Как-то Геннадий Васильевич Соловьев сказал, что младший научный сотрудник Женя Кочергин обладает чертой, свойственной гениям, — он рассеян, как многие светила науки. Конечно, штурман пошутил, хотя ему как начальнику экспедиции это свойство самого юного члена нашего коллектива доставляло немало хлопот, да и сам Женя очень из-за этого переживал. Большую взбучку он получил от шефа, когда вскрылась путаница с документами, ведение которых было ему доверено.

Следует отметить, что наш начальник был человек требовательный. Скидок на возраст и на неопытность он не делал и, будучи выведенным из себя чьей-то нерадивостью, отходил не скоро. Так было и на этот раз. Изрядную выволочку виновник получил утром того дня, когда открылось его «грехопадение»; после обеда последовала добавка, а когда после ужина шеф изыскал повод для очередного разноса за ту же провинность, я не выдержал:

— Герман Николаевич, будем надеяться, что Женя осознал свой проступок и не повторит его. В конце концов на ошибках учатся.

Те из членов кают-компании, которые сочли для себя возможным как-то реагировать на происходящее, также начали заступаться за Женю, а он, почувствовав поддержку, стал ссылаться на стечение обстоятельств, свою загруженность и т. д. Аргументы младшего научного сотрудника выглядели малоубедительно, и, очевидно, он сам понял это. Во всяком случае, оправдания его приняли иной характер.

— А вообще-то мне, товарищи, непонятны причины этих строгостей. Не увлечение ли это эпохи? Ведь были времена — отправлялась в море русская экспедиция, а командовал ею датчанин, среди участников были немцы, французы и прочие иностранцы. Весь мир знал о ней и изучал привезенные материалы.

— Вы глубоко заблуждаетесь, молодой человек, — ответил штурман Соловьев. Причины такого рода строгостей на нашем судне вам объяснят коллеги, я же могу добавить, что многие научные экспедиции прошлого были засекречены. Например, Джеймс Кук после возвращения из первого кругосветного плавания сдал сотрудникам Адмиралтейства не только корабельные карты и журналы, но и личные дневники своих подчиненных. При этом всем им было приказано держать язык за зубами. Маршрут и цели французской кругосветной экспедиции под командованием Луи Бугенвиля были государственной тайной. О маршруте и целях русской высокоширотной экспедиции под командованием Чичагова не имели никакого представления даже члены сената.

Что же касается упомянутой вами Камчатской экспедиции, то она была не только секретной, но и замаскированной, т. е. неофициальные цели предприятия прикрывались официальными. Как видите, Женя, сетования ваши на режимные увлечения века необоснованны.

Здесь я должен сделать небольшое пояснение. Корабль наш около месяца находился в море, и имеющиеся на борту кинофильмы были неоднократно просмотрены. Прочие способы развлечений также изрядно надоели, и у меня возникла идея — расшевелить штурмана. Сделать это я решил с помощью маски скептика.

— Геннадий Васильевич, странные вещи вы говорите. Все знают, что Камчатская экспедиция должна была доказать наличие пролива между Азией и Америкой. При чем же здесь секретность, да еще маскированная? Моя «провокация» блестяще удалась.

— То, что вы сказали о целях экспедиции, Михаил Валентинович, и есть самый настоящий камуфляж предприятия. Истинные цели его были совсем иные.

Я попросил штурмана рассказать о секретах Камчатской экспедиции, и присутствующие поддержали меня. Штурман ответил, что это длинная история, но кают-компания дружно согласилась слушать до победного конца. После этого Геннадий Васильевич начал свое повествование:

— Итак, в 1725 г. офицер русского флота Витус Беринг возглавил экспедицию, призванную открыть пролив между двумя континентами. Но, судя по всему, вам неизвестно, что некоторые архивные документы, посвященные данной экспедиции, не только опровергают хрестоматийные представления о ее задачах, но и дают повод для противоречивых толкований на этот счет.

Я расскажу вам о том, что написано в сочинениях историков, и кое-что о том, что можно прочитать между строк. Витус Беринг возглавлял две экспедиции, называемые Камчатскими: первую — с 1725 по 1730 г., вторую — с 1733 по 1741 г. Назначение первой экспедиции, казалось, было отражено в заглавии инструкции, составленной лично Петром I: «Об открытии соединения Азии с Америкой». Напрашивается вывод: царь верил в наличие перешейка между континентами, причем поиск его являлся целью предприятия, не так ли?

— Судя по сказанному вами, да, — неуверенно согласился Женя.

— В том-то и дело, что нет! Буквально в то же время, когда писалась упомянутая инструкция, царь имел разговор с командующим русским флотом генерал-адмиралом Ф. М. Апраксиным. Петр I высказал тогда следующую мысль: «Будучи в Европе, слышал я от тамошних специалистов уверения насчет того, что Азия отделена от Америки проливом под названием Аниан (Анианский). Во имя славы и пользы России считаю необходимым принять меры по поиску этого пролива».

Отсюда следует, что Петр I в действительности верил в существование пролива между континентами. Мало того, он даже привел его название. О происхождении последнего имеется несколько версий. Так, например, есть мнение, что русские карты Сибири попадали за границу, где картографы могли прочитать их по-разному. При этом русское слово «океан» на востоке Азии могло превратиться в «Аниан», ведь спутать нечетко написанное «к» с «н» было нетрудно.

Из прочих версий стоит отметить ту, которая связана с именем Марко Поло. В XIII в. этот итальянский купец вернулся в родную Венецию из дальних странствий по диковинным землям Азии. Обо всем виденном и слышанном он поведал в своих сочинениях. В частности, венецианец писал о том, что на востоке империи монгольского хана, в Анианской провинции, находится пролив, отделяющий Азию от близрасположенных островов. Судя по всему, Марко Поло имел в виду один из проливов в Юго-Восточной Азии (он никогда не был на севере этого континента и не встречался с людьми, бывавшими там).

Однако некоторые читатели его сочинений истолковали их содержание по-своему. Они решили, что речь идет о проливе в Анианской провинции, отделяющем Азию от Америки.

Какая из этих версий более достоверна, говорить не буду. Отмечу только, что с легкой руки итальянского картографа Гастальди в XVI в. на европейских картах Азии появился Анианский пролив, разделяющий два континента. Петр I видел карту Гастальди и, побеседовав с учеными, уверовал в наличие Аниана.

Таким образом, можно констатировать, что в названии инструкции (о соединении Азии с Америкой) содержится мысль, чуждая ее автору. Вот вам первая загадка Камчатской экспедиции.

