Воздух Порт-оф-Спейна был напоен странными ароматами. Я не знала, чего я ожидала, но о таком и не мечтала. Мы шли вниз по Шарлот-стрит, так как мой дядя хотел, чтобы я насладилась чарующей атмосферой города. В 1808 году здесь случился грандиозный пожар, рассказал он мне, и после этого город застраивался по типу решетки, с широкими улицами. Шарлот-стрит получила свое имя по имени супруги тогдашнего английского монарха. Именно на этой улице и жил мой дядя.

Это меня несколько озадачило. Было трудно представить себе, что кто-то мог выращивать сахар посередине города, но я была так очарована новыми впечатлениями и видами города, что почти не обратила на это внимание. Нигде я не видела такого количества красивых людей, которые ходили по улицам, покачиваясь, и смеялись так, что сотрясалось все их тело. Они были очень разными, но у всех было прирожденное чувство ритма, которое сквозило в их походке и в том, как они разговаривали. Это придавало улицам заразительное ощущение веселья.

В начале улицы дома были красивые, но к концу становилось все больше несколько запущенных, а некоторые выглядели так, будто вот-вот рассыплются на куски. Выстроенные из дерева, украшенные старинной резьбой, они отчаянно нуждались в покраске.

— А вот и наш дом! — радостно провозгласил дядя Филипп. — Сейчас скажу мальчикам, что мы пришли.

И он так сказал; голос его при этом звучал словно иерихонская труба.

— Уилфред! Губерт! Спускайтесь и познакомьтесь со своей хорошенькой кузиной! Выходите, я сказал! Где вы там?

Дверь распахнулась, и на пороге показалась огромная женщина. Это была негритянка, на ее голове красовался большой красный шарф, свернутый как у американской няньки. Ее шелковая рубашка была ей явно мала, а объемная хлопчатобумажная юбка могла быть обернута вокруг нее дважды. Ее широкая улыбка продемонстрировала гораздо больше зубов, чем я привыкла видеть у обычных людей.

— Добро пожаловать! — прогудела она. — Мальчики идут сейчас. Они меняют одежду.

Ее гигантские руки прижали меня к широкой груди, а ее смех меня просто оглушил. Мне понравились теплый запах, исходящий от нее, и мужская крепость ее объятий.

— Я Камилла, — нерешительно представилась я.

— Ты есть! — громогласно согласилась она. — Я есть Пейшнс. Не было другого имени, я помню только это. Все звать меня Пейшнс.

— Она ведет хозяйство и все такое, — услужливо пояснил мой дядя.

— Так и есть!

Я не знала, что сказать. В конце концов, в качестве компромисса, я широко ухмыльнулась ей в ответ, и, кажется, она именно этого ждала, так как после этого она вновь исчезла в доме, созывая моих двух кузенов.

Они вывалились на улицу, все еще натягивая на себя чистые рубашки и приглаживая свои взлохмаченные волосы. Они были потрясающе красивыми и хорошо это знали. Старший, которому, как я решила, было ближе к тридцати, чем к двадцати, протянул мне руку.

— Добро пожаловать в семейную усадьбу, кузина Камилла, — протянул он.

— Добро пожаловать, в самом деле, — эхом откликнулся младший брат.

Мой дядя свирепо повернулся к ним.

— Как вы думаете, что она подумает о вас, если вы разговариваете подобным образом? — сердито громыхнул он.

— Что она подумает? — поинтересовался старший сын.

Дядя Филипп тяжело вздохнул.

— У них не было матери, которая могла бы улучшить их манеры, — извинился он. — Это мой старший сын Уилфред. Губерт — младший.

— Если хотите, то можете звать меня Берт, — вполголоса добавил Губерт.

Мне он сразу понравился. Их имена я вряд ли бы выбрала сама, но я знала, что в нашей семье они встречались время от времени, поэтому я решила, что у моего дяди больше чувства семейственности, чем мне показалось на первый взгляд.

— Как приятно встретиться с вами со всеми! — воскликнула я. Уже так давно у меня не было никакой семьи, что мой голос невольно дрогнул, но я взяла себя в руки и даже выдавила из себя улыбку. — Я и не знала, что у меня такая красивая семья!

