Шея моя болела. Кто-то подменил мою подушку мешком с песком и приклеил его к постели. Почему я не могу сдвинуть ее с места? Сделав отчаянное усилие, я повернулась, и лицо мое оказалось вплотную прижатым к какой-то мягкой вертикальной плоскости. Я наконец сообразила, что это спинка дивана. Где я?

Сев, я ощутила острую боль в правом плече и открыла глаза. Гостиная Салли. Холодный утренний свет просачивался сквозь неплотно задернутые шторы, и я увидела серую неприглядную комнату, вчера вечером казавшуюся уютной и теплой. На кофейном столике поблескивали пустые винные бокалы. В ноздри мне ударил затхлый, застоявшийся воздух, а в голове начала пульсировать тупая боль. Вздрогнув, я вцепилась в пуховую перину, которой меня, должно быть, укрыли ночью. Тело мое покрылось холодной испариной. Мне показалось, что меня вот-вот вырвет.

— Проснулась, Хариэт? Я принесла тебе кофе.

«О Господи! Это не может быть Салли, — подумала я, зарываясь в перину. — Боже, сделай так, чтобы я закрыла глаза и открыла их в своей собственной постели. Теперь, с этой минуты, я буду вести себя примерно — перестану так много пить, плохо думать о людях и буду лучше выполнять свою работу…»

Но тут я вспомнила, что работы у меня больше нет. Впрочем, и Бога нет тоже. Сев, я поняла, что мозги мои отказываются работать. Изнемогая от жалости к себе, я трясущимися руками приняла от Салли кружку дымящегося кофе.

— Ну как ты? — спросила она. — Мы решили, что не стоит тебя будить, раз уж ты так крепко заснула.

— Ты не видела ключей от машины, дорогая? — В комнату впорхнул Данкен, застегивая ворот рубашки. Увидев меня, он остановился. — О! Прошу прощения, Хариэт. Совсем забыл, что вы здесь. — На его лице расплылась широкая улыбка. — Вам лучше?

Я воззрилась на него, припоминая обрывки прошлого вечера. У меня появилась способность читать чужие мысли. Данкен хотел купить «БМВ». Эндрю мечтал трахнуть ту девушку. Я желала снова стать молодой. Нет, это был сон, просто дурной сон.

Укрывшись в ванной, я с пристрастием уставилась на свое отражение в зеркале. Пухлое круглое лицо с красными отметинами на щеке от спинки дивана. Гусиные лапки вокруг глаз, припухших, слегка покрасневших и неспособных сфокусировать взгляд. На щеках красные прожилки сосудов. Обвисшая кожа под подбородком. Уродливая старая женщина. Никому не нужная и не интересная.

Я почувствовала себя грязной. Ванна сверкала белизной и таила в себе обещания, которым не суждено было осуществиться. На полочке возле нее рядами выстроились флакончики с ярко окрашенными жидкостями и корзиночки с кусками сладко пахнущего мыла. Мне мучительно захотелось окунуться в горячую ароматную воду, но сделать это здесь — означало бы злоупотребить гостеприимством. И как это сделать? Я ведь спала в одежде, и мне не во что переодеться. У меня нет с собой даже зубной щетки. Я представила себе, как Салли принимает ванну, утопая в море пены. А потом выныривает из этого моря свежей, чистой и красивой, заворачивается в мягкое полотенце, и оно беззвучно падает на пол, когда Данкен заключает ее в объятия.

И все же мне надо было хотя бы умыться. Плеснув воды себе в лицо, я вздрогнула — вода потекла по рукам и замочила рукава блузки. От полотенца пахло лосьоном, которым мужчины протирают лицо после бритья. Задумчиво обследовав его, я обнаружила на нем темный кудрявый волос. Вытирался им Данкен сегодня утром? Я медленно поднесла полотенце к лицу и представила, как оно совершает путешествие по всему его телу, как соприкасается с его влажными мужскими органами. С интимными частями тела, доступ к которым открыт только Салли. Что это значит — состоять в браке? Что значит — узнать тело другого человека столь близко и в таких подробностях, как свое собственное?

Мучаясь угрызениями совести, я взяла бледно-голубой горшочек с полочки над ванной. «Лапиник. Полный уход за кожей. Увлажнение, питание, восстановление».

