельно-светлые волосы были забраны в узел шелковой лентой. Она стояла и улыбалась, а в руке держала кольт тридцать восьмого калибра.

Я допил виски.

— Так-так, Полетта, — сказал я. — Рад тебя видеть снова.

Она вошла в комнату, не спуская с меня дула револьвера.

— Значит, ты вернулся, мистер Кошен, — сказала она спокойно, все еще улыбаясь. — А почему ты не постучал в дверь, если тебе уж так нужно было войти в этот дом?

Я затянулся сигаретой и выпустил облако дыма в ее сторону.

— А я сейчас скажу тебе, почему, прелестное создание, — сказал я. — Я вернулся, потому что подумал, что могу здесь кое-что найти. То, что меня очень интересует. Но ты мне помешала, Полетта. И еще мне хочется знать одну вещь: почему ты не спрячешь свою пушку в карман?

Она засмеялась.

— Может быть, тебе и хочется знать это, Лемми, — сказала она. — Думаю, что тебе еще больше хочется, чтобы я убрала револьвер. Но, знаешь, мне кажется, что тебе сегодня ночью один раз здорово повезло, а вот теперь, просто так, для разнообразия, тебе уже так не повезет.

— Да что ты говоришь? — со смехом сказал я. — Слушай, Полетта, брось дурака валять. Беда с вами, женщинами, вечно вы переоцениваете свои карты. А если сравнить тебя с игроком в покер, то ты из тех женщин, которая, имея на руках две пары, держится так, как будто у нее одни козыри.. Но сегодня ночью ты допустила большую ошибку, Полетта. Тебе не надо было звонить Даредо. Как только какой-то парень стукнул меня по башке, я сразу понял, что ты позвонила Даредо именно по этому поводу. А зачем? Есть только одна причина: ты опасалась моего свидания с Руди. Поэтому ты и попросила Даредо, чтобы он помешал этому.

К тому времени, когда я все-таки добрался до Зони и поговорил с Руди, ребята Луиса сообщили ему, что я от них удрал. И зная, какой дорогой я буду возвращаться, он спрятался за кустарником и ждал меня с ружьем в руках.

Но ничего из этого у него не вышло. Я проучил твоего Луиса и избил его так здорово, что он и сейчас корчится там в кустах от боли.

Она продолжала улыбаться.

— Но все это не имеет никакого значения, Лемми, — сказала она. — Игру-то все-таки выиграла я!

— Да что ты говоришь? А что хорошего в твоем выигрыше? Что это тебе даст? Слушай, Полетта, почему бы тебе не образумиться? Что ты собираешься делать с этим револьвером? Выстрелить в меня? Зачем? Не будь ребенком.

Она громко рассмеялась и взглянула на меня своими красивыми глазами. Надо сказать, у Полетты дьявольски крепкие нервы.

— Ну не дурачок ли ты, Лемми? — сказала она. — Думаешь, ты будешь первым шпиком в Мексике, пропавшим без вести и попавшим в списки без вести пропавших? Я убью тебя, Лемми, не потому, что мне очень хочется этого. Надо признаться, что как мужчина ты не лишен некоторой привлекательности. Но, с моей точки зрения, ты стал слишком уж назойливым. Ты продолжаешь, несмотря ни на что, вести расследование дела о фальшивомонетчиках, повинуясь, так сказать, велению своего длинного носа. В конце концов ты этим своим расследованием можешь создать некоторое неудобство для меня. Я поэтому выбираю наименьшее из зол.

Я опустился на стул. Она стояла посредине комнаты под люстрой. Я смотрел на револьвер в ее руке. Рука не дрожит. Да, эта дамочка способна убить даже не моргнув глазом.

Мне стало как-то нехорошо. Только было я начал понимать кое-что в этом деле, и вдруг какая-то бабенка, да еще такая симпатичная, собирается меня пристрелить. Да-а, никогда в жизни не думал, что мне придется умереть от руки женщины.

— Знаешь, Полетта, — сказал я. — Я думаю, что ты собираешься совершить большую глупость. Зачем тебе убивать меня? Чем я могу повредить тебе? Ведь я занимаюсь делом, не имеющим к тебе никакого отношения.

Она опять улыбнулась.

— Ну, Лемми, твой час пробил! Сейчас я убью тебя и постараюсь сделать так, чтобы тебе было не очень больно. Как ты хочешь получить свое, стоя или сидя?

— Одну минутку, Полетта, — сказал я. — Прежде чем ты выстрелишь, я хочу тебя кое о чем спросить.

