Стоял ранний вечер, задолго до общепринятого времени для прогулок в Гайд-Парке. Поэтому знакомым герцога Марчмонта было отказано в удовольствии лицезреть его светлость, выпрыгивающего из кэба возле Гайд-Парк Корнер, мчащегося через Пиккадилли и бегущего – действительно, бегущего – в Грин-Парк.

Долго бежать ему не пришлось.

У него ноги были гораздо длиннее, чем у его добычи, и его не стесняли платье, нижние юбки и корсет.

Он догнал её на небольшом расстоянии от домика привратника. Большая часть парка была свободна от деревьев. Однако на участке возле домика и на прилегающей зоне вокруг водоёма деревья давали некоторую тень и служили чем-то вроде щита от прохожих с Пиккадилли. Погуливающиеся по дорожкам, в отличие от них, имели полный обзор.

Герцог не особенно беспокоился о зрителях.

Он был слишком обозлён, чтобы волноваться.

Хотя он её и догнал, она продолжала бежать, вынуждая его либо трусить рядом, либо броситься на неё и повалить на землю. Он всерьёз обдумывал последнюю возможность, когда она замедлила шаг, держась за бок.

Она добегалась до колик, эта маленькая дурочка.

– Идиотка, – произнёс Люсьен, вдобавок раздражённый своей одышкой.

Несмотря на лень умственную, он был физически активным мужчиной, и пробежать пришлось немного. Если до него и дошло, что дыхания его лишили эмоции, то эта идея не выбралась дальше особого воображаемого шкафа с другими нежеланными мыслями.

– Как далеко Вы думали убежать вверх по холму, будучи в корсете?

– Если бы я с Вами разговаривала, то ответила бы Вам, что корсет не сидит должным образом. – Она задрала свой хорошенький носик и пошла дальше. – Но я с Вами не разговариваю.

К чему бы Люсьен ни готовился, но не к этому. Он был полностью обескуражен, что с ним случалось всего несколько раз за всю жизнь.

– Не разговариваете со мной? Со мной?

– Вы обещали дать мне место в Вашем мире, – сказала она. – Вы говорили, что нет ничего проще. Неделю назад Вы так сказали, и до сих пор ничего не произошло.

Это было чудовищно несправедливо. Вчера он посетил свадьбу принцессы Елизаветы, где все вели себя в соответствии со строжайшим этикетом, и не ожидалось ни проблеска веселья. Веселья никогда не бывало, если рядом находилась Королева. Он мог быть со своими друзьями или с леди Тарлинг, но нет. Он пошёл на скучную свадьбу ради исключительной возможности заручиться поддержкой Принца-регента в своей кампании.

Кампании за Зою.

Но герцог Марчмонт не позволял никому, кроме её отца, оспаривать свои действия. И даже тогда, он притворялся, будто слушает. Он редко обращал внимание и, конечно же, не объяснял своих действий, и не защищался.

– Я был занят, – сказал он.

– Возможно, задача оказалась труднее, чем Вы притворялись, – парировала Зоя. – Возможно, для Вас это шутка.

Не шутка. Далеко не шутка. Когда джентльмен соглашается сделать что-либо, он это делает. Он и делал. Он был так занят, действуя от её имени, что не имел времени навестить свою любовницу. Но герцог Марчмонт никогда не жалуется и не объясняется. Он хранил безмолвие, продолжая кипеть.

Она глянула на него и затем в сторону. Вздохнула, очевидно, пытаясь успокоиться.

– Полагаю, мне следовало помнить, что Вы не очень-то сообразительны, – произнесла девушка.

Он наблюдал за её поднимавшейся и опускавшейся грудью.

Его раздражение улетучилось.

На ней было бледно-жёлтое прогулочное платье, отделанное зелёным. Под полями шляпки тёмно-золотистые локоны танцевали над ушами. Аддервуд назвал её персиком, и она более чем соответствовала этому фрукту. От теплого сияния её розовеющие щёки напоминали персики, обласканные солнцем, а мягкие губы слегка поблёскивали.

Не будь она дочерью единственного человека на свете, за которого он был готов отдать жизнь, герцог Марчмонт попытался бы доподлинно установить, насколько она невинна.

