Уйдя от Исмала, Эсме с трудом дотащилась до комнаты, которую им зарезервировал Джейсон. Она ухитрилась помыться, переоделась в приготовленное для нее платье, съела почти весь завтрак и повалилась на кровать. Она проспала до полудня, когда Вариан с Джейсоном пришли ее забрать.

Они остались глухи к ее просьбам остаться в Ньюхейвене и отдохнуть и затолкали в карету. Через минуту она была полностью захвачена рассказом Джейсона. Он начал издалека — как двадцать пять лет назад влюбился в Диану, как из-за предательства Джеральда потерял ее и все свое имущество. Он сослался на предсмертное откровение ее дяди, с его удивительным открытием насчет тетки Эсме — Дианы, которая манипулировала злобным умом сэра Джеральда, направив его против Джейсона, и наказала мужа ложной уверенностью в ее измене.

— Я восхищаюсь тетей, которая придумала ему такое наказание, — сказала Эсме, прервав отца, — но это не меняет того, что он сделал. Он разрушил твою жизнь..

— Я пытался раньше тебе объяснить, — ответил Джейсон. — Я так или иначе двигался к разрушению помолвки. Джеральд только ускорил неизбежное. Я давно понял, что женитьба на Диане была бы роковой ошибкой. Мы оба были своенравны и эгоистичны. Ты не знала меня таким, каким я тогда был. Ты понятия не имеешь, как меня изменила Албания и особенно твоя мама. Диана тоже изменилась. Когда мы встретились в прошлом году, мы были совсем другие люди.

— Своенравным — да, но чтобы ты был эгоистичным — никогда не поверю, — возразила Эсме. — Ты послал ей шахматы стоимостью пять тысяч, когда сам остро нуждался в деньгах.

— Дорогая моя девочка, я не имел ни малейшего представления, сколько они стоят, — нетерпеливо проговорил он. — Я их выиграл в карты.

Эсме больше не открывала рта, пока рассказ Джейсона не подошел к тому утру, когда он ждал на пристани Исмала, чтобы его схватить… и обнаружил, как неимоверно осложнилась его задача, потому что из кареты вылезла Эсме.

Ей пришлось объяснить, как она умудрилась попасть в его клещи. Когда она закончила, отец пристально смотрел на нее, а Вариан упорно не отводил взгляда от пейзажа за окном.

— Черт возьми, Эсме, тебе надо бы больше доверять своей бабушке! Неужели ты думаешь, что она не знала своего сына? Бьюсь об заклад, ей было известно, что Джеральд был в отчаянном положении и планировал бегство — и она была счастлива ему в этом помочь! Она бы сделала все, чтобы от него избавиться.

— Тогда почему она не отдала ему черную королеву, пусть бы получил полный набор? — возразила Эсме.

— Потому что он удовольствовался меньшим. Хотя я уверен, она подозревала, что он все равно украдет набор. Наверное, она собиралась что-то предпринять, только ее одурманили раньше, чем она смогла.

— Персиваль был намерен что-нибудь сделать, — тихо вставил Вариан. — Он даже подозревал, что в деле замешан Исмал. Бедный мальчик и подумать не мог, что его отравят наркотиком через несколько часов после того, как он войдет в отцовский дом.

— Вы оба желали бы, чтобы так поступили со мной, — натянуто сказала она.

Мужчины промолчали, и это было достаточным ответом. Как всегда, во всем виновата она. Она накрепко закрыла рот и открыла его, только чтобы поесть, когда они остановились в Ист-Гринстеде в гостинице «Дорсет армз».

Вариан чувствовал, как на протяжении обеда нарастает напряженность. Должно быть, Джейсон испытывал то же, потому что остаток пути предпочел провести на ящике возле извозчика. Он сказал, что ночь теплая, а он четверть века не видел родных мест.

Через пять минут, проведенных рядом с Эсме в молчании, он уже и сам был готов присоединиться к тестю. Он был не в том состоянии, чтобы и дальше выдерживать конфронтацию. Нервы были измотаны; без сомнения, это был худший день за всю его никудышную жизнь. Он не мог смотреть на нее — сразу же вспоминался кинжал, приставленный к горлу. Он отрешенно смотрел в черноту за окном, молясь, чтобы она придержала язык всю дорогу до Лондона.

— Я хотела быть с тобой, — сказала она надломленным голосом. — Я хотела отдать тебе шахматы, чтобы ты не надрывался на работе и не портил руки.

