Она стояла неподвижно, только перья и кружева на ее шляпке покачивались на ветру. Внешне Кливдон тоже сохранял спокойствие, хотя его сердце рвалось из груди от возбуждения, уже ставшего знакомым.

Он сделал несколько шагов навстречу и с улыбкой произнес:

— Сюрприз.

Марселина прищурилась. Ее лицо казалось бледным, и герцог сомневался, что только из-за лунного света. Она была совершенно измучена, и в этом не было ничего удивительного. Он был потрясен скоростью, с которой она покинула Париж. Вероятнее всего, она не сомкнула глаз после бала. А учитывая, как быстро она добралась до Кале, она не отдыхала всю дорогу и останавливалась, только чтобы сменить лошадей.

Он не понимал, как ей это удалось. Чтобы подписать все бумаги среди ночи, надо потратить целое состояние на взятки. Наверное, на это пошли деньги, выигранные в карты и рулетку.

Даже он, несмотря на свой высочайший ранг, с изрядным трудом преодолел все бюрократические препоны и выехал на много часов позже, чем она, когда бюрократы наконец проснулись и конторы открылись.

Не будь он герцогом Кливдоном, и, более того, не употреби он все свое герцогское влияние, пакетбот отплыл бы уже час назад, и он, прибыв в Кале, мог бы только увидеть корму парохода, удалившегося довольно далеко от берега. А он стоял бы на берегу, ругая себя, на чем свет стоит.

— Сюрприз? — повторила она. — Мягко сказано. Вы сошли с ума?

— Я беспокоился о вас, — ответил герцог. — Вы так спешно покинули Париж… Я решил, что произошла катастрофа. Или убийство. Кстати, вы случайно никого не убили? Не то чтобы я намеревался вас критиковать, но все же…

— Я покинула Париж, чтобы быть подальше от вас, — сообщила Марселина.

— Ну, значит, это не сработало.

— Как, черт возьми, вы успели? — спросила она. — Откуда узнали? Как сумели — о нет, я не стану спрашивать, как вы справились с французской бюрократией. Все же вы герцог, а они в этом столетии не отрубают головы аристократам. Теперь они стараются им потакать.

Кливдон улыбнулся:

— Но ведь вам нужна моя аристократическая голова, мадам. Вы же сами сказали, что я должен заплатить по счетам.

— Как вы узнали, что я уехала? — снова спросила Марселина.

— Я успел заметить, что вы человек целеустремленный.

— Как вы узнали? — повторила она.

Герцог ощутил прилив крови к щекам, но все же ответил честно:

— Я послал человека проследить за вами. Он как раз прогуливался возле вашего отеля, когда увидел, что вы рано утром отбыли из него вместе с горничной в фиакре. Сначала он решил, что вы отправились на раннюю встречу с мадемуазель де Фонтенэ. Но сосчитав чемоданы и дорожные сумки, он встревожился. У служащего отеля он узнал, что вы покинули отель и отправились на почтовую станцию, а там — что вы едете в гости к родственникам. Кстати, как вы сумели выбраться из Франции? Вы же уехали раньше, чем открылись конторы, в которых вы обязаны были подписать бумаги перед отъездом?

— И вам не пришло в голову, что я сделала все приготовления заранее?

— А как вам это удалось? — спросил герцог.

— Ах, значит, ваш шпион это не выяснил? Как жаль! Потому что я не стану удовлетворять ваше любопытство. Я больше суток ехала по ужасным французским дорогам и очень устала. Спокойной ночи, ваша светлость. — Марселина сделала реверанс и ушла.

Кливдон подавил желание последовать за ней. Он и так совершил достаточно глупостей. И главное — зачем? Чего он намеревался достичь на переполненном пакетботе? Ему еще повезло, что это оказалось английское судно. Французы не стали бы задерживать ради него отплытие. Он выбросил на ветер черт знает сколько денег, чтобы поменяться местами с другими пассажирами. И все равно, будь он ниже рангом, остался бы в Кале дожидаться следующего парохода.

Именно это ему и следовало сделать — остаться в Кале. Точнее, он вообще не должен был уезжать из Парижа. Получается, что он отказался от шести недель свободы. Ради чего?

Но он сделал это и, проскакав верхом полтора дня по отвратительным французским дорогам, не собирался смирно стоять на причале, провожая взглядом пароход.

