А… А… А… Что же такое придумать на «А»? В голову почему-то лезло только «арбуз» и «аиотеек». Вот на «К» — копье или «И» — ирокез — проблем с подбором слов никаких не было, благо на местном оба слова начинались с одного и того же звука «и». Для остальных, преимущественно согласных, звуков я тоже довольно быстро подобрал примеры. А вот с гласных звуков тут почему-то начиналось довольно мало слов. А брать примеры из аиотеекского языка, чуть ли не полностью состоящего из одних гласных, мне как-то не хотелось. И так уже пришлось брать «оикия» для буквы «о». Но «оикия» это уже было практически родное ирокезское слово. Мы, считай, с него и начались. Но вот другие слова лучше все-таки использовать из местной речи.

И в связи с этим что же мне делать с этим «а»??? Начинать Азбуку со слова «аиотеек», — это вообще на фиг идеологически не верно. Изучение родной речи должно начинаться с чего-то родного и близкого, но никак не с имени заклятого врага! А арбузов я тут вообще никогда не видел. А если бы и видел, то наверняка у местных было бы для них какое-нибудь другое прозвище, чисто по закону подлости начинающееся не с «а».

Тут почему-то при том, что звук «а» встречается во многих словах, с него почти ничего не начиналось. И что прикажете в таких условиях рисовать в Азбуке напротив соответствующей буквы? Наконец, после долгих мучительных воспоминаний я вспомнил «аиста». Тут, правда, этот «аист» больше походил на скворца и со знакомым мне аистом общего имел только звук «а» в начале слова. Но и это уже было что-то.

В общем, в очередной раз я, Дебил, связался, не подумав, с грандиозным геморроем и теперь ломаю голову над тем, как приспособить русские буквы к местному языку, и так, чтобы правила грамматики были доступны широкому кругу читателей-писателей без долгих и мучительных объяснений.

И как же, спросите вы меня (я себя вот уже за последние пару часов раз двадцать спрашивал), мне удалось влипнуть во все это безобразие? Что ж, путь Дебила к тем азам, с которых он когда-то сам начинал свое обучение, как обычно, был долог и извилист.

На следующий день после нашей беседы Лга’нхи с десятком воинов слинял в Улот, докладывать Царю Царей Леокаю об успешно выполненной миссии.

Меня не взяли. Я, правда, и не напрашивался. Но Лга’нхи с ходу заявил, что всю дорогу они будут бежать и-и-и, короче, понятно — коротконогих и медлительных просьба не беспокоиться.

Ну да я, в общем-то, и сам не особо рвался. И так последнее время только и делаю, что куда-то спешу, за кем-то гонюсь, от кого-то удираю. Лучше уж проведу недельку на берегу, собирая гербарии в полях, капая на мозги учеников и убеждая по ночам Тишку, что я на нее совсем даже не обиделся, а скорее уж очень даже наоборот. А то моя худышка, по местным меркам страшная как смерть, все время переживает, что такой важный человек, как я, обменяет ее на нечто более котирующееся на местном рынке женской красоты.

Это же какое счастье — несколько дней покоя и мечтательных раздумий.

Нет, конечно, соплеменники все равно будут доставать. Но вроде особо больных сейчас нету, к тому же все заняты обустройством на новом месте, и им не до меня и не до своих болячек. А всякую мелочь вполне можно свалить на учеников. А сам — пойду в поля, пополнять запасы лечебных трав. А с собой Тишку возьму и щенков. Благо псов своих я уже приучил, что в некоторые моменты жизни Тишку от меня спасать совсем даже не надо. И лезть ко мне со своими мокрыми холодными носами и собачьими советами тоже не след.

Мы как раз возвращались с одной такой прогулки, и я решил срезать угол, углядев в растущем на берегу кустарнике что-то вроде просвета, как вдруг щенки залаяли и ломанули в сторону. Лаяли они вполне весело, как на нечто знакомое (в характерных признаках собачьего лая начинаешь разбираться довольно быстро, когда живешь не в теплой уютной квартире, а в условиях дикой и не всегда дружелюбной природной среды), так что я без опаски последовал за ними и внезапно вывалился из-за кустов на что-то вроде полянки посреди зарослей кустарника.

ТА-А-АК!!!! Не знаю, что тут происходило, но, судя по рожам участников, что-то явно незаконное и противуправное! Не знаю, откуда взявшиеся инстинкты околоточного вдруг как-то резко всколыхнули в моей душе желания хватать, не пущать и тащить на суд и расправу, а весело тявкающие щенки, носящиеся кругами и изображающие лагерных псов, лишь подтвердили это желание!

— И чем это вы тут занимаетесь? — грозно нахмурив брови, спросил я, глядя на испуганно жмущихся шестерых своих наиболее мелких соплеменников пяти-двенадцати лет, среди которых, естественно, тусовался и мой уже почти домочадец (однокостерник? однолодочник?) — Дрис’тун.

