23 июня. День второй.

Я подскочила и села на диване, пытаясь продрать глаза и посмотреть на того, кто меня разбудил, но яркий свет выбивал слезу, мешая хоть что-то разглядеть. Наконец, мне удалось приоткрыть один глаз настолько, чтобы увидеть нависающий надо мной силуэт, показавшийся мне огромным, освещённый десятком шариков, висящих у него над плечами и, наверное, за спиной.

— А можно свет убрать? — пробормотала я, заслоняя глаза ладонью.

Свет уменьшился. Я убрала ладонь и повторила попытку открыть глаза. Получалось уже лучше, но слёзы мешали разглядеть того, кто стоял надо мной, так что я стала тереть глаза, пытаясь проморгаться.

— Ты мне не ответила. Кто ты?

— Аэтель.

— Очень информативно, — усмехнулся кто-то. Это слово я не поняла, зато следующие были вполне нормальными. — Откуда ты здесь взялась?

— Керанир принёс. Я — жертва.

— Чья жертва? — мой собеседник был явно ошарашен.

— Человеческая. Ну… это… дар.

— Какой еще дар? А, день летнего солнцестояния. Ясно. Вот только зачем он тебя взял?

— Корову доить, — именно это ведь и сказал мне Керанир. — А вы старейшина, да?

Я, наконец, проморгалась, и теперь с удивлением смотрела на мужчину, нависшего надо мной. Он показался мне огромным, может, потому, что я сидела, а он стоял? И выглядел при этом очень недовольным.

— Да, — мужчина кивнул и недоумённо нахмурился. — Какую корову? Нет у нас никакой коровы. Что ещё придумал этот мальчишка?

— Теперь есть. А где же ваша борода, если вы старейшина?

— Какая ещё борода? Что ты мне голову морочишь? И откуда взялась корова?

— Тоже дар.

— А, верно… Плохо соображаю, третьи сутки не сплю, — мужчина потёр лицо ладонью и встряхнул головой со странными волосами.

У нас так не стригутся. Мужчинам просто подрезают волосы снизу по кругу, когда они слишком отрастают, а у старейшины они были и на макушке пострижены, были все одной длинны и смешно топорщились. И были странного цвета — более тёмные у корней и совсем светлые на кончиках. Выгорели, что ли? Он что, на солнце без шапки ходит? Так ведь и солнечный удар заработать можно!

И бороды не было. Совсем никакой, ни седой, ни такой, как волосы. Я без бороды только совсем молодых парней видела, даже братец Херевард, годом старше меня, бороду отращивает, совсем жиденькую, клокастую и смешную. Ещё у управляющего бороды не было, но у него усы. А у старейшины и усов не было, хотя он взрослый уже. Странно это. И непривычно. Хотя, наверное, удобно, еда в бороде не застревает.

— Так, ладно. Корова — это хорошо, это правильно. А вот тебя нужно обратно вернуть, нечего тут людям делать.

Не хочу я обратно! Мне и здесь хорошо. Дома-то, у родных маменьки да папеньки, за прислугу жила, а здесь, вроде как жертва, а ко мне по — человечески, хоть и нелюди. И еды досыта, и диван отдельный, мягкий, и нужник тёплый и не воняет, и воду из колодца таскать не нужно. И дети не капризные и не сопливые, и вообще не дети. И платье обещали дать, а еще — обувь! Летом — обувь! А картошка какая вкусная, оказывается! Нет, не хочу назад.

— А корову сами доить будете? Или щи варить? Нет уж, жертва — значит, жертва, назад хода нет! Да и потом — нельзя мне назад. Меня ж про вас расспрашивать будут, а вдруг проболтаюсь, а я гореть не хочу.

— Гореть? Ничего не понимаю, — мужчина плюхнулся на диван, рядом со мной, едва ногу не придавил, успела отдёрнуть, и, откинувшись на спинку, с силой потёр глаза и зевнул. — Давай так — сейчас спать, а утром всё решим, ладно?

— Ладно, — что-то мне его вдруг жалко стало. Устал же. И голодный, наверное. — Есть хотите?

— Очень, — не открывая глаз, вздохнул мужчина. — Но сил никаких нет. Утром кашу поем.

— Вы хотите кашу? — я стала прикидывать, что смогу сготовить из того, что принёс Керанир. Кажется, в одном из мешков была пшено.

— Уж лучше кашу, чем постные щи.

— Почему постные? С окороком.

Старейшина резко выпрямился и недоверчиво, но с надеждой, уставился на меня.

— С окороком?

— Дар, — улыбнулась я, глядя, как загорелись его глаза.

— Где они? — старейшина посмотрел в сторону кухни жадным взглядом.

— В холодном шкафу. Если вы дунете в плиту, то я погрею.

— Не надо! — мужчина сорвался с места, кинулся на кухню и загремел дверцами. Через минуту оттуда раздалось: — И рагу? Тоже с окороком? О! И молоко! И яйца есть?

— А в шкафчике на стене хлеб и сыр. Под полотенцем, — ответила я, вставая и натягивая платье в полумраке — шарики улетели вслед за старейшиной. Поспать больше всё равно не получится, да и скоро всё равно на утреннюю дойку вставать. — Остальное Керанир куда-то убрал, не знаю, куда.

— Остальное? — старейшина появился из кухни с большой тарелкой, на которой высокой горкой лежало холодное рагу, потом снова исчез за углом.

— То, что в мешках было, — я заглянула в кухню — старейшина наливал в большую кружку молоко. — Мешок с хлебом, мешок с головками сыра, мешок с окороками, — начала перечислять я.

— Мешок с окороками? Целый мешок? — мужчина поднял на меня ошарашенный взгляд.

— Да, — я удивилась его удивлению. — Всегда всё по целому мешку. Мешок пшеницы, мешок моркови, мешок пшена, мешок гороха, мешок фасоли, мешок капусты…

— А капусту он что, тоже принёс? — оторвавшись от нарезания хлеба, удивился старейшина.

— Да. Он все мешки принёс. Мешок свёклы, мешок репы и мешок лука. Вроде всё… А, да, и мешок овса.

— А овес-то зачем? У нас же лошадей нет. Или теперь есть? — в голосе старейшины послышалась опаска.

— Нет, лошадь Керанир не взял. Не дотащил бы. А овсом можно корову кормить. Или козу. Или варить овсянку.

— Козу? Он и козу принёс?

— Козу, овцу, барана, десять кур с петухом, пять гусей.

— Господи, как он всё донёс-то? Он же теперь мальчишка совсем!

— С трудом. А по острову — в два захода. А может, и в три, не знаю. Сказал, что овец на пастбище оставил, может, отдельно нёс.

— Да-а… И вот как его после этого ругать?

— За что?

— За тебя.

— Не нужно за меня ругать, я полезная. Очень!

— Полезная, — усмехнулся старейшина. — Наверное. Да ты не стой, садись, тоже поешь, а то у меня кусок в горле застрянет, на тебя глядя.

— Хорошо, — кивнула я. Есть пока не хотелось, так что я налила молока, взяла кусок хлеба и уселась за стол, рассматривая мужчину, сидящего напротив.

Красивый. Очень. Хотя и странно было видеть взрослого мужчину без бороды. Я даже не могла понять, сколько ему лет, не юноша, но довольно молодой. Седых волос не видно, морщин — тоже, зубы вроде все целые, ну, все, какие видно. Хотя… ему же больше тысячи лет! Да, но он же на тысячу и помолодел. Наверное, намного старше остальных был, раз они его старейшиной зовут, хотя и сами старые. И он не в ребёнка превратился, а во взрослого, значит, сильно старше. Ладно, всё же хорошо, что хоть один взрослый и сильный в этом доме есть, мужские руки в хозяйстве всегда нужны.

— Спасибо, было очень вкусно, — расправившись с рагу, улыбнулся мне старейшина. Улыбнулся! Верно говорят: сытый мужчина — добрый мужчина. Я даже слегка растерялась, потом пробормотала:

— Если хотите, могу еще яичницу пожарить.

— Нет, не нужно, я сыт. А вот утром — с удовольствием. Или не утром? В общем, когда я проснусь.

Он встал и отнёс тарелку и кружку в раковину. Мужчина! Отнёс тарелку! Я почувствовала, что у меня отваливается челюсть. Мужчины никогда ничего не делают по дому, дом — это забота женщины. Но, видимо, мужчины-драконы отличаются от человеческих не только кошачьими зрачками и отсутствием бороды.

А старейшина, не замечая моего удивления, направился к тому половику, что загораживал вход в следующую пещеру, ту, куда дети ушли спать, а я ещё не бывала. И в этот момент мы услышали негромкий детский плач.

Мы замерли, прислушиваясь, потому что звук шёл со стороны «двора», и плакать там, вроде, было некому. Старейшина вдруг, словно догадавшись о чём-то, широко улыбнулся и кинулся из «дома», я — следом, а над нами летели два светящихся шарика, освещая дорогу, впрочем, оставленный Нивеной шарик тоже не дал бы сбиться с пути.

Старейшина первым нырнул в пещеру с яйцами, откуда всё отчётливее раздавался плач, я следом. Залетевшие шарики осветили сено, ряды яиц и плачущего ребёнка, лежащего на соломе. Он был среди тех яиц, что лежали отдельно — эти малыши лишь ожидали своего рождения, когда произошла катастрофа. И, скорее всего, этот ребёнок стал сиротой ещё до того, как родился.

Малыш был весь перемазан чем-то липким и облеплен клочками чего-то непонятного, похожего на шкурку, которая облезает на плечах братьев летом, если сильно обгорят на солнце. Когда мы вошли, он перестал громко плакать и захныкал, щурясь от неяркого света шаров. Старейшина взял малыша за бока, вынул из гнезда, и я увидела, что это девочка. Похоже, не очень-то ей понравилось то, как её держат, потому что она закатилась плачем громче прежнего.

— Да кто же так ребёнка берёт! — недовольно заворчала я и, осмелев, забрала малышку из рук старейшины, прижала к груди, слегка покачивая, и заворковала. — Тише, маленькая, тише, не надо плакать, всё будет хорошо. Сейчас искупаемся, смоем всю эту гадость, и будешь ты хорошенькая, красивенькая, и тогда мы покушаем…

Говоря всё это, я решительно потопала обратно в кухню, мысленно благодаря оставленные Нивеной шарики — они так и висели на месте, в отличие от шаров старейшины, которые летали за ним, словно привязанные. Малышка вряд ли понимала мои слова, но то ли голос мой её успокоил, то ли покачивания, то ли просто надоела плакать, но когда, вынув грязную посуду, я стала набирать в раковину воду, она уже не плакала, а с любопытством рассматривала меня сквозь длинные, слипшиеся от слёз ресницы. А я, услышав сзади шаги, обернулась и попросила:

— Дуньте под раковину, пожалуйста.

— Дунуть?

— Ну… Огонь зажгите.

— А-а… — старейшина двинул пальцем, и огонь зажёгся. — Это Нивена дует, ей так привычнее, мне это не нужно.

— И полотенце принесите. Два! — уже вслед послушно уходящему старейшине крикнула я. — Ну, что, маленькая, будем купаться? Ты любишь купаться? А плавать умеешь?

Я несла полную чушь, но кроха слушала так серьёзно, словно понимала. Потом заулыбалась и «ответила»:

— Ву! — после чего попыталась ухватить меня за нос, но я ловко поймала её ручку и отвела от своего лица. Ха! Мой нос так просто не ухватишь, а так же уши и волосы, да и пальцем в глаз я уже пару лет не получала от малышей, научилась уворачиваться. Как говорит папенька — опыт не пропьёшь.

Спустя какое-то время, когда за окном уже занималась заря, я сидела возле стола с чистенькой, отмытой до скрипа и завёрнутой в полотенце малышкой на коленях, и кормила её хлебом, размоченным в молоке. Старейшина спал, сидя на диване — отказался уходить, но и бодрствовать у него не получилось. Девочка жадно глотала предложенную еду, словно оголодала за тот год, что пересидела в яйце.

Из-за половика появился заспанный Эйлинод и с полузакрытыми глазами протопал в сторону нужника. Возвращаясь, уже прошёл было мимо нас, но замер, обернулся и ошарашенно уставился на меня с малышкой на руках. Перевёл взгляд на спящего мужчину, потом опять на нас.

— Это старейшина её нашёл? — тихонько спросил он.

— Нет, — так же тихо ответила я. — Здесь вылупилась. Недавно совсем.

— Значит, всё же, живы… — недоверчивая поначалу улыбка расплылась во всё его засиявшее от счастья лицо. — Значит, не зря мы надеялись. Не понимаю — как, ведь если всё живое помолодело на тысячу лет, то эти малыши должны были просто исчезнуть. Скорлупа — это неорганика, сохранилась, и это объяснимо, то внутри яйца должны были стать пустыми. Но, вопреки всему, она родилась. Значит, наш род не вымрет…

И он отвернулся, пытаясь скрыть слёзы.

— Я рада, — всё, что смогла сказать. Помолчав, решила спросить о насущном, раз уж не успела узнать у старейшины. — Эйлинод, а у вас есть какие-нибудь пелёнки? Для малышки?

— Есть, всё есть, — закивал мальчик. — Мы принесли вещи из пещер, где были малыши или яйца. Так, на всякий случай. Сейчас принесу.

Пока его не было, я умыла насытившуюся малышку и дала ей кусочек моркови, который она начала мусолить и сосать. Глазки её моргали всё медленнее, пока не закрылись окончательно, морковь выпала из расслабленной ручки — малышка уснула. Чувствуя, что сама зеваю, я пересела на диван, слегка покачивая девочку — надо бы ей имя дать, а то как-то неудобно, — и стараясь держать глаза открытыми.

Появился Эйлинод со стопкой вещей в руках, оглядел нас, и вновь ушёл. Через некоторое время вернулся, волоча по полу большую корзину.

— Колыбельку мы взять не догадались, будить никого не хочется, а сам слетать я пока не могу. Но, думаю, малышка может поспать и здесь, ей сейчас всё равно, верно?

Спустя еще какое-то время, девочка вполне уютненько спала в корзине, которую мы застелили сеном, а сверху — полотенцами. Отправив Эйлинода досыпать, я взяла подойник, но остановилась, глядя на старейшину. Спящим, он казался еще моложе, было странно думать о нём, как о старейшине, он выглядел кем угодно, но не стариком. Но имени его я не знала, а спрашивать стеснялась. Ладно, раз его такое обращение устраивает…

Эх, жалко будить, но если оставить так, он проснётся с больной спиной и затёкшей шеей. Я нередко засыпала сидя, качая кого-то из мелюзги, а потом с трудом могла распрямиться. Подойдя к мужчине, я осторожно потрясла его за плечо.

— Старейшина. Старейшина, вставайте.

— А? Что? — мужчина захлопал глазами, не совсем понимая, что происходит.

— Идите спать, сидя не выспитесь, всё болеть будет.

— Сидя? А, сейчас лягу… — и он завалился на бок, уткнувшись в мою подушку.

Ладно, пусть так. Я стащила с мужчины сапоги и забросила его ноги на диван. Точнее — на подлокотник. Вот же здоровенный какой, не поместился! А мне удобно было, словно диван этот как раз под мой рост делали. Ну, ничего, всё же лучше, чем сидя, пускай спит. Огляделась, ища, чем бы накрыть, потому что моё покрывало вытащить из-под этой горы было невозможно, потом махнула рукой — не замёрзнет, лето же, да и одетый он. Пусть спит, а у меня еще куча дел.

Прошло совсем немного времени, а у меня уже и корова с козой были подоены, а молоко процежено и разлито по банкам, и куры с гусями накормлены, и каша на завтрак сварена — хорошо, что Нивена встала пораньше и дунула мне в плиту, сама я ни дров не нашла, ни огнива, да и как без дымохода огонь разжигать? Нужно будет что-нибудь придумывать.

У меня даже стирка была замочена, долго ли заслонку убрать и в корыто воды набрать? Это ж чудо настоящее — ручей прямо в доме, вода сама в корыто наливается, сама выливается, стирай — не хочу! Да и пачкаются здесь мало, разве что малышка, всё ещё безымянная, пару пелёнок уже уделала. Но Нивена сказала, что маленькие дракончики быстро к горшку приучаются. Мне в это не особо верилось, но если так, то вообще замечательно.

Малышка мне пока проблем вообще не доставляла. Лежала себе в корзинке, в одной распашонке, игралась с тряпичной куколкой, которую дали ей старшие дети, и дрыгала ножками. Сначала-то я её хотела туго запеленать, как у нас делают, но Нивена сказала — не надо. Ей виднее, так что спорить я не стала. Время от времени девочка вопрошала: «Хы?», тогда я подходила и заглядывала в корзину, или же что-нибудь ей говорила, и она успокаивалась. Видимо, ей было достаточно того, что я рядом.

Я старалась не думать о том, что буду делать, когда вылупятся остальные малыши. В отдельном гнёздышке лежало ещё три яйца, это значит — ещё трое таких же малышей. Впрочем, не грудничков же, да и помощники у меня есть, пусть совсем маленькие, но всё же есть.

Когда старейшина проснулся, близилось время обеда. Я развешивала выстиранное Нивеной бельё на странном выступе, который, оказывается, был за окном, в него вёл небольшой проход сбоку, который я не заметила за занавеской. Керанир сказал, что это называется «балкон». На него выходить было не так страшно, потому что он был странной формы, словно бы я находилась в огромной каменной сковородке, которая наполовину торчала из скалы. Упасть оттуда было невозможно, только если специально перелезть через край, доходящий мне до груди, только зачем бы я стала это делать, не дура же! Малышка находилась рядом, гулила, радуясь солнышку.

Мне, оказывается, даже стирать не нужно самой! С помощью магии воды, которой Нивена владела в совершенстве, она устроила в корыте что-то невероятное. Вода бурлила, завивалась в водовороты, бельё вертелось и крутилось, вещи тёрлись друг о друга и отстирались — лучше некуда. Вот только отжимать бельё у девочки сил не хватало, из-за этого прежде со стиркой были проблемы, но это уж я легко сделала, да разве это труд? Это вообще ерунда.

— А где все? — раздался у меня за спиной недовольный заспанный голос. От неожиданности я уронила рубаху, которую собиралась повесить на верёвку. Придётся перестирывать, сковородка, то есть балкон, чистотой не отличалась, надо будет подмести, что ли.

— Керанир улетел с Эйлинодом готовить птичник. Сказал, нужно посмотреть, куда лучше гусей поместить, говорит, раньше у вас их не было.

— Не было, — кивнул старейшина, подошёл к корзине, заглянул в неё и улыбнулся девочке.

— Нивена тоже улетела, — я продолжила развешивать бельё, заодно просвещая мужчину. — Хочет найти колыбельку для малышки, и для меня что-нибудь из одежды. А Луччи спит. Она же маленькая ещё, и должна много спать.

— Да, всем нам приходится привыкать к новым телам. Мне-то проще всех, моё тело стало моложе, сильнее и выносливее. А вот остальные стали даже слабее, чем были. Зато зубы выросли вновь, а то у нас их мало оставалось, — и старейшина усмехнулся, демонстрируя прекрасные белоснежные зубы.

— Га! — высказалась малышка и села в корзине. Вот это да! Взяла и села! Когда только научилась, ведь всего полдня назад вылупилась. Ой-ой, что же дальше-то будет? Эдак она скоро бегать начнёт, и как я должна её ловить здесь, на огромной высоте, где выход наружу из «двора» вообще ничем не огорожен? А когда остальные дети появятся — тогда как? Всё же, пещеры в скале — это совсем не то место, где нужно растить малышей.

Впрочем, со мной тоже ещё ничего не решено.

— Старейшина! — окликнула я мужчину, который склонился над корзиной и делал «козу» смеющейся малышке. — Так что насчёт меня? Я ведь остаюсь?

— А разве у нас есть выбор, — он поднял на меня глаза и грустно усмехнулся. — Младшие едва-едва могут себя обслужить, куда им ещё с малышкой нянчиться? А у меня еще уйма дел, да и не умею я с малышами возиться, своих так и не нажил. Так что, Аэтель, похоже, ты остаёшься.

— Здорово! — обрадовалась я. — Кушать будете? Я погрею. Ой, смотрите, Керанир возвращается!

Зрелище было захватывающим. Сейчас, когда я уже нисколько не боялась дракона, поняла, насколько же он красив и изящен, скользя между скал, нарезая круги, то взмывая ввысь, то опускаясь к самой земле. Маленького Эйлинода Керанир держал в лапе, вряд ли мальчик удержался бы на его спине, особенно во время такого полёта.

— Красиво, — восхищённо выдохнула я.

— Ты же видела его прежде, — поднял брови старейшина. — А восхищаешься, словно раньше дракона не видела.

— Как можно это сравнивать? Во-первых — я боялась. Во-вторых — я же сидела на драконе, а сейчас смотрю со стороны. И вообще, мне тогда не до восторгов было…

Я замолчала, поскольку чуть не пожаловалась старейшине на то, как сильно хотела по нужде. Вот всегда я так — сначала говорю, а потом думаю, хорошо хоть сейчас удержалась. Стараясь скрыть смущение, я зашла в дом и направилась на кухню — разогревать обед и накрывать на стол. И мне даже не понадобилось просить старейшину дуть в плиту! Хотя он и не дул, только пальцем махал, всё равно. Оказалось, что разжечь этот странный огонь можно просто кинув в отверстие в плите светящийся шарик, похожий на те, что давали нам ночью свет, только поменьше. Нивена наделала мне таких десять штук и подвесила в рядок над столом прямо в воздухе. И научила меня с ними управляться.

Шарики не нужно было брать в руку, а надо было махать рукой, и он сам плыл по воздуху. Это было похоже на то, как если щепочку положить в ведро с водой, а потом водить в воде рукой, и щепочка будет плыть куда надо. Так и здесь, только вместо воды — воздух. Сначала я не верила, что такое возможно, но попробовала, и у меня получилось.

Тушить этот огонь я не умела, и, пожалуй, никогда не сумею, здесь нужна была магия. Но это проблемой не было — если мне больше не нужен был огонь в плите, а рядом не было никого, кто бы мог его потушить, я могла просто снять кастрюлю или сковородку с плиты, вот и всё.

Старейшина с интересом наблюдал за моими действиями. В какой-то момент малышка захныкала и попросилась на ручки. Привычно пристроив её на бедро, я продолжала ловко накрывать на стол, мне к такому было не привыкать.

— Да, Керанир принёс очень полезный дар, — задумчиво сказал он, и в этот момент в дом зашли мальчики.

— Мы приготовили курятник, — доложил Керанир. — После обеда можно будет переселять птиц.

И он направился в дверь, ведущую в спальни. А Эйлинод остался.

— Как же я соскучился по полётам, — счастливо вздохнул он. — Жаль, что пока не могу сам летать, но перспектива такой возможности в будущем приводит меня в восторг. Я не вставал на крыло больше года, был уже слишком стар и слаб для обращения, — пояснил он для меня. — А сегодня я словно на полчаса в молодость вернулся.

— Ты в неё надолго вернёшься, — с улыбкой сказала Нивена, заходя в дом. — Аэтель, я принесла тебе одежду и обувь, заберёшь потом из большой пещеры. Старейшина, ты не занесёшь колыбельку? А то сама я не справлюсь. Не сообразила, что драконом не смогу войти в жилые пещеры, а в таком облике мне её не дотащить. Хорошо, что в одной из пещер колыбелька стояла близко к окну — я смогла дотянуться лапой и забрать её. Интересно, со сколькими проблемами, о которых пока даже не подозреваем, мы еще столкнёмся?

— Боюсь, со многими, — старейшина вышел и вернулся с колыбелькой, которая стояла на загнутых полозьях, и её можно было качать. А у нас люльку подвешивали на крюк, вделанный в потолок. Как же здесь всё отличалось от того, что было дома, но мне всё нравилось — хоть и непривычно, зато удобно. Вот только эта высота и невозможность выйти во двор… К этому привыкнуть я пока не могла.

За обедом старейшина рассказал, о том, как прошли те два дня, что он отсутствовал, какие места и чьи пещеры он обследовал. Для меня все эти названия и имена звучали как набор звуков, но остальные явно понимали, о ком речь. Итог — одиннадцать новых «взрослых» яиц и ни одного «детского». По словам старейшины, он постарается облететь оставшиеся не обысканными пещеры за один раз, поскольку они находятся в самой дальней части острова, и жаль тратить время на дорогу туда и обратно. Сейчас, когда появилась я, он мог спокойно оставлять дом и детей на более длительный срок.

После обеда мы дружно выбирали имя малышке. Была предложена куча имён — их называли вслух и следили за реакцией девочки. Она серьёзно смотрела на нас и на предложенные имена никак не реагировала. Наконец, когда Луччи сказала: «Ланиэлла», малышка вдруг гукнула и заулыбалась. Все тоже заулыбались и решили, что это вполне подходящее имя. Старейшина пообещал отнести Ланиэллу на скалу Солнца и представить её миру, как я поняла, это у драконов такой обряд для новорожденных. Интересно, мне удастся посмотреть, или людям это запрещено?

После обеда старейшина попрощался и вышел «во двор», собираясь отправиться в дальние поселения. Он спешил облететь остальные пещеры ещё и из-за появления Ланиэллы — вдруг где-то там еще такой же малыш вылупился и сидит один, голодный, мокрый, напуганный, а рядом — никого.

Проводив мужчину взглядом, я сообразила, что уходит он с пустыми руками. Вскочив, я схватила кухонное полотенце, положила на него хлеб, начатую головку сыра, что лежала в шкафчике, а из холодного шкафа вытащила остатки окорока. Конечно, в дальних поселениях тоже есть овощи и возможность их приготовить, например, сварить эту сытную картошку, но я вспомнила, как он этой ночью обрадовался сыру и мясу.

— Старейшина, старейшина, подождите, — закричала я, завязала полотенце в узелок и кинулась «во двор».

Там меня ждал дракон, уже наполовину выбравшийся на выступ и остановившийся от моего крика. О, боги! И это я Керанира считала огромным? Этот дракон был раза в три крупнее и с трудом проходил в огромный вход в пещеру. И еще он не был тёмно-зелёным, как Керанир, или коричневым, как Нивена, он был… золотым! Его чешуя сияла на солнце так, что хотелось зажмуриться, это было что-то невероятно прекрасное и волшебное!

— Ты что-то хотела, Аэтель? — поинтересовался дракон.

— Ага, — отмерла я, наконец. — Это вам… Покушать…

И я протянула узелок.

Вам когда-нибудь улыбался дракон? Во всю пасть, усеянную зубами, длинной с половину моей ноги. Незабываемое зрелище.

— Спасибо, — дракон потянулся к узелку, который я держала на вытянутых руках, и аккуратно подцепил его когтём.

Это выглядело так, словно он колечко с крупным камнем нацепил. Потом, на трёх лапах, сияющий золотом дракон целиком выполз из пещеры, расправил огромные крылья и взлетел. А я зачарованно смотрела ему вслед, пока он не исчез среди скал, даже не заметив, как вышла на выступ, на который прежде и шаг сделать боялась.