Тем временем в сохранившейся части сгоревшей церкви, которая не до конца обрушилась, тряслись от страха Рой и Джок.

— Кто это был, черт возьми? — спросил Джок.

— Какое это имеет значение? — откликнулся Рой. — Он там был, поджидал нас.

— Рано или поздно они должны были поставить стражу. Ты слышал, что говорят: сын лэрда собирается завести собак.

— Собак можно отравить, — возразил Рой.

— Пусть катится ко всем чертям, кто бы там ни был! — разозлился Джок. — Я едва не намочил штаны.

Роя тоже напугало белое лицо, глядевшее из сторожевой башни. Если бы он остановился подумать, то сообразил бы, что это человек. Но кто в такой ситуации останавливается, чтобы подумать? Они побросали лопату и кирку и убежали.

Джок не бросил фонарь, но и не остановился, чтобы закрыть заслонку, поэтому это существо — нет, не существо, это был человек — преследовало их половину дороги, пока Рой не отобрал фонарь у своего придурка братца.

Теперь они оказались в ловушке в этой проклятой церкви. Ни огня, ни возможности получить его.

Зато куча времени, чтобы все обдумать. Ночью, под проливным дождем, старый замок на холме казался большой черной громадиной на фоне не менее темного неба. Рой смотрел на него во все глаза и думал.

Он не знал, сколько времени прошло, когда раздался голос брата:

— Дождь заканчивается.

Но у Роя уже появилась новая идея.

— Они подкарауливают нас на улице, — сказал он, когда они вышли из церкви. — Значит, нам надо найти кого-нибудь, кто будет шпионить за ними изнутри.

— Никто не станет это делать.

Братьев никто особенно не любил. Люди здоровались и довольно быстро переходили к кому-нибудь другому.

Роя это вполне устраивало. Ему тоже никто особенно не нравился.

— Никто не станет делать это добровольно, — согласился он. — Но есть один человек, которого мы можем заставить.

Вскоре после полудня

Среда, 26 октября

— Вы понимаете, что надо делать? — спросила Оливия.

— Разумеется. — Леди Купер поправила шляпку.

— Нет ничего проще, — подтвердила леди Уиткоут.

Все три женщины стояли у входной двери главного зала. Они ждали экипаж, который доставит леди Купер и леди Уиткоут в Эдинбург.

Их задача состояла в том, чтобы отыскать сиделку Фредерика Далми и прислугу и получить от них необходимую информацию.

— Надеюсь, вы не сочтете это слишком утомительным для себя, — продолжала Оливия. — Это немного похоже на поиски иголки в стогу сена.

— О, мне так не кажется, — сказала леди Купер. — Нам известны имена. Думаю, мы довольно легко сможем найти их.

— И как только мы их найдем, — подхватила леди Уиткоут, — разговорить их не составит труда.

— Если все средства будут исчерпаны, тогда поможет подкуп, — заявила леди Купер.

— Экипаж подан, ваше сиятельство, — объявил Лайлу лакей, зашедший с улицы.

Лайл пришел спустя несколько минут после отъезда дам.

— Они сказали, что отправились в Эдинбург. Искать разгадки.

Оливия не видела его после прошедшей ночи. Она долго не могла уснуть и в результате очень поздно спустилась к завтраку. Пожилые дамы еще сидели за столом, но Лайла не было. Геррик сказал ей, что он с работниками на улице.

Оливия решила вести себя так, как будто ничего необычного не случилось. Это оказалось намного легче, чем она ожидала. Он по-прежнему оставался Лайлом, а то, что произошло между ними прошлой ночью, при свете дня казалось самым естественным на свете событием.

Потому что она любит его и, вероятно, любила всегда. С годами любовь принимала различные формы, но она была всегда.

А вот и Лайл… С лопатой в руках.

— Ты принес ее в комнату ради какой-то таинственной цели или просто забыл оставить во дворе? — поинтересовалась Оливия.

— Что? — Лайл хмуро посмотрел на ее руку, потом поднял глаза на нее.

— Лопата.

— Ах это. — Он посмотрел на лопату. — Сегодня утром ее нашел один из работников, когда пришел. Одну лопату. Одну кирку.

— Доказательства, — сказала Оливия.

— Мне не нужны доказательства. Я поверил тебе. Но все неправильно себе представлял. Ты, наверное, спугнула их, — ухмыльнулся Лайл. — Они все бросили и убежали.

