Каждый год День Благодарения празднуется в доме моих родителей загородом. Обычно это маленькое семейное мероприятие. Конечно же, здесь мои родители. С моим отцом вы уже встречались. Моя мама — копия Александры, только старше и ниже ростом. Несмотря на свои глубокие феминистские убеждения — она была первоклассным юристом, пока материнство ее не сманило — мама любит изображать счастливую домохозяйку. После того, как она и мой отец достигли много в финансовой сфере, моя мать посвятила себя различным благотворительным организациям. Это то, чем она занимается сейчас большую часть своего времени, после того как я и Александра упорхнули из родительского гнезда.

Потом здесь отец Стивена, Джордж Райнхарт. Представьте Стивена через 30 лет с редеющими волосами и конкретными морщинками вокруг глаз. Миссис Райнхарт умерла, когда мы были еще подростками. Насколько я знаю, Джордж не встречался ни с одной женщиной после этого. Он проводит полно времени на работе, перемалывая цифры в своем кабинете. Классный дядька.

И вот мы приближаемся к Фишерам, родителям Мэтью. Не могу дождаться, когда вы их увидите. Хреновы дебоширы. Фрэнк и Эстель Фишер самые раскованные люди из всех, что я встречал.

Ненормальные.

Представьте Уорда и Джун Кливер скурившими нехилую трубку с марихуаной. Вот это Фрэнк и Эстель. Может, вы скажете, что родители Мэтью немного нервозные, так? Но у меня есть на этот счет своя теория. Мэтью у них поздний ребенок, и мне кажется, он, как паразит, высосал из них всю энергию, что у них была. И на вершине вот такого вот микса располагаемся Мэтью, Стивен, Александра и я сам.

О, и, конечно, еще одна женщина в моей жизни. Не могу поверить, что я не упоминал о ней раньше. Это единственная женщина, которая, действительно, завладела моим сердцем. Я ее раб. Она просит, я делаю.

С радостью.

Ее зовут Макензи. У нее длинные светлые волосы и самые большие голубые глаза. Ей почти четыре. Видите ее? Сидит на качели, вместе со мной.

— Ну, Макензи, ты уже решила, кем станешь, когда вырастешь?

— Да. Я буду плинцессой. И я хочу выйти замуз за плинца и зить в замке.

Мне надо поговорить со своей сестрой. Дисней опасен. Лично я считаю, это та еще хренотень, что разрушает и промывает мозг.

— Ну, или ты можешь заняться недвижимостью. А потом уже купить себе замок сама, и не нужен тебе никакой принц.

Она думает, что это забавно. Смеется.

— Дядя Длю. Как зе я буду лозать, если у меня не будет плинца.

Боже, правый!

— У тебя полно времени, успеешь еще родить. После того, как получишь магистра по бизнесу или медицинскую степень. Или ты можешь стать председателем правления и открыть детский сад при офисе. И тогда сможешь брать своих детей с собой на работу каждый день.

— Мама не ходит на лаботу.

— Твоя мама себя недооценивает, милая.

Моя сестра была блестящим судебным адвокатом. Она запросто смогла бы выступать в Верховном Суде. Серьезно. Она была настолько хороша.

Александра работала всю беременность, и к ней уже стояла очередь из нянь. Но потом она впервые взяла на руки Макензи. В тот же день она заявила няне, что не нуждается в ее услугах. Я ее в этом не виню. Не могу представить работы важнее, чем следить, чтобы моя замечательная племянница росла счастливой и здоровой.

— Дядя Длю?

— Да?

— А ты хочешь умелеть один?

Я улыбаюсь.

— Я планирую жить долго, сладкая моя.

— Мама говолит, что ты умлешь один. Она сказала папе, что ты умлешь, и твой гнилой тлуп еще не сколо найдет уболщица.

Чудненько. Спасибо, Александра.

— А что такое тлуп, дядя Длю?

Супер!

От ответа меня спас Мэтью, который спускался по лестнице во двор.

— Эй, милая, смотри, кто там!

Она спрыгивает с качели и бросается в раскрытые объятия Мэтью.

И до того, как вы меня спросите, мой ответ — нет. Когда она вырастет, моя любимица никогда не свяжется с таким парнем, как я. Она будет слишком умной для этого. Я об этом позабочусь. Думаете, я веду себя как лицемер, а? Это ничего. Переживу.

Мэтью выпускает Макензи из рук и подходит ко мне.

— Привет, друг.

— Что такое?

— Ты вчера ушел рано? — спрашивает он меня. — И так и не вернулся назад на вечеринку.

Я пожимаю плечами.

— Не было настроения. Позанимался в спортзале и отправился спать.

На самом деле я провел часа три выбивая всю дурь из боксерской груши, все время представляю на ее месте лицо Билли Уоррена.

