В недели, предшествовавшие нашей свадьбе, я часто ловила себя на мысли о Гилдфорде. Когда мне представится возможность вернуться туда и узнать, что произошло в ту ночь в квартире Хариэт? Как только Харли заговаривал о медовом месяце, я тотчас же намекала, что мне всегда хотелось побывать в Европе, особенно на юге Англии.

Однако за несколько дней до свадьбы Харли объявил, что мы отправляемся на Барбадос.

— Поверь, тебе там понравится гораздо больше, — сказал он. — В это время года в Англии премерзкая погода.

Разумеется, было бы неблагодарностью сетовать на то, что мы проведем медовый месяц на Карибском море, поэтому я скрыла свое разочарование. Я утешала себя тем, что скоро мне представится возможность побывать дома. Я предвкушала приятное времяпрепровождение на пляже, напоенном теплым солнцем, мечтала поплавать в теплом море и познакомиться с местной культурой.

Однако этим невинным надеждам не суждено было сбыться, и в первый же день нашего отдыха Харли дал мне понять это.

— Господи! — воскликнул он, глядя с ужасом на мой только что купленный купальный костюм бикини. — Надеюсь, ты не собираешься выходить в этом?

— Я… я… думала, что это самый подходящий костюм для пляжа, — пролепетала я, заикаясь и судорожно соображая, какой неписаный кодекс по части мод нарушила.

— Ты хочешь загорать? — Харли недоверчиво уставился на меня. — Ты представляешь, какой вред это нанесет твоей коже?

— А как насчет плавания? — спросила я с надеждой.

— На твоем месте я не стал бы рисковать, Синди. — Он покачал головой. — Разумеется, океан совершенно исключается. Ты не имеешь представления о том, что там тебя ожидает. А что касается бассейна при отеле, то, гм, возможно, я поговорю об этом с управляющим. Узнаю, какие химикаты они используют для дезинфекции воды. Если воспользуешься при этом двойным комплектом «Общего полного набора для ухода за кожей» номер 12, возможно, избежишь больших неприятностей, при условии, что будешь купаться недолго. — Харли запустил пальцы в шевелюру и нахмурился. — Хотя я все еще не уверен насчет бикини.

— А чем плох этот костюм? Он вздохнул:

— Мне ненавистна мысль о том, что другие мужчины будут смотреть на твое прекрасное тело. Нет ли у тебя чего-нибудь поскромнее?

Чувствуя легкое головокружение, я надела платье.

— Пойдем погуляем, — предложила я, размышляя о том, не усмотрит ли он и в этом скрытые опасности. — Мы можем держаться в тени.

— Прекрасная идея! — Лицо Харли просветлело. — Давай осмотрим окрестности отеля.

За две недели, проведенные нами на Барбадосе, я мало что увидела, кроме отеля и его окрестностей. Зачем мы отправились так далеко, если все время проводили в отеле?

С таким же успехом мы могли бы поехать в любое другое место. Харли сиял от счастья, нежась в тени возле бассейна, потягивая настой из пшеничных зародышей и перелистывая глянцевые дамские журналы в поисках рекламы «Лапиник». Он неизменно отказывался от моих предложений пойти прогуляться, находя при этом убедительные доводы.

— Не знаю, зачем тебе подвергать себя такому риску, — говорил Харли, помахивая у меня перед носом путеводителем по отелю. — Здесь у тебя есть все, что нужно. Мы платим за это. Надежный забор ограждает нас от вторжения посторонних, а на ночь всю территорию опрыскивают инсектицидами, чтобы мы не пострадали от насекомых или не подхватили какую-нибудь инфекцию. Ты вкушаешь все преимущества жизни за границей, но при этом ограждена от всех возможных опасностей.

— А как насчет того, чтобы посмотреть этот остров? — робко спрашивала я. — Попробовать местные блюда и познакомиться с местными обычаями?