Герцог оставался на палубе, пока пакетбот не вышел в канал. Он заметил темные облака, постепенно закрывавшие луну и звезды, но не обратил на них особого внимания. В конце концов, небо над Английским каналом никогда не бывало совершенно ясным.

Он пошел вниз, где Сондерс помог его светлости снять сюртук, жилет и ботинки. Потом Кливдон рухнул на койку и моментально уснул.

Не прошло и часа, как начался шторм.

Марселина, спотыкаясь, вышла в узкий проход. Вонь стояла ужасная. Десятки охваченных паникой пассажиров страдали от морской болезни. Ее собственный желудок, обычно вполне надежный даже при сильной качке, на этот раз подвел. Она остановилась и вдохнула воздух ртом, чтобы внутренности успокоились.

Судно резко накренилось на правый борт, и она упала на дверь, из-за которой доносились крики, как, впрочем, и из других кают. Судно скрипело всем корпусом, едва выдерживая удары волн.

Марселина пошла дальше, убеждая себя, что все нормально. И деревянные конструкции судна, и канаты непременно выдержат напор разгулявшейся стихии. Но сердце все равно замирало от страха. Было очень трудно не думать о смерти, когда каждый удар волн грозил перевернуть маленькое суденышко, которое вроде бы само стонало и плакало.

Матросы задраили все люки, но вода все равно заливалась в помещения, поэтому палуба была мокрой и скользкой.

Рядом кто-то плакал. А ее все била дрожь, и в животе все переворачивалось. Но ей не может стать плохо. Ее никогда не тошнило. На это у нее просто не было времени. Джеффрис плохо. Очень плохо. И она отчаянно нуждается в помощи.

Пожалуй… ей тоже как-то нехорошо.

Позже она позволит себе расклеиться.

Но не сейчас.

Марселина подошла к двери, у которой видела ливрейных слуг. Раньше она слышала, что герцог Кливдон потребовал для себя лучшую каюту и еще две для своей свиты.

Она постучала в дверь. Та резко открылась. В этот момент судно особенно сильно накренилось, и Марселина влетела в раскрытую дверь. Ее подхватили сильные руки.

— Черт возьми, Нуаро, ты могла сломать себе шею!

Руки, поддерживающие ее, были сильными и заботливыми, и Марселине отчаянно захотелось прижаться к их обладателю. Он такой большой, надежный. Она подумала о средневековых рыцарях, защищавших свои замки, своих женщин, и на одно безумное мгновение ей захотелось принадлежать ему.

Но она не могла. Не имела права.

Она даже не осмеливалась поднять глаза. Ей было плохо.

— …должна была… прийти, — выговорила она.

— Я как раз собирался найти тебя и узнать, не нужна ли помощь… Нуаро, ты в порядке?

Марселина смотрела на его ноги и размышляла: в любой момент ее может стошнить. Значит, ее стошнит на дорогущие тапочки. Правда, морская вода их уже почти испортила. Жаль. Красивые тапочки. Оказывается, у Кливдона большие ноги. Забавно.

— В порядке, — сдавленно проговорила она, из последних сил сдерживая подступившую к горлу тошноту.

— Сондерс! Бренди! Живо!

Да. Бренди. За этим она и пришла. Бренди очень нужно Джеффрис.

И ей, похоже, тоже. Да поможет ей Бог.

— М-моя швея, — запинаясь, начала она, — ей… очень плохо.

— Вот. — Кливдон поднес фляжку к ее губам. — Пей.

— М-меня никогда не т-тошнит, — сообщила Марселина.

Она сделала несколько глотков, с наслаждением почувствовав, как густая жидкость обожгла горло. Если спиртное отмоет ее изнутри, тем лучше.

В какой-то момент ей показалось, что стало лучше.

Но тут палуба снова наклонилась, и Марселина поскользнулась. На этот раз Кливдон был рядом и не дал ей упасть.

— Не надо, — пробормотала она. — Меня… меня сейчас…

— Сондерс!

Перед ней с грохотом что-то поставили. Ведро. Вот и хорошо.

И тут ее согнуло и вывернуло наизнанку. Ей было так плохо, что потемнело в глазах. В висках стучало, колени подломились.

Господи, как мне плохо.

Кто-то поддерживал ее. Она слышала мужские голоса над головой. Различила голос герцога и еще чей-то. Потом ее переместили на что-то мягкое. Постель. Как хорошо. Лечь. Она полежит совсем чуть-чуть, пока судно не перестанет подпрыгивать и раскачиваться.