Но это дочь Лексхэма, и она чем-то раздражена, и, в общем и целом, самым разумным будет обратить всё в шутку.

– Я поражён, просто поражён, что Вам никто не сказал, – проговорил он. – Я не очень сообразителен. Вам лучше объяснить мне яснее. И постарайтесь не использовать длинные слова.

Она метнула в него косой взгляд, вспышку голубого подозрения.

– Спросите Вашего отца, – продолжил герцог, – я удивлён, что он не предупредил Вас, какой я тупоголовый. Уверен, что он указывал мне на это множество раз.

– Он так и говорил, – ответила она. – Он сказал, что я не должна ожидать многого.

– Ах, – сказал он, – какой удар, весьма ощутимый удар!

Зоя закатила глаза.

– Вижу, как обстоят дела, – сказала она. – Не беда. Некоторые вещи даже Вы способны понять. Мне нужна одежда.

– Одежда? Моя безмозглая голова каким-то образом упустила тот факт, что Вы обнажены?

– Не такая одежда, – сказала она, проводя руками вниз по переду платья в самой провокационной манере. – Это платье прошлогоднее.

– Как возмутительно! Вы должны его немедленно снять.

– Вы бросаете мне вызов? – спросила она.

Герцог сказал не подумав. Теперь образы прошлого теснились в его мозгу: Зоя подзуживает и дразнит своих братьев, Зоя принимает любое «нельзя», «не следует», «не можешь» и «не станешь» как вызов или насмешку.

То, что он предложил в шутку, являлось первосортным вызовом. Для леди раздеваться на публике являлось не только невообразимо непристойным, это было практически невозможно. Чтобы расстегнуть многочисленные и сложные застёжки, располагавшиеся для удобства горничной, а не её хозяйки, требовалась ловкость акробата и человека-змеи одновременно. Ни одна леди не справилась бы без посторонней помощи.

С другой стороны, это же Зоя. Она бы нашла способ это сделать или расшиблась бы в лепёшку. И процесс поисков такого способа непременно будет занимательным.

Соблазн бросить ей вызов становился почти непреодолимым.

Но он сдержал своё чувство юмора и сказал:

– Нет, это была шутка.

– Это платье для меня не шутка, – сказала она. – Меня не станут уважать в Обществе, если я стану безвкусно одеваться. Мои наряды должны быть сшиты по последней моде. Не мне Вам объяснять. Вы рассказывали о Бо Браммеле. Даже мои сёстры признают, что Вы модник, как ни больно им это говорить. И я могу сама видеть: Ваша одежда говорит мне, что Вы разбираетесь в подобных вещах.

Он сказал:

– На самом деле, я предоставляю разбираться в этом моему камердинеру Хоару.

– Хоар также ходит к Вашему портному выбирать Вам предметы одежды?

– Нет, к портному хожу я, но оставляю решения за ним, – сказал он. – Он знает, что мне всё равно. К тому же любому портному известно, что если он плохо меня оденет, то пострадает его репутация, и он потеряет клиентов.

Это заставило её сделать паузу.

Он наблюдал за тем, как Зоя размышляет, и что-то в выражении её лица заставило его вообразить, как работает её ум, впитывая несколько произнесённых им фраз и сохраняя информацию на будущее. Герцог представлял себе её ум уменьшенной копией Лондонского Главного почтового офиса, наполненного шеренгами служащих на длинных скамьях, которые искусно раскладывают письма по соответствующим выемкам.

– Вы собираетесь поручить Вашему камердинеру заказывать мне одежду?

– Нет.

– Вы собираетесь оставить заказ моего гардероба моим сёстрам?

– Бог ты мой, нет.

Она сложила руки и ждала.

Он тоже ждал, растягивая момент, поскольку солнце поцеловало её нос и озарило завитки, выбившиеся из-под шляпки, и что-то вроде улыбки пряталось в уголках её губ.

Люсьен стоял – и знал об этом – на несколько дюймов ближе, чем допускали приличия. Пролетавший ветерок доносил ей его запах.

– Полагаю, тогда этим кем-то должен быть я, – проговорил он.

