Среда, 19 октября

Солнце садилось за холмами. Рой и Джок стояли в тени разрушенной церкви, наблюдая, как шагают по дороге из замка в деревню мужчины после своего первого рабочего дня. Одни несли на плечах рабочие инструменты, другие толкали тележки, третьи правили повозками.

— Еще неделя, и они все задраят наглухо, как барабан, — сказал Джок.

— Как будто мы не сможем его открыть, — возразил Рой.

— Ты рехнулся? Два десятка мужчин работают от рассвета до заката. Разобрать все, что они сделали? И что мы можем сделать за несколько ночных часов?

— Не все, — сказал Рой. — Будем копать только внизу, вокруг цокольного этажа, чтобы можно было попасть внутрь. Как ты думаешь, сколько эти лондонцы смогут продержаться, если мы станем будить их каждую ночь?

— Не знаю, сколько я сам могу выдержать, — ответил Джок. — Всю эту беготню вниз и вверх по лестницам, трубя в эти проклятые трубки. Мы могли потратить это время на то, чтобы копать.

— Копать ночью? Все это время мы вели поиски средь бела дня. Думаешь, нам повезет, если мы станем ворочать валуны среди ночи?

Находить монеты было довольно трудно даже в светлое время суток. Они не сверкали искрами, призывая: «Посмотри сюда, здесь деньги». Монеты были одного цвета с землей и мало чем отличались от камней и гальки.

Им с Джоком повезло, что они хоть что-то смогли отыскать. Несколько монет в подвале. Немного — на внутреннем дворе. Но именно старинная серьга, которую они нашли во дворе, рядом с домиком привратника, убедила Роя, что старый Далми нес вовсе не чепуху, как все говорили. Эта серьга говорит им о том, что клад действительно существует и находится где-то здесь.

Люди думали, что если Далми не смог найти свои сокровища, пока все было в памяти свежо, значит, они пропали. Кромвель со своими сторонниками прибрал их к рукам так же, как и все остальное, утверждали они. Но если бы эти люди увидели найденные монеты и ту старинную серьгу и узнали, сколько они выручили за них в Эдинбурге, то запели бы по-другому. Они бы все заявились в замок с лопатами и кирками — и вовсе не для того, чтобы помочь его отстраивать.

— Сын лэрда тоже нанял людей копать, — сказал Рой. — Если клад во дворе или в цокольном этаже, то они его найдут. Мы должны заставить их остановиться.

Лайл боролся со сном, чтобы не уснуть за столом. День выдался длинным, хотя и удачным, и его разум утомился даже сильнее, чем тело. Он по-прежнему не понимал, что надо было его семье от этой полуразрушенной груды камней. Сменяя друг друга, его предки тратили целые состояния на поддержание замка. Но какие бы усилия ни прикладывать, он все равно останется холодным, сырым и мрачным.

Вместе с тем, когда Лайл видел, как шагают по дороге из деревни работники, он ощущал прилив гордости, а также облегчения. Несмотря на ущерб, нанесенный самим лэрдом, его отцом, эти люди были готовы довериться сыну. Теперь он сможет получить достойно выполненную работу. А поскольку работа предстоит колоссальная, ему будет чем заняться.

Лайл бросил взгляд через стол на Оливию, по милости которой ему необходимо было заниматься чем угодно, лишь бы иметь занятие. Оливия была в платье из тяжелого синего шелка, на которое, как обычно, ушли многие ярды ткани в самых необычных местах, а плечи и бюст оставались обнаженными, если не считать подвески с сапфиром, которая излучала сияние из центра соблазнительной ложбинки.

Оливия как раз вставала из-за стола, готовясь отвести собравшихся к камину, чтобы выпить по чашке чаю, или, ради пожилых дам, распечатать еще один бочонок виски и побеседовать или почитать, когда из самых недр земли раздался вой волынок.

— Геррик, Николс, — вскочил со стула Лайл, — со мной! Вы, — он дал знак лакеям, подпиравшим стену, — бегите вниз по южной лестнице.

Они все схватили подсвечники и поспешили в цокольный этаж.

Слуги спотыкались о горы мусора, обыскивая большие сводчатые помещения.

— Ваше сиятельство, сюда! — крикнул один из лакеев. Лайл поспешил на его голос. Слуга показал на одну из стен комнаты. Большими буквами кто-то нацарапал углем:

«БИРИГИСЬ».