— О Господи, — пробормотал он в окно. — Мои руки.

— Когда-то они были гладкие и белые. А теперь посмотри на них: коричневые, твердые, в мозолях, а сейчас еще в синяках и порезах. Это все я виновата. А ты злишься, потому что я старалась…

— Потому что ты довела до того, что тебя чуть не убили! — Он круто повернулся к ней, и в сотый раз перед ним вспыхнула картина: выстрел, дым, и Эсме падает. — Почему ты не могла сидеть тихо и предоставить это мне? Бога ради, неужели ты думаешь, что я бы позволил Исмалу — кому угодно — увезти тебя? Думаешь, я совсем никчемный?

— Я думала о тебе! Я не могла позволить ему опозорить тебя!

— Ты думала. Черт побери, а для чего, по-твоему, я? Для морских ванн? — Он закрыл глаза. — Зачем я спрашиваю? Разве ты когда-нибудь думаешь?

— Извини. Я не хотела тебя обидеть. Я знаю, ты пришел меня спасти.

— Ты не доверила мне это сделать. Отомсти за Джейсона, расквитайся за меня. Вот и все, что ты желала мне предоставить: месть. Об остальном ты никогда не задумывалась? — требовательно спросил он. — Что было бы со мной, если бы я до конца дней презирал и обвинял себя в том, что не нашел способа содержать тебя в безопасности?

— Тогда почему ты просто не оставил меня жить с тобой? — закричала она. — Я тебя умоляла, но ты не слушал.

Он поморщился. Надо было держать ее при себе и не упускать из виду. Но она не дитя, чтобы он постоянно с ней нянчился. Он не может жить в беспрерывном страхе, что она выкинет какое-нибудь безумство, если его не будет рядом и он не сможет ей помешать.

— Я считал, что все объяснил тебе в Маунт-Идене, — сдержанно сказал он. — Я думал, что ты поняла. Но ты так мало в меня верила, что даже не посоветовалась. Могла бы написать о том, что подслушала. Вместо этого ты попыталась сбежать с этими чертовыми шахматами. Все сама, среди ночи. В Англии, где леди и днем не выйдет за дверь без сопровождающего.

Она сцепила руки на коленях.

— Я знаю, что это было безрассудством. Но я вспылила. Ты знаешь, как это со мной бывает, Вариан.

— Во власти демонов?

— Да, — печально ответила она. Она не в силах бороться с демоном, сидящим у нее в груди.

Вариан долго думал, ощущая на себе ее настороженный взгляд.

— Очень хорошо, — сказал он наконец. — Если ты не в состоянии справиться со своим темпераментом, мы не будем иметь детей. Никогда.

Ее всхлип был похож на вскрик.

— Нет, ты не можешь…

— Представляю, какой ты будешь матерью. В первый же раз, как бедный ребенок станет испытывать твое терпение, ты вспылишь и утопишь его. А после, конечно, будешь страдать и сожалеть. Потом ты пообещаешь никогда больше так не делать и уговоришь меня завести Другого. А вскоре я узнаю, что этот надоеда разбудил тебя ночью и ты выбросила его в окно.

— Я никогда, никогда не причиню зла ребенку.

— Я тебе не доверяю. — Он скрестил руки на груди. — Я не верю, что когда-нибудь ты придешь ко мне и спросишь: «Вариан, этот ребенок сводит меня с ума. Что нам делать?» — Он повторил: — «Нам». Как просьба о помощи. О совете. Как свидетельство хоть какого-то доверия моему суждению. И моей чести. И любви.

У нее задрожали губы.

— Я понимаю. Вариан, мне очень жаль. Я только хотела вернуть то, что принадлежит тебе по праву. — Ее голос дрогнул.

Он обнял ее и посадил себе на колени.

— Нечего расстраивать меня слезами. Расскажи всю правду.

— Я рассказала, — пробормотала она и опустила голову.

— Только одну половину. Другая — что ты хотела испытать меня, ведь так? Посмотреть, как я буду реагировать, когда ты сбежишь, несмотря на все мои объяснения, по каким причинам я не оставляю тебя в Маунт-Идене.

Она вскинула голову. Он посмотрел в испуганные зеленые глаза.

