3 сентября, день семьдесят третий

В тот день всё шло как обычно. Драконы улетели разбирать кладовые, а мы остались в пещере вчетвером — я, Лани, Луччи и Бекилор. Фолинор настаивал, чтобы дома всегда был кто-то, имеющий крылья, и Бекилор чаще других оставался с нами. Его магией была вода, а не воздух, поэтому при освобождении кладовых он мог использовать только обычную силу — завязывать и носить мешки. И хотя он бодрился, но всё же уставал гораздо быстрее остальных, даже младшие мальчики дольше не уставали, впрочем, Фингон пользовался магией, а Эйлинод записывал всё в тетрадь, таскать мешки им точно не приходилось.

Поэтому и сегодня старый дракон остался с нами, и сейчас, пока я готовила обед, читал Лани сказку. Луччи вышивала — эта работа была по силам её крошечным пальчикам. Тишину в пещере нарушал лишь размеренный голос Бекилора, бульканье воды в кастрюле, да постукивание ножа, которым я резала овощи.

Вдруг Бекилор замолчал. Оглянувшись, я увидела, что он нахмурится и словно бы прислушивается к чему-то. Отложив нож, я тоже вслушалась и вскоре, к своему удивлению, поняла, что где-то в глубине пещеры, там, где были всякие «сараи», как я их мысленно называла, кто-то ходит.

Мы удивлённо переглянулись. Если бы прилетел кто-то из драконов, мы бы заметили — когда такая огромная тень ненадолго закрывает солнце, это сложно пропустить. Люди же находились от нас в паре дней пути пешком, если было бы нужно — Диэглейр сам бы их принёс, и опять же — мы бы его увидели. Может, кто-то подлетел к нашей скале с другой стороны, а потом прошёл через соседнюю пещеру и кладовую? Но зачем? Я ничего не понимала.

Бекилор поднялся и положил книгу.

— Пойду, посмотрю, кто там. Может, животные отвязались?

— Может, — кивнула я. И правда, кроме нас же в пещере находятся ещё корова и коза. Их всегда держали на крепкой привязи, чтобы не начали бродить, где не надо, не растоптали яйца, не свалились с выступа. Шаги слышались с другой стороны, не оттуда, где жила скотина, но и правда — вдруг отвязались?

Бекилор вышел из гостиной, два огненных шарика полетели следом за ним. Надо мной тоже всегда кружилась парочка, когда я была в пещере. По утрам Фолинор как-то цеплял их надо мной, а перед сном гасил, так что я могла спокойно ходить везде, где не было окон — я всё равно всё видела. Понимая, что не смогу спокойно готовить, пока не узнаю, что происходит, я сняла кастрюлю с плиты и подошла ближе к двери, по дороге сунув сидящей в загородке Лани пряник. Сейчас было не время для сладкого, но она начала кукситься, лишившись сказки, а успокаивать её я сейчас не могла. Луччи отложила пяльцы и тоже с тревогой прислушивалась к шагам Бекилора.

— Что ты делаешь? — раздался вдруг его возмущённый голос. — Не смей!

Потом вскрик и шум падения тела. Ахнув, я одним движением смахнула с высокой полки закрытые шкатулочки с вестниками и, шепнув Луччи:

— Выпусти их, — выбежала во «двор».

Оглянувшись, заметила свет, идущий из пещеры, в которой хранились яйца. Сбросив туфли, на цыпочках подбежала к входу и осторожно заглянула внутрь.

И увидела того, кого меньше всего ожидала увидеть здесь и вообще — где бы то ни было.

Кутберт!

Немытый, нечёсаный, заросший ещё сильнее, чем раньше, в бороде запутались остатки еды, штаны в грязи и прорехах. При этом на нём был ярко-алый, расшитый золотом сюртук, или такая одежда как-то иначе называется? И сияющие в свете двух огненных шариков и торчащего из стены факела хромовые сапоги. Факел? В пещере, набитой соломой? Это же опасно! Огненные шарики никогда ничего не поджигали без прямой команды, но от факела пещера могла полыхнуть в любой момент, стоило лишь искре упасть на пересохшую солому.

Страх перед пожаром затмил даже шок от появления того, кого мы все уже давно считали мёртвым. Я, как заворожённая, смотрела на огонь, страстно желая, чтобы он потух, просто потух и уже не грозил сгубить все яйца, хранящиеся в этой пещере, надежду на возрождение рода драконов.

И факел потух. Просто потух, осталась лишь палка, обмотанная чадящей тряпкой. Магия огня, ну, конечно! Наверное, Бекилор тоже понял, что это опасно, и затушил его. Бекилор!

Мысленно ахнув, я поискала взглядом старика, а когда увидела, то вцепилась зубами в руку, чтобы не закричать от ужаса. Потому что старый дракон лежал на полу, удивление застыло в его глазах, в груди торчал нож, а под ним расплывалась большая, багрово-красная лужа.

Наверное, я всё же вскрикнула или слишком громко вздохнула, потому что Кутберт, до этого удивлённо смотревший на потухший факел, оглянулся и взглянул прямо на меня.

— А, драконья подстилка, — насмешливо сказал он. — Стой, где стоишь, и не пытайся мне помешать. Иначе с тобой будет то же, что и с ним.

— Зачем! — простонала я. Скрываться не было смысла, и я вышла из-за косяка, встав в проходе, но не решаясь шагнуть дальше. — Зачем ты это сделал? Он всего лишь старик.

— Он хотел мне помешать! Но пущай знает — меня никому не остановить!

— Что тебе нужно?

Сейчас я отчаянно жалела, что Лани сидит в загородке. Если бы не это — Луччи смогла бы увести её куда-нибудь, спрятаться, хотя бы просто под кроватью. Но это невозможно, и если этот безумец — а то, что передо мной безумец, было уже понятно, — пройдёт в комнату, то неизвестно, что он сделает с малышками. Остаётся лишь удерживать его здесь, в надежде, что остальные драконы, получив вестники, успеют вовремя вернуться и спасут нас. О том, чтобы попытаться убежать, я даже не думала — с двумя девочками на руках я далеко не убегу, только разозлю Кутберта.

— Чего нужно? Золото! Много золота! И свободу. Пущай меня отнесут на большую землю, к людям, и дадут золото — вот, чего мне нужно!

— Как ты смог выплыть, когда плот развалился? — Пусть говорит. Пусть рассказывает. Чем дольше — тем лучше.

— Я что, похож на полудурка? — возмутился Кутберт, и я с трудом удержалась, чтобы не кивнуть. — Меня не было на том плоту. Я умный! Я очень умный! Я понял, что с острова нельзя уплыть, думаешь, я не пробовал? Течение несёт назад. Всегда — днём, ночью, утром, вечером — оно несёт к берегу. Всегда. Я пробовал, я проверял!

— Как? — похоже, Кутберту нужно, чтобы его… какое же там слово-то? Ах, да, гениальность. Чтобы его гениальность кто-то оценил. Ладно, это буду я. Пусть говорит, пусть.

— Я делал маленькие плоты, отправлял их. Наблюдал. Кумекал. Да много чего. Течение всегда к берегу. Так не бывает, должон быть отлив, но его нет! И я понял, что уплыть не получится. И тогда я стал думать. Я очень умный! Я понял, что должон найти логово драконов, но сначала меня должны счесть мёртвым. Утопшим. Я построил плот, который должон выдержать человека. Плохо построил, чтобы развалился. Положил на него немного еды и одёжи. Знал, что меня будут искать!

— Но тебя не нашли. Почему? — говори, Кутберт, говори!

— Потому что я умный, ясно?

— Ясно. Но я не очень умная, объясни.

— Я сделал землянку. Нашёл нору, её какой-тось зверь нарыл, и раскопал побольше, чтобы уместиться. Сверху ветки навалил, да листву прелую. И лежнем пролежал там два дня. Меня никто не нашёл.

— А потом?

— А потом я пошёл в тую сторону, откуда прилетали драконы. Сначала увидел одну гору с пещерами, потом другую. Но там никто не жил, да и попасть внутрь я не смог. Шёл дальше, и пришёл сюда.

— Ты нашёл лестницу. — Я не спрашивала, и так ясно. Но нужно было, чтобы он говорил.

— Не сразу. Но я искал, долго искал, и нашёл.

— А что же ты ел всё это время? — наш разговор стал каким-то спокойным, словно сосед вернулся из поездки в город и рассказывает, как это было. Это хорошо, пока Кутберт мне всё это рассказывает, он не пойдёт в комнату, не тронет девочек, а там и драконы прилетят.

— Сначала то, что взял из дома, потом — на огородах собирал моркву да свеклу всякую, а здесь, в чуланах, чего только нету! И одёжа красивая, — он огладил сюртук, — золотом шитая. У меня такой много будет, когда драконье золото получу. И сапоги хромовые!

Я снова опустила взгляд на ноги Кутберта, краем глаза заметила что-то сбоку и, вглядевшись в полумрак за его спиной, увидела большую корзину. А в ней…

— Кутберт, зачем ты положил в корзину яйца? — стараясь, чтобы не дрогнул голос, спросила я.

А что, если он был груб? Что, если как-то повредил яйца? Это же будущие жизни, такие же малыши, как Лани или Фингон. Он же мог их погубить.

— Аааа, заметила! — оглянувшись на корзину и снова повернувшись ко мне, мужчина вдруг выставил вперёд дубинку, которой прежде в его руках не было. И откуда только взял? — Не подходи, слышь! Назад!

Я и не заметила, как сделала два шага к нему, точнее — к корзине. Хотела посмотреть, убедиться, что яйца целы. Услышав крик Кутберта, тут же шагнула назад, выставив перед собой руки:

— Нет-нет, я стою. Не подхожу. Но, Кутберт, зачем тебе яйца?

— Ты что, меня совсем за дурака держишь? Думаешь, я не знаю, что просто так никто мне золота не даст? Не-ет, я умный! Я очень умный. Я всё придумал. Я возьму с собой яйца, ясно? В залог! А коли твои драконы не хотят лишиться своих детишек — пущай относят меня на тот берег, к людям. И золота дадут. А там я им верну эти яйца, мне они без надобности.

Вроде, снова успокоился. Этот безумец и правда верит, что драконы дадут ему выйти из пещеры, забрав с собой их детей. Эх, жаль, что Луччи владеет лишь магией воздуха, против взрослого мужчины это не поможет. А магия огня — тем более. Не в пещере, полной соломы, нет. Вот прилетит Фолинор, он на этого гада каменную плиту уронит, прихлопнет, как таракана! А пока его нет, нужно и дальше тянуть, расспрашивать.

— А как же твоя семья? Ты заберёшь их с собой?

— Семья? Эта шлюха и две бесполезные девки, которые строят драконам глазки? Да пущай хоть сгниют здесь! Я себе новую жену найду, из господ, ясно? Я сам господином стану, за золото что хошь купить можно, и я себе грамотку куплю, что граф, ясно? И жену себе такую же возьму, а не бабу эту глупую, и она мне графьёв народит.

— Хорошо, ладно… Пусть так… — Что ещё сказать, о чём спросить? — А ты унесёшь столько золота? Оно тяжёлое.

— Я унесу? Не-ет! Пусть драконы его несут! Пусть всё своё золото мне отдадут, всё! А то я из их яиц яичницу сделаю! Что, не веришь? — вдруг снова взвился Кутберт. — По глазам вижу — не веришь!

— Да верю я, верю! — чего он взбеленился-то?

— Не ве-еришь, вижу! И нарочно мне зубы заговариваешь, хочешь яйца у меня отобрать. Не выйдет! Да я их перебью тут все, ясно? — мужчина говорил в запале, но вдруг осёкся, задумался и закивал сам себе. — Да-да, так и сделаю, верно, все перебью. До единого. Тогда за те, что унесу, мне точно всё золото отвалят.

— Не надо! — попросила я, чувствуя, что сейчас здесь произойдёт непоправимое, этот безумец для себя уже всё решил.

— На-адо! Так надо, понимаешь? Если у них останется много яиц, то за те, что унесу, могут вообще ничего не дать, у них же вона скока ещё есть. Да-да, так и надо, всё правильно! Сейчас всё здесь расколошмачу, ничего не оставлю! — бормотал Кутберт себе под нос, замахиваясь дубинкой на ближайшее яйцо.

— Не смей, — я кинулась на него, повисла на руке, но что я могла против взрослого мужчины? Даже не оборачиваясь, он отшвырнул меня, а потом опустил дубинку.

Раздался треск. Отлетев к стене и врезавшись в неё затылком, я увидела, как лопается, а потом рассыпается скорлупа яйца, как среди осколков ворочается что-то маленькое и красное.

— Чтоб ты сдох! — в сердцах закричала я, не в силах хоть что-то изменить, потому что дубинка снова поднялась, чтобы опуститься на другое яйцо. — Чтоб ты провалился в преисподнюю!!!

Я вложила в этот крик всю свою ненависть к этому человеку, ясно представив, как расступается скала под его ногами, как открывается дыра глубоко под землю, и как этот зверь проваливается туда, а скала смыкается над его головой. А потом в ужасе смотрела, как то, что было в моих мыслях, происходит на самом деле.

Как, потеряв равновесие, Кутберт с воплем проваливается в раскрывшийся под его ногами колодец, как соскальзывает в него, цепляясь пальцами за края, стараясь удержаться, выбраться, и как каменный пол снова смыкается у него над головой, а вой обрывается где-то в глубине. И вот уже ничего не напоминает о том, что здесь был человек, кроме дубинки и отрубленных пальцев, лежащих на гладком и ровном каменном полу.

Несколько секунд я смотрела на всё это, не в силах поверить своим глазам, потом встала и, шатаясь, потому что голова кружилась, а перед глазами плыли круги, добралась до разбитого яйца и опустилась на колени. Взяв на руки маленькое, судорожно подёргивающееся, задыхающееся тельце, я застыла в растерянности, не зная, что делать и чем помочь.

— Положи его животом на ладонь и похлопай по спинке, — услышала голос Луччи и сделала, как она велела.

Младенец закашлялся, выплюнул большой комок слизи и тяжело задышал. Но не плакал. Я перевернула малыша и оглядела. Девочка. На вид я дала бы ей месяцев пять-шесть, если сравнивать с человеческим ребёнком. Вылупляться еще рано, но… Если драконьи дети этот год просто «дорастают» в яйцах, зубы отращивают и всё такое, то она ведь должна выжить, верно? Дышит уже ровно, смотрит перепуганными глазёнками, но не плачет.

Я оглянулась на яйца. Все детские были на месте, значит, эта девочка — взрослый дракон в теле младенца. И, похоже, всё понимает. И ужасно напугана.

— Мы тебе всё объясним, — шепнула я, прижав кроху к себе. — Не бойся. Всё будет хорошо.

— Вот, заверни её, — Луччи протянула мне полотенце.

— Что с Бекилором? — понимала, что он мёртв, но всё же надеялась на чудо.

Луччи подошла к лежащему старику, потрогала шею, вздохнула и закрыла невидящие глаза. Потом вернулась ко мне.

— У тебя кровь на волосах.

— Правда? — я потрогала затылок и зашипела от боли. — Это меня Кутберт об стену приложил. Пройдёт. Но Луччи, что это было? — я показала на то место, где валялись отрубленные пальцы пасечника. — Как же это? Почему?

— Твоя магия проснулась, — печально улыбнулась девочка. — Мы ждали этого позже, но то, что здесь произошло, — она обвела взглядом мёртвого Бекилора, разбитое яйцо, кроху у меня на руках, — пробудило её раньше срока.

— Магия?

— Да. Фолинор же разделил с тобой жизнь. В этом случае супруги обмениваются магией, он передал тебе свою.

— Но… Но я же не дракон…

— Ну и что? Камень Судьбы благословил вас, он одобрил этот союз, принял тебя в качестве супруги Фолинора, поэтому неважно, дракон ты или человек — передача магии произошла всё равно.

— О… — я не знала, что сказать. Потом вспомнила: — А факел? Его тоже я погасила?

— Видимо, да, — Луччи взглянула на погасший факел, потом на солому под ним, покачала головой. — Кажется, ты очень хотела, чтобы он погас…

— Очень. Ладно, нужно пойти, малышку искупать. Суп недоварен, Лани там одна.

— Лучше тебе сейчас не вставать, — девочка погладила меня по плечу. — Ты можешь упасть. Голова кружится?

— Вроде нет, но когда шла — кружилась.

— Тогда лучше сиди. Сейчас прилетят мужчины и всё сделают. И малышку искупают, и суп доварят, за Лани я сама присмотрю, не волнуйся.

— Ладно, — согласилась я, потому что голова болела всё сильнее, и силы куда-то подевались. Я проводила глазами Луччи и опустилась на пол, пристроив голову на солому, а малышку себе на грудь. — Не волнуйся, кроха. Ты сейчас ничего не понимаешь, тебе страшно, всё вокруг такое странное, верно? — Девочка кивнула. Я даже не удивилась. — Я бы тебе всё рассказала, только знаешь, совсем сил нет. Давай просто полежим, хорошо?

Я лежала, беззвучно плача, потому что мне было невыносимо жаль Бекилора, который за эти месяцы стал мне настоящим дедушкой. Как обидно — ему и так было позволено прожить всего три года, но и их отобрал у него Кутберт. Бедный старик, я надеюсь, он умер быстро, и совсем не мучился.

Послышался топот бегущих ног, еще одних, ещё. Взволнованные мужские голоса, потом голос Луччи, что-то объясняющий, снова топот, и вот меня поднимают родные руки, прижимают к себе, другие забирают у меня малышку, я прислоняюсь щекой к сильному плечу, вдыхаю любимый запах и понимаю, что теперь я в безопасности.

— Девочка моя, ну как же так? — расстроенно шептал Фолинор, куда-то меня унося, а я уже больше не старалась бороться со слабостью, отдалась ей и уплыла в сон.