Вот и все, что они нашли.

Злоумышленники удрали. Лайл послал слуг наверх, чтобы успокоить дам, что никто не пострадал. Затем он подошел к стене, чтобы рассмотреть нацарапанное послание. Когда он доберется до этих…

Поблизости послышался знакомый шелест. Лайл отвел взгляд от безграмотно написанной угрозы. Со свечой в руках к нему подошла Оливия. Она остановилась рядом и стала осматривать стену.

— Должна сказать, меня действительно беспокоит то, что они пробираются внутрь, когда весь дом не спит, — сказала она. — Они необыкновенно дерзкие.

— Или очень глупые.

— Мой приемный отец всегда говорит, что обычно преступниками оказываются люди небольшого ума, но обладающие изрядной хитростью, — сказала Оливия.

— Знаю. Я предпочел бы иметь дело с умными. По крайней мере тогда можно было бы понять ход их мыслей.

— Волынки сами по себе безобидны, — рассуждала Оливия.

— Для кого как, — заметил Лайл.

— Меня тревожит их неугомонность, — сказала она. — Это расстраивает прислугу.

Это расстраивало и его самого. Им нужна прислуга, чтобы работать, а слуги не остаются там, где им плохо, если только это не совсем отчаявшиеся люди.

— К сожалению, невозможно держать здесь гарнизон, чтобы защищать нас от посягателей, как это происходило в прежние времена, — сказал Лайл.

— Я сомневаюсь, что они действительно попытаются навредить нам, — сказала Оливия. — Это привлекло бы внимание властей, а они совершенно точно хотят, чтобы все отсюда уехали, тогда они смогут продолжать поиски сокровищ.

— Я никуда не уеду! — отрезал Лайл. — Я начал дело и не собираюсь сдаваться. Я восстановлю эту бесполезную старую рухлядь и вернусь в Египет, даже если мне придется самому грести на ялике. А пока я намерен устроить ловушку в подвале. Этим слабоумным придется поискать другой путь, чтобы проникнуть внутрь.

— Если мы разыщем сокровища первыми, они прекратят поиски, — сказала Оливия.

Лайл устал, ему было трудно смотреть на нее и вести себя благоразумно. Он был в ярости на самого себя за неспособность управлять чувствами, которые могли привести только к несчастью. У него едва не сорвалось с языка: «Нет здесь никакого сокровища, прекрати вести себя как романтически настроенная идиотка, надень на себя побольше одежды и не стой так близко ко мне». Вовремя вмешался внутренний голос: «Подумай».

Клад. Его здесь нет, но Оливия никогда в это не поверит. Она хочет посмотреть. Почему бы не позволить ей? Это займет ее, и если он организует это занятие правильным образом, то оно убережет ее от беды.

— Ладно, — сказал Лайл. — Давай рассуждать логично. Даже самый непроходимо тупой человек не станет столь упорно трудиться, не имея веской на то причины.

— Ну вот, правильно, — согласилась Оливия. — Они занимались этим на протяжении многих лет, если считать с того времени, когда начались поиски. За этим должно что-то стоять.

— Если мы узнаем, что это было, то сможем определить, что нам делать, — сказал Лайл. — Возможно, что-то есть в записках кузена Фредерика. Может быть, он что-то сказал. Проблемы начались, когда он оставил замок и переехал в Эдинбург.

Его мозг уже бился над головоломкой. Подбросить для нее приманку, не прибегая к настоящей лжи, было несложно.

— Признаю, что идея заманчивая, — заметил Лайл. — Но у меня нет времени обдумать ее. Нет времени изучать документы и книги кузена и разговаривать с людьми, которые были близки к нему. Я должен «восстановить в прежнем блеске» эту кучу камней, чтобы ублажить своих безумных родителей.

Лайл заметил, как вытянулось лицо Оливии, и ему стало стыдно. Хуже того, его безрассудная половина, та, которую она могла так легко возбудить, хотела бросить все и заняться разгадыванием тайны. Эта его половина хотела, чтобы он искал клад вместе с Оливией, как они делали раньше. О, это был невероятный соблазн.