— Едва ли ты сможешь наслаждаться всем этим, если получишь пищевое отравление, — нетерпеливо возразил Харли. — В ресторане есть образцы кухни двенадцати стран. К тому же они устраивают специальные шоу «Баджан ивнингз», когда местных жителей приглашают сюда танцевать для нас. Чего еще можно пожелать?

Мне хотелось выпить чего-нибудь покрепче. Я полагала, что во время медового месяца можно было бы пренебречь строгим режимом, направленным на сохранение здоровья. Однако оказалось, что поглощение алкоголя входило в число факторов риска и было признано недопустимым.

— Когда ты вдали от дома, следует принимать все предосторожности, и ни одна не будет лишней, — решил Харли. — Это путешествие смешало все карты и нарушило ирригацию моей ободочной кишки. Поэтому я должен строжайшим образом следить за тем, чтобы не повредить своему организму. Думаю, и тебе лучше последовать моему примеру.

Я прибегла к единственному доступному мне утешению — стала покупать крошечные бутылочки водки в киоске на территории отеля и подливать крепкий напиток в свой апельсиновый сок, тайком доставая водку из своей сумочки, когда Харли не смотрел на меня. Я утешала себя тем, что когда мы лучше узнаем друг друга, я смогу противостоять ему. Харли не имеет в виду ничего дурного. Он думает только о моем благе.

«Как он смеет указывать мне, что делать?» — сказал гневный голос внутри меня, но я притворилась, что не слышу его.

Единственный вид деятельности, который не значился в списке опасных, был секс. Выучив наизусть набор позиций, а также эрогенных точек и освоив технику, вполне способную соперничать с той, что описана в «Камасутре», Харли тащил меня в наш номер дважды и трижды в день. Он был готов удалиться туда сразу после обеда, поэтому настороженно относился к моему желанию познакомиться с ночной жизнью и развлечениями, предоставляемыми отелем.

— Для такого рода развлечений у нас будет уйма времени, когда мы вернемся домой, — говорил Харли. — Ведь я тебе еще не надоел?

Я не могла пожаловаться и с удовольствием наверстывала упущенное за годы вынужденного воздержания. Но все было не так, как я рисовала себе это в мечтах. Каждый раз во время близости с ним у меня было такое ощущение, будто я зрительница на большом показательном выступлении или судья на показательных соревнованиях по физической выносливости. Харли бросался в бой с решимостью спортсмена на тренировке, совершенно не интересуясь, разделяю ли я его чувства, — ведь это отвлекало бы и помешало концентрации его внимания и усилий.

Позже он спрашивал:

— Я был на высоте? Ты довольна? Сейчас было лучше, чем в прошлый раз?

Я гадала, уж не ведет ли Харли учет своих успехов и не присуждает ли себе всякий раз энное количество очков? Я чувствовала себя элементом излишне эксплуатируемого спортивного снаряжения.

За все время нашего пребывания здесь мы только однажды совершили прогулку. Решив непременно посмотреть хоть что-нибудь на Барбадосе, я все-таки вытащила Харли на экскурсию по острову (на машине с шофером) и даже убедила поесть в местном рыбном ресторане, который мне порекомендовали в отеле. На следующее утро он покрылся сыпью. Харли лег в постель, жалуясь на головокружение, и пролежал три дня, непрестанно сетуя на свою недальновидность и на то, что поступил вопреки своим взглядам и благоразумию. Я поневоле сидела рядом и слушала его. Он не позволил мне выйти, даже посидеть у бассейна.

Я знала, что люди порой не лучшим образом ведут себя во время отпуска, и надеялась, что, когда мы окажемся дома, все наладится. Там я буду располагать собой, поскольку Харли постоянно занят работой. Я должна сделать все, чтобы мы остались вместе — мне необходимо лучше узнать его.

