ГЛАВА 1

ВСТРЕЧА С ПЕДРО

Не поймите меня не правильно!

Вы можете ехать в Мексику. Пожалуйста! Можете, с моими лучшими пожеланиями, забрать хоть всю эту проклятую страну, и делайте с ней, что хотите. Что касается меня, мне не нужно ни клочка этой земли, ни даже комочка песчаника, прилипшего к моим ботинкам, ни солончаковой пыли, залепившей мои миндалины.

Что ж, выходит, та красотка из Марехуалы была права? Должен сознаться, в ее словах есть здравый смысл. Она говорила, что американцам Мексика не приносит ничего хорошего с тех пор, как там начались всякие неприятности вокруг нефти. Но она была права только наполовину.

Не только американцы, ни одна другая нация не получит здесь ничего хорошего, за исключением, конечно, самих мексиканцев. А мексиканец — это такой человек, который отдаст вам что бы то ни было только в двух случаях: когда он собирается помирать или когда эта вещь ему абсолютно не нужна. Эти парни до того скупы, что даже, как говорят у нас на Севере, не подарят вам прошлогоднего снега.

Лично я отношусь к ним с предубеждением. По мне лучше провести время в компании с неуживчивым тигром, чем ссориться с одним из мексиканских парней, так ловко орудующих своими ножами. Я скорее решусь отнять ведерко с обедом у сотни диких аллигаторов, чем сказать мексиканской красавице, что мне что-то перестал нравиться ее профиль и у меня пропала охота продолжать с ней флирт.

У противоположной стены кабачка какой-то парень в узких брюках и смешной шляпе заливает своей спутнице о том, какой он был первоклассный тореадор в свое время. Судя по выражению лица его дамы, она уже слышала этот рассказ раньше, и даже неоднократно, и что ей все это очень не нравится, даже если все это было правдой. Может быть, это его жена. Если так, то я могу сказать одно: плохой у нее вкус, на ее месте я бы уж лучше вышел замуж за быка.

Я заказал себе еще стаканчик текилы, и когда официант вернулся с выпивкой, у нас завязался легкий вежливый разговор. Он сказал, что я очень мило говорю на их жаргоне, в ответ на это я начал заливать, что мой отец по материнской линии был мексиканцем, и вообще всякую чепуху в этом же роде.

Так мы с ним флиртовали довольно долго. Наконец парень разоткровенничался. Он рассказал, как ему надоело каждый вечер разносить напитки в этом заведении, что он очень хотел бы жениться, но ему все время приходится откладывать свадьбу, так как не хватает монеты. На что я сказал: в жизни часто приходится встречаться с подобными ситуациями, но что если он будет умником, я, может быть, подвину ему с десяток долларов, американских, разумеется.

Я сказал: я американец и болтаюсь здесь детому, что подыскиваю ранчо для одних богачей из Нью-Йорка. На это он заметил, что американец, который собирается в настоящее время купить в Мексике ранчо, должен быть абсолютным психом, хотя, с его точки зрения, добавил он потом, все американцы психи.

Говоря это, он все время смотрел на меня какими-то отсутствующими глазами. Я достал из кармана бумажник и начал пересчитывать свои банкноты. К этому занятию он проявил заметный интерес.

Тогда я спросил его, не знает ли он парня по имени Педро Домингуэс. Он говорит: нет, что-то не помнит, но если немного подумает, может быть, вспомнит и все мне сообщит. Он тут же оживился и сказал: ну да, он вспомнил парня по имени Педро Домингуэс и что тот непременно сегодня же вечером зайдет в кабачок.

На это я как раз и надеялся.

Жара невыносимая. Как в аду. Где-то в деревушке по пыльной дороге тащится местный парень и наигрывает на гитаре одну из бесчисленных нудных мексиканских мелодий, от которых у меня в глазах темно. Кругом такая унылая давящая обстановка, что мне кажется, если бы я сейчас начал умирать, я бы почувствовал огромное облегчение.

Какой-то однорукий парень сидит в углу и изо всех сил старается выжать лимон в свою текилу. Изредка он бросает на меня такие многозначительные взгляды, что я уже начинаю подумывать, не догадался ли тут кто-нибудь о том, кто я такой. От этой мысли мне стало еще более жарко, а воротничок вроде стал еще больше давить.

Сидящие в кабачке бабенки все какие-то костлявые, сухопарые. Мексиканские женщины или уж очень красивые, или вот такие, как эти, и я лучше уж согласился бы в седьмой раз посмотреть какую-нибудь старую картину, чем любоваться такими образинами.

Официант стоит в дверях и смотрит на улицу. По стене, что напротив меня, ползет ящерица.

Я еще раз посмотрел на официанта и решил, что он очень похож на ящерицу. У него какие-то совершенно пустые, без всякой искорки глаза, которые, вероятно, никогда не меняют выражения, даже если он увидит, что тебя поджаривают на костре. Пожалуй, это может его только рассмешить.

Я закурил сигарету, подозвал его и сказал, что он мне кажется очень умным парнем, и если ему удалось вспомнить относительно Домингуэса, может быть, он вспомнит также одну дамочку, которая живет где-то в здешних местах, дамочку по имени Фернанда Мартинас.

Он улыбнулся. Он сказал, что сеньора Мартинас каждый вечер в 11 часов заходит к ним в кабачок, она поет здесь. И в то же время, как она бывает у нас, Домингуэс обычно вертится где-нибудь поблизости. Он говорит, что Домингуэс иногда, когда захочет, бывает очень грубым, и вбил себе в голову, что он один имеет права на сеньору Мартинас и не собирается ни с кем ее делить.

Интересно, куда сейчас пошел официант? Может быть, он выскользнул из боковой двери, чтобы разбрехать все тому толстяку-хозяину, которого я видел при входе сюда? Меня предупредил и, что хозяин этого заведения не так уж плох, а все остальные здесь страшные вруны и никогда не скажут тебе правду, даже если им за это заплатить.

Я сижу, смотрю сквозь раскрытые двери на дворик и думаю: почему это мне всегда попадается такая работа? Почему, черт возьми, не поручить мне дело хотя бы где-нибудь в Нью-Йорке?

Может быть, вы сами хорошо знаете мексиканских женщин. Они или очень хорошие, или ужасно сволочные. И большей частью они как раз сволочные. Даже если они обладают прекрасными формами, характер у них вредный. Чистая кислота. Может быть, это потому, что они слишком много едят?

В кабачок вваливаются все новые и новые парни. Изредка входят и дамы. Все садятся за столик и заказывают вино. Два или три парня взглянули в мою сторону, но не обратили на меня особого внимания. А если бы обратили, то обязательно взглядом дали мне понять, что я им не понравился. Мексиканцам вообще никто не нравится.

Минут через десять ко мне подошел хозяин. Довольно жирный тип, щегольски одетый. Рубашка украшена серебряным шнурком, а на голове огромное черное сомбреро. Пояс штанов почти перерезает его пополам, так что живот даже немного свешивается через него. Мне этот парень очень не понравился.

— Сеньор, — сказал он. — Вы спрашивали о сеньоре Домингуэсе. Может быть, я вам могу помочь?

— Может быть, можете, — сказал я, — а может быть, и нет.

Мне ужасно надоели эти мексиканцы. Еще несколько лет назад, когда я впервые начал заниматься мексиканскими делами, мне сказали, что с мексиканцами нужно во что бы то ни стало держаться вежливо. Я это отлично сам понимаю, но бывают моменты, когда мне трудно удержаться в рамках вежливости. Вот и сейчас как раз наступил такой момент.

— Сеньор, — начал хозяин и развел руками. Я увидел, что ладони у него потные, ногти грязные, а пальцы похожи на когти огромной птицы. — Обычно я не вмешиваюсь в дела, которые меня не касаются, сеньор, — продолжал он. — Но я заметил, что как только сюда приходят люди и спрашивают Домингуэса, всегда происходят какие-то неприятности. — Он снова развел руками. — Я не хочу, чтобы в моем заведении происходили какие бы то ни было неприятности, сеньор.

Я посмотрел на него.

— Почему бы вам не освободить ваши ноги от тяжкого груза и не сесть, толстячок? — сказал я ему. — Я понял вашу речь таким образом: есть кто-то, кто хочет переправить вашего Домингуэса через государственную границу. Вероятно, Домингуэс один из тех проклятых бандитов, которыми так и кишат ваши места? Может быть, — продолжал я, выдувая огромное кольцо дыма, — он тот самый парень, который три недели назад перерезал горло почтовому курьеру, доставлявшему почту из Соединенных Штатов в Нью-Мехико? Кажется, вы, мексиканцы, неплохо живете в последние дни. В день, когда ваше правительство не отбирает у какого-нибудь иностранца нефтяные источники, вы восполняете этот пробел индивидуальными реквизициями.

Я подозвал официанта и велел ему принести виски, если оно у них имеется.

— Чтобы вас успокоить, я скажу: я пришел сюда не для того, чтобы скандалить с Домингуэсом. Мне просто нужно кое о чем с ним поговорить. Это не запрещается вашим законом? А? По-моему, разговаривать с людьми разрешается везде, даже в Темпапа.

Он выдавил из себя вежливую улыбку.

— Конечно, сеньор, — сказал он, люди могут разговаривать с кем угодно. Я только хотел сказать, что официальные лица почему-то не очень любят Домингуэса. Он время от времени причиняет правительству серьезные неприятности. Любит организовывать маленькие революции. И иногда это ему удается. Вот и все.

Он сел. Когда официант принес виски, он прихватил и для хозяина тоже. По-моему, хозяину очень хочется поговорить со мной. Так мы и сидим, глядя друг на друга.

— Слушайте, — сказал я. — Между прочим, я очень любопытный парень. Может быть, меня как раз интересуют те ребята, которые хотели поговорить с Домингуэсом. Может быть, вам от меня что-нибудь перепадет, если вы расскажете мне о них.

— Очень любезно с вашей стороны сделать мне такое предложение, — ответил он, — но я ничего не знаю. Единственно, что я хотел вам сказать: мне весьма нежелательно, чтобы в моем заведении произошли какие-нибудь неприятные события.

Он бросил на меня еще один многозначительный взгляд, забрал свое виски и смылся. Я смотрел, как он двигался по кабачку и мне очень хотелось дать ему хорошего пинка в то место, которое так туго обтягивали его узкие штаны.

Потом я взглянул на дверь, и как раз в это время вошла Мартинас. Я никогда раньше не видел этой бабы, но слышал о ней. Много слышал! И сразу догадался, что это она.

В ней есть все, что полагается. Если бы я не так устал от мексиканской пыли и этой проклятой вонючей текилы, ее приход, может быть, взволновал бы меня.

У нее походка представительниц высших слоев местного испанского общества. Мягкая нежная кожа цвета кофе с молоком, волосы, как черный бархат. Умеет одеваться. У нее такая фигура, что, глядя на нее, думаешь: может быть, все это только плоды твоего слишком разыгравшегося воображения? Очаровательная ножка твердо и решительно ступает по земле. На ней шелковое платье с низким вырезом, красная мексиканская шаль и белое сомбреро. Она высоко держит голову и полуприкрытыми глазами смотрит на это заведение и на всех собравшихся там, как на муравьиную кучу.

Вот, черт возьми! В конце концов, может быть, меня в этой работе ждет кое-какое вознаграждение…

Она прошла через зал и села за столик около эстрады для оркестра. Ясно дала понять всем присутствующим, что не собирается особо скупиться в демонстрации своих ножек. Вероятно, она считает, что они у нее очень хорошенькие и что мужская половина посетителей, поглядев на них, захочет выпить еще один стаканчик. Я тоже считаю, что ножки у нее очень хорошенькие.

Минуты через две пришел оркестр. Я смотрю на этих трех парней и никак не могу найти подходящих слов, чтобы точно описать их. В свое время один парень обозвал другого сломанным пугалом. По-моему, это определение удивительно подходит к этому оркестру! Они садятся, берут свои гитары, и я вижу на их противных рожах именно то презрение, которое всегда появляется у мексиканцев, когда они принимаются за работу.

Они начали. Играли они какую-то дешевенькую пронзительную мелодию, от которой меня чуть не стошнило. Я вспомнил оркестр Бена Берни и, ребята, как же мне вдруг захотелось вернуться в Нью-Йорк!

О'кей. Итак, веселью был дан старт. Два или три парня встали и начали танцевать. Было чертовски жарко. Танец их заключался в том, что они петляли по полу, крепко держась за своих дам, очевидно, из опасения, как бы не потерять их. Я заметил, что никто не приглашал Мартинас покачаться в такт музыке.

Я закурил еще одну сигарету. Подняв глаза, я увидел, что официант пристально смотрит на дверь. Потом он повернулся ко мне и улыбнулся. Я понял, что он хочет сказать мне.

При появлении Домингуэса все как-то неловко сжались. Домингуэс стоял в дверях и осматривался. Потом увидел девчонку Мартинас и улыбнулся.

Высокий худой парень, выряженный в черные с серебряной кружевной отделкой на боковых швах брюки, рубашку и галстук тореадора и сомбреро с серебряным шнурком. Длинное узкое лицо с огромным носом. Из-за тонких губ сверкают огромные белые зубы. На бедрах никакого оружия, а верхний левый карман рубашки явно оттопыривался. Вероятно, там спрятан отделанный перламутром револьвер 32-го калибра, который носят все здешние парни.

Оркестр замолчал. Я подозвал официанта и заказал еще одну порцию, хотя при этом подумал, что, пожалуй, я слишком много пью, особенно для парня, которому придется в самое ближайшее время проявить свою сообразительность.

Когда он принес виски, оркестр снова заиграл. Девчонка Мартинас встала и начала петь. Смешно, но у нее оказался довольно высокий голос, хотя и не неприятный. Пела она какую-то обычную муть относительно любовника-парня, который живет где-то в горах, словом, песенка самая ерундовая, которая может только мексиканцев привести в восторг.

Я сижу все там же и ничего не предпринимаю. Домингуэс внимательно оглядывает зал. Он улыбается, очевидно, этим самым одобряя аплодисменты, которыми гости кабачка наградили певицу. Я думаю, что часть аплодисментов он принимает на свой счет. Потом он проходит к ее столику и садится. Она взглянула на него, улыбнулась. Потом она посмотрела на оркестр и начала что-то говорить, указывая рукой на эстраду. Он улыбнулся еще шире. Осмотрелся по сторонам.

Ребята, я догадываюсь в чем дело: парень собирается петь. Он встает, подходит к эстраде, выхватывает у одного из парней гитару, поворачивается лицом к залу и начинает.

Вы, вероятно, слышали эту песню. Она называется «Сомбреро». Если вы поедете в Мексику, вы смело можете поставить об заклад свою последнюю рубашку: неважно, в какое маленькое захолустное местечко вы попадете, найдется какой-нибудь парень или девчонка из публики, которые обязательно споют «Сомбреро».

Когда он кончил петь, все начали шумно аплодировать. Я подумал: кажется, момент уже созрел, пора начать действовать. Я встал и пошел через зал к эстраде.

— Очень мило, сеньор, — сказал я Педро. — Песня ваша очень хорошая, но немного старомодная. Может быть, вы разрешите спеть для вас?

Я взял гитару со стола. Он смотрит на меня. Глаза у него холодные. В другом конце зала я увидел толстячка-хозяина. Он явно начал нервничать. Но, может быть, у него на это были какие-нибудь причины.

Я небрежно прошелся по струнам рукой и вдруг начал нажаривать самый стильный мотивчик. Потом разразился небольшой испанской песенкой, которой меня обучала когда-то одна бабенка. А в этой песенке говорится: женщина никогда не может знать, что ее ожидает за углом, и даже если она влюблена в парня, с которым крутится, может быть, она просто ошибается. Ну, знаете, одна из этих пустяковых песенок.

Пока я пел, я все время бросал многозначительные взгляды на девчонку Мартинас. Я обжигал ее такими взглядами, от которых вполне мог бы расплавиться борт дредноута, но ее все это нисколько не трогало. Она смотрела на меня со снисходительной улыбочкой.

У нее удивительные глаза: не моргают и совершенно неподвижные. Когда я пел, я думал, что эта дамочка совершенно запросто может одной рукой всаживать тебе в живот очередь из автомата, а другой в это время срывать с кустов розы. Да, вот такая эта дамочка!

Я окончил песню и передал гитару Домингуэсу. Он все еще улыбается, но только одними губами. А глаза, как пара айсбергов. Он указал рукой на пустой стул за столом.

— Садитесь, сеньор, — сказал он, — очень приятно было слышать испанскую песню, исполненную с таким чувством американцем.

— А откуда вам известно, что я американец? — спросил я его по-английски. — По-моему, я достаточно хорошо говорю на вашем жаргоне, чтобы меня можно было заподозрить в американском происхождении. Но, может быть, вас кто-нибудь предупредил?

Он засмеялся. Я вижу, что этот парень отлично понимает, что я хочу сказать. И он ответил на английском языке, на котором говорят в пограничье.

— Официант, сеньор, — сказал он. — Он ожидал меня у двери и предупредил, что здесь находится один очень интересный иностранец, американец.

Он покопался в глубоких карманах брюк и вытащил две длинные сигары. Одну из них он протянул мне и дал прикурить. Все это время он не сводил с меня глаз.

Потом подозвал официанта и заказал вина. По-моему, не пройдет и минуты, как этот парень заговорит сам, поэтому я молчу и внимательно разглядываю посетителей, как будто меня очень интересуют чертовы рожи этой толпы.

И вдруг я почувствовал, что вся проклятая шайка настороженно следит за нами. Может быть, они надеются, что в скором будущем их ожидает небольшое развлечение. Ну что ж, может быть, они и правы.

Парень принес вино. Домингуэс откинулся на спинку стула и затянулся сигарой. Когда я взглянул на него в упор, в его глазах уже сияла улыбка.

— Я не имею чести знать ваше имя, сеньор, — сказал он. — Мое собственное недостойное имя Педро Домингуэс, возможно, вы уже слышали его? Леди, которая удостаивает меня чести своим присутствием, — сеньора Фернанда Мартинас.

Я встал и слегка поклонился Фернанде. Когда я это делал, я увидел в ее глазах откровенный смех.

Я сел и подумал: у нее очень красивый рот. Губы изящной формы и не очень толстые, как у большинства здешних женщин, и пользуется она самой высококачественной помадой.

Мне пришлось призвать себя к порядку, чтобы сосредоточиться на предстоящей работе, а то я слишком размечтался на тему о том, что бы я мог сделать с этими губками, будь у меня на то свободное время.

— Мое имя Хеллуп, — сказал я Домингуэсу. — Уилли Т. Хеллуп. Я приехал из Нью-Мехико и подыскиваю ранчо для своих друзей из Нью-Йорка.

Фернанда засмеялась. Он присоединился к ней.

— Вероятно, ваши друзья очень глупые люди, сеньор Хеллуп, — сказала она. — Нужно быть сумасшедшим, чтобы покупать ранчо в этих местах. Вероятно, вам приходилось видеть скот, когда вы проезжали по этой местности?

Я кивнул.

— По-моему, тоже. Сумасшедший, — сказал я. — Но когда люди принимают твердое решение, я обычно с ними не спорю. Теперь, в свою очередь, кивнул Домингуэс.

— Сеньор, — сказал он. — Упаси нас, Боже, обвинять вас в лукавстве и в уклонении от истины, но вы должны считать нас совершеннейшими дураками, если рассчитываете, что мы поверим вашей сказке относительно ранчо, которую вы только что рассказали официанту.

Я начал быстро соображать. На какое-то мгновение меня охватила нервная дрожь. Неужели я допустил какую-то ошибку? Нет, не мог я этого сделать. Не может быть двух Педро Домингуэс и, может быть, этот парень имеет основания разговаривать со мной таким образом. Думаю, что мне лучше всего подыграть ему и посмотреть, что из этого получится.

— Я не понимаю вас, сеньор, — сказал я. Он развел руками.

— Вот уже второй или третий раз сюда, в Темпапа, приезжают разные люди. Они рассказывают различные забавные истории относительно того, кто они такие и что собираются здесь делать.

В этот момент он был ужасно похож на гремучую змею, и мне показалось, что уголки его тонких губ немного искривились.

— Обычно приезжающие сюда люди проявляют интерес к двум вещам, — продолжал он. — К нефти и к серебру. Правда, они нам прямо этого не говорят. О, нет!.. Эти люди приезжают, чтобы в этой местности подыскать для кого-нибудь ранчо или объясняют свой приезд другими подобными баснями. Не дальше как на прошлой неделе, — продолжал он, — сюда приезжал один глупый человек, назвавшийся Лэрьятом. У него здесь с полицией произошли какие-то неприятности, боюсь, что я был их причиной. Весьма прискорбно, но он был убит при попытке к бегству из тюрьмы Темпапа. У нас есть тюрьма, довольно уединенное тепленькое местечко, и лучше бы ему кто-нибудь посоветовал остаться в ней, в мире и одиночестве. Но нет, он попытался убежать, вместо того чтобы положиться на мудрость нашего многоуважаемого адвоката Эсторадо, который (я в этом уверен) по зрелому размышлению непременно отпустил бы этого парня на свободу.

Я понял и улыбнулся ему улыбкой, которая больше походила на насмешку.

— Ну и что же я, по-вашему, должен сделать? — сказал я. — Что же, прикажете мне подойти к вам и поцеловать вашу белую лилейную ручку за то, что вы не попытались запрятать меня в вашу гнусную тюрьму?

Я наклонился к нему через стол.

— Слушай, Домингуэс, — сказал я. — Я много слышал о тебе. Ты один из самых низких людей во всей округе. Так ведь? Ты воображаешь из себя бога на колесиках, а для меня ты просто еще один мексиканский негодяй!

А парень он крепкий, умеет держать себя в руках. Спокойно сидит за столом и играет пустым стаканом.

— Я не собираюсь ссориться с вами, сеньор, — сказал он. — В любой момент сюда может зайти патруль, и если я рассержусь и разделаюсь с вами так, как мне этого хочется, возможно, мне придется тогда разделить с вами этой ночью тюремную камеру. А такая перспектива мне совсем не улыбается. Я не сомневаюсь, что мы сможем найти какие-нибудь другие возможности встретиться с вами при более благоприятных условиях.

Он посмотрел на дверь. Я тоже. В дверях стоял патруль: лейтенант и три солдата.

О'кей. Значит, так и сделаем. Я наклонился к нему.

— Слушай, Домингуэс, — сказал я ему. — Я хочу тебя предупредить. Может быть, ты захочешь пристрелить меня, но тебе не удастся вывернуться из этого дела. Эта штука не под силу такому вшивому даго, как ты, вместе с этой дешевой юбкой, которая крутится около тебя, — я презрительно усмехнулся в сторону Фернанды. — Лично я думаю, что ты просто очередной ее любовник…

Он ударил меня. Ударил прямо в лицо, от чего я даже зашатался. Я вскочил, схватил бутылку текилы и бросил в него. Не попал, но вино пролилось на Фернанду, которая все еще сидела за столом с мертвеннобледной рожей и мечтала, чтобы кто-нибудь убил меня чем угодно во славу семьи Мартинас.

Когда Домингуэс сунул руку в карман за револьвером, я перегнулся через стол и влепил ему хороший удар.

Вокруг нас поднялся невообразимый шум и гвалт. Помню только, как меня схватили два солдата, а лейтенант и третий солдат схватили Домингуэса. Все кричали и визжали одновременно.

Я слышал, как хозяин, официант и остальные посетители рассказывали о случившемся в сорока девяти вариантах, а над этим шумом раздавался пронзительный крик Фернанды, оскорбленной тем, что я назвал ее дешевой такой-то и такой-то…

Лейтенант — грязный низенький парень, не брившийся дня три, — поднял руку, и все замолчали.

— Сеньоры, — сказал он, — вы оба пойдете в тюрьму. Это довольно далеко отсюда. У вас будет достаточно времени, чтобы обдумать свою судьбу.

Они вывели нас из кабачка, связали нам сзади руки, и один солдат повел нас на веревке. Остальные вскочили на коней и помчались по дороге, предоставляя нам возможность вдоволь насладиться пылью, тучей взлетавшей из-под копыт. Во рту Домингуэса все еще торчала сигара, а из раны над глазом, которой я его наградил, текла кровь.

Я посмотрел через плечо. В дверях стояла Фернанда, пристально глядя нам вслед. Ее белое сомбреро ярким пятном выделялось на фоне испуганных мексиканских рож.

— Адью, американо, — крикнула она, — надеюсь, ты сдохнешь в тюрьме от лихорадки!

Была уже полночь, когда нас заперли в камере в тюрьме Темпапа. Когда дверь за нами заперли, Домингуэс подошел к деревянной скамье, стоявшей у задней стены камеры, и сел на нее. Я остался стоять около двери, глядя сквозь железную решетку на удалявшегося по коридору дежурного.

Когда он скрылся из виду, я повернулся и взглянул на Домингуэса. Он поставил одну ногу на скамейку и достал из кармана новую сигару. Так он сидел, спокойно покуривая, как будто с ним ничего не случилось.

Я подошел к нему.

— Ну, что? — спросил я.

Он взглянул на меня и засмеялся. Когда к нему поближе приглядишься, у него, оказывается, совсем не такая уж противная морда. Пожалуй, когда-то у него было даже очень доброе лицо, но, очевидно, что-то случившееся с ним в юности навсегда стерло это доброе выражение.

— Это был единственный способ, сеньор Хеллуп! — сказал он. — Здесь мы сможем спокойно поговорить. Если бы мы разговаривали на свободе, нас могли бы подслушать, подсмотреть. Кроме того, в настоящее время я не пользуюсь особой популярностью в здешних местах. Я рад, что вы поняли мое желание удалиться для беседы в тюрьму, только по-моему, не было никакой необходимости обзывать бедняжку Фернанду такими грубыми словами!

Я печально пожал плечами.

— Забудем это, — сказал я. — Просто это слово попало на язык, вот я и сказал. — Я подошел к двери и посмотрел в коридор. Все тихо. Я вернулся к нему.

— О'кей, — сказал я. — Предположим, говорить начнешь ты. И рассказывай все, Домингуэс, потому что чем больше ты расскажешь, тем больше получишь за это.

Он стряхнул пепел с сигары. Лунный свет пробивался сквозь решетку окна, расположенного на другой стороне камеры, озаряя наши лица.

Интересно, расскажет этот парень правду или нет?

 

ГЛАВА 2

ДУЭТ МАСТЕРОВ БЛЕФА

Уже три часа утра, а Педро все еще не заговорил.

За три песо я получил от часового гитару, бутылку текилы и пачку сигарет и удобно расположился в ожидании, пока этот парень наконец решит заговорить.

Я уже неоднократно имел возможность убедиться, что никогда не следует торопить мексиканца. Если они захотят говорить, они заговорят сами. А если они молчат, просто спокойно дожидайся, пока у них в голове не появится мысль об американских долларах, а такая мысль рано или поздно, но обязательно у них возникает. Милые мальчики, эти мексиканцы! А какие вежливые! Когда они перерезают тебе горло, они обязательно направляют твою душу к божьей матери, и хотя твоему горлу это отнюдь не помогает, все-таки они считают, что это весьма учтивый жест с их стороны.

Я сижу, прислонившись спиной к стене под окошком с железной решеткой. Лунный свет падает прямо на лицо Педро. Он лежит на скамейке у противоположной стены. Я все время слежу за ним, буквально не отвожу от его лица глаз, все жду, когда же он наконец заговорит.

Я взял на гитаре несколько тихих аккордов и начал потихоньку напевать, просто так, чтобы не задремать. Я импровизирую аккомпанемент к песенке, которую я пел когда-то одной дамочке в горах, когда мне случилось побывать там по работе. Отличная была девчонка! Все у нее было. Правда, немножко мала ростом, но зато какой характер! Помню, как она чуть не запустила в меня мясорубкой, когда ей показалось, что я слишком внимательно приглядывался к местной школьной учительнице. Любовь иногда может обернуться сущим адом. Но вы, вероятно, сами могли в этом убедиться.

Педро повернулся на бок и прислушивался к моему пению. Я пел:

Мы будем жевать резинку и песенки напевать, и будет времени вдоволь посмеяться и поболтать. Ты приди ко мне, милая бэби, ты увидишь, детка моя, нет другого в Мексике парня, что целует крепче, чем я.

Педро сказал, что ему нравится эта песня. Потом он обхватил голову руками и разразился такой кукарачей, что у меня только звон в ушах стоял. Парень может здорово петь, когда захочет!

Допев песенку, он положил гитару и повернулся ко мне. Он был теперь совсем серьезный.

— Сеньор Хеллуп, — сказал он. — Вы должны понять, что самый важный вопрос-это деньги. А вы почему-то ничего не сказали о деньгах! Скажу вам, как кабальеро кабальеро…

Я взял гитару и начал бренчать аккорды. Так, значит, парень начинает с денег. Отлично!

— Слушай, Педро, — сказал я ему. — Я вижу, мы с тобой разговариваем на одном языке. И я вижу, что ты умный парень. Ты забавно это организовал, чтобы нас посадили в тюрьму, где мы можем все спокойно обсудить. Лично я могу вполне тебе довериться. Но это только лично я. А вот ребята, на которых я работаю, они не такие доверчивые. Они ведь не знают, какой ты замечательный парень, Педро! Они хотят, чтобы ты сначала все рассказал, а потом уже может речь идти о деньгах. И поверь мне, как только ты расскажешь, ты немедленно получишь все, что тебе полагается. Понял меня?

Эти слова немного опечалили его.

— А деньги уже в Мексике? — спросил он. Я кивнул.

— Да! И я могу в любой день получить их для тебя. Но сначала мне нужны сведения.

Он снова повернулся на спину и уставился в потолок. Его мучила мысль о деньгах. Он закурил и старательно все обдумывал. Потом повернулся ко мне и начал:

— Я поверю вам, сеньор Хеллуп, — сказал он, — потому что я вижу, что вы настоящий кабальеро. Как только я увидел вас, я с первого взгляда понял: этот сеньор Хеллуп настоящий кабальеро! Я расскажу вам все, что я знаю. А потом мы организуем вам побег отсюда. Вы получите деньги, из которых дадите мне пять тысяч долларов, после чего я отвезу на то место и все вам покажу, сеньор.

— Да? — сказал я.

Я все еще пристально слежу за ним, но пока что ничего подозрительного не заметил.

— Что ж, это будет замечательно, — продолжал я. — Слушай, Педро, а каким образом ты попал в это дело?

Он спустил со скамейки ноги, повернулся и посмотрел на меня. Лицо у него было лукавое. Он сидит, положив руки на колени и слегка наклонившись вперед, и смотрит прямо мне в лицо с той слишком уж честной улыбочкой, которой улыбаются мексиканцы, когда собираются наплести тебе какую-нибудь чертовщину.

— Сеньор Хеллуп, — сказал он. — Вы видите, я смелый парень, очень смелый. Вы также видите, что я нравлюсь женщинам. Скромность не позволяет мне, сеньор Хеллуп, рассказать вам, сколько женщин покончили с собой из-за меня.

Я кивнул и подумал: вероятно, он действительно в своей жизни погубил не одну женщину. И еще я подумал: не найдется, пожалуй, ни одного парня в радиусе ста миль, который не воображал бы, что достаточно любой женщине только взглянуть на него, как она тут же теряет голову от любви.

Он продолжал:

— Некоторые неприятности из-за женщин, а также неудачное революционное восстание в округе Коагуила, с которым я был связан, заставили меня удалиться на некоторое время в уединенное местечко у подножия гор. И вот, когда я находился здесь, я встретился с сеньором Пеппером. Мне он сразу понравился. Он тоже кабальеро. Он живет в хижине у подножия горы и он так же, как вы, подыскивает ранчо для своих друзей из Нью-Йорка.

Я навострил уши. Значит, Пеппер заехал в такую даль. Интересно, зачем он туда помчался? Многое я бы отдал за то, чтобы повидаться с Пеппером.

— Однажды, когда Пеппер куда-то уехал, я зашел к нему в хижину, — продолжал Педро, — а так как я очень любопытный парень и интересуюсь абсолютно всем, я все у него осмотрел. При этом осмотре в одном из сапог Пеппера я нашел удостоверение личности, выданное ему Федеральным бюро расследований Соединенных Штатов Америки. Ага, подумал я, — продолжал Педро, — значит, сеньор Пеппер ведет здесь какую-то игру. Я подумал, какое интересное совпадение, что мы с ним оказались наедине в таком отдаленном месте. И я решил, что он это сделал нарочно, потому что хотел поговорить со мной, и что только его скромность помешала ему поставить меня в известность как о том, что он хочет поговорить со мной, так и о том, что он федеральный работник.

А я думал: ну, это ты, братец, врешь. Что-то не похоже на Пеппера, чтобы он запрятал свое удостоверение личности в сапог. Сапог — это именно то место, которое прежде всего обыскивают парни, привыкшие ездить верхом.

— Я дождался его возвращения, — продолжал Педро, — и когда он вошел в хижину, я отдал ему его удостоверение личности и сказал, что готов сообщить ему все, что мне известно, но за небольшое вознаграждение, скажем, за пять тысяч долларов, американских, конечно.

Он сказал, что поедет куда-то за деньгами, и по возвращении заплатит мне и будет рад выслушать меня. К сожалению, он так и не вернулся, и с тех пор я его ни разу не видел. Хороший он был человек, сеньор, смелый, а какой кабальеро…

— Я знаю, — сказал я. — И с тех пор его никто не видел. Он просто исчез с лица земли. Он кивнул.

— Точно, сеньор, вряд ли есть необходимость напоминать мне, что в настоящий момент в Мексике есть много людей, которые не особо благожелательно относятся к представителям американской федеральной службы, разгуливающим по этой стране и старающихся узнать вещи, в отношении которых некоторые люди предпочитали бы хранить секрет.

Он взглянул на меня и улыбнулся. Его взгляд напомнил мне взгляд удава, когда он рассматривает кролика перед тем, как его проглотить. В данном случае роль кролика, очевидно, принадлежала мне.

Он снова повернулся, закинул ногу на лавку, положил руку под голову и спокойно лежал на спине, разглядывая потолок.

— Я расскажу вам, сеньор Хеллуп, тоже самое, что я рассказал сеньору Пепперу. За две недели до того, как я встретился с Пеппером, т.е. примерно недель пять назад, сеньор, ко мне пришел один из моих друзей, Рамон де Пуэртас. Мой друг Рамон, которому отлично известно, что в настоящий момент мне не хотелось бы, чтобы мое местопребывание стало известно правительству этой страны или какому-нибудь полицейскому патрулю, предложил мне заработать немного денег. Он предложил мне взять на себя охрану одного старого джентльмена и его друга, которые живут на уединенной гасиенде у подножия Сьерра Мадре.

По словам моего друга Рамона, этот старый джентльмен был малость тронутый. Он ученый и проводил какие-то дурацкие эксперименты, которые, по его мнению, должны были облегчить работу по взрыванию скал в серебряных рудниках. Рамон сказал: старик очень богатый, денег у него вагон, и если у него не будет хорошей охраны, каким-нибудь бандитам, которых полно в этой местности, может прийти в голову идея ограбить или похитить его самого или кого-нибудь из его друзей. Поэтому он предложил мне подобрать трех-четырех парней и отправиться на гасиенду, чтобы нести службу охраны этого старого джентльмена.

Мне эта идея очень понравилась, сеньор. Я поехал на гасиенду. Встретил там очаровательного старого джентльмена по имени сеньор Джеймсон, с которым я договорился обо всем. По договору, я должен был с моими четырьмя друзьями по ночам охранять снаружи забор, окружающий гасиенду.

Жить мы должны были в маленьком домике с восточной стороны участка. Снабжение получали из гасиенды. За эту работу я и мои друзья должны были получать 150 мексиканских долларов в неделю.

Ну, вы сами понимаете, сеньор, что я очень обрадовался такому предложению. Местность эта пустынная, находится на значительном расстоянии от населенных пунктов. Значит, полицейский патруль, с которым мне нежелательно встречаться, редко, даже совсем туда не заглядывает.

Он замолчал, слегка повернулся, достал сигарету, закурил ее и сидел, глядя мне в лицо. А хороший актер этот Педро. По выражению его лица я догадался, что сейчас он подходит к самой сути.

— Все это случилось на третью ночь, сеньор, — сказал он. — В тот вечер к старику приехали несколько гостей. Я узнал об этом у служанок-индеанок, работавших на гасиенде.

Сначала приехала леди, потом джентльмен, только я не знал их имен. Вскоре после полуночи, сеньор, я стоял на часах и всматривался в пустыню и думал, какое тихое и спокойное место эта гасиенда. Тут я услышал из дома звуки граммофона. Потом смеялась леди. Я подумал, какая хорошая, мирная ночь.

В этот момент я услышал шум автомобиля и увидел, как по дороге, ведущей к воротам гасиенды, ехала машина. Я взял свое ружье и направился к машине, чтобы посмотреть, что это за визитер к нам пожаловал.

И вдруг на гасиенде раздался ужасный взрыв. Я бросился лицом на землю и начал молиться Мадонне, я подумал, как неудачно, что сеньор Джеймсон выбрал такую тихую ночь, чтобы взорваться от своих глупых экспериментов.

И тут я увидел, что от гасиенды бежал молодой человек, секретарь сеньора Джеймсона. Он подбежал к машине, за рулем которой сидела молодая и очень красивая леди, и объяснил красавице, какая ужасная катастрофа только что произошла. Вероятно, эта леди тоже приехала в гости.

Парень изобразил на своем лице печальную мину и развел руками.

— Как это все было ужасно, сеньор, — сказал он. — Половина гасиенды взорвалась, стену вырвало, а мебель разлетелась в куски. Очевидно, сеньор Джеймсон демонстрировал друзьям свое изобретение, и в это-то время все и произошло. Две служанки были убиты, так же, как и сеньор Джеймсон, леди и молодой человек. Только секретарю удалось спастись, потому что он вышел из дома, чтобы встретить вновь прибывшую молодую леди, которую ожидали гораздо раньше и которая должна благодарить всех святых за то, что она задержалась в пути, иначе и она была бы убита.

Педро потушил сигарету и потянулся.

— Мы похоронили их, сеньор, у восточной стены гасиенды. Сеньора Джеймсона невозможно было узнать. Его разорвало на куски. У молодого человека, приехавшего к нему в гости, оторвало голову. А слуг мы так и не могли найти, валялись только обрывки их одежды.

Все это очень печально, сеньор, потому что из-за этого я, как говорится, потерял довольствие. Вы сами понимаете, что у меня не было никакого желания сообщать о случившемся местному коменданту.

К сожалению, сеньор, на следующий вечер мне с моими друзьями пришлось сесть на коней и отправиться через пустыню обратно. Как красива иногда может быть жизнь, — сказал он и добавил с глубоким вздохом, — и как печальна. Сеньор, это все, что мне известно.

Он снова развалился на скамейке, подложил руки под голову и уставился в потолок.

Я полагаю, что теперь настала моя очередь разыгрывать свою роль.

— О'кей, Педро, — сказал я ему. — Но это почти ничего мне не сказало. Я узнал только, что старик, какая-то девушка и несколько парней погибли. А вот когда ты копался в руинах, ты нашел какие-то бумаги старика или еще что-нибудь?

— Ничего, сеньор! Абсолютно ничего! Все, что находилось на этой стороне гасиенды, все разлетелось в мелкие куски или сгорело. Я, конечно, старательно все обыскал, не осталось ли чего-нибудь ценного, но ничего не нашел.

Я закурил.

— Что ж, нельзя сказать, чтобы это была уж очень подробная информация за пять тысяч долларов, Педро? А? Как ты думаешь?

Он повернулся и посмотрел на меня.

— Сеньор, вы очень меня оскорбляете. У меня ни на минуту не было мысли, чтобы получить от вас деньги до того, как я отвезу вас на гасиенду и вы там все сами обыщите. А между прочим, это место не так то легко найти. Вы его никогда и не найдете, если не обратитесь к помощи опытного проводника, такого, как я, например. До этого места два дня пути. А положение в стране известно. Вам далеко не безопасно будет совершать такую поездку одному. Уверяю вас, учитывая все это, сумма, которую я прошу, не так-то уж велика. Я немного подумал.

— О'кей, — сказал я ему. — Допустим, мы с тобой договоримся. А каким же образом я выберусь из этого санатория?

— Ну, это будет не так трудно устроить, сеньор. Я знаю здешнего часового, это довольно сговорчивый парень. Если мы упомянем о деньгах, он охотно прислушается к нашей просьбе. Сеньор, вот мой план. Мы подождем до завтра, до второй половины дня, потому что утром сделать это нельзя, слишком много народу болтается около тюрьмы. А вот после полудня здесь никого не бывает. Значит, так. Когда к нам придет часовой, я поговорю с ним, и он так устроит, что когда он придет в камеру вечером, то дверь за собой не закроет. Вы уйдете, а я останусь тут в качестве заложника, пока вы с ним не расплатитесь. Это будет стоить очень недорого, ну, скажем, двести песо. Отлично? Значит, вы уйдете и достанете деньги, но только будьте осторожны, держитесь подальше от Темпа-па. А сколько времени пойдет на то, чтобы достать деньги?

— Деньги у меня в машине, — сказал я ему, — а машину я оставил в кустах с восточной стороны города. Я доберусь туда примерно за час. Но обратно мне тоже придется идти пешком, потому что машина у меня испорчена, карбюратор засорился, она не пройдет и ярда.

— Не беспокойтесь, сеньор, — сказал Педро. — Это все мелочи! Вам машина не потребуется. Когда вы достанете деньги, вы спокойно дождитесь ночи. Потом по окраине Темпапа пройдете по дороге, которая идет прямо мимо тюрьмы. В двух милях отсюда вы увидите пустынную дорогу, ведущую на север. Сверните на нее и дойдите до маленького домика. Эта белая каса расположена в долине Назас. Полицейский патруль редко туда заглядывает, кроме того, здешний стражник, вероятно, сообщит им о вашей щедрости.

В этом домике вы найдете сеньору Фернанду Мартинас. Помиритесь с ней! Объясните ей, что ваша грубость носила чисто театральный характер, что это часть нашего маленького плана, потому что я не хочу сердить эту леди, которую я очень люблю. К тому же у нее характер тигра.

Она доставит ваши деньги сюда, в тюрьму. Вы пришлите двести песо для стражника и триста песо для коменданта. Он снова лег. Видимо, он был очень доволен своим планом.

— После того, как я буду освобожден, — продолжал он, — я немедленно присоединяюсь к вам в доме Фернанды, и мы поедем с вами на гасиенду покойного Джеймсона.

Он улыбнулся мне широчайшей улыбкой.

— Ну, как сеньор? — спросил он. — Так дело войдет?

— Пойдет, Педро. Обещаю тебе, я никогда не забуду, как ты его провернул!

Он зевнул, растянулся на лавке и расположился спать. Я долго сидел, смотрел на него и курил. Через несколько минут парень уснул, как младенец.

А я решил все обдумать. Я что-то не могу сообразить: правду мне рассказал Педро или все выдумал? И я ничего не понял относительно взрыва у Джеймсона. Какой там взрыв?! Может быть, Педро считает, что мне известно гораздо больше, чем есть на самом деле? Мне сейчас нужно во что бы то ни стало как можно быстрее добраться до Пеппера.

Лунный свет падает через решетку на лицо Педро, отчего оно похоже на шахматную доску. Я задумался о Фернанде.

Да, вот это женщина! И почему это Педро, такой ничтожный, в сущности, парень, у которого за душой ничего нет, самый низкопробный бандит, и вдруг так крепко связан с красоткой Фернандой? И может быть, он прав, что у нее характер тигрицы, и может быть, именно это делает ее такой красивой!

Мне припомнилась одна бабенка из Чаттануги. Вот интересная была штучка! Ее даже нельзя было назвать хорошенькой до тех пор, пока она не замечала, что ты начинаешь слишком внимательно приглядываться к какой-нибудь другой девчонке.

Вот тогда она свирепела и делалась очень красивой. Только в такие моменты от тебя требовалась большая ловкость, нужно было уметь вовремя подпрыгнуть и увильнуть, чтобы она не попала в тебя каким-нибудь режущим предметом. А после того, как мне рассказали, что эта бэби однажды отрезала одному моряку правое ухо, бросив в него нож с дистанции в 10 ярдов , я вдруг вспомнил, что у меня в Нью-Йорке неотложное дело и умчался с ближайшим поездом.

Но если не считать метания ножей, это была отличная бабенка и очень добрая к животным.

Да, интересные создания, эти женщины. Я считаю, что если бы на свете не было женщин, не было бы необходимости в работниках моей профессии. Парень, который сказал только половину истины, одно дело, а другое — знать, как с ним поступить, когда найдешь!

Любая девчонка, если только у нее не абсолютно безнадежный мордоворот и если ее линии позволяют ей фотографироваться для рекламы в купальном костюме, такая девчонка готова нанести сокрушительный удар любому парню. И всякий раз, когда ты натыкаешься на целый букет неприятностей и преступлений, ты можешь спокойно ставить об заклад месячную зарплату, что обязательно на дне этого дела окажется очаровательная, с самым невинным личиком бэби, запрятавшая в чулок шестидюймовый ножичек, на случай, если ей вдруг захочется очистить яблочко.

Может быть, это является одним из объяснений дружбы Фернанды-Педро?

Я решил, что чем скорее мне удастся вырваться из этой тюрьмы, тем лучше для всех, кого это касается. Я ведь нахожусь в чужой стране и должен заботиться о себе сам, потому что, я полагаю, удостоверение, выданное мне Федеральным бюро расследований, нужно мне здесь столько же, сколько клубничный пломбир нужен отморозившему лицо эскимосу.

Вот так-то.

Я лег на пол и с удовольствием потянулся. В этой камере жара, как в аду летом. Я решил, что надо только уметь ждать и все пойдет своим чередом, даже то, что не хотелось бы некоторым ребятам.

Сквозь решетку светит яркое солнце. Пока я протирал глаза, отгоняя последний сон, я увидел, что Педро через прорезь в двери разговаривает со стражником. Он энергично размахивал руками и что-то очень быстро говорил.

Потом он подошел ко мне, улыбаясь во весь рот.

— Я все устроил, сеньор Хеллуп, — сказал он. — Все будет отлично! Сегодня ровно в пять часов вечера стражник зайдет в нам, а дверь камеры оставит открытой. Пока он будет разговаривать со мной, вы выскользнете из камеры и пойдете направо вдоль прохода до конца, а там повернете налево. Этот коридор приведет вас к боковой двери тюрьмы. Выйдя, быстро бегите, обогните тюрьму и дальше по дорожке, которая ведет в кабачок, откуда нас с вами взяли. За кабачком начинается лесок и по крайней мере дюжина мест, в которых вы можете спрятаться до ночи, потому что, вы сами понимаете, они должны будут сделать вид, что ищут вас. Как только наступит ночь, вы сделайте все, что я говорил вам раньше.

— Хорошо, Педро, — сказал я ему. — Отличная работа! Он вернулся на скамейку и начал бренчать на гитаре. Кажется, мне начинает нравиться этот парень, Педро. Во всяком случае он обладает чувством юмора.

В это время пришел стражник и принес какую-то вонючую жидкость, которую он назвал кофе. Мы выпили его, после чего я попросил Педро разбудить меня, когда придет срок разыгрывать этот колоссальный акт побега из тюрьмы.

Потом я лег на пол и снова уснул, потому что я неоднократно убеждался, что когда тебе больше нечего делать, лучшее занятие это сон, тем более что это ни копейки не стоит. Так сказать, бесплатное развлечение.

Я проснулся и некоторое время лежал, не открывая глаз и не двигаясь. Я думал, что же произойдет с Лемми Коушном, когда начнется эта потеха.

Через несколько минут ко мне подошел Педро.

— Вставайте, сеньор, — сказал он. — Через минуту сюда придет стражник. Приготовьтесь и сделайте все, о чем мы с вами договаривались. Все будет в порядке.

— О'кей, — сказал я.

Я встряхнулся и сел на скамейку. Через минуту услышал, как по коридору шел стражник. Он подошел к двери и начал ее отпирать.

— Ну, давайте, сеньор, — прошептал Педро. — Время пришло. Все должно выглядеть, как побег.

Открылась дверь, вошел часовой и направился к Педро, оставив дверь открытой.

Но я не клюнул на их удочку! Я прыгнул на часового и дал ему правой такой удар в челюсть, от которого даже торпедный катер раскололся бы пополам. Он упал, а я нагнулся и отстегнул от его ремня кобуру.

Педро вытаращенными глазами смотрел на меня.

— Сеньор, — начал он, — сеньор…

— Ну ты, заткнись, подонок, — сказал я ему. — Ты думаешь, я поверил твоим волшебным сказкам, которые ты рассказал мне на сон грядущий о том, как я уйду отсюда? Ты хотел разыграть со мной тот же номер, что и с Лэрьятом? Только у тебя ничего не выйдет на сей раз!

Я прыгнул к Педро и изо всей силы ударил его по затылку рукояткой револьвера. Он свалился, как подкошенный. Я схватил у часового ключи, вышел из камеры, захлопнул за собой дверь и положил ключи себе в карман.

Я стою в коридоре. Педро велел мне бежать направо, потом налево. Отлично! Именно этого-то я как раз и не сделаю! Я знаю, они меня ждут сейчас у того выхода, и не с букетами цветов в руках.

Потому я и повернул налево и тихо на резиновых подошвах прошел по коридору. В конце этого коридора находится комната охраны. Около окна стоит топчан, на котором они спят по ночам. Я залез на топчан, открыл окно и выбрался из помещения тюрьмы.

Я оказался на маленьком дворике с левой стороны тюрьмы. Направо от меня калитка в стене. Я уверенной походкой направился к ней, крепко сжимая в руке револьвер, на случай, если кто-нибудь что-нибудь затеет.

Вдали, впереди здания тюрьмы, слышны какие-то крики.

Я вышел через калитку и побежал по дороге. Пробежал ярдов сто и оглянулся. Парень, стоявший на часах с левой стороны стены, прицелился в меня из ружья. Я отпрыгнул в сторону на секунду раньше, чем он спустил курок. Когда он выстрелил, я бросился на землю и стал, в свою очередь, прицеливаться в него. Парень решил лучше спрятаться в тюремном дворе.

Я встал и бросился бежать дальше. Как же быстро может бежать человек, когда захочет!

Через некоторое время я повернул налево и пошел по тропинке через кустарник. Минут через десять я очутился у подножия горы к востоку от Темпапа, а кабачок остался позади меня справа.

Может быть, я гораздо лучше знаю местность, чем это предполагал Педро…

Я шел еще некоторое время, потом нагнулся за кактусами и прислушался.

Кое-что услышал. Я понял, что произошло. Парни, которые ожидали меня, шумели с той стороны тюрьмы, куда я должен был выйти по указанию Педро. И сейчас они побегут туда, где, как я говорил Педро, стоит моя машина, т. е. с восточной стороны города.

Только они там ничего не найдут, потому что машину-то я оставил на северной стороне, причем она на полном ходу, никакой карбюратор не засорился.

Я немного посидел, отдохнул и начал пробираться на север. У меня пока еще не было определенных планов, но одно было совершенно ясно: нужно дождаться ночи. Откровенно говоря, я очень люблю темноту, особенно когда того и гляди какой-нибудь парень всадит в тебя пулю просто так, посмотреть, как ты будешь корчиться.

Через некоторое время я добрался до оврага, где оставил машину. Я открыл капот и вытащил оттуда ящик с инструментами. Он у меня с двойным дном. Из ящика я достал свой люгер и кварту виски. Выпил и развалился в кактусах примерно в ста ярдах от машины, зажав между коленями люгер, на случай, если какой-нибудь слишком любопытный парень окажется поблизости.

Я решил немножко поспать, потому что мне это было совершенно необходимо в связи с предстоящими событиями.

 

ГЛАВА 3

ПРЕЛЕСТНАЯ МАТРОНА

Я проснулся в 11 часов.

