Сначала он выругался.

Затем рассмеялся.

Потом снова рассыпался в проклятьях.

Сжав кулаки, Лидия стояла, свирепо уставившись на Эйнсвуда. В какой-то ужасный момент она было решила, что нанесла ему серьезное увечье. Ей следовало быть сообразительней. Понадобилось бы стадо бешеных быков, чтобы нанести хоть сколько-нибудь значительный вред этому мужлану.

– Не ждите от меня сочувствия, – предупредила она. – Можете валяться здесь хоть до Судного дня, мне все равно. Вы вынудили меня сломать мою любимую прогулочную трость, пропадите вы пропадом.

Ну, хоть не его ноги, как она боялась.

Застонав, он приподнял голову.

– Что за чертов грязный трюк, – проворчал он. – Вы устроили мне засаду.

– А не чертов ли грязный трюк вы сыграли со мной в той гардеробной? – возмутилась она. – Ведь вы же знали, что я не посмею оказать вам сколько-нибудь достойное сопротивление. И не говорите мне, что было бы достаточно просто обойтись выговором, потому что на вас никаких слов не хватит.

– Может, мы поспорим об этом позже, Гренвилл?

Изливая поток приглушенных ругательств, он с трудом повернулся на бок и приподнялся на локте.

– Могли бы подать парню руку.

– Ну уж нет.

Заглушив приступ угрызений совести, она подалась назад, оказавшись вне пределов его досягаемости.

– Вы вмешались в задание и запросто могли поставить мою жизнь на грань исчезновения, – заявила Лидия, в равной степени с ним просвещая и собственную неблагоразумную совесть. – В той же мере вы уничтожили мой шанс оказать услугу другу. Вот уже в третий раз вы все усложняете, вставая у меня на пути. Не говоря уже о том, что ваше присутствие могло бы стоить мне репутации. Если бы Селлоуби ворвался в гардеробную и застал меня в компрометирующей ситуации с самым отъявленным в Англии развратником, он бы разнес эти новости по всему Лондону. И я бы потеряла драгоценную степень уважения, которую завоевывала месяцами упорного труда. Я знаю великое множество более грязных трюков, чем этот, – добавила она, выпрямившись. – Потревожите меня снова, Эйнсвуд, и я по-настоящему причиню вам боль.

Затем, прежде чем он смог указать на изъяны в ее проповеди, она повернулась и, ни разу не оглянувшись, пошагала прочь из переулка.

– Узрите, люди добрые, вот возвращается охотник за драконами, – объявил Джейнз, когда в три часа утра, прихрамывая, в дверях появился Вир.

Трент, поспешно вышедший в холл, сжимая в руках биллиардный кий, безмолвно стоял и оглядывал Вира с головы до ног со страдальческим выражением на лице.

Вир говорил им, что собирался пойти в «Голубую Сову» этим вечером «охотиться на драконшу».

Джейнз прочитал наставления, Трент что-то пробубнил, но Вир и без слов бы все понял.

В данный момент он отчетливо видел, что выражение «я же говорил» красноречиво написано на их лицах. Сюртук и брюки его были порваны и испачканы, на лице царапины и синяки. Ведь Вир первым делом тяжело грохнулся о землю физиономией, и хотя нос его не сломался, но ощущения остались, словно тот и вправду сломан.

То же самое касалось и голеней Вира, которые дьявольски пульсировали от боли.

Он выдал ухмылку.

– Не припомню, когда я еще так развлекался, – произнес он. – Вы пропустили великолепную забаву. Когда я расскажу вам…

– Я приготовлю ванну, – заявил Джейнз тоном мученика. – И полагаю, мне все-таки лучше достать аптечку.

Вир понаблюдал, как тот удаляется твердым шагом, потом повернулся к гостившему у него другу.

– Ты никогда не догадаешься, что произошло, Трент.

– Даже не надеюсь, – грустно отозвался его гость.

Вир похромал к лестнице.

– Тогда пойдем, я расскажу тебе.

«Аргус» появился в Блейксли утром в пятницу. И еще не настала следующая пятница, как Элизабет и Эмили прибрали его к рукам.

К счастью их тетя и дядя принимали большое число гостей, которые слишком занимали горничных заботами, чтобы те могли заглянуть в спальню девочек и ни с того, ни с сего загнать их обратно в постель.

У Эмили и Элизабет была в распоряжении целая ночь, чтобы внимательно проштудировать страницы журнала. На сей раз, тем не менее, они сразу же обратились не к «Розе Фив», а к отчету мисс Лидии Гренвилл о ее столкновении с их опекуном на Винегар-Ярде.