Кажись, малость переборщил, похоже, у всей мелкоты при виде внезапно появившегося ужасного Шамана Дебила языки от страха отнялись. Ну вот разве что Дрис’тун, на правах старого знакомого, меня не так сильно испугался. Хотя и испугался, что и подозрительно, я его ведь, да все время, что знаем друг друга, даже вроде ни разу не пнул и не ударил. В отличие от его же мамаши и всех моих домочадцев, которые, будучи вдохновленными местными педагогическими воззрениями, не жалели для ребенка тумаков и оплеух. Это только у меня рука не поднималась.

— Да так. Ничем, — бойко ответил мне Дрис’тун, смотря такими честными глазами, что сразу захотелось впаять их обладателю семьсот лет лагерей. — Эта… хворост для костра собираем. — И в качестве доказательства продемонстрировал палку, которую до этого почему-то пытался спрятать за спину. Его подельники и соучастники неведомого мне пока преступления радостно закивали и, в подтверждение слов члена их малолетней банды, резко начали бродить по тайной полянке, подбирая какие-то прутики и веточки с карандаш толщиной.

М-да, а врать-то местные совсем не умеют. Так что находчивость Дрис’туна, пожалуй, даже заслуживает поощрения крапивой по заднице!

Угу, значит, не хотите признаваться? Чувствую, что пора продемонстрировать очередное колдовство, именуемое «дедукция». Вот прям щас вызову страшного демона Шерлока Холмса, и он быстро поведает мне тайны происходившего тут разбойного безобразия. Уверен, Шерлок раскроет это преступление раньше, чем успеет поднести трубку ко рту или засадить иглу в вену.

— Та-та-та, та-ра-та-та, та-ра-та-та-та-та-та-та-та-та, — начал напевать я мелодию из засмотренного до дыр сериала, внимательно окидывая полянку взглядом. И вот, спустя пару минут…

— Это потрясающе, Холмс! — воскликнул я, смело беря на себя роль доктора Ватсона. — Как вы до этого додумались?!

— Элементарно, Ватсон. Вы только посмотрите на палку в руках этого обормота! Тщательно обстругана, а один конец заточен и обожжен. Только такой растяпа, как вы, любезный друг, могли подумать, что палка предназначена на дрова. Вы ведь и сами долгое время жили среди местных мальчишек и должны понимать, что на то, чтобы выгладить, вычистить и заострить сей предмет, пришлось потратить немало времени и сил, учитывая, что при работе пользовались исключительно каменными инструментами. Если только, конечно, этот проныра не выцыганил на время у вашей доброй жены (которая, кстати, будучи женщиной, ну пусть не умной, но вполне разумной и практичной, за вами по кустам не ломанулась) или вредной, но склонной к анархии сестренки бронзовый кинжал. Но тогда он должен ценить сие орудие убийства еще больше.

— О боже, Холмс!!! Вы сказали «убийство»? Но кто же жертва?

— Ну как же вы не наблюдательны, Ватсон. Обратите внимание на эту продолговатую кучу песка, ведь сразу видно, что ее нагребли совсем недавно и…

— Я понял, Холмс. Это могила, а под песком тело!!! Они убили кого-то из своей банды и закопали.

— Вы дурак, Ватсон. Это и есть жертва. Вот, посмотрите на форму этой кучи, она вам ничего не напоминает? А эти характерные круглые ямочки в песке? Сразу же видно, что сюда втыкали то самое орудие убийства, что ваш наивный воспитанник Дрис’тун пытается выдать за средство растопки и обогрева!

— Но в чем же тогда преступление? Убийство кучи песка, как мне кажется, не является чем-то незаконным и предосудительным.

— Ватсон, вы — дебил! Святотатство! Сей наглый шкет, потусовавшись у вашего костра и усвоив чуток арифметики, вообразил себя причастным к запретным знаниям. Он, подражая вам, соорудил макет «коровки» в масштабе этак десять к одному и теперь с приятелями пуляет в нее свой дротик-гарпун, играя в охотника на морских монстров!

— И что же нам делать, Холмс? Ведь мы как-то должны реагировать на все это. Надо ведь что-то…

— Да мне по фигу, Ватсон. Я сыщик, а не судья. И не воспитатель группы малолетних негодяев. Пусть этими проблемами мучается тот, кто самонадеянно принял на себя обязанности Шамана.

Вот-вот. Как всегда, самое интересное ему, а разгребать говнище мне! И что теперь с этими малолетними еретиками прикажете делать?

