Похороны Фрэнсиса состоялись на следующий день после слушания дела о его смерти. После них граф Эсмонд вместе с остальными приехал в дом Боумонтов. Он выразил свои соболезнования и любезно предложил оставить с Лейлой Ника до тех пор, пока Демптоны не найдут себе новых хозяев.

Лейла вежливо отклонила предложение графа. Его речи и манеры были безупречны — не слишком холодны и не сверхсердечны, но исходивший от него холод был настолько ощутим, что казалось, будто между ними была стена изо льда.

Когда Лейла начала объяснять, что один из слуг Эриара временно останется в ее доме, Дэвид и Фиона стали настаивать на том, чтобы прислать кого-нибудь из своих слуг. Фиона разозлилась на Дэвида, когда герцог Лэнгфорд, стоявший рядом и беседовавший с лордом Квентином, позволил себе высказать свое мнение.

— У слуги графа Эсмонда была целая неделя, чтобы ознакомиться с вашими требованиями, миссис Боумонт. Его присутствие в доме окажется менее разрушительным — в любом смысле. Вы и так пережили слишком много.

— Совершенно верно, — поддержал герцог Квентин. — Полагаю, это было бы самое простое решение.

Лейла уловила вспышку не то бешенства, не то презрения в глазах Эсмонда, но не успела ответить. Он опередил ее.

— Разумеется, — ответил он по-французски. — В любом случае я в скором времени собираюсь вернуться в Париж, так что Ник сможет последовать за мной, как только ваши домашние дела будут улажены.

Лейла взглянула на Эндрю и тот кивнул. В этом не было ничего удивительного: никто не смел противоречить герцогу Лэнгфорду. Дэвид отвернулся. Даже Фиона и та попридержала свой острый язычок.

Однако Лейла, вздернув подбородок, встретилась с загадочным взглядом Эсмонда и сказала:

— Мое желание, очевидно, не в счет. Тем не менее я сожалею, но я не воспользуюсь вашим великодушием.

Эсмонд ограничился каким-то вежливым, типично французским, замечанием и вскоре попрощался.

Но после его ухода Лейла почти физически ощутила холод и нечто ужасно похожее на отчаяние. Впервые после той далекой ночи в Венеции она почувствовала себя безнадежно одинокой и потерянной.

Она уже знала, как много сделал Эсмонд, чтобы помочь ей. Ознакомившись с подробным отчетом о ходе расследования, который ей дал прочитать Эндрю, она поняла, какими неприятностями могло обернуться ее дело, если бы им занялся не Квентин, а кто-либо другой.

Лейле хотелось выразить Эсмонду свою благодарность. Она даже отрепетировала короткую, но хорошо продуманную речь. Но беда была в том, что стена льда отрезала ее от графа прежде, чем Лейла смогла хотя бы начать эту речь. Теперь ей казалось, что Эсмонд просто вел себя галантно, как и подобает французу и как к тому обязывало его положение. А после он не хотел иметь с Лейлой ничего общего.

Ей не следует этому удивляться, тем более чувствовать себя уязвленной, убеждала она себя. Лэнгфорд тоже не был особо дружелюбен. Было очевидно, что он не хотел, чтобы его сын и Фиона — дочь его самых близких друзей — водили дружбу с безродной художницей, чей плохой вкус в выборе мужа и недостаток воспитания вылились в скандал. Герцог посчитал, что даже его слуги слишком хороши для таких, как Лейла, — пусть за ней присматривает лакей этого иностранца.

Ирония была в том, что Лэнгфорд даже не подозревал, что она вполне заслуживает его порицания. Не знал он и той высокой цены, которую ей уже пришлось заплатить. В своем отчаянном стремлении спасти себя и защитить Эндрю Лейла никогда по-настоящему не задумывалась о последствиях сокрытия убийства: о всеобщем осуждении, об изоляции от общества, о необходимости следить за каждым своим словом, жестом, выражением лица, чтобы случайно не выдать себя, притом с большой долей вероятности, действительному убийце. Однако самыми ужасными были муки совести.

Лейла не могла смотреть в глаза своим друзьям, а на других людей — не подозревая их. Ей хотелось, с одной стороны, чтобы все поскорее ушли, а с другой — она боялась остаться одна, наедине со своими страхами и виной.

Наконец все разошлись и усталость свалила Лейлу с ног. В ту ночь она спала без снов.

Все последующие дни Лейла не находила себе места. У нее пропал аппетит, работа валилась из рук. Всякий раз, когда стучали в парадную дверь или на площадь въезжал, гремя по булыжнику, экипаж, она думала, что это приехал Квентин, чтобы арестовать ее, или убийца, чтобы заставить ее замолчать навеки.

Лейла определила свое состояние как временный нервный срыв, но он не проходил. Ее начали мучить ночные кошмары, так что Лейла стала вообще бояться ложиться спать.

Через неделю после слушания она сказала Нику, что собирается пойти в церковь и вышла из дома. Кончилось тем, что она оказалась, как это и раньше случалось много раз, на кладбище.

Где сейчас была могила Фрэнсиса?

Заказанную Лейлой могильную плиту еще не установили, была лишь временная дощечка. Свежевскопанную землю припорошил снег.

Лейла не могла горевать по Боумонту. Она не умела лицемерить. Сюда ее привела не скорбь.

Лейла смотрела на свежий холмик с отвращением. Когда Фрэнсис был жив, она позволяла ему мучить себя; и теперь — мертвый — он все еще продолжал ее мучить. Если бы не он, она не чувствовала бы себя виноватой и такой одинокой.

