В Stitch’s я приезжаю рано. Пью в баре пиво, а потом выхожу на улицу, чтобы покурить. Да, я курю. Тащите сюда молоток с гвоздями, чтобы меня распять.

Я понимаю, что это вредно. И мне не надо видеть внутренние органы пациентов, больных раком на той противной рекламе, чтобы понимать, что это плохая привычка — спасибо Вам, Мэр Блумберг. Обязанность выходить наружу не заставит меня бросить курить — это всего лишь меня раздражает. Это неудобно, но совсем не предотвращает курение.

Но я забочусь о других. Я не бросаю окурки на дорогу, не дымлю в присутствии пожилых или детей. Александра в прямом смысле слова сломает мне шею, если я закурю где-нибудь рядом с Маккензи. Без преувеличений.

Да, я планирую бросить… постепенно.

Но на данный момент времени, долговременный вред, что я наношу своим легким стоит на втором месте после того факта, что мне нравится курить. Мне от этого хорошо. Все вот так просто. Можете оставить соленые крендельки, что подают в баре себе, потому что к холодному пиву нет ничего лучше сигареты. Это то же самое, что старые добрые сэндвичи с арахисовым маслом, что делала мама.

Я тушу свою сигарету об стену здания и выкидываю ее в урну на улице. Потом закидываю в рот леденец. Потому что — как я уже сказал — я забочусь о других. Я не знаю, нравятся ли Ди парни, которые курят или нет, но никому не захочется просунуть свой язык в чужой рот и ощутить вкус пепельницы. И заполучить язычок Ди себе в рот… среди прочих мест… точно входит список дел для сегодняшнего праздника.

Я возвращаюсь в бар и заказываю еще пива. Разворачиваюсь и вижу, как открывается входная дверь. Смотрю, как она заходит.

Думал ли я о том, что Долорес горячая штучка, когда встретил ее сегодня днем? Надо бы проверить свое зрение. Потому что она просто отпад.

Ее светлые волосы пшеничного оттенка распущены и завиты на концах, на голове черный ободок, который убирает волосы назад, открывая ее лицо. На ней черный пиджак по типу смокинга, под низ которого надет белый топ с глубоким вырезом. Коротенькие белые шорты, которые едва выглядывают из-под края пиджака, открывая длинные, загорелые ноги. Она завершает свой образ белыми высоченными шпильками. Красная помада делает акцент на ее губах.

Она шикарна — великолепна до безумия. Поместите ее на черно-белое фото, и она может с легкостью оказаться в компании Кельвин Кляйн. Ее визитка — это не Золотой Билет Чарли — это лотерея — и я только что выиграл джек-пот.

Она оглядывает зал и замечает меня. Я машу ей рукой, спокойно. Она улыбается в ответ, обнажая ровные, сияющие зубы.

— Привет, — говорит она, когда подходит.

— Привет — этот пиджак смотрится на тебе великолепно.

Вы не можете ошибиться, начав с комплимента. Девушкам они нравятся.

Ее улыбка становится шире, когда она дразнится:

— Дай-ка угадаю — «Но без него я выгляжу лучше?»

Я усмехаюсь.

— Я не собирался этого говорить. Никогда бы не стал говорить такую банальность. — Потом я пожимаю плечами. — Я собирался сказать: «Он бы смотрелся еще лучше на полу моей спальни».

Из ее горла вырывается звучный гортанный смех.

— Угу — здесь, конечно, нет ничего банального.

Я отодвигаю барный стул, и она садится.

— Что будешь пить? — спрашиваю я.

Незамедлительно, она отвечает:

— Мартини.

— Грязный?

— Я люблю мартини, такой же, как и секс. — Флиртуя, подмигивает она. — Грязный всегда лучше.

Все, теперь я точно влюбился.

К нам подходит бармен, но прежде, чем я успеваю заказать для нее выпивку, Ди начинает раздавать определенные инструкции того, как она хочет, чтобы ей приготовили мартини.

— Две унции джина, побольше вермута, чуточку оливкового сока…

Бармен с детским личиком в клетчатой рубашке, которому на вид не больше двадцати одного, кажется, растерялся. Ди тоже это замечает и поднимается.