— Хорошо, Лемми. Слушаю тебя. Говори, что ты хочешь, только поторапливайся.

Мозг мой лихорадочно работал. Вы, вероятно, помните, что прошлым вечером Полетта положила мне руки на плечи, а когда она их отняла, ее руки скользнули по моему телу. При этом она нащупала мой револьвер в левой плечевой кобуре. О'кей! Может, она думает, что он все еще там? Ей ведь неизвестно, что, когда я отобрал его обратно у мексиканца, я положил его в правый карман пиджака,

Я встал, свободно опустив руки.

— Так, так, Полетта, — сказал я. — Если уж мне суждено быть убитым, пожалуй, лучше принять от тебя пулю стоя. Конечно, может быть, ты и без особого энтузиазма выполнишь мои желания, но тем не менее у меня есть к тебе две просьбы. Первая: я думаю, ты разрешишь мне перед тем, как отправиться к праотцам, выпить еще один стаканчик твоего замечательного виски. И вторая: я хочу попросить тебя отослать мою федеральную бляху одной женщине в Оклахому. Я дам тебе ее адрес. Сразу можешь не посылать. Сделаешь это примерно через годик, когда все поуляжется. Но, во всяком случае, мне бы очень хотелось, чтобы она получила ее на память обо мне.

Она громко рассмеялась.

— Смотри-ка, железный, несгибаемый храбрец, а расчувствовался из-за какой-то женщины!

Я пожал плечами.

— Да уж ничего не поделаешь, — сказал я. — Так уж получилось, не смейся над моей просьбой.

Я повернулся, подошел к буфету, налил себе стакан виски и выпил. Потом поставил стакан обратно на стойку и повернулся к ней.

— О'кей, Полетта, — продолжал я. — Вот моя бляха. Я положу ее на стол.

Я опустил руку в правый карман и, не вынимая револьвера, выстрелил прямо в электрическую лампочку. Я моментально бросился на колени. Одновременно раздались три выстрела из револьвера Полетты. Я сделал резкий рывок вперед, как бегун на короткие дистанции перед финишной лентой, и изо всей силы ударил ее головой прямо в живот. Она грохнулась затылком на пол.

Я подошел к ней и особым приемом заставил ее разжать пальцы и выпустить из рук револьвер.

— О'кей, беби! — сказал я.

— Будь ты проклят, Лемми, — простонала она. — Какая же я дура! Дала тебе возможность улизнуть из-под дула моего револьвера!

— Да еще какая! — согласился я. — Слушай, Полетта, а почему ты не выстрелила в меня, когда я пил виски? Не понимаю. Ведь был исключительно удобный случай. Да, собственно, я еще ни разу в жизни не встречал женщину, которая умела бы по-настоящему обращаться с огнестрельным оружием.

Она молчала, только тяжело дышала. Я бросил ее револьвер через перила веранды и, все еще держа ее за руку, подошел к выключателю и зажег стенное бра. Я взглянул на нее. Она, несмотря на боль, все еще улыбалась, только теперь характер ее улыбки несколько изменился.

— Ну, леди, теперь поехали куда следует, — сказал я ей. — Ты, конечно, разыграла свои карты как только могла, но… ничего у тебя не получилось. А знаешь, я все больше удивляюсь, почему ты не убила меня, когда я пил, стоя у буфета. Подумай только, я бы сейчас лежал тихо и спокойно, остывающим трупом. А потом ты по— звала бы своего дружка Луиса, и вы закопали бы меня где-нибудь, и никто никогда не узнал бы, куда девался страшный серый волк Лемми, который пытался съесть маленькую очаровательную овечку Полетту. Да-а, плохи твои дела, беби, здорово ты промахнулась.

— Может быть, — сказала она. — Но я хотела бы знать, какое обвинение ты можешь предъявить мне? Ты говоришь, что ты федеральный агент, но я не видела никаких доказательств этому. Я не видела твоей федеральной бляхи. Я застала тебя ночью в своем собственном доме. Совершенно естественно, что я хотела выстрелить в тебя. Здесь ведь не Штаты, а Мексика.

— Что ж, может быть, тебе и удалось бы вывернуться с таким объяснением. Только ведь я не собираюсь предъявить тебе обвинение в том, что ты намеревалась убить меня. Я принял решение арестовать тебя по обвинению в убийстве, но в другом.

Она рухнула на стул и начала рыдать. Халатик се распахнулся, и моему взору предстали во всей красе ее очаровательные ножки. А ножки, что и говорить, роскошные. Приятно на них посмотреть. Я молчу, просто жду, что она еще выкинет.