— Ты прав, — сказала вдруг Оливия, просветлев лицом. — Клад кладом, но замок должен быть восстановлен. Я обещала, что ты вернешься в Египет к весне. Это означает, что мы не можем терять ни минуты. Я займусь этой тайной. Теперь, когда Геррик взялся за хозяйство, у меня есть уйма времени, и должна сказать, что леди с наслаждением будут собирать сплетни от друзей твоего кузена. — Она подошла ближе и похлопала его по груди. — Можешь не волноваться. Твой верный рыцарь Сэр Оливия сделает все, что необходимо.

«Когда я вырасту, стану рыцарем, — сказала она ему в их первую встречу. — Доблестным Сэром Оливией, вот кем я буду, отправляясь на опасные поиски, совершая благородные поступки, борясь с несправедливостью».

Оливия поспешила прочь, а Лайл стоял, глядя ей вслед, пока она не исчезла из поля зрения и пока не смолк шорох шелка.

Он повернулся к стене и пристально посмотрел на надпись.

«БИРИГИСЬ».

Разумеется, Лайл не верил в предчувствия и предзнаменования. Или в предупреждения от слабоумных, которые не умеют писать без ошибок.

Он отвернулся и пошел к лестнице.

Верный своему слову, Геррик выехал в Эдинбург в среду. К четвергу они обзавелись домоправительницей, миссис Гау. К пятнице они с миссис Гау наняли полный штат шотландской прислуги. В тот же день Оливия разрешила всем лондонцам, за исключением личной прислуги, вернуться в Лондон.

Один только Альер захотел остаться. Остальные торопливо сложили вещи и после полудня уехали.

Тем временем Оливия провела много часов, копаясь в книгах, памфлетах и журналах Фредерика Далми. Всюду, где упоминался замок Горвуд — скажем, в статье о Вальтере Скотте для антикварного издания, — Фредерик положил бумажные закладки и сделал карандашом заметки на полях. В большинстве своем заметки были неразборчивыми, но это не важно.

Печатные издания рассказали ей все о легендах с призраками: как она обнаружила, в разные века популярностью пользовались разные привидения. Оливия узнала о забавных происшествиях на банкетах и приводящих в недоумение судебных делах. Фредерик хранил записи обо всех имущественных спорах. Он также вел дневники. Как ей удалось установить, они в основном имели отношение к Горвуду и его истории. Изредка в них встречались упоминания о неприятностях, имевших отношение к замку. Но полной уверенности не было, поскольку мелкий, похожий на паутину почерк было почти невозможно разобрать.

Оливия думала, что Лайл без труда прочтет его, поскольку привык расшифровывать незнакомые шрифты, часть которых повреждена временем или вандалами. Ей придется попросить его помочь, если он найдет для этого хоть немного времени.

В понедельник, когда она переворачивала страницу, размышляя о том, как упросить Лайла разобрать написанное для нее, выпал листок пожелтевшей, местами обгоревшей бумаги.

— Но это же ключ к разгадке! — сказала Оливия, размахивая перед лицом Лайла измятой бумагой с коричневыми краями.

Он нехотя взял у нее листок.

Его план так блестяще работал до сих пор. Он занимался своим делом, она — своим. Их дорожки пересекались во время еды, в присутствии других дам, которые прекрасно отвлекали внимание.

Но сегодня, пока рабочие обедали снаружи, Оливия загнала его в угол у бювета в цокольном этаже. Она едва не танцевала от восторга, поскольку считала, что нашла подсказку.

Она не должна была находить никаких подсказок. Она должна была продолжать искать и искать, пока Лайл не завершит дела и не определится в отношениях между ними, а если это окажется невозможным, пока не примет решение, как с ней поступить.

— Что там говорится? — спросила Оливия.

Перегрин посмотрел на неровную решетку с беспорядочными пометками.

— Ничего не говорится. Похоже на детские каракули и рисунки. Возможно, первая проба пера кузена Фредерика. Моя мать хранит все мои рисунки. Когда хранят подобные вещи, то, несомненно, руководствуются не здравым смыслом, а сентиментальностью.

— Ты уверен? — спросила Оливия.

— Это не карта сокровищ, — вернул ей бумагу Лайл.

— Может, зашифрованное послание?

— Это не шифр.

— Вот эти маленькие значки? — подсказала она. — В маленьких квадратиках?

Лайл оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на нее.

По дороге в подвал на ее платье и волосы налипла паутина. Она явно запускала пальцы в волосы, пока пыталась расшифровать тайное послание, поскольку несколько шпилек торчали криво среди густых локонов. Синие глаза возбужденно горели, а щеки заливал румянец.