– Кто же ещё? – ответила она. – Вы на гребне моды. Я Ваша… протеже. Это правильное слово, не так ли?

Так, как она его произнесла, оно прозвучало в высшей степени неправильно и очень безнравственно, но он кивнул.

– Тогда Вы должны наблюдать за тем, как я одеваюсь, – сказала девушка.

Он мог представить себя в её гардеробной, говорящим «сними с себя одежду». Он мог представить себя, помогающим ей раздеваться, начиная с…

Он отверг видение.

Почему безобидные слова у неё становятся совершенно непристойными намёками?

– Думаю, Вы имеете в виду, что я должен проследить за выбором Вашего гардероба?

Зоя пожала плечами, и это движение, казалось, прошло через всё её тело. Она двигается, как кошка, подумал герцог.

Она пошла дальше, и ему бросилась в глаза её походка: медленное манящее покачивание элегантных изгибов. Он пошёл рядом с ней, и знал, что находится слишком близко, поскольку мог слышать шуршание муслина о свои брюки и вдыхать женственный запах, чистый и тёплый.

Люсьену показалось, что серый весенний день обернулся знойным летом.

– Вам не следует ходить таким образом, – заметил он.

– Каким образом?

– Таким образом, – повторил он. – Английские мужчины могут неправильно понять.

– Они возжелают меня? Но это и есть то, что я бы хотела, чтобы мужчины поняли. Я должна быть популярной и получить много предложений о браке.

Об этом герцог не думал – или думал? Другие мужчины, глядящие, как Зоя двигается. Другие мужчины, желающие её. Другие мужчины, находящиеся в искушении.

– Вы скорее получите предложения иного рода, – пояснил он.

– Какие именно?

– Вот такие, – ответил он.

Он сократил небольшое пространство между ними и обхватил рукой её талию. Он лишь намеревался – или лгал себе, что намеревается – проучить её.

К его потрясению, девушка не оказала ни малейшего сопротивления. Даже не старалась его изобразить. Она просто прильнула к нему.

Зоя была мягкой и тёплой, и её запах напоминал о летнем саде с женщиной в нём. Люсьен притянул её к себе, и тепло, мягкость и запах окутали его.

Он скользнул рукой вверх по её спине и вдоль шеи, провёл пальцами вдоль подбородка. Герцог откинул её голову назад, и девушка посмотрела на него. Это было глубокое синее море её глаз, и он жаждал в них утонуть.

Он наклонил голову и приблизил свои губы к её губам.

Это было только соприкосновение губ, даже не настоящий поцелуй, но Люсьен ощутил его рикошетом внутри себя: оглушительный взрыв чувств. Он не знал, что это было, и не пытался узнать. Он отстранился. И тогда, до того, как он смог стряхнуть с себя удивление, молодой человек услышал энергично распевающую птицу.

Звук прошёл сквозь пелену, окутывавшую рассудок, и привёл его в чувство. Грин Парк был далёко не пустынным, и объятия на публике были непростительной, возможно катастрофической глупостью. Зоя могла свести на нет всю работу, проделанную им, чтобы заставить Общество принять её.

Он отстранился. Убрал руки. Затем отодвинулся, чтобы оставить между ними приличную дистанцию.

Он был в ярости на самого себя.

– Не делай так больше, – сказал он.

– Почему нет? – спросила девушка.

Герцог уставился на неё.

– Почему нет?! Почему нет?!

Она поднесла указательный палец к губам и притронулась к месту, куда он её целовал.

– Немного ласки, небольшое поддразнивание.

Зоя изучила его лицо. И засмеялась.

– Не смешно, – сказал он.

– Ты так говоришь, потому что не можешь видеть своего выражения лица.

Выражения? У него не бывает выражений лица.

– Зоя!

– Тебе не понравилось? – спросила она. И добавила со смехом: – Мне понравилось. Я никогда не целовала и не касалась другого мужчины, кроме Карима, а с ним это было так, словно ласкаешь мебель – мягкую мебель.

– Зоя, ты не можешь так говорить.

– О, я знаю, – ответила она. – Сестры мне говорили. Нельзя говорить это, Зоя. Нельзя говорить то. Но ты – не мои сёстры. Ты зрелый мужчина.