— Знаете, я просто покажу Вам — так будет легче.

Она поворачивается, садится на барную стойку и перекидывает через нее ноги — а я в это время пытаюсь украдкой взглянуть на ее шорты. Если на ней и есть нижнее белье, наверно это стринги.

Мой член переваривает эту информацию, упираясь мне в джинсы, надеясь увидеть все своими глазами.

Ди встает с обратной стороны барной стойки и быстро смешивает себе напиток, объясняя каждый шаг невозмутимому бармену. Она подбрасывает оливку в воздух и умело ловит ее ртом, перед тем, как опустить зубочистку с двумя оливками в бокал с прозрачной жидкостью.

Она ставит его на барную стойку и показывает на него рукой.

— И вот, отличный Грязный Мартини.

Я всегда думал, что можно много рассказать о человеке по тому, что он пьет. Пиво — расслабленный, беззаботный, или «дешевка», в зависимости от марки пива. Любители коктейлей из вина обычно бывают инфантильные или тоскующие. Употребляющие Кристал или Дон Савиньон — выпендрежники и слишком сильно старающиеся произвести впечатление — есть много сортов шампанского, которое такое же дорогое и изысканное, но они менее известные.

Что же мне говорит о Ди ее напиток? Она не проста, с очень специфичным, но утонченным вкусом. И она прямолинейна, смела, но без стервозности. Она из тех девушек, что отправит свой стейк назад повару, если окажется, что он неправильно приготовлен, и сделает это так, что официанту при этом не захочется плюнуть ей в еду.

Бармен приподнимает свои брови и одаривает меня дружеским взглядом.

— А с ней не соскучишься, приятель.

Ди перелазит через стойку назад, когда я говорю:

— По всей видимости, да.

Когда Долорес снова садится на высокий стул, я комментирую:

— Это было впечатляюще. Значит, я так вижу, что ты любишь контролировать все до мелочей, а?

Она отпивает свой коктейль.

— Я была барменом, когда училась в колледже — поэтому я так щепетильно отношусь к алкоголю.

Я пью свое пиво и перехожу к разделу легкой беседы сегодняшнего вечера.

— Кейт говорит, что ты химик. Какого это?

Она кивает.

— Это, как играть с набором по химии каждый день и получать за это деньги. Мне нравится делать анализы — разбивать вещи на мелкие кусочки — потом смешать их. Смотреть, с какими веществами они реагируют хорошо… или не хорошо. Случаи, где не хорошо, могут быть довольно забавными. В некотором роде заставляет меня чувствовать, будто я в команде саперов.

Она помешивает свои оливки в стакане.

— А ты — банкир?

Я киваю.

— Более или менее.

— Звучит не очень весело.

Я наклоняю голову слева направо, пока обдумываю ее комментарий.

— Смотря, как на это посмотреть. Некоторые сделки — это игра с большими ставками. Делать деньги — никогда не бывает скучно.

Ди поворачивается на своем стуле, чтобы быть ко мне лицом.

Язык тела очень важен. Как правило, движения человека подсознательны, но понимание чувств, которые за этим скрываются, может либо привести вас к Земле Обетованной, либо запереть небесные врата прямо перед вашим носом. Если девушка складывает свои руки на груди или отклоняется назад — обычно, это означает, что вы напираете слишком сильно или она просто не заинтересована в том, что вы ей впариваете. Зрительный контакт, раскрытые руки, полное обращение к вам лицом — это все знаки того, что она с вами чувствует себя свободно — и ей хочется большего.

Она бегло окидывает меня взглядом, с головы до ног.

— Ты не выглядишь, как банкир.

Я улыбаюсь.

— А как выглядят банкиры?

Она сканирует взглядом других клиентов у бара и на диванчиках. Останавливается на лысеющем парне среднего возраста в дешевом костюме, склонившись над своим двойным скотчем. По его выражению лица можно было сказать, что он потерял все свои сбережения во время краха фондовой биржи.

Ди показывает на него своим пальчиком с темно-красным маникюром.

— Он.

