Утром Роксана проснулась с тяжелым сердцем и больной головой. Настроение упало еще больше, когда радио возвестило:

— Снежный покров достиг высоты одного метра, ветер с порывами до восьмидесяти километров в час, на дорогах заносы и гололед, видимость — один-два метра, температура…

Ее раздражало, что Брэм совершенно не к месту весел, что он принес ей завтрак в постель. Ей не нравилось то, как он смотрит на нее, злила его заботливость. Его улыбка, большие голубые глаза, его красивое, гладко выбритое лицо и атлетическая фигура — все вызывало сейчас только раздражение, быть может, потому, что ночь она провела в мечтах об этом человеке.

Брэм дождался, пока Роксана допьет вторую чашку кофе, и только тогда заговорил:

— Доброе утро, миледи. Рад сообщить, что и новогодний вечер мы, судя по всему, проведем в гостях у «Хэпворт нэшнл бэнка».

— Новогодний вечер? Так сегодня Новый год? Нечего сказать, подарочек! — Ее нервные пальцы с хрустом скомкали пластиковый стаканчик. — Спасибо за радостную весть!

Роксана швырнула остатки стаканчика в мусорный контейнер и лишь фыркнула, когда пластиковый комок не попал в цель.

— А у тебя были другие планы? — невинно спросил Брэм. — О, какие глаза! Не иначе, мы встали не с той ноги? Но ведь я ночью сделал все от меня зависящее, чтобы тебе было хорошо.

— Опять двадцать пять! Только не надо убеждать меня, что заниматься любовью и любить — это одно и то же.

— Еще одна глубокомысленная сентенция тети Матильды.

Роксана, не найдя ответа, погрозила Брэму кулаком и гордо прошествовала в дамскую комнату.

— Можешь объяснить, почему ты расточаешь свой благородный гнев на этого человека? — спросила Роксана у зеркала, осторожно снимая с головы повязку. — Неужели он заслужил твою злость, если не сказать — ненависть?

Не дождавшись ответа, Роксана углубилась в изучение содержимого кейса, взятого Брэмом в дорогу. Она вдруг обнаружила, что после пользования его гигиеническими салфетками от нее пахло Брэмом — словно его невидимые руки обхватили ее и не отпускали. На самом дне пакета обнаружился флакон шампуня от Пьера Кардена. И все же Брэм Тэйлор пах как Брэм Тэйлор и никто другой, и именно этот неуловимый аромат околдовал ее и заставил забыть о всех правилах приличия.

Роксана сунула голову под струю холодной воды, старательно прогоняя из головы посторонние мысли, потом высушила волосы под феном; посвежевшая и приободренная, напудрилась и подвела помадой губы, после чего почувствовала себя готовой к самой упорной и жестокой битве.

Когда она вошла в комнату, Брэм, что-то насвистывавший, восторженно заулюлюкал.

— Грандиозно! — воскликнул он с уважением в голосе. — В условиях полного отсутствия каких-либо удобств ты умудряешься выглядеть на все сто!

— Спасибо, — небрежно сказала Роксана. — Ты тоже неплохо смотришься. Полагаю, чуда не произошло, и погода не изменилась?

— Судя по десятичасовым новостям, нет. Выгляни в окно, и увидишь снежный ад.

— Это все чертовы ракеты и спутники. Человек пытается доказать свое превосходство над матушкой-природой, а она этого ох как не любит!

Роксана опустила в автомат монету, нажала на кнопку с надписью «Яблоко». Зажегся красный огонек. Она нажала на другую кнопку и услышала глухой стук — сработал возврат монет.

— Эту машину мы уже выпотрошили, — пояснил Брэм, поворачиваясь вместе со стулом. — Я удивляюсь, что он еще так долго проработал. С сентября, когда эти автоматы поставили, фрукты и йогурты пользовались особой популярностью. Надеюсь, что раздатчик бутербродов и выпечки еще функционирует.

— Ну что ж, неплохая мысль. Ничего не имею против бутербродов.

— А против банкиров?

Роксана улыбнулась и промолчала.