Светила луна, отбрасывая причудливые тени от кактусов и иудиного дерева. Да, мексиканская пустыня представляет собой довольно любопытное зрелище ночью, прямо-таки в дрожь бросает.

Я закурил сигарету и задумался о Пеппере. Я думаю, что было бы очень полезно для всех, если бы мы знали, на что именно наткнулся Пеппер. В чем тут дело?

Вы, вероятно, уже поняли, что Пеппер колоссальный парень. Отличный агент ФБР, а сердце у него, как у двух львов. К тому же он очень красивый парень, и девчонки прямо-таки пачками влюбляются в него. Этот парень слишком умен и хитер, чтобы просто так, без всяких к тому оснований, исчезнуть с лица земли, если только, конечно, никто его не подстрелил.

Я располагал только информацией: Пеппер работал в округе Аризона. Оттуда он позвонил нашему старшему агенту и сообщил, что он напал на след очень интересного дела и что для этого ему необходимо перебраться через границу. Дело важное, прямо до чертиков, и действительно срочное. Для того, чтобы все распутать, ему потребуется две или три недели, после чего он пришлет подробный отчет. А сейчас у него нет времени сообщать какие бы то ни было подробности, у него буквально горит под ногами.

Из чего я заключаю, что, каково бы ни было дело, которое привело Пеппера в хижину, куда его доставил Домингуэс, началось оно с нашей стороны границы. Но ведь даже у них в Мексике есть телеграф и телефон, он мог бы связаться с нами.

А когда старший агент не получил от парня ни одной весточки, он начал беспокоиться, и они послали меня. Сейчас мне очень хотелось бы знать, что произошло там, а что пустая брехня.

А интересную историю он рассказал, и, по-моему, вряд ли у Домингуэса хватило бы ума сочинить ее, вероятно, какая-то доля правды в его рассказе есть.

Мои мысли перешли к Домингуэсу. Как говорится, ясно, как апельсин, два обстоятельства. Первое, Домингуэс знал, что я приехал в Мексику для того, чтобы узнать все относительно Пеппера. Он сразу догадался об этом, как только официант рассказал ему, что я спрашиваю о Домингуэсе и о той дамочке. Все остальное просто инсценировка. Домингуэс пообещал полицейскому несколько долларов за то, чтобы отправить меня в тюрьму. Потом они собирались разыграть со мной старый номер.

Если бы они просто убили меня, то правительству Соединенных Штатов это, может быть, и не понравилось. Поэтому они арестовали меня за скандал в таверне, а по мексиканским законам, если арестованный попытается убежать, стража имеет право стрелять в него.

Это доказывает, что у Домингуэса есть голова на плечах, раз ему пришла такая великолепная идея запихнуть меня в тюрьму, чтобы потом убить меня при попытке к бегству.

И вот почему я думаю, что все рассказанное мне вчера Педро, правда. Зачем ему утруждать себя придумыванием всякой лжи, если он считал, что не успею я, выбравшись из тюрьмы, сделать и десяти шагов, как меня нагрузят таким количеством свинца, как будто я фабрика по производству пушечных ядер.

Ну, что же мне теперь делать? Я лежал, покуривая, с расстегнутым воротником рубашки, потому что, верьте мне, было так гнусно и жарко, что пот буквально ручьями лился по спине.

Я думаю, что можно сейчас сделать две вещи: я могу сесть в машину и поехать с максимальной скоростью в ближайший городишко, зайти там к начальнику полиции и предъявить ему мое удостоверение личности. После этого мне придется провести маленькое объяснение, почему именно один из агентов Федерального бюро расследований под именем мистера Хеллупа работает в одном из мексиканских округов, не поставив об этом в известность мексиканские правительственные органы. Вы согласитесь со мной, что получится довольно некрасивая картина.

А каков же второй путь? Сказать вам по совести, я сам его не вижу, потому что, мне кажется, если я буду продолжать заниматься этим делом, у меня есть все шансы в самое ближайшее время досыта начиниться свинцом, а хотите — верьте мне, хотите нет, я не такой парень, который жаждет поскорее превратиться в покойника.

Интересно, что произошло в тюрьме, после того как я оттуда удрал? Возможно, Педро говорил правду о том, что во второй половине дня оттуда уходят почти все работники. Тогда, значит, Педро и часовой все еще сидят запертыми в камере.

Возможно, они разорвали себе от крика глотки и никто их не слышит, если только парень, стоявший у ворот тюрьмы, тот, который целился в меня, не участвует с ними в заговоре.

Хотя вряд ли часовой, которого я запер в камере, рассказал о наших планах кому бы то ни было, потому что в этом случае ему пришлось бы поделиться деньгами, а мексиканцы не любят делить добычу.

Нет, пожалуй, парню, стоявшему у ворот, ничего не говорили, он и так сам, по долгу службы, должен был, увидев, как я выбегаю из тюрьмы, стрелять в меня. А может быть, ему все-таки было все известно? И он пошел в тюрьму и увидел, что Педро и тот парень заперты в нашей камере?

Кстати, я, кажется, положил ключи в карман? Совершенно верно. Значит, если комендант, у которого дубликаты ключей, не придет в тюрьму до завтрашнего дня, как об этом говорил Педро, они все еще сидят, голубчики, под замком. Вот потеха-то!

Ну что ж, надо принимать какое-то решение. Пожалуй, я буду делать то, чего Педро от меня совсем не ожидает. Вы, вероятно, уже поняли сами, что я наговорил ему целый ворох всякой чепухи.

Во-первых, сказал ему, что оставил машину там, где никогда ее не оставлял. Потом я ему наврал, что в машине засорился карбюратор. И он всему этому поверил. И, вероятно, Педро считает, что как только я выбрался из тюрьмы, я быстренько пошагал из тюрьмы пешочком в город, где я буду в безопасности.

Что же, это очень хорошо. Он постарается перехватить меня на пути. И если только ему удастся выбраться из тюрьмы, он немедленно вскочит на коня и помчится догонять Лемми Коушна, чтобы вручить ему где-нибудь в лесочке пару визитных карточек, выпущенных из дула револьвера.

И вот каков мой план: Педро рассказал мне, где находится дом Фернанды. Он рассказал мне это, будучи уверен, что я никогда не смогу туда попасть. И потому именно в этом месте, то есть в доме Фернанды, он меньше всего будет меня искать.

И именно потому я сейчас к ней отправлюсь, потому что если Фернанда не виделась с Педро с тех пор, как я расстался с ним в тюрьме, может быть, мне удастся выудить у этой бабенки какие-нибудь сведения.

Я встал, стряхнул с себя пыль и подумал: что за черт, почему мне всегда поручают такую работу? Все-таки я не теряю надежды когда-нибудь получить приятное задание где-нибудь в Нью-Йорке или в другом таком месте, где дамы — настоящие дамы и все такое прочее.

Я подошел к машине и засорил карбюратор. Если я сам не собираюсь пользоваться ею, пусть и никто ею не пользуется.

С того места, где я сижу, спрятавшись за кактусами, мне хорошо виден этот домик. Маленькое одноэтажное здание, приютившееся с левой стороны дороги, идущей на север страны. Дворик окружен белой изгородью, и кто-то разбил красивую дорожку от ворот к входной двери. При лунном свете получается эффектная картина.

Из моего укрытия также видно, что в одной из комнат, которая смотрит на дорогу, горит свет. Окно выходит на веранду.

Домик хорошенький, в испанском стиле, и стоит он в одиночестве. По крайней мере, на расстоянии двух-трех миль с обеих сторон нет ни одного здания. Может быть, хозяйка этой виллы разыгрывает из себя Грету Гарбо, проводящую свои дни в уединении.

Теперь, добравшись сюда, я уже не так уверен в правильности своего решения. Откуда мне знать, что Домингуэс не сидит сейчас в этой хате со стаканом виски в одной руке и с пушкой в другой в надежде, что я вот-вот заявлюсь?

Но, с другой стороны, маловероятно, чтобы он сюда пришел. Как я уже говорил раньше, по-видимому, этот парень находится сейчас в засаде в полной уверенности, что я топаю пешочком ему навстречу.

Жара, как в аду! Я встал, постоял немного, обмахиваясь шляпой, потом достал из кармана люгер и запихнул его за пазуху, потому что уж если кто-нибудь сейчас и захочет завязать со мной перестрелку, то первым все-таки выстрелю я.

Я потихоньку направился к дому, все время держась в тени кустов и кактусов. Подошел с задней стороны дома, перелез через забор и пополз. Время от времени я прислушивался. Ничего не слышно. Постоял там чутьчуть и решил, что поскольку в передней комнате горит свет, значит в доме кто-то еще не спит.

Если бы там было несколько человек, был бы слышен разговор, но было тихо, и, значит, Фернанда одна. О'кей. Отсюда мы и начнем.

Тем же путем я вернулся обратно в кусты, где раньше прятался, потом пошел в сад через ворота и по дорожке дошел до дверей дома. Хорошая дверь, дубовая, с железным орнаментом, в испанском стиле.

Постучал, и минуты через две послышались чьи-то шаги. Дверь открылась, и на пороге стояла индейская девушка.

— Слушайте-ка, — сказал я, — что, сеньора Фернанда дома?

Она кивнула, уставившись на меня вытаращенными глазами.

— А у нее никого нет? — спросил я. Она покачала головой.

— О'кей, — сказал я. — Ну-ка, пойди в дом и скажи сеньоре, что пришел сеньор Хеллуп и хочет поговорить с ней.

Девушка ушла, накинув на дверь цепочку. Минуты через две она вернулась и впустила меня.

Я зашел и очутился в красивом четырехугольном холле. По стенам развешаны мексиканские покрывала и тому подобные вещи, вообще обстановочка о'кей. В это время из двери направо входит Фернанда и улыбается.

Я уже говорил вам, ребята, раньше, что эта дамочка красавица, но я вам не сказал и половины до чего она хороша.

На ней было домашнее черное платье, все кружевное, и мантилья. Славная дамочка! На все сто! Она улыбалась мне чуть заметной улыбочкой.

— Милости просим, сеньор Хеллуп, — сказала она. — Я вас ожидала.

Улыбка сбежала с ее лица и оно сделалось печальным. Я начал быстро соображать насчет этой Фернанды.

Я уже говорил вам раньше: мне непонятно, почему такая дама, у которой есть все, что полагается, почему она путается с таким парнем, как Домингуэс? Сейчас мне в голову пришла эта же мысль.

Может быть, Домингуэс располагает какими-нибудь порочащими ее сведениями? Очень часто подобные дамочки имеют в своем прошлом довольно темные пятнышки.

И тут я подумал: не исключена возможность, что я могу рассчитывать на какой-то шанс у Фернанды. Я положил на стол шляпу и пошел за ней. Длинная комната, расположенная во всю длину домика. Чертовски хорошая мебель, все старое, добротное, в испанском стиле. Ни одной вещи от Гранд Рапиде. Классное местечко.

Она подвинула к окну, выходящему на веранду, кресло и столик и жестом пригласила меня сесть. Потом подошла к буфету и налила мне виски. Я слышал, как звенели кусочки льда, и подумал, как этой дамочке удается здесь, в такой жаре, получать лед?

Я с удовольствием увидел, что в ее руках была бутылка виски любимого сорта. Я все время смотрел на нее, пока она наливала. Надо признаться: она одна из тех дамочек, на которых приятно смотреть. Двигается она легко и мягко, как кошка. В черном кружевном платье, сквозь которое просвечивали ее белые руки, она выглядела на миллион. Потом я подумал, что, пожалуй, мне лучше сосредоточиться на предстоящей работе, и тут вдруг обнаружил, что у меня нет никакого плана действий.

Все еще улыбаясь, она подошла ко мне и поставила стакан на столик.

— Я ожидала вас немножко раньше, сеньор Хеллуп, — сказала она. — Педро известил меня, что вы придете, но только это должно было произойти немного раньше. Что-нибудь случилось?

Я взял стакан и начал отхлебывать виски маленькими глоточками, просто чтобы потянуть время и придумать что-нибудь.

Вероятно, Педро прислал ей весточку после того, как он поговорил с часовыми, и до того, как я убежал из тюрьмы, а после моего побега у нее никаких известий из тюрьмы не было. А может быть, она вообще врет относительно того, что Педро ее предупредил.

И вдруг меня осенила мысль, как мне следует разыграть все дело. Я рискну и сделаю то, чего от меня никто не ожидает. Может быть, я отвешу этой дамочке немного правды, но разбавлю ее такой порцией вранья, что получится нужная смесь.

— Слушайте, Фернанда, — сказал я. — Я буду с вами откровенен. Мне не хочется, чтобы такая красавица впуталась в какую-нибудь историю, из которой потом трудно будет выбраться. Понимаете?

Она смотрит на меня все еще с той же улыбочкой и ротик ее слегка полуоткрыт. Я ведь говорил вам, кажется, ребята, что у этой куколки очаровательные зубки? Они сверкают, как жемчуг.

— Есть весьма серьезные причины, почему я опоздал, Фернанда, — продолжал я. — Сегодня днем я удрал из тюрьмы. Только не в том направлении, где меня ожидали парни с оружием. О'кей, я пошел к своей машине и затратил часа полтора на то, чтобы найти телеграф.

Я следил за ней, как кошка за мышью. По-моему, веки у нее слегка дрогнули.

— Так вот, — продолжал я, — поскольку в настоящее время техасским копам известно все о том, что здесь происходит и где я нахожусь, я думаю, что мы с вами можем откровенно поговорить.

Она встает, идет к буфету и возвращается оттуда с пачкой сигарет. Потом подает мне сигарету, дает прикурить, закуривает сама и возвращается на свое место.

— Сеньор Хеллуп, — говорит она спокойно. — Поверьте мне, ваши слова являются для меня загадкой. Я ничего не понимаю, о чем вы говорите.

— Не понимаете? — спросил я. — С какого времени вы знаете Домингуэса?

Она пожала плечами.

— Я познакомилась с ним не очень давно. Очевидно, вы сами могли убедиться, что Педро — дикарь. Он всегда берет то, что хочет, и редко спрашивает на это разрешение у кого бы то ни было.

Я встретила его месяца три назад и с тех пор пыталась два или три раза порвать… ну, скажем, наши дружеские отношения. Но на это он не соглашается.

К тому же Педро очень мало волнует, если ему придется ответить еще за один маленький проступок вроде моей внезапной смерти, которая произойдет в случае, если я не соглашусь выполнить его волю.

Я кивнул. Может быть, она говорит правду. Может быть, именно так и обстоят дела.

— Да, — сказал я. — Надо полагать, его так же мало взволнует, если кто-нибудь вдруг пристрелит и меня. Да, Фернанда?

Она пожала плечами.

— Если вы действительно телеграфировали в Техас, тогда вам не угрожает никакая опасность. Я думаю, Педро не будет таким дураком, чтобы нарываться на неприятности крупного масштаба.

Она откинулась на спинку кресла, закинула руки за голову и смотрит на меня. Я уже неоднократно пытался объяснить вам, ребята, что сексаппил Фернанды на самом высшем уровне, и когда она так сидела и смотрела на меня широко открытыми глазами, она напомнила мне одну девчонку из одного местечка, где мне пришлось побывать как-то по делу.

Я подумал: может быть, эта Фернанда не такая уж плохая женщина и согласится помочь мне в работе. В конце концов должен же я хоть кому-нибудь доверять здесь, потому что пока я только тем и занимаюсь, что делаю круги, пытаясь поймать сам себя.

Она встает, подходит ко мне и берет пустой стакан. При этом она так близко нагнулась, что до меня донесся аромат ее духов. И должен вам сказать, это еще тот аромат! Знаете, такой тонкий, вызывающий истому. Им пользуются умные бабенки, чтобы вызвать у вас желание схватить их в объятия… Но к чему эти разговоры сейчас? Может быть, вы сами когда-нибудь испытывали подобные же чувства.

Она подошла к буфету и налила мне еще стакан. Я встал и сел на ручку ее кресла, пристально глядя ей в глаза.

— Слушайте, Фернанда, — сказал я. — Понимаете ли, я попал тут в одну историю и мне нужна чья-нибудь помощь, я должен кому-то довериться, и вот я выбрал вас для этой цели, но только поймите меня правильно, бэби, не вздумайте вбить себе в очаровательную головку мысль, что вам удастся обмануть меня, потому что даже если по вашей милости меня убьют, все равно к вам из могилы будет являться Лемми Коушн и бить вас по самым больным местам. Понимаете?

Она поставила на столик свой стакан, глаза у нее буквально выкатились на лоб.

— Святая Мадонна, — прошептала она, — Лемми Коушн… Она судорожно глотнула. Я улыбнулся ей.

— Да. Разве вы что-нибудь слышали обо мне? Она кивнула.

— Сеньор, — сказала она. — Год назад я была в Эрмосильо. Я там пела в кафе и много слышала о вас. Мне рассказывали о деле Мадрале. Рассказывали, как вы убили Гуарчо, как вы провезли через пустыню Нансена, через его собственную страну, на глазах его соотечественников, и никто ничего не заметил.

Я тогда сказала себе: если святые будут жалостливы ко мне, я обязательно когда-нибудь встречусь с таким человеком, как вы. И вот теперь вы здесь, в моей комнате, курите мои сигареты и собираетесь выпить виски, которое я с гордостью вам налила. Мадонна, что за мужчина!

Я молчал. И какого черта я мог ей сказать? Если бы я знал, как начать, я бы уже давно что-нибудь брякнул.

Она подошла ко мне, поставила на столик вино, потом сделала шаг назад и церемонно поклонилась мне, как будто я сиамский король или еще что-нибудь в этом роде.

Потом нежным голосом пролепетала ту чертовщину, какую они всегда брешут вам здесь, в Мексике, если вы, придете в их дом.

— Сеньор Коушн, — сказала она, — этот дом ваш и все, что в нем, тоже ваше.

Она смотрит мне прямо в глаза, стоит от меня на расстоянии полшага. И не знаю, как это случилось, прежде чем я успел что-нибудь сообразить, эта дамочка оказалась у меня в объятиях, и я целовал ее как герой кинокартины в любовной сцене, когда ему сказали, что репетиция окончена и съемки начались.

В то же время внутренний голос твердил мне, чтобы я не очень-то увлекался этим делом, а был начеку, хотя это не так-то легко, когда у тебя полна охапка такой очаровательной женщины.

Потом она слегка вскрикнула и попыталась вырваться. Я понял, в чем дело. Она наткнулась на мой люгер, который я спрятал за пазухой. Я вытащил его и положил на столик рядом со стаканами.

— О'кей, Фернанда, — сказал я. — Все это очень мило, и, может быть, когда мы закончим наши деловые переговоры, мы опять вернемся к этому чудесному занятию, а пока садись-ка на этот стул и слушай меня внимательно.

Она ничего не ответила. Просто пошла и села. Она смотрела на меня, как та маленькая девочка из Ист-Сайда, где мне в прошлом году пришлось побывать, смотрела на портрет Кларка Гейбла.

— Вот в чем дело, — сказал я ей. — Есть такой парень по имени Пеппер, это специальный агент Федерального бюро расследований. Этот парень работает в округе Аризона, о'кей. Так вот, однажды он позвонил старшему агенту и сказал, что напал на след одного тепленького дельца, что для этого ему нужно поехать в Мексику и что он считает, что все расследование займет у него недели две-три, не больше. С тех пор о нем ничего не слышали. Поэтому меня и послали разыскивать Пеппера.

Я болтался в этих краях, пока наконец одна женщина не сказала, что видела парня, похожего на Пеппера, он шел вместе с Домингуэсом. Она также сказала, что была тогда и ты, и назвала мне твое имя. Поэтому я приехал сюда и узнал, что ты находишься в Темпапа и поешь в какой-то косоглазой таверне.

Я поразмыслил и решил, что если ты находишься здесь, значит, и Домингуэс здесь. И я оказался прав. Потом меня решил разыграть Домингуэс. Он затащил меня с собой в тюрьму, якобы потому, что это единственное место, где мы можем спокойно обо всем поговорить.

Потому ему пришла в голову мысль: подкупить часового, чтобы он выпустил сначала меня, потом его, но я понял, что он хотел сделать так, чтобы меня убили «при попытке к бегству». И тут я тоже оказался прав.

О'кей. Когда мы сидели с ним в тюрьме, он рассказал мне, что охранял одного парня по имени Джеймсон на гасиенде у подножия Сьерра Мадре. Он вообще много чего наговорил, например о взрыве, о том, что туда приезжала какая-то дама, но немного опоздала и поэтому не взлетела на воздух вместе с этим парнем.

Так вот. В назначенное время я убежал из тюрьмы, но не таким путем, который предложил мне Педро. Я всыпал как следует часовому и стукнул по башке Педро. До этого я рассказал ему, что у меня сломалась машина. Поэтому теперь он думает, что я шагаю пешком, и как только выберется из тюрьмы, он бросится мне вдогонку, чтобы помешать мне рассказать там все, что я узнал от него.

О'кей. И вот теперь я здесь и не знаю, что делать дальше.

Фернанда все еще сидит в своем кресле и смотрит на меня таким взглядом, как будто я самое лучшее, что она видела на своем веку. Сидит она, скрестив руки, и надо вам сказать, я еще раз убедился, что это классная дамочка, испанка на все сто процентов, ни одной капли индейской крови.

— Лемми, — говорит она, — я скажу тебе правду. Я дружила с Домингуэсом потому, что мне это было необходимо. У меня был муж, меня заставили выйти за него, когда я была еще совсем молодая. А он очень плохой человек, он превратил мою жизнь в ад. При первой же возможности я удрала от него. Но он поймал меня и вернул обратно. Тогда я подумала о Домингуэсе, которого все боятся, потому что он убийца.

Я заплатила Домингуэсу столько, сколько он запросил, чтобы он помог мне убежать. Я знала, что муж побоится преследовать меня, когда узнает, что я ушла с Педро. И я была права.

Но между мной и Педро никогда ничего не было. Вообще ни один мужчина никогда в жизни ничего для меня не значил до этого момента. А теперь я люблю тебя.

Она встает, подходит ко мне, прижимает свой очаровательный ротик к моему и награждает таким поцелуем, от которого мог бы проснуться сам Рип Ван Винкль. Потом она возвращается на свое место и садится. Все движения этой красотки спокойны, грациозны и обдуманны.

— Я мало что знаю о Пеппере, — продолжала она. — Знаю только, что Домингуэс уехал куда-то с молодым человеком, американцем. Больше ничего. Но Педро рассказывал мне о гасиенде, которая находится у подножия Сьерра Мадре, на расстоянии примерно однодневного пути отсюда.

Она встает, берет мой стакан и идет к буфету. Я заметил, что на сей раз она себе виски не наливала, просто лед с лимоном. Предусмотрительная дама.

— Педро прислал мне из тюрьмы письмо. Он сказал, что сегодня ночью он ко мне сюда придет. Ноя думаю, что ты прав, Педро, конечно, помчался за тобой, чтобы убить тебя. Он не может ни в коем случае допустить, чтобы ты приехал в Сен-Луи и все рассказал.

Она принесла мне стакан, а сама вернулась обратно к буфету и осталась там в тени.

— Слушай, Лемми, — сказала она. — Если Педро помчался за тобой по дороге в Сен-Луи, он прекратит погоню примерно к этому времени. Он поймет, что тебе удалось удрать, и тогда он приедет сюда. Возможно, он подумает, что ты так безрассудно храбр, что поедешь на гасиенду один, тогда и он поедет туда вслед за тобой. Но сначала остановится у меня, чтобы немного отдохнуть. А на гасиенду он поедет обязательно, потому что теперь ему во что бы то ни стало необходимо убить тебя.

Поэтому, если ты хочешь поехать туда один, надо это сделать немедленно. Если сюда приедет Педро, я сделаю все, чтобы задержать его и дать тебе время доехать до гасиенды, сделать все, что тебе нужно, и уехать оттуда. Но только ни в коем случае не оставайся потом в Мексике, возвращайся к себе обратно.

— А как насчет тебя? — спросил я. Она пожала плечами.

— Может быть, когда ты вернешься в Нью-Йорк, я пришлю тебе весточку, и даже приеду к тебе. Ну, как тебе нравится такая перспектива?

Я улыбнулся.

— Что ж, давай попробуем, О'кей, Фернанда, — сказал я. — Я поступлю так, как ты советуешь. Поеду сейчас на гасиенду, все там осмотрю и, может быть, смоюсь из Мексики, а может быть, и нет. Может быть, я еще вернусь к тебе и мы продолжим нашу беседу.

Я встал и направился к веранде. Вдруг я услышал какое-то движение позади себя. Я повернулся.

Она шла ко мне с суровым выражением лица. Сначала я удивился, почему она такая строгая, а потом увидел в ее руке маленький черный автоматический пистолет.

— Ты дурак, — сказала она. — Значит, ты поверил мне. Бравый, умный Лемми Коушн оказался таким дураком, что его смогла провести женщина. Ну, иди, становись спиной к стене.

Я встал. Не могу передать, какими словами я себя ругал. Это я-то… и дал провести себя какой-то паршивой бабенке. И что, черт возьми, она собирается делать?

Я стою, прислонившись к стене, около буфета, лицом к веранде. Она медленно подходит и останавливается ярдах в двух от меня. Я чувствую, как у меня по спине струится пот.

— Я сейчас тебя убью, сеньор Коушн, — сказала она. — В какое место ты предпочитаешь получить пулю? В голову? В живот? В спину??? Говорят, если выстрелить в живот, человек долго мучается, прежде чем умрет. Может быть, вы все-таки скажете мне, что вы выбираете?

Все это она говорила с дьявольской улыбкой на губах.

Мозг мой лихорадочно работал, но я никак не мог придумать способ выкарабкаться из западни. Где-то в голове у меня мелькнула мысль: а почему, собственно, я доверился этой женщине? Вообще-то я редко ошибаюсь в женщинах. Почему же я поверил этой?

Потом я снова начал обзывать себя последними словами. Интересно, что скажут в Федеральном бюро, когда узнают, что был такой осел Коушн, который позволил красивой бабенке убить себя где-то в Мексике, бабенке, которая разыгрывала с ним старый номер и заставила его выложить на стол револьвер.

Она подошла еще ближе. Она смотрит мне в лицо, и пистолет не шелохнется в ее руке.

— О'кей, бэби, — сказал я. — Я был ослом, стреляй! Куда тебе нравится, для меня это теперь не имеет никакого значения. Но позволь мне сказать тебе одно: федеральные мальчики непременно разыщут тебя. Будь спокойна. Это так же верно, как то, что ты сейчас держишь в руке пистолет. Может быть, это произойдет в этом году, может быть, в будущем, но ты свое получишь! Обязательно получишь.

— Ах, как это интересно, — сказала она. — Ну, адью, сеньор Коушн!

Я увидел, что пальчики ее уже прикоснулись к курку. У меня даже мороз по коже пробежал, но я взял себя в руки. Ну, что ж… Вот и все…

Она нажала на курок, и вдруг крышка автомата раскрылась и оттуда выскочила сигарета. Чуть не умирая от смеха, она предложила эту сигарету мне.

Я стоял у стены с видом величайшего в мире, просто классического олуха, только что оторвавшегося от мамашиного фартучка. Мне даже нисколько не стало лучше, когда она подошла ко мне вплотную и обняла меня за шею. Я чувствовал, что она вот-вот лопнет от смеха. Эта дамочка умеет красиво разыгрывать роль!

Потом я все понял и тоже начал смеяться. Вы должны согласиться, что у этой бабенки колоссальное чувство юмора.

Я взял сигарету, она поднесла спичку.

— Лемми, — сказала она после небольшой паузы. — Мне теперь совершенно ясно: ты нуждаешься, чтобы за тобой кто-нибудь присмотрел. Я беру это на себя, а ты должен меня слушаться. Вот мой план. Сейчас я приготовлю тебе еды, а ты в дальнем конце двора найдешь коня. Оседлай его и возвращайся сюда за едой, я дам тебе бутылку воды. Потом ты вот по этой дороге будешь все время держаться прямо на север. У подножия горы ты найдешь гасиенду. Самое позднее, ты будешь там завтра вечером. Если Педро придет сюда, а, по-моему, он должен примчаться, я его обману, пошлю в другую сторону.

Когда ты там все сделаешь, возвращайся сюда. Я буду тебя ждать.

Она положила голову мне на плечо и смотрела на меня своими очаровательными глазками, сверкавшими, как звезды.

— А теперь скажи мне до свидания, только как следует скажи!

Я схватил ее. Уверяю вас, ребята, эта девочка на все сто процентов соответствует тому, что предписано докторами.

Потом она оторвалась от меня и смылась.

Я вышел на веранду и направился по тропинке к конюшне. Я надеялся, что сумею оседлать лошадь и приготовиться к дороге раньше, чем она придумает такое, что задержит меня здесь и полностью вышибет у меня все мысли о работе.

Одни ребята родятся счастливчиками, другие — нет. Что касается меня, я принадлежу к породе счастливчиков.

Я оседлал лошадь и оглянулся. На веранде стояла Фернанда и махала рукой.

Где-то вдали в пустыне меня ждет гасиенда. Я подумал: жизнь может быть гораздо хуже, чем она есть сейчас.

Во всяком случае парень, который сказал, что нельзя мешать служебные дела с любовью, был не совсем нормальным.

Вот так-то.

 

ГЛАВА 4

ПРОЩАЙ, ПЕППЕР!

Когда я увидел, в каком месте расположена гасиенда, меня чуть не хватил удар, потому что тот, кто ее строил, должно быть, уж совсем спятил. Всю дорогу я надеялся, что, когда доберусь до этой проклятой гасиенды, меня там будет ждать тень, прохлада, вода. Но оказалось, что гасиенда расположена прямо посередине пустыни, и никого и ничего поблизости.

С того места, где я стою, мне хорошо виден забор, о котором говорил Педро, а немного выше, на подъеме, стоит гасиенда.

При лунном свете эта белая хата представляет собой жуткое зрелище, как город-приведение, о котором я в свое время читал в сказках. Правая сторона гасиенды полностью разрушена, а левая о'кей. Может, взрыв был совсем уж не такой силы, как говорил Педро.

Я привязал лошадь к воротам и вошел. Кругом так тихо, что, кажется, можно эту тишину резать ножом.

Я чертовски устал. Мне совсем не нравится охота в мексиканской пустыне. И какой в этом смысл?

Когда я подошел поближе к гасиенде, я увидел с левой стороны у забора избушку, в которой жил Педро со своими парнями, когда они несли здесь службу охраны. От ворот шла дорожка, обсаженная гигантскими кактусами, грязным кустарником и засохшими деревьями. Видно, какой-то псих пытался придать чертову логову классный вид, Меня это только рассмешило — с таким же успехом он мог попытаться вымостить асбестом дно ада.

И хотел бы я узнать, что тут делал этот парень Джеймсон, да еще с какой-то дамочкой, да с секретарем, и еще черт знает с кем!

Я подошел к гасиенде. Деревянный портик, а по бокам посажено два тополя, ну, знаете, вся эта мексиканская ерунда.

Я толкнул дверь ногой и вошел. И верите вы мне или нет, но никто даже не побеспокоился забрать мебель. Холл обставлен, как полагается, только на всем лежит огромный слой пыли. Очевидно, со времени взрыва здесь никого не было, потому что на пыльном полу нет никаких следов. Да, это именно такое местечко, которое может бросить тебя в дрожь, если только вообще вы этому подвержены.

Справа и слева от холла находятся комнаты. Я заглянул в них. Мебель полностью сохранилась, и на всем такой же толстый слой пыли.

Я прошел по коридору к задней стене дома, к месту взрыва. По дороге в темноте задел какой-то предмет, оказавшийся граммофонным ящиком. Может быть, кто-то взлетел на воздух именно в тот момент, когда заводил его.

В конце коридора комната. По-моему, это самая большая комната в доме, и, вероятно, она использовалась как гостиная. С одной стороны стена о'кей, только немного испачкана да в некоторых местах отвалилась штукатурка, но противоположной стены нет совсем. Собственно, нет даже двух стен, и, вероятно, вся эта теплая компания стояла именно в том углу, слушала объяснения Джеймсона, когда этот проклятый баллон взорвался.

Выйдя из дома, я сел на ступеньки, зажег сигарету и задумался о Пеппере. Почему-то мне кажется, что в момент взрыва Пеппер был здесь. Могу поставить об заклад свой последний доллар, что он искал встречи с Домингуэсом совсем не потому, что собирался просто так совершить с ним туристскую прогулку в горах Сьерра Мадре!

Он хотел попасть именно сюда. И, вероятно, именно этот парень Джеймсон интересовал Пеппера. Что-то мне это дело кажется все более странным. Не мог же агент Федерального бюро расследований просто так порхать по пустыне и делать какие-то дела, не сообщая о них главному агенту в Ныю-Мехико, кстати, очень хорошему парню.

Куда же делся Пеппер?

И что мне сейчас предпринять?

Я закурил еще одну сигарету и подумал: должно быть, я уже совсем того, начал сдавать. Приехал сюда, а что мне тут делать — не знаю.

Вы, наверное, уже заметили, ребята, что я такой парень, который всегда в затруднительном положении просто держит нос по ветру, и очень часто это здорово помогает.

Вот и сейчас я встал и еще раз тщательно обошел весь дом и все вокруг, все осмотрел, не покажется ли мне что-нибудь необыкновенным или странным. Но ни черта не обнаружил. Ходил по дому, осматривая мебель в надежде что-нибудь найти, но ничего не было.

Стоя в коридоре, я подумал: что же в самом деле произошло здесь в ночь взрыва? И тут мне в голову пришла одна мысль.

Ведь этих ребят должны были похоронить где-нибудь здесь поблизости. Верно ведь?

Я выкатился из гасиенды и пошел к хижине, в которой жил Педро с товарищами. Невдалеке от нее я увидел окруженное кустами ровное место, очевидно, недавно вскопанное. У стены в землю было врыто несколько деревянных дощечек. Кажется, я нашел их могилы.

Я подошел поближе. В землю было врыто пять дощечек, на каждой из них вырезано ножом по испански: «Покойся с миром» и под этой надписью имена. Имена Джеймсона, дамочки, его гостьи, того молодого парня, о котором говорил Педро, и двух служанок.

Глядя на могилы, я думал о печальной судьбе усопших. И мне показалось странным одно обстоятельство. Вы сами понимаете: Домингуэс должен быть религиозным, и чем более такие парни преступны, тем они религиознее. Так почему же мне Педро не сказал, не пытались ли они пригласить на похороны попа?

Я тяжело вздохнул и пошел на гасиенду поискать лопату. В сарае я нашел инструмент, снял рубашку, вернулся обратно на кладбище, вырытое Педро и его товарищами, и начал откапывать могилу Джеймсона.

Ругался я при этом, как черт, потому что можете мне поверить, меня не привело в восторг то, что ко всем моим прочим занятиям, мне еще пришлось прибавить раскопку могил.

О'кей. Но я многое обнаружил.

Вырыв яму на глубину примерно двух футов в том месте, где была могила Джеймсона, я увидел, что это сплошная липа. Никакой могилы не был о. Я сел, выкурил сигарету и принялся за другую могилу.

Через час вся работа по раскапыванию могил была окончена, и только самая последняя оказалась настоящей. Все остальные — липой.

Когда я начал копать последнюю могилу, сразу увидел, что там кто-то зарыт. Я решил посмотреть. Еще через 10 минут тяжелой работы я докопался до четырехугольного деревянного гроба. Должен вам сказать, ребята, когда я нашел этот гроб, меня охватило далеко не радостное чувство. Конечно, я был доволен, что в конце концов нашел настоящую могилу, но предстоявшая мне теперь работа отнюдь не способствовала приятному настроению. Еще десять минут работы, и мне удалось сорвать с гроба крышку, и я увидел то, что ожидал.

Там лежал парень. Нельзя сказать, чтобы на него приятно было смотреть. Вероятно, во время взрыва он находился очень близко от этого проклятого баллона. Голова и шея были полностью оторваны, туловище одето в американский костюм. На парне техасский пояс, знаете, такой с кожаными карманами.

Обшарив их, я нашел только одну вещь: удостоверение личности, выданное Федеральным бюро расследований на имя Пеппера.

Вот я и нашел Пеппера!

Я переложил его удостоверение в свой карман, закрыл крышку гроба и снова закопал его, стараясь, чтобы ничего не было заметно, чтобы все было о'кей.

Да, жаль Пеппера! Очень жаль. Но его пример показывает, что в этих местах нужно быть очень осторожным, неровен час, тебя могут в любой момент подстрелить.

После того как с поисками было покончено, я пошел в избушку, где жил Педро с товарищами. В ней было несколько стульев, стол, пара полок, на одной из них стояла бутылка текилы, значит, Педро очень торопился, когда удирал отсюда. Парень мог бросить эту бутылку лишь в том случае, если кто-нибудь буквально наступал ему на хвост!

Я взял бутылку и уже собирался пойти в гасиенду, как вдруг увидел кое-что.

Около двери в избушку я увидел в пыли следы ноги с узким каблуком — хорошо были видны при лунном свете следы ковбойских ботинок с кубинскими каблучками, и следы эти были оставлены совсем недавно.

Они вели к воротам гасиенды и затем дальше через кустарник по направлению к Сьерра Мадре. Следы терялись там, где начиналась каменистая почва, на которой совсем не было пыли.

Что ж, если кто-то мог здесь пройти, значит, я тоже смогу. Может быть, где-нибудь у самого подножия горы приютилась хижина, где живет какой-нибудь парень, который сможет пролить свет на все это дело.

Я шел черт знает сколько времени, взобрался на какую-то вершину, и оттуда увидел небольшую хижину на другой стороне склона. Около хижины привязан конь.

Я тихонько спустился вниз и так же тихонько заглянул в хижину через вырубленное в стене окно. Никого нет. Я разглядел там койку, деревянный стол, пару табуреток, несколько бутылок и кофейник. В углу ящик, вокруг которого валяется какой-то хлам.

Хижина похожа на жилище лесничего, но так как здесь нет никакого леса, смысл постройки непонятен.

Я обошел хижину с другой стороны, открыл дверь, и избушка осветилась лунным светом. Воздух в избушке спертый от жары и протухшего мяса.

Я вошел и осмотрелся. Открыл ящик, посмотрел, что в нем лежит. Там оказались старые штаны и рубашки, несколько журналов и фотографии женщин, причем у бабенок такие рожи, что сразу стало понятно, почему парень удрал так далеко.

Я потянулся и закурил сигарету. В это время заржала лошадь. Я подошел к двери и посмотрел в щелку.

К хижине подходил высокий худой парень в мексиканских штанах, большом сомбреро и болеро поверх голубой рубашки. За кожаным ремнем заткнут пистолет. Парень что-то напевает.

Я решил поговорить с ним.

Открыл дверь, вышел с самым беспечным видом и помахал парню рукой. Увидев меня, он сразу испугался, а потом тоже помахал. Насвистывая веселую мелодийку, я пошел к нему все той же беспечной походкой.

— Добрый вечер, амиго, я от сеньоры Фернанды Мартинас. Она просила передать вам…

Подойдя к нему вплотную, я вдруг испуганно посмотрел через его плечо. Он повернулся посмотреть, что именно меня так испугало, и в это время я ударил ему по скуле всего один раз правой. Он свалился, как подкошенный.

Я подхватил его, перекинул через плечо и понес в избушку. Там я бросил его на койку, снял с него пояс, вытащил пистолет с клеймом ФБР. Могу поставить об заклад все серебро Мексики против жареной сардины — это оружие Пеппера!

Снаружи около избушки — бочка с водой и кожаный ковш. Я зачерпнул полный ковш воды, горячей, как смола в аду, и облил парня. После чего он раздумал помирать и решил вернуться на бренную землю.

Сел на койке и смотрел на меня, ощупывая челюсть. И начал поливать меня самыми грубыми словами, какие только имеются в испанском языке.

— Слушай, гаучо, — сказал я. — Очень жаль, но мне придется огорчить тебя. Ты, брат, попался. Кто-то здесь довольно жестоко обошелся с моим другом, и мне это очень не нравится. Мой тебе совет: давай выкладывай все, что знаешь, иначе я напишу на твоем животе свои инициалы пулями вот из этой штуки. Понял?

Он сказал, да, сэр, хорошо понял, и начал плести какую-то ахинею о том, что он вроде как работает сторожем на гасиенде, присматривает за усадьбой, а сам живет в этой избушке.

На это я заявил, что он паршивый лгун: здесь совсем нет воды — та, которая в бочке, давно протухла; а у коня нет корма. И я посоветовал не морочить мне голову, а лучше поскорее все рассказать, а то я его сейчас на месте пристрелю.

Я спросил его, где он взял пистолет, он ответил: десять дней назад купил его у одного парня в Тортуале.

Он начал ходить взад и вперед по избушке, призывая в свидетели всех святых: он не собирается мне врать, даже если бы за это ему заплатили 100 песо; при этих словах он подошел к двери, быстро вынырнул наружу и помчался к лошади с такой скоростью, как будто ему вслед посылали молнии.

Я тоже выбежал из избушки, прицелился в него и спустил курок, но выстрела не последовало, так как пистолет не был заряжен, а он тем временем подбежал к лошади, развязал веревку, прыгнул на коня и полетел к подножию горы, как будто за ним гнались черти.

Я посмотрел ему вслед и пошел обратно к гасиенде. Пугливый пареньто оказался. Но, может быть, он действительно говорил правду? Если бы он забрал оружие у Пеппера, думаю, что он прихватил бы вместе с ним парочку-другую предметов из обмундирования.

Я вернулся в избушку Педро и буквально накинулся на бутылку текилы. Меня не особенно беспокоит этот парень, который удрал.

Не думаю, чтобы он прихватил каких-нибудь друзей, с которыми бы вернулся опять на гасиенду. Очень хорошо, что он испугался. От страха он не скоро сообразит, что можно со мной сделать.

Я вернулся на гасиенду, прихватив с собой бутылку, долго ходил вокруг, все вынюхивал, нет ли где воды. Наконец-таки нашел. Весьма хитроумный бак был вделан в каменный забор, на одну четверть он был наполнен водой. На вкус она оказалась о'кей.

Я нашел ведерко и кувшин, наполнил их водой и пошел поить коня. Потом привязал его на длинную веревку, чтобы он пошатался в округе; может быть, ему удастся найти что-нибудь пожевать.

После этого уселся в тени забора и решил все спокойно обдумать.

Отличная ночь. Полнолуние, и все предметы вокруг буквально залиты белым светом. Меня что-то разобрало поэтическое настроение, и я вспомнил одну красотку, с которой встречался в 1932 году в Техасе. На вид она была очень симпатичная девочка, одно плохо: очень уж у нее был скверный характер. Она всегда норовила изо всех сил хлопнуть даже вращающейся дверью.

Ох, и сердитая же была! Но и ее один раз ночью я здорово напугал. От испуга сердце у нее подпрыгнуло до самого горла и чуть было не выбило у нее собственные зубы.

Но она меня многому научила. Как-то она сказала мне: в то время как парень сидит где-нибудь в углу, напрягает свой мозг, придумывая какой-нибудь логический выход из создавшегося положения, женщина действует молниеносно и всегда правильно, потому что у нее есть инстинкт.

И один раз она мне чуть не доказала это. Как-то ночью сидел я у ворот, бросал нежные взгляды на комнату, в которой, как я полагал, спит эта милая птичка, и все думал, как бы мне от нее поаккуратней сбежать, пока она не подняла на меня всю округу. А она, оказывается, за домом запихивала в мои сапоги гремучих змей. Хорош бы я был, если бы впопыхах натянул их на себя!

Отсюда вы видите, ребята, что женский инстинкт — это такая вещь, к которой надо относиться с осторожностью. Особенно когда женщина подозревает, что тебе начинают надоедать контуры ее фигуры и ты начинаешь серьезно подумывать, а не подыскать ли тебе что-нибудь более обтекаемое.

Я не собираюсь учить вас, ребята, или читать вам лекции о женщинах, потому что вы, вероятно, сами уже не раз попадали из-за них в беду.

Я только хочу сказать, что 999 парней из тысячи уверены в том, что его красотка — самая милая, самая очаровательная на свете, прелестное бэби, и только тысячный парень, который пока находится в тюрьме, по выходе оттуда не будет верить в эти сказки.

Вообще-то женщины — интересные создания. Да, сэр! Девчонка будет с вами о'кей до тех пор, пока уверена, что вы буквально загипнотизированы ее красотой и ради нее бреетесь три раза в день. Но как только она заберет в голову мысль, что вы собираетесь учинить в отношении нее некоторое свинство, то есть попросту удрать от нее, смею вас уверить, ребята, она так рассвирепеет, что по сравнению с ней сам Вильгельм Завоеватель в полном обмундировании, в кольчуге и со щитом будет выглядеть неженкой, покупающим клубничный пломбир на ежегодном пивном балу сталелитейщиков.

Вот так, прислонившись спиной к забору, потягивая из бутылки текилу и запивая ее водой из кувшина, я задумался о Фернанде. И я решил, что эта бэби, безусловно, обладает женским инстинктом так же, как и огромной дозой логики.

Вы уже, наверное, поняли, ребята, что она и внешне хороша, и голова у нее работает отлично. Я начал припоминать весь наш с ней разговор и подумал, почему это она вдруг решила разыграть со мной трюк с портсигаром, сделанным в виде пистолета-автомата?

Конечно, это может быть просто милая шутка, но, с другой стороны, нужно обладать по меньшей мере довольно странным чувством юмора, чтобы приставлять парню к груди пистолет в тот момент, когда поблизости может оказаться немало желающих пустить в него настоящую пулю.

Но это дело можно рассматривать и под другим углом зрения. Фернанда разыграла этот трюк как раз в тот момент, когда я собирался задать ей целый ряд деловых вопросов, например, в каких местах она бывала с Домингуэсом, что ей известно о Пеппере.

Вы сами отлично понимаете, что когда она направила на меня пистолет, меня всего в дрожь бросило, да и кого не бросит? От испуга у меня все вылетело из головы, и с этого момента Фернанда направила нашу беседу так, как ей самой хотелось. С этой минуты говорила она и приказывала она. Это она говорила, где, по ее мнению, должен быть Педро и где он будет меня искать.

И ей очень хотелось немедленно выпроводить меня сюда, на гасиенду, чтобы меня не застал у нее Педро. Она отлично знала, что нет никаких особых причин, по которым мне не следовало бы встречаться с Педро. У меня ведь есть оружие, и если бы речь зашла о перестрелке, мы с Педро располагали бы в худшем случае равными шансами. Я бы даже сказал больше: я в любой момент могу отстрелить на этом парне штаны из детского 15-миллиметрового Томсона с перламутровой рукояткой.

Больше того. Она выпроводила меня из своего дома с такой поспешностью, что я даже уехал без пушки. Вы помните — вынув свой люгер из-за пазухи, я положил его на стол. Из чего вы можете заключить, что федеральный работник — это такой же человек, как любой другой, и ему свойственно совершать ошибки, и что Марк Антоний был не единственным парнем, который, увлекшись сладкими поцелуями Клеопатры, забыл о деле и не привел в действие свою артиллерию.

Вот так-то!

По-моему, мне теперь все ясно. Фернанде надобно было во что бы то ни стало поскорее выпроводить меня из своей хаты. Она не хотела, чтобы Педро застал меня у нее, но ей необходимо, чтобы я пришел к ней после того, как Педро уйдет, и нужно ей это по одной из двух причин. По какой именно, мне трудно сказать: когда речь идет о женщине, совершенно невозможно угадать, что именно толкает ее на тот или иной поступок.

Первая причина та, что, может быть, она действительно серьезно влюбилась в меня и не может допустить, чтобы Домингуэс убил меня. Может быть, она собиралась спровадить куда-нибудь Педро к тому времени, как я вернусь, чтобы мы могли обо всем договориться, после чего я уеду в Нью-Мехико. А потом, когда у меня будет свободное время, я вызову к себе эту прелестную куколку и мы продолжим наш разговор о любви.

Другой причиной может быть следующая: она не хотела допустить моей встречи с Педро потому, что в этом случаен мог или убить его, или стукнуть его по башке, связать и переправить через границу в НьюМехико, где ему пришлось бы ответить на ряд вопросов.

Потому что, ребята, вы должны согласиться со мной: она спуталась с Педро для того, чтобы избавиться от своего мужа, — это звучит весьма не правдоподобно. Прежде всего, вы сами понимаете: если у дамочки хватило нервов разыграть такую штуку с пистолетом, то вряд ли она испугается своего кабальеро, даже если бы она была замужем за обладателем самого скверного характера. Эта дамочка в любой момент и в любой ситуации будет действовать о'кей. С другой стороны, если у нее было достаточно денег подкупить Педро, чтобы он увез ее, значит, ей хватило денег на то, чтобы смотаться на территорию США и оттуда прислать заказным письмом официальное уведомление своему муженьку о начале бракоразводного процесса.

Все это должно доказать вам, ребята: если я целую какую-нибудь бабенку, это еще отнюдь не значит, что я ей вполне доверяю, а если вы захотите подкусить меня и скажете, что я не должен целовать девчонку, которой не верю, я отвечу вам, что я вот не верю дыням, но я их люблю и при всякой возможности ем их. А как бы вы поступили на моем месте, ребята? А?

Я проснулся в десять часов. Солнце жарит вовсю. Я снова осмотрел гасиенду. Все так же, как вчера. Пожалуй, я действительно порядочный олух, если, держа в кармане незаряженный пистолет, развалился спать в таком пустынном месте. Во время сна любой мог меня подстрелить. Но я всю жизнь отличался тем, что очень люблю поспать.

Мои мысли перешли к пистолету Пеппера. Я* достал его, осмотрел магазинную коробку. Я думал, что она пустая, оказывается, нет, не пустая. Обойма там. Все в порядке. Я хотел вытащить ее, но не тут-то было, ее заклинило. Мне пришлось долго потрудиться, прежде чем я вытащил ее, при этом вывалилась из нее какая-то бумажка.

Этот листочек был засунут между обоймой и каналом, очевидно, в пистолете был какой-то дефект, и без посторонней помощи обойма плохо держалась.

Я взглянул на обойму. Пуль нет, все выстрелены. Тогда я внимательно рассмотрел бумажку.

Простой кусочек кремового цвета, оторванный от пакета, шириной примерно в три четверти дюйма. На бумажке написано: «Зеллара».

Интересно, что это может быть — Зеллара? Может быть, название местности в этой стране? Может быть, записку написал Пеппер, запрятав ее в таком месте, где никто не будет ничего искать?

С другой стороны, ведь запомнить одно-единственное слово не так уж трудно.

А может быть, это обрывок письма, который использовался для того, чтобы укрепить обойму в магазине? На всякий случай я спрятал листочек в бумажник, а пистолет убрал в карман.

Я прикинул, как у меня со временем. Если я сейчас тронусь в путь, то буду у Фернанды ночью, хотя мне не очень нравится идея путешествия по пустыне в полдень, когда солнце так печет, что того и гляди спалит тебе штаны. Но тем не менее придется поступить именно так.

Я бросил последний взгляд на гасиенду, оседлал коня, наполнил фляжку водой из бака в стене и смылся. Я был очень рад, что вода еще была, иначе мне пришлось бы туговато. Хотя вы, возможно, неоднократно читали в книгах о путешественниках, выдавливающих в пустыне сок из стволов кактуса, смею вас уверить, это все пустая трепотня. Проверил на собственном опыте.

Во время моего путешествия по пустыне я мог всецело предаваться своим думам. Я разработал несколько вариантов поведения на случай, если Педро окажется у Фернанды, и на случай, если его там не окажется.

Я неоднократно убеждался: очень полезно заранее разработать все детали с тем, чтобы, когда придет время, поступать совсем не так, как было намечено в планах.

Была уже полночь, когда вдали показался домик Фернанды. Не доезжая до дома примерно одной мили, я свернул на пустынную дорогу. В доме кто-то есть, там горит свет.

