Пашка проснулся от требовательного толчка в плечо, приоткрыл глаза и обнаружил над своей головой лицо сержанта Матвеева, привстал со своего места, потянулся, пришло время смены караула. Приподнялся, придерживаясь за стальной борт бронетранспортёра. Всё правильно, пришло его время заступать на пост. Было довольно зябко. Павел застегнул телогрейку, затянул ремень, накинул на плечо автомат, передаваемый караульными друг другу. Заступать на пост со своим штатным оружием большинство бойцов, находящихся в этом БТРе, не могли.

Пашка оглянулся назад и обнаружил сладко дрыхнущего на пригретом им месте сержанта, которого он только что сменил. Впрочем, завидовать не стоило. Матвееву досталась самая тяжёлая "собачья" предутренняя смена. Стоять на посту в это время сущее проклятье. Сами собой слипаются глаза, клонится вниз голова, опускаются руки, норовя выпустить из ладоней ремень автомата или винтовки. Не понимает это только тот, кто никогда не стоял на посту, тревожно оглядываясь по сторонам. Хотя, их караулу приходилось ехать на бронетранспортёре в составе одной из передовых колонн седьмого танкового корпуса генерала Черняховского.

Запищала рация, Пашка надел наушники, переключился на приём.

— Коробочки, это третий. — Прозвучало в наушниках. — Как дела?

— Третий, это седьмой. — Отозвался старшина Чеканов. — Смена произошла вовремя. Личный состав отдыхает.

— Третий, это пятый. — Послышался голос командира второго отделения сержанта Левашова. — Смена произошла. Всё в порядке.

Доложились командиры остальных отделений. Капитан отключился, убедившись в нормальном состоянии караульной службы.

Павел окинул взглядом движущуюся колонну их усиленного взвода. Хотя, какого взвода! В стрелковых дивизиях составу этого взвода позавидовали бы не только роты, но и некоторые батальоны. Правда, до того момента, когда узнали бы их боевую задачу.

Павел пересчитал технику. Все были на месте, никто не поломался и не отстал. Пылили впереди две тридцатьчетвёрки танкового взвода, третья составляла арьергард колонны. Позади передовых танков шла одна из самоходных зениток. Затем пять бронетранспортеров их взвода, четыре полуторки с приданным мотострелковым взводом, две полуторки с каким-то грузом, состав и назначение которого знал только командир. Ещё одна зенитка шла сразу за автомобилями. За ней пристроились два самоходных миномёта огневой поддержки. За миномётами находилось самоё ценное — две полуторки с бочками бензина и соляры, машина с боеприпасами и машина с продуктами. Прикрывала их ещё одна, то ли зенитка, то ли неизвестно что. Если первые две несли спаренные установки крупнокалиберных авиационных пулемётов в просторных, открытых сверху башнях, то в этой было что-то непонятное. Скреплённые вместе шесть стволов обычного калибра торчали из башни, похожей на зенитную, но как было видно при близком рассмотрении, всё же отличающейся. Да и называлась данная установка не самоходной зениткой, а машиной поддержки бронетехники.

Мудрят чего-то конструктора. У танка и своих пулемётов хватает. Правда, не видно из него ни хрена, как убедился Пашка ещё при обучении в снайперской школе. Может быть, они правы? Пустить позади танков вот такую установку, которая будет отстреливать всех желающих кинуть гранату или бутылку с зажигательной смесью. Глядишь, и потери станут намного меньше.

Конечно, тридцатьчетвёрки не всякая пушка возьмёт. А вот БТ на фронте оставалось всё меньше и меньше. Те, которые не сгорели в атаках первых месяцев войны, отводили куда-то в тыл, а им на смену приходили новые танки, чаще всего Т-34 или Т-50. Иногда появлялись абсолютно незнакомые экспериментальные бронированные машины, предназначенные для войсковых испытаний. Большинство из них вскоре исчезало, некоторые появлялись снова, как серийные образцы.

Но чаще всего приходили многочисленные переделки старых танков. В основном Т-26, из которого чего только не клепали. Благо у конструкторов появилось много бронированных машин для экспериментов. Иногда выходило что-то особенно удачное, и тогда эту разработку пускали в производство. Вся техника поддержки, оба миномёта и все зенитки, была сделана на основе старичка Т-26. Конечно, это ограничило скорость движения их колонны, но по просёлку не особенно разгонишься и на танке, а тем более на автомобиле.

Качнуло на очередной яме. Всё-таки раздолбанные немецкой техникой польские дороги не самое лучшее место для быстрого передвижения. Но недвусмысленный приказ требовал как можно быстрее передвигаться вперёд. Их диверсионная группа, двигавшаяся на острие бронированного клина седьмого танкового корпуса, имела собственную задачу, полное содержание которой было известно только капитану Синельникову. Все остальные, даже командир приданного танкового взвода, знали только то, что должны дойти, как можно быстрее. Куда дойти и что сделать? Оставалось только догадываться. Но состав группы, с одной стороны, внушал уверенность, что задачу удастся выполнить, а с другой, внушал тревогу мыслями о том, что "какой же объект им придётся штурмовать, если взводу Осназа придали такие силы для поддержки?"

Пашка оглядел окрестности. В недавно убранных полях никакой очевидной опасности не просматривалось. Хотя, это как посмотреть! Сам старшина Чеканов непременно устроил бы засаду в этом распадке, в который втягивается дорога. Поставил бы пару пулемётов в редкой рощице справа. А вон в том овраге слева расположил бы миномётную батарею. И нашёл бы несколько мест для своей любимой винтовки.

Впрочем, винтовка у них сейчас другая. Изучив все замечания, поступившие с фронта в первые месяцы войны, конструкторы снайперской винтовки большого калибра решили передать на фронтовые испытания другую конструкцию. Прежде всего, для уменьшения веса и размеров перешли на другой калибр, заменив патрон от бронебойки на, практически, аналогичный боеприпас от ДШК. Опыт проектирования и боевого применения позволил закончить работу за полтора месяца, отправив опытные образцы в отряды Осназа Западного и Прибалтийского фронтов.

Досталась почётная обязанность изучения нового оружия и снайперской паре старшины Чеканова и младшего сержанта Панкратова. Пришлось две недели торчать на стрельбище, выискивая сходство и различие двух разновидностей СВБК. "Гюрзы-1" и "Гюрзы-2". Начальству понравилось название и оно не решилось его менять, тем более, что данное имя винтовки уже прижилось в воюющих частях. И даже противник старательно повторяет её название, описывая гибель очередного генерала или офицера Вермахта, неосторожно подобравшегося к линии Восточного фронта ближе предписанного расстояния.

Павел оглянулся на своё оружие. Винтовка, несомненно, стала легче. Уже нет необходимости собирать её из двух частей. Что повысило точность стрельбы и мобильность расчёта. Увеличился боезапас. Удалось добавить другие, недоступные ранее, приборы наблюдения. НО! Уменьшилась дальность прямого выстрела! И стрелять по целям расположенным на расстоянии двух километров уже не имеет никакого смысла. Павел, может быть, ещё попадёт. А вот другие?

Хотя, таких расчётов, как он с Панкратовым, и раньше были единицы, а теперь и ещё меньше. Реальности военного времени заставили резко сократить время обучения снайперских пар большого калибра. Внесли свою лепту и доклады войскового начальства различного уровня подчинённости. Для командиров батальонов и полков данное оружие было жизненно необходимо, так как позволяло удерживать начальство противника, как можно дальше от передовой. Комдивы, попадавшие на передовую только перед назначенным наступлением или неожиданным отступлением, оценивали его намного прохладнее. А командармы требовали от снайперов СВБК, пристрелить, как минимум, командира дивизии, а то и корпуса противника. А если это не удавалось сделать, то генералы удивлённо пожимали плечами и отправлялись искать другие пути воздействия на врага.

И требовали производства крупнокалиберных пушек и гаубиц. Во всё возрастающем количестве!

Командиры Осназа пытались напомнить, что у каждого оружия своё предназначение. И нельзя требовать от снайперов больше того, что они могут сделать. Но многие генералы, да и полковники, только раздражённо рявкали на каких-то капитанов и старлеев, посмевших давать им советы.

Знал это Пашка не понаслышке, так как сам присутствовал при таком разговоре две недели назад. Когда капитана Синельникова отчитывал полковник, курирующий группы Осназа их участка фронта. Главным упрёком тогда было то, что "какой-то боец сумел пристрелить генерала, а вы не смогли". Капитан пытался объяснить этому придурку, что притащенные ими польские языки намного важнее нескольких высокопоставленных трупов. Но тот только надувался гневом и срывался на откровенный ор. Капитан терпеливо молчал, ожидая когда полкан успокоится. Но не дождался. Бывший в подпитии полковник решил показать, "кто в доме хозяин". Шагнул вперёд, поднял руку для удара и оказался на земле. Пошатываясь от избытка хмельного, поднялся и попробовал повторить попытку. Опять распластался на земле. Третья попытка закончилась тем же.

Строй взвода с трудом сдерживал смех, наблюдая, как полковник пытается понять, почему он всё время падает. Наконец, полкан понял, побагровел от гнева, ухватился за кобуру, и тут же рухнул вниз, получив полноценный удар в голову, выключивший его надолго.

Спас тогда капитана Синельникова от штрафного батальона генерал Романов, оказавшийся свидетелем этой сцены. Что и кому он говорил, бойцам Осназа неизвестно. Но после этого случая, их взвод со всей возможной поспешностью перебросили в подчинение командира седьмого танкового корпуса генерала Черняховского.

Ивану Даниловичу было глубоко наплевать на обиженного полковника. Ему были нужны отчаянные и опытные люди. А кого они там обидели, генерала не волновало. Самое важное, что воевать умеют! А семь рейдов по глубоким, и не очень, тылам противника, совершённые взводом за три с половиной месяца войны, были самым лучшим доказательством сказанному.

Капитан Синельников полдня о чём-то совещался с начальником разведки корпуса, потом всю ночь думал над картами в своей комнате, прикидывая возможные пути решения поставленной задачи. Утром построил взвод и поставил короткие, по своему обыкновению, задачи командирам отделений. А дальше, как всегда, была тренировка. Но никто не возражал, убедившись, что чем больше они будут надрываться сейчас, тем больше вероятность того, что вернутся назад все… или почти все.

Старшина оглянулся на косвенного виновника всей этой истории. Боец Ковалёв дремал у левого борта БТРа, прикрывшись от ночной прохлады брезентом. Громадное тело занимало всю длину десантного отсека, упираясь слегка согнутыми ногами в задний борт.

После выхода из окружения красноармеец Ковалёв пришёл в их взвод и попросил взять его в Осназ. На вопрос капитана о причинах такого решения, Ковалёв пожал плечами и ответил:

— У вас немцы ближе. А я им в глаза смотреть хочу, когда убивать буду!

— Что умеешь? — Коротко бросил капитан.

— Стрелять умею. — Ответил Ковалёв. — Из винтовки, пулемёта, автомата. А чего не умею, тому научусь.

Капитан несколько секунд поколебался, уж очень приметным человеком был данный боец, но согласился.

Не прогадал. Был Ковалёв великолепным пулемётчиком, на спор восьмёрку на мишени выписывал. Да и винтовкой владел не хуже. Недаром Селиванов порывался забрать его в снайперы. Капитан не отдал — пулемётчики на данный момент важнее. Были на Ковалёва свои виды и у старшины Чеканова. В этих громадных ручищах даже первая "Гюрза" смотрится игрушкой. Нужно будет проверить, как он будет стрелять из СВБК. Теперь уже после окончания операции.

Павел окинул взглядом окрестности. Местность изменилась, всё чаще появлялись небольшие рощицы, в некоторых местах соединяясь друг с другом. Замаячил на горизонте самый настоящий лес. Пашка вскинул бинокль, прошёлся по окрестностям. Пока ничего опасного. Но… Впереди что-то блеснуло под косыми лучами утреннего солнца, светившего им в спину. Павел вгляделся более внимательно в данный участок кустарника перемешанного с березняком. Блеск повторился.

Старшина рванулся к рации, торопливо доложился. Капитан отреагировал немедленно. Короткая команда, и замерли передовые танки, повернули башни в сторону предполагаемой засады, ожидая появления противника. Развернули стволы своих установок зенитки, готовясь встретить врага. От внезапной остановки мгновенно проснулись все осназовцы. Сержант Матвеев кинулся к ДШК, установленному на бронетранспортёре в качестве основного оружия. Скрипнула дверь, это Ковалёв со своим MG вывалился наружу, пристроился за последней колёсной парой, повёл стволом по окрестностям, оценивая достоинства и недостатки этой огневой точки. Выскочили из БТРа и все остальные, отыскивая себе позиции для предстоящего боя.

Панкратов уже сбрасывал чехол с их винтовки, освобождал из креплений свой ранец, глянул на напарника, но Пашка только махнул рукой. Пока рано! Ничего толком неизвестно. И неясно куда стрелять, и стоит ли это делать?

От места предполагаемой засады выскочил на дорогу человек, отчаянно замахал белой тряпкой. Вылетел из кустов один из мотоциклов передовой разведки, заспешил к колонне, торопясь предотвратить открытие огня. Кажется тревога ложная.

Парламентёр торопливо шёл к колонне их отряда, сопровождаемый многочисленными стволами. Выбрался из первого бронетранспортёра капитан, двинулся навстречу. У передового танка они сошлись, несколько минут что-то обсуждали. Наконец, капитан махнул рукой, давая команду продолжить движение. Они с парламентёром вскарабкались на первый танк, и колонна продолжила своё движение.

Рванул вперёд мотоцикл разведки, пытаясь оправдаться перед начальством. Впрочем, нагоняй он уже заработал. Капитан Синельников не прощает даже таких мелочей.

Можно было отдыхать дальше, но спать уже никто не собирался. Только второй водитель, крутивший баранку почти всю ночь, выбрался с правого, командирского, сиденья, пристроился на освобождённом Ковалёвым брезенте, свернулся калачиком и засопел носом, наверстывая упущенные минуты сна.

Павел тщательно осматривал окрестности. Похоже, впереди никого не было, кроме этого дозора, который, судя по всему, должен был их встретить. Молчала и рация. Кажется, они добрались до цели своего броска.

Его предположения полностью подтвердились, когда отрядная колонна вползла на большую лесную поляну. Вдоль всего периметра поляны под сенью деревьев стояли шалаши и палатки. Суетились люди, дымили в глубине леса немногочисленные костры. Правда, дыма было немного, забывать о немецкой авиации не стоило. Да и советские самолёты могут обработать подозрительное место. Сверху не сразу разберёшь, кто собирается в данном месте — друг или враг.

У самой большой палатки стояло руководство данного отряда. Павел пригляделся к висящему перед палаткой флагу. Всё ясно. Отряд Гвардии Людовой. Когда-то немногочисленные и слабые приверженцы коммунистов становились всё более влиятельной силой в воюющей Польше, отбирая сторонников у Лондонского правительства генерала Сикорского целыми отрядами. По крайней мере, в этом месте собралось несколько сотен поляков, желающих поддержать действия Красной Армии.

Колонна втянулась в указанные польскими проводниками просветы между деревьями. Бойцы быстро натянули маскировочные сети, цепляя их за ближайшие стволы. Павел распределил бойцов отделения, определив порядок охраны вверенной техники, назначил часового, бодрствующую и отдыхающую смену, сделал короткое внушение о необходимости бдительности "даже на блинах у любимой тёщи", а тем более здесь. Никто не возражал. Не первый день воюют.

Часовой привалился к ближайшему дереву, изображая расслабленность и полудрёму. Неопытный человек мог и поверить, но знающие люди постараются обойти этого "соню" за десяток метров. Ещё поломает чего-нибудь. Хотя Павел строго предупредил: "Без членовредительства!"

Пора было узнать цель их остановки в данном месте. Старшина двинулся в сторону штабного бронетранспортёра их взвода. Пусть штаба, как такового, и не было, но назвать по-другому командование столь значительного отряда язык не поворачивался.

У командирского БТРа уже толпились поляки, с радостными улыбками пожимали руки, хлопали по плечам советских бойцов, старательно тянулись перед капитаном Синельниковым, изображая строевую выправку. Несколько человек, действительно, были военными, что видно было не только по польской форме, но и умению держать себя таким образом, что сразу понятно — "этому человеку пришлось послужить". Но из десятка начальствующего состава польского отряда таких было всего четверо.

Пашка осмотрел более внимательно весь бивак поляков. Да, с воинским опытом намного меньше половины. То подобие строя, которое сбили сейчас поляки неподалёку от командирского БТРа, может привести в восторг только женщин, любующихся своими мужчинами. Впрочем женщин, а вернее совсем ещё молодых девчонок, в строю хватало. Старшина невольно поморщился — командир будет недоволен. Капитан был твёрдо убеждён, что женщин к местам боевых действий нельзя подпускать и на пушечный выстрел. Категорически отказывался взять в свой взвод связистов или санитаров женского пола. При молчаливой поддержке всего личного состава взвода.

С оружием у союзников было плоховато. Только первый взвод был вооружён полностью, во втором взводе задняя шеренга старательно подтягивала на ремнях двустволки, в третьем задние ряды не имели даже охотничьих ружей. Четвёртый был полностью безоружен.

Один из польских военных переговорил с капитаном и двинулся к строю своих бойцов. Отдал несколько коротких команд. Третий и четвёртый взвода поляков повернулись и отправились в сторону двух машин, шедших в середине колонны. Вскоре брезенты с них были сняты и началась разгрузка. Из машин подавали винтовки, сняли несколько пулемётов чешского и польского производства, ящики с патронами и гранатами.

Всё ясно. Их взвод должен был доставить оружие союзникам. Интересно, это всё, что они должны были сделать в этом месте, или предстоит вместе провести какую-нибудь операцию? Не хотелось бы связываться с людьми не имеющими боевого опыта. Но если приказ заключается в том, чтобы поддержать их действия, то придётся выполнять. Как объяснил им на одном из политзанятий заместитель командира взвода лейтенант Кирин, кроме военных целей есть ещё политические. А главной политической целью является воспитание боевого братства союзников. Может быть он и прав. Но для этого лучше использовать обычную пехтуру, а не диверсантов Осназа.

Пашка встретился взглядом с капитаном, но тот только отрицательно покачал головой. Всё ясно, сейчас подходить не стоит. Скорее всего будет два совещания и две постановки задачи. Одна для польских союзников, а другая для советских войск.

Поляки, тем временем распределяли привезённое оружие. Разделили пулемёты между подразделениями роты. Радовало то, что назначенные расчёты занялись осмотром оружия, разборкой и чисткой. Всё-таки какой-то опыт наличествовал. Раздали винтовки, в основном немецкие карабины, но попадалось и оружие польского производства. Благо, большой проблемы это не представляло, так как стрелковое оружие стран Восточной Европы от Польши до Румынии было стандартизировано под немецкий калибр винтовочного патрона. А винтовки польского производства были всего лишь слегка изменённой копией карабина Маузера. Вскрыли ящики с патронами и гранатами, распределили их между взводами, предоставляя командирам самим делить боеприпасы между своими солдатами.

Несколько польских "жолнежек" прошлись перед советскими бойцами, старательно демонстрируя свои симпатичные мордашки. Одна из них заманчиво кидала взгляды в сторону младшего сержанта Панкратова. Андрей вопросительно взглянул на командира своего расчёта, но Пашка только слегка качнул головой. Не время! Наверняка, вскоре придётся корпеть над картами, определяя возможные цели, потом ползать на брюхе, оценивая выполнимость своих задумок на местности. Готовить оружие и снаряжение к предстоящему бою. А быть ему непременно сегодня. Иначе, зачем так спешили?

Польские девицы, не сумев привлечь внимание загадочного русского Осназа, тронулись в сторону расположения мотострелкового взвода, где немедленно получили свою долю похвал и восторгов. Молоденький лейтенант старательно выпячивал грудь, демонстрируя медаль "За отвагу".

Павел усмехнулся своим мыслям. Лейтенант не намного младше по возрасту бойца Пашки, но старшина Чеканов гораздо старше его по жизненному опыту. Четвёртый месяц второй за короткую жизнь войны научил многому.

Не бойся врага, но не считай его дураком. Надейся на лучшее, но готовься к худшему. Доверяй друзьям, но делай всё возможное, чтобы они доверяли тебе. Верь своим командирам, но помни, что твоя жизнь зависит только от тебя. Не отказывайся от наград, но не форси ими.

Если бы они с Андреем повесили все свои награды, то лейтенанту пришлось бы умереть от зависти. Первую "Красную Звезду" за майские бои ждали долго, получив её только в июле, а потом прорвало. Орден Славы третьей степени за бой в Раве Мазовецкой. Ещё по одной Славе, второй степени, за августовский рейд. Сам капитан заслуженной награды за ту операцию так и не получил, но своим бойцам на ордена и медали не поскупился. Не жадничал и их новый непосредственный начальник генерал Черняховский. Заслужили — значит получите!

Пашка с Андреем, наплевав на все приметы, сфотографировались перед этим рейдом и отправили фотографии домой. Пусть родные погордятся. Может быть, они и не решились бы на этот сомнительный, с точки зрения товарищей по взводу, шаг, но напомнил о себе прадед. Поспорил старик со своим давним собратом-соперником дедом Михеем о том, "чьи внуки-правнуки лучше воюют".

"Ежели ты, Пашка, сукин сын, орден ещё не получил, то можешь домой не заявляться!", — сообщал ему прадед почерком одной из своих многочисленных правнучек. Сам он читать умел только звериные следы, а расписывался крестиком, который на спор выписывал на стене дальнего сарая из своего карабина. Семейные предания говорили, что точно такую же подпись он оставил на стенке вагона адмирала Колчака, когда тот драпал через их места. Наградили тогда прадеда тремя фунтами пороха, да пудом дроби, которые старый охотник посчитал намного важнее письменной благодарности Ревкома.

Павел представил, как вытянутся лица у всей округи при разглядывании его фотокарточки. Он так и не сообщил домой даже о финских "Отвагах". Хотел удивить всех. А тут сразу пять наград. Иконостас! Ни у кого столько нет. Разве, что у капитана? Но тот никогда не надевал свои ордена и медали, не желая "ворошить прошлое". А, ведь, ему пришлось и в Испании, и на Халхин-Голе побывать.

Охладел к внешним признакам своей доблести и Андрей. После того, как узнал, что давно выскочила замуж девушка, требовавшая с него орден за свою любовь. Решила связать собственную судьбу с какой-то тыловой крысой. Бог ей судья. Андрей понервничал несколько дней, потом махнул рукой и сказал: "Ну и хрен с ней!"

Павел краем глаза контролировал происходящее вокруг стоянки их взвода. Всё было в порядке. Часовые несли службу, бодрствующая смена драила своё оружие. Водители ковырялись в моторах своей техники. Все остальные спали, понимая, что ожидает их, скорее всего, очередная бессонная ночь. Так уж повелось, что творить подобные дела лучше под покровом темноты. "Диверсия штука тонкая, она лишней засветки не любит", — как шутил их командир перед очередной постановкой задачи.

Старшина достал из своего вещмешка руководство по новой "Гюрзе" и углубился в чтение.

Прошло минут двадцать, разбрелись от командирского бронетранспортёра поляки, готовя свои подразделения к предстоящему бою. Пробежался вдоль расположения советских войск вестовой, назначая время совещания. Павел поднялся и двинулся к штабной палатке, которую всё-таки натянули бойцы первого отделения. Из этой приметы следовало, что выдвигаться им не сразу, по крайней мере не всему взводу.

В палатке уже собрались почти все, кто имел на это право. Дожидались только Пашки, да командира пятого отделения сапёров старшего сержанта Никифорова. Наконец пришёл и он.

— Ну вот что, бойцы. — Начал разбор задания капитан. — Задача у нас на этот раз двойная. Одна явная, для поляков и взводов усиления, и вторая тайная, для нас.

Командиры отделений склонились над картой, которую капитан расстелил посредине круга совещания.

— Нашей основной задачей является захват моста через Нарев. — Капитан показал положение моста на карте.

— А не лучше ли его втихую ножами взять? — Вмешался в командирский монолог старший сержант Левашов.

— Мы и возьмём его ножами! — Усмехнулся капитан.

— А зачем тогда весь этот балаган? — Левашов кивнул в направлении расположения частей усиления.

— Так мост не только захватить требуется, но и удерживать, пока наши части не подойдут. — Просветил его лейтенант Кирин.

— Для этого достаточно и наших бойцов. — Отозвался Левашов. — Поляки нам зачем?

— Информационное прикрытие? — Вмешался Павел, повторяя капитанскую фразу, которую он использовал перед подготовкой к прежнему рейду.

— Правильно, Чеканов. — Капитан бросил на старшину одобряющий взгляд. — Поляки должны сообщить немцам, что мы интересуемся совсем другими объектами. А именно, аэродромами расположенными неподалёку.

— Поверят ли? — Засомневался лейтенант Кирин.

— Поверят! — Ответил капитан. — Поверят, потому что налёт на аэродромы действительно будет, силами поляков. Ну, и мы поучаствуем.

Капитан опять глянул на Пашку.

— Помогут союзникам наши главные специалисты по аэродромам. Чеканов и Левашов.

Старшина и старший сержант переглянулись. Этого следовало ожидать.

— Выдвигаетесь с поляками к ближайшему аэродрому. Пошумите там в меру возможностей. — Продолжал капитан. — Штурмовать не надо! Пусть поляки сами штурмуют. А вы мне нужны к ночи в целости и сохранности. Нам ещё мост брать и оборонять до подхода сороковой танковой бригады.

— А мост будем оборонять только мы, или поляки тоже должны? — Вмешался в разговор старший сержант Никифоров.

— У моста будем только мы. А поляки будут кусать немцев за задницу. — Ответил ему капитан. — Поэтому минирование производишь по обычной схеме.

Никифоров кивнул, уяснив своё задание на ближайшее время.

Капитан продолжил постановку задачи, обращаясь в основном к командирам первого и третьего отделения, состоящим из бойцов, основной задачей которых было штурмовать позиции противника в открытом бою, и тихо уничтожать его при скрытом взламывании обороны.

Пашка прикидывал возможности своей новой винтовки, думал не взять ли на сегодняшнее задание первую "Гюрзу", которую ему оставили по просьбе командира. Получалось, что, всё-таки, нужно брать новую винтовку. Раз, в близкий бой им не ввязываться, значит нужно проверить возможности нового калибра.

Вскоре командир переключился на их группу, разъяснил, что именно им предстояло сделать в течение светлого времени суток. Павел старательно запоминал указания. Капитан обладал громадным боевым опытом, и все его слова стоило осмысливать и применять на практике.

Минут через двадцать совещание закончилось. Командиры отделений отправились инструктировать своих бойцов и готовиться к предстоящим операциям.

Ситуация напоминала уже изрядно подзабытые события мая этого года. Опять аэродром, опять жужжащие над головой самолёты люфтваффе. Вот только охрана аэродрома сейчас старательно вглядывалась в окрестности, да хваталась за оружие по малейшему поводу. Осторожности и уважению к своему противнику немецких солдат научили. Тех, конечно, кто остался жив к этому времени.

Близко подобраться к взлётной полосе не представлялось возможным. Многочисленные посты и секреты контролировали окрестности, по крайней мере, на километр. Солдаты старательно несли службу, помня о том, что нерадивые и ленивые часовые очень скоро оказываются на Восточном фронте в составе штурмовых батальонов, появившихся ещё два месяца назад с личного благословления фюрера. Вождь решил, что каждый настоящий немец должен побывать с составе штурмовых групп, в которых довелось проявить свою доблесть ефрейтору Адольфу Шикльгруберу во время Великой войны начала века.

"Солдатские радио" рассказывало, что две недели назад на Сандомирском плацдарме схлестнулись во встречной атаке солдаты немецкого штурмового батальона и бойцы штрафной роты одной из дивизий Центрального фронта. В скоротечной стычке выпустили все патроны и, вскоре, перешли в рукопашную схватку штыками, прикладами, десантными ножами, сапёрными лопатками, да и просто кулаками и зубами. Под многоэтажные маты и крики боли сошлись вплотную, выясняя кто из противников злее и упорнее. Минут десять страшное месиво человеческих тел колебалось из стороны в сторону, пока немецкие штрафники не сломались и не побежали. Обозлённые потерями мужики штрафной роты преследовали противника до самых его траншей, ворвались туда и устроили страшную резню, отводя душу и мстя за потерянных товарищей. Говорят, что в плен взяли только два десятка человек, у которых хватило сообразительности найти подходящее укрытие и просидеть окончание боя в нём. То же самое "солдатское радио" утверждало, что ужаснувшиеся своей жестокости мужики упоили уцелевших солдат Вермахта вусмерть, и даже дали утром опохмелиться.

Пашка невольно усмехнулся, вспомнив очередную шутку капитана, о "самом миролюбивом русском народе — восемьсот лет в боях и походах".

— Русский мужик — прирождённый воин! — Внушал им капитан на очередной постановке задачи. — Ваша задача научить его проявлять свои бойцовские качества! И тогда с ним никакой враг не справится.

Старшина посмотрел по сторонам, оценивая готовность подчинённых ему польских бойцов. Увиденное большого оптимизма не внушало. Боевого опыта польские жолнежи почти не имели. Только часть из них показывала умение маскироваться, выдвигаясь к расположению немецких постов. Радовало хотя бы то, что у польских командиров хватило ума отправить вперёд именно этих бойцов, оставив позади восторженных идиотов, которым война всё ещё представляется героической сказкой. Впрочем подойти вплотную и эти, самые лучшие, солдаты Гвардии Людовой не смогут. Слишком велика разница в боевой подготовке между немецкими солдатами и добровольцами польских коммунистических отрядов.

Пашка глянул на Андрея, тот мгновенно начал перечислять намеченные ориентиры и расстояния до них. За эти три с лишним месяца войны их снайперская пара окончательно стала единым целым, понимая друг друга с полуслова и полувзгляда. Павел провёл прицелом по аэродрому, оценивая расположение мишеней. К сожалению, не было его излюбленных целей в виде бочек с горючим и авиационных бомб. Наученные горьким опытом, немцы старательно прятали столь страшные цели под землю, выкапывая для них длинные траншеи вдоль кромки взлётного поля. Так, что придётся польским бойцам прорываться к этим хранилищам с горючим и бомбами, пытаясь забросать их гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Кому-нибудь да повезёт!

Вопросительно глянул на русского старшину польский поручик. Пашка кинул взгляд на часы — половина двенадцатого. Капитан приказал начинать операцию не раньше полудня, прикидывая только ему известную последовательность намеченных командованием действий.

Павел перевернулся на спину, закрыл глаза и размеренно задышал, выравнивая дыхание и готовясь к открытию огня.

Поляк внимательно следил за русским снайпером, запоминая все его действия. После окончания операции ему предстоял обстоятельный доклад командованию бригады обо всех действиях союзника. Подполковник хотел понять, почему польская армия проиграла войну, а русские её выигрывают!

Прошло десять минут неторопливой "медитации", как называл это состояние капитан, любивший применять только ему понятные слова. Пашка перевернулся, придвинул к себе винтовку, приникнул к прицелу. Напрягся польский командир, ожидая команды от своего русского союзника. То, что командовал ими всего лишь старшина, польского офицера уже не возмущало. Пришлось уяснить, что звания советского Осназа значат намного больше официальных знаков различия русской и польской армии.

Павел с Андреем оценивали ситуацию на аэродроме Люфтваффе. Немцы, хоть и старались придерживаться новых, принятых после майского разгрома, правил несения караульной службы, но всё же допускали некоторые вольности, полагаясь на то, что находятся в союзной стране. По крайней мере, так говорил доктор Геббельс в очередной программной речи, которые он произносил всё чаще и чаще. Причём, в каждом следующем докладе неуклонно увеличивалось число польских сторонников Германии и уменьшалось количество мерзавцев, перешедших на службу к большевикам.

Впрочем, это утверждение больше помогало советским войскам и их союзникам из коммунистической Гвардии Людовой, чем польским сторонникам немецкого Вермахта, а тем более отрядам Армии Крайовой, полевые командиры которой, в большинстве своём, так и не смогли определиться со своим отношением к германской оккупации территории бывшего Польского государства.

С одной стороны, немцы оккупировали основную часть довоенной Польши, с другой стороны польское "правительство в изгнании" из Лондона направляет подчинённые ему отряды на сопротивление Советам, которые захватили те части бывшего польского государства, где сами поляки составляли абсолютное меньшинство.

Обычному человеку трудно было понять — против кого воевать? И стоит ли это делать?

В том-то и проблема!

Самому поручику было абсолютно наплевать на идиотские выяснения приоритета, которые происходили в вышестоящих штабах вооружённых сил поляков. Он пришёл сюда мстить немцам, которые два года назад вломились в его страну, для того чтобы убивать его родственников, друзей, знакомых и просто соотечественников.

За это стоило мстить!

По крайней мере, по мнению самого поручика.

Старшина кивнул головой польскому офицеру, давая согласие на начало операции, дал отмашку Левашову, ожидавшему его команды. Время пришло.

Нужно признать, что командир поляков трезво оценивал возможности своих жолнежей, ибо остановил своих подопечных незадолго до той критической черты, когда немецкие часовые непременно должны были их обнаружить.

Хлопнуло позади и немного в стороне. Прошло несколько секунд и перед позицией немецкого пулемёта взметнулся султан разрыва — поляки пустили в дело трофейные немецкие миномёты. Второй разрыв лёг точно в пулемётном окопе — боевой опыт у польских миномётчиков присутствовал. Накрыв первый пулемёт, они перенесли огонь дальше, стремясь поразить как можно больше целей, пока противник их не обнаружит, и не поспешит ответить огнём своих орудий и пулемётов.

Павел приник к прицелу, включаясь в борьбу с огневыми точками противника. Нашёл самые опасные, в данный момент, зенитные пушки, принялся выключать их расчёты из боя по уже отработанной три месяца назад схеме. Вначале одного из наводчиков, потом командира расчёта, затем всех остальных по очереди. Главное отличие от предыдущего боя заключалось в том, что приходилось выбивать почти всех, до того момента, как зенитка выключалась из боя.

Поляки попытались одним рывком ворваться на аэродром, но залегли под огнём пулемётов, не обнаруженных разведкой заранее. Пашка хотел перевести огонь на них, но вмешались снайперы обычного калибра, заставляя замолчать немецких пулемётчиков.

Впрочем, майского разгрома не получилось. Немецкие солдаты мгновенно отреагировали на вторжение, останавливая польские штурмовые группы на том расстоянии, когда эффективный огонь ограничивался только работой пулемётов, да особо метким огнём винтовок. Ни немецкие автоматы MP-40, ни, тем более, английские СТЭНы, составлявшие основную часть вооружения штурмовых групп поляков, не могли обеспечить нужную точность и кучность огня.

Поляки два раза поднимались в едином порыве, проходили пару десятков метров, чтобы залечь под плотным огнём немецкой охраны аэродрома.

Намного больше вреда противнику наносили польские миномёты. По крайней мере, они один за другим накрывали расчёты немецких пулемётов. Но уже было ясно, что атака не удалась. При существующем соотношении сил продолжение штурма означало бы только бессмысленную гибель большинства жолнежей поляков и немногочисленные жертвы среди солдат противника.

Павел не собирался укладывать солдат союзника под этим аэродромом. Поэтому дал команду на отход штурмующих групп. Пока штурмовые группы поляков отходили, пулемёты и миномётные расчёты продолжали огонь, спеша нанести охране аэродрома, как можно больший урон.

Работал и сам Пашка. Выделенный самому себе лимит в два десятка патронов стоило отработать. Прежде всего для оценки боевых возможностей новой "Гюрзы".

Ощущение было двояким. С одной стороны, работать с новой винтовкой было намного легче, чем с первой "Гюрзой". Нет той отдачи, что заставляла ныть плечо после не слишком продолжительной работы с СВБК первого поколения. Нет сильного выхлопа, поднимающего пыль на пару метров в округе. Нет такого большого демаскирующего пламени, не позволяющего вести огонь ночью или в сильно пасмурную погоду.

Но были и существенные недостатки. Действие на живую силу оставалось, по-прежнему, ошеломляющим. Но нанести серьёзные повреждения зенитным пушкам не получилось. Пришлось оставить эти попытки и методично охотиться за расчётами орудий.

Уменьшилась и дальность поражения. По крайней мере Павел промахнулся два раза на расстоянии чуть больше километра. Чего не случалось с ним с далёкого января этого года, когда он осваивал первую СВБК.

Всё это фиксировалось в памяти, так как предстояло писать подробный отчёт об использовании нового оружия. Если они, конечно, сумеют вернуться из этого рейда живыми. Пока получалось! Но и такого задания, как в этот раз, им ещё не поручали. Речь, конечно, не об аэродроме, а о предстоящем захвате моста.

Взять его их взвод сможет! А вот удержать до подхода основных сил? Насколько было известно бойцам их взвода, немецкие части, не сумев прорваться на север в Пруссию, рванули на запад, стараясь опередить части Красной Армии.

Клюге пытался оправдаться за второе поражение, понесённое его войсками за время войны. Пока получалось плохо!

Почуявшие вкус победы русские дивизии сопротивлялись напору немецких войск с "идиотским" пренебрежением к смерти.

Операция вышла на тот непредсказуемый баланс сил, когда только упорство и уверенность в своих силах определяют победившую сторону. Противостоящие немецким дивизиям советские полки и батальоны внутреннего кольца окружения упёрлись в изгрызенную воронками землю, торопливо накидали оборонительные рубежи, обозначили пулемётные позиции, помогли артиллеристам закопать "по самые стволы" свои орудия.

Выходившие в прямую атаку на русские позиции немецкие панцеры и бронетранспортёры наталкивались на бронебойные болванки советских противотанковых батарей, вспыхивали торопливым бензиновым пламенем, отползали назад, спеша проверить другие направления возможного наступления.

Но везде их ждали!

Не помогали и торопливые удары с тыла, организованные польскими союзниками Вермахта и остатками разгромленных немецких частей, оказавшихся между внешним и внутренним кольцом окружения. Не смогли провести деблокирование и дивизии Вермахта, не попавшие в окружение. Германскому командованию так и не удалось накопить достаточного для этого наступления количества сил. Каждый раз, когда казалось, что успех недалеко, и нужно только приложить последнее усилие, большевики вводили в дело следующие части, ожидавшие своей очереди неподалёку.

Твёрдая уверенность в победе заменялась сомнениями и нежелательными вопросами, которые командование Вермахта и СС старалось пресекать в зародыше.

Особо настойчивые любопытствующие, вскоре, оказывались в штурмовых батальонах на Восточном фронте. Ну, а те, кто "слишком много знал", попадали в странные автомобильные аварии, или оказывались жертвами налётов авиации противника.

Подтверждалось это участившимися случаями сдачи в плен высших офицеров Вермахта. Оказавшиеся в безвыходной ситуации командиры полков и дивизий торопились капитулировать до того момента времени, когда на их участке фронта появятся представители СС с приказом арестовать, а то и ликвидировать не оправдавших доверие фюрера генералов и полковников.

Но фронт ещё держался. За счёт доблести немецких солдат, которые вдруг осознали, что противнику осталось не так уж много километров до территории Рейха. Красочные рассказы пропагандистов доктора Геббельса заставляли цепляться за каждую речушку и каждый холм, встречающиеся на пути германского отступления.

"Если обещанное министерством пропаганды правда хотя бы наполовину, то от Германии ничего не останется", — как поведал составу их взвода пленный обер-лейтенант, взятый на второй день этого наступления. Бойцы тогда долго удивлялись людоедской фантазии главных брехунов Рейха. Такое ведь надо придумать!

Но немцы верили! И держались до самого последнего момента.

Впрочем, советские войска поступали точно также. Недолгий опыт общения с противником отбил желание сдаваться в плен даже у самых отъявленных трусов. А несколько расстрельных рвов, обнаруженных армейской контрразведкой, протрезвили даже большинство из тех, кто желал советской власти поражения.

Павел уловил боковым зрением мощную вспышку в крайних траншеях противника и немедленно упал на дно своего окопа. "Ложись!" — прокричал он Панкратову, надеясь, что тот успеет отреагировать. Свистнула над головой пуля и в окоп спланировали срезанные ей веточки.

"А вот это по нашу душу!" — сделал вывод старшина, прослеживая траекторию крупнокалиберной, судя по толщине срезанных сучков, пули.

Стреляли немного под углом к занятой их расчётом позиции. И стреляли, судя по всему, из подобной их "Гюрзе" винтовки.

"Вот и дождались!" — подумал Пашка. Хотя предупреждение было высказано ещё два месяца назад, когда в одном из рейдов пропал расчёт СВБК вместе со своей винтовкой.

— Паша, ты там живой? — Раздался голос Панкратова.

— Живой! — Отозвался старшина. — Давай отходить отсюда и вычислять, где этот поганец засел.

Павел осторожно стянул винтовку с бруствера, неторопливо пополз из своего окопа. Рядом было слышно шевеление Панкратова, Андрей поступал точно так же, выволакивая назад своё оборудование.

Догадавшись, что что-то пошло не так, скользнул к ним Усманов, составлявший их обычную охрану на время боя.

— Равиль, как можно быстрее к Левашову, пусть подтягивается к запасной позиции. — Отдал ему приказание старшина. — И найди Ковалёва. Его помощь тоже потребуется.

К запасному окопу вышли немного позже, чем обычно требовалось для преодоления такого расстояния. Пашка осторожничал, преодолевал ползком те места, где раньше, не задумываясь, проскочил бы одним рывком, пригибался ниже уровня земли в других, хотя в прежние времена спокойно пробежал бы их в полный рост.

Времена поменялись. Противник смог подготовить своих снайперов большого калибра.

Конечно, два месяца ушли у них не на то, чтобы сделать само оружие. Не требуется слишком большого ума, чтобы на крупнокалиберную винтовку, разработки которой были в Германии ещё с прошлой войны, присобачить оптический прицел. Тем более, что советский противник немцев блестяще подтвердил эффективность подобного оружия ещё в самые первые часы войны. Да и потом не отказывался от его применения во всё возрастающих масштабах.

Скорее всего, захват советской "Гюрзы" позволил немецким сторонникам крупнокалиберной снайперской винтовки нейтрализовать своих врагов, которые всегда существуют у любого нового оружия. Чаще всего, как интересы представителей оружейных заводов. Иногда, как следствие обычной глупости военных чиновников, уверенных в том, что незачем придумывать что-то новое, когда старого оружия запасено на несколько предстоящих войн.

Эти два месяца ушли у Вермахта на подготовку расчётов своих СВБК.

Конечно, это мало. И позволяет подготовить только тех, у кого прирождённый талант к этому делу. Как у старшины Чеканова и его второго номера младшего сержанта Панкратова.

И то им пришлось почти девять месяцев достигать своего уровня мастерства. Полгода учебы в снайперской школе и три с половиной месяца войны.

Вряд ли у немцев есть специалисты такого класса!

Но это не значило, что нужно сбрасывать противника со счетов и презрительно вышагивать по брустверу.

Хочешь выжить — считай врага таким же умным и способным, как ты сам!

С запасного окопа немецкие рубежи обороны выглядели иначе. Павел сделал себе зарубку о том, что давно не пытался оценивать намерения противника с запасных и ложных позиций.

Расслабились за это время! Почувствовали себя умнее своего врага. Тем важнее наука. Нужно внести это в доклад, выделив необходимость провести переоценку возможностей Вермахта.

Тем более, что противник это уже сделал. К концу третьего месяца войны в директивах ОКВ появился категорический запрет обзывать солдат Красной армии "недочеловеками".

Нужно сказать, что никому из состава боевых частей Восточного фронта подобная глупость не могла придти в голову и спустя две недели полноценных боёв. Но не все из них могли уяснить это полностью, по той простой причине, что большинство, из прибывающих на русский фронт, дивизий и корпусов очень скоро оказывались разгромленными или взятыми в плен.

"Восточная мясорубка" работала в полную силу!

Всё чаще немецкие матери теряли сон от того, что их дети оказываются на проклятом Восточном фронте. Всё чаще впадали в отчаяние от продолжительного молчания попавших в сложную ситуацию или окружение солдат Вермахта. Всё чаще сходили с ума от сообщения, что данная часть из окружения не вышла, и судьба солдат данного соединения Германской армии неизвестна.

Все чаще комментаторы Московского радио не отказывали себе в удовольствии сообщить населению Германии об очередном разгроме немецкой дивизии, оказавшейся на пути движения победоносных советских армий. Что подтверждалось странным молчанием Берлина. А также отсутствием писем от солдат данных дивизий. Правда, спустя некоторое время представители Международного Красного Креста пытались доставить в Рейх какие-то сообщения, но фюрер велел объявить всё, доставленное "агентами мирового сионизма", вражеской пропагандой и немедленно уничтожать ещё на границах Рейха.

Что и было сделано!

Судьба оказавшихся на Востоке корпусов и дивизий всё больше окутывалась дымкой тумана. Чиновники штабных ведомств Вермахта с каждой минутой усиливали завесу секретности, доведя её, в конце концов, до полного абсурда. Когда вернувшийся из госпиталя солдат, вместо того чтобы возвратиться в родной батальон, должен был долго объяснять полевой жандармерии — откуда он знает о существовании родного полка и батальона. И откуда ему известно имя и звание командира дивизии? А тем более, почему они не соответствуют нынешнему положению дел? Ибо, пока он залечивал раны, командование его роты сменилось три раза, командира батальона давно убили. А командира полка отправили на повышение, вместо командира дивизии, которого расстреляли за трусость.

Всё это поведал тот же самый пленный обер-лейтенант, решивший, что пришло время рассказать всё, что наболело на душе. Не опасаясь последствий! Вот и рассказывал, удивляя капитана Синельникова, знающего немецкий язык с далёких боёв в Испании. Удивлял и сержантов Осназовского взвода, обнаруживших, что злой и самовлюблённый враг трёхмесячной давности, заменяется испуганным и не сильно уверенным в себе противником.

Впрочем, не все такие! Хватает злых и упорных, которые готовы отдать собственные жизни ради убеждения своего врага. Отстреливаются до последнего снаряда и патрона, горят в танках, но идут на позиции противотанковых пушек, идут на дно в железных коробках кораблей, не выкидывая флага капитуляции.

Люди, они разные!

И ведут себя по-разному!

Показался Левашов, быстро уяснил задачу подчинённых ему бойцов, начал раздавать приказания, отправляя своё отделение вглубь обороны противника. Ему предстояло захватить оружие немецкого снайпера, если того удастся подстрелить. Или штурмовать его позицию, если Чеканов промахнётся. Во что верилось слабо — старшина никогда не промахивался!

Ковалёв был более молчалив, определился с позицией своего пулемёта, кивнул головой и скользнул в сторону своим громадным телом.

Протекли отведённые на подготовку операции десять минут. Застучал в стороне MG Ковалёва, взметая землю вокруг предполагаемой позиции немецкого снайпера. Вскинулся Панкратов, пытаясь зафиксировать вспышку винтовки противника. Павел выглядывал в прицел окрестности возможной цели.

Немец молчал.

Ковалёв прошёлся очередью вдоль всей гряды небольших возвышенностей, объясняя немецкому снайперу, что реагировать всё равно придётся. Рисковал, конечно. Причём, рисковал неразумно. Нужно было поменять позицию. Хотя, снайпер мог всё понять — и промолчать! Ковалёв вернулся к подсказанной старшиной позиции немца, старательно добивая по ней пулемётную ленту.

Павел усмехнулся. Молодец Иван. Под таким градом пуль никто голову поднять не сумеет. А потом Ковалёв уйдёт, если захочёт! Хотелось верить, что жить ему ещё не надоело.

Лента закончилась! И нервы у немецкого снайпера сдали!

Вспыхнуло именно в том месте, где Пашка и предполагал.

— Восемьсот семьдесят метров. — Крикнул сбоку Панкратов.

Павел подкрутил прицел и нажал на курок. Вогнал ещё один патрон, досылая вперёд ручку затвора, выдохнул и произвёл очередной выстрел.

— Стоп! — Подал голос Андрей. — Наши на штурм пошли!

Старшина и сам видел, как вблизи позиции немецкого снайпера замелькали силуэты его бойцов. Заполошно затрещали автоматы, захлопали разрывы гранат, но советские осназовцы уже отходили от места диверсии.

Кажется, получилось!

Старшина сдёрнул винтовку с бруствера, подался назад. Больше им здесь делать нечего.

Пусть поляки доказывают что-то своё противнику. По крайней мере, бой на левом фланге, где немцы и польские солдаты подобрались друг к дружке ближе всего, так и не затих. Хлопали винтовки, трещали автоматы, взрывались гранаты. Старые враги стремились посчитаться друг с другом.

Но у них есть свои задачи.

В лесном овраге дождались появления старшего сержанта Левашова с его отделением. Не хватало двоих, но зато бойцы притащили то, что с первого раза узнавалось, как снайперская винтовка большого калибра.

— Потери? — Бросил Павел, оглядывая своих сослуживцев.

— Двое раненых, но живых! — Отозвался Левашов. — Поляки должны вынести с поля боя.

— Ходу! — Старшина махнул рукой по направлению основного пути отхода. — Передай поручику, чтобы выходил из боя. — Павел передал приказание польскому порученцу, дождался когда тот удалится, вслушался в звуки затухающего боя и начал успокаиваться.

Немалую часть намеченного они выполнили. И даже больше.

Старшина проводил взглядом немецкую крупнокалиберную винтовку, захваченную бойцами его отряда. Более пристальное знакомство с ней ещё впереди. Но уже сейчас он может сказать, что это копия первой "Гюрзы", конечно, переделанная под немецкий калибр в тринадцать миллиметров. Или в пятнадцать? Нет, всё же более вероятно 1,3 сантиметра по классификации Вермахта.

Отряд выстроился в колонну покидая место боя. Впереди ещё было много дел.