— Позвольте, Геннадий Васильевич! — воскликнул корабельный врач Семен Николаевич Ващенко. — Насколько мне известно, документы, составленные Петром I, красотой стиля и ясностью изложения не отличались. Принимая в расчет это соображение, заглавие упомянутой вами инструкции можно истолковать не как категорическое утверждение, а как предположение, например, о возможности соединения Азии с Америкой. Следовательно, из названия царской инструкции ровным счетом ничего не следует. Верил Петр I в пролив между континентами или нет — утверждать нельзя.

— Ну что же, Семен Николаевич, если сказанное мной выглядит недостаточно убедительно, предоставляю вашему вниманию еще один документ. Полагаю, вам известно, что царь-преобразователь, как поется в старинной солдатской песне, «сам командовал войсками, сам и пушку заряжал», т. е. он имел разносторонние интересы и таланты. В частности, им лично, точнее говоря, при его участии была составлена карта Каспийского моря (кстати, это послужило поводом для Парижской академии наук избрать царя своим членом). Но я хочу рассказать не о ее научной ценности, а о другой карте, которая была изображена на одном листе с картой Каспийского моря и по указанию Петра I отправлена в Париж. На ней были изображены Камчатка и Чукотка, а восточнее их — два участка суши, отделенные проливами от Азиатского материка.

Представляя французским ученым карту, Петр I тем самым документально подтверждал, что Азия омывается на востоке Северным Ледовитым и Тихим океанами. Похоже, уверенность эта базировалась не на карте Гастальди, а на информации сибирских казаков. Ведь русские землепроходцы в XVII в. имели представление об очертаниях Азиатского материка на северо-востоке. Например, Владимир Атласов составил карту, на которой можно различить контуры Курильских и Командорских островов, а также Чукотского и Камчатского полуостровов. Следовательно, у нас есть основания утверждать, что царь верил в пролив между Азией и Америкой, не так ли, Семен Николаевич?

Рис. 4. «Карта новооткрытой земли Камчатки», составленная С. Атласовым в 1700 г. На изображенных на ней территориях можно узнать Чукотку, Камчатку и часть Курильских островов. Изогнутый полуостров к востоку от Чукотки, судя по всему, часть Большой земли за Чукотским Носом (Заносье), или «Земли Кыымыя» (так называлась Аляска в различных «скасках»)

— Допустим, что это действительно так, Геннадий Васильевич, но у всякого пролива есть два берега. О том, что на карте, отправленной Петром I в Париж, была изображена Чукотка, вы сказали. Хотелось бы узнать, а что конкретно было изображено к востоку от нее?

— Увы, о землице сей я мало что могу сказать, да и сам составитель карты знал о ней, очевидно, немногое. Он изобразил узкий участок суши, вытянутый с севера на юг. Причем северные его границы находятся за пределами карты. Обозначения рельефа местности, а также реки и другие детали отсутствуют. Очевидно, этим автор карты хотел сказать, что положение сомнительно или что данные нуждаются в проверке. Можно предположить, что в своей работе над картой он пользовался искаженной информацией об островах Святого Лаврентия, Диомида или о Кенайском полуострове.

Более подробно стоит остановиться на другой земле. Она расположена на карте примерно в 200 милях к востоку от Камчатки и несколько превосходит последнюю по размерам. На побережье отмечены горы и река, впадающая в океан. Примечательно, что северо-восточные границы таинственной земли на карте не обозначены.

А теперь позвольте напомнить вам выдержку из текста царской инструкции. Начальнику экспедиции предписывалось в ходе плавания по Тихому океану следовать вдоль земли, вытянутой к северу и являющейся, очевидно, частью Америки. Судя по всему, речь шла именно о загадочной земле, изображенной на царской карте к востоку от Камчатки. Какие же выводы, по-вашему, можно сделать на основании сказанного?

Рис. 5. Карта Северо-Восточной Азии. Восточнее Камчатки изображена таинственная земля, которую Петр I считал частью Америки.

Те, кто решился изложить свое мнение, были единодушны: Петр верил в наличие пролива между Азией и Америкой. Ну а земля, о которой шла речь в его инструкции, очевидно, являлась следствием неточной информации о Командорских и Курильских островах.

— С вашими заключениями трудно не согласиться, — заметил штурман. — Однако вы не обратили внимания на одну очень существенную деталь царской инструкции. Напомню, что документ сей назывался «Об открытии соединения Азии с Америкой», но речь-то в нем шла не о перешейке и не о проливе между континентами, а о какой-то земле, являющейся предположительно частью Америки. Землю эту Беринг должен был обследовать и нанести на карту вплоть до ближайших владений европейских государств, т. е. название инструкции не соответствует ее содержанию. Вот вам вторая загадка Камчатской экспедиции. У кого есть объяснения на этот счет?

Слушатели воздержались от гипотез, и штурман продолжил рассказ:

— Получив царскую инструкцию, Витус Беринг отправился на восток. Там, на берегах Тихого океана, был построен гукер, на котором члены экспедиции совершили плавание. Но не к востоку от Камчатки (к берегам земли, указанной в царской инструкции), а на северо-восток, к тому месту, где на современных картах изображен пролив, разделяющий Азию и Америку.

Таким образом, получается, что Витус Беринг не руководствовался инструкцией, написанной Петром. Вот вам и третья загадка Камчатской экспедиции!

— Позвольте, позвольте, Геннадий Васильевич! — воскликнул доктор. — Я не вижу здесь никакой загадки. Просто Беринг проявил разумную инициативу. В ходе первой экспедиции он обследовал северо-восточное побережье Сибири (в том районе, где можно было ожидать его соединения с Америкой).

Возражение доктора не застало штурмана врасплох.

— Семен Николаевич, для уяснения истины мне придется напомнить вам, что Витус Беринг официально должен был открыть пролив между двумя континентами, точнее, между Камчаткой и Аляской. Последняя, по мнению географов той эпохи, находилась примерно в 200 милях к востоку от Петропавловска. Кроме того, Петр приказал Берингу следовать вдоль американского побережья, нанося его на карту вплоть до ближайших владений европейских держав.

Отсюда можно сделать заключение, что Беринг должен был следовать вдоль южных границ земли (мнимого полуострова Америки), ведь на северо-западе Американского континента никаких европейских владений в то время не было. Совершенно очевидно, что к тому Аниану, о котором Петр I говорил Апраксину, курс, выбранный Берингом в ходе первой экспедиции, не привел бы. Следовательно, начальник экспедиции не выполнил того, что было намечено в царской инструкции. Более того, он даже не пытался это сделать. Надеюсь, я вас убедил?

