Просыпаюсь в 9 часов. Погода стоит замечательная, вся комната залита солнцем. Люблю солнце. Я уже раньше говорил, что у меня душа поэта. Я всегда и во всем ищу красоту. Наверное, поэтому у меня всегда на прицеле какая-нибудь крошка. Вы спросите, почему? Соображайте сами. Если парень любит солнечный свет и сияние луны, весеннюю листву и пение птичек, и глупцу должно быть ясно, что этому парню должны нравиться дамочки с пышными формами, красивыми глазами, круглыми коленками и всем остальным под стать этому.
Я соскакиваю с кровати и начинаю шагать по комнате, раздумывая о том о сем. Главным образом о Джуанелле Риллуотер, потому что, как вы понимаете, я из тех парней, которые не особенно верят в случайные совпадения. Такое происходит довольно редко, да и то большей частью тогда, когда вы этого не ждете.
Бывают, конечно, разные совпадения, если вы меня понимаете. Но мне думается, после минутного размышления вы, ребята, согласитесь, что появление Джуанеллы никак не отнесешь к такого рода случайностям. Нет, сэр… встречу с этой малюткой скорее можно сравнить с аварией на море, когда все спасательные шлюпки находятся в ремонте и неоткуда ждать помощи.
Через некоторое время я звоню вниз и прошу принести мне кофе. Усаживаюсь на край кровати и выпиваю его.
Я настолько погружен в раздумье, что телефонный звонок дребезжит несколько минут, прежде чем я соображаю, что мне звонят. Это Домби.
— Алло, дружище. Послушай, я из-за тебя все свои ноги истоптал. Кручусь спозаранку. Начал с авторучки. Это было совсем не сложно, потому что в данный момент в Париже не так-то просто купить эту штуку. Таких ручек было продано около шести дюжин: в коробочке комплект ручки и карандаша. Тот, что оказался у твоего приятеля, был продан одним спекулянтом по имени Поль. Наборов одного цвета было всего 4 штуки. Ты можешь найти этого Поля Лефевра около 12 часов в любой день в баре «Гранд-отеля» на Монмартре. Понятно?
— Понятно. Умница! Продолжай дальше.
— Второй вопрос — миссис Риллуотер. Она прелесть, не правда ли? Дамочка — что надо. Я хочу кое-что рассказать тебе. Я подслушал кое-какие разговоры об этой красотке. Она выглядит просто шикарно, а когда я так говорю, то я имею в виду, что она действительно настоящая красавица. Почему ты меня с ней не познакомил раньше. Может быть, мне удалось бы у нее кое-что разузнать. — Вот как!
Я смеюсь, и смех мой, видимо, звучит цинично.
— Я тебя с ней обязательно познакомлю, но все, что ты у нее сможешь выведать, будет касаться только вас двоих. И это будет для тебя, как ушат холодной воды. Будь благоразумен, Домби. Все же где она?
— Я не знаю, где она, но здесь недалеко есть небольшая гостиница. Рядом с ней стоит огромный домина, когда-то он принадлежал одной графине. Он называется «Вилла цветов».
— Да? Ну и что из этого?
— Ну, это игорный дом. По вечерам парни стройными рядами направляются к этой самой цветочной вилле и спускают там свои последние гроши. Иной раз, конечно, кое-кто и выигрывает. Крупная игра идет там каждую ночь. Как я понял, в полночь ты всегда можешь найти там свою Джуанеллу.
— Подумать только… Послушай, что же там творится? Что, она там подвизается в качестве «зазывалы»? Я имею в виду для своей игры, конечно.
— Не спрашивай меня о том, чего я не знаю, Лемми. Она там бывает каждую ночь с двенадцати до двух. При полном параде. Пудра и все такое прочее. Мне сказали, что она великолепно одевается. Туалеты — шик, она тут очень популярна.
— Что значит популярна?
— Я думаю, что идея тебе ясна. За ней многие ухаживают.
— Ты имеешь в виду что-нибудь определенное, Домби?
— Вроде бы нет. По моим сведениям, она все еще крепко привязана к своему мужу, Ларви Риллуотеру, который сейчас сидит в Алькатраце.
— Да, мне так тоже показалось.
— Ладно. Ты удовлетворен? И что прикажешь мне делать дальше?
— Я и сам не знаю.
— Ты что-то вбил себе в голову, но не хочешь поделиться со мной своими соображениями, — после непродолжительного молчания говорит Домби. — В чем все-таки дело?
— Ничего подобного, — возражаю я. — Не старайся меня убедить, будто я принадлежу к породе скрытных людей. Меня неоднократно упрекали, что второго такого болтуна во всем ФБР не сыскать. Я разговорчив со шпионами, как, например, с Марселиной. Я — да я готов болтать с кем угодно… Чего ради мне скрытничать перед тобой?
— Не знаю. Только мне кажется, что ты, толстокожий чурбан, не понимаешь, кто твои настоящие друзья.
Я не нахожу, что возразить.
— Ладно, Домби, мы еще увидимся.
— С чего ты взял?
— Я не собираюсь спрашивать у тебя, я так считаю. До тебя дошло?
— Может, и дошло, — смеется он, — значит, увидимся.
Он вешает трубку.
Я закуриваю и начинаю кружить по спальне, все еще в пижаме. На душе у меня повеселело. Может быть, вы, ребята, воображаете, что я неравнодушен к Джуанелле? Может быть, вы и правы. В этой дамочке что-то есть.
Не только шарм, но и мозги тоже. А сыночек миссис Кошен всегда был ценителем умных людей.
Открываю дверь, выхожу на площадку и кричу вниз, чтобы принесли еще кофе. Когда его приносят, я выпиваю одним залпом всю чашку и принимаюсь составлять план действий. Посоветовавшись с самим собой, решаю, что звонить Джимми Кливу нет смысла. Мне хочется провести эту операцию на свой страх и риск самому, то есть точно так же, как рассчитывает это проделать Джимми.
Мне кажется, что в Джимми я полностью разобрался.
Мелкий клерк в частном сыскном агентстве в Нью-Йорке. Ну, что это за работа — вы прекрасно представляете. Ходить — висеть на хвосте, как говорится, — за какими-нибудь парнями, разбираться в случаях шантажа, приглядывать за богатыми шалопаями, влипшими в историю с предприимчивыми дамочками… Противная, утомительная, дешевая работа, которую только и поручать-то частным детективам.
Но вот случайно Клив встречается с Варлеем. Это сразу придает ему цену, так как ФБР разыскивает, Варлея. Этот малый запачкал руки в каких-то шпионских махинациях. Его проверили и установили, что он связан с гитлеровской шайкой — «Гитлер Бундом», немецкой организацией, действовавшей в Америке еще задолго до войны. Им захотелось узнать побольше про Варлея, а Джимму Кливу было кое-что известно. Поэтому он стал ценным человеком для нашего начальства. Его откомандировали в иллинойскую полицию. Он начал предлагать там разные идеи, и я его ни капельки не осуждаю за это.
Потому что он — человек с головой и ему хочется попасть в ФБР, а это — простейший способ добиться цели.
О'кей. Этот Варлей и Марселина дю Кло впадают в панику. Она срывается с места и удирает из Нью-Йорка. Приезжает в Париж, и тут происходит эта история со мной. Марселина уверяет, что я ей кое-что выболтал, и генералу это не по вкусу. Может быть, они вызвали Джимми сразу, а может, и позднее. Не знаю. Не исключено, что ему поручен негласный надзор за мной. Мне думается, что подобная работа не впервые поручается постороннему. Но он все время работает на себя, пытаясь стать незаменимым. Эта черта, мне в нем не нравится. Я считаю, что в данном случае я как раз на месте.
Поэтому я не намерен докладывать ему все, что мне известно.
Принимаю душ и переодеваюсь в темно-серый костюм, к которому очень подходят белая рубашка и серый галстук. Мне хочется выглядеть как один из тех американских бизнесменов, которых тут очень много и которые стремятся начать какое-нибудь дело, как только закончится война. Поэтому они — бегают и суетятся больше, чем требовалось бы. После этого я делаю один небольшой глоток из бутылки с ромом, надеваю шляпу, чуточку сдвинув ее на глаза, закуриваю сигарету и направляюсь к шефу.
Я вхожу в контору и заявляю сидящей там душечке, что мне нужно видеть генерала. Секретарша идет к нему доложить и через минуту возвращается, чтобы спросить, хочу ли я видеть его наедине и важное ли у меня дело, потому что генерал сейчас очень занят. Я отвечаю, что мне нужно не более двух минут. Тогда она разрешает мне пройти.