Лайл так устал от этого уродливого замка, от ужасной погоды. Устал от попыток загнать свои чувства поглубже лишь для того, чтобы они, как змеи, выбирались наружу и вонзали в него свои ядовитые зубы.

Зачем он вернулся в Англию?

Он знал, что ему нельзя находиться с ней рядом. Но он вернулся из Египта ради Карсингтонов. Почему он должен сторониться семьи, которая так много значит для него, если один член этой семьи выворачивает его наизнанку и к тому же ставит все с ног на голову?

— Это бессмыслица, — ответил Лайл. — Что-то вроде мусора, который старики собирают без малейшей на то причины.

Румянец на щеках Оливии стал еще ярче и распространился на шею. Предупреждающий знак.

— Фредерик Далми таким не был, — заявила она. — Если бы ты видел его записи, то понял бы. Он педантичный. Если он сохранил это, значит, у него была причина.

— Причина могла быть какой угодно, — сказал Лайл. — Глубокая старость, например.

— Ты велел мне искать подсказки, — прищурилась Оливия, глядя Лайлу в глаза. — Ты попросил меня докопаться до сути. Я много дней тебя не беспокоила. Теперь я прошу твоей помощи, а ты пытаешься от меня избавиться. Тебе прекрасно известно, что эта бумага что-то означает.

— Я ничего не хочу! — взорвался Лайл. — Нет никакого сокровища. Возможно, оно и существовало когда-то, но любому разумному человеку ясно, что оно давно пропало. Даже привидения потеряли к нему интерес. Разве ты не заметила? Больше никаких завывающих волынок среди ночи. Никаких признаков их существования, с тех пор как они нацарапали свои каракули на стене подвала.

— Идет дождь, — ответила Оливия. — Они не хотят таскаться под проливным дождем со своими волынками и прочими штучками для изображения привидений.

— В подвале поставлена ловушка, — сказал Лайл. — Я не делал из этого секрета, и они услышали об этом точно так же, как и все остальные.

— И ты думаешь, они так просто сдались? Думаешь, твои ловушки их отпугнули?

— Но ведь раньше их никто не ставил, а?

— Лайл, ты же не… — Румянец Оливии стал еще гуще.

— Это смешно, — перебил он. — Я не собираюсь спорить с тобой о призраках.

— Ты мог бы по крайней мере… — Оливия взмахнула перед ним листком бумаги.

— Нет, — коротко сказал Лайл. — Я не собираюсь тратить время на разглядывание бессмысленных каракулей.

— Ты бы так не говорил, если бы посмотрел его дневники.

— Я не стану читать его дневники. — Только не с ней, заглядывающей ему через плечо. Ее аромат… Проклятое шуршание шелка… Это нечестно. Она знает, что им нужно держаться друг от друга подальше.

— Ты велел мне искать! — закричала Оливия. — Я провела много часов, перекапывая горы бумаг, книг, дневников и писем. Час за часом, пытаясь разобрать его мелкий почерк. Ты сам…

— Чтобы чем-нибудь занять тебя! — взорвался Лайл. — Чтобы выбросить твои фантазии из головы. Передо мной стоит идиотская, бессмысленная задача — напрасная трата времени и денег — в этом скверном месте, где я никогда не хотел находиться. И я бы не оказался здесь, если бы не ты.

— Я помогала тебе!

— О да, ты оказала мне очень большую помощь. Если бы не ты, я бы послал родителей ко всем чертям. Я был бы гораздо счастливее, голодая в Египте, чем находясь здесь. Какое мне дело до их проклятых денег? Пусть потратят их на моих братьев. Я сам могу себя содержать. Но нет, я здесь, по мере сил стараюсь выполнить эту проклятую работу, выполнить ее так, как положено, но тебе надо изводить меня и не давать мне покоя, чтобы гнаться за другой несбыточной мечтой.

— Изводить и не давать покоя? Ты же сам…

— Это был отвлекающий маневр! Тебе, как никому другому, следует знать, что это такое. Ты все время это делаешь. Что ж, я уже привык. А тебе понравилось? Тебе понравилось плясать под чужую дудку?

— Ты… Ты… — Оливия стащила с него шляпу и ударила его ею в грудь. Потом швырнула ее на землю и растоптала.