— Кто это сделал? — тихо сказала Лейла. — Кому ты стал поперек горла, Фрэнсис? Но твой убийца ушел от наказания. И все потому, что я… что я так чертовски умна. Всего-то немного чернил… и нет никакого запаха.

И в этот момент она вспомнила.

Эсмонд… где-то год назад… на приеме, где был выставлен портрет мадам Врэсс… Еще задолго до приема она слегка надушилась и запах почти испарился… а он точно определил, из каких компонентов были составлены ее духи.

Теперь она поняла, почему между ними появилась эта стена изо льда.

— Он почувствовал запах яда, — пробормотала Лейла. — Не чернил, а яда и, наверно, подумал… — Лейла огляделась. Господи, до чего она дошла: разговаривает сама с собой… на кладбище.

А что с ней будет потом? Буйное помешательство?

Неужели Эсмонд поверил в то, что она, вспыльчивая и неуравновешенная художница, убила своего мужа в приступе безумия?

Но он же ей помог…

Эсмонд последовал за нею сразу же после того, как она покинула Норбури-Хаус. Она попросту сбежала и правильно сделала, но ее сердце почему-то с этим не соглашалось. В глубине души она знала, что хочет, чтобы Эсмонд сломил ее волю и… увез куда-нибудь.

Дрожь пробежала по телу. Непростительная слабость — вот как это называется. В минуту горя и замешательства» — и да, облегчения, оттого что он приехал, — она потеряла над собой контроль, а вместе с ним и способность рассуждать здраво, поэтому и упала в обморок.

Эсмонд был слишком проницательным, чтобы не понять, в каком она состоянии, что чувствует вину и ужас, и, очевидно, сразу решил, что это она убила Фрэнсиса. Он послал за Квентином не из хорошего к ней отношения или чтобы оказать ей услугу, а скорее всего потому, что, будучи иностранцем, он просто никого больше не знал в министерстве внутренних дел. А помогать ей он вовсе не пытался.

Господи, какая же она глупая! Почему ее так удивляет, что она ошиблась в намерениях Эсмонда? Она сознательно себя обманывала с самого начала. Поддавшись паническому ужасу, она скрыла преступление, чтобы спасти саму себя. Даже не так — спасти свою карьеру. А что касается благородного желания защитить Эндрю — она прекрасно знала, что правосудие для него гораздо важнее орденов и титулов.

Короче говоря, Фрэнсис оказался прав: яблоко от яблони недалеко падает.

Через десять лет после того, как она совершила этот постыдный грех с Фрэнсисом, она снова поскользнулась. А поскольку она натура слабая, то будет опускаться все ниже и ниже, пока окончательно не деградирует.

А это будет пострашнее виселицы.

Лейла выбежала с кладбища на улицу, остановила кеб и велела везти ее в Уайтхолл.

— И поскорее, — приказала она и тихо добавила: — пока я не передумала.

Когда Исмал входил в кабинет лорда Квентина, выражение его лица было ангельски спокойным, хотя внутри его всего переворачивало. Сам виноват, говорил он себе. Зачем он остался в Англии еще на неделю? Если бы он уехал сразу после слушания, ему не пришлось бы сегодня мчаться в контору Квентина в ответ на его короткую записку: «Ко мне пришла миссис Боумонт. Приезжайте немедленно».

Исмал поклонился мадам и вежливо поздоровался с его светлостью. Квентин указал ему на стул рядом с Лейлой, но Исмал подошел к окну. Инстинкт подсказывал ему, что разговор будет не из приятных.

— Мне очень жаль, миссис Боумонт, — сказал лорд Квентин, — что вам придется пережить все еще раз, но будет лучше, если Эсмонд услышит все от вас. — Он взглянул на Исмала. — Я уже объяснил миссис Боумонт, что вы иногда нам помогаете и вам можно безоговорочно доверять.

Исмал ничего не ответил, а только кивнул.

Не отрывая взгляда от огромного стеклянного пресс-папье на письменном столе Квентина, Лейла сказала без всякого выражения:

— Мой муж был убит. А я поступила неправильно. Я уничтожила улики.

Исмал посмотрел на Квентина. Его светлость кивнул.

— Мадам, очевидно, имеет в виду чернила?

Лейла даже не моргнула, продолжая смотреть на пресс-папье.

— Вы все поняли и все же ничего не сказали.

— Большинство людей держат пузырьки с чернилами не на тумбочке в спальне, а на письменном столе. Все же, возможно, ваш муж был исключением.

— Вы знали, что это я принесла их в комнату Фрэнсиса. И поэтому подумали… — Лейла запнулась и покраснела. — Не важно. Чернила принесла я. — Она четко произносила каждое слово. — Я принесла их, чтобы устранить запах синильной кислоты. Я знала, что муж умер не от передозировки. — Помолчав, она продолжила: — Я знаю, что поступила неправильно, но мне было необходимо представить смерть Фрэнсиса как случайность. Я его не убивала. И все же я не могла не понимать, что вряд ли кто-либо в это поверит, если станет известно, что его убили.

— В то время вы не знали, что у миссис Демптон неустойчивая психика.

— Меньше всего я думала о миссис Демптон, — нетерпеливо ответила Лейла. — Я знаю разницу между расследованием смерти по неизвестным причинам и расследованием настоящего преднамеренного убийства. Задача правосудия во всем разобраться, но я не могла этого допустить.

Она повернулась к Исмалу. Ее карие глаза лихорадочно блестели, лицо стало бледным как полотно.