Шеф сидит за столом с сигарой в зубах. Он поднимает на меня глаза.
— Ну, Кошен? У вас появились кое-какие идеи в отношении данного дела? Может быть, вы хотите поговорить?
На углу стола сидит парень, лейтенант из разведки, у него несколько смущенный вид. По всей вероятности, он слышал обо мне, например, что я конченый человек, который шляется по бабам и выдает им государственные секреты.
— Послушайте, генерал, — говорю я. — Я уже сыт по горло разговорами: вы думаете, будто я могу посидеть, подумать и вспомнить о чем-то, что я сделал некоторое время тому назад, а потом мучиться желанием поделиться своим открытием. Я ничего никогда никому не рассказывал, и ничего иного вы от меня не услышите.
Шеф пожимает плечами, затягивается с задумчивым видом, потом начинает медленно стряхивать пепел в пепельницу, не сводя глаз с кончика сигары.
— Лично я считаю вас человеком разумным, — произносит от наконец. — И если у вас есть подходящая версия, то отстаивайте ее. Ладно, чем могу служить?
— Сущий пустяк. Есть один ресторанчик, в который мне бы хотелось попасть. Им пользуются спекулянты с черного рынка. Сценарий таков: я — американский бизнесмен, приехавший в Париж с какими-то государственными контрактами. От вас нужны бумаги, подтверждающие это. Ну и рекомендацию, что ли, чтобы проникнуть в этот ресторан.
— Что вы задумали?
— Ничего особенного.
Генерал внимательно посмотрел на меня.
— Хорошо. Вы знаете, что делаете. О'кей. Через час я пришлю вам необходимые бумаги. Вы будете одним из солидных бизнесменов, приехавших сюда из Соединенных Штатов со сталелитейными контрактами.
— Огромное спасибо. Все будет о'кей. Мы еще увидимся с вами, генерал.
— Надеюсь, — кивает он.
Когда я оборачиваюсь на пороге, то вижу, что генерал и лейтенант из разведки недоуменно переглядываются. Возможно, они думают, что я собираюсь выкинуть какой-нибудь неожиданный номер. На лице шефа странное выражение. Спускаясь с лестницы, я размышляю: неужели в самом деле они воображают, будто я работаю на шайку Гитлера?
Снаружи сияет солнце, улицы выглядят праздничными. Это — один из тех дней, когда все мужчины кажутся храбрецами, а женщины… впрочем, вы знаете, чем кажется женщина в хорошую погоду.
По дороге захожу в маленький бар и покупаю газированный вермут, не потому, что мне нравится этот дурацкий напиток, а потому, что я чувствую себя таким молодцом, если вам ясно, что я имею в виду. Потом я оглядываюсь, ищу такси и внезапно вспоминаю, что в Париже сейчас таковых не имеется. С таким же успехом можешь пытаться скорее поймать бабочку, чем раздобыть машину.
Я отправляюсь пешком к моему бару. Это — одно из известных вам мест. Внутри полно сомнительных девиц, жуликов и вызывающего вида типов, которые пытаются забыться в пьяном угаре и тем самым отбросить все, что им пришлось пережить за последние несколько лет. 'Хватало там и всякого прочего сброда, который непременно встречается в подобного рода притонах.
Подхожу к стойке. Хозяин бара Фритц тут как тут.
— Доброе утро, чем могу служить? Я заказываю виски.
— Не делайте глупостей! — восклицает он.
— Этот парень прекрасно говорит по-английски. Я кладу на стойку тысячефранковый билет.
— Это другое дело, — сразу смягчается Фритц и наливает мне двойную порцию вполне приличного виски, если судить по этикетке. В действительности эта бурда напоминает смесь бензина с той дрянью, которую заливают в радиатор.
— Послушайте, Фритц, вы знакомы с парнем по имени Лефевр, Поль Лефевр?
— Да, это известный тип, богач.
— Он здесь?
Фритц смотрит в угол зала. За дальним столиком сидит невысокий толстый человек с лысым черепом и маленькими черными усиками. Его физиономия напоминает мне свиной окорок. И глазки у него тоже свинячьи, они все время беспокойно бегают по сторонам. Одним словом, прямо скажем, не красавец.
Я забираю свою отраву, подхожу к нему и придвигаю стул.
— Доброе утро, приятель.
— Доброе утро, месье. Чем могу быть полезен?
Он спрашивает это деланно бодрым тоном. Думаю, этот Лефевр — один из тех субчиков, которые знают наперед все ответы.
Я достаю свое удостоверение агента ФБР, карточку французской полиции и кладу их на стол перед ним.
— Взгляните вот на это. Не пробуйте водить меня за нос, иначе я немедленно вас заберу. Мне все про вас известно.
Вид у него делается неважным.
— Что именно вам известно?
— Это не имеет значения. В данный момент я прошу вас всего лишь ответить на пару моих вопросов. Тогда все будет о'кей. Ну, а уж коли вы не ответите, то мне придется говорить с вами иначе.
Он пускается в подробные объяснения, что он — верный и искренний друг американского народа, что его самое сокровенное желание — умереть за Францию; одним словом, несет вздор, обычный для таких типов.
Я терпеливо слушаю. Даю ему выговориться. Когда он умолкает, я достаю из кармана авторучку, взятую мною у Риббэна.
— Вам знакома эта вещь?
— Да, конечно. Послушайте, месье… Я купил несколько комплектов таких ручек и карандашей. По четыре комплекта каждого цвета, а такого цвета у меня был всего лишь один комплект.
— Вы не припоминаете, кому вы его продали?
— Отлично помню. Разве это забудешь! Дня 3 или 4 тому назад я встретил одного американского джентльмена. Подумал еще, что он из вашей службы. Но не знаю. Он пришел, чтобы специально повидаться со мной, и был в весьма хорошем настроении. Не знаю, как бы это выразиться?
— Вы хотите сказать, что этот человек был «под мухой»?
— Да, пожалуй. Он только что покинул какое-то веселое общество, а вечером ему надо было побывать еще на одной вечеринке, день чьего-то рождения. Он полчаса хвастал, как замечательно жить на земле, и все такое. Ну и купил у меня набор этих ручек. Конечно, мне не особенно хотелось продавать их ему. Вы сами понимаете, в наши дни за такие штуки в Париже можно взять хорошие деньги.
— Можете этого мне не рассказывать, знаю! Так сколько же вы взяли с него?
Он пожимает плечами.
— Я отдал ему эту вещь за гроши. И только потому, что он — один из освободителей нашей страны. Я запросил с него всего лишь 2400 франков. Больше я не стал брать с него, потому что знаю, чем он занимается здесь.
— Замечательно. Кто же он такой и чем занимается?
— Месье, — говорит Фритц, — он у вас на службе. Его зовут Риббэн, Джордж Риббэн.
— Огромное спасибо, Лефер. Это все, что я хотел знать.
Значит, этот набор купил Риббэн. Я выпиваю виски, прощаюсь с Лефером и прошу его держать язык за зубами. Объясняю ему популярным языком, что его ждет, если он посмеет ослушаться. Потом возвращаюсь к стойке и заказываю себе стакан вина.
У меня появилась идея, а когда такое случается, я всегда чувствую себя счастливым. Итак, солнце светит, и я радуюсь жизни.
Теперь вы в курсе всех моих дел. Я добрался до игорного дома где-то около 11 часов. Ночь была темная и ветреная, и я не сразу нашел этот притон. Внешне это самый обычный аристократический особняк прошлого века. Здание стоит в глубине тенистого сада, обнесенного чугунной оградой с затейливой решеткой и массивными воротами. Заведение на меня производит унылое впечатление. Как мне кажется, расставь в саду несколько могильных камней, и вот тебе настоящее кладбище, разве что почище.
Я распахиваю ворота, прикрываю их за собой и иду к входу по длинной извилистой аллее. Перед домом разбит цветник. Сбоку стоит несколько машин, но я на них не обращаю внимания, потому что если отправляешься в игорный дом, то обычно оставляешь машину где-то на расстоянии. Парадный подъезд выглядит шикарно. Поднимаюсь наверх и неистово дергаю за ручку звонка.