Хотя нет. У нее же нет времени.

Кто-то подсунул ей под голову подушку, накинул сверху одеяло. Как приятно. Но ей не должно быть приятно. Она обязана встать. Там осталась Джеффрис. Ей нужна помощь. Но Марселина чувствовала, что, если только пошевелится, ее снова стошнит.

Надо лежать очень спокойно.

Невозможно! Волны слишком сильно швыряют старый пароход. Вверх-вниз, вверх-вниз. И все это сопровождается ужасными звуками — скрежетом, треском, ударами, странными завываниями, словно души всех утопленников поднялись со дна морского, чтобы их встретить. Откуда-то, казалось, издалека доносился плач и крики пассажиров. А вверху ревел ветер — там бушевал шторм.

Преисподняя, подумала Марселина. Ад Данте. Перед глазами встала картина ада, страданий проклятых… Дьявол, да что с ней такое? Она не может лежать здесь, размышляя о живописи.

— Н-нет, — с большим трудом выговорила она. Почему-то губы ее не слушались. — Н-не я. Моя ш-швея.

— Горничная? — Голос Кливдона был спокойным. Это обнадеживало.

— Джеффрис. Ей очень плохо. Бренди. Я пришла… за бренди.

Рядом с ней снова зазвучали голоса. Спокойные. Еще Марселина слышала панические крики, но вдалеке. Мир продолжал раскачиваться и подпрыгивать.

Только бы меня больше не тошнило. Только бы не тошнило.

Ее лица коснулось что-то мокрое и холодное.

— Сондерс позаботится о горничной, — проговорил знакомый голос.

— Пожалуйста, не дайте ей умереть, — жалобно попросила Марселина. Или это была не она? Ее голос звучал очень далеко и казался совсем тихим на фоне адского шума. Ад, подумала она. Таким его изображают праведники. Ад в картинах.

— Люди обычно не умирают от морской болезни, — возразил герцог.

— Но некоторые предпочли бы умереть, — пробормотала Марселина.

Странный звук. Смешок? Его голос был тихим и звучал близко, совсем рядом. Вокруг стояла какофония ужасных звуков, но все они были далеко. И только его голос оставался вблизи, вселял уверенность в благополучном исходе. Неожиданно раздался оглушительный треск.

Пароход… развалился?

— Мы не можем утонуть, — сказал кто-то. Неужели это у нее хватило сил заговорить?

Не разговаривай. Лежи тихо. Не двигайся. Не дыши.

— Мы не утонем, — сказал герцог. — Дело плохо, но мы не утонем. Проглоти-ка вот это.

Марселина покачала головой. Это оказалось большой ошибкой. К горлу снова подступила тошнота.

— Не могу.

— Всего одну каплю, — попросил Кливдон. — Это лауданум. Он поможет. Обещаю.

Марселина не могла поднять голову, не могла открыть глаза. Мир вращался, прыгал и качался.

Она проглотила лекарство. Горькое.

— Какая мерзость!

— Я знаю, но оно помогает. Поверь мне.

Шторм не стихал. Волны швыряли судно, словно детскую игрушку. Марселине уже случалось попадать в шторм. Она знала, что дела плохи, и она далеко не в безопасности. И хотя умом она это понимала, сердце чувствовало совсем другое. Голос мужчины. Его удивительно нежное прикосновение. Да что там, само его присутствие внушало покой и уверенность. Вселяло надежду. Ирония судьбы!

— Ну вот, ты улыбаешься. Опиум начал действовать.

Опиум? Она уснула? Утратила ощущение времени?

— Нет, это все из-за тебя, — сказала Марселина. Каким далеким показался ей ее же собственный голос! Как будто он уже успел добраться до Лондона без нее. — Из-за твоей герцогской самоуверенности. Перед тобой все отступает, даже сатанинский шторм.

— Тебе явно лучше, — усмехнулся герцог. — Уже произносишь целые предложения, исполненные сарказма.

— Да, я чувствую себя лучше. — Ее внутренности, похоже, успокоились. Но голова оставалась ужасно тяжелой. Она открыла глаза. Для этого пришлось изрядно потрудиться. Герцог склонился над ней. Было слишком мало света, чтобы разглядеть детали, и все вокруг непрерывно двигалось. Господи, ну почему ничего не может оставаться на месте! Глаза на его лице казались лишь густыми тенями, но Марселина точно знала: они зеленые. Зеленые как нефрит. Или как море? Зеленый цвет идет лишь очень немногим женщинам. И лишь немногие женщины могут устоять перед зелеными глазами мужчины.