Наконец, она перестала плакать и взглянула на меня. До чего же она хороша, бестия! Сквозь две огромные слезинки, повисшие на ресницах, она пыталась улыбнуться мне. Можете мне поверить, талантливая актриса эта Полетта. Заведи я свой драматический театр, я непременно взял бы ее, и только на главные роли.

— Дай мне выпить, Лемми, — сказала она.

Я налил ей покрепче, именно это ей сейчас требовалось. А дальше ей потребуются напитки еще покрепче, если учесть, что я с ней собираюсь сделать. Я подал ей виски и смотрел, как она пила.

— Я знаю, что была беспросветной дурой, Лемми, — сказала она, скромно опустив глаза. — Но постарайся понять меня. Я ведь уже говорила тебе, что я чувствовала в отношении Руди. Я была перед ним виновата, мне хотелось хоть напоследок загладить свою вину. Вот почему мне не хотелось, чтобы ты туда поехал. Я знала, что ты заведешь разговор, который может взволновать Руди, напомнить ему о вещах, о которых не следует ему напоминать: о моей связи, с Грэнвортом Эймсом. Я не хотела его огорчать лишний раз перед смертью и поэтому позвонила Даредо. Я попросила его организовать дело так, чтобы ты не попал к Руди. Но я предупредила его, чтобы с тобой ничего не делали, просто задержали, и все…

По очаровательным ее щечкам побежали ручейки слез.

— Даю слово, я не хотела, чтобы с тобой что-нибудь приключилось, — продолжала она. — Конечно, ты мне не веришь, Лемми, но, хотя я знаю тебя всего несколько часов, я почувствовала, что ты именно тот мужчина, который может что-то значить в моей жизни. — Она окинула меня затуманенным взглядом. — Разве ты не видишь, Лемми… Разве ты не видишь… Я люблю тебя.

Я смотрел на эту женщину, широко открыв рот. Да, действительно, когда Всевышний отпускал ей нервы, там, в небесной канцелярии, что-то перепутали и вместо нервов дали ей буксирный канат. Подумайте только, эта женщина всего несколько минут тому назад чуть не застрелила меня из своей 38-калибровой пушки, а теперь заявляет, что она меня любит.

И самое забавное, что в этой бабенке что-то есть, что заставляет вас верить ей, хотя вам отлично известно, что она первоклассная врунья, предательница, сестра самого сатаны, которая не задумываясь сорвет золотую коронку с зубов любого спящего мужчины.

— Послушай, дорогуша, — ответил я ей. — Что касается меня, то мне очень жаль, что ты обнаружила свою любовь ко мне только после того, как проиграла в этой игре с револьвером. И, конечно, я вполне понимаю, почему ты не хотела, чтобы я поехал в Зони и задал Руди несколько лишних вопросов, а он узнал бы о том, что ты путаешься с Грэнвортом Эймсом. Ты ведь была у него на содержании и покрывала все мошеннические проделки, разорившие Руди, а теперь путаешься с Луисом.

Ты думаешь, что я не понимаю, почему ты вдруг начала играть роль любящей жены? Потому что после смерти Руди ты хотела забрать все оставшиеся деньги. Ты боялась, что он разозлится на тебя за связь с Грэнвортом и Луисом и оставит наследство кому-нибудь другому. Воображаю, как бы ты рассвирепела, если бы Руди оставил деньги не тебе, а кому-нибудь другому. А? Нет, это действительно было бы здорово, если бы после того, как ты заставила Грэнворта Эймса вернуть украденные им у Руди деньги, Руди после своей смерти завещал все деньги в. пользу какого-нибудь вивария для гремучих змей, страдающих чесоткой. Пожалуй, это даже для тебя было бы уж слишком? А?

Поэтому ты решила разыграть перед Руди роль раскаявшейся женушки, единственным желанием которой было получить прощение у своего больного мужа. Чтобы этот дурачок простил тебя и можно было бы начать все сначала. Ты еще при живом муже закрутила любовь с этим паршивцем Луисом Даредо.

Я внимательно наблюдал, как она будет реагировать на всю эту чепуху, которую я ей болтаю. Слезы все еще продолжали капать из ее очаровательных глаз.

— О'кей, Полетта! — продолжал я. — А сейчас пойдем наверх. Там ты оденешься поприличнее, и мы с тобой кое-куда поедем, и не вздумай выкинуть какой-нибудь номер, потому что мне страшно не хотелось бы применять к тебе жесткие меры, подобные тем, какие по твоей милости пришлось испытать мне.