Сам зажигаю сигарету и принимаюсь ждать. Большая дверь открывается передо мной не сразу. В полуосвещенном холле по стенам висят рыцарские доспехи и потемневшие от времени мечи. Мне приходит в голову, что таких странных игорных домов мне еще не встречалось. Да и пахнет здесь не так, как положено: затхлостью, пылью, стариной…
Открывший мне двери человек стоит на пороге и внимательно рассматривает меня. Это седовласый тип в полосатом жилете и коротком фартуке, обычный наряд старомодных французских слуг, которые в данный момент не на дежурстве. Глаза у него выцвели от времени, голос дребезжит, когда он спрашивает:
— Месье?
— Послушайте. Я мистер Сэйрус Дж. Хикс, я приехал в Париж по делам. Мне рекомендовал посетить вас мистер Поль Ларош. Вы знаете такого? У меня есть визитная карточка, которую он дал мне. Может быть, вы хотите на нее взглянуть?
Служитель помедлил с ответом:
— Я не особенно уверен в отношении имени, месье, но я хотел бы посмотреть на эту карточку.
Я показываю ему карточку, присланную мне генералом. Это обыкновенная визитка какого-то Поля Лароша, на обратной стороне которой что-то нацарапано.
Старик бросает один только взгляд на эту карточку и говорит еще любезнее:
— Прекрасно, месье, пожалуйста, вот сюда.
Мы пересекаем холл и идем по безумно длинному полутемному коридору. Мне он показался самое меньшее в милю длиной. Пол устлан толстым ковром, так что наших шагов совершенно не слышно. Я оглядываюсь и думаю, что молодчик, организовавший в этом месте игорный дом, не лыком шит, потому что любой человек, впервые попавший сюда, будет уверен, что дом вообще необитаем.
А мы все идем. Неожиданно до меня откуда-то доносится музыка, очень приятная музыка, тихая и мелодичная. Тут, наконец, мы добираемся до конца коридора. Старик подходит к двери и, отступив в сторону, приглашает войти.
И я попадаю в новый холл, очень большой и ярко освещенный. Посредине его стоит какой-то тип в черной одежде. Внешне походит на метрдотеля. Он подходит ко Мне с таким же вежливым: «Месье?»
Я повторяю ему все то же самое, что только что доложил старику.
Он тоже осмотрел карточку, после чего обратился ко мне:
— Отлично, месье. Вы предпочитаете сразу вступить в игру или сначала хотите перекусить? А может быть, вы пожелаете посмотреть небольшое представление?
— Я пришел сюда ради игры, — отвечаю я, — но пока я немного утомлен. Пожалуй, надо чего-нибудь выпить и посмотреть концерт.
Тут я запускаю руку в карман и вытаскиваю бумажник.
— Может быть, нужно внести какой-нибудь аванс? Он машет руками, улыбаясь мне.
— Нет, что вы, месье. Мы берем только 10 процентов при игре, никаких дополнительных плат не взимается. Благодарю вас.
Я отвечаю весьма учтивым поклоном. Он мне указывает на широкую лестницу в дальнем левом конце комнаты. Я двинулся в ту сторону. Ступеньки ведут меня к еще одному коридору. Там был весьма удобный гардероб, где я снял шляпу и пальто. Пройдя через две вращающиеся двери, я вошел в зал.
Ну… Передо мной была знакомая картина ночного клуба, которую можно увидеть, где угодно: на Бермудах, в Париже, Нью-Йорке, Мадриде, в любом месте. Как всегда, небольшая площадка для танцев перед эстрадой, закрытой плотным занавесом. Слева от эстрады — возвышение для оркестра. На нем человек двадцать парней в шикарных черных брюках и рубашках с пышными жабо, обычный аргентинский сброд. Играют они прекрасно. Мне нравится их музыка. Но вид у них настоящих бандитов, а их-то я навидался достаточно за свою жизнь! Вокруг площадки для танцев плотно расставлены столики с золочеными стульями. Сервировка отличная, красивое цветное стекло, букеты. Мне всегда говорили, что во Франции не хватает обслуживающего персонала, но здесь его хоть отбавляй. За столиками кое-где сидят люди, их немного, причем в основном женщины. Там и здесь стреляют в воздух пробки от шампанского, да и спиртное, видно, льется рекой.
Смотрю на часы. Без семи двенадцать. Я подхожу к столику в самом углу у стены. Это моя давно укоренившаяся привычка. Вскоре ко мне подходит официантка. Вид у нее усталый. Она спрашивает, что я хочу. Для начала я прошу принести виски. Она уходит и через пару минут возвращается с бутылкой, льдом и сифоном. Официантка сама наливает мне спиртное, и это тебе не та бурда, которой меня поили в последнее время. Я прошу не уносить водку.
Она отвечает «разумеется» и уходит. Я кричу ей вдогонку:
— Послушайте, когда же начнется концерт?
— С минуты на минуту, месье. Обычно в двенадцать.
Я откидываюсь на стуле, закуриваю папиросу и неторопливо потягиваю свое виски. Чувствую, что все может оказаться гораздо хуже, чем я предполагал. Но вот сейчас мне не на что ворчать и сетовать…
Я не свожу глаз с главного входа. Входят еще какие-то посетители. Все они, как французы, так и иностранцы, великолепно одеты, многие явились с интересными женщинами. Это могут быть кто угодно: аргентинцы, испанцы, итальянцы… Но на всех элегантная одежда, на женщинах — роскошные драгоценности. На одной красотке надето такое бриллиантовое ожерелье, что подаривший его человек должен зашибать хорошие деньги!
Оркестр умолкает на пару минут, потом начинает играть что-то бравурное, и занавес поднимается. Полдюжины девушек, одетых в красивые, но весьма скромные платья, сначала пропели какую-то песенку, а потом принялись танцевать. Меня это несколько поразило, потому что такие номера здесь обычно исполняют в чем мать родила. Но через минуту до меня доходит: неожиданно гаснут огни, остается освещенным одно лишь место в конце сцены, девушки встают по трое с каждой стороны, а из-за кулис появляется моя маленькая приятельница Марта Фрислер!
Я глубоко вздыхаю, приканчиваю первый бокал виски и наливаю второй на четыре пальца. Мне думается, дела идут отменно хорошо.
Марта выглядит великолепно. На ней надет длинный синий бархатный туалет, который почти волочится по полу. Двигается она грациозно, а при таком освещении ее косоглазие совершенно незаметно. И теперь я понимаю, что, когда она мне заявила, будто посетители не смотрят на ее лицо, она была права. Прежде всего она снимает платье. Под ним у нее имеется второе, совершенно нормальное. Она принимается распевать какую-то идиотскую песенку на французском языке и одновременно раздеваться, соблюдая все каноны стриптиза. Она этим занимается много лет, еще начиная с Нью-Йорка, где я и видел ее.
Приканчиваю виски и поднимаюсь. Свет все еще выключен, да и на меня никто не обращает внимания. Мне достаточно освещения, исходящего от лампы, чтобы благополучно обойти все столики и приблизиться к сцене с правой стороны, в противоположном углу от оркестра. Там небольшая дверца. Я ее приоткрываю и проскальзываю внутрь.
Мои догадки подтверждаются. Я оказываюсь в узком зигзагообразном проходе, который огибает сцену, а по другую сторону от нее расположены гримерные. В них никого нет, но огонь горит. Первая из них — большая комната, в которой повсюду валяются какие-то тряпки. Я соображаю, что это — помещение для хористок. Следующая мне напоминает кладовую, но на третьей мне повезло. Это маленькая комнатка. Она хорошо обставлена и освещена. Посреди стоит гримировальный столик с большим зеркалом, со всех сторон окруженным лампочками. На распялке висит пара прозрачных шаровар, в которых я видел Марту в гостинице.
Но это еще не все. В углу сидит с довольно несчастным видом знакомый латинос. На нем по-прежнему красуется белый галстук. Одна рука у него покоится на животе, как будто он все еще его беспокоит. Когда парень замечает меня, его смуглая физиономия бледнеет. Он поднимается. Я быстро подбегаю к нему, толкаю с силой и усаживаю обратно на стул и говорю:
— Послушай, приятель, я немного от тебя устал. Ты ведь не станешь вытаскивать пистолет и поднимать стрельбу, не так ли? Мне это совершенно не нравится.
Предупреждаю, сегодня у меня вовсе не такой благодушный настрой, как это было в прошлый раз.
Он долго молча смотрит на меня. У него узкие глаза, чем-то напоминающие змеиные. Наконец, он шипит приглушенным голосом:
— Черт побери, чего вы тут делаете, сеньор? Вам не кажется, что вы рискуете?