— Все, кроме фонаря. — Если бы они бросили фонарь, она не смогла бы их преследовать… И то, что случилось потом, не случилось бы никогда.

— Но все равно я не собирался приносить эту лопату сюда. Я увидел, что дамы уехали, и пришел, чтобы спросить тебя об этом, совершенно забыв оставить ее на улице.

Лайл огляделся вокруг, и тут же появился Геррик.

— Да, ваше сиятельство. Джозеф заберет ее. — Он поспешил к Лайлу, взял лопату и исчез.

— Мне сегодня что-то не по себе, — понизив голос, сказал Лайл. — Не знаю почему.

В камине потрескивало пламя. Прислуга неслышно сновала взад и вперед, осторожно занимаясь своими обычными делами. Через глубокие оконные ниши проникал бледный свет, рассеивая мрак огромной комнаты, но, в сущности, нисколько не освещая ее. На столе стояли подсвечники. По часам уже наступил день, но по шотландской погоде это были еще утренние сумерки.

Воздух между ними звенел как натянутая струна.

— Может, необычные сны? — подсказала Оливия.

— Да. — Лайл снова перевел взгляд на ее руку. — Во всяком случае, я пришел помочь.

— Помочь?

— Я пришел помочь тебе искать разгадку.

Как она посмотрела на него, когда он вошел!

Но точно так же она смотрела на него в тот вечер, когда он отыскал ее в зале на балу. Увидел ли он вселенную в тех синих глазах тогда?

Он увидел что-то, и это что-то заставило его остановиться и замереть.

Прошлой ночью она сказала… Она сказала…

«Я тебя обожаю. Всегда обожала и буду обожать».

Что это значит? Что это значит?

— Я был не прав, когда отказался принять твою находку, — сказал Лайл. — Я ошибся насчет тех досаждающих призраков. Если бы я хоть на минуту остановился подумать… Но теперь очевидно, почему я этого не сделал. Дело в том, что я не прав. Дело в том, что рабочим не нужно мое постоянное присутствие. Дело в том, что мы должны остановить этих призраков. На сегодняшний день твой план просто превосходен. Эти призраки должны иметь очень веские причины верить, что они найдут сокровище здесь, где никто в это больше не верит. Либо они совершенно безумные, либо невероятно глупы, либо что-то ввело их в заблуждение… Либо это сокровище существует.

Оливия сложила руки на груди. На ней было очень мало украшений. Простой браслет. Одно колечко, то самое колечко.

— Спасибо, — сказала она.

Лайл оторвал взгляд от кольца и огляделся вокруг. Прислуги поблизости не было.

— Вот почему я не спал, когда ты вернулась домой среди ночи, — тихо сказал он. — У меня не выходила из головы бумажка, которую ты нашла. Она никак не давала мне уснуть. Я встал, чтобы подумать, что можно из нее извлечь. У меня были кое-какие мысли, но я обдумывал все по памяти. Хотелось бы еще раз взглянуть на нее.

— Она в комнате для хранения документов.

Лайл удивился, обнаружив, что простой внешний вид замка скрывал сложное и замысловатое внутреннее устройство. Антресоли, которые Оливия превратила в комнату для хранения документов, были скрыты между кухонным коридором на первом этаже и альковом недалеко от гостиной второго этажа. Окна выходили в пространство между северным и южным крылом замка.

Добраться туда напрямую можно было, поднявшись по лестнице южной башни. Другая дорога шла через галерею менестрелей и через дверь в северную башню. Потом необходимо было свернуть налево в короткий коридор, пройти мимо двери в комнаты Геррика и подняться по пологим ступеням лестницы. Комната была больше и светлее, чем кухонный коридор внизу, потому что оконная ниша была неглубокой. Но в этот серый день и здесь царил полумрак.

— Ну? — подала голос Оливия.

— Когда я был здесь в последний раз, — Лайл огляделся вокруг, — здесь все было завалено кучей коробок и книг.

— Это все благодаря Геррику. Он приказал работникам повесить полки и поставить шкаф.

Теперь все находилось на своих местах, аккуратно подписанное.

Удивляться Лайлу было нечего, потому что он видел, как Оливия управляла работой прислуги. И все же для него это оставалось загадкой. Во многом другом Оливия была настолько сумбурна и непоследовательна…

Нет, это не совсем правильно. Она была еще и расчетлива к тому же. Временами ее расчетливость принимала безжалостные формы.

Может, она только казалась сумбурной, потому что устанавливала собственные правила.