— Мы тоже не знали, что у нас есть такая высокая кузина, — холодно заметил Уилфред.

— Ну-ка, ну-ка, ребята! — предостерегающе вскричал дядя.

— О, я не возражаю, — поспешно заверила я его. — Я действительно высокая, выше, чем вы все.

Мой дядя направился в дом и пригласил следовать за ним. Он покачал головой и улыбнулся, его глаза озорно блеснули.

— Может, ты и высокая для девушки, но ведь ты не выше, чем Даниэль Хендрикс, э? Но, честно говоря, — продолжал он язвительно, — на всем острове нет человека выше его.

Братья напряглись, услышав его имя.

— Даниэль, ты сказал? — протянул Уилфред. — Как это вы познакомились с нашим Даниэлем?

Я была исполнена решимости не воспринимать их слишком всерьез.

— Я заказывала ему билет сюда, если на то пошло, — непринужденно проговорила я. — Это была моя работа, знаете ли.

— Но… — начал Губерт. Его брат бросил на него недобрый взгляд. — Но, — снова сказал он, — тебе больше не придется зарабатывать себе на жизнь благодаря твоему состоянию. Как тебе повезло!

Я пожала плечами.

— Да, это внесло приятное разнообразие в мою жизнь — стать независимой леди, — согласилась я. — Но не думаю, что мне это будет нравиться всегда!

Я начала воспринимать окружавшую меня обстановку с увеличивающимся почтением. Тяжелая викторианская мебель и многочисленные картины — портреты королевской семьи, сомнительных предков, даже кинозвезд — заполняли все стены. Большие, мощные комнатные растения оккупировали все подоконники, а все столы были аккуратно накрыты прожженными оранжевыми кусками ткани, настолько же уродливыми, сколь и бесполезными.

— Как давно вы здесь живете? — спросила я, при этом мой голос гулко отозвался от стен.

— Несколько лет, — признался дядя Филипп. — Пейшнс следит за порядком. Она все устроила на свой вкус, а мы и не пытаемся ничего исправлять. Кроме того, наши вкусы не так современны, как у вас в Англии.

— Да, — согласилась я. — Хотя, честно говоря, викторианский стиль сейчас в большой моде.

— Но тебе он не нравится? — подсказал он.

— Я так не говорила, — возразила я.

Он засмеялся:

— Тебе не надо ничего говорить. Не важно, моя дорогая, ты можешь делать все, что захочешь с этим местом. Я даю тебе полную свободу производить любые изменения, которые ты захочешь. Ведь это честно?

Мне он нравился все больше.

— Это более чем благородно, — благодарно произнесла я. — Я постараюсь не делать ничего такого, что вам не понравится.

Губерт нагло посмотрел на меня.

— Кто платит, тот и заказывает музыку, — пробормотал он. — Вы быстро учитесь, милая кузина.

Я сглотнула. Я и не поняла, что все изменения должны быть оплачены из моего кармана. Может, я так глупа? — подумала я в замешательстве. Может, сейчас подходящий момент, чтобы обсудить с дядей, сколько я должна платить за мое проживание здесь? Но когда я попыталась приступить к этому вопросу, он только отмахнулся:

— Мы здесь проводим мало времени. Мы все обсудим, когда поймем, как идут дела. Пойдет?

— Отлично, — кивнула я.

Что еще я могла сказать? Конечно, я бы хотела сразу определиться, но все-таки я с облегчением узнала, что они не проводят много времени в городском доме. Разумеется, большую часть времени они должны были посвящать сахару. Как я не подумала об этом раньше? Ответ был очевиден, и это раздражало меня все больше и больше. Это все потому, что мистер Даниэль Хендрикс подумал, что будет уместно разбудить мои подозрения о моей семье. Но я не собираюсь позволять ему более влиять на меня!

Пейшнс вызвалась проводить меня наверх в мою комнату. Лестница была деревянной, как и все остальное в этом доме, годы полировки придали ступенькам черный цвет и такой блеск, что мои туфли покраснели от стыда.