— Моя девичья фамилия не Дюпон. Ее изменили много лет назад. Моим отцом был Джонас Бриджбертон.

Последние пять слов прозвучали в тишине кабинета как выстрелы. Комната покачнулась перед глазами Исмала, но он не подал виду. Даже выражение лица осталось прежним.

Это та девушка, которую Ристо заметил на лестнице в ту далекую ночь. Прошло десять лет, но Исмал помнил все до мельчайших подробностей.

Он пришел к Бриджбертону, потому что хотел отомстить другому человеку. После этого визита Исмал совершал один безумный поступок за другим и подошел к самому краю, за которым была смерть. Шрам на теле свидетельствовал об этом, и он давал о себе знать всегда, когда случалось что-нибудь такое, что напоминало Исмалу о тех страшных днях.

О Бриджбертоне он почти не вспоминал. Этот человек был всего лишь средством для достижения цели. В ту ночь Исмал поговорил с ним, тут же ушел, и все было кончено. Оказывается — не кончено. Ничто никогда не кончается.

Это судьба, подумал Исмал, но ничего не сказал. Он мог держать под контролем свое тело и выражение лица, но не был уверен в том, что его не выдаст голос.

Не замечая чудовищности того, в чем она только что призналась, Лейла тем же отрывистым тоном продолжила:

— Возможно, вы о нем слышали. Он был убит десять лет тому назад. Его враги избавили корону от излишних трат на разбирательство и казнь. Он был преступником. Он похищал военное имущество у своего же правительства и продавал тем, кто больше за него заплатит. Мне сообщили, что правительство составило длинный список его преступлений. Шантаж и работорговля, насколько я помню, были лишь незначительной частью того, чем он занимался.

— Было собрано довольно большое досье, — добавил Квентин, очевидно, для Исмала, хотя его светлость прекрасно сознавал, что для него это не было новостью. — Наши люди, совместно с полицией Венеции, как раз находились в процессе расследования дел Бриджбертона, когда он погиб от несчастного случая.

— Говорили, что это был несчастный случай, — сказала Лейла. — Власти, должно быть, согласились таким образом поскорее от него избавиться. Не сомневаюсь, что искать убийцу они посчитали напрасной тратой времени и денег.

Точно так же как другие власти не увидели смысла в том, чтобы найти убийцу Фрэнсиса Боумонта, подумал Исмал. Однако согласно рапорту полиции Бриджбертон пьяным упал в канал и утонул. Он, конечно, не был убит. Исмал приказал Ристо и Мехмету ни в коем случае не убивать этого человека… но это не означало, что они выполнили его приказание, черт бы их побрал.

— Во всяком случае, дело не в том, как умер мой отец, а в том, кем он был. Я понимала, что, если люди узнают, что мой отец был преступником, моя репутация погибнет — даже если бы Фрэнсис не был убит. Как бы то ни было, я едва ли могла рассчитывать на то, что кто-то поверит, будто дочь Джонаса Бриджбертона не пошла по стопам отца.

Несомненно, при нормальных обстоятельствах так бы и произошло, размышлял Исмал. Ведь не секрет, что за грехи отцов очень часто наказывают детей. Даже в такой просвещенной стране, как Англия.

Все же Лейла пришла к Квентину и во всем призналась. А Квентин — у которого были не меньшие основания для tofo, чтобы поддержать вердикт о смерти в результате несчастного случая — даже не пытался убедить ее, что она ошибается насчет истинной причины смерти ее мужа. Наоборот, он послал за своим опытнейшим агентом.

— Зачем вы меня позвали? — очень тихо спросил Исмал.

— Миссис Боумонт требует повторного расследования, и я с ней согласен.

Лейла не хотела, чтобы он присутствовал при этом разговоре. Исмал это чувствовал. Чувствовал, как внутри ее растет раздражение и Лейла едва сдерживается, чтобы оно не прорвалось наружу.

— Но если вы послали за мной, — заметил Исмал, — значит, вы не хотите, чтобы расследование проводилось открыто.

— Правильно. Я объяснил, что обычно мы вызываем вас, когда сталкиваемся с проблемой, требующей деликатного подхода. У миссис Боумонт появились кое-какие подозрения насчет некоторых людей.

Мадам подняла голову, и ленты на ее шляпе затрепетали.

— Я просто пояснила лорду Квентину, что мой муж не ограничивался дебошами в компании людей низшего сословия. Он на всех оказывал тлетворное влияние. У него был талант притягивать к себе молодых и неиспорченных. Я уверена, что не малое число мужей, жен и родителей желали ему смерти. Их фамилии можно найти в «Дебретте». И поскольку в ходе расследования убийства вероятнее всего обольют грязью не только мое имя, я посчитала нужным обратить на это внимание лорда Квентина.

— Весьма разумно, — прервал Лейлу Исмал. — Но надеюсь, вы понимаете и всю бесполезность тайного расследования? Как, по-вашему, мы должны будем поступить с убийцей, когда найдем его? Значит ли это, что нам придется повесить его — или ее — тоже тайно?

— Я не требовала тайного расследования. Я знаю только, что, пытаясь спасти свое имя, я тем самым помогла убийце выйти сухим из воды. Я совершила ошибку и хочу ее исправить. А как это сделать — решать лорду Квентину. — Злость, которую Лейла так тщательно скрывала, стала прорываться и уже слышалась в ее голосе. — За вами послала не я, а лорд Квентин. Потому задавать вопросы, как мне кажется, надо его светлости.