Однако каждый раз, когда я пыталась завязать с ним разговор, мы почему-то неизменно возвращались к теме здоровья и сохранения красоты. После того как мы с Харли в третий раз обсудили вопросы его диеты и физических упражнений, нам, кажется, стало не о чем говорить. Я решила, что пора проявить инициативу:

— Какие книги ты любишь, Харли? Я знаю, тебе нравится Диккенс. Но что ты думаешь об Остин и Троллопе? Или ты предпочитаешь американцев? Как относишься к «Гекльберри Финну»?

Я быстро убедилась в том, что переплетенные в кожу тома его «библиотеки» — всего-навсего показуха. Невежество Харли в области литературы изумило меня. Как это человек может прожить жизнь, не прочитав Шекспира и не узнав, что Джордж Элиот не мужчина, а женщина? И как ложиться в постель с человеком, даже не слышавшем о книге «Над пропастью во ржи»?

«Ну ничего, — сказала я себе, — я его воспитаю».

Я прочла Харли краткую лекцию по истории английской и американской литературы, сопровождая ее пересказом сюжетов классических произведений, и пообещала подобрать ему книги для чтения. Несколько минут он терпеливо слушал, потом перебил меня:

— Право, Синди, тебе незачем это делать.

— Что ты хочешь сказать? — возмутилась я, забыв о своем решении не спорить с Харли во время медового месяца. — Есть важные вещи, которые необходимо знать всем, и я собираюсь о них рассказать, хочешь ты этого или нет. Невежеству нет никакого оправдания!

— Но, Синди, я никогда не намекал на то, что ты невежественна!

Что, черт возьми, он несет?

— Я же знаю, в какой обстановке ты выросла. Не твоя вина, что ты не получила хорошего образования. Но тебе незачем пытаться произвести на меня впечатление с помощью этой претенциозной интеллектуальной чепухи. Я люблю тебя такой, какая ты есть, Синди.

— Но я не такая! — в отчаянии закричала я. — Ты, вероятно, не слушал меня! Я образованная женщина! Я говорю тебе о серьезных вещах! О том, что важно для меня!

— Да ну же, ну! Не расстраивайся! — Харли снисходительно улыбнулся. — Очень мило с твоей стороны, что ты стараешься, моя дорогая, но ведь ты тоже не слушаешь меня. Я говорю, что для меня это не имеет значения. Почему такое прелестное юное существо, как ты, должно забивать свою головку таким вздором? Лучше подойди и поцелуй меня.

Я смотрела на него, не веря своим глазам. Как можно питать надежды на будущую совместную жизнь, если Харли так воспринимает мои слова?

— Отстань, — пробормотала я.

— В чем дело? — Он смотрел на меня с упреком. — Не дуйся. Я на тебя не сержусь.

«Как он смеет так обращаться со мной?» Мой внутренний голос звучал все настойчивее.

— Кроме того, — добавил Харли, — я не понимаю, из-за чего ты так огорчилась. Мы ведь говорили лишь о книгах. О вымышленных историях. Так какой же смысл спорить об этом?

Неужели у него совсем нет фантазии?

Позже, в тот самый вечер, когда я с неохотой простила Харли и он занялся своими сексуальными олимпийскими упражнениями, я выяснила, что фантазия у него все-таки есть.

Но она ограничивалась исключительно одной областью: ими отношениями с другими мужчинами.

— Расскажи мне, — начал он, задыхаясь после своих утомительных стараний добраться до вершины наслаждений, — расскажи мне о других.

— О каких других? — Я попыталась уклониться от прямого ответа, вспомнив неудачный опыт Тэсс д'Эрбервилль и ее столь опрометчивое признание Энджелу Клэру.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, — сурово возразил он. — Я имею в виду тех мужчин, которые у тебя были до меня.

Что я могла ему рассказать? Придумать целый список побед Синди или сообщить о своем давнем приключении в фургончике Барри Томпсона? Я была бы счастлива рассказать правду, если бы знала, в чем она заключается.

— Но я люблю тебя, Харли, — беспомощно пробормотала я. — Неужели имеет значение то, что было когда-то, давным-давно?

— Ты и Чаку Вудкоку говорила то же самое?

— Кому?