— То, что я не такой хитрый, как твоя сторона семьи, еще не означает, что я тупой, — сказал он. — Я поплелся за тобой, удивляясь, зачем это делаю. Господи, какая идиотка! — Он прижал ее к груди. — Какая упрямая, безрассудная, страстная дурочка!

«Могло быть хуже», — подумала Эсме. Она ничего не имела против того, чтобы он ее обзывал, если она сидит у него на коленях. Через какое-то время он даже заснул, не расцепляя рук. Наверное, поток оскорблений его успокоил, тем более что он не спал этой ночью. Она тоже утихла, услышав, как ему плохо и больно, и поняла, что он разозлился, перепугавшись за нее. Он бы не испугался, если бы не испытывал к ней никаких чувств. Он бы побил ее, хоть она не думала, что действительно этого заслуживает.

Эсме хотелось бы вечно вот так сидеть в его объятиях. Но через несколько коротких часов они приехали в Лондон, а минутами позже — в городской дом Брентмора.

Персиваль и толпа слуг выскочили на улицу раньше, чем остановилась карета. Царственная вдова леди Брентмор, однако, всего лишь сделала шаг в коридор.

Прямая, как копье, она стояла в салоне и ждала свою семью. Она одарила хмурым взглядом Вариана, когда он внес Эсме на руках, внимательно посмотрела на внучку, которую муж опустил на диван, посветлевшими глазами встретила Персиваля, трусившего на шаг впереди дяди. Самый черный взгляд достался Джейсону — непокорному сыну, изгнанному ею двадцать пять лет назад.

Джейсон улыбнулся, поставил на пол саквояж, в котором лежали шахматы, подошел к ней, крепко обнял и звонко поцеловал в щеку. Потом отстранился и посмотрел на нее с искренним восхищением:

— Мама, как ты хорошо выглядишь, дорогая.

Острый взгляд ореховых глаз пробежался по его фигуре сверху вниз.

— Не могу сказать того же о тебе. Подрался в порту, как всегда? С кучей моряков и безбожников? Не говоря о том, что девочку ранили, а ее болвана мужа избили в кровяную колбасу. И твой брат-висельник отправился на высший суд. Одно утешает — нам не придется смотреть, как его повесят, расстреляют или четвертуют.

После этой приветственной речи она бухнулась в кресло, приказала Джейсону послать за бренди и потребовала объяснений.

Она получила крайне сжатую версию того, что Джейсон поведал в карете. Рассказ ее удовлетворил — пока, как она сказала. Потом она обратила каменный взгляд на Эсме:

— Твой папа не видел меня двадцать пять лет, но даже он знал, что я такое. Ты о чем думала, черт тебя побери?

— Я разозлилась, — спокойно ответила Эсме. — Я плохо соображала.

— Если рассердилась, должна была прийти ко мне и поругаться. Раньше ты не очень-то придерживала язычок! Удержать тебя! — Старуха хмыкнула. — Легче посадить в клетку стаю галок.

— Бабушка, я знаю, я невозможная. Но если вы хотите меня ругать, то пусть хотя бы мужчины пойдут спать. Они оба очень устали, но слишком горды, чтобы это сказать.

Вдова внимательно посмотрела на сына, сидевшего у камина, потом на Вариана, который присел на ручку дивана возле Эсме.

— Вид неважный, — проворчала она. — Тогда марш спать. — Она резко кивнула Персивалю: — И ты тоже. И не подслушивать у замочной скважины! По-моему, ты достаточно этим занимался за свою недолгую жизнь.

Персиваль вспыхнул.

Вариан просверлил вдову холодным взглядом серых глаз:

— Надеюсь, это был комплимент, миледи. Каждый из нас имеет причины благодарить вашего внука.

— Только по милости Божьей! — рявкнула вдова. — Все могло пойти по-другому…

— Но не пошло. А если бы и так, ни один здравомыслящий человек не будет винить его в том, что он пытался выполнить свой долг. — Он встал и подошел к мальчику: — История твоего дяди говорит сама за себя. Если кому-то не ясно, я объясню. Мы все глубоко благодарны тебе, Персиваль, за мужество и ум.

Персиваль покраснел еще сильнее.

— О Боже. Нет… о, но это не так. То есть я вам лгал и держал в секрете… Но я очень сожалею.

— Не могу себе представить, чтобы ты мог действовать иначе. — Вариан протянул ему руку.

Мальчик слегка расслабился и пожал протянутую руку.

