По польским обычаям, владельцы ресторанов для привлечения гостей устраивали балы. Это так выспренно называлось. Иногда отмечали праздник урожая, Ивана Купалы, иногда — просто собирались, чтобы потанцевать. Играл оркестр, можно было выпить, поговорить. Тяжело работающие эмигранты любили позабавиться. Встречали друзей, родственников, беседовали о делах на родине и здесь.
На широкой улице города Чикаго, выходящей прямо в поле, на углу, стоит оштукатуренный, двухэтажный дом. На первом этаже помещается ресторан, на втором — живет хозяин и сдает комнаты для холостяков. Сзади дома сад с хозяйственными постройками, на цепи пес Бурек. На голове у хозяина шапка белых, словно солома волос, брюхо прикрыто зеленым передником, на ногах мягкие туфли. Из-под передника выглядывает цветная рубака, закатанные рукава приоткрывают руки покрытые рыжими волосами. Гости входя приветствуют хозяина по польски — похвалой господу Иисусу, на что получают ответ: «На веки веков…» и оценивающий взгляд хозяина. Стойка совсем такая, как в Чеховце или Веняве. На металлическом подносе стоит полукварта и батарея разных напитков, не исключая родной сивухи. На стене за стойкой над полками — икона Ченстоховской божьей матери с лампадкой. На табличке надпись: «В кредит не отпускаем». Но у хозяина в ящике спрятана бухгалтерская книга и он не всегда строго придерживается этого правила. Салатницы, блюда с селедкой, заливным, ливерной колбасой, стоят ровно, словно войска на параде. Бочка пива с медным насосом, подносы с пивными кружками только и ждут жаждущих гостей.
У боковых стен стоят небольшие столики, покрытые клеенкой. На правой стороне — большая комната с роялем и портретами Косцюшко и Пулаского на стене. Обыкновенно все места — не только под стеной, но и посредине, — заняты. Следующая комната занята разными польскими организациями. Около десятка объявлений разных обществ сообщают когда и где должны состояться собрания. На афишах выделяются фамилии председателей, вицепредседателей и секретарей. Между афишами репродукция «Битвы под Грюнвальдом» или «Под Рацлавицами», испачканная мухами.
Возможно, что сегодня на бал собралась такая масса народа потому, что хозяин предупредил о прибытии на бал земляка Венявского. Кроме того, уже на свою ответственность, добавил, что придет и Паола Лукка. Итальянцы из ревности грозят ножами, но тоже платят. В залах толкотня. В случае надобности здесь можно поместить двести, триста человек.
Хозяин не ошибся. Земляк — скрипач приехал вместе с итальянской черноволосой и пышногрудой певицей.
— Ессо madonna! — аплодировали итальянцы. Оркестр уже начал огненную мазурку. Виртуоз зажмурил глаза. Это же ни дать ни взять, его земляки из Поневоды. Скрипка, контрабас, кларнет и барабан. В зале танцуют вовсю. Трещат полы, дребезжат стекла окон, подскакивает стойка и столики в угловой комнате. Хозяин уже на пороге встретил знаменитого земляка и пригласил:
— Может быть подать холодного пивка? У меня хранится на льду.
Подал стулья, пригласил занять места у столика накрытого скатертью.
— Очень рад вашему прибытию. Чем хата богата…
Однако, едва почетные гости уселись за стол, оркестр перестал играть. Танцующие пары остановились. Музыканты грянули оберек. Это было приветствие. Подошел какой-то председатель в черном сюртуке и произнес приличествующую случаю речь. Земляки кричали браво так горячо, что с потолка посыпалась штукатурка. Венявский поднял кружку пива, вежливо ответил на долгую речь председателя.
— Я пью за ваше здоровье, дорогие земляки. Да здравствует свободная, независимая родина! Да здравствует польский народ!
Хозяин с женой, дочерью и двумя служанками еле успевали подавать гостям пиво, водку, закуски. Однако, едва Венявский уселся за рояль и объявил, что примадонна Паола Лукка споет что-нибудь гостям, угловая комната опустела.
— Итальянцам или полякам, — зашумели обиженные итальянцы.
— Per tutti, — ответил Венявский ударив по клавишам инструмента. Уже и на улице собралась толпа людей. Пришли даже негры, хотя кто-то их отгонял.
У трактира собрались чуть ли не все польские жители этого района города. Через открытые окна далеко слышался голос певицы.
Паола Лукка пела арию Аиды, которую здесь еще никто не слышал. Скрипач аккомпанировал. Ария удалась на славу. Итальянцы от восторга долго не могли успокоиться. Они готовы были подхватить певицу на руки и качать. Паола запела неаполитанскую песенку «Вернись в Сорренто».
Итальянцы прямо сошли с ума. Подняли такой невозможный крик и шум, что появилась даже полиция. Полицейские думали, что возник пожар.
— Бис! Бис! — кричали слушатели в восторге.
— Evviva Italia!
Разгоряченные слушатели толпились у рояля, чтобы быть поближе к певице.
Когда шум и гам несколько утихли, Венявский объявил, что теперь он сыграет сам. Певица должна немного отдохнуть. Позвал контрабасиста и барабанщика.
— Поможете?
— А я не выдержу. Сейчас сыграю, ведь я же из Люблина, — сообщил скрипач.
— Не может быть, что ж ты не говоришь сразу! Венявский схватил скрипку и начал свою мазурку.
Коллега «из Люблина» остановился, пораженный. Контрабасист и барабанщик кое-как поддерживали такт. Кларнетист от удивления широко открыл рот.
— Эй, Вицек, закрой рот, а то ворона влетит! — закричал кто-то из зала.
Виртуозные трели, головокружительные глиссандо создавали впечатление игры какого-нибудь Кубы, Стаха или Гжеся из под Фирлея. У крестьян перехватило дыхание.
— Ого — это по нашему!
— Никто так не сыграет, если не бывал у нас в Люблинском!
Венявский внезапно прервал игру, и прежде чем вспыхнули аплодисменты, крикнул:
— Друзья, пусть тепер оркестр сыграет нам куявяк, так и я потанцую. Может найдется девушка, что согласится попрыгать с дядей, вроде меня.
На приглашение не отозвалась ни одна девушка, они мяли в руках платочки, поправляли косы, но подойти к скрипачу стеснялись. Пришлось самому пригласить пару. Скрипач склонился перед рослой Магдой, не знал, что это уже мать троих детей.
Танцевалось легко. Венявский забыл о своем слабом сердце. Показывая фигуры, командовал словно настоящий заправила в корчме под Казимежем.
— Ребята — колечко, девчата — корзинку, — командовал Венявский.
— Отбиваю, отбиваю — по нашему!
— Крути девушку, крути!
Когда он на минуту присел, чтобы отдохнуть, почувствовал в сердце пронзительную боль. Схватился рукой за грудь. Его бросило в пот. Усилием воли Венявский преодолел слабость. Оркестр начал польку. Этот танец танцевали и итальянцы. Паола подскакивала в объятиях какого то страстного брюнета.
— Спой нам еще что-нибудь, — попросил партнер.
— У меня нет ни нот, ни аккомпаниатора, — отказывалась певица.
— Santa Lucia! наверное споешь?
— Конечно, кто не знает Santa Lucia!
— Я тебе буду аккомпанировать, увидишь, получится magnifico, а нам будет очень приятно.
— Как тебя зовут?
— О madonna, Sandro. Io sono Sandro!
— Теперь отведи меня на место. Перед тем как спеть мне надо отдохнуть.
Пары продолжали польку. Виртуоз заказал рюмку коньяку и выпил, прежде чем Паола сумела напомнить о больном сердце.
Именно коньяк немного успокоил сердце.
Паола мгновение с удивлением смотрела на скрипача и выждав момент обратилась к нему.
— Меня просят спеть Santa Lucia.
— Ну что ж, спой! У тебя больше никогда не будет таких слушателей!
— Ты должен мне аккомпанировать.
— Пожалуйста.
Скрипач двигался с трудом, у него заплетались ноги, в голове стоял шум, в уши словно молот бил пульс. Для того, чтобы заглушить пульс, он в отчаянии запел:
Каштановый коник покалечил ногу,
Любить тебя девушка я больше не буду.
Магда громко рассмеялась.
— А я вас «дядя» все равно буду любить, — смело сказала она.
Сивый коник, сивый, зеленые вожжи,
Любите меня девки, я — парень пригожий!
Запел маэстро уже сидя у рояля. Девушки подхватила эту строфу и изменили последний стих
… я дядя пригожий.
По залу прокатился смех. Венявский продолжал:
Ты не бойся, Зося, мук ужасных ада.
Люби парней столько, сколько тебе надо.
Девушки отвечали:
Мне палат не надо, хоть бы золоченых.
Ясь на мне женился, милый мой суженый.
Снова смех, радость, веселье, музыка. Паола уже не может дождаться своей очереди.
— Если не хочешь, мне может аккомпанировать Сандро.
— Великолепно, спой хоть один раз с Сандро. А я буду вторить на скрипке.
Венявский объявил во всеуслышанье:
— Тише! Piano!
Скрипка уже в руках.
— Что будешь петь?
— Santa Lucia!
Сандро, расчувствовавшись, ворочает белками глаз.
— Ах, madonna, если бы у меня была мандолина или гитара, — и неловко ударяет по клавишам рояля.
Паола своим серебряным голоском начинает Santa Lucia. Виртуоз уже подхватил мелодию. На скрипке он ее играет широко, широко. Все итальянцы, мужчины и женщины включаются в хор, словно это национальный гимн или псалом.
Нет, такого «польского бала» не ожидали ни скрипач, ни его партнерша.
Возможно, они пропели бы так весь вечер, если бы не хозяин. Он накрыл стол на несколько десятков человек. Пригласил к столу самых уважаемых гостей, председателей. Пришлось еще добавить прибор для Магды; этого потребовал Венявский. Во время ужина играл оркестр. Капельмейстер подсовывал скрипачу свои рюмки. Пиршество началось и у других столиков.
— Магда, ты замечательно танцуешь!
— Ах, нет, что вы. Не смейтесь, пожалуйста. Какой там танец, у меня уже трое детей.
— У тебя трое, у меня четверо, и потому мы такая удачная пара. А где же твой муж, почему он не пришел на бал?
— Он работает на бойне, но я ему все расскажу, что происходило на балу.
— Можно мне к вам прийти, обнять детишек? Своих давно не видел, то твоих прижму к сердцу, — расчувствовался немного выпивший Венявский.
Паола начала беспокоиться о своем Рико, несмотря на то, что не понимала, о чем они говорят.
— Время уже возвращаться в гостиницу, — сказала она по-французски.
— Сам об этом думаю, но как оставить такое приятное общество.
— Сердце у тебя не болит? Мне например, очень душно.
— У меня прямо таки нет сердца. Черт с ним, с сердцем, если я очутился в кругу своих.
Все же Паола сумела вытащить его из ресторана.
На следующий день польская и непольская пресса описала «бал» во всех подробностях, приукрасив сообщение многими чрезвычайными добавлениями. Были даже такие журналисты, которые сообщили, что Венявский влюбился в Магду, танцевал с ней краковяк, пел разные частушки, пожертвовал 1000 долларов на польскую школу, обещал постоянно приезжать в Чикаго и даже поселиться здесь совсем.