Сердце мое сделало отчаянный скачок. Откуда он узнал о нем?

— Да он всего лишь инструктор по аэробике в гимнастическом зале.

— Ах так? — В голосе Харли прозвучали крайне неприятные нотки. — Ты считаешь меня глупцом? Думаешь, я не знаю, что происходит в подобных местах?

— У меня ничего с ним не было, — сказала я, чувствуя себя несчастной. — Он один из друзей Триш.

Что ему наболтала эта глупая сучка?

— Это совсем не то, что до меня дошло. Кое-кто сказал мне на нашей свадьбе, что он твой старый дружок! — Глаза Харли выкатились из орбит, а голос стал пронзительным. — Мне хотелось бы знать, что он делал там, на нашей свадьбе? А также почему ты вдруг исчезла среди торжества. Теперь я начинаю понимать, куда и зачем. Думаю, ты была с ним! Хочешь сделать из меня полного идиота! Ты тайком ускользнула, чтобы быстренько перепихнуться с ним в память о прошлом!

— Это неправда! — От подобной несправедливости из глаз моих полились слезы. — Почему ты мне не веришь?

Харли схватил меня за плечи и начал трясти.

— Послушай, Синди! Я не вчера родился на свет! Такая привлекательная девушка, как ты, не могла не иметь любовников! Я должен знать о них. Скажи мне правду! Сколько их было?

— Я… гм…

— Боже мой! Не говори, что их было столько, что ты не можешь припомнить и сосчитать! — Да нет же…

— Замолчи! Не говори ничего! — Харли отбросил простыни и спрыгнул с кровати. — Я не в силах этого вынести! При мысли обо всех этих мужчинах!..

— Но…

— Не говори мне… Я не желаю слышать! — Он прошел через комнату к окну — Как ты можешь так мучить меня?

Я зарылась лицом в подушку, чтобы задушить слезы обиды.

Почему все пошло так ужасно?

Харли молчал. Минутой позже я услышала, как открывается балконная дверь, и на меня повеяло прохладным ночным воздухом. Хлопнула балконная дверь, закрываясь, — он вышел.

Я села в кровати.

— Харли?

Ответа не последовало. Выбравшись из постели, я на цыпочках направилась к балкону. Харли стоял там в бледно-голубом халате, вцепившись в перила дрожащими руками и вперив невидящий взор в темноту тропических зарослей.

Я открыла дверь.

— Харли!

Он повернулся ко мне — лицо его было искажено страданием.

— Не будь идиотом, — сказала я мягко, — ты воображаешь то, чего не было и в помине. Идем в постель!

— Ах, идиотом? — Харли отстранился от меня и моих протянутых к нему рук. Голос его прозвучал холодно. — Ты заставила меня пройти через все это, а теперь называешь идиотом? — Он провел рукой по волосам и покачал головой. — Я не знаю, что и думать, Синди. Право, не знаю.

— Да прекрати ты! Нечего дуться!

— Я никогда не дуюсь. — Харли скрестил руки на груди и снова вперил взор во тьму.

Я вернулась в комнату и подождала, но его силуэт на балконе оставался неподвижным. Во мне разгорался гнев. Как он смеет обвинять меня в том, что я спала с таким монстром, как Чак Вудкок? Харли обращается со мной как со шлюхой, с проституткой! Вполне в его духе то, что он воображает меня кем-то вроде героини фильма «Красотка». А что бы делал Харли, если бы я и впрямь была проституткой? Как та девица из фильма? И какое продолжение имела бы эта история в жизни? Я представила себе, как ссорятся стареющие Джулия Робертс и Ричард Гир, пока она укладывает спать детей.

Вот он оборачивается к ней, перестав чистить зубы, и бросает ей в лицо: «Как ты смеешь критиковать меня после всего, что сделала? Если бы не я, ты бы все еще околачивалась на улицах…»

Я медленно сосчитала до ста, потом заперла балконную дверь и выключила свет.