Догадываясь, каким будет ответ, Исмал повернулся к лорду Квентину:

— Милорд?

— Давайте будем ориентироваться по ситуации. — Ответ Квентина мог бы предсказать любой дурак. — Так вы возьметесь за это дело, граф?

«Как будто у меня есть выход», — со злостью подумал Исмал, хотя ни один мускул не дрогнул на его лице. Мадам Боумонт пожелала бы, чтобы он оказался на другом краю света, но, видно, ему не удастся ей угодить. Но нельзя допустить, чтобы расследование поручили кому-либо другому. Он был единственным человеком, который не удивится, столкнувшись с делом «Двадцать восемь». Более того, Квентину было хорошо известно, что ни один человек столько не терял, раскрыв тайну происхождения мадам, как Исмал. Если эта история выйдет наружу, узнают и о том скандале, в котором Исмал фигурировал на первых ролях и за который его чуть было не повесили.

Но такова судьба, думал Исмал. Она начала плести свою паутину десять лет назад.

Дочь Бриджбертона — женщина во вдовьем трауре. Дочь Бриджбертона — женщина, которая заставляла сильнее биться его сердце и приводила в смятение все его мысли. Из-за нее Исмал приехал в Англию, из-за нее, вопреки рассудку и осторожности, задержался после похорон ее мужа. Она влекла его к себе… даже сейчас, и он запутался в паутине ее жизни. Так что у него не было выбора и не было другого ответа.

— Возьмусь, — самым дружелюбным тоном, на который только был способен, ответил Исмал. — Я возьмусь за это дело.

Хотя Лейла, несомненно, была недовольна выбором Квентина, ей пришлось с ним согласиться. Когда Исмал сказал ей, чтобы она ждала его у себя дома вечером того же дня, она лишь кивнула головой. Потом с такой холодной вежливостью попрощалась с обоими мужчинами, что Исмал с изумлением подумал: уж не покрылась ли мадам льдом с головы до ног.

Когда за нею закрылась дверь, он вопросительно посмотрел на Квентина.

— Я ничего не мог поделать, — начал оправдываться его светлость. — Я не мог рисковать. Если бы я ей отказал, она наверняка пошла бы к кому-нибудь другому, и тогда мы оказались бы в пиковой ситуации.

— Я бы мог ей отказать, — возразил Исмал, — но вы связали мне руки. И все из-за того, что вы так же заражены любопытством, как она истинно английской совестью.

— Возможно, это и моя английская совесть. Признаюсь, я желал смерти Боумонту, но я был против того, чтобы от этого дела пострадали другие люди. Если бы этого можно было избежать, я бы нанял кого-нибудь, кто стоит не так дорого, как вы.

Исмал подошел к столу лорда Квентина и взял в руки тяжелое пресс-папье.

— Скажите, вы знали, на ком был женат Боумонт, когда я вам рассказал, что он стоит за делом «Двадцать восемь»?

— Разумеется. А вы разве нет?

— А вам не пришло в голову, что я бы упомянул об этом, если б мне было об этом известно?

Квентин пожал плечами.

— Никогда не догадаешься, что творится в вашей хитрой голове. Неужели для вас это известие стало шоком?

— Я не люблю сюрпризов.

— Вы хорошо справились с делом, — довольно холодно ответил Квентин. — Как обычно. И вы всегда все знаете, не правда ли? А говорите лишь то, что считаете нужным. Было вполне разумным предположить, что вы узнали дочь Бриджбертона сразу, как только вернулись в Париж.

Исмал задумчиво провел пальцем по контуру пресс-папье.

— В Венеции я ее не видел. Я знал только, что у него была дочь — как я полагал, маленькая девочка. Я поручил ее Ристо. Он дал ей выпить настойки опия, и после этого не было никаких проблем. Но наркотик, видимо, затуманил ей мозги, и поэтому она решила, что ее отец был убит. Когда я уходил из его дома, Бриджбертон был жив, только здорово пьян. Я уехал раньше своих слуг, но приказал им не убивать его. — Исмал посмотрел в глаза Квентина. — Я не убивал отца этой женщины.

— А я этого и не утверждаю. Впрочем, это не имеет значения. Вы сделали достаточно.

Да, сделал он достаточно. И до сих пор за это платит.

Десять лет тому назад он вынашивал грандиозные планы создания империи. Джеральд Брентмор через своего партнера Джонаса Бриджбертона тайно снабжал Исмала оружием, с помощью которого он хотел свергнуть правителя Албании Али-пашу. Но у сэра Джеральда был брат Джейсон, который жил в Албании и был на стороне Али-паши. Если бы Исмал был, по своему обыкновению, предельно осторожен, он устранил бы препятствие каким-нибудь хитрым способом. Но он влюбился в Эсме — дочь Джейсона, и ничто — ни ее ненависть к нему, ни явная симпатия Эсме к английскому лорду, ни ярость Али-паши — ничто не могло его образумить.

Даже когда лорд Иденмонт отослал Эсме, а потом выдал ее замуж, Исмал не мог успокоиться и строил безумные планы мести каждому, кто посмел ему помешать. Он поехал к Бриджбертону и вынудил его раскрыть все секреты своего партнера — Джеральда Брентмора. Затем последовали внезапный переезд Исмала в Англию… шантаж сэра Джеральда… похищение Эсме… и кровавый финал, когда семья юной леди бросилась ее спасать. Разборка произошла на верфи в Ньюхейвене. Тогда Исмал потерял двух своих самых преданных сообщников, Ристо и Мех-мета, и чуть было не погиб сам.

