Вот я сейчас и думаю, а не были ли мои последние злоключения результатами этой хитрой комбинации? Ведь начались они буквально на «банкете» в честь удачно заключенной сделки. Это могли и «восточные ребята» подстроить, и лесовики (хотя сильно сомневаюсь, хитрых «комбинаторов» я среди них не заметил). А может, даже и люди Митк’окока, которым, возможно, не слишком понравилась моя предприимчивость. Раньше-то они небось, только пользуясь знанием цен и временем прихода караванов, вылавливали в мутной водичке своей «мутной» экономики наиболее крупную рыбешку. А тут появился этакий ухарь-купец, провернувший за их спинами крупную сделку. Вот его и решили примерно наказать, обобрав до ниточки на «законных» основаниях. В конце концов, еще древние говорили: «Ищи, кому выгодно», а судя по тому, что мой караван пряностей едва не пришвартовался в складах Дворца, Митк’окок тут и был главный подозреваемый. Но поди докажи это на суде, в котором заседает сам Митк’окок.

Да и вообще, после всего произошедшего нам хода в город больше нету. Выгнали нас из города, и теперь приходится ютиться на пляжике какой-то бухточки, километрах в пяти от Вал’аклавы, на противоположной стороне реки, и мучительно перебирать события последних дней, пытаясь вычислить, кто же меня подставил?

Наш жилой сарай сотрясался от ударов стихии. Я, Осакат и наши «флотские» тесно сгрудились возле жиденького костерка, горевшего в очаге посреди хлипкого обиталища. Увы, все то немногое тепло, что он давал, мгновенно выдувалось сквозь пусть узенькие, но многочисленные щели в крыше, дверях и окнах. А разжечь что-то побольше было накладно — дрова и кизяк тут стоили денежку, или ракушку, или бронзюльку. Короче — стоили. Как я уже выяснил, в качестве топлива для Вал’аклавы привозили либо дровишки с гор (дороже всего), либо выловленный из моря плавник, либо кизяк от пасшихся в степи овцекоз. Но, сколько ни завози, все равно мало, приходилось экономить, используя топливо в основном для приготовления пищи и нужд промышленности.

Впрочем, климат тут был довольно теплый, и особого обогрева, как правило, не требовалось даже зимой. И если бы не затянувшийся на несколько дней ледяной шторм, усугубляющийся постоянной сыростью, худо-бедно можно было бы перетерпеть холод и сейчас.

Только все дело упиралось в то пропадающую, то возвращающуюся болезнь Осакат, да и прочих моих «подопечных». Вот и сейчас, даже несмотря на то что я замотал Осакат во все имеющиеся под рукой одежки и одеяла, уже на второй день бури сестренку снова пробил озноб и кашель. Так что пришлось отпаивать ее и других «болезных» горячим отваром травок с вином, специями и медом (пришлось отдать четыре довольно увесистые бронзовые висюльки за пару горстей чего-то вроде корицы и гвоздики и одну висюльку, поменьше, за примерно литровую банку меда). Снятая проба сего зелья лично меня бросила в жар, но Осакат продолжала дрожать и стучать зубами. Я начал уже подумывать об изобретении горчишников, но все упиралось в отсутствие горчицы.

А тут еще и в дверь, которую мы подперли изнутри поленом, дабы ее не шатало ветром, кто-то активно забарабанил. А потом, впустив с собой клок ледяного ветра, ввалилась пара мокрых и не слишком добродушных «забритых», принесших (на редкость не вовремя) долгожданную весть.

Да, на редкость не вовремя! Как-то не хочется оставлять тут болезную Осакат, а еще меньше — переться самому в ненастье без малого десяток километров. Но если этого не сделать, боюсь, все мои хитрые комбинации полетят псу под хвост. Так что, горестно вздохнув, выдал Витьку подробные инструкции по уходу за больной сестренкой («моей сестренкой», старательно подчеркнул я), потом свистнул недовольно сморщившемуся Мнау’гхо и выполз за дверь. Ледяной ветер сразу забрался под плотно запахнутую безрукавку, поверх рубахи, а дождь, пробившись под накинутую на голову шкуру, сдобрил все это порцией влаги. И дабы немедленно не околеть тут от холода, пришлось припустить что есть мочи, насколько позволяла размокшая земля. Зато добежали довольно быстро.

— Да! Нет нынче тут караванов с бронзой и теплыми тканями, — горестно поведал я внимательно слушающим сотрапезникам. — Большая беда пришла с запада! Нашествие двухголовых шестиногих демонов, поглотившее многие народы, как я поглощаю эту чашу!

В подтверждение своих слов я быстро опрокинул чашу меда и перевернул ее, демонстрируя всю прискорбность создавшегося международного положения.