— Вы, должно быть, отменная хозяйка! — сделала я комплимент Пейшнс.

— Я есть, милая, я есть! — согласилась она. — Это правда, что у вас есть деньги? В этом доме нужны деньги. Вы увидите, как у нас тут…

— Я полагаю, что сахар в последнее время не приносит больших доходов? — мягко поинтересовалась я, стараясь выглядеть как можно деликатнее.

Пейшнс так и взорвалась смехом:

— Сахар? Боже, боже, кто это вбил вам в голову?

— Я не знаю, — смутилась я. — Мне просто казалось, что мой дядя имеет отношение к сахару. Разве не так?

— Думать, что так. Сезон короткий, — мрачно добавила она. — Нужно больше, чем урожай сахара, чтобы поддерживать наш очаг. Думаю, хорошо, что вы приехать! Вам, конечно, радуются в этом доме!

Она распахнула дверь и вплыла в комнату, которую выбрала для меня. Она явно была довольна результатами своего труда. Я еле сдержала удивление, увидев, какой приятной и женственной она сумела сделать эту комнату. Железная кровать была старинная, выкрашенная белой краской и покрытая хлопчатобумажным покрывалом самых мягких оттенков зеленого, розового и белого. Везде были расставлены цветы, которые скрывали скудость простой деревянной мебели. Большинство этих растений я никогда прежде не видела, но интенсивность окраски и запах цветов были экзотическими и даже пугающими для того, кто только что приехал из заснеженной Англии.

— О, сколько вы доставили себе хлопот! — благодарно воскликнула я.

— Нет хлопот. Вы добро пожаловать. Вы устраиваться, мисс Милла. Этот Уилфред принесет ваши сумки, и я все распакую самым лучшим образом. Вы совсем не беспокоиться!

Было так приятно, когда за тобой ухаживают. Никогда прежде со мной так не возились, но Пейшнс была так рада, что в доме появилась еще одна женщина, что она, казалось, была готова совсем забаловать меня. Ее счастливая болтовня не смолкала, пока я обследовала мой новый дом. Я обнаружила, что в моем распоряжении находится маленькая ванная комната, с ванной и умывальником из мрамора — остатки, как я предположила, с лучших времен. Туалет из фарфора был украшен большими голубыми розами, наверное, он был расписан вручную, а может, и нет, но в любом случае розы были потрясающе красивыми. Может, подумала я, что-то и есть в этом викторианском стиле.

— Я вижу, что вы вычистили все ковры и покрывала наверху, — сказала я Пейшнс.

Та кивнула своей огромной головой:

— Конечно да. То, что внизу, не моя забота. Я только слежу за цветами и все. Я полирую и скребу. И там внизу есть такие красивые вещи.

— В самом деле! — согласилась я и была вознаграждена широкой, теплой улыбкой.

Она осталась весьма довольна собой и остановилась у дверей в ожидании Уилфреда, который должен был принести мои чемоданы. Через каждую секунду она наклонялась над лестницей, чтобы ускорить события, но, так как ничего не происходило, я решила, что все уже привыкли к ее зычным окрикам и приноровились более или менее не замечать их.

— Я приехала сюда с хозяйкой, — проговорила она спустя некоторое время. — Она теперь умерла. Самое красивое существо, на которое вы могли смотреть! Я очень любила ее. — Она пожала плечами. — Я здесь только из-за нее. Не могу оставить ее мальчиков на кого-нибудь незнакомого. Но мы так скучать по ней! Мисс Милла, она была главной в этой семье. Я это говорю, и я знаю, что это так!

К счастью, до того, как я успела вступиться за свою часть семьи, появился Уилфред с моим багажом. Он плюхнул его у дверей и облокотился о стену, ничего не говоря, а только наблюдая за мной. Какой же он был красавец! Смотреть на него было сплошное удовольствие — у него было довольно бледное лицо с квадратной челюстью, огромные серые глазами, которые казались слишком женственными для такого мужественного лица.