— Может быть, снова откроем хэпвортское казино? — спросил Брэм, поигрывая колодой карт. — Карты уже перемешаны.

— Перемешаны или перемечены? — колко спросила Роксана, усаживаясь в кресло.

Брэм издал протяжный театральный вздох.

— Спасибо тебе, Господи, за то, что ты вернул ей ее нормальное состояние!

Все оставшееся до полудня время Брэм убил на то, чтобы поддерживать Роксану в хорошем расположении духа и, разумеется, проигрался в пух и прах.

— Слушай, а ты, между нами, не жульничаешь?

— Фи!

— И на сколько я пролетел на сей раз?

Роксана почесала в затылке, подсчитывая.

— Ты должен мне тысячу восемьсот тридцать пять долларов и сорок центов.

— Для тебя мне не жаль последнюю рубашку.

— Это ты говорил прошлой ночью.

— Я много думал об этой ночи.

— Такое впечатление, что о чем-то другом тебе просто не думается.

Брэм перестал тасовать карты и посмотрел на часы.

— Мы вместе сорок семь часов. Обычное, среднестатистическое свидание занимает около четырех часов, в неделю таких свиданий бывает в среднем не больше трех… Так что это наше двенадцатое свидание и четвертая неделя совместного проживания. — Брэм лукаво посмотрел на нее. — Достаточный срок, чтобы можно было объявить «Я тебя люблю»?

— По-твоему, мне приятно было бы это услышать?

— А тебе не хотелось бы этого слышать?

— Я не верю словам. И мне абсолютно неинтересно торчать здесь с тобой. Если ты ищешь развлекуху по случаю окончания года, то тебе попалась совершенно неподходящая для этого женщина, — процедила сквозь зубы Роксана и тут же покраснела. — Черт бы тебя побрал, Брэм. Прекрати смеяться!

— Мне нравится, как ты подавляешь в себе чувства в отношении меня, — заметил Брэм, подавая колоду.

— Никаких чувств нет и подавлять мне нечего! — фыркнула Роксана, сдвигая карты.

— Да? Помнится, прошлой ночью… — На лице Брэма расплылась мечтательная улыбка. — Полно тебе, Роксана! Прошлой ночью ты не издавала такого шипения!.. Ты дрожала от возбуждения, когда я тебя целовал, и вообще вела себя очень страстно! — Брэм принялся раздавать карты. — А твои руки — как они меня обнимали!.. А ногти… ногти расцарапали всю спину. Стоило же мне поцеловать соски, как ты…

— Заткнись!

— Ты очаровательна, когда сердишься!

Они вскрыли карты и уставились в них, безуспешно стараясь сосредоточиться на игре.

— Я читала о мужчинах вроде тебя, — сухо сказала Роксана, — о романтических и страстных натурах с необузданной фантазией по части женского пола.

— Ты — грандиознее любой фантазии, и хотя я никогда не был монахом, в книгу рекордов Гиннесса по части увлечений я вряд ли попаду. Я всегда знал, чего я хочу от женщины, и в твоем лице нашел то, что мне надо. — Брэм смотрел на нее поверх карт, и тон у него был убийственно серьезный. — Положа руку на сердце, я сам удивляюсь силе своих чувств. Сначала я все списал на сексуальный голод, но сейчас понял, что грешил на себя.

— Что еще ты понял?

— Что можно знать человека без году неделя и чувствовать, что он тебе бесконечно дорог. Что мечта может быть не только мечтой. Что…

— Ты считаешь, что я тебе пара? — перебила его Роксана.

Брэм кивнул.

— Я достаточно тебя знаю, чтобы делать выводы.

— Это тебе кажется, что ты меня знаешь, — прервала она, — но это не так.

— Серьезно? — Брэм на минуту задумался, а потом снова ожил. — И ты считаешь свое вчерашнее поведение обычным? Ты с радостью распахиваешь объятия перед каждым встречным мужчиной? И всякий мужчина, что будет обнимать и целовать тебя, услышит этот стон нетерпения и страсти?

— Нет! — почти крикнула Роксана и при виде его ухмылки снова взяла себя в руки, спокойно закончив:

— Ты неправильно меня понимаешь.