— И наши земли постигли немалые беды, — согласно кивнул Вождь Бокти. — Зима была холодная. Неурожай. Какие-то люди перекрыли реку и побили караваны, которые наши племена отправляли сюда торговать. А теперь вот еще и караваны с бронзой и тканями не пришли! Эх, видно духи не приняли наши жертвы. Может, шаман плохо говорил с ними или люди испортились окончательно? Молодые нынче не такие, какими были мы в их годы! Они привыкли к теплым шерстяным тканям да бронзовым топорам, что рубят деревья, словно речные камыши. Мой прадед ходил всю зиму в одной накидке из шкуры оленя, которого убил обычным деревянным копьем, и лес он рубил каменным топором, а не этими новомодными штуками. Если бы он знал, какими слабаками будут его потомки, он бы удавил моего дедушку еще в колыбельке. Да! Мельчают нонче люди.

Я мельком глянул на «измельчавшего» потомка почтенного прадедушки и сочувственно покачал головой в знак согласия. Да, прежде народ-то покрепче был, согласно кивнул я ему, доставая из-за спины кувшин вина, который прихватил с собой в качестве пропуска в любую компанию нормальных мужиков. «Малыш» Бокти глянул на кувшинчик в моей руке с высоты своего (немногим меньше Лга’нхи) роста, одобряюще мотнул здоровенной, как прикроватная тумбочка, башкой, горестно вздохнул и подставил чашу.

— Вот из-за этого вина и мельчает народ! — громогласно объявил он, выхлебав чуть ли не литр одним глотком. — Мой прадедушка пил только воду из ручья и настоянный мед и был крепок, как священный дуб! А молодежь хочет пить эту отжимку из ягод, от которой настоящий мужик только слабеет и не может заделать своей жене нормального ребенка! Вот и рождаются всякие недомерки, — сказал он, глядя сверху вниз на мою макушку.

С Вождем Бокти я довольно быстро нашел общий язык. Это был архитип более древний, чем первое яйцо динозавра, пожелавшее лучше окаменеть, чем разродиться недостаточно чешуйчатым представителем «нового поколения». Главное было поддакивать ему, нахваливая старые времена и ругая молодежь, и сей почтенный консерватор сразу сочтет тебя человеком правильным и дельным.

Для знакомства с ним я использовал очень «оригинальный» способ — ошибся дверью! Но, возможно, в Москве, где на каждый квадратный метр территории приходится, наверное, с полсотни дверей, это и выглядело банальным перепевом многочисленных сюжетов фильмов и мыльных опер. Тут «ошибиться дверью» было примерно то же самое, что в моем мире ошибиться страной, а то и континентом. Ситуация анекдотичная и заслуживающая того, чтобы ее еще спустя многие годы пересказывали у стойбищных костров и в трактирах. Так что, когда мы с Мнау’гхо вломились в чужой сарай с кувшинами вина под мышками, на нас сначала посмотрели весьма настороженно, если не сказать больше, а по разъяснении ситуации наградили громкими аплодисментами в виде хлопков по плечам и веселым ржанием: «Это же надо, двери перепутал!»

Может, кто другой бы и обиделся. (Мнау’гхо попытался, и даже порывался бежать за нашими, звать тутошним морды бить.) Но я не из таких! Я такой гад и сволочь, что даже Карнеги почитывал и кой-какие советы — «как влезать в расположение и прикидываться другом» — помнил. Так что хлопки по плечам и насмешки снес без всякой обиды и даже поддержал общее веселье, отпустив пару шуток по собственному адресу (старался выбирать более плоские, боясь показаться «ботаником» в кругу «нормальных пацанов»).

А уж после моего предложения, коли уж все равно зашел в гости — «располовинить принесенный запас винишка!» (дескать, вторую половину Мнау’гхо должен отнести нашим, в соседние сараи. Пусть уж Лга’нхи знает, где меня искать, если что), вообще стал своим парнем. Предложение было встречено одобрительными возгласами (то, что доктор прописал в такую холодину) и новыми аплодисментами по моим плечам. Рядом с очагом быстро нарисовались какие-то плошки-миски с закусью, а неизвестно откуда взявшаяся тушка овцекозы словно бы сама прыгнула на вертел. Здоровые мужики расселись вокруг меня, каждый достал свою чашку, и первый кувшинчик быстро приказал долго жить! Потом местные проставились медом собственного производства, а следом за медом пошли разговоры «за жизнь» и пересказы баек, сплетен и новостей.

Вот тут-то я и «обрадовал» моих собутыльников политинформацией о непростом международном положении и активности реакционных сил верблюдских демонов.

Они попробовали «порадовать» меня в ответку, только не больно-то им это удалось. Собирая байки и истории от местных купцов, я уже слышал нашумевшую историю о том, что месяца два назад большой отряд «пиратов» сначала упорно пытался пограбить окрестности Вал’аклавы. Потом прорваться вверх по реке, не заплатив пошлины, а когда ему дали отпор, обойдя кордоны, прошел туда по степи, перетащив лодки и имущество на плечах.