— Отлично, — сказал Лайл. — Какой зрелый план!

— Будь ты мужчиной, я бы вызвала тебя на дуэль.

— Будь ты мужчиной, я бы с удовольствием тебя застрелил.

— Ненавижу тебя! — закричала она. — Ты вызываешь презрение! — И Оливия пнула его в голень.

Удар был болезненным, но из-за злости Лайл почти не почувствовал его.

— Прелестно, — проговорил он. — Просто настоящая леди.

Оливия сделала непристойный жест и умчалась.

Час ночи

Вторник, 25 октября

Ночь стояла ясная, и луна, уже идущая на убыль, давала достаточно света для мошенников, хулиганов и тех, кто хотел проследить за ними.

В настоящее время этим единственным «кем-то» была Оливия, тайком крадущаяся из замка, после того как все остальные отправились на покой. На ней были мужские брюки, а под ними — фланелевые панталоны. Жилет, куртка и толстый шерстяной плащ с капюшоном должны были защитить ее от осенней шотландской ночи. Еще она прихватила с собой шерстяное одеяло, чтобы спастись от ночной сырости.

Вряд ли оно ей потребуется. Собственная горячая кровь согревала ее.

Призраки ушли, неужели?

— Посмотрим, — прошептала она.

Ей надо было поспорить с ним, вот что стоило сделать после вежливо-ледяного ужина.

«Они не ушли, и я это докажу».

Оливия посмотрела на северную башню. Темные окна подсказали ей, что он спит. И она надеялась, что ему снятся ужасные кошмары.

Она докажет, что призраки не отступились. Они просто пересматривают свою тактику. Она сделает то же самое.

Если бы Лайл догадался, что она затеяла, то непременно помешал бы ей.

Меньше всего ей нужно, чтобы этот упрямый, несговорчивый самец стоял у нее на пути.

Она даже Бейли не рассказала о своих ночных планах, поскольку Бейли станет ее ждать, а Оливия не знала, как долго будет отсутствовать. Если надо, она останется до рассвета. Оливия выбрала довольно уютное место для укрытия.

Выбор позиции был очевиден. Разрушенная сторожевая вышка в юго-западном углу двора была построена именно для наблюдения. Хотя в настоящее время вышка не годилась для обозрения окрестностей, через ее дверь открывался прекрасный вид на большую часть двора, позволяя Оливии оставаться незамеченной.

Единственное, что утомляло, — это ожидание. Сидеть на одном месте, не имея даже книги или колоды карт, было не очень весело. А сидеть на камне, пусть даже большом и плоском, удобно только короткое время. Через слои шерстяного плаща, брюк и фланелевого белья Оливия чувствовала холод. В щелях свистел ветер. Время шло, луна и звезды начали бледнеть. Оливия выглянула из своего убежища.

Над головой проносились тучи, подгоняемые ветром, они заполнили собой небо и закрыли луну со звездами. Она отступила в укрытие и плотнее закуталась в одеяло. Время шло, становилось все холоднее. У нее затекло тело, и она переменила положение.

Это влажный воздух у нее на щеках? Или просто холодный ветер? Пальцы онемели. Темнота становилась все гуще. Оливия едва различала очертания двора.

Ветер пронзительно свистел в щелях среди камней, и она слышала, как он взметнул ворох опавших листьев, закружив их по двору. Она снова пошевелилась, но не осмелилась потопать ногами, чтобы согреться, и пальцы ног просто окоченели от холода. Бедра онемели от неподвижного сидения.

Оливия думала о Лайле, об оскорбительных словах, сказанных им, и о том, что она могла бы на это ответить, но все эти мысли больше не грели. Придется встать и походить немного, или ее конечности онемеют. Она начала подниматься.

Краем глаза Оливия заметила вспышку света. Или показалось? Так кратковременно. Потайной фонарь? Потом вокруг стало еще темнее, чем прежде, и воздух превратился в тяжелое, холодное, влажное покрывало.

Тут она услышала шаги.

— Следи за фонарем, — послышался тихий голос.

Лязг. Шум. Глухой стук.

— Ни черта не вижу. Снова дождь пошел. Говорил я тебе…

— Это всего лишь туман.

— Нет, дождь. Я говорил… Проклятие!

Луч фонаря упал на лицо Оливии, ослепив ее.