Нет, я ведь тоже был когда-то маленьким, и у меня тоже была бабуш… в смысле, я тоже шалил и безобразничал. Но на святое не покушался! Хотя во времена моей молодости святого-то, почитай, ничего уже и не оставалось, у нас тогда бандиты в роли ментов и судей выступали, а судьи и менты — в роли бандитов. Воровали все — всё, кто к чему приставлен был. Ну да это я не о том. Лга’нхи, вот сколько помню, тоже хулиганом был изрядным. Однако из всех непутевых «недочеловеков» попытаться слепить изображение овцебыка догадался только я. (За что наш шаман и отлупил меня с особой старательностью.) Но ни Лга’нхи, никто другой из местных мальчишек-девчонок даже не порывался что-то слепить или нарисовать. Видать, тягу к подобным искусствам тут отбивают у детишек еще в младенчестве, просто я как-то раньше не обращал на это внимания. А вот, кстати, интересный был бы материал для какого-нибудь детского психолога. Как подобный запрет влияет на развитие творческих способностей? Ведь первое, с чего начинают они проявляться и закрепляться у детей, — это рисование и возня с грязью под названием «лепка куличиков». Может быть, еще и из-за этого, а не только ограниченности ресурсов степняки пребывают в самой низкой стадии развития среди всех остальных народов? О, готовая тема для диссертации!

Впрочем, мне не до писания диссертаций, мне бы с этими шкетами разобраться. И главное, непонятно, то ли похвалить их за то, что новые идеи быстро перенимают, то ли отругать за покушение на святое. Вот даже не знаю, как правильнее поступить.

С одной стороны, вроде хочется разрешить, чтобы у них в мозгах сразу что-то связанное с метанием предметов отложилось и в будущем запрет на поражение цели с дистанции легче обойти было. А с другой — как взрослые посмотрят на подобные игры?

Нет, понятно, конечно, что придут за разъяснением к Шаману. Но если я не обосную грамотно и убедительно, почему это можно, — проблемы возникнут уже у меня. Пусть не сразу, но ведь, случись какая беда, причинно-следственная связь между разрешением Шамана на «неправильные» игры и нашествием, допустим, саранчи, выявится мгновенно. А мне это надо?

Вот опять забота. Как бы их так похвалить, чтобы думали, что отругал и даже наказал? Вот даже не знаю, как правильнее поступить.

— Вы что, гаденыши малолетние, такое делаете! — начал орать я на них. — Большую беду на племя навести хотите, неумехи бестолковые. Вот я вам ужо!

Малышня вздрогнула, но, судя по рожам, не очень-то испугалась. Видать, чувствуют, что я не серьезно. Дальше в голову вообще ничего полезного не лезет. Ну не умею я «страшно» ругаться, если только действительно не разозлюсь. А злиться на эти юные и забавные мордашки ну никак не получается. Ладно, попробуем подойти с другой стороны.

— Вы, мерзавцы, когда песок в кучу сгребали, внутрь чего-нибудь закапывали? — вопросил я подозрительным тоном.

— Нет. А что закопать-то надо было? — деловито осведомился Дрис’тун, уже заранее прикидывая, где бы можно было это «что» достать.

— Твое счастье, бестолочь, что ты этого не знаешь, — «успокоился» я. А потом, будто бы заметив новый непорядок, снова рявкнул: — А почему к дротику веревка не привязана? Ты сам подумай, дуралей, если ты веревкой себя с оружием своим не соединишь, что будет?

— Что? — Наивный взгляд, полный адского коварства, чей хозяин явно надеется выманить из меня подобными нехитрыми приемами информацию про жуткие тайны загробного мира и прочие шаманские дела. Да и ладно! Хорошо хоть, что Дрис’тун и его подельники всерьез заинтересовались моими словами и, каким-то своим гадским чутьем поняв, что бить их не будут, придвинулись поближе ко мне. (Ну никакого страха перед грозным Шаманом!)

— А вот что! — Ехидно ухмыляясь, я бросил в Дрис’туна шариком репейника, который оторвал от собственных штанов (видать, набрал, когда продирался через кусты). — А теперь беги давай. Видите? — спросил я у мелкоты, вместе со мной глядящей на убегающего Дрис’туна.

— Чего??? — До ребят явно не дошло мое тонкое иносказание с наглядным примером.

— А того, что он бежит, быстро бежит и репейник с собой уносит, — довольно бодро начал я, заодно махнув рукой беглецу, чтобы возвращался. — А если бы он был «коровкой» или даже тюленем, уплыл бы под водой. И больше бы мы его не увидели! Надо связь между собой и добычей держать! — пояснил я для тех, кто все-таки не понял (боюсь, парочка таких имелась).

— А потом, — продолжил я, впадая в нравоучительный тон. — Если бы рана серьезная была, подохла бы коровка где-нибудь, и ее мясо досталось бы акулам и морским чудищам, а не нам. А вот если бы к нему веревка была привязана, то и добыча бы к нам попала, и мана мимо не ушла. А вы ведь понимаете, что такое мана? (Если бы я еще и сам понимал, ведь лезу зачем-то на скользкий путь.) Вот-вот. Без нее воин, словно сгнившее древко: с виду вроде и похоже на настоящее, а только ткни — и сразу сломается.