Чем будут заниматься эти «пираты» на реке, догадаться было не сложно. Тем более что речные караваны с севера в этом году сильно задерживались. Если честно, высылая Лга’нхи и «забритых» жить на самый северный «речной» край Вал’аклавы, я подумывал изыскать способы выйти на контакт именно с этими пиратами. Скупить у них награбленные у речников мед, воск и меха и впарить их втридорога продавцам пряностей.

Но вариант, что сквозь кордоны сможет пробиться и отряд речников, мои хитрые планы тоже учитывали. Потому как речники традиционно селились в тех же сараях, что сейчас занимали «забритые». Так что контакт был неизбежен. Главное, было успеть перехватить этих ребят первым и заключить с ними сделку до того, как за них возьмутся «специевозы». Тем более что у меня был еще один дополнительный рычаг давления на речников: я скупил все основные партии шерстяных тканей. А они (чтобы там не вещал Бокти про своего дедушку) были лесникам, живущим в более суровом климате, просто необходимы. Да-да, вот такой я хитрый москаль!

Утром опять трещала голова, и не у одного меня. Откровенно говоря, это утреннее похмелье мне уже изрядно опротивело. Так и спиться недолго, если все вопросы решать за кувшинчиками вина или пива. Почему-то вновь потянуло на вольные просторы степей, ну, или моря, где много здорового движения, здоровой пищи, здоровых проблем и нет алкоголя. Утреннее похмелье обычно проповедует праведный образ жизни лучше, чем десяток священников, наставников и лекторов общества «Здоровье».

Зато было любо-дорого посмотреть на этого ревнителя старых традиций — Бокти. На каждую выпитую мной вчера чашу он выжрал как минимум четыре и сейчас вообще больше походил на какое-то лесное чудовище, чем на лесного дикаря.

Вчера, когда винище кончилось, я пошел в наш сарай и приволок еще четыре здоровых кувшина, на полведра каждый, и четырех здоровых собутыльников в лице Лга’нхи с Гит’евеком и парочкой командиров оикия, и мы, что называется, зажгли не по-детски. (Винище заранее было заныкано в одном из сараев чуть дальше по берегу, и кое-кто на меня сильно обиделся за то, что я не показывал его раньше. Тем самым лишь подтвердив, что я поступил правильно.)

Так что я предусмотрительно передал эстафетную палочку этим крупноразмерным товарищам, а сам только старательно делал вид, что пью. Вечный мне позор и изгнание из Зала Славы Алкашей, но большую часть вина, что попадало в мою чашу, я выливал на землю. Но и о райских кущах, куда пускают лишь патологических праведников, мне мечтать тоже не приходится: подловив момент, когда Бокти был уже достаточно пьян, чтобы туго соображать, но недостаточно, чтобы утром ничего не помнить, я договорился с ним об обмене своей бронзы и тканей на его товары.

Впрочем, не настолько я сволочь, чтобы совсем уж обманывать почтенного любителя старины, — обмен был вполне равноценен по меркам местного рынка. Ну, может, я и поимел чуть-чуть больше выгоды, но, в конце-то концов, я тут вообще, можно сказать, монополист и мог бы обчистить ребят по полной программе, как и собирался раньше. Но в процессе торговли обманул сам себя: грабить того, с кем бухал всю ночь, — это не по-нашенски! За такое били морды и в нашем технаре, и во всех племенах, куда я имел Щастье быть усыновленным.

Буря, бушевавшая уже без малого четыре дня, вроде пошла на убыль, но до хорошей погоды было еще далеко. Ветерок был довольно свеж, а иные порывы вполне могли сбить с ног усталого, утомленного алкоголизмом путника. Однако, когда ближе к обеду малость протрезвевший и освеживший свою помятую рожу водой из лужи Бокти подошел ко мне и предложил прогуляться, посмотреть товар, я безропотно накинул шкуру на голову, свистнул Мнау’гхо и с содроганием сердца погрузился на предложенную Бокти лодку.

Кажется, Бокти начал подозревать что-то нехорошее. Гением он не был, но, видно, жизненный опыт ему подсказывал, что заключенные под винными парами сделки на трезвую голову не всегда оказываются столь же выгодными, как это представлялось в момент заключения. Я прекрасно понимал его озабоченность и потому даже не пытался отговариваться плохой погодой или похмельем (а то вдруг как расторгнет сделку).