«Спасибо», — мысленно сказала Эсме мужу. Даже она забыла о Персивале. Ей тоже нужно было вспомнить, скольким она обязана кузену; ей следовало благодарить и просить прощения, потому что она постоянно судила о нем неверно.

Она слышала, как отец выразил Персивалю те же чувства, что Вариан, и даже бабушка пробурчала, что в конце концов мальчик сделал все, что мог, и нельзя просить большего. Все, что могла бы сказать Эсме, было лишним. Она просто подошла к кузену и обняла его.

Он смущенно приник к ней.

— Этой ночью я ужасно беспокоился, — тихо проговорил он. — Но я знал, что его светлость тебя найдет.

Мама говорила, что он умнее, чем представляется. Она говорила… — Он заморгал и умолк. Эсме заметила, что Джейсон и бабушка тоже затихли. Они смотрели на Вариана.

Достав из саквояжа шахматы, Вариан расставлял их на низком столике возле дивана. Он выпрямился и посмотрел на всех невинным взором.

— Я думала, ты устал, — сказала вдова. — Не собираешься же ты играть в шахматы?

— Терпеть не могу шахматы, — улыбнулся Вариан. — Слишком сложная игра. От одного вида прихожу в бешенство.

— Тебе не надо их любить, — нетерпеливо сказал Джейсон. — Все, что тебе надо, — это их продать.

Вариан вскинул брови.

— Сент-Джорджи не занимаются торговлей. В любом случае я не могу продать наследство Персиваля.

— Мое… о Боже. Но оно не мое. Оно Эсме, сэр. Так мама сказала и написала в завещании.

Вариан посмотрел на Эсме. Он не сказал ни слова, да это и Не требовалось. Она смотрела на шахматы.

— Ко мне они не имеют отношения, — решительно заявила она. — Приданое переходит к мужу, он распоряжается им так, как захочет.

— Что я и сделал прошлой ночью, — сказал Вариан. — Я пообещал их сэру Джеральду. Он принял условия сделки, но не дожил до получения награды. Теперь они переходят к его наследнику, как и все остальное имущество.

Персиваль с трудом проглотил ком в горле.

— Спасибо, сэр, но я… то есть не надо было подкупать папу. Вы не должны думать, что я… — Он несколько раз сморгнул. — Мама хотела, чтобы они достались кузине Эсме.

— Только чтобы она получила мужа. Твоя мама не могла знать, что Эсме сама его найдет. Иначе она бы оставила шахматы тебе.

Персиваль попытался возразить, но замолчал из опасения расплакаться.

— С-спасибо, сэр. Они очень…

— Старые, — оборвал его Вариан. — Может, поищешь для них приличный футляр? Я надеюсь, ты не хочешь и дальше держать их в белье Эсме?

Мальчик опрометью выскочил из комнаты. Из-за закрытой двери Эсме услышала сдавленные рыдания. У нее самой сдавило горло. Она заметила, что глаза отца подозрительно блестят. Позади него сморкалась вдова — Вариан даже очерствевшую старуху довел до слез. Точнее, до двух слезинок, которые она сердито смахнула с лица.

Она, как и все, поняла, что этот дар означает для Персиваля. У него ничего не осталось на память о любимой матери. Об этом позаботился отец. Все, что осталось от Дианы, — это набор шахмат. Который стоил целое состояние.

Эсме утерла слезы и встретилась с утомленным взглядом мужа.

Его светлость зевнул.

— Прошу прощения. Был длинный день. Пойду-ка я спать. Всем спокойной ночи.

— Ты заставил меня устыдиться, — сказала Эсме. Вариан раскинулся на кровати, подложив руки под голову.

Он из-под век изучал жену, сидевшую рядом с ним, скрестив ноги.

— Думаю, тебе ничего другого не оставалось. Я такой благородный, такой невыразимо праведный. Естественно, ты меня обожаешь. Благословляешь землю, по которой я ступаю. И вообще я свет очей и твое прекрасное божество.

Взгляд жалобных зеленых глаз проследовал по его голому торсу и остановился на руках. Она вздохнула:

— Это правда. Так я и чувствую.

— Временами. В редкие моменты умиротворения.

— Разве можно быть спокойной рядом с тобой? Я смотрю на тебя, потом на себя… — Она замолчала.

— Ну и?

Она беспомощно шевельнула рукой.

— Я не понимаю, как Бог соединил двух таких разных людей.

