Десять секунд спустя раздался обратный топот, и дверь с треском распахнулась.

– Мне и в голову не пришло! – заорал Эйнсвуд. – Теперь ты довольна? Я признаю. У меня мысли не на месте после этой брачной ночи. А сейчас ты намереваешься все перевернуть верх дном и – тут еще какие-то горничные собираются шнырять туда-сюда по моей комнате – и мне не светит ни минуты покоя!

– Все верно, – невозмутимо признала Лидия. – Я собираюсь перевернуть этот дом сверху до низу и вдоль и поперек, с подвала до чердака. Поскольку дом этот просто позор. Беспорядка я не выношу. И терпеть его не буду. – Она сложила руки на груди. – И что ты намерен сделать? Застрелить меня? Выкинуть в окно?

– Разумеется, ничего подобного! Проклятие, Гренвилл… – Он промчался к камину, хлопнул ладонью по каминной полке и уставился на огонь.

– Даже если бы я могла вытерпеть грязь и беспорядок, – упорствовала она, – это весьма плохо с моральной точки зрения. Это прекрасный дом. И стыдно, что он простаивает и приходит в упадок, а с ним и хорошая прислуга. Тут уж не жди от меня уступок, Эйнсвуд. Нравится тебе это или нет.

– К черту.

– Наверно мне лучше сразу развеять все твои иллюзии, – произнесла она. – Вряд ли я способна пойти вообще на любое соглашение. И совсем не уверена в наличии у себя такого таланта.

Эйнсвуд поднял голову и коротко взглянул на нее.

– Ты вышла за меня замуж. Это ли не соглашение? Со всеми твоими проклятыми чертовыми принципами.

– Это было не соглашение, а полное ниспровержение моих принципов, – поправила Лидия. – Я могу вернуть себе душевное равновесие единственным образом – привести все строго в порядок, как тому следует быть.

Он снова воззрился на нее: во взгляде царило осуждение.

– Ты же сказала, что хочешь сделать меня счастливым.

Она было открыла рот, чтобы возразить, но тут же захлопнула его.

Вместо того она стала мерить ногами комнату. Спальня имела достойные размеры, потому минуты текли. Он не говорил ничего. Просто стоял, выпрямившись, у камина, следил за женой и все.

У нее возникли кое-какие соображения, в чем был камень преткновения, и поскольку у нее имелась привычка прямо смотреть в лицо трудностям, то ее невольным ответным действием стало противостоять мужу.

Беда в том, что в характере Эйнсвуда не значилось свойство прямо противостоять своим трудностям, иначе бы у него с самого начала не возникло бы теперешних затруднений.

Придется Лидии тщательно подбирать слова.

Она еще раз прошагала по комнате из конца в конец. Потом подошла к окну и выглянула в сад. Начал накрапывать дождик. Она скорее услышала его, чем увидела. Залитый лунным и звездным светом мир за окном мог с таким же успехом представлять собой какую-нибудь бездну.

– Бес меня попутал, – нарушил молчание сердитый голос. – Ты не виновата, что я не учел последствия. Ты предоставляла мне все возможности.

Она отвернулась от окна. Эйнсвуд стоял недалеко от камина, позади стула, спинку которого сжимал рукой. Сам герцог уставился на свои руки, на хмуром красивом лице словно застыла маска смерти.

– Дейн предупреждал меня, что я должен буду изменить свой быт, чтобы приспособить его к жене, – продолжил он. – На что он мне, к дьяволу? Будто я придаю, черт возьми, какое-то значение этой проклятой громадине.

Со всей очевидностью, ему было наплевать. Он просто желал, чтобы этот дом не существовал вовсе, предположила она. Если захотеть, то и дальше лучше всего притворяться, что наследства просто нет, что ничего не изменилось, и сам Вир не стал герцогом Эйнсвудом. Он закрыл глаза на этот унаследованный им дом и на слуг, а вместе с этим отринул все обязанности, связанные с титулом герцога.

«То не моя вина» – так с горечью заметил он не так уж и давно, когда Лидия напомнила ему о титуле, который он носит.

– Мудрейшее замечание, – сказала она вслух, направляясь к кровати. – Раз уж ты не придаешь тому значения, черт возьми, то не имеет смысла тебе рвать и метать из-за того, что я сама займусь домом. Если ты решишь, что преобразования действуют тебе на нервы – а я признаю, что суеты и явной неразберихи будет порядком возможно еще недели две – то не лучше ли тебе страдать своими припадками где-нибудь в другом месте? Вне дома.

– Вне…

– Я не хочу, чтобы ты срывался на слугах. Как можно ожидать, что они с воодушевлением примутся за работу – не говоря уже об их хозяйке – если ты топчешься рядом, рычишь и ругаешься на всех?

– Ты вышвыриваешь меня из моего собственного дома?