Доктор на секунду-другую задумался, а затем сказал: «Не буду злоупотреблять терпением вашей аудитории, Геннадий Васильевич. Прошу вас, продолжайте».

— В таком случае я должен сделать небольшое пояснение. Как уже отмечалось, после Первой Камчатской экспедиции была организована Вторая, которую некоторые историки называют Северной. Она состояла из нескольких отрядов. Часть из них занималась исследованием северного побережья Сибири, другие действовали в бассейне Тихого океана. Именно о последних и пойдет речь.

Начну же я с одного положения сенатской инструкции по поводу организации экспедиции. В нем было сказано, что секретную инструкцию получит не только американский отряд, но и тот, который направляется к берегам Японии.

Вполне резонно задать вопрос: почему часть сил экспедиции была направлена, если верить официальным документам, на решение задач, ей совершенно не свойственных, и зачем было секретить инструкции ее отрядов? Пожалуй, это четвертая загадка Камчатских экспедиций!

Здесь штурман сделал паузу, ожидая реакции слушателей. Продолжение рассказа последовало после того, как он убедился в нашем нежелании выступать с рискованными гипотезами.

— Кажется, я поставил достаточно вопросов, и пора бы дать на них ответы.

Итак, с какой же целью были организованы экспедиции, возглавляемые Витусом Берингом? Официальные документы той эпохи гласили, что цели эти были сугубо научные: капитан-командору было поручено выяснить, сходятся континенты иди нет. Я привел вам доводы, опровергающие эти утверждения.

— Простите, Геннадий Васильевич, я прерву вас! — неожиданно воскликнул Женя. — Мне непонятна сама постановка вашего вопроса. В ходе первой экспедиции Беринг «железно» доказал разделение двух континентов. Таким образом, вторая экспедиция могла иметь какие угодно цели, но только не поиски уже открытого пролива!

— В том-то и дело, Женя, что факт разъединения континентов Витус Беринг, строго говоря, на 100 % так и не доказал! Напомню, что в первой половине XVIII в. отряды Второй Камчатской экспедиции, возглавляемые В. Прончищевым и С. И. Челюскиным, X. П. Лаптевым и П. Ласиниусом, свидетельствовали об отсутствии перешейка между континентами в районе от Карских Ворот до 165°. Витус Беринг в ходе первой своей экспедиции доказал, что нет перешейка в районе 67° с. ш. и 168° з. д. А тот факт, что он не находится севернее и западнее этого района, доказан не был, и авторитетные исследователи заявляли, что Америка все же соединяется с Азией.

Что из того, что Беринг утверждал обратное?! Ведь такие известные мореплаватели, как М. Г. де Фриз, Ж. Ф. Лаперуз и И. Ф. Крузенштерн, были столь же категоричны в отношении Сахалина, называя его полуостровом. И лишь скептицизм и добросовестность позволили Геннадию Невельскому доказать ошибочность этих представлений. Одним словом, ученые-географы продолжали интересоваться проблемой Аниана и после Второй Камчатской экспедиции. Существование пролива окончательно было доказано лишь в начале XIX в. в ходе экспедиции Ф. П. Врангеля. Таким образом, доказательства Беринга явно не были «железными».

— Геннадий Васильевич, вы забыли Дежнева! — бросил реплику Женя. — Ведь он прошел из одного океана в другой и замкнул тем самым недостающее звено!

— Это не я, а дьяки Сибирского приказа забыли про Семена Дежнева, — ответил штурман, — И ничего удивительного в этом не было. Подумать только, какой-то казак из далекой Сибири утверждал, что ему удалось пройти морем от Лены до Анадыря! Сделал он это на свой страх и риск, к тому же интересовали Дежнева не географические открытия, а ясак. И наконец, попытки других казаков пройти по его маршруту кончились неудачей (льды помешали). Все это привело к тому, что о Дежневе вскоре забыли. Как видим, факт существования пролива между континентами, в то время еще нужно было доказать.

Не уверен, обосновал ли я скептицизм ученых мужей Санкт-Петербурга, но уверен в том, что мне пора перейти ко второй версии. А суть ее такова. Камчатская экспедиция 1733–1742 гг. должна была определить возможность мореплавания по Северному Ледовитому океану (из Европы в Азию) для установления торговых контактов с азиатскими странами. Такое объяснение следует признать, безусловно, верным. Но оно применимо в основном к тем отрядам экспедиции, которые изучали северное побережье Сибири. Таким образом, версия о попытке хозяйственного освоения Северного морского пути убедительна лишь частично.

О том, что это предприятие имело практические цели, говорит и третья версия. Авторы ее утверждали, что Камчатские экспедиции должны были способствовать установлению торговых отношений России с Мексикой. При этом они ссылались на пункт петровской инструкции, где было сказано: идти вдоль Американского побережья вплоть до европейских владений.

Опровергнуть эту версию очень просто. Во-первых, торговля с американскими колониями была в то время монополией метрополии, даже обычный заход в колониальный порт иностранного корабля (торгового или военного) требовал специального разрешения из Европы. С учетом этого фактора предположение о том, что испанская корона поступилась бы своими коммерческими интересами, дабы угодить короне российской, выглядит беспочвенной фантазией. Во-вторых, торговля России с Мексикой была бы бесперспективной по чисто экономическим соображениям, ведь товары приходилось бы перевозить через всю Сибирь и Тихий океан. Считаю излишним объяснять вам, как бы это повлияло на их стоимость.

А теперь перейдем к четвертой версии. Ряд исследователей полагали, что Камчатские экспедиции должны были заняться восточным побережьем Сибири с целью закрепления его за Россией. Одним из первых критиков данной точки зрения был М. В. Ломоносов. Он, в частности, отмечал, что суровый климат и трудности снабжения сделали бы авантюрой любые попытки европейских держав захватить северо-восточную часть Азии. С этим доводом великого помора трудно не согласиться.

И наконец, пятая версия. Задачей Камчатских экспедиций являлись не столько поиски пролива между континентами, сколько обследование ничейных территорий на северо-востоке Азии и северо-западе Америки. Делалось это опять-таки для достижения практической выгоды. Суть же ее заключалась в том, что пушные богатства Сибири к тому времени изрядно поистощились и возникла идея организовать промысел «мягкой рухляди» в Америке.

Но это еще не все. Есть основания полагать, что не одна пушнина манила организаторов Камчатских экспедиций. В Петербурге знали, что металл, из которого делались испанские, португальские и прочие европейские монеты, доставлялся преимущественно из Америки. А это могло породить заманчивую идею — поискать на ничейных берегах Тихого океана «российское Эльдорадо, российское Потоси».

