Я оплатила счета в тот же день. Я переоделась и отправилась в город, чтобы отыскать банк, в который я положила все свои деньги, выигранные в лотерею. По дороге я заметила и англиканские и католические церкви, которые явно были построены приблизительно в одно и то же время — очевидно, это были плоды необычного экуменического настроения тогдашнего губернатора, который поддерживал и англиканскую церковь, так как именно в этой вере он был рожден, и католическую, так как это было доминирующее вероисповедание большинства жителей острова. Но в те времена терпимость вообще была отличительной чертой Вест-Индии, где люди всех цветов кожи и всех мыслимых религий были перемешаны и давали потомство, одинаково увлеченное ритмами уличных оркестров, играющих на каждом углу, где каждый искал славу, которая, к несчастью, является уделом немногих.

Я довольно легко отыскала банк. В мраморном фойе царила прохлада, что было так приятно после дневной уличной жары. Я подошла к стойке и назвала свое имя кассиру.

— Может, вы хотите поговорить с менеджером? — предложил он. — Он расскажет вам о всех предоставляемых нами услугах.

Я приняла это предложение, так как раньше у меня никогда не было так много денег на счете, и я подумала, может мне действительно необходим менеджер. Может, и так, раз мне тут же посоветовали обратиться к нему, но надо сказать, что я немного нервничала, пока ожидала его, сидя в одном из обитых кресел.

Моей первой мыслью, как только распахнулась дверь офиса и появился менеджер, было, что он слишком молод. Это был миниатюрный мужчина с кожей цвета кофе с молоком и яркими, веселыми глазами, которые так не соответствовали его должности.

— Меня зовут Аарон Гловер, — горячо пожимая мою руку, представился он. — Чем могу вам помочь?

Я объяснила, кто я такая, и с радостью обнаружила, что он все знает о моем банковском счете и даже ждал меня, чтобы лично познакомиться со мной.

— Вас можно поздравить с таким крупным выигрышем! — воскликнул он с искренним удовольствием. — И как замечательно, что вы приехали на Тринидад! Чем вы занимаетесь сейчас?

Я рассказала ему о дяде Филиппе и своих кузенах.

— В настоящий момент я живу вместе с ними, — закончила я свой рассказ.

— Ах да, мистер Филипп Айронсайд. — Глаза молодого человека потухли, и на его кофейном лице появилось слегка осуждающее выражение. — Боюсь, что у вас могут возникнуть неприятности, — наконец сказал он.

Я открыла сумочку и выложила на стол счета.

— Я хотела бы оплатить их сейчас, — заявила я.

Он откинулся на стуле и взглянул на счета, а затем снова на меня:

— Вы уверены, что знаете, что делаете, мисс Айронсайд?

Я кивнула.

— Я согласна с моим дядей, что должна оплатить их, — твердо сказала я.

Он придвинул к себе бумаги и быстро просмотрел их. Было невозможно понять, о чем он думает, так что я не очень и старалась. После того как я объяснила, зачем я пожаловала, я хотела только поскорее покончить с этим.

— Вы отдаете себе отчет, что получается довольно крупная сумма? — неодобрительно заметил мистер Гловер.

— Да-да, понимаю. Но у меня достаточно денег, чтобы оплатить их, не так ли?

Его глаза снова заблестели, и я подумала, что он довольно мил, хотя и немного неуклюж.

— Вы сможете оплатить эти счета, — осторожно заметил он. — Но за ними последуют другие. Вы ведь догадываетесь об этом, не так ли?

— Я сказала им, что больше не буду платить, — упрямо возразила я.

Он покачал головой.

— Ну, я не могу остановить вас, мисс Айронсайд, — со вздохом пробормотал он. — Если вы оставите ваши счета, то я прослежу, чтобы они были оплачены. Между тем я позабочусь о том, чтобы вам доставили чековую книжку и уведомление о состоянии вашего счета. У нас есть большой выбор обложек для чековых книжек. Вы предпочитаете какой-то определенный цвет?