Она встретила его грозный взгляд. И предпочла этот яростный суровый взгляд с негодованием отмести.

– Ты и так редко бываешь дома. И тебе все едино, что с ним станет. Я бы подумала, что ты счастливо проводишь время где угодно, только не здесь.

– Проклятье, Гренвилл, мы только вчера поженились, и… и ты уже выгоняешь меня?

Эйнсвуд оставил кресло, подскочил к Лидии и сграбастал за плечи.

– Я женился на тебе, черт возьми. Я твой муж, а не какой-то любовник, которого ты можешь выкинуть после одного кувыркания в постели.

И обрушил рот на ее губы.

Их накрыло молниеносное свирепое и опустошительное любовное неистовство, страстная жажда, какую Лидия никогда и не стремилась утаить.

Она отведывала на вкус гнев и силу, но более всего грех, дьявольское осознание всего этого, то, как Эйнсвуд творил слова любви, вторгаясь в ее рот своим языком

Муж отпустил ее раньше, чем она была к тому готова. Не устояв на ногах, Лидия схватилась за его рубашку.

– Милостивый Боже, Эйнсвуд.

Несколько невыразительных слогов, вот и все, что она смогла выдавить.

– «Вир», – прорычал он. – Ты говорила мое имя, когда мы приносили клятвы. Скажи его, Лидия.

– Вир. – Она потянулась, обхватила его лицо ладонями и притянула к себе. – Сделай так снова.

– Ты не выгонишь меня, – повторил Вир. Одним щелчком он освободил верхнюю пуговицу на ее лифе. С искусной уверенностью пианиста, исполняющего на концерте арпеджио, расстегнул остальные.

Она опустила руки, беспомощно свесив их по бокам.

– Ты все неправильно понял, – говорила она.

– Я расставлю все по местам.

Он расстегивал крючки и развязывал ленточки с тем же безжалостным искусством.

Еще мгновение, и ее черное одеяние кучей свалилось на пол. Вир отшвырнул его ногой.

И уставился на ее белье.

– Я никогда не утверждала, что не хочу тебя, – попыталась объяснить Лидия.

– Ты хочешь меня недостаточно сильно. – Он помедлил, прошелся пальцами по кружевам и шелковым ленточкам. Его угрюмое выражение чуть смягчилось. – Прелесть какая.

– Подарок от леди Дейн.

Он наклонил голову и провел языком по замысловатой, легкой, как паутинка, кружевной кромке корсажа.

Лидия задержала дыхание, вцепившись пальцами в каштановую шевелюру и пытаясь остановить мужа.

– Что ты вытворяешь?

Она расслышала в своем голосе неуверенность и тревогу. Лидии это не понравилось, но она ничего не могла с этим поделать. Вир был повесой. И поднаторел в греховных действиях, в которых она была совсем неискушенной и каковые еще едва могла вообразить.

Он повернул голову и укусил жену за предплечье.

Она отпрянула.

– Ты надела такие восхитительные новые штучки только для меня, – заметил он. – Как мило.

Верно, «штучки» были восхитительны. И без сомнения, ужасно дорогие. Впрочем, было неучтиво отказаться от подарка леди Дейн, даже если та зашла слишком далеко и снабдила Лидию таким ворохом непристойного белья, что можно было бы нарядить дюжину шлюх.

– Значит ли это, что ты больше не сердишься? – осторожно спросила она.

Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Она увидела мерцающий зеленью потемневший взгляд.

– Я сердился? Совершенно не помню.

И тут же расцвел той потрясающей улыбкой, от которой плавились кости, и тело превращалось в желе. Этот смертоносный ленивый изгиб губ принадлежал распутнику, о чем Вир прекрасно был осведомлен. Неудивительно, что он презирал женщин. Ему довольно было улыбнуться им таким вот образом, и они снопами падали к его ногам.

В душе она тоже пала ниц, в то время как на деле притянула его к себе за голову и впилась губами в этот порочный рот.

Вир просто позволил жене творить, что хочется. Не двигаясь, не отвечая. Руки его покоились у нее на талии, там, где устроились секундой раньше.

Лидия провела языком по его губам точно также поддразнивая, как он проделал это с кружевом ее корсажа.

Виру пришлось крепче ухватиться за ее талию.

Она прикусила его нижнюю губу, как он кусал ее руку.

В ответ он тоже укусил, и тут же присоединился к жене.

Долгий, глубокий и на этот раз свирепый, поцелуй был подобен падению в пропасть.

И пока Лидия падала, то же самое проделал ее корсаж, соскользнув так легко, что она едва почувствовала, когда это произошло. Большие ладони мужа прошлись по ней подобно стремительному потоку, и ленточки с пуговками сдавались на милость, а крючки теряли предназначенные им петли.