— Послушай, красавчик, не тревожься за меня. Тебя другое должно волновать гораздо больше. Ответь-ка мне на пару вопросов. Зачем ты приехал в Париж? Где и каким образом встретился с этой девчонкой Фрислер и что у вас общего? Мне кажется, ты говорил мне, что здесь работаешь. Это так?
— А почему нет? Послушайте, меня мутит. Мутит, потому что вы ударили меня в живот. Иначе я бы работал в баре.
— Да? Придумай что-нибудь получше.
Я беру стул и ставлю его напротив латиноса.
— Послушай, парень, у меня есть кое-какие соображения в отношении тебя и Марты. Тебе следовало бы облегчить свою душу и рассказать мне все, как оно есть. Ты вчера пытался напустить туману, и я это воспринял как личное оскорбление, хотя понимаю, что тебе нужно было защищаться. Повторяю: самое для тебя правильное — не скрытничать.
— Пошел к дьяволу! — орет он и плюет мне прямо в глаза.
Снаружи до меня доносятся звуки музыки, явно подошедшей к финалу, вернее сказать, к кульминации. По прошлому опыту соображаю, что через минуту Марта останется нагишом, после чего начнет снова одеваться. Я поглядываю на ее приятеля. Он сидит и смотрит на меня вроде бы весьма злобно и решительно, но я подмечаю в этом взгляде некоторую растерянность, как будто бы он знает, что может произойти дальше.
Я поднимаюсь. Парень явно не намерен говорить со мной. Нет никакого сомнения, что он побаивается меня, но кого-то он боится гораздо больше.
— Ладно. Пусть будет так, — соглашаюсь я и беру его левой рукой за воротник, а правой наношу ему сильный удар в челюсть… Парень даже не успевает сообразить, что с ним произошло, и падает навзничь. Беру его под мышки и волоку в коридор, потом открываю ногой дверь в соседнюю кладовую, затаскиваю его внутрь и выхожу, заперев за собой дверь на ключ. После этого возвращаюсь в комнату Марты, ставлю на место стул перед туалетом, а сам занимаю кресло латиноса. Закуриваю.
Проходит несколько минут, и дверь распахивается. Входит Марта. Она стоит, прикрываясь веером, все остальные тряпки у нее перекинуты через руку.
— Ба-ба-ба, вы были совершенно правы, Марта, утверждая, что они не замечают вашего косоглазия. Но если вы хотите надеть на себя это платье, то не теряйте время. Ведь я уже раньше видел ваш стриптиз.
Я поднимаюсь и прикрываю за ней дверь.
— Не утруждайте своих ног, садитесь. Мне хочется с вами поболтать.
Она накидывает халат прямо на голое тело и шлепается на стул возле туалета. Физиономия у нее кислая, как у рассерженной кошки. Я ей явно не нравлюсь.
— Что это все значит? А где Энрико?
— Вы имеете в виду того парня в белом галстуке? Парня, который пытался пристукнуть меня вчера вечером? Того малого, что ждал вас в этой комнате?
— Да. Где он?
— Если вы хотите знать, малютка, то я ему двинул разок. Ну и он того, скис. В данный момент снаружи стоит американский полицейский автобус, а ваш Энрико сидит внутри с парой симпатичных стальных браслетов. Кто-то пришел к заключению, что так будет спокойнее. Может, этот кто-то был как раз я сам?
— Вот как? — Она смотрит на меня немигающими глазами, а я слежу за ее пальцами: они дрожат. Зрачки у нее превратились в крошечные точечки. Я делаю вывод, что эта крошка в свое свободное время чуточку злоупотребляет наркотиками. Что ж, это может помочь…
— В чем они могут обвинить Энрико? — Она явно взволнована. — Он ничего не сделал плохого!
— Разве? Тогда разрешите мне рассказать вам небольшую историю, крошка. Я упомянул вам вчера вечером, что хороший парень из Федерального бюро по имени Риббэн был убит в клубе «Леон». Его стукнули по шее мешком с песком. О'кей. За пару дней до этого он купил оригинальный набор из авторучки и карандаша. В Париже был всего лишь один такой комплект. Вот карандаш этого набора. Я нашел его в кармане вашего дружка вчера вечером. О'кей. Этого одного вполне достаточно.
— Что вы имеете в виду, почему вполне достаточно?
— Послушайте, малютка, не пытаетесь ли вы меня заверить, будто это не он прикончил Риббэна?
— Пропади все пропадом. С этим заведением вечно не оберешься неприятностей. Девушка даже не может спокойно работать без того, чтобы что-нибудь не стряслось.
— Послушайте, можно я выпью? — явно меняет тон Марта.
Я ей отвечаю тем же:
— Выпей хоть ведро, если это тебе поможет, но одну вещь заруби себе на носу. Выслушай меня хорошенько, Марта. — Я придвигаю стул поближе и начинаю говорить с ней спокойным, сочувственным тоном: — Если ты будешь отмалчиваться, ты угодишь в арестантский автобус. А как только американская полиция заполучит тебя в свои лапы, могу поспорить на что угодно, тебе не отвертеться от риббэновского дела. Конечно, ты начнешь утверждать, что тебе ничего не известно, но ведь ты приятельница этого латиноса. А на основании всего того, что мне говорили о тебе, это вообще может быть твоя работа! И как это я раньше не сообразил? Ведь твой друг скорей бы пустил в ход нож или пистолет. А тут даже маленькая девчонка без всякого усилия могла бы пришибить Риббэна мешком с песком, когда он наклонился над столом, чтобы написать письмо. Он ведь доверял дамочкам и спокойно повернулся спиной. Послушай, это не ты ли ухлопала Риббэна?
Марта сидит бледная как смерть. Она с трудом выдавливает из себя:
— Уверяю вас, что ничего подобного я не делала. Я там и близко не была.
— Но ты знаешь, что твой дружок был там?
— Да, был. Что еще вы хотите знать?
— Послушай, милая, ты не слишком словоохотлива. Расскажи-ка мне все как было. Я хочу знать, что произошло с тобой и твоим дружком с того момента, когда вы приехали в Париж. Кстати, сколько времени вы здесь находитесь?
— Не очень долго, недели две или три.
— А как вы сюда попали?
Она на минуту задумывается, потом отвечает:
— Есть один парень, Варлей. Я его не знаю. С ним знаком мой друг Энрико. Вот он и устроил.
— Да-а, очень интересно. А коли так, за что этот Энрико решил пришибить Риббэна?
— Думаю, Риббэн что-то пронюхал про Варлея, напал на след, только не скажу какой… Варлей собирался смыться отсюда и сумел бы. У него все было подготовлено.
— И куда он собирался драпануть? Тебе это известно?
— Знаю, что он раздобыл себе место в транспортном самолете на Европу.
— Ага. Ладно, вернемся к Риббэну. Почему Энрико должен был встретиться с ним?
— Этого хотел Варлей. Варлей хотел призвать Риббэна к порядку, потому что тот слишком много знал.
— Знаешь, Марта, мне кажется, ты вроде бы не врешь. История подходящая. О'кей. Ты как будто здесь ни при чем, а?
— А как же? Вот, ей-Богу, никогда ничего не имела общего с этими штучками. Правда, я знала про них, но что я могла поделать?
— Ты знаешь, что будет твоему Энрико?
— Да-а, догадываюсь.
— И тебе это не важно? Она качает головой:
— Ни капельки.
— Ладно, когда твое следующее выступление? — Меньше чем через двадцать минут.
— Хорошо. Оставайся здесь и минут пятнадцать не высовывайся из комнаты. Ясно? Я хочу, чтобы полицейская машина ушла до того, как они увидят тебя. Иначе вдруг им придет в голову прихватить и тебя. Мне это ни к чему, потому что я хочу еще потолковать с тобой. Но, если ты будешь сидеть здесь и помалкивать, может, все и обойдется.
Марта согласна.
— Большое вам спасибо, — говорит она, — я все сделаю, как вы говорите.
Я вышел и прикрыл за собой дверь. Снаружи в коридоре ни души. Отпираю ключом дверь кладовки и осторожно вхожу внутрь.
Энрико лежит в той же позе, как я его оставил. В углу навалено несколько театральных корзин. Снимаю с них веревки и спеленываю его так, что он не то чтобы пошевелиться, дышать может с трудом. Потом затыкаю ему рот его собственным шелковым носовым платком и перетаскиваю в самый дальний угол. Закрываю дверь и ухожу.