— Ты тусовался с девчонкой Долорес?

Он кивает.

— С ней, Кейт и Билли.

Я трясу головой.

— Этот жополиз.

К нам подходит Макензи и поднимает вверх стеклянную банку, наполненную банкнотами. Я сую в нее доллар.

— Он не так уж и плох.

— Идиоты меня бесят.

Макензи еще раз поднимает банку, и в нее отправляется еще доллар.

Банка?

Это придумала моя сестра, которая считает, что я слишком грубо выражаюсь для ее отпрыска. Это Банка за Плохие Слова. Если кто-то — обычно это я — ругается, то должен заплатить доллар. Такими темпами, в этой банке накопится Макензи на колледж.

— Ну, что там у тебя с Долорес?

Он улыбается.

— Мы проводим вместе время. Она классная.

Обычно Мэтью выдает больше подробностей. Не то чтобы я балдею от его историй, но вы должны понимать, Мэтью и я — друзья с рождения. Это означает, что каждый поцелуй, каждая грудь, мастурбация, минет, и каждая давалка — всем этим делились и обсуждали.

А сейчас он чего-то умалчивает. Что это такое?

— Я так понимаю, ты ее поимел?

Он хмурится.

— Все совсем не так, Дрю.

Я запутался.

— Тогда как, Мэтью? Ты пропускал наши похождения больше чем две недели, еще могу понять, если это было ради ублажения какой-нибудь цыпочки. Но если нет, в чем тогда дело?

Он улыбается какой-то ностальгической улыбкой, вспоминая-о-счастливых-днях улыбкой.

— Она просто… другая. Трудно объяснить. Мы разговариваем, понимаешь? И я постоянно о ней думаю. Как только я с ней расстаюсь, в туже минуту не могу дождаться, когда увижу ее снова. Она просто… поражает меня. Мне бы хотел, чтобы ты понимал, о чем я говорю.

И самое ужасное — я точно понимаю, о чем он говорит.

— Ты на опасной территории, друг. Видишь, что творится со Стивеном. Эта дорожка ведет к Темной Стороне. А мы всегда говорили, что мы туда не попадем. Ты уверен насчет этого?

Мэтью улыбается, и говорит голосом Дарта Вейдера:

— Ты не знаешь мощи Темной Стороны.

* * *

Время ужинать. Моя мать устраивает представление, когда выносит индейку, и все охают и ахают до тех пор, пока мой отец не начинает ее разделывать. Это точно — чертову Норману Роквеллу и то далеко до нас. Когда все чашки переданы и тарелки наполнены, моя мама говорит:

— Дрю, милый, я соберу тебе с собой продукты, что останутся от ужина. Не хочу даже думать о том, как ты питаешься там у себя в квартире, когда никого нет рядом, чтобы приготовить тебе нормальной еды. И я проставлю даты на контейнерах, чтобы ты знал, когда выкидывать. Последний раз, что я заглядывала в твой холодильник, казалось, ты ставишь там научные эксперименты, потому что там что-то росло.

Да, моя мамуля меня любит. Я же говорил.

— Спасибо, мам.

Мэтью и Стивен издают чмокающие звуки в мою сторону. Показал им обоим фиги. И вижу, как Макензи смотрит на свои пальчики и пытается скопировать мой жест. Я быстро накрываю ее руки своими и качаю головой. Вместо этого показываю ей знаменитый жест Спока.

Когда мы прочитали молитвы, я говорю:

— Думаю, Макензи должна жить со мной.

Ноль реакции. Никто не поднимает головы. Продолжают делать, что делали. Я уже несколько раз предлагал такое, с тех пор как родилась моя племянница.

Александра говорит:

— Индейка отменная, мам. Очень сочная.

— Спасибо, дорогая.

— Алеее? Я серьезно. Ей нужен положительный женский пример для подражания.

Это привлекает внимание Сучки.

— Что за черт? Кто я по-твоему?

Макензи протягивает своей матери банку, и там оказывается еще доллар. Теперь мы всегда берем с собой наличные, когда садимся за стол.

— Ты — сидящая дома мама. Что очень похвально, не пойми меня неправильно. Но она также должна видеть женщин, занимающихся карьерой. И ради бога, не позволяй смотреть ей Золушку. Какой пример вы ей подаете? Бестолковой раздолбайки, которая даже не помнит где посеяла свою чертову туфлю, и должна ждать, пока какой-нибудь толстосум в гетрах не притащит ей ее? Да прекратите уже!

Не знаю, сколько я там задолжал за свою маленькую речь. Но я передаю Макензи десятку. Я сказал, что так Макензи насобирает себе на колледж? Я имел в виду юрфак. Скоро мне придется бежать к банкомату.

К нам присоединяется Стивен.