Когда Лайл почти заснул, на ум ему в сотый раз пришел сильно измятый и полусгоревший клочок бумаги.

Неровные линии решетки сами встали у него перед глазами, и в маленьких клеточках появились крошечные цифры.

Это не могла быть карта, потому что нет стрелок или указаний на стороны света.

Но это мог быть какой-то код или стенограмма.

Его разум начал расставлять и переставлять линии и цифры, и тут уже было не до сна, поскольку пошел мыслительный процесс.

Лайл открыл глаза, сел, зажег свечу на прикроватном столике и выругался.

Оливия помахала у него под носом обрывком бумаги, а он не может отделаться от этого.

Он вылез из кровати, натянул халат и добавил угля в камин. Потом взял свечу и подошел к нише у окна. Когда-то, судя по внешнему виду, в самом начале истории замка, эту нишу оборудовали широким подоконником для сидения. Он придвинул к ней скамейку, которую использовал в качестве стола.

Днем света здесь хватало с избытком. Вечерами это было приятным местом для работы. Когда не шел дождь и небо не затягивали тучи, в эти редкие дни он мог смотреть на звездное небо. Оно не было похоже на небо в Египте, но определенно казалось чем-то далеким от цивилизации, от всех ее правил и ограничений.

Лайл выглянул наружу и опять выругался. Снова шел дождь.

«Какое гадкое место!»

Через мгновение Оливия снова обрела способность видеть. Фонарь опять мигнул, но не в ее направлении. Она услышала лязг и звуки голосов. Что-то ударилось о землю. Потом убегающие шаги.

Оливия не стала размышлять.

Она спустилась с вышки и побежала за ними, следуя за миганием фонаря. Его свет, качаясь, пересек двор, выбрался наружу через дыру в стене, в обход главного входа, и проследовал на дорогу.

Оливия чувствовала ледяной дождь, который становился все сильнее, но фонарь мигал перед ней как светлячок, и его луч манил ее за собой, по дороге. Потом он вдруг пропал. Никакого света. Оливия огляделась по сторонам. Влево, вправо, вперед, назад.

Ничего. Тьма. Дождь, ледяной дождь, барабанивший по голове и плечам, стекавший по шее.

Она посмотрела назад. Замок был едва различим, призрачные руины вдалеке, за стеной дождя, который промочил ее плащ и куртку.

Ни огонька в окнах. Ничего.

Помощи ждать неоткуда.

Здесь негде укрыться — а что толку в укрытии теперь, даже если бы она могла его отыскать? Перчатки насквозь промокли, и руки болели от холода.

Оливия попыталась бежать, но ноги стали словно каменные глыбы, одежда отяжелела от воды, и если она оступится и упадет…

«Не драматизируй! Двигайся! Одна нога за другой».

Оливия стиснула зубы от холода, склонила голову и поплелась обратно в замок.

Дверь в комнате Лайла в северной башне была толстой. Если бы не щель в дверной петле — надо добавить еще один пункт в список для ремонта, — он бы ничего не услышал. Лайл не был уверен, что слышал что-то. Он подошел к двери, приоткрыл ее и прислушался.

До него донеслось царапанье и бормотание.

Потом раздалось ругательство. Хотя голос был слабым, Лайл его узнал.

Он взял свечу, вышел из комнаты и пошел туда, где когда-то располагалась гостиная замка, в комнату над главным залом, почти такую же большую, но с менее высокими потолками. В ней также находился большой камин.

Оливия стояла перед камином на коленях. Она дрожала, пытаясь извлечь искру из трутницы.

— Лайл? — прошептала она, подняв глаза и щурясь от света свечи.

Он оглядел ее: вода, стекающая с волос, мокрая одежда, вокруг нее уже образовалась лужа.

— Что ты делала? — спросил он. — Оливия, что ты натворила?

— Ох, Л-Лайл!.. — выдохнула она, трясясь от холода.

Лайл поставил свечу, наклонился и подхватил ее на руки.

Она промокла насквозь, ее колотила дрожь. Лайлу хотелось взреветь от ярости и заорать на нее, и, наверное, так и следовало поступить. Тогда кто-нибудь мог бы услышать, по крайней мере ее служанка или его слуга, и поспешить на помощь.

Но Лайл не стал кричать на нее. Он не сказал ни слова. Он отнес Оливию в свою комнату.