Я выбрала какую-то, не глядя, а затем неожиданно повернулась к мистеру Гловеру.

— Мистер Гловер, — начала я, — мистер Гловер, чем занимается мой дядя?

Он не смог скрыть своего крайнего изумления.

— Занимается? — повторил он.

— Какая у него работа? — упрямо настаивала я.

Мистер Гловер выглядел смущенным.

— Почему бы вам не спросить его самого — предложил он.

— Потому что он выставит меня вон, не дав никакого ответа, — прямо ответила я. — Вы что, тоже собираетесь это сделать?

— Я бы хотел это сделать! Но не буду, — обезоруживающе искренне ответил он. — Насколько я знаю, вся ваша семья сейчас без работы. С работой здесь довольно сложно, знаете ли. Наши люди не хотят ехать в Англию из-за вашего климата!

Я почти не слушала его.

— Безработные? — выдохнула я. — А как же их сахар?

— Сахар? — он, казалось, был также озадачен, как и я. — О, вы имеете в виду плантации Хендрикса? Я полагаю, что ваша семья работает там, когда начинается сезон. Я думаю, что они зарабатывают довольно много, достаточно, чтобы продержаться весь остаток года.

— Вы имеете в виду, что они работают на уборке сахара?

— Именно так, — кивнул он. — Даниэль Хендрикс владеет довольно большими плантациями на юге острова. Мне кажется, они ездят туда и работают на его плантациях. У Даниэля репутация очень порядочного работодателя.

— Я уверена, что так и есть, — с горечью пробормотала я и поспешно встала, больше всего озабоченная тем, чтобы не выказать кипевшие во мне чувства. Это было бы легче стерпеть, возмущенно подумала я, если бы они работали на кого-нибудь другого, но не на Даниэля Хендрикса. Почему он владеет всем и так уверен в себе? И как умудряется выжить моя семья, если никто из них не работает регулярно?

— Очень мило с вашей стороны, что вы обслужили меня, — чопорно поблагодарила я мистера Гловера.

— С удовольствием, мисс Айронсайд. — Он замешкался, не выпуская мою руку. — Я не должен был так расстраивать вас. Ведь они уже довольно долго живут таким образом.

— Но так не должно быть! — взорвалась я. — Это ужасно!

— Так бывает, — серьезно заметил мистер Гловер. — Такой образ жизни присущ многим людям.

Я знала, что он пытался предупредить меня, но я не хотела его слушать. Я знала, что мой дядя был принесен в жертву, и я знала также, что мне еще не были известны все подробности. Но я все разузнаю. Я узнаю каждую деталь из того, что случилось с сахарной плантацией, которой, как я знала, он когда-то владел, я разузнаю, почему он больше не является ее владельцем.

Снаружи, на ярком солнечном свете, я почувствовала себя более бодро. Вдоль всей Шарлот-стрит расположился уличный рынок, и мне так захотелось вновь услышать уличный оркестр, как он отбивает заводные ритмы. Молодые люди были так красивы в своих ярких рубашках, и они так заразительно пританцовывали около старых бензиновых канистр, которые, словно по волшебству, были превращены в музыкальные инструменты. Их калипсо были также веселы и беззаботны. Неужели они тоже были безработными?

На земле сидели люди, которые болтали и одновременно мастерили изысканные маскарадные костюмы. Костюмы изображали карточные фигуры, короли и валеты держали в руках украшенные затейливой вышивкой знамена. Был только январь, а они уже готовились к карнавалу, ради которого и живет весь остров, — последнему всплеску веселья перед унылым периодом поста.