Лодка Бокти, кстати, была деревянной, что сильно меня порадовало. Правда, плоскодонка, с которой в море особо делать нечего. Я это сразу почувствовал, едва мы вышли из устья реки. Нас и на речной-то воде изрядно укачивало, а тут начало так швырять на волнах, что Мнау’гхо поспешил принести в жертву морским духам вчерашний ужин и сегодняшний завтрак. Я уже было и сам хотел присоединиться к этой богоугодной затее, но Бокти, до той поры молча и с каким-то ожесточением гнавший свое судно навстречу ветрам и волнам, лихо подогнал лодку к берегу возле наших сараев и вытащил ее на берег, прямо вместе с нами. Росточком он, конечно, был пониже Лга’нхи, примерно этак на голову, зато и шире раза в полтора, строением тела напоминая медведя или гориллу. Этот, конечно, сотню километров за шесть часов не пробежит. Зато своими громадными лапами вполне сможет вырывать небольшие деревца из земли. Жуткий тип, ссориться с таким опасно. Хорошо хоть остальные лесники были вполне обычного роста, а то, боюсь, на меня навалилось бы слишком много плохих ассоциаций из прошлой «степной» жизни. Впрочем, ладно.

Осмотрев товар, Бокти как-то разом расслабился и повеселел — товар был качественный и его было достаточно. Под это дело я с ходу предложил ему пробежаться по местным харчевням и поговорить с купцами, заранее согласившись, что, если он найдет где-то товар подешевле, расторгнуть нашу сделку. Вот такой я гад, знаю, кому, когда и под какое настроение что предлагать! Бокти, только что сбросивший с себя груз тяжких подозрений и возможного самобичевания, с гневом и негодованием отверг саму мысль, что я могу его надуть, а он — отказаться от данного слова. По этому поводу пришлось снова выпить. Заодно уж я послал человека за таможенником Тод’окосом. Тот выпил вместе с нами, в процессе пьянки поторговался с Бокти о величине пошлины за его товары, задумчиво посмотрел на меня и отбыл в неизвестном направлении, пообещав, как только море утихнет, прислать людей за долей Царя Царей. Громадная, по местным меркам, Сделка была завершена за одну ночь — рекорд Вал’аклавы!

Следующие несколько дней прошли суматошно и весело. Мы обменялись товарами с речниками — отметили. Потом ко мне заявились еще несколько делегаций купцов, которым я продал остатки бронзы и тканей мелкими партиями, не без выгоды для себя, — отметили. (Сдается, не столько за бронзой и тканями они приходили, сколько на меня поглядеть.) Потом я сам пошел по кабакам, заключая сделки, от которых Кор’тек только хватался за голову и делал разные жесты, весьма нелестно характеризующие мои умственные способности.

Наконец, дошла очередь и до восточников. Уж не знаю, что они там подумали, когда узнали о том, что я скупил товары лесников, но им хватило выдержки выждать несколько дней, прежде чем идти ко мне.

А узнали, кстати, они очень быстро, ибо я знал то «неизвестное» направление, по которому, едва закончив с нами, побежал Тод’окос. Только вот с вестью о сделке он разнес по городу и некоторую пусть и правдивую, но обработанную в изуверских лабораториях моей головы информацию. Все было плохо! Полчища злых пиратов намертво перегородили реку, тыщами грабя идущие вниз караваны. И только героическому и могучему вождю Бокти удалось с боем прорваться сквозь их заслон, потеряв чуть ли не большую часть каравана! (Вчера Бокти рассказал мне, что провел свои лодки в обход протоками, волоками и притоками и уже в самом конце нарвался на нескольких «пиратов», которых его ребята и прикончили без особых проблем, потеряв лишь одного убитым и четырех легкоранеными.) Но моя «героическая версия» его путешествия ему понравилась больше, и поправлять меня он не стал.

Потому-то настрой продавцов пряностями был не особо радостным. Они знали, что я тут главный монополист и могу диктовать им любые условия. Тем более что только слухи о нашествии пиратов резко вздули цены на все товары.

Я знаю, о чем вы сейчас подумали. Увы, но нет. С этими ребятами я тоже поступил по-божески. Все-таки нет во мне настоящей бизнесменской жилки, и олигархом, видно, мне уже никогда не стать! Как был я честным наивным студентом Петей Ивановым, так им, видно, и помру. Не так-то это просто оказалось, глядя прямо в глаза, выжимать из людей последние гроши, пользуясь их безвыходным положением. Наверно, для этого нужны какие-то особые таланты и свойства души, которыми, боюсь, не обладает даже отпетый головорез Лга’нхи, имеющий привычку убивать людей ради пополнения маны. Ну да, ясное дело, я их обобрал. Но не так, как мог бы в подобных условиях. Ребятам надо было выходить в море, едва прекратятся шторма, — путь, как я слышал, им предстоял куда более далекий, чем мне. Так что ждать и надеяться на прибытие новых караванов с севера они не могли, и им пришлось бы согласиться с любой ценой, которую я только назову, и потому названную мной цену они сочли весьма умеренной.

Но я и так скупил все их пряности по цене вдвое ниже, чем обычно, так что особо жадничать, упираясь за интересы Леокая, не счел возможным.