Исмалу грозила казнь через повешение и по целому ряду преступлений: в течение нескольких часов он похитил жену дворянина, попытался убить ее мужа, и сумел убить ее дядю. Но семья погибшего не могла подать на Исмала в суд по той простой причине, что в ходе расследования вскрылись бы преступления и самого сэра Джеральда Брентмора и тогда клеймо измены навсегда осталось бы на репутации семьи, сделав ее изгоем общества.

Ради них все подлые поступки Исмала были замяты, а его самого посадили на корабль капитана Нолкотта, отправлявшегося в Новый Южный Уэльс.

Квентин прервал мрачные размышления Исмала:

— Миссис Боумонт, по-моему, вас не узнала.

— Вряд ли ей удалось что-то увидеть до того, как ее заметил Ристо. Насколько я помню, коридор был освещен очень слабо, а я находился там всего несколько минут. К тому же она была под воздействием опиума. И потом, прошло десять лет.

Если бы Лейла его вспомнила, уверял себя Исмал, он бы это почувствовал. Однако мадам Боумонт умна и наблюдательна, поэтому лучше не рисковать. Семью Брентмор тоже нужно ввести в курс дела, никому из них не известно, что Исмал в Лондоне.

Кроме Джейсона Брентмора, он не видел никого из семьи Брентмор с того дня, когда его, полуживого, принесли на корабль, отправлявшийся в Австралию. Прежде чем покинуть Англию, Исмал по обычаю своей страны попросил прощения у всей семьи убитого им Джеральда. После этого считалось, что его душа очищена от позора. Однако сейчас гордость Исмала была уязвлена: ему снова придется встретиться с теми, кто видел его униженным.

— У леди Иденмонт на днях должен появиться на свет четвертый ребенок, так что вся семья в настоящее время находится в поместье Маунт-Иден, — сказал Квентин. — Кроме Джейсона. Он с женой в Турции. Я поеду к Иденмонтам и все им объясню. Полагаю, что вы не очень-то хотите с ними встречаться?

— Да, так будет лучше. В себе самом я уверен, но что если у кого-то другого развяжется язык? Мы не можем позволить себе вызвать хотя бы каплю подозрения.

Исмал положил на место пресс-папье.

— Именно поэтому я всегда предпочитал работать за пределами Англии. Краткий визит в страну не так рискован, но сейчас… — Он покачал головой. — Мне придется пробыть в Англии несколько недель, а может быть, и месяцев, и чем дольше я буду здесь оставаться, тем вероятнее, что меня узнают.

— Кроме Иденмонтов и Брентморов, вряд ли кто-либо помнит о вас. Ведь прошло десять лет, — нетерпеливо заявил Квентин. — Кто, кроме матросов, видел вас? Из команды Нолкотта почти все погибли во время кораблекрушения, произошедшего через месяц после начала плавания. В живых остались только вы, Нолкотт и тот албанец, которого поставили сторожить вас. Но во-первых, оба они находятся где-то далеко от Англии, а во-вторых, они вряд ли выдадут человека, спасшего им жизнь.

Кораблекрушение избавило Исмала от позора колонии преступников в Новом Южном Уэльсе, и он помог сам себе тем, что спас двух человек, которые больше других могли ему помочь. Нолкотт и Байо отплатили Исмалу за свое спасение тем, что позволили ему сбежать, позже уверяя власти, что Исмал утонул вместе со всеми. Но судьба подарила ему свободу всего на несколько недель: благодаря детальному описанию, которое дал Джейсон, Исмала узнал Квентин и сразу же его арестовал.

— Я надеюсь, милорд, что спасение двух человек достаточный повод, чтобы меня оправдать. — Губы Исмала скривились в подобии улыбки.

Квентин откинулся на высокую спинку стула.

— Нет, конечно. Вам грозит по крайней мере пожизненное заключение. Для вашей же пользы, разумеется. Трудно сказать, в какую еще переделку вы могли бы попасть за это время. Так что считайте, что с моей стороны это акт милосердия, — улыбнулся Квентин.

— Я прекрасно понимаю, что вы берете меня на службу не столько из милосердия, сколько из-за того, что Джейсон рассказал вам о моем умении и хитрости и вы поняли, что меня можно использовать.

— Точно так же, как вы поняли, можно использовать меня. В нашей работе нет места сантиментам. Но я признаю, вы неплохо справились с нашим делом. Вы живете, как принц, к тому же — в дружеских отношениях с членами королевской семьи. Надеюсь, жаловаться вам не на что?

«Да, не на что, кроме этого проклятого дела, которое никак не закончится, и запутанные нити которого ведут в самый постыдный период в его жизни», — думал Исмал.

— Нет, милорд, жаловаться мне не на что, — повторил он вслух.

— И беспокоиться тоже не о чем. Я думаю, что Иденмонты и их родственники согласятся сотрудничать с нами. В конце концов, им есть что терять, если правда выйдет наружу. Джейсону Брентмору пришлось приложить Не мало усилий, чтобы скрыть тот факт, что его брат был связан с Бриджбертоном.

— Нам всем есть что терять.

— Ладно, ладно. Я рассчитываю на то, что вы будете действовать с вашей обычной осторожностью. Думаю, придется быть крайне дипломатичным при общении с миссис Боумонт. Мне показалось, что она осталась не слишком довольна тем, что дело поручено вам.

— А мне показалось, что она сгорала от желания швырнуть ваше красивое пресс-папье в… кого-нибудь. Сомневаюсь, что миссис Боумонт окажет мне теплый прием сегодня вечером.