— И черт с тобой, — сказала я пустой комнате. Послышался энергичный стук в стекло балконной двери.

— Впусти меня, Синди! Перестань дурить!

Я забралась в постель и зарылась головой в подушки. Измученная тем, что целую неделю удовлетворяла сексуальные аппетиты Харли, я тотчас же крепко уснула.

На следующее утро он был полон раскаяния.

— Не знаю, что на меня нашло! — Харли поднялся с мокрого плетеного стула, на котором провел всю ночь. — Мне очень жаль, Синди! Прости меня! Я чувствую себя ослом.

Его зубы выбивали дробь. Руки и ноги покрыла гусиная кожа.

— Похоже, меня кто-то искусал. — Встревожившись, Харли начал рыться в многочисленных флакончиках и горшочках фирмы «Лапиник» на туалетном столике. — Есть у нас какой-нибудь антисептический крем?

Позже в тот же самый день я нашла Харли в нашем номере. Он лежал на кушетке, прижимая к животу диванную подушку, и отчаянно рыдал.

— Харли! — испуганно вскрикнула я. — Что случилось? Судя по виду, он был серьезно болен или съехал с катушек.

Харли издал страдальческий вопль, потом сел на кушетке и улыбнулся мне:

— Что? Ты что-то сказала?

Я молча смотрела на Харли, опасаясь за его рассудок.

— О, прости, это всего лишь мои биоэнергетические упражнения, — объяснил он с глупейшим видом. — Я погружаюсь в свои детские эмоции, чтобы выпустить скопившуюся во мне ярость. Если этого не сделать, она будет нарастать и вызывать напряжение. — В глазах его появились огоньки. — Конечно, это не единственный способ снимать напряжение, — добавил он, бросая многозначительный взгляд на постель. — Хочешь?

В подобных обстоятельствах я сочла своим долгом согласиться, но что-то изменилось. Теперь секс уже не был ничем не осложненным физическим актом, теперь в нем появились моральные отголоски наказания и подавления. Каждый толчок в моем теле отдавался обвинениями, которые я слышала от него прежде, и проникал в мое сознание. Ему была нестерпима мысль о том, что я дарила свою благосклонность другим мужчинам, но разве могло быть иначе? Я предложила Харли свое тело, и он взял его как трофей, как свидетельство своей мужской сущности и силы. Он не сделал попытки заглянуть глубже, проникнуть дальше красоты Синди, в ее внутренний мир, в ее личность. Я чувствовала себя преданной и оскверненной этими его знаками внимания. Я никак не ожидала, что любовь может быть такой.

На следующий день во время наших ежеутренних сексуальных упражнений я внезапно получила передышку.

— О Боже! На простынях кровь! — закричал Харли, выпрыгивая из постели будто ужаленный. Он осмотрел свои покрасневшие гениталии, потом помчался в ванную с выражением ужаса на лице.

Сквозь запертую дверь до меня доносилось журчание воды, пущенной на полную мощность.

— Не волнуйся! — крикнула я. — У меня просто начались месячные.

Наконец Харли вернулся с полотенцем, обернутым вокруг талии.

— Должно быть, ты разочарована, дорогая, — сказал он, садясь на краешек кровати и протягивая мне коробку бумажных салфеток. — Я очень разочарован.

— Думаю, я переживу это. — Я улыбнулась от облегчения, поскольку теперь целую неделю могла располагать своим телом.

— Ничего, — продолжал Харли. — Может быть, в следующем месяце нам повезет больше.

— Что значит «повезет больше»?

— Есть только одно утешение. — Он одарил меня странной улыбкой. — По крайней мере в следующий раз ребенок будет уж точно моим. — Харли похлопал меня по животу. — Надеюсь, первенцем у нас будет мальчик.

Я выпрямилась на кровати и уставилась на него.

— Но, Харли… Я думаю… Не стоит ли нам немного повременить… с детьми?

— А зачем ждать?