— Он выглядит, как гробовщик. Или педофил.

Она хихикает и осушает свой мартини.

Наклоняясь к ней поближе, я спрашиваю?

— Если не банкир, то на кого я тогда похож?

Она медленно улыбается и снимает зубами оливку с зубочистки.

— Ты похож на танцора Чиппендейл.

Сказочный ответ. На самом деле мне не стоит вам объяснять почему, ведь так?

Тихим соблазнительным голосом я говорю:

— У меня есть несколько классных движений. Если с банком не срастется, Чиппендейлы — это план Б.

Я машу бармену, чтобы он налил нам еще по одной. Долорес внимательно наблюдает за его работой, и, должно быть, он хорошо с ней справляется, потому что когда он ставит перед ней выпивку, она улыбается.

Потом она говорит мне:

— Значит… твой приятель Дрю — он не дает житья моей девочке. Не очень умно.

— У Дрю странная тяга к соперничеству. Бизнес от этого выигрывает, но его также это раздражает. Кейт тоже не дает ему спокойно жить. Она сама выкладывается в офисе по полной — думаю, она сможет за себя постоять.

— Что ж, можешь со спокойной совестью ему сказать, чтобы он следил за каждым своим шагом. Я очень сильно забочусь о Кейт — мы, уроженцы Огайо, держимся вместе.

— Но сейчас вы в Нью-Йорке. Здесь мы «Каждый, нахрен, сам за себя». Это второй девиз штата — сразу после «Город, который никогда не спит».

Когда она смеется, у нее светятся глаза. И я думаю, что первый стакан торкнул ее хорошенько.

— А ты забавный, — говорит она мне.

Раздраженно, я склоняю голову набок:

— Супер. Забавный. Именно это хочет услышать каждый мужчина.

Она снова смеется, а я поражен тем, насколько мне это нравится. Ди Уоррен — классная девчонка — прямолинейная, остроумная, смешная. И если даже, в конце концов, мне не удастся ее уложить в постель, вечер все равно не будет впустую.

Но это совсем не значит, что я не умираю от желания утащить ее отсюда и посмотреть, что же там — или, предпочтительнее, чего там нет — под этими крошечными шортиками. Но это будет как слой глазури на уже итак охрененном торте.

Я снова меняю курс в сторону разговора о пустяках.

— Ты с Огайо?

Она пробует свою выпивку и кивает:

— Да, родом из Тьмытараканиь, США.

— Мммм, не любишь свой родной город?

— Нет, в Гринвилле было здорово расти, но это как Отель Калифорния. Люди туда въезжают, но практически никогда оттуда не съезжают. Если все, что ты хочешь от жизни, это выйти замуж и нарожать детей, это то самое место. Но… это не то, что я искала.

— А чего ты ищешь, Ди?

Она немного думает, прежде чем ответить.

— Я хочу… жизни. Новизны. Открытий. Изменений. Вот почему я так сильно люблю этот город. Он живой — никогда не застаивается. Ты можешь пройти через квартал, а потом пройти через него неделю спустя, и там все будет по-другому. Новые люди, новые виды, новые запахи — запахи, которые не всегда приятны, но это не такая уж и большая плата.

Я усмехаюсь.

А потом она продолжает.

— Мама часто говорила, что я напоминала ей собаку на поводке, которая так и не научилась подчиняться. Вечно натягивала поводок, куда-то рвалась. Есть одна песня, слова которой мне нравятся: «Не надо мне простых путей, я хочу безумств». — Она чуть смущенно пожимает плечами. — Это про меня.

Все, что она сказала — то же самое люблю и я в своем городе, в котором вырос. Жизнь слишком коротка, чтобы осторожничать, чтобы оставаться прежним.

Жужжит мой телефон, но я его игнорирую. Проверять свой телефон во время разговора, даже если ты с девушкой на одну ночь, — просто грубо. Плохой тон.

Ди спрашивает о моем знаке зодиака, но я уговариваю ее сначала назвать свой. Некоторые люди реально заморачиваются с этими знаками — пару раз от меня в ужасе сбежали Лев и Водолей после того, как узнали, что я Козерог. С тех пор я не особо рассказываю о своей дате рождения, если потребуется.