— Я тут подумал, кузина, — наконец сказал он, — что ты, наверное, хотела бы выйти из дома и осмотреть наш маленький город?

— Это было бы чудесно! — быстро согласилась я.

Звуки с улицы были такими манящими, что мне ужасно хотелось посмотреть, что там происходит. Я не хотела признаваться себе, что мне также хотелось выскользнуть из гнетущей атмосферы этого дома, но это тоже несколько подогрело мой энтузиазм.

— Тебе понадобится накидка, — сказал он. — Тут становится прохладно, как только заходит солнце.

Мне было так восхитительно тепло. Я вытащила легкую шаль из своего набитого чемодана и поспешила вниз по ступенькам, остановившись только затем, чтобы убедиться, что Уилфред следует за мной. Мой дядя стоял в холле и просто излучал удовольствие, когда увидел, что мы собираемся вместе идти прогуляться.

— Вот это правильно! — радостно одобрил он. — Мы все тут друзья в моем доме. Мы всегда были друзьями и всегда ими останемся. Хорошо проведите время, вы оба!

На улице витал тонкий аромат разных специй, смешиваясь с запахом жареных цыплят и керосиновых ламп, освещавших Шарлот-стрит в этот вечер. На углу площади Независимости, недалеко от дома, играл уличный оркестр. Если принимать во внимание, что каждый участник оркестра был любителем, который собственноручно соорудил свой инструмент и настроил его с особым старанием, то музыка звучала на редкость мелодично и нефальшиво. Выступающие покачивались взад-вперед в такт музыке, и я с удивлением заметила, что прохожие начинали пританцовывать, проходя мимо. И в самом деле, я сама с трудом преодолевала искушение пуститься в пляс.

— Куда мы идем? — спросила я Уилфреда.

— Я не знаю, — равнодушно ответил он. — Может, ты хочешь попробовать устриц? Большинство туристов от них без ума.

Я была готова попробовать что угодно. Я хотела рассмотреть все, что встречалось нам на пути, что явно замедляло наше продвижение. Я никогда не бывала раньше в таком месте, где все с наступлением прохлады выходили на улицу, чтобы прогуляться и посмотреть друг на друга. Никто не спешил возвращаться назад, в дом. Они стояли на перекрестках, болтали и смеялись больше, чем все остальные люди, которых мне доводилось видеть.

— Я отведу тебя в палатку моего друга, — неожиданно объявил Уилфред. — Он всегда умудряется раздобыть самые лучшие устрицы.

Он ухмыльнулся, став гораздо более расслабленным и дружелюбным:

— Скажи мне, кузина Камилла, как ты думаешь, тебе понравится Тринидад?

— Я думаю, он замечательный, — искренне ответила я. — Расскажи мне все об устрицах. Вы сами ловите их?

— Иногда. Когда у меня вдруг возникает подобное настроение. Это древесные устрицы, ты знала об этом? Ostreamexicana! Их довольно легко собирать в мангровых болотах во время отлива. Они прилепляются к обнаженным корням. Если ты хочешь проверить, настоящие ли они, когда покупаешь их в палатках, то посмотри, остались ли на раковинах маленькие кусочки коры. Не позволяй им надувать тебя. Айронсайды не туристы, которых может облапошить на улице любой ловкий мальчишка!

— Я буду очень осторожна, — серьезно пообещала я.

Он подозрительно взглянул на меня, но ничего не сказал. Всего лишь за шиллинг, точнее его эквивалент, он купил нам по дюжине устриц. Тринидад всегда славился своими устрицами, и я поняла почему, едва попробовала их. Я подумала, что жаль, если в будущем эти устрицы станут и здесь только лакомством богачей, ведь в Европе они в общем-то роскошь для бедных.

— Патель, — обратился Уилфред к владельцу палатки, когда тот закончил обслуживать группу посетителей. — Патель, это моя кузина из Англии.

Молодой индус радостно пожал мне руку.

— Так, значит, ты приехала? — было все, что он сказал.

— Разумеется, приехала! — подтвердил Уилфред. — Мы, Айронсайды, держимся вместе!

Индус с любопытством взглянул на меня. У него была приятная улыбка, и я поняла, что он мне нравится.