Но я умный парень. Я слез с лошади, которая, кстати, очень неважно себя чувствовала после такой утомительной поездки, и последние три четверти мили вел ее на поводу.

Я подошел с задней стороны дома, привязал лошадь к более или менее сильному стволу кактуса и занялся разведывательной работой. Тут-то и наткнулся на очень интересный факт.

Все покрыто толстым слоем пыли, а на ней — следы автомобиля. По-моему, машина пришла из Темпапа. При лунном свете я отчетливо вижу следы шин. И что самое интересное, правое заднее колесо оставляет след от рубца на шине.

Значит, кто-то приезжал на моей машине.

Вероятно, Педро или кто-нибудь из его друзей все-таки нашли машину, вызвали из Темпапа парня с новым карбюратором, после чего приезжали сюда.

Я внимательно осмотрелся, нет ли еще каких-нибудь следов пребывания людей. Но ничего не увидел.

Я пошел к задней двери. Темнота и тишина. Пожалуй, я чувствовал бы себя более счастливым, если бы при мне был пистолет с полным зарядом, потому что весьма возможно, где-нибудь поблизости меня ожидает в темноте Домингуэс.

Вероятно, именно его следовало ожидать.

Я толкнул решетчатую дверь и вошел в дом. Прислушался. Ничего не слышно. Это показалось мне довольно странным. Должен я по крайней мере слышать хотя бы храп спящей индейской девушки-служанки.

Я тихонько на резиновых подошвах пошел по коридору. Из-под двери справа видна полоска света. Кажется, та самая дверь, за которой я разговаривал с Фернандой. Окна этой комнаты выходят на пустыню. Подошел к двери, прислушался. Ничего. Взялся за дверную скобу и начал потихоньку нажимать. Выжав до конца, я затаил дыхание и чуть-чуть приоткрыл дверь. Подождал.

Все еще ничего не слышно. Приоткрыл еще немного и просунул в дверь голову. Спиной ко мне на стуле сидит Педро. Он спит. Вероятно, парень ожидает меня с дороги, идущей из пустыни. Мне не видно, что там лежит перед ним, на столе, нет ли там оружия.

Между прочим, мне показалось немного странным, что Педро ожидает меня так беспечно, с зажженным светом. Ему бы следовало сидеть в темноте, в этом случае он увидел бы меня раньше, чем я его.

Я решил немного блефануть и достал пустой пистолет Пеппера.

— Спокойно, приятель, — сказал я. — Одно движение и я смахну макушку твоей головы прямо в Аризону. Ну-ка, подыми руки вверх и не опускай их до тех пор, пока я не разрешу.

Никакой реакции. Даже не пошевелился. И вдруг я все понял: Педро позволил убить себя.

Я обошел вокруг стола и, ребята, что же я увидел! Он привалился к спинке стула и его открытые глаза были устремлены прямо в пустыню. На лице застыло удивленное выражение. Да это и понятно: кто-то дважды прострелил его, один раз в грудь, второй — в макушку головы.

На полу перед ним валяется мой люгер, который я здесь оставил. Я поднял его и проверил обойму. Не хватает двух пуль.

Я положил пистолет за пазуху, пошел к буфету, налил себе виски и взял сигарету. Потом сел на стул, взглянул на Педро и начал думать.

Первая пуля была всажена ему в грудь, выстрел в упор: на его почти белой рубашке виднелась дыра от пули с обожженными краями. По-моему, когда после первого выстрела Педро хотел вскочить, он заработал вторую, уже в макушку.

Да, интересная бывает жизнь. В течение последних часов я только и думал о том, кому кого удастся пристрелить: мне Педро или Педро меня, а оказывается, я только напрасно утруждал свой мозг, потому что кто-то уже проделал мою работу без меня. И я ставлю 6 против 4, что этим «кто-то» была маленькая Фернанда.

Я взглянул на Педро, и мне, знаете ли, даже стало немного его жаль. Если вы меня правильно понимаете.

Вот передо мной сидит довольно гадкий человек, шакал пустыни. Один из тех парней, которые пробивают себе путь с самого дна, ничего не имея за душой. А когда добираются до верхушки, у них по-прежнему-таки ничего и нет!

Я решил заняться шерлок-холмсовской работой и воссоздать сцену убийства — то есть тем самым, чем в книгах занимаются все детективные тузы.

Вероятно, дело было так: Фернанда сидела в кресле, всматривалась в пустыню и ожидала меня, и вдруг услышала, как к заднему крыльцу подъехала машина.

Ясно вижу, как она, несколько озабоченная, встает и смотрит на дверь, в которую ввалился Педро. Педро буквально весь бурлит, мечется по комнате, как призовой бык в день фиесты, и рассказывает Фернанде обо всем, что произошло со мной. Потом спрашивает Фернанду, что ей известно.

Фернанда отвечает: вот провалиться ей на этом самом месте, ей ничего не известно! Но поскольку она довольно умная бабенка, она потихоньку подбирается к столику, на котором лежит мой люгер.

Педро спрашивает: не было ли здесь кого-нибудь? Фернанда отвечает: ни души не было, и даже никакого слуха ни о ком.

Педро говорит «О, йе? Не было? Ах, ты, такая-сякая лгунья! Такой-то парень видел, как кто-то отвязал у тебя коня и умчался по дороге в пустыню!»

Он говорит Фернанде, что она дважды предательница, дочь самого дьявола, и что он собирается сейчас же перерезать ей горло от уха до уха, чего он, кстати, может быть, совсем и не собирался делать.

Фернанда мило улыбается и, когда он подходит к ней, она протянула назад руку, нашарила на столе мой люгер и выдала ему бесплатный билет для проезда в страну, из которой еще никто и никогда не возвращался.

Педро сначала плюхнулся на пол, потом попытался встать, тогда она влепила ему на дорожку еще одну в то место, на котором он носил сомбреро.

После чего позвала служанку, индейскую девушку, и они усадили его на стул лицом к веранде.

Фернанда быстро собирает вещички и смывается на моей машине. Но прежде чем уйти, она гасит свет везде, за исключением комнаты, в которой находится Педро. Для того, чтобы, возвращаясь из пустыни, я мог видеть, что моя дорогая подружка Фернанда постаралась спасти своего Лемми Коушна и убила гадюку Педро.

Вот что называется воссозданием картины преступления, и вот что делает в книгах детективный туз, и он всегда оказывается прав, о чем вы узнаете в последней главе, если только у вас хватит терпения дочитать книгу до конца.

А что вы, ребята, думаете относительно моего варианта «воссоздания картины преступления»? Нравится он вам?

Если «да», значит, вы дураки, потому что сам-то я считаю, что ни к черту не годится.

 

ГЛАВА 5

БРЮНЕТОЧКА-БЭБИ

Ровно в семь часов я ввалился в контору Скаттла в Фениксе, Аризона. До этого, как только я переправился через границу, я поговорил с ним по междугородному телефону, и он ожидал меня.

Я, кажется, уже говорил вам, ребята, что Скаттл-старший агент Федерального бюро расследований в Фениксе. Он очень умный парень и не любит попусту тратить время.

Он сразу спросил, что мне удалось узнать относительно Пеппера. Пеппер мертв, сказал я, и в настоящее время лежит в ящике у ворот гасиенды, что у подножия Сьерра Мадре, и проращивает семена кактуса с четырех футов глубины.

— Понятно, — сказал он. — Вот, посмотри. Это тебе многое объяснит.

Он перебросил мне через стол письмо. Я заметил, что письмо было из Мехико-Сити, а отослано оно было пять недель назад и написано почерком Пеппера.

В письме говорилось:

"Дорогой Скаттл.

Пока я не могу сказать ничего определенного, но я, кажется, напал на очень интересное дельце. Вероятно, ты подумал, что я совсем рехнулся, когда позвонил тебе по междугородному телефону два дня назад и сказал, что собираюсь поехать в Мексику, и пока больше ничего не могу сказать.

Да, действительно, тогда я не мог ничего сказать. И по этой причине я и на сей раз не могу использовать телефон, но я напал на такое крупное дело, что у тебя глаза на лоб вылезут.

Я сегодня же приступаю к действиям и надеюсь связаться с тобой примерно через неделю по телефону или по телеграфу. Тем временем ты можешь оказать мне большую услугу, если соберешь материалы относительно парня по имени Джеймсон. Мне о нем ничего не известно, за исключением того, что он англичанин и…"

Тут письмо, написанное до сих пор чернилами, обрывается, а внизу торопливо карандашом написано:

«Больше писать не могу. Я пошлю тебе официальный документ сегодня вечером или завтра утром».

Подпись «Пеппер».

Я бросил письмо обратно Скаттлу, он открыл ящик стола и достал оттуда бумагу с машинописным текстом.

— Вот, Лемми, — сказал он. — Прочитай и это. Может быть, тебе это что-нибудь скажет.

Я взял бумагу и увидел, что это копия инструкции директора Федерального бюро в Вашингтоне старшим агентам в Техасе, Нью-Мехико, Южной Калифорнии и Аризоне.

"Федеральное бюро. По телефону. Вне очереди. Срочно.

Предлагается всем старшим агентам местных отделений Федерального бюро расследований обратить самое серьезное внимание на следующие факты:

По договору, заключенному девять месяцев назад, Джон Эрнст Джеймсон и работник химического научно-исследовательского отдела морского министерства Соединенных Штатов Хеддей В. Грирсон обязуются проводить совместную работу по дальнейшему исследованию нового газа, имеющего военное значение, который был открыт этими двумя джентльменами. О совместной научно-исследовательской работе этих ученых имеется специальное решение обоих уважаемых правительств.

Учитывая огромную опасность, к которой может привести попадание сведений о производимых этими двумя учеными экспериментах в руки агентов иностранных держав, британское правительство и правительство Соединенных Штатов договорились, что научная работа по дальнейшему исследованию газа должна производиться в местности, наименее доступной для агентов иностранных держав. Под видом того, что мистер Джеймсон собирается организовать ранчо, ему была арендована в уединенном месте в пустыне у подножия горы Сьерра Мадре гасиенда.

Через десять дней после прибытия Джеймсона на гасиенду, он исчез. М-р Грирсон, американский химик, которого в последний раз видели около техасской пограничной линии, когда он направлялся на гасиенду м-ра Джеймсона для совместной работы, там же исчез.

Так как правительство придает особое значение сохранению в абсолютной тайне исчезновение обоих ученых, агентам Федерального бюро расследований предлагается не предпринимать никаких мер к розыску исчезнувших лиц".

Дальше идут детали относительно этих парней, их особые приметы и т. д. Внизу вторая инструкция, приписанная лично самим директором Федерального бюро. В ней говорится обо мне:

"Старшим агентам окружных отделов Федерального бюро расследований в Нью-Мехико, Аризоне, Южной Калифорнии и Техасе.

Специальный агент Лэмюэль X. Коушн посылается под именем американского гражданина Уилли Т. Хеллупа в Мексику под предлогом покупки ранчо. Ему поручается произвести тщательное расследование исчезновения специального агента ФБР Пеппера, который — как директор имеет все основания полагать — напал на след исчезнувших химиков Джеймсона и Грирсона и хотел производить расследование по своей инициативе. В связи с этим все агенты Федерального бюро должны немедленно прекратить самостоятельные поиски исчезнувших ученых. Вся работа должна производиться только по указанию специального агента Коушна.

В случае специального обращения Коушна к упомянутым выше окружным агентам Федерального бюро, последние обязаны неукоснительно оказывать ему техническую и финансовую помощь, а также снабжать его имеющейся у них информацией по этому делу. О своей работе Коушн обязан регулярно отчитываться перед Федеральным бюро в Вашингтоне".

Скаттл бросил мне сигарету и улыбнулся.

— Хотел бы я знать, как ты все это дело разыграешь, Лемми, — сказал он. — Трудное дельце. Пеппер просто испарился в воздухе средь бела дня, то же самое произошло с теми парнями-учеными. Тебе для розысков предоставляется весь земной шар. Да, дружище, от души желаю тебе удачи.

Я ничего не ответил. Я сидел и думал. Кажется, у меня в голове зашевелились две-три идейки, но я решил сейчас их не обсуждать, потому что я всегда считал, что всякая идейка должна сначала как следует в голове перебродить и отстояться.

— Вот что я думаю, Скаттл, — сказал я ему. — По-моему, Пеппера натолкнуло на это дело что-то, что он узнал в Мехико-Сити, в местечке, где, с твоего позволения, может произойти все что угодно. Поэтому я поеду туда и постараюсь что-нибудь пронюхать. Пока что я думаю остаться мистером Хеллупом, и буду им до тех пор, пока не увижу, что мне, как Лемми Коушну, уже не угрожает никакая опасность.

— О'кей, — сказал он. — Это твое дело, Лемми. Бери сколько тебе понадобится денег и давай приступай к делу. Скажи, когда тебе нужно будет связаться с Вашингтоном.

— Отлично, — сказал я. — Ну, пока. Я смылся.

Мехико-Сити всегда был моим слабым местом. В последний раз я крутился здесь с этой бабенкой Полеттой Бенито, отбывающей сейчас двадцатилетний срок по делу Спрингса.

Великолепное местечко Мехико-Сити, и если у вас есть голова на плечах — жизнь здесь тоже может быть великолепной.

Я вышел из самолета, или, как здесь называют, «плана», в аэропорту взял такси и поехал в Сперанца-отель, роскошное заведение. Маникюрши там такие бутончики, что можно подумать, будто ты попал в отделение обтекаемых форм райского сада.

Я принял ванну и переоделся. Надел роскошный новый костюм и шелковую рубашку, которую мне подарила одна дамочка в Чаттануге: она любила, чтобы к ее телу прикасался только шелк.

Теперь я выглядел как все цветы мая и чувствовал себя на все сто процентов.

Я заказал по телефону бутылку виски, сидел у себя в номере и тщательно все обдумывал, потому что, мне кажется, записка Пеппера — та, которую он написал Скаттлу, — и инструкция нашего директора позволяют мне кое за что уцепиться.

Не всегда все бывает так, как кажется, говаривала одна леди, подливая своему дружку в соус синильную кислоту, но все равно я, кажется, кое о чем уже догадался и надеюсь, что эти мои догадки правильны.

Вам, ребята, известно об этом деле столько же, сколько и мне. Может быть, вы знаете немного больше, если ваша башка варит лучше, чем моя, и вам удалось понять то, что я упустил.

Сейчас меня интересует не Педро, не Фернанда, не то, что произошло у подножия горы Сьерра Мадре. Сейчас я хочу заняться выяснением того, что натолкнуло Пеппера на это дело.

Он был в Мехико-Сити, что-то узнал и немедленно решил перепрыгнуть к подножию Сьерра Мадре. Он до того торопился туда, что даже не успел сообщить Скаттлу подробности. Он просто позвонил ему, а потом начал писать письмо, которое не закончил. Времени не было.

Но Пеппер был умный парень, он не стал бы писать письмо, чтобы сообщить в нем только то, что он уже сказал по телефону. Нет, сэр, он начал писать письмо только тогда, когда что-то узнал и собирался обо всем сообщить Скаттлу.

Но в то время, как он писал, что-то случилось такое, что заставило его срочно, не дописав до конца письма, предпринимать какие-то шаги.

Что-то заставило Пеппера немедленно выехать из Мехико-Сити и отправиться в Сьерра Мадре. Может быть, он торопился на поезд или что-нибудь в этом роде.

Но что бы ни было, а то, что заставило его так срочно удрать, не дописав письма, случилось это именно здесь, в Мехико-Сити. Это мой вывод номер один.

Вывод номер два таков: удрал он так быстро потому, что Педро Домингуэс находился у подножия горы Сьерра Мадре, и Пеппер хотел захватить его прежде, чем Педро улизнет куда-нибудь еще.

Если я прав в этом пункте, значит кому-то в Мехико-Сити было известно, что Педро находится там, и этот человек или позвонил, или лично сообщил Пепперу, что если Пеппер хочет повидаться с Педро, он должен немедленно скакать туда.

А это значит, ребята, что история, которую рассказал мне Педро относительно того, что он нашел удостоверение личности Пеппера в его сапоге, сплошная брехня.

Пеппер не такой дурак, чтобы спрятать свое удостоверение именно в то место, где любой осел может его найти. Значит, может быть, тот же парень, который сказал Пепперу, где находится Педро, предупредил и Педро, что к нему едет Пеппер. Я уверен, что Педро еще до того, как встретился с Пеппером, знал, что посыльный является агентом ФБР.

Что нам хорошо известно, так это то, что Пеппера кто-то прикончил на гасиенде, а Педро пристрелили в доме Фернанды. И ставлю все пиво, находящееся в Гарлеме, против десятицентовой бутылочки средства для ращения волос даже на каменной стене, что убил его не кто иной, как Фернанда. И сделала она это или потому, что хотела спасти меня от пули Педро, или по какой-нибудь другой причине, известной только этой роскошной бэби.

Как мы с вами знаем, Фернанда — образец очаровательной стопроцентной бэби, и умеет так целоваться, что вполне могла бы читать у царя Соломона курс «Как завоевать сердце мужчины, не прибегая к помощи фальшивого бюста», и к тому же за ее внешностью испанской помпадурши скрывается такой ум, по сравнению с которым мозговой трест президента Рузвельта кажется ежегодным общим собранием международного общества слабоумных.

Вот так-то!

Ну, что ж, я думаю, все произошло так: когда Пеппер болтался здесь, в Мехико-Сити, он что-то узнал. И, насколько я знаю технику работы Пеппера, узнал он через женщину, причем женщину совершенно определенного рода: обладающую роскошным шасси, из тех, которые бывают подружками первоклассных мошенников и крутятся около ночных злачных местечек.

Поэтому я считаю: Лемми Коушн, или, другими словами, мистер Хеллуп, должен будет сейчас разыграть из себя богатого волокиту и обойти все эти злачные места в поисках девчонки с самыми лучшими в этом городе обтекаемыми формами.

Но, может быть, ребята, вам моя система работы покажется порочной? Может быть, если бы я был знаменитым детективом, мне нужно было запастись пачкой сигарет, сесть в удобное кресло, сосредоточиться и разработать какую-нибудь версию, которая скажется такой горячей, что пользоваться ею можно будет только с помощью пинцета. Но я не такой. Когда меня одолевают сомнения, я всегда делаю то дело, которое буквально находится у меня под носом. В данный момент у меня под носом находится телефон, поэтому я схватил трубку и попросил дежурного прислать самую смышленую маникюршу подправить мне ногти. Я неоднократно убеждался, что маникюршам известно все, а неизвестно о всяких заведениях только то, что вполне может уместиться на ребре десятицентовика, и еще место останется.

Двенадцать часов. Отличная ночь. Я иду по главной улице, предаваясь своим мыслям. Очаровательная крошка-маникюрша, подправлявшая мои ногти, рассказала много интересного. Она сказала, что самым знаменитым в этом городе ночным клубом является «Эстансия де Эльвира».

Эта «Эльвира» — чертовски огромное заведение с садами, с двумя ресторанами, парой модных джаз-бандов и роскошным ревю. Там бывает много дам различных сортов и размеров, но это не обычные девочки, а все приличные, культурные дамы. Чувствуется класс. Правда, иногда одна из них нет-нет да и сорвется, но… это только доставляет особое удовольствие мужчинам!

Что касается девочек, занятых в ревю, то все они избранные красотки, такие очаровательные бутончики, что замуж они выходят не меньше четырех раз в год. Маникюрша сказала: одна из этих бэби выходила замуж так часто, что когда она приводила домой очередного мужа, экономка записывала его имя в книгу для визитеров.

Я наслаждался прогулкой. Чертовски приятные ночи в Мехико-Сити, и только в это время суток город по-настоящему пробуждается. Улицы полны парней, машин, а проезжающие в машинах женщины так хороши, что я решил обязательно в первый же отпуск приехать сюда приволокнуться за ними, если, конечно, мне раньше не перережут горло, просто так, ни за что.

В глубине огромного сада находится «Эстансия де Эльвира». Подъезд буквально залит электрорекламой.

Я повернул в сад. Мимо меня скользили роскошные автомобили, подвозившие спешивших к вечернему ревю гостей. А когда подошел к входу, то остановился, как вкопанный, с широко открытым ртом, как будто меня кто-то шлепнул по физиономии мокрой рыбой.

Да и как же мне было не удивляться. Здесь, в самом центре электрической рекламы, сверкало имя звезды ревю, и имя это — Зеллара. То самое имя, которое было написано на бумажке, воткнутой в магазинную коробку пистолета Пеппера.

Вот как мне повезло, ребята! Я вошел в ресторан, сел за столик, заказал горячее блюдо, большую бутылку пива и начал смекать, как мне лучше разыграть это дело.

И вот что я думаю. Вы, вероятно, помните, я вам говорил: мне кажется очень странным, почему это Пеппер хранил бумажку с таким именем, которое очень легко запомнить, — вряд ли можно забыть имя Зеллара.

Теперь я понимаю, зачем он хранил эту бумажку, и очень скоро я узнаю, прав я или нет.

Я считаю, что Пеппер был знаком с Зелларой, и, вероятно, именно она была той дамочкой, которая что-то ему рассказала, отчего он быстро смотался в Мексику, даже не докончив письма к Скаттлу.

Но было ли ей известно, что Пеппер — агент ФБР, этого я не знаю, поэтому не имею права рисковать. Пожалуй, мне лучше будет остаться мистером Хеллупом и выяснить ситуацию.

Так я сидел и терзал свой мозг в поисках способа поближе познакомиться с этой бэби и вытянуть из нее то, что мне нужно. Но вы сами понимаете, это весьма нелегкая задача.

Мне кажется, Зеллара была влюблена в Пеппера. А так как он думал, будто ей что-то известно, он разыграл одноактную мелодраму с участием героя, мальчика с неотразимым секс-аппилом, каковым, собственно, он не был.

Теперь мне необходимо установить, знала ли эта дамочка Педро. Но спрашивать ее об этом нельзя, можно спугнуть.

Вдруг одна мысль, как молния, пронзила мой котелок. Правда, эта идейка может оказаться очень опасной, если она не сработает. А с другой стороны, если сработает… Ох, ребята!.. Думаю, я все-таки рискну, и рискну дважды. Во-первых, будем надеяться, что Зеллара принадлежит к той категории девочек из ревю, которые шатаются по пограничным городам и знакомятся с таким количеством влюбленных в них парней, что не помнят и десяти процентов этих олухов. И вот я хочу разыграть из себя одного из них.

Во-вторых, будем считать: Пеппер, для того, чтобы вытянуть из нее информацию, разыграл роль по уши влюбленного. Может быть, и она, в свою очередь, немного втрескалась. Во всяком случае, я понадеюсь на свое счастье, и буду строить свой план в расчете на их любовь.

Я оплатил счет, беспечной походкой вышел из ресторана и заглянул в танцевальный зал. Премиленькое местечко в белых и зеленых с золотом тонах. Мягкий полумрак и, куда ни кинешь взгляд, везде очаровательные дамские головки.

Ах, ребята, как бы мне хотелось иметь побольше свободного времени, да тысяч десять баксов в кармане, и посидеть здесь несколько вечеров, просто так, чтобы установить, какая из девчонок более смышленая и сумеет дольше всех поддержать со мной беседу.

Мужчины все в смокингах, но изящная одежда все равно не скрывает их натуру. Мальчики все бывалые! Слышится легкое щебетание, ну, знаете, как это всегда бывает в подобных заведениях.

Я сажусь, заказываю себе виски и подзываю парня, который по виду больше других похож на менеджера этого зала. Он подошел.

Я завязал с ним вежливую, приятную беседу. Сказал ему, что я впервые приехал в Мехико-Сити и нахожу это местечко именно таким, какое доктор может прописать для здоровья.

Я сказал: да нет, друг, я занимаюсь торговлей лошадьми и крупным рогатым скотом в различных районах Сьерра Мадре, сейчас у меня в делах наступило затишье и я решил немного отдохнуть и развлечься, истратить пару-другую грандов и полюбоваться на здешних куколок.

Он говорит, а почему бы и нет?

Я спросил его насчет ревю. Он говорит, оно у них о'кей. Тогда я потихоньку перевел разговор на Зеллару. Я сказал, что когда-то слышал певицу под таким же именем, она пела в различных мелких городишках в окрестностях Агуас Калиентес. Он сказал: очень возможно, что это была именно она. Зеллара работала в здешних местах почти во всех соответствующих заведениях, но на большую эстраду вышла сравнительно недавно. Он добавил при этом, что она пользуется чертовским успехом.

Тогда я сказал: ах, черт, я, кажется, вспомнил! Ну да, я видел эту дамочку, когда она выступала в Манзанилло, я был там по банановым делам. Это весьма возможно, сказал он, она действительно работала там в Каса Мексикал, а он был помощником менеджера. Я сказал: «Как это все забавно, и еще раз доказывает, что мир тесен». Он согласился со мной и смылся.

Зал постепенно наполнился. Оркестр — а должен вам сказать, мальчики, зги ребята умеют-таки играть — заиграл одну из самых модных мелодий, официанты сновали между столиками, посетителей прибывало, а на дамочках были платья с такими вырезами, при виде которых распалилась бы даже чикагская стена и спрыгнула в озеро, чтобы немного охладиться.

Вдруг барабаны забили дробь, свет почти полностью погас, начиналось ревю. Огромный занавес, деливший танцплощадку пополам, отодвинулся в сторону, и ансамбль самых восхитительных на свете ножек начал отстукивать такой ритм, от которого даже мертвый проснулся бы. Лично я млел от восторга.

Через несколько минут первый номер кончился. Сзади эстрады отодвинулся маленький занавес и появилась Зеллара. В этой красотке определенно что-то есть. Настоящая мексиканка, маленькая, изящная, гибкая, как каучук. Отличная фигура, прелестное личико с парой вызывающих черных сверкающих глаз.

Она спела какую-то песенку и начала отплясывать румбу. Здорово работает бэби!

Я много видел на своем веку всяких танцовщиц, но, уверяю вас, если Зеллара появится в райском саду, Адам вторично совершит грехопадение. Чтобы не повторяться, ребята, я просто скажу: дамочка на все сто процентов, последняя модель 1939 года, изготовленная по особому заказу. Я подумал, что если бы я встретил такую женщину, как Зеллара…

А собственно говоря, почему я должен вам рассказывать, что было бы в таком случае?

Когда она в танце близко подошла к моему столику, я внимательно всю ее разглядел. У нее довольно умное лицо и прелестная улыбка, подбородок решительный. Думаю, что она может быть очень жестокой, когда захочет. Ну что ж, надо все-таки попробовать. Я кивнул официанту, который стоял неподалеку от моего столика, попросил его принести бумагу и конверт и написал следующую записку. "Милая Зеллара.

Может быть, вы удивитесь, но один ваш старый друг, не кто иной, как Уилли Т. Хеллуп, с которым вы встречались в Манзанилло, когда вы работали в Каса Мексикал, сидит сейчас в первом ряду и буквально лопается от восхищения, любуясь вашими танцами.

Дело не только в моем восхищении. Мне нужно поговорить с вами по очень важному делу. Сможем ли мы увидеться сегодня вечером?

С любовью и горячими поцелуями Уилли".

Я засунул эту записку в конверт, написал на нем ее имя и попросил официанта передать ей после окончания номера. Вместе с письмом я сунул ему в руку долларовую бумажку. Он сказал о'кей, он проследит, чтобы письмо попало в собственные руки сеньоры.

Вскоре номер окончился и она упорхнула. Я заказал еще стаканчик виски, томясь в ожидании. Через некоторое время ко мне подошел официант и принес записку от нее. В записке говорилось:

"Амиго,

Как чудесно встретиться с одним из старых друзей из Манзанилло. Через полчаса у меня будет еще один номер, а если после этого вы пригласите меня куда-нибудь поужинать, я буду очень рада.

Адьо, Зеллара".

Я сунул еще два доллара официанту и подумал, что все-таки мне это очень дешево обошлось. Никого около моего столика нет. Я достал свой бумажник, нашел в нем листочек бумажки, который я вытащил из пистолета Пеппера, и сличил с почерком, которым была написана записка от Зеллары. Почерк был один и тот же.

О'кей. Теперь мы знаем, почему Пеппер хранил эту бумажку. Он оторвал ее от письма или записки, которую, вероятно, он получил от Зеллары, и хранил на всякий случай, когда ему, может быть, понадобится сличить почерк Зеллары. Единственной причиной такого желания может быть то, что он решил: где-нибудь в полицейских делах можно обнаружить записки, написанные тем же почерком.

Я надел шляпу, вышел из танцзала и отправился к себе в отель. Я решил все обдумать. Наконец-то настало время действовать. Хватит ходить вокруг да около. Теперь совершенно очевидно, что Зеллара имеет прямое отношение к тому, что Пеппер уехал в Сьерру Мадре и встретился с Педро, и вы спокойно можете биться на пари: сделала это Зеллара не сама, а по чьему-то указанию, и, кажется, сейчас мне удастся узнать, по чьему именно.

Придя к себе в отель, я попросил прислать ко мне рассыльного. Буквально через мгновение он явился. На вид неплохой парень. Неглупый.

Я сказал ему, что собираюсь на днях уехать из Мехико-Сити на серебряные рудники, но говорят, что климат там не особенно полезный для здоровья, поэтому мне бы очень хоте лось купить револьвер, так, небольшой. Не знает ли он, где я могу его купить?

Он сказал, что знает, и назвал магазин, в котором я смогу купить его. А также сказал, что он сможет позвонить хозяину магазина, это его приятель, предупредить, что я к нему приду. Я сказал о'кей.

Я сунул ему пять баксов и спросил, нет ли у него в Мехико-Сити еще одного знакомого парня, достаточно смышленого, работающего где-нибудь в гараже, и чтобы он не задавал лишних вопросов, но был не прочь заработать 50 долларов.

Ничуть не задумываясь, он сразу же ответил: да, он знает такого парня, это его кузен, и у него на Калле Фердинандо есть свой гараж. Я сказал о'кей.

Он сначала позвонил револьверному парню, а потом в гараж и сказал своему кузену, что я к нему приду. За такую исключительную быстроту я сунул ему еще пять долларов.

Я спустился вниз, пошел в магазинчик, который указал тот парень, и купил себе револьвер. Маленький голубой пугач, 22-го калибра. Отличный револьверчик: достаточно мощный, чтобы досыта накормить любого парня, и достаточно маленький для моих целей.

Я вернулся в отель, положил люгер в плечевую кобуру и повесил под руку. Потом позвонил дежурному и попросил прислать мне липкий пластырь.

После того, как рассыльный принес его и смылся, я взял новенький пугач, засунул его за пояс дулом вниз, так чтобы ремень полностью закрывал его. Потом я отрезал узенькую полоску пластыря и приклеил с обеих сторон рукоятку револьвера к ноге так, чтобы он не болтался, когда я иду и чтобы его никто не заметил. А когда он мне понадобится, я легко смогу его достать. Для этого мне только нужно оторвать пластырь, правда, может быть, в спешке вместе с пластырем отдерется немного кожи, но это не так уж существенно. После этого я пошел в гараж на Калле Фердинандо.

Парень действительно оказался довольно смышленый. Я растолковал ему, что мне от него потребуется, заставил его повторить все в точности, чтобы он не напутал, после чего сунул ему 25 баксов и сказал: если он сделает точно и аккуратно все, что я ему сказал, он может прийти завтра в отель и получить у портье запечатанный конвертик на его имя, в котором будет лежать еще одна бумажка в 25 долларов. Он сказал о'кей, он сделает все, что полагается.

Он ничуть не удивился моему поручению, потому что ни один парень в Мехико-Сити никогда ничему не удивляется.

Вот так-то!

 

ГЛАВА 6

В два часа ночи я вернулся в «Эстансия де Эльвира», прошел через артистическую дверь и спросил Зеллару. Когда меня привели к ней в уборную, я убедился, что она в жизни так же хороша, как и на сцене.

Как-то, когда я был в Англии по делам ван Зельдена, один парень назвал какую-то девчонку «карманной Венерой». Что ж, пожалуй, вполне можно назвать и ее этим именем. Это действительно маленькая, изящная статуэтка, но, ребята, какие пропорции!

Я стоял и любовался этой беби, и думал, что никогда в жизни не приходилось встречать в одном цветке столько меда.

Я думаю: даже в самом дряхлом старом джентльмене, поклявшемся лучше жениться на гремучей змее, чем на женщине, Зеллара способна возбудить такие биологические процессы, которые заставят его забыть эту клятву.

Ее волосы были причесаны по-испански, с огромной гребенкой, а платье было такой яркой пылающей раскраски, что буквально слепило глаза.

Вы сами понимаете, ребята, я чувствовал себя не особенно бодро, все-таки до этого вечера я никогда в жизни не видел Зеллару, а вы понимаете, в записке-то я написал, что мы встречались в Манзанилло. Я тогда рассчитывал, что она ничего не помнит из своих прошлых похождений. Так оно и вышло.

Упершись одной рукой в бедро, она медленно окинула меня взглядом с головы до ног.

— Уилли, милый, как приятно снова встретиться с тобой.

Я уже говорил вам, что у нее нежный певучий голосок, и когда она назвала меня «милый», меня даже в жар бросило.

Я подошел к ней поближе и протянул руку, ожидая, что она пожмет ее. Но этого она не сделала. Она схватила мои руки, прижалась ко мне всем телом, подняв очаровательное личико, и в следующий момент я целовал ее таким поцелуем, каким Роберт Тейлор целует кинозвезду, когда его снимают крупным планом.

Должен вам сказать, ребята, это был такой дьявольский поцелуй, что когда она оторвала свои губы от моих, я почувствовал себя так, как мой покойный дедушка, когда от него оторвали перестоявший горчичник.

— Хелло, детка, как приятно снова увидеться с тобой. Хорошее было время тогда, в Манзанилло.

Она достает из своего туалетного столика золотой портсигар, одну сигарету берет себе, а другую бросает мне.

— Очень хорошие времена, — согласилась она. — Ты помнишь ту ночь, Уилли, когда четверо верзил выбросили тебя из Каса Мексикал, а твоя Зеллара бегала на следующее утро в полицию выручать тебя? — Она взвела очи к потолку. — Кар-рамба! Ну и безумец же ты был в те дни.

Я решил лучше переменить тему разговора, а то как бы не сказануть что-нибудь неподходящее.

— О'кей, бэби, — сказал я весело. — Те времена давно прошли, а настоящее всегда с нами. Ну, куда мы пойдем? Она кокетливо посмотрела на меня.

— Есть отличное местечко, Уилли, — сказала она. — Эль Доро. Мы поедем туда. Мы будем там есть, пить и разговаривать о… — она лукаво посмотрела на меня, — о том, что мы будем делать завтра.

Я улыбнулся ей.

— О'кей, — сказал я. — Хотя меня больше интересует, что мы будем делать в период времени до завтрашнего дня.

— Ну, пойдем, дружище, — сказала она.

Мы подхватили такси и поехали в Эль Доро. Кажется, все идет как нельзя лучше. Если мне повезет, я, может быть, кое-что узнаю уже сегодня.

Я начал быстро разрабатывать в уме план своих действий. Уже третий час ночи, и хотя в Мехико-Сити в такое время суток жизнь течет обычным порядком, все-таки нельзя откладывать дело слишком надолго; когда люди устают, они делают совсем не то, что сделали бы, когда чувствуют себя нормально.

В Эль Доро метрдотель, который, видно, хорошо знает Зеллару, поспешил предоставить в наше распоряжение столик в дальнем уголке. Хорошее спокойное местечко, и приятный ансамбль гитар наигрывает на веранде нежные мелодии достаточно тихо, чтобы не мешать разговору.

Я заказал ужин, бутылку шампанского, бутылку ржаного виски, и во время ужина мы много болтали. Она рассказывала, в каких ресторанах выступала, а я старался больше помалкивать.

Я все время любовался ею. Она действительно была хороша.

Прежде всего, она держится очень естественно и просто. Ест, пьет, смеется и смотрит прямо в глаза. Любой парень должен будет согласиться со мной — это стопроцентная бэби. Такой бабенке можно вполне довериться, она уж не подведет никого, потому что она относится к категории прямодушных детей солнца. Она танцует, пьет и беспечно пользуется благами, которые ей дарит жизнь.

Ребята, скажите, ну разве у меня нет поэтического дарования?

Да, вот так бы подумал о Зелларе любой парень. Обыкновенный. Но не я. Я на своем веку встречал слишком много женщин, чтобы обмануться их внешним видом.

К сожалению, мне пришлось неоднократно убеждаться: если у девчонки миленькое личико и стопроцентные ножки, она обязательно втянет тебя в беду, даже если у нее только хорошенькие ножки, она все равно представляет собой потенциальную опасность для любого парня.

Только хорошенькие девчонки являются причиной всех бед. Просто потому, что они хорошенькие. Но вы, вероятно, сами могли убедиться: если у женщины ноги, как две печные трубы, одинакового размера сверху донизу, эта женщина относится к категории тех, кого называют «приличная дама». Она обязательно возглавляет местное движение «Долой мужчин» и ее любимое развлечение — подглядывать за прислугой, когда на кухню приходит зеленщик или мясник.

В самый разгар моих глубокомысленных размышлений Зеллара, подперев ручкой свой очаровательный подбородок, серьезно посмотрела на меня и сказала:

— Милый, скажи мне, пожалуйста, что это за серьезное дело, о котором ты хотел поговорить со мной?

— Ах, это? Вот какое дело, детка моя. Ты помнишь, когда я был в Манзанилло по банановым делам, там был один парень, между прочим, отличный парень, мой помощник, по имени Пеппер. Ты знаешь, детка, мне всегда казалось, что Пеппер был влюблен в тебя.

Она, как говорится, и глазом не моргнула, бровью не пошевелила, просто продолжала смотреть мне прямо в глаза с легкой улыбочкой на устах. Да, у девчонки отличная выдержка.

— Да, да, — сказала она. — Я отлично помню, Пеппер был очень хороший человек, очень симпатичный, очень красивый.

— Да, был, — сказал я. — Я полагаю, тебе известно, что случилось с Пеппером после того, как он покончил с банановыми делами?

— Нет. Я ничего не знаю. Скажи мне, Уилли.

Мы оба сидели, подперев подбородки руками, оба смотрели друг другу прямо в лицо, отлично зная, что оба мы самые паршивые лгуны и оба отлично играем свою роль.

— Я собираюсь кое-что тебе рассказать, Зеллара, — продолжал я. — Этот Пеппер оказался большим дураком. Он отнюдь не такой, как я, например, у меня-то голова работает отлично. Он был вечно в поисках приключений. Ты сама знаешь, как он буквально сходил с ума из-за женщин, он хотел быть Робин Гудом и еще Бог знает кем. И ты знаешь, что в конце концов сделал этот олух?

Он поступил на работу в ФБР, Федеральное бюро расследований, он сделался специальным агентом ФБР. Понимаешь? И зачем только он это сделал? Как будто у такого парня, как Пеппер, и без того было мало хлопот. Так нет же! Он еще взялся за это дело.

Она кивнула. Я видел, что мысль ее работала лихорадочно. Она не знала, как себя вести и держать. Я замолчал. Минуты две мы пристально смотрели друг на друга. Потом она нежным голоском пролепетала:

— Милый, ну и что же?

— А ничего, золотко мое. Дело в том, что я сейчас разыскиваю Пеппера. Он мне очень нужен. Мне необходимо во что бы то ни стало найти этого парня. Я искал его повсюду. Когда сегодня вечером я завернул в ваше заведение и я увидел в «Эльвире» неоновую рекламу с твоим именем, я подумал: вот интересно, может быть, Зеллара что-нибудь знает о Пеппере, потому что если только он бывал в этих местах, он непременно заходил к Зелларе.

Она берет со стола бутылку шампанского и наливает себе полный фужер. Делает она все это очень медленно, для того, чтобы иметь время хорошенько подумать, прежде чем дать какой-нибудь ответ.

А про себя я улыбался во весь рот. Я поймал бэби на месте, и она сама это понимает. Наполнив фужер, она немного подняла его и, глядя на меня поверх фужера, сказала:

— Милый, почему бы тебе не быть разумным? Как ты не можешь понять, что когда Зеллара находится со своим Уилли, она не может думать ни о Пеппере, ни о каком-нибудь другом мужчине?

— Бэби, — сказал я, — ты чудная девчонка, ты мне очень нравишься. Но в то же время, Пеппер — мой большой друг, и если ты сможешь помочь мне в розысках, нет ничего на свете, чего бы я не сделал для тебя.

Она кладет свою маленькую очаровательную лапочку на мою большую лапищу.

— Милый Уилли, — говорит она. — Неужели ты не знаешь, что даже в Манзанилло ты был единственным мужчиной, который что-нибудь значил для Зеллары?

Она выдала какой полагается вздох, нежный очаровательный вздох, и для приличия я ответил ей тем же, только мой вздох был больше похож на звук, издаваемый китом, когда он поднимается на поверхность, чтобы глотнуть очередную порцию воздуха. Она кокетливо укуталась в мех.

— Ну, что ж, Уилли, — сказала она. — Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о Пеппере. Хорошо, я скажу тебе все. Правда, мне не очень хотелось бы говорить о нем, Пеппер поступил со мной очень плохо. Но Бог с ним! Только, Уилли, я не хочу разговаривать об этом здесь. Давай поедем ко мне домой, — она бросила на меня лукавый взгляд, — мы там выпьем кофе и я расскажу тебе все, что знаю. А теперь извини меня, пожалуйста, я пойду попудрить свой нос.

Я сказал ей, ну, что ж, отлично, и глядя вслед удалявшейся в дамскую уборную фигурке, я улыбнулся: на носу у этой бэби достаточное количество пудры, а ушла она от меня совсем по другой причине. Она пошла позвонить своему дружку.

Когда-нибудь в будущем, когда у меня поредеют зубы и женщины начнут говорить мне, что я им нравлюсь за мой ум (ну, знаете, если мужчина подходит к такому возрасту, когда женщины начинают поверять ему свои тайны; кстати, это доверие с их стороны является весьма прискорбным для любого мужчины), — ну, так вот, когда я достигну такого возраста, мне бы очень хотелось поселиться вот в такой же хатке, как у Зеллары. Надо сказать, что парень, который свил ей это любовное гнездышко, понимает толк!

Ее квартира находится на первом этаже и состоит из четырех огромных комнат. Большие железные позолоченные двери в испанском стиле. Роскошная мебель, и в воздухе стоит такой тонкий аромат, от которого тебя так и забирает. Да, атмосфера в квартире, какая положена.

Я стою около огромного итальянского окна, завешенного золотой шторой, а Зеллара сидит напротив меня в кресле и пытается настроить приемник на волну с соответствующей музыкой.

У нее оказались бутылка очень хорошего виски и испанские сигары, дым от которых напоминал мне запах горящего половика. Я был бы на вершине счастья, если бы некоторые мысли не тревожили мою голову.

Наконец она выключила приемник и сказала:

— Уилли, ты очень странный человек. Может быть, именно поэтому меня так влечет к тебе. Я улыбнулся.

— О'кей, бэби, — сказал я. — Может быть, к концу нашего разговора ты обнаружишь, что я еще более странный, чем ты предполагаешь, и тогда твое влечение ко мне будет, увы, отнюдь не таким пылким, как сейчас. Ну что ж, раз я здесь, давай поговорим откровенно.

Она поудобнее уселась в кресле и изобразила на своем лице самую очаровательную улыбку.

— Ну что ж, переходим к делу, — сказала она. — Давай начнем, Уилли.

Я бросил недокуренную сигару и достал свою сигарету.

— О'кей, — сказал я ей. — К делу, так к делу, и без лишних слов, Зеллара. Но только предупреждаю, лучше говори мне всю правду, и только правду, иначе мне это может не понравиться.

Я уже сказал тебе, что Пеппер был агентом ФБР. О'кей. Он работал в округе Аризона. Но ему приходилось много разъезжать, например в Южную Калифорнию, Техас, Нью-Мехико, а иногда даже в Мексику, за границу. Он был пограничным работником, вылавливал контрабандистов и грабителей почты.

О'кей. Пеппер откуда-то получил информацию, что в Мексике происходят какие-то крупные дела. Он звонит старшему агенту в Аризоне, сообщает ему, что уезжает в Мексику для расследования поступивших к нему сведений. Больше ничего он сказать не мог, но обещал позже написать обо всем. После этого он приехал сюда, в Мехико-Сити. Будучи здесь, он начал писать старшему агенту письмо, в котором собирался подробно изложить все дело.

О'кей. Но он не дописал письма. Понимаешь? Случилось что-то, что заставило его быстренько смотать удочки. Вероятно, он что-нибудь услышал, или кто-нибудь позвонил ему по телефону, или еще что-то в этом роде, но только он почему-то быстро смылся. О'кей. И до сих пор никто ничего о нем не слышал, никто не знает, что с ним случилось.

Но в Вашингтоне есть один парень по имени Эдгар Гувер, директор Федерального бюро расследований. Он, понимаешь ли, немного старомодный парень, он очень не любит, когда его мальчики вдруг бесследно исчезают.

Поэтому я получил приказ выехать сюда и во что бы то ни стало разыскать Пеппера, потому что, детка, как ты теперь, вероятно, сама догадалась, мы с тобой никогда в жизни ни в каком Манзанилло не были.

С самого начала, как только ты хлопнула своими огромными ресницами в мою сторону, я понял: ты догадалась, что я агент ФБР. Но ты приняла мои условия игры, ты хотела выиграть время, чтобы все обдумать.

О'кей. Вернемся к моему рассказу. И вот я поехал в Мексику, бегал там по пустыне и ежедневно выпивал не меньше четырех галлонов вонючей текилы, а пить мне ее приходилось, потому что там больше ничего нет. К тому же мне ужасно не нравятся женщины, живущие в пустынях. Они вроде как бы высохли на солнце, а мне больше нравятся пухленькие девчонки.

Вот так-то!

Но я там почти ничего не нашел. Я узнал только, что Пеппера видели в нескольких местах, начиная от Сьерра Мадре. Поэтому я поспешил туда.

Но я его нигде не нашел, и подумал: может быть, он влюбился в какую-нибудь красотку, потому что Пеппер такой парень, у которого всегда на первом месте девчонки, а только потом работа.

Она смотрела на меня и кивала головой. Я немного помолчал и мысленно извинился перед Пеппером за то, что говорю о нем такие вещи. Но мне это необходимо ради работы.

— О'кей, Зеллара, — продолжал я. — Но я все-таки нашел одну записку. Я вспомнил, что Пеппер писал письмо из Мехико-Сити и поэтому я решил приехать сюда и попытаться здесь что-нибудь найти.

Но во время моего путешествия по Мехико-Сити я тоже нашел одну вещь. Я нашел ее в том месте, где до меня был Пеппер, обрывок письма с подписью.

Подпись была «Зеллара», и первое, что я увидел сегодня вечером, когда болтался по городу, это то же самое имя Зеллара, написанное неоновыми лампочками у входа в «Эльвиру».

Тогда я разыграл из себя Шерлока Холмса и пришел к заключению, что, может быть, ты та самая дама, которая писала письмо Пепперу. И я оказался прав, потому что когда я взглянул на почерк на твоей записке ко мне, я увидел, что это тот самый почерк, которым написано письмо к Пепперу.

Что же случилось, бэби? А вот что: Пеппер встретился здесь с тобой. Ты ему писала письма. Какие у вас были отношения, меня не касается. Я знаю только одно: ты долгое время болтаешься у границ Мексики, но только в самое последнее время попала в приличное крупное заведение. До этого ты в течение многих лет была обыкновенной певичкой в кабачках, мурлыкала нудные мексиканские песенки, я готов поставить весь чай Китая против банки консервированной спаржи, что когда ты была в Мексике, то была знакома с парнем по имени Педро Домингуэс.

А этот самый Домингуэс — отличный бандит, который способен совершить любое преступление, начиная от ограбления почты до выковыривания золотой пломбы из зуба спящего ребенка.

О'кей. Продолжим дальше шерлок-холмсовские рассуждения и мы придем к выводу, что Пеппер связался с Педро Домингуэсом где-то в Мексике и ты знала Домингуэса, и выходит, что именно ты была той дамой, которая направила Пеппера к Домингуэсу.

Ну, теперь твоя очередь, бэби. Давай, выкладывай.

С минуту она молчала. Потом встала с кресла и потянулась. Я забыл вам сказать, ребята, что когда эта девчонка пришла домой, она переоделась во что-то воздушное, кажется, это называется пеньюар, и, стоя на фоне роскошного радиоприемника, эта бэби выглядела на миллион долларов.

Но в глазах у нее появилось какое-то новое выражение. Она медленно направляется через комнату ко мне, подходит совсем близко и кладет свои ручки мне на плечи. Так она стоит, тесно прижавшись ко мне, и смотрит прямо мне в глаза. Она говорит:

— Милый, разве ты не видишь?.. Разве ты не видишь?..

Ребята, я понял. Девчонка сейчас собиралась сказать мне, что она в меня влюблена. И я подумал, что если бы всех бабенок американского континента, которые объяснились мне в любви по разным мошенническим причинам, лучше известным им самим, собрать вместе, то ими можно было бы четыре раза опоясать земной шар, и то осталось бы достаточно девчонок, чтобы набрать штат для двух универмагов.

— Разве тебе это не ясно? — продолжала она.

— Детка моя, — сказал я. — В настоящий момент мне все стало ясно, но я все-таки по-прежнему ожидаю твой рассказ. Поди-ка ты лучше сядь в то большое кресло и расскажи мне все по порядку.

Она немного сникла, но пошла и села.

— Слушай, Зеллара, — сказал я. — Может быть, ты слышала обо мне когда-нибудь? Мое имя Коушн. Она кивнула.

— Я знаю, — сказала она и повернулась ко мне. — Слушай, вот тебе чистая правда. Я встретилась с Пеппером здесь. Он мне очень понравился, хороший парень. Он попросил меня сделать ему одно одолжение.

Он спросил меня, могу ли я ему устроить встречу с Педро. Я сказала, что постараюсь узнать, где сейчас находится Педро, и мы договорились, что когда я узнаю, я позвоню Пепперу по телефону. Но я до безумия влюбилась в Пеппера! Он очень хороший парень.

Однажды вечером я позвонила ему в отель и сказала, где он может найти Педро. На следующее утро я получила от него записку, где он сообщал, что уехал в горы и когда вернется, надеется обязательно встретиться со мной. Вот и все, что я знаю.

Я быстро прикинул в уме. Интересно, правду она говорит или нет? Как это узнать?

— Слушай, Зеллара, — сказал я. — Мне бы не очень хотелось тащить тебя в контору к инспектору полиции, предъявлять там свое удостоверение личности и заводить дело, которое не сулит тебе ничего хорошего. Ты ведь не врешь мне? Правду сказала?

Она посмотрела на меня.

— Поди сюда, — сказала она. — Посмотри мне в глаза и скажи, вру ли я тебе.

Я подошел к ней и посмотрел ей в глаза. Они были влажные от слез. Я подумал, до чего же она хороша в таком виде со слезами на глазках.

Вдруг я увидел, что она смотрит куда-то поверх моего плеча и улыбается чему-то.

Вот оно!

Я быстро повернулся и сунул руку в карман за люгером, но опоздал. В дверях, ведущих в другую комнату, стояли три парня.

Они были огромные, все трое одеты в смокинги и, надо прямо сказать, не очень-то симпатичные мальчики. Я так говорю потому, что один из них направил прямо мне в живот автоматический кольт 45-го калибра.

— Спокойно, приятель, — сказал он.

Он подходит ко мне, достает у меня из кобуры люгер и кладет его к себе в карман смокинга. Потом быстро обшаривает мои карманы, нет ли у меня другого револьвера.

Зеллара подошла к столу и взяла сигарету. Она улыбается, как рыжая кошка. Кажется, девчонка очень довольна собой.

— О'кей, — сказал все тот же верзила с револьвером. — Пойдем с нами, мальчик. Нас там дожидается очень миленький желтый кар. Не хочешь ли немножечко покататься на нем?

