— Товарищ майор, проснитесь. — Тормошил за плечо комбата один из бойцов.

С трудом выбираясь из липкого марева сна, Иван приоткрыл глаза, пытаясь понять, что происходит.

— Что случилось Нечаев? — спросил он, отчаянно зевая.

— Вы просили через три часа разбудить. — Ответил боец.

Всё правильно. Просил. Вот и разбудили. Вставать не хочется, но нужно. Отчаянно потягиваясь так, что захрустели все суставы, Иван отогнал остатки сна, бодро подскочил на ноги. Нельзя показывать бойцам, что ты устал, что тебе нужно отдохнуть, что спать хочется так, что порой засыпаешь на ходу. Быть командиром — это не только право указывать, кому и что делать. Это ещё и ответственность за тех, кому отдаешь приказы. А они смотрят на тебя и делают выводы. Если командир бодр и уверен в себе, значит не всё ещё потеряно, пусть и окружены они со всех сторон вражескими солдатами.

Хотя немцы стараются не соваться в глубь леса, предоставляя эту "почётную обязанность" полякам. А те не слишком усердствуют, убедившись в первые дни, что окружённые русские части представляют собой очень опасного врага. Сдаваться никто не торопиться. Вернее все желающие уже сдались. И больше дураков нет! Лучше погибнуть в бою, чем от пыток развлекающейся шляхты.

Немцы передали "присмотр" за пленными красноармейцами новоявленным союзникам, резонно рассудив, что пусть уж русские ненавидят и стреляют поляков, чем их самих. И не прогадали. Созданные из националистического крыла Армии Крайовой охранные части, по примеру немецких зондеркоманд, проявили себя такой потрясающей жестокостью, что от них мгновенно открестились все, даже собственное командование.

Как показывали пленные поляки, некоторых из них даже расстреляли по приказу немецкого командования, но дело уже было сделано.

Бежать в плен с радостными воплями бойцы Красной Армии и раньше не спешили, а теперь уперлись с отчаянием обречённых, предпочитая пустить последнюю пулю себе в лоб, а то и рвануть гранату, захватив с собой кого-нибудь из солдат противника.

Радостная эйфория, возникшая в Польше при сообщении, что "москали уходят", сменилась сомнениями. А удастся ли их выгнать? А что будет потом, когда они уйдут? А как поведут себя немцы? А что будет, когда русские вернутся мстить?

И без того непрочная Армия Крайова стала рассыпаться на отдельные вооруженные группы, каждая из которых была уверена, что только ей известен правильный путь. Пока они всего лишь вяло переругивались между собой и с командованием. Каждый командующий "обшара" или "округи" стал "сам себе голова", самолично решая — выполнять ли полученный приказ или "подтереться" им. В стране запахло гражданской войной, сдерживало начало которой только присутствие войск Красной Армии.

Польские жолнежи, в первые дни неотступно преследовавшие его батальон, оставили их в покое позавчера. И с тех пор их передвижение пошло намного быстрее. К остаткам батальона присоединялись новые группки бойцов. Иногда набредали чудом уцелевшие одиночки. По лесу шли днём, открытые пространства и дороги старались пересекать ночью, с каждым часом приближаясь к глухо ворчавшей на востоке канонаде. Фронт держался, хотя и пятился назад к границе. Впрочем до неё ещё далеко.

Иван поежился. В лесу уже было довольно прохладно, с затянутого плотными тучами неба сыпал мелкий противный дождик. С другой стороны, можно не бояться авиации. Хотя немцы летают мало, но в такой неразберихе и свои могут накрыть бомбами.

Исполняя обязанности командира, Иван пошёл проверить бивак отряда. На стоянке царил относительный порядок, костров никто не жёг, исполняя его приказ. Впрочем и необходимости в огне не было. Продукты, в основном, выдавали сухим пайком, всё, что нужно было готовить горячим, уже закончилось. К комбату присоединился командир первой роты, исполняющий обязанности начальника штаба, который сейчас умирал на повозке санвзвода.

— Что у нас нового, Костя? — Спросил Иван.

— Вернулись разведчики, Иван Николаевич. — Ответил капитан. — Привели ещё двенадцать человек. Все с оружием. Один пулемёт. Патронов, правда, мало. По две обоймы на человека и два диска на пулемёт.

Комбат довольно кивнул. По нынешним временам не так уж и мало. Некоторые бойцы приходили с последним "смертным" патроном. Бывали, конечно, и "герои", которые, выбросив винтовку в ближайшие кусты, потом мучительно пытались объяснить "куда она делась". Таких просто отправляли в штрафную команду. Придёт время — проверятся, если не в бою, то в особом отделе. А там церемониться не будут. Утеря боевого оружия — это штрафные роты. Не хочешь туда попадать? Добудь себе оружие в бою!

— На данный момент в батальоне двести девяносто четыре человека, не считая тяжелораненых. — Продолжил доклад капитан. — Тринадцать в штрафной команде. Патронов по пятьдесят на винтовку, по три сотни для ручников и по шесть лент на два максима.

— А сколько дегтярей? — уточнил Иван.

— С тем, который принесли сегодня, уже девять. — Ответил начштаба, но добавил. — Патроны я на него не рассчитывал.

Майор махнул рукой. И так неплохо. Им повезло, что вырвавшись из последнего боя, они обнаружили на лесной дороге полуторку с боеприпасами. Растерянный шофёр пытался, согласно инструкции, охранять вверенное имущество от "разграбления". Размахивал карабином, кричал, что это боеприпасы для соседней дивизии. Пришлось применить власть, обматерить со всеми известными оборотами и, даже, написать ему расписку. Машину мгновенно разгрузили, вскрыли ящики и распределили патроны и гранаты между уцелевшими бойцами. На машину погрузили раненых и она ещё два дня, пока не закончилось горючее, припасённое куркулистым водилой, тащилась в центре колонны.

На шум её двигателя и пожаловали первые польские солдаты четыре дня назад. Но вместо одиночной машины, которую так заманчиво разграбить, обнаружили полноценное боевое охранение. Потеряли двоих, откатились вглубь леса, но надежду на добычу не утратили. Вернулись через час с отрядом численностью в роту разномастно обмундированных и вооружённых жолнежей. Командир этого сброда попытался организовать полноценную атаку, но наткнулся на грамотно подготовленную засаду из четырёх пулемётов. Хотя, надо отдать ему должное, быстро сориентировался и вывел своих подчинённых из под огня без особых потерь. Следующая атака захлебнулась точно также, как и предыдущие.

И тогда их оставили в покое до следующего дня, чтобы потом с новыми силами, а самое главное с подкреплением в виде немецкой охранной роты и танкового взвода, наброситься вновь. Бой был тяжёлый. Кадровая немецкая часть это не сбродные польские партизаны. Пришлось отходить в глубь леса, используя для обороны каждую подходящую складку местности. Единственное, что их тогда спасло, наличие двух бронебоек и гранатомёта.

Первый немецкий танк сожгли последним уцелевшим выстрелом гранатомёта. Правда, пришлось для этого подпустить его метров на тридцать. Расчёту это стоило их жизней, но кто обращает внимание на такие мелочи на этой войне. Бронебойки были более удачливыми. Потратив остатки патронов, они остановили ещё три панцера. А оставшийся невредимым танк предпочёл ретироваться в глубь наступающих порядков немецкой пехоты. Без прикрывающей брони дела у противника пошли не так хорошо. И, в конце концов, бой закончился взаимным отступлением.

Немцы решили, что не стоит помирать в этом лесу ради сомнительного удовольствия отчитаться об уничтожении окружённой русской части. Тем более, что доклад об этом всё равно будет сделан. Никто ведь из руководства не полезет в эту чащу пересчитывать трупы противника. А солдаты обязательно подтвердят, что врага уничтожили полностью.

Поляки не стремились к этому с самого начала, помня указания своего командования о том, что их задача в этой войне не столько победить врага, сколько сохранить себя для будущих боёв. А они обязательно и непременно будут. Ведь, ещё не достигнута главная цель войны против "москалей" — "Польша от моря до моря", как завещал маршал Пилсудский.

Красноармейцы тем более не горели желанием помирать за эту, уже оставленную, территорию. Придёт время и они в эти места вернутся, а пока нужно уйти отсюда без особых потерь.

— Товарищ майор?

Иван встрепенулся. Раздумья о судьбе батальона отвлекали его всё чаще и чаще.

— Да капитан. — Повернулся он к начштаба.

— У одного из пришедших бойцов оказались патроны к бронебойке.

— Сколько? — оживился Иван.

— Всего семь штук. — Попытался охладить его радость капитан.

Майор только хлопнул его по плечу. Выходит, не зря они тащили с собой последнее уцелевшее противотанковое ружье, отбросив предложение утопить его в ближайшей речке, как бесполезный груз. И теперь есть чем остановить броневики, всё чаще применяемые немцами в тыловых частях вместо панцеров, которых не хватает на фронте.

— Товарищ майор, разрешите обратиться? — Выскочил сбоку запыхавшийся боец.

— Что там случилось, Корниенко? — отреагировал на него Иван.

— Там, перед опушкой, поляк! — Выдохнул боец.

— Ну и что? — пришло время удивляться капитану.

— Так, он с белым флагом!

Вот это да! То, что поляки знают, где находится их батальон неудивительно. Но вот то, что вместо нападения они пришли поговорить поражает до глубины души.

— Ты ничего не попутал? — уточнил начштаба.

— Никак нет, товарищ капитан. — Поторопился оправдаться боец. — Нас трое в дозоре было. Все видели.

— Пойду я? — Сделал попытку перехватить инициативу капитан.

— Нет, Костя. — Остановил его Иван. — Мне надо идти. — Махнул рукой отметая попытку возражения. — Ты думаешь, они не знают — кто здесь командует.

Капитан только дёрнул головой. Вчера пропал боец из охранения. И его судьба не вызывала никаких сомнений. А уж разговорить человека головорезы из Армии Крайовы сумеют запросто. Следовательно, поляки прекрасно знают к кому они идут.

Неподалёку от опушки действительно ходил поляк, старательно демонстрируя отсутствие оружия и наличие белой тряпки на суковатой палке, обозначающей всемирно признанный флаг переговоров.

Иван окинул взглядом близлежащие окрестности, повторил осмотр с помощью бинокля. Ничего подозрительного не просматривалось. Неужто "паны" решились на переговоры? На них непохоже. Впрочем, люди разные. И не все поляки воюют на стороне немцев. Есть и такие, которые ненавидят Германию намного больше, чем Советскую Россию. Есть и те, кто предпочитает оставаться в стороне при любых изменениях обстановки.

Интересно, этот из каких?

Ну ничего, скоро узнаем.

Иван ещё раз внимательно осмотрел парламентёра. Никакого оружия видно не было. Решительно снял с плеча ППШ, отдал начштаба. Вытащил из кобуры пистолет и засунул его в карман галифе. Проверил наличие "смертной" гранаты в боковом кармане разгрузочного жилета, новинке недавно появившейся на фронте и до сих пор являющейся такой редкостью, что позволить его могли себе только командиры и разведчики. Рожковые магазины, ещё одну новинку последних месяцев, оставил в карманах разгрузки. Всё-таки дополнительная защита от неприцельной пули. Окинул взглядом свой автомат и решительно отвернулся. Если противник пришёл без серьёзного оружия, то и ему идти так же.

Был поляк уже немолод, но худощав и строен. Ростом даже превосходил Ивана, но в плечах поуже. Когда-то соломенная шевелюра была изрядно побита сединой. Лицо с двумя косыми шрамами на лбу могло принадлежать только военному. Но вот руки… Длинные холёные пальцы могли обозначать музыканта, художника, писателя, но никак не "портупейную лошадь" провинциальных гарнизонов. Был пан не так прост, как могло показаться с первого взгляда.

При приближении советского майора поляк вскинул два пальца к козырьку своей конфедератки. Иван ответил аналогичным приветствием.

— С кем имею честь? — Спросил поляк на чистейшем русском.

— Майор Смирнов, командир батальона Красной Армии. — Представился Иван.

— Подполковник Вилк, командир местного "обвода" Армии Крайовой. — Сделал то же самое поляк.

— Любите вы клички. — Съязвил Иван.

— Что поделаешь, пан майор. — Философски отреагировал на его замечания поляк. — Тот, кто ленится придумать себе другое имя, а то и два, в нынешней Польше долго не живёт. Это раньше я мог раздуваться от гордости, произнося славное имя своих предков, а теперь это смертельно опасно.

— Так вы ж теперь с немцами заодно? — Удивился Иван.

— Идти рядом не означает думать одинаково. — Продолжал философствовать польский подполковник. — К тому же, у немецкой контрразведки к моей скромной персоне очень много неприятных вопросов. И я не думаю, что они забыли моё имя за столь короткое время.

— Почему же? Ваших генералов торжественно принимали в Берлине.

— Генералы только отдают приказы. — Подполковник усмехнулся. — И, как чрезвычайно занятые люди, не всегда успевают написать их. А, когда дело доходит до суда, принимают только бумажные документы. А если их нет…

Подполковник развёл руками. Достал из кармана пачку немецких сигарет, протянул русскому майору. Иван с благодарностью кивнул, взял одну. Хоть и тянуло курить так, что "пухли уши", но не хотелось показывать противнику, что батальон в чём-нибудь нуждается.

Неторопливо закурили, каждый от своей зажигалки, с наслаждением втянули дым, посмотрели ещё раз друг на друга и рассмеялись.

— Может, скажете прямо, о чём хотели со мной поговорить? — Решился Иван.

— Вы правы, пан майор. — Поляк посмотрел по сторонам. — Давайте отойдём вон к тем пням. Сидеть там удобнее. А чтобы вы не считали, что они заминированы, я пойду первым.

Вскоре они расположились чуть в стороне от места встречи на двух пнях, причем Иван постарался сесть так, чтобы прикрыться поляком от возможного обстрела. Тот только кивнул на эти предосторожности. Извлёк из кармана металлическую фляжку.

— Пан майор не откажется от коньяка? — Подполковник отвинтил пробку, сделал глоток, протянул фляжку Ивану.

Иван усмехнулся, взял предложенный коньяк, отхлебнул, по русскому обычаю, пару солидных глотков, с жалостью посмотрел на фляжку и вернул хозяину.

— Браво, пан майор. — Поляк оприходовал остатки хмельной жидкости. — Но в своей гвардейской молодости, я бы посчитал столь малую дозу смертельным оскорблением.

— Служили в царской армии? — Иван старательно изображал абсолютно трезвого человека, хотя в голове начинало изрядно шуметь. Всё-таки не ёл он уже больше десяти часов.

— Подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка, честь имею. — Польский подполковник вдруг стал серьёзен и сосредоточен.

Иван с интересом посмотрел на поляка. Принадлежность к русской гвардии обозначала бои в болотах польской Мазовии, в которых эта гвардия и осталась практически полностью. А следовательно исключала "любовь" к любым немцам, живущим, хоть в "Германии", хоть в "Австро-Венгрии". Впрочем, неизвестно как должен был отреагировать данный "пан" и на войсковые соединения Красной Армии. Наверняка, отметился в Советско-польской войне двадцатого года.

— Воевали в двадцатом году? — Поинтересовался майор.

— Конечно, как и любой польский офицер. — Польский подполковник только усмехнулся. — Торжественно входил в Киев и также торжественно драпал из него до самой Варшавы. Если бы ваши командармы в то время умели оглядываться по сторонам, то "чудо на Висле" просто не случилось бы.

Иван ждал продолжения, но поляк замолчал, не желая тревожить старые обиды. Вдруг русскому неприятно слышать, как была разгромлена их армия, пусть и двадцать лет назад. Впрочем, они поквитались за тот разгром в тридцать девятом, вернув все потерянные территории.

— А как же вы, пан подполковник, с таким послужным списком в генералы не вышли? — Поддел поляка Иван.

— Генеральских должностей в армиях не так уж и много. — Вновь принялся философствовать подполковник Вилк. — А желающих на них оказаться намного больше. Кому-то повезло, а кому-то нет.

Подполковник замолчал, перевёл взгляд вдаль, оценивая положение только ему известных объектов.

— Так о чём вы хотели поговорить? — Вновь спросил Иван.

— У меня к вам, пан майор, деловое предложение. — Поляк стал абсолютно серьёзен. — Я могу провести ваш батальон до самого фронта так, что никто вам не помешает.

— Почему? — Удивился русский.

— Мне не нравится то, что здесь происходит сейчас. И я в ужасе от всего того, что в стране начнётся вскоре. — Подполковник сделал паузу. — В качестве ответной услуги вы проведёте нас на ту сторону фронта.

— Вас?

— Да, со мной более пятидесяти человек, которые думают так же, как и я.

— А зачем вам за нашу линию фронта? — Иван был в нерешительности. — Вас там просто арестуют и отправят в лагерь для военнопленных.

— Лучше быть военнопленным, чем трупом. — Отозвался поляк. — К тому же у вас там есть польский корпус генерала Берлинга. Когда-то я неплохо знал полковника Берлинга, надеюсь, что и он меня не забыл.

— Это всё? — Спросил русский комбат.

— Нет. — Подполковник замотал головой в знак отрицания. — Я могу показать вам место, где ночует одна из групп, уничтожающих пленных русских солдат.

— И в чём ваш интерес? — Иван уже уяснил, что поляк ничего не делает просто так, везде выискивая свою выгоду.

— Мне нужна жизнь одного человека из этой группы. Живого или мертвого вы отдадите его мне. Он мне слишком много должен.

— Денег? — Удивился комбат.

— Что такое деньги? Прах! — Поляка снова потянуло философствовать. — Он мне должен много крови! Столько, что его паршивой жизни не хватит для расплаты. Даже если я буду убивать его несколько раз.

На подполковника было страшно смотреть. Лицо мгновенно осунулось, глаза приобрели хищное выражение, пальцы сжались в кулак с такой силой, что побелели ногти. Он прошептал что-то по-польски. Но тут же мгновенно взял себя в руки.

Иван вдруг поверил поляку. Ясно было, что он желает отомстить, а затем скрыться за линией фронта. Вполне правдоподобный мотив. Для заброски агентов можно найти и попроще.

— Хорошо, пан подполковник, я согласен. — Русский комбат принял решение. — Где эта зондеркоманда. Мы ею займёмся.

— Я рад, пан майор, что вы согласились. — Поляк вдруг расслабился. — Время уходит, а искать новую русскую часть мне некогда.

Подполковник достал сигареты, протянул Ивану. Опять закурили.

— Отсюда до места их дислокации часа два, два с половиной пути. К темноте должны подойти. В группе около сорока человек, так что весь батальон брать не стоит. Выделите около полусотни — должно хватить. С ними пойду я сам и ещё три моих человека. Остальным об этом деле знать ни к чему.

Видя, что Иван пытается вмешаться в его монолог, поляк только отмахнулся рукой.

— Главной гарантией того, что там не засада — буду я сам. Если что-то пойдёт не так — можете меня просто пристрелить. Но это не всё. Есть и дополнительные гарантии. С основной частью батальона будут моя жена и внук. — Подполковник опять сжал кулак. — Всё, что осталось от моей семьи!

Поляк встал, яростно растоптал окурок.

— Я не прощаюсь, пан майор. Встречайте нас здесь же минут через двадцать. Я подойду со всей своей группой.

Подполковник развернулся и двинулся в сторону недалёкого хутора.

Постов оказалось всего два. И на тех жолнежи были изрядно навеселе. Один даже пытался петь от избытка чувств. Так что сняли их без излишней суеты. Но дальше возникли проблемы в виде двух сторожевых собак, которые сразу залились лаем стоило только двинуться в сторону хутора. Но здесь, к великой радости разведчиков, пришли им на помощь сами поляки. Какой-то пьяный пан выперся на крыльцо и разразился долгой и непонятной речью. Так как это не оказало на собак соответствующего действия, наоборот лай только стал громче, он достал из-за спины английский СТЭН и двумя короткими очередями прострелил ближайшую будку. На собак это подействовало. Ушел и пан, удовлетворённый результатами своей стрельбы. Разведчики тихо двинулись к ближайшей избе. Собаки благоразумно промолчали.

Старший лейтенант Аникушин махнул рукой, отправляя в сторону хутора первый взвод. Второй должен был обойти строения по краю леса и перекрыть отход полякам в сторону недалёкого болота. Польский подполковник знал, что оно проходимо, но вот сами тропинки и гати были известны только местным жителям. А на чью сторону они станут — не было известно даже господу богу. Ибо здесь вмешивалось столько условий, от наличия кровного родства и умения правильно креститься на ближайшее распятие, до качества и количества денег, предъявленных соискателями их помощи, что конкретно сказать не представлялось возможным. Могли помочь, а могли утопить в ближайшем омуте. Приходилось сознательно рисковать, что часть польских карателей уйдёт, но была надежда, что большинство их останется на этом хуторе.

Самоуверенность великая сила. Жолнежи Армии Крайовой настолько уверовали в свою безопасность, что не озаботились никакими внутренними постами на самом хуторе. Старлей уже знал, что здесь расположились четыре семьи близких родственников, то ли родных, то ли двоюродных, он так и не сумел разобрать из сбивчивых пояснений польского солдата, кое-как знающего русский язык. Вернее даже не русский, а дикую смесь из русских, белорусских, украинских и польских общеупотребительных слов, вполне понятных для любого славянина. Сам же подполковник всю дорогу молчал, нервно теребя скомканный носовой платок. На осторожные вопросы русских поляки отвечали только то, что у пана подполковника погибла последняя дочь, ибо всех трёх сыновей он потерял ещё в тридцать девятом под Варшавой. Бойцы замолкали и с уважением смотрели в сторону польского офицера. Не каждому выпадает такое горе и, тем более, не всякий сможет так достойно его перенести.

Вскоре вернулась разведка. Польские каратели безмятежно спали в двух самых крупных избах хутора. По крайней мере большая часть из них. Особняком расположилось руководство данной зондеркоманды. Разведчики видели, как в доступном их наблюдению окне третьего, самого маленького, дома мелькали погоны офицера. Старший лейтенант распределил свои атакующие группы на два основных дома, отдав им большую часть немецких гранат, притащенных польскими союзниками. И даже выделил из своего неприкосновенного запаса четыре бутылки КС, самовозгорающей смеси, великолепно проявившей себя в борьбе с немецкими панцерами. К третьему дому проявили своё внимание поляки. Подполковник вдруг заволновался, узнав о мелькавших в окошке погонах со звёздочками, к нему немедленно присоединились его жолнежи. Старлей только махнул рукой — есть у польского офицера личные враги — пусть сам с ними и разбирается. Откомандировал поляку двух автоматчиков, бывших в его личном резерве, и двух разведчиков, вернувшихся от этого жилья.

Поручик "Крысак" налил себе очередной стакан местного противного самогона. С отвращением влил его в себя. "Матка Бозка", как могут местные "хлопы" пить такую гадость. Поручик зацепил с тарелки пожелтевшее сало, единственную закуску животного происхождения, которую смогли предоставить местные "хлопы" родовитому пану из самой Варшавы. Наверное, врут, как всегда. Но он выведет их на чистую воду! Если не сейчас, то позже, когда он займёт соответствующее его положению место в Столице.

Поручик чувствовал себя отвратительно. Его, потомка одного из самых древних родов страны, поставили командовать этими бандитами. Какое унижение!

Ему, получившему хорошее воспитание, приходится наблюдать за "работой" этих скотов. Если можно назвать работой те зверства, которые вытворяют эти бандиты. Неизвестно из какой клоаки вытащили эти отбросы рода человеческого, но людьми их назвать трудно. Скотами, мразями, тварями, но не людьми.

С каким удовольствием он перестрелял бы это тюремное быдло, но "кто-то должен выполнять и эту часть дела", как заявил ему генерал после первой операции. Поручика тогда два дня мутило от увиденного. И, при первой же возможности, он кинулся на доклад к генералу. Тот выслушал сбивчивые объяснения подчинённого с самым мрачным выражением лица.

— А что вы предлагаете, поручик? — Спросил генерал. — Отпускать русских?

— Никак нет господин генерал. — Не нашёлся что сказать тот. — Но ведь можно поместить их в лагерь для военнопленных.

— У Польши сейчас нет денег на содержание этих лагерей. — Отмёл его предложение генерал.

— Но тогда просто расстрелять. — Окончательно потерялся поручик. — Зачем же так зверствовать?

— А затем, что по-другому эти скоты не умеют! — Генерал начал терять терпение. — А искать других исполнителей поздно! Вот вы, поручик, пойдёте в расстрельную команду?

— Господин генерал, я офицер и шляхтич древнего рода. — Вытянулся в возмущении поручик.

— Я тоже! — Взмахнул рукой генерал. — И точно так же не желаю мараться! Оттого и велел набрать по тюрьмам этих скотов, которых после выполнения задачи можно будет расстрелять "за зверства".

— А меня, господин генерал. — Очнулся поручик. — Меня тоже можно будет расстрелять за зверства?

— А кто требует называться своим именем? — Генерал пожал плечами, достал из коробки чёрного дерева сигару, неторопливо раскурил её. — Возьмите себе другой псевдоним, и не забывайте почаще менять его. А чтобы не было так противно смотреть на своих подчинённых, найдите коньяка или водки. Постарайтесь не сойти с ума, через месяц вас заменят.

"Если я сумею прожить этот месяц", — дополнил его слова поручик, выходя из генеральского кабинета.

А вероятность выжить с каждым днём все меньше. Если не пристрелят русские, то могут прикончить и свои подчинённые. Хотя поначалу и удавалось сохранять нейтрально-враждебные отношения. Поручик тихо презирал "этих скотов", те посмеивались за его спиной над "господинчиком". Всеми делами в отряде заправлял бывший вор Пшегота, числившийся заместителем поручика. Отребье все его команды выполняло беспрекословно. Попытки возражать пресекались быстро и жестоко. Пшегота выслушивал приказы поручика, молча кивал и отправлялся выполнять их по-своему.

Вечером картина была обратной. Пшегота докладывал о проделанной работе, поручик молча кивал и отправлялся пить водку, пока она ещё была. Когда закончилась водка, стараниями Пшеготы появился самогон. Идиллия, устраивавшая всех. Бандиты зверствовали по своему усмотрению, поручик старался не замараться об их дела и считал дни до окончания месяца. Скорее всего, генерал давно забыл своё обещание, но поручик собирался напомнить о нём при первой же возможности.

Но четыре дня назад случилось непоправимое. Эти ублюдки из своего рейда по окрестностям притащили автомобиль — польский автомобиль. С поручика мгновенно слетел хмель.

— Ты что творишь Пшегота? — Вскипел поручик. — Поляков уже резать начал?

— А какая разница! — Отмахнулся тот. — Свалим на русских. Мы там несколько предметов оставили в качестве доказательства зверства красноармейцев над польскими гражданами.

— Ты, что совсем озверел? — Попытался поставить его на место командир отряда.

— Слушай поручик! — Выдохнул ему в лицо его заместитель. — Если тебе об этом не сказали, оберегая твою хлипкую дворянскую душонку, то у меня есть прямое указание на проведение подобных дел.

— А ты знаешь, чья это машина? — Поручик разглядел автомобиль пристальней и похолодел. — Это машина подполковника Вилка!

— Да хоть маршала Рыдза. — Отрезал Пшегота.

— Да ты скот, что о себе вообразил? — Поручик размахнулся "примерно наказать хама", но обнаружил, что его рука зажата в лапище заместителя, а в живот ему уперся нож.

— Ещё, что-нибудь вякнешь, — прошипел ему в ухо Пшегота, — и я разрешу своим хлопцам поразвлечься с тобой, а они давно этого ждут.

Поручик обмяк. Пшегота решил отбросить условности и показать, кто в отряде настоящий командир. С боков тихо появились два головореза, сопровождавшие заместителя всегда, в бок поручику уперся ствол пистолета. И он всё понял.

Понял, зачем он в этом отряде, зачем был нужен откровенный разговор с генералом. Почему его терпели и старательно поили водкой. Кто сказал, что за зверства нужно расстреливать всех скотов? Достаточно одного — главного! А главный у этих мразей — он, поручик "Крысак". Вод ведь и кличку себе подобрал соответствующую. Поручик рассмеялся.

— Только истерики нам не хватало! — Высказал Пшегота своим дружкам. — Тащите его в дом, влейте самогона побольше, пока не заснёт. Да поставьте охрану. Кажется, наш дурачок всё понял и постарается сбежать.

Поручика уволокли в дом. К Пшеготе подошёл ещё один человек в цивильном городском костюме.

— Что случилось, капитан?

— Наш "жертвенный баран" наконец-таки понял, зачем он здесь. — Усмехнулся Пшегота.

— Я вообще не понимаю, зачем вам такие сложности, капитан?

— Я, господин майор, не хочу отправиться на виселицу за выполнение ваших приказов. — Отрезал Пшегота. — Пусть болтается на ней этот спесивый дурак. А бывший вор Пшегота погибнет в бою. И никому не придёт в голову отожествлять его с капитаном Витковским.

— Вы хотите сказать, что вы мне не доверяете? — Проворчал майор.

— Я никому не верю! — Капитан покачал головой. — А вам я не верю вдвойне! Особенно после сегодняшнего дела. Вам не жалко было эту девочку? Ведь она дочь вашего друга? За что вы так наказали подполковника Вилка?

— Он стал излишне самостоятелен. — Майор улыбнулся. — А это великий грех! И не только для подполковников, но и для капитанов. Кстати он ведь вам родственник? Не жалко было девочку, капитан?

— Не надо меня пугать, господин майор. — Капитан покачал головой. — На тот свет я без вас не отправлюсь. Мне там скучно будет без вашей милой рожи.

Майор зло дёрнул головой, отвернулся и направился к машине.

Поручик налил себе ещё один стакан. Так что он хотел вспомнить? Что-то очень важное. И о чём?

Самогон, конечно, дрянь. Местных "хлопов" за такой самогон пороть надо! Пороли его предки этих скотов, да видно мало!

А зачем он хотел выйти? И что за наглая харя всё время торчит в его комнате?

Поручик встал из-за стола, пошатываясь направился к двери. Приподнялся и охранник. Тихо ругаясь, поручик два раза промахивался мимо дверного проёма, наконец, ухватился за стену, прошёл по ней и вышел в коридор. В коридоре он опрокинул ведро с водой, поскользнулся на разлитой жидкости, но сумел сохранить равновесие и добраться до входной двери. Охранник со скучающей физиономией шёл позади. За эти трое суток он насмотрелся подобного зрелища. Поручик то впадал в буйство и грозил высокопоставленными родственниками, которых у него не было никогда. То начинал рассказывать историю своего несуществующего древнего шляхетского рода. На самом деле происходил он из семьи разбогатевших мелких лавочников, сумевших в годы становления Республики примазаться, по сходству фамилий, к древнему, но захиревшему роду.

Впрочем, охраннику были безразличны потуги поручика выдать себя за важное лицо. Ему за время своей службы приходилось решать судьбы намного более значимых лиц. Придёт время, разберётся и с этим хвастуном.

Поручик с трудом открыл дверь, вышел на порог, вдохнул свежего воздуха. Его опасно шатнуло, пришлось ухватиться за один из столбов, поддерживающих навес над порогом. Охранник прислонился к соседнему, ожидая, когда подопечный сделает свои дела. Тот долго возился, борясь с непослушными пуговицами, но всё же сумел расстегнуть ширинку и с облегчением зажурчал, освобождая организм от излишков жидкости.

Охранник зевнул, хотелось спать. Капитан так и не решился дать им в помощь, хотя бы ещё одного человека. Нужно признать, что и давать было некого. Из всей их группы только семь человек, включая капитана, знали о настоящей цели деятельности их отряда. Почти все остальные были тюремным быдлом, освобождённым немцами для грязной работы. Были, правда, и "садисты по убеждению", но их сторонились и уголовники, и офицеры контрразведки. Первые не понимали, как с такими наклонностями удалось остаться на свободе? А можно было это сделать, только имея настолько высокопоставленные связи, что любой суд закрывал дело, скрипя зубами в бессилии. Вторые ясно осознавали судьбу всех этих "борцов за свободу". В лучшем случае, их прикончат русские, и тогда можно будет создать очередную легенду о "непримиримых бойцах, подло убитых большевиками". В худшем, придется пристреливать этих мразей самим, опять таки находя красивую легенду о "гибели за свободу Польши".

Этого молодого дурачка было немного жалко. Но никто не заставлял его напрашиваться в командиры данного отряда. Просчитался, выбирая между боевыми террор-группами, которые сейчас гибнут в тылах красных, но приносят вполне ощутимую пользу своими смертями, и "отрядами зачистки территории", главной задачей которых являлось уничтожение оставшихся на ней большевиков, всеми доступными способами. Захотелось быстрой и лёгкой славы, а оказалось что злодейка-судьба подкинула очередную подлость.

Поручик никак не мог вернуть пуговицы на прежнее место. Охранник достал и закурил сигарету. Зачем возится? Всё равно минут через двадцать опять попрётся сюда, и так же настойчиво будет искать ширинку.

В стороне мелькнул чей-то неясный силуэт. Охранник кинул руку к кобуре и согнулся от боли. В правом предплечье торчал нож, которым его подопечный всё это время кромсал сало и огурцы. Поручик рванул вперёд, позабыв про свои пьяные шатания, даже пытался бежать зигзагом, как учили их в своё время в военных училищах. Правда плохо получалось, выпил он всё же изрядно. Охранник собирался крикнуть часовых, но тут рвануло в стороне избы первого взвода. Он повернулся в ту сторону, но обнаружил только весёлое пламя, вырывающееся из окон дома, бывшего пристанищем этому подразделению. Спустя мгновение та же участь постигла второй взвод и началось. Загремело со всех сторон. Хлопали винтовки, стекались на обречённых избах струи пулемётных трассеров, тарахтели кое-где автоматы.

Охранник, превозмогая боль, рванул из кобуры пистолет, попытался прицелиться в спину своему подопечному. Мешала боль в руке, пришлось перекинуть пистолет в левую руку и открыть огонь. С третьего патрона ему удалось поразить убегающего поручика, четвёртым и пятым он попал опять, и охраняемый стал заваливаться в сторону. Охранник пытался метнуться с крыльца для проверки собственной работы, но грудь рванула боль, и он начал падать на доски пола, ещё не понимая того, что получил свою последнюю пулю.

Капитан Пшегота проснулся мгновенно, как только за стеной взорвалась первая граната, бросился к ближайшему окну и обнаружил вырывающееся из окон первой избы пламя. Метнулся назад, торопливо натянул бриджи и китель. Кажется русские нашли их? Вполне разумное решение вопроса, вот только должно было всё это произойти намного позже. Он и сам бы подсказал советскому командованию расположение этих "скотов", но входить в число "жертв кровожадных большевиков" в его планы не входило. Сапоги пришлось надевать на ходу, пытаясь четко определить, что именно произошло за пределами избы. Выскочив наружу, он обнаружил два разгорающихся костра вместо временных казарм первого и второго взвода. Гремели выстрелы со стороны леса и от недалёкого болота. Ну что же — всё именно так, как он и предполагал. Капитан рванул в сторону, нашёл незаметное углубление и заспешил вдоль оврага, невидимого со стороны леса. Почти миновал околицу хутора, когда под ноги влетело невидимое препятствие и тело бросило себя вперёд. Немедленно свалился кто-то сверху, руки мгновенно спеленали проволокой, на ногах закрутили толстую верёвку и тело потащили вверх, немилосердно стуча головой по всем неровностям почвы. Вскоре попался особенно твёрдый корень и капитан потерял сознание.

Сознание возвращалось медленно, стремясь сделать остановку на каждом воспоминании прошедших минут. Наконец, капитан открыл глаза и обнаружил перед собой яркое пятно электрического фонарика.

— Кто ты? — Выдавил он мучавший его всё это время вопрос.

— Не узнаёшь, капитан? — Выплыло из темноты и фонарик сместился, открывая такое знакомое и столь неожиданное, в данной ситуации, лицо.

— Вы? — Капитан дёрнулся, проверяя крепость верёвок, но вскоре успокоился — надежды на освобождение не было.

— Ты хотел видеть меня, Адам? — Продолжал долбить из темноты ненавидимый голос. — Ну вот он я! Что ты хотел сказать мне?

— Я вас ненавижу, подполковник! — Взревел капитан, повторяя свои попытки освободиться. — И вас, и всю вашу семью, отобравшую у меня право на моё положение в обществе.

— Какое положение, идиот? — Голос из темноты наполнился злостью. — Право надуваться спесью при воспоминаниях о прошедшем? И наблюдать спесивые рожи англичан, которым плевать на всех нас. Право клянчить у немцев очередную должность, намекая на высокое происхождение своих предков? И натыкаться на наглые рожи эсесовцев из бывших пивоваров, мясников и булочников.

— Вы предлагаете наблюдать наглые рожи жидовских комиссаров, из бывших портных, аптекарей и золотарей? — Взорвался капитан. — Я не желаю получать от них указания!

— Неубедительно, Адам! — Голос собеседника стал печальным. — Не забывай, что я вырос в России и воевал на востоке с обеих сторон. И прекрасно знаю русских, и даже русских евреев. Не все из них такие кровожадные твари, как ты пытаешься показать.

На хуторе замолкли очереди пулемётов, иногда хлопали выстрелы винтовок, но всё показывало, что бой закончился.

— Ты мне лучше скажи, Адам, за что ты убил Стасю? — Голос из темноты стал наливаться сталью.

Ничего другого от него Пшегота и не ожидал. Дядя всегда отличался излишней педантичностью, и даже, отчитывая их, в своё время, за изломанные кусты малины, неизменно старался выбрать максимально тяжёлое наказание. А уж тем более не должен был "подставлять левую щёку" за убийство родной дочери. Капитан мысленно перекрестился, прощаясь со своей грешной жизнью, вдохнул полную грудь воздуха и предпринял последнюю попытку оправдаться.

— Пан подполковник! Дядя! Это не моя инициатива! Майор Качинский приказал. — Капитан выдохнул воздух. — Вы же его знаете?

— Я его прекрасно знаю! — Подполковник усмехнулся. — Но майор Качинский уже два дня отчитывается перед Сатаной. А перед смертью он так старательно рассказывал обо всех своих делах!

Капитан, в очередной раз, судорожно вздохнул.

— Ты что, недоумок, всерьёз думаешь, что я пойду по оставленному вами следу? — Подполковник подтащил к себе своего пленника. — Ты забыл, что я полтора десятка лет служил в армейской контрразведке?

— Дядя Анджей, майор Качинский приказал! — Предпринял последнюю попытку капитан Витковский, окончательно отбросивший свой псевдоним.

— Я тебе сказал, что майора уже нет. — Подполковник старался сохранить спокойный вид. — Пришло время отвечать и всем остальным! Чем ты оправдаешь себя?

Подполковник с трудом сдерживался. С тех пор, как он обнаружил в придорожном лесу "распяленное" между соседними берёзами тело своей шестнадцатилетней дочери, подполковник "тронулся умом", ожидая только одного — наказания убийц своей любимой Стаси. Чего бы ему это не стоило! И кто бы это не сделал!

А на всё остальное ему наплевать!

Пришлось отбросить красноармейские звездочки, которые ему подбросили в качестве "улики". Закрыть глаза на вырезанные на спине и грудях пленницы "красные звёзды". Достоверные сведения указывали, что большевики не балуются такими знаками своего присутствия, предпочитая сожжённые танки и разгромленные рубежи обороны.

А в последнее время добавили повешенных любителей позверствовать, прикрываясь именем советских солдат. Причём, вешали этих тварей со всеми нужными комментариями, поясняя на табличке — кто повешен, кого, когда и каким образом убил. Эффект был просто потрясающий!

Пытались там визжать, оскорблённые в своей "непредвзятости" свободные средства массовой информации англоязычных стран, но мерзкие русские опять-таки обнародовали "грубую бухгалтерию" этих действий, вызывая у цивилизованных европейцев пренебрежение и непонимание своей "тупой славянской наивностью".

Всё это подполковнику Вилку было прекрасно известно. Приходилось вынимать из, вполне заслуженной, петли всяких деятелей "сопротивления". Причём, некоторых из них подполковник, с превеликой радостью, повесил бы сам. Главной интригой этого действа было то, что "рукой божьей", в данном случае, выступали безбожные большевики.

Подполковник отвернулся от пленника. Всё, что его непутёвый племянник пытался привести в своё оправдание, было подполковнику прекрасно известно. Он сам, в аналогичном случае, привёл бы более убедительные оправдания. Подполковник кивнул своему помощнику. Хорунжий извлёк из своего бездонного вещмешка веревку и кинулся искать ближайшее подходящее дерево.

Не стоило нарушать традицию, взятую на вооружение большевиками.

Пленник дёрнулся, но понимая, что для него всё уже закончилось, смирился.

Вскоре вернулся хорунжий, молча кивнул, поясняя, что задание выполнено.

— Что писать, пан подполковник? — Спросил он, протягивая своему командиру заранее заготовленную "табличку висельника".

— Пиши, что "казнён убийца и вор Адам Пшегота". — Ответил подполковник.

— Что, дядя, боитесь опозорить своё благородное имя? — Попытался подать голос пленник.

— Заткнись идиот! — Мрачно бросил подполковник Вилк. — Я пытаюсь позаботиться о твоей матери, которой неприятно будет слышать, что сына повесили за убийство троюродной сестры. И спасаю от общего презрения и ненависти твоих братьев, не виноватых в том, что старший брат оказался убийцей и садистом.

— А если мы одержим победу? — Привёл последний повод капитан Витковский.

— Идиот, ты что не видел реакцию местных хуторян на нападение большевиков?

— А причём тут их реакция? — В свою очередь удивился капитан.

— Ты видел кого-нибудь, кто бы вас поддержал? — Начал пояснения подполковник. — И давно уже никого не видел! — Продолжил он вдалбливать своё мнение племяннику. — Везде вас только терпят. Подобострастно кланяются и плюют в спину, стоит только отвернуться.

— Хлопы всегда такими были! — Ответил ему капитан Пшегота.

— Значит нужно делать выводы из этого, кретин. — Вспыхнул вдруг подполковник. — А вы начали их зверски резать, выставляя виноватыми русских. Вы что, действительно, поверили, что они не узнают, кто это сделал на самом деле?

— А кто собирается спрашивать их мнение? — Бросил капитан Пшегота.

— Ну всё! Хватит! — Решился, наконец-таки подполковник. — Хорунжий, найдите для него подходящее дерево и не забудьте повесить табличку!

Подполковник отвернулся и пошёл вдаль от места казни, страшась поменять своё мнение.

Старший лейтенант Аникушин прикидывал потери своей роты после этого боя. Погибло не так уж и много, учитывая внезапность нападения. Ранено, конечно, было больше, но вполне терпимо. По крайней мере, он ожидал от исхода этого боя намного более худших результатов. Но пронесло!

Всех "своих" решено было вынести с поля боя, чтобы похоронить в отдельном месте, в том числе и одного поляка. Польского подполковника больше всего поразила "странная логика" красноармейцев, согласно которой погибшие в одном бою считаются союзниками и должны быть похоронены в одном месте.

— Матка Бозска. — Шептал поляк. — А может так и должно быть?

Спешили по ночному лесу русские бойцы и польские жолнежи, кричали команды сержанты и капралы. Наконец, выскочили к тому месту, где русские бойцы, получив пароль, разрешивший им расслабиться, решили оторваться, но возникли новые проблемы и всем, без исключения, командирам пришлось бежать к командному пункту русских. Оказывается, немцы решили устроить очередную проверку своим польским союзникам.

Ждала их впереди полноценная засада, пройти которую могли только отряды Армии Крайовой.

— Должен вам сказать, подполковник. — Начал разговор майор Смирнов. — Что кто-то из ваших солдат продал нас "с потрохами". И выход у нас только один — повесить эту тварь на виду у противника и прорываться на восток.

— Пан майор, позволит мне высказать своё предложение? — Ответил ему польский офицер.

— Конечно, пан подполковник. — Русский майор успел убедиться в деловых качествах польского командира.

— Давайте обойдём этих "гансов", и посмотрим, что на самом деле, они из себя представляют?

— Вы что-то подозреваете? — Майор Смирнов не хотел штурмовать никакие рубежи обороны.

— Вы знаете, пан майор, но день назад тут никого не было. — Подполковник Витковский сделал непонятный жест рукой. — А это значит, что никакие серьёзные части перебросить в данное место не могли. А несерьёзные мы пробьём насквозь и забудем!

— Пан подполковник, никак не может забыть польскую самоуверенность! — Ответил русский майор. — Напомнить тридцать девятый год?

— Не нужно! — Усмехнулся поляк. — С тех пор я изрядно поумнел! Я! — Подполковник задумался. — Но не немецкие генералы! А значит есть шанс их обмануть.

Затем была организована демонстративная переброска, на виду у немцев, живой силы и техники, в лице "двух танковых рот", состоявших из трёх БТ и одного Т-26, гоняемых вдоль дороги, и батальона стрелков, который демонстративно путешествовал по шоссе, показывая возможность ввязаться в бой в любом месте фронта. Немецкие генералы тихо охреневали от переброски русских резервов, которых в данном месте не могло быть ни в каком случае, но, получив данные разведки, торопливо перебрасывали на данный участок фронта всё, что у них было.

В конце концов, немцам "помахали ручкой" и спустя два дня пробили фронт в другом месте, где по мнению генералов рейха — "ничего быть не могло в принципе". Но в торопливо расширяемый прорыв устремились все, кто оказался в данном месте котла окружения. Батальон 513 полка под командованием майора Смирнова. Остатки второго батальона 14 танкового полка тридцать шестой механизированной бригады, почти в полном составе полёгшей в бесполезных контратаках. Сводная рота конников седьмой кавалерийской дивизии, которой удалось уйти на второй день немецкого прорыва, только отдельные всадники остались в немецких тылах. Артиллеристы пятого дивизиона сороковой бригады резерва Прибалтийского фронта. И много других бойцов, подобранных батальоном майора Смирнова при выдвижении к линии фронта.

Самым удивительным было то, что из тысячи ста сорока бойцов сводного полка майора Смирнова, вышедших в прорыв, более двухсот пятидесяти составляли поляки, решившие что "с немцами им не по пути".