В данном случае, обошлось. Ди — Скорпион, который в постели с Козерогом должен быть очень горячим. Лично я думаю, что все это фигня. Но если ты хочешь играть, ты должен знать правила игры. Включая возможные фолы.

Ди медленно пьет свой коктейль, когда разговор перетекает к семье и друзьям. Не вдаваясь в подробности, она рассказывает мне про Билли, ее скорее брата, чем кузена, и ее незамужнюю мать, которая растила их обоих. Она упоминает о своей многолетней дружбе с Кейт Брукс и несколько на удивление рискованных моментов из их подростковой жизни, которые слишком неловкие, чтобы не упомянуть про них Кейт завтра в офисе.

Я рассказываю ей о Дрю и Стивене и Александре, и что когда мы вместе росли, меня спасало это от ощущения, что я единственный ребенок в семье. Рассказываю ей о прикольной четырехлетке, с которой я знаком, Маккензи, и что будь моя воля, я бы проводил с этим ребенком каждый день.

Проходит уже два часа к тому времени, как я заканчиваю свое четвертое пиво. Когда Ди уходит в туалет, я вытаскиваю свой телефон.

У меня шесть сообщений. И все они от Стивена.

Черт. Call of Duty. Я забыл.

Все они с разной степенью паники. Хотите посмотреть?

Друг, ты опаздываешь, начинаю без тебя.

* * *

Ну, давай же, дружище. Я в дерьме и в меньшинстве. Где тебя черти носят?

* * *

Где эта чертова поддержка с воздуха? Мои парни здесь погибают!

* * *

Не собираюсь вот так уходить — потащу за собой столько, сколько смогу. Ааааааа!

* * *

Спасибо тебе большое, придурок. Я мертв. Только мелькни в моем окне. Я последую за тобой.

И, наконец, последнее, в котором:

Говнюк.

Я громко смеюсь и посылаю ему извинения, говоря, что кое-что вдруг произошло. Стивен великолепно читает между строк:

Ты имеешь в виду, что твой член вдруг произошел. Что случилось с тем, что братья вперед шлюх? Ты мне должен. И я жду расплаты, которая будет в форме присматривания за моей дочерью, чтобы я смог куда-нибудь сводить свою жену… или, наоборот, остаться дома;)

Лично я думаю, что он проводит со своей женой вот так слишком много времени — как это и видно из подмигивающего смайлика в его сообщении.

Ди возвращается и встает рядом с моим стулом.

— Хочешь убраться отсюда?

Да, пожалуйста.

Широко улыбаясь, я отвечаю:

— Непременно. Хочешь, поедем ко мне? Хочу показать тебе вид.

Она поглядывает на мой пах:

— Что это будет за вид?

— Тот, на который тебе не захочется перестать смотреть, малыш.

Она ухмыляется.

— Я думала скорее о танцах.

— Тогда у нас мысли сходятся. Горизонтально — мой любимый танец.

Она проводит рукой вверх по рукаву моей черной рубашки.

— Вертикальный танец — замечательная прелюдия — придает настроения. За углом моего дома есть один клуб. По средам у них клевый ди-джей. Хочешь пойти со мной, Мальчик-клитор?

Кладу свою руку поверх ее и поглаживаю ее большим пальцем.

— Не думаю, что мне нравится это прозвище.

Она безразлично пожимает плечами.

— Очень жаль. У тебя больше не будет шанса произвести на меня первое впечатление. Ты Мальчик-клитор до тех пор, пока не заставишь меня думать о тебе иначе.

Я наклоняюсь к ней ближе. Кожа ее груди покрывается мурашками, когда мое дыхание щекочет ей ухо.

— К концу этой ночи, я заставлю тебя называть меня Богом.

Ее дыхание чуть ускоряется, и пульс на ее шее начинает биться сильнее. Мне хочется прижаться к тому месту губами, присосаться к ее коже и почувствовать ее вкус.

Но такого шанса мне не выпадает.