— Вы сумасшедшие, — сказал он Уилфреду. — Если ты спросишь меня, то вся ваша семейка с приветом.

— Почему вы так говорите? — уязвленно поинтересовалась я.

Он негромко рассмеялся:

— Вот к чему приводит честолюбие! — Он замолчал, вытирая пальцы о штаны. — Вы честолюбивы?

Я покачала головой:

— Я так не думаю.

— Даже если и так, — просто сказал Патель, — вы приехали не в то место. Все наоборот уезжают в Англию, чтобы заработать состояние. Все, кроме Айронсайдов.

Я засмеялась, внезапно почувствовав неловкость.

— Но у них и здесь неплохо идут дела, — заметила я.

— Это они вам сказали? — огрызнулся Патель.

— Послушай-ка, замолчи! — грубо оборвал его Уилфред. — Ей вовсе не интересно слушать о наших проблемах. В любом случае Пейшнс ждет нас к ужину. Завтра мы придем за добавкой.

— О'кей, — махнул нам Патель. — Я вас возьму как-нибудь собирать устрицы, если хотите, — когда устроитесь.

— С удовольствием, — сказала я.

Мы пошли вниз по улице назад к дому. Уилфред шел молча, затем сказал с кривой усмешкой:

— Да, все идет не совсем так, как мне хотелось бы.

— Неужели?

Он ухмыльнулся:

— Ты сама прекрасно видишь, что это так. Я хотел показать тебе, как все нас знают и любят здесь, в Тринидаде, — добавил он подкупающе.

— Я и так тебе верю, — спокойно сказала я.

— Даже после замечаний Пателя?

— Почему бы и нет? — возразила я торопливо, но, сказать по правде, моя семья начинала меня беспокоить. Что-то мне не нравилось в самой атмосфере, мне не нравилась угрюмость моих братьев по отношению ко всему и тот особый антагонизм, который звучал во всем, что говорил мой дядя. Почему? Я задумалась. Может, они потеряли все деньги и не хотят, чтобы я узнала об этом? А может, они всегда так ведут себя? Я бы очень хотела это знать, так как тогда я поняла бы, как вести себя. А сейчас я не знала, что мне делать. Я даже не понимала, действительно ли они рады, что я буду жить с ними. Ну что ж, сказала я себе, время покажет, а я всегда могу уехать отсюда. Мысль о моем счете в банке придавала мне чувство уверенности в себе. Ничто не может особенно встревожить тебя, если ты финансово обеспечен, довольно успокоила я себя. Это словно буфер между тобой и неприятной стороной жизни во всех ее проявлениях. Это было великолепное, прекрасное чувство свободы!

Запах стряпни витал над улицей, пока мы шли домой. От этого у меня разыгрался зверский аппетит, и я прибавила шагу, как только увидела впереди наш дом и представила ожидающую нас трапезу. Какой странный ритуал представлял наш ужин! Мой дядя провел меня в столовую, держа меня под руку, как это описывалось в романах. Пейшнс уже стояла у стола, готовая убрать крышки с блюд, как только мы наконец рассядемся за столом. Мой дядя усадил меня по правую руку, напротив него сидел Уилфред, а Губерт — напротив меня. Только после этого я заметила, что рядом с Губертом накрыто пятое место, куда и уселась Пейшнс, едва уместившись на довольно красивом стуле на тонких ножках, который она сама себе выбрала. Я не понимаю, почему меня так удивило, что она уселась с нами за стол, но я удивилась. Я постаралась не показывать свое замешательство, но по быстрой усмешке, которая скользнула по лицу Губерта, я поняла, что он, по крайней мере, это заметил. Я с надеждой подумала, что он не сочтет меня снобом.

Мой дядя наклонил голову и прочел краткую молитву, после чего Пейшнс поставила перед каждым обильно наполненные тарелки. Это было рагу, приготовленное из разных видов морской живности. Я узнала кусочки рыбы, устрицы, мидии и моллюски, но некоторые ингредиенты, окрашенные в экзотические оранжевые, черные, розовые и лимонные цвета, были мне незнакомы. Но что бы это ни было, это было необыкновенно вкусно, как и овощи, которые служили гарниром.