Белье каскадом низверглось к ее ногам, образуя шелестящую горку. Вир преклонил колени и бережно отодвинул шелка и кружева. Потом положил ладонь жены себе на плечо, снял с Лидии башмаки и поставил их рядом в стороне.

Он протянул Лидии руки, и она приняла их и опустилась на колени на ковер рядом с ним.

– Самый прелестный корсет, который я когда-либо видел, – прошептал он. – Слишком красив, чтобы снимать его грубо и поспешно. Повернись-ка, Лидия.

Корсет и впрямь был очарователен, расшитый виноградными вьющимися лозами и крошечными листьями. Стоя за ее спиной, Вир провел пальцами по переднему краю корсета, где кружевная сорочка, как вуалью, прикрывала грудь. И стал ласкать грудь и живот поверх одеяния, целуя затылок и плечи.

Лидия уже ослабела от сильного желания. Все, что она могла делать – поглаживать изумительно порочные руки Вира и тонуть в ощущениях.

Наконец, он снял с нее корсет. И она услышала, как муж резко втянул воздух.

– О, Лидия, это же… вот дьявол.

Вир перешел на хриплый шепот. И чуть коснулся сорочки на спине.

Сорочка была пошита из нежно розового шелка, тончайшего, как крылья бабочки,

– Повернись, – попросил Вир.

Лидия повернулась, борясь с соблазном прикрыться. Он ведь уже видел ее голой, разве нет?

– Такой много не скроешь, верно? – заметила она, подавляя нервный смешок.

– Я прощаю тебя, – глухо произнес муж. Его взгляд зеленых глаз томительно долго задержался на ее груди.

– За что же?

– За все.

Он притянул жену к себе и увлек вместе с собой на ковер.

Вир прощал ее страстными дикими поцелуями, низвергающими ее с обрыва и возносившими из пропасти обратно. Он прощал ее ладонями, творившими поочередно то бурные, то нежные ласки.

Лидия уже не владела собой. Это медленное раздевание пробудило в ней что-то более глубокое и потаенное, чем то, что она прежде называла похотью и одержимостью.

Большой и сильный, красивый и опытный, как сам дьявол. Каждой частичкой его тела, все, что в нем было – она хотела владеть этим безраздельно.

Завоевывать и овладевать – это у нее было в крови, крови Баллистеров. И крови страстной, дикой и жадной.

У Лидии не хватило терпения дождаться дальнейшего раздевания, и она оттолкнула его руки, взявшиеся было за шнурки ее панталон. Тут же опрокинула его на спину и стащила с него рубашку. Он издал хриплый смешок, перешедший в стон, когда она расстегнула его брюки. Только действовала Лидия не так медленно и нежно, как муж, зато гораздо быстрее. Она стянула их и отбросила в сторону и уселась на его бедра.

Пред ней предстал во всей красе великолепный мужчина со стройным и мускулистым телом.

Широкая грудь переходила в узкую талию и сильные бедра. Лидия провела ладонями по темным шелковым волосам, покрывающим грудь, и ниже, там, где они дорожкой спускались к паху и приобретали более светлый рыжеватый оттенок.

– Прошлой ночью мне не хватило ума рассмотреть, – осипшим голосом произнесла она, пока ее пальчики пробирались, подобно воришкам, к запретному месту.

– Смотри и трогай, – позволил муж, подавив смешок.

Она крепко сжала его стержень, вздыбленный и горячий. Тот пульсировал под ее ладонью. Вир издал низкий возглас, словно от боли.

– Ты же сказал, я могу трогать, – напомнила ему Лидия.

– Конечно, я же обожаю пытки.

Она наклонилась и коснулась его языком.

– Боже всемогущий.

Вир отодвинул ее руку и подтащил ее всю поближе. Потом нашел просвет в панталонах, запустил пальцы и пригоршней обхватил нежное местечко.

Освобождение застало ее врасплох. Она задрожала от ударов его пальцев, когда ее пронзило, как копьем, приступом резкого наслаждения, разразившегося последовавшими за ним сладкими толчками.

Еще раз и еще… и тогда Вир резко толкнулся в нее, и она помимо воли поднялась и тут же опустилась, глубоко приняв его.

– Да.

Отрывистый триумфальный крик, который она не смогла удержать в себе.

Вир наклонил ее к себе. Она захватила в плен его рот, проникла языком и бесстыдно стала повторять им яростные выпады мужа.

Он перевернул жену на спину, прервав ее жадный поцелуй, резким движением оторвал ее руки от своей шеи и пригвоздил к ковру. И держал ее так, вперив в нее взгляд, в ответ Лидия пристально смотрела на мужа, пока последние отголоски бури сотрясали ее тело. Потом закрыла глаза, и перед ними заплясало пламя. И спустя долгую трепетную минуту она услышала приглушенный возглас, в котором прозвучало ее имя, и поверх нее упал обессиленный Вир.