Она вздернула подбородок.

— А предположим, я откажусь поехать с тобой? Я — американская гражданка, у меня есть соответствующие права. Кроме того, у меня нет уверенности, что у тебя есть ордер на мой арест. Куда ты меня повезешь? Я хочу вызвать своего адвоката.

— Беби, — сказал я. — Ты начинаешь меня раздражать. Никакого ордера у меня, конечно, нет, но у меня есть сильные руки. И если ты будешь продолжать болтать чепуху, я разложу тебя у себя на коленях и высеку тысячу искр из той части твоего шасси, на которой ты в детстве каталась с горки. Поняла? А что касается адвоката, то по мне пусть хоть шестьсот адвокатов работают на тебя сверхурочно, обвязав мокрыми полотенцами свои котелки. Даже такая свора не выручит тебя из того переплета, в который ты попала. И поэтому, как говорила твоя мама, будь хорошей девочкой, а то я тебя как следует отшлепаю.

Я отвел ее наверх и подождал, пока она одевалась, поискал мексиканку, но она куда-то скрылась.

Полетта молчала и смотрела на меня волком. Ну, и Бог с ней. Когда она оделась, мы вышли из дома и сели в мою машину. Я застегнул на ней пару полицейских браслетов и привязал ее к заднему сиденью так, что она не могла двигаться.

Завел мотор, и мы поехали.

Пожалуй, надо будет ехать побыстрей, а то как бы дружки Луиса не нашли его. Тогда он сможет попытать— ся что-нибудь со мной сделать. Я бы, конечно, мог прихватить с собой и Луиса Даредо, но, вы сами понимаете, он — мексиканец, а я не хочу осложнять ситуацию. Обойдемся без него.

Я ехал с максимальной скоростью и вскоре добрался до места, где в кактусах без штанов лежал Луис. Я взглянул на Полетту. Она тоже увидела Луиса и, несмотря на то, что сама сидела в наручниках, рассмеялась. Парень действительно представлял собой потрясающее зрелище.

Дорога стала лучше, и мы вскоре выехали на шоссе, ведущее к Юме.

Взошло солнце. Я почувствовал себя более спокойным и снова запел песенку «Кактус Лизи», потому что, как я вам уже говорил, эта песенка мне очень нравится.

По-моему, до Юмы оставалось миль пятьдесят. Надо было как можно скорее добраться туда. Нужно срочно проверить там кое-что, потому что если та колоссальная идея, которая пришла мне в голову, имеет под собой основание, то моя работа закончится гораздо скорее, чем можно предполагать.

Я закурил и снова взглянул на Полетту. Она сидела, привалившись к спинке сиденья, а закованные в наручники руки покоились на коленях.

— Дай мне тоже сигарету, Лемми, — попросила она. Я прикурил еще одну сигарету и, откинувшись назад, сунул ей сигарету в губы.

— А знаешь, Лемми, — произнесла она через некоторое время, — тебе не кажется, что ты здорово рискуешь? Ведь ты арестовал меня как свидетельницу. А мне что-то неизвестен закон, по которому федеральный агент может надеть наручники американке, находящейся на мексиканской территории, только потому, что эта женщина, по мнению этого неквалифицированного агента, может дать важные свидетельские показания. Я точно знаю, что у тебя нет против меня обличающих улик. Я только свидетельница и все. Ты не можешь предъявить мне обвинение в том, что я пыталась тебя убить, потому что я имею право стрелять в любого мужчину, тайком пробравшегося в дом ночью. Да, Лемми, думаю, что я сумею устроить тебе кучу неприятностей.

Я взглянул на нее через плечо.

— Слушай, Полетта, сиди-ка ты там спокойно и брось болтать всякую чепуху. Я забрал тебя не как свидетельницу или что-то в этом роде. Поэтому прекрати разговоры о том, что ты со мной сделаешь. Ты жестоко ошибаешься, и мне будет очень жаль тебя, когда тебе придется разочароваться в этом.

— Хорошо, — ответила она. — Но если я не являюсь свидетельницей и если ты можешь забыть о том, что я стреляла в тебя, тогда позволь, милостивый государь, поинтересоваться, куда и зачем ты меня везешь?

— О'кей, ягодка моя! Сейчас я тебе скажу. Везу я тебя в Палм Спрингс, потому что так нужно. А когда мы туда приедем, я предъявлю тебе обвинение в убийстве. Я обвиняю тебя в убийстве Грэнворта Эймса в ночь на 12 января, — сказал я ей. — Ну, как тебе это нравится?