— Думаю, что Александра — прекрасный пример для подражания нашей дочери. Лучше не найдешь.

Стивен — никудышный мужик. И Мэтью хочет вступить в его клуб.

Нереально.

Александра ему улыбается:

— Спасибо, любимый.

— Не стоит, дорогая.

Мы с Мэтью начали покашливать:

— Подкаблучник… подхалим.

Макензи подозрительно косится на нас, неуверенная, должны ли мы платить или нет.

Александра скалится.

А я продолжаю:

— Мне надо взять ее с собой в офис. Ей нужно познакомиться с Кейт, как думаешь, отец?

Моя мама быстро спрашивает:

— Кто такая Кейт?

А отец отвечает между поглощением еды:

— Кэтрин Брукс, новенькая. Умная девушка. Та еще бомба. Ох, и повоевали они с Дрю во время ее первого задания.

Моя мать смотрит на меня сверкающими надеждой глазами. Так Пола Дин смотрит на толстяка и представляет вкусности, которые ждут своего часа.

— Что ж, эта Кейт кажется замечательной девушкой, Дрю. Может, надо было пригласить ее сюда.

Я закатываю глаза.

— Мы вместе работаем, мам. Она помолвлена. С одним придурком, но это уже другая история.

Лишаюсь еще одного доллара.

Вмешивается моя сестра:

— Думаю, мама просто удивлена, что ты упоминаешь девушку по имени. Обычно это «официантка с зачетной задницей» или «блондинка с большими буферами».

Хотя ее наблюдения верны, я это игнорирую.

— Дело в том, что она потрясающий для Макензи пример, как много может достигнуть женщина.

Несмотря на ее отвратительный вкус в мужчинах.

— Я бы… да я думаю, мы бы все по-настоящему гордились, если бы она стала хоть на половину такой же профессионалкой, как Кейт.

Кажется, Александра удивлена моему заявлению. Затем она тепло улыбается:

— На следующей неделе Макензи и я прокатимся в город. Пообедаем вместе с тобой и встретимся со знаменитой Кейт Брукс.

Несколько минут мы едим в тишине, а потом Александра говорит:

— Это напомнило мне. Мэтью, не мог бы ты сопроводить меня на благотворительный ужин во вторую субботу декабря? Стивена не будет в городе.

Она смотрит на меня:

— Я бы попросила своего дорогого братца пойти со мной, но все мы знаем, что он проводит свои субботние вечера, в обществе городских шлю… — она косится на свою дочь, — дам легкого поведения.

До того, как Мэтью успевает ответить, Макензи вставляет свои пять копеек:

— Не думаю, что дядя Мэтью сможет пойти, мама. Он будет ублазать цыпочек. Сто такое ублазать, папа?

Как только слова вылетают из ее ангельского ротика, тут же следует ужасная цепь реакций:

Мэтью давится черной оливкой у него во рту, которая вылетает и попадает прямо Стивену в глаз.

Стивен сгибается пополам, держится за глаз и кричит:

— Я ранен. Я ранен.

И продолжает сокрушаться о том, что соль из сока оливки разъедает ему роговицу.

Мой отец начинает кашлять. Джордж вскакивает со стула и начинает стучать ему по спине при этом спрашивает ни кого-то конкретно, а вообще, стоит ли ему совершить прием Хеймлиха.

Эстель опрокидывает свой бокал с красным вином, которое тут же пропитывает шелковую скатерть моей матери. Она ничего не делает, чтобы убрать бардак, а только кричит:

— Боже мой! Боже мой!

Моя мать носится вокруг стола как курица с отрубленной бошкой в поисках салфеток, чтобы убрать пятно, при этом убеждая Эстель, что все в порядке.

А Фрэнк… ну… Фрэнк просто продолжает есть.

И во всем этом хаосе, убийственный взгляд Александры не покидает меня и Мэтью. Через тридцать секунд смущенного поеживания под этим взглядом, Мэтью выпаливает:

— Это не я, Александра. Клянусь, это не я.

Вот дерьмо.

Спасибо, Мэтью. Подставляй мою задницу. Напомните мне никогда не брать его с собой на войну в качестве своего ведомого.

Но как только раскаленный взгляд Сучки обращает свою силу на меня одного, я его прощаю. Такое чувство, что в любой момент от меня может остаться дымящаяся кучка пепла. Прижимаю голову и улыбаюсь ей как можно добрее, по-братски.

Взгляните? Работает?

Я хренов труп.

Знаете, есть одна вещь касательно Правосудия Сучки, о которой вам следует знать. Это вседозволенность и беспощадность. Ты никогда не знаешь, когда это тебя настигнет. Единственное в чем ты можешь быть уверен, в том, что это произойдет. А когда это случится, это будет болезненно. Очень, очень болезненно.