Я нашла своих кузенов в конце рынка, они помогали продавать яркие ткани, из которых шили костюмы. Уилфред был особенно удачлив. Он стоял на краю тротуара и выкрикивал свой товар, пока не собрал вокруг себя довольно приличную толпу, после чего он начал отпускать комплименты прохожим, перемежая их с самыми непристойными шуточками, убеждая их приобрести больше костюмов и лучшего качества, чем они это делали раньше. Но покупателей и не надо было подбадривать. Ведь это было дело престижа — даже если ты последний нищий, раз в году появиться в костюме, достойном короля или миллионера, или, на худой конец, героя-любовника.

— Ты тоже должна пойти на карнавал, кузина, — лукаво напомнил мне Губерт. — Не упускай такой редкий шанс!

— Я не упущу, — пообещала я. — А для себя вы уже приготовили костюмы?

— О, разумеется, — ответил он. Он отошел от толпы и взял меня под руку. — Может, уйдем отсюда? — предложил он. — Уилфред прекрасно справится и без меня.

— Он делает это просто ради удовольствия? — спросила я.

Губерт бросил на меня угрюмый взгляд:

— А ты что думаешь? Конечно, при этом заработаешь гроши, но нам нужны деньги. Разве ты не поняла до сих пор, что мы едва сводим концы с концами и нам все равно, как заработать денег?

— Мне это приходило в голову, — подтвердила я. — Тебе это как будто совсем не по душе?

— А как бы ты себя чувствовала?

— Неважно, — согласилась я. — Но мне кажется, я смогла бы что-нибудь придумать.

— Например?

Я не знала.

— Неужели так трудно найти работу? — спросила я. — Что-то же должно быть?

— Можно найти работу, но для этого придется унижаться перед Даниэлем Хендриксом, — горько признался он.

— Но ведь не весь же Тринидад принадлежит ему, — рассудительно заметила я.

— Что касается нас, то это почти не важно, — мрачно объяснил Губерт. — Вся земля, которой он владеет, принадлежала нам. Она была бы по-прежнему нашей, если бы существовала справедливость. Уилфреда и меня воспитывали для того, чтобы мы присматривали за бесчисленными акрами сахарного тростника, но теперь у нас ничего нет, а больше мы ничего не умеем делать.

— Но что случилось? — требовательно спросила я.

— Это была семейная борьба, — сказал он с подкупающей ухмылкой, как будто тут могло быть что-то другое. — Мы владели поместьем и выращивали сахар, и все было о'кей. Папа очень умно с помощью женитьбы вошел в семью, которая владела ближайшей очистительной фабрикой, и дела у нас шли как нельзя лучше. Моя мать была из Хендриксов — они до сих пор владеют фабрикой, — но, к несчастью для отца, ее семейство не одобрило этот брак. Они не стали принимать наш сахар, а если они не принимали, то и все остальные поступили так же. Мы справлялись какое-то время, но потом стали постепенно распродавать наши земли. Даниэль, чуя хорошую наживу, покупал их с такой же быстротой, с какой мы их распродавали. И мы даже не понимали, что происходит, пока неожиданно не обнаружили, что он владеет всем, а мы абсолютно ничем!

— Но ведь они не могли так поступить с частью своей семьи! — сердито сказала я. Для меня это звучало чудовищно.

— Хендриксы слишком высокого мнения о себе, — смеясь, напомнил мне Губерт. — Боюсь, что Айронсайды недостаточно хороши для них!

— Но ваша мать приходилась теткой Даниэлю! — уныло сказала я.

— Без сомнения. Когда он был мальчиком, она нянчила его точно так же, как и нас, но мы были бедными родственниками, а на Тринидаде это до сих пор имеет значение. С Айронсайдами никто не считается, а с Хендриксами все считаются. Все очень просто. — Он засвистел, всем своим видом показывая, что ему дела нет до Хендриксов.

Я восхитилась его самообладанием.

— Но можно заняться чем-нибудь другим на этом острове, кроме сахара! — упрямо настаивала я, снова возвращаясь к главной проблеме.

— Разумеется! — насмешливо кивнул он. — Но я больше ничего не умею.

Я закусила губу.