По моим расчетам, должно пройти некоторое время, прежде чем они найдут этого парня. Я проникаю через запасной выход в зал для танцев, снова сажусь за свой столик и наливаю себе виски.
Оркестр играет мелодичный вальс. После пары рюмок у меня появляется блаженное поэтическое настроение. Может быть, виной тому была музыка, а может быть, и моя темпераментная натура. Я думаю о том, что, если бы мне не приходилось всю жизнь возиться с таким дерьмом, как этот Энрико, и поднимать такой шум, что чертям становится тошно, в разных там притончиках, я бы с удовольствием сидел при лунном свете с какой-нибудь пташкой и вел поэтические разговоры, от которых ей хотелось бы петь и смеяться. Ведь я такой!
Потом я отправляюсь искать свою маленькую приятельницу Марту Фрислер. Как я понимаю, эта крошка — величайшая брехунья в мире. Все, что она мне говорила, за исключением, возможно, одной-двух вещей, гроша ломаного не стоит. Но поскольку она думает, что ее приятеля Энрико зацапали и посадили в каталажку, она готова на все что угодно, лишь бы спасти собственную шкуру. И, возможно, она права.
Может, ей будет легче, если Энрико уйдет у нее с дороги. Может, она этого как раз и добивается. Может, она тянет резину, рассказывая про Варлея.
Марта говорит, что это Энрико пришил Риббэна, потому что я подсказал ей эту идею. "Она понимает, что у меня имеется подкрепляющее мое предположение доказательство: я забрал карандашик, который Риббэн купил в наборе с авторучкой. Она полагает, что ни у кого не возникнет сомнений, что это Энрико забрал карандаш у Риббэна, после того как огрел его по шее мешком с песком. Вот она и стала показывать в жилу.
Во всяком случае, думает Марта, никто не поверит Энрико на слово. Она уверена, что если подыграет мне и подтвердит все, что буду утверждать я, то я тогда прощу ей те два выстрела, которые она сделала по мне в отеле «Сен Денис».
Все это доказывает, ребята, что тот самый Конфуций на сто процентов прав, когда говорит, что женщина-врунья подобна рому без запаха или сухому мартини безо льда. Она все время пытается припомнить, что наговорила вам прошлый раз, и все больше и больше запутывается сама. Но, с другой стороны, учит Конфуций, если дамочке нечего лгать, то она не интересна, как кусок холодной телятины, и скучна, как проповедь викария. Но красивая и страстная женщина должна иметь воображение и рассказывать о себе такие вещи, чтобы по сравнению с нею Казанова казался скромным мальчиком из воскресной школы. И, добавляет Конфуций, вы можете цитировать меня, где угодно и сколько угодно, не выплачивая ни копейки за авторское право.
Была половина первого, когда я поднялся из-за стола, прошел спокойно через занавес главного входа по коридору и распахнул большую дверь в конце его. За нею находилась сцена.
Этот кабак — один из тех, про который читаешь и сам тому не веришь. Он заставляет задуматься, у кого мозги набекрень: у тебя или у других парней? Игорный зал очень большой, почти как танцевальный. Все стены увешаны каким-то оружием и доспехами, почему-то пахнет духами. По стенам стоят какие-то диванчики, козетки, пуфики и черт знает какие еще вещи, а посредине четыре больших стола: рулетка и для игры в карты. В одном углу парнишка, такой хорошенький, что его можно принять за переодетую в штаны девчонку, организовал игру в кости. В другом углу пятеро заняты покером. Некоторые из игроков похожи на картинки из модного журнала, другие же как будто только что взяты на поруки после десяти лет тюремного заключения.
На некоторых мужчинах костюмчики, а на женщинах платья, которые явно влетели им в кругленькую сумму. Кругом болтаются крошки, у которых найдешь все, чем славится Франция, начиная от стройных ножек и кончая денежным фраером. Другие с мрачным видом бродят вокруг и зорко следят, как бы не упустить кавалера. Мне думается, что если этим красоткам удается запустить свои коготки в какого-нибудь растяпу, то они отпустят его только после того, как он растрясет на них все свои монеты.
Все это свидетельствует о том, ребята, что, что бы ни творилось в нашем мире войны, эпидемии, наводнения, все это не имеет значения. Всегда найдутся парни, которые будут играть в азартные игры, и дамочки, которые будут стоять кругом и смотреть, не выпадет ли счастливый выигрыш, который так или иначе попадет в их сумочку.
Я начал искать Джуанеллу, так как решил, что нужно поскорее покончить с делами, иначе какой-нибудь любопытный может заглянуть в кладовую и найти там моего латиноса. А если бы это случилось и Марта обнаружила, что я ее надул с его арестом, мне пришлось бы туго.
Я начал ходить вокруг столов, наблюдая за игрой. Тут, как я говорил, собрались самые разные люди, но большинство из них прекрасно одеты и вроде бы в деньгах не нуждались. Ставки были очень высокими. Пройдя в другую комнату, я обнаружил Джуанеллу. И скажу я вам, там было на что посмотреть!
На ней было шелковое платье цвета морской волны, узенькое, по фигуре с большим декольте и золотыми испанскими эполетами на плечах. Над одним коленом юбка подобрана, обнажая стройную ножку в нарядном золотистом чулке. Черные лаковые туфельки на высоченных каблуках с золотыми пряжками дополняли туалет. Говорю вам, Джуанелла выглядела как картинка.
Интересно, черт возьми, узнать, что же она тут делает. Джуанелла — любопытная штучка. У нее и наружность, дай Бог всякой. И голова на плечах, и все остальное на месте, но она из тех дамочек, которые вечно чего-то ждут. А когда находят, то им уже это не нужно, то подавай им нечто новое. Эти мысли наводят меня на размышления о Ларви. Я понимаю, что, поскольку в настоящий момент он надежно и крепко упрятан за решетку, ей больше всего хочется его оттуда вызволить. А когда она поможет ему оттуда выбраться, он потеряет для нее всякий интерес, и она ничего не будет иметь против того, чтобы его водворили туда снова. Тогда начнется все с самого начала. Сказка про белого бычка. Одним словом, эта крошка была точно такой, как и все мы грешные: вечно стремимся к чему-то, не зная зачем.
Джуанелла стоит и щебечет с каким-то толстым лысым дядей. Я прислоняюсь к стене и наблюдаю за ней. Через несколько минут толстяк уходит. Джуанелла поворачивается и видит меня. Ее губы вздрагивают в улыбке. Она идет ко мне с таким видом, как будто я ее давнишний приятель, только что вернувшийся с войны.
— Лемми, рада тебя видеть, — говорит она. — И что ты тут делаешь?
— Тише, милочка! Меня зовут мистером Хиксом. Я американский стальной магнат, приехавший по делам в Париж.
— Вот это да! Мне думается, что никому нет никакого дела до того, что ты тут делаешь. Почему ты не пришел ко мне поболтать и немного выпить?
— Мне нравится твоя идея, Джуанелла. Куда мы пойдем?
— Идем со мной, — приглашает она.
Она берет меня под руку и ведет через какие-то бархатные портьеры в другой конец зала. Мы двигаемся по какому-то длинному коридору, минуем дверь, которую она за собой прикрывает, потом включает свет.
Это небольшая уютная гостиная. Хорошая мебель, а посредине стола бутылка с виски и сифон с содовой.
— Садись, Лемми, — приглашает она. — Давай выпьем.
— Послушай, Джуанелла, скажи-ка мне, что ты делаешь в этом заведении? — спрашиваю я.
— Ну, нужно же как-то жить. Я получила здесь работу. Я — хозяйка этого дома.
— Что это значит? Ты что, распоряжаешься, когда нужно выбросить вон парней, если они продулись до последнего пенни и хотят учинить скандал?
Джуанелла улыбается.
— Что-то в этом роде.
Она наливает спиртного, добавляет содовой, перемешивает и протягивает мне. Потом устраивает то же самое и для себя, поднимает стакан.
— Ну, за тебя, Лемми.
— За тебя, Джуанелла, — отвечаю я. — На тебя приятно смотреть. Я не видел ничего подобного с тех пор, как работал в цирке. С каждой минутой ты все молодеешь.
— Может, оно и так, — вздыхает она, — но у меня на душе кошки скребут.
У нее на глазах появляется какое-то непонятное выражение. Мне кажется, что она вот-вот расплачется.