Долорес делает шаг назад, ее янтарные глаза практически светятся от предвкушения. И она командует:

— Ты платишь по чеку, я ловлю такси.

Женская независимость — чертовски сексуальна. Только неуверенные в себе лузеры тащатся по бабам, которые липнут к ним, словно они воздух, который им так необходим. Хоть и ясно, что Долорес твердо стоит на ногах, мне нравится, что она разрешает мне оплатить счет. В любом случае, я бы на этом настоял. Открыть дверь, оплатить счет: это не насмешка в сторону способностей женщин. Иногда просто парням хочется вести себя старомодно.

Разрешите нам это.

Думайте об этом, как об осознанной предоплате за наш будущий провал, который по большей части гарантирован.

Я расплачиваюсь с барменом и присоединяюсь к Ди, которая стоит рядом со ждущей тачкой. И — только посмотрите — Долорес протягивает руку и открывает для меня дверь такси. Ее глаза игриво сверкают, отчего я начинаю подозревать, что она читает мои мысли. Я просто улыбаюсь, благодарю ее и забираюсь внутрь.

* * *

Клуб, который предложила Долорес, называется Greenhouse, в Сохо. Хотя я о нем и слышал, это первый раз, когда я переступаю его порог. Удивительно, но там полно народу. Стены у бара и потолок покрыты мхом и подсвечены голубым, красным и зеленым светом. Танцпол оформлен, как пещера, со свисающими с потолка кристаллами голубого, фиолетового и розового оттенка. Здесь тусклый свет — мрачный — отлично подойдет для того, чтобы заняться чем-нибудь непристойным у стены. Это все пригодится потом.

Громко играет музыка, слишком шумно, чтобы вести разговоры, но мне это подходит. Разговаривать приятно, но действовать — лучше. Мы берем выпивку и занимаем столик рядом с танцполом. Ди делает глоток из своего стакана, и ставит его на стол, и одаривает меня сексуальной «зацени это» — улыбкой, прежде чем отправится танцевать.

Я усаживаюсь за стол, удобно разваливаюсь в кресле, готовясь пока просто следить за ней взглядом. Она закрывает глаза и начинает качать головой в такт музыке. Ее бедра качаются, а руки над головой. Голубой и розовый свет струится над ее волосами — освещая ее сверху — от чего она выглядит волшебно. Музыка становится быстрее, громче, и Ди не отстает. Она двигает плечами и задом, сгибает колени и приседает к полу, прежде чем снова подняться вверх.

Она знает, как надо двигаться, и от этого мне хочется ее еще больше. Я оглядываюсь вокруг и замечаю, что Долорес привлекает внимание нескольких парней — если не сказать всех парней — в клубе. Они с одобрением наблюдают, как она танцует, скользкая улыбочка на их лицах, а глаза сверкают надеждой трахнуть ее.

Обычно я не испытываю собственнических чувств. Я и раньше ходил с девушками в бар, и иногда заканчивалось все тем, что мы уходили порознь с кем-нибудь еще. Это обычное дело.

Но в данный момент, я сжимаю кулаки, готовый прижать к стене первого же придурка, который попытается приблизиться к Долорес, и вышвырнуть его на улицу. Меня уже раздражает, что они просто смотрят на нее — что она кормежка для их несбыточных мечт и похотливых желаний.

Может, я чувствую себя так, потому что еще с ней не переспал. Может, я просто не хочу делиться десертом, который не попробовал еще сам.

Или, может, это потому что Долорес Уоррен просто… другая… в том смысле, в котором я не могу объяснить. Мне нравится то, что я о ней знаю — очень — и есть часть меня, в которой я сознательно еще не признался, и которая жаждет знать о ней больше.

Музыка сменяется, когда я встаю. Из колонок льется «Wake me up» Авичи и заливает все пространство. Толпа одобряюще подпевает. Я иду на танцпол, прямо к Долорес.

Начало песни медленное, с гитарной акустикой. Ди ритмично двигает своим телом из стороны в сторону, ее длинные волосы колышутся, оголяя ее шею. Я встаю позади нее, и одной рукой обнимаю ее за талию, кладя свою ладонь ей на живот, поверх ее пиджака — нежно прижимая ее к себе.