Внезапно перед моим мысленным взором возникло видение: процессия одетых в бледно-голубые костюмчики наследников империи «Лапиник». Я пока не была готова взвалить на себя ответственность за целую семью. Мне предстояло еще разобраться в собственной жизни.

— Я…

— Не волнуйся, — усмехнулся он. — Из тебя получится замечательная мамаша.

Я решила не сообщать ему, что перед свадьбой начала принимать противозачаточные пилюли. Скоро, конечно, у него возникнут подозрения на этот счет, но я справлюсь с этой проблемой, как только соберусь с силами. А пока что я должна проявлять особую осторожность и принимать по пилюле ежедневно.

Я не хотела стать жертвой несчастной случайности.

Когда наш медовый месяц закончился, я чувствовала себя измученной, поскольку не подозревала, какое напряжение постоянно терпеть общество другого человеческого существа. Харли редко выпускал меня из поля зрения. Он ревниво наблюдал за мной каждую минуту, следил за каждым моим шагом, особенно если поблизости оказывались мужчины. Я чувствовала себя узницей.

Я твердила себе, что постепенно все наладится и пока рано делать выводы. Когда мы привыкнем жить вместе и я освоюсь в мире Харли, он научится лучше понимать меня и уважать во мне личность. Я обязана сделать усилие и потерпеть некоторое время.

В аэропорту нас встретил Жозе и повез незнакомой мне дорогой в Беверли-Хиллз. Я узнала местность, только когда мы свернули на бульвар Сансет.

— Смотри! — шепнул Харли, показывая куда-то вверх.

Я подняла глаза и испытала шок, увидев свое лицо, увеличенное до огромных размеров и смотревшее на меня с гигантского плаката.

На плакате мои губы были слегка приоткрыты, а в глазах застыло мечтательное выражение. Надпись гласила:

«"Лапиник"! Будь лицом из толпы!»

— Ты такая красивая, — пробормотал Харли. — Я горжусь тобой, Синди.

Интересно, о чем же я думала, когда меня снимали. Вспоминала ли я ту, другую, женщину, которой была когда-то? Вспоминала ли, на что надеялась и о чем мечтала бедная, дурно одетая Хариэт? Да, с тех пор я прошла длинный путь. Что бы подумали мои знакомые из Гилдфорда, увидев меня теперь?

Плакат с моим изображением красовался не только на бульваре Сансет. Такие плакаты были развешаны по всему городу. Их вариации калибром поменьше появились на первых страницах модных женских журналов, там, где обычно публикуют рекламу. Мой образ украшал также прилавки с товарами «Лапиник» во всех больших магазинах.

Харли взял меня на особую презентацию к Найману Маркусу, где, к моему изумлению, меня окружили пожилые, хорошо одетые женщины и каждая просила подписать купленные ею флаконы «Лапиник».

— Не волнуйся. — Харли вручил мне фломастер. — Это обычное дело. Подпиши несколько, чтобы доставить им удовольствие, а я позабочусь о нашей безопасности. Когда нам придет время уезжать, я проверю, на месте ли охрана.

Меня приятно взволновало то, что я оказалась в центре внимания.

Этого не удалось испытать Хариэт. И я почти с нетерпением ждала случая снова увидеть всех, кого встретила на вечере у Кристал Келли, людей, державшихся со мной грубо или считавших меня дурочкой. Я покажу им, как они были несправедливы ко мне.

Я сама буду устраивать вечера, выбирать и приглашать самых лучших и злорадствовать, видя, как они суетятся, стараясь добиться моего расположения. Прежде я была «никто», а теперь стала «кем-то», особой, с которой принято считаться. Отныне мне предстоит самой выбирать интересных людей, тех, с кем я хотела бы встречаться. Ведь где-то в этом городе есть и другая, более интеллектуальная жизнь.

Однако после нескольких наших светских визитов в моем сознании забрезжила мысль о том, что это вовсе не обязательно. Теперь, когда я стала не только миссис Харли Брайтмен, но и лицом «Лапиник», все были ко мне добры и дружелюбны, но никто не спешил завязать со мной настоящий серьезный разговор. Оказалось, что эти люди просто не способны разговаривать с теми, кто не связан непосредственно с возможностью их продвижения, с их карьерой.