— Ты бы мог научиться! — свирепо сказала я и начала всерьез размышлять о возможных вариантах. — Туризм, — наконец сказала я. — Это ты можешь делать. Ты можешь показывать достопримечательности Тринидада…

— Ну вот еще! Я не умею стучать в барабан в уличных оркестрах или делать что-нибудь в этом роде!

— Это не важно, — не унималась я. — Люди приезжают сюда отдохнуть, так что здесь явно замешаны деньги. Я должна все хорошенько обдумать.

Он уныло взглянул на меня, но затем все-таки не удержался от улыбки.

— Я уверен, что ты это сделаешь, — согласился он. — А пока давай пойдем на пляж и искупаемся.

Я раздумывала долго; видение ярко-синего моря и белого тропического пляжа полностью овладело мною. Ничего на свете мне не хотелось больше, чем отправиться туда. Я уже представляла, как лежу на тонком песке, в тени пальмового дерева, а вода плещется у моих ног. Кроме того, мне пора было начать загорать, чтобы приобрести тот же здоровый вид, каким отличались все жители Тринидада. К тому же у меня появится пара часов, когда мне не придется думать о Даниэле, а это было для меня сейчас самое важное. Он меня беспокоил, а я не любила беспокоиться. Я к этому не привыкла! Никто никогда не волновал меня так до сих пор. Я почти возненавидела его образ, который так легко вставал перед моим мысленным взором. Этот человек был просто чудовище. Вероломное чудовище. И все же я с нетерпением ожидала нашей встречи, чтобы скрестить с ним оружие. Получив новые сведения о нем, я могла вполне выиграть битву, а это было бы самым приятным для меня. Я представила, как он умоляет о мире, и эта мысль вызвала широкую улыбку на моем лице.

Губерт помахал рукой у меня перед глазами.

— Эй, возвращайся назад! — скомандовал он, испугавшись моего задумчивого выражения. — Давай сбегаем домой за купальными принадлежностями, о'кей?

— О'кей, — лениво согласилась я.

Он с легкостью обогнал меня, так как я едва могла бежать, так было жарко и влажно. Но тем не менее у меня не ушло много времени на то, чтобы надеть купальник, найти полотенце и снова натянуть на себя платье, чтобы выглядеть прилично для автобусной экскурсии на пляж.

Губерт ждал меня в холле. Он был меньше и светлее, чем его брат, но в остальном они были очень похожи друг на друга, а помимо этого еще очень похожи на своего отца. У них были одинаковые глаза, в которых так легко вспыхивала улыбка, даже когда им было не очень весело. Сейчас Губерт улыбался. Я спустилась с лестницы и подошла к нему.

— Ты быстро собралась! — непринужденно прокомментировал он.

— Не могу дождаться, когда залезу в воду! — объяснила я.

Он слегка прищурился.

— Я покажу тебе кое-что стоящее, если хочешь, — предложил он небрежно. — Я отвезу тебя в Голубую бухту. Только придется немного пройтись, ты не возражаешь?

— Разумеется, нет.

Мы поехали на старой колымаге, как Губерт называл древнюю семейную машину, которая, наверное, была моей ровесницей. Мотор ревел даже на ровной дороге, и я была убеждена, что автомобиль развалится на куски при малейшей неровности.

— А что такое Голубая бухта? — наконец спросила я, внутренне уже смирившись с мыслью, что назад нам придется идти пешком. — Это очень далеко?

Губерт ухмыльнулся.

— Нервничаешь? — спросил он. — Это всего двадцать миль… в оба конца!

Значит, нам не придется идти больше, чем десять миль, подумала я, если, конечно, он не соврал насчет расстояния, в чем я не была уверена. Я взглянула на свои простые туфли без каблука и подумала, что в моем росте есть свои преимущества, мне хотя бы не приходится носить туфли на высоком каблуке: любое расстояние на высоких каблуках представляется устрашающим, не говоря уже о десяти милях.