На долю секунды она напрягается, открывает глаза и поворачивает голову на бок. Потом она видит, что это я. И улыбается.

Ее тело расслабляется, спина прижата к моей груди, и я наклоняюсь вперед, прижимаясь к ней сильнее. Ее попка отлично устраивается против моего члена, который тут же твердеет, как только она начинает танцевать.

Думаю, она это чувствует — должна чувствовать.

Она наклоняется вперед, чуть сгибая тело, и по кругу двигает бедрами, создавая трение как раз там, где мое тело просто молит о контакте.

Чертовски фантастичное ощущение.

Я сгибаю колени и двигаюсь в такт музыке, хотя и полностью сосредоточен на Ди.

Я не собираюсь хвастаться… ну, ладно… я буду хвастаться. Я хорошо танцую. Это то же самое, что секс — найти правильный ритм, двигаться в такт со своим партнером и отвечать взаимностью.

Я любому вырву язык, кто об этом проговорится, но когда я был ребенком, моя мама заставляла меня брать уроки танцев. Дрю, Стивен и я — все занимались. Слава богу, это были танцы не в ярких, блестящих костюмах, а бальные танцы. Это было за год или два перед первым балом Александры. Да — в нашем социальном круге, девушки посещают балы, и уметь танцевать — это обязанность. Мы все это ненавидели. У меня и Дрю был подробный план, как сбежать и жить в Музее естественной истории до тех пор, пока минует опасность, но план не сработал.

Тем не менее, как бы печально это ни было, сейчас я благодарен за те уроки. Потому что ребенок, который умеет танцевать — это как-то по-бабски, но мужчина, который умеет танцевать — это успокаивающе-изощренно.

Для клубного хип-хоп танца, вам нужен некий естественный ритм, что-то, что напрочь отсутствует у бедного сукиного сына Стивена. Но для такого парня, как я, с неким врожденным умением и вышеупомянутыми тренировками? На танцполе я бог.

В песне в свою часть вступает синтезатор — быстрее, более первобытно, с сильными звуками басов. Ди выпрямляется и обвивает меня руками за шею, стоя ко мне спиной. Одна моя рука лежит на ее бедре, крепко ее удерживая, когда я делаю толчки против нее. Другой рукой залезаю ей под пиджак, к упругой, теплой коже ее живота.

Я чувствую вибрацию ее стона, когда провожу рукой все выше.

Когда музыка снова становится медленней, Ди поворачивается ко мне лицом. С ее каблуками, наши лица почти на одном уровне. Я утонул в темном омуте ее глаз, когда певец подвывает о путешествиях по всему миру, оставаясь молодым, и добиваясь любви.

Биты снова набирают силу, но мы смотрим друг другу в глаза. Трение тел, горячих и в изнеможении. Мои пальцы впиваются в попку Ди, прижимая ее к себе еще крепче.

К тому моменту, как певец начинает петь о том, что он не знает, насколько потерян он был, пока не обнаружил, чего ему не хватало, ладони Ди ласкают мое лицо. Это так нежно и сокровенно.

Так значимо.

Я опускаю голову и прижимаюсь своими губами к ее. И она отвечает мне взаимностью, открываясь мне — теплая и влажная — принимая все, что я готов ей предложить, целуя меня в ответ с тоже пылкостью. Я обнимаю ее двумя руками, позабыв о танце. Одна рука остается лежать на ее пояснице, в то время как другая зарывается в мягкость ее волос, когда наши губы двигаются в унисон. Руками она цепляется за мои плечи, сжимая их, притягивая меня к себе.

С вами когда-нибудь было такое, что вы себе думаете, что вот этот момент все изменит? Что жизнь поделится на двое, на «до» и «после»?

Многие люди нет. Они слишком поглощены моментом, чтобы понять важность того, что происходит.

Вот так и у меня.

Но, теперь, оборачиваясь назад — это было оно. Тот первый, обжигающий, идеальный поцелуй. Этот был момент, который предопределил всю мою жизнь. И после этого, ничего уже не будет, как прежде.