В половине одиннадцатого в тот же день в кабинете мужа ее светлость встретилась с миссис Клей.

А в полдвенадцатого разверзнулся ад.

Кажется, тысячи горничных и лакеев высыпали из дверей, вооруженные тряпками, щетками, швабрами, метлами, ведрами и прочим устрашающим инвентарем, который Вир даже распознать не смог бы.

Он спасся бегством в бильярдную только затем, чтобы попасть в засаду, устроенную другим сонмом слуг.

Он сбежал в библиотеку и только лишь обнаружил, что ему просто наступают на пятки и дышат в спину.

Так Вир ходил из комнаты в комнату в поисках убежища, но раз за разом сталкивался с вторжением.

Наконец, он прокрался в свой кабинет, закрыл дверь и припер ее креслом.

– О, мой дорогой, – раздался позади голос жены, в котором проскакивали нотки веселья. – В этом нет необходимости.

Вир развернулся на голос, лицо его пылало. За столом сидела Лидия, с трудом удерживаясь от смеха.

– Они там повсюду, – упрекнул он.

– Сюда они не войдут, – успокоила Лидия. – Я предупредила миссис Клей, что мне нужно работать.

– Работать? – вскричал Вир. – Да они разносят дом на кусочки. Их же тысячи. Они выдергивают ковры прямо из-под ног. Они сваливают шторы – карнизы и все такое – мне на голову. Они…

– Вот как? – Лидия улыбнулась. – Значит, миссис Клей устроила основательную уборку. Я так и думала, что ей это по силам.

Она отложила карандаш и сложила на столе руки.

– И ты весьма довольна собой, – проворчал Вир. Он начал было отодвигать от двери кресло, но потом передумал и оставил все, как есть. Потом подошел к столу, отодвинул в сторону поднос с почтой – видимо той, что он пренебрегал – и уселся на угол вполоборота к жене. – Они так тебя бояться, что едва ли замечают мое присутствие.

– А что ты там делаешь? Или вернее, здесь. Я думала, что ты давным-давно с воплями сбежал из дома.

– Я все не мог решить, куда отправиться, – поделился он. – Китай слишком далеко. Впрочем, может, более подходит Новый Южный Уэльс как ссыльное место для каторжников и все такое.

– Могу я предложить Бедфордшир? – спросила Лидия.

Он не вздрогнул, ни единым мускулом не пошевелил. Взгляд как был, так и остался сосредоточенным на сваленной в кучу горе писем и карточек, пока сам Вир мысленно воскрешал в уме картину, как они полусонные, лениво любили друг друга сегодня утром под шум тихо барабанившего в окна дождя… и как она оставила постель раньше Вира, а он дремал, потом просыпался от ее запаха – на подушках, простынях, на своей коже – и мускусного аромата от их совокупления.

– Ладно, хорошо, я и не ждала, что ты возжаждешь тут же воспользоваться этим предложением, – призналась Лидия. – Но я не могу ходить, как по стеклу, вокруг этого вопроса. Приличия требуют, чтобы ты представил меня новоприобретенному семейству. Я подумала, что мы могли бы убить двух зайцев сразу: спастись от этого переворота и ввести меня в семью.

– Занимайся своим делом, – очень тихо и весьма прохладно произнес он, между тем воскрешая в памяти предыдущую ночь и все те дьявольские женские вещички, и как у него рот пересох, словно у мальчишки, впервые увидевшего обнаженную женщину – у него, который повидал их сотнями.

– Я просто завершаю обязательства перед Макгоуэном и «Аргусом», – пояснила Лидия. – Теперь я герцогиня Эйнсвуд. И я принимаю сей статус с намерениями нести все связанные с тем обязанности. Один из нас, как видишь, намерен расхлебывать последствия.

– Тогда делай, что хочешь. – Вир слез со стола и направился к двери. Бесшумно и спокойно он отодвинул кресло. – В Бедфоршир я не собираюсь.

Потом отворил дверь и вышел.

Лидия быстро скинула башмаки и поспешила в холл. Вир быстрым шагом направлялся к выходу.

Она на цыпочках кралась за герцогом, не обращая внимания на пораженные взгляды слуг, возившихся в холле.

Потом схватила бадью и опрокинула содержимое на мужа, лишь только он открыл парадную дверь.

И услышала всеобщий вздох.

Затем в холле наступила гробовая тишина.

Мгновение Эйнсвуд стоял, не шевелясь, пока с головы и плеч стекала грязная мыльная вода, тонкими ручейками струясь по сюртуку и капая на порог.

Затем очень медленно Вир повернулся.

– Ой, – сказала она.

Взгляд зеленых очей прошелся по слугам – горничным, прикрывающим ладошками рты, изумленно таращившимся лакеям – по живописной картине всеобъемлющего потрясения.

Осмотрел свою промокшую одежду, потом поднял взгляд на Лидию.