Блин. Лопочу что-то бессвязанное и занудное, как всегда бывает, когда профан-начальник берется рассуждать о том, чего не знает. Глаза у детишек мгновенно затуманились и начали глядеть мимо меня. Они-то, вишь, небывалых чудес жаждали узнать, а я им про какие-то гнилые палки рассказываю. А тут еще, как назло, Тишка из-за кустов выбралась и смотрит, как я, дурак-дураком, несу всякую ахинею.

Под этим взглядом и ввиду внезапно возникшего равнодушия аудитории, а еще больше из-за собственного бессилья я уже взбесился по-настоящему.

— Так вы понимаете теперь, неслухи, какое гадство сотворили?! — рявкнул я так, что начавшие клевать носами от моих нравоучений малолетние бандиты вздрогнули и мгновенно отскочили на несколько шагов назад. Что ни говори, а рефлексы тут у них у всех поставлены хорошо.

— А ну стоять, сучьи потрохи! Я за вами по кустам бегать не собираюсь! Я вместо себя за вами пошлю демонов Макаренко и Песталоцци, они вам прочитают педагогическую поэму!

Вот, совсем другое дело. Кажется, кто-то даже обделался. Наконец-то я прежний, ужасный и кошмарный Шаман Дебил, а не добрый дядюшко Дебилушко.

— Вы, дурни, такое сотворили, что и сами понять не можете, — орал я, наслаждаясь звуками собственного голоса. — И теперь мне вас либо всех убить придется. (Э-э-э, чего бы такого полезного придумать? Заставить год дрова для моего костра таскать? Котлы мыть? Или обязать кроликами и рыбой снабжать — они ребята шустрые, уж по кролику-то в день для меня добыть смогут. Нет, как-то это мелко для Великого Шамана, который знает, как действительно надо мучить детей. А то кролики — это для них игра и не более. Вот, так и сделаю!) Либо должны будете, дуралеи мелкопузые, алфавит выучить и арифметику. (Вы хочите страшных тайн? Их есть у меня!)

Те, кто до следующего полнолуния все буквы и цифры не выучат, будут разорваны тиграми и сожраны ктулху. (Боженька, только сделай так, чтобы они ссаться не начали, а то опять ко мне ведь притащат на лечение.) Дрис’тун, ты цифры ведь знаешь? Знаешь. Вот обучишь их цифрам. А как там у тебя с буквами? За Осакат с Витьком во время уроков небось подсматривал-подслушивал? Ага! Значит, знаешь?! Ладно. Я сегодня вечером проверю. Вот и будешь своих друзей учить. Раз сами напортачили, сами и исправлять будете. Впрочем, я Витьку с Осакат скажу, они, если что, помогут. Только тогда вам придется им богатые дары поднести. Скоро ягоды пойдут, красненькие такие, в траве. Земляника называется на демонском языке. А как на нашем — не знаю. Вот будете их каждый день собирать по туеску каждому из учеников, и мне еще по два, и к моему костру приносить. Понятно?

Испуганные страшными словами «арифметика» и «грамматика», детишки облегченно закивали. Что такое азбука и арифметика, им пока не ведомо. А вот про ягодки и вообще все, что в округе можно безопасно сожрать, они точно знают все.

Вот какой я молодец. Давно ведь думал, как бы молодняк к ученью привлечь. И чтобы они, наподобие Витька, над буквами не засыпали. А то ведь парень искренне рвался науки постичь, но при виде буковок первое время носом клевал, пока более-менее читать не научился. А теперь, сволочь такая, зачитал до дыр «Ведомость на зарплату» и еще у меня какого-нибудь чтива выпрашивает. (Где и брать, не знаю.)

А тут уже носом не поклюешь, страх — лучший учитель. Чтобы до следующей полной луны дожить (она как раз, кстати, через месяц будет), детишкам придется сильно напрячься. Опять же, авторитет Дрис’туну подниму. Коли он и впрямь парнишка разумный, то и сам в ученье сможет продвинуться, и пацанье свое за собой протащит. Ах да, что-то я забыл. А ведь собирался же.

— А в игру эту больше не играйте! — строго сказал я молодняку. (Типа, наказал.) — Я вас лучше другой научу. (Типа, поощрил.) Ну-ка показывайте «хворост», что набрали.

Но то, что они мне показывают, выглядит слишком несолидно. Достал топорик и срубил пару наиболее ровных стволиков кустарника, порубил их на равные куски и обрезал неровности своим фест’кийцем (все-таки надо в этот Фест’кий съездить и узнать, как они такую бронзу делают). Потом сложил полученные рюхи в несколько городошных фигур на очерченной площадке (видел в детстве, как соседи по даче играли, ну и сам тоже играл). Потом отобрал у Дрис’туна дротик и, отойдя на десяток шагов, кинул его на манер городошной биты.