Меня шокировала тривиальность их разговоров и их одержимость мелкими сплетнями. Похоже, Мефисто нашел для меня единственное место на планете, населенное существами, функции мозговых клеток которых не дают им возможности полноценно общаться друг с другом.

Хотя Элинор часто инструктировала меня? как вести себя, я все-таки не понимала, какова система ценностей в этом обществе и как она действует. Почему эти люди, обладавшие властью и влиянием, руководствовались капризами сплетников из дешевых газетенок? Почему мужчин оценивали только с точки зрения их успехов и преуспеяния, а женщин только с точки зрения их возраста, физической формы и одежды? Почему все здесь прикрепляют ярлыки не только к одежде, но и к людям? Почему вопреки всем ожиданиям мужчины видят в женщине не личность, а лишь представительницу противоположного пола и стремятся залезть к ней под юбку?

Внимание мужчин отравляло мне жизнь, ибо разговоры всех этих уорренов и арни были пересыпаны грязными намеками, что в этом кругу, видимо, считалось проявлениями искрометного юмора. Вероятно, во мне видели завидную добычу, и теперь, когда я стала женой Харли, это проявилось больше, чем когда-либо. Прежде я была никем. Теперь же завоевать меня считалось бы большой победой. Они преследовали меня постоянно повторявшимися предложениями пообедать и поужинать с ними, а иногда даже встретиться где-нибудь на воздухе.

Похоже, Харли не замечал этих гнусных поползновений. Слишком занятый, он не мучил себя химерами моей воображаемой неверности. Но если, проявляя недальновидность, я позволяла себе побеседовать с самым безобидным из мужчин на каком-нибудь светском сборище, Харли становился нервным и беспокойным и под каким-нибудь предлогом увозил меня домой.

— Мне не нравится, что ты уделила столько внимания этому парню, — говорил он обычно после таково вечера и смотрел на меня сурово.

— Но я просто была любезна с ним. Он спрашивал, понравился ли мне Барбадос.

— Совершенно незачем посвящать посторонних в детали нашей личной жизни. Тебе предстоит еще многому научиться, Синди. Беспечно брошенное слово может повредить твоей репутации.

Теперь Харли придумывал предлоги, чтобы остаться дома.

— На всех вечерах такая скука. — При этих словах он обыкновенно зевал. — Отныне, когда мы обрели друг друга, Синди, зачем нам постоянно бывать где-то?

В тех все более редких случаях, когда мы все-таки куда-нибудь выезжали, Харли демонстративно зевал и посматривал на часы начиная с девяти вечера.

— Боюсь, мы испытываем терпение хозяев, — говорил он, отрывая меня от беседы и увлекая к машине. — Кроме всего прочего, ты нуждаешься в отдыхе, который сохраняет красоту. Ты не сохранишь ее, если будешь развлекаться каждый вечер. И не надейся, что в таком случае останешься в форме.

У Харли были свои представления о том, что такое держаться в форме и быть на высоте: это означало опрокинуть одним духом стакан сухого белого вина и слегка спрыснуть лимонным соком поджаренную на решетке куриную грудку. Казалось, прежде всего он озабочен вопросом о том, что ввести в свой организм, а затем — как очистить желудок.

— Право же, Синди, тебе бы следовало провести ирригацию ободочной кишки, — постоянно убеждал меня Харли. — Это самый безболезненный и эффективный способ избавиться от шлаков и токсинов.

Но моя проблема состояла не в том, чтобы избавиться от токсинов, а в том, как бы незаметно наглотаться их. Но страдала я не только от нехватки алкоголя, а от неукротимого голода. Я мечтала о том, чтобы разгуляться, наброситься на дежурное блюдо Марти, то самое, которое обеспечивало бесплатно вторую порцию, если вы совладали с первой, и не испытывать при этом чувства вины. Мне совершенно не хотелось поглощать пищу и напитки с минимумом калорий и жира, сидеть на диете, которую навязал мне Харли, заставив поглощать безвкусную еду и напитки, не получая при этом никакого удовольствия, а потом вымывая все это из моего организма с помощью новейших методик.