Она закрыла глаза.

И почувствовала влажную ткань на лбу. Какое нежное прикосновение! Марселину охватило странное чувство, которому она даже не сразу подобрала название. И лишь спустя несколько минут она осознала: у нее есть защита… убежище… Она в безопасности.

Шутка фортуны. Но внезапно вращающийся мир стал тяжелым и темным, а потом все исчезло.

Кливдон понятия не имел, сколько продолжался шторм, поскольку уже давно потерял счет времени. Он проснулся в раскачивающейся каюте под аккомпанемент панических криков, рева ветра, скрежета и скрипа конструкций судна. Он чувствовал себя неважно, но не более того. У него был крепкий желудок, что доказали многочисленные дружеские попойки. Первая мысль, которая пришла ему в голову, была о мадам Нуаро. Она где-то на судне. Он взял аптечку и собрался идти на поиски, когда она ввалилась в дверь каюты.

После этого у него не было времени на морскую болезнь или на тревогу о ком-то другом. Ее жемчужная, всегда сияющая кожа стала тусклой и приобрела зеленоватый оттенок. Это было видно даже при отсутствии освещения. Она была совсем больной, даже бредила. Все это было совершенно на нее не похоже. Она же сильная женщина, даже слишком сильная! И столь внезапная перемена повергла Кливдона в панику раньше, чем он обрел способность здраво соображать.

Это не более чем морская болезнь, убеждал он себя. Ничего особенного. А бред — ее следствие, или результат того, что она почти не спала и толком не ела, торопясь оказаться от него как можно дальше.

Что бы ни вызвало тревожные симптомы, женщина была слишком слаба, чтобы предоставить ее самой себе. Герцог решил, что слуги справятся с трудностями самостоятельно, а сам начал ухаживать за ней, тщетно стараясь сохранять спокойствие. Ему отлично известно, что надо делать, говорил он себе, но все равно волновался.

Кливдон знал: необходимо, чтобы женщина получала питание, в первую очередь жидкость. Но это было совсем не просто, потому что ее желудок не принимал ничего. Бренди немного помогло, но лауданум оказался намного более эффективным. Прошло немного времени, и она начала отключаться, бормоча что-то о ведьмах, ангелах и демонах, потом успокоилась и уснула. Только после этого Кливдон сумел облегченно перевести дух.

Он сел на край койки и стал осторожно обтирать мокрой тканью ее лицо. Он понятия не имел, помогает ей это или нет, но ему было необходимо чем-то себя занять. Сондерс, конечно, знает, что надо делать, но он ухаживал за горничной — или швеей — или кем там она была.

Вообще-то все факты, известные о мадам Нуаро, были такими же скользкими, как палуба под ногами.

Уклончивая, ускользающая, умеющая манипулировать людьми. Ей нельзя доверять.

Если бы он ей поверил, то не послал бы своего человека шпионить за ней, не помчался бы вслед за ней из Парижа, не оказался бы на этом судне и не угодил бы в дьявольский шторм.

И все же недоверие не может служить оправданием его безумного поведения. Ему нет никаких оправданий. Эта женщина — далеко не красавица, тем более сейчас. В тусклом свете она больше всего напоминает привидение. Ему даже не верилось, что перед ним то же полное жизни страстное создание, которое буквально набросилось на него в экипаже и целовало так, что голова шла кругом.

Кливдон нежно убрал с влажного лба прядь волос.

Ужасная женщина.

Марселина проснулась и не поняла, где находится.

Сначала она решила, что умерла и теперь плывет в другой, неведомый мир. Мало-помалу до нее дошло, что судно качается, но совсем не так беспорядочно, как раньше. Шум тоже стих.

Все кончилось.

Шторм прошел.

Они уцелели.

Потом она осознала, что на нее навалилось что-то большое, тяжелое и теплое. Глаза широко открылись. Перед ней было только светлое дерево. Она вспомнила, как в полном отчаянии пришла в каюту к Кливдону, как ее скрутил приступ морской болезни… бренди… лауданум… его руки.

Это не ее каюта.

Она в его постели.

И судя по размерам тела, устроившегося рядом с ней на узкой койке, Кливдон лежит рядом.