Затем открыл рот и разразился смехом, резко, словно выстрелил из пистолета. И далее смех перерос в оглушительный хохот, эхом отразившийся в голом холле. Вир прислонился к дверному косяку, плечи его тряслись, он попытался что-то вымолвить, но только закашлялся.

Затем, наконец:

– С-спасибо тебе, дорогая, – выдавил он. – В-весьма освежающе.

Потом выпрямился и обвел взглядом слуг, которые в достаточной мере обрели разум, чтобы начать растерянно переглядываться друг с другом.

– Что ж, такой способ прекрасно успокаивает, я так думаю, – сказал герцог. – Похоже, меня ждут перемены.

«И я верю, что они ждут тебя», – подумала Лидия, глядя, как он неспешной походкой, мокрый, проходит мимо нее к лестнице и поднимается наверх.

Этим же днем герцог Эйнсвуд с подозрительно ангельским смирением сносил ворчание и сарказм своего камердинера.

После того, как вымылся и заново переоделся, его светлость очень долго изучал свое отражение в зеркале.

– Не стоило тебе так уж утруждаться, – произнес он. – Все равно все придет в негодность, когда я полезу в окно.

– Могу ли я осмелиться внести некое предложение, ваша светлость? – спросил Джейнз. – Парадная дверь в превосходном рабочем состоянии.

– Я уже имел счастье заработать одно обливание, – напомнил хозяин. – Даже представить не могу, что она вытворит в следующий раз.

– Если бы я мог выразить свое мнение, сэр, то сильно сомневаюсь, что ее светлость имеет какие-либо возражения по поводу вашего выхода из дома.

– Тогда зачем она остановила меня?

– Она не пыталась остановить вас. Просто выказывала раздражение.

Герцог одарил Джейнза взглядом, в котором сквозило сомнение, сцепил руки за спиной и подошел к окну.

– Если бы я мог говорить откровенно, – что Джейнз в основном и делал, – вы невыносимы.

– Я знаю.

– Если она умерщвлит вас во сне, никто ни в малейшей степени не удивится, и во всей Великобритании не найдется присяжного, который мгновенно не оправдает ее. Наоборот, ее наградят высочайшими королевскими почестями.

– Я знаю.

Джейнз ждал намека на то, что же послужило поводом для выражения гнева герцогини. Но хозяин просто продолжал осматривать окно.

Подавив вздох, Джейнз оставил его и прошел в гардеробную, чтобы забрать карманные часы герцога и небольшую шкатулку, содержавшую разного рода причудливые мелочи, которые хозяин носил с собой в ущерб карманам своего превосходно пошитого платья.

Когда Джейнз вернулся в спальню две минуты спустя, окно было раскрыто, а герцога и след простыл.

Наклонившись, Джейнз поймал проблеск каштановой шевелюры среди высокого кустарника.

– Как обычно, без шляпы, – проворчал Джейнз. – Впрочем, оно и к лучшему. Все равно он бы ее только потерял.

Он поставил шкатулку и положил часы на широкий подоконник. Потом закрыл окно, поскольку день был прохладный и мокрый, и намечался дождь.

«Думаю, случится чудо, если самым худшим в его положении окажется промокнуть под дождем, когда он вернется домой».

Поглощенный мыслями о всевозможных одинаково ужасных сценариях Джейнз вышел из спальни, напрочь забыв о вещицах, оставленных на подоконнике.

Известная контора Ранделла и Бриджа имела достойный опыт обращения с высшими кругами, включая в первую очередь его королевское величество, и ее приказчики не выказали ни единого признака смятения или тревоги при виде входившего устрашающе огромного джентльмена, тащившего на буксире черного мастиффа размером с небольшого слона.

– Брось, Сьюзен, – уговаривал Вир, – ты же можешь двигаться куда проворнее, когда поблизости Трент.

Он дернул за поводок, и ворчавшая Сьюзен соизволила пересечь порог дома номер 32 на Лудгейт-Хилл.

Затем она присела, опустила голову на передние лапы и издала страдальческий вздох.

– Я тебя не заставлял увязываться за мной, – произнес Вир. – Ты сама начала скулить, и пришлось тебя пожалеть.

Очевидно, собака появилась – предположительно вместе с Бесс и Милли – в какое-то время после того, как Вир поднялся наверх, чтобы вымыться и переодеться. Она бродила по саду с грифелем в пасти, когда он обнаружил ее. Вир ее погладил и направился к воротам. Сьюзен побежала за ним. Когда он попытался закрыть перед ней ворота, она принялась скулить.

– Ты загораживаешь дверь, – увещевал он сейчас. – Вставай, Сьюзен. Ну-ка, встань.

Хор мужских голосов заверил его светлость, что собака вовсе не перегородила путь.