— Вот видишь, — провозгласил мой дядя победоносным тоном, — мы ничего особенного не готовили в честь твоего приезда. Самый последний бедняк на Тринидаде может позволить себе такую же еду, что мы едим сейчас! Я думаю, ты бы не хотела, чтобы мы развели суету.

— Ну конечно, — поспешно согласилась я.

— Хорошо, хорошо. В нашей семье не принято суетиться. Никто не заставит нас суетиться.

Я ничего не сказала, но я видела, как смотрели на меня Уилфред и Губерт все время, пока говорил дядя. Они, кажется, получали какое-то особое удовольствие от раздраженного тона своего отца. Я так и не могла понять, стыдился ли он сам себя и намеренно ли мои родители избегали общения с ним и его семьей. Ведь я так мало слышала о них в прошлом, но родственники обычно действительно мало общаются, когда живут в разных частях света, и я была бы удивлена, если бы кто-нибудь счел это подозрительным.

Уилфред поднял свой бокал.

— За тебя, кузина, — провозгласил он, смеясь.

— Спасибо, — залившись краской смущения, пробормотала я. Такие тосты не были мне привычны. — За вас всех!

Губерт слегка закашлялся.

— Чтобы мы все стали богаче! — важно произнес он.

Он обменялся взглядами со своим братом, и они оба, казалось, чуть не прыснули. Только Пейшнс наслаждалась своей едой, поглощая свою огромную порцию с таким видом, как будто никого рядом не было.

— Замечательно! — сухо сказал дядя Филипп. — Не говорил ли мой брат тебе, что я неотесанный бедняк? К тому же неблагодарный? Никогда не отвечающий на его письма? Хотя что я такого сделал? То, что случилось с моей жизнью здесь, я не собирался никому рассказывать!

Я целиком проглотила устрицу и чуть не подавилась.

— Вообще-то он не часто упоминал вас, — коротко ответила я. — Я… я вообще не помню, чтобы он говорил о вас.

— Но ты все же знала о моем существовании?

— Ну да, разумеется! — воскликнула я. — В конце концов, я выросла в том же доме, где росли и вы с папой. — Я улыбнулась, вспомнив, как мой дядя оставил свой знак на стенах и мебели в детской. — О вас осталось столько напоминаний!

— Что случилось с домом? — ворчливо осведомился дядя.

— Его продали, — медленно сказала я. — Все продали, после того как родители погибли. У них не было сына, чтобы продолжать дело, к тому же на похороны ушли почти все деньги.

— У меня есть сыновья, — с горечью напомнил дядя Филипп.

Я моргнула.

— Я не думаю, что адвокаты знали об этом. Но ведь наследства почти не осталось. Не было даже денег, чтобы платить за мою школу, но к счастью я была уже достаточно взрослая, так что это было неважно. Я была даже рада уехать в Лондон и начать там работать.

Мой дядя ухмыльнулся.

— Теперь-то у тебя все в порядке! — поддразнил он меня.

— Ах, это! Это просто удача! — я улыбнулась в ответ. — Это могло случиться с каждым. Я до сих пор не верю, что это случилось именно со мной!

— Что касается меня и моих сыновей, — продолжал дядя со странным, каким-то церемонным выражением, — то мы так рады за тебя. Ты прошла через серьезные испытания, моя дорогая, так внезапно потеряв родителей в автомобильной катастрофе.

Я кивнула, не желая задерживаться на этой болезненной для меня теме.

— А теперь судьба занесла тебя к нам, — продолжал дядя. — Мы более чем счастливы, — повторил он. — Это еще раз подтверждает тот факт, что семья должна держаться вместе, так мы и будем поступать в будущем. Я всегда хмурился, когда твердили, что кровь гуще, чем водица, но твой приезд заставляет меня по-другому взглянуть на эту поговорку. Ты настоящая Айронсайд, моя дорогая.