К концу повествования они уже катались по полу, схватившись за животики, и, задыхаясь, выдавали цитаты из статьи между приступами судорожного хохота.

Когда, наконец, они снова смогли усесться, то уставились друг на друга с подрагивающими от смеха губами.

Элизабет прочистила горло.

– Забавная. Должна сказать, что она забавная.

Эмили воспользовалась случаем отточить свои способности в прекрасном подражании судейскому тону ее дяди.

– Да, Элизабет, я полагаю, что каждый мог бы извлечь отсюда здравый урок. – Личина судьи исчезла, и в глазах Эмили заплясали смешинки. – Думаю, это лучшее, что она когда-либо написала.

– Ты ведь не прочла все, что она писала. У нас никогда не было на то времени. И помимо прочего нечестно сравнивать серьезную работу с комедией.

– А я думаю, что он повлиял на нее, – заявила Эмили.

– И совершенно в безнравственную сторону, – признала Элизабет.

– Он будит в людях дьявола. Так говорил папа.

– Он и в Робине пробудил чертенка, – улыбнулась Элизабет. – Боженьки, каким непослушным он стал, когда вернулся. И как он нас смешил, бедный малыш.

Глаза Эмили наполнились слезами:

– О Лиззи, как же я скучаю по нему.

Элизабет крепко обняла ее:

– Я знаю.

– Я хочу, чтобы мы вернулись в Лонглендз, – произнесла Эмили, вытирая глаза. – Я знаю, что их там нет. То, что лежит в склепе, это не они. Но Лонглендз – наш дом, и там пребывают их души, всех их. Здесь нет ни одного Мэллори. Даже в виде привидения. Тетушка Доротея так давно замужем, что забыла, каково это – быть Мэллори.

– Я собираюсь выйти замуж за какого-нибудь младшего сына, – заявила Элизабет, – потому что младшие сыновья почти никогда не ведут себя должным образом. Раз уж дядя Вир не живет в Лонглендз, может, он нам позволит там оставаться. Я постараюсь поймать мужа в первый же мой сезон. Это всего лишь через шесть месяцев. Потом к нам приедешь ты и будешь жить с нами. И ты никогда не выйдешь замуж, так что можешь остаться в Лонглендзе навсегда. И присматривать за детьми.

Эмили согласно кивнула:

– Думаю, так и должно случиться. Только ты не обязана выходить за кого-нибудь вроде дяди Джона. Я знаю, он хороший, но предпочтительнее, чтобы ты нашла кого-то не столь нудного.

– Вроде Диабло, ты имеешь в виду?

Лиззи прижала руки к груди. Природа еще не наградила ее тем, что с полным правом можно было назвать бюстом.

– Да, похожего на Диабло.

– Ну, тогда давай изучать его описание с тем, чтобы я точно знала, кого искать.

Элизабет взяла «Аргус» и открыла страницы на «Розе Фив».

В следующую среду Вир и Берти сидели в «Мясных деликатесах», подкрепляясь после изнурительных часов последних приключений Миранды из «Розы Фив».

– Миранда обманула змей, чтобы выбраться из гробницы, – говорил Вир своему спутнику за обедом. – Она и охрану, то бишь Диабло собственной персоной, обхитрит и удерет из темницы, попомни мои слова.

Берти подцепил на вилку еще кусок мяса.

– Ну, я не знаю, – протянул он. – Думаю, они теперь с нее глаз не спустят, кабы чего не выкинула, потому что она уже раз пыталась, и ничего не вышло.

– Ты же не можешь верить, что бесполезный козырный валет Орландо вытащит ее.

Жуя, Берти потряс головой.

– Тогда как?

– Ложка, – произнес Берти. – Вы забыли о ложке. Я так понимаю, она будет рыть тоннель.

– Ложкой – выход из темницы?

Вир подхватил кружку с элем и отпил.

– Хотел добавить, она сначала ее заточит о камни, знаете ли, – разъяснил Берти с набитым ртом.

– О да, заточенной ложкой можно сделать все, что угодно. Осмелюсь предположить, она даже найдет способ пробраться сквозь решетки.

Взгляд Вира задержался на журнале, лежавшем подле локтя Берти.

Поначалу у Вира не было намерений знакомиться с этим плодом фантазий по имени Миранда. На другой же день после столкновения с прогулочной тростью он начал читать старые номера «Аргуса», взятые у Джейнза, исключительно ради того, чтобы надлежащим образом определить, каким образом работает изощренный ум мисс «Подлая Атака Исподтишка» Гренвилл. Начал он с первого же издания, в который она внесла свою лепту. На странице, представлявшей ее статью о судебном преследовании за долги, находилась иллюстрация к «Розе Фив». С картинки взгляд его сместился ниже к тексту.