Даю справку: Эльдорадо — таинственная (точнее говоря, фантастическая) страна в Центральной Америке, якобы сказочно богатая золотом. Потоси — район Боливии, где действительно в крупных масштабах добывалось серебро. В пользу данного предположения говорит и тот факт, что огромные расходы, а также колоссальные трудности, создаваемые климатом и отдаленностью района исследований, не остановили тех, кто вершил в то время судьбами России. Скажем, только на Вторую Камчатскую экспедицию было затрачено 360 тыс. р. Для сравнения напомню вам, что в 1725 г. стоимость всего русского экспорта в Европу составляла около 3 млн р.

Таким образом, есть основания полагать, что Камчатские экспедиции были организованы не для нужд чистой науки, а засекречены они были с целью избежать противодействия европейских колониальных держав. Для них русский флаг в бассейне Тихого океана даже на ничейных землях был крайне нежелателен. Именно поэтому для экспедиции были разработаны открытые и закрытые документы. Первые — к сведению господ дипломатов, аккредитованных при русском дворе, вторые — для руководства начальствующим лицам экспедиции.

Здесь мне придется сделать пояснение. Дело в том, что царь Петр I не ограничивал постановку задач подобным предприятиям одной письменной инструкцией. Так, например, в 1719 г. геодезисты Иван Евреинов и Федор Лужин получили царскую инструкцию, которая предписывала им ехать в Сибирь до Тобольска, а далее они должны были следовать туда, «куда нм указано». (Обращаю ваше внимание на эту формулировку.) Об общих целях экспедиции было сказано: выяснить, сошлась ли Азия с Америкой. Таким образом, получается, что Евреинов и Лужин были предшественниками Беринга. Однако не будем торопиться с выводами. Остановимся лучше на некоторых деталях этого предприятия.

В 1721 г. Евреинов вернулся из Сибири и лично доложил Петру I о проделанной работе. О том, остался ли доволен царь итогами содеянного, никакой официальной информации не последовало. Когда же историки стряхнули пыль с некогда секретных документов, то обнаружили удивительный факт: экспедиция Евреинова — Лужина не только не решила доставленную перед ней задачу, но и не была в том районе, где ее надо было решить. Упомянутые геодезисты на самом деле занимались обследованием Курильских островов, чтобы составить карты этого района. Отсюда вытекает, что Лужин и Евреинов руководствовались не письменной инструкцией, а устным инструктажем.

Аналогичный подход к обеспечению секретности наблюдался при организации Индоокеанской экспедиции. Вспомните, в ее инструкции о конечном пункте плавания говорилось: «В назначенное вам место». Как видим, в документах Петра I, посвященных секретным экспедициям, имеется одна общая особенность. Кто из вас попробует объяснить ее?

— По-моему, все предельно ясно, — сказал Женя. — Петр I, стремясь обеспечить секретность экспедиций, давал их руководителям письменные инструкции общего характера, а конкретные цели и задачи руководители предприятий получали в устной форме (с глазу на глаз). Тем самым вероятность утечки информации была сведена к минимуму.

— Добавьте к этому, Женя, что петровский метод обеспечения секретности сбивал с толку не только современников, но и потомков, изучавших историю русских географических открытий.

А теперь вернемся к Первой Камчатской экспедиции. В конце 1725 г. ее участники уже отправились в Сибирь, а Витус Беринг дожидался в Петербурге царского инструктажа. Однако так и не дождался. Петр I умер, и начальнику экспедиции пришлось руководствоваться документом, который его автор наверняка не считал исчерпывающим. Изрядно поломав голову над царской инструкцией, Беринг решил все же искать пролив в том районе, где Азия максимально простирается к востоку.

Принимая во внимание его опыт в мореплавании, можно догадаться, чем было вызвано это решение. Ведь обследовать район вблизи мыса Дежнева можно было за одну навигацию (с учетом возвращения на Камчатку), а достичь европейских владений на Американском побережье можно было только в ходе многолетнего плавания.

Напомню вам, что по картам, имевшимся у Беринга, от Камчатки до Мексики было около 6 тыс. верст. Прибавьте к этому сравнительно невысокие мореходные качества гукера, отсутствие достоверных карт, тихоокеанские тайфуны, и вам станет ясно, что вояж по царскому маршруту давал бы мало шансов на возвращение.

После окончания плавания в район пролива Беринг поспешил в Петербург. Не берусь судить, как он сам оценивал результаты экспедиции, но сенат и Адмиралтейств-коллегия оценили их невысоко. Было решено организовать вторую экспедицию, с тем чтобы выполнить предначертания Петра I. И опять-таки истинные цели предприятия были замаскированы. Например, в именном указе императрицы Анны Иоанновны Берингу предписывалось принимать меры по хозяйственному освоению Восточной Сибири (по организации там судостроения). Святейший синод и сибирские власти должны были оказывать ему помощь. Что же касается секретных инструкций сената, то в них речь шла об обследовании неосвоенных земель в северной части Тихого океана и о приведении в подданство их населения (без вторжения во владения европейских и азиатских государств).

— А теперь, Женя, сделайте вывод из всего услышанного!

— Признаю свое заблуждение, Геннадий Васильевич! Камчатские экспедиции действительно были секретными! И ясно, что цели их заключались не столько в поисках пролива между Азией и Америкой, сколько в освоении Северного морского пути и свободных земель на севере Тихого океана. Секретность же этого предприятия объясняется стремлением избежать противодействия недругов России.

— Вы правильно меня поняли, Женя. Стоит, пожалуй, добавить, что одной из задач Камчатской экспедиции было установление политических и экономических контактов с Японией и что задачу эту россияне секретили не от японцев, а от европейцев. А для того чтобы сказанное стало понятным, напомню вам кое-что из истории контактов европейских держав с Японией.

Впервые об острове Чипангу, к востоку от Китая, поведал в Европе Марко Поло. Суть же его информации сводилась к тому, что островитяне красивы, учтивы и независимы. Земли же их богаты золотом и жемчугом. Четыре столетия спустя в документах русского дипломата Николая Спафария также сообщалось, что недра Японии содержат золота и серебра, а также иных сокровищ больше, чем недра Китайского государства. Аналогичные сведения приводились и в других источниках. Одним словом, в XVIII в. богатства Страны восходящего солнца стали в Европе общепризнанным фактом. Это нашло отражение даже в художественной литературе. Я имею в виду Робинзона Крузо, который, путешествуя по Сибири, рассчитывался слитками японского золота.

