1

 На востоке поднималось солнце, собираясь в очередной раз порадовать людей теплом и светом. Я приподнял голову, отряхивая с головы сено.

Снежана уже давно проснулась. Я вспомнил, что она собиралась подняться до восхода, собрать какие-то растения. Они обретали силу только в определенный день, на рассвете. Из них ведунья готовила целебную мазь на целую зиму.

Ночь застала нас в поле, и мы решили переночевать в стогу сена. Я, правда, сомневался, не спрела ли в конец трава, но ведунья уверила меня, что крестьяне очень следят за своим имуществом, так что опасаться не стоит.

Окончательно проснувшись, я несколько минут раздумывал, как лучше поступить. Можно было раскидать сено и выйти из него в полный рост. Однако этот вариант был сопряжен с излишней физической нагрузкой.

Более удобно, но не так эффектно, вылезать из подобного сооружения на четвереньках, зорко следя по сторонам, чтобы никто не застал вас в таком непрезентабельном виде.

Мои размышления прервала Снежана. Она разрешила ситуацию быстро и эффективно, острым мечом расчистив проход.

— Нужно торопиться, — обратилась она ко мне.

Я не стал возражать. Страдания Ольгерда с каждой минутой становились все сильнее. Не исключено, что через некоторое время мы будем бессильны помочь ему.

— Но, — сказала ведунья, — сразу предупреждаю, придется идти пешком. Сам понимаешь, огненный феникс и единорог могут сбить с толку простых селян и напугать их до смерти. Тогда мы ничего не узнаем. А если еще твой феникс примется разбрызгивать капельки пламени, тут уж любой удерет от страха.

В словах девушки был определенный смысл, потому я не стал возражать, хотя перспектива тащиться по пыльной дороге, соревнуясь в скорости с козой или одомашненной свиньей, мне не улыбалась. Пришлось сурово взглянуть в лицо реальности, и она ответила мне таким же взглядом.

— Я думаю, — засобиралась Снежана, — это будет очень полезно, отличная тренировка для ног.

Подобные заявления всегда внушают мне серьезные опасения, но я не стал спорить со спутницей. Солнце стало припекать. Я решил, что совершенствовать мастерство и умения можно по-разному. Потому произнес про себя волшебное заклинание.

Не видная никому ледяная дорожка разворачивалась под моими ногами, я стал на нее и неспешно покатился, с удовольствием оглядываясь по сторонам. Со стороны казалось, что я бодро, как и все остальные, иду по пыльной дороге.

Рядом споро вышагивала Снежана, она так усиленно тренировала ноги, что мне стало жалко мою спутницу. Незаметно я направил в ее сторону крохотную снежинку, которая приклеилась к платью девушки. Сразу же она почувствовала приятную прохладу.

Ведунья обернулась ко мне и лукаво улыбнулась.

— Ты думаешь, я не заметила, что ты не тренируешься, а жульничаешь? Сделай и мне такую дорожку, надоело ползти по дороге.

По проселочному тракту народ шел все больше в одну сторону.

— Вроде сегодня нет никакого особого праздника, — поинтересовался я, адресуя свои слова спутнице. — Так почему столь много людей? Будет свадьба или похороны?

— Какие похороны? — переспросила Снежана, ибо не расслышала моего вопроса, занятая маленькой девчушкой, упавшей с телеги. — Не ушиблась? Вот и хорошо, беги к маме.

— Я спрашивал, по какому поводу такие сборы? — повторил я вопрос.

— О, это очень интересная история, — с воодушевлением ответила Снежана.

Из ее рассказа я узнал, что у поворота реки, жителями трех близлежащих деревень, была построена крепость. Она служила для охраны воды, ибо очень легко было прорыть канал и пустить поток по другому руслу. Особенно, если тебе поможет в этой затее хитрый маг.

Такой нашелся в одном селении. Он стал подговаривать жителей нарушить договор, расписывал преимущества хозяев реки. Селяне поддались искушению и согласились.

Однако лукавый колдун надул людей, доверившихся ему. С их помощью он завладел крепостью, повернув воду в другую сторону. А добровольных союзников изгнал из их собственной деревни.

Прошло много лет, прежде чем людям удалось прогнать колдуна, вернуть себе дома и примириться с соседями. Но они никак не могли решить, кому же первому вновь доверить охрану крепости.

Говорят, что когда вожди села отчаянно спорили, из толпы вышел мальчик со светлым личиком, голубыми ангельскими глазами и длинными золотыми кудрями.

— Спойте песню, — произнес он кротким голосом и исчез.

Все сразу же решили, что его появление — знак, который боги подают запутавшимся людям.

С той поры, каждую весну в этот день на лесной поляне собираются барды от трех деревень. Кто займет первое место, тому и охранять излучину. Сегодня, когда соберутся крестьяне, начнется состязание.

— А что стало с колдуном? — спросил я, видя, что Снежана более не собирается продолжать свое повествование.

— А кому это интересно? — искренне удивилась девушка.

— Мне, — разочарованно протянул я. — Тут и борьба, и явление ребенка с челом ангела, и примирение. Только нет конца, хотелось бы все-таки узнать, куда девался колдун.

— Хорошо, — согласилась ведунья, — пусть он раскается и научит гномов выращивать репу.

Конец истории показался мне уж слишком приземленным, но если гномы любят репу, тут уж ничего не поделаешь.

2

Впереди показалась большая лужайка, заросшая мягкой светло-изумрудной травой. Круглая форма свидетельствовала, что это творение человека, а не природы. Посредине росла высокая старая береза.

— Раньше здесь было поле битвы, тут же и заключили мир. Теперь на этой поляне собирается вече, и проводятся состязания бардов.

— Не мало ли участников? — поинтересовался я.

— Пять или шесть человек. Как раз хватит дня, чтобы всех выслушать.

У меня аналитический склад ума, кроме того я всегда был первым по математике. Ответ Снежаны несколько меня озадачил. К стыду своему, но для большей верности, пришлось посчитать количество участников и деревень на пальцах.

— Хотелось бы уточнить. Было три села, от каждого по одному человеку. Получается вроде бы три. Откуда взялась шестерка?

— Ах, да, забыла сказать, если жители не очень уверены в певце или так, на всякий случай, они могут взять наемника-барда. Конечно, все берут, коли можно. Поэтому шестеро.

Мы сошли с ледяных дорожек и смешались с весело гомонящими селянами. Те обменивались шутливыми репликами о соседях, расхваливали своих музыкантов, надеясь на победу.

Если поначалу девушки и парни держались каждый возле своих, то спустя некоторое время все смешались. Кое-кто разбился на парочки, стояли рядом, бросая друг на друга влюбленные взгляды.

В одной деревне была пекарня, во второй разводили свиней, третья славилась овощами и фруктами. Думаю, скотоводы, пекари и овощеводы договорились заранее накормить всех до отвала, ибо недостатка еды не было.

Пока мы со Снежаной озирались по сторонам, мужчины установили длинные столы, возле которых поставили лавки. Места хватало всем. Устроители состязаний не возражали, если к ним послушать хорошую песню и поесть приходили гости.

Первые певцы вышли вдвоем, что не запрещалось условиями конкурса. Приятными задушевными голосами они повели рассказ о какой-то девице, которая ждала жениха домой. Но тот затерялся в битве и стал жертвой дракона.

Я прослушал этот момент, ибо сидевшая рядом со мной плотная женщина с русыми косами, не обращая внимания на Снежану, стала энергично угощать меня калачом.

Когда я с трудом отбился от толстухи, то оказалось, что потерявшийся ратник превратился в дракона, похитил бывшую невесту и намеревался ее съесть.

Певец помоложе горестным тонким голосом, имитирующим женский, стал молить чудовище вспомнить о прошлом и вновь стать человеком. Слезы девицы тронули дракона, он отпустил ее, а сам, сгорая от стыда за прошлые безобразия, бросился со скалы и разбился.

Слушатели были тронуты, но, как мне показалось, ожидали более счастливого конца.

— Присудят третье место, — шепнул я на ухо Снежане. — Вот посмотришь. Она столько плакала, море слез пролила, а он не нашел ничего лучше, чем сверзиться с горы. Лучше бы пошел деревни от саранчи охранять.

В перерыве люди встали, размялись. Кто-то занялся играми, водили хоровод. Но вот появился старейшина одной из деревень, главный распорядитель состязания, и сделал знак усаживаться на места.

Второе селение также выставило дуэт. Пели они хорошо, но взяли, на мой взгляд, уж слишком животрепещущую тему, — рассказывали о битве за крепость.

Старые обиды хоть и забылись, но не настолько, чтобы пришла пора их ворошить и давать оценку прошлому. Реакция слушателей была столь живой, что изрядно подвыпившие парни решили на кулачках прояснить вопрос.

Распорядители не стали сильно церемониться. Дюжина крупных мужиков, судя по их экипировке, специально для этой цели предназначенных, выскочили как из-под земли, и бросили в воду близ протекающей реки всех, кто начал потасовку. Впечатление от выступления было смазано.

Третья деревня выставила всего одного певца, к тому же, наемника. Это всегда рассматривалось как свидетельство слабости. Но бард знал, как следует себя вести. В отличие от других исполнителей, он вышел не с музыкальным инструментом, а с увесистым мешком грецких орехов.

— Надо было шлем надеть, — посетовал я про себя. — А ну как он сейчас мешок свой раскрутит и начнет лупить всем по головам.

Бард был очень высок ростом, может быть, немного ниже меня.

Необыкновенно толстая шея была почти незаметна на бугристых плечах. Большая голова поворачивалась с трудом, казалось, она привинчена прямо к телу. Черные, немного навыкате глаза смотрели с каким-то нечеловеческим упрямством.

Он с важным видом подошел к месту, где до него исполняли песни. Новый бард подтащил к себе крепкий стол, нимало не заботясь, что кто-то за ним не только сидел, но и собирался еще подзакусить. Это вызвало глухое ворчание присутствующих, но ненадолго.

— Кто это? — наклонился я к ведунье.

— Не знаю, видно, местная знаменитость.

Снежана произнесла еще несколько слов, но я их не расслышал, что было немудрено.

Бард поднял голову к нему и рявкнул громовым голосом:

— Черепокрушитель! Всеслав Черепокрушитель!

Повторив эту фразу раз десять и оглушив слушателей в надлежащей степени, он повел рассказ об удивительных событиях, которые происходили в жизни князя.

Из них можно было узнать, что Всеслав еще с раннего детства узнал о своем призвании, которое, как я понял, заключалось в «славном черепокрушении врагов».

Но главный фокус барда все же заключался в ином. Стоило ему начать описывать битву, как он щедрой горстью доставал из мешка орехи и аккуратно раскладывал их на столе.

Далее шел уже известный слушателям припев:

— Черепокрушитель! Всеслав Черепокрушитель!

Выводя громким басом эти слова, бард лупил кулаком по столу, растрескивая орехи, которые должны были символизировать черепа врагов.

Для пущей убедительности и эффектности, певец собирал расколотые орехи и огромными зубами перемалывал их вместе со скорлупой.

Сложно сказать, насколько все это соответствовало действительности. Правда ли, будто бы Всеслав, как хищный зверь грыз черепа своих врагов? Думаю, это все-таки преувеличение. Но оно приводило зрителей в восторг. Теперь уже не приходилось сомневаться, кто победит.

— Нам нужно поговорить с ним после состязаний, — шепнула мне ведунья. — Говорят, что он единственный знает историю жизни князя. Давай расспросим, может быть, нам повезет, и мы узнаем, где покоится череп Всеслава.

Я согласно кивнул головой. Правда, идея представлялась мне весьма сомнительной. Хотя я старался слушать внимательно, тем не менее, ничего особо нового так и не узнал.

Мне казалось, что бард — обыкновенный болтун, лишенный чувства ритма, музыкального слуха и всякого понятия об искусстве. Он мне не понравился, но я мог и ошибаться. Следовало использовать любую возможность, чтобы продвинуться вперед в своих поисках.

Собравшиеся громкими криками подбадривали певца, выражая восхищение его талантом. Почему-то особый восторг вызвало окончание баллады, в нем говорилось, что Всеслав и после смерти остался «черепокрушителем», в чем может каждый убедиться, если послушает вечером на постоялом дворе новые песни. За умеренную плату, конечно.

— Ну, что, — спросила ведунья. — Сейчас ловить его будем или подождем до вечера?

— Ты ж не хочешь выслушать этот рев еще раз?

— Нет, — отрицательно покачала головой девушка.

Слушатели окружили барда плотной толпой, так что пришлось выждать пока первый прилив восторга пройдет. Потихоньку все стали разбредаться по поляне, пользуясь возможностью отдохнуть и вкусно поесть.

— Мы бы хотели поговорить с тобой о Всеславе, — обратилась к певцу Снежана.

— Если вы хотите узнать о нем больше, — важно ответил великан, — приходите вечером на постоялый двор. Там я впервые расскажу об одной очень важной битве.

— Нас больше интересуют последние годы его жизни. Если быть точным, нам бы хотелось знать, где найти череп Всеслава, — встрял я в разговор.

С такими людьми нельзя ходить вокруг да около. Я предпочитаю задавать вопрос в лоб. Знает — скажет, нет — сэкономим время.

— А кто ж этого не знает? — в искреннем изумлении спросил певец.

— Мы не знаем, — признался я. — И нам очень важно выяснить, что же случилось дальше.

— Хотите, я вам все спою? Только нужно пополнить запас орехов, для убедительности и наглядности. Без этого никак.

— Ты нам лучше расскажи. Не стоит такой талант зря тратить.

— Ну, хорошо, — немного поколебавшись, согласился бард. — Слушайте.

С мелкими подробности, в которых и особой нужды не было, певец познакомил нас с детством Всеслава, — весьма занимательным, но не имеющим никакого отношения к сути вопроса. Остановился кратко на многочисленных подвигах, а потом завершил рассказ словами, что череп героя попал в руки хана. Тот в знак своей великой милости отдал реликвию на хранение коменданту цитадели орков.

Но начальник форта не оправдал доверие, не сумел справиться с великой силой, заключенной в артефакте, и отправил доверенных ратников с поручением навеки захоронить кубок.

— Неясным остается вопрос, кто и зачем превратил череп в чашу. Мне кажется, это как-то не уважительно по отношению к памяти Всеслава, — произнесла Снежана.

— Что ты, женщина, понимаешь, — раздраженно ответил бард. — Так повелели боги. Только в чашу они могли заключить великое послание.

— Какое и кому? — сразу вступил в разговор я.

— Каждому свое. Череп по велению богов стал оракулом. Он предсказывает будущее и откровения богов тем, кто этого достоин.

— А куда девались орки, которых отправил Гриург?

— Оракул сжалился над ними и поведал, что командир решил казнить их, лишь только они появятся в виду крепости.

— Разве боевые товарищи не стали бы на их защиту?

— Оракул и это увидел. Посланцы должны были вернуться на рассвете, до восхода солнца. Гриург, пользуясь темнотой, решил расстрелять их с крепостных стен. Он хотел объявить тревогу, будто бы вражеские лазутчики появились, и тех бы пронзили стрелами.

— Но ведь останутся тела, — не унимался в приступе любознательности я.

— Тот, кому было сделано предсказание, сразу после смерти исчезает. Никто ничего не смог бы найти.

— Зачем это нужно Гриургу?

— Он решил объявить хану, что изменники украли реликвию и исчезли с нею.

Объяснение оказалось туманным и не совсем понятным, но я не стал уточнять, опасаясь утонуть в словесах барда.

— Я так считаю, — воодушевился певец, — лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Давайте я лучше отведу вас туда, где сейчас хранится череп. Согласны? Ведь, вы, хитрецы, именно этого хотите?

Бард хитро подмигнул мне.

— Не будем тянуть, мне еще вечером селян развлекать. Пошли сразу же.

«Что-то слишком все просто и легко произошло», — подумал я. Такая же мысль промелькнула у ведуньи, мы решили быть настороже.

3

Наш добровольный проводник сообщил поклонникам, что непременно повеселит их вечером на постоялом дворе, главное, чтобы бочки с медовухой и квасом были полны. А также следует заготовить еды побольше, на сытый желудок и слушать, и рассказывать куда как лучше.

Трактир находился на равном расстоянии от трех сел, так, чтобы всем жителям было удобно.

— Как тебя зовут? — поинтересовался я. — Идем вместе, наши имена ты знаешь, а мы твое — нет.

— Зовите меня просто — Всеслав Черепокрушитель. Я так часто пою о его подвигах, что сжился с ними, будто бы я сам все это совершил.

Приветливо махнув огромной ручищей продолжавшим пировать крестьянам, бард широкими шагами направился вглубь леса. Он шел не разбирая дороги, пробираясь через бурелом, как огромный медведь-шатун. Нам со Снежаной это было лишь на руку, мы шли следом по расчищенной его руками и плечами просеке.

— Интересно, он знает, куда нас ведет? — спросил я свою спутницу. — Чашу вроде бы в степи Гриург велел закопать.

Бард не мог слышать моего вопроса, но будто бы отвечая на него, ответил:

— Комендант-то всем врет бессовестно, что схоронил череп в степи, а на самом деле, — спрятал в глухой чащобе. Но нет такой тайны из жизни Всеслава, которая не стала бы мне известна. Вот еще немного, и считай пришли.

Мы прошли еще несколько шагов и мне сразу стали понятны тайные замыслы певца или того, кто принял его личину.

Легкая дымка зеленоватого тумана отделяла нас от предполагаемой цели.

— Ишь слизняки тумана напустили, — заворчал бард, принявшись размахивать руками, будто бы не понимая, что его секрет давно разгадан.

— Опасно, но необходимо, — произнес я, ступая за блекло-изумрудную завесу.

Казалось, ничего не изменилось, лишь кроны деревьев стали шуметь громче, да листья приобрели нездоровый мясисто-красноватый оттенок, более подходящий для поздней осени.

Мы стояли у кромки странного леса, через дорогу виднелся колодец. Певец-самоучка куда-то исчез, но как я мог догадаться, ненадолго.

— Смотри, — воскликнула Снежана, — вон там.

Я посмотрел, куда указывала ведунья.

Перед нами, из-за колодезного сруба медленно вырастало существо, очертания которого лишь отдаленно напоминало человека.

На нас смотрело лицо с одним глазом, посредине высокого крепкого лба. Ровный нос придавал существу выражение патриция, с презрением глядящего на плебеев.

Голова незнакомца поворачивались вокруг своей оси, являя нашему взору три остальных физиономии — с двумя, тремя и четырьмя глазами. Тело не имело конечностей и передвигалось скользящими движениями, словно на воздушной подушке.

Из лба чудовища стали вырастать маленькие ручки, они становились все длиннее, крепче, и потянулись в мою сторону. Свирепое выражение, которое возникло на всех четырех лицах, не оставляло сомнений в намерениях монстра.

— Уж не решил ли он стать шестиликим, проглотив нас, — спросил я у Снежаны, отступая на несколько шагов.

Длинная ручонка, которая теперь заканчивалась увесистым кулачищем, выпрямилась. На ладони твари стали мелькать молнии, они собрались в один серебряный шар, и, набирая скорость, полетели ко мне.

Пора было продемонстрировать все, чему я учился в Ордене. Я поставил на пути летящего снаряда ледяной барьер, в который тот врезался и растекся мокрой лужей.

Снежана, зайдя с другой стороны, бросила в тварь огненным шаром, но добилась лишь обратного эффекта. Неприятель не только увеличился в размерах, но и прибавил по одному глазу на каждой морде.

Покопавшись в голове, тварь вытащила изящной формы кувшин, который, казалось, был наполнен светом. Стало так светло, что на несколько мгновений мне показалось, будто я ослеп.

Сбросив свой плащ, я бросился к монстру. Мантия широкой черной пеленой заслонила ему глаза.

Тварь затихла, а потом стала разбухать, как гнилой пузырь, и с громким шумом лопнула. На земле остался один маленький глаз, который с укоризной посмотрел на нас. Потом встал на невесть откуда появившиеся ножки-прутики и скрылся в траве.

— Кто это был, — спросила Снежана, настороженно озираясь по сторонам.

— Глазоед.

— Кто?

— Муравьед ест муравьев, потому его так и зовут, а глазоед выедает глаза врага. Он питается новыми впечатлениями, которые черпает из чужих очей. Сначала он предлагает своей жертве — «отдай глазки, я тебя отпущу». Добившись своего говорит — «я милосерден, и знаю, что слепец — это все равно что мертвец. Потому умри». И убивает жертву.

Поясняя ведунье, кем было напавшее на нас существо, я не отводил взгляда от колодца, справедливо считая, что все твари гнездятся либо в нем, либо около него.

Не прошло и нескольких минут, как появился новый противник. Тело существа было покрыто шерстью, похожей на собачью. Хотя чудовище не имело ни глаз, ни рта, ни носа, оно сразу повернулось к нам.

Из каждого плеча противника вырастали по три больших пушистых хвоста, напоминающих лисий или волчий. На их концах сверкали острые когти.

Тварь хлестнула меня с молниеносной быстротой. Если бы я вовремя не отпрыгнул, то лежал бы с проломленным черепом.

Увидев, что промахнулся, противник переменил тактику. Он принялся с необыкновенной скоростью вращать хвостами вокруг своей оси. Они превратились в жесткие диски, которыми, наподобие пилы, намеревался располосовать меня на части.

Я стал медленно отступать, понимая, что тварь преследует некую, еще не понятную мне цель.

В это время Снежана зашла за спину чудовищной твари и нанесла удар по правому плечу, отсекая вращающиеся хвосты. Чудовище взвыло от боли. Потеряв равновесие, оно упало мордой в землю.

Ярко-алая кровь хлынула ручьем, заливая туловище существа. Левые диски продолжали вращаться с той же скоростью. Лежащему врагу сложно было удерживать и контролировать их. Наконец, он совершенно обессилел.

Грозное оружие обернулось против своего хозяина, упав на его тело, принялось с неимоверной быстротой разрезать его.

— Ни шагу назад, — предупредила ведунья. — Оглянись, куда он гнал тебя.

Я повернулся и увидел, что прямо из земли росло странное животное. Оно было похоже на барана, но с волчьей пастью и дополнительными конечностями, которые росли на спине из лопаток. Все тело покрывала мягкая белая шерсть.

Огромные лапищи превращались в два обоюдоострых меча, которые угрожающе блестели в лучах солнца. Снежана метнула острый нож, целя твари прямо в голову.

Кинжал попал между глаз, но это не причинило врагу ни малейшего беспокойства. Он просто впитал в себя и растворил метательное оружие, получив дополнительный запас сил.

— Снежана, — крикнул я. — Нужно метить в кишку, связывающую животное с землей. Когда она будет перерезана, — зверь умрет.

Явара оказалась хорошим оружием против мечей. Вскоре я ощутил, что сила ударов стала ослабевать. Ведунье удалось подкрасться к стеблю и перерезать его.

— Кто же из них был бардом? — переводя дух, спросил я свою спутницу.

Из колодца высунулась человеческая голова. Затем появилось тело, принадлежавшее крупной рыбе. На хвосте находились мощные присоски, они впивались в тело жертвы, решившей отведать колодезной водички, и утягивали ее на дно.

— Все мы и были бардом, — проскрипела голова. — Теперь я осталась одна, жалко, что вы так далеко от меня. Будь живы мои товарищи, которых вы истребили, у меня хватило бы сил доползти до вас и сожрать.

— Не сомневаюсь, — ответила ведунья. — Чего ради вы затеяли всю эту битву?

— Каждый год непременно находится один или несколько таких, как вы. Подавай им череп Всеслава. Вот здесь они все, на дне, и покоятся.

— Что же будет с тобой? — поинтересовался я.

— Снявши голову по волосам не плачут, — сварливо ответило существо. — На дно нырну, зароюсь и сдохну.

С этими словами оно исчезло. Вот уж не знаю, исполнило ли задуманное или нет.

— Видимо черепу нужна дополнительная жизненная сила. Не думаю, что это единственный колодец с его слугами-охотниками… А теперь, Снежа, думаю, настало время задать еще несколько вопросов нашему летающему на книгах другу.

4

— Курганник? — переспросил Махрудорус.

Гоблин послюнявил палец и запустил его между страниц пергамента.

— Эти ледышки потому и прозваны так, что кормятся силой захоронения. Сами знаете, отрядить покойного в иной мир можно по-разному. Ибн-Фоллан, арабский историк, был удивлен, что вы, руссы, сжигаете своих мертвецов, тогда как у него на родине их закапывают в землю. В ответ на эти слова…

Демонолог подтянул к себе другой фолиант, лежавший на столе, и прочел:

— «Умершему, — сказал русс, — и так тяжело, а вы еще наваливаете на него лишнюю тяжесть, зарывая в землю. Вот у нас лучше; посмотри, — сказал он, указывая на сгорание трупа знатного русса, — как легко наш умерший восходит к небесам вместе с дымом».

Гоблин захлопнул книгу.

— Если на погребальный костер положить, скажем, вещи, или сжечь вместе с умершим его коня — все это вознесется вместе с ним к небу, и будет служить ему в новой жизни. В Индии, например, жена тоже идет в огонь вслед за трупом супруга, чтобы не разлучаться с ним и после смерти.

Махрудорус позвонил в колокольчик. Сразу явился демон, принесший посеребренный графин и стопки.

— Не хотите? — предложил радушный хозяин. — Желчь единорога, смешанная с кровью тифона. Укрепляет мышцы и дух бодрит, — хотя, может, для людского желудка и крепковато.

Верх стопок был покрыт тонким слоем соли. Гоблин наполнил одну из них, опрокинул, потом бросил в рот сушеного головастика.

— В Китае не всегда кладут на костер настоящие вещи. Сгодятся и фигурки, вырезанные из бумаги, — и горят лучше, и не так накладно. Но что здесь главное? И мертвец, и вещи его сожжены, в нашем, земном мире их нет, — они полностью перешли в потусторонний пласт.

Он помахал перед моим носом рукой, чтобы подчеркнуть значение своих слов, — при этом забыл, или не придал значения, что в ней болтается новый головастик.

— Другое дело в Египте, или у степняков, когда мертвеца хоронят вместе с вещами. Душа, конечно, отлетает, куда положено. Но и рабы, и оружие, и утварь — все же осталось здесь, и за душой не поскачет, как собачонка за телегой.

Махрудорус пошамкал губами, недоумевая, как столь простые вещи могли не прийти нам в голову.

— Так между курганом и миром мертвых протягивается ниточка. Тонкая, почти незаметная, — но с ее помощью ваш покойник может пользоваться вещами, которые остались в могиле. Пока эта связь существует — будут у него на том свете и конь, и рабы, — иными словами, все, с чем его похоронили. Но стоит прервать ее, — останется гол да бос, словно нищий бард, которого на пустынной дороге лихорадка согнула.

— А курганник?

— Он, шельмец, питается возле этой нити. Многого ему не надо, — так, кое-что перехватит. Покойник порой и не заметит, что его обворовывают, а даже если и поймет, все равно поделать ничего не сможет.

Гоблин почесал морщинистый подбородок.

— Конечно, курганник-то паразит, за чужой счет живет, но, с другой стороны, и польза от него есть. Охраняет могилу, смотрит, чтобы никто вещички покойного не украл, а тогда душе несладко на том свете придется.

Он поднял графин, хотел плеснуть в прежнюю стопку, но поскольку успел слизать с нее почти всю соль, деловито потянулся за новой.

Небрежно сжимая в руках поводья, Горкан ехал по узкой лесной тропе. На этот раз он взял обычную лошадь, не став призывать магического коня. Не стоило привлекать внимание — после его бегства в городе, Лорд наверняка пустил шпионов по его следу.

Картины прошлого, такие яркие, как будто все происходило только вчера, вставали перед глазами Горкана.

Весеннее торжество пробуждающейся жизни, победившей зимнее оцепенение, вновь нарушили люди, не обращающие внимания ни на что, кроме своих мелких, суетных целей, не понимая их ничтожности перед краткостью собственного существования.

Теплый ветер шевелил золотистые волосы Горкана, наблюдающего за боем с невысокого, стоящего в отдалении холма. Черный, мертвящий поток колдовских заклинаний связал его с Всеславом, обессилевшим после холодной, голодной зимовки.

Маг чувствовал близкое присутствие Калимдора, покинувшего армию князя перед наступлением и сейчас притаившегося неподалеку, так же направляя свои силы против дружины руссов.

Горкан отметил и оценил мужество, с которым сражался князь, но исход боя уже был предопределен. Увидев, что хан, сбросив шлем, торжествующе поднимает за волосы голову Всеслава, он прекратил колдовать, ибо дружина была практически уничтожена и немногие спасшиеся разбегались по сторона в поисках спасения.

Прыгнув в седло, шаман поспешил к Исмаилу — ему было необходимо, чтобы притаившийся близко Калимдор слышал слова хана.

Еще с вечера, зайдя в шатер Исмаила, маг небрежно рассказал историю фараонов древности, которые делали чаши из черепов выдающихся врагов. Он был уверен, что промолчавший хан запомнит его слова и наутро, победив Всеслава, объявит затею с чашей как свою собственную придумку.

Едва не засмеявшись, он услышал слова правителя, передающего окровавленную голову слуге:

— Я хочу чашу из черепа этого человека. Он был мужествен и горд, не сдаваясь до последнего, пусть с каждым глотком вина его сила вливается в меня. Ты, брат мой, очистишь череп в моем шатре, я буду смотреть за твоей работой.

Горкан облегченно вздохнул, склоняясь в поклоне. Теперь никто не мог обвинить его в том, что он не выполнил обещанного, не передал голову жрице Елистары. Решение хана никто не осмелится оспорить.

Он и сейчас усмехнулся, представляя себе злобу, затопившую в тот момент Калимдора и Арнику, узнавших о непредвиденной задержке. Но его собственные планы уже не имели никакого отношения к устремлениям этих двоих, вместе с их повелительницей.

Горкан знал, что власть Елистары ограничена Преисподней с тех пор, как ее победил святой Киприан. Теперь все ее силы вложены в миньона. Если отнять его, похитить прежде, чем демон укрепит связь со своим посланником, — тварь ослабнет, и со временем совсем потеряет возможность проникать в человеческий мир. Надолго, на тысячу лет, а может, и больше.

Все, что необходимо — спрятать от жрецов череп, на несколько лет, пока Елистара будет в отчаянии биться в барьер между мирами. Она не сдастся, нет, но ее энергия скоро иссякнет. Тогда можно будет без опаски вынуть череп из тайника, и воспользоваться его мощью…

Горкан вновь ощутил своеобразный, не лишенный приятности запах магического снадобья, сыплющегося из нефритового рога на отрубленную голову князя, помещенную в золотой таз.

Уже наготове был золотых дел мастер, который должен был оковать череп золотом и украсить драгоценными камнями, превращая в настоящую чашу.

Серый, на ощупь шелковистый порошок лип к волосам, ресницам князя, засыпая полуоткрытые глаза. На миг колдуну показалось, что они ожили и теперь устремлены на него, мрачно и осуждающе, голубой светящийся рог непроизвольно дрогнул в руке.

Но тут же чародей опомнился, сказав про себя, обращаясь к витающему где-то духу Всеслава:

— Я не предавал тебя, ибо не был обязан верностью. За тобой должен идти твой колдун, и, победи ты хана, его голова красовалась бы на твоих воротах.

Исмаил, сидевший на резном сундуке, с интересом и некоторой опаской наблюдал за действиями Горкана. Он слышал, что для получения черепа головы долго варили, затем очищали, процедура была длительна и выглядела неопрятно.

Однако ничего подобного не требовалось его колдуну — почти сразу, как порошок гладкой поверхностью застыл в тазу, шаман опустил туда металлический крючок и вытащил белый, чистый череп, вызвав одобрительные возгласы самого хана и нескольких приближенных, участвующих в процедуре.

Почти не слыша их, молча наблюдая за покачивающимся на конце длинной ручки белым предметом, он думал:

«Наконец ты мой. То, чего я желал столько лет, вскоре сбудется, и отец умрет без помощи моего меча или заклятий».

Однако для торжества время еще не наступило. Арника, уверенная в его преданности и прячущаяся в его шатре, наконец успокоилась, заметив, что один день промедления не имеет особого значения и вечером они втроем заберут из шатра хана готовую чашу.

Тому, чтобы помешать им, были посвящены все дальнейшие планы Горкана.

5

Поднявшись по шести пологим ступеням, Лорд вошел в залу для ритуалов. Она находилась на верхнем этаже замка, который зомби построил для себя в непроходимом лесу, на краю степи.

Убранством комната, скорее, напоминала подземелье, но для колдовства нужен солнечный свет. Помещение представляло собой многоугольник — иногда в нем было десять стен, когда одиннадцать, а порой тринадцать.

Но только не два раза по шесть.

Лорд не знал, почему это происходит. Зомби выстроил замок уже давно, когда был еще наполовину человеком, и не освоил всех тонкостей волшебного мастерства. Он создал комнату такой, как велела Чаша; а кубок редко утруждал себя объяснениями.

Зала была пуста; если не считать алтаря, сложенного из человеческих костей. На каменных стенах не виднелось никаких украшений — только позднее Лорд узнал, зачем это необходимо. В комнате, где проводится ритуал, нельзя оставлять следы чужого дыхания, а они всегда остаются на любых предметах.

Ни окон, ни светильников. Обычно такие покои озарены свечами, каждую из которых волшебник должен изготовить сам. Однако зомби создал залу иной, по приказу Чаши.

Как только он вошел, три стены вспыхнули, щедро впуская солнечный свет. В них не открылись окна, камень не стал прозрачным, — и все же яркие лучи струились сквозь него так же легко, как через царьградский витраж.

Лорд поднял руку. С медленным скрипом, лучевая кость начала отделяться от нее. Она продиралась сквозь полусгнившую плоть, раздвигала кожу, вытягиваясь вперед, словно лапа богомола. Теперь она была направлена вверх, словно жезл, зажатый в ладони зомби. Какое-то время мертвец стоял, собираясь с силами. Затем кость начала двигаться, чертя в воздухе магические фигуры.

Справа от себя Лорд нарисовал круг, слева — пентаграмму.

— Went ad me et nunquam me derelinquas, ubicunque ivero, — произнес он.

Два человеческих лица, мужское и женское, проглянули сквозь начертанные им символы. Они тянулись друг к другу, вытягивались, и зомби отступил в сторону, чтобы не мешать им соединиться.

Образы слились, и теперь между кругом и пентаграммой заструился бурлящий поток энергии.

— Cum morair, medium solvar et inter opus! — воскликнул Лорд.

Астральный сноп начал сжиматься, узиться, пока не превратился в черную, извивающуюся змею. Она упала на каменный пол, зашипела, и исчезла между гранитных плит.

Зомби не двигался, вглядываясь в то, что было видно только ему.

— Время пришло, — чуть слышно прошептал он.