Впрочем, зная местные традиции, сразу поспешил дать понять (чтобы знали, что имеют дело с шаманом Дебилом, а не Лохом), что понимаю, в каком положении они оказались, и только мое редкостное благородство, обусловленное близостью с миром духов, не позволяет мне раздеть их догола. Ребята прониклись и презентовали мне отличный кинжал. Длинный и хищно изогнутый, из почти черной, невероятно крепкой бронзы, с рукоятью из нефрита, он был невероятно красив, остер как бритва и невероятно функционален. Кажется, каждый изгиб его лезвия был тщательно продуман и опробован на тысячах его предшественников, а рукоять и ножны были творениями талантливых художников, также разбирающихся и в эргономике. Вероятно, попытайся я купить подобный кинжал, за него пришлось бы отвалить бронзы раз в сто, а может, и двести превышающей его собственный вес. И это того бы стоило. А тут — отдали практически на халяву! Вот что значит быть хорошим купцом. Ты обираешь покупателя до нитки, а он еще тебе и дорогие подарки делает!

И угадайте, какой именно кинжал, спустя несколько дней, нашли в груди брата местного Царя Царей? Да, правильно! Тот самый, особо драгоценный, который ни с каким другим не перепутаешь и которым я уже успел похвастаться в каждом кабаке Вал’аклавы.

Когда прошла бешеная неделя покупок и продаж, Кор’тек только руки развел, — сколько лет он водил караваны с товарами Царя Царей Леокая, а никогда еще на его памяти он не уходил из Вал’аклавы с таким богатым грузом. Помимо пряностей, шелка, меда и воска, я закупил вволю провианта на весь оставшийся путь, несколько бочонков (пустых), которые мне понравились своей выделкой (тесать доски бронзовым инструментом не так-то просто). Кой-какую керамику (сердце мое не камень, коль сам не работаю, так хоть на чужую работу порадуюсь), несколько кувшинов вина и еще кучу того, что в моем мире назвали бы «сувенирами», вроде амулетов, нескольких дудок-сопелок, настоящего бубна и здорового барабана, который я презентовал Гит’евеку, объяснив функции барабанного боя в армии. Заодно уж, сочтя, что Леокай не обидится, приодел «забритых». В конце концов, жизнь их последние годы особо не баловала, и ребята заслужили некоторые радости. Я даже ребятам Кор’тека, чтобы обидно не было и во избежание ссор на обратном пути, сделал неплохие подарки.

Лга’нхи с Осакат восприняли этот звездопад подарков без проблем. Лга’нхи знал, что делиться — это нормально, если, конечно, делишься со своими. А Осакат, хотя и была формальным представителем владельца разбазариваемого на нецелевые нужды груза, в такие дела не лезла (ага, особенно когда ей самой обломилась целая куча подарков). А вот торгаша Кор’тека моя доброта добила окончательно. Кажется, его глаза окончательно выпучились из орбит и уже не имели шансов вернуться обратно, он все не мог понять, откуда все это богатство взялось и как это я, степной дикарь, умудрился так выгодно расторговаться, что ввел в ступор даже его, занимающегося торговлей многие годы?!

Я развеял его недоумения, продемонстрировав связку «волшебных» шкурок с записями «где, что и почем». Кор’тек отшатнулся от бесовской вещицы и схватился за один, из целой связки висящей на его шее амулетов, шепча наговоры и отвороты. Но выражение безграничного удивления наконец-то исчезло с его лица, он «вдруг» вспомнил, что я Великий Шаман, а колдовство — оно и в Африке колдовство, так что удивляться нечему.

Похожая сцена произошла и во время очередного пира во дворце Царя Царей.

Сразу после моего дебютного выступления интерес к нам как-то пропал, и новых приглашений не последовало. То ли Митк’окок догадался, что я слабоинформированный пустозвон, то ли счел полезным держаться подальше от столь необычных персонажей, а скорее всего, просто решил сначала присмотреться к «прославленным героям», прежде чем делать о нас какие-то выводы. Но после моего хитрого выверта во всей Вал’аклаве только о нас и говорили, и Царь Царей сего почтенного местечка опять счел своим долгом почтить нас приглашением, дабы в процессе пьянки самому разобраться, что мы за птицы такие.

В этот раз я был достаточно скромен и особо не заливался. А все финансовые вопросы сводил к проблемам духовности, демонологии, космогонии, предсказаниям индейцев майя и предполагаемого местоположения Шамбалы. Короче, вел себя как «правильный» шаман, неся полный бред, поскольку решил, что это наиболее выгодная позиция. Шаманов «крышует» мир духов и демонов, и лишний раз связываться с ними — накликать немалый геморрой себе на голову. Так что если ко мне у Митк’окока и будут какие-то претензии (хотя с какой стати, все налоги были исправно выплачены), то шаману Дебилу, в отличие от Дебила-купца, он их предъявлять поостережется.