Я внимательно оценивал парня. Около шести футов, американец. Двое других мексиканцы. Я выдавил из себя слабое подобие улыбки.

— Боюсь, мне теперь больше не понадобятся обеденные судки, — сказал я. — Чувствую, что вы собираетесь обойтись со мной очень жестоко.

— А как же! Церемониться не будем. Когда мы с тобой покончим, даже твои родные сестры не согласятся отдать свои старые штанишки в обмен за то, что от тебя останется. Ну, давай, пошли, ты, легавый!

Он толкнул меня к двери, ведущей в другую комнату. На пороге я повернулся и сказал через плечо:

— Алло, дорогуша, — сказал я Зелларе, — помни, если только мне удастся выскочить из этого дела, я когда-нибудь вернусь к тебе и так отделаю твой зад, что ты лет семнадцать не сможешь сесть, да и после будешь подкладывать резиновую подушечку.

Она грубо выругалась.

Они вытолкали меня в другую комнату. Оттуда дверь шла в коридор. Мы прошли по коридору и оказались на заднем дворе. Там нас ожидала машина. Они запихнули меня на заднее сиденье, верзила с револьвером уселся рядом со мной, а те двое впереди. Машина тронулась, мы выехали на главную улицу и быстро помчались через город.

Верзила приставил свой револьвер мне прямо под ребро, а другой рукой достал пачку сигарет и одну дал мне. Я взял.

— Ну, можешь сделать несколько затяжек, — сказал он. — Возможно, у тебя хватит времени докурить до половины. В пяти милях от города есть отличное болото. Вот где мы тебе оставим с полдюжины пуль в брюхе. Как тебе это понравится, мой дорогой?

— Мне это совсем не нравится, — сказал я. — Но ребята, вы не думаете, что совершаете большую ошибку?

Верзила улыбнулся. У него красивые зубы, я видел, как они сверкнули.

— А что ты хочешь сказать этой шуткой? Ты, простачок!

Мы повернули на главный бульвар, оттуда шла дорога к востоку. Отличная ночь! Тихая. Я повернулся к нему, улыбнулся и потихоньку начал подбираться к пугачу.

— Ах ты, умник мой, разумник, — сказал я верзиле. — Ну-ка, посмотри в заднее окошечко, и ты увидишь, что за нами следует полицейская машина. Ты думаешь, я такой дурак, что попался в ловушку, расставленную мне твоей подружкой?

Эта машина весь вечер следит за мной, и если ты со своими друзьями собираешься что-нибудь сделать со мной, то вы все немедленно повиснете на веревке и будете висеть до тех пор, пока ваши шеи не станут такими длинными, что их можно будет использовать в качестве лески. Ну-ка, обернись, дурачок!

Он повернул голову и увидел в пятидесяти ярдах от нас преследующую нас машину. Всего только на один миг отвел он дуло от моей груди. Я воспользовался этим, выхватил из носка свой 22-й калибр и приставил ему к животу.

— Ну-ка, брось свою пушку, бэби, — сказал я. — Да поживей!

Только теперь сидящие впереди парни поняли, в чем дело. Я говорил быстро.

— Остановите машину, и если кто-нибудь из вас хотя бы пошевельнется, я буду стрелять, и имейте в виду, мои выстрелы всегда попадают в цель без промаха.

Они остановили машину. Я подхватил кольт, который верзила уронил на пол, и вытащил у него из кармана свой люгер. Потом велел им всем выйти из машины. Машина сзади нас тоже остановилась примерно в пятидесяти ярдах.

Я выстроил парней в линию по борту машины и не стал попусту тратить время. Я заметил уже, что парни, удивленные тем, что из преследующей нас машины не выбегают копы, начинают шевелиться.

Я действовал не мешкая. Рукояткой кольта я треснул каждого по башке, и если я говорю треснул, я действительно треснул. Было слышно, как затрещали их черепки.

Потом я открыл дверцу машины и запихал всех троих на заднее сиденье. У мексиканцев, сидевших впереди, я вытащил из кармана револьверы. Потом закурил и спокойно подошел к ожидавшей меня машине. Парень из гаража высунулся в окошко.

— Отличная работа, приятель, — сказал я ему. — Вот тебе остальные 25 долларов, которые я обещал.

Я убрал люгер в кобуру, а парню отдал все три револьвера да еще свой пугач в придачу.

— Отдай эти пушки своему кузену, — сказал я. — Может быть, он пристроит их кому-нибудь через того парня из оружейного магазина.

Он сказал: все было отлично сделано, и нет ли у меня еще какой-нибудь работы для него. Я сказал: можешь подвезти меня по главной улице примерно к тому месту, где он меня дожидался, когда я был у Зеллары.

Я сел в машину и мы укатили.

— До свиданья, мистер, — сказал он, когда мы подъехали. — Я, конечно, не считаю себя очень сообразительным, но, держу пари, я угадал, вы коп.

— Не говори глупостей, парень, — сказал я ему. — Я торговец бананами из Манзанилло.

— О, йе? — засмеялся он. — В таком случае, я любимая пижама моей знакомой девчонки! Спокойной ночи, босс! Он уехал. Хороший паренек.

Окно в гостиной Зеллары, то самое, с золотистыми занавесками, открыто настежь. Вероятно, она предполагала, что ночь будет жаркой. Что ж, может быть, она и права.

Я влезаю в окно. Тихонько открываю дверь спальни.

На широкой белой кровати, утопая в белых креп-сатиновых простынях, спит Зеллара. Падающий в окно белый свет луны освещает ее лицо. Мне это зрелище очень понравилось.

Она была, ну, прямо, как маленький очаровательный ангелочек! На ней была пижама, вся в каких-то оборочках, а одна грудь высунулась из-под курточки, как будто ей было любопытно посмотреть на что-то.

Я глубоко вздохнул. Беда моя, как вы сами понимаете, и как вы, вероятно, уже могли заметить, в том, что я слишком уж поэтическая натура. Я вечно в поисках прекрасного, если, конечно, я в это время свободен от розысков какого-нибудь головореза или не скрываюсь от чрезмерно пылкой красотки, пытающейся сделать двойной нельсон бедному Лемми.

Стоя в дверях, я думал, что если когда-нибудь мне улыбнется счастье, я заполучу такую же женщину, как Зеллара, но только внешне такую же, и чтобы она не стремилась вручить мне билет в один конец на местное кладбище.

И тут я так громко чихнул, что, вероятно, слышно было даже в Исландии. Я быстро включил свет и увидел, что она уже сидит в постели и жмурится от яркого света. Потом, вдруг широко раскрыв глаза, она разразилась такой бранью на испанском языке, которую я бы никогда не решился повторить даже в присутствии своей глуховатой бабушки.

— Эй, ты, змеиное отродье, — сказал я ей. — Как ты себя чувствуешь? Посмотри на меня: это приведение. Дух Лемми Коушна пришел проведать старую подружку Зеллару, манзанилльского соловья, и я буду теперь каждую полночь приходить к тебе и преследовать тебя своим предсмертным стоном и подсыпать тебе в штанишки по целой горсти острых-преострых крючков. Ну, как тебе нравится такая перспектива, ты, низкопробная, дважды предательница, выродок самой последней потаскушки?

И тут она начала! Я не буду вам, ребята, пересказывать все, что она мне наговорила. Мне всегда нравился испанский язык, он очень выразительный, но, верьте мне, ребята, словечки, которые употребляла эта бэби, под стать разве только работающему в пустыне по прокладке железной дороги мексиканцу, когда у него каннибалы отпилят на ужин правую ногу. Я знал одного морского бандита, который отдал бы четырехмесячное жалованье, чтобы пополнить свой словарь теми изысканными выражениями, которыми меня осыпала эта дамочка!

Я подошел к кровати и остановился, разглядывая ее. Она до того раскипятилась, что, вероятно, могла бы перегрызть мне горло, если бы ей за это заплатили.

— Слушай, ты, драгоценная моя, — сказал я. — Я не мог не заглянуть к тебе. Я вернулся к тебе потому, что что-то давит мне на сердце, не знаю только что: салат из огурцов, который мы с тобой ели, или твоя предательская рожа, от которой меня мутит.

Она со свистом заглотнула огромную порцию воздуха.

— Подумай только, — продолжал я, — неужели ты вообразила, что я такой простофиля, что клюну на твою удочку? Так вот, слушай: как только я вышел из «Эльвиры», за мной все время следовала полицейская машина. А это значит, что ничего хорошего тебе сейчас ожидать не приходится. Ни тебе, ни твоим мальчикам.

О'кей, — продолжал я, — кажется, я знаком со здешним начальником полиции, и если я сейчас отведу тебя к нему, вряд ли они будут с тобой церемониться. А? Как ты думаешь? Так вот, уж лучше расскажи мне кое-что сама.

Во-первых, как фамилия твоего хахаля? Я имею в виду американца.

Она сказала мне. Как только я услышал это имя, я сразу многое понял. Этот парень работает в одной банде из Чикаго, банде, которая довольно часто украшала тела копов причудливыми узорами из автомата.

Она посмотрела на меня.

— Что ты собираешься со мной делать? — спросила она. Я долго смотрел на нее.

— А ничего, — сказал я. — Потому что я всегда по-джентльменски поступаю с женщинами, с которыми я проводил время, кроме того, ты мне напомнила гремучую змею, которую я, будучи еще мальчиком, пытался приручить. Но — продолжал я, — ты должна немедленно встать и одеть какое-нибудь платьишко, потому что сейчас пойдешь на телеграф и пошлешь в Чикаго одну телеграмму боссу твоего дружка, парню, который приказал тебе связать Пеппера с Педро Домингуэсом и который заплатил за то, чтобы Педро убил Пеппера. После этого можешь оставаться здесь, как будто ничего не случилось. Когда босс твоего хахаля получит телеграмму, он ужасно рассвирепеет и позвонит тебе по телефону, узнать, в чем дело.

И твой хахаль тоже прибежит сюда, будет спрашивать, в чем дело, если, конечно, остался жив после того, как я съездил ему по башке.

Поэтому оставайся пока здесь и расскажи мне все, что они пожелают узнать, а потом можешь отправляться в «Эльвиру» и каждую ночь развлекать посетителей этого ресторана своими мексиканскими штучками. Поняла? А теперь пошли, бэби.

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего. Может быть, она решила, что я отведу ее к здешним полицейским, чего бы я, кстати, не сделал бы и за миллион баксов.

Пока она одевалась, я сидел и думал.

В конце концов получился совсем уж не такой плохой вечер.

 

ГЛАВА 7

ВЫКЛАДЫВАЙ ВСЕ, ТОНИ

Может быть, в самые ближайшие дни я доберусь до сути этого дела Пеппер-Джеймсон. Но я не пророк, чтобы предсказать вам, когда именно это произойдет. Обычно такие дела проясняются вдруг, совершенно неожиданно, и именно в тот момент, когда уже теряешь все надежды на их разрешение.

Я опять в дороге. А Мексике от меня на память остался только дымок. После того как я проделал последний сеанс с этой ведьмой — Зелларой, я не терял даром времени на размышления по поводу происходящих событий, потому что я такой парень, который считает, что раз дело начато, надо его проворачивать, не останавливаясь.

Я считаю нецелесообразным оставаться в той хате, где ты наблефовал и припугнул кого-нибудь, а я, кажется, здорово припугнул парней, которые убили Пеппера.

В письме на имя Скаттла Пеппер упоминал имя Джеймсона. Он сделал это раньше, чем Федеральное бюро расследований разослало инструкцию, в которой говорилось, что Джеймсон исчез из гасиенды, где он должен был встретиться с Грирсоном.

Значит, Пеппер сам натолкнулся на какие-то следы Джеймсона. Может быть, он услышал, что кто-то подготавливает убийство Джеймсона, а по-моему, именно это в конце концов с парнем и произошло.

Может быть, Пеппер решил, прежде чем сообщать в центр, предпринять кое-какие шаги, так сказать, вмешаться в ход событий, может быть, он надеялся спасти жизнь Джеймсона.

Но, пожалуй, ему ничего не было известно о Грирсоне, химике из морского министерства Соединенных Штатов, который направляется к Джеймсону и исчезает с лица земли после того, как его в последний раз видели где-то около техасской границы. Может, кто-нибудь убил и этого парня, Грирсона. Все это доказывает, ребята, что с химиками могут случаться такие же вещи, как и с обыкновенными людьми.

Во всяком случае, если запустить свой мыслительный аппарат на полный ход, можно понять, что оба эти джентльмена, Джеймсон и Грирсон, играли с огнем. Они изобрели какой-то новый газ, новое ОВ, и, по-моему, по чистому совпадению им обоим одновременно пришла в голову одна и та же мысль — потому британские и американские власти решили, что будет очень хорошо, если эти ребята поселятся вместе на уединенной гасиенде в Мексике, за много-много миль от какого бы то ни было населенного места, не привлекая к себе излишнего внимания любопытных, и продолжат работу на их собственной химической фабрике.

Если ребят решили отослать в уединенное место, так это значит, что правительства не хотели, чтобы какой-нибудь любопытный парень из иностранцев всунул нос в это дело. Значит, федеральные органы боялись чего-то, и были нравы. Только вот с охраной они немного промахнулись.

Вам так же отлично известно, как и мне: весь мир буквально с ума сходит из-за всяких там проклятых газов. Я уверен: если изобретут какой-нибудь новый газ, который хоть чуточку вреднее, чем все существующие, или который хоть чуточку легче производить или перевозить, или выпускать на противника, появится целая армия всяких мошенников, которые всеми силами будут стараться украсть это новое изобретение.

А может быть, какие-нибудь мошенники, гангстеры уже пронюхали про изобретение Джеймсона-Грирсона и решили украсть результаты их работы. И, может быть, Пеппер услышал об этом, когда был в Мехико-Сити, и решил связаться с Педро Домингуэсом, чтобы выудить у него какие-нибудь сведения, а вместо этого выудил из дула его револьвера пару пуль.

Ребята, я и забыл вам сказать: я сейчас сижу в роскошном удобном кресле аэролинии Сан Антонио, и как раз в данный момент стюардесса, маленькая, очаровательная блондиночка, подает мне бокал виски. Между прочим, девчонка вполне подходящая и, если бы не это дело ПеппераДжеймсона, я бы непременно ею занялся. Что касается меня, так все идет превосходно.

Я не строю никаких планов до тех пор, пока не приеду в Чикаго. Я абсолютно уверен, что следующий акт этой колоссальной драмы разыграется именно в этом городе ветров.

Все, что нужно, я сделал. Перед тем как пуститься в это путешествие, я связался по телефону с Федеральным бюро в Вашингтоне, сообщил им обо всем устно, так как у меня такая хитрая привычка по возможности избегать письменных отчетов о своей работе.

Я сообщил в главный штаб все, что знал о Пеппере, что узнал о Зелларе и о том, что я пересекал границу, чтобы встретиться с Педро, рассказал все, что мне известно о Педро, в каком состоянии я нашел гасиенду, и что я не буду очень удивлен, если узнаю, что и Грирсона где-нибудь тихонечко-спокойненько прикончили.

Я также сказал им, что еду в Чикаго и вышлю доклад о работе, когда будет о чем сообщить.

Но я ничего не сказал им об одной женщине. Я ничего не сказал им об этой прелестной бэби Фернанде Мартинас. И если вы, ребята, спросите, почему я это сделал, я отвечу: потому что я очень много думаю об этой красотке.

Я очень уверен в ней, не знаю, что к чему, а в этих случаях я предпочитаю начальству ничего о женщинах не сообщать. Один мудрец когда-то правильно сказал: «Если сомневаешься, не делай!»

Вот я и не сообщил.

Ох, ребята, как же я устал! До того устал, что даже не реагирую на неоднократно бросаемые на меня взгляды стюардессы, этой куколки видом «посмотри-на-меня-приятель-какая-я-недотрога». А ведь в ней что-то есть, в этой стюардессе? А?

Ну, кажется, скоро уж прибудем. Я переменил вот уже четвертый самолет, чтобы поскорее добраться до Чикаго, и сейчас под крылом аэроплана уже показались огни Спрингфилда, Иллинойс.

Да-а, теперь уже скоро прилетим.

Может быть, вы, ребята, думаете, что я хочу скрыть от вас текст телеграммы, которую я заставил послать Зеллару после того, как вытащил ее из белой креп-сатиновой кровати?

Нет, ребята, я не собираюсь этого делать, я вообще никогда ничего ни от кого не скрываю, разве только некоторые свои намерения от знакомых блондинок.

И я не хочу, чтобы вы, ребята и девчата, допустили ошибку, разыскивая улики в таких местах, которые вообще никакого значения не имеют.

Я вообще ненавижу улики. Просто не умею ими пользоваться. Что такое улика? Я объясню вам на случай, если вы не знаете. Улика — это нечто, что обычно детективный туз находит в подкладке внутреннего кармана убитого или в бочке с водой, и в девяти случаях из десяти эта улика не имеет никакого отношения ни к чему на свете. Но, найдя ее, детективный туз чувствует себя увереннее, к тому же и дети-читатели страшно любят всегда находить улики.

Мне как-то пришлось встретиться с одним прямо-таки сумасшедшим сыщиком, который даже Центральный парк в Нью-Йорке не мог найти без лупы! Этот парень — он, конечно, считал себя великим сыщиком — говорил мне, что детектив, не располагающий уликами в расследуемом деле, подобен парню, который назначил свидание роскошной брюнетке, но забыл вовремя взять из ателье брюки, куда он отдавал их погладить.

Правда, для меня эта аналогия показалась совсем не убедительной, ведь я такой парень, что уж если назначил свидание дамочке, так пойду на него даже без брюк. Я заметил — отутюженная складочка на брюках здорово помогает, но все-таки не это главное, на что обращает внимание дамочка, когда остается с вами с глазу на глаз!

Больше того. Я знаю многих парней, которые наглаживают свои брюки до того, что складочкой прямо-таки можно резать хлеб, и все-таки дамочки обращаются с этими типами, как с протухшими бифштексами.

Только один раз в своей жизни я натолкнулся на настоящую улику. Это было в Вайоми. Был там один парень, который вдруг по какой-то причине загнулся, и его убитая горем жена нашла его лежащем на верхней ступеньке лестницы.

Пока местный детектив — кстати, довольно унылый тип, да и как тут не быть унылым, если у него вставная челюсть плохо пригнана, изо рта разит отвратительный запах, а лобная кость проломлена в двух местах, сами понимаете, все это не очень-то помогает парню в жизни, — так вот, пока местный детектив там суетился, все измерял, разглядывал в лупу, я спокойно прохаживался по комнате и нашел на подоконнике банан.

И только я хотел откусить от него, как детектив набросился на меня, вырвал у меня из рук и говорит, что, может быть, банан-то и является уликой. Он говорит: если банан был брошен просто так на подоконник, то это может иметь большое значение в расследовании дела.

Он также сказал, что покойный — который все еще лежал на верхней ступеньке и в данный момент абсолютно ничем не интересовался — при жизни очень любил бананы, и что, может быть, если я сдвину с места этот банан, я помешаю детективу воспроизвести картину смерти бедняги, а умер он оттого, что при падении стукнулся головой о перила лестницы.

Я не согласился с детективом, что банан это улика. Я считал, что это просто банан и съел его, а через десять минут местный костоправ усиленно промывал мой желудок: в банане оказалась достаточная доза мышьяка, чтобы убить слона.

Вот так раскрылось дело, и мы все поняли, отчего умер покойный.

Из этого вы должны сделать вывод, ребята, что если вы надоели своей жене, то или немедленно покупайте себе железнодорожный билет и уезжайте как можно дальше из дому, или уж откажитесь раз и навсегда от фруктов.

О'кей. Так вернемся к нашему делу.

Вы, вероятно, удивляетесь, почему, когда эти гориллы, друзья Зеллары, повезли меня прокатиться по свежему воздуху в машине, и я опрокинул их планы, я тогда не передал их в руки местной полиции, а ограничился только тем, что слегка пристукнул их по черепкам рукояткой револьвера.

И вас, вероятно, очень интересует телеграмма, которую я заставил Зеллару послать в Чикаго. Ну, что ж, слушайте.

Я вам уже говорил, что Зеллара назвала мне имя громилы-американца, который хотел убить меня. Она сказала, что его имя Пинни Ятлин. И я уже говорил вам также, что я знаю: этот парень является подручным бандюги высшего класса, проживающего в Чикаго, по имени Джек Истри.

Он держит игорные дома, участвовал в целом ряде мошеннических афер и его «послужной список» такой длины, что по сравнению с ним жизнеописание Сатаны покажется руководством для обучения первоклашек в бесплатной детской школе.

В телеграмме говорилось:

"Джек Истри.

Зеллара".

Отель Депин, Чикаго.

Должна была заговорить старалась быть осторожной но иногда осторожность (1) бывает излишней стоп спокойно старайтесь не замарать руки Ятлин полностью потерян

О'кей. После того как мы послали эту телеграмму, я сказал Зелларе: она может смываться; и добавил: она мне очень не нравится и что мне доставит большое удовольствие, если бы сбросить ее в Тихий океан; сам же я не делаю этого только из уважения к акулам.

Я также сказал ей: если я когда-нибудь где-нибудь встречусь с ней, я ей такого надаю, что каждый раз, когда она будет садиться, ей будет казаться, что на ней одеты штанишки из наждачной бумаги.

Потом я смылся из Мехико-Сити.

И вот что там, по-моему, произошло после моего отъезда.

Пинни Ятлин после того, как какой-нибудь сердобольный парень приложил к его затылку кусок льда, чтобы он очухался от моего удара, вероятно, выпил несколько стаканчиков и отправился к Зелларе, выяснить, почему она его предала.

Вероятно, она сказала ему, что она и не собиралась его предавать, что все это дело моих рук, и только моих, что я очень много знаю и заставил ее послать телеграмму боссу.

Затем она рассказала Ятлину содержание телеграммы. После этого Ятлин, вероятно, побежал в первый же переговорный пункт и заказал разговор с Джеком Истри, чтобы все ему рассказать.

Джек Истри, уже получивший телеграмму, спрашивает: в чем тут дело, он ничего не понимает.

Ятлин, вероятно, ответил ему, что телеграмма вообще не имеет никакого смысла, что это Коушн заставил Зеллару послать ее. В то же время он сообщает Джеку Истри, что Коушну известно, но что у него нет никаких доказательств и он только блефует.

Тогда Джек Истри спрашивает себя: за каким чертом Коушн послал телеграмму? Он начинает нервничать. Будет ждать, что после моего отъезда в Чикаго разыграется колоссальная драма. Поэтому он решит приготовиться к моему приезду и на случай, если наш с ним разговор примет чересчур серьезный оборот, он подготовит какую-нибудь липу.

Потому что даже самый первоклассный и прожженный бандит, такой, как Истри например, здорово трусит, когда узнает, что в дело ввязались официальные органы, и что феды (работники Федерального бюро) проявляют особый интерес к его личности.

Но какую бы комедию он ни разыграл, какую бы липу он мне ни рассказал, мне всегда удастся что-нибудь выловить из его сказок. Потому что какую бы продуманную липу ни городил самый опытный мошенник, он обязательно выдаст себя, пусть какой-нибудь мелочью, но обязательно выдаст.

Он до того старается надуть тебя, все свое внимание направляет только на это, и какая-нибудь мелочь обязательно проскользнет. Теперь вам все известно. Может быть, я дал вам в руки улику.

А может быть, это просто обыкновенный банан.

Я вышел из самолета на чикагском аэродроме (предварительно договорившись со стюардессой встретиться как-нибудь, когда у нас появится к тому желание), подозвал такси и велел шоферу отвезти меня в один очень тихий, хороший и комфортабельный отель, где я люблю останавливаться, когда мне не хочется, чтобы о цели моего визита знал слишком широкий круг лиц.

Я долго договаривался с шофером, поставив на ступеньку одну ногу и внимательно поглядывая в смотровое стекло, не появится ли кто-нибудь с повышенным интересом к моей персоне.

Оказывается, есть. Среди выстроившихся такси стоит парень в отлично сшитом пальто и модных ботинках, и делает вид, что единственный человек, на кого он не обращает никакого внимания, это я.

Я сел в такси и сказал: я отнюдь не тороплюсь, но я очень нервный парень и боюсь быстрых крутых поворотов, поэтому прошу ехать помедленнее.

Я уселся, поглядел в заднее стекло. Тот тип в сером пальто тоже взял машину и поехал вслед за мной. Значит, парень интересуется, где я собираюсь остановиться.

Я зарегистрировался в отеле как Уилл и Т. Хеллуп, поднялся наверх, распаковал свой чемоданчик и велел бою принести мне бутылку канадского, после чего принял сначала горячий, потом холодный душ и лег в постель, не думая ни о чем серьезном, а так, обо всем вообще.

Я просто думал о том типчике, который приходил встречать меня на аэродроме и которому теперь известно, где я остановился.

Через некоторое время я встал и выглянул в окно. Семь часов вечера. На улицах сверкают огни, в небе горят звезды. Я подумал, что в конце концов Чикаго далеко не плохое местечко.

Потом я выпил еще один стаканчик на дорожку и оделся в роскошный смокинг, который я взял с собой на всякий случай. Так же на всякий случай засунул в плечевую кобуру люгер, спустился вниз, прошелся беспечной походкой по холлу и остановился в дверях, чтобы дать возможность тому типу в сером пальто увидеть меня.

Потом вышел на улицу, подозвал такси и поехал на почту. Там я перебросился парой словечек с начальником, показал ему свою бляху, после чего он разрешил мне пользоваться прямым проводом в Федеральное бюро в Вашингтоне. Вот что я написал в своей телеграмме:

"Секретная. Правительственная.

СА./Л.Х.Коушн

Федеральное бюро расследований.

Срочно.

Прошу сообщить мне что известно о Зелларе испано-американской актрисе-танцовщице-певице в настоящее время работающей в Эльвире Мехико-Сити тчк Пеппер хранил образец почерка Зеллары возможно подозревая судимости прошлом тщательно проверьте в Соединенных Штатах и Мексике тчк Сообщите связь Зеллары с Пинни Ятлином ранее работавшем этом городке с Джеком Истри последний раз видел его Мехико-Сити тчк Сообщите что известно о Фернанде Мартинас испано-мексиканской певице выступающей в кабачках Сен Луи Потоси и других районах Мексики тчк В данном случае необходимо сотрудничество с мексиканскими властями последний раз видел ее в Темпапа Мексика тчк Сообщите замужем ли она если да кто ее муж тчк Работаю в строгой тайне никаких официальных контактов, сообщайте все кодом через начальника почты округа Розенхольм".

Потом я отправился в бурлеск. Я не из тех парней, которые скромно опускают глазки на спектаклях бурлеска. Нет. Я много видел интересного в этих театрах. Я получаю огромное удовольствие, любуясь очаровательными ножками девчонок. А вы?

Сидя в комфортабельном кресле, я вспомнил, что мне когда-то говорила моя мама. Она говорила, если бы я за изучением верхней половины женской фигуры провел столько же времени, сколько я провожу, любуясь их фундаментом, я бы далеко пошел.

А когда я сказал ей, что мне это занятие нравится гораздо больше первого, она разразилась целым потоком упреков: мол, я точно такой же, как мой отец, даже хуже, и много хороших людей погубили свою жизнь только из-за того, что слишком часто бегали в мюзик-холлы, а возвращаясь домой, устраивали скандалы, ибо их жены не похожи на третью справа в первом ряду девчонку в черном шелковом трико и коротенькой юбчонке.

Если серьезно задуматься, мать Природа штука мудрая и чудесная. Я пойду даже дальше и поставлю пару бутылок лучшего канадского против блефового флешрояля: когда природа создавала дамские ножки, она знала, что делала.

Но надо сказать, эти ножки очень часто оборачиваются нам во зло. Хотите верьте, хотите нет, но не будь очаровательных женских ножек, в мире вдвое меньше было бы различных преступлений.

Я не знаю ни одного парня, который бы совершил какое-нибудь преступление, ну, скажем, ограбил почту, что ли, или объявил войну китайцам, только потому, что какая-нибудь бабенка с лицом, ни на что не похожим, и фигурой, являющейся кратчайшим расстоянием между двумя задними точками, попросила бы его об этом.

Нет, сэр. Только пышноволосые блондинки и таинственные брюнетки с огромными глазищами, прямым носом и с фигурой, линии которой напоминают первый рабочий чертеж ученика средней школы в задачке по геометрии круга (причем она знает, какой походкой надо идти, чтобы эти линии колыхались как положено), так вот только именно такие бэби заставляют конов работать сверхурочно.

А почему? Они всегда хотят доказать, что любой парень готов пойти на все, чтобы угодить им. И в девяти случаях из десяти они оказываются правы на все сто процентов.

Пока я предавался этим глубокомысленным философским размышлениям, я уголком глаза все время следил за тем типчиком в сером пальто и модных ботинках, который сейчас сидит у самой стены в том же ряду, что и я.

Через некоторое время два парня из моего ряда встали и вышли из зала. Я немного передвинулся по направлению к стенке и оказался рядом с тем типчиком.

Я уронил на пол зажигалку, а когда наклонился, чтобы поднять ее, он уголком рта сказал:

— Мне надо поговорить с вами, Коушн, и я хочу, чтобы все было тихо и спокойно. Может быть, мы с вами и договоримся. Я улыбнулся.

— О'кей, — сказал я ему. — Я сейчас возвращаюсь, ты придешь вслед за мной в отель. Только предупреждаю тебя: ты, дурацкая башка, не вздумай прихватить с собой своих приятелей, я ведь могу и обидеться.

— Я приду к вам, — сказал он.

Я зажег сигарету и медленно докурил до конца. Что ж, может быть, выяснится что-нибудь интересное.

Бросив окурок, я вышел из театра, сел в такси и поехал прямо в отель. Когда я вошел в вестибюль, этот типчик уже стоял возле лифта, углубленный в чтение газеты. Я подошел к нему. И тут как раз спустился лифт, открылась дверца и мы оба вошли в кабину.

Поднимаясь с ним в лифте, я внимательно рассматривал его. Мне показалось, что он немного чего-то боится.

Он снял пальто, я даю ему стакан чистого виски и на закуску глоток воды. Костюм у него отлично сшит и аккуратно выглажен. Судя по роже — длинной, прямой и несколько суровой, — его можно принять за кого угодно, начиная от преуспевающего гробовщика до мальчика из шайки мелких мошенников.

Он садится и закуривает. Я стою у окна, молчу.

— Разрешите мне задать вам один вопрос, Коушн, — сказал он. — Вы будете говорить со мной откровенно?

— Ну, уж это дудки, дорогуша! Я приехал сюда не для того, чтобы заключить какие-нибудь договоры с мошенниками и бандитами. Я готов тебя выслушать, и если мне понравится то, что ты мне скажешь, я, может быть, и не смажу тебе по роже, а как раз именно этого мне сейчас и хочется.

Я хочу также, чтобы ты понял, — продолжал я, — что я не такой дурень, к которому в любой момент может обратиться любой пижон с таким длинным носом, как у тебя. И я очень сержусь на людей, которые вытаскивают меня из театра, где я любовался очаровательными ножками, для того, чтобы заключить со мной какую-нибудь нужную им сделку.

Вот так-то!

Ну, давай, выкладывай все сразу!

Он немного подумал, потом сделал глубокую затяжку. Кажется, он чемто обеспокоен.

— Разговаривая с вами, я иду на большой риск, Коушн, — сказал он. — Я слышал, вы вмешались в это дело и понял, что вы обязательно прилетите сюда на самолете. Поэтому я дежурил на аэродроме, чтобы встретиться с вами. Я проследил вас до этого отеля. Сегодня вечером я зашел за вами в театр и решил, что там у нас будет возможность обо всем договориться.

— А в чем дело-то? — сказал я. — Я все это и без тебя знал. За последние шесть лет за мной вечно кто-нибудь следит, и я так привык к этому, что если теперь за мной не следует какая-нибудь тень, я прямотаки начинаю нервничать.

О'кей. Ну, ладно, теперь ты здесь, — я решил немного блефануть, — и, вероятно, собираешься сообщить мне, что Джек Истри хочет со мной договориться.

Я испугался, что парень у меня сейчас загнется. Он как-то боязливо огляделся, как будто ожидал, что за его спиной кто-то стоит, потом оттянул пальцем воротник сорочки и начал тяжело дышать.

— Ради Бога, — сказал он. — Уверяю вас, Коушн, если Истри узнает о нашем с вами разговоре, он прикончит меня раньше, чем я доберусь до дома. Он запихнет меня в парафиновую ванну и подожжет, что он уже сделал с одним парнем, я сам лично это видел, или выколет мне глаза.

— А этот Истри довольно милый парень, — сказал я, — мне он начинает нравиться. Ну, хорошо. Истри не узнает, что ты был у меня. Давай, выкладывай.

Он проглотил виски и налил себе еще стакан. Я слышал, как бутылка стучала по ребру стакана, уж очень здорово у него тряслись руки.

— Я боюсь, — сказал он. — Игра становится для меня слишком жаркой. Я хочу выйти из нее, но выйти надо по-хорошему. Я боюсь!

Поверьте моему слову, ни одному парню не удалось выйти из банды Истри, он со всеми расправлялся. Единственная возможность уйти из этой банды, это застрелиться.

— Слушай ты, олух царя небесного, — сказал я, — а в чем тут вообще дело? Кажется, этот парень тебя здорово напугал. А мне что-то надоели эти разговоры. Я досыта наслушался всякой чепухи о гангстерах. Еще когда я бегал в коротеньких штанишках, меня все пугали этими сказками.

Я закурил.

— Ну, пора кончать это драматическое отступление, приятель, и давай говорить по существу. Иначе я позвоню бою и попрошу его отвести тебя домой и сказать твоей матушке, чтобы она оставила тебя без сладкого.

Он судорожно облизнул губы. Да, парень, здорово ты напуган.

— Хорошо, — сказал он, — хорошо… и… Я все равно должен рискнуть сейчас или никогда.

Вы знаете, за последнее время, с тех пор, как в округе появились феды у людей, подобных Истри, дела стали совсем плохи.

Совершать какие-нибудь мошенничества стало почти невозможно. За последнее время было ликвидировано уже несколько различных банд. Торговля самогоном прекратилась совершенно. Трудно стало и с похищением детей, потому что не успеешь приклеить марку на письмо, требующее выкупа, как тебя уже хватает полиция.

Что же остается? Не очень много. Верно ведь?

Но Истри старался сохранить ребят и любыми путями где-нибудь выдавливать хоть немного баксов, хотя, повторяю, теперь это стало очень трудно.

Я хорошо знаю, потому что работаю с ним уже пять лет. С торговлей живым товаром в Чикаго дела совсем плохи, резко сократились доходы и от игорных домов. Люди теперь почему-то не боятся обращаться к копам в случае, если их обманывают.

У Истри есть один парень по имени Пинни Ятлин. Он работал у него по сбору доходов с публичных домов. Этого парня разыскивала полиция по какому-то делу, и поэтому он решил устроить себе каникулы и смылся в Мексику.

Я навострил уши.

— Будучи в Мехико-Сити, Пинни нашел очень интересное дело, — продолжал он. — Он позвонил Истри и сказал, что он пронюхал кое-какие сведения о двух химиках. Один из них англичанин, другой работник морского министерства США. Эти ребята сделали какое-то научное открытие, изобрели новый газ.

О'кей. Пинни также откуда-то узнал, что оба правительства решили поселить этих ребят где-нибудь в уединенном месте, чтобы они могли спокойно продолжать свою работу. Было решено найти им хату где-нибудь в пустыне Мексики.

Истри этим делом здорово заинтересовался. Он решил, что если этих парней пристрелить, он сможет кое-что заработать. И он чертовски прав. Не так ли?

Он рассчитывает, что никто не осмелится сделать что-нибудь с Истри, если он завладеет формулой производства этого газа, и правительство Соединенных Штатов охотно согласится забыть о тех двух убитых химиках — ведь всегда можно сказать, что их убилли мексиканские бандиты, если Истри продаст правительству эту формулу.

Истри рассчитал: феды не будут поднимать шум вокруг этого дела. Если они начнут кричать об убийстве химиков и необходимости ареста Истри, то другие люди, из других стран, услышат, что появился какой-то новый газ.

И что же тогда произойдет? Как только иностранцы узнают о новом газе, на сто процентов лучше всех предыдущих, они постараются любым путем, не брезгуя самыми грязными средствами, украсть это изобретение. Так ведь?

Истри считал, что поскольку формула будет находиться в его руках, он будет господином положения. Иметь формулу, это все равно, что иметь на руках пять тузов. И тогда можно поплевывать на все и на всех, потому что ведь можно продать ее любому интересующемуся иностранцу. Понимаете?

— Понимаю, — сказал я. — И что же из этого следует?

Он еще раз оттянул пальцами воротничок сорочки, выпил еще стаканчик и закурил, причем, я заметил, что руки у него здорово тряслись.

— Вот слушайте, — сказал он. — Истри и Пинни во всю занялись этим делом. Пинни подобрал для этой цели соответствующих мальчиков в Мексике, но в самый последний момент там что-то произошло.

Англичанин Джеймсон приехал на гасиенду, и они почему-то поторопились его убить. И этим совершили большую ошибку. Надо было подождать убивать его, пока к нему не приедет Грирсон, химик из морского министерства США. У Джеймсона была только половина формулы, то есть данные только по той части, над которой он работал. У Грирсона вторая половина этой формулы. Он вез ее на гасиенду Джеймсону, но так и не довез.

В последний раз его видели на мексиканской границе. Истри не знает, где он сейчас находится, и никто не знает… за исключением, может быть, одного-двух человек…

Он сделал довольно многозначительную паузу, выпил и выразительно посмотрел на меня. По его лицу струился пот.

— О'кей, — сказал я. — Кто же эти два человека? Он допил виски.

— Я, кажется, и так уж слишком много рассказал, — глухо сказал он. — Я еще никогда в жизни не говорил с коппами, и всегда был чист. Теперь мне совершенно необходимо…

Он закурил.

— Истри — настоящий Сатана, исчадие ада. Я долго с ним работал, но в последнее время у нас появились кое-какие расхождения во взглядах. Причем дело тут не в деньгах, он мне дает довольно кругленькую сумму. Тут замешано одно обстоятельство…

Я улыбнулся.

— Понимаю. Женщина?

— Да. Но не в том смысле, в каком вы думаете… Речь идет о моей сестре… Жоржетте.

Он с минуту помолчал. Кажется, парень собирается впасть в сентиментальность.

— Когда ей было всего три года, я отвез ее во Францию, в монастырь. Я хотел, чтобы она была подальше от меня и от тех гангстеров, с которыми я был связан. Она получила отличное образование и практически она настоящая француженка. О'кей.

Два года назад она приехала сюда на каникулы и, естественно, мне очень хотелось посмотреть на нее. Она даже не знает, что я ее брат. Я с ней несколько раз встречался, ходил с ней в кино, в театр и вообще появлялся в разных местах. Я сказал ей, что я друг ее отца.

И вот однажды Джек увидел меня с ней. Ей было в то время 17 лет, и это был настоящий персик. Я должен был знать, что этот грязный, так его и так, обманет меня. В один прекрасный день он отослал меня по делу в Денвер, а когда я вернулся обратно, меня ожидал удар.

— Что, Истри подцепил девчонку? — спросил я.

— Да, этот паршивый негодяй вскружил ей голову и женился на ней. Вернее, он ее припугнул, и она вынуждена была согласиться.

Семейная жизнь у нее, конечно, была самая отвратительная, и если бы у меня хватило нервов и я был уверен, что ей пойдет на пользу, я бы обязательно убил его. Но я этого не сделал.

— Значит, это она все рассказала тебе о химиках? — спросил я.

— Да. Джек доверяет ей. Он все ей рассказывает, конечно, в те периоды, когда не обманывает ее и не путается со своими дешевыми потаскушками. И вот ей пришла в голову замечательная мысль.

— Ну-ну, я слушаю, — сказал я.

— Она догадалась, где находится Грирсон, — сказал он. — Она поняла, что Пинни Ятлин, находясь в Мексике, ведет двойную игру, что это он захватил Грирсона, зная, что без его половины формулы формула Джеймсона не стоит и ломаного гроша. Она считает, что Пинни будет придерживаться Джека до тех пор, пока тот не заплатит ему долю за джеймсоновскую формулу, а потом поведет свою собственную игру.

На днях он получил из Мехико-Сити от одной девчонки, работающей на него, телеграмму. От этой телеграммы Джек ужасно рассвирепел. Потом с ним разговаривал по телефону Пинни, который сообщил, что в дело ввязались вы, хотите верьте мне, хотите нет, но гангстеры по-своему уважают вас и очень высоко ценят.

Узнав, что вы ведете это дело, Джек несколько опечалился, но все-таки продолжает думать, что он по-прежнему держит на руках всех тузов.

Он рассказал обо всем Жоржетте и она ужасно испугалась, услышав подробности этого проклятого дела.

Уверяю вас, она отнюдь не создана для того, чтобы связать свою жизнь с таким грязным бандитом. Она мне все рассказала, вот откуда я услышал ваше имя. Между прочим, она считает, что вы чертовски хороший парень.

Он взял шляпу.

— И ей пришла в голову идея, великолепная идея, — продолжал он. — Должен вам сказать, у этой девчонки голова работает неплохо.

— Да? — спросил я. — И что же это за идея? Он пристально посмотрел мне в глаза.

— Это самая красивая женщина, которую вы когда-нибудь видели на своем веку, Коушн. Повторяю, она не знает, что я ее брат.

Она так красива, что меня охватывает гордость от сознания, что я ее брат. Она не создана для жизни среди гангстеров. У нее есть, что называется, «класс», она способна растопить сердце даже бронзового истукана. И она очень высоко ценит вас.

Она помнит, как вы разделались с бандой Джеральда, хотя это задело интересы Джека. Так вот, Жоржетта ищет настоящего мужчину, честного, ловкого, и у нее есть одно предложение, которое даже вам будет приятно услышать.

 

ГЛАВА 8

ЖОРЖЕТТА

Я завязываю перед зеркалом новый галстук и думаю о Жоржетте и ее брате Тони Скала.

Меня очень интересуют эти люди, и если вы сами немного призадумаетесь, вы увидите, что их предложение может мне здорово помочь.

Мне все-таки кажется, что Тони Скала не хитрит, потому что уж слишком откровенно со мной разговаривал. Он наговорил достаточно, чтобы я мог уже сейчас забрать и Джека Истри, и его самого, и любого другого парня из их банды; практически Тони Скала дал мне совершенно откровенные признания в том, что они организовали похищение этих двух химиков.

Но это мне ничего не даст. Это не поможет мне узнать, где находится Грирсон, и ничего не скажет о той формуле, из-за которой все буквально сходят с ума.

Это только поведет к тому, что парни, участвовавшие в деле, на время свернут свою деятельность, и мы больше ничего не узнает о Грирсоне, если только какая-нибудь газетная ищейка не пронюхает что-нибудь и не раздует дело в прессе, что весьма нежелательно, особенно для меня.

Ну что ж, предположим, что Тони Скала говорил правду.

В этом случае можно считать установленными такие факты:

1. Первым, кому пришла в голову эта мысль, был Пинни Ятлин. Это Пинни Ятлин, когда он был в отпуске в Мехико-Сити, решил убить химиков и украсть у них формулу нового газа, имеющего военное значение.

И, по-моему, в тот же момент об этом деле впервые узнал и Пеппер, который сообщил, что напал на след какого-то очень важного дела.

2. Пинни связывается с Джеком Истри и сообщает ему о чертовски интересном деле. Джек, у которого был временный застой в делах и который подыскивал крупное дельце, сказал ему о'кей.

3. Джек решил быстро организовать все дело через Зеллару, связанную с Пинни Ятлином в Мехико-Сити. Она связалась с Педро Домингуэсом, который взялся нести охрану на гасиенде. В его задачу входило убить Джеймсона, когда придет время.

Идея об использовании для этой цели Педро — блестящая идея, потому что у него репутация отпетого убийцы, и убийство Джеймсона-Грирсона легко можно списать на обычную проделку мексиканского бандита.

4. Зеллара испугалась Пеппера. Она, заподозрив в нем ищейку, связывается с Ятлином и спрашивает, как ей быть.

Ятлин велел ей поддерживать с ним связь и рассказать ему ровно столько, чтобы возбудить любопытство. Зеллара все это выполнила и рассказала Пепперу, где он может найти Педро Домингуэса, причем Педро уже подготовлен и должен убить Пеппера, как только он заедет в пустыню.

5. По каким-то причинам, которые нам пока неизвестны (может быть, потому что о деле пронюхал Пеппер), вся заваруха на гасиенде произошла раньше, чем туда приехал американский химик Грирсон.

И это было большой ошибкой, потому что если бы Педро — а я уверен, что Педро повинен в смерти Джеймсона, — если бы Педро не поторопился, он бы имел возможность заполучить в свои руки обе половины формулы и чувствовал бы себя в абсолютной безопасности, как у Христа за пазухой.

6. Тот, кто захватил Грирсона — живого или мертвого — тот завладел и второй частью формулы, которая также не представляет никакой ценности без джеймсоновской половины.

7. Фернанда. Я что-то не вижу, каким образом эта дама может быть связана с настоящим делом. Разве только она просто путается с Педро, как она говорила, из боязни, что ее муж будет ее разыскивать. Может быть, в ближайшее время я получу сведения об этой красотке.

Во всяком случае следует признать, что в отношении меня Фернанда оказалась добрым духом! Я уверен, именно она убила Педро, что меня вполне устроило.

8. Тони Скала и Жоржетта Истри хотят выйти из дела. И это понятно. Вот подумайте сами.

Джек Истри захватил джеймсоновскую формулу. Какой-то неизвестный парень или парки захватили вторую половину ее. Ни тот, ни другой не могут извлечь никакой пользы из своей половины формулы, а отсюда следует, что между ними разыгрывается отчаянная война за овладение второй половиной формулы.

9. Кроме того, не следует забывать, что все участники играют с динамитом, так как известно, что правительству очень не нравится похищение формулы, и если Истри попадется в наши лапы, Жоржетте не ждать ничего хорошего, ведь ее примут за жену обыкновенного гангстера, которая обычно посвящена во все проделки мужа.

То же самое и в отношении Тони Скала. Его загребут вместе с Истри. Будь я на их месте, я бы обязательно постарался заблаговременно выйти из игры.

Я изложил свои мысли по пунктам для того, чтобы вам, ребята, было видно, почему я считаю признания Тони чистой правдой.

Во всяком случае я так думаю. И сообразуясь с этим, я и планирую свои дальнейшие шаги. В конце концов надо же как-нибудь начать это дело.

А неплохое местечко отель «Луизиана». Во всяком случае оно мне очень нравится: серые с черным ковры, швейцары в нарядных формах, везде цветы и т. п. В вестибюле я спросил дежурного, не ожидает ли проживающая у них леди одного парня по имени м-р Хеллуп. Он сказал, что ожидает.

Поднимаясь в лифте, я все старался представить себе, что это за Жоржетта такая. Вспоминал я и других женщин, связанных с этим делом.

Все-таки Фернанда чертовски красива, и, надо признаться, девчонка с головой. Зеллара тоже очень хорошенькая, но нельзя сказать, что уж слишком крепким мыслительным аппаратом обладает. Просто хитрая штучка, крутится около Ятлина и делает то, что ей прикажут, вероятно, в надежде заработать несколько тысчонок.

А теперь вот Жоржетта. Жоржетта. Хм, имя-то какое!

Лифтер распахнул дверь в ее апартаменты, и, едва переступив порог, я так и замер, широко раскрыв рот, как будто меня кто-то хватил обухом по голове.

Ох, ребята!

Я боюсь наскучить вам очередным поэтическим излиянием, скажу только, что дамочка, которая стояла у украшенного резьбой камина, придерживая рукой норковую накидку, была экстра-класс, на все сто процентов.

Я на своем веку видел много женщин. Во всех частях света. Я встречал таких красоток, при виде которых нарушается деятельность дыхательных и глотательных органов.

Стоя в дверях и любуясь Жоржеттой, я вспомнил всех этих великолепных бэби, с которыми мне приходилось встречаться за это время, когда я ношу при себе бляху ФБР и удостоверение личности, выданное мне Федеральным бюро.

Эсмеральда ван Зельден… Констанция Галлерцин… Вот это были дамочки. Очаровательная Ганриетта… Полетта Бенито из Сонайты… Мирабель и Долорес по делу похищения золота… Марелла Торенсен и эта китайская куколка Беренис Ли Сэн из Сан-Франциско…

А потом Фернанда Мартинас, связанная с этим делом. И вы должны согласиться, Фернанда тоже неплохой типаж.

Но должен вам сказать, что эта бэби, Жоржетта, побила всех их. Подлинная королева во всех отношениях.

Уверяю вас, если бы ее засняли на кинопленку, за билеты вполне можно было бы брать 10 долларов, и публика так и валила бы толпой, чтобы взглянуть на нее.

Что за куколка!

На ней было черное бархатное платье с кружевным воротником, норковая накидка труакар, которая обошлась кому-то в кругленькую суммочку, бежевые чулки и маленькие лаковые туфельки на высоченных каблуках и с пряжками в стиле одного из Людовиков.

Когда ее братишка Тони Скала сказал, что эта дамочка красотка, он сказал только половину правды. Она божественная красотка!

Волосы пышные, золотистые, а если бы царь Соломон взглянул на ее фигуру, он немедленно послал бы за фотографом, чтобы заснять ее портрет, на который он мог бы любоваться, когда ему будет не по себе.

Глаза особого голубого оттенка, и смотрят они прямо на тебя каким-то мягким, чарующим взглядом. Кожа, как двадцатипроцентные сливки, а ее ножки способны вызвать мятеж на ежегодном конкурсе ножек на Кони Айленд.

И мозгами ее Бог тоже не обидел. Это видно по всему. То, как она стоит, милое очертание ее головки, выражение ее лица, словом, все говорит вам, что эта бэби может правильно мыслить, когда захочет, потому что у нее в полном достатке все материалы, необходимые для исправной работы мыслительного аппарата.

Ну, теперь все вам известно о Жоржетте.

Я не стал мешкать прежде всего потому, что я вообще не люблю попусту тратить время, а во-вторых, потому, что в данном случае время работало против меня.

Мне нужно было максимально быстро закончить здесь дела и смыться, потому что, поскольку мне известны теперь намерения Истри, мне незачем оставаться в Чикаго, где меня вдруг может узнать кто-нибудь из его ребят и выкинуть весьма нежелательный номер.

Но Джек Истри знает — я начал дело. То, что я заставил Зеллару послать ему телеграмму с бессмысленным содержанием, имело свой психологический эффект.

Вы видели, это в достаточной степени испугало Тони Скала, так что он даже решил встретиться со мной и рассказать все, что ему известно.

Но, с другой стороны, это значит, что Истри будет меня искать. Он знает, что я взялся за расследование этого дела, и если в ближайшие дни я не предприму никаких шагов, он сам начнет разыскивать меня.

Это одна причина, по которой я должен действовать быстро. А вот другая: Жоржетта и ее брат Тони Скала находятся сейчас в опасности. Они сделали такую вещь, которую никогда не делает ни один человек, связанный с той или иной бандой.

Они все рассказали легавому. Если Истри или кому-нибудь из их банды станет об этом известно, Тони и его сестру буквально разорвут в клочки.

Вы понимаете, Тони рассказал, как Джек Истри устроил однажды комуто парафиновую ванну…

Итак, надо действовать. И действовать быстро. Нужно как можно скорее отправить отсюда Жоржетту и Тони и забрать Истри.

Как видно, она тоже не собиралась попусту тратить время.

— Пожалуйста, садитесь, мистер Коушн, — сказала она.

Голос у нее такой, какой и можно было ожидать при ее внешности. Низкий, мягкий, а произношение как раз такое, какое должно быть у образованных дам.