— По-твоему, Всевышний совершил ошибку и, поскольку он всемудрый, должен ее исправить?

Она поерзала и сказала:

— Да, иногда мне приходит это в голову и становится тревожно.

— Иногда ты сходишь с ума, я бы так сказал. Из-за этого думаешь идиотские вещи: например, что я не хочу с тобой жить и не желаю иметь от тебя детей. Однако я намерен показать тебе, что ты ошибаешься. Она подняла голову:

— Ты возьмешь меня с собой в Маунт-Иден? Он кивнул.

— И… и у нас будет семья? Он пожал плечами:

— У меня нет выбора. Тебя возмущают все способы предохранения. Я не могу снова ранить твои нежные чувства… и свои тоже, — добавил он скорее для себя.

— Но ты их хочешь? — настаивала она. — Вдруг они будут похожи на меня? Я всячески постараюсь это предотвратить, но рецепта нет. Нельзя сделать ребенка так, как делаешь припарку.

Он усмехнулся:

— Ты пытаешься меня убедить или отговорить?

— Я просто думала, что в воображении ты рисуешь сына, похожего на тебя. Мужчины часто этого хотят, — защищаясь, добавила она.

— Я такое воображал. Это наполняло меня нестерпимым ужасом. К счастью, с научной точки зрения это невозможно. В смысле иметь ребенка в точности такого, как я, даже если бы я сделал его один, что вообще неосуществимо. А поскольку я должен его сотворить вместе с тобой… — Он задумчиво разглядывал ее. — Ты довольно маленькая и невыносимо вспыльчивая. Но так как ты обещала подрасти, я склоняюсь к тому, чтобы считать твой темперамент волнующим. Я имею в виду, когда ты кричишь и ругаешься, — объявил он. — А не в смысле убийства или самоубийства. К счастью, ты будешь занята потомством и утолением всех моих капризов, и у тебя не останется времени на насилие.

— Не дразнись. — Она толкнула его коленом. — Не такая уж я дикарка.

— Я только боюсь, домашние дела тебе покажутся скучными.

— Тсс, ты не понимаешь. — Она придвинулась ближе к нему. — Мужество испытывается не только в битвах и кровной мести. Сегодня ты дрался, как настоящий воин. Хотя и до этого ты тоже сражался, причем в более важных битвах. — Она положила руку ему на сердце. — Вариан, вот та битва, где я искренне хотела бы воевать на твоей стороне.

Прикосновение его согрело, слова принесли боль.

— Я знаю, — нежно произнес он. — К сожалению, я настроился на мученичество. Я отправился на твое освобождение с местью в душе, — наверное, чтобы доказать себе, что достоин того замечательного создания, на котором женился.

Она убрала руку.

— Я не такая, спроси у отца. И все равно я могу…

— Ты необыкновенная, — твердо сказал он. — Почему тебе так трудно взглянуть правде в глаза и принять приятные слова? Когда я говорю что-то нежное или сентиментальное, ты обвиняешь меня в притворстве, говоришь, что я шучу или острю. Я бы не возражал, если бы ты при этом не упускала главное.

— Ты имеешь в виду смысл шутки?

— Смысл всего. — Он сел и взял ее за руки. — Я люблю тебя, как и ты любишь меня.

— Нет, не надо так говорить…

— Слушай, — прервал ее Вариан. Она наклонила голову. — Помнишь ту ночь по дороге в Пошнию, когда я сказал, что ты — огонь, а я — мотылек?

Она начала было качать головой по-албански, потом спохватилась и неуклюже кивнула:

— Да, помню.

Это маленькое движение к нему, к Англии, которая теперь стала ее домом, почти сразило его. Но он твердо решил все объяснить, чтобы она до конца поверила.

— Я сказал, что ты зажигаешь пламя. — Он сплел их пальцы. — Ты послала огонь в глубь меня. Желания, мечты, потребности я запрятал так глубоко, что сам не знал об их существовании. Они вспыхнули, как сухое дерево. Это ты их подожгла.

Она не сводила глаз с их переплетенных рук.

— Ты имеешь в виду ночь, желание?..

— Да, мной двигало желание, в то время это было все, что я понимал. Оно удержало меня возле тебя, хотя все мое существо, как всегда, порывалось бежать от трудностей. От завтрашнего дня. По-моему, от самой жизни.

— Ты не единственный, кто желал убежать, — виновато сказала она. — Но ты этого не сделал, а я сбегала несколько раз.