В общем, так и получилось. После парочки пирушек от нас отстали, попросив напоследок передавать Леокаю приветы, поцелуи и заверения в вечной дружбе.

А через пару дней мой кинжал нашли в груди его брата.

— Суд недо-о-олго продолжа-а-а-лся, присуди-и-или Колыму-у-у, — заунывно выводил я, сидя на прибрежном песке и тоскливо глядя на набегающие волны. Настроение было препаршивое. И не только у меня: уныние распростерло свои мрачно-серые крылья над всем пляжиком, куда нас выперли из Вал’аклавы. Кажется, даже прибрежников Кор’тека, которым вроде до этого нет никакого дела, потеря Волшебного Меча выбила из колеи. Впрочем, и их можно понять: потеря амулета такой силы — это не шутка. Пока он был у Лга’нхи, его волшебство простирало свою защиту над всем нашим отрядом. Что явственно продемонстрировали и разгром вдвое превосходящих сил пиратов, и то, что за все путешествие никто не умер от болезней, не утонул, не был сожран морскими чудовищами или земными зверями. Теперь благополучность обратного пути была под большим вопросом, потому как меч пропал, а с ним неизбежно пострадала и мана каждого участника похода, проходившего под его покровительством. Это можно было сравнить с потерей знамени нашей армии. (Кстати, не предложить ли Гит’евеку ввести знамена?)

Хотя сейчас точно не до знамен и не до рационализаторских предложений — я все чаще ловил на себе недовольные взгляды «забритых». Если еще несколько дней назад они были на восьмом небе от счастья, получив богатые подарки и наконец-то почувствовав, что с обретением таких сильных покровителей, как мы с Лга’нхи, их жизнь начала налаживаться. И тут такой облом! Боюсь, что, если даже нам удастся довести караван Царя Царей Леокая до Улота, на этом наши дорожки с «забритыми» резко разойдутся. Терпеть над собой власть таких слабаков они не согласятся. Лучше уж наняться к Леокаю или шукать удачи самостоятельно.

Ладно, через неделю-другую, по словам Кор’тека, уже можно будет выходить в море, а там, когда разлагающее умы безделье сменится нормальной работой, уверен, все повеселеют. А то, что я тут сам сижу и ною заунывный мотивчик, отнюдь не добавляет бодрости нашим ребятам. Меняем репертуар. «Вихри враждебные»? Нет, не то — слишком мрачно. «Ах, эта свадьба-свадьба-свадьба пела и плясала»? Весело, но не в кассу. Не с чего сейчас веселиться. А вот — «Наша служба и опасна и трудна», пожалуй, будет в самый раз! Пора наконец-то задействовать свой могучий интеллект жителя XXI века и разобраться в том, что же произошло.

Итак, подозреваемые: Митк’окок — кандидат номер один. Мог пытаться наложить лапы на наше имущество, а заодно и от брательника избавиться.

Восточные купцы — кандидаты номер два — вполне могли обидеться за то, что я их обул, и отомстить. Может, и кинжал этот приметный специально для этого подарили. Может, на него вообще какое-то проклятье наложено, а я, как распоследний дурак, хватаю первую попавшуюся красивую цацку и… что за бред я несу? Какие-то проклятья в голову лезут. Пора тебе, шаман Дебил, вспомнить, что ты когда-то был Петей Ивановым — атеистом, материалистом и сознательным пофигистом. Нет. Все равно не помогает, кинжал начинает казаться каким-то зловещим и пугающим. Бр-р-р!

Ну да и ладно. Третья кандидатура — купечество славного города Вал’аклавы. Могли ли эти ребята подобным образом избавиться от конкурента? Вполне себе могли. После такого конфуза мне больше в Вал’аклаве делать нечего. Так что они могут по-прежнему дурить приезжающих, получая немалые барыши за счет своей осведомленности о ценах на разные товары.

Ну и, наконец, лесовики. Я ведь их, признаться, тоже изрядно надул, и вполне может быть что. Хотя что-то не похожи эти ребята на тех, кто будет прокручивать такие сложные комбинации. Скорее уж Бокти пришиб бы меня своим пудовым кулаком, чем стал воровать мой кинжал, чтобы зарезать брата Царя Царей, рассчитывая таким образом опосредованно ударить по моей персоне. Нет, не то чтобы я считал его дураком и лохом. По-своему они ребята вполне себе сообразительные и ворон не считают. Просто характер у них не приспособлен для интриг.