— Предполагается, что я нахожусь, как вам известно, на дневном спектакле в театре, — продолжала она. — Я действительно пошла туда, села на свое место, а потом, когда погас свет, я вышла через боковой выход. Времени у меня очень немного, потому что если только мой муж заподозрит, что я встречаюсь с незнакомцем, будут большие неприятности.

Она подала мне коробку сигарет, я взял одну и закурил.

— О'кей, миссис Истри, — сказал я ей. — Давайте перейдем сразу к делу. Тони мне кое-что рассказал, но очень немного.

Он сказал мне, что у вашего мужа находится половина формулы, разработанной Джеймсоном, а вот грирсоновской половины у него нет.

Тони предполагает, кто-то захватил Грирсона и именно поэтому тот так и не приехал на гасиенду. Тони также предполагает, что вам известно, где находится Грирсон.

О'кей. Разрешите мне сначала задать вам несколько вопросов, чтобы все было ясно…

Она садится.

— Я расскажу вам, что знаю, — сказала она. — Все, что смогу.

— Отлично, — сказал я. — Я полагаю, кто-то на гасиенде убил Джеймсона и завладел его половиной формулы. Кто это сделал? Педро Домингуэс?

— Нет, — сказала она. — Джек, мой муж, не доверяет Домингуэсу, потому что его нанял Ятлин. Домингуэсу была поручена только первая часть: убить Джеймсона. В ночь убийства Джеймсона на гасиенду приехали двое людей: мужчина и женщина. Это люди моего мужа. Он послал их туда проследить, чтобы все делалось по заранее намеченному плану.

Но там случилось что-то непредвиденное. Джеймсона убили раньше, чем это было намечено по плану. По плану его должны были убить вместе с Грирсоном.

Педро Домингуэс по какой-то причине поспешил с убийством Джеймсона. Люди моего мужа забрали все бумаги и привезли их сюда, в Чикаго, Джеку. По-моему, к этому делу в какой-то степени причастен секретарь Джеймсона.

— Понял, — сказал я. — Значит, Джек Истри считал, что Пинни Ятлин, которому было поручено вести это дело в Мексике, собирается обмануть вашего мужа, поэтому он послал туда своих людей, парня и девушку, чтобы они обеспечили точное выполнение указаний Джека. Он сделал это потому, что не верил Ятлину.

Ятлин подкупил Педро, чтобы тот убил Джеймсона раньше назначенного срока, и Ятлин смог бы тогда забрать его часть формулы лично себе.

И если бы не приехали вовремя люди вашего мужа, то он так и сделал бы. Грирсоновская половина формулы уже была у него, потому что Грирсон был похищен, когда пересекал границу Мексики.

Имея в руках формулу Грирсона, он ускорил убийство Джеймсона, чтобы завладеть его формулой, другими словами, он хотел все козыри захватить в свои руки.

Она улыбалась. При этом зубки сверкали, как маленькие жемчужинки.

— Вы очень сообразительны, мистер Коушн, — сказала она. — Именно так все и произошло.

— Отлично, — продолжал я. — Что же случилось? Ваш муж захватил джеймсоновскую половину формулы, а Ятлин — грирсоновскую. Следующим действием Ятлина было войти с предложением к вашему мужу: или ваш муж дает ему львиную долю прибыли, или совсем не получит формулу Грирсона. Но он не успел этого сделать. Не успел потому, что на сцене появился я, и Ятлин на время решил прекратить торговлю с Истри и посмотреть, что собираюсь делать я.

Другими словами, он понял, что надо сначала убрать меня. После этого они смогут продолжать свою торговлю, прийти к какому-то соглашению, после чего соединить обе части формулы и начать переговоры с правительством США.

Она кивнула.

— Вы снова правы, мистер Коушн, — сказала она.

— Отлично. Значит, вам хорошо известно все, что произошло до сих пор. Теперь ваша очередь рассказывать. Первый вопрос: где находится Грирсон и его часть формулы? Второй вопрос: откуда вам известно местонахождение Грирсона? Если вашему мужу это не известно, откуда об этом узнали вы?

— Я скажу вам.

Она встала, принесла мне еще одну сигарету, потом достала платиновую с бриллиантами зажигалку и дала прикурить.

Когда она наклонилась ко мне, аромат ее духов показался мне знакомым, я только не мог сообразить, что это за марка, но потом отогнал от себя эти мысли, которые могли слишком далеко увести меня от обсуждаемой проблемы.

— Об этом я узнала от Тони, — сказала она. — А Тони, в свою очередь, узнал это от одной женщины, между прочим, очаровательной женщины, живущей в Мексике, по имени Фернанда Мартинас. Эта леди ушла от мужа и по каким-то причинам привязалась к Педро Домингуэсу, который, кажется, имеет большой успех у женщин.

Ятлин рассказал Педро свой план похитить Грирсона, как только тот переедет границу Мексики, и именно Педро это все и организовал для Ятлина, то есть похитил Грирсона и отправил его в Акапулько, откуда его перевезли во Францию, где он сейчас и находится.

Я свистнул. Вот это здорово задумано!

— Вы сами понимаете, дело было отлично организовано, — продолжала она. — Все это дело рук Ятлина. Из Акапулько ему потребовалось отправить одного душевнобольного джентльмена во Францию, где он должен проходить особый курс лечения у знаменитого психиатра.

— И роль этого джентльмена должен был играть Грирсон? — спросил я. — А почему они рассчитывали, что Грирсонн согласится играть эту роль?

Ее лицо сделалось печальным.

— Мне очень неприятно это говорить, но Ятлин уверял: когда Грирсон приедет в Акапулько, он действительно будет душевнобольным, они уж об этом позаботятся. Как только они захватят в свои руки его часть формулы, они соответствующим образом «обработают» Грирсона.

Я кивнул. А жаль этого беднягу Грирсона!

— Педро рассказал все это Фернанде Мартинас, — продолжала Жоржетта. — Он хвастался перед ней, что он теперь будет очень богат. Он собирается получить от Ятлина кучу денег.

Фернанда Мартинас очень испугалась и пыталась уговорить Педро от этой ужасной затеи. И как только она встретилась с Тони, она все рассказала ему в надежде, что муж может приостановить выполнение этого ужасного заговора против Грирсона.

Она, бедняжка, не представляла себе, что мой муж такой же гадкий человек, как и Ятлин, даже, может быть, еще хуже.

Я внимательно следил за ней и заметил: когда она говорила о своем муже, губы ее вытянулись в прямую линию. Видно, что не очень-то высокого мнения она о своем муженьке.

— Но было уже слишком поздно, — продолжала она. — Тони знал, что Ятлин в самом срочном порядке отправил Грирсона из Мексики во Францию и оттуда, находясь в полной безопасности, сможет диктовать моему мужу условия.

Тони вернулся в Чикаго и ничего не рассказал Джеку о том, что он услышал от сеньоры Фернанды Мартинас. Он сказал только, что Грирсона похитили, и сделал это Ятлин, и поэтому все козыри находятся теперь в руках Ятлина. Но мне Тони рассказал все.

И как только мой муж получил от Зеллары телеграмму и поговорил по телефону с Ятлином, и как только я услышала ваше имя, я придумала план, по которому правительство получит обе части формулы, а я получу возможность уйти из той жизни, которую я ненавижу и проклинаю, развестись с мужем, хуже и ниже которого невозможно себе представить. План, который я смогу выполнить, только если со мной рядом будет такой мужчина, как вы.

Она стояла у стола и смотрела на меня глазами, сияющими, как звезды.

Я встал и подошел к ней.

— Это очень мило с вашей стороны, леди, — сказал я. Она опустила глаза и посмотрела на свои маленькие бриллиантовые часики.

— Мне надо скорее уходить, — сказала она, — иначе Джек почует неладное. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы у него зародилось подозрение.

— О'кей, — сказал я. — Ну, так что же, каков ваш план? Если он мне покажется о'кей, я соглашусь принять участие в его выполнении.

Она запахнулась в свою норковую накидку.

— Мой план таков: Ятлин сообщил моему мужу по телефону, что Грирсон похищен и что вы расследуете это дело. С тех пор муж ничего не слышал о Ятлине. Причина этого совершенно ясна. Ятлин несомненно находится сейчас на пути во Францию. Он уверен, что там он будет в совершенной безопасности и сможет оттуда диктовать моему мужу любые условия. Очевидно, Ятлин предложит Джеку прислать ему джеймсоновскую половину формулы, после чего он, Ятлин, начнет переговоры с правительством Соединенных Штатов. Причем он требует огромную сумму денег и полное прощение всех лиц, причастных к этому делу.

— Все понял, — сказал я.

— А теперь, мистер Коушн, предположим, что с моим мужем кое-что случится. Предположим, его тихо-тихо арестуют, так тихо, что даже его собственной банде ничего не будет известно.

Предположим, что я, его жена, свяжусь с Ятлином и скажу ему, что мой муж поручил мне вести с ним переговоры.

Предположим, я привезу во Францию джеймсоновскую половину формулы и, действуя от имени моего мужа, предложу Ятлину совместно вести переговоры с американским правительством. Как, по-вашему, Ятлин на это согласится?

Я свистнул. Ребята, а ведь неплохой план. А?

— Конечно, Ятлин пойдет на это как миленький. Ведь если он, находясь во Франции, будет иметь на руках обе части формулы, он будет считать, что все карты у него на руках.

— Совершенно верно, — сказала она. — Он будет считать, что с того дня, как я приеду во Францию, контроль будет находиться в его руках.

По ее губам скользнула легкая улыбка и, глядя мне в глаза, она сказала:

— Но чего Ятлин не будет знать, — продолжала она, — это то, что человек с паспортом, выданным на имя Тони Скала, будет не кто иной, как некий джентльмен по имени Лемми Коушн… Ну, как, мистер Коушн?

Я посмотрел на нее.

— Леди, — сказал я. — Я весь в вашем распоряжении. Я вам скажу больше. Тони сказал, вы очень хороши. Но он сказал только четверть правды. Вы просто чудо! Ваша внешность — это шедевр, написанный масляными красками, а ваш мозг работает так точно, как электрические часы.

Я протянул руку, и она положила на мою ладонь свои маленькие, нежные, белые пальчики.

— Вы всегда можете разыскать меня здесь, — сказала она. — Позвоните только в косметический салон внизу м-ль Мариэтте, и она мне все сообщит. Это единственный человек, которому я могу довериться.

Она слегка пожала мою руку и пошла к двери. В дверях она остановилась.

— Посидите здесь еще минут десять, — сказала она. — Так будет безопаснее.

— О'кей, — сказал я. — До свидания, Жоржетта. Увидимся. По ее губам снова скользнула улыбка.

— Оревуар, Лемми, — сказала она.

В пять часов дня посыльный из почтовой конторы принес мне телеграмму из Вашингтона. Я принял ее, угостил парнишку виски и порекомендовал ему забыть, что он когда-нибудь видел меня.

Он сказал о'кей, а потом смылся.

Я расшифровал телеграмму:

"Правительственная. Секретная.

ФБР, Вашингтон, 472/В

С. А. Лемюэлю X. Коушну

Через начальника почтовой конторы округа Розенхольм, Чикаго.

Для личного вручения.

Вне очереди

Отвечаем на ваши вопросы тчк Женщина Зеллара третьеразрядная мексиканская певица, выступала до последнего времени в различных кабачках в Мексике тчк Бывшая неофициальная жена бандита Педро Домингуэса тчк В последнее время Зеллара связана с Пинни Ятлином в Мехико-Сити тчк Проверка в полиции несколько задерживается из-за отсутствия фотографии тчк По сведениям мексиканских властей Фернанда Мартинас бывшая жена владельца серебряных копей Энрико Мартинаса тчк Ушла от мужа в результате ссоры из-за денег к Педро Домингуэсу тчк Директор ФБР требует от вас тщательного расследования дела ПепперДжеймсон-Грирсон тчк Правительство США и британское правительство крайне заинтересованы в формулах Джеймсона-Грирсона, а также во всех материалах их научно-исследовательской работы тчк Правительство США по просьбе директора ФБР разослало приказ на все таможни и почтовые отделения относительно тщательного осмотра почты багажа и всех подозрительных лиц покидающих территорию США тчк Британское правительство не предпринимает никаких шагов в ожидании доклада ФБР тчк В случае выезда подозреваемых лиц из Соединенных Штатов секретная служба британского правительства готова выполнить любую работу по вашему указанию стоп тчк

Военное министерство США подтверждает что потеря или кража формулы Джеймсона-Грирсона может иметь самые ужасные последствия для обоих правительств стоп тчк

Директор ФБР уполномочивает вас обещать любому или любым преступникам вне зависимости от характера преступления в случае если они окажут вам необходимую помощь в этом деле тчк В ваше распоряжение предоставляются неограниченные денежные фонды в любом отделении государственного банка тчк Для связи с банком вам присваивается имя Зетланд В. Т. Кингарри тчк

Всем почтовым телеграфным и телефонным агентствам дано указание немедленно выполнять ваши требования если обратитесь под этим именем тчк

Прочти запомни уничтожь тчк".

Отличная работа. А?

Я закурил сигарету и отхлебнул немного виски. Кажется, эта работенка обещает быть одним из величайших событий в жизни Лемми Коушна.

Со стаканом виски в руке я стою и любуюсь на город, утопающий в сгущающихся сумерках. Я вспомнил мамашу Коушн. Она, кажется, говорила, что у меня башка достаточно хорошо варит, чтобы достичь в жизни известных высот, если только до этого какая-нибудь девчонка не доберется до меня и не разорвет меня в клочки.

И я подумал, что уж если мне суждено быть разорванным на клочки какой-нибудь девчонкой, пусть этой девчонкой будет Жоржетта.

Да, хороша бэби, ничего не скажешь! Посмотришь на нее, так прямо голова кружится. Любой парень, понимающий толк в женщинах, скажет, что Жоржетта именно та девчонка, которая с детства жила в его мечтах, только вдобавок все качества выданы ей природой в двойном размере.

Вот так-то!

Я надел шляпу и решил пройтись до ближайшей аптеки. Там зашел в телефонную будку и вызвал главное управление полиции. Назвался им Зетландом В. Т. Кингарри и сказал, что мне бы очень хотелось поговорить с начальником полиции ровно в 8 часов вечера в задней комнате сигарной лавки Уэлвина на углу Майкл-стрит и Бэрри-авеню.

 

ГЛАВА 9

Сейчас четверть восьмого. Отличный вечер. Я только что закончил роскошный обед, сервированный у меня в номере. Вы, ребята, сами понимаете, я не очень стремлюсь показываться здесь, в Чикаго, чаще, чем этого требуют обстоятельства.

Надеюсь, такой образ жизни мне придется вести не слишком долго.

Я закурил сигарету и, глядя в пустую чашечку из-под кофе, подумал: что-то мне сулит сегодняшний вечер? Если посчастливится, я, пожалуй, смогу завтра уже покинуть Чикаго.

Сами понимаете, разговор с Жоржеттой в отеле «Луизиана» дал мне повод для серьезных размышлений.

Может быть, Педро Домингуэс был более умным, чем я предполагал. Но, во всяком случае, сейчас у меня уже нет никакой необходимости беспокоиться об этом парне. Он получил, что ему полагалось. И еще как получил.

Я вот все время думаю о Фернанде. Кажется, я был слишком несправедлив к этой дамочке — в мыслях, конечно, — потому что теперь становится все более ясно, что она совершила наилучший поступок в этом грязном деле.

Вот как мне представляется все это: Фернанда поссорилась со своим мужем Энрико Мартинасом. Может быть, этот осел один из тех муженьков, так их и так, который любит водить свою жену на веревочке, знаете, на испанский манер, а Фернанду такая жизнь отнюдь не устраивала.

Она из тех бэби, которые любят время от времени развлекаться в высшем свете. И, вероятно, Энрико прижимал ее с деньгами.

О'кей. В один прекрасный день Фернанда разругалась с ним и убежала. В другой прекрасный день встретилась с Педро. Не думаю, чтобы она влюбилась в этого парня.

Вероятно, она рассчитывала, что если будет открыто путаться с Педро, это остановит ее муженька от каких-либо попыток вернуть ее.

Опять же, некоторым дамам Педро может показаться довольно романтичным парнем. Он умел отлично себя вести с ними, когда хотел.

И вдруг Фернанда узнает, что Педро отправился на гасиенду нести караульную службу. Думаю, она поняла, что здесь кроется какая-нибудь афера. Она отлично понимала: Педро никогда не согласится на должность старшего ночного сторожа, во главе четырех своих друзей, охраняющих в пустыне хату от нашествия крыс.

Насколько я знаю Фернанду, она что-то заподозрила и решила во что бы то ни стало узнать у Педро, в чем дело.

Педро рассказал ей все. Он сообщил, что Ятлин собирается обмануть Джека Истри, захватив себе обе части формулы. Он рассказал ей о предстоящем похищении Грирсона и отправке его во Францию.

Может быть, Педро — довольно жестокий парень по натуре — рассказал также Фернанде, что Ятлин и его парни собираются сделать с Грирсоном, чтобы он прибыл во Францию душевнобольным первого класса.

И тогда, вероятно, Фернанда испугалась. Одно дело путаться с мексиканским бандитом — в конце концов бандитизм одна из общепринятых профессий в Мексике, — а совсем другое дело быть замешанной в дела шайки гангстеров, ворующих формулы, доводящих до сумасшествия ученых и вообще занимающихся живодерством.

Потом Фернанда узнала о моем появлении. Педро подозревает, что я приехал расследовать дело Пеппера. И тут я выхожу из тюрьмы, в которую меня так искусно запрятал Педро, и являюсь к ней для откровенного разговора.

О'кей. Что же ей остается делать? Вероятно, она считала себя сначала обязанной действовать заодно с Педро, а потом, когда она увидела, что я не такой уж плохой парень, она решила помочь мне.

Она быстренько отправила меня на гасиенду, зная, что это единственное место, где меня не будет искать Педро, а сама осталась дома, поджидая Педро.

Приходит Педро, вне себя от ярости, что мне удалось удрать из тюрьмы и при этом обмануть его, и теперь он опасается, как бы я не добрался до него.

Вероятно, он немного испугался и сказал ей: для спокойствия он должен быть абсолютно уверенным в том, что я никогда не раскрою рта, а для этого есть только один-единственный способ — убить меня.

И тут Фернанда поняла, что попала в довольно неприятное положение. Ей нужно было сделать выбор. Или она спокойно стоит в стороне, когда меня будут убивать (к тому же стало ясно, что и Пеппера в свое время убил тоже Педро), и продолжать путаться с бандой Ятлина-Педро. Или она должна совершить какой-нибудь героический и благородный поступок.

И таким благородным поступком явилось убийство Педро.

В случае, если она его прикончит, со мной все будет о'кей, а если она при этом немедленно удерет из дома, то ей не придется отвечать на целый ряд моих вопросов, и, таким образом, она больше никого не подведет.

Поэтому она застрелила его, взяла мою машину и смылась. Потом она нашла Тони Скала (его, как я понимаю, послал в Мехико-Сити Джек Истри, чтобы узнать, что за чертовщина происходит там) и рассказала ему все известное по этому делу.

Но совершенно очевидно, она ничего не рассказала ему обо мне. Впервые Тони Скала услышал обо мне, когда вернулся в Чикаго и Джек рассказал ему о телеграмме от Зеллары.

Тогда Тони здорово испугался и решил сматывать удочки. Он ничего не рассказал Джеку Истри об услышанном от Фернанды, убедившись, что дело с кражей формулы ОВ, с убийствами, предумышленным нанесением увечья и проч., становится преступлением слишком крупного масштаба, и, пожалуй, следует как можно скорее выйти из игры.

Он пошел к Жоржетте и рассказал ей всю эту проклятую историю. А так как голова этой девчонки работает преотлично, она сообразила: после того, как Коушн заставил Зеллару послать в Чикаго телеграмму, он должен непременно в самом ближайшем времени и сам явиться сюда.

Поэтому она велела ему вертеться в аэропорту, проследить, где я остановлюсь, предварительно переговорить со мной и назначить свидание с Жоржеттой, на котором она мне все расскажет.

Но это показывает вам, ребята, что у меня теперь о Фернанде Мартинас сложилось более высокое мнение, чем было раньше, и хотя мне пришлось полностью пересмотреть свою точку зрения в отношении ее, я все-таки пошел на это, поскольку этого требуют интересы дела.

Да, что поделаешь, пришлось изменить свое мнение. Я ведь не принадлежу к категории детективных тузов, которым всегда все известно с самого начала, которые сразу угадывают, что ты на завтрак ел яйцо, если увидят на твоих устах кусочек яичной скорлупы.

Вот так-то!

Я надел черную шляпу с огромными полями и нацепил на нос роговые очки, купленные боем-лифтером в соседнем магазине, и высоко поднял воротник пальто.

Я надеялся, что в таком виде, глубоко засунув руки в карманы пальто и ссутулив плечи, я мало буду похож на мистера Коушна.

Ровно в восемь часов я был у сигарной лавочки и сразу прошел в заднюю комнату. Владелец держит эту комнату для покупателей, которым необходимо хранить в тайне свидания с пышноволосыми блондинками, но поскольку сейчас в этой комнате меня дожидался Крельц, начальник полиции, блондинкам приходится на некоторое время отложить свои свидания.

Крельц был уже там. Я о нем слышал раньше. Очень хороший парень с великолепной служебной характеристикой. Умное лицо, одет в светлосиний костюм с цветком в петлице.

Я сразу приступил к делу.

— Здорово, шеф, — сказал я. — Может быть, вы слышали обо мне? Я Зетланд В. Т. Кингарри. Он улыбнулся.

— Много слышал, — сказал он. — Относительно мистера Кингарри имеется специальная инструкция федерального правительства. Вероятно, важная шишка.

У меня в конторе, в письменном столе, лежит секретная инструкция, в которой говорится, что если этот парень Кингарри потребует от меня срочно взорвать местный муниципалитет, я должен немедленно и беспрекословно выполнить его требование. Вот до чего.

Ну, здравствуйте, мистер Кингарри. Мое имя Сэм Крельц, и вот моя бляха.

— О'кей, — сказал я. — Нам нужно очень срочно провернуть одно дельце. Начнем его сегодня вечером и сегодня же вечером закончим. Нельзя, чтобы слухи о нем куда-нибудь просочились, все должно быть шито-крыто.

— О'кей, — сказал он и угостил меня сигарой.

— Прежде чем мы перейдем к делу, — сказал я, — я хотел бы задать вам один вопрос. Прежде всего, что вам известно относительно дамочки по имени Жоржетта Истри? И что вам известно относительно Тони Скала?

— На это очень легко ответить, — сказал он. — Жоржетта — жена одного из самых крупных местных гангстеров Джека Истри. Это до некоторой степени таинственная женщина.

Было много разговоров относительно того, как Джеку удалось обмануть ее и заставить выйти за него замуж, что вообще-то она дама из высшего общества, но Джеку удалось втянуть ее в какую-то авантюру, после чего она не могла уже от него отделаться.

Если вы знаете Джека, вам все будет понятно. Он умен, как гремучая змея, только в двадцать раз опаснее.

Он затянулся сигарой.

— Вы знаете, как у нас обстоят дела, — продолжал он. — За последние 10 лет в нашем городе произошло много крупных преступлений. Полиции не удалось их полностью раскрыть. Джек Истри долгое время подбрасывал мне под ноги шипы, но в последнее время его деятельность несколько ослабла.

Я, между прочим, пытался добраться к нему через Жоржетту, но мне ничего не удалось.

— Вероятно, она держится за него из-за денег? — спросил я.

— Этого я не могу сказать. По-моему, у нее самой колоссальное состояние. Мне рассказывали, в ее банковском сейфе огромное количество ценных бумаг. Она кажется мне очень милой женщиной, старающейся сохранить все свои хорошие качества в той исключительно скверной обстановке, в которой приходится жить. Вот все, что я могу сказать о ней.

Тони Скала — один из парней Истри. Он давно работает с этой бандой. Однажды, года два назад, мы забрали его за незаконное хранение оружия, но через шесть месяцев он был досрочно освобожден.

По-моему, это типичный второстепенный гангстер, за которым не числится ни одного серьезного дела.

— А Пинни Ятлин? — спросил я. Он покачал головой.

— Я бы отдал вам свою годовую зарплату, если бы вы помогли мне послать его на электрический стул, — сказал он. — Раньше у него здесь была собственная банда, но, когда появился Истри, они объединились.

Ятлин — вредный тип. Несколько месяцев назад мы подобрали на него достаточный материал, но арестовать его не удалось. Он смылся из Чикаго, кажется, в Мексику или еще куда-то, во всяком случае, с тех пор я его здесь не видел, чему бесконечно рад. Крупный гангстер и довольно умный.

— Отлично, благодарю за сведения, — сказал я. — Они здорово помогут мне ориентироваться в обстановке. А теперь к делу. Нам нужно зазвать куда-нибудь Джека Истри, где бы я мог поговорить с ним по душам в течение нескольких минут. Он должен быть там совсем один. А уедет он из этого места в полицейской машине и арестую его лично я. Когда вы его запрете в камере, никто не должен ни видеть, ни разговаривать с ним. Не допускайте к нему даже адвокатов и друзей. Необходимо строго держать его в одиночке. Тогда будет легче, в случае надобности, тихонько его прикончить, не дав возможности никому сообщить об аресте. Понятно?

— Понятно, — сказал он. — Но предупреждаю, это будет очень нелегко сделать. В последнее время Истри очень осторожно ведет свои дела. Держит контору по продаже недвижимости. Кажется, эта крыса подготавливает свой уход с нашего корабля. Он перестал ходить по ночным клубам, которые содержит, больше дома сидит и старается ничем не замарать руки.

— А кто конкретно занимается для него продажей недвижимости? — спросил я.

— У него есть адвокат по фамилии Кальцисмо. Пожалуй, он — единственный человек, которому доверяет Истри. И голова у Кальцисмо работает неплохо.

— А где находится этот Кальцисмо? — спросил я.

— Он живет в квартале за бульварами, — сказал Крельц.

— О'кей. Предположим, Кальцисмо нужно о чем-то по секрету поговорить с Истри. Где они обычно встречаются?

— В одной из задних комнат клуба «Олд Вирджиния», примерно в 16 милях отсюда. Этот клуб принадлежит Истри. Довольно веселенькое местечко. Вот там они обычно и встречаются.

Я немного подумал.

— О'кей, Крельц, — сказал я, — вот как мы его разыграем…

Сейчас десять часов. Я у себя в отеле и собираюсь уходить. И должен вам сказать, ребята, я немного волнуюсь, потому что мне сегодня предстоит довольно насыщенная ночка и, может быть, весьма тяжелая, но зато, если все получится, как я предполагаю…

Я надел все туже шляпу с огромными полями и нацепил на нос роговые очки. Проверил люгер, отлично ли он смазан, и выпил последний стаканчик виски, так сказать, на дорожку.

Допивал виски и сам себе желал удачи.

Револьвер я положил в правый карман пальто. Потом снял телефонную трубку и позвонил куда надо.

Я сказал, что говорит специальный посыльный с главного почтамта Чикаго и у меня есть заказное письмо для мистера Кальцисмо, которое надлежит вручить в собственные руки. Так вот, застану ли я мистера Кальцисмо, если приеду немедленно. Дежурный попросил меня немного подождать. Через минуту он ответил о'кей, мистер будет дома.

Я повесил трубку и спустился вниз. На другой стороне улицы стояла машина, оставленная для меня Крельцем. Через пять минут я уже входил в подъезд дома, где живет адвокат.

Дежурный портье был на вид очень смышленый парень. Я подошел к нему и показал свою бляху.

— Слушай, бэби, — сказал я ему. — Может быть, сейчас тут у вас будет небольшой шум. Твоя обязанность сделать так, чтобы никто не заметил. Если ты мне этого не обеспечишь, я предъявлю тебе обвинение в отказе от сотрудничества. Понял?

Он сказал, что понял.

Я поднялся в квартиру Кальцисмо на шестой этаж. Найдя его дверь, я постучал. Через некоторое время оттуда вышел какой-то японец, наверное, слуга.

— Добрый вечер, — сказал я. — Я с телефонной станции. У мистера Кальцисмо испортился аппарат. Заведующий просит дать разрешение произвести починку. Будьте любезны спуститься со мной вниз, переговорить с заведующим.

Он сказал «хорошо», он пойдет со мной, закрыл за собой дверь и спустился со мной в лифте. Когда мы выходили из кабины, к нам подошли двое, одетые в штатское, — ребята Крельца, как я просил.

— Заберите-ка его, ребята, — сказал я им, — и скажите ему, что если будет хорошо себя вести, через месяц его выпустят.

Я снова вошел в лифт, поднялся и начал наигрывать мелодии на звонке Кальцисмо.

Наконец дверь открылась, на пороге стоял широкоплечий парень среднего роста с довольно умным лицом.

— А вы не считаете, что слишком уж настойчиво звоните? — спросил он.

— Возможно, — сказал я. — Вы мистер Кальцисмо?

Он кивнул.

Я поднял ладонь на уровень его лица и слегка толкнул его. Он с грохотом отступил в холл.

Сначала он стукнулся о вешалку, а потом растянулся на полу. Я вошел и закрыл за собой дверь. Он поднимался на ноги, бледный от ярости и ничуточки не испугавшийся.

— Что это за безобразие? — крикнул он. — Я вам покажу…

— Слушай, Кальцисмо, — сказал я. — Речь идет об очень серьезном деле, а насколько серьезным оно будет для тебя, целиком зависит от тебя самого. Понял?

Вот что ты сейчас сделаешь. Ты, кажется, ведешь какие-то дела Джека Истри по продаже недвижимости или что-то в этом роде? О'кей. Так вот, сейчас ты ему позвонишь и скажешь, что произошло нечто очень важное, а что именно, ты расскажешь ему сегодня в половине двенадцатого в клубе «Олд Вирджиния», где он должен дожидаться тебя, как обычно, наверху в задней комнате.

— Да? — спросил он. — Вы так думаете? А кто вы такой, черт вас возьми? Вы не можете заставить меня сделать это. Я адвокат… Я…

Я сначала дал ему хорошенький ударчик, а потом начал колотить его куда попало и так вколотил его в гостиную, куда он ввалился, уже совсем не соображая, что к чему.

Вот так я расправился с этим парнем. И верите мне или нет, это доставило мне огромное удовольствие, потому что я терпеть не могу этих паршивых, двуличных, вонючих крыс-адвокатов, которые, понимаете ли, таскают из огня каштаны для гангстеров, а потом, когда почуют, что над хозяином нависла опасность, начинают делать круги вокруг полицейского управления.

Я лупил этого типа до тех пор, пока его рожа не стала похожа на перезрелый томат, после чего впихнул его в кресло. Он развалился на нем и дышал, как вытащенная из воды рыба.

— Мой дорогой друг, многоуважаемый законник, — обратился я к нему. — Слушай-ка, что я сейчас тебе скажу. Ессли ты не будешь делать то, что я тебе велю, я упрячу тебя в тюрьму Алькатрац, и ты там будешь находиться до тех пор, пока окончательно не сгниешь. Понял?

Он посмотрел на меня. Губы у него дрожали.

— Слушай, Кальцисмо, вот какое дело-то. Есть такие крупные важные вещи, ради которых вполне допускается совершенно без всякой вины засудить такую образину, как ты. И вот теперь выбирай сам, что хочешь. Ты делаешь все, что я тебе скажу, после этого я засажу тебя в тюрягу, где ты просидишь в одиночке всего месяц. И когда ты выйдешь на свободу, будешь держать свой люк полностью задраенным, нравится тебе это или не нравится.

Это с тобой случится, если ты сделаешь, что я тебя заставлю. Если же нет, все будет обстоять несколько иначе.

Ну, так что же ты выбираешь?

Он судорожным движением расстегнул воротничок сорочки и попытался остановить кровь, ручьями льющуюся из носа. Еще раз взглянул на меня и, кажется, принял решение.

— Хорошо, — сказал он. — Во всяком случае, слушаю вас.

— Отлично, бэби, — сказал я ему. — А сейчас переведи как следует дыхание и позвони по телефону. После этого мы с тобой уйдем отсюда. И пойдем мы недалеко. На той стороне улицы стоит машина с копами. Ты туда тихонько сядешь. Понял?

— Понял, — сказал он.

Он попытался встать, но, видимо, всякое движение причиняло ему изрядную боль. Вероятно, он чувствовал себя так, будто по нему проехал стотонный грузовике полным грузом.

Я помог ему. Он застонал, но все-таки благополучно добрался до телефона.

В половине двенадцатого я подкатил к задней двери клуба «Олд Вирджиния». Машину я оставил за деревьями. Потом пересек дорогу и прошел по лужайке. План местности я получил от Крельца.

Направо гравиевая дорожка вела к служебному входу, здесь в клуб загружали продукты. Дверь, конечно, заперта, но замок оказался несложным, я моментально с ним справился.

Вошел. Я оказался в длинном коридоре, по обеим сторонам которого находились комнаты, очевидно, кладовые. В конце коридора дверь была слегка приоткрыта. Оттуда слышались звуки джаз-банда.

Я пошел к этой двери и увидел еще один коридор, ведущий налево.

Заглянул в приоткрытую дверь. Небольшая комната, — по-моему, это был зал для репетиции оркестра. Я плотно закрыл дверь и запер ее, а ключ положил в карман. Потом вернулся назад и пошел по коридору, ведущему налево.

В середине коридора была железная винтовая лестница. Я начал тихонько подниматься по ней. Лестница привела меня прямо на третий этаж, и здесь из-под одной из дверей увидел полоску света.

Я тихо, на резиновых подошвах, подошел, толкнул дверь и вошел. Отличная большая комната, роскошно меблированная. У стены огромный письменный стол красного дерева, а за столом Джек Истри.

Крупный парень, почти такой же крупный, как я. У него четырехугольное лицо и лысая голова. Похож на первоклассную крысу, только, пожалуй, я этим сравнением оскорбил крысу.

— В чем дело? — спрашивает он.

Я немедленно снимаю роговые очки и прячу их в карман. Потом тем же манером беру стул, подвигаю его к столу и усаживаюсь.

— Дело вот в чем, — начал я. — Твое дело кончено, Джек. Да, ты конченный человек. Понимаешь? Я уже давно собирался поболтать с тобой. Мое имя Коушн.

— О, йе! Кажется, я слышал что-то о вас.

— Конечно слышал. Ты, вероятно, получил телеграмму от Зеллары, ту, которую я заставил послать. Я хотел дать тебе понять, что в это дело ввязался я.

Теперь мы с тобой побеседуем, Джек, а поэтому положи, пожалуйста, свои руки на стол впереди себя и не пытайся двигаться, а то ведь я могу и рассердиться.

Он сделал, что я ему велел, хотя, видно, был здорово этим недоволен.

Я встал, подошел к двери и запер ее. Потом вернулся обратно и посмотрел на него.

— Если тебе могут доставить удовольствие мои слова, так слушай. Мне известна твоя афера, все-все до мелочи. Каким образом я до всего этого дознался, никого не касается.

И прежде, чем я сделаю с тобой то, что я собираюсь сделать, нам нужно немножко поболтать. Прежде всего выслушай мое мнение о тебе. Я считаю, что ты самая проклятая вонючая крыса, которая когда-либо ходила на двух ногах. Хотя, пожалуй, есть еще одна такая крыса, как ты, это Ятлин, и даже еще подлая, поскольку он предал тебя.

Ты знаешь, я терпеть не могу вступать в переговоры с такими, как ты. Терпеть не могу договариваться с парнями, которым, видите ли, оказывается мало их обычных мошенничеств, убийств, шантажа, разврата. Им, понимаете ли, захотелось участвовать в делах международных, получить некоторую суммочку за изобретение нового газа.

Вероятно, тебе надоело заниматься индивидуальными убийствами, так сказать, убийствами в розницу, решил перейти к оптовым операциям? О'кей.

Ну вот, слушай, что ты сейчас сделаешь. Где-то здесь, в Чикаго, у тебя спрятана джеймсоновская половина формулы. Мне она очень нужна, и я ее непременно получу. Я ее действительно получу, понял?

Я получу ее всеми правдами и не правдами.

Я посмотрел на него и улыбнулся.

— Говорят, ты очень любишь делать ребятам парафиновые ванны, — продолжал я. — Ну, я сразу так далеко не пойду. Я качну с зажигалки, которую буду держать между пальцами твоих рук, и посмотрим, как это тебе понравится.

Я закурил.

— Когда ты выйдешь отсюда, тебя заберет Крельц, начальник полиции. Вы с ним совершите небольшую прогулку в полицейской машине, а потом он упрячет тебя в тюрьму, из которой ты никогда не выйдешь.

Но вот как Крельц и его ребята обойдутся с тобой, приедешь ли ты в полицию цел и невредим или тебе по дороге сломают половину ребер, а лицо будет похоже на пропитанную кровью губку, это все зависит от тебя. Ну, что ты будешь делать?

Он глубоко вздохнул, при этом раздался громкий свистящий звук. Потом начал улыбаться. Он был похож на мокасиновую змею, когда она в плохом настроении.

— Вероятно, это Жоржетта заговорила, — сказал он. — Милая дамочка. Хотел бы я добраться до нее, до этой…

— На твоем месте я не стал бы утруждать себя мыслями о дальнейшей судьбе этой дамы, Истри, — перебил я его. — Во всяком случае, больше ты ее беспокоить не будешь.

— Так? Да? О'кей. Значит, ты все знаешь, парень? Да? Слушай, у тебя есть сигарета?

Я бросил ему сигарету и зажигалку. Он закурил.

— Слушай, Лемми, — сказал он. — Меня совсем не взволновала твоя речь, будто мои дела кончены. Ты недалек от истины. Действительно что-то в последнее время мои дела шли очень плохо. А тут еще предательство Ятлина. Знаешь, мне все надоело. Я устал.

И Жоржетта меня обманула. Я знаю, она только выжидает подходящего случая. И я сам на это напросился. Парень, который поверяет женщине свои дела, сам напрашивается на неприятности, и вот я, кажется, получил по заслугам. Но хотел бы заполучить эту бабенку в свои руки хотя бы минут на пять. Я бы ее как следует обработал.

Он опять улыбнулся; Этот парень, вероятно, давал первые уроки Сатане.

— Если ты уже разговаривал с Крельцем, то знаешь, что я давно, собираюсь уехать из этих мест, — продолжал он. — Ну, что ж, я знаю, мое дело проиграно. Если бы в моих руках были обе половины формулы Джеймсона-Грирсона, я бы с вами, еще поговорил. Но, вероятно, масштаб этой работы слишком крупен для меня. Вы сами понимаете, Коушн, что я могу закончить это дело к общему согласию, а могу и наделать вам много хлопот. Конечно, если вы, полицейские ребята, будете слишком жестоко со мной обращаться, может быть, вы и получите нужные вам сведения, но, может быть, лучше нам все это проделать тихо-мирно. А? Может быть, мы договоримся? А?

— Об этом не может быть и речи, — сказал я. — Я пришел сюда не для того, чтобы договориться с тобой, Истри. Ты все равно получишь то, что заслужил, и в лучшем случае ты можешь надеяться на 15 ил и 20 лет.

Он пожал плечами.

— Ты так думаешь, фараончик? Может быть, и так, но разве тебе не известны случаи, когда парням удавалось убежать из тюряги? Почему бы и мне не сделать этого когда-нибудь? Во всяком случае, сейчас я не возражаю против небольшого отдыха.

— Ну, ладно, Истри, — перебил я его. — Давай говори дело.

Мне надоело смотреть на твою крысиную морду.

— О'кей, — сказал он. — У меня в квартире в библиотеке за книжными полками есть стенной несгораемый шкаф. Никто о нем ничего не знает, даже Жоржетта. Сегодня утром я спрятал там формулы. Книжка с правой стороны полки, автоматически отщелкивается замок, полка отодвигается, за ней стенной сейф. Ключ от этого сейфа находится там, в том шкафчике, ключ с ярлыком "С".

— О'кей, — сказал я. — Пойди и подай его мне.

Он встал, обошел вокруг стола и направился к шкафчику. Я подумал, что-то все слишком легко устроилось. Может быть, парень что-нибудь задумал? Вероятно, да, все равно дела-то его безнадежные.

Я опустил руку в правый карман пальто. Он подошел к шкафчику и отодвинул дверцу. На крючке висела связка ключей. Он протягивает правую руку, берет связку и вдруг роняет ее на пол. Левой рукой он собирается ее поднять, для чего развернулся, и я вижу в его руке револьвер.

Раздался выстрел, и одновременно я, не вынимая руки из кармана, тоже выстрелил.

Я слышал, как пуля пролетела мимо моего левого уха. Я снова спустил курок люгера. И он выстрелил второй раз, пуля содрала мне кожу на ребре.

Тогда я выстрелил ему прямо в живот. Он повалился ничком. Я всадил ему в затылок еще две пули, и, наконец, он решил умереть.

Я подошел к нему и взял из его рук ключи. За дверью послышались шаги, вероятно, это Крельц бежал на выстрелы. Я отпер дверь.

Ввалился Крельц еще с двумя парнями и осмотрелся.

— Ну что ж, — сказал он, — парень решил рискнуть, и вот что ему это дало. Пожалуй, это лучший способ разделаться с этим мальчиком.

Он взглянул на меня и улыбнулся.

— Если подумать хорошенько, это все-таки лучший исход битвы.

— Еще бы, Крельц, — сказал я.

Но думал я не о нем, и не о себе. Я думал о Жоржетте.

Сейчас ровно половина первого.

Я поднимаюсь на лифте в квартиру Истри. Предварительно я позвонил туда. Дверь открывает Жоржетта.

Я бросил на нее быстрый взгляд. На ней черный кружевной пеньюар. Выглядит она как та дама, из-за которой началась греческая война.

Мы входим в комнату.

Квартирка тоже на все 100 процентов. Эти гангстеры умеют красиво устраивать свою жизнь. Она идет к бару, наливает виски и приносит мне.

— Слушайте, Жоржетта, — сказал я. — Нужно действовать очень быстро. Мы должны непременно выиграть это дело.

Сначала расскажу вам о Джеке. Он умер. Сначала мы с ним крупно поговорили и договорились. Он согласился сделать то, что я его просил. А когда он пошел за ключом, то решил выкинуть трюк с револьвером. Мне пришлось ему ответить, и он сгорел, как свеча.

Она вздрогнула. Я подошел к ней и обнял за талию.

— Спокойно, детка, — говорю я, — для вас это лучший исход. Может быть, теперь вы начнете новую жизнь.

— Я знаю, — сказала она, — я знаю… Но все-таки это так ужасно…

Она, в свою очередь, обняла меня и заплакала, как ребенок. Я усадил ее в кресло, пошел к бару и налил виски.

— Слушайте, Жоржетта. Бросьте эти детские штучки. Вам предстоит настоящая мужская работа, а поэтому выключите свои фонтаны. Я не люблю, когда мои помощники оказываются обыкновенными слюнтяями. Понимаете?

Она попыталась улыбнуться.

— А что я должна сделать, Лемми? — спросила она.

— Вот что. Только выполняйте мои указания точно, никаких ошибок. Сколько у вас здесь телефонов?

— Два, сказала она. — Один в моей комнате, другой в библиотеке.

— О'кей. Теперь идите в вашу комнату и звоните на междугородную. Скажите им, чтобы они как можно быстрее соединили вас с рестораном «Эльвира» в Мехико-Сити. Когда вам дадут кабак, попросите уборную Зеллары, скажите, чтобы ее немедленно разыскали, так как речь идет о жизни и смерти.

Когда Зеллара возьмет трубку, вы разыграете бурную сцену, как будто бы вы буквально сходите с ума. И вот что ВЫ скажете.

Вы скажете, что здесь происходит черт знает что. Что Коушн все открыл. Что примерно час назад Коушн и копы арестовали вашего мужа по какому-то липовому обвинению.

Скажете, что при аресте Коушн говорил, что вашему мужу припаяют двадцать лет федеральной тюрьмы.

Скажете ей, что вам удалось поговорить с Джеком в полиции, он просил вас позвонить Зелларе и сообщить ей, что он собирается послать джеймсоновскую половину формулы Ятлину в Париж.

Скажете ей, что в настоящее время формула находится у вас, а вас на аэродроме ожидает самолет, и вы вместе с Тони Скала, захватив с собой формулу, летите в Нью-Йорк, оттуда, на пароходе отправляетесь в Париж.

Скажете, что Джек согласился действовать с Ятлином заодно. И как только Ятлин окажется в Париже с обеими формулами в руках, он должен будет поставить федеральному правительству ультиматум: если они не отпустят Джека, Ятлин продаст обе формулы какому-нибудь иностранному государству. Федеральное правительство пойдет на любые уступки, вплоть до того, что пообещает полное помилование Джеку и Ятлину, да еще в придачу миллион долларов.

После того как вы все это ей скажете, спросите, куда вам следует обратиться в Париже, где вы можете связаться с Ятлином и его бандой. Поняли?

Я заставил ее повторить все. Она действительно отлично все поняла.

Тогда я отвел ее в спальню и, сняв трубку, попросил соединить меня с главным телефонистом чикагской международной станции.

Ему я сказал, что мистер Зетланд В. Т. Кингарри предлагает немедленно отключить все идущие в Мексику провода, за исключением одного, по которому вызвать ресторан «Эльвира» в Мехико-Сити.

В «Эльвире» необходимо соединиться с аппаратом, находящимся за сценой. Когда оттуда кто-нибудь ответит, сказать им, что миссис Жоржетта Истри хочет срочно и лично поговорить с Зелларой,

Я предупредил парня, что он должен действовать с максимальной быстротой, как будто за ним по пятам гонится сам Сатана.

Он сказал, что через пять минут все будет о'кей.

Я оставил Жоржетту у аппарата в спальне, а сам прошел в библиотеку. Там в книжном шкафу сбоку нашел кнопку, нажал ее и передо мной открылся тайный сейф.

Я вставил в него ключ и повернул. Пот буквально ручьями лился по лицу. Пожалуй, я никогда так еще не потел.

Дверца шкафа отворилась.

Внутри шкафа лежал огромный портфель, запертый на молнию. Портфель был запакован в пергамент, федеральные сургучные печати целы, значит, химики Джека недостаточно искусны, чтобы позволить бандюге удовлетворить любопытство и взглянуть на джеймсоновские формулы.

Я засунул портфель под мышку и прислушался. Через открытую в спальне дверь был слышен голос Жоржетты. Она уже связалась с Зелларой. Жоржетта отлично выполняет задание. Весьма искренне разыграла, как будто страшно испугалась. Она во весь голос кричала в аппарат и, казалось, вот-вот сойдет с ума. Я слышал, как она говорила Зелларе о самолете и прочем. Потом я услышал:

— Да, да, понимаю. Мне нужно поехать в Невилль около Парижа, спросить там местного доктора…

Я плюхнулся в кресло. Что ж, у меня есть все основания веселиться.

Мы установили связь, и если счастье мне улыбнется, я ухвачу эту крысу Ятлина за самое больное место.

Я взял телефонную книгу, нашел номер телефона старого агента Федерального бюро в Чикаго. Когда меня с ним соединили, я назвал свое имя.

— Слушай, — сказал я ему. — У меня в руках папка, запечатанная федеральной печатью. В ней находятся очень важные документы, из-за которых может начаться по крайней мере пятнадцать войн и две революции. Приезжай-ка сюда за ними, потому что мне нужно срочно на самолете смываться в Нью-Йорк. А ты возьми другой самолет, дуй в Вашингтон и передай эту папку лично в руки Эдгару Гуверу. И кроме него, никому на свете. Понял?

Он сказал, что понял и сейчас приедет.

Я налил себе стаканчик. В комнату вошла Жоржетта и, остановившись в дверях, смотрела на меня.

— Жоржетта, — сказал я ей, — кажется, мы выиграли это дело. Соберите-ка вещички, бэби, мы с вами кое-куда поедем. Я заказал самолет, и мы немедленно отправимся в Нью-Йорк и сразу на океанский пароход.

У нее был смертельно усталый вид. Могу понять, что она чувствует.

— Я очень рада, Лемми, — сказала она, подошла ко мне и подала руку. И тут же грохнулась в обморок, но я все-таки успел ее вовремя подхватить.

Да, хороша красоточка! Даже в обмороке она была красавицей.

 

ГЛАВА 10

ВЫ УДИВИТЕСЬ

Кажется, я говорил вам, ребята, что люблю лежать на спине и основательно все обдумывать.

Можете поверить мне на слово, на пароходе у меня было достаточно времени для этого занятия.

Пожалуйста, не думайте, что я хоть на минутку надеялся, будто это путешествие окажется приятной морской прогулкой со стопроцентной девочкой Жоржеттой, палубным теннисом, выпивками в баре, променажами на палубе со всеми вытекающими из прогулок при луне последствиями.

Ничего подобного. Я ведь еду под именем Тони Скала и где уж мне разгуливать по пароходу в компании с Жоржеттой, чтобы какой-нибудь тип, находящийся на борту, узнал во мне Лемми Коушна.

Вот так-то!

Вот уже пять дней, как я томлюсь в каюте и хожу по палубе только глубокой ночью, когда меня никто не может увидеть, и развлекаюсь только тем, что пытаюсь догадаться, сколько парней увивается вокруг Жоржетты и как она себя ведет без моего присмотра, зная, что муженек ее отправился на тот свет, и с его стороны ей уже не приходится ожидать никаких неприятностей.

Нет, вы подумайте только, как мне не везет. Ведь именно я пристрелил Джека, а теперь вынужден скрываться в каюте и от скуки ковырять в зубах и напевать песенку «Интересно, кому досталась моя дамочка».

Да, должен признаться, времени для размышлений у меня более чем достаточно.

Отличная ночь. Я подхожу к иллюминатору и выглядываю. Море мне показалось очень красивым. Из танцевального салона доносились звуки очаровательной мелодии, наигрываемой пароходным джазом. Эта мелодия почему-то навеяла на меня мысли о Жоржетте.

Вы, вероятно, ребята, подозреваете, что я слегка врезался в эту дамочку. Что ж, может быть, вы и правы. Девчонка, что надо! И внешность хороша, и череп варит нормально, и не трусиха.

Одним словом, девчонка, с которой я на склоне лет охотно поселился бы где-нибудь в тиши и завел птичью ферму.

Я думаю, именно эту профессию изберу себе после того, как устану в конце концов гоняться по всему свету за всякими мошенниками и убийцами. И я решил в тот прекрасный день, когда будет закончено это дело, обязательно сделать Жоржетте предложение. Хотя, может быть, в ответ получу удар по роже.

Меня также очень волновали мысли о том, что я буду делать по приезде в Париж.

Вот вы подумайте сами. Мне ведь нужно очень тихо и осторожно проделать всю работу, чтобы меня никто не заподозрил в чужой стране, нужно следить за Жоржеттой и во что бы то ни стало достать грирсоновскую половину формулы.

Безусловно, Ятлин сейчас уже в Париже. И если он или ребята, которые там на него работают (я уверен, что у него там целая куча мальчиков), так вот, если они пронюхают, что я тоже приехал в Париж, они изрешетят мое тело дырами так, что я буду похож на вышитые «ришелье» салфетки тетушки Мабель, которыми она укрывает спинки кресел и диванов.

Но главное, что меня беспокоит, это Жоржетта. Ведь когда мы приедем в Париж, девчонке придется вести игру с огнем в одиночку.

Ей одной придется связываться с явочным местом Ятлина и К°. Может быть, все они будут там, а может быть, Жоржетта встретится там с одйим из членов шайки, который и сведет ее после проверки с Ятлином.

Вот будет здорово, если в Тони Скала кто-нибудь из ребят Ятлина узнает меня.

Значит, какой бы план наших действий в Париже я ни придумал, выполнять его будет одна Жоржетта, и так будет до тех пор, пока не подскажет мне, где и за что можно уцепиться, чтобы закончить дело. И тогда уж я все возьму в свои руки.

Я налил себе виски, завел граммофон и старался успокоить себя мыслями, что очень скоро смогу начать действовать. Стюард сообщил: завтра к вечеру мы приедем в Гавр, Франция.