— Вот, поняли? — грозно спросил я у заинтересованно смотрящих мелких. — Вот так и играйте. Так можно. Кто быстрее все чурки с площадки вышибет, тот садится верхом на того, кто дольше всех возился, и едет на нем до тех палок и обратно. Считать-то все умеют? Никто не умеет, кроме Дрис’туна? Ну вот и будет вам дополнительный стимул. А стимул — это такая палка, которой овцебыков подгоняли или ослов в Древней Греции. Это, блин, такое далекое место, что и преисподняя по сравнению с ним близко. Короче, вот так и играйте! Только помните: кто буквы и цифры не выучит, тому уже не до игр будет. Его самого демоны навроде тех рюх, из которых «город» сложен, будут использовать.

Даже не знаю, слушали ли они мои угрозы про демонов или быстрее торопились новую игру опробовать. А я тем временем…

И тут я хлопнул себя по лбу. Игры! Основа основ! Вот чего не хватает в жизни ирокезам. В смысле, тем, кого я пытаюсь научить думать. «Крестики-нолики» и «шашки» для начала. Отлично развивают тактическое мышление. Да хоть даже и «камень-ножницы-бумага» — тут тоже думать приходится. Потом для тела, ну тут я, конечно, мало что могу местным дать. Бег, гребля и всяческая борьба у них и так на высшем уровне, а классики или прыгалки они не поймут. Футбол-хоккей — тут даже и не знают. Боюсь, при местных представлениях о правилах племя ирокезов быстро перебьет само себя. Они тут ребята мало того, что азартные, так еще и абсолютно дикие.

Так что пока с них и городков хватит — вполне себе занимательная и азартная игра. И вроде бы не копье метается, но если когда-нибудь вместо биты швырнут дубинку или топор, да прямо во вражеский строй или там в верблюда — вот тебе уже и некий результат. А потом можно и копья учиться кидать, сделаю им какой-нибудь обруч, и пусть сквозь него прокинуть пытаются. Надо только будет легенду соответствующую придумать, мол, не зверя убиваем, а от демонов отмахиваемся или еще какая-то фигня.

Впрочем, и военно-спортивные игры не помешают. Но их уже лучше с Лга’нхи и Гит’евеком обсудить. Какие качества для строевиков развивать полезнее. Короче, очень удачно я на эту полянку забрел. Опять же, обломятся Витек с Осакат каждый день по туеску земляники жрать — половину себе забирать буду!

Чрезвычайно довольный собой, я в гордом одиночестве пошел к лагерю, поскольку мое семейство, включая собак, предпочло остаться на тестирование новой игры. (Я еще успел заметить, как Тишка яростно выкручивала из руки Дрис’туна биту, видимо, на правах старшей желая первой опробовать новую забаву.) И только когда уже вошел в пределы лагеря, удостоил свой лоб второго хлопка за день. Ешкин кот! Правила!

Что отличает футбол от хоккея? Одним словом? Нет, это слово не «мяч», «клюшки», «коньки», «лед» и «вратарская маска». Это слово — «правила»! Те правила, по которым играют в эти игры. И согласно которым одна команда надевает коньки и выходит на лед гонять клюшками шайбу, а вторая — пинает на траве по мячику ногами, обутыми в бутсы.

А что должно выделять разношерстных ирокезов среди всех остальных народов? Ну, помимо самого ирокеза? Закон! Конституция, если хотите. Хребет, Основа Основ.

Те самые правила, следовать которым смогут и рыбак, и пастух, и землепашец! Единая для всех Конституция. Для всех справедливая и удобная (в смысле, для всех ирокезов, а не для всего человечества). И вот когда на этом Законе вырастет хотя бы одно поколение ирокезов, вот тогда вот даже среди десятков пастушьих племен ирокез-степняк за своего признает ирокеза-рыбака, а не абсолютно идентичного ему по образу жизни, но чужого степняка.

Потому что думать они будут одинаково. Верить в одинаковые принципы и подчиняться общему Закону! И, возможно, они, существуя в разных средах, и будут малость соперничать, а то и недолюбливать друг друга. Но зато затопчут любого чужака, который осмелится сказать что-то плохое против ирокезов в целом.

Есть только одна проблема. Вернее, две. Но со второй, думаю, будет проще. А вот с первой… я ведь даже нашей Российской Конституции не читал! Помню, нам ее на уроках обществоведения вроде даже преподавали, но я обычно в это время учебник разрисовывал и мало что запомнил.

Помню, там что-то про свободы и гарантии вроде. А еще обязанности. Ага! В армии служить я был обязан, пока мне справку о плоскостопии не купили. А еще там право на труд вроде было, жилье, хотя, может, и нет уже. Право на жизнь? А обязанности еще какие? А впрочем, для местных Российская Конституция точно не подойдет. Тут уж скорее Законы Хаммурапи в чести будут или Яса Чингисхана.

Хотя про Ясу я только что-то мельком слышал, а про Хаммурапи и его законы знал немногим больше (а может, и меньше), чем про Российскую Конституцию. Да, наверное, все-таки больше. Точно помню, что ее клинописью на каком-то камне выбили и что вроде как чуть ли не за все преступления полагалась смерть.