Вот наиболее вероятные кандидаты. Одно плохо: не любил я раньше детективы читать, и что делать дальше — ума не приложу. Что там великие сыщики обычно делают? Ну, осмотр места преступления. Шерлок Холмс вон только по паре-тройке царапинок на какой-нибудь фигне всю картину преступления раскрывал. Только в харчевне, где мы бухали, этих царапинок столько, что Холмс опухнет считать. У нас тут, знаете ли, не Викторианская эпоха, и вилкой-ложкой как-то особо не пользуются — отхреначут кусок мяса, воткнут нож в стол и обгрызают, пока еще зубы есть. Да и не до осмотров мне тогда было. Накануне ужрался до полного отруба. Утром свои пальцы с трудом пересчитать мог — в таком состоянии только царапинки и разглядывать. Да и времени мне на это не дали — едва растолкали и сразу на суд потащили. Так что осмотр места преступления отменяется.

Так же как и судмедэкспертиза. Даже если бы я знал, чего там экспертировать, так меня и подпустят к трупу. Тем более что прибрежники своих покойников в море отправляют на специальном плотике. Тот плотик уже, может, до местной Америки доплыть успел, искать без толку.

Остается опрос свидетелей. Кто у нас свидетели? Лга’нхи, Гит’евек, Кор’тек да Мнау’гхо. Оно, конечно, их там еще с десяток было, потому как гуляли мы широко и угощали всех, да и в харчевне помимо нас еще, может, пара десятков была. Вот только ищи их теперь свищи. Особенно учитывая, что в Вал’аклаву нас больше не пустят. Ладно. Начну с самого трудного.

— Привет, Лга’нхи! — Я подошел к своему приятелю и, сделав над собой усилие, посмотрел ему в глаза. В глазах плескалась безграничная печаль, но ненависти ко мне вроде не было. А ведь уже два дня прошло с Тех пор, а я так и не удосужился с ним поговорить, настолько тяжело давило на меня чувство вины. — Зря ты все-таки Меч отдал, — пробормотал я. — И так как-нибудь отбрехались бы. Ну, или отдали бы им с десяток лодок, потом как-нибудь Леокаю отработали бы.

— Меч — это Меч, — как-то слишком уж глубокомысленно ответил на это Лга’нхи. — А ты — это ты. Ты важнее! — На душе от таких слов стало теплее, а на сердце навалилась дополнительная тяжесть. Наори он на меня, накидай несправедливых обвинений, тут бы можно было обидеться в ответ. Обхамить, оскорбиться. А когда вот так вот… Он весь в белом, а я в дерьме по макушку.

— И зачем тебе понадобилось убивать этого говнюка? — Вот уж у кого хватало ненависти во взгляде, так это у сестренки Осакат. Она последние дни все время держалась рядом с Лга’нхи, то ли пытаясь его утешить, то ли держась подальше от меня. Будто вернулись старые добрые времена, когда мы в степи дорогу в горы искали. Опять я у нее первый враг. Только теперь это почему-то намного обиднее, ведь в последнее время у нас вроде бы отношения наладились, а тут снова-здорово.

— Раз убил, значит, так надо было, — примиряющее высказался на это Лга’нхи. — Только почему ты с него скальп не снял? Зачем вражескую силу упустил?

Вот тебе, бабушка, и презумпция невиновности — даже соплеменники мне не верят.

— Да не убивал я этого урода! — рявкнул я на них. — Видно же, что это типичная подстава!

— Чего видно? — чуть ли не хором спросили они у меня. А потом Лга’нхи добавил: — А раз не ты, то почему же твоим кинжалом убили?

— А вот если я, допустим, возьму твой кинжал да ткну им (хотел сказать «Осакат», но почему-то не смог), вон, Мнау’гхо. Ты что скажешь, что раз кинжал твой, то и убил ты?

— А как же ты сможешь мой кинжал забрать? — усмехнулся на это Лга’нхи. — Да и увидят все, что не я это сделал.

— А если все спать будут, пьяные, и никто ничего не увидит?

— Хм… — На этот раз Лга’нхи с Осакат задумались надолго. А потом он спросил: — А зачем? Зачем кому-то убивать твоим кинжалом?

— Чтобы на меня подумали. (Вот уж не замечал раньше, что мой приятель настолько туп и не понимает банальных вещей.)

— Зачем кому-то делать, чтобы на тебя подумали? — Опять мой персональный доктор Ватсон ударился в жанр тупых вопросов. — Тот брат Царя Царей воином, конечно, плохим был, но рода хорошего. Можно с его смерти большую ману было взять и Славу. Зачем кому-то это все тебе отдавать?