– Я мужчина, – ответил герцог. – И вовсе не привык сопротивляться соблазну. Если ты хочешь получить достойный выход в свет, устроиться и благополучно выйти замуж, тебе лучше не искушать меня.

Ему в голову пришла ужасная мысль.

– Боже милостивый, Зоя, ты хотя бы знаешь, как отказать?

Она покачала головой.

– Не так, как ты думаешь. Не в ласках и поцелуях. Всё, чему я когда-либо училась, это говорить «да».

– О, мой Бог. – Будь он другим человеком, из тех, кто склонен к проявлению эмоций, то он бы швырнул шляпу на землю и принялся вырывать на себе волосы.

В этот самый момент герцог Марчмонт наконец полностью осознал чудовищность задачи, которую на себя взвалил.

Он мог проложить ей путь в Общество, но она совершенно невинно подрывала бы его на каждом шагу. Или, возможно, из вредности. В конце концов, это же Зоя.

Но Зоя приходится дочерью человеку, заменившему Люсьену отца. В любом случае, сказал себе Марчмонт, он сказал, что возьмётся, и он никогда не нарушит данного им слова.

– Очень хорошо, – сказал он. – Я с этим разберусь.

Нет ничего легче.

Эти слова издевательски звенели у него в голове.

Он осмотрелся. Никого из тех, кто имел значение, поблизости не оказалось. Возможно, их никто не видел. Близость длилась меньше минуты, помимо всего прочего.

Герцог проговорил спокойно, о, слишком спокойно:

– Я присутствовал вчера на свадьбе принцессы Елизаветы. Принца-регента там не было – он болен. Но герцог Йоркский, его брат…

– Я знаю, – сказала она. – Мне пришлось заучить их всех наизусть.

– Хорошо, – сказал он. – Герцог Йоркский обещал поговорить с Регентом и проследить, чтобы ты получила приглашение. Он говорит, что вся королевская семья была глубоко тронута историей в «Дельфиан». Герцог Йоркский полагает, что, вероятнее всего, тебя пригласят в Малую гостиную на приём в честь дня рождения Принца-регента.

– Двадцать третьего числа этого месяца, – сказала она. – Это не его день рождения. Но он родился в августе, как сказали мне сёстры, а Сезон заканчивается в июне, и все разъедутся в поместья. Никого не будет в Лондоне, чтобы его отпраздновать тогда.

Её сёстры были самыми утомительными из женщин. Однако они избавили его от изрядной порции скучных объяснений.

– Совершенно верно, – сказал он. – В отличие от обычных церемоний ты не застрянешь среди юных мисс, едва расставшихся с классной комнатой.

Зоя кивнула.

– Тогда не будет так бросаться в глаза мой возраст.

– Да, там ожидается немало других диковинок.

Она улыбнулась.

– Хорошо, поскольку, я понятия не имею, как выглядеть юной и наивной. Осталось не больше двух недель, и мне ещё многому нужно научиться и без того, чтобы изображать невинность.

– Ты сумеешь ухитриться и не сделать ничего возмутительного и скандального до этого времени? – спросил Люсьен без особой надежды.

– Если мне не станет слишком скучно, – ответила она. – Сейчас начинаю немного скучать.

Девушка повернулась и пошла назад.

Герцог засомневался, не подвёл ли его слух. Скучать? С ним? Никто не скучал с ним. Женщины никогда от него не уходили. Напротив, они делали всё возможное, чтобы продлить беседу.

Он сказал себе, что она просто хочет ему досадить. Скука, действительно. Нужно было зацеловать её до потери сознания. Это бы её научило.

О, да. И очень помогло сделать её респектабельной.

Он пошёл за ней.

– Тебе не следует бродить по Лондону одной.

– Я не одна. Со мной моя горничная.

– Горничной недостаточно, и она, прежде всего, не должна была позволять тебе удирать, – проговорил он, хотя сомневался, что даже кавалерия смогла бы удержать Зою.

– Я её заставила, – сказала она. – Сёстры должны были прийти. Они приходят ежедневно и рассказывают мне, как ходить, как сидеть и наливать чай, что говорить и что не говорить.