Неужели в этом секрет Салли? Я погрузила пальцы в горшочек и наложила толстый слой крема на лицо. Потратив много времени на то, чтобы втереть его, я отерла то, что осталось, полотенцем Данкена. Я с надеждой вперила взгляд в зеркало, нежно похлопывая кожу под глазами кончиками пальцев. Ощущение сухости кожи прошло, но я не могла сказать, что она посвежела и помолодела.

Меня напугал звук открывающейся входной двери. Я торопливо схватила зубную щетку с полки над раковиной и быстро почистила зубы, а потом вытерла рот все тем же жирным от крема и мокрым полотенцем. Не обнаружив на полках гребень, я восстановила некое подобие порядка прически с помощью щетки с длинной ручкой, висевшей на крючке за дверью. Спустив воду в туалете без особо веской причины, я глубоко вздохнула и вышла в коридор.

Пока я спускалась по лестнице, до меня донеслись голоса из кухни.

— Гораздо разумнее купить его до истечения срока гарантии.

— Но какой смысл в этой гарантии, если ты не пользуешься ею?

— О Господи, я не собираюсь объяснять все это снова. Кроме того, эти твои поездки к матери увеличивают количество наезженных на машине миль. Мне не удастся заключить такую выгодную сделку, если мы промешкаем до весны.

— Но, Данкен, мне нравится наша машина. Не понимаю, почему ты хочешь просадить все эти деньги на покупку «БМВ».

Я громко кашлянула, подавая знак, что собираюсь войти в кухню, но дверь открылась до того, как я к ней приблизилась, и Данкен суетливо выскочил в коридор, позвякивая ключами от машины.

— Вы не видели наверху Дженни? Она опаздывает на урок верховой езды.

Он одарил меня снисходительной улыбкой и проскользнул в гараж, не дожидаясь ответа.

Значит, Данкен действительно хочет купить «БМВ». Я вошла в кухню, где Салли составляла стаканы в посудомоечную машину.

— Позавтракаешь, Хариэт?

Мне хотелось уйти, но я согласилась выпить кофе и съесть тост. Я села за хорошо вымытый и вычищенный деревянный стол, подходивший по стилю к валлийскому кухонному шкафчику, и наблюдала, как Салли деловито снует по кухне.

Ей было лет сорок пять, но выглядела она много моложе. Сегодня утром Салли надела элегантный темно-зеленый костюм. Ее светлые волосы, доходившие до плеч, были красиво и модно причесаны. Лицо излучало свежесть и отличалось законченностью, достижимой только с помощью совершенного макияжа.

— В одиннадцать у меня встреча с клиентом, — она взглянула на ручные часики, — но я не могу уйти, пока Данкен не вернется из школы для верховой езды. Поэтому не спеши.

Салли уложила ломтики хлеба в большой хромированный тостер.

— Обычно, как тебе известно, по субботам я не работаю, но Данкен считает, что я не должна упустить этого клиента, поскольку это даст мне приработок. Он убежден, что я буду зарабатывать больше, если откажусь от практики и создам собственный консультативный кабинет. Я в этом вовсе не так уж уверена, но следует попытаться. Верно? А иначе всю жизнь будешь торчать на одном и том же месте и заниматься нудной работой.

Она внезапно замолчала, вероятно, вспомнив, что случилось с моей нудной работой. Работа Салли ни в коей мере не была нудной. Салли, дизайнер по интерьерам, творила красоту и созидала грезы. Она придумывала декорации, на фоне которых должна была протекать жизнь богатых и праздных. Она изобретала сцену, на которой они разыгрывали свои фантазии. Детскую в стиле «Тысячи и одной ночи» для избалованного ребенка местного промышленника, столовую в готическом стиле для американского банкира, вносила элементы римской архитектуры и убранства в обстановку эксклюзивного оздоровительного комплекса и клуба, придавала ему законченность с помощью мозаик и скульптур.

Кружка кофе и тарелка с горячими тостами, намазанными маслом, появились у меня под носом.

— Заправляйся, — сказала Салли, опустившись на стул напротив и изучая меня с явным любопытством. — Судя по твоему виду, это тебе не помешает.

Я хрустела тостом, чувствуя себя бесконечно несчастной. У Салли было все: красота, интересная и хорошо оплачиваемая работа, муж, дети и надежный дом. Часто я недоумевала, почему она берет на себя труд водиться и дружить со мной. Может, ей необходимо иметь перед глазами пример неудачницы? Возможно, это дает ей творческий импульс? Ну как, например, женщинам, сидящим на диете, помогает, если они приклеивают на дверцу холодильника изображение толстухи. Это нечто вроде предупреждения: один неверный шаг — и ты станешь такой же.

Мое внимание привлекло что-то блестящее возле валлийского кухонного шкафчика, и я смутно припомнила, что накануне спрятала там две бутылки вина.

— Салли? — спросила я неуверенно. — Что произошло? Ну, то есть прошлой ночью. Я скверно вела себя?

Она рассмеялась:

— Господи, нет. Я никогда не видела, чтобы ты так веселилась! Вероятно, именно это и было тебе нужно — расслабиться.

Я этого не помнила. Поэтому посмотрела на нее с удивлением:

— Что я делала?

— Ну, дай-ка вспомнить. — Салли нахмурилась. — Странность была только в одном. Ты все толковала о студенте, который, как ты предполагала, одурманил тебя каким-то наркотиком. Ты все спрашивала, не видел ли кто, как он что-то подсыпал в твой стакан с вином. — Она улыбнулась. — Потом Данкен врубил музыку и пригласил тебя танцевать. А ты, оказывается, темная лошадка, Хариэт. Я и не знала, что ты умеешь так двигаться.

Я содрогнулась. «Что мог подумать обо мне Эндрю?»

— Потом ты танцевала с Эндрю…

— Не танцевала!

— О да, танцевала! Ты протанцевала все мелодии из альбома «Дайр Стрэйтс». Я и от него этого не ожидала. Возможно, вы оба хлебнули одного и того же зелья. — Она заговорщически подалась ко мне. — Я, конечно, не рассчитываю, что ты мне расскажешь о своем сегодняшнем свидании с ним.

— Свидании?

— Да, о том, что вы собираетесь выпить вместе чаю сегодня днем или о чем-то в этом роде. В общем, не это важно. После того как ты покончила с танцами — а ты провела за ними большую часть вечера, — у вас с Эндрю завязался долгий разговор о добре и зле. Это была на редкость интеллектуальная беседа. Даже и притворяться не стану, будто хоть что-нибудь поняла из нее. Он говорил, что обо всем этом сказано в «Фаусте» Марло, и обещал показать это тебе, если сегодня днем ты встретишься с ним. Он посулил тебе к чаю и сдобные лепешки с маслом.

— Ты, случайно, не помнишь, в котором часу наше свидание? — спросила я с глупым видом, отчаянно пытаясь вспомнить, что случилось. Память моя была как чистый лист бумаги. «Что, черт возьми, я говорила Эндрю?»

— В четыре часа, — улыбнулась Салли. — Думаю, он начинает привязываться к тебе, Хариэт.

Что ей известно? Заметила ли она, как он вел себя с этой неизвестной студенткой? Но слова ее уже произвели какое-то магическое действие. Они наполнили меня самыми невероятными, безумными надеждами, — возможно, я ошиблась насчет его интереса к девушке, и Эндрю все-таки интересуется мной. Я посмотрела на свои часы. Одиннадцать. Мне оставалось подождать всего пять часов.

Я ушла, когда Данкен вернулся с машиной. И столкнулась с ним на дорожке, выбив у него из рук охапку глянцевых брошюр, посвященных достоинствам «БМВ». Они рассыпались по цветочной клумбе. Добравшись до дома, я погрузилась в ванну и долго лежала в воде, моя волосы и желая стереть с лица, тела и из своего сознания все неприятные следы вчерашней ночи. День тянулся медленно. Я попыталась читать, но не могла сосредоточиться. Мысленно я то и дело возвращалась к событиям прошлой ночи, пытаясь найти смысл в том, что случилось, понять, что же произошло. Почему я позволила себе так напиться? Почему все-таки Эндрю пригласил меня?

Без пяти четыре, взволнованная, я уже стояла у двери квартиры Эндрю, чувствуя себя школьницей на первом свидании. Он, улыбаясь, открыл мне.

— Сегодня чувствуете себя лучше?

Я последовала за ним в гостиную и заняла свое обычное место в кресле у камина. Упадет ли он к моим ногам, объявит ли о своей тайной и неувядаемой любви ко мне?

— Думаю, мы все вчера немного хватили лишнего, — сказал Эндрю, задумчиво поглаживая бороду. — Сегодня утром мне трудно было приняться за работу, за эти эссе. — Он вяло махнул рукой в сторону стола, заваленного бумагами. — Мне все их надо проверить ко вторнику. В понедельник у меня весь день занят встречами, а завтра ко мне придет студентка на дополнительные занятия. Я должен разделаться с ними сегодня вечером, иначе не справлюсь с этой работой вообще.

Он прошел в кухню, дверь которой оставалась открытой.

— А не случится ли так, что вся наша система окажется под угрозой из-за бурных вечеринок Данкена?

— Вы занятой человек, Эндрю, — отозвалась я, чувствуя, как рушатся все мои надежды на то, что мой визит положит начало романтическим отношениям. Салли снова все преувеличила.

— Одна только работа. И никаких развлечений, — пробормотал он, появляясь снова с бумажным мешком в руке. Эндрю вытащил из него целлофановый пакет. — Хотите сдобную лепешку?

«Знаю, что у тебя есть развлечения», — подумала я, но прикусила язык и не позволила себе ничего сказать вслух. Я не забыла, как накануне он смотрел на ту студентку. Мне не Дадут приза за то, что я догадалась, кому потребовались «дополнительные занятия» в воскресный день. Эндрю вручил мне вилки для тостов, и я терпеливо ждала, пока он сразится с пластиковой упаковкой. Наконец сдобные лепешки посыпались на коврик возле камина.

— Совсем как в студенческие дни! — Эндрю наклонился и насадил одну из них на вилку, все еще вяло свисавшую из моей руки. Он направил вилку к потрескивавшему в камине огню. «Почему бы не засунуть их все за решетку, как это принято?» — недоумевала я. Но потом напомнила себе, что он ни на кого не похож и именно поэтому я и люблю его.

Эндрю уважал традиции. Он разделял мои вкусы, мою любовь к викторианским романам и верил в счастливые концовки. По крайней мере в литературе, если не в жизни. Придерживаясь определенных принципов, Эндрю не поддавался общей тенденции к сокращению курса, хотя бюджет урезали постоянно и уровень преподавания неуклонно падал. Одни считали его эксцентричным, другие старомодным, но не я. Он был цельным человеком. Во всяком случае, большую часть времени.

— Сейчас поставлю чайник. — Эндрю вернулся на кухню.

Я тайком, сквозь приоткрытую дверь, наблюдала за ним, пытаясь примирить свои романтические представления об этом человеке с домашней рутиной. Неужели все рыцари по мере наступления зрелости отвергают своих белых коней, заменяя их ковровыми тапочками и приготовлением чая? На Эндрю были мешковатые коричневые вельветовые штаны и помятый пиджак спортивного покроя с потертыми манжетами и заплатанными рукавами. Черный джемпер типа «поло» придавал его внешности нечто артистическое и удачно контрастировал с серебристыми нитями волос, появившимися в его темно-каштановой бороде. От моего внимания не ускользнуло, что когда он проводил рукой по волосам, на плечи его сыпалась перхоть. Нельзя сказать, что прическа Эндрю — длинные, почти до плеч волосы — имела определенный стиль. Но мне она и так нравилась, и каждый раз, когда он подстригался, я втайне огорчалась.

Чайник закипел. Присоединившись ко мне у камина, Эндрю начал возиться со сложным «оборудованием» для заварки чая, куда входили чайник для заварки, изящные маленькие чашечки и блюдца с прелестным узором из переплетающихся линий, ситечко, сахарница, щипцы для сахара, молочник, поднос и чайные ложки. Я уже намазала маслом третью лепешку и держала ее нал огнем, наслаждаясь этим ритуалом, создававшим атмосферу интимности. Пока Эндрю наливал чай, я не сводила зачарованных глаз с его профиля. Лицо Эндрю постоянно менялось, поскольку я видела его под разным углом зрения. В свете огня его нос, похожий на нос судна, блестел, а сухая, пергаментная кожа щек приобретала совершенно иной вид, рельефными становились ее выпуклости и впадинки, и каждая линия лица казалась мне иероглифом, полным скрытого смысла. Он поднял бровь:

— Вы кажетесь задумчивой, Хариэт. У вас все в порядке? Я растерялась. Рассказала ли ему Салли, что случилось? Нет, не рассказала. На лице Эндрю отразились смятение и озабоченность, когда я вкратце изложила ему события вчерашнего дня и сообщила о своей внезапной отставке. Бормоча слова сочувствия, он подался вперед и коснулся моей руки:

— Если я могу что-то сделать для вас…

«Обними меня, идиот!» — завопил отчаянный голос у меня в мозгу. Мне хотелось, чтобы он сел поближе ко мне.

Третья поджариваемая лепешка лопнула, И, испуганная, я уронила вилку для тостов в камин. Она запрыгала по дровам, и во все стороны полетели искры.

— Идиот! — Эндрю вскочил, чтобы затоптать их на ковре. — Я знал, что мне следовало купить еще одну упаковку. — Он с улыбкой повернулся ко мне: — Теперь мы подеремся из-за последней лепешки.

Шанс на развитие романтических отношений был упущен. Но как Эндрю мог шутить в такой момент? Неужели он не понял, что весь мой мир разлетелся на куски?

Сидя на корточках у огня, он нацепил на вилку лепешку и поднял ее над пламенем. Видимо, Эндрю не доверял мне и не желал рисковать, опасаясь, как бы последняя лепешка не оказалась обугленной по моей вине.

— А знаете, Хариэт, — проговорил он, — иногда такие вещи случаются во благо, хотя вы и не постигаете их скрытого смысла и последствий того, что произошло.

Всхлипнув и подавив желание пролить слезу жалости к себе, я уставилась на дырку перед самым камином, прожженную в потертом ковре и все еще дымившуюся. О чем это он, черт возьми?

— Вы хотите сказать, — предположила я, изобразив на лице слабое подобие улыбки, — что я дала вам повод купить новый ковер?

— Зачем мне новый ковер? — Эндрю с недоумением взглянул на меня. — Я говорю о вашем досрочном выходе на пенсию. Возможно, для вас это станет началом новой жизни, позволит вам развиваться, совершенствоваться и так далее. По правде говоря, мне даже немного завидно.

Завидовать мне? Этого я не ожидала и не хотела. Мне было нужно сочувствие — целые ушаты сочувствия.

Я могла бы много часов подряд жаловаться на несправедливость моего увольнения, на то, что библиотека приходит в упадок. О, если бы Эндрю согласился со мной, что мисс Анетт Бэйкер и ей подобные несут в себе угрозу цивилизации и подрывают образование будущих поколений!

— Сам я не упустил бы такого шанса, — продолжал он. — Я бы ухватился за него, но мне предстоит поработать еще несколько лет до того, как представится подобный выбор. У меня слишком много долгосрочных обязательств. — Эндрю повернул вилку для тостов. — Кроме того, наш отдел в таком состоянии, что если бы я сейчас ушел, все развалилось бы. Кто-то должен взять на себя ответственность и держать все под контролем. Верно?

Почему мужчины всегда воображают, что они незаменимы? Эндрю уже забыл о моих несчастьях и заговорил о себе. Скоро он вернется к своим писаниям.

— Как ваша книга? — спросила я, опережая его. Я не хотела дать ему повод обвинить меня в эгоизме и излишней жалости к себе.

— Ах да, это действительно проблема. — Уложив четвертую лепешку на тарелку, он потянулся за маслом. Последнюю Эндрю, вероятно, припас, чтобы съесть после моего ухода. — Времени не хватает.

Книга Эндрю. Он работает над ней по меньшей мере уже пять лет. Что-то связанное с мифами и легендами, насколько я могла судить по его осторожным репликам. Я никогда не видела ни одного написанного им слова и порой подозревала, что и сама книга всего лишь миф, удобная уловка, позволяющая отказаться от нежелательных приглашений и тому подобного.

— Вот почему вы не должны забывать о положительной стороне дела, Хариэт, — продолжал он. — Вы могли бы… м-м-м… — Он жадно впился зубами в пропитанную маслом сдобную лепешку, сделав радушный жест рукой и давая мне понять, что и я могу взять одну. — Вы сами могли бы что-нибудь написать. Уверен, у вас есть способности. Почему бы вам не пройти курс, ну, скажем, обучения литературному творчеству? Например, у нас в университете. Теперь, когда у вас появилось время, идеальный момент, чтобы начать.

Эндрю не понял. Он совсем не понимал меня.

Неужели ему не приходило в голову, что у меня и так было полно свободного времени? Что у меня его больше, чем мне нужно? Все эти одинокие вечера и уик-энды, которые растягивались до бесконечности в серую ленту, разделяемую далеко отстоящими друг от друга яркими пятнами — моими встречами с ним?

Неужели он никогда не догадывался, что мой неуемный аппетит к чтению подпитывался не столько страстью к литературе, сколько необходимостью убежать от холодной повседневности?

— Вчера вечером вы рассказывали мне какие-то удивительные вещи, Хариэт. Это меня просто зачаровало. Мы обсуждали легенду о Фаусте. Вы изучали ее?

— Не совсем так, — отвечала я, радуясь, что он сменил тему. — Однажды я видела пьесу Марло, но помню не так уж много. А вы знаете что-нибудь об этом?

— Постойте-ка… — Эндрю подошел к книжной полке и взял несколько томов. — У меня здесь и Марло, и Гёте, да еще кое-какие комментарии. Может, хотите почитать?

Я листала книги, пока Эндрю пожирал три оставшиеся лепешки и допивал четвертую чашку чаю. И вдруг на одной странице пьесы Марло мне бросилась в глаза строчка «командир и верховный повелитель всех духов» и слышала ли я уже этого где-то? — Многие писатели серьезно брались за легенду о Фаусте, — сказал Эндрю, забрав у меня томик Марло. Он достал очки из внутреннего кармана и, надев их, задумчиво полистал книгу, — По сути, это просто моралите — Фауст заключает союз с Дьяволом и в обмен на свою душу получает двадцать лишних лет жизни. Он тратит это время на светские удовольствия, находит что ни одно из них не стоит внимания, и вконце концов испытывает желание искупить свою вину, но слишком поздно. С последним ударом часов, ровно в полночь, появляется Мефистофель и тащит его в ад. — Эндрю поднес книгу к свету и прочитал вслух:

В стеклах очков Эндрю отражалось пламя, плясавшее в камине, и эти блики огня сообщали таинственность его чертам. Жадный школьник превратился в загадочного интеллектуала — его образ приобрел большую живость, привлекательность и недосягаемость.

— С другой стороны, Гёте, — продолжал Эндрю, — был дитя Просвещения. Он считал искупление вполне естественным в судьбе человека. Верил, что спасение приходит благодаря постоянному стремлению к ценностям высшего порядка.

Эндрю сделал движение и откусил еще один большой кусок лепешки. Расплавленное масло брызнуло из угла рта, жир потек, оставив след на его подбородке, и достиг бороды. Подавив желание протянуть руку и отереть подбородок Эндрю своим носовым платком, я открыла второй том и начала перелистывать страницы. Между тем Эндрю говорил, и некоторые фразы навевали воспоминания о прошедшей ночи.

— Фаусту в интерпретации Гёте удается избежать наказания, и в последнюю минуту его забирают на небеса. К тому же у Гёте появляется новая тема — «Das ewig Weibliche».

— Das — что?

— Вечно женственное.

Лицо Эндрю приняло мечтательное выражение, и он издал короткий тихий смешок.

— Он спасен благодаря любви прекрасной женщины.

Я испытала острый укол ревности. О ком сейчас думал Эндрю? Он потянулся было за книгой, но я отстранила его руку, сделав вид, что читаю. «Посмотри на меня, Эндрю! — мысленно взмолилась я. — Тебе не угрожает, что я использую, а потом выброшу тебя, как сделает эта молодая девушка-студентка. Я буду ухаживать за тобой. Я спасу тебя. И меня не отталкивает даже то, что у тебя течет масло по подбородку».

— Конечно, в более поздних интерпретациях, — продолжал он, — появляется множество новых проблем.

Но я уже не слушала его. Я уставилась на страницу, случайно открытую мной.

«Тебя смущает… мой пентаграммы знак?»

Внезапно память моя ожила, и я вдруг вспомнила все, что происходило прошлой ночью. Пятиконечные звезды на ожерелье Салли. Студент, называвший себя Мефисто. Его вызывающие обещания и фокусы. Почему никто не знал его и ничего не мог о нем сказать? Почему никто не мог припомнить, видел ли этого человека прежде? Я вспомнила, как внезапно он исчез, когда появилась Салли.

Я коснулась руки Эндрю и указала на страницу:

— Что означает эта строчка о пентаграмме? Он снова надел очки и взял книгу.

— О, это просто шутка Гёте. Мефистофель не мог покинуть его комнату из-за амулета Фауста, висевшего над дверью. Пятиконечная фигура — традиционный талисман мага. Использовался для защиты от демонов.

«Неужели такое возможно?» — спрашивала я себя.

Разве я могу хоть на секунду допустить, что все это было правдой? Что прошлой ночью я действительно встретила Дьявола? Но если это и правда был Дьявол, почему он пожелал говорить со мной? Ведь он мог поймать рыбку покрупнее.

— Эндрю, почему Фауст во всех источниках мужчина?

Сначала он как будто удивился, потом на его лице расплылась улыбка.

— Думаю, до него еще не добрались феминистки. — Эндрю хмыкнул. — Впрочем, полагаю, что скоро они исправят эту оплошность. Фауст в юбке, уж конечно, заставит Дьявола побегать и отработать вознаграждение.

— Может, женщин не так пленяют мирские радости, — ощетинилась я. — Может, у них слишком развито чувство собственного достоинства, чтобы бросаться очертя голову в новые приключения.

Я сглотнула и замолчала, вдруг почувствовав, что у меня сейчас брызнут слезы. Ну какая же я лицемерка! Если бы кто-нибудь предложил мне любое приключение, какой-то новый опыт, я ведь не стала бы сидеть, размышляя об уважении к себе. Да я бы просто с руками оторвала все, что мне предложат.

— Мне пора. — Я поднялась. — Сегодня вечером у меня дела. А позже мне надо кое с кем встретиться.

Эта ложь не имела никакого смысла, ведь не могла же я сидеть и ждать, пока Эндрю намекнет на то, что у него куча работы с эссе. Самоуважение. Чувство собственного достоинства. Почему всегда приходится делать то, чего вовсе не хочется?

— О! Уже?

Эндрю взглянул на свои ручные часы, мне показалось, что он разочарован.

— А я хотел предложить вам посидеть в пабе.

— Но я думала… — Я беспомощно смотрела на него. Черт возьми! Опять все испортила! Почему не подождала несколько минут, прежде чем открыть свой глупый болтливый рот?

Эндрю встал и легонько похлопал меня по плечу:

— Конечно, вы совершенно правы, Хариэт. Мне и в самом деле надо покончить сегодня вечером с этими эссе. Куда бы я делся без вас? Вы направляете меня на путь истинный.

— Я… гм… все это можно еще переиграть…

— Чепуха, Хариэт, — улыбнулся он. — Я не смею нарушать ваши планы. Это было бы с моей стороны непозволительным эгоизмом. Мне следовало пригласить вас в паб гораздо раньше.

—Ну тогда оставим это до другого раза? —Я старалась говорить самым непринужденным тоном. —Может как-нибудь на следующей неделе?

— О да, конечно. — Эндрю нахмурился. — Хотя по вечерам я, как правило, занят. Ну, вы знаете, в конце семестра всегда начинаются эти скучные университетские сборища. Приходится появляться на всех, чтобы сохранить хорошие отношения с коллегами.

Он рассмеялся, и я тоже, хотя не нашла ничего забавного в его словах.

— Я позвоню вам, — пообещал Эндрю, провожая меня до двери. — Хариэт! — окликнул он меня, когда я уже стояла на лестничной площадке. Я стремительно обернулась.

— Да?

— Мне жаль, что у вас такая неудача с работой. Но не падайте духом. В конце концов, такие вещи нередко изменяют жизнь к лучшему. — Эндрю потянулся к дверной ручке, показывая, что наше свидание окончено. — Если не увижу вас до Рождества, то на всякий случай желаю вам хорошо провести его.

Я быстро шла домой по темным улицам, испытывая мазохистское удовольствие от ледяных порывов ветра, дувшего мне в лицо, и притворяясь, что только из-за этого по моим щекам катятся обжигающие слезы. Мне было совершенно ясно, что я не увижу Эндрю на Рождество. Чем же мне заняться до окончания рождественских праздников? Как я справлюсь с одиночеством без работы? Будущее казалось темной бездонной пропастью, края которой были украшены подмигивающими рождественскими огоньками.