Но вскоре моя озабоченность состоянием машины немного поубавилась, и я стала наслаждаться видами из окна. Голубая бухта располагалась в конце долины Диего Мартин, и, чтобы добраться туда, мы должны были проехать через Ривер-Истейт, которая принадлежала университету, проводящему там эксперименты с какао, так что мне было на что посмотреть, особенно на шестнадцатимильную ограду из гибискуса, которая окаймляла дорогу. Я заметила коралловые деревья, которые иногда называют бессмертником, и не без оснований, так как они продолжают цвести, даже если их срубить и распилить на дрова! Франгипани, лианы оранжевых граммофончиков, бугенвиллеи, пламбаго и мирты — все эти растения переплелись друг с другом, чтобы радовать взгляд путешественника. Губерт не обращал абсолютно никакого внимания на навязчивые ароматы и пышную красоту, и всю дорогу до Голубой бухты я пыталась уверить себя, что он действительно принимает это как должное. Мне это казалось невероятным, так как я никогда не видела такой пышной растительности. Если бы я была одна, то непременно бы остановилась, чтобы восхититься сотнями различных кустарников, деревьев и трав, но Губерт решительно проезжал мимо.

— Подожди, вот мы приедем туда… — время от времени говорил он. — Если бы я подумал об этом заранее, то мы отправились бы туда на целый день и устроили бы пикник, но не важно, при вечернем свете все выглядит еще привлекательнее.

Мы неожиданно остановились, и он припарковал машину, одобрительно похлопал ее по колесам, словно поздравляя норовистого коня, что тот справился с поставленной перед ним задачей.

— Мы сделали это! — весело объявил он. — Отсюда мы пойдем пешком.

Мы все еще находились на безбрежной плантации какао, огражденной деревьями — бессмертниками. Дороги были ровными и проходили между арками из правильно посаженных деревьев, позволяя прохладному горному бризу свободно витать вдоль деревьев. Крепко пахло землей и молодыми растениями, которые только что полили; иногда с ветвей вспархивали крошечные птички, вероятно колибри, словно яркие драгоценные камешки, запускаемые в небо.

Когда плантации закончились, мы очутились в цитрусовой роще и маисовых полях, с четко очерченными границами из золотистого вара. Повсюду на Тринидаде вы можете встретить темно-пурпурные или красные разновидности этого растения, известного здесь под именем драконова кровь, он разделяет дворы, плантации, приходы. Здесь повсюду не было оград в привычном европейцу понимании, а только яркие цветущие изгороди, которые были так же красивы, как и утилитарны.

Я услышала шум падающей каскадами воды задолго до того, как увидела ее. Голубая бухта находилась в нескольких шагах по пологой, узкой тропинке от деревни Бозежур, которую мы миновали. Мы почти пропустили нужную тропинку, но Губерт, который, вероятно, раньше частенько здесь бывал, понял, что мы идем не туда, и решительно повернул назад. К тому времени, когда мы уже совершенно отчетливо слышали музыку поющей воды, я была насквозь мокрой от пота. Но вот мы преодолели последний поворот и оказались на месте.

Мы стояли и смотрели, как каскады воды падают вниз, в голубое озеро, которое было окружено скалами и растениями. Под верхним озером находилось несколько озер меньшего размера, которые наполнялись водой, рушившейся многочисленными маленькими водопадиками, из верхнего. А в вышине над этим огромным колодцем живой воды раскинулось жаркое голубое небо, которое заглядывало вниз через густые деревья. Вода была чрезвычайно холодной, и все место выглядело довольно пустынным, несмотря на почти невероятную красоту окружающей местности. Несколько молодых людей с крепкими, словно полированный орех, телами резвились в холодной воде. Двое из них были индусами, они носили священные знаки браминов, а их товарищи были смесью негров и европейцев. Они все были очень красивы, гибки и крепки, что было типично для тринидадской молодежи. Они были похожи на современных Панов, играющих в своем священном озере, и я чувствовала себя чужеродным элементом, когда следовала за Губертом к краю озера, где он растянул на песке полотенце и лег на спину, медленно и размеренно покуривая американскую сигарету.