Люсьен ощутил укол чего-то схожего с совестью, с которой он был знаком лишь отдалённо. С другой стороны, это мог быть страх – что было более вероятным в сложившихся обстоятельствах.

Зоя, потерявшаяся в Лондоне. Зоя, одна. Зоя, которая не умеет говорить «нет».

Он сказал спокойно, почти спокойно:

– Ты жаловалась, что сидишь взаперти в доме. Ты была закупорена в этом грязном кэбе. То, что тебе требуется, это поездка в моей двуколке. – Герцог наклонился к ней и принюхался. Она всё ещё пахла слишком вкусно, как летний сад. Он заставил себя отодвинуться, пока запах, вид или звучание не привели его к очередной ужасной ошибке.

– Тебе крайне необходимо проветриться, – сказал он. – Ты начинаешь покрываться плесенью.

Девушка прошла несколько шагов и остановилась, глядя на что угодно, кроме него.

– Мне известно, что такое двуколка. Открытый экипаж. С двумя лошадьми, как сказал папа. Она экстравагантна. И быстро ездит.

Марчмонт распознал вспышку в её глазах. Она была не столь равнодушна, какой хотела выглядеть.

– Я повезу тебя кататься в моей двуколке, – предложил он. – Мы тебя проветрим, а потом заедем к самой лучшей в Лондоне портнихе, и ты сможешь заказать столько платьев, сколько захочешь.

Люсьен, естественно, не заботился о цене. Он не мог записать платья на свой счёт, поскольку если об этом просочится хотя бы слово, то мисс Лексхэм будет объявлена его любовницей. Однако он уладит финансовые вопросы с её отцом. Во что бы ни обошёлся гардероб Зои, эта цена никогда не сравнится с его долгом перед бывшим опекуном.

Она продолжала спускаться с холма.

– Я слишком долго сидела в карете. Сиденья твёрдые, и у меня болит задняя часть.

– Ты говорила, тебе скучно, – сказал он. – Ты жаловалась, что твои платья вышли из моды.

– Я так говорила? – она проделала жест, точно повторявший тётю Софронию. – Не помню

– Зоя Октавия, – сказал он

Девушка посмотрела на него, закатила глаза и отвела взгляд.

– Ты такая же противная, какой была всегда, – сказал он.

– Так же как и ты, – ответила она.

– Я, возможно, и противный, но я тот, у кого есть экстравагантная двуколка.

Через миг она спросила:

– Как быстро ездит твоя двуколка?

– Существует только один способ, каким ты сможешь это узнать, – ответил герцог.

– Ну, хорошо, если ты так настаиваешь, – она вздохнула и взяла его под локоть.

Прикосновение вызвало в нём волну наслаждения, прокатившуюся через него.

Боже милостивый, она действительно опасна, подумал Люсьен.

И всё же, он взрослый мужчина и человек слова. Он справится. В этот момент имело значение только одно: он отвечал за Зою, и пока он был в ответе, он мог удержать её в безопасности.

Марчмонт Хаус

Некоторое время спустя

Привратник с широко раскрытыми глазами наблюдал за парой, пересекающей Сент-Джеймс-Сквер, со служанкой, следующей за ними по пятам. Он вызвал лакея и шепнул ему на ухо. Лакей поспешил из парадного холла, пролетел через обитую зелёным сукном дверь и вниз по лестнице в зал для прислуги, где он нашёл Харрисона, управляющего дома, который просматривал счета вместе с экономкой миссис Данстан.

Внешне Харрисон был именно таким, каким должен быть человек, распоряжавшийся герцогской прислугой. Благодаря высокому росту он мог свысока смотреть на других слуг и большинство посетителей дома. Длинный нос усиливал эффект. Чёрные глаза напоминали вороньи: слишком проницательные и блестящие. Седина, пробивающаяся в тёмных волосах, добавляла ещё больше достоинства и неподкупности его внешности.

– Олни сообщает о приближении его светлости, – доложил лакей.

Харрисон не отрывался от списка продовольствия в своей руке. Однако он насупился, что бросило лакея в дрожь.