О том, какие причины породили слухи о «золотой» Японии, я распространяться не буду. Отмечу только, что они были далеки от действительности и что проверить их достоверность европейцы не могли. Дело в том, что еще в XVII в. японцы запретили европейцам посещать свои порты. Исключение было сделано лишь для голландцев, которым разрешалось торговать в Нагасаки. Однако условия коммерции были довольно унизительные для набожных голландцев, в частности их заставляли попирать ногами распятие.

Значит ли это, что никто из европейцев, кроме голландцев, в те времена не вступал в контакты с населением Японских островов?

— Разумеется, нет! Ведь изолировать от внешнего мира целое государство практически невозможно. Не контролируемые властями встречи японцев с иностранцами, конечно, происходили. Например, когда японские суда терпели бедствие у побережья Сибири или Камчатки, казаки оказывали им помощь. Именно от спасенных моряков и купцов узнавали русские люди разного рода новости. Например, что страна Япония богата и могуча. Есть в ней царь, большие города, регулярная армия, богатое купечество, искусные мастера. Неудивительно, что Москва проявила интерес к соседям. В Сибирь был направлен указ — доставлять спасенных японцев в столицу, и история сохранила имена некоторых из них: Саним, Денбей, Гонза, Сода.

Жизнь и деятельность этих людей в России достойны отдельного описания, но я отмечу только одну деталь русской биографии некоего Денбея — торговца из Нагасаки. В 1702 г. он был отправлен в Москву, где имел многочасовую беседу с Петром I. Сохранившаяся запись этой беседы позволяет заключить, что спасенный казаками японец звезд с неба не хватал и образованием не блистал: географию, историю, экономику родной страны знал слабо, а недостаток своих знаний компенсировал пересказом слухов и вздорных домыслов. Ясно, что он хотел поднять свои акции в глазах тех, от кого зависело его будущее, а потому не жалел красок в описаниях богатств Японии, где золота и серебра так много, что им отделывают царские дворцы, из него же делают статуи богов и посуду. Да и сам он, Денбей, взял в плавание два ящика с золотыми монетами, по два пуда каждый.

Вскоре после этой беседы в Петербурге по царскому указу была основана специальная школа, в которой русских юношей стали обучать японскому языку. Вышеупомянутый Денбей был назначен преподавателем сего учебного заведения, а его соотечественник Сода опубликовал первый русский учебник по японскому языку.

На основании всего изложенного можно заключить, что в Петербурге всерьез поверили в перспективность русско-японской торговли. Но для этого необходимо было сначала проложить дорогу к землям восточного соседа и установить с ним контакты на официальном уровне. Именно эти цели (в числе прочих) имела Вторая Камчатская экспедиция. Но не только о Японии думали организаторы этого предприятия. Предполагалось, что на северо-западе Тихого океана есть свободные земли, весьма волнующие воображение и других монархов, и предприимчивых коммерсантов. Так, Марко Поло писал, что вблизи Анианской провинции есть острова, богатые золотом и медью.

Примерно в этом же районе в начале XVII в. португалец Жуан да Гама видел землю, нареченную впоследствии его именем. Затем к северо-востоку от Японии на европейских картах появились Земли Иезо, Штатов, Компании и даже Гога и Магога. Кроме того, ходили слухи о наличии там некоей Страны золота и себера (Rico de Ora, Rico de Plata). Разумеется, со временем эти Земли исчезли с карт или сменили названия (острова Хоккайдо, Итуруп, Уруп), но произошло это значительно позднее, а в начале XVIII в. слухи на сей счет будоражили умы мореплавателей и государственных деятелей.

Как известно, Петр I бывал в Голландии, Англии, Франции, Австрии, Германии. И если учесть любовь царя к морю, а также его глубокие познания в области морских наук, то можно вполне обоснованно предположить, что он имел достаточно подробную информацию о вышеупомянутых Землях.

Однако не подумайте, что организация Камчатской экспедиции является следствием одних недоразумений в географии. Земля Гамы была мифом, но богатая золотом Аляска была реальностью. Реальностью были и стада морских бобров — каланов у берегов этой части Америки. Одним словом, неосвоенные земли на севере Тихого океана могли многое дать Русской державе. Большие выгоды сулила России и торговля с азиатскими государствами.

С другой стороны, я вовсе не хотел внушить вам ту мысль, что научное обоснование Камчатской экспедиции всего лишь маскировка. Исключительная научная ценность результатов первой и особенно второй экспедиций признается историками самых различных школ.

Последняя экспедиция состояла из нескольких отрядов, перед которыми были поставлены следующие задачи: 1) обследование северного побережья Сибири; 2) поиски Земли Гамы; 3) изучение северо-западного побережья Америки; 4) обследование Курильских островов и поиски путей в Японию.

Решая первую задачу, русские мореплаватели (Прончищев, Челюскин, Ласиниус, Муравьев, Павлов, Малыгин, Овцын, Стерлегов, Минин и братья Лаптевы) нанесли на карты северные берега Сибири и убедились в невозможности регулярного судоходства по Северному морскому пути (точнее, в преждевременности этого замысла).

Вторую и третью задачи решал отряд Витуса Беринга (на пакетботах «Святой Петр» и «Святой Павел»). Он достиг Аляски и обнаружил ряд островов на севере Тихого океана. При этом был собран богатый научный материал. Открытия эти проложили дорогу русским купцам и промышленникам. Их деятельность со временем привела к созданию Российско-Американской компании. Четвертую задачу решал отряд капитана 1-го ранга Мартина Шпанберга. Его корабли (гукер «Архангел Гавриил», дубельшлюп «Надежда» и палубный бот) прошли вдоль Курильской гряды на юг, затем вдоль Тихоокеанского побережья Хоккайдо до Хонсю.

Моряки отряда имели контакты с японцами, но к установлению дипломатических отношений это не привело, хотя власти на местах и понимали, что изоляция от внешнего мира наносит вред их стране. Именно этим можно объяснить доброжелательный прием, оказанный русским морякам. По первой их просьбе на суда экспедиции были доставлены пресная вода, дрова и свежая провизия. Затем начались визиты вежливости и наконец обмен товарами. Русская водка, меха, шерстяные и льняные ткани, стекло, а также ряд других товаров понравились японцам. Русских же привлекли японский шелк, фарфор, жемчуг и, разумеется, золотые монеты.