– Да не в том дело, – пояснил герцог. – А в том, что она устраивает это специально назло мне. Можно подумать, она бежала всю дорогу от Сент-Джеймс-сквер, а не ехала в наемном экипаже, дрыхнув на моих ногах.

Самый юный служащий выступил из-за прилавка.

– Это ведь мастиффиха ее светлости? – уточнил он. – Я видел эту собаку прежде. Думаю, она всего лишь охраняет дверь, сэр. Защищает вас.

Вир посмотрел на Сьюзен, потом на приказчика.

Молодой человек поклонился.

– И, если простите меня за вольность, ваша светлость, примите мои самые сердечные поздравления по поводу вашего недавнего бракосочетания.

Нестройный хор вторил сей речи.

Шейный платок показался Виру слишком тугим, и, казалось, в лавке стало чрезмерно жарко. Он буркнул в ответ, сам не зная что. Затем, сосредоточив взгляд на знатоке собачьей натуры, Вир произнес:

– Я хочу купить какие-нибудь безделицы. Для миледи.

Хотя слово «безделицы» никак в точности не объясняло, что же хотелось герцогу, юный продавец не выказал ни признака недовольства.

– Конечно, ваша светлость. Будьте так добры, пройдите сюда.

И препроводил Вира в отдельную комнату.

Десять минут спустя туда вторглась Сьюзен и мешком свалилась у ног Вира.

А через два часа, когда у него уже онемели пальцы на ногах, герцог покинул магазин с небольшим свертком в кармане жилета.

Вир не заметил некую особу, отпрянувшую от витрины магазина и юркнувшую в переулок. И не знал, на кого зарычала Сьюзен, или же она просто рычала на всех подряд, потому что опять сердилась, что ее потревожили и заставили идти, после того как она, наконец, с такими удобствами устроилась.

Ему было невдомек, что из-за угла в переулке выглядывала Корали Бриз и таращилась ему вслед еще долго после того, как он скрылся из виду. И поэтому не мог подозревать о смертоносном бешенстве, клубившемся в ее груди, лишь стоило ей представить сверкающие безделушки, купленные им, и что она сделает с той, для которой они были куплены.

Вечер только вступал в свои права, когда Лидия нашла некую шкатулку.

К тому времени Лидия уже знала, что Эйнсвуд ушел и забрал с собой собаку. Милли, вышедшая в сад, чтобы попытаться уговорить Сьюзен поесть – та снова пребывала в дурном настроении – увидела, как Эйнсвуд вышел в садовые ворота, держа в руках поводок, и отправился куда-то в сопровождении мастиффихи.

Для обеда Лидия выбрала хозяйскую спальню, поскольку это была единственная часть дома, покрытая не столь толстым слоем грязи и не подвергшаяся атаке. Еду принесла Бесс. И именно Бесс сообщила весть, что его светлость вылез через окно спальни.

– А мистер Джейнз куда как раздосадован, мисс – то есть ваша светлость – учитывая, что на хозяине был новый сюртук, только что от портного. – Поймав хмурый взгляд Лидии девица торопливо добавила. – Только он сказал мне это наедине, не при всех, и сказал, что я могла бы упомянуть это вам, но больше ни одной душе, поскольку ему не свойственно сплетничать о хозяине, но вам-то не мешает знать, в случае, если его светлость вернется тем же путем и напугает вас среди ночи.

После того, как Бесс удалилась, Лидия подошла к окну. Тут нелегко карабкаться, и она удивлялась, где Эйнсвуд нашел опору для ног среди хорошо пригнанных кирпичей. Если шел дождь, когда муж уходил через окно, то он легко мог соскользнуть и сломать шею.

И тут ее внимание привлекла шкатулка, сверкающая черным лаком на фоне подоконника, выкрашенного в желтый цвет.

Лидия припомнила ту суету, которую поднял Эйнсвуд прошлой ночью вокруг содержимого своих карманов.

Она была журналисткой, и совать нос в чужие дела являлось ее обычным занятием.

К тому же она была женщиной.

И потому открыла шкатулку.

В ней лежали огрызок карандаша, черная пуговица, шпилька и обломок черного дерева.

Лидия резко захлопнула шкатулку, поспешно поставила на место, затем снова схватила ее и прижала к сердцу.

– О, Эйнсвуд, – прошептала она. – Грешный ты, грешный человек. Носишь памятные безделушки.

– Ты самая надоедливая женская особь из всех когда-либо живших на свете. Ну что здесь хорошего? – Вир наклонился к собаке. – Идет дождь, Сьюзен. Какого черта тебе приспичило лежать тут под дождем, когда можешь топать по огромному, теплому, сухому дому, опрокидывать лакеев и нагонять ужас на всех горничных? Там мама, ты же знаешь. Хочешь увидеть свою мамочку?

Ответом ему был продолжительный унылый собачий вздох.