Скучающая и одинокая, я подолгу слонялась по заставленным мебелью и безделушками комнатам особняка, пока Харли приводил в порядок свои биоритмы с помощью массажа ноздрей. Мне приходилось проявлять чрезвычайную осторожность, когда я выходила из дома, потому что чрезвычайно чувствительная охранная система подавала сигнал тревоги, даже если собака тявкала в соседском саду.

Любуясь пейзажем из окон оранжереи, где мы ежедневно завтракали, я наблюдала за успехами Жозе в фигурной стрижке деревьев и кустов. Через неделю или две вершины высоких, похожих на сосиски кустов начали принимать необычные очертания, но я не оценила юмора до тех пор, пока он не извлек из теплицы несколько круглых кустов самшита и симметрично водрузил их у основания более высоких кустарников.

— Ты в порядке, Синди? — с беспокойством спрашивал Харли, когда я давилась истерическим смехом, заставляя себя проглотить хлопья с отрубями и мелко нарезанным черносливом. — Может, подвергнуть тебя процедуре Хаймлиха?

В конце концов я набралась храбрости и сказала ему, что скучно живу.

Он посмотрел на меня с величайшим изумлением:

— Тебе скучно? Но разве это возможно? — Харли широко улыбнулся. — Я знаю, в чем дело, любовь моя, — твои биологические часы работают вхолостую…

Биологические часы? Чем он меня, в конце концов, считает — секс-бомбой, предназначенной только для траханья?

— Мы должны немного повременить, пока не покончим с коммерческим каналом телевидения, а уж тогда ты оборудуешь детскую.

— О чем ты, Харли? О каком коммерческом канале идет речь?

Он вздохнул:

— Мне, конечно, не следовало на это сейчас соглашаться, но Дэвиду пришла в голову замечательная идея. Это все потому, что твои фотографии снискали такой успех. Дэвид предполагает снять фильм в Италии, где он нашел замечательную натуру для съемок.

Согласиться? А был ли у меня выбор?

Я прикусила губу. Мне пока не хотелось ссориться — ведь мы недавно поженились. И все же мое терпение было на пределе. Рано или поздно кому-то из нас предстояло признать, что наш брак не из удачных.

Внешне все обстояло как нельзя лучше. Я имела все, о чем только может мечтать женщина, а в придачу к материальным благам — красивого, любящего и желающего меня мужа, всегда готового заниматься сексом. Неужели я неблагодарная, если хочу чего-то еще? Чего же мне желать?

Харли постоянно говорил, что любит меня, но что это означало?

— Ты не понимаешь меня, Харли, — со слезами сказала я однажды вечером.

— Конечно, понимаю, дорогая, — ответил он мягко. — Не плачь, это вредно для твоих глаз. Сознаешь, какой урон нанесут слезы твоей коже?

— Но ведь ты почти не знаешь меня!

— Я знаю, как ты прекрасна! А больше мне и знать нечего. Я люблю тебя, Синди.

Каждый из нас вкладывал в слово «люблю» совсем разный смысл. Для Харли любовь означала обладание. Для меня — уважение, нежность, близость и доверие. Неужели я все представляла себе неправильно? Неужели такая любовь возможна только в книгах? Неужели я стала жертвой прочитанных мной историй? Неужели растратила свою жизнь попусту, мечтая о несбыточном? Мечта о браке привела меня к жизни, стремительно превращавшейся в кошмар. Я отказалась от свободы, обрекла себя на скуку, подверглась физической эксплуатации. Я совершила ужасную ошибку и в этом уж никак не могла винить Мефисто. Во всем виновата я. И мне следовало самой исправить свою ошибку.