И следующее, на чем он поймал себя, он уже прикончил вторую главу и роется в груде журналов, оставленных Джейнзом на столе в библиотеке, выискивая следующее по порядку издание.

Короче, его, как и половину человечества, зацепила история Сент-Беллаира. Хотя Вир и не показывал вида, этим утром он жаждал заполучить последний только что вышедший из-под пресса номер гораздо более страстно, чем Берти.

На обложке свежего номера было изображено скопище мужчин и женщин, столпившихся вокруг стола с рулеткой. Заголовок гласил: «Мисс Колесо Фортуны». К этому времени уже знакомый со стилем драконши Вир определил, что сия надпись – не ее рук дело.

Хотя она не брезговала сочинением каламбуров, но обычно не пользовалась такими банальностями. Более того, ничтожная игра слов с трудом соответствовала тонкому юмору и крайне язвительному содержанию сопровождавшей ее статьи.

В которой, кстати, герцог Эйнсвуд отнюдь не фигурировал.

В предыдущем номере его карикатурный портрет украшал обложку в виде рисунка, занимавшего две полосы. На первой полосе его изобразили простиравшим руки и сморщившим губы, как бы умолявшим драконшу о поцелуе. Она же на том рисунке сложила руки на груди, задрала нос и повернулась к Виру спиной.

На второй полосе он явился миру в виде жабы, одетой в герцогскую корону, безнадежно смотревшей вслед удалявшейся фигуре мегеры. Надпись в пузыре над ее головой гласила «Не вините меня. Это была ваша идея». А под рисунком шла подпись «Поцелуй Леди Грендель снимает чары».

Драконша написала сопроводительную статью-пародию в стиле «Беовульфа», озаглавив ее «Битва Титанов на Винегар-Ярде».

«Это просто точный образчик ее бесстыдства, – подумал Вир. – Только потому, что она держит под каблуком множество желчных писак и болванов, она воображает себя Титаном».

Потревожите меня снова, Эйнсвуд, и я по-настоящему причиню вам боль.

О да, и у него, последнего из негодников Мэллори, аж поджилки затряслись. Конечно, ему ли не бояться? Ему, выстоявшему перед Лордом Вельзевулом, перед всеми его шестью с половиной футов смертоносной жестокости. Сколько раз Дейн произносил подобные угрозы тем самым хриплым суровым тоном? Хотя те угрожающие ноты были нешуточными, чтобы заставить дрожать и Вира Мэллори.

Неужто мисс «Царь Иван Грозный» Гренвилл на самом деле считает, что может запугать его?

Замечательно, пусть себе считает, решил он. Он предоставит ей время. Недели. Пусть наслаждается своим мнимым триумфом, пока не заживут его многочисленные порезы и синяки. А по прошествии дней тщеславие ее раздуется, а бдительность ослабнет. И тогда он преподаст ей урок или два. Вроде «Погибели предшествует гордость, и падению – надменность» (Книга Притчей Соломоновых, гл. 16 – Прим.пер.), или «чем выше вознесешься, тем больнее упадешь».

Давно пора ей упасть с пьедестала, куда ее возвело тщеславие. Давно ей пора очнуться от иллюзий, что она более чем ровня любому мужчине, и что ношение брюк и подражание мужскому племени делает ее неуязвимой.

Он-то знал, что это не так.

Под маскарадными масками и бравадой скрывалась девочка, играющая в притворство.

И поскольку он находил сие забавным, точнее восхитительным, если уж на то пошло, то пока решил дать ей поблажку.

Он не станет унижать ее при всем честном народе.

А будет единственным свидетелем ее низвержения.

Каковое непременно будет включать, как он уже решил, ее падение в его объятия и прямиком в его постель.

И ей это придется по душе, она признает, что ей нравится, и будет умолять о большем. Тогда, если доведется ему испытать приступ милосердия, он снизойдет до ее мольбы. И тут…

И тут в столовую ворвался какой-то мальчишка.

– О, помогите, пожалуйста, помогите, – кричал ребенок. – Там дом обрушился, а внутри остались люди.

Не один, а целых два дома рухнули: номер четыре и номер пять на Эксетер-стрит и на Странд. Более пятидесяти человек оторвались от своей работы на соседних улицах Кэтрин и Бриджес-стрит, где рыли сточные канавы, и начали спешно разбирать завалы.