— О, остров под солнцем, — внезапно начал напевать он, — который завещал мне мой отец! Здесь так красиво, не правда ли? Ты была где-нибудь, где так же красиво? И это место принадлежит мне, каждый его камешек! Оно мое и твое, и их! — добавил он, махнув рукой в сторону молодежи. — Хотя бы это место Даниэль Хендрикс не сможет отнять у нас!

Я присела рядом с ним.

— Я не думаю, что он этого хочет, — примирительно сказала я.

Губерт невесело рассмеялся:

— Неужели? Моя бедная, бедная, невинная кузина! — он решительно докурил сигарету и легко вскочил на ноги. — Кто первый добежит до озера? — весело закричал он. — Кто будет последним, тот не настоящий Айронсайд!

Я не возражала, но отстала с первой же секунды. Я хотела медленно насладиться предвкушением этой холодной голубой воды. Я хотела медленно зайти в нее, чтобы по телу пробежала приятная дрожь, а не нырять со всего размаху. Мне казалось, что это будет словно огромный бокал с ледяным напитком, который так приятен по сравнению с жалящим солнцем. Но в конце концов все оказалось вовсе не так. Я едва достигла края озера, когда приехала очередная пара, девушка пробежала мимо меня и красиво нырнула в глубину. Я только успела заметить, что она была хорошенькой и приятно округлой; но тут она вынырнула на поверхность и засмеялась кому-то за моей спиной. Когда он тоже нырнул, я с упавшим сердцем заметила, что это был Даниэль Хендрикс. Тринидад, в конце концов, оказался таким крошечным островом, и я никуда не могла от него спрятаться.

Я не очень хорошая пловчиха, но ныряю я с безупречным изяществом, которое не соответствует моим истинным способностям в воде. При виде Даниэля я тут же нырнула. Вода разошлась, чтобы принять меня, выбив воздух из моих легких, так как хотя я и ожидала, что вода будет холодной, но не настолько. Тем не менее я заставила себя проплыть всю бухту под водой и выплыла — одним элегантным, неторопливым движением уже на противоположной стороне. К своему неудовольствию, я обнаружила Даниэля прямо у себя под носом.

— Как вы сюда попали? — жизнерадостно поинтересовался он.

Я кивнула в сторону Губерта, но Даниэль никак не отреагировал на то, что я была не одна.

— Вы должны поздороваться с Памелой Лонквет, — продолжал он, ухмыляясь во весь рот. — Эй, Памела, плыви сюда и поздоровайся с последним достоянием семейства Айронсайдов!

Хорошенькая девушка, которая встречала Даниэля в аэропорту, легко поплыла к нам навстречу. Они все тут плавают как рыбы, с неудовольствием подумала я. Мне все труднее было оставаться в воде, и я уже подумала, что прямо так и утону перед гордыми и насмешливыми глазами Даниэля. Памела радостно хлопала по воде и наконец дружелюбно протянула мне руку.

— Как мило, что мы так быстро снова встретились с вами, — сказала она с подкупающей нежностью юного щенка. — Даниэль сказал, что, может быть, вы согласитесь работать со мной в офисе очистительной фабрики.

Я беспомощно плескалась, делая последние усилия выглядеть томно и непринужденно.

— О, он так сказал? — не сумев скрыть раздражения, переспросила я. — Об этом не может быть речи!

Памела выглядела растерянной.

— Я сказала что-то не так?

— Вовсе нет! — улыбнулась я.

Сейчас или никогда! Я ринулась к спасительному берегу и вылезла из воды, отбрасывая мокрые волосы с глаз. Памела последовала за мной — ее озабоченная мордашка могла растопить самое ожесточенное сердце.

— О боже, я и правда сказала что-то лишнее, — не унималась она. — Даниэль будет в ярости!