Одним словом, начало русско-японских контактов было как будто многообещающим. Однако дальнейшего развития, как уже говорилось, они не получили. Японские власти отлично сознавали, что дружественный прием иностранцев и самовольная торговля с ними могли повлечь за собой суровые кары со стороны столичного начальства. Именно поэтому японские градоначальники и предприняли весьма оригинальный ход. В своих отчетах они объясняли все случившееся самоуправством иностранцев, внезапно появившихся на японской территории. То есть русские сами (без всякого на то разрешения) брали японские товары и сами (без всякой договоренности) оставляли взамен свои. Их хотели задержать, но они успели скрыться на своих кораблях.

Очевидно, японские чиновники все же в тайне души на что-то надеялись. Но этого, увы, не случилось. Центральная власть в Японии к тому времени еще не осознала пагубность самоизоляции. Здесь, пожалуй, следует дать небольшую историческую справку. Дело в том, что в XVI–XVII вв. европейцы проложили дорогу в страны Юго-Восточной Азии, и местные жители увидели людей, моральный облик которых произвел на них ужасное впечатление. Именно из-за преступных деяний «белых дьяволов» в Индии, Индонезии, на Тайване и на юге Китая в ряде стран были приняты политические решения, по тем временам, несомненно, единственно правильные: Китай, Корея и Япония законодательно запрещали любые контакты своих подданных с европейцами, равно как и посещения европейцами территорий упомянутых государств.

Впрочем, небольшие щели в стене изоляции (для ограниченного товарообмена) все же остались. Я уже упомянул о голландской торговой привилегии. А в конце XVIII в. такая же щель образовалась и для россиян. Именно тогда (в 1792 г.) в японском порту Матемай бросила якорь русская бригантина «Екатерина». Ее командир Адам Лаксман установил контакты с японскими властями и добился-таки разрешения на посещение раз в году порта Нагасаки русским торговым кораблем. Однако далее произошло событие, удачно иллюстрирующее поговорку: «Поиски отличного портят хорошее». В Петербурге решили щель превратить в открытую дверь, для чего и была снаряжена дипломатическая миссия во главе с камергером Н. П. Рязановым. Неожиданное появление в Нагасаки двух военных кораблей (с пушками и военными командами) встревожило японские власти, а Рязанов, судя по всему, оказался недостаточно искусным дипломатом. В итоге миссия окончилась полным провалом. Мало того, японцы закрыли «русскую щель», отказавшись от договора, подписанного с Адамом Лаксманом. Вот и получилось, что четвертая задача Второй Камчатской экспедиции была решена лишь в 1855 г., когда к берегам Японии прибыл русский фрегат «Паллада» с дипломатической миссией, возглавляемой адмиралом Е. В. Путятиным.

На этом разрешите закончить рассказ о секретах Камчатских экспедиций.

После короткой паузы слушатели начали задавать вопросы, и один из них запомнился мне. Речь шла о территориальных претензиях к Советскому Союзу, выдвигаемых правящими кругами современной Японии, т. е. о правах японцев как первооткрывателей и, следовательно, хозяев Курильских островов.

Подумав немного, Геннадий Васильевич сказал:

— Вынужден уклониться от детального ответа на этот вопрос. В противном случае мой рассказ рискует превратиться в нечто напоминающее повествование Шахерезады, а меня на 1001 вечер физически не хватит. Кратко же могу сказать, что в первой половине XVIII в. японские власти не считали Курилы (Северные и Южные) своей территорией. Это подтверждается документами (кстати, не только русскими, но и японскими). Более того, в то время даже северная часть острова Хоккайдо не была освоена японцами.

Из документов же сената о Камчатской экспедиции следовало, что четыре острова к югу от Камчатки до самой Японии являются российскими владениями, а остальные никому не подвластны. В инструкциях Шпанбергу (начальнику японского отряда Камчатской экспедиции) также предписывалось производить описания островов к югу от Камчатки, часть из которых уже являлись российскими владениями.

И надо сказать, что русские люди не только описывали Курилы, но и осваивали их, составляли карты, давали названия, устанавливали знаки государственной принадлежности, а население островов (айнов) приводили в русское подданство. Особенно активно этот процесс происходил после создания Российско-Американской компании (в сферу ее деятельности входили и Курилы). На острове Уруп, в частности, было основано русское поселение, известное под названием «Курилороссия». Несмотря на ярость стихий (тайфуны, цунами), россияне успешно занимались там сельским хозяйством (возделывали рожь, ячмень, овощи, разводили скот) и поддерживали торговые контакты с японскими соседями.

Таким образом, можно обоснованно утверждать, что сибирские казаки и промышленники, а также участники экспедиций, организованных русским правительством и Российско-Американской компанией, нанесли на карты мира Курилы и, как говорится, застолбили их.

Представители же японских властей начали появляться на южных островах гряды лишь в последние годы XVIII столетия. Примечательно, что на острове Уруп они разрушили столбы с обозначением их принадлежности российским владениям и водрузили свои, на которых было написано буквально следующее: «Остров, подчиненный великой Японии пока продолжается небо и остается земля». Эту фразу, очевидно, следует понимать как провозглашение японских прав на вечные времена. Упомянутые акты стали возможны прежде всего потому, что политическая обстановка в Европе не позволяла России держать сколь-либо значительные вооруженные силы на Тихом океане. Можно сказать, что преградой для японской экспансии на север служили лишь немногие корабли русского регулярного флота, отличная выучка и высокий моральный дух их экипажей.

В 1807 г. на южном побережье Сахалина, где японцы сумели построить укрепление с артиллерией и достаточно многочисленным гарнизоном, произошло первое вооруженное столкновение. Отряд кораблей лейтенанта Хвостова (бриг «Юнона» и тендер «Авось») подвергся внезапному артиллерийскому обстрелу из упомянутого укрепления. В ответ на этот акт агрессии Хвостов высадил десант, который атаковал японцев и после упорного боя обратил их в бегство. На поле боя остались японские пушки, боеприпасы и другое военное снаряжение. Комендант японской крепости сделал себе харакири, а его помощник с остатками гарнизона покинул Сахалин.

Следующее столкновение между русскими и японцами произошло в 1811 г., когда к берегам острова Кунашир подошел русский шлюп «Диана» под командованием лейтенанта Головнина. О том, что японцы претендуют на Сахалин и Курилы, и о том, что между русскими и японцами уже произошел вооруженный конфликт, командир «Дианы», по-видимому, не знал. Именно этим я могу объяснить непринятие им должных мер предосторожности. Вместе с семью своими подчиненными Головнин высадился на берег, где встретил группу японцев (как выяснилось позднее, представителей властей). Русские моряки были захвачены ими в плен, где и пребывали до 1813 г.