— Думаете, она начнет ломать мебель? И возможно, о вашу голову?

— К счастью, у меня крепкий череп. Если его не смог проломить лорд Иденмонт, думаю мадам это тем более не под силу.

— Очень на это надеюсь. Ваша голова представляет для нас большую ценность, знаете ли. — Квентин бросил на Исмала проницательный взгляд. — Так что постарайтесь ее не терять, мой дорогой граф.

Ответом Исмала была ангельская улыбка.

— Думаю, вы понимаете, о чем я? — настаивал Квентин.

— Думайте, что вам будет угодно.

С этими словами Исмал поклонился и вышел.

Граф Эсмонд приехал, как обещал, ровно в восемь часов, хотя Лейла молилась о том, чтобы он вообще не приезжал. Понимая, что он был совсем не в восторге от того задания, которое ему дал лорд Квентин, она полагала, что после ее отъезда Исмал будет еще долго с ним спорить и отказываться. Но она, видимо, ошиблась.

Каким же Квентин должен был обладать влиянием, чтобы отдавать приказания графу, удивилась Лейла. Он сказал ей, что Эсмонд своего рода агент и что ему можно абсолютно доверять, но не пояснил, в каких именно отношениях Эсмонд находится с правительством его величества. А от самого Эсмонда Лейла тем более ничего не узнает, в этом она уже не раз имела возможность убедиться.

К тому моменту, когда Ник доложило прибытии графа, нервы Лейлы были напряжены, подобно пружине в заведенном до отказа часовом механизме.

После короткого обмена приветствиями Лейла предложила гостю вина, от которого Эсмонд отказался.

— Ник сказал мне, что вы еще не начали нанимать новых слуг.

— Моя голова, к сожалению, была занята другим. Эсмонд сжал губы. Потом подошел к окну и посмотрел на улицу.

— Что ж, это даже к лучшему. Я пошлю в Париж за хорошей домоправительницей и слугой.

— Я вполне способна сама набрать штат прислуги, месье, — холодно ответила Лейла.

Эсмонд отошел от окна, и у нее неожиданно перехватило дыхание.

В свете свечей в шелковистых волосах графа блеснули золотистые пряди, а контуры его красивого лица стали еще более отчетливыми. Мощные плечи и тонкую талию облегал безупречно скроенный темно-синий камзол, цвет которого подчеркивал глубину синих глаз. Как жаль, что сейчас перед Лейлой не было холста, а в руке нет кисти, так чтобы она могла написать его портрет. Лейла была безоружна, загнана в угол в комнате, где все пространство оказалось заполнено графом, где он полностью завладел ее вниманием и всколыхнул в душе непрошеные воспоминания — твердое, как скала, тело, на мгновение прижатое к ее телу… обжигающий взгляд невероятно синих глаз… и запах — отчетливый и опасный, его запах.

Эсмонд был элегантен и вежлив, как и подобает аристократу, вел себя несколько отстранение, но все же невероятно притягивал к себе, и Лейла не могла с этим бороться. Все, что ей удавалось делать, — это не отступать, стоять на своем, и поэтому она цеплялась за свою суровость, как за спасательный круг.

Ее холодность вызвала у Эсмонда улыбку.

— Мадам, если мы станем ссориться по пустякам, то не продвинемся вперед. Я понимаю, что вы шокированы тем, что лорд Квентин выбрал в качестве следователя меня, но…

— Я уверена, что вы его выбором шокированы не меньше. Эсмонд не перестал улыбаться.

— Со дня смерти вашего мужа прошло две недели. Все улики уничтожены. Следы синильной кислоты нигде не были обнаружены — ни в теле вашего мужа, ни в доме. Ничего, кроме чернил. Но мы знаем, что их не было в спальне вашего мужа до того, как вы их там разлили. Не было никаких признаков взлома или кражи. Убийца не оставил после себя ни единой улики. Никто не видел — включая вашего мужа, — чтобы кто-либо приходил или уходил из дома накануне несчастья. Мы не можем кому-либо задавать прямых вопросов, если не хотим, чтобы на нас обрушился гнев английской аристократии. При сложившихся обстоятельствах почти невозможно найти убийцу месье Боумонта. Видимо, придется посвятить этому делу остаток моей жизни. Я, естественно, просто в восторге.

Если бы Лейла не контролировала себя, она влепила бы Эсмонду пощечину после таких слов. Однако она была так рассержена и уязвлена, что ее глаза наполнились слезами.

— Если задача вам не по силам, скажите лорду Квентину, чтобы он нашел кого-нибудь другого. Я не просила за вас.

— Никого другого нет. Дело весьма деликатное, как вы прекрасно понимаете. Я единственный сотрудник лорда Квентина, который обо всем осведомлен, и я единственный, кто обладает необходимым терпением. У меня хватит его на нас обоих, и это хорошо, потому что я подозреваю, что у вас терпение отсутствует напрочь. Я всего лишь предложил нанять слуг, которым можно доверять, а вы были уже готовы меня ударить.

Лейла почувствовала, что краска заливает ей лицо и шею. Она молча повернулась, подошла к софе, села и сложила руки на коленях.

— Ладно. Посылайте за вашими чертовыми слугами.

— Это для вашей же защиты. — Эсмонд подошел к камину и стал изучать решетку. — И ради осторожности. Поскольку у нас очень мало конкретного материала, нам придется много разговаривать и размышлять. Я буду вынужден задавать вам бесконечное число вопросов, причем некоторые наверняка покажутся вам слишком дерзкими.