Так и было задумано. Нет ничего странного в приходе герцога Марчмонта в его собственный дом, пусть даже и пешком. Это точно не было делом, требующим внимания человека, отвечающего за управление обширным хозяйством герцога.

– С ним женщина, – торопливо добавил лакей.

По-прежнему Харрисон не расставался с колонкой записей и большого количества цифр.

– Какого рода женщина? – спросил он.

– Леди, – ответил лакей. – С ней горничная. Не одна из тёть или кузин Его Светлости. Олни говорит, это та самая, из газет. Выглядит как с картинки, которую он видел.

На этом Харрисон поднял глаза. Он обменялся взглядом с миссис Данстан, скривившей губы.

– Дева Гарема, – сказал он.

Будучи слугами, они были хорошо осведомлены о недавних событиях. Они знали, что их хозяин принял Деву Гарема под своё покровительство. Они знали о пари на тысячу фунтов с Аддервудом. Они знали всё о пари своего господина. Им были известны все его дела.

Дело Девы Гарема являлось возмутительным. Однако у знати имелись свои причуды, и работать у герцога Марчмонта было гораздо выгоднее, чем у любого другого пэра во всей Великой Британии.

Несмотря ни на что, Харрисон не мог радоваться тому, что хозяин приводит домой общественную аномалию.

Женщины гарема, по мнению слуг, занимали положение в одном ряду с балеринами, актрисами и куртизанками – немногим выше уровня проститутки. С другой стороны, баронство отца мисс Лексхэм одно из старейших в Англии. Оно было на столетие или два старше, чем титул его светлости, который шёл третьим по старшинству в королевстве.

Не то чтобы Харрисон охотно верил, что особа, выдававшая себя за дочь лорда Лексхэма, на самом деле была этой леди. Другие могут поддаться чувствительным статейкам в газете, но он продолжал иметь ясное представление о положении вещей.

Настоящая леди не станет навещать жилище холостяка без достойной компаньонки. Большинство людей не сочло бы горничную леди достаточным сопровождением в данных обстоятельствах. Будь с ней её мать, сёстры или тётки, это отвечало бы приличиям. Но нет, эта безрассудная дама расхаживала по площади Сент-Джеймс, повиснув на руке хозяина, не сопровождаемая никем, кроме горничной!

Всё же Харрисон гордился, тем, что никогда не терялся в любой ситуации. Ничего другого он не мог себе позволить. Персонал воспринял бы любое проявление сомнения или неуверенности как слабость. С точки зрения Харрисона, прислуга ничем не отличалась от собак или волков: и те, и другие чувствовали страх и слабость. Затем пускали в ход клыки.

– Я разберусь с этим делом, – сказал он.

Парадный холл Марчмонта был огромным, напоминающем пещеру, помещением.

Высокий слуга, как заметила Зоя, не издал ни звука, пересекая пол в шахматную клетку. Он перемещался подобно аромату, как слабый запах воска, исходящий из одной из комнат поблизости.

Лондонский особняк ее семьи был элегантным и ухоженным. Он был значительно меньше Марчмонт-Хауса, разумеется, который растянулся вдоль немалого отрезка площади Сент-Джеймс. Лексхэм-Хаус к тому же выглядел как дом, принадлежавший большой семье. Как не усердствовали слуги, они не всегда могли стереть следы бесконечных приходов и уходов многочисленных отпрысков лорда Лексхэма, их супругов, супруг и отпрысков. Можно было заметить здесь шаль, там брошенную книгу, стол или кресло, не совсем правильно расположенные.

В Марчмонт-Хаусе всё было совершенно иначе, как она успела заметить, хотя главным образом она увидела только прихожую, суровое общественное место, призванное наводить священный ужас на посетителей.

Она была скрупулёзно – нет, скрупулёзно не подходило и близко. Прихожая содержалась в фанатичном порядке.

Двери красного дерева сияли. Блеск мраморного пола придавал ему вид жемчуга и полированного оникса. Чёрный мрамор камина излучал свет. Сверкание люстры резало глаза. Зоя вполне уверилась, что ни единой пылинке не дозволялось осесть на поверхность здесь или где-либо в этом огромном доме.