Первой жертвой, которую нашли, оказался угольщик, привезший тележку угля, когда обвалился дом. Через полтора часа рабочие обнаружили пожилую женщину, живую, со сломанной рукой. Спустя час откопали семилетнего мальчика, ужасно покалеченного, и его малыша брата, уже мертвого. Затем их семнадцатилетнюю сестру, всю в синяках. Последним спасенным был их девятилетний брат. Хотя его нашли на дне каменной кладки, он оказался жив и бессвязно что-то бормотал. Мать не пережила катастрофы. Отца не было дома.

Лидия получила большую часть подробностей от одного наемного писаки, который время от времени сотрудничал с «Аргусом». Сама она появилась на месте происшествия поздно, поскольку находилась в то время на Ламбет-роуд на дознании. Впрочем, ее приход оказался не столь поздним, чтобы ей не стать свидетельницей того, какую роль сыграл Эйнсвуд в спасении людей.

Сам он ее не видел.

Из того, что узрела Лидия на безопасном расстоянии со своего наблюдательного поста в группе журналистов, можно было заключить, что герцога Эйнсвуда занимало ни что иное, как груда камней, которую он беспощадно и настойчиво атаковал. Рядом с ним трудился Трент. Она видела, как его светлость оттаскивал прочь кирпичи и балки, расчищая путь к мальчику, потом подпер широким плечом перекладину, пока другие вытаскивали ребенка наружу.

Когда же, наконец, освободили покалеченный труп матери, Лидия заметила, как герцог подошел к дочери погибшей и сунул ей в руки кошелек. Затем протолкнулся сквозь скопление народа и спешно удрал, таща за собой Трента, словно они только что совершили нечто постыдное.

Поскольку даже не самый сильный удар Эйнсвуда мог послать средней комплекции человека на несколько футов, другие журналисты отстали от герцога и обратились к жертвам катастрофы.

Но от Лидии не так-то просто было отделаться.

Она преследовала Эйнсвуда и Трента до Странд и добралась до улицы как раз в тот момент, когда в ответ на пронзительный свист герцога к нему подъехал наемный экипаж.

– Подождите! – закричала Лидия, размахивая блокнотом. – Одно слово, Эйнсвуд. Всего лишь две минуты вашего времени.

Он запихнул замешкавшегося было Трента в экипаж и запрыгнул вслед за другом.

В ответ на приказ герцога карета сразу же тронулась, но Лидия не сдалась.

Странд была переполненной народом оживленной улицей. И создавала хлопоты для наемного экипажа, который не мог быстро ехать в скоплении транспорта и пешеходов.

– Давайте, Эйнсвуд, – кричала Лидия, преследуя карету. – Несколько слов о вашем героизме. С каких это пор вы стали таким стыдливым и скромным?

Это был экипаж новейшей конструкции с кожаными, нависавшими козырьком занавесками, защищавшими пассажиров от нежелательных моментов. Поскольку Эйнсвуд не натянул занавески, то едва ли мог притвориться, что не видит и не слышит Лидию.

Он вынырнул из-под козырька и уставился на нее. Перекрывая уличный шум – грохот колес, крики возниц и пешеходов, фырканье и ржание лошадей, лай бродячих псов – он закричал в ответ:

– Черт вас подери, Гренвилл, убирайтесь с мостовой, пока вас кто-нибудь не переехал.

– Несколько слов, – упорствовала она, все так же труся рядом. – Позвольте процитировать вас читателям.

– Вы можете сказать им от меня, что вы самый докучливый репейник в женском образе, которого я когда-либо встречал.

– Докучливый репейник, – послушно повторила она. – Да, так что там насчет тех жертв на Эксетер-стрит…

– Если вы не вернетесь на тротуар, то сами станете жертвой, и не ждите, что я буду отскребать от булыжников то, что от вас там останется.

– Могу я рассказать моим читателям, что вы учитесь, как воистину стать святым? – спросила она. – Или приписать ваши действия мимолетному приступу благородства?

– Меня заставил Трент.

Эйнсвуд снова вернулся к своему прежнему занятию: продолжил орать на кучера.

– Не мог бы ты заставить эту проклятую клячу двигаться быстрее?

Услышал возница или нет, только животное прибавило шаг. В следующее мгновение в скоплении экипажей появился просвет, в который стремглав устремилась карета, а Лидия вынуждена была отпрыгнуть на обочину позади спешившего к бреши в дорожном потоке экипажа.