А еще помню, наш препод-историк одну умную вещь сказал. Что-то вроде «чтобы обычаи превратились в Закон, их надо задокументировать письменно». Потому как обычаи-то можно толковать и так, и этак. Как в игре — «считово — не считово», «по своим правилам» и прочие «чур я первый». А вот когда правила игры четко изложены на бумажке или высечены в камне, всегда можно подойти и свериться, чего считать, а что нет, по каким правилам играть и как определяется, кто первый.

Итак, большой плюс — читать и писать я умею.

Большой минус — по-хорошему-то, читать и писать умею только я! Витек с Осакат, конечно, тоже умеют, но пока еще очень плохо. Да и трое грамотных для задуманного — это очень мало. Вот это-то как бы и есть моя вторая большая проблема. Нужно внедрять грамотность среди населения.

Итак, задача номер один: написать такие замечательные и правильные законы, которым без труда и с удовольствием будут следовать представители самых разных племен и культур. Мелочь!

Задача номер два: научить в ближайшие годы грамоте достаточное количество народа, чтобы они смогли эти законы прочитать и им следовать.

Опаньки!!! А ведь это еще один мощный объединительный фактор — общая письменная культура! Блин! Да составить на фиг сборник ирокезских сказок, которые мамаши будут детишкам перед сном читать, пропагандирующих некую общую ирокезскую мораль, историю и самобытность! Кто покорил мамонтов и первым начал пахать землю, плавать в море, и пасти больших братьев? Ясен хрен, ирокезы! Кто изничтожил всех ктулху в Океане? Кто разгромил аиотееков? Кто самый-самый-самый во всем?

Ага, особенно в раскатывании губ. Тут Великий Шаман Дебил, кстати, тоже ирокез по совместительству, — явный чемпион. Не успел еще и двух учеников толком читать выучить, а уже о повальной грамоте и мамашах, сказки детишкам читающих, размечтался.

Однако, учить надо. В этом будет одна из главных сил ирокезского народа.

— Хотя, если подумать. Ну вот на кой хрен мне этот самый «ирокезский народ» вообще сдался? — внезапно квакнула у меня в голове последняя частица здравомыслия. — Ау, Дебил, ты ради чего жопу-то рвать собрался? На какие высоты мысленно воспарил? Никак империю строить захотел? Цивилизацию создать? А Оно те надо? Уймись, дурень, не по Сеньке шапка. Ешь, пей да трахайся. И не думай ни о чем лишнем. Вот сейчас вернется Лга’нхи, приведет с собой воинов Леокая за товарами. Ты вместе с ними смотаешься в Улот, перебазаришь с Царем Царей и заживешь тихо и спокойно, на местных берегах и в степях. Чего паришься-то? О чем таком возмечтал?

А в том-то и дело, что «трахайся», дал окорот я самому себе, внезапно становясь непривычно серьезным. Залетит Тишка, да пойдут у нас дети. А тут без этого никак, до ближайшего презерватива еще хренову тучу тысяч лет дожить надо. Да и какой смысл просто так трахаться? Тут этого тупо не поймут, чай, не двадцать первый век на дворе, тут дети поднимают статус человека куда больше, чем всякие там почетные грамоты, визитные карточки президента и ложные ксивы ФСБ в моем мире.

Потому что дети — это потомки. Новые поколения. Те, ради кого ты будешь существовать даже после смерти. А без них ты пустое место, напрасно прожившее свою унылую жизнь. Таких даже на том свете ни в грош не ставят.

И в каком же мире придется жить этим вот моим детям? Какое будущее я для них планирую? Грязное дикарское примитивное существование? Вечно под страхом смерти от вражеских копий или звериных когтей? То дрожа от холода, то сгорая на жаре? Сегодня брюхо от голода сводит, а завтра обжираешься до ублева? Это то Щастье, что я должен передать своим детям?!

Да, пора уже, наконец, себе честно признаться. Хотя, несмотря на все годы, что я тут провел, почему-то так и не смог окончательно поверить, что все это реально. Но это действительно реально! Так что хватит все время надеяться, что вот-вот опять случится чудо, и я вновь перенесусь в свой привычный мир и буду строить жизнь уже там. А все, что было тут, останется в памяти лишь как игра, недоразумение, страшный сон.

Хватит врать самому себе, Дебил, ранее известный как Петя Иванов, прими, наконец, тот факт, что ты тут навечно. Даже смерть не избавит тебя от этого мира. Потому как даже после смерти, согласно местным представлениям о «Правильном», твоей прямой обязанностью будет присматривать за своими потомками, оберегая и наставляя их на путь истинный. И Там, за Кромкой, тебе будет стыдно смотреть в глаза другим предкам и вновь прибывшим потомкам, зная, что ты мог сделать будущее своих прапраправнуков намного более светлым, сытым и разумным, но тупо поленился.

Тупо предпочел валяться на песке или жрать в три горла, вместо того чтобы вкалывать на своих пра-праправнуков. Даже на том свете тебя назовут, нет, не дебилом, чмом позорным!