Высокий мужчина, представленный ей как Харрисон, должно быть, отвечал за это состояние дел. Благодаря лекциям своих сестёр по ведению хозяйства, Зоя знала, что в иерархии крупного – или очень богатого – знатного дома, управляющий находится на верхушке социальной лестницы. Он подчинялся лишь хозяину и его доверенному лицу. Управляющий дома получал в два-три раза больше, чем следующий за ним по статусу главный повар. Чуть ниже повара, но равным господскому камердинеру считался дворецкий.

Вся структура на самом деле была проста, и Зоя без труда представляла её в голове в виде диаграммы, охватывающей все позиции, до самых нижних по рангу, слуг по дому и вне дома, в городе и в деревне.

В любом случае это было проще в сравнении с запутанной паутиной вечно изменяющихся альянсов и иерархий в доме Юсри-паши.

Харрисон естественно не выполнял никакой фактической работы. В ту же минуту, как герцог снял шляпу и перчатки, появился младший лакей, он учтиво освободил хозяина от названных предметов и исчез. Остальные слуги застыли поблизости.

Никто из них не выказал ни любопытства, ни других эмоций. Казалось, все находятся на своих местах. Все были подобающе одеты и аккуратно причёсаны.

И все находились в состоянии сильного напряжения.

Зоя могла это почувствовать. Марчмонт выглядел рассеянным. Что было неудивительно.

– Мы только зашли за двуколкой, – сообщил герцог своему управляющему. – Я везу мисс Лексхэм на прогулку. Распорядитесь приготовить экипаж и сообщите Хоару. Он захочет сменить мне что-то: шляпу и перчатки, как я полагаю. В то же время, мы должны вспомнить о манерах и предложить леди подкрепиться закусками и напитками.

Он повернулся к Зое. Дневной свет, заставлявший плясать радуги на люстре, блестел в его светло-золотистых волосах. Одна непослушная прядь свисала через лоб, придавая ему вид беспечного мальчишки, и ей пришлось сжать в кулак свою руку, чтобы удержаться и не откинуть её назад.

Она помнила прикосновение его губ. Ещё не улеглась буря желаний, вызванная незавершённым поцелуем. Она насладилась сполна этим дразнящим моментом. Ей бы хотелось наслаждаться им дольше.

– Я бы хотел иметь возможность сказать, что вернусь через минуту, но Хоар рыдает, если я его тороплю, – произнес Люсьен. – И если я вырвусь с неправильными перчатками, либо шляпой, он перережет себе горло. Интересно, почему я держу его? Вы не знаете, Харрисон?

– Я не рискну догадываться, ваша светлость. Однако можно заметить, что на замену Хоар другим камердинером такой же высокой квалификации пришлось бы потратить много драгоценного времени вашей светлости.

– Харрисону всегда известны ответы, – сказал герцог Зое. – Если коротко: будет гораздо хлопотнее искать Хоару замену, чем смириться с ним. Оставляю Вас в искусных руках Харрисона.

С этим, он прошёлся через холл, сквозь открытую дверь и поднялся по величественной лестнице.

Харрисон метнул взгляд в одного из неподвижных лакеев, который поспешил предстать перед ним.

– Проводи мисс Лексхэм в библиотеку – нет, нет, неважно. Это не подойдёт. В ней нет никаких развлечений, только книги. Леди сочтёт её скучной.

Это было коварно, очень коварно: неуважение выражалось в кажущемся изъявлении заботы об её удобстве. Но ни один пристойный, почтительный слуга не станет предполагать, что леди может счесть скучным, и не скажет ничего, что могло бы выражать пренебрежение к её уму. Стоящая позади Джарвис поняла, что сделал Харрисон, поскольку испустила едва слышный вздох, который тут же превратила в кашель.

Лакей тоже сообразил. Хотя он сохранял бесстрастное лицо, Зоя отметила ухмылку у него в глазах.

Что ж, это было интересно.

Она широко улыбнулась управляющему.

– Как любезно с Вашей стороны, – ответила она. – Я бы никогда не подумала, что библиотека герцога может быть скучной, заплесневелой дырой. Я полагала, у него одна из лучших коллекций во всей Англии и самая элегантная и удобная библиотека. Но Вам лучше знать. Да, я бы хотела подождать в более приятной комнате.