Я была в замешательстве, но старалась этого не показывать. Мои кузены насмешливо поглядывали на меня, и я изо всех сил старалась смеяться вместе с ними, но мне это не очень удавалось. Я вспомнила холодную замкнутость своего отца и подумала, что ему здорово не понравились бы подобные разговоры. Внезапно я поняла, что мне это тоже не нравится. Они были моими самыми ближайшими из живущих родственников, но они были для меня незнакомцами, и самые возвышенные речи в мире не могли изменить этого! Чтобы мы смогли привыкнуть друг к другу, должно было пройти слишком много времени, а я не была уверена, что хочу потратить его именно на это.

— Вы ничего не едите, — вдруг заметила Пейшнс, глядя на мою тарелку. — Вы есть, как хорошая девочка, вот что я говорить сейчас!

Я послушно занялась превосходным рагу и оставила разговоры мужчинам, почти не прислушиваясь к ним. Я чувствовала себя усталой после долгого перелета и неразберихи новых впечатлений, которые лавиной обрушились на меня. Когда я отложила вилку и нож, я почти засыпала.

— Пойдем со мной, — позвала Пейшнс. — Ты не можешь спать здесь.

Я извинилась перед моим дядей и кузенами, почти с радостью встав из-за стола, так мне хотелось только поскорее лечь в постель. Мои кузены вяло встали из-за стола, кивнув на прощание. Дядя Филипп никак не реагировал на мой уход, пока я не оказалась у дверей холла.

— Мы поговорим завтра! — внезапно крикнул он мне вслед. — Мне надо обсудить с тобой кое-какие дела.

— Какие дела? — спросила я, совершенно сбитая с толку.

— Ничего такого, о чем могла бы беспокоиться твоя хорошенькая головка, — любезно успокоил меня он. — Спокойной ночи, Камилла.

— Спокойной ночи, — ответила я.

У меня не было ни малейшего желания в этот момент вообще ни о чем беспокоиться, но непослушные мысли вдруг зашевелились сами по себе, прогнав всю мою сонливость и безмятежность.

— Ты смотри за этим дядей! — мрачно прошептала мне на ухо Пейшнс. — Смотри за всеми… и за своими деньгами тоже!

Я развернулась на каблуках и уставилась на нее.

— Скажи-ка, что ты имеешь в виду? — потребовала я.

— Что я имею в виду? — неохотно переспросила она. — Это твои родственники! Это не мои! А это твои деньги тоже — пока они у тебя все еще есть. Ты не долго будешь их иметь!

— Но они были так рады моему приезду… — уныло проговорила я.

Пейшнс покачала головой с величественным презрением:

— Ты называть это гостеприимство? Боже, боже, сладкая моя, ты есть на Тринидад теперь! Ты ничего не видеть! Я это говорить тебе! Ты ничего не видеть! — Ее большие руки обхватили мое хрупкое тело и крепко прижали к себе. — Ты не обращать внимания, — продолжала она. — Я здесь, милая. Буду здесь все время. Я есть большая и медленная, но я верная. Я верна Хендриксам, служу им верой и правдой. Это так, мисс Милла!

— Хендрикс? — тупо повторила я. — Даниэль Хендрикс?

Пейшнс затряслась от смеха:

— Вы знать мистера Даниэля? Ведь это его тетка жениться на твой дядя Филипп. Боже, боже, она была самой красивой, ты когда-то видеть! — ее глаза наполнились слезами. — Ты слушай, что я говорить тебе, мисс Милла. Я здесь, как только позовешь, как будто ты есть она. Ты понимать?

Я кивнула.

— Спасибо, Пейшнс, — медленно сказала я.

— Ты иметь в виду, — добавила она, — это ее мальчики, и я не хочу слышать и слова против них!

Я засмеялась.

— Конечно нет! — согласилась я и поцеловала ее мягкую черную щеку, а она решительно потащила меня вверх по лестнице, чтобы уложить в постель. Какой это был странный день, подумала я, но не все было так плохо. Я стала засыпать, немного надеясь, что Даниэль придет завтра утром, и зная, что этого не будет, но все равно его смуглое лицо преследовало меня во сне.