– Чума ее забери, – произнес Вир, бросив назад взгляд, чтобы удостовериться, что она отстала. – Какого черта она здесь делает? Она должна присутствовать на слушании на Ламбет-роуд. И ей полагалось провести там целый день.

– Да не было разговора, как долго их дела времени займут, – произнес Трент. – И кстати о разговорах, ежели она прознает, что Джо Пурвис шпионит для вас, будет вам тогда слушание уже по делу о его трупе.

Он высунулся наружу и пристально вглядывался назад из-под козырька кареты.

– Она отстала, – сказал Вир. – Сядь на место, Трент, пока не вывалился.

Поморщившись, Трент уселся обратно.

– Теперь она ушла и снова подослала Карла Второго в мои мозги. Как, по-вашему, что это значит?

– Чуму, – произнес Вир. – Ты связываешь их обоих с чумой.

– Я вот не могу понять, почему вы сказали это ей в лицо, – продолжил речь Трент. – Она почти стала думать о вас хорошо, после того-то, что вы там раньше сделали. А почему вам понадобилось сказать ей, что это я вас заставил делать это, когда вы сами-то первым выскочили из «Аламоуд»…

– Там присутствовало наравне с нами человек пятьдесят, – вскипел Вир. – Так нет же, она не спросила их, почему они этим занимались, верно? Впрочем, в точности, как все особы женского пола, вечно хотят знать, почему «это» да почему «то», и приписывают невесть какой глубокий сокровенный смысл всему, что делает парень.

Да никакого там глубокого смысла, говорил он себе. Он не вернул к жизни девятилетнего мальчика, просто освободил его от преждевременных похорон. И такое положение мальчика не имело ничего общего ни с чем еще. Он был лишь одним из нескольких жертв. Спасти его означало для Вира не больше, чем спасти кого-нибудь другого.

Комок, застрявший в горле его светлости, – это просто пыль, от той же пыли жгло глаза, и охрип голос. И ни о чем больше он не думал таком… вроде девятилетнего мальчика, которого когда-то не смог спасти.

И не ощущал он ни малейшего стремления говорить о своих чувствах. И никакой груз не лежал у него на сердце, и уж совершенно определенно не было желания облегчить перед ней свою душу. И у него не было причины бояться, что он поддастся на уговоры просто потому, что, читая ее работы, понял: она не столь цинична и бессердечна, вовсе не похожа на разгневанного дракона, являвшегося к детишкам. И наверно, для герцога это не могло иметь значения, поскольку сам он был циничным и бессердечным во всем.

Он был последним негодником Мэллори, отвратительным, самоуверенным, бессовестным и так далее, и тому подобное. А раз так, ему она была нужна только для одного, и вовсе не для обретения сочувствующих ушей. Он не доверял никому, потому что ему нечего было доверить, а если бы и имелось, так он скорее даст привязать себя к столбу под палящим солнцем Сахары, чем доверится хоть одной женщине.

Он твердил это себе и так и эдак, пока ехал домой, и ни разу герцогу Эйнсвуду не пришло на ум, что, возможно, он уж слишком упорно протестует.

– Трент заставил его, как же, – ворчала себе под нос Лидия, шагая по холлу в свой кабинет. – Да целый полк солдат со штыками наизготовку не смог бы заставить этого твердолобого хама даже просто пересечь улицу, если бы он не захотел.

Войдя в кабинет, она бросила шляпу на стол. Затем подошла к полкам и достала «Дебретт», ежегодный справочник дворянства.

Первый ключ она нашла быстро. Затем обратилась к коллекции "Ежегодной хроники" за последние четверть века. Вытащила на свет издание 1827 года и нашла «Приложение к «Кроникл». Под заголовком «Кончины, май» она обнаружила эпитафию.

«В своем поместье Лонглендз, Бердфордшир, – прочла она, – в возрасте девяти лет достопочтенный Роберт Эдуард Мэллори, шестой герцог Эйнсвуд». И далее следовали четыре колонки необычно длинного даже для такой знати уведомления о смерти ребенка. Впрочем, история оказалась действительно трогательная, и можно было рассчитывать, что «Хроника» сосредоточится на ней, как и на других ежегодных любопытных и трагичных случаях.

Достаточно побывал на похоронах, упомянул тогда Эйнсвуд.

Так и было, как обнаружила Лидия. Обращаясь от одного источника сведений к другому, она насчитала более дюжины похорон за последние десять лет, а ведь это были только близкие родственники.

Если бы Эйнсвуд был черствым искателем наслаждений, каким его считали, беспрестанный парад смертей его бы не тронул.