Вир подобрал свертки, которые рассыпал, когда Сьюзен резко легла на землю, и пошагал в дом.

Лишь только он вошел внутрь, как проорал имя Джейнза.

– Проклятая собака не собирается входить, – сообщил герцог, когда в холле, наконец, неслышно, как привидение, возник камердинер.

Оставив Джейнза разбираться со Сьюзен, Вир взбежал по лестнице и отправился в спальню.

Он сбросил свертки на кровать. Стянул влажный сюртук. Повернулся, чтобы бросить его на кресло, и тут увидел свою жену, сидевшую на ковре перед камином, обхватив руками колени.

Сердце Вира забилось с утроенной силой.

Избегая ее взгляда и стараясь выровнять дыхание, он преклонил колени рядом с ней. Подбирая слова и глядя куда угодно, только не ей в лицо, он увидел шкатулку, которую сжимали ее запятнанные чернилами пальцы.

Нахмурившись, он долго таращился на вещицу. Потом вспомнил. Джейнз. Лаковая шкатулка.

– Что у тебя там, Гренвилл? – якобы беспечно спросил он. – Яд для несносных мужей?

– Сувениры на память.

– Никакие это не памятные сувениры, – решительно заявил Вир, прекрасно осознавая, что его ярко покрасневшее лицо с головой выдает ложь. – Мне нравится держать всякий хлам в карманах, потому что это бесит Джейнза. Ты упростила эту задачу, поскольку вечно оставляешь после себя какой-то мусор.

Лидия заулыбалась:

– Ты такой очаровательный, когда смущаешься.

– Я не смущен. Человек, который провел полдня, беседуя с собакой, выше смущения. – Он протянул руку. – Отдай это мне, Гренвилл. Тебе не полагается совать нос в личные вещи парня. Тебе должно быть самой стыдно. Ты ведь ни разу не видела, чтобы я исподтишка подсматривал за твоей спиной в следующую главу «Розы Фив», разве не так?

Вир скорее почувствовал, чем увидел, как шкатулка выпала у нее из рук, поскольку взгляд его впился в ее лицо. Он на мгновение поймал в глазах Лидии испуг, прежде чем она моргнула и отвела взгляд.

– Я же ведь не непроходимый тупица, – продолжил Вир. – Я видел кольцо леди Дейн, великолепный рубин, поразительно похожий на описание камня «Роза Фив». У меня и прежде возникали подозрения, кем на самом деле является мистер Сент-Беллаир – интересно, не так ли, как можно переставить буквы, чтобы составить «Баллистер»? – но кольцо все прояснило. Сегодня я обнаружил – тем же путем, что и ты, как я полагаю – откуда взялся рубин леди Дейн. Был ли он и в самом деле украден из гробницы какого-нибудь фараона, никто не может утверждать. Но ювелир-продавец приобрел его в Египте.

Весьма похвально, что Гренвилл не пыталась притвориться, будто ей невдомек, о чем он говорит.

– Ты подозревал прежде? – Ее взгляд ледяной синевы потеплел от удивления. – Как ты догадался? Ни единая душа не подозревала. Даже мисс Прайс, которая пугающе проницательна, целую минуту таращилась на меня, открыв рот от изумления, когда я призналась ей.

– Ты выдала себя в последних двух опубликованных частях, когда Диабло начал по описанию подозрительно походить на меня.

Она просто взвилась на ноги в вихре шелестящего бомбазина. И принялась мерить комнату шагами в точности, как прошлой ночью.

Он опустился на ковер и лег на спину, подложив руки под голову, лишь поворачивая ею из стороны в сторону, когда следил за женой взглядом. Нравилось ему наблюдать за ее уверенной поступью, которая выглядела бы мужской, не сопровождайся она этим высокомерным покачиванием великолепного зада. Совершенно по-женски.

Вир прекрасно представлял, что это не более чем временная передышка, и весьма непродолжительная. Пока что он явно удобно полеживал, и в его мозгу наступали и отступали образы, подобно качающимся на волнах жертвам кораблекрушения.

Он водил Сьюзен в Маршалси, располагавшейся в Саутуорке. И видел там детей, одних куда-то спешивших – по поручениям родителей, которые не могли покинуть тюрьму – других уже возвращавшихся, вяло ступавших, еле волочивших ноги по мере приближения к воротам тюрьмы.

Среди таких ребятишек побывала и его жена, и он понимал, что же Маршалси украла у нее.

… чтобы ты представил меня новоприобретенному семейству.

Он в точности знал, что хотела найти в Бедфордшире Лидия.

– О, это просто возмутительно! – Лидия бросилась в кресло. – Мне никогда не справиться с тобой. – Она поставила локти на подлокотники, подперла подбородок кулаками и укоризненно уставилась на него. – Ты подкапываешься под меня и побеждаешь меня на каждом шаге. Всякий раз, когда я хочу, чтобы ты сделал что-то, что ты считаешь неприятным – а это почти все – ты находишь способ растопить мое сердце. Что ты сделал: прочел каждое когда-либо написанное мной слово, исследовал его и разобрал по буквам?