С ума сойти!

Женщина попыталась повернуться, но герцог лежал на ее юбке, лишая возможности двигаться.

— Кливдон! — воскликнула она.

Он что-то пробормотал, зашевелился и обнял ее одной рукой.

— Ваша светлость.

Его рука напряглась. Он еще что-то буркнул и прижал Марселину к себе.

Как же ей хотелось остаться, уютно устроиться рядом с его большим теплым телом, поверить, что сильная рука защитит ее.

Но это только мечты. Проснувшись, он, как и любой мужчина, почувствует желание, а Марселина вовсе не была уверена, что сумеет противостоять искушению.

И она пихнула его локтем в ребра.

— Что? — Его голос был тихим и сонным.

— Вы меня раздавите.

— Да, — согласился Кливдон и уткнулся носом ей в шею.

Марселина чувствовала его эрекцию. Большой герцогский фаллос пробудился раньше, чем его мозги.

— Вставайте! — воскликнула она. — Вставайте немедленно!

Иначе будет слишком поздно, и я захочу отпраздновать счастливое спасение от смерти традиционным для человека образом.

— Нуаро?

— Да.

— Значит, это не сон?

— Нет! Вставайте!

Герцог что-то буркнул, но слишком тихо, и слов она не разобрала, и отодвинулся. Марселина повернулась. Голова кружилась. Перед глазами все расплывалось.

Кливдон встал и посмотрел на нее сверху вниз. Его физиономия была хмурой, подбородок покрылся темной щетиной.

Марселина вскочила с койки.

И тут же рухнула обратно, схватившись за голову.

— Это был неразумный поступок, — отметил герцог. — Вы были больны и ничего не ели, кроме ложки холодной овсяной каши и глотка вина.

— Не знаю, что было реальным, а что — нет. Почему-то не могу понять, что мне казалось, а что было на самом деле. Сначала мне казалось, что я в Лондоне. Потом я вроде была на дне моря и оттуда смотрела на днище парохода.

— Последнее точно было на самом деле, — охотно согласился герцог. — Вы слишком долго испытывали мое терпение. Я не имею опыта сиделки, а вы совершенно не желали облегчить мою задачу — метались по койке и все время порывались куда-то бежать.

— Поэтому вы улеглись на меня?

— Я не ложился на вас, — поморщился герцог, — по крайней мере намеренно. Просто я уснул. Я устал, понимаете? Мне почти не удалось поспать до того, как начался шторм. А потом ввалились вы и решили, что вас должно вывернуть наизнанку именно в моей каюте.

— Я не решала ничего подобного, — возмутилась Марселина, — хотя сейчас считаю, что это была хорошая идея. Жаль, что мне это в голову не пришло. Я шла за помощью. Для Джеффрис. Тогда я чувствовала только небольшое головокружение. Но потом… Что-то произошло. — Она покачала головой. — Я не подвержена морской болезни. Меня не должно было тошнить.

— Вам повезло, что я оказался здесь, — сказал Кливдон. — И еще вам очень повезло, что я терпеливый человек. Вы дьявольски трудная пациентка. Я бы с удовольствием вышвырнул вас за борт, но команда задраила все люки.

Марселина заставила себя сесть, на этот раз медленно и осторожно. Голова гудела. Пришлось сжать виски.

— Вы бы лучше не вставали, — посоветовал герцог.

Она вспомнила его терпение, его осторожные прикосновения, заботу. Вспомнила то чувство, которое ей так редко приходилось испытывать, что она его даже не сразу узнала — безопасности и защищенности. Когда о ней последний раз заботились? И кто? Уж точно не родители. Они всегда без колебаний бросали детей, когда те становились для них неудобными. Потом они снова появлялись, много месяцев спустя, ожидая, что дети бросятся им в объятия.

Мы так и поступали, подумала Марселина. Наивные дурочки, мы именно так и делали. Где бы ни были мама и папа, Марселина, их старшая дочь, всегда за всеми присматривала, потому что больше ни на кого нельзя было положиться. Даже после ее замужества ничего не изменилось. Да и чего она могла ожидать, если вышла замуж за такого же, как она. Бедный слабый Чарли.

Кливдон был не таким, как она. Он принадлежал к другому биологическому виду. Она вспомнила его ладонь на своей спине. Тогда он подталкивал ее к убежищу — теплому удобному экипажу. Богатый знатный человек может легко избаловать женщину.

