Москва 1853 года. Концерты братьев Венявских проходят при полных сборах. Овации, рауты, любовные интрижки, выступления в аристократических домах. Могучая Россия задает тон в концерте европейских держав и царский двор стремится быть образцом просвещенности и великолепия.
Очень удачно обрисовал это положение муж английской королевы Виктории, упитанный гусар Альберт, в письме к своему брату, германскому принцу: «Николай теперь властелин Европы. Австрия — его орудие, Пруссия — его игрушка, Франция — круглый нуль. А Англия даже меньше нуля, ибо премьером там Палмерстон, человек аморальный…»
Тут уже супруг королевы несколько переборщил из-за личной неприязни к Палмерстону. Как ни как, завоевать популярность в Москве было также важно, как в Париже. Царский двор приглашал всех сколько-нибудь известных, а еще чаще — модных артистов, художников, музыкантов.
Вот и сегодня в Кремле выступает аристократический квартет. Кто играет? Граф Толстой — вторая скрипка, альт — князь Вяземский, виолончель — музыкант-любитель князь Долгорукий, а партию первой скрипки исполняет Генрик Венявский.
На этот камерный концерт собирается только самое избранное московское общество. Генрик, сидя в дворцовой карете, не без скуки просматривает партитуру Моцартовского квартета — таков его обычай: перед концертом обязательно восстановить в памяти произведение, которое будет исполняться. В большом кремлевском зале Генрика встретили великая княгиня Елена и фрейлина двора. Генрика представляют его титулованным партнерам. Все здесь знакомы друг с другом, все говорят по французски. Если бы не мундиры, да не византийские украшения кремлевского дворца, можно бы подумать, что находимся в Париже.
Граф Толстой, страстный любитель музыки и щеголь, распространяющий запах французских духов, встретил Генрика очаровательной улыбкой.
— Еще минутку, сейчас начинаем. Вы принесли своего Амати?
— Сегодня я играю на Гварнери.
Партнеры разглядывают инструмент Генрика, смотрят на ордена, украшающие лацкан его фрака.
— Вам не слишком темно?
— Я знаю этот квартет наизусть.
Князь Долгорукий таинственно сообщает:
— Мы ожидаем, что на наш концерт прибудет его императорское величество.
Генрик слушает равнодушно, как будто посещения царя для него обыкновенное дело. Однако его партнеры взволнованы. Они хотят, чтобы любительский концерт, поддержанный скрипкой Генрика, прошел не по любительски. Около музыкантов толпится много красивых дам. Это любительницы-пианистки, певицы, скрипачки, все разодетые в парижские шелка. Невдалеке от Генрика останавливаются две очень красивые женщины. Они говорят по-польски. Акцент выдает жительниц окраинных губерний; Генрик с интересом слушает их беседу.
— Неужели нельзя было выбрать что-нибудь новое для сегодняшнего концерта?
— А что, я не понимаю?
— Снова Моцарт?
— Моцарт всегда нов!
Они обернулись и необыкновенно сердечно по французски начали здороваться с очень полной дамой.
Граф Толстой решился:
— Закрыть дверь. Мы начинаем!
Генрик ведет квартет. Общество разместилось на легких стульях и креслах. На блестящих жирандолях, на белых свечах играют блики заходящего солнца.
В старинном кремлевском зале звуки теряются, уходят в даль.
Генрик старается добиться от своих партнеров полного звучания, что не очень легко, ибо квартет напоминает скорее менуэт, который танцуют легкие стрекозы.
Вдруг отворяется дверь. Входит его императорское величество. Весь зал встает. Встают и музыканты. Дамы низко приседают перед самодержцем всероссийским. Мужчины в мундирах и во фраках стоят смирно, по военному и не смеют поднять глаз на царя. Он одет в темнозеленый военный сюртук с серебряными эполетами. На груди блестит золотая звезда.
Генрик тоже привстал, но не опустил глаз, как это сделали присутствующие. Он хотел посмотреть царю в глаза. У Николая глаза бесцветные, жестокие, холодные, глаза хищной птицы.
Только теперь, когда царь мановением руки позволил продолжать игру, Толстой шепнул:
— Теперь можно.
— Что можно? Начинаем еще раз сначала? — спросил Генрик.
— Нет, с места, на котором мы прервали, — подсказал Вяземский.
— Пожалуйста, — подает тон Генрик.
Звучат веселые триоли. Звуки пляшут, как в оркестре, играющем во время завтрака в венском лесу. Генрик придает музыке легкость, изящество, веселье. Этот квартет Моцарта его увлекает, и он считает, что его именно так надо играть — ведь это же веселое австрийское гулянье.
Генрик ищет глазами царя. Тот сидит в кресле, уставившись на свои штиблеты. Они блестят. Ну, наконец, поднял глаза. Какого они цвета? Что они выражают? Никто не смеет смотреть в глаза царю, хотя все на него смотрят. Генрик наслушался о Николае столько разных толков и в Польше, и во Франции, и в Германии, Бельгии и Австрии. Суровый деспот на троне. Палач, друг художников и поэтов, бабник, человек железной воли, любитель музыки. В Петербурге он ежедневно присутствует на военных парадах. Ему необходим звук барабанов и ежедневное подписывание смертных приговоров и распоряжений о ссылке на каторгу.
Наконец Генрику удалось поймать царский взор. Чуть не ошибся нотой. Задумался.
— Собственно говоря, эти глаза совершенно пустые! Нельзя отличить белка от зрачка. Взгляд их пристальный, беспощадный, невыносящий сопротивления. Глаза гипнотизера.
Его величество выражает удовольствие участникам концерта за великолепное исполнение Моцарта. Просит сыграть еще что нибудь.
— Можно ли сыграть вариации на тему «Вдоль по улице мостовой»? — спрашивает Генрик.
Граф Толстой щелкает каблуками перед царем. Возвращается с разрешением. Генрик встал со стула и шепчет Толстому:
— Пожалуйста, аккомпанируйте мне.
— Я не знаю этих вариаций.
— А песенку «Вдоль по улице мостовой» вы знаете? Вот и играйте эту песенку на рояле с аккомпанементом. Я сыграю двенадцать вариантов этой веселой песенки.
— Целых двенадцать? Лишь бы это не наскучило царю!
— Начинаем, — беззаботно говорит скрипач. Живая, веселая народная мелодия под смычком и пальцами скрипача рассыпается огоньком непринужденного веселья. Толстой поминутно оглядывается на своего партнера, приноравливается к его исполнению. Он способный музыкант, ему только не хватает средств художественного выражения.
— Всего лишь несколько тактов очень обычной и всем известной песенки, — думает он, продолжая аккомпанировать, — а что можно из нее сделать?
В зале слушают песенку с интересом. Кое-кто пожалуй и не знает, что слышит. Мелодия искрится неожиданными украшениями — взрываются окрики, смех, притоптывание. Казалось бы, что уже первая вариация исчерпала все музыкальные возможности пьесы. Неправда! Вот вторая вариация! Какой же молодец! Какой веселый! Толстой аккомпанирует и с тревогой посматривает на скрипача. Что играть дальше?
— Continuez comme toujours, * — шепчет Генрик. Граф хочет удержать хотя бы ритм. Мелодия песни вьется со струн скрипки словно лента.
А теперь это уже не лента, а подвыпивший мужичек подпевает себе во время танцев в корчме. Граф Толстой двенадцать раз приостанавливается в неуверенности, не зная, что еще можно сделать со столь убогой темой. Оказалось однако, можно. И еще как. В руках Генрика скрипка делает чудеса. Мелодия песенки невелика, а сколько можно сыграть вариаций на ее основе! Венявский замечательный художник. Из ничего творит шедевры. Конец. Тишина.
Как отнесется к этим вариациам царь? Тема ве-
__________________
* Continuez… (франц.) Играйте дальше, как обычно.
селая, но очень уж народная. Может быть, он подумает, что это политический намек? В присутствии монархов следует играть торжественные, патетические гимны. Но, что это? Царь аплодирует! Дает знак поблагодарить Венявского. Достойные слушатели тоже аплодируют.
— Ваши вариации чрезвычайно понравились его императорскому величеству, — заявляет великая княгиня Елена. — Было бы хорошо, чтобы вы сыграли нам какой нибудь концерт собственного сочинения, что нибудь отечественное, но… не уступающее Бетховену.
Генрик кланяется в ответ.
Царь уходит. Все встали в позу смирно, лицом к императору. Опустили глаза, как будто это так и надо по дворцовому этикету. И только тогда, когда царь ушел, сделалась шумно.
Толстой поздравляет Генрика.
— У вас сегодня счастливый день.
— У нас, у всех приятный день, граф! Весь квартет показал свое музыкальное искусство.
— Ну да, но что значит квартет против ваших вариаций? — сказал граф.
Дамы окружили беседующих музыкантов, девушки, молодые дамы, салонные львицы, идеалистки и ненасытные авантюристки. Среди них у Толстого много поклонниц. Да и Вяземский с Долгоруким в этом смысле от него не отстают. Генрика осаждают со всех сторон и может быть потому, что он находится в осаде, он играет… играет не свою роль. Слуги разносят крюшон, вносят подносы с пирожными.
— Вы не могли бы дать мне несколько уроков на скрипке, — спрашивает черноволосая девушка небольшого роста.
— Эта зависит только от вас.
— Я Татьяна Волконская.
— Ах, Волконская, — вырвалось у Генрика.
— Вы что, знакомы с кем-либо из моей семьи?
— Нет, но я читал стихи Мицкевича, посвященные княгине Волконской.
— Мицкевича, вашего земляка? — кокетливо спросила девушка.
— Вы давно уже играете на скрипке?
— Я хотела бы только начать учиться.
— Боюсь, что мои уроки вам не пойдут в пользу.
— Почему? Кто хорошо начинает — удачно кончает.
— Это верно. Есть такая поговорка. Однако вы должны сперва научиться основам игры у кого-либо из профессоров.
— А я хочу, чтобы вы были моим учителем.
— Очень тронут вашим доверием, но я в Москве проездом. А учиться надо без перерывов.
— Не отказывайте мне, пожалуйста. Я хочу, чтобы именно вы научили меня основам игры на скрипке.
Прижатый к стене Генрик уже не знает, что и оказать. Девушка настаивает.
— А есть ли у вас вообще скрипка? — спрашивает Генрик испытующе и сразу же добавляет: — Начнем с покупки. Выберите себе в магазине инструмент.
— Но я же в скрипках ничего не понимаю и не хочу, чтобы меня обманули. Пожалуйста, приезжайте к нам хотя бы завтра. Я воспользуюсь вашей любезностью и опытом, чтобы очутиться в нужном магазине.
— А я даже не знаю, где можно найти такой магазин в Москве? Не лучше ли будет, если я пришлю к вам кого-либо из моих знакомых учителей игры на скрипке?
— О нет, ни за что на свете. Я хочу, чтобы вы меня научили играть так, как играете сами.
На кремлевской башне прозвучали вечерние куранты. На момент утихли. Молоточки вызванивали старинную мелодию. Напоминали Генрику татарское иго, вызвали в памяти образы Петра и Наполеона. Однако здесь не было никого, кто бы в этих звуках искал содержание. Куранты отзвучали. Аристократическое общество постепенно разъезжалось по своим дворцам.
— Вы, пожалуйста, не слушайте эту маленькую, черную, сумасбродную Татьяну. Она ненормальная, — слышит Генрик конфиденциальный совет.
— Не может быть, ведь она говорит совершенно нормально, как любая аристократка.
— Но делает все наоборот, я вас предупреждаю. Только не выдайте меня, — случайный собеседник стремится уйти.
— Благодарю вас, но ведь ничего не случилось.
— Она хотела вам предложить какую-нибудь экстравагантность?
— Ничего подобного, она просила, чтобы я учил ее играть на скрипке.
— У нее же совершенно нет слуха, она не отличает соль от ми, — собеседник поспешно удалился.
* * *
Из Кремля Генрик уехал в той же карете, которая его привезла. В голове юноши стоял шум. Он не все мог понять. Отдельные факты и суждения никак не вязались в цельный образ. На западе и во всей Польше царя Николая считают жандармом, а он понял изящный юмор его вариаций. Он загнал в военные училища дворянскую молодежь. Замучил декабристов, а в Петербурге окружает себя учеными, писателями, архитекторами, живописцами, скульпторами и иностранными музыкантами.
Генрик оставил скрипку в гостинице. Ему захотелось побродить по московским переулкам. Мать просила, чтобы он никуда не ходил.
— У тебя же есть рассказы Поля, почитай. Я тебе привезла и «Саноцкие повести» Качковского.
— Позволь, я поброжу по городу. Ведь еще сравнительно рано.
— Дай мне честное слово, что не пойдешь в игорный дом. Ты очень пристрастился к азартным играм.
— Это преувеличение, мама. Ведь могу же я раз в день попытать счастья.
— Счастье в картах или рулетке? Зачем тебе это?
— А ни зачем. Вот так, как нюхают или курят табак.
— Тем более не делай этого и не огорчай меня.
— Хорошо. Я сегодня не буду играть в рулетку. Я просто хочу побродить по улицам, смешаться с толпой людей.
— Пожалуйста, возвращайся поскорее.
— Через часок буду дома.
— Через обычный или твой?
— Через обычный.
Однако, едва лишь он вышел из гостиницы, перед ним остановился лихач.
— Эй, барин — прокачу.
Генрик смотрит на необыкновенно толстого извозчика. У него из-под смешной клеенчатой шляпы выбиваются намасленные волосы, остриженные ровно — «под горшок». Полное, красное лицо, маленькие хитрые глазки исподлобья следят внимательно за пассажиром, стремясь угадать его желание. Кучер сдерживает рвущегося вперед рысака. Он едет у тротуара рядом с Генриком.
— Мигом докачу, куда ваше сиятельство изволит. В Дворянское собрание, погулять с барышнями; во французский ресторан?
— Поезжай в Дворянское собрание.
Кучер только этого и ждал. Конь с места пустился в галоп. Несмотря на быстрый бег, вошел в ритм уличного движения. Извозчик был человек шустрый. Он сразу узнавал иностранцев и, хотя такса была известна, всегда умел обмануть пассажира, если тот заранее с ним не договорился.
— Сколько тебе?
— Зелененькую, зелененькую бумажку, ваше сиятельство!
— А полтину не довольно?
— Ваша светлость, как же можно за полтину гнать рысака такой кусок дороги? Мне на чай не хватит, а сколько надо лошади на месяц овса?!
— Получай серебряный рубль, — перебил развеселившийся Генрик.
— Может быть, подождать ваше сиятельство?
— Нет, я останусь в Собрании надолго.
— Желаю счастья в игре.
В залах Дворянского собрания ежедневно устраивались танцы, расставлялись столики для карточной игры, шла игра в рулетку. В Собрание пускали не всех. Для того, чтобы сюда попасть, надо было состоять членом клуба. Члены имели право приводить с собой гостей. Генрика здесь уже знали. Было известно, что он приходит поставить на «красное» или «черное», выпить полбутылки шампанского и потанцевать.
Он вошел в комнату, где шла игра в рулетку. Вынул из кармана золотой империал и по своему обычаю положил на «черное». Азартные очи постоянных и случайных игроков следили за движением шарика. Особенно женщины не умели скрыть свое волнение.
Шарик останавливается. «Черное» выиграло. Генрик получает еще два империала и отходит от столика. Кто-то берет его под руку.
— Ах, это вы, Татьяна!
— Вы помните о чем я просила?
— Помню.
— Может вы станцуете со мной венский вальс?
— Уже поздно. Мне надо возвращаться в гостиницу.
— И я хочу в гостиницу! Никогда не была в гостинице.
— Я живу с матерью и братом, — говорит Венявский и думает, что он говорил бы с Татьяной иначе, если бы предостережение незнакомца не содержало в себе что-то многозначительное. Однако, они проходят в танцевальный зал. Гости приглядываются к скрипачу и его спутнице. После танца он поблагодарил и вышел из зала.
В гардеробе к нему подошел молодой офицерик и с улыбкой шепнул:
— Больше, пожалуйста, никогда не танцуйте с Татьяной!
— Почему?
— Эта барышня бывает у графа Бенкендорфа, шефа жандармов.
— Ах, вот как, благодарю вас. Она говорит, что она Волконская.
— Разные бывают Волконские. Эту следует избегать.
— Удивительные люди эти русские, — приходит к выводу Генрик. — Такая молодая девушка, невероятно! Невероятно!
Мать встала с кровати, чтобы проверить, вернулся ли Генрик. Юзик читал Качковского.
— Спасибо, что ты вернулся. Я беспокоилась.