— Я понимаю так, что этой ночью ты была собой, а сейчас я разговариваю не с Роксаной Мердок, а с ее чопорной теткой.

Роксане захотелось отвесить ему пощечину. Вместо этого она швырнула карту на стол.

— А я в свою очередь разговариваю с дипломированным психоаналитиком, не так ли?

— Всего лишь с человеком, который стремится ускорить процесс твоего развода с теткой — мир ее праху! — Брэм побил ее карту. — Я один раз сказал, повторять не собираюсь: я люблю тебя и не позднее новогоднего утра намерен заняться с тобой любовью.

— Это больше похоже на угрозу, чем на предложение. Это и есть метод Тэйлора? Угрожать беззащитной женщине, принуждая ее к сожительству?

— Это меня всю жизнь шантажировали женщины, но я берег себя для тебя. Ты просто не понимаешь, какой замечательный я человек. Но ничего, скоро поймешь.

— Я всегда любила себя и никогда — мужчин. Что ты на это скажешь?

— Что я люблю тебя, — упрямо ответил Брэм и снова побил ее карту. — Учитывая тот факт, что Матильда пудрила тебе мозги лет семь-восемь, ты в весьма и весьма приличной форме.

Роксана невольно засмеялась.

— Спасибо, доктор.

— Я серьезно.

— Я знаю.

Роксана с трудом удерживалась от того, чтобы не расхохотаться во весь голос.

— Шутка ли сказать, — продолжал Брэм, — столько лет служить нянькой старой деве, не признающей слово «любовь».

— Это твое окончательное мнение о тете Матильде?

Брэм важно кивнул.

— Можешь не стесняться с комплиментами, — сказал он. — Я ведь достаточно верно описал этого демона в юбке?

Не дожидаясь ответа Роксаны, он продолжил:

— Тень этой мегеры преследует тебя, и ты боишься дать свободу себе, своим чувствам, своей любви.

— И кого же ты мне предлагаешь в качестве предмета моей любви? — поинтересовалась Роксана.

— Меня, конечно. Только меня. Я осознаю ответственность, которую беру на себя, избавляя тебя от авторитарного влияния тети Матильды.

— Как благородно с твоей стороны! Какое самопожертвование! — Роксана взяла карту, взглянула на нее и выложила на стол полный набор:

— Джинн.

Брэм пробормотал себе под нос крепкое словечко.

— Я понял, почему проигрываю! — заявил он.

Роксана приписала новые очки и начала раздавать заново.

— И в чем же дело на этот раз? — небрежно поинтересовалась она.

— Дело в отсутствии стимула.

— Пожалуйста, поднимем ставку до доллара за очко. На ближайший год ты меня уже обеспечил, пора подумать о более отдаленном будущем.

— Деньги для меня — не стимул! Не о них речь. — Загадочно улыбнувшись, Брэм начал раскладывать карты по масти.

Роксана следила за ним со все возрастающим подозрением.

— А что же тогда для тебя стимул?

— Игра на раздевание, — пояснил он коротко и взял первую карту. — Конечно, я почти вижу твою реакцию, слышу вопли ужаса целомудренной тети Матильды: еще бы, ее племянница участвует в таком непотребном деле!..

— Тетя Матильда, говоришь? Игра на раздевание, говоришь? — Роксана ваяла карту и медленно присовокупила ее к остальным. — Видимо, пора тебе узнать правду о моей семье и особенно о тетушке.

Роксана подняла руку, предупреждая реплику Брэма.

— Тетя родилась в Нью-Йорке в начале столетия. В тысяча девятьсот двадцать втором году впервые нашла себе работу. Ты когда-нибудь слыхал о варьете Мински? В нем танцевали десять девушек, на которых выдавали девять платьев. Тетя не раз оказывалась десятой, и я, как ее племянница, не боюсь таких игр.

Роксана бросила карты на стол.

— Джинн. Я забираю твою рубашку.

Брэм попытался что-то ответить, но челюсть у него отвисла и возвращаться в прежнее положение не желала.

— Ты… ты шутишь? — наконец выговорил он.