— Я к этому готова, — ответила Лейла, хотя на самом деле готова не была. Она никогда не будет готова для него.

— На основании того, что я узнаю от вас, я буду искать дополнительную информацию. Мне придется все время возвращаться к вам и снова задавать вопросы. — Эсмонд посмотрел на Лейлу через плечо. — Вы меня поняли? Это длительный процесс. Иногда я буду проводить у вас помногу часов. Поскольку никто не должен знать, что я расследую ваше дело, мои частые визиты к вам могут вызвать нежелательные слухи и сплетни. Если вы этого не желаете, мне придется приходить тайно, то есть с наступлением темноты. Я должен буду приходить и уходить незамеченным. Вот почему необходимы надежные слуги.

Понадобятся недели, подумала Лейла. Все это время он будет приходить и уходить по ночам. Будет задавать вопросы. Ах, зачем только она пошла к Квентину?!

«Затем, что альтернатива была еще хуже», — напомнила она себе.

Не отрывая глаз от сложенных на коленях рук, Лейла сказала:

— Я не могу рисковать своей репутацией. Если пойдут слухи, меня будут считать… дамой легкого поведения и не станут принимать в приличных домах и заказывать портреты.

— Согласен. Женщин с сомнительной репутацией не принимают в большинстве респектабельных домов. Англичане, по-моему, считают, что моральная неустойчивость женщин заразна, в отличие от распущенности мужчин. — Эсмонд подошел к застекленному шкафчику и стал рассматривать коллекцию восточных безделушек. — Полагаю, что именно по этой причине у вас никогда не было любовников и вы продолжали жить со своим мужем?

Хотя Лейла была страшно напряжена, она чуть было не улыбнулась тому, как правильно Эсмонд определил двойные стандарты, принятые в английском высшем обществе. Однако последняя фраза графа заставила Лейлу внутренне содрогнуться.

— Это не единственная причина, — возмущенно возразила она. — У меня на самом деле есть моральные принципы. Но вас это не касается.

— Английские принципы.

— Раз я англичанка, не вижу смысла придерживаться других принципов.

— Вы могли бы быть более практичны. Но вы щепетильны, как истинная англичанка. — Эсмонд переместился к столу, на котором стояли графины с вином. — Ваш муж умер. Это явное неудобство, потому что вы стали одинокой женщиной, которая должна еще больше опасаться неверного шага, чтобы репутация оставалась незапятнанной. С практической точки зрения вам не помешало бы найти компаньонку, которая поможет вам пережить этот бесконечный период английского траура, а после вторично выйти замуж. Но вместо этого вы хотите отомстить за человека, который постоянно вас позорил и предавал.

Лейла не верила своим ушам. Такого она просто не ожидала от Эсмонда. Он же считал ее убийцей! Она сама видела, как он старался держаться от нее подальше. Да, этот граф непредсказуем. Но она не позволит ему безнаказанно нападать на себя.

— Не важно, каким был Фрэнсис. Никто не имел права убивать его, тем более так хладнокровно. Убивали людей и похуже, но судьи всегда указывали на то, что характер жертвы не умаляет преступления. Даже то, что сделала я, не может каким-то образом смягчить преступление. Иначе я никогда не пошла бы к Квентину. Мне жаль, что я так долго не могла побороть свою трусость и тем усложнила вам задачу.

— А мне так кажется, что вы усложнили ее для себя. То, что вы считаете трусостью, на мой взгляд, вполне разумная осторожность. Признавшись лорду Квентину в своих подозрениях, вы много теряете и ничего не выигрываете. Но когда в уравнение вступают такие абстрактные величины, как правосудие, добро и зло, смелость и трусость, правда и ложь — тогда все меняется.

Изучив графины Фрэнсиса, Эсмонд вернулся к окну.

Лейла снова заставила себя смотреть на свои руки, потом на стоявший рядом стол — только не на Эсмонда. Ее нервировали его бесконечные перемещения по комнате. Граф передвигался с грацией кошки и так же бесшумно. Если не следить за ним глазами, трудно было определить, где он находится, или куда идет, или что собирается делать. А Лейле и без этого было нелегко понимать его вопросы и правильно на них отвечать.

— Власти были «разумны» и «практичны» в отношении гибели моего отца. Следовательно, я никогда не узнаю, кто его убил. Возможно, я видела убийцу, даже говорила с ним. Не очень-то приятно вспоминать об этом всю жизнь.

— Мне очень жаль, мадам.

Но ей не нужна была его жалость. Надо более тщательно подбирать слова, решила Лейла. Сострадание, которое она слышала в голосе Эсмонда, отзывалось в ней болью.

—Я понимаю, что шансов почти нет. Но что касается Фрэнсиса, тут другое. Убийцей может оказаться любой из множества людей, которых я знаю. Кто-то, с кем я пила чай или обедала. Думая о каждом из них, я невольно задаю себе вопрос: может быть, это он?

Эсмонд повернулся и встретился с Лейлой взглядом.

— Я понимаю, как трудно вам заниматься решением столь трудных проблем. Но для меня почти вся жизнь — это сплошь нерешенные загадки. Однако у нас с вами разные характеры, не так ли?

Внимательный взгляд Эсмонда вызвал в Лейле внутренний трепет, словно затаившиеся внутри ее секреты были живыми существами, которые поспешно разбежались, чтобы скрыться от света этих испытующих синих глаз.

— Вряд ли мой характер имеет какое-либо отношение к тому, что произошло. Если только у вас нет каких-либо подозрений, что это я убила Фрэнсиса.