Она не может себе этого позволить.

— Я… не знаю, что сказать. Поверьте, я очень благодарна вам за все, что вы сделали, — проговорила Марселина дрожащим голосом. — Но теперь я должна идти, пока никто не понял, где я была.

— Вы действительно считаете, что кому-то до вас есть дело? — удивился герцог. — Мы попали в чертовски сильный шторм. Едва не утонули. Люди в панике бегали по пароходу в поисках убежища, которого здесь не было и быть не могло. Сомневаюсь, что они вспомнят, где сами были этой ночью. — Он оглянулся. — Уже утро. Поскольку ночью почти все пассажиры страдали от морской болезни, сейчас они испытывают единственное чувство — голод, и думают лишь о том, как бы найти какой-нибудь еды. У вас так сильно болит голова, потому что вы голодны. — Он нахмурился. — Или я вам дал слишком большую дозу лауданума. Я же не знаю, какая доза считается нормальной для женщины. Вам еще повезло, что я вас не отравил.

— Кливдон! — Марселина поморщилась. Говорить было больно.

— Не двигайтесь! — воскликнул он. — Иначе вас опять начнет тошнить, а я уже от этого порядком устал. — Он направился к двери. — Я скажу кому-нибудь из слуг, чтобы вам принесли поесть.

— Не надо заботиться обо мне!

Герцог оглянулся.

— Ну что за ребячество! — воскликнул он. — Неужели вы считаете, что я хочу накормить вас, чтобы соблазнить? Подумайте лучше. Вы на себя в зеркало давно смотрели? И позвольте вам напомнить, что именно я поддерживал вашу голову вчера, когда вы извергали в ведро содержимое своего желудка. Должен заметить, это зрелище не способствует появлению физического влечения. Если честно, сейчас я не могу припомнить, что именно меня так привлекло в вас. Так что в данный момент я хочу всего лишь накормить вас, чтобы вы, наконец, убрались из моей каюты и из моей жизни.

— Я тоже хочу убраться из вашей жизни, — согласно кивнула Марселина.

— Вот и прекрасно. Значит, мы не увидимся до тех пор, пока не придет время оплачивать счета за одежду моей герцогини.

— Хорошо, — сказала Марселина. — Это меня устраивает.

Герцог вышел из каюты и с силой захлопнул за собой дверь.

К тому времени, как пакетбот наконец подошел к причалу Тауэра, Марселине хотелось кричать во весь голос. Шторм сбил судно с курса, и путешествие, которое в хорошую погоду занимало около двенадцати часов, растянулось на двадцать. «Легкие закуски», обещанные пароходной компанией, давно закончились, судовая команда падала с ног от усталости, а настроение голодных пассажиров было отвратительным, как и царивший в помещениях запах. Даже на верхней палубе, на прохладном ветру, было невозможно не заметить последствия слишком долгого пребывания слишком большого количества людей в ограниченном пространстве. Семейные пары ссорились друг с другом и ругали детей, которые непрерывно дрались между собой.

Люди не могли дождаться, когда наконец окажутся на твердой земле, и, когда спустили трапы, все бросились к ним одновременно, устроив настоящую давку с криками и потасовкой.

Марселине тоже очень хотелось покинуть судно, но она заставила себя проявить благоразумие и подождать. Она отослала носильщиков, предложивших ей помощь с багажом, попросив прийти чуть позже. Она чувствовала себя намного лучше, но, если можно так сказать, была не совсем собой. Селина Джеффрис была тоже очень слаба после приступа морской болезни, и не было никакого смысла лезть в толпу спешащих и распихивающих друг друга людей, которые волочат за собой хнычущих детей.

Марселине хотелось обнять собственного ребенка. Люси, конечно, не была ангелом, но она никогда не ныла. И мама, которая сделает ей сюрприз, возвратившись домой на неделю раньше, чем обещала, должна быть веселой и улыбающейся.

Она будет улыбаться и веселиться, заверила себя Марселина, когда толпа рассеется, и она получит несколько минут тишины, чтобы разобраться в себе.

Кливдон, вероятно, уже давно на берегу. Ему не приходилось расталкивать людей, чтобы расчистить себе дорогу. Для этого у него есть слуги. Хотя обычно он обходится без их помощи. Стоит ему появиться, люди сами уступают ему дорогу.

— Дорогу! Дорогу!

Женщина подняла глаза.