— ??? — Вот тут уже конкретно завис я. С подобной точки зрения я все это как-то не рассматривал. В моем списке мотивов были и корысть, и зависть, и попытка устранить конкурента — все, что угодно, только вот не пополнение баланса маны. Потому сдержал рвущиеся из груди ругательства и смиренно выложил на суд экспертов свой список подозреваемых и мотивов. После чего вышеозначенные эксперты подвергли его суровой критике:

— Царь Царей не мог убить своего брата, потому как тот ему родня! Восточные, кабы они злились, напали бы на меня, зачем им какого-то брата Царя Царей убивать? Местные купцы? Они-то тут вообще при чем? Им ни до тебя, ни до убитого никакого дела нет. А на Бокти думать ты даже и не думай!!! Мы же с ним стока пива, вина и меда выпили! И вооще он правильный пацанчик, мокруха для него, как соплю вытереть, но на подставу он точно не пойдет.

В общем-то, с последним я и так был согласен. А вот с остальным… Попытался расспрашивать Лга’нхи, что он про тот вечер помнит, благо Вождь и братец оказался не то чтобы трезвенником, но скорее уж просто «нелюбителем». Вот молока он мог выжрать сколько угодно. А к вину и пиву относился с предубеждением — вкус ему, видите ли, не нравится. Так что алкоголь был для него заменой «волшебному компоту», которым нахрючивался наш торчок-шаман. Лга’нхи либо больше налегал на еду, если вечеринка была чисто дружеской, либо быстро выкушивал изрядную дозу и сидел, пытаясь словить чудесные видения, подсказывающие, как жить дальше. Так что обычно к концу пьянки он оставался самым трезвым из нас. Но то ли я не умею допрашивать, то ли свидетель из Лга’нхи неважный, но на этот раз он так ничего особенного и не заметил. Да. Пришли в кабак. Да, встретили Бокти со товарищи. А потом еще каких-то знакомых купцов из местных. Да, сначала мы пару кувшинов купили. Потом Бокти мошну растряс и пива взял. Потом снова мы, потом и купцы вроде как на кувшинчик-другой расщедрились. В общем, выжрали изрядную дозу. Потом подходили какие-то еще купцы, нет, я их не знаю, это ведь ты с ними говорил. Но к нам они не садились, просто выпили и отошли. Потом пришли девки с музыкантами. Музыканты играли, девки плясали. Он, Лга’нхи, выбрал одну, росточком повыше, и оттащил к задней стене на шкурах повалять. Вернулся спустя… короче, когда мы уже совсем никакие были. Кор’тек и трое купцов уже лежали под столом. Гит’евек еще одну девицу тащил куда-то на улицу, Бокти начал какую-то былину петь, а его никто не слушал. А ты, Дебил, тоже с одной в обнимку, прямо чуть ли не на столе. Кинжал? Да. Кинжал точно тогда у тебя еще был. Ты его той девице показывал и говорил, что можешь с его помощью ей какое-то колдовство сделать. Какое колдовство? То ли ип*пил*ляция, то ли интимстрижка. Говорил, после этого мужики за ней толпами ходить будут, такой она красивой станет.

— А мне? — обиженно возопила Осакат, услышав самое важное — насчет мужиков и «красивой». — Почему ты мне такое колдовство не делаешь?!

— Рано тебе, — буркнул я, чувствуя, как наливаются краской мои щеки и даже уши. — Вот выдадим тебя замуж, тогда и научу. И вообще, не лезь, когда старшие мужи разговаривают!

— Ага! — гневно навела она на меня свой разоблачающий пальчик, а в голосе прорезались явственные истерические нотки: — Как девкам своим непотребным, так не рано. А мне рано-о-о!

— Так ведь ты ж не девка какая-то, — попробовал я подойти с другой стороны, поскольку почувствовал, что Осакат закусила удила, найдя повод выразить все свои разочарования, страхи и усталость последнего времени в одной конкретной истерике. — Ты племянница и внучка Царей Царей, — продолжил я увещевающим голосом. — Тебе пристало вести себя гордо и сдержанно, вот как Леокай себя держит. И красота у тебя природная. Ее уже никаким колдовством не исправишь, в смысле, я хотел сказать, лучше уже не будет, колдуй — не колдуй. Э-э-э… Короче, ты у нас и без всякого колдовства красавица, вон Витек глаз от тебя оторвать не может!

Лесть, кажется, сработала. Осакат передумала истерить, довольно заулыбалась, при этом гордо выпрямила спину, будто сидит на троне. Но не удержалась и стрельнула глазами в сторону преданно таращегося на нее со стороны Витька. Маленькая стервочка уже оценила, какой эффект может оказывать на бедолагу, и теперь безнаказанно отрабатывала на нем свои секретно-изуверские женские приемчики.

— А о чем ты камлал? — задал мне вопрос Лга’нхи и, видя мою недоуменную рожу, добавил: — Сейчас, на берегу. Песни непонятные пел и знаки на песке чертил.

Вот ведь, блин. С этими бабскими истериками даже забыл про расследование и про наше тяжкое положение.

— Да так… — неопределенно высказался я. — Психику в порядок приводил. — А видя недоумения на их лицах, пояснил: — Раньше было плохо. А я пытался сделать, чтобы стало хорошо.