Ухмылка лакея бесследно исчезла, и он побледнел.

Джарвис издала придушенный звук.

Выражение лица Харрисона не изменилось, хотя осанка стала ещё чопорней.

– Утренняя комната, – сказал он лакею. – Смотри, чтобы напитки прибыли незамедлительно.

Он поклонился ей и испарился из комнаты.

Женщины не произнесли ни слова, пока они не расположились комфортно в утренней комнате, и лакей не умчался.

– О, мисс, я никогда…– шепнула Джарвис. – Что он сказал, и что Вы ответили. Его библиотека заплесневелая…

– Библиотека принадлежит не ему, а герцогу, – сказала Зоя. – Ему стоит хорошо об этом помнить. Он должен знать своё место, всегда, и относиться ко всем гостям своего хозяина с величайшим уважением. Насколько я знаю.

– Да, мисс. Ему нужно было дать отпор, и Вы ему показали. Но…

– Не бойся его, – сказала Зоя. – Он просто забияка. В доме всегда находится хотя бы один такой, хотя и не всегда он стоит во главе дома. Никогда не позволяй таким людям запугивать себя, будь то мужчина, или женщина. Ты не подчиняешься никому, кроме меня. Запомни.

– Да, мисс, – произнесла Джарвис, озираясь с сомнением.

– Не стоит бояться, – сказала Зоя. – Не верю, что он попробует нас отравить.

Глаза Джарвис расширились.

– Боже милостивый, мисс!

– Это маловероятно, – уверила её Зоя. – В гареме всегда замышляли убить третью жену Юсри-паши, настолько скверный у неё был характер. Но они были слишком заняты, ссорясь между собой, чтобы подготовить достойное покушение.

– О, Господи, мисс!

Зоя жестом отмела тревогу горничной.

– Когда мои сёстры обучали меня ведению хозяйства в большом доме, это казалось наиболее утомительным из всех скучных обязанностей. Но в доме, подобном такому, это могло бы стать интересным.

Герцог Марчмонт не заметил ничего необычного в своей прислуге. Он едва замечал их за исключением случаев, когда, как это было сейчас, они его раздражали.

Четверть часа спустя, после того, как он оставил Зою на попечение Харрисона, герцог стоял в гардеробной в одних брюках и сорочке, наблюдая, как его камердинер подбирает и отвергает один за другим сюртуки и жилеты.

– Хоар, мы не едем в Гайд-Парк в общепринятое время, – сказал его светлость. – Никто не обратит на меня внимания, кроме леди – да и это не продлится долго. Модные страницы и образцы тканей скоро полностью завладеют её вниманием.

– Да, ваша светлость, но леди – что на ней надето?

– О, боги, ты же не собираешься сочетать нас по цвету?

– Разумеется, нет, сэр. Но необходимо добиться правильного тона.

Марчмонт, молча, проклял Бо Браммела. Камердинеры и так были чувствительными особами, до того как появился Браммел и превратил одежду в религию.

– Прогулочное платье, – поговорил он нетерпеливо. – Бледно-жёлтое с зелёной отделкой. Прошлогоднее, как она меня уведомила.

Камердинер уставился на него с выражением полным ужаса. Марчмонт не знал и не интересовался, что могло вогнать слугу в панику. Он лишь надеялся, что нанял не самого слабонервного камердинера во всём Лондоне.

Это могло занять целый день и оставшийся вечер, если хозяин не возьмёт всё в свои руки.

– Этот сюртук, – сказал он резко, указывая пальцем. – Этот, и зелёный жилет.

Глаза камердинера расширились.

– Зелёный, сэр?

– Зелёный, – твёрдо ответил Марчмонт. – Это удивит мисс Лексхэм.

– О, Боже. Да, ваша светлость.

– Когда леди начинают скучать, случаются возмутительные вещи. Мы должны добиться некоторой непоследовательности, возможно, намёка на оригинальность. Мы же не хотим, чтобы нас сочли скучными?

– Силы небесные, ваша светлость, разумеется, нет.

И, наконец, Хоар энергично взялся за дело.