Я что-то начал немного волноваться, не знаю почему. Меня это малость удивляет, я никогда не волнуюсь.

Кто-то постучал в дверь, вошел стюард и сказал, что старший радиотехник хочет поговорить со мной. Потом пришел лейтенант из радиоузла.

— У меня есть для вас радиограмма, мистер Скала, — сказал он. — Меня просили доставить ее вам лично. Между прочим, вас что-то не видно, вы редко выходите из каюты. Может быть, вы не любите море?

Я очень плохой моряк, сказал я, на море у меня всегда двоится в глазах и еще наплел какую-то чепуху.

Потом я предложил ему виски. Он выпил стаканчик и смылся. Я распечатал радиограмму. Она была адресована Тони Скала, борт парохода «Париж». Французская линия.

В радиограмме говорилось:

А это значило:

«Предлагаю немедленно по прибытии войти в контакт с американским посольством в Париже тчк Будьте осторожны тчк Директор Федерального бюро расследований».

Что за черт!

Я сжег радиограмму, сел, закурил и начал думать, что же могло произойти? Если из Вашингтона телеграфировали какие-то сведения для меня через американское посольство в Париже, значит, что-то произошло после того, как я уехал.

И что мне особенно не нравится, это «будьте осторожны». Такое предупреждение обычно посылается только в самых крайних случаях, когда действительно нависла реальная опасность.

Хотел бы я знать, чего и откуда мне следует ожидать.

Сейчас мне абсолютно ничего не известно. Что ж, надо что-то предпринимать. Я посмотрел на часы: одиннадцать.

Я сел за письменный стол и написал записку Жоржетте:

"Дорогая Жоржетта.

Привет, мой боевой товарищ. Тони".

Завтра днем, а может быть, к вечеру, мы прибываем в Гавр. И вот что вы сделаете. Как только «Париж» причалит и вы пройдете все таможенные формальности, немедленно садитесь в первый же вагон поезда, идущего в Париж. Там вы остановитесь в отеле «Гран Клермон» под именем Жоржетты Истри.

Скажите клерку, что вы желали бы иметь номер с двумя телефонами: в гостиной и в спальне. Так, вскользь, заметьте ему, что, возможно, к вам придет ваш друг, некий мистер Скала, и что когда бы к вам мистер Скала ни зашел или ни позвонил, они должны немедленно соединить меня с вами. Это значительно облегчит возможность связаться с вами.

Если вы увидите меня на палубе при выходе с парохода, не обращайте на меня никакого внимания, как будто вы меня совсем не знаете.

Я буду в Париже раньше вас. В Гавре я возьму самолет. Может быть, за время нашего морского путешествия что-нибудь произошло, о чем мне следовало бы знать.

Когда приедете в «Гран Клермон», немедленно ложитесь спать и спите, сколько вашей душе будет угодно. Вероятно, вы мне не понадобитесь до послезавтра.

Я запечатал записку и позвонил стюарду. Дал ему десять баксов и попросил его устроить так, чтобы стюардесса миссис Жоржетты Истри передала ей эту записку немедленно, как только миссис Жоржетта вернется в свою каюту.

Я выкурил последнюю сигарету и завалился спать. Я неоднократно убеждался, что постель самое приятное место, особенно если вы в чем-нибудь не совсем уверены. А я также неоднократно убеждался, что очень полезно никогда ни в чем не быть уверенным.

В Гавре я не мешкал. Быстро прошел таможенный осмотр, сразу сел в такси и поехал на аэродром. И тут мне повезло.

Во время прыжка Гавр-Париж я спокойно развалился в кресле, решив несколько рассеяться перед предстоящими активными действиями.

На аэродроме Ле Бурже, куда мы прибыли в 10.45, я взял такси и велел шоферу как следует нажать.

Мы поехали в отель «Веллингтон». Это очень милый тихий отель, где я зарегистрировался как Тони Скала. Получил номер с телефоном. Поднялся в свою комнату, подождал, пока принесут мой багаж, и немедленно связался с посольством США. Я сказал, что хотел бы поговорить с ответственным сотрудником, дежурным по посольству, и буквально через минуту меня соединили.

— Добрый вечер, мистер Скала, — сказал он. — Между прочим, может быть, вы будете столь любезны назвать нам какое-нибудь другое имя, ну, скажем, имя вашего друга?

— Конечно, — сказал я. — У меня есть очень хороший друг, по имени Зетланд В. T. Кингарри.

— Отлично, мистер Скала, — сказал он. — У нас, есть для вас телеграмма. Мы получили ее два дня назад. Будьте добры сказать, куда вам ее переслать?

Я сказал парню, что остановился в отеле «Веллингтон», но будет лучше, если он пошлет телеграмму не с посольским курьером, а с посыльным из какого-нибудь местного агентства.

Он сказал о'кей. Он также сказал, что его имя Варней и что у него есть указание все время находиться в посольстве, чтобы я мог в любой момент связаться с ним, когда в этом возникнет необходимость. Я поблагодарил его за это и повесил трубку. Хожу по комнате, стараюсь догадаться, о чем может идти речь в этой телеграмме. Конечно, она от директора и послана вскоре после моего отъезда из Нью-Йорка. Ну, во всяком случае, скоро я все узнаю.

А пока можно будет чем-нибудь заняться. Я взял телефонную книгу и нашел номер телефона агентства Хинкс.

Это американское частное детективное агентство принадлежит одному парню по имени Сай Хинкс. Отличный парень, он работал раньше в Нью-Йорке в государственной полиции, а теперь вот держит агентство в Париже и отлично зарабатывает, помогая американским парням, приехавшим порезвиться в Париж, выпутываться из всяких историй, в которые их иногда втягивают парижские красотки, или еще что-нибудь в этом роде. Повторяю, Сай — отличный парень и очень толковый.

Когда я дозвонился до конторы, мне сказали, что Сай ушел домой. После весьма продолжительной болтовни, в которой я наплел им, что я пропавший без вести родной брат Сая, мне наконец удалось вытянуть из них номер его домашнего телефона.

Через пять минут я с ним связался.

— Слушай, Сай, — сказал и. — Я не хочу называть тебе свое имя, потому что иногда телефонный разговор может оказаться небезопасным, но если ты еще не узнал мой голос, то, может быть, тебе что-нибудь напомнит одно дело из Айви-Род, Олбани, в 1934 году. Если ты вспомнишь это дело, то догадаешься, кто с тобой разговаривает.

— Я понял, — сказал он. — И кажется, уже знаю, с кем разговариваю.

— О'кей, — сказал я. — Вот что я попрошу тебя сделать. Сегодня в отель «Гран Клермон» приедет одна дама. Она только что прибыла на пароходе «Париж» в Гавр и приедет сюда поездом.

Сам я остановился в отеле «Веллингтон» под именем Тони Скала.

Эта дамочка отличный экземпляр, но, кроме того, ее личность в данный момент представляет огромный интерес для одного дела, весьма важного. И я подумал, что, может быть, найдется пара-другая плохо воспитанных мальчиков, которые придут ее встречать и проявят излишний интерес к ее передвижениям. Им, вероятно, известно, что она прибыла на пароходе «Париж». Ты понимаешь?

Он сказал, что понимает.

— Так вот, — продолжал я. — Найди парочку хороших парней, умных и чтобы они не были похожи на шпиков, и поставь этих ребят у отеля.

Еще раз повторяю, ребята не должны походить на шпиков, они должны быть самого высшего сорта и умели себя вести.

Порекомендуй им также припрятать под мышкой револьвер, но пользоваться им следует в самом крайнем случае. Я против какой бы то ни было перестрелки, но если дело обернется серьезно и дамочка попадет в переделку, можно будет заняться этими грубиянами и даже, в случае нужды, свернуть им головы, и это будет вполне о'кей. Ты понял меня?

Понял, сказал он, и даже больше, чем я сам, и немедленно же предпримет необходимые меры.

Я сказал: вероятно, в течение ближайших двух-трех дней я к нему забегу поболтать. Повесил трубку и заказал бутылку коньяку.

Я здорово устал.

Валяться в течение нескольких дней на койке в каюте парохода — это совсем не для меня. И как раз, когда уже достаточно ознакомился с принесенным мне напитком, пришел посыльный из театрального агентства и принес письмо.

Я дал парнишке доллар, он смылся. Я запер дверь, сел у электрической лампочки, стоявшей на туалетном столике, расшифровал письмо, прочитал его и, верьте мне или нет, меня чуть не хватил инфаркт.

"Федеральное. Секретное.

Желаем вам удачи. Прочти. Запомни. Уничтожь".

Главный штаб ФБР. Вашингтон 472/В.

Специальному агенту Лемми Коушну через американское посольство в Париже. Кодом.

По делу Джеймсона-Грирсона стоп Директор ФБР сообщает специальному агенту Лемми Коушну о следующем:

1. Джеймсоновская половина формулы, переданная Коушном старшему агенту в Чикаго, была подвергнута экспертизе и признана фальшивой. Хотя внешне формула была написана в том же виде, что и настоящая, однако цифры, названия и количество химикалиев изменены. К сожалению, папка, в которой находились эти подложные формулы, несомненно является той же, в которой была и настоящая формула. Не повреждена также и пергаментная обертка, и федеральная печать, которые, очевидно, были удалены и снова поставлены на место весьма искусным профессором. Очевидно, замена формулы была произведена вскоре после приезда в Чикаго специального агента Л. Коушна.

Эта подмена подлинной формулы фальшивой имела целью выиграть время. Положение усугубляется тем, что как только старший агент ФБР в Чикаго получил от Коушна фальшивую формулу, он распорядился отменить строгий контроль на границах и в портах США.

2. По делу Пинни Ятлина.

Директором ФБР в Вашингтоне получены сведения, что Пинни Ятлин прошлой ночью был убит в Мехико-Сити при выходе из жилого дома.

Убийца не известен. Запрошены подробности. По получении их они будут немедленно высланы Л. Коушну через посольство Соединенных Штатов в Париже.

3.По делу Зеллары.

По просьбе специального агента Коушна были проверены все полицейские архивы. Установлено, что эта женщина отбывала срок в двух государственных тюрьмах. Ее личное дело с отпечатками пальцев и образцами почерка находится в конторе женской тюрьмы в Оклахоме.

4. Фотография этой женщины, вместе с фотографией ее соучастников, отправлена по фототелеграфу редактору парижского издания «Нью-Йорк Таймс». Этому джентльмену даны указания немедленно по проявлении фото передать его Тони Скала, причем редактор предупрежден, что это дело строго конфиденциально.

Директор ФБР рекомендует специальному агенту Коушну, учитывая важность производимого им расследования, а также то, что в данное время расследование производиться на территории иностранного государства, действовать с чрезвычайной осторожностью.

Я дважды перечитал письмо, затем сжег. Сел в кресло и закурил. Я даже не буду пытаться перечислять вам, ребята, все имена, которыми я себя обзывал.

Я понял, что я самый классический, так сказать, «королевский» остолоп, который когда-либо существовал на белом свете.

Я полностью открыл свои карты перед мошенниками и дал им возможность обвести себя вокруг пальца, тупоголового кретина, называющего себя специальным агентом Федерального бюро расследований.

Ой, ребята, ну и дурак же я!

Я схватил телефонную трубку и позвонил дежурному портье, попросил его послать посыльного в парижскую редакцию газеты «Нью-Йорк тайме», зайти к ночному редактору и взять у него фотографию для Тони Скала.

Дежурный сказал о'кей.

Я нервно ходил взад и вперед по комнате, обдумывая случившееся.

Значит, Пинни Ятлина убил" в Мехико-Сити. Значит, он так и не приезжал в Париж, значит, он все время оставался в Мексике, и это очень странно.

Конечно, может быть, у него был во Франции какой-то парень, которому он полностью доверял. Но все-таки это кажется невероятным. Ведь во Франции ему гораздо безопаснее, чем в Мехико-Сити.

Другой интересный факт это то, что он был убит при выходе из жилого дома. Ручаюсь, его убили при выходе из квартиры Зеллары в том самом проходе, который ведет на улицу, где меня протащили в ту ночь парни, собиравшиеся меня убить.

Да-а. Вы, ребята, должны согласиться со мной: весьма знаменательным является тот факт, что Ятлина — очень ловкого и умного парня — убили после того, как Истри согласился действовать с ним заодно и собирался передать ему джеймсоновскую половину формулы.

По-моему, дело было так: Истри отослал половину формулы или незадолго до, или сразу же после моего приезда в Чикаго. И вся эта канитель, которую они разыграли со мной, — трепотня.

Тони Скала, вся та ахинея, которую несла маленькая Жоржетта с ее очаровательной фигурой и невинными голубыми глазками, — да меня, остолопа, просто водили за нос, чтобы дать Истри время договориться с Ятлином, отослать из Чикаго настоящую формулу и заменить подложной.

Умно? Верно ведь?

Парень с настоящей формулой в кармане был уже наготове. И как только я передал в Вашингтон фальшивую формулу, в связи с чем был снят строгий контроль в таможнях и портах, этот парень немедленно улизнул из Штатов с подлинной формулой в кармане.

Ну, а теперь скажите по совести, не дурак ли я?

И никак не могу понять до конца это дело. Чего-то не хватает. Я все ходил и ходил по комнате взад и вперед и придумывал с дюжину различных вариантов. Ну что, черт возьми, мне сейчас делать? Нужно оставаться здесь и попытаться докопаться, что же все-таки в конце концов происходит?

Раздался стук в дверь. Это посыльный принес мне фотографию из редакции. Я дал ему долларовую бумажку, поспешно разорвал конверт и поднес фотографию к свету.

И когда я взглянул на нее, я так завопил, что, вероятно, слышно было в Китае.

Это была фотография двух женщин и двух мужчин. И две женщины были — Зеллара и Фернанда!

Парни же были совсем неизвестные. Я повернул фотографию и прочитал на обороте:

«Сеньоре Фернанде Мартинас наконец удалось взять на поруки сестру Зеллару, отбывавшую наказание в женской тюрьме Оклахомы».

Ах, вы, чертовы ведьмы!

Так, значит, Фернанда — сестра Зеллары. И эти проклятые бабенки сделали меня похожим на нечто, что голодная кошка откопала в саду за дровами и, даже, несмотря на свой голод, не стала жрать.

Я бросил фотографию и плюхнулся в кресло. Я все понял! Этот милый, гениальный мальчик Лемми Коушн наконец-то все понял, но только понял он все слишком поздно, когда его догадки не могли принести уже никакой пользы.

Я сидел в кресле и смотрел на себя в зеркало. Передо мной сидел самый бездарный тупица, который когда-либо носил в кармане бляху ФБР.

По-моему, теперь-то наконец я ясно представляю себе картину. И совершенно очевидно, что главными лицами, обмозговавшими это дело, были не Джек Истри и не Пинни Ятлин. Мозговой трест в этом деле представляли женщины, и, безусловно, из всех женщин, участвующих в этом деле, первый приз я презентую моей милой подружке Фернанде Мартинас.

Вы помните, я говорил вам, ребята: когда в ту ночь я вернулся на гасиенду Фернанды и нашел там убитого Педро? Вы помните, как я воссоздал картину преступления и сказал, что это мое воссоздание ни к черту не годится? Так вот видите, я был прав.

Теперь я вижу, почему Фернанда убила Педро, и сделала она это отнюдь не ради того, чтобы спасти жизнь милому Лемми.

Меня что-то бросало в дрожь, вообще я чувствовал себя подавленным, а это со мной очень редко случается.

Я промахнулся, попал в пиковое положение, и если я хочу, чтобы в результате все получилось хорошо для меня и для других, мне нужно успокоиться и как следует поработать своим чердачком.

И тут, без всяких к тому оснований я вдруг вспомнил слова мамаши Коушн. Она говорила мне: может быть, когда-нибудь я добьюсь в жизни чего-то, если только какая-нибудь баба не разорвет меня на клочки.

Выходит, она была права, потому что сейчас меня рвут на куски, и не одна, а сразу три бэби: Фернанда, Зеллара и Жоржетта.

Надо действовать. Я схватил телефонную трубку и опять позвонил Саю Хинксу. Сай вылез из кровати не сразу.

— Слушай, Сай, — сказал я. — Я попал в беду. Мне срочно нужна твоя помощь. Сначала скажи мне, ты послал двух парней к отелю «Гран Клермон»?

Он сказал: двоих не посылал, а послал троих. Одного в качестве официанта, а двух в качестве постояльцев отеля. Миссис Истри вкатилась в отель своевременно, получила комнату на втором этаже и отправилась на боковую.

— О'кей, — сказал я. — Сейчас я тебе скажу, что ты должен сделать, Сай. Только смотри, никаких ошибок. Вылезай, братец, из кровати и всю работу проделай сам, причем сумма не имеет никакого значения. Сколько бы ты ни запросил, все будет о'кей.

Возьми автомобиль и поезжай в Нейи. Там есть одно местечко под названием Армин Лодж. Ты должен выяснить все подробности о парне или о парнях, которым принадлежит этот дом: откуда они приехали, чем занимаются и т. д.

Непременно достань план дома, даже если для этого придется подсунуть кому-нибудь взятку в тысячу долларов. Мне нужно знать все подробности об этом проклятом Армин Лодже и обо всех людях, имевших к нему отношение за последний год.

И пожалуйста, не вздумай разевать рот относительно того, который теперь час. Действуй поскорее, разбуди всех, кто тебе потребуется. Скажи им: кто-то кому-то оставил миллион долларов и вы должны немедленно его разыскать.

Но только прошу тебя: информация должна быть только первоклассной, абсолютно достоверной.

Если там живут люди, узнай, кто им поставляет продукты, когда к ним приходит посыльный из магазина, какие письма они получают, сколько у них телефонных аппаратов.

Короче говоря, узнай все-все. Когда все узнаешь, сообщи мне лично и помни, Сай, на сей раз ты будешь работать на дядю Сэма.

— О'кей, — сказал он. — Все понял. Начинаю действовать. Но молю Бога, чтобы ты дал мне возможность хотя бы одну ночь в году провести спокойно в кровати.

Я повесил трубку, снял пиджак, расстегнул воротничок и лег в постель. Сведения относительно убийства Ятлина и о том, что Фернанда и Зеллара сестры, эти сведения заполняют все пробелы в этом деле.

Вот подумайте сами. Фернанда и Зеллара — сестры. Зеллара была законной женой Педро Домингуэса. После этого Педро путается с Фернандой, а Зеллара с Ятлином.

Ну и что? А вот что.

Фернанда убила Домингуэса, а Зеллара убила Ятлина.

Поняли теперь?

Я схватил сигарету из коробки, лежавшей на столике около кровати, и закурил.

Глядя сквозь клубы табачного дыма на потолок, мне вдруг совершенно ясно представилась картина. Вот как все произошло:

Пинни Ятлин находился в Мехико-Сити потому, что в Чикаго для него слишком накалена атмосфера.

Каким-то образом он услышал об этих двух химиках, об их газовой формуле и о гасиенде в пустыне. Он связался с Джеком Истри и сказал ему, что здесь можно закрутить колоссальную работу.

Истри согласился принять в ней участие, и велел Ятлину все организовать.

Прежде всего ему нужно было найти какого-нибудь мошенника, который бы согласился совершить убийство на гасиенде, и Зеллара сказала ему, что она знает такого парня — это Педро Домингуэс.

Так они привлекли к делу Педро. Педро нанялся сторожем на гасиенду и он должен был, когда придет время, убить обоих химиков.

О'кей. К этому времени Пеппер что-то пронюхал об этом деле. Он пока еще ничего не узнал точно, поэтому решил начать расследование. Он попробовал вытянуть что-нибудь из Зеллары, он знал, что раньше она привлекалась полицией Соединенных Штатов. Зеллара рассказала о его интересе Ятлину, и Ятлин решил позаботиться о Пеппере.

Поэтому Зеллара направила Пеппера к Педро, которому были даны указания убить Пеппера, как только представится возможность.

Как раз в этот момент Педро встречается с Фернандой Мартинас. Надо сказать, он не умеет держать язык за зубами и все рассказал Фернанде.

И, по-моему, именно Фернанда уговорила Пинни Ятлина обмануть Истри: завести обоих химиков на гасиенду, забрать обе половины их формулы, так же, как и 80 процентов денег, которые они надеялись получить за эти формулы. И что мог поделать Истри?

И когда она подумала, что Истри начал их в чем-то подозревать, именно ей пришла в голову идея похитить Грирсона в момент перехода им границы, не дав ему возможности доехать до гасиенды.

Ятлин согласился с ней, так они и поступили. Но они не ожидали, что Истри пошлет в Мексику, вероятно, под видом туристов-любителей пустыни, своих людей, которые должны были пришвартоваться на гасиенде и понаблюдать за всем, что там происходит.

Эти двое заметили что-то подозрительное и предприняли необходимые шаги.

И тут разыгрались события. Прежде всего был убит Пеппер, который в то время находился на гасиенде. Вероятно, Джеймсона тоже убили, хотя труп его не удалось найти, но ведь там был взрыв, а если вы помните давно прошедшие события, вы вспомните, что банда Истри в былые дни неоднократно устраивала взрывы. Они взрывали, например, передние стены в магазинах или квартиры людей, которые отказывались от их «защиты».

Вероятно, парень, которого послал туда Истри, на всякий случай прихватил с собой в чемоданчике пару таких бомбочек и когда Педро Домингуэс открыл стрельбу, этот тип пустил в действие свои игрушки.

Именно этим и объясняются такие необычные результаты взрыва: в комнате было разрушено только две стены. И по-моему, Педро не особенно понравилась эта операция с бомбами. Он не привык к таким вещам и быстренько смылся с гасиенды, а тем временем головорез Истри со своей красоткой украли джеймсоновскую половину формулы и смотались с такой поспешностью, будто за ними по пятам гналась пара гремучих змей.

Они вернулись в Чикаго и передали эту формулу Джеку. И теперь Джеку стало известно, что Ятлин собирается его обмануть.

Вот как обстояло дело, когда на сцене появился я. Во главе всей операции встала Фернанда. Она работала совместно с Зелларой и Ятлином. Вы помните, в телеграмме говорилось, что она поссорилась со своим мужем из-за денег.

Так вот, Фернанда — умная бабенка и любит деньги. Она знала, если дело с формулами повернется по-настоящему, оно будет пахнуть миллионами.

И тут до нее дошли слухи, что в Мексике появился я, разыскивая Пеппера. Она поручила Педро отделаться от меня. Фернанда знала, что я разыскиваю Педро, и она позаботилась о нашей встрече.

Педро знал: для того чтобы выудить сведения, я клюну на его удочку и пойду с ним в тюрьму, где мы могли бы тихо и спокойно обо всем поговорить, и там уж разделаться со мной. «Убит при попытке к бегству». Это полностью снимало с них всякое подозрение и неприятности из-за моей смерти.

Вы должны согласиться, голова у Фернанды работает неплохо. Но я удрал из тюрьмы и сделал то, что Фернанда никак не могла ожидать. Я приехал к ней в дом и рассказал ей всю правду.

Если вы спросите меня, почему она меня тогда не убила (ведь у нее была эта возможность), я скажу вам: потому что я взял ее на пушку. Я сказал, что перед тем, как пойти к ней, я позвонил в американскую полицию. Поэтому она и не решилась убить меня в тот момент.

Она просто отделалась от меня: отослала на гасиенду под предлогом, что она хочет мне помочь, и выиграла время для свидания с Педро.

Педро пришел к ней. Я вам, кажется, уже говорил, ребята: я считаю Педро мелким бандитом. Вероятно, он услышал, что правительство США серьезно заинтересовалось делом, и ему это не понравилось. Он решил выйти из игры. Если кто-нибудь из них двоих испугался, так это он, а не Фернанда.

Может быть, он потребовал перед тем, как смыться, расплаты от Фернанды.

Фернанда быстро все обдумала. Ей уже было известно: Грирсона схватили, усадили на пароход и он находится на пути во Францию, а Педро сослужил свою службу, и когда он слишком много выпьет текилы, он склонен к излишней болтовне.

Поэтому она взяла мой револьвер и застрелила Педро. Посадила его в кресло и оставила в комнате свет — не дай Бог, я, вернувшись, не увижу такой прелестной картинки. По ее плану, я должен был ахнуть: моя дорогая Фернанда столь мила, что убила этого подлого бандита, и, мертвый, он уж никак не повредит Лемми Коушну. Вот что я думаю о Фернанде!

Я повернулся на кровати и переключил свои мысли на другую тему.

Жоржетта. Женщина, которую я считал самой милой и очаровательной бэби на свете. А она так тонко провела меня! Если бы директор ФБР узнал, какого осла он держит на работе, он бы вставил мне перо туда, куда следует, и предложил бы переменить профессию, ну, скажем, порекомендовал стать уличным певцом, что ли.

О'кей. Думаю, пришло время поговорить с очаровательной Жоржеттой.

Ну что ж, поедем к ней!

 

ГЛАВА 11

До чего же может быть паршивой иногда жизнь! Скорее всего, вы и сами не раз убеждались в этом.

Сидя в такси, я складывал в уме два плюс три, стараясь не получить шесть; я думал, что бы мне такое сделать с этой ведьмой Жоржеттой, когда я доберусь до нее.

Достаточно подумать в течение хотя бы двух секунд, чтобы любой парень, если только он не является абсолютно бесспорным кандидатом в дом умалишенных, — понял, что я находился в весьма незавидном положении, а все козыри на руках красотки Фернанды Мартинас.

Сейчас гангстер с джеймсоновской половиной формулы уже находится во Франции; вероятно, он выехал немного раньше нас, и, если мои догадки правильны, Фернанда и тот парень взяли надо мной верх. Если только, конечно, мне не удастся вытащить из мешка какой-нибудь очередной трюк.

Мысли снова вернулись к Жоржетте. Ну и рассердился же я на эту бабенку! Ее предательство еще раз доказывает — никогда нельзя знать заранее, какой фортель выкинет с тобой подобная куколка.

Чем больше парень уверен, будто он хорошо знает женщин, чем больше у него опыта в амурных делах, тем большим ослом он оказывается, когда встречается с такой вот прелестницей с ясными невинными глазами и с видом «я-не-скажу-тебе-да-но-и-не-лишу-тебя-надежды».

А мне это должно быть известно лучше любого другого. Я достаточно прожил на белом свете и знаю, если когда какая-нибудь большеглазая блондиночка с фигурой — по сравнению с которой царица Савская выглядит как дублерша обезьяны-бабуина на съемках экзотической кинокартины, — когда такая блондиночка начнет напевать песенку с давно знакомым припевом: «Я не могу тебе ни в чем отказать, бэби», самое время для парня бежать от нее во всю прыть, как будто под тобой горит земля.

Но парень не уехал. Он подумал, что на сей раз будет иначе… Он все мечтал, сколько раз ему удастся обнять своими крепкими руками изящную талию этой бэби и проверить, действительно ли она пользуется несмываемой губной помадой, которая не размажется по его глупой морде.

Может быть, вы слышали о знаменитом любовнике Казанове. Так вот, по-моему, если кто-нибудь захочет докопаться до правды, то убедится, что этот парень большой трепач. Он, мол, за всю свою жизнь не встретил ни одной женщины, которая бы ему отказала. Такой он был «неотразимый» болтун. Все врет! Только самые неотесанные парни, лишь вчера прибывшие из глухой деревни, парни с вытаращенными невинными глазами, парни, думающие, что бюстгальтер — это кабачок во Франции, только такие парни пользуются успехом у умных бабенок.

Почему? Потому что он такой тупой, чистый и невинный! И любая появившаяся на горизонте многоопытная красотка спешит взять над ним шефство, поставить его на ноги и обучить всему, что полагается знать молодому человеку.

И занимается этим до тех пор, пока другая красотка не похитит у нее этого парня. Знаете, у нас всегда будет отличное оправдание ее покровительственного отношения. Ока обязательно скажет, что хотела поматерински приголубить юнца. Именно такое оправдание выдвинула в свое время Клеопатра, заарканив Марка Антония. Тот уже собирался завоевать Египет, но вдруг воспылал к Клеопатре горячей любовью и готов был заложить всю Римскую империю, чтобы купить приглянувшуюся ей новинку из дамского белья.

Мне бы не очень хотелось углубляться в историю, но все же должен сказать: Генрих VIII был первым парнем королевского рода, который нашел единственный способ заставить женщину заткнуться. Если бэби мечется по квартире и выкрикивает утром, в полдень и ночью, что она отдала тебе все, не получив взамен ничего, кроме воспаления желчного пузыря, что ты ее унизил, да какая она была раньше и т. д., то вот тут-то надо вспомнить веселого парня по имени Генрих VIII.

Способ гласит: как можно скорее послать своему палачу секретное письмо, срочно наточить топор и на рассвете одним махом отрубить на плахе кочан этой разбушевавшейся дамочке.

Вот такие-то дела.

Но главный вопрос, который меня интересует: что же я все-таки сделаю с маленькой очаровательной вероломной Жоржеттой?

И у меня родилась одна идея. Я остановил такси у первой попавшейся телефонной будки, вышел из машины, позвонил Варнею из американского посольства и был очень рад, что парень оказался на месте. Мы с ним немного поговорили, он полностью одобрил мой план и сказал, что все будет о'кей. После этой беседы у меня на душе стало немного легче и я приехал в отель «Гран Клермон».

В отеле я сказал дежурному портье" что мистер Скала хотел бы видеть миссис Истри по очень срочному делу. Через две минуты она по телефону сообщила: мистер Скала может к ней войти.

Поднимаясь на лифте, я закурил сигарету и повторял стишки из детской книжки. Хорошие стишки. Всегда нужно быть спокойным, даже если бы вам с радостью хотелось схватить эту Жоржетточку и выколотить из нее четырнадцать сортов искр. А что бы вы чувствовали на моем месте?

Я постучал в дверь, она сказала «войдите», я и вошел.

Она стоит у стола, улыбается и готова подать мне руку. На ней какой-то легкий голубой халат, неназойливо подчеркивающий голубизну ее глаз; и если бы я не знал, что она двоюродная сестра Сатаны, я бы считал ее не способной обидеть и мухи.

У нее до того невинная мордочка, что, кажется, она не может даже кляксу посадить у себя в тетрадке.

Я решил немного подыграть бэби.

— Садитесь, Жоржетта, — сказал я. — Я хочу поговорить с вами по очень важному делу. Усаживайтесь поудобнее и внимательно слушайте, что вам предстоит сделать.

— Хорошо, Лемми, — ока послала мне улыбку, способную растопить сердце бронзовой обезьяны. Потом подошла к большому креслу и села.

У меня просто не хватает слов сказать вам, до чего она хороша. Прежде чем она поправила халатик, я успел взглянуть на ее ножки, и должен вам сказать, ребята, она вполне могла бы получить за них премию, хотя в душе у бэби сплошная чернота.

— О'кей, — сказал я. — Вот как обстоят дела. Мы приехали сюда, и предполагается, что я — Тони Скала. Весьма возможно, что когда вы завтра поедете в Армин Лодж, там окажется один из ятлиновских парней, который знавал меня раньше. Он увидит, что я не Скала и насторожится.

Она кивнула.

— Вы не должны ехать, Лемми, — сказала она. — Я поеду одна. Вы держитесь в стороне до тех пор, пока я не узнаю, кто там находится.

— Это очень мило с вашей стороны, Жоржетта, — сказал я, изо всех сил стараясь сдержать себя, так как мне ужасно хотелось подойти к ней и смазать ее королевским ударом в то место, где ей будет всего больнее.

— Да, это очень мило с вашей стороны, — продолжал я, — очень смело. О'кей. Ну, а как вы хотите все разыграть? Она подумала с, минуту, потом сказала:

— Завтра я поеду в Нейи. Сразу же доберусь до Армин Лодж и скажу тому, кто там окажется: я миссис Истри, и я приехала сюда по предложению Зеллары.

Думаю, там будет какое-нибудь незначительное подставное лицо, — продолжала она. — Кто-нибудь, кто мало значит и мало знает. Но, вероятно, там есть телефон, и когда я туда приеду, они по телефону, получат дальнейшие инструкции, после чего, вероятно, направят меня куда-нибудь в другое место вместе с джеймсоновскими формулами. Получив эти инструкции, я немедленно вернусь и все вам сообщу.

Я посмотрел на нее и улыбнулся.

— Значит, вы думаете, что они поступят именно так? — сказал я. И передразнил ее голос:

— Вы думаете, что они предложат вам отвезти джеймсоновские формулы в другое место и вы немедленно вернетесь ко мне и все сообщите?

Я со злостью швырнул в угол свою шляпу, потом подошел к ее креслу и посмотрел на нее сверху вниз.

— Значит, ты думаешь, что я классический представитель ослиной породы? Так ведь, миссис Вероломство? — сказал я. — Ты думаешь, что я продолжаю верить во всю эту чепуху, которую ты мне тут наболтала?

Так вот, слушай: если бы я захотел высказать все, что я думаю о тебе и о твоем подлом предполагаемом брате Тони Скала и о твоем сволочном муженьке, от которого ты так стремилась отделаться, это заняло бы по меньшей мере лет четырнадцать и прекратил бы я ругаться только потому, что исчерпал бы весь запас слов.

Она побледнела и посмотрела на меня как на страшное приведение.

— Я ничего не понимаю, — сказала она. — Тони Скала… мой брат?.. Но это же смешно!

— Конечно, смешно, Жоржетта, — сказал я. — Я полагаю, правильнее было бы сказать, что Тони Скала — твой любовник вот уже в течение многих лет, и он охотно делил тебя с покойным Джеком и со всеми другими парнями, которым тебе случалось приглянуться.

А теперь заткнись и слушай меня внимательно, потому что мне надоело смотреть на твое очаровательное личико и потому что настало, наконец, время понять друг друга.

Я получил письмо из Вашингтона. Оказывается, формула, которую я взял из сейфа Джека Истри, была фальшивая. И тебе это было отлично известно.

Пинни Ятлин никуда не выезжал из Мехико-Сити. Пару дней назад его убили. И, по-моему, я знаю, кто дал приказ на этот счет, это твоя милая подружка Фернанда Мартинас, и я знаю, кто именно его убил — это ее сестрица Зеллара, и ты об этом, разумеется, прекрасно знала.

Когда Джек Истри получил от Зеллары телеграмму, которую я заставил ее послать, он придумал очень хороший трюк, может быть, это ты его и придумала.

План был хорош на все сто процентов. Тони Скала встречает меня на аэродроме и рассказывает чертову сказку, что он, мол, твой брат, а ты очень испугалась масштабов настоящего дела и хочешь немедленно выйти из игры.

Я поверил ему. Как он был красноречив! Как ты ненавидела своего покойного мужа, который обманным путем принудил тебя выйти за него замуж… Как ты готова на все, лишь бы уйти от него, и чтобы заработать себе честную репутацию, ты готова помощь Закону…

Я и этому поверил. Вот какой я примитивный дурак. Видишь? Я верю всему.

И все вы, Джек, ты, Скала, хотели только выиграть время, чтобы Джек мог передать Скале подлинную джеймсоновскую формулу, после чего Скала болтался бы в Нью-Йорке до тех пор, пока я получу от Джека подлинную формулу и пришлю ее в Вашингтон.

Вы знали, что после этого строгий контроль в таможне будет снят и Тони сможет спокойно сесть на пароход, и он сделает это на один-два дня раньше меня.

Здесь, во Франции, он должен был встретиться с Фернандой, которая уже находится здесь, и, таким образом, у нее будут обе половины формулы — солидная база для того, чтобы начать шантажировать нас.

И, вероятно, сейчас Фернанда сидит себе с карандашиком в руках, подсчитывает, сколько зеленых содрать с правительства Соединенных Штатов!

Это был именно твой план выдать меня за Тони Скала и сделать вид, будто бы мы приехали сюда с половиной формулы. Ты знала, что я попрошу позвонить Зелларе и узнать, с кем ты должна будешь встретиться в Париже. И тот факт, что ты ей позвонила, явился для Зеллары сигналом, что настало время убить Ятлина.

А потом, поскольку Ятлин убит, а Истри в тюрьме или тоже убит, вы с Фернандой поведете игру уже как вам захочется и заберете себе огромную сумму денег.

О'кей. И ты также знала: когда мы приедем сюда, я отправлю тебя в Армин Лодж одну, чтобы кто-нибудь случайно не опознал меня, а ты воспользуешься этим обстоятельством, удерешь от меня, присоединишься к остальным и пришлешь мне издалека пламенный приветик.

Что ж… Это был отличный план, и он удался больше, чем на 50 процентов. Фернанда получила обе части формулы.

И теперь, вероятно, нам придется согласиться на ее условия, и, могу держать пари, денежки она запросит немалые.

Но я скажу тебе, кое-что не произойдет ни в коем случае, можешь положиться на меня в этом случае — тебе никогда не удастся удрать.

Я считаю, что уже подоспела надобность произвести один арест, и арестованной окажется миссис Жоржетта Истри.

Тебя это удивляет? Да? Ты думаешь, что во Франции я бессилен? Ты надеялась, что здесь ты будешь в абсолютной безопасности? Так нет же, дорогая. Ты забыла одно обстоятельство. Какая-то часть Соединенных Штатов Америки находится здесь, в Париже. Это посольство. Как только я затащу тебя туда, ты окажешься на территории США.

И именно сейчас я собираюсь это сделать. Ты останешься там, и много людей будут неустанно заботиться о тебе до тех пор, пока я не оформлю через Вашингтон пару обвинений, после чего тебя вышлют в Соединенные Штаты. К тому времени, как я закончу это дело, ты получишь такой чудесный приговорчик, что подумаешь, лучше бы тебе совсем не родиться на свет божий.

Ну, как тебе это понравится, очаровательное создание? И еще одно. Можешь заткнуться и не пытаться что-нибудь сказать. Тебе не удастся ничего придумать так, с ходу, чтобы я стал слушать. Понимаешь?

Послышался глубокий судорожный вздох. Ее глаза горели, как раскаленные угли. Если бы она была уверена, что ей удастся ускользнуть, она с радостью разорвала меня на клочки своими очаровательными наманикюренными ноготками.

Я осмотрел комнату. Ее багаж еще не был распакован, за исключением одного чемодана, и через раскрытую дверь я увидел в спальне ее платье, перекинутое через спинку стула.

Она все еще сидела в кресле и смотрела на меня своими огромными глазами, пытаясь высказать все, что она обо мне думала.

— Ну-ка, давай, топай в спальню, надень свое платьице, — сказал я. — И пожалуйста, не вздумай раскрывать роот. Что бы ты ни сказала, меня уже заранее тошнит от вранья. А пока ты будешь надевать платьице, будь добра, оставь дверь раскрытой. Я больше не хочу рисковать. Ты оденешься, и мы с тобой смоемся отсюда.

Можешь взять чемоданчик, вот этот, небольшой. Ну-ка, давай, сестренка, побыстрее шевелись.

Она встала, пошла в спальню, сняла халат, надела платье, меховое пальто и маленькую шляпку и вышла ко мне.

Я стоял и наблюдал, как она складывала чемоданчик. В мою сторону она даже не взглянула. Когда она запирала чемоданчик, она стояла ко мне спиной, а когда замок чемодана щелкнул и она повернулась ко мне, у нее в руке был маленький, прямо-таки детский пистолет. Вероятно, он лежал в чемоданчике.

— Не двигайтесь, — сказала она. — Или я вас убью. Стойте на месте и поднимите руки вверх. И, пожалуйста, спокойно. Вы уже достаточно пошумели сегодня.

Теперь она улыбалась. Вероятно, ей все это кажется отличной шуткой.

Я стоял и смотрел на нее. Меня в этом деле столько раз обманывали, что уж, пожалуй, теперь меня ничем не удивишь.

Если даже эта бэби сейчас мгновенно исчезнет в столбе голубого пламени, от меня никто не услышит ни звука.

Я до того измотался, что, вероятно, не узнаю себя в зеркале для бритья.

Она подошла к телефону. И хотя я ненавижу эту бабенку со всеми ее потрохами больше, чем я могу это выразить, я все же не мог не восхищаться ею. Она шла, держа меня на прицеле, как будто она всю жизнь только этим и занималась.

— Говорит миссис Истри, — проворковала она по телефону. — Будьте добры, вызовите мне такси.

Она повесила трубку. Потом подошла к стене и перерезала провода от обоих аппаратов. Подошла к двери спальни, заперла ее на ключ, ключ положила в карман. Потом подошла к двери, ведущей в коридор, и вынула из нее ключ.

Стоя в дверях, она взглянула на меня и сказала:

— Спокойной ночи, мистер Коушн.

Она вышла в коридор, закрыла дверь, и я слышал, как щелкнул замок.

Я глубоко вздохнул и снял пиджак.

Пожалуй, мне придется повозиться с этой дверью минуты три, а то и четыре!

В отель «Веллингтон» я добрался уже около двух часов ночи. Дежурный портье сказал мне, что вечером ко мне заходил какой-то парень, спрашивал, не остановился ли здесь мистер Скала, прибывший в Гавр на пароходе «Париж».

Они ответили этому парню «да» и спросили, есть ли у него какоенибудь поручение для меня. Он ответил «нет, благодарю» и смылся.

Вот такие-то дела!

Это мне сказало все, что я хотел бы знать, и вы тоже* вероятно, догадались обо всем, ребята.

Только один парень мог интересоваться, приехал ли я, и этим парнем был сам Тони Скала.

Он разослал по всем отелям своих ребят, чтобы выяснить, где именно я остановился.

И это подтверждает мои догадки, что Скала привез сюда джеймсоновскую половину формулы. А интересовался он моим прибытием сюда, во Францию, потому что знал, если приехал я, значит, приехала и Жоржетта, и значит, в самое ближайшее время она приедет в Армин Лодж.

Ну что же, ему нечего беспокоиться. Скорее всего, Жоржетта сразу помчалась туда, улыбаясь во всю свою противную рожу, бросилась там в объятия своего Тони и они сейчас гогочут, как ломовые лошади, над милым Лемми Коушном, дураком № 1 мирового масштаба, над этим старикашкой, у которого чердачок что-то начал буксовать, и его может уже провести любая смазливая девчонка.

Да, если они смеются, они имеют на это право. Будь я на их месте, я бы тоже хохотал до упаду…

Я поднялся в свою комнату и налил себе небольшой стаканчик виски, просто так, для счастья.

Потом я позвонил в посольство Варнею. Я передумал, сказал я, и не привезу к нему миссис Истри, как собирался это сделать раньше.

Он сказал о'кей и что если мне безразлично, он сейчас отправится в постель. Я сказал, что сейчас мне все безразлично, по мне так любой человек может катиться ко всем чертям и играть с ними в кегли. Он ответил мне на это какой-то старой, довольно избитой остротой и повесил трубку.

Я снял пиджак, рухнул и начал думать, какой будет следующий ход в этой игре.

Что касается меня, остается только сидеть здесь в отеле и " ожидать, когда акционерная компания Фернанда-Зеллара-Жоржетта пришлют уведомление о размере выкупной платы за формулу. И им отлично известно, что я ничего не могу с ними поделать. Я даже не знаю, где они находятся и, ввиду деликатности дела, никогда не решусь обратиться к французским властям за помощью.

Ну что ж, если они пришлют мне письмо, в нем ведь должен быть обратный адрес. Правда? Должны же они указать адрес, по которому высылать им деньги.

Но даже если мне станет известно, где они находятся, что я могу сделать?

Я ведь не могу ворваться к ним, открыть пальбу и вообще поднимать шум и гам без того, чтобы французские парни не узнали о формуле газа, а этого как раз я не имею права никому рассказывать.

Да, сомнений никаких нет. Эти бабенки одержали надо мной верх. У них на руках пять тузов. И если я начну за ними гоняться, захочу наделать им неприятностей, они сразу расскажут о формуле другому государству и они отлично знают, что я никогда на это не пойду.

У меня такое состояние, что если бы кто-нибудь подсказал мне, что сейчас нужно делать, я бы наградил его бриллиантовой медалью.

Я налил еще стакан виски и решил больше ни о чем не думать. И только я принял такое решение, зазвонил телефон. Это был Сай Хинкс.

— Эй, дружище, — сказал он. — Ты просил меня не спускать глаз с твоей подружки миссис Жоржетты Истри. Так вот разреши сообщить тебе, что мы ведем наблюдение за ней с присущей нам точностью.

Час назад эта дамочка вышла из отеля «Гран Клермон», села в такси и поехала в Нейи. Там у меня уже работают четыре парня по сбору информации относительно Армин Лодж, которую ты у меня просил.

Примерно за полчаса до прибытия этой дамочки в Армин Лодж туда приехал один парень на канадском бьюике. Он оставил машину у входной двери и отпер дверь ключом, который был у него в кармане.

Мой парень спрятался в кустарник против входной двери, и он уверяет, что до приезда этого типа в бьюике в доме никого не было. Понял?

Так вот. Примерно через полчаса прикатила на такси миссис Истри. Она расплатилась с шофером такси у главных ворот Армин Лодж, и мой парень, который следил за ней от самого Клермон-отеля, припрятал где-то машину и решил попробовать, не удастся ли ему что-нибудь увидеть или услышать.

Он слышал, как дама сказала шоферу такси несколько слов по-французски, у нее были только американские деньги, но они быстро этот вопрос уладили и она пошла по автомобильной дорожке к входной двери.

Когда она прошла примерно с полдороги, мой парень скользнул в ворота и последовал за ней.

Но ничего интересного ему узнать не удалось. Она подошла к входной двери, позвонила, кто-то открыл и она вошла. В холле было темно, поэтому он не мог видеть, кто именно открыл дверь.

Через некоторое время девчонка вышла вместе с парнем, приехавшим на бьюике, села в машину и парень повел машину к заднему входу в дом.

Вот все, что я могу тебе пока рассказать. Может быть, утром что-нибудь добавлю.

— Можешь бросить это дело, — оказал я ему. — Мне больше не нужна информация об Армин Лодж. Я и так о них знаю больше чем достаточно. Откуда ты говоришь?

Из дома, сказал он. Я велел ему повесить трубку и немного подождать, может быть, я ему еще раз позвоню, потому что где-то под самой макушкой у меня рождалась идейка.

Я закурил и опять лег. Думаю, что я на 100 процентов прав в своих последних догадках. Парень, который приехал в Армин Лодж на бьюике, был Тони Скала и поехал он туда, чтобы прихватить с собой Жоржетту.

И, может быть, я в последний раз слышал об этой бэби. Очень жаль, я бы с радостью отдал годовую зарплату, чтобы посадить эту дамочку с глазами-звездами и с самой изящной фигуркой на свете, эту чертову ведьму, так ее и так, за железную решетку. Эта очаровательная бэби произвела на меня такое же впечатление, так же запала мне в душу, как красотка из шоу с раздеванием на деревенского парня, впервые попавшего в городской театр. Разница только в том, что деревенскому парню иногда кое-что перепадает от таких красоток.

Скоро уже четыре часа утра, а я все лежу и думаю. Но так ничего и не придумал. Кажется, мне остается только послать через посольство телеграмму директору ФБР и признаться ему, что я полностью сдаюсь, не знаю, что делать и прошу указаний.

Но уверен, указание было бы таким: сидеть и ждать, когда акционерное общество Фернанда-Жоржетта назовет сумму за формулу Джеймсона-Грирсона, и укажут, в каком, именно месте они хотели бы получить эти деньги — в Китае или в Сиаме.

И, вероятно, эти бабенки захотят сначала получить деньги, а тогда у нас не будет никаких гарантий, что они нам после этого все-таки отдадут формулы.

Воображаю, какую жизнь закрутят эти бэби, получив наши деньги. Им надо будет только годика два-три держаться подальше от Америки, пока все забудется. А потом они уж тряхнут кошелечком, накупят себе столько меховых пальто и роскошных туалетов, что и в двенадцати универмагах столько не найдется.

Ох, ребята, что бы я сейчас сделал с этими красотками. Я со злостью опустил ноги с постели и закурил сигарету.

Обычно мой девиз: «Когда сомневаешься, не делай», но в данном случае мне хочется рявкнуть: «Когда сомневаешься, сделай».

Я позвонил Саю.

— Слушай, Сай, — сказал я. — Может быть, ты знаешь несколько парней, занимавшихся разными темными делами, а теперь скрывающихся в этом городе? Надеюсь, ты понимаешь, что мне нужно. Какие-нибудь американские парни, которые, по причинам, лучше всего известным им самим, не собираются возвращаться в США. Знаешь таких парней? А?

— Еще бы, — сказал он. — Здесь есть несколько мальчиков, сбежавших из США, чтобы не привлекаться за убийство, двое банковских грабителей, несколько многоженцев и вступивших в фиктивные браки из-за денег, с полдюжины отличных фальшивомонетчиков и разных мошенников и еще несколько миллионов никчемных ребят, способных украсть последний грош с тарелки нищего.

— Отлично, — сказал я. — Так вот, Сай, я знаю, что ты хороший парень и когда захочешь, можешь держать свой люк закрытым.

— Безусловно, — сказал он. — У меня, как в могиле. — Приятель, если бы ты знал, с какими вещами мне приходится сталкиваться, и я даже во сне ни словом не обмолвился о них.

— О'кей, — сказал я. — Так вот что: одевай-ка шляпу и быстро мотай ко мне. Нам с тобой предстоит очень сложное дело.

Он сказал «отлично», и что, может быть, как-нибудь в будущем году ему, наконец, удастся выспаться.

Я подошел к столу и налил небольшой стаканчик. Я вспомнил Жоржетту, у меня перед глазами стояла ее улыбающаяся рожа, когда она наставила на меня свой пистолетик.

— О'кей, деточка моя, — сказал я. — Может быть, я с тобой еще не все решил.

 

ГЛАВА 12

Сай Хинкс ушел от меня около семи часов. Мы с ним отлично поговорили. Я рассказал ровно столько, сколько считал нужным для выполнения моих планов.

Я подумал, если в этом деле было столько неожиданных забавных ходов, то почему бы мне не учудить еще одну хохму? Во всяком случае, терять нам нечего.

Я принял теплый душ и завалился спать. Я ужасно устал, но ровно в десять часов встал, принарядился, отправился в посольство США и заявил им, что мистер Зетланд В. Т. Кингарри хотел бы перекинуться парой словечек с самим послом.

Мне пришлось ждать очень недолго. И достаточно было бросить хотя бы мимолетный взгляд на нашего представителя во Франции, чтобы у меня на душе стало значительно легче, потому что физиономия у этого парня как раз такая, какая должна быть у посла. Огромный лоб, квадратный подбородок и пара проницательных глаз.

Я все ему рассказал. Оказывается, многое ему уже известно. После того как я выехал из Нью-Йорка, наше главное управление подробно информировало его и он не особенно удивился тому, как здесь развертывались события.

Но когда я ему рассказал о своих планах и о том, что я поручил Саю Хинксу, должен сказать, что даже он слегка приподнял брови от удивления.

Пристально посмотрев некоторое время на пресс-папье, он, наконец, сказал:

— Мистер Коушн, вы пользуетесь репутацией человека, который всегда добивается успеха. Я слышал также, что многие методы вашей работы бывают весьма необыкновенными.

И хотя я не собираюсь в какой бы то ни было степени официально одобрять шаги, которые вы предприняли, в тоже время я не склонен наложить на них официальный запрет.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Другими словами, — сказал он, — если вы это провернете, Коушн, будет отлично. Если же нет… Он пожал плечами.

— Вот и отлично, сэр, — перебил я. — Не смею вас больше утомлять. Я немедленно же приступаю к делу, и если вы обо мне больше ничего не услышите, что ж, будет очень печально.

— Желаю вам удачи, — сказал он. — Я могу высказать вам свое личное мнение по поводу этого дела. Вот оно.

Я верю, что до тех пор, пока формула Джеймсона-Грирсона будет находиться в наших руках и в руках британского правительства, она будет служить делу мира, отнюдь не агрессивным целям.