Так что неважно, что из твоих затей переживет хотя бы тебя, не говоря уж о веках. Сохранят ли ирокезы данную тобой письменность и прочие знания. Сохранятся ли вообще как народ, — даже это неважно, — ты в любом случае обязан попытаться и выложиться на двести процентов, пытаясь создать что-то новое, лучшее, совершенное. Потому что…

Беззаботная жизнь у тебя была, когда ты, ежечасно получая пинки и подзатыльники, собирал говнецо, бредя за стадом, и таскал воду. Ни забот, ни напрягов. Другие за тебя думали, добывали еду, охраняли племя.

А сейчас ты осмелился взгромоздиться на одну из самых высоких ступеней племенной иерархии. И опять тебе не приходится бегать с копьем за дичью или ходить по ночам дозорами, охраняя покой племени. Но свое право на подобное привилегированное положение ты обязан ежечасно подтверждать трудами на благо племени. И не вздумай филонить. Тут это сразу почувствуют и быстренько скинут с пьедестала. Этот мир не терпит бездельников, лентяев и слабаков.

А значит, надо составить Азбуку и всерьез заниматься обучением мелкоты. Опять же, тогда и с учениками можно будет земляникой не делиться. Все мне пойдет!

Вот и пришлось мне мучиться с составлением всяческих Азбук. Как обычно, только взявшись за незнакомую работу, начинаешь узнавать весь список проблем, с ней связанных. Вот хотя бы для начала — как подходящие картинки к буквам подобрать. Вспомнил местного аиста, а как его нарисовать, чтобы местные поняли, что это именно аист, — не знаю. Потому как похожих птичек много, и если для меня они все на одно лицо, то как раз местные-то в них очень хорошо разбираются. И одну от другой отличают навскидку, даже по чириканью.

Так что в результате мне пришлось идти к ученикам и просить у них помощи (пообещал поделиться земляникой), Витек предложил мне вместо аиста какую-то рыбу, а Осакат — особый женский нож для разделки мяса и выделки шкур. Скорее даже скребок, чем нож. Вот только я-то был уверен, что он с «о» начинается. А она начала настаивать, что с «а». А я сдуру предположил, что она на этом настаивает, чтобы хуже Витька не оказаться. И, судя по всему, угадал, мы поругались, и она почти сутки ходила с надутыми губами.

А еще правила грамматики. Я их всегда ненавидел. Страстно. Всей душой. А теперь предстоит сочинять собственные, да еще и универсальные для трех разных диалектов, и с алфавитом не просто чужого языка, но вообще иного мира. От одной только мысли об этом на меня наваливается жуткая тоска. У степняков и прибрежников, например, есть своеобразное перепрыгивание со слога на слог в середине слова. А горцы и лесовики говорят намного мягче, словно перекатываясь через буквы. Но только каждый делает это по-своему. Некоторые звуки они даже будто бы слышат по-разному: кто-то более звонко, кто-то глухо. У одного только звука «е» есть штук пять вариантов произношения. Короче, проблем куча. Вон с теми же «о» и «а».

В конце концов решил не мучиться и, отбросив все непонятки с диалектами, ориентироваться на чисто ирокезский говор, за образец которого принял собственную речь. Как говорится, перемелется — мука будет, и если моя затея удастся, в будущем ирокезы начнут говорить так, как я это написал. В конце-то концов, всей «окающей» России Москва сумела навязать свое «аканье» в качестве эталона правильной речи, так что мой долг истинного мАсквича — поддерживать традиции родного города. Пусть замкадыши мучаются!

Ну а в крайнем случае, если местные так и не смогут принять мою версию собственного языка, пусть ждут прихода какого-нибудь грамматического гения, который проведет языковую реформу. Флаг ему в руки, у меня и без того проблем хватает.

Но вместе с нежданными трудностями подчас приходят и нечаянные радости. К таковым я отношу приход Гит’евека на мое второе занятие с мелкопузыми. Оказалось, что ему, как воспитателю будущих оикия, есть дело до того, чем это таким я занимаюсь с его потенциальными новобранцами. И надо отдать должное его деликатности — урок громкими воплями и вопросами он прерывать не стал, а сев возле костра и важно потягивая поднесенный Тишкой отвар травок, молча досидел до конца занятия и только после приступил к расспросам:

— Ты их всех на шаманов учишь? Много шаманов — это хорошо?

Хитро так заданный вопросик. Он вроде бы и не порицает, не возражает против моей затеи, а просто дает мне возможность подумать, не нарушаю ли я баланс в племени и гармонию небесных сфер перепроизводством шаманов в ущерб воинам и охотникам. Впрочем, этот вопрос я уже и себе задавал.

— Нет, Гит’евек, — начал я осторожно объяснять ему. — Шаманов я из них делать не хочу. Хотя, может, кто-то из них впоследствии шаманом и станет, но это уже значит — так Духи решили.

— А тогда зачем???