— Послушай, Джуанелла, ведь ты — такой лакомый кусочек. Парни небось так и вьются вокруг тебя. Я имею в виду парней с деньгами. Но вроде бы ты прилипла к одному-единственному парню, и это — Ларви Т. Риллуотер, твой муженек. Верно?
Садясь в кресло рядом со мной, она укладывает локти на стол и сама наклоняется вперед. От нее пахнет замечательными духами, и у меня начинается кружиться голова.
— Ты милый негодник, — воркует она. — К чему притворяться? Как будто ты не знаешь?
— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я и вынимаю портсигар. Угостив ее папироской, закуриваю сам и даю ей прикурить.
Джуанелла выпускает струйку дыма.
— Припомни, пожалуйста, несколько лет назад я рассказывала тебе кое-что. Когда ты еще работал в Гавре над какой-то газовой формулой. Ну, тогда я тебе еще помогла, не правда ли?
— Д-да, ну и что?
— Ты помнишь, что я тебе тогда говорила? — спрашивает она. — Поскольку ты не хотел ответить на мои чувства, что ж, сказала я тебе, стану домашней хозяйкой и буду лакомиться домашним печеньем, и это остается в силе и поныне.
— Что ты имеешь в виду?
— Бывают однолюбы, а у меня сердце принадлежит двоим. Я вышла замуж за Ларви, моего несчастного мужа, который сейчас угодил за решетку всерьез и надолго. Может быть, если бы парень, по которому я схожу с ума, обратил на меня внимание, я бы позабыла и своего Ларви.
— И кто этот парень?
— Ты великолепно знаешь, этот парень — ты сам. И вся соль в том, что она произносит это с таким видом, будто и действительно так думает.
Я вам уже говорил, что она — очень разумная малютка, эта Джуанелла. Может быть, на этот раз она не врала, потому что все то, что она вспомнила сейчас, было истинной правдой.
— Ладно, — соглашаюсь я, — ты любишь двоих и один из этих людей я. Так что я буду с этого иметь?
— А что ты хочешь иметь? Ведь ты не можешь у меня попросить того, что я не сумею тебе дать? А, Лемми?
— Ты в этом уверена?
Она наклоняется вперед. Я вижу, как у нее вздымается грудь. Она хватает меня за руку своими длинными белыми пальцами, украшенными сверкающими под лучами лампы драгоценными камнями.
— Ладно, — ворчу я. — Если это все так, то налей мне еще виски.
Она пожимает плечами, бросая на меня такой взгляд, будто готова вцепиться мне в глотку, потом все же перемешивает питье.
— Послушай, милочка, — говорю я, — давай все выясним до конца. Может быть, ты сумеешь мне помочь. Несмотря на все странные обстоятельства, мне не хочется верить, что ты могла бы мне навредить.
— Конечно, нет, Лемми.
— О'кей, Когда я вчера встретился с тобой, я ведь рассказал тебе, что со мной случилось. Может быть, я был ослом, и мне не следовало перед тобой распускать нюни.
— Почему же нет? Ты мне сказал, что здорово влип из-за какой-то дряни, которой натрепал лишнего. Так ведь?
— Ну-у, не совсем. Прежде всего разреши задать тебе один небольшой вопрос. Ты мне сказала, что живешь в отеле «Сен Денис». О'кей. Я пошел туда. Консьерж назвал мне твой помер. Я поднялся туда, но тебя там не было. Вместо тебя нахожу Марту Фрислер и какого-то латиноса. С ними я попал в хороший переплет. Короче говоря, этот латинос пустил в ход свою артиллерию, и они пытались испортить мне вывеску. Для чего все это было сделано?
Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
— Послушай, Лемми, ты хочешь меня купить?
— Я вовсе тебя не покупаю, Джуанелла. Я говорю тебе чистейшую правду.
— Нет, ты просто рехнулся, Лемми. Где этот отель «Сен Денис»?
— А ты не знаешь? Трактиришка возле бульвара Сен Мишель.
Она принимается хохотать:
— Да ты совсем безголовый. Я тебе говорила вовсе не про этот отель. Моя гостиница находится на полпути отсюда. Как ты мог подумать, что я могу остановиться в какой-то дыре около бульвара Сен Мишель?
Сначала я промолчал, потом заметил:
— Жизнь, конечно, — презабавная штука. Но в этом распроклятом деле столько случайных совпадений, что я даже не знаю, что и думать.
— Например, какие совпадения?
Она снова наклоняется ко мне, и меня опять обдает волна духов.
— Почему ты не хочешь мне рассказать, что тебя терзает, Лемми? Почему не разрешаешь помочь тебе? Я готова сделать все для тебя.
— Ладно, — соглашаюсь я. — Попробую. На меня вроде бы наплели, будто я распустил язык перед этой дамочкой, Марселиной дю Кло. Вчера вечером кто-то увез ее из каталажки по подложному пропуску и, заманив к реке, пристукнул, чтобы она не могла дать показаний. Но это уже не играло роли, потому что она успела рассказать все, что нашла нужным, работнику ФБР, парню по имени Джордж Риббэн. И этот Риббэн доложил начальству о том, что ему заявила дю Кло. Понятно?
— Да, понимаю. — Она слушает внимательно, и я вижу, что она здорово заинтересовалась.
— О'кей, — продолжаю я. — После того как мы расстались с тобой, я пошел повидаться с Риббэном. Я хотел сначала поговорить с ним, а потом уже идти к генералу. Когда я пришел в гостиницу, где он остановился, я нашел его на ступеньках лестницы. Он был мертв,
— Что ты говоришь, Лемми? М-да, неприятная история. Значит, прикокнули и дю Кло, и Риббэна? А ты остался на бобах?
— Не говори, Джуанелла. И еще как! Меня подозревают в том, что я был слишком откровенен с этой дамочкой, а все свидетели оказались убиты. — Я ей подмигиваю. — Если бы у меня не было кое-какого алиби, могли бы предположить, что это я их всех пристукнул.
— Ой! Это уж слишком!
— Может быть. Но у меня во рту остается отвратительный привкус. Но, слушай дальше, это еще не все,
— Я слушаю. Давай дальше.
— Я решил прийти потолковать с тобой. Иду в тот отель, где, как я считал, остановилась ты, и нахожу там Марту Фрислер и ее дружка. Возможно, это всего лишь одно совпадение, но она работает тоже тут — в стриптизе. И еще одно совпадение: ее приятель тоже работает в здешнем баре. Во всяком случае, он так мне сказал.
Она смотрит на меня каким-то отстраненным взглядом.
— Да, это все выглядит странно, не правда ли, Лемми? Даже чертовски странно!
— Ты тоже находишь это странным? — спрашиваю я. — Послушай, будут еще и другие совпадения. Когда я нашел труп Риббэна на ступеньках лестницы, у него в руках была зажата авторучка. Даже крышка с нее не была сдвинута, как будто он только что вынул ее из кармана, чтобы написать письмо. Но он не успел даже приготовить ручку, как его прихлопнули. Эта авторучка была из набора, куда входил еще и карандаш. Такие наборы продаются в Париже на черном рынке. Я установил, что этот набор Риббэн купил всего несколько дней тому назад.
— Да? Ну и что?
— Ничего особенного. Только я вынул этот карандаш из кармана латиноса после того, как он начал стрелять в меня в отеле «Сен Денис». Это совпадение или нет?
— Значит, ты предполагаешь, что этот латинос, его зовут Энрико, работает в здешнем баре, и ты считаешь, это он убил Риббэна?
— Нет, моя радость, считаю, что кто-то очень хочет, чтобы я так думал.
— Послушай, Лемми, все это очень интересно. Расскажи-ка мне еще что-нибудь.
— О'кей. Я пришел сегодня сюда, так как мне сказали, что ты работаешь здесь. Я видел девицу Фрислер в стриптизе в танцевальном зале. Я пошел в ее гримерную и нашел там Энрико. Мне пришлось надавать ему, связать и запереть в кладовке. Ясно?
— Ясно. Ты, как всегда, был на высоте. Может быть, в один прекрасный день ты сделаешь то же самое и со мной.
— Кто знает? — соглашаюсь я.
— Может быть, мне это и понравилось бы, Лемми. — Она бросает на меня теплый взгляд.
— О'кей. Потом я возвращаюсь в гримерную и жду там Марту. Когда она приходит, она спрашивает меня, куда девался Энрико. Я ей рассказываю, что приехал сюда на машине военной полиции и арестовал Энрико за убийство Риббэна.