— Не понимаю почему, — сказала я холодным тоном. — Ведь, в конце концов, это была его идея!

Памела воспользовалась кончиком моего полотенца, чтобы вытереть лицо. Она вытянула ноги на солнышке и стала более жизнерадостно смотреть на вещи.

— Было бы совсем неплохо, если бы вы работали со мной, — начала она.

Губерт, который смотрел на происходящее с деланным равнодушием, подошел к нам.

— Привет, Памела, — пробормотал он. — Устроила себе выходной вместе со своим боссом?

Памела пожала пухлыми плечами и хихикнула:

— Почему бы и нет?

— Почему бы и нет? — повторил он. — Я думал, что ты одна из маленьких работящих пчелок, ведь это только Айронсайды такие бездельники.

— Не глупи, Губерт, — мило оборвала она. — Ты и Уилфред всегда принижаете себя. Я не думаю, что вы хотя бы наполовину так плохи, как пытаетесь себя представить! — Она повернулась к нему спиной и стала смотреть, как Даниэль ныряет с обломка скалы, который выглядел как настоящий трамплин.

— Он сказал, что тебя зовут Камилла? — спросила она меня, не очень прислушиваясь к ответу. — Почему бы тебе не приехать к нам на фабрику и все не осмотреть, даже если ты и не собираешься там работать?

Я взглянула на возмущенное лицо Губерта.

— Может быть… как-нибудь… — пробурчала я.

Ее, казалось, удовлетворил мой ответ.

— Не правда ли, Даниэль просто великолепен! — воскликнула она. — Разве ты не хотела бы плавать, как он?

Я послушно следила за продвижением Даниэля по воде, но я гораздо больше желала иметь миниатюрную фигурку, как у этой девушки, вместо своей высокой худобы, чем плавать так же хорошо, как и он.

— Нам пора домой, — решительно заявил из-за моей спины Губерт.

— Неужели? — лениво спросила я.

— Поедем! — настойчиво произнес он.

— О, вы уже уезжаете? — поинтересовалась Памела. — Мне так жаль. Ну не важно! Увидимся на фабрике!

Она присела и крикнула Даниэлю:

— Дэн, дорогой, Камилла уезжает! Иди сюда и попрощайся с ней!

Было довольно смешно слышать материнские нотки в ее голосе, но ничего смешного не было в выражении ее лица, которое объявляло всему миру, как ей хочется угодить ему. Даниэль воспринимает это как должное, подумала я с неожиданной вспышкой ярости. Я быстро вскочила на ноги и натянула платье на все еще мокрый купальник, а затем терпеливо уложила в сумку все вещи, желая только поскорее уехать отсюда.

— Я думал, что даже он не сможет испортить это место, — мрачно проговорил Губерт.

— Не позволяй ему сделать это! — решительно посоветовала я.

Я пожала руку Памеле и издалека кивнула Даниэлю Хендриксу.

— До свидания! — крикнул он мне и внезапно засмеялся. — До свидания, длинные ноги!

Губерт и я в такой спешке возвращались к машине, что чуть не упали на пологой тропинке, ведущей к деревне; всю дорогу назад мы шли молча. Я была сердита на Памелу за то, что она такая маленькая глупышка, на Даниэля, который испортил такой замечательный день, а более всего на себя, за свои предательские мысли, так как я уже представляла себе, как я поеду на его очистительную фабрику. Но не для того, чтобы встретиться с ним, а просто чтобы посмотреть, как производят сахар, но даже сейчас я понимала, что будет разумнее не ездить туда.

— А кто такая Памела? — вдруг неожиданно спросила я.

Губерт смотрел вперед себя на дорогу.

— Отец Памелы тоже владеет огромными плантациями, — пояснил он каменным голосом. — В противном случае он не стал бы ею интересоваться!

Он снова замолчал, и вокруг теперь раздавались только веселые песенки птиц, которые перелетали с цветка на цветок; птичий щебет да еще шуршание листьев деревьев какао под вечерним бризом.