— Эту мебель перенесли сюда из кабинета твоего кузена Фредерика, — сказала Оливия.

Обстановки здесь было немного. В оконной нише стоял простой, небольшого размера письменный стол с одним ящиком. На столе расположилась старомодная конторка. Один весьма практичный стул, который весит, наверное, не меньше тонны.

— За таким столом доктор Джонсон, возможно, написал свой словарь, — сказал Лайл, — если он писал за письменным столом своего деда.

— Фредерик Далми не гнался за модой, — заметила Оливия. — Вещи по большей части настолько старые и некрасивые, что я оставила их в Эдинбурге. Мейнз ждет твоих указаний насчет того, что с ними делать: продать или выбросить? Но я подумала, что нам здесь надо иметь хоть что-то из вещей кузена на память. Он долго жил в этом замке и, похоже, любил его. Я решила, что эти предметы довольно хорошо вписываются сюда.

— Они очень хорошо смотрятся, — согласился Лайл.

— В любом случае лучше, чем где-нибудь еще. Геррик перенес не совсем еще старые гроссбухи в свой кабинет. Поскольку вся коллекция твоего кузена посвящена истории замка, мне кажется правильным считать все книги и бумаги документами о поместье и хранить их здесь вместе с другими юридическими документами. — Оливия взяла с полки книгу. — Таинственный листок я положила назад в ту книгу, где нашла ее, на тот случай, если в самой книге есть ключ к шифру. Я никакой связи не вижу, но, может, ты что-то поймешь. Я подумала, что кто бы ни положил туда этот листок, возможно, сделал это не случайно.

Оливия открыла книгу на той странице, где лежала найденная ею бумажка, и отдала ее Лайлу.

Лайл вынул обгоревший по краям документ и просмотрел страницы, между которыми он лежал.

— Одна из историй о привидениях, — сказала Оливия. — О пленнике темницы. Я подумала, что, может быть, есть какая-то связь.

— Возможно.

Оливия подошла ближе и заглянула в бумагу, которую держал Лайл. Он чувствовал запах ее волос и кожи и слабый аромат духов, который витал вокруг нее.

— Я запомнил эту бумагу лучше, чем думал. Неровная решетка и крошечные значки или цифры, нацарапанные в нескольких прямоугольниках.

— Я понимаю, что это мог быть кроссворд, — сказала Оливия. — Или игра. Но меня не покидает ощущение, что здесь кроется что-то еще.

— Именно это и не давало мне заснуть, — произнес Лайл. — Такое ощущение, что здесь спрятано нечто большее, чем я видел.

— Я в этом деле не мастак, — призналась Оливия. — Расшифровка требует логики, а у меня она отсутствует.

— Тебе это и не надо, — ответил Лайл. — Моей логики хватит на двоих.

— Это напоминает попытку ребенка нарисовать замок, — сказала Оливия. — Уплощенная проекция. Странные пропорции.

— По существу, это напоминает стиль египетского искусства, — начал объяснять Лайл. — Взять настенные росписи. Размер не зависит от пропорций. Размер обозначает важность. Лицо изображено в профиль, но один глаз смотрит прямо… — Он замолчал и обвел глазами комнату. — Стена. Мы смотрим на стену.

— Стена? — Оливия проследила за его взглядом. — Но это настолько откровенно.

— Карты обычно тоже откровенны. — Лайл, прищурившись, посмотрел на крошечные цифры. — Мне надо было прихватить свое увеличительное стекло.

Оливия открыла конторку и достала увеличительное стекло.

— Мне оно понадобилось, чтобы разбирать почерк кузена Фредерика.

Почерк, который он отказался помочь ей распутать.

Потому что он тупица. Он уже понял это. А еще он понял для себя один простой факт; ему надо очень многое наверстать, и у него, возможно, осталось очень мало времени для этого.

Лайл подошел к окну и стал рассматривать бумагу сквозь увеличительное стекло.

— Это похоже на цифры, — спустя минуту сказал он. — А ты как думаешь? — Он передал Оливии бумагу и увеличительное стекло.

— Цифры, — подтвердила она. — Но не только цифры. Не знаю, что обозначают остальные значки. Цветы? Солнце? Звезды? Какие-то символы? Ты, когда производил замеры, на стенах ничего не заметил?

— Обычные декоративные элементы, — ответил Лайл. — Орнаменты над дверями и все такое. На каменных стенах ничего нет. Ничего, что соответствовало бы этим значкам. — Лайл взял бумагу и сравнил ее со стенами вокруг. — За исключением крошечных цифр и значков этот рисунок очень похож на эту стену.