Пошевелил бы пальцем черствый искатель наслаждений ради кучки нищеброда, попавших в беду, трудился бы наравне с рабочим людом с немалым для себя риском покалечиться?

Она бы этому не поверила, не увидь своими глазами. Эйнсвуд прервался лишь тогда, когда удостоверился, что спасать больше некого, и пошел прочь, изнуренный, грязный и вспотевший. И остановился лишь затем, чтобы сунуть кошелек в руки убитой горем девушки.

Глаза Лидии защипало, и на страницу, которую она читала, плюхнулась слеза.

– Не будь глупой нюней, – заворчала она на себя. Ворчание не возымело ощутимого результата.

Хотя минутой позже шум, напоминавший громоподобное приближение стада слонов, рассеял все симптомы этой так называемой глупости. Громоподобная поступь принадлежала Сьюзен. Она и Тамсин вернулись с прогулки.

Лидия поспешно вытерла глаза и села прямо.

В следующее мгновение Сьюзен ворвалась в комнату, попыталась добраться до ладони Лидии и в ответ на строгое «Лежать» взамен обслюнявила хозяйке юбки.

– Кажется, кто-то в хорошем настроении, – обратилась Лидия к Тамсин. – Что случилось? Она нашла толстого сочного малыша и закусила им? От нее пахнет не хуже, чем обычно, из чего я заключаю, что она не успела покататься по каким-нибудь экскрементам.

– Она была чудовищно непослушной девочкой, – поделилась Тамсин, развязывая ленты шляпки. – На Сохо-сквер мы встретили сэра Бертрама Трента, и она показала себя во всей красе. Лишь завидев его, она понеслась как пуля или точнее как пушечное ядро и опрокинула его навзничь на землю. Потом она стояла над ним и облизывала его лицо, сюртук и обнюхивала… ну, я даже не стану говорить, где. И совсем не прислушивалась к моим увещеваниям. К счастью сэр Бертрам добродушно все снес. Когда он наконец-то отогнал ее и встал, я попыталась извиниться, но он прервал мои попытки. «Просто шалунья, – сказал он, – и не рассчитывает своей силы». А затем Сьюзен…

– Гав! – с готовностью откликнулась на свое имя мастифиха.

– Ей пришлось показать все свои трюки, – продолжила Тамсин. – Она подала лапу. Потом вцепилась в палку, когда он играл с ней в «кто кого перетянет». Она отлично притворялась мертвой, переворачивалась на спину вверх животом, чтобы ее почесали… о, вы можете представить.

Сьюзен подсунула большую голову под ладонь хозяйки и задушевно и преданно на нее поглядывала.

– Сьюзен, ты загадка, – произнесла Лидия, лаская собаку. – Последний раз, когда ты его видела, тебе он не понравился.

– Возможно, она почувствовала, что он творил добрые деяния сегодня пополудни.

Лидия подняла голову и встретилась взглядом с девушкой.

– Трент рассказал тебе о том, что случилось? А ему довелось объяснить, что он делал на Сохо-сквер, а не в Эйнсвуд Хаузе, поправляясь после своих геракловых подвигов?

– Когда он увидел вас, то в его мозги заявился Карл Второй, так он сказал мне. Король обеспокоил его настолько, что он вышел из кареты, не доехав несколько улиц, и прошелся пешком до площади, чтобы взглянуть на статую.

На Сохо-сквер на прискорбно заброшенном клочке растительности стояла потрескавшаяся статуя Карла II.

После своей первой случайной встречи с Трентом Тамсин уже докладывала Лидии, что тот связывает Лидию с монархом эпохи Реставрации. Для Лидии это не имело смысла, да она его и не искала. Она была осведомлена, что шурин лорда Дейна не славился особой сообразительностью.

– Кстати о геркулесовых подвигах, – произнесла Тамсин, – я полагаю, вы испытали потрясение на Эксетер-стрит. Вы думаете, герцог Эйнсвуд меняется, или это было мимолетное помутнение рассудка?

Прежде, чем Лидия смогла ответить, в дверях появилась Милли:

– Мистер Пурвис здесь, мисс. У него для вас послание. Говорит, что срочное.

Этим же вечером в девять часов Лидия вошла в небольшую сплошь задрапированную комнату на Ковент-Гарден Пьяцца. Впустившая ее девушка быстро шмыгнула в противоположную занавешенную дверь. Мгновением позже вошла вызвавшая Лидию женщина.

Она была почти такой же высокой, как Лидия, но более широкой в кости. Голову ее венчал большой тюрбан. Лицо под ним щедро размалевано. Несмотря на краску и тусклый свет, Лидия различила на этом лице явные признаки изумления.