К ней направлялся высокий дородный лакей. За ним следовал еще один, несколько меньших размеров. На них были на удивление знакомые ливреи.

Первый лакей локтем отпихнул зазевавшегося матроса, подошел к Марселине и поклонился.

— Его светлость передает вам свои наилучшие пожелания, миссис Нуаро, и просит оказать ему любезность и позволить отвезти вас и мисс Джеффрис домой. Он понимает, что мисс Джеффрис очень больна, и ему не хотелось бы заставлять ее добираться общественным транспортом. Кроме того, ей будет тяжело очутиться в этой толпе. — Он с негодованием кивнул в сторону обезумевших людей, штурмующих трапы. — Если вы изволите пойти с нами, мы с Джозефом проводим вас в контору таможенников, а потом и в экипаж, который ожидает совсем близко — за тем углом.

Произнося эту длинную тираду, лакей деловито поднимал их багаж. Марселина, округлив глаза, смотрела, как он легко взял сразу четыре чемодана — два в руки и два зажал под мышками. Джозеф легко справился с оставшимися вещами. Оба лакея не обратили ни малейшего внимания на протесты носильщиков, недовольных тем, что их лишили законных чаевых.

Все произошло так быстро, что она не успела даже отказаться от любезности герцога. И лишь увидев, как два лакея удаляются с их вещами, женщины опомнились и поспешили следом.

Путь до магазина на Флит-стрит прошел по большей части в молчании.

Расположившись в экипаже рядом с Марселиной и напротив герцога, Селина Джеффрис, первым делом тепло поблагодарила его за то, что он прислал ей на помощь Сондерса.

Тот безразлично пожал плечами.

— Сондерсу нравится изображать врача, — пояснил он.

— Он был очень добр, — сказала Джеффрис.

— Вероятно, для разнообразия, — ответствовал Кливдон. — Как правило, он вовсе не добр.

Больше герцог не раскрыл рта на протяжении всего пути от Тауэра до жилища Джеффрис.

Оттуда до магазина было удобно идти пешком. Дорога в экипаже была довольно долгой и извилистой.

Марселина напряженно думала, выискивая способ обратить происшедшее себе на пользу. Он сказал… Что-то об оплате счетов за пошив одежды. Что это его вполне устраивает.

Но он был так зол, что больше не вернулся в каюту.

Пришел его камердинер с бутылкой вина и холодными закусками — разные виды холодного мяса и сыров, которые, должно быть, стоили целое состояние, причем не герцогское, а скорее, королевское.

Женщине слишком легко привыкнуть к такой роскоши.

Она не могла себе этого позволить.

— Не могу решить, — наконец заговорила она, — вы таким образом проявляете снисходительность к нам, простым смертным, или вами руководит простое человеческое любопытство. Хочется увидеть, где я живу?

— Зачем мне это? — удивился герцог. Он принял непринужденную позу — вытянул вперед длинные ноги, чего не мог сделать, когда рядом с Марселиной находилась Джеффрис, положил руку на спинку богато украшенного сиденья и выглянул из закрытого жалюзи окна, позволявшего ему видеть все, что происходит на улице, самому оставаясь невидимым. Хотя его личность вовсе не была тайной. Достаточно было взглянуть на герб на дверце экипажа, сообщавший всему миру, что внутри находится его светлость герцог Кливдон.

Мягкий вечерний свет позволял видеть точеные черты его лица.

И Марселина почувствовала жгучую тоску. Ей отчаянно хотелось прикоснуться к этому великолепному лицу, ощутить, как ей на плечи ложится теплая уверенная рука, прижаться к большому мускулистому телу.

Она подавила крамольные мысли в зародыше.

— Или, может быть, вы нас пожалели? — с вызовом спросила она.

— Если я кого и пожалел, то исключительно вашу горничную, швею, или кем там она является, — ответил герцог. — Вы можете позаботиться о себе сами, в этом я не сомневаюсь. Но Сондерс сказал, что девочке нужна помощь. Он какое-то время опасался, что она не переживет путешествия. И она еще не совсем оправилась. — После короткой паузы он спросил: — Она живет не с вами?

— Жила, но недолго. Я не могу предоставить жилье всем моим швеям. С одной стороны, у меня нет места, с другой — мне бы не хотелось, чтобы полдюжины швей вертелись перед глазами день и ночь. Рабочие часы и без того достаточно утомительны, а девочки еще ссорятся друг с другом, завидуют…

— Полдюжины? — переспросил герцог, подавшись вперед. — Я не ослышался?