— Но не для того, чтобы убежать от проблем, а чтобы встретиться с ними лицом к лицу. Прошлым вечером и ночью ты сражалась за свои права, за свой брак. За меня.

— Все равно я тебя расстроила.

— Пожалуй, это было необходимо. — Он тихонько засмеялся, и она подняла глаза. — Кажется, я обрел способность ходить трудными путями. Благодаря тебе я научился бороться не только с бессовестными противниками, но и с обстоятельствами. Независимо от того, хотел я того или нет. Чаще не хотел. Я все время брыкался и вопил. Потому что это было ужасно, Эсме.

— Да, ужасно, — печально согласилась она.

— Но и прекрасно. Как прекрасна ты. Прекрасна жизнь. По-твоему, Всевышний ошибся? А я думаю, тебя послал мне ангел. — Он выпустил руки и, улыбаясь, потрепал ее по щеке. — Такой, который прочел «Чайльд Гарольда» и решил превратить его в комедию.

— «Чайльд Гарольд»? Ты говоришь о поэме лорда Байрона? Той, что про Албанию?

— Албания — только часть долгой истории о несчастном скитальце. В тот вечер, когда Персиваль обманул меня насчет черной королевы, он читал первую строфу.

Закрыв глаза, Вариан процитировал:

Жил в Альбионе юноша. Свой век Он посвящал лишь развлеченьям праздным, В безумной жажде радостей и нег, Распутством не гнушаясь безобразным, Душою предан низменным соблазнам, Но чужд равно и чести, и стыду, Он в мире возлюбил многообразном Увы! лишь кратких связей череду Да собутыльников веселую орду.

Он наклонился и прошептал ей на ухо:

— Тебе это никого не напоминает? Она отодвинулась.

— Нет. Это не весь отрывок. Персиваль давал мне эту книгу. Не помню точно каждое слово, но там дальше описывается, как человек совратил девушку, которую любил, а когда у него кончились деньги, он передал ее другим.

Вариан вытаращил глаза.

— Ты знаешь? Ты знала, что твоя тетка говорила Персивалю, будто я похож на Чайльд Гарольда?

— Возможно, она тебя таким видела. Но со мной ты не скитался без цели, угрюмый и трагический.

— Потому что мой опрометчивый ангел-хранитель решил изменить путь моих странствий и подсунул мне Персиваля. Все, что случилось после той ночи, когда он соврал про черную королеву, — каждый конфликт, страхи и головная боль — все было необходимо, каждый момент путешествия был открытием.

Он уложил ее на подушку рядом с собой и коснулся пальцами ее волос.

— Самое важное в этом путешествии — что мы открыли друг друга. Я хочу продолжать делать открытия вместе с тобой — дети, семья, любовь, дом.

— Я всегда думала, что жизнь — это борьба, — дрожащим голосом сказала она. — Путешествие лучше, даже самое трудное. — Ее глаза заблестели. — А еще лучше, что ты хочешь его проделать вместе со мной.

— Если бы ты не была ослеплена местью, гонором и всем остальным, ты бы это давно поняла. — Вариан посмотрел на нее сверху вниз. — По счастью, я не очень привередливый супруг. Меня не смущает, что моя жена не всегда в ладах с логикой. И что моя прекрасная, романтичная речь не растрогала ее до слез. Нельзя иметь все сразу.

— Ты вовсе не хочешь, чтобы я заплакала, — сказала Эсме. — Я после этого ужасна злюсь. А я не хочу на тебя сердиться. Во всяком случае, сегодня — хочу только заставлять смеяться. — Она улыбнулась. — Потому что я очень люблю слушать твой смех — даже если иногда он меня раздражает.

— Потому что ты принимаешь меня таким, какой я есть, правда? Ты не пыталась меня переделать, только держалась за меня. Я тоже не хочу ни переделывать тебя, ни приручать, лишь бы ты была рядом со мной в полной безопасности. — Он поднял голову и дал себе утонуть в зеленой глубине ее глаз. — Я люблю тебя. Ты только верь в это.

— Я верю, — ответила она. — Я буду верить.

— Тогда скажи мне что-нибудь. Что угодно.

— Я люблю тебя, Вариан ShenjtGjergi, — прошептала Эсме. — Всем сердцем.

Он наклонился и потерся губами о ее губы. — Hajde,shpirtiim. Иди ко мне, мое сердечко.