Что же касается «прав» японцев на Курилы, то Россия их не признавала. Лишь в 1875 г. она уступила южную часть архипелага Японии. Это был один из актов, показывающий слабость царского правительства, его неспособность защищать должным образом интересы страны.

Однако не подумайте, что японские территориальные претензии распространялись только на Курилы. В конце XIX в. не только все Курилы, но и Камчатку в Токио объявили частью японских «северных территорий». Более того, в Токио была даже издана Большая историческая национальная энциклопедия. В ней прямо говорилось, что Япония должна считаться повелительницей тех мест, которые она занимает ныне, и тех, которые она пока еще не занимает. И наконец, следует отметить, что в 1951 г. в Сан-Франциско Япония подписала мирный договор, в котором есть статья о том, что она отказывается от всех прав и правооснований на Курильские острова. Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать в самой краткой форме о японских территориальных претензиях к Советскому Союзу.

Присутствующие начали было благодарить штурмана за интересный рассказ, причем было высказано пожелание услышать подробности о Камчатских экспедициях.

Геннадий Васильевич ответил, что расскажет о них завтра, и, пожелав присутствующим доброй ночи, покинул кают-компанию. Однако на следующий день случилось нечто непредвиденное. Один из траулеров камчатской приписки послал в эфир сигнал «Мэйдей» (терплю бедствие), и нам срочно пришлось идти на помощь. Затем неутешительный прогноз погоды заставил изменить сроки некоторых работ и уплотнить график их проведения. Одним словом, продолжение рассказа штурмана мы услышали примерно через неделю.

Начал же он с того, что Беринг и его спутники не были первооткрывателями Аляски. Эту часть Америки впервые увидели участники русской экспедиции на боте «Гавриил». Возглавляли ее геодезист Михаил Федоров и подштурман Иван Гвоздев. В 1732 г. «Гавриил» подошел к побережью Аляски в районе нынешнего мыса Принца Уэльского, а затем спустился на юг вдоль берега до района острова Нунивак. Неблагоприятная погода не позволила русским морякам высадиться на берег. Представляю вам самим решать, кто же «застолбил» Аляску.

— Простите, Геннадий Васильевич, — подал голос Женя Кочергин, — в свете сказанного вами непонятно, почему столь очевидная истина, я имею в виду предприятие Федорова и Гвоздева, до сих пор замалчивается и в школьных учебниках, и в популярной историографии? Ведь то, что вы нам рассказали, наверняка известно профессионалам.

— Закономерный вопрос, — ответил штурман. — То, что экспедиция на боте «Гавриил» оказалась как бы «затененной» Камчатской экспедицией, объясняется не только большим размахом последней (обилием участников, обширным кругом задач, лучшим обеспечением), но и запутанными отчетами первой русской экспедиции к берегам Америки. Можно сказать, это была еще одна загадочная экспедиция русского флота. Разумеется, историки не оставляли ее без внимания, но полной ясности в ее описании и оценке, насколько мне известно, они не достигли.

Вкратце об экспедиции Федорова — Гвоздева можно сказать следующее. В 30-х годах XVIII столетия на востоке Сибири действовала не только Камчатская, но и другие экспедиции. Одна из них, возглавляемая капитаном Павлуцким, должна была искать Большую землю на севере Тихого океана (т. е. Америку) с целью нанести ее на карту, затем вступить в контакты с аборигенами и склонить их к принятию русского подданства. Предприятие это было, конечно, трудным, особенно если учесть скудное материально-техническое снабжение и крайне ограниченное число квалифицированных специалистов. А тут еще единственный штурман экспедиции потерял зрение (вследствие болезни). Сам же Павлуцкий в силу ряда обстоятельств идти в море не мог. Вот и пришлось ему доверить бот «Гавриил» подштурману Федорову и геодезисту Гвоздеву.

В конце июля бот вышел в море из Большерецка (западное побережье Камчатки), в середине декабря того же года вернулся из плавания. После этого оба начальствующих лица отчитались перед капитаном Павлуцким о сделанном. Когда же Охотская канцелярия затребовала доскональный отчет, его писал уже один Гвоздев, ибо Федоров к тому времени умер. Спустя девять лет он написал еще один отчет — весьма отличный по содержанию от первого. Маршрут «Гавриила» и в том и другом документе прямо не указан, но ссылки на береговые объекты, наблюдаемые в ходе плавания, показывают, что бот шел на северо-восток, к Берингову проливу.

Здесь явно уместны комментарии. На западноевропейских картах той эпохи ближайшая к Азиатскому материку земля (предположительно часть Американского континента) располагалась к востоку от Камчатки. А напротив мыса Дежнева зачастую имелось «белое пятно» — убедительное свидетельство полного незнания географии данного района. Но Федоров вел «Гавриила» именно к мысу Дежнева — туда, где Американский континент действительно расположен ближе всего к континенту Азиатскому. Это доказывает, что русские первопроходцы не доверяли в то время зарубежным авторитетам. Они имели собственные карты северной части Тихого океана. Составлялись они, скорее всего, казаками, охотниками, купцами, администраторами.

Об одном из них я скажу несколько слов. Звали его Иван Львов, был он сибирским дворянином-приказчиком Анадырского острога. Прошу учесть, что слово «приказчик» означало в то время не торговец, а администратор (очевидно, от слова «приказывать»). Судя по всему, он пользовался у казаков авторитетом. Во всяком случае, казацкий бунт стоил жизни его коллегам, сам же он, находясь в центре возмущения, остался невредимым. Известно также, что Иван Львов интересовался географией края, куда его забросила судьба, и все, что узнавал из «скасок» первопроходцев, наносил на бумагу.

Итогом его трудов и была карта, на которой изображены оба берега Берингова пролива. Конфигурация Чукотского полуострова в общем-то сравнима с данными современных карт. Чисто условно в проливе обозначены острова Диомид, а восточнее их некий полуостров — слегка изогнутый и вытянутый с севера на юг.

Рис. 6. Карта сибирского дворянина И. Львова. Внизу показан Север, справа — Азия, слева — Америка. Дана характеристика животного мира, растительности, населения. Карта эта получила такую известность, что землю, изображенную на ней к востоку от Чукотского Носа, одно время даже называли «Землей сибирского дворянина», или «Землей Львова».