— Эй, эй, — говорит Джуанелла, становясь весьма серьезной. — Это мне совсем не нравится.
— Почему же, мое сокровище? Она пожимает плечами.
— Если кто-нибудь войдет в эту кладовую и найдет там Энрико, начнется невероятный скандал. Энрико — весьма неприятный тип. Он иногда бывает настоящим бандитом, если его кто-то выведет из себя.
— Может быть, но чем сильнее они будут неистовствовать, тем сильнее обожгутся. Если этой птичке Энрико будет охота показать мне свой норов, он может не покупать входной билет. Я впущу его бесплатно, а потом, когда как следует отделаю, выброшу вон.
Она кладет свою руку поверх моей.
— Ты такой же, как и всегда… Задиристый как петух и милый… как… как стакан крепкого вина. Я готова за тебя умереть, Лемми.
Она глубоко вздыхает, и я слышу… как поскрипывают бретельки ее бюстгальтера.
— О'кей, — говорит она. — Значит, ты дождался Марты и объяснил ей, что Энрико увезли в полицейской машине. Ну и как это ей понравилось?
— Она сказала, что он сам во всем виноват. Он это сделал по приказу одного парня по имени Варлей. Тот и привез эту парочку сюда, а сам вроде бы смылся в Англию. Похоже, что эта малютка пытается свалить все на этого Энрико.
Я делаю затяжку и внимательно смотрю на Джуанеллу.
— Послушай, моя дорогая, ты ничего не знаешь про этого парня Варлея?
— Откуда мне знать? Кто такой, черт бы его побрал, этот Варлей? Мне и без него хватает всяких забот. Никогда о нем не слыхала и не хочу слышать.
— О'кей, — говорю я, — значит, ты не знаешь, кто такой Варлей, и тебе кажется яснее ясного, Риббэна прикончил этот Энрико?
Она разводит руками.
— Но почему ты в этом сомневаешься, раз у него был этот карандаш?
— Послушай, ласточка, пошевели мозгами. Энрико — не простачок. Давай на минуту вообразим, что он отправил на тот свет Риббэна. О'кей? Он поднимается в комнату Риббэна, а тот пишет письмо или собирается писать. Вот он достает из кармана авторучку и начинает отвинчивать колпачок. Но тут Энрико бьет его по шее.
— Ну, и что же тут особенного?
— После этого Энрико не поленился залезть к нему в карман за автоматическим карандашом, а ручку взять не соизволил. Разве в этом есть смысл?
— Нет, это бессмысленно.
— О'кей. Ну, а если это бессмысленно, то тогда в чем же смысл?
Она на секунду задумывается, потом пожимает плечами.
— Трудно сказать. Ты же знаешь, я никогда не отличалась особым умом.
— Послушай, моя красавица. У этого парня, Энрико, голова работает, да? Он не растяпа. Он ведь знает, что к чему, не так ли?
— Конечно. Энрико палец в рот не клади. Дураком его никак не назовешь.
— А коли так, то можно быть вполне уверенным, что Энрико никогда бы не стал брать у убитого им человека какой-то дурацкий карандаш. До тебя дошло?
— Да, Лемми, дошло.
Она сидит, положив локти на стол, уткнувшись в них подбородком, губы у нее полураскрыты. Она так хороша, что вот взял бы ее и съел. Видно, что она раздумывает над моими словами. Ей и в голову не приходило, что я покупаю ее по дешевке. То, что я ей говорю, — чушь. Может быть, вы в этом скоро убедитесь.
— Значит, — продолжаю я, — мы договорились, что, если бы Энрико убил Риббэна, он не стал бы брать у него карандаш и оставлять ручку. Верно? Будь он болваном, тогда бы он забрал и то, и другое. Но так как он не дурачок, то он не тронул бы ничего. Вообще не дотронулся бы ни до одной риббэновской вещи. Ты понимаешь? Это наводит тебя на мысль?
— На какую мысль?
— Поработай своей хорошенькой головкой. Неужели ты не видишь, что Энрико не убивал Риббэна? Это сделал кто-то другой. Послушай, когда я нашел Риббэна, у него в руке была авторучка. Колпачок не был снят. Понятно? Болван, убивший его, об этом не знал. Он был уверен, что кто-нибудь непременно увидит эту ручку. Тогда что же он делает? Он берет карандаш и отдает его Энрико, потому что знал, что Энрико — один из тех пустоголовых парней, которые падки на яркие безделушки, и что ему такой карандаш придется по душе. Убийца знает и еще кое-что. Он знает, что на черном рынке имелся всего один подобный комплект и что какой-нибудь умный парень вроде меня без труда узнает, откуда он взялся.
— Мне все ясно, Лемми. Теперь тебе нужно только узнать, кто же тот парень, который дал ему этот карандаш.
Я приканчиваю свой стакан, протягиваю к ней, и она наполняет его еще.
— Думаю, что знаю, кто дал ему этот карандаш, — говорю я.
У нее глаза лезут на лоб.
— Что ты говоришь? Кто же это?
— Если я не ошибаюсь, то тот самый Варлей. Понимаешь, когда я сказал Марте в ее гримерной, что Риббэна прикончил Энрико, она сразу же согласилась с этим. Слишком быстро, понимаешь? И поспешила добавить, что Варлей удрал несколько дней назад. Как она думает, в Англию. Поняла?
— Иными словами, она старалась обеспечить алиби для Варлея и свалить вину на Энрико?
— Правильно. Похоже, что этот Варлей — лицо влиятельное. У него, видимо, есть солидные друзья. Он определенно заставил малютку Марту работать на него.
— Да, похоже на то. Но, послушай, зачем было Вар-лею убивать Риббэна? Ты мне можешь на это ответить?
— Можно придумать полдюжины причин, Джуанелла. Давай пораскинем мозгами. Варлей заставил Марту и Энрико работать на себя. Он знал также, что Риббэну удалось расколоть Марселину дю Кло, которая была у него в подручных. Мне говорили, что Варлей ей не слишком доверял. Он вбил себе в голову, что она празднует труса и может проговориться. Понятно?
Я отпиваю виски, а сам наблюдаю за Джуанеллой краешком глаза. Замечаю, что у нее начинают слегка дрожать пальцы.
— О'кей. Риббэн встречается с дю Кло, и та с ним разоткровенничалась, потому что он ее напугал до полусмерти. Объяснил, что ее расстреляют или вздернут за шпионаж. Что же она делает? Пытается выставить себя в выгодном свете. Сначала, возможно, она рассказывает Риббэну кое-что о Варлее, а потом катит целую бочку на меня. Тем самым она как бы связывает Риббэну и всем остальным руки. Ясно тебе?
— Ясно.
— Ладно, я рассуждаю логично, правда? Каким-то образом Варлей узнает о ее разговоре с Риббэном и сожалеет, что в свое время не утопил эту дамочку. Но теперь уже поздно. Так что ему необходимо как можно скорее отделаться от Риббэна и от дю Кло. Но он считает, что она опаснее, потому что может окончательно расколоться. В Париже у него есть приятели. Он раздобывает поддельный пропуск в полицию и увозит дю Кло из тюрьмы, и где-то возле реки на улице Захари приканчивает ее. Потом является в гостиницу Риббэна и расправляется с ним. Он полагает, что теперь может наплевать на весь мир. Говоря между нами, я считаю, что так оно и было. Он очень ловко сыграл свою роль, а меня выставил черт знает в каком свете. Теперь ты все знаешь.
— Да, положение — хуже не бывает. Это… — Она смотрит куда-то поверх меня, и ее глаза широко раскрываются.
Я вскакиваю со стула и поворачиваюсь к двери. На пороге стоят двое парней. У них отнюдь не дружелюбный вид. У одного из них коротенький автомат в правой руке, который направлен прямо мне в живот.
Я вижу, что, куда бы я ни повернулся, практически всюду автомат меня достигает.
— Послушайте, что это значит? — спрашиваю я. Один из парней отвечает на французском с нескрываемым сарказмом:
— А вы не догадываетесь, месье? Мы нашли в кладовке несчастного Энрико, и он нам порассказал много интересного про вас.
Он подмигивает. Этот парень вроде очень доволен собой.
— Похоже, что Энрико вас не больно жалует. Второй цедит сквозь зубы:
— Вот как оно бывает, любезный.