— Я не видел в этом смысла с самого начала. А сейчас считаю, что это вообще исключено. Единственной загадкой стали чернила, но вы все объяснили.

Лейла вдруг почувствовала такое облегчение, что даже удивилась. Оказывается, он верит в ее невиновность, а она переживала, что он ее подозревает. Все же граф слишком проницателен, а у нее так много секретов. Лейле оставалось только молиться, чтобы Эсмонд их не раскрыл.

— Это упрощает дело. Одного подозреваемого вы исключили, не так ли?

— Осталось всего несколько сот тысяч, — улыбнулся он. — Лорда Квентина тоже вычеркнем из списка, как вы считаете?

— Если бы это сделал его светлость, он попытался бы представить меня сумасшедшей, и, возможно, сразу же отправил бы меня в психиатрическую больницу.

— Значит, у нас наметился прогресс. Исключены уже двое подозреваемых. А меня, мадам? Может быть, это я примчался сюда из Норбури-Хауса в день убийства, а потом с такой же скоростью вернулся обратно, пока все спали?

— Не говорите глупостей. У вас не было мотива… Эсмонд подошел к Лейле, сложил у себя за спиной руки и внимательно на нее посмотрел. Он оказался слишком близко. Лейле стало жарко. Воздух словно оказался наэлектризованным. Эсмонд молчал несколько долгих секунд. Как она поняла, намеренно, и это молчание ввергло Лейлу в еще большее смущение.

— А желание? — тихо произнес он наконец.

Звук его голоса и само слово отозвались в ее сердце — более того, Лейле показалось, что они эхом прокатились по комнате, хотя были сказаны совсем тихо, — каким-то дьявольским, вызывающим шепотом.

— Или притворимся, что его не было? Неужели вы, такая наблюдательная женщина, станете разыгрывать неведение, если все было так очевидно?

— Обсуждать это нет смысла. Я прекрасно знаю, что вы не убивали Фрэнсиса.

— Но у меня был мотив. У меня были преступные планы относительно его жены.

— Вы никогда не поступили бы так глупо. — Лейла упорно смотрела на свои руки.

Эсмонд тихо рассмеялся, и она подняла на него глаза.

— Я согласен, что убийство вашего мужа не кажется мне самым умным способом осуществления моих планов.

— Не говоря уже о том, что это стало бы всем известно.

— Вы предпочли бы, чтобы я действовал более скрытно?

— Я предпочитаю обсуждать преступление. Ведь для этого вас наняли… или дали поручение… или как там это называется.

— Хорошо, я займусь поручением, обещаю вам.

— Это все, что я тре… что мне нужно.

— Разумеется, — дружелюбно согласился Эсмонд.

— Что ж. — У Лейлы взмокли ладони. Она сделала вид, будто поправляет складки на юбке. — Полагаю, вам не терпится начать расследование?

— Да. Со спальни. Лейла замерла.

— С места преступления. — От нее не ускользнул чуть насмешливый тон.

— Мне казалось, что следователи обшарили в доме каждый дюйм. — Лейла с трудом сохраняла спокойствие. — Неужели вы надеетесь что-либо найти по прошествии двух недель?

— Я надеюсь, что вы поможете мне что-нибудь найти. Вы жили с Фрэнсисом, тогда как я встречался с ним только в свете. Только вы можете рассказать мне о своем муже, его друзьях, его привычках. К тому же вы художница и ваша наблюдательность делает вас незаменимым помощником в этом деле.

Две недели у Лейлы голова шла кругом от сотен вопросов, предположений, теорий. Она заметила очень многое, но ее наблюдения не привели ни к каким заключениям, которые бы ее удовлетворили. Волей-неволей ей придется сотрудничать с Эсмондом и делиться с ним своими наблюдениями. И не надо показывать ему, насколько ей неприятно сопровождать его в комнату Фрэнсиса. Это расследование убийства. Ничего более.

Эсмонд подошел к двери и остановился в ожидании.

Лейла встала.

— Надеюсь, никто не видел, как вы приехали? — Ее голос слегка дрожал. — Нехорошо, если…

— Я знаю, что такое приличия. Для англичан важнее всего видимость.

Лейле хотелось придушить Эсмонда.

— Как прикажете это понимать, как сарказм или намек? Насколько я успела заметить, вам одинаково хорошо удается и то и другое. И видимость тоже.

Лейла ждала, что граф откроет перед ней дверь, но он лишь улыбался.

— Интересно, какую видимость вы предпочитаете? Ту, что была в зале слушаний, когда я изображал констебля?

— Господи, как вы узнали, что я…

— Тот же вопрос мне хотелось бы задать вам. Даже Квентин меня не узнал, пока я не заговорил с ним… своим голосом.

— Я не знала… я просто… догадалась.

— Почувствовали, — поправил он. — Есть разница.

— Я наблюдательна. Вы только что это сказали.

— Я был ошарашен.

— То же можно сказать обо мне, месье. Как вы узнали?

— Может быть, я умею читать мысли, — пожал он плечами.

— Это не дано никому.

— Тогда что это было, как вы думаете? — Эсмонд говорил почти шепотом.

Лейла вдруг спохватилась, обнаружив, что он подошел к ней слишком близко, хотя она не заметила, чтобы он двигался. Она протянула руку и взялась за ручку двери.

— Мне кажется, меня ведут по пути, по которому я не желаю идти, — пробормотала она и, рванув дверь, вышла из комнаты и направилась к лестнице.