Но вы можете себе представить, что произойдет, если эта формула попадет в руки воинственной нации. Сам факт обладания этой формулой, знание потенциальных возможностей действия джеймсоновско-грирсоновского газа, легкость, с какой Он может производиться и транспортироваться, тот факт, что этот газ является, пожалуй, единственным подлинно эффективным газом, — все это даст в руки агрессора такое оружие, при помощи которого он сможет в течение месяца поставить мир на колени.

Еще раз желаю вам удачи. Если вам что-нибудь понадобится, кроме письма, которое я сейчас напишу, звоните Варнею, он будет все время дежурить здесь до тех пор, пока мы не услышим от вас тот или иной ответ.

Он написал письмо, подписал, поставил посольскую печать, положил письмо в конверт и подал его мне.

Я смылся. В такси, по пути в отель «Веллингтон» я вынул из конверта письмо и прочитал:

"Посольство Соединенных Штатов Америки. Париж. Франция. Тому, кого это может касаться.

Властью, данной мне как послу Соединенных Штатов Америки во Французской Республике, настоящим уполномочиваю мистера Л. Коушна, специального агента Федерального бюро расследований США, получить от меня и заплатить любому лицу или лицам, по его личному указанию, любую сумму или суммы в пределах двух миллионов долларов без требования расписки в получении этих денег". Подпись. Печать.

Отличная работа. Кругленькая суммочка, как вы думаете? В отель я вернулся в 11 часов. Мне передали записку от Хинкса: один из его парней ожидает меня в Армин Лодж и он будет находиться в кустарнике до моего приезда.

Я сел в другое такси и поехал в Нейи. Хоть я уговаривал себя, что все окончится замечательно, я все-таки не был вполне уверен в успехе этого дела.

Если Хинкс справится с той работой, которую я ему поручил, и если все будет сделано шито-крыто, тогда нам остается только дожидаться весточки от акционерного общества Фернанда-Жоржетта, заплатить им деньги и надеяться, что они честно выполнят свои обязательства в нашей сделке. Только я в это никак не могу поверить. Одна мысль, что эти две красотки способны честно выполнить свои обязательства, заставляет меня буквально лопаться от смеха.

Я расплатился с таксистом у самых ворот Армин Лодж и вошел в сад. Впереди — огромное здание, окруженное кустарником. К входной двери подходила асфальтовая автомобильная дорожка, обвивавшая здание.

Я шел по дорожке. Через некоторое время из кустов вылез парень и сказал: «Доброе утро».

Я сказал ему, что Сай Хинкс — мой приятель.

Он поведал мне:

— Армин Лодж снял и месяца два назад с полной меблировкой через нью-йоркское агентство. Авансом была внесена трехмесячная рента, кроме того, для спокойствия хозяина меблировка была застрахована.

Дом часто посещали различные люди, но редко кто оставался дольше, чем на несколько часов. Соседи и местные торговцы утверждают, что фактически здесь никто не живет.

В местной лавочке ничего не покупают, из города тоже ничего не доставляют и…

— О'кей, приятель, — сказал я ему. — Ты сказал мне все, что я хотел знать. Ты сделал ключи от входной двери? Он сказал «да» и достал их из кармана. Я взял их.

— Теперь давай мотай отсюда, — сказал я. — Я хочу побродить здесь в одиночестве.

— Слушаюсь, сэр, — сказал он.

Но вид у него при этом был слегка разочарованным. Может быть, он надеялся быть свидетелем по крайней мере двух убийств.

Я потопал по автомобильной дорожке к входной двери. Подойдя совсем близко к дому, я решил осторожно обойти стороной, чтобы не стереть следов на гравии.

Прошлая ночь была довольно влажной, и отлично были видны следы шин бьюика, как он подъехал и остановился.

Подойдя к месту, где стояла машина, я увидел следы шагов двух людей: одни мужские копыта, а другие сделаны ножками, обутыми в туфельки на высоком каблучке, вероятно, это следы Жоржетты.

Автомобиль постоял здесь и тронулся дальше. Следы шин привели меня к заднему входу в Армин Лодж.

Здесь машина опять остановилась. От двери к машине вели следы — мужские, но совершенно другой формы, чем первые. Значит, так, Жоржетта и два парня уехали через задние ворота.

Я вернулся к входной двери, отпер ее и вошел. В холле темно, воздух несколько спертый, я чиркнул зажигалку, нашел выключателе включил его и огляделся.

Холл очень большой, отделанный дубовыми панелями, повсюду старинное оружие: классное местечко, только вот почему-то уж очень пахнет жареным луком.

Я прошел по всем комнатам первого этажа. Все они огромные, мебель покрыта белыми чехлами от пыли. В шкафу одной из комнат нашел пустую бутылку из-под бренди, больше ничего интересного.

Я вернулся в холл и поднялся по широкой дубовой лестнице наверх. На втором этаже тоже холл. Дверь в одну из комнат распахнута. Я вошел и зажег свет.

Огромные шторы, мебель опять-таки в чехлах, за исключением нескольких стульев, чехлы с которых валялись тут же на полу. На столе поднос с недоеденными сандвичами, пустая бутылка из-под коннектикутского виски и два грязных стакана.

На подоконнике кипа журналов. Один или два американских, "дин экземпляр «Курортного журнала», английский и с полдюжины французских. На обложке одного из них — фотография дамы, у которой имеется все, что положено, и она очень довольна этим.

Я пошел к двери. По дороге наступил на какой-то твердый предмет, валявшийся под мебельным чехлом. Я приподнял край чехла и увидел там пистолет 22-го калибра. Отличная маленькая игрушка. В обойме все 10 пуль.

Я положил оружие в карман, еще раз посмотрел вокруг. Ничего интересного — обыкновенный дом, как и всякий другой.

Я вышел из ворот, долго слонялся, пока меня не подобрало тащившееся мимо такси. Я вернулся в отель и заказал первоклассный ленч и бутылку отличного вина.

Да, необходимо все обдумать.

После ленча я проспал до самого вечера. В восемь часов встал, принял горячий душ, нарядился в смокинг, который мне отгладил отельный лакей, и спустился в бар.

Чтобы отогнать бациллы гриппа, выпил большой стакан виски, взял такси и поехал в Чарли-бар.

В глубоком раздумье я не спускал глаз с одной дамочки, сидевшей на высоком табурете по другую сторону стойки.

Неплохая куколка! Синий костюм так ладно сшит, будто вмазан в ее фигуру, горжетка из двух чернобурок, белые замшевые перчатки, маленькая шляпка-эгретка с бриллиантовой брошью в виде вопросительного знака и невообразимо высокие каблучки.

На ее губах играла чуть заметная невинная и в то же время печальная улыбка. Если бы она не повторяла двойную порцию виски и не осушала бы ее с такой жадностью, как будто она последний день живет на земле, можно было подумать, что это дочь пастора, случайно заглянувшая узнать, который теперь час.

Едва я успел закончить поверхностный осмотр, как бармен пригласил меня к телефону. «Вас вызывает мистер Хинкс».

Аппарат находился в маленькой комнате сзади бара.

— Слушай, — сказал Сай. — Мне пришлось чертовски потрудиться, пока я вбил разум в головы этих олухов. У меня их здесь семь человек. Вот уже пятый час я убеждаю их согласиться на мое предложение, но они ни с места. Они думают, что это какая-то ловушка, надувательство. И это неудивительно. Они обо всех судят по себе.

— Ну, так что же дальше? — спросил я.

— А вот что, — сказал Сай. — У меня здесь Чарльз и Антонио Грацци, ты, надеюсь, помнишь банковское дело в Оклахома-Сити в 1934 году? Потом Вилли Гил, его кузен Мартеллини — эти двое в 1937 году привлекались в Нью-Йорке за фальшивые акции, Артур Югенхаймер, Джон Пансинелли, он толькй два месяца назад вышел из тюряги и, наконец, последний по счету, но отнюдь не последний по значению Ларви Рилуотер, умнейший парень, помнишь его аферу в Ассоциации западных банков в 1932 году? С тех пор Ларви живет, как герцог. Мне почему-то казалось, что ты вел дело Ассоциации западных банков.

— Ты чертовски прав, — сказал я. — Ну и что же из этого?

— Им что-то не подходит мое предложение, — сказал он. — Ларви у них вроде главаря, и он никак не может поверить нам, не может понять, зачем нам все это понадобилось. Он считает, что дело пахнет жареным.

— Может быть, мне удастся уговорить его? — спросил я.

— О, нет, — сказал Сай. — Но вот жена Ларви сидит сейчас в Чарлибаре и приглядывается к тебе. По-моему, если тебе удастся уломать ее, тогда все они согласятся.

Рилуотер говорит, что эта бэби еще ни разу в жизни не ошибалась ни в одном парне, и если тебе удастся уговорить ее, тогда они все согласятся.

— О'кей, — сказал я. — Разница между парнем, который при попытке поцеловать девчонку получает за это шлепок по морде, и парнем, шествующим по жизни под непрерывный град лобзаний, заключается только в том, как показать товар лицом. Что ж, займемся этим делом. Если только, конечно, я сумею дотянуться до этой дамочки. Видел бы, какие у нее высоченные каблуки.

— Желаю удачи, — сказал он. — Если договоритесь, приезжайте с ней вместе. А я сейчас буду поить эту банду за казенный счет до тех пор, пока ты не приедешь сюда с ней или без нее.

Я сказал «до свидания» и повесил трубку. Когда я заглянул через стеклянные двери в бар, моя красотка заказывала двойной мартини и сигареты.

Я подошел к ней и снял шляпу.

— Миссис Рилуотер, — сказал я:

— Я до того счастлив познакомиться с вами, что вы не представляете себе. Когда я сейчас услышал, что вы — это вы, я был чрезвычайно рад, потому что последние пять минут я буквально пожирал глазами ваши ножки, от чего мое кровяное давление чуть не превысило положенный предел. Разрешите мне угостить вас?

Она осмотрела меня с головы до ног.

— Ах, это вы, мистер Коушн? — сказала она. — Что же, мне давно хотелось познакомиться с вами. Я просто жаждала увидеть грозу всех уважающих себя гангстеров. Конечно, на территории США, — добавила она со значением, но мило. — И, конечно, вы не можете быть опасным в этой стране. Без особых на то документов, выданных правительством Франции.

— А, забудьте такие мелочи, детка, — сказал я. — Я ведь отнюдь не опасен для таких парней, как ваши друзья. Я могу представлять опасность только лично для вас, в случае, если вашего Ларви привяжут где-нибудь в подземелье Китая и он не сможет помешать мне приволокнуться за его очаровательной женой, а она до того хороша, что я готов отдать за нее свою двухгодовую зарплату, большой палец правой ноги и еще в придачу старый граммофон фирмы Роберт Ли.

И добавил более серьезным тоном.

— Бэби, — сказал я. — Я любовался здесь многими женщинами. Надо сказать, что француженки очень хорошенькие. Но когда я сегодня вошел в эту хату и увидел вас, у меня сердце дважды конвульсивно стукнуло и приостановилось на целую минуту. Вам когда-нибудь говорили, до чего вы хороши, когда сидите вот так на высоком табурете, в баре?

Ее глаза заблестели. Кажется, я выбрал правильный путь к этой девчонке.

— Нет, малыш, — сказала она. — Никто не говорил. Ну-ка, скажи мне.

Я сказал. Когда она кончила смеяться, я подхватил наши стаканы, и мы пошли за маленький столик в укромном уголочке, чтобы можно было спокойно поговорить.

— Слушай, любовь моя, — сказал я. — Не стоит попусту терять время на всякие там подходы. Давай перейдем сразу к делу.

Я дал ей прикурить.

— Чарли и Антони Грацци ограбили банк в Оклахоме, — сказал я ей. — Они отлично это сделали. Удрали сюда с двадцатью тысячами в кармане и не оставили никаких улик. До тех пор, пока они здесь, они в абсолютной безопасности. Если они вернутся, их немедленно засадят, поводов для этого найдется сколько угодно.

Такое же чистое похищение у Вилли Гила и его кузена. Югенхаймера разыскивают, правда, не по столь крупному делу, так что вряд ли будут просить у французского правительства его выдачи. Нет ничего серьезного и на Панзинелли.

Я минутку помолчал. Я видел, как у нее затрепетали ресницы. Она ждала, когда я заговорю о Ларви.

— У Ларви дела плохи, — сказал я. — Я вел дело Ассоциации западных банков. Такие аферы в юрисдикции федеральных властей. В то время у нас было недостаточно оснований приписать это дело ему.

Я помолчал еще минуту, а потом начал заливать историю, которую только что выдумал.

— Три недели назад, — заливал я, — Сален Джеймс, который с Ларви участвовал в этом деле, попал в тюрьму. Ему хотели приписать заодно и дело банковской ассоциации. Он ужасно испугался, это грозило ему двадцатью годами тюрьмы.

Он заговорил. Он наговорил достаточно, чтобы Ларви получил по крайней мере лет 50 каторги по четырем различным делам.

Я снова помолчал, нарочно долго возился с прикуриванием сигареты, чтобы мои слова хорошенько дошли до ее сознания.

— Я считаю, что Ларви может повлиять на остальных ребят, — сказал я, — так же, как и ты можешь повлиять на самого Ларви.

Сейчас я сделаю тебе предложение, и это вполне серьезно. Не веришь? Взгляни в мои честные красивые глаза.

Ларви и все ребята осуждены на вечное изгнание. Ни один из них не может вернуться на родину, не боясь, что вдруг из-под земли вынырнет коп и загребет их. Но рано или поздно у них появится охота вернуться на родину. Они рискнут и попадут в тюрьму. Ты отлично знаешь, что я говорю правду. Так всегда бывает. Им никогда не удастся уйти от наказания.

О'кей. Если ты уговоришь этих парней помочь мне, я обещаю тебе навеки вечные отложить исполнение приговоров на основании особых услуг, оказанных ими федеральному правительству. Так будет, если они согласятся помочь мне. Если нет, то я, конечно, не буду возиться с остальными парнями, но могу тебя заверить, я выхлопочу выдачу Ларви. Учитывая новые показания, он пробудет на каторге до той поры, когда ты будешь играть в кегли со своими правнучками. Поняла?

— Поняла.

Она сурово посмотрела на меня.

— Слушай, мне говорили, что ты прямой, честный парень, хотя ты и федеральный шпик.

О'кей. Так вот, я заставлю Ларви и его ребят помочь тебе. Как я это сделаю, никого не касается. Надеюсь, все выйдет хорошо.

Она уткнулась в чернобурки и встала.

— Но если ты обманешь Ларви, — продолжала она, улыбаясь довольно мило, — если он согласится тебе помочь, а ты предашь его, я сама лично, собственными руками пристрелю тебя, и это верно так же, как то, что мое имя Джуанелла, и я сделаю это, даже если меня за это поджарят на стуле. Понял?

Я улыбнулся ей и протянул руку.

— Понял, — сказал я.

— А сейчас я выпью еще один мартини на дорожку, — сказала она.

Я вернулся к стойке, заказал два мартини.

— Смотри только, веди себя пристойно в такси. Потому что, хотя за мной есть кое-какие грешки, я всегда храню верность Ларви… Ну, скажем, почти всегда… Хотя мне страшно любопытно, как это обниматься с коном в такси. А я, между прочим, слышала, что у тебя отличная техника в этом деле.

— Ах, не обращай внимания, золотко, — сказал я. — Все всё врут. Я из тех парней, которые с большим уважением относятся к женщинам. А моим успехам у дам я обязан тем, что от корки до корки прошел заочный курс «Как научиться читать мысли возлюбленной» и, кроме того, бифштекс всегда ем без лука.

А когда я бываю в обществе такой красотки, как ты, я немного нервничаю.

— Оно и видно, — сказала она. — Бедняжка, весь дрожишь! Но мне очень хочется вернуться в Нью-Йорк и чтобы Ларви помог тебе, а потому мне нельзя заявиться перед ребятами с видом «Свобода для всех», а то Ларви бог знает что подумает.

— Не беспокойся, Джуанелла, — сказал я. — Подобная мысль даже не приходит мне в голову. Уверяю тебя, когда в Париже по ночам езжу в такси с такими красотками, как ты, я всегда сижу скрестив пальцы.

— Догадываюсь, — довольно печально ответила она. — Вот чего я и боюсь.

Мы вернулись в отель «Веллингтон» без четверти одиннадцать. Сай Хинкс в восторге от самого себя и от того, что ему удалось заставить ребят выполнить мой план.

Он ломал голову, как ему удастся все организовать. Я посоветовал ему обратиться утром к Варнею в посольство, может быть, у него найдется пара предложений о путях и способах выполнения нашего плана.

Когда мы проходили мимо конторки портье, он помахал нам рукой. Я подошел, и он закатил интересную речугу с ужасно смешным акцентом. Я слушал с широко открытыми глазами.

— Сегодня вечером, мсье, — говорил он, — сюда приходил какой-то человек и спрашивал мсье Тони Скала. Он сказал, что у него есть какое-то поручение для мсье Скала.

Мы сказали ему, что вас сейчас дома нет и нам неизвестно, когда вы вернетесь. Мы предложили ему оставить записку. Он сказал, нет. Он снова придет к вам после полуночи, поговорить с вами.

Я спросил его, что это за парень? Он не знает, известно только, что шофер грузовика. Он каждую ночь привозит фрукты и овощи на рынок. Он сказал, что непременно придет в отель «Веллингтон», как только разгрузит свой лук и прочую ерундовину.

Я сказал о'кей. Как только он придет, пошлите его немедленно ко мне наверх.

Я пригласил Сая к себе в номер выпить по маленькой, и мы проболтали примерно час. Болтали мы о предприятии Ларви Рилуотера и о том, смогут ли эти ребята достаточно быстро справиться с работой.

В самый разгар нашей беседы к нам ввалился портье и этот овощной парень.

Отослав клерка, я предложил луковому парню выпить. Это славный, неотесанный деревенский парень, с приветливой улыбкой на широкой роже. Ему примерно 35 лет, и виски он глотает, как воду. Осушив стаканчик, он начал деятельно вертеть в руках свою кепчонку и через некоторое время извлек оттуда кусочек голубой бумаги. Протянул его мне с широчайшей улыбкой и начал что-то быстро-быстро болтать на своем непонятном языке, можно было подумать; что он сошел с ума.

Я посмотрел на бумажку. Уголок, вырезанный не то из обложки журнала, не то еще откуда-то. С одной стороны бумажка красивого голубого цвета, с другой — внутренней — белая.

На белой стороне довольно неразбочиво, как будто парень, который писал эти слова, ужасно нервничал, была написана по-французски какая-то чепуха.

Я разобрал только: «Мсье Тони Скала, Отель „Веллингтон“, Париж».

Я передал бумажку Саю и попросил француза хоть на минуту помолчать, а он все еще что-то болтал.

— Интересная штука, — сказал Сай, — рассматривая уголок. — Написано карандашом с очень мягким грифелем. — Сай не удержался от того, чтобы не блеснуть своими шерлок-холмсовскими умозаключениями. — В записке говорится следующее: «Если кто-нибудь, кто найдет эту записку, отнесет ее мсье Тони Скала в отель „Веллингтон“, Париж, он получит за это 250 франков».

Я велел Саю переспросить подробнее лукового парня, где он нашел эту записку и вообще, что ему еще известно.

Сай начал рубить по-французски со скоростью не меньше сорока миль в час, потом к нему присоединился и луковый парень, и через минуту у меня в номере завязалась весьма жаркая словесная схватка с барьером раскатистых удвоенных согласных.

Через пять минут оба сразу заткнулись.

— Вот что он говорит, — сказал мне Сай. — Сегодня вечером около десяти часов он выехал из дома и сделал первую остановку в Брионне, где забрал картошку. Как только он выехал из Брионна, то есть примерно без четверти одиннадцать, на главном шоссе, ведущем к Парижу, мимо него промчалась огромная машина.

Машина бешено пожирала километры, как будто за нею гнался сам черт. Парню едва удалось вывернуть свою машину на правую обочину, а то бы они столкнулись. Он остановил машину, высунулся из окна и бросил бешеным туристам пару теплых слов.

И вдруг он увидел, что из окна машины выбросили какую-то бумажку, которая, покрутившись, упала на шоссе. Он решил, что ребята бросили ему десятифранковую ассигнацию за испуг. Он вылез из машины и подобрал вот эту записку.

Он пришел сюда и спросил, нет ли здесь мистера Скала, ему сказали, что есть, и тогда он решил, что у него есть шанс получить несколько франков. Он, конечно, считает, что о 250 франках не может быть и речи, это слишком большая сумма, кто-то просто пошутил, но несколько франков он бы не возражал получить. Что ему сказать?

Я повертел бумажку в руках. Внимательно посмотрел на синюю сторону. Интересный оттенок, где-то я недавно видел такой колер.

И я вспомнил. Эта мысль ударила по башке, как кирпич, упавший с крыши. Я достал бумажник.

— Слушай, Сай, дай этому парню 250 франков. Скажи ему, что он очень хороший человек и пускай он отсюда поскорее убирается.

Луковый дружок исчез. Я сидел и смотрел на кусочек бумажки.

— Ну, я бы сказал, что это слишком шикарная сумма для маленького клочка бумажки, — сказал Сай. Я улыбнулся.

— Слушай, Сай, — сказал я. — Ну-ка, пошевели мозгами. Посмотри каким почерком написано это письмо. Видишь? И это не потому, что оно было написано в быстро идущей машине. В этом случае буквы были бы более аккуратными. А такие буквы получились потому, что тот, кто писал, — он не просто писал его в быстро идущей машине, а ещё и под пледом. Понимаешь?

У него руки были под пледом и он хотел написать эту записку так, чтобы другие ребята, находившиеся в машине, не увидели этого.

Дальше. Письмо не окончено. Дама, которая его писала, хотела еще что-то сказать, но ей это не удалось. Она успела только сказать: «Если нашедший эту записку отнесет ее к Тони Скала в отель „Веллингтон“, Париж, он получит 250 франков».

Потом она хотела написать еще что-то, но не получилось. Когда их машина чуть не столкнулась с грузовиком этого лукового парня, возможно, плед соскочил с ее рук или еще что-нибудь там произошло, и все, что ей удалось сделать, это оборвать уголок и бросить его в окно, пока другие ребята ничего не увидели.

— Что ж, это звучит весьма правдоподобно, — согласился он. — Но откуда ты знаешь, что записку писала женщина? Кажется, ты этой бумажке придаешь очень большое значение.

— Ты чертовски прав, бэби, — сказал я ему. — А поэтому иди скорее и пригони сюда свою машину. Я покажу тебе кое-что интересное.

Мы поехали в Армин Лодж. Там вышли из машины и пошли к двери. Крутом тихо и темно. Я отпер дверь ключом, который мне передал парень Хинкса, и мы вошли.

Сай держал наготове револьвер на случай, если в доме кто-нибудь окажется. Но кругом было пусто. Мы поднялись в комнату на втором этаже, ту самую, где я видел на столе сандвичи и пустые стаканы и где я нашел пистолет.

Я включил свет, подошел к окну и взял кипу журналов. Выбрал из нее тот самый, с дамочкой на обложке.

— Посмотри сюда, Сай, — сказал я. — Видишь, тот же оттенок. Значит, этот кусочек оторван от обложки другого экземпляра, из того, что был в машине.

Теперь скажи мне, Сай, — продолжал я. — Посмотри внимательно на эти журналы. Все они американские, за исключением одного, английского, журнал «Искусство» — единственный французский журнал. Это значит, что парень, живущий в этом доме, не знал французского языка, он читал только по-английски.

О'кей. Тогда зачем же у него был этот журнал, а другой такой же был в машине у них?

— Не знаю, Шерлок, — признался он. — Скажи сам.

Я начал перелистывать журнал «Искусство». Ясно, что тот, кто листал этот журнал, абсолютно не интересовался первыми страницами. Они даже не разрезаны.

Я проверил последние страницы. Ага. Вот оно. В одной из последних страниц был вырван уголок. Это была страница с рекламой, и около одного из мелких объявлений стояла маленькая точечка, сделанная карандашом.

— О чем говорит эта реклама? — спросил я Сая.

— Эта реклама фотографа-эксперта, Лемми, — сказал он. — Парня по имени Рафалло Пьеррин. Почитать его объявления, так он самый лучший в мире фотограф.

— Где он живет? — спросил я.

— На побережье, — сказал Сай. — Небольшое местечко недалеко от Довиля.

Я заулыбался. Ребята, я, кажется, начинаю неплохо себя чувствовать.

— Что это за таинственное дело? — спросил Сай. — Откуда ты знаешь, что записку писала женщина? Что вообще происходит?

— Слушай, приятель, — сказал я. — Прошлой ночью Жоржетта Истри наставила на меня пистолет и убежала из «Гран Клермона», заперев меня в своем номере. Я тогда еще подумал, что у нее назначено свидание с настоящим Тони Скала. И я оказался прав, он ожидал ее здесь.

О'кей. Она приехала сюда и на всякий случай прихватила с собой пистолет. Она себя чувствовала не очень уверенно, потому что за какиенибудь полчаса до этого я ей рассказал, что кто-то убил Пинни Ятлина в Мехико-Сити. И Жоржетта подумала, не разыграют ли они и с ней такую же неожиданную штуку, поскольку она уже сослужила свою службу. Понимаешь?

Она примчалась сюда, звонит в дверь и держит в руке пистолет. Она уверена, что таким образом она сумеет защитить себя.

Дверь открыл Тони Скала. Он начинает заливать ей всякие сказки, хочет успокоить ее, но она не выпускает пистолета из рук.

Тогда он проводит ее в эту комнату и входит сюда сам. Она стоит в дверях с пистолетом в руках и собирается задать ему несколько вопросов.

Но чего она не знает, это то, что в доме, кроме Тони, находится еще один парень. Сегодня утром я видел его следы около заднего входа в дом. И я видел также следы машины, когда Тони заезжал за ним сюда.

Когда она стояла в дверях, другой парень тихонько подкрался и выбил у нее из рук пистолет. Я нашел его сегодня утром вот здесь, под чехлами.

О'кей. Тони ведет ее вниз и сажает в машину. Другой парень идет за ними, гасит везде свет, запирает входную дверь и выходит через заднюю дверь. Эту дверь он запирает снаружи и ждет, когда Тони подъедет за ним на машине.

О'кей. Итак, Тони снова соединился с членами своей банды. Но Жоржетта немного испугалась. Она думает, как бы ее не убили, подобно Ятлину и Педро Домингуэсу.

Поэтому она решила на клочке бумаги, вырванном из журнала, написать мне записку, но дописать до конца она не успела, и выбросила в окно машины. Понял?

— Понял, — сказал он. — А что относительно рекламы фотографа? Какое он имеет отношение ко всему этому? Я встал.

— Сай, — сказал я ему. — Кажется, я сейчас могу зацепить эту банду. Во всяком случае, надежды у меня большие. Может быть, я их всех сейчас поймаю.

Они искали фотографа и, очевидно, выбрали этого парня Пьеррина, потому что о" живет именно в том месте, где им надо.

Я закурил сигарету и угостил Сая.

— Теперь слушай, дружище, — сказал я. — Вот сейчас у тебя начинается настоящая работа. Ты будешь действовать с такой быстротой, что сам себе удивишься.

— Что ж, о'кей, — сказал Сай. — Может быть, так примерно, в 1946 году я все-таки высплюсь.

— Ну, за работу, — сказал я ему. — Остановись у первой попавшейся телефонной будки. Мне надо поговорить с посольством.

Хочу вытащить из постели Варнея. Мы с ним немного поболтаем, а потом поедем с тобой в город. Согласен?

 

ГЛАВА 13

ДИНАМИТ

Я проснулся в 12 часов. Отличное утро. Ярко светит холодное зимнее солнце, и, выглянув в окно, я залюбовался идущими по бульвару дамочками. Они шли раскачивающейся походкой, какой обычно ходят хорошенькие женщины, когда уверены, что их косметика вполне гармонирует с воротником из чернобурки.

Я попросил принести кофе, опять улегся в постель и начал думать обо всем вообще и о том, как в ближайшем будущем развернется данное дело.

Когда-то одна голубоглазая красотка, с которой мне пришлось встретиться в Тулсе, сказала: очень часто именно в тот момент, когда парню кажется, что весь мир вот-вот обрушится ему на котелок, как раз происходит нечто такое, что помогает парню удержаться на ногах.

Она уверяла, что ей в жизни неоднократно приходилось убеждаться в правильности этих слов. Всегда в любых условиях она не теряла надежду, и все в конце концов утрясалось.

После такой речи она обожгла меня взглядом, бросилась мне на шею и наглядно продемонстрировала, каким образом Екатерина Великая применила полунельсен в отношении юного гвардейского офицера, который вертелся около нее в надежде стать генералом.

И как раз в тот момент вошел парень, оказавшийся ее мужем. Увидев нас в такой позе, он выхватил револьвер, и тут началась, такая пальба, какая обычно бывает ночью в дни фиесты в Сан Антонио.

Все это снова навело меня на мысль о Жоржетте. Она была в деле, а дело вон как повернулось. Ну что, девочка, нравится?

Она была страшно удивлена, услышав от меня об убийстве Ятлина. Но тогда ее занимала только одна мысль: ей хотелось поскорее отделаться от меня, удрать и присоединиться к остальной банде.

А когда она уже была в такси по пути в Армин Лодж к незабвенному Тони Скала, на нее вдруг нашло просветление, и она посмотрела на все происходящее с совершенно иной точки зрения.

Она поняла, ребята из шайки Тони Скала отнюдь не те мальчики, которые согласятся безропотно нести мертвый груз, даже если у груза такая очаровательная внешность. Если эти парни пошли на убийство Педро Домингуэса и Ятлина, то нет никаких причин, по которым они не могут проделать тоже самое и с ней. Они могут или убить ее, или отделаться от нее каким-нибудь не особо вежливым способом, каким обычно гангстеры отделываются от надоевших им девчонок.

Или, может быть, Скала имеет на нее виды?

Может быть, Жоржетта все поняла. О чем думает Тони? Джек Истри (которого я так кстати пристрелил) с дороги убран, так же как и Пинни Ятлин, которого, я уверен, убила Зеллара по приказу своей сестрицы, — так что Тони Скала считает себя теперь хозяином положения. И в самом ближайшем будущем чудовищно разбогатеет, поскольку полученные формулы стоят больших денег, которые он разделит пополам с Фернандой. Я абсолютно уверен, что остальные члены шайки ни гроша от них не получат.

Не могла она не понять этого, и поехала в Нейи, чтобы откровенно высказать все в глаза Тони. Только она не учла, что в доме был еще один парень, который подкрался к ней и вышиб у нее из рук пистолет.

Держу пари, чувствует она сейчас себя неважно. Интересно, что она хотела сообщить мне в той записке? Очень интересно!

Все это лишний раз показывает, ребята: даже самые лживые и хитрые девчонки иногда слишком переоценивают свои силы.

И знаете, мне как-то немного жаль Жоржетту. Я чувствую, она сейчас попала в беду, и мне ее жаль, несмотря на ее вероломство.

Пришел Сай Хинкс. Мы с ним позавтракали. Сай рассказал, что получил от Варнея поддержку на все 100 процентов. Варней примет Джуанеллу Рилуотер и обо всем с ней договорится.

Еще ему удалось получить разрешение на установку кое-каких станочков, нужных Рилуотеру для работы.

Выходит, эта часть плана идет отлично. Сай никогда в жизни не мог представить, чтобы сотрудник посольства США обсуждал какие бы то ни было дела с девчонкой, подобной Джуанелле, но в наши дни всего можно ожидать. Он и сам не знал, насколько был прав, произнося эти слова. Во всяком случае, Варней и Джуанелла смогут взаимно кое чему друг друга поучить, если только она не решит испытать влияние своих чар.

После завтрака Сай вызвал машину, и мы поехали. Я многого жду от предстоящего свидания с фотографом. Если удастся мой план, я смогу ударить очаровательную Фернанду Мартинас и всю банду головорезов по самому больному месту.

Пять часов. Очаровательное курортное место с нарядной набережной и довольно симпатичными домиками. Здесь герои добропорядочных романов проводят уик-энды, и все такие милые, добрые и честные, что полностью отпадает всякая нужда в людях моей профессии.

Я разыскал Рафалло Пьеррина по адресу, указанному в рекламе. Он был дома. Довольно пожилой тип, седовласый, с огромными голубыми глазами и в синем берете.

На вид довольно умный, а по-английски разговаривает гораздо лучше, чем Сай по-французски.

Я сразу перешел к делу. Я понимаю, сказал я, что он занимается своим делом не просто для укрепления здоровья, и та сумма, которую он надеялся получить за некую предложенную работу, ничто по сравнению с тем, что собираюсь заплатить я. Я помахал двумя тысячефранковыми бумажками, и глаза старика засверкали.

— Мсье, — сказал он. — Я весь к вашим услугам. Я, конечно, фотограф, так сказать, художник, но я надеюсь, что я также и деловой человек.

Я сказал о'кей. И просто так, для подбодрения старика, сунул ему в руку 500 франков. После чего попросил без всяких трюков и уверток рассказать мне все, что ему известно, причем порекомендовал быть максимально внимательным и не упустить ни одной детали.

Он закурил сигарету и начал.

По соответствующему контракту в течение последних двух лет журнал «Искусство» ежемесячно помещает его рекламу. Четыре дня назад он получил письмо от какого-то гражданина из Трувиля. Парень, назвавшийся Ансельмо Делада, спрашивал, не сможет ли он выполнить специальный заказ по фотографированию документов. Если да, он согласен заплатить крупную сумму денег. В случае согласия, Пьеррин должен взять с собой все необходимое: пластинки, проявитель, приспособления для печатания и т. д. с тем, чтобы он смог одним махом выполнить всю работу от фотографирования до изготовления снимков.

Далее в письме говорилось: в случае согласия, Пьеррин должен находиться в полной готовности, с упакованными аппаратами и прочими материалами, с тем, чтобы ровно через час после получения соответствующего указания он выехал на место, которое будет дополнительно указано.

Если Пьеррин согласен выполнить эту работу, он должен назвать свою сумму и послать письмо «до востребования» на имя Ансельмо Делада, Трувиль.

Пьеррин сказал, что эта работа представляется ему чрезвычайно выгодной и поэтому он написал письмо и сказал о'кей, он согласен ее выполнить, но что его аппараты и прочее оборудование слишком громоздки и потребуется специальный транспорт. Он запросил за работу тысячу франков и за каждую фотокопию еще по сто франков.

Пьеррин отправил свое письмо. Делада, очевидно, буквально дожидался его на пороге почтовой кареты в Трувиле, так как через два часа после отправления письма к Пьеррину в студию заявился парень, назвавший себя Ансельмо.

Все о'кей, сказал он фотографу, он согласен заплатить

Требуемую сумму, и если Пьеррин отлично выполнит свою работу, он еще накинет тысячу франков, просто так, на счастье. Пьеррину нечего ломать голову относительно перевозки, он пришлет машину и пару ребят, которые позаботятся о погрузке камер и прочего.

Тогда Пьеррин забросал парня вопросами относительно условий освещения, вольтажа электросети и прочих мелочей, но Делада сказал, ему нечего беспокоиться о деталях, все будет надлежащим образом обеспечено, и когда Пьеррин приедет на место, он найдет там все что надо.

Делада дал 200 франков задатка, сказал, что фотографа своевременно предупредят и записал номер телефона Пьеррина.

О'кей. Сегодня примерно в десять часов утра Делада позвонил по телефону и сказал, что Пьеррин должен быть готовым завтра вечером в 11.30, к нему приедут ребята с грузовиком и трайлером, погрузят все оборудование и отвезут его вместе с самим Пьеррином к месту работы.

Делада предупредил: работы будет очень много, придется прободрствовать всю ночь и Пьеррин вернется домой часов в одиннадцать на следующий день.

Пьеррин сказал о'кей, это его вполне устраивает.

Вот такие-то дела!

Все происходит так, как я предполагал. Если мне повезет, я, кажется, на сей раз окончательно разделаюсь с этой бандой.

Могу прозакладывать свой последний доллар, что Делада

— это не кто иной, как сам Тони Скала, и он собирается сделать именно то, что я и предполагал.

Я принялся за обработку Пьеррина, наплел какие-то сказки, тут же придуманные по ходу разговора, сунул ему еще 500 франков и сказал, что если он все сделает, как я его прошу, он через два дня получит еще две тысячи франков.

Он был согласен. По тому, как сверкали его глаза, когда он принимал деньги, я понял, что он смог бы сфотографировать самого черта, если бы ему предложили гонорар.

Я рассказал ему подробно, что он должен делать, и заставил его повторить все несколько раз до тех пор, пока не вбил основательно ему в голову все, что нужно.

Я попросил показать студию. При осмотре я сделал пару-другую мысленных замечаний относительно кое-каких вещей, затем мы с Саем сели в машину и укатили. Меня призывал Париж!

Когда я вернулся в отель «Веллингтон», мы устроили с Саем Хинксом небольшое совещание. Я уже говорил вам, ребята, что Сай очень умный парень, но я хотел быть абсолютно уверенным, что он совершенно точно представляет себе, как пойдет дело, потому что малейшая оплошность с его стороны может грозить мне чрезвычайно серьезными последствиями. Так что я изрядно потрудился над Саем.

Потом я позвонил Варнею в посольство и предупредил: сейчас к нему приедет Сай, пусть он вручит ему 20 тысяч франков, а также пусть сведет его с морским атташе, чтобы Сай смог у него получить информацию по кое-каким вопросам-.

Он сказал о'кей. Он сделает все, что мне будет угодно.

Сай ушел, а я спустился вниз, заказал себе отличный обед и выпил маленькую бутылку шампанского за свое собственное здоровье. В самом ближайшем будущем, уж точно, оно весьма и весьма пригодится. Зашел в телефонную будку и вызвал Джуанеллу Рилуотер.

— Мне надо поговорить с тобой, детка, примерно через полчаса я буду в, баре Чарли.

Она сказала о'кей и добавила: Ларви уже работает в подвале, как закованный в кандалы узник, и, пожалуй, сейчас она ему не понадобится.

Когда я вошел в бар, Джуанелла уже сидела у стойки на высоком табурете.

По дороге сюда, в такси, затягиваясь сигаретой, я просчитывал, насколько я могу доверяться Джуанелле.

Вам отлично известно, что преступники довольно забавные существа, а их девчонки и того забавнее. От них всего можно ожидать.

Настоящий преступник, так сказать, эксперт-преступник, будь то взломщик или мошенник, всегда несколько свысока смотрит на обыкновенных воришек, не специализировавшихся на каком-нибудь определенном виде преступления. Я знал несколько крупных специалистов — взломщиков сейфов; они никогда бы не уунизили себя общением с обычными воришками.

И еще. Очень часто преступники оказываются своего рода патриотами. Они отнюдь не возражают обокрасть своих соотечественников, или уклониться от уплаты налогов, или совершить еще какое-нибудь подобное преступление, но в девяти случаях из десяти, когда над их родиной нависает опасность национального масштаба, они часто вступают в морские отряды и берутся подорвать вражеские укрепления, и делают это они из чисто патриотических побуждений.

Если вы мне не верите, спросите кого-нибудь знающего, и вам расскажут о батальоне апашей во Франции в период первой мировой войны, когда все до единого парижские мошенники, парни, которым грош цена, в один прекрасный день объединились в батальон и с пением Марсельезы отправились на фронт, одной рукой размахивая национальным флагом, в то время как другая рука не упускала случая почистить подвернувшиеся по пути карманы.

И знали бы вы, как эти ребята дрались! Джуанелла приветствовала меня очаровательной улыбкой.

— Эй, служивый, — сказала она. — Ну, что такое на сей раз? Недоволен нашей работой или просто долго не можешь находиться вдали от моей красивой фигуры? Ну-ка, закажи мне двойного вермута, а на прицеп канадское виски с шерри.

Пока я заказывал, она не спускала с меня глаз. На ней было черное, плотно обтягивающее платье, жакет труакар и черная с белым шляпка. На руках белые лайковые перчатки с черной отделкой на манжетах, а глаза ее сияли, как звезды.

Я уверен, если эта бабенка возьмет себя в руки, уменьшит высоту каблуков на три дюйма и заставит Ларви встать на честный путь, она очень быстро найдет себе и, естественно, ему место в жизни.

— Как дела? — спросил я.

— Отлично, — ответила она. — А тот парень из посольства, Варней, просто прелесть. У него есть основания скорбеть о потерянной юности. Каждый раз, когда ему представлялась возможность взглянуть на мои ножки, он впивался в них таким взглядом, как будто никогда до сих пор не видел ничего подобного.

— А это происходит не только с ним одним, Джуанелла, — сказал я. — Вот, например, я видел на своём веку уйму ножек, но, уверяю тебя, твои ножки особые, и потребуется очень много времени, чтобы я смог рассказать, что я вообще о тебе думаю.

Уверяю тебя, это были бы не очень приличные слова. Кстати, ты, может быть, уже догадалась, зачем я связал тебя с Варнеем? А?

— Ну! — сказала она. — Чтобы мы ни на секунду не забывали: сейчас мы делаем настоящее дело и впервые в жизни работаем на дядю Сема.

Она выпила вермут и принялась за виски. Выловила из стакана пальчиком вишенку и держала её в нескольких дюймах ото рта.

Я подумал, что её губы как раз такого же цвета, как и вишенка.

— Парни работают, как проклятые, — сказала она. — С тем оборудованием, которое достал Варней, они закончат сегодня к семи вечера. Варнею пришла отличная мысль снабдить нас комплектом стальных пластинок. — Она посмотрела на меня. — Это всё, что ты хотел знать?

— Нет, — ответил я. — Я хочу тебя кое о чём допросить. Есть одно личное дело.

Она опустила глазки и слегка передёрнула плечиками.

— Что ж… — начала она. — Но мне придётся сначала всё как следует обдумать. Я уже говорила тебе, Ларви ужасно ревнивый парень. Но, может быть, поскольку ты дал ему эту работу…

— Минуточку, — перебил я, — ты меня не правильно поняла. Да, действительно, это личное дело, но не такое личное, чтобы Ларви пришел в бешенство. Понимаешь?

— Да, — вздохнула она. — Что ж, я знала, мне сегодня придется пережить огромное разочарование. Я видела это сегодня утром в кофейной чашечке. О'кей. Валяй, Лемми, выкладывай, что там тебя грызет?

— Слушай, Джуанелла, — сказал я. — Ты помнишь, в 1932 году кто-то бомбой с часовым механизмом взорвал замки в подвалах 3-го фермерского банка в Уайт-Ривер? Это была отличная работа. Кто-то вложил бомбу с часовым механизмом во внешнюю обшивку подвала, и бомба взорвала замки ровно в 5 часов на другое утро. А без четверти пять кто-то поднял тревогу, что будто в тридцати милях от поселка вспыхнул пожар, и туда были высланы все пожарные машины, а также все пожарники и копы. И пока они там в недоумении топтались на месте, стараясь понять, кто это сыграл с ними такую штуку, бомба, заложенная в подвале банка, сработала, двери открылись, жулики спокойно вошли туда и забрали все наличные деньги, то есть примерно 150 тысяч долларов. Ты помнишь это?

— Да, что-то слышала такое…

— О'кей, — сказал я. — Хотя не было никаких доказательств приписать это дело Ларви, абсолютно всем было известно, что это дело его рук. Я лично заинтересовался этим делом, потому что я знал Ларви как первоклассного фальшивомонетчика Соединенных Штатов. Но мне никогда не приходилось слышать, чтобы он применял бомбы с часовым механизмом. И меня это очень заинтересовало. Понимаешь? Так вот, я решил заняться этим делом, выяснить, как и что тут произошло. И что же, по-твоему, выяснилось? Оказывается, месяца за три до этого прелестная, очаровательная жена Ларви, красотка по имени Джуанелла Рилуотер, с кем я имею честь разговаривать в настоящий момент, работала в главном управлении шахт Оклахомы стенографисткой главного инженера. Она работала там под именем Джейн Лоунелл около шести недель, после чего уволилась. Я полагаю, она поступила туда только для того, чтобы узнать секрет изготовления таких бомб с часовыми механизмами.

— Очень интересно, — сказала она. — Ну и что же дальше?

— Слушай, Джуанелла, — сказал я ей. — Вероятно, в самое ближайшее время я попаду в одну переделку, и считаю, единственный шанс для меня — это воспользоваться отлично работающейй бомбой с часовым механизмом. Но мне это нужно очень срочно. Могу дать тебе не больше трех часов.

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

— Кажется, я начинаю играть в твоей жизни очень большую роль, — сказала она. — Не знаю, что бы ты делал без меня. О'кей, старина, это легко сделать. Дай только материалы, и я тебе сделаю такую бомбочку, что вполне можно будет на нее положиться, она разбудит тебя утром вовремя, только при этом разнесет половину улицы.

— Золотко мое, — сказал я. — Что тебе надо?

— Сделать бомбу так же легко, как испечь клубничный пирог, — сказала она. — Между прочим, я и это хорошо делаю. А сейчас прежде всего достань мне электрический хронометр. Мне нужен самый первоклассный электрический будильник. Я извлеку его из металлического футляра и приставлю на деревянную пластинку. Потом я присоединю эти часы к маленькой батарейке, просверлю дырочки в деревянной пластинке размером в 10 кв. дюймов, пропущу четыре провода от часового механизма сквозь эти дырочки, а на другом конце проводов присоединю маленькие, легко взрывающиеся ртутные капсюли, которые будут работать в качестве детонатора.

О'кей. Потом я беру другую деревянную пластинку, просверливаю в ней ямки, каждую ямку наполняю динамитом в соответствии с тем, какой силы должен быть взрыв. Присоединяю провода от детонаторов к отверстию с динамитом так, чтобы каждая порция динамита была связана с капсюлемдетонатором. Понимаешь? Остается только спусковой механизм присоединить с одной стороны к батарее, с другой — к часовому механизму. Если я установлю механизм, скажем, на три часа, тогда, как только стрелка подойдет к цифре 3, курок механизма спустится, ударит по взрывчатке, затем толчок передается на динамит и происходит взрыв.

Вероятно, именно так, — добавила она задумчиво, — тем парням удалось взорвать двери в подвале Уайт-Ривер именно в ту минуту, когда им это было нужно.

— Джуанелла, — сказал я. — Ты просто прелесть, и когда-нибудь я тебя задушу в объятиях. А пока возвращайся-ка к ребятам и последи, чтобы они хорошенько работали.

Через час я приеду к вам и пришлю самый лучший в мире хронометр и все, что тебе нужно. Варней все достанет. И ты займешься работой. А сейчас я расскажу тебе, что за взрыв мне нужен.

— О'кей, — сказала она. — Только сначала закажи мне двойной мартини. Я заказал.

— Всю жизнь я дружески помогаю некоторым парням, — сказала она. — Но я никогда не думала, что таким парнем может оказаться легавый из ФБР. Но, должно быть, так уж силен во мне материнский инстинкт, и не могу отказать тебе.

Я вернулся в отель «Веллингтон», нырнул в постель, закурил и включил мозги.

Вспоминая все детали этого дела, я теперь ясно видел, какой же я был дурак. Предположение, что Фернанда и ее шайка будут жить где-нибудь во Франции, была ошибочной с* самого начала. Я должен был сообразить — они никогда не обоснуются там, где любой может до них добраться.

Армин Лодж просто явочная квартира, где они получают информацию, откуда они могут отдавать те или иные приказания и место явки Жоржетты.

Но если бы я как следует поднатужил свой черепок, я бы сразу понял, что есть только одно-единственное место, где они могут чувствовать себя в полной безопасности, как в банковском сейфе, где никто не сможет добраться до них — и где они будут находиться под защитой международного закона.

И таким местом может быть только одно: корабль на расстоянии трех миль от берега, где никто не может их тронуть, откуда они могут вести любое наступление на кого угодно, не опасаясь никаких полицейских никакой национальности.

И мне никогда не приходила эта мысль в голову до тех пор, пока Сай Хинкс не прочитал это рекламное объявление из журнала. Тогда я понял, почему они решили нанять фотографа, проживающего на побережье.

Совершенно ясно, этим кораблем может быть тот, на котором Ятлин собирался привезти сюда Грирсона. Смышленая девочка Фернанда сразу поняла, что игру надо вести с борта корабля, это она сейчас делает.

Неплоха затея и с фотографом, не выдавая себя, а только указав адрес «Трувиль, до востребования». Когда Пьеррин согласился на их условия, Тони Скала явился к нему лично, чтобы обо всем подробно договориться.

Да, умная бабенка. Ничего не скажешь!

Я позвонил Варнею в посольство и подробно передал заказ для Джуанеллы. К этому времени я до того натренировал парня, что позвони я ему и попроси немедленно прислать мне двух слонов, он бы только тяжело вздохнул и сказал о'кей.

В течение часа все достанет, сказал он, и пошлет Джуанелле в берлогу, где работают остальные парни.

Я предупредил его, чтобы он как-нибудь по неосторожности не взорвал себя, пока будет выполнять это поручение. Он " сказал, постарается.

Я принял горячий душ и только собрался завалиться в постель, как позвонил Сай Хинкс. Он обо всем договорился с морским атташе.

— Черт тебя побери, ты абсолютно прав в отношении этого судна, — сказал он. — Это действительно небольшое грузовое судно «Мадрилена Сантаваль», зарегистрированное как испанское судно, плавает под испанским флагом.

Оно стоит в трех с половиной милях от берега, то есть на полмили дальше положенного лимита, недалеко от Довиля. Капитан и команда — испанцы и мексиканцы — все прошли карантин. Медицинский работник был на борту и всем выдал разрешение сойти на берег. У них есть моторный катер.

Таможенные ребята заявляют — никто из команды на берег не сходил, только капитан и два каких-то парня, предположительно, пассажиры.

«Мадрилена» частное зафрахтованное судно. Человек, зафрахтовавший его, находится на борту. Корабельные документы в порядке, никакого груза они не привезли. Не может быть никаких сомнений, ты прав. Это то самое судно.

— Отличная работа, Сай, — сказал я. — А другие поручения?

— Тоже выполнил, и довольно хорошо. Большую часть работы проделал этот морской парень из посольства. Завтра ровно в пять утра я выезжаю, чтобы все организовать.

— О'кей, — сказал я. — Когда поедешь, возьми с собой Ларви Рилуотера, братьев Грацци и Мартинелли. Эти ребята умеют здорово драться, когда нужно. Они к тому времени уже все закончат.

Мы сговорились встретиться с ним около хаты, где работают ребята, ровно в пять часов.

Он сказал о'кей. Может быть, я отпущу его хотя бы на часок, чтобы он немного соснул?

Я повесил трубку и посмотрел на часы. Час ночи. Я позвонил дежурному, попросил разбудить меня через три часа и завернулся в одеяло.

Прежде чем уснуть, я подумал: где-то я буду спать завтрашнюю ночь, если меня будут интересовать проблемы сна?

Я встал в четыре часа утра, а в половине пятого приехал Сай Хинкс на своей машине. Мы выпили кофе и поехали к ребятам.

Они отлично справились со своей работой. В уголке, под электрической лампой, одна-одинешенька работала Джуанелла. На ней был старенький халатике заштопанными на локтях рукавами. Она уже привинчивала футляр с бомбой.

— Когда должен сработать механизм? — спросила она.

Я сказал, что сегодня ночью, ровно в 12 часов.

Она сказала о'кей и завела механизм.

Мы занялись работой. Упаковали продукцию в огромные кожаные футляры, такие, как я видел в студии Пьеррина. А бомбочку Джуанеллы мы упаковали в особый футлярчик, в таких обычно находятся фотопластинки больших размеров.

Начало светать. Когда мы все погрузились в машину, я сказал Саю «до свидания».

— Ты все знаешь, — сказал я. — Доставь эти футляры Пьеррину и еще раз вдолби ему, что он должен сделать, и ради всего святого, не должно быть ни малейшей ошибки.

Он сказал, никакой ошибки не будет.

Он сел в машину и вместе с ним Ларви Рилуотер и те три парня, о которых говорил.