– Любопытный выбор костюма, – произнесла мадам Ифрита.

– Лучшее, что я смогла найти на скорую руку, – пояснила Лидия.

Пожилая женщина жестом пригласила Лидию присесть на стул за маленький столик около занавешенной двери.

Мадам Ифрита была гадалкой и одной из самых надежных осведомительниц Лидии. Обычно женщины назначали встречи в разумном отдалении от Лондона, потому что мадам быстро осталась бы не у дел, заподозри ее клиенты, что она делится кое-какими их секретами с журналисткой.

Поскольку был необходим маскарад, а времени переодеваться в мужской костюм не оставалось, Лидия отправилась с Тамсин в лавку подержанных вещей на Грик-стрит. Там они в спешке подобрали сомнительного вида «цыганский» костюм, который сейчас и был на Лидии.

По мнению Лидии сие одеяние пристало скорее шлюхе, чем цыганке. Хотя на ней было надето полдюжины нижних юбок разнообразных расцветок, она с трудом чувствовала себя прилично одетой. Поскольку никто из предыдущих владелиц не был похож на амазонку, подобно ей, подолы порядочно не доставали до лодыжек, выставляя их на обозрение каждого праздного гуляки в Лондоне. Но времени на то, чтобы как-то исправить положение, у Лидии не нашлось.

Те же самые трудности возникли с подбором одежды применительно к корсажу. Окончательно решено было остановиться на алом лифе, тесном, как жгут – это было лучшее, что нашлось, в противном случае грудь Лидии вываливалась бы из какого-нибудь непристойно низкого декольте. К счастью, вечер был достаточно прохладным, поэтому понадобилась шаль.

Не имея склонности рискнуть примерить подержанный парик, затасканный до того, что, должно быть, его заселили несколько форм жизней из мира насекомых, Лидия соорудила из разноцветных шарфов тюрбан. Туго завязав под него волосы и искусно задрапировавшись концами шарфов, ей не только удалось скрыть предательские белокурые пряди, но и замаскировать черты лица.

Мнимую «цыганку» не беспокоило, что кто-нибудь заметит цвет ее глаз, поскольку, во-первых, она собиралась выйти по темноте, а, во-вторых, вовсе не намеревалась позволить кому угодно подойти настолько близко, чтобы заметить, что они голубые.

Обилие румян, пудры и дешевых драгоценностей довершали кричащий костюм.

– Я думаю, что сойду за одну из ваших цыганских родственниц, – пояснила Лидия.

Мадам уселась в кресло напротив.

– Умно, – заметила она. – Я знала, что вы что-нибудь да придумаете. Примите сожаления, что спешно вызвала вас, но сведения доставили лишь сегодня днем, и, возможно, у вас очень мало времени, чтобы действовать сообразно с ними, если верить моему хрустальному шару, – подмигнув, добавила гадалка.

Способности мадам Ифриты к прорицаниям могли ошеломить легковерных зрителей. Но не производили подобного впечатления на Лидию, которая знала, что предсказатели действуют тем же способом, что и она сама, с поддержкой регулярной армии осведомителей, частью из них невольных.

Лидия так же знала, что сведения стоят дорого. Она достала пять соверенов и выложила их в ряд на столе. Потом подтолкнула один к Ифрите.

– Сегодня ко мне приходила девушка, привезенная Корали с собой из Парижа, – начала гадалка. – Аннет хочет вернуться во Францию, но боится. На то есть веские причины, как вы, возможно, знаете. Одну из беглянок Корали выловили в реке десять дней назад с порезанным на кусочки лицом и следами удушения на горле. Я поведала Аннет эту историю и еще несколько вещей, которые, как она думает, никто не знает. Потом посмотрела в волшебный шар и сказала ей, что вижу Корали, и на ней лежит проклятие. Кровь капает из ее ушей, капли опоясывают горло и запястье.

Лидия вздернула брови.

– Вы не единственная видели на мадам Бриз рубины в «Джерримерз», – уточнила Ифрита. – Тот, кто рассказал мне о них, дал почти такое же описание, как и вы.

Она чуть помолчала.

– Я слышала куда больше: как появился герцог Эйнсвуд, и повстречался с неким красивым молодым человеком, с которым, кроме него, никто больше не был знаком. Герцог разгадал вашу хитрость, верно?

– Подвела эта его проклятая чертова сигара, – призналась Лидия. – Только она и выдала меня, спорю на что угодно.

– А он сам себя выдал сегодня на Эксетер-стрит, – заметила гадалка.