Он был слишком удивлен, чтобы притворяться.

Да, конечно, она что-то болтала о магазине на углу Флит-стрит и Чансери-лейн и кучеру указала именно этот адрес. Но это вовсе не значило, что ее магазинчик не был втиснут в узкий переулок или темный подвал.

— Сейчас у меня работает полдюжины девочек, — пояснила Марселина, — но я планирую в ближайшем будущем нанять еще. Нам не хватает рабочих рук.

— Нуаро, вы обманщица! Вы так упорно преследовали меня, и я решил, что вы находитесь в отчаянных обстоятельствах!

— С чего вы взяли? — удивилась Марселина. — Я вам ничего подобного не говорила. Наоборот, я утверждала, что являюсь величайшей портнихой в мире. Вы же видели мои работы.

— Я представлял себе маленький темный магазинчик в тесном подвале и еще недоумевал, как вы могли сшить такие экстравагантные платья в подобных условиях.

— Уверена, вы были заняты этими мыслями не слишком долго, — фыркнула Марселина. — По-моему, вас больше интересовал вопрос, как уложить меня в постель.

— Да, вы правы, но теперь с этим покончено.

Все, с него хватит! С него достаточно этой женщины. С него достаточно самого себя, бросившегося за ней в погоню. Как покинутый щенок, право слово, как прыщавый школьник.

— Рада это слышать.

— Теперь я думаю только о Кларе, — сообщил герцог. — И хотя мне не хочется потакать вашему тщеславию, даже я понял, что дамы в Париже очарованы вашими работами. На мой взгляд, вы самая невыносимая женщина из всех, кого мне приходилось встречать, но вы умеете обращаться с клиентками и шьете красивую модную одежду. И это самое главное. Я не стану таить злобу только потому, что мне хочется вас придушить.

Господи, какое у нее измученное лицо! Но глаза все равно загадочно мерцают.

— Я знала, — улыбнулась Марселина, — что вы сами все увидите.

— И все же я вам не доверяю.

В ее глазах что-то блеснуло, но женщина промолчала, ожидая продолжения.

Она сосредоточила на нем все свое внимание только из-за бизнеса. Этот мужчина всего лишь средство для достижения цели.

А с каким презрением он сообщил, что не станет таить злобу. Большое спасибо! Герцога не могут интересовать такие ничтожные людишки, как она. Тщеславный осел!

— Я хотел увидеть ваш магазин лично, — сообщил он. — Во-первых, мне надо убедиться, что он действительно существует и в каком месте. Я считал, что вы шьете свои шедевры в гордом одиночестве в темном закутке.

— Интересно все же устроен мозг мужчины, — усмехнулась Марселина. — Как, по-вашему, я могла создать такие произведения в подвальчике? Торговый дом Нуаро — изысканный магазин, очень чистый, аккуратный и просторный. У нас намного приятнее, чем у ограниченной и некомпетентной… хотя нет, я не стану загрязнять воздух, произнося ее имя.

С него хватит! Ему надо уехать и забыть о ней. Но теперь, заговорив о магазине, она так преобразилась, стала оживленной и страстной.

— Здесь пахнет конкуренткой.

Марселина гордо выпрямилась.

— Определенно нет. У меня нет конкуренток, ваша светлость. Я — величайшая в мире портниха. Мне нет равных. — Она потянулась к окну и выглянула. — Мы почти приехали. Скоро сами все увидите.

Получилось не очень скоро. Улица была забита экипажами, всадниками и пешеходами. Наконец экипаж остановился у красивого современного магазина с большой витриной и вывеской, на которой золотыми буквами было написано: «Нуаро».

Лакей открыл дверцу и опустил ступеньки.

Кливдон вышел первым и протянул руку женщине.

Как только она подала ему руку, за его спиной раздался крик.

Марселина подняла глаза, и ее лицо вспыхнуло радостью. Темные глаза лучились теплом, губы улыбались.

— Мама! — снова раздался детский голос.

Мадам Нуаро спрыгнула со ступенек, не глядя на него, и устремилась вперед, напрочь позабыв о нем.

Сделав несколько шагов, она присела и раскрыла объятия маленькой темноволосой девочке, которая неслась к ней со всех ног.

— Мама! Мама! — твердила она. — Ты дома! Наконец-то!