Я уже упоминал об этой таинственной земле, когда говорил о карте, направленной Петром I в Париж. Однако на карте Львова она обозначена более детально. В частности, на ней обозначены горы, а в легенде к карте даются сведения о населении, растительном и животном мире, позволяющие предполагать, что эта земля — полуостров Аляска, несколько смещенный к северу и развернутый в меридиональном направлении.

Весьма вероятно, что данное творение Ивана Львова было известно капитану Павлуцкому и его подчиненным. Во всяком случае, сам Львов и его карта были настолько популярны у сибиряков, что землю, расположенную к востоку от Чукотского полуострова, называли «Земля сибирского дворянина», или «Земля Львова».

Невольно напрашивается аналогия. Америго Виспуччи доказал, что Христофор Колумб открыл не Индию, а новый континент. Со временем он получил название сначала «Земля Америго Виспуччи», а затем просто «Америка».

А теперь вернемся к отчетам Михаила Гвоздева. Прежде всего следует отметить, что они расходятся с тем, что поведал о плавании «Гавриила» один из рядовых его участников — казак Илья Скурихин. В его «скаске» имеются такие детали: следуя на восток от Анадыря, «Гавриил» достиг Большой земли. На лесистом берегу россияне увидели жилые постройки и стада оленей.

Крейсируя вдоль побережья к северу и югу, конца земли обнаружить им не удалось. При этом отмечался весьма показательный эпизод. Один из аборигенов подплыл на байдаре к «Гавриилу» и начал расспрашивать россиян (на борту корабля был переводчик), куда, с какой целью они следуют и много ли их. Реакция Федорова на эту «дипломатическую» миссию аборигенов была совершенно непонятной. Он приказал членам команды спрятаться в трюме, а туземцу объявил, что его подчиненные умерли от голода. Что же касается немногих уцелевших, то они заблудились в океане и теперь ищут дорогу на Камчатку. Туземец обещал снабдить россиян продовольствием, если они высадятся на берег, а когда Федоров одарил его иглами, отдарился мехами. Далее «Гавриил» пошел на Камчатку.

А теперь попробуем проанализировать все вышеизложенное и сделать кое-какие выводы.

Итак, в 1732 г. бот «Гавриил» достиг сначала Чукотки, а затем, следуя на восток, некоей обширной земли. Обилие на ней леса позволяет предполагать, что это была северо-западная часть Американского континента. Туземец на байдаре благополучно плавал от берега к боту. Мало того, некоторое время «Гавриил» стоял у открытой земли на якоре, что заставляет усомниться в достоверности ссылок на «дурную погоду», якобы мешавшую высадке. Не мешали оной и обитатели открытой земли. Наоборот, они демонстрировали свое миролюбие и доброжелательность.

Полагаю, что все эти неувязки можно объяснить следующим образом. Подштурман (унтер-офицер) Иван Федоров сознавал, что его знания и опыт не соответствуют возложенным на него задачам. К тому же он болел цингой, и у него были ранены ноги. А помощник его, Михаил Гвоздев, был геодезистом и мало что смыслил в судовождении. Таким образом, экспедиция на «Гаврииле» была в достаточной степени авантюрной, и Федоров сознавал это. Сначала он пытался протестовать, отказываясь принимать командование. Известно, в частности, что на борт «Гавриила» его затащили на носилках, помимо его воли. Затем, по здравому размышлению, он решил соблюдать устав (приказ командира — закон для подчиненного), но выше своих скромных сил не прыгать.

Ему, конечно, повезло. Погода была самая благоприятная, ветры большей частью попутные, и никаких рифов, мелей и прочих опасностей на его пути не оказалось. Федоров довел «Гавриила» до Чукотки, а затем достиг Аляски в районе, расположенном напротив мыса Дежнева (на современных картах он называется мыс Принца Уэльского). После непродолжительного плавания вдоль побережья открытой земли начальник экспедиции решил, что собрал материал для отчета, за который его не наградят, но и головы с него не снимут. Не исключено и то, что ссылка на дурную погоду была придумана для обоснования невысадки на побережье. С этой же целью, очевидно, была разработана и легенда о смерти команды «Гавриила». То есть Федоров пытался спровоцировать аборигенов Аляски на нападение. Отразить его картечью было бы нетрудно, а в отчете появилась бы еще одна уважительная причина невысадки.

Когда же, что называется, господь прибрал начальника экспедиции, отвечать за все содеянное пришлось его помощнику. Михаилу Гвоздеву сначала повезло — его отчет застрял в сибирских канцеляриях. Но в 1741 г. итогами экспедиции заинтересовались в столице, и канцелярия Иркутска дала соответствующий запрос. Геодезиста он не на шутку встревожил. Ведь в Сибири в то время было немало людей, от которых он мог узнать, что значит расследование в тайной канцелярии и как карают за не-выполнение приказа. Одним словом, единственный из живых руководителей первой русской экспедиции к берегам Аляски в своем отчете старался не столько показать истинные события, сколько уберечь голову от топора. «Со мной не советовались, я был поставлен перед свершившимся фактом, я всего лишь геодезист и вообще человек маленький». Таков смысл его отчета.

Конечно, результаты экспедиции Федорова — Гвоздева можно трактовать иначе, но то, что именно ее участники первыми показали русский флаг у берегов Америки, надеюсь, не вызывает у вас сомнения? Штурман сделал паузу и в упор посмотрел на своего постоянного оппонента.

— Ну, разумеется, — отреагировал врач, — если не считать новгородских ушкуйников, казаков-дежневцев и других, станет ясно, что первый русский корабль к берегам Аляски привели Михаил Федоров и Иван Гвоздев. От себя добавлю, что второй корабль под андреевским флагом привел туда Алексей Чириков и лишь третьим был Витус Беринг.

— Полностью с вами согласен, а теперь перейдем к Первой Камчатской экспедиции. Началась она в январе 1725 г., когда 34 человека и 25 саней с грузами двинулись на восток. По пути к ним присоединялись новые люди и грузы. Всего же в предприятии участвовало около 400 человек. Через год, преодолев примерно половину пути, экспедиция зазимовала в Илимске, а весной следующего года начался самый тяжелый участок пути к океану.

Огромный к тому времени обоз экспедиции перевозил якоря, вооружение, боеприпасы, продовольствие, приборы, инструменты, паруса, канаты, гвозди и многое другое, а транспортными средствами были лошади, олени, собаки. На пути экспедицию преследовали морозы, бездорожье, бескормица. Животные зачастую падали, и людям самим приходилось впрягаться в сани. Там, где реки были судоходны и течение их совпадало с маршрутом экспедиции, нужно было строить лодки и переплавлять на них экспедиционные грузы, минуя перекаