— Эх видел бы ты тогда свою рожу… — Глядя мутными глазами куда-то в пространство между кувшином пива, и стопкой лепешек, заявил мне Лга’нхи. — Даже мне жутко стало.

— А чё не так с моей рожей было? — Искренне удивился я.

— Да как тебе сказать? — Задумчиво ответил Лга’нхи. — Такая спокойная… У человека не должно быть такой спокойной рожи… От этого жутко становится.

Разговор этот у нас состоялся уже значительно позже всех вышеописанных событий.

Очень-очень значительно.

Спустя этак лет… Да я наверное уже и не скажу сколько. Мы тогда как раз отмечали рождение моего первого правнука. …Что учитывая возраст, когда тут принято обзаводиться детьми, — по сути не так много как кажется на первый взгляд.

Я еще вполне такой бодрый мужичок, и даже большая часть зубов пока на месте. Оно конечно, — марафонские забеги давно в прошлом, — но десятку с полной выкладкой, я еще вполне осилю. …Хотя конечно, предпочту проделать этот путь либо верхом на верблюжьей спине, либо, того лучше, в телеге.

Но зато мой первый правнук, будет лишь на пару лет моложе моей младшей дочери. …Хотя, почему «младшей»? Я еще вполне могу… тем более что мне очередную молодую жену сватают… Впрочем, — это сейчас не важно.

Про Лга’нхи даже и говорить не хочу, — этот, с годами, кажется становится только крепче и выносливее. И даже в нашем племени, где собрались отнюдь не самые хилые и убогие доходяги, — по прежнему слывет самым крутым воякой, что регулярно и доказывает на разных сборах-«чемпионатах» всем, кто осмеливается бросить ему вызов.

…Ну а мне вызовов, давно уже никто не бросает. — Знают, — бесполезно, я такую тяжесть не подниму…

Шутка конечно. — Шаманы вообще редко соревнуются друг с другом. Это воякам обязательно надо проверять друг дружку на вшивость, а у шаманов и без того дел хватает.

Просто в качестве «доли правды» которая обязана быть в каждой шутке, — мой авторитет столь высок, что давненько никому и в голову не приходит усомниться в словах или предсказаниях Великого Шамана Дебила.

Признаюсь, я даже немного от этого забронзовел, так что приходится время от времени тыкать себя носом в собственные лужицы, и мысленно напоминать, что в действительности означает слово «Дебил».

…И наверное тем страннее, что две столь выдающиеся личности, только спустя столько лет, впервые осмелились заговорить о событиях произошедших на том далеком южном берегу нашего моря.

А тогда, все было так…

…Вот хрен его поймешь, КАК все тогда было… — В принципе, окружающие меня сейчас люди намного проще и утилитарнее относятся к чудесам и прочей мистике. — Чудеса тут дело обычное.

«Сварил» в тигле кучку камней, и появился металл. — Чудо? — И еще какое!

Бросил дротик и попал в оленя… — Тоже чудо.

Отправился в море, за самый горизонт, и вернулся. — Чудо из чудес.

Вышел в грозу биться со злобными духами, отразил все удары молний и грома. — В селении никого не убило, — необходимое бытовое чудо.

Выпил грибного компота, и давно умершие дедушки пришли навестить тебя и дать полезные советы. — Самое обыкновенное, и даже архибанальнейшее чудо.

Чудо оно везде, — в каждой травинке и под каждым камнем. Каждый эпизод жизни нанизан на чудо, словно бусинка на нитку. Ибо жизнь и есть главное чудо, — столь привычное и столь необъяснимое.

Но Амулет…

Амулет, был словно взрывом атомной бомбы, во время праздничного фейерверка. Только выжигал он не столько материю, сколько чувства и эмоции.

Даже от той точки, где тогда находился я… и в плане психического состояния, и в плане местоположения, — исчезновение Вождя Эгииноасиика смотрелось жутко. А как это виделось со стороны… — Бесстрашный Лга’нхи, осмелился заговорить об этом только спустя много лет. Но даже у куда более продвинутого меня, не хватает слов описать что я тогда видел, а главное, — чувствовал. А уж чего говорить про Лга’нхи?

…Так что судить можно наверное лишь по результатам происшествия. — А главный результат, — когда я спрятал Амулет в ящик, — аиотееки стояли на коленях.

…Угу. — Те самые, — гордые и никогда не сгибающие спин даже в присутствии своих главных Вождей, аиотееки-оуоо, стояли на коленях.

Нет, не передо мной. И не из страха. — Скорее это был своеобразный религиозный экстаз. …А может, их просто ноги не держали, — мои-то точно, тогда едва не подгибались от странной усталости и какой-то душевное опустошенности. — Тоже хотелось сесть, а лучше лечь, и лежать, глядя в бесконечное небо, без единой мысли в голове и шевелений чувств в душе.

Потом аиотееки встали, сели на своих верблюдов, и уехали. Молча.

А мы, так же, без лишних слов начали выносить трупы с верфи, выгонять в чисто поле верблюдов, и готовить корабль к отплытию.

Потом обычная суета и нервотрепка длительного морского перехода. В этой деревеньке нам действительно хорошо переделали «Морского Гуся», — хотя и шли мы напрямую, через участок моря, который по моим расчетам должен был быть куда шире чем лежащий дальше на запад, — плаванье продолжалось всего двадцать один день. Зато и вышли мы к знакомым берегам Ирокезии, избежав необходимости долго плыть вдоль побережья.

…И за все время плавания, мы не словом не обмолвились о том что произошло на верфи.

Почему? — Сам не знаю. Просто не хотелось об этом говорить. — Когда ты сталкиваешься с чем-то по настоящему необъятным для понимания, — проще сделать вид что ничего особенного не произошло, и сосредоточиться на выполнении мелких дел и задач. …Так проще сохранить свой разум.

…Ну а после нашего прибытия в родные края, да еще и с целой кучей невероятных побед, свершений, и новых баллад о наших подвигах, мы закатили пирушку соответствующую моменту.

Ведь и правда было что отметить, — и море пересекли, причем дважды. И очередные невероятные победы одержали, взяв неплохую добычу. И пресловутый Амулет захватили. В чем каждый мог убедиться зайдя в мос’ковский Храм, и поглядев на чудной ящик, задвинутый шаманом Дебилом в самый дальний угол.

Я конечно малость опасался. — Но требований предъявить его «чудесность» так и не последовало. …Полагаю наши вояки и моряки не стали таиться от ближайшей родни, и кой чего про ящик этот рассказали… возможно шепотом.

Ну а дальше… — Мои соплеменники секретов таить даже от врагов не умеют, а уж от своих, — не считают нужным.

…Я ведь и сам Это отчасти чувствовал… Когда воспринимал те чувства что и прорывающийся сквозь пелену защиты Вождь Эгииноасиик. Не знаю как Амулет это делает… но ощущения малоприятные.

Так что думаю, после того как наши вояки рассказали родне про Амулет, и что эта штука может натворить, мои соплеменники куда больше желали чтобы их Шаман Дебил, никогда не открывал крышку жуткого ящика, чем жаждали фокусов, чудес и прочих фейерверков.

…А может и знаю. …В смысле, — как работает Амулет. …В смысле — догадываюсь. Хотя, — куда мне? — Скорее воображаю, будто догадываюсь. — Но мстится мне, что эта хрень улавливает и ретранслирует, усилив в десятки раз, те эмоции, которые испытывает человек, находясь перед этой Загадкой.

Древний человек настолько же храбр, насколько и осторожен. Жизнь в окружении постоянных опасностей приучает его с огромным недоверием и опаской относиться ко всему непонятному и загадочному. И схлопотав этот, усиленный в десятки раз, посыл обратно, — он опасается подойти к непонятной вещи. — Что называется, — «Защита от дурака, высшего уровня». — Полезное свойство для «полевой модели» межпространственного трансклюкатора, или чем эта гадость является.

Но зачастую, к этому страху подмешивается и любопытство. Настолько сильное любопытство, что пересиливает страх.

Не знаю, — заложена ли изначально подобная функция создателями Амулета… И вообще, не знаю какие там эмоции обычно испытывают они сами. И люди ли они вообще. — Но наше человеческое любопытство страшная штука.

Думаю именно оно и спустило нас с веток деревьев, раскидало по всей земле, заставило познавать мир, и в конечном итоге пересадило на стульчаки теплых ватерклозетов и перед экранами компьютеров. …Попутно выведя в космос, поскольку земной шар стал слишком крохотным для наших амбиций и желания узнавать новое.

…А вот я, кажется излишним любопытством не страдаю. …Это я к тому, что в отличие от жрецов пятой ступени, Учителя, или Эгииноасиика, — на Амулет не подсел.

Почему я его не боюсь настолько что могу находиться рядом с ним? — Не знаю. — Может мои мозги человека 21 века работают чуточку по иному. А может сказывается наше давнее с ним знакомство. (Ведь как-то же я попал сюда). — Но так или иначе, — фанатом-маньяком я не стал.

Иногда у меня возникает желание исследовать эту штуку, понять «где у нее кнопка», и попробовать приспособить к чему-нибудь полезному.

Но я человек выросший с внедренными в сознание истинами, что «Спички детям не игрушка» и «Не влезай, — убьет!». Так что не желая уподобиться анекдотичной обезьяне с атомной бомбой, предпочитаю держаться от этой штуки подальше.

…Моя бы воля, — я бы вообще от нее избавился. — Этот мир еще достаточно юн, чтобы играть в такие опасные игрушки. Иногда мне кажется что этот Амулет, подобен лимонке, подкинутой в кучу игрушек для группы детского сада. — Одно неловкое движение слишком любопытного младенца и…

Впрочем, — боюсь что мои желания и воля, тут значения никакого не имеют. — Как я смог понять, (или убедил сам себя в этом), — Амулет вроде как подпитывается человеческими эмоциями. Они ему нужны для нормального функционирования.

Так что пока он является предметом религиозного культа, — все более-менее нормально. А вот если его к примеру утопить в море, или зарыть в землю, (бить кувалдой по нему я точно не собираюсь), — эта сволочь как-нибудь да извернется, что-то такое сделает, чтобы вернуться к людям. И мне очень не хочется знать, каким именно путем, она этого добьется.

Так что, — пока приходится быть при нем хранителем и одним из доноров эмоций. …Эуотоосик второй. Осакат — третья. — Пока только у нас хватает сил и желания находиться рядом с этой внемировой фигней. …Хотя подойти вплотную, получается только у меня, — эти двое, предпочитают держаться подальше, — шагах так пятнадцати-двадцати.

Иногда еще приходят шаманы, подчас даже очень из далекий мест, чтобы попробовать себя в единоборстве с магией Амулета. И я без особых проблем открываю им ящик, чтобы они могли почувствовать что это за дрянь такая. Кое-кто, умудряется находиться радом с ним шагах в сорока, а потом, возвращаясь назад, разносит слухи, что торкает от Амулета, почище всякого нарко-компота.

Как и положено «правильным» дикарям, — мы приносим Амулету кровавые жертвы, пляшем вокруг него нарко-танцы стуча в бубны и колотушки, и поем былины.

Ему вероятно этих эмоций пока хватает, так что он ведет себя смирно. И я надеюсь, что так оно и будет впредь.

Впрочем, — жизнь моя отнюдь не завязана вокруг одного только Амулета. — Хотя, чего там греха таить, — обладание этой штукой, весьма способствовало усилению Авторитета народа Ирокезов.

Мы и раньше слыли не совсем понятными существами с весьма необычными связями в потустороннем мире. А уж теперь, вообще перешли в полусказочные персонажи. По крайней мере, именно так нас воспринимают соседи. И чем дальше от нас живет сосед, — тем большим количеством небылиц обрастают рассказы про странных ирокезов, пока дойдут до его ушей.

…Помогает ли нам это в обычной жизни? — Сложно сказать. — Иногда да, иногда нет. Мало кто теперь, даже аиотееки на западе, осмелится напасть на воинов, чьи головы украшают гребни из волос. Но и чтобы добиться нормального взаимопонимания при торговле или дипломатии, — приходится прилагать куда больше усилий.

Что еще изменилось с появлением Амулета? Стали ли мы жить намного Щастливее, с большой буквы «Ща»? — Да наверное нет. — Забот, проблем и напастей, на наш век и с ним и без него, хватает с избытком.

Особенно мне, все еще не оставившему идею, за оставшийся мне отрезок жизни, продвинуть развитие этого мира, как можно дальше. — Пахать и вкалывать, приходится много, так что подчас на сон и еду времени почти и не остается.

Основное внимание конечно уделяю Университету, и подготовке Голосов Закона. Но и без того, — сидеть на месте не приходится, — так что обычно за год, успеваю оббежать всю Ирокезию, начиная от поглощенной нами, в результате дружественной интервенции Олидики, и до западных болот.

Еще шесть раз плавал за море. — Чисто для моральной поддержки экипажа. И чтобы выпускники «штурманско-шаманской академии» могли совершить свои первые плавания под контролем старшего наставника.

На той стороне продолжается смута и неурядица. Некогда придерживающиеся политики единства, аиотееки окончательно разбились на кучку мелких родов и кланов, и вовсю режутся друг с другом.

Насколько это наша «заслуга»? — Сказать сложно. — Как я помню из истории своего мира, — подобные кочевые Империи особым долгожительством не отличались, и быстро разваливались едва исчезала объединяющая всех Цель, либо умирал Вождь, державший в повиновении отдельные группы.

Но натиск с той стороны на наш континент прекратился, так что пока мы живем относительно спокойно.

…Научились делать железо. …Не сами. — Вывезли специалистов из-за моря. Как и корабелов, моряков, и многих других, владеющих разными полезными ремеслами специалистов.

Даже из Храма кой-кого вывезли. Ну, тех кто успел вовремя смыться оттуда во время Большого Разграбления. В результате чего ряды бот’аников резко расширились, и появилась странная теория что Икаоитииоо неугодна двенадцатеричная система, и именно за ее использование он и покарал жрецов Старого Храма.

Причем клянусь, — я к этому бреду, не имею ни малейшего отношения. И даже отчасти борюсь с ней, когда кое-кому приходит в голову подгонять устоявшиеся обычаи под стандартный канон. — Заменять очень практичные отряды-оикия, на десятки, я не вижу не малейшего смысла.

А в остальном, — живем обычной жизнь древнего человека. — Пашем землю, пасем скот, охотимся и ловим рыбу, копаем руду и плавим металлы. Немного торгуем. Немного деремся.

Хотя с ближними соседями из горских царств, поддерживаем очень хорошие отношения. Благо Завгур, хотя правая рука у него практически и не действует, — после смерти Леокая, с нашей поддержкой сместил его сына с трона, и сам занял это место.

Царь из него получился очень даже неплохой, так что нареканий у народных масс нету. А «элита» против силы бородокосичников и ирокезов, не пляшет.

И поскольку его, Мокосая и Лга’нхи, (ну и меня тоже), объединяют фактически родственные, а главное — дружеские отношения. — Великий Союз продолжает существовать, даже после исчезновения угрозы аиотеекской экспансии.

Впрочем, все это политика, о которой рассказывать нет ни малейшего смысла. Ибо сегодня она одна, а завтра — другая.

Главное — живем, а это и есть величайшее чудо, на которое, как на нитку нанизан каждый миг, каждый вздох, каждый шаг нашей жизни.

Конец