– Правда?

– Имеет ли это значение?

Да, имело, но Лидия отрицательно покачала головой.

– На данный момент я хочу знать только о Корали.

И подтолкнула еще одну монету к пожилой женщине.

– Сводня забирает драгоценности, которые воруют ее любимцы, – продолжила Ифрита. – У нее слабость к сверкающим безделушкам, как у сороки. Это все глупости, так считает Аннет, не по этой причине она намеревается бежать. Она говорит, что видит плохие сны об убиенной девушке. Ту маленькую беглянку убили не первой в знак назидания. Думаю, Аннет боится, потому что видела или принимала участие в том убийстве…

– И это терзает ее чувствительную натуру, – выдала с явной иронией Лидия. – Аннет отнюдь не невинная овечка, как мы обе знаем.

– Вот почему я так сильно спешила, чтобы поговорить с вами. Если у нее кошмары, то по большей части, она видит, как ее собственное хорошенькое личико режут на кусочки, а веревка или шнур затягивается на милой шейке. Возможно, она подсмотрела то, что не предполагала увидеть. Или есть иные причины. Что бы там не заставило ее забить тревогу, оно существует. Не сомневаюсь, что она, в конце концов, сбежит. Дело в том, что она не совсем дура, чтобы устроить побег, как другие девчонки – пешком и без гроша в кармане. Она украдет все, что сможет унести.

– И тогда наймет самую быструю карету, чтобы умчаться к побережью.

Ифрита кивнула.

– Сегодня вечером она помогает Корали и ее громилам укрощать новенькую, поэтому ей не представится благоприятного случая ускользнуть. Завтра вечером она должна обслуживать особого клиента. Возможно, она сможет убежать попозже, все зависит от того, на сколь долгий срок потребует ее клиент. Единственное время, когда она может беспрепятственно обобрать Корали, это между девятью часами вечера, когда сводня уходит, и ранними утренними часами перед ее возвращением. Аннет нужно будет намного опередить их, и им труднее будет устроить погоню, если она пустится в путешествие под покровом темноты. – Гадалка помолчала. – Не могу сказать точно, прихватит ли она те драгоценности. Я сказала ей, что рубины прокляты. Но если она не сможет прибрать к рукам достаточно деньжат, то, наверно, посмотрит сквозь пальцы на проклятие.

– Тогда мне лучше добраться до драгоценностей прежде нее, – решила Лидия, не показывая виду, что встревожена. Ей как можно скорее нужно было заручиться поддержкой Хелены, а Лидия сомневалась, что Хелена придет в восторг.

Лидия подвинула еще одну монету.

Ифрита толкнула монету обратно, покачав головой.

– Осталось совсем немного досказать. Нынче Корали живет в доме номер четырнадцать по Фрэнсис-стрит, в стороне от Тоттенхем-Корт-роуд. Обычно она уезжает со своими скотами около девяти часов. Дом остается сторожить один слуга, Мик, тоже порядочная скотина. Зачастую остается также какая-нибудь девушка, чтобы развлечь его или одного из избранных клиентов.

«Хелене это определенно не понравится», – подумала Лидия. Слишком много народу в доме. Но она была единственной близко знакомой Лидии воровкой, и не было времени привлекать кого-нибудь еще с нужным опытом. Такая работа была не для дилетанта. Лидия не могла рисковать, у нее не было права на ошибку. Если ее убьют, то Тамсин, Бесс и Милли будут предоставлены сами себе и в ближайшем будущем очутятся на улице.

Нужно, чтобы все получилось как надо, и Хелена единственная, кто могла за этим приглядеть. Только ее единственную можно было уговорить, и уговоры предстояли долгие. Значит, Лидии не стоило терять время.

Несколько минут спустя она покинула мадам и поспешила уйти.

Выйдя из здания, она замедлила шаг. Хотя за несколько улиц отсюда ее ждал наемный экипаж, она не могла позволить себе нестись сломя голову.

Хотя полусвету было слишком рано выступить в полную силу, ночные обитатели уже начали собираться. Поспешный уход мог накликать преследование со стороны пьяных денди. Лидия принудила себя как бы случайно прогуливаться по площади.

Потом ступила под галерею и свернула с рынка на Джеймс-стрит. Высокая фигура вышла из тени галереи с противоположной стороны и повернула в том же направлении.

Потребовался лишь один взгляд, чтобы определить эту личность, и ровно две секунды, чтобы решить отправиться в противоположную сторону.

Притворившись, что увидела кого-то знакомого на базарной площади, Лидия устремилась в том направлении.