Когда они уже готовы был и стартовать, кто-то сзади дотронулся до моего плеча. Джуанелла. Она сняла халат и оказалась в роскошном норковом манто стоимостью по меньшей мере миллион долларов.

— Эй, слушай, красавчик, — сказала она. — Я в своей жизни всякую работу выполняла, но никогда еще не была матросом.

Как насчет того, чтобы взять и меня на эту операцию? Уверяю тебя, я могу пользоваться оружием не хуже любого из этих парней.

— Оставь, крошка, — сказал Ларви. — Эта игра не для детей. Мне совсем не улыбается перспектива увидеть тебя распластанной где-нибудь на полу, сплошь усеянной дырками от пуль.

Оставайся лучше здесь да купи себе пару платьев и несколько тысяч шляпок.

— Что же, предложение звучит заманчиво, — сказала она. — Только мне кажется, будет менее опасно, если я поеду с вами, ребята.

Ларви посмотрел на нее, раздумывая. Потом взглянул на меня. Я понял.

— Да, — сказал он, — ты права. Будет очень обидно, если я получу полную амнистию и устроюсь где-нибудь на работу, а ты вдруг влюбишься в какого-нибудь копа.

— Не волнуйся, Ларви, — сказал я ему. — И не беспокойся о Джуанелле. Она будет о'кей. Он улыбнулся.

— Я беспокоюсь не о ней, — сказал он. — Я беспокоюсь о тебе. Ты еще не знаешь Джуанеллу.

Я смотрел вслед удалявшемуся автомобилю. Хотите верьте, хотите нет, но мне все-таки стало немного грустно.

Я вернулся в отель и лег в постель.

 

ГЛАВА 14

Я взглянул на часы. Сейчас около десяти часов. Надеюсь, с автомобилем, который я взял напрокат, ничего не случится, он будет там, где я его оставил. Если его кто-нибудь украдет, будет весьма печально.

Я пошел вдоль набережной. Ночь сегодня выдалась темная и моросит дождь. Я остановился и закурил.

Вдали, в море, мерцает огонек. Интересно, что это за судно? Может быть, «Мадрилена Сантаваль»? —

Интересно, будет ли со мной удача, когда я поднимусь на борт этой пиратской джонки? Как они меня примут: вежливо или просто всадят две свинцовые пули чуть пониже пояса, чтобы навсегда избавить меня от расстройства желудка.

Иду вдоль набережной. Вижу белую моторную лодку с фонариком на корме. В лодке сидит парень и курит. Худощавый тип в полосатой тельняшке, на голове синий берет.

Я крикнул этому парню. Он включил мотор, подогнал лодку к берегу и протянул мне листок бумаги.

На нем написано: «Вот этот парень. Он, кажется, о'кей и знает, где находится судно. Сай Хинкс».

— Слушай, приятель, — сказал я. — Ты знаешь, где находится «Мадрилена Сантаваль»?

— Да, мсье, — кивнул он. — Все в порядке. Я вас отвезу. Пожалуйста, садитесь.

Я вошел в лодку. В открытом море гуляли белые барашки, и вообще, насколько я мог видеть, картина была довольно мрачная, не вызывающая никакого энтузиазма.

Я закурил еще одну сигарету. Так я сидел, низко опустив голову, затягиваясь сигаретой и ни о чем не думая. Наконец я понял, что мы прибыли.

Парень выключил мотор, встал на ноги и крикнул:

— "Мадрилена Сантаваль", — и дальше начал что-то кричать по-французски.

Направо, невдалеке — нас потихоньку течением сносило к нему, — стояло большое грузовое судно. На вид хорошая морская посудина. Какой-то парень подошел с фонарем в руках к корме и начал тоже по-французски вопить моему парню.

Я ткнул парня в бок.

— Ты скажи им, что мистер Лемми Коушн хотел бы переброситься парой слов с сеньорой Фернандой Мартинас. К сожалению, он забыл на берегу свои визитные карточки.

Парень опять начал кричать. Через некоторое время кто-то зажег большой фонарь на корме судна. Через борт перегнулся какой-то парень, а рядом с ним… Фернанда.

Я встал.

— Эй, Фернанда, — крикнул я, — как поживаешь? Мистер Коушн собирается нанести тебе визит, так что выстрой-ка поскорее на палубе почетный караул.

Человек на корме крикнул что-то моему парню, мы поднырнули под корму и вышли с другой стороны судна, там нас ожидал опущенный трап. Мы подплыли к нему.

Я начал подниматься по трапу.

— А ты можешь смываться, — сказал я парню. — Ты ведь получил свои деньги от Хинкса? Да?

Он включил мотор и повернул к берегу.

Добравшись до последней ступеньки трапа, я остановился. Прямо передо мной стояли два парня и дама.

Это были Тони Скала с пистолетом 44-го калибра, Фернанда в накидке из шиншилл, которая влетела какому-нибудь дурачку в, копеечку, и еще какой-то парень. Итальянец, по-моему, капитан.

— Ну что скажешь? — злой собакой прорычал Тони. Фернанда взяла его за руку.

— Спокойно, мой друг, — сказала она. — Проверь, пожалуйста, не принес ли с собой мистер Коушн, мой дорогой Лемми, оружие.

— Не волнуйся, золотко мое, — сказал я. — У меня нет с собой даже авторучки. Я оставил ее на берегу, боялся, что кто-нибудь из твоих подручных сопрет ее.

Но, пожалуйста, обыскивай меня, может быть, ты станешь от этого счастливей. Да и на что мне оружие? Ведь вас здесь всего-навсего каких-нибудь 25 человек, я вас просто могу всех перекусать.

Тони подошел ко мне, обыскал и отошел в сторону. Кажется, он уже здорово нализался.

— Ах, как бы я хотел дать тебе по роже, проклятый коп, — сказал он, — я… я с удовольствием выверну тебя нааизнанку и утоплю в бочке самогона. Я тебя…

— Ну, что ты меня? Ты, чертово, крокодилово отродье! — огрызнулся я. — Тебе очень хочется? Да? Только ты мне ничего не сделаешь. И не сделаешь потому, что леди, твоя хозяйка, уже ломает свою очаровательную головку, откуда я мог узнать, где найти вас, дураков, и почему я решил заявиться, причем даже без оружия, на борт вашей посудины, битком набитой подонками, способными на все?

Я спокойно, безмятежно перекинул ногу и оказался на палубе.

— Ты мне не очень нравишься, Тони, — сказал я ему. — Ты мне не понравился даже если бы ты был трезв и от тебя не несло чесноком и луковым соусом.

Сделав быстрый боковой шажок в его сторону, я ударил его по шее ребром ладони, отличным японским ударом выбил из его руки пистолет и бросил в воду.

Прежде чем он опомнился, я стукнул его левой коленкой прямо в живот. Здорово стукнул! Все произошло так быстро, что он даже не успел сообразить, кто, откуда и за что бьет. С диким воплем Тони повалился на палубу. Может быть, я нечаянно ударил его слишком низко.

— Вот так-то вот, — сказал я. — Если ты думаешь, что я пришел сюда, на вашу посудину, выслушивать дешевую геройскую похвальбу паршивых гангстеров, то ты глубоко ошибаешься. Мог бы придумать что-нибудь поумнее.

Он встал. Должно быть, ему было лихо. Он прислонился к перилам и держался за живот.

Я посмотрел на Фернанду.

Ребята, ох и красавица же она!

На ней какое-то кружевное вечернее платье, длинное сзади и очень короткое спереди, так что я вижу ее очаровательные ножки.

Бабенка, на которую так приятно смотреть.

Она улыбается. Той же ленивой, нежной улыбочкой, какой она приветствовала меня в ту ночь у себя дома в Мексике, когда она преподала мне урок № 1 из руководства для молодого человека «Как нужно обниматься».

— Лемми, — сказала она нежным, как патока, голосом. — Ты все такой же очаровательный и такой же глупый, как раньше. Ты просто прелесть! Можно опять приятно поболтать с тобой. "Нам нужно так много всего обсудить. И, дорогой мой, поскольку ты здесь, ты снимешь с нас очень много хлопот.

Она достает золотой портсигар, берет из него сигарету и пристально смотрит на меня поверх пламени зажигалки.

— Тони никогда не бывает смешным, — сказала она. — Он или никогда не думает, или думает слишком много. Но ты можешь спуститься вниз. Тебе надо выпить.

Она послала мне очаровательную улыбку. Затем произнесла те же слова, которые говорила мне, когда я был у нее в доме и когда она сочиняла, как бы ей поискуснее меня обмануть.

— Мой дом и все, что в нем, — твое, — сказала она с легким поклоном.

Мне стало страшно. Мурашки пошли по коже. Эта бабенка может, убаюкивая колыбельной песней, перерезать тебе горло.

— О'кей, Фернанда, — сказал я. — Мне тоже нужно с тобой поговорить кое о чем. Но если ты хочешь угостить меня вином, пусть кто-нибудь сначала выпьет из моего стакана.

Меня уже неоднократно раньше пытались отравить.

Мы расселись за круглым столом в салоне капитана, довольно большой каюте, и смотрим друг на друга. Какой-то даго в грязной куртке стюарда с отвратительной улыбкой (я охотно заплатил бы 10 долларов за то, чтобы стереть ее с поганой рожи) принес нам вино.

Очаровательное общество. Я вспомнил — как обычно вспоминают все ребята, очутившиеся в подобной ситуации, — о разных переплетах, в которые мне случалось попадать, и подумал, удастся ли мне выкарабкаться и на сей раз.

Думаю, что шансы на спасение следует рассчитывать, как четыре против шести. Вы сами, ребята, понимаете — эта банда, так их и так, отлично знает, что все карты в их руках.

Моя ставка только на то, что всегда любой преступник где-то в глубине души слегка чего-то боится. Он разрабатывает отличный план, так же отлично выполняет его, но все время боится, не осталось ли какой-нибудь необдуманной мелочи и не попадется ли он из-за этого.

Я огляделся. Ручаюсь, эта шайка выиграла бы первый приз на любом международном чемпионате мошенничества, убийств, членовредительства и других, не менее экстравагантных деяний.

Фернанда — она ничего не пила — сидит напротив меня. Меховая накидка чуть сползла с плеча, приоткрыв очаровательную шейку. Тони Скала, все еще ухватившийся за живот и на 50 процентов более трезвый, чем раньше, пристроился рядом с ней. Капитан с рожей, похожей на контурную карту горного хребта, прислонившись к стене, курил дешевую сигару, вонявшую, как протухший лук.

В салоне было еще три парня. Двоих из них я знаю: это Вилли Мунксвилл (швед), до смерти добивший ножкой стула полицейского, который был до этого уже ранен; второй — мексиканец по имени Параллйо, тоже довольно искусный специалист по части нанесения людям увечий. Третьего парня я не знаю. Он довольно молодой, с жесткой складкой губ, беспокойно сжимающимися пальцами. Вероятно, наркоман.

Я выпил стакан виски. Они наблюдали за мной, как коты за мышью. Фернанда все еще улыбается.

Она одарила своей очаровательной улыбкой всех присутствующих.

— Милый Лемми, — сказала она. — Как я рада видеть тебя у себя. Ну, кто же будет говорить? Ты или я? Но прежде всего пусть кто-нибудь из вас, ребята, пойдет в салон и попросит наших друзей не шуметь. Нам предстоит обсудить очень важное дело.

Наркоман ушел. Где-то вдали играл граммофон и шайка орала песни.

— Слушай, Фернанда, — сказал я. — Мы здесь все друзья. Я пришел к тебе поговорить по делу. Если тебе интересно, откуда я мог узнать, где ты находишься, пожалуйста.

Догадаться было очень легко. Я знал, что ты начнешь игру, находясь в таком месте, где ты будешь чувствовать себя в абсолютной безопасности… например на борту корабля. Я знал, что вы все собрались во Франции. Поэтому я сложил два плюс два и начал искать, нет ли где-нибудь поблизости какого-нибудь испанского судна, которое недавно где-нибудь здесь пришвартовалось. И вот я вас нашел.

Ты видишь, — продолжал я, — я ничего от тебя не скрываю. Я выложил все карты на стол. Это единственный путь добиться успеха в нашем деле.

— Черта с два, — вмешался Скала. — Тебя уже один раз надули, легавый. Между прочим, как тебе это понравилось? Мы заставили тебя и твое правительство сделать именно то, что нам нужно было. Мы…

Фернанда положила ему руку на плечо. Он заткнулся. Она пользуется здесь неограниченной властью.

— Слушай, Фернанда, — сказал я. — Скажи мне вот что. Что случилось с Грирсоном, американским химиком? Он где-нибудь здесь?

Она печально взглянула на меня.

— Мне очень жаль несчастного мистера Грирсона, — сказала она. — Он был так добр к нам и оказал нам большие услуги.

После кое-каких мер убеждений он согласился дать нам сведения. Как это ужасно. Он так много сделал для нас, а потом такой несчастный случай, он упал за борт. Просто ужасно! Но все произошло по его вине. Все детали этой трагедии вы найдете в судовом журнале капитана.

Я кивнул.

— Да, — сказал я. — Вероятно, это был один из несчастных случаев, что так часто происходят на море. О'кей. Ну, а что произошло с моей очаровательной подружкой?

Фернанда рассмеялась.

— Вы имеете в виду Жоржетту Истри? — спросила она. Она посмотрела на Тони Скала. Он начал улыбаться.

— Ну, здесь, Лемми, — продолжала она, — вся соль этой шутки. От всей души поздравляю Тони за то, как ему удалось все разыграть. Вы понимаете, Жоржетта искренне и с самыми чистыми намерениями все время хотела помочь вам… Она не имеет никакого отношения к нашим планам. Она абсолютно чиста и невинна. Просто она понадобилась нам на определенное время для выполнения определенных деталей нашего плана.

Я смотрел на нее, широко открыв глаза.

— Сейчас она в абсолютной безопасности, — продолжала Фернанда, — за исключением того, что бедняжка почему-то страшно обижена на Тони, когда он время от времени пристает к ней с определенными предложениями сугубо интимного характера.

Вы понимаете, у него вдруг вспыхнула смешная, нелепая страсть к Жоржетте и он почему-то считает, что ее следует расценивать как часть его добычи в этом деле! А, собственно, почему и нет?

Скала закурил сигарету. Он улыбается мне через стол лживой улыбкой гиены. Парень ужасно доволен собой, считает, что дела у него идут отлично. ' Я тоже попытался выдавить из себя подобие улыбки.

— Значит, я опять остался в дураках? Да? — сказал я. — Мы с Жоржеттой Истри оба опростоволосились? Фернанда смеется коротким нежным смехом.

— Вот послушайте сами, Лемми, — сказала она. — После того как я сочла необходимым убить несчастного Педро, я встретилась с блистательным Тони, которого Джек Истри послал в Мексику точно выяснить, что там происходит. Я объяснила ему все положение, и Тони согласился, что нам надо действовать совместно.

Он вернулся в Чикаго и рассказал Джеку о результатах своей поездки. Он сказал Джеку: единственный шанс для Джека что-нибудь выиграть, так это передать джеймсоновскую формулу Ятлину, чей штаб находится во Франции. Сделав это, Джек будет в абсолютной безопасности, и Ятлин разделит выручку с ним пополам.

Конечно, Тони ничего не сказал ему о том, что мы между собой порешили убить Ятлина, когда придет время. Как раз в это время Истри получил телеграмму от Зеллары, ту, которую вы заставили ее послать из Мехико-Сити. Он ужасно испугался. Но Тони осенила блестящая идея.

Совершенно очевидно, сказал он Джеку, вслед за телеграммой в Чикаго появитесь и вы. И он предложил свои услуги. Он поговорит по секрету с Жоржеттой, убедит ее, что есть только один-единственный путь разделаться с Истри и со всей его бандой: связаться с вами, подсказать, где вы можете найти джеймсоновскую половину формулы и где находится штаб Ятлина во Франции.

Тони знал, как только вы будете уверены, Что формула находится в ваших руках, контроль в американских портах будет снят. Значит, надо было всучить вам фальшивую формулу, тогда Тони сможет выехать из Соединенных Штатов с подлинной формулой в руках.

Истри этот план показался восхитительным. Он знал, что Жоржетта ненавидит его, а идея заставить ее принять участие в нашей афере привела Истри в восторг.

Тогда Тони предложил Жоржетте этот великолепный план. Он сказал, что видел меня. К тому же, говорил он, и я, очень милая женщина, страшно перепуганная связью с какой-то нелегальной деятельностью, и что я рассказала ему все, что узнала от Педро.

Единственный шанс для них обоих, говорил Тони, для Жоржетты и для него, это немедленно выйти из банды, помочь делу Правосудия и вообще вести себя, как два ангелочка с крылышками.

Бедняжка Жоржетта ухватилась за этот шанс. Тони пообещал Жоржетте привезти вас к ней. Полагаю, остальное вам известно.

Она закурила сигарету и с саркастической улыбочкой посмотрела на меня.

— Но тут произошла колоссальная вещь. Вы убили Джека Истри. Когда мы об этом услышали, мы ужасно хохотали, потому что еще раньше решили — Тони, я и наши друзья, — когда придет время, необходимо отделаться от Джека. В любом случае, вы избавили нас от хлопот. Благодарим вас.

Она стряхнула пепел с сигареты.

— Теперь оставался только один человек, с которым нужно было разделаться, это Ятлин.

Ятлин предполагал приехать сюда и вести переговоры о выкупе формулы. Мы же решили совсем другое, и поэтому своевременно позаботились о Ятлине.

— И позаботилась о нем твоя сестренка Зеллара, — сказал я. — Да, Фернанда, башка у тебя здорово варит, вынужден это признать. Сейчас ты стоишь во главе. Все твои партнеры перебиты, и тебе ни с кем из них не придется делить добычу, за исключением Тони Скала.

Я улыбнулся ему.

— А между прочим, ты не боишься? — спросил я. — Тебе никогда не приходило в голову, что эта милая, очаровательная леди может вдруг решить, что незачем делить добычу с кем бы то ни было, и в одно прекрасное утро ты не проснешься? А?

Он глухо прорычал. Потом, должно быть, вспомнил что-то и улыбнулся.

— О'кей, коп, — сказал он. — Может быть, ты считаешь свои шутки очень остроумными, но это тебе нисколько не поможет. Ты знаешь, я доволен тобой. Во-первых, мне очень дешево удалось купить тебя тогда в Чикаго, когда я рассказал трогательную мелодраму насчет Жоржетты.

Он горделиво посмотрел по сторонам в ожидании аплодисментов. И он их получил: все присутствующие гоготали, как черти.

— Во-вторых, — продолжал он, — если бы ты пришел к ошибочному заключению относительно Жоржетты сразу и не выложил ей все свои предположения, мне бы никогда не заполучить Жоржетты, как своих ушей.

Я кивнул.

— Вероятно, ты забрал ее, когда она пришла к тебе в Армин Лодж? — спросил я.

— Точно, — сказал он. — Я знал, что она во что бы то ни стало придет туда: или для того, чтобы по твоему поручению выведать у нас все, или — и как раз именно это и произошло — для того, чтобы узнать, почему я ее обманул.

Он снова посмотрел на всех.

— Смешно? Верно? — продолжал он. — Жоржетта приезжает с пистолетом в руках и заявляет мне, что она собирается отвезти меня немедленно к мистеру Коушну. Ей так хочется доказать, что она невинная жертва. — Он смеется. — И ей это удалось бы, но она не знала, что Параллио был внизу и когда он услышал ее крики, он поднялся на второй этаж и вышиб из ее лапок пистолет. Как она удивилась?!

Я молчал. Я дал себе клятву в один прекрасный день добраться до Скала и разорвать его на куски. Меня прямо-таки мутит от его наглой морды.

В разговор вмешалась Фернанда.

— Все это, конечно, интересно и любопытно, — сказала она. — Но в то же время, я уверена, что мой дорогой Лемми пришел на борт «Мадрилены» совсем не для того, чтобы обсуждать события прошлого.

Будущее — гораздо более интересная тема. Может быть, у него есть какие-нибудь предложения для нас?

Она улыбнулась мне.

— Есть, Лемми? — спросила она.

— Конечно. У меня для вас очень выгодное предложение, оно сделает вас миллионерами.

Я встаю, достаю из кармана письмо посла и бросаю его через стол Фернанде.

— Вы видите, в письме говорится, что я имею право заплатить любому лицу два миллиона долларов, не требуя расписки в получении денег.

О'кей. Вот мое предложение. Вы даете мне полностью обе формулы Джеймсона и Грирсона, а я плачу вам два миллиона долларов. Вот все, что я должен сказать.

Она читает письмо. На губах все еще играет легкая улыбочка. Я подумал, а как будет выглядеть эта дамочка, если ее вздернуть на веревке?

— Есть еще одно маленькое добавление к этому предложению, — сказал я. — Еще одно условие, и это условие ставлю я лично. Если я сойду с вашего корабля, я заберу с собой Жоржетту Истри, и это мое окончательное решение.

Скала так и подпрыгнул.

— О! Черта с два ты ее возьмешь. Она останется здесь, она сама этого хочет.

— О'кей, — сказал я. — Меня это мало трогает. Но тут вмешалась Фернанда.

— Хорошо, мы рассмотрим это предложение, Лемми, — сказала она. — Мы все являемся партнерами в этом деле, включая капитана и команду корабля. Нам необходимо обсудить все. Во всяком случае, сегодня мы вам не можем дать ответ. Только завтра утром.

Она подошла ко мне, взяла меня за руку и я наслаждался тонким запахом ее духов. Замечательные духи.

— Сегодня вы будете нашим гостем, — сказала она. — У нас в небольшом салоне будет фиеста и вы присоединитесь к нам. Она соблазнительно улыбнулась.

— Пойдемте, Лемми, — продолжала она. — Милости просим к нам, мы вам очень рады. Вы нам очень нравитесь. Вы принесли хорошие вести.

Мы пошли в салон, где снова наяривала дикая музыка.

Я быстро соображал. Они не собираются вести переговоры до завтрашнего утра. Кажется, я знаю почему. Я улыбнулся про себя.

Идя по палубе, я взглянул на свои часы.

В салоне набилось человек двадцать. Судовая команда, друзья Фернанды, половина из них американцы, остальные испанцы, мексиканцы, итальянцы. Чудная толпа.

В самом углу салона в одиночестве сидит Жоржетта. На ней все то же платье, в котором она ушла из «Гран Клермона». Вид у нее усталый, и меня это нисколько не удивило.

Я подошел к ней и сел рядом. Никто ни на кого не обращает внимания. Капитан, Фернанда и два-три человека стоят в другом конце салона.

Некоторые начали отбивать чечетку. Все пили, как лошади. Чудовищная пьянка! Я подумал: если это не адское судно, то как же тогда выглядит ад?

Жоржетта взглянула на меня с улыбкой в глазах.

— Ну, детка, — сказал я. — Кажется, они собирались нас обоих надуть. Может быть, им это удастся. А может быть, и нет.

Ничего не говорите, я все знаю, Фернанда рассказала. Да, мы с вами выглядим неприлично, желторотые птенцы, олухи.

— Ничего, Лемми, — сказала она. — Я все понимаю. У вас были все основания не доверять мне, поэтому я и не пыталась объяснить.

Я понизил голос и с широчайшей улыбкой на лице наклонился к ней, будто говорю ей приятные пустячки.

— Я нашел это судно по уголку от обложки журнала, на котором вы написали записку и выбросили в окно машины, — сказал я. — Отличная работа, бэби. Все будет хорошо. Сидите здесь и не волнуйтесь.

Стюард с идиотской улыбкой подошел к нам и предложил выпить. Хорошо, мы выпьем бренди. Он принес. Когда он отошел, я подал знак Жоржетте сидеть спокойно. Тони все время наблюдал за нами.

Я встал, повернулся спиной к Тони, чтобы он не мог догадаться, о чем именно мы будем говорить с Жоржеттой, и сказал:

— Когда придет время, Жоржетта, делайте, что я вам скажу, только быстро, — сказал я.

В салон вошли три парня: два американца и один итальянец.

Они подошли к Фернанде. Я медленно прошелся по салону, закурил сигарету и вообще чувствовал себя непринужденно.

— Ну, — обратилась Фернанда к трем парням. — Он здесь?

— Нет, — сказал самый высокий из них. — У него вчера умерла мать и ему пришлось поехать к ней, чтобы все организовать. Он оставил нам записку, чтобы мы приезжали к нему без четверти час, он будет нас ждать. А пока, мол, мы можем забрать все его барахло, оно уже было упаковано, и его оказалось до черта. Без четверти час он будет ждать нас на набережной.

Фернанда кивнула.

— Превосходно, — сказала она. — Куда вы сложили оборудование?

— В машинном отделении, где лежит и все то, что мы привезли раньше. Освещение и все прочее готово.

Фернанда кивнула и встала. В руке у нее маленький бокальчик шампанского.

— Друзья, — начала она. — Пожалуйста, потише. Я буду говорить о деле.

Все постепенно умолкли. Кто-то выключил граммофон. Один парень напился до потери сознания. Он развалился на стуле и все кричал, что он хочет с кем-нибудь побеседовать по душам. Кто-то подошел к нему, стукнул его по башке и отшвырнул в угол.

Стало так тихо, что можно было бы услышать стук упавшей иголки.

— Я думаю, теперь уже можно сказать, что наша тяжелая работа наконец-то принесла плоды, — начала Фернанда с улыбкой, обводя глазами всех присутствующих с таким видом, будто она была президентом женского литературного клуба. — Мистер Коушн предлагает нам от имени американского правительства два миллиона долларов. Я думаю, мы примем это предложение.

Но я хочу внести полную ясность в один пункт. Мы не передадим формулы до тех пор, пока не получим на руки деньги, и до тех пор, пока у нас не будет определенной гарантии, что к нам никто не будет приставать в будущем.

Как вы сами отлично понимаете, такую оговорку сделать совершенно необходимо. Хотя я очень уважаю мистера Коушна, моего друга Лемми, я боюсь, что в делах такой важности, как это, нельзя полагаться на чье бы то ни было слово. Поэтому я и решила оговорить такую меру предосторожности.

Скоро к нам на борт приедет фотограф. Он снимет копии с формул. Мы их оставим у себя. Завтра утром я вручу мистеру Коушну оригиналы формул Джеймсона-Грирсона. Он может взять их с собой и затем уплатить нам на борту нашего судна два миллиона долларов.

Таковы наши условия. Копии формул мы сохраним для того, чтобы обеспечить получение денег, а также для обеспечения нашей безопасности в будущем.

Она подняла бокал.

— Джентльмены, — сказала она. — Давайте выпьем за гениальность некоторых великих людей: за мистера Джеймсона и мистера Грирсона, этих великих химиков планеты, и за нашего дорогого Лемми Коушна, столь гениального и столь преуспевающего работника, если не в настоящем, то хотя бы в прошлом!

Она выпила. Все хохочут до упаду. И пьют.

Я посмотрел на часы. Без шести минут двенадцать. Я быстро подошел к стене салона, повернулся к ним лицом и посмотрел на них.

— О'кей, остолопы, — сказал я. — Отличная сделка. Так вот, послушайте, что я вам скажу, только тихо и внимательно слушайте меня. Если не будете слушать, сами пожалеете. Я совсем не такой уж сосунок, как вам кажется. Вот вы — да, вся ваша чертова банда, все вы олухи и сосунки.

Вы думаете, сейчас к вам на борт приедет фотограф. Он не приедет. Мы его перехватили. Но он прислал сюда свое оборудование. Его запрятали в машинное отделение, туда, где вы хотите производить работы по копированию документов.

Так вот, в этих футлярах нет ни аппаратов, ни пластинок, ни прочей дребедени.

Там две отличные первоклассные адские машины. На случай, если вы, ребята, не верите мне, стойте спокойно и внимательно слушайте.

Я посмотрел на них. Они все буквально пожирали меня глазами. Каждый из них соображал: беру ли я их на пушку или я действительно говорю правду.

Скала попытался двинуться, но Фернанда схватила его за руку. Ее белые длинные пальчики буквально впились в его кисть.

Она пристально смотрит на меня сверкающими, как угольки, глазами. Я знаю, о чем она думает.

Она думает: неужели она допустила какой-то промах? Этого всегда боятся преступники. Она никак не может догадаться, что я собираюсь делать. Создавшаяся ситуация, видно, не больно ей нравится.

Я посмотрел на часы и быстро проговорил:

— Слушайте, первая бомба с часовым механизмом взорвется ровно в двенадцать часов. Но это только маленькая бомба. Взрыв будет очень небольшой, но достаточный, чтобы взорвать часть машинного отделения и доказать вам, паршивым сволочам, что я говорю правду.

Через четыре с половиной минуты — вторая бомба. Она находится в большом футляре. В ней заложено 40 двенадцатидюймовых динамитных зарядов. Это до того мощная бомба, что, когда она взорвется, ваше проклятое судно со всеми вами на борту, включая и меня, моментально взлетит на воздух. Можете мне поверить, скоты.

Вы думаете, у вас под ногами твердая почва. Вы думали, что вам безнаказанно пройдет похищение людей, нанесение увечий, убийство, да еще надеялись получить с двух правительств изрядную сумму денег.

Что ж, вы получите деньги, но получите их так, как я хочу, или это будет моим последним делом на земле.

О'кей. Тихо, без паники, никаких волнений. Я еще не все

Сказал.

Ноя могу разрядить вторую бомбу. Ключ от футляра у меня в кармане. Я могу отключить хронометр. Но я единственный человек на борту, который может это сделать, и у вас уже нет времени для того, чтобы вытащить этот тяжелый груз из машинного отделения и бросить его за борт.

Я посмотрел на часы. Ровно 12 часов.

— Спокойно, вы, ослы, и слушайте. Я разряжу вторую бомбу, если ктонибудь из вас немедленно передаст мне обе формулы.

Фернанда открыла рот, но в этот момент сработала первая бомба. Раздался оглушительный взрыв, и на столах попадали стаканы и бутылки. Молодец, Джуанелла.

Все смотрят на меня широко открытыми глазами. Первой пришла в себя Фернанда.

— Параллио, — визгливо крикнула она. — Иди с ним вниз. Отдай формулы. Остальные ни с места.

Параллио побежал к двери. Я спокойно пошел за ним. Он мчался, как заяц на бегах взапуски, перепрыгивая через 4-5 ступенек. Машинное отделение залито светом. Только на одной стене лампочки погасли от взрыва.

Собственно говоря, взрыв не причинил никакого ущерба судну, только шум был большой. Для работы Пьеррина бандиты все машинное отделение опутали электрическими проводами.

Параллио подбежал к огромному стальному ящику, открыл его и показал на лежащие там бумаги. Он весь обливался потом, а глаза вылезли на лоб.

— Сеньор, — лепетал он. — Вот формулы. Выключайте скорее эту штуку. Ради святой девы Марии!

Я немного отступил назад и со всего размаха ударил его по скуле. Он упал, я его обшарил, нашел револьвер и положил себе в карман.

Потом посмотрел на формулы, проверил их все. На сей раз

Это были настоящие.

Я положил их обратно в кожаные папки, засунул папки под мышку и беспечной походкой отправился в салон.

Там слышались уже какие-то крики. Парни оправились от первого испуга и постепенно приходили в себя.

Когда я вошел, вид у них был довольно неприветливый. Фернанда сверлила меня змеиными глазами.

— Ну, мистер Коушн, — сказала она. — Разрядили вторую бомбу? — Она опять улыбнулась. — Что же дальше?

 

ГЛАВА 15

Я ничего не ответил, безмятежно улыбнулся и достал из кармана сигарету. Медленно закурил.

Драматург назвал бы этот момент кульминацией. Я уверен, сейчас любой из этих парней способен вытащить револьвер и пристрелить меня, если только они не сделают со мной что-нибудь похуже. Просто так, чтобы разрядить плохое настроение. Они поняли, что я их обманул.

Фернанда продолжала стоять, не спуская с меня глаз, как притаившаяся змея. Остальные образовали полукруг. Я вспомнил притчу о Данииле и пещере со львами. Думаю, у пророка дела были похуже.

Я бросил быстрый взгляд налево, на Жоржетту. Она сидела все там же. Встретившись со мной глазами, она улыбнулась. Нервы у девчонки в порядке. Я улыбнулся в ответ.

Фернанда все еще стоит, как статуя. Ждет следующего хода.

— О'кей, вы, простофили, — сказал я самым беспечным тоном. — Я получил формулы и моя милая подружка Фернанда сгорает от любопытства, какой же будет мой следующий шаг.

Я посмотрел на часы. 12.10. В глубине души я продолжал надеяться, что дело закончится благополучно.

— Прежде всего, золотко мое, — обратился я к Фернанде, — скажи своему пьянице-капитану, ему пора бы уж подняться на мостик и понаблюдать за морем. Может быть, с минуту на минуту кое-что случится, и неприятности придут оттуда, откуда вы их меньше всего ждете.

Никто не двинулся. Все стоят, уставившись на меня, и не говорят ни слова.

Вид у них был, как у своры бешеных собак. А как бы выглядели вы на их месте, когда только что держали в руках два миллиона?

— Ну вы, дураки, — продолжал я. — Дело вот какое. Формулы у меня. Но я не такой осел, хоть на минуту допуская мысль, будто вы так спокойно меня выпустите.

У вас сейчас такое чувство, как у голодной собаки. Понимаю вас. Собаке удалось где-то стибрить кусок мяса, но она не уверена, что какая-нибудь другая псина этот кусок не отберет.

О'кей. Что ж. Вы, ослы, допустили одну очень крупную ошибку. И если вы дадите мне две минуты времени, я вам расскажу, что это за ошибка.

Вы, ребята, думали вот как. Правительство Соединенных Штатов не допустит постороннее лицо к этому делу, будет стараться держать все шито-крыто, как в могиле. Мол, правительству нежелательно, чтобы ктонибудь хотя бы краем уха слышал о существовании формулы ДжеймсонаГрирсона. Что ж, в этом вы правы.

Но когда я узнал о вашем намерении фотографировать формулы, я понял: настало время посвятить в это дело крепких ребят. Вы сами можете понять, мне стало уже не под силу выдерживать тяготы этой работы только на своих собственных плечах. Да, кроме того, мне надоели ваши противные рожи.

Наконец Фернанда обрела голос, и он был похож на айсберг.

— Ближе к делу, Лемми, — сказала она. — На твоем месте я бы поторопилась. Мои друзья не очень-то терпеливы.

— Конечно, я перейду ближе к делу, Фернанда, — сказал я. — Вот в чем суть: вы, ребята, отлично организовали всю эту работу! Отлично поработали, информация у вас была поставлена неплохо и вообще для вас дела шли слишком хорошо.

Я притушил о стену сигарету и долго искал глазами, куда бы бросить окурок. Делал все, чтобы максимально тянуть время.

— Но ваши хозяева не очень-то позаботились о вашей безопасности. Никто не удосужился заметить, что в Гавре с дружественным визитом находится один из торпедных катеров США.

О'кей. Так вот, я взял на себя смелость сообщить командиру этого катера, что сегодня ночью работник Федерального бюро посетит «Мадрилену Сантаваль», где он намерен расследовать обвинение в пиратстве, предъявленное этому судну береговыми властями Мексики два месяца назад.

Я высказал командиру догадку: на мой взгляд, джентльмены, находящиеся на борту «Мадрилены Сантаваль», возможно, окажутся недостаточно вежливыми. Вы понимаете?

Так вот. Формулы я получил и сейчас собираюсь их вынести с этого судна, а…

В салон ворвался парень с вытаращенными глазами.

— Эй, слушай, — обратился он к капитану. — Какой-то корабль подает сигналы. Торпедный катер США! Он находится примерно в полумиле от нас. Катер сигнализирует, он идет забрать находящегося у нас на борту федерального работника США, а если мы не подадим ответного сигнала «о'кей», они собираются арестовать наше судно по обвинению в пиратстве.

Я улыбнулся.

— Ну, вы, ослы, что я вам говорил?

В салоне поднялось рычанье. Время настало. Если это удастся, я спасен. Во рту у меня пересохло. Каждому из этих парней известно, если его сцапают, ему в лучшем случае обеспечено пожизненное заключение, а то и стул.

Фернанда поднимает руку. Все замолкают.

Она сделала шаг вперед и, должен вам признаться, ребята, все-таки она красивая бабенка. Глаза горят, а груди вздымаются, как будто их накачивают пневматические насосы.

Она была похожа на королеву Елизавету, когда та отдавала приказание Дрейку одним ударом уничтожить испанскую армаду, или на предводительницу древних индейцев, собравшую совет старейшин для решения, что делать с пленными: сварить, испечь или медленно зажарить.

— Ты, жалкий дурак, неужели ты думаешь, что мы тебя так и выпустим с этими формулами? Неужели вся наша кропотливая работа пойдет коту под хвост, и ты удерешь от нас с документами? — Она повернулась к толпе. — Это сплошной блеф. Торпедный катер никогда не решится арестовать наше судно!

На их отвратительных рожах появилась тень сомнения, они просто не знали, что им делать, с чего начать, но, кажется, начнут они с меня.

— Слушайте меня, вы, грошовые ослы, — закричал я. — Послушайтесь хоть раз в своей подлой жизни здравого смысла!

Тот катер не собирается никого арестовывать. Фернанда же вам сказала, что правительство Соединенных Штатов заинтересовано в полной секретности дела.

Она чертовски права. Катер собирается всего-навсего забрать с вашего корабля двух человек: Жоржетту и меня с формулами. Как только мы окажемся на борту торпедного катера, все будет о'кей.

Ну, так что же вы хотите получить? Хотите получить два миллиона долларов и дать нам возможность смыться с вашей посудины с этими проклятыми формулами или предпочитаете электрический стул?

Какой-то огромный парень выпрыгнул вперед.

— А откуда, черт возьми, нам известно, что мы получим эти два миллиона долларов? — спросил он. — Как только ты уйдешь, нам и паршивого гривенника не видеть в глаза.

Он повернулся к Фернанде.

— Что за чертовщина здесь происходит? — кричал он. — Ты нам уши прожужжала о лакомых кусках! Ты уверяла, что правительство США не решится поднять шум из-за этого дела, а теперь вот торпедный катер болтается тут и взорвет нас всех, если мы не отпустим этого мерзавца! Какие могут быть разговоры, если с минуты на минуту этот чертов катер утопит нас всех, как котят?

Послышались возмущенные вопли. Я поднял руку.

— Слушайте вы, сумасшедшие! Что вы так волнуетесь из-за денег? Они у вас здесь, на борту. Два миллиона долларов в валюте США находятся в большом футляре в машинном отделении. В том самом, где будто бы находится бомба. Параллио лежит на этом футляре с перебитой челюстью.

Кто-то судорожно вздохнул. Фернанда посмотрела на Тони, кивнула головой. И тут же примерно дюжина этих парней со всех ног бросилась вниз, как будто за ними гналась смерть.

Фернанда улыбнулась озорной улыбкой, овладев собой.

— Лемми, — сказала она. — Я думала, ты умнее. Конечно, ты отлично играешь свою роль. Но…

Ворвался Скала. Он даже вспотел от возбуждения.

— Он говорит правду! — заорал он. — Деньги действительно там. Два миллиона крупными купюрами. Я прошел по салону, взял Жоржетту за руку.

— Отлично, — сказал я бандитам. — Я ухожу и желаю вам спокойной ночи. Вы получили свои два миллиона, и я готов с каждым из вас биться об заклад на десять долларов, что эти деньги до добра вас не доведут. Через шесть месяцев вы все умрете от алкоголя.

И вот еще что, — добавил я, — послушайте моего совета и держитесь подальше от США. Если только я увижу там одну из ваших рож, то немедленно пришью вам первое пришедшее мне в голову обвинение.

Мои слова были встречены оглушительным хохотом. Кто-то крикнул:

— Катись отсюда, легавый!

Они расступились, пропуская нас. В дверях я обернулся.

Фернанда улыбалась, как двухвостая кошка.

Мы остановились около трапа. Сзади нас стояли Фернанда, Тони и с дюжину других парней.

Снизу из салона слышались пьяные голоса и чоканье стаканов. Вероятно, они считали, что наконец-то для них наступил праздник.

Вспенивая волну, к нам приближалась моторная лодка. С борта на нас навели прожектор. Лодка развернулась и пришвартовалась к нашему трапу. У руля стоял морской офицер с револьвером в руке.

Я слышал, как глубоко вздохнула Жоржетта.

— Ну-ка, в лодку, детка, — сказал я. — И побыстрее. Я повернулся.

— Адью, Фернанда, — сказал я, — и ты, Тони, тоже. Может быть, когда-нибудь увидимся! Фернанда подняла руки.

— Иди с богом, милый! — напутствовала она меня.

Может быть, когда появились деньги, на нее нахлынул прилив религиозных чувств.

Я спустился по трапу и должен был сделать над собой огромное усилие, чтобы не рассмеяться. Морским офицером оказался Сай Хинкс.

Морская форма была ему мала примерно на два размера, а картуз слишком велик и сполз ему на один глаз. Он был похож на отставного моряка, болтающегося около дешевеньких киношек где-нибудь в портовых районах крупных городов.

— Убирайся отсюда, и немедленно, — прошипел я.

Я благодарил небо, что ночь была такая темная. Если бы кто-нибудь из банды Фернанды увидел Сая, у головрезов появился бы еще один повод для пьянки — наши похороны.

Мы быстро отчалили.

Когда «Мадрилена Сантаваль» начала скрываться из виду, из каюты вышли Ларви Рилуотер с военным автоматом наперевес и другие парни, похожие на ходячие арсеналы.

— Что за черт, вот неудача, — выругался Ларви. — Мне всю жизнь так хотелось пострелять из солдатского автомата и не пришлось пристрелить даже какую-нибудь рыбу!

За ним стояла Джуанелла с винтовкой в руках. Держу пари, Джуанелле тоже не терпелось пострелять.

— Но такая уж у меня судьба, — вздохнула она, — ни разу в жизни не удалось позабавиться вдоволь. Она окинула Жоржетту взглядом.

— Вот так всегда, — сказала она. — Всегда какая-нибудь другая девчонка успевает раньше меня разыграть последний акт спасения героя. А мне остается только наслаждаться морским воздухом да проглотить дюжины две устриц, чтобы охладить свой темперамент, черт бы вас всех побрал!

Мы подошли к катеру. Это было большое морское буксирное французское судно, зафрахтованное Саем. Я внимательно осмотрел судно. Хорошая посудина.

Когда мы шли по палубе, Жоржетта вдруг с невероятной силой пожала мне руку.

— У меня нет слов, Лемми, — сказала она. — Скажу только, вы — чудесный!

Я улыбнулся.

— Никому не говорите, детка, но я тоже придерживаюсь такого же мнения. А между тем я так испугался, что начал было молиться китайским богам.

— Все о'кей, Лемми, — сказал Сай.

Он снимал морскую форму и с каждым движением все больше и больше делался похожим на человека. — Я обо всем договорился с капитаном. У него официальная дипломатическая гарантия от морского атташе при нашем посольстве. Все в порядке, старина.

— Отлично, — улыбнулся я и повернулся к Жоржетте:

— Детка, — сказал я, — спуститесь-ка вниз с Джуанеллой. Она займется вами; у меня своя работа. Ну, до скорого.

Когда они смылись, я удалился на тайное совещание с Саем и французским капитаном.

Какой-то парень принес мне виски, и оно показалось мне божественным нектаром.

Я закурил сигарету и запер формулы в сейф капитана.

Пока все идет отлично.

Туман понемногу рассеивается.

Капитан развернул судно, мы рванули вперед. Я прислонился к перилам, восхищаясь кораблем. На мостике, напрягая зрение, стоял капитан. Изредка он подавал сирену.

Вышел Сай и сказал «хелло».

— Отличная работа, Лемми, — сказал он. — И довольно дорогая.

Я угостил его сигаретой.

— Сколько? — спросил я.

— Мы уже заплатили 20.000 франков, — сказал он. — А другие двадцать тысяч должны выплатить завтра.

— А, ерунда, семечки, для такой работы это дешевка.

Впереди смутно прорезались очертания какого-то корабля. Мы наигрывали на сирене пронзительные мелодии. Капитан что-то кричал в мегафон.

— Это они, — закричал Сай, слегка взволнованно. — Это «Мадрилена Сантаваль».

Опять завыла наша сирена. Сай схватил меня за руку.

На палубе, как угорелые, носились наши парни. Они прикрепляли к бортам амортизационные маты.

Подошел Ларви и другие парни. Они молча наблюдали. Я слышал их взволнованное дыхание.

Сирена опять завыла. При последнем гудке, слева от борта, показался огромный силуэт. В салоне «Мадрилены» ярко горел свет, а на мостике горланили бандюги.

Я слышал, как сзади меня Ларви глубоко втягивал воздух сквозь стиснутые зубы.

Мы носом врезались в правый борт «Мадрилены Сантаваль». Толчок свалил меня с ног. Когда я встал, капитан уже выкрикивал приказ спустить шлюпки.

Я закурил.

Никогда раньше не видел кораблекрушения. Но это было неплохо устроено…

Наше судно держит курс прочь от «Мадрилены Сантаваль». Мы направили на нее прожектор. Сцена, разыгравшаяся на палубе, была вполне достойна стать центральным кадром первоклассного боевика.

Парни в панике метались по палубе, мертвецки пьяные, стараясь отвязать спасательные шлюпки. Наконец им удалось отвязать пару спасательных шлюпок левого борта, и одна из них с пулеметом на турели направилась к нам.

«Мадрилена» постепенно погружалась в воду. Волны уже перехлестывали через палубу. На мостике можно было различить две или три фигуры, я узнал Фернанду. Я улыбнулся. Дамочка сейчас промочит ножки.

Шлюпки с нашего судна подбирали потерпевших кораблекрушение.

Я быстро взбежал на мостик и вырвал у капитана мегафон.

— Подбирайте их аккуратно, ребята, — кричал я. — И обязательно постарайтесь выловить мне ту очаровательную леди в меховом манто и парня, который прижался к ней. Мне бы не хотелось, чтобы они утонули… У них назначено свидание с электрическим стулом.

Фернанда стоит на палубе, похожая на мокрую кошку, только что выловленную из ведерка с водой. Кто-то накинул ей на плечи одеяло.

Тони Скала лежит на палубе и плачет. Его терзают предчувствия грядущего.

— Ну, Фернанда, — сказал я, — игра окончена, и ты проиграла. Ты жалеешь, что не убила меня? У тебя была к тому возможность…

Она осыпала меня отборной руганью. Какими только именами она меня не называла! Здорово рассердилась бабенка!

— Тебе интересно послушать о судьбе, которая ожидает твоих друзей? — спросил я. — Так вот, мы почти всех соохранили для дяди Сэма. Только один или два утонули, но, думаю, никто о них не заскучает.

Она овладела собой.

— Что ж, Лемми, поздравляю, — сказала она. Она изо всех сил старалась говорить спокойно. — Но ты, вероятно, забыл, я стоила тебе два миллиона долларов! Их-то тебе не удалось спасти!

Сзади меня раздался хохот Ларви.

— Два миллиона бумажек, — поправил он. — Деньги-то были фальшивые. Я улыбнулся.

— Разрешите представить вам парня, который печатал их, — я галантно шаркнул ножкой. — Мистер Ларви Рилуотер, в свое время крупнейший и лучший фальшивомонетчик Соединенных Штатов Америки, и если я добавлю, что Ларви и еще пять мальчиков проделали эту работу за два дня и две ночи, ты согласишься, он вполне заслужил сердечного рукопожатия.

Фернанда посмотрела на Ларви, потом сделала два шага вперед и изо всех сил съездила ему по морде.

— О'кей, леди, — сказал Ларви. — Вот за это я приду посмотреть, как тебя будут поджаривать на стуле.

Сай поставил Тони Скала на ноги. У парня отличный вид. Я смотрел то на него, то на Фернанду.

— Фернанда Мартинас и Тони Скала, — сказал я. — Я офицер департамента юстиции Соединенных Штатов Америки и я арестую вас на борту данного судно, зафрахтованного мною. Я предъявляю вам обвинение в убийстве Джона Эрнста Джеймсона, гражданина Великобритании, убийстве Артура Грирсона, гражданина Соединенных Штатов, за похищение секретных документов, являющихся собственностью правительства Соединенных Штатов и Великобритании. Сейчас я отвезу вас в Англию, откуда по соответствующему ходатайству правительства вы будете высланы в Соединенные Штаты.

Тони продолжал рыдать. А Фернанда плюнула мне в лицо.

— Уведите их, ребята, — сказал я, — запрячьте их в трюм вместе с остальными скотами и пристрелите, если подвернется подходящий случай. Мне надоели их рожи.

Я взял плед и пошел по палубе. У кормы стояла Жоржетта и, облокотившись о перила, смотрела в море. Я набросил плед ей на плечи.

— Ну, как, все отлично? — спросил я. — Вы не считаете, что после всех неприятностей, суматохи и криков спокойная прогулка по морю — это как раз то, что может в данном случае прописать доктор?

Она посмотрела на меня. Туман почти совсем растаял. Из-за облаков выглянула луна.

Я смотрю на Жоржетту. Глаза у нее темно-голубые, как я вам уже говорил, и сейчас они утонули в слезах. У меня вспыхнуло поэтическое настроение. Оно всегда появляется у меня в такие волшебные ночи на море.

Она взяла меня за руку.

— Лемми, — сказала она. — Вы когда-нибудь бываете серьезным?

Я посмотрел на нее удивленный и несколько обиженный.

— Жоржетта, — сказал я. — Я всегда сама серьезность. — Я попытался заставить свой голос звучать с особым чувством. — Я хочу сказать вам, Жоржетта, что я с ума схожу от вас. Когда вы около меня, я чувствую себя, как сотня сумасшедших, хотя знаю, что я не достоин даже целовать доски палубы, на которых вы стоите.

— О, Лемми, — сказала она. — Вы действительно так считаете?

— Нет, — сказал я. — Просто я когда-то прочитал эту фразу в книге и решил попробовать, как она будет звучать в жизни. Кроме того, вряд ли мне доставит особое удовольствие целовать палубу.

Она ничего не ответила. Просто смотрела в море.

Я подошел к ней ближе, и прежде, чем я успел сообразить, что произошло, она оказалась в моих объятиях, а ее губы прижались к моим, и меня охватило такое поэтическое настроение, что по сравнению со мной сам лорд Байрон выглядел бы как черствый бифштекс.

Сзади нас послышался кашель. Я выпустил из объятий Жоржетту и повернулся. Джуанелла Рилуотер сказала:

— О'кей. Я все поняла. Женщина всегда получает награду. А во мне парней привлекает только материнский инстинкт. Но, Лемми, — продолжала она. — После того, что я для тебя сделала, все эти паршивые бомбы, и вообще после того, как я столько с тобой нянчилась, я считала, ты меня отблагодаришь, как мне полагается, а ты вместо этого пришвартовался к этой даме.

— Почему бы тебе не помочь Ларви начать новую счастливую жизнь? В конце концов он ведь твой муж.

— Да, — ответила она. — Кажется, да. — Она улыбнулась мне. — А после того, как ты выполнишь условия нашего договора, — продолжала она, — я, пожалуй, переквалифицируюсь на приготовление домашних пирогов. Ну что ж, привет тебе, Лемми!

Она смылась.

Стоя около Жоржетты, я вспомнил, что мне говорила старушка мать. Она говорила: Лемми, ты всегда смотришь слишком далеко вперед и не видишь, что у тебя под носом.

Что ж, на сей раз матушка Коушн, кажется, ошиблась. Глядя на стоящую рядом со мной Жоржетту, я думал: когда все это дело благополучно кончится, я предприму самые серьезные шаги в отношении этой бэби. Когда я не занят, я весьма склонен к поэзии, а парень с поэтическими наклонностями всегда должен стараться понять, что к чему. И если вы когда-нибудь, ребята, целовали женщину, подобную Жоржетте, вы поймете, что я хочу сказать…

Но только не поймите меня не правильно!