– Именно. – Вир обратил взор к потолку. – И знай я, что этого достаточно, чтобы заставить таять твое сердце, то мог бы спасти себя от огромных трат сегодня – не говоря уже о том, что уберег бы себя от несносной компании Сьюзен.

Наступило молчание, которое свидетельствовало, по его предположению, что наконец-то ее внимание привлекли свертки на кровати.

– Грешный ты человек. – Голос Лидии прозвучал тихо и не совсем уверенно. – Ты купил мне подарки?

– Взятки, – уточнил он, исподтишка бросая на нее взгляд. Лидия встала с кресла, подошла к кровати и остановилась, рассматривая свертки. – Чтоб не послали ночевать в конюшню.

После Ранделла и Бриджа, после Маршалси, он водил Сьюзен от лавки к лавке, лишь раз прервавшись на обед в уединенной столовой на постоялом дворе.

– Возможно, ты не так уж хорошо читаешь мои мысли, как я себе вообразила, – заметила Лидия. – В них сроду такого не водилось.

Вир встал и подошел к жене.

– Разверни, – предложил он.

Там обнаружились тетради, чьи страницы из дорогой бумаги, были затянуты в кожу, мягкую, словно масло. Имелся и цилиндрический пенал, изящно отделанный серебром, с чернильницей, привинченной с одной стороны к трубке. К ним прилагался небольшой ящик для письменных принадлежностей, предназначенный для путешествий, разрисованный сценами из древнегреческой мифологии. В отделениях ящика помещались карандаши, чернильницы и песочница, а выдвижные ящички содержали печати, бумагу и серебряный перочинный нож. Вдобавок ко всему был там и серебряный письменный прибор с коробкой для карандашей из папье-маше, полной этих самых карандашей.

– О, – время от времени тихо восклицала Лидия, разворачивая обертку и открывая очередное сокровище.

И «О, благодарю тебя» сказала она в конце, когда оберточной бумагой уже была усыпана кровать и пол вокруг нее. На коленях Лидия держала ящик для письменных принадлежностей, открывала и закрывала крошечные ящички, поднимала крышечки отделений, вытаскивала содержимое и вновь складывала обратно словно ребенок, завороженный новой игрушкой.

Она и в самом деле почувствовала себя ребенком. Сти и Эффи ей когда-то дарили подарки на день рождения или на Рождество, и тоже очень хорошие: ботинки, платья, шляпки, иногда серьги или браслет.

Но здесь было совершенно иное. Это были орудия ее ремесла, и она, чьим ремеслом значилось слово, обнаружила, что украден ее словарный запас наряду с ее сердцем.

– Спасибо, – прошептала она снова, как-то беспомощно глядя в его красивое лицо и оставляя все надежды когда-либо вернуть себе разум.

Удовольствие засветилось в зеленых глазах Вира, а губы сложились в улыбку, которая низвела ту кашу, в которую превратилось ее сердце, до теплого сиропа. Ох уж эта его мальчишеская улыбка, наполовину озорная, наполовину смущенная.

– Вижу, мои скромные подношения угодили Ее Величеству, – заметил он.

Лидия кивнула. Даже если она смогла бы связать сейчас несколько слов, то все равно не осмелилась попробовать, боясь, как бы не начать реветь.

– Тогда я так понимаю, что ты в достаточной мере подготовлена для завершающего удара, – заявил Вир. Он полез в карман жилета и вытащил еще один сверток.

Этот он открыл сам, отвернувшись, чтобы она не подсмотрела, что там.

– Закрой глаза, – попросил он. – И оставь в покое чертов ящик. Я не собираюсь его отнимать.

Она отставила дорожный ящик для писчих принадлежностей и закрыла глаза.

Вир взял жену за руку и надел на безымянный палец перстень. Она поняла, что это кольцо, гладкое и прохладное, и почувствовала, как задрожала ее рука.

– Можешь взглянуть, – разрешил он.

Это оказался василькового цвета сапфир, прямоугольный, простой огранки и такой огромный, что на любой другой женской ручке он выглядел бы безвкусно и кричаще, но не на ее руке, которая была не столь изящна, как остальное ее тело. По обеим сторонам сапфира сверкали бриллианты.

Лидия ощутила, как в уголках глаз закипают слезы. «Не будь дурочкой», – приказала она себе.

– Как… мило, – вымолвила она. – И… и я не скажу тебе, что не стоило этого делать, потому что совсем не чувствую в себе такого желания. Я ощущаю себя принцессой из сказки.

Вир наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Я отвезу тебя в Бедфордшир, – объявил он.