Я смотрю на Джуанеллу. У нее перепуганное лицо, но она поднимается с места и пытается вмешаться:
— Послушайте, ребята, вы что-то перепутали. Это мистер Хикс, американский бизнесмен. Он пришел сюда поиграть.
Один из них отвечает:
— Все понятно. Он — мистер Хикс, а я — испанский король. Прошли бы вы вместе с нами, мистер Кошен. Нам надо с вами потолковать.
— Что тут происходит? — возмущаюсь я. — Вам, ребята, не поздоровится, если вы начнете мудрить со мной, федеральным агентом.
Француз с оружием снова подмигивает.
— Месье, вы, видимо, не знаете, что Париж находится на своеобразном положении. Полиция здесь еще не слишком опытна. Ежедневно пропадают люди, а куда — неизвестно. Вы будете просто один из их числа.
— Если так, значит, так, — отвечаю я, а сам тем временем думаю, как бы мне словчиться в такой сложной обстановке.
Джуанелла поворачивается ко мне и широко улыбается.
— Что бы ни случилось, Лемми, помни: я всегда с тобой.
— Да, мое сердечко! Надеюсь, что это принесет мне какую-нибудь пользу.
— Ну, человек умирает только раз, и, если такое с тобой произойдет, я буду помнить о тебе. Эти ребята наверняка не будут против подождать минутку.
Она протягивает мне свой стакан, который наполняет до края.
— Ну, — говорю я ей, — большое спасибо.
На какую-то секунду у меня мелькает в голове, не выплеснуть ли виски в физиономии молодчиков, но какой мне от этого будет прок? Одному плесну, а второй же не станет спокойно дожидаться своей очереди? Он все время держит руку в кармане. Наверняка у него там тоже пушка. И я могу, таким образом, только форсировать события.
— О'кей, твое здоровье! — Я опрокидываю в рот стакан, потом ставлю его на угол стола и больше уже ничего не могу сделать. В следующее мгновение комната начинает вертеться у меня перед глазами. Стол почему-то подпрыгивает и больно ударяет меня по корпусу. Я сваливаюсь на пол безвольным мешком.
Когда я решаюсь снова возвратиться на землю, то чувствую себя отнюдь не превосходно. Я лежу, прислонившись к какой-то каменной стене, а вокруг тьма, хоть глаз выколи. Ничего не видно. Голова трещит, как будто меня кто-то огрел по макушке железным ломом, а во рту такой вкус, будто я нажевался навоза.
Я просто лежу и отдыхаю. Через некоторое время мне становится легче. Голова проясняется. Я начинаю соображать, что со мной произошло.
Принимаюсь думать о Джуанелле. Какую игру ведет эта малютка? Почему, как раз в тот момент, когда эти парни собирались мне показать, где раки зимуют, она налила мне голландского зелья и сбила меня с катушек! Я соображаю, что в виски было что-то подмешано. По-видимому, это был самый крепкий напиток, который я пробовал за свою жизнь. Возможно, я догадываюсь, почему она это сделала. Может быть, мне кое-что понятно. Может быть, она так дружественно настроена к этим молодчикам, что решила, если она выведет меня из строя, то эти красавчики с пушкой в руках не станут пускать в ход свою игрушку. Одним словом, она предпочла видеть меня целым и невредимым. Да, вот какова моя идея.
С другой стороны, интересно и другое. Как могло случиться, что Джуанелла так легко подбросила мне в виски какой-то наркотик? Но, возможно, она его держит всегда под рукой на тот случай, когда кто-то становится слишком настойчивым. Но одно я знаю наверняка. Кто-то зашел в кладовую и обнаружил там Энрико. Поэтому Марта уже знает, что я водил ее за нос. И что мои рассказы об аресте Энрико гроша медного не стоят. Ну, ладно!
Вы должны понимать, что в нашей работенке надо с чего-то начинать. Если будешь ходить вокруг да около и высматривать доказательства, никакого толку не будет. Самое полезное в таких случаях посеять неприязнь в рядах врагов, чтобы они начали злиться друг на друга.
Проделайте такое, и кто-нибудь непременно что-нибудь вам да расскажет!
Вот и я кое-что уже успел выяснить. Я точно знаю, что Марта Фрислер готова продать Энрико за понюшку табака. Разве не это она пыталась проделать несколько часов тому назад? По неизвестной мне причине я мысленно все время возвращаюсь к Джуанелле. Что она за человек?
В ней, несомненно, что-то есть, хотя я пока не совсем понял, что именно.
Лежу себе в темноте и снова вспоминаю моего приятеля Конфуция, у которого имелись поговорки на все случаи жизни.
— Остерегайся красотки с сочувствующей улыбкой, — учил Конфуций, — в один прекрасный день ты увидишь ее в темной аллее с гаечным ключом, готовой нанести тебе смертельный удар по черепушке, бойся ее, человече! Потому что дамочка без красоты, известная своим добрым характером, добродетелью, будет верна тебе, как желтый пес, потому что она не осмелится потерять тебя — единственного мужчину, которого ей удалось заарканить. Но блондиночки с гибкой, как у змеи, фигуркой, с капризным и вздорным характером, — такая же ненадежная вещь, как солнечный зайчик. Она запустит в тебя кочергой или даст отставку с такой же легкостью, как сделает себе маникюр.
Не теряй же поэтому головы, мой дорогой брат, и лучше начинай ухаживать за крокодилом или тигрицей с дурным характером, чем за дамочкой, у которой есть на что поглядеть и которая знает ответы на все вопросы. В противном случае кое-кто будет рыдать над твоим могильным камнем или же пособие по бракоразводному процессу будет настолько высоким, что тебе придется заложить последние штаны и не раз пожалеть, что ты родился на белый свет.
Отсюда вы видите, ребята, что этот парень Конфуций на самом деле знал что к чему.
Теперь я чувствую себя уже совсем не так, чтобы плохо. Я обнаруживаю, что меня не обыскали, потому что зажигалка все еще у меня в кармане. Я зажигаю ее и оглядываюсь вокруг. Это что-то вроде подвала или погреба. В конце помещения виднеется дверь, я поднимаюсь, иду к ней и дергаю за ручку. Дверь заперта и сделана из весьма солидных досок, но я замечаю, что высоко в стене, как раз в том месте, где я лежал, виднеется решетка. Через нее пробивается свет, но не больно-то яркий, поэтому я соображаю, что эта решетка закрывает отверстие или окошко в комнату первого этажа. Но мне от этого мало радости: окошко расположено высоко, решетка явно металлическая и наверняка заперта.
С одной стороны двери заметен выключатель. Я зажигаю свет, засовываю руки в карманы и принимаюсь расхаживать взад и вперед. Как мне кажется, пока мне не останется не чего иного, как терпеливо ожидать дальнейших событий.
Как раз посреди этих печальных размышлений до меня доносится тихое позвякивание. Я оборачиваюсь. Позади на каменном полу обнаруживаю ключ, к которому привязана не то бирка, не то какая-то записка. Ага, этот ключ попал сюда через решетку. Замечательно. Подбираю его. К нему и правда прилеплена картонка, на которой нацарапано:
«Разве ты не большой простофиля? Что бы с тобой было, если бы я не позаботилась о тебе? Если бы ты не проглотил добрую порцию моей смеси, эта пара волков растерзала бы тебя. Не забывай про это, хорошо? Может быть, когда-нибудь ты мне за это отплатишь добром. Порви эту записку. А то они и меня пришьют. Поскорей уходи отсюда, ладно?Твоя Джуанелла».
Я стоял с ключом в руках и думал: «Ну и ну… А может быть, этот милый Конфуций не всегда бывал прав? Интересно знать!»
Я вытащил зажигалку и сжег бирку, потом вставил ключ в замок. Все в порядке. Дверь открылась без труда. Я выключил свет и выскочил наружу. По другую сторону двери оказался длинный коридор, выходящий неизвестно откуда. Я тихонько пробрался вдоль самой стены, поднялся по лестнице и очутился перед открытой дверью. Я оглянулся, это место находилось с задней стороны дома. Мои часы показывали 6 часов утра. Чистый воздух освежил меня. Я вздохнул полной грудью. Похоже, что мне надо будет всю жизнь молиться за здоровье Джуанеллы.
Пройдя по извилистой дорожке, я наткнулся на калитку. Она была не на запоре. Через пару минут я уже стоял на дороге. Подождал, не попадется ли попутная машина, но кругом не было видно ни единой души. Так что после минутного размышления я пришел к выводу, что моим ногам придется основательно поработать.
И зашагал к Парижу.