— Это может быть любая стена, — сказала Оливия, глядя на бумагу, — если это стена. Но это действительно похоже на стену. Как думаешь, тогда эта черточка — окно?

— Трудно сказать. У тебя есть мои чертежи замка?

— Я отдавала их Геррику. Хотя нет, подожди. Он их просмотрел. — Оливия выдвинула ящик стола и достала чертежи. — Мы подумали, что лучше всего хранить их здесь, где можно легко найти.

Оливия достала бумаги. Лайлу снова бросилось в глаза ее кольцо.

Он сосредоточил внимание на чертеже и смотрел на него до тех пор, пока и мыслями не переключился туда.

— Если эта цифра обозначает основание стены, — сказал Лайл, указав на рисунок, — то это слишком широко для комнаты, в которой мы находимся. Длинная сторона этой комнаты — менее девяти футов. На рисунке обозначена цифра двенадцать. Возможно, это приблизительное значение. Сколько комнат в замке около двенадцати футов длиной? Большинство комнат в южной башне. Комнаты Геррика тоже.

— А если это высота? — предположила Оливия. — Если эта цифра обозначает высоту стены, то это сужает поиски, исключая большую часть комнат главного этажа.

— Комнаты Геррика тоже не подходят.

— Я знаю! — воскликнула Оливия. — Рядом с разрушенной лестницей в цокольный этаж. Антресоли над бюветом. Это как раз то, что нам надо.

Лайл повернул голову в ее сторону.

У нее раскраснелись щеки, сияющие глаза встретились с его глазами. Лайл перевел взгляд на ее губы и почувствовал, как перехватило дыхание.

— Это то, что нам надо, — повторил Лайл. — То, что надо. Я не умею это делать.

— О чем ты? — тихо спросила Оливия. — Что ты не умеешь делать?

— Притворяться. Я не умею притворяться.

С этими словами он оторвал ее от пола и поцеловал.

Он сделал это строго, непреклонно, самым решительным образом, как делал все, что намеревался сделать. Оливия ответила на его поцелуй, вложив в него всю свою любовь. Она обхватила ногами его бедра, а он поддерживал ее снизу руками.

Лайл посадил ее на стол, оторвался от мягких губ и снял ее руки со своей шеи. «Если ты остановишься, я тебя задушу», — подумала Оливия.

Лайл повернулся и направился к двери, ведущей на лестницу. «Ты покойник», — подумала Оливия.

Лайл запер дверь. Потом взял стул, перенес его к другой двери и пихнул его под дверную ручку.

— Ну вот, — сказал он, подойдя к Оливии, — позволь мне снять с тебя эту мокрую одежду.

— Я не промокла, — ответила она, осмотрев себя.

— В таком случае давай притворимся, — понизив голос, попросил Лайл.

— Хорошо. — Ее бросило в дрожь от этого голоса, и трепетная волна прокатилась от затылка по всему позвоночнику.

Лайл прикоснулся к ее плечам, стащил шаль и отбросил в сторону. Потом его руки скользнули к затылку Оливии, и он расстегнул первый крючок на ее платье. Потом — второй, третий…

Крючки были совсем крошечными, но он справился, расстегивая их один за другим, и все это время не сводил с нее глаз. А Оливия не могла оторвать глаз от него, от его сверкающих серебром глаз.

Лайл расстегнул крючки покрупнее, что находились на талии, и Оливия почувствовала, как распахнулась спинка платья. Он приспустил лиф и развязал ленточки на рукавах с буфами, наклонил голову и расстегнул крошечные перламутровые пуговицы на запястье. Правая рука. Левая рука.

Оливия как зачарованная уставилась на склонившуюся к ней голову с копной шелковистых волос золотистого цвета. Позже она запустит в нее руки. Позже она пробежит по ней пальцами. А пока пусть он делает что хочет.

Лайл опустил лиф платья до талии и потянул вниз. Оливия приподняла бедра, он стащил с нее платье, и оно упало на пол.

Лайл ничего не говорил.

Оливия тоже молчала. Стояла полная тишина. Они не произнесли ни единого слова. Это было изумительно. Только звуки дыхания и прикосновений его рук к одежде и коже.

Лайл был такой сосредоточенный. Методичный. Он развязал завязки нижней юбки, потянул ее вниз, и она соскользнула на пол. Лайл отодвинул ее ногой в сторону, потом наклонился к плечу Оливии и развязал тесемки корсета.

У Оливии участилось дыхание, она слышала прерывистое дыхание Лайла. Но не было сказано ни единого слова. Им не нужны были слова. Не сейчас.

Лайл снял с нее корсет, и сорочка, которую теперь ничто не удерживало, соскользнув с плеч, оголила одну грудь. Оливия даже не пыталась прикрыться, и Лайл не пытался прикрыть ее. Он оставил сорочку как есть и переключился на панталоны.

Она чувствовала, как по телу пробежала дрожь.

Лайл развязал ленты и, сняв с нее панталоны, бросил их в ворох остальной одежды. Туда же полетели подвязки, чулки. Потом он снял с нее сорочку через голову.

Теперь она сидела на столе совершенно обнаженная, дрожа каждой клеточкой своего тела.

Лайл же оставался полностью одетым.

Оливия чувствовала, как пульсирует и пылает ее плоть. Она сидела очень тихо и неподвижно.

Лайл смотрел на нее, серебристый взгляд, как ласковое прикосновение, скользил по ее коже. Она чувствовала его, как он спускается вниз, к заветному местечку между ног.

Тут он наклонился к ней. Она подумала, что сейчас он ее поцелует, и подставила губы. Но Лайл поцеловал ее в щеку. А потом тихонько лизнул.

Оливия вздрогнула.

Но не от холода. Она вся пылала от безумного желания. Внутри все горело от нетерпения.

Лайл слегка касался ее. Повсюду. Кончиком языка, губами. Он лизнул ее ухо. Шею. Грудь. Плечи. Руки. Он встал на колени и проложил дорожку губами и языком по ее ногам. Он поцеловал ее ступни, каждый пальчик отдельно. Отдаваясь этому всецело и полностью.

Оливию охватила такая буря желания, что все на свете потеряло смысл.

«Боже милостивый, все боги, Зевс и прочие, ангелы, святые и мученики, и вы, божества с головами крокодилов и ибисов тоже!» — мысленно воскликнул Лайл и стал покрывать поцелуями ее ногу, поднимаясь все выше, к пылающей плоти.

Оливия вскрикнула, или ей так показалось, и ее крик эхом прокатился по маленькой комнате.

Лайл положил ей руку на живот и подтолкнул ее назад. И Оливия послушно легла на стол, извиваясь и издавая какие-то звуки и неся бессмыслицу.

Внутри ее извергались маленькие вулканы, она дрожала всем телом. А потом это случилось. Неистовая огненная волна поднимала ее все выше и выше, подбрасывала ее к небу и опускала на землю, разбитую вдребезги.

— Боже мой! Ах, Боже мой!

— Ты вся дрожишь, — послышался хриплый голос Лайла. — Придется мне согреть тебя изнутри.

— Ради Бога, Лайл, поторопись!

Оливия услышала его короткий сдавленный смех и шорох одежды. Потом он одним движением вошел в нее. Оливия резко подалась ему навстречу, широко распахнув глаза и схватившись за его руки.

— Больно? — замер Лайл, тоже широко раскрыв глаза.

— Нет. Нет-нет. Наоборот… О, Лайл, Боже милостивый!..

Больно было прошлой ночью, она чувствовала острую боль даже сквозь наслаждение. Но в этот раз все было по-другому. Он заполнил ее тело, она чувствовала его горячую плоть, и это было прекрасно. Оливия потянулась к его плечам, чтобы быть еще ближе, чтобы он мог проникнуть еще глубже, и качнула бедрами.

— О да, вот так! — выдохнула она.

Она была совершенно голой, а у Лайла единственной обнаженной частью тела была пульсирующая плоть, которая была внутри Оливии, и это было изумительно. Изумительно быть обнаженной. Изумительно, когда он внутри ее.

— Это так прекрасно, — сказала она.

— О, Оливия…

На этом их разговор закончился. Лайл поцеловал ее и, уже не отрывался от ее губ, пока их тела двигались в неистовом ритме любви. Оливия вновь почувствовала, как ее подхватила волна неземного наслаждения и поднимала все выше, и выше, и выше. Волна вновь подбросила ее в небо, и она увидела звезды и рассмеялась.

— Как же я люблю тебя! — выдохнула она.

Потом эта же волна мягко опустила ее на землю. Оливия поцеловала Лайла в щеку, шею, губы и вновь и вновь повторяла:

— Люблю тебя, люблю тебя…