— Мана сильнее будет. (Стандартный вариант, не знаешь ответа, ссылайся на увеличение маны, рекомендации духов и противоборство демонам.) Если каждый из них овладеет тем, чему я их учу, им куда проще будет общаться с предками, получая советы непосредственно от них.

— Они начнут слышать предков? (Опять вопрос с подвохом. Коли ты умеешь слышать голоса из загробного мира, чем же ты отличаешься от шамана?)

— Нет. Скорее всего, нет. По крайней мере, я их этому не учу. Но я смогу перенести своими знаками на шкуры или дощечки то, что знают предки, — ты, например, или я. А они смогут прочесть это и узнать то, что знаем мы. И их дети смогут, и внуки, даже после того, как мы умрем и сможем помогать им только из загробного мира, поглядев на шкуры, словно бы услышат наши речи.

— Они научатся ходить в строю и бить копьями, поглядев на шкуру? (А вот тут уже не было ни капли иронии. Гит’евек спрашивал, не изобрел ли я некое заклинание, которое позволяет обучать воинов в единый миг, без долгих кропотливых тренировок.)

— Нет. Так нельзя. Что легко дается, то не ценится и потому долго не удерживается. Тебе по-прежнему придется учить их ходить в строю и бить копьем. Просто. Ты вот помнишь, как мы разбили пиратов на Реке? Помнишь! А знал ли ты это до того, как я передал тебе совет Духов поступить подобным образом? А нужны ли тебе теперь советы Духов, чтобы поступить подобным образом в схожих обстоятельствах? Вот и эти, — прочитав, как Гит’евек или Лга’нхи бились с врагами, — узнают и все наши уловки, и способы, как врага победить, даже если среди них не будет достаточно сильного шамана.

— Это хорошая наука, — важно согласился со мной Гит’евек. — Польза от того будет.

— А еще помнишь, откуда у нас столько товаров для Леокая взялось?

— Ты наколдовал.

— Вот это колдовство с помощью букв и цифр и делается. Даже шаманом не надо быть! А еще в «Ведомости на зарплату» все имена ирокезов перечислены. И каждый новый ирокез будет туда вписан. Сколько бы лет ни прошло. Сколько бы поколений ни сменилось, а потомки будут знать имя каждого своего предка! К каждому могут воззвать, спросить помощи или совета. Это ли не сила?

Гит’евек согласно кивнул, наконец-то я явно дельные вещи говорить начал. Если биться да охотиться он и сам научить может, как старшие когда-то учили его самого, а старшие старших учили их самих. Но вот иметь возможность обратиться к предкам за помощью, запомнив все их имена, — это вещь серьезная.

— А еще Законы! — продолжал я гнуть свою линию, пропагандируя за всеобщую грамотность. — Это важная вещь такая, вроде обычаев и зароков. Я о ней потом со всеми Старшинами говорить буду, когда Лга’нхи вернется. Законы, что кости в человеке: коли они крепки — и человек крепок! А когда ломаются — и человек слабым становится. Нам надо будет эти Законы придумать, записать и научить остальных по законам жить. И тогда племя наше станет сильным, самым сильным, может быть, на всей земле. Хотя, а ведь знаешь что, Гит’евек? (Я решил прибегнуть к авторитету аиотееков, внезапно сообразив, что, похоже, у аиотееков письменность-то тоже есть.) Ты когда у аиотееков был, никогда там не видел таких палочек с мотками веревок на них, а на веревках узлы навязаны? — Я вспомнил подобные мотки, найденные в «особой сумке» Пивасика вместе с пайцзой.

— Видел, — согласился со мной Гит’евек. — Это большое аиотеекское колдовство. Им только подлинные оуоо владеют.

— Это такое же колдовство, что и мои значки на шкурах. Аиотееки сильны благодаря своему колдовству. Но теперь и у нас такое будет! И даже лучше.

— А этому только детей учить можно? — Глаза Гит’евека вопрошающе впились в меня. — Коли у врага есть такое мощное оружие, вояка Гит’евек тоже должен был его освоить.

— Нет. Всех учить можно. Но чем моложе, тем проще научиться. Сам ведь понимаешь, ребенок он еще не человек, а так — глины комок. Как ты его слепишь, что в него вложишь, таким он и станет. А взрослому менять себя уже сложнее. Но если он сильно захочет…

В общем, нетрудно догадаться, что у меня появился еще один ученик. А к концу тех трех недель, пока не вернулся изрядно подзадержавшийся в пути Лга’нхи (впрочем, волнение это вызвало только у меня), пришлось учить уже трех Старшин, еще шестерых воинов и восьмерых подростков. А еще Тишку и Ласту. Так что о спокойном отдыхе я мог смело забыть. Кажется, если бы я за это время сбегал бы в Вал’аклаву и обратно, и то не так бы сильно вымотался.

И, наконец, прибыл Лга’нхи, и не один, а с Царем Царей Леокаем, пожелавшим посетить нас с официальным визитом. А у нас, как назло, ни одной ковровой дорожки.