— Про джинн, про тетю или про твою рубашку? — Роксана укоризненно покачала головой. — Туговато ты соображаешь для психоаналитика.

Что-то бормоча, Брэм через голову стащил тенниску.

— Итак, чопорной викторианской тетки и в помине не было! — сказал он и швырнул ей тенниску. — Ты все это время смеялась надо мной! Над чем еще ты смеялась, золотая ты моя?

— Я не смеялась над тобой, — возразила Роксана, чувствуя себя виноватой. — Я просто хотела показать тебе, что двенадцати свиданий и четырех недель знакомства недостаточно для того, чтобы узнать все о женщине, которой ты вздумал объясняться в любви.

Роксана запнулась, поймав себя на том, что она чисто по-женски, оценивающе смотрит на обнаженный торс Брэма. Немного бы нашлось женщин, которых не взволновало бы созерцание такого тела. Тетя Матильда — та вспыхнула бы как спичка. Она всегда загоралась при виде обнаженной плоти, даже на картине или во мраморе.

Торс Брэма способен был вдохновить любого художника или скульптора. Глаза Роксаны зачарованно пропутешествовали по сильным плечам и выпуклым мышцам груди, густо поросшим черными курчавыми волосами. Черт бы побрал этот теннис! И почему этот Брэм Тэйлор не какой-нибудь дистрофик со впалой грудью и бледным лицом — глядишь, так было бы спокойнее.

— Очнись! — окликнул ее Брэм.

Роксана вздрогнула и бросила карты.

— Ты выиграл, — рассеянно сказала она и, не замечая поднятых от удивления бровей, протянула ему тенниску.

— Роксана, — сказал он, тасуя колоду. — А в чем конкретно я промахнулся? Например, в описании тетиного дома?

— Ты был абсолютно прав, это дом с верандой, довоенной постройки. Меблировка вполне современная, антиквариата совсем немного. Вязаных салфеток и в помине нет. Два пастельно-розовых рисунка на стене — у изголовья водяной кровати тети Матильды…

— Водяной кровати!

— Предписание врачей. Матильда страдала артритом. Ужасная болезнь!.. — с ром заключила Роксана, но, увидев ошеломленную физиономию Брэма, улыбнулась. — Видел бы ты тетушку в ее лучшие годы! Гремучая смесь Айседоры Дункан, Анны Павловой и Онти Мейм. Истинная дочь Терпсихоры. В восемьдесят лет у нее все еще была ясная голова и непоседливая душа, заключенная в искалеченное тело. Я с радостью переехала к ней и начала за ней ухаживать: помогала во всем, лечила всевозможными способами, но ничто не помогало. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой бессильной!

Роксана ударила кулаком по столу.

— Ничто не помогало! Дурацкая болезнь отняла у нее всякую способность к движению, и после этого тетя недолго протянула.

Роксана почувствовала, как на ее побелевший от напряжения кулак ласково опускается большая сильная ладонь.

— Так ты была ее надеждой и опорой! Как я тебя понимаю! — Он разжал пальцы и перецеловал один за другим. — Мой дед пережил моих родителей, и наблюдая, как он уходит из жизни, я в отчаянии твердил себе, что я — неудачник и все кончено. Я был смыслом его жизни, а вот в моей собственной жизни смысла не обнаружил.

— Неудачник? Забавно! Я почувствовала себя банкротом гораздо раньше, и тетя как раз помогла мне найти себя, заставила поверить в собственные силы.

— Ментор-наставник?

— О, нет! Скорее поддержка словом. Луч света в темном тоннеле, когда башка забита Бог весть какой чепухой.

Брэм засмеялся.

— Не представляю тебя с головой, забитой чепухой. — Он снова поднял карты, с любопытством поглядывая на нее. — И как же эту чепуху звали?

— Ричард Бэк. — Роксана испуганно зажала себе рот, но птичка уже вылетела. Боже, зачем она произнесла вслух это имя? Срочно успокоиться и незаметненько сменить тему. — Ты собираешься ходить или нет?

— Как ловко ты это сделала, — заметил Брэм, шлепая картой.

— Что сделала?

— Сменила тему.

Господи! Он еще и читает ее мысли! Роксана надула губы.

— Эту тему прошу больше не затрагивать. Я же не копаюсь в твоем прошлом?

— Можешь начать прямо сейчас, — невинно отозвался Брэм и перешел на шепот: — Номер первый — Дженнифер Ламберт. Мне было двенадцать лет — лето в разгаре, и я увел ее за табло школьного стадиона…

— Подходящее местечко, — фыркнула Роксана.

— Я просто пытаюсь соответствовать твоему представлению обо мне.

— Не надо. Все равно не соответствуешь.

— Не надо — так не надо.

Роксана со вздохом открыла карты.

— Ставка та же?

— Да. — Брэм многозначительно приподнял брови и как бы между делом сказал: — Итак, расскажи мне о Ричарде Бэке. Я не хочу совершать его ошибок. Как известно, кто предупрежден, тот вооружен.

— Ричард не ошибается никогда! — саркастически отозвалась Роксана и, помолчав, добавила: — Ошиблась я. Я тогда добросовестно разыгрывала из себя леди Совершенство. Но до роковой ошибки дело, к счастью, не дошло: я поняла, что больше похожу на Папайю из мультфильма про матросов. Проще говоря, я такая, какая есть.

— А Ричарду не нравилась Папайя?

— Абсолютно! Ему нравилась Роксана его грез. Когда он услышал, что я начинаю «Приветствия», его чуть удар не хватил. Чем больше я становилась собой, тем чаще у Ричарда случались микроинфаркты.

— А в итоге — чао, крошка?

— В итоге — тяжелое расставание обрученной пары.

— Ты так далеко зашла?

— Да… так далеко.

— А впечатления тети Матильды?

— Ей никогда не нравился Ричард. Слишком напыщенный и самодовольный. Конечно, у нее по роду профессии были проблемы в отношениях с мужчинами. Мало кто пригласит домой стриптизершу, чтобы познакомить ее с родителями. Я думаю, и мама-то вышла замуж только потому, что нашла такого человека, как отец.

— Ты… ты хочешь сказать, что твоя мама тоже стриптизерша?

— У мамы была пара самых красивых ног в мире. Она играла в мюзик-холле в Рэйдио-Сити, а потом отправилась выступать на площадках Бродвея. Отец был хореографом, они встретились во время шоу в театре Рокси и влюбились друг в друга.

— Однако, Роксана!..

Она лишь улыбнулась.

— Итак, к шуму толпы и прокуренным залам ты привыкла с детства, — подытожил Брэм, доставая карту, — и «Приветствия и Поздравления» стали естественным способом начала карьеры… У тебя был опыт танцев на Бродвее?

— Нет. Меня никогда не хватало на монотонную ежедневную работу. Я не признавала и не признаю жизнь по режиму, и потому отказывалась ездить в летние лагеря. — Роксана улыбнулась. — Тетя Матильда как-то сказала, что из меня выйдет отличная стриптизерша. Но сейчас этой профессии не учат, не то, что в двадцатые годы. Где вы, нынешние Салли Ренд и Джипси Роуз Ли?

— Где угодно, только не в Миннеаполисе, — согласился Брэм. — Значит, Ричард Бэк не решился привести домой восточную танцовщицу?

Почему он опять спрашивает о Ричарде? — подумала Роксана и ответила:

— Восточную танцовщицу, гориллу и прочих карнавальных персонажей. Меня его реакция не удивляет. Многие мужчины с положением не пожелают иметь жену, расхаживающую в костюме Кинг-Конга. А чем занималась несостоявшаяся миссис Тэйлор?

Брэм задумался.

— Последняя по счету была частной сиделкой, если мне не изменяет память.

Роксана натянуто улыбнулась.

— Ну что же, вполне достойная профессия. Не одобряю твою разборчивость.

— Достоинство сидит напротив меня.

— В самом деле? Хорошо. Тогда какой недостойный поступок в последний раз совершил Абрахам Тэйлор?

— Снялся в баскетбольной форме в компании шестнадцати приятелей для годовой книги колледжа.

— А посвежее? Ходьба босиком во время летнего дождя? Лепка снежных баб? Водяные битвы в процессе мойки машины?

— Не имело места быть.

Брэм оглядел себя.

— Проигрыш рубашки пойдет? — спросил он с ухмылкой.

— Так уж и быть. Но пора уже снимать ботинки. У меня джинн.

Роксана снова выложила карты. Брэм взглянул на них и нагнулся, чтобы развязать шнурки.

— Ничего нет хуже, чем попасть в пасть акулы картежного бизнеса. С игрой на раздевание я явно промахнулся.

— Это точно, — согласилась Роксана, собирая карты в колоду. — Нет ничего приятнее, чем обуть… пардон, раздеть банкира.

— Сдавай! — взревел Брэм.

К концу партии Брэм остался без носков.

— Может быть, сыграем в покер, а? — спросил он жалобно и, когда Роксана попыталась возразить, упрямо объявил: — В конце концов, выбор игры — прерогатива раздающего. Кстати, на редкость простая игра: сдаешь по пять карт…

Через минуту Роксана тупо рассматривала свои карты.

— Напомни, какие из них старше, а какие наоборот?

— Пара, две пары, тройка, стрит, флеш, фулл-хаус…

— Можешь не продолжать.

— Блефуешь?

Роксана улыбнулась и открыла карты. Брэм, обозвав ее шулером, отдал часы.

— Покер мне тоже нравится, — объявила Роксана. — Предлагаю сдавать семь карт, и младшая — джокер.

— Обманщица! Тетя обучила тебя всем азартным играм на свете!

— Я же говорила, что прошла школу жизни по полной программе, — сладко напомнила Роксана. — Играем в последний раз. Я проголодалась и устала сидеть на месте.

— В последний раз? Предлагаю сыграть ва-банк.

Роксана захохотала:

— Ва-банк? Ты не боишься остаться вообще без одежды?

— Хочу посмотреть, что ты будешь делать с голым мужиком, — сказал он хмуро. — А еще интереснее взглянуть, что произойдет, если я выиграю.

— Ты? Выиграешь?

Она взглянула в карты и усмехнулась.

— Так что, говоришь, главнее?

— О, нет, — покачал головой Брэм, — на этот раз ты меня не проведешь!

Брэм открыл четыре карты.

— Ну, что скажешь?

— Еще не вечер!

Роксана сдала по последней карте и победно вскинула руки:

— Фулл-хаус: пятерки и семерки.

Глаза Брэма горели торжеством.

— Не спеши, детка! У меня четыре тройки. — Брэм снисходительно потрепал ее по щеке.

— О это сладкое слово «победа»! Улыбнись и раздевайся, Рокси! — Брэм откинулся на спинку кресла. — Так какие же два предмета выбрать? Я чувствую себя мальчишкой, пробравшимся в кондитерскую лавку.

Поднявшись, он подошел к ней вплотную, нависнув как скала. Роксана заерзала, ощущая себя невероятно беспомощной.

Ей вдруг вспомнились ласки прошедшей ночи, и безумно захотелось воскресить эти переживания. Судя по бурно вздымавшейся и опадавшей груди Брэма, он переживал нечто схожее. Все еще сидя, Роксана задрожала в ожидании решения, которое примет Брэм.

— Снимай носки! — выпалила она, перехватывая инициативу.

— Носки? — более чем разочарованно переспросил Брэм, поглядел в пол, немного поразмыслил и одарил Роксану ленивой улыбкой. — Ты великодушно отдаешь в мое пользование внутреннюю сторону коленок с их эрогенными зонами, так?

Приподняв ее правую ногу, Брэм нарочито медленно стал стягивать носок.

— У тебя ноги танцовщицы. Стройные, элегантные, бесконечно длинные, с тонкими, но сильными лодыжками…

Роксана пыталась унять сердцебиение, убеждая себя, что с нее всего лишь снимают носок. Она смотрела, как Брэм поглаживает ее икры, и все больше возгоралась от этих прикосновений.

Внезапно свет погас, и комната погрузилась во тьму.

— Черт! Вот так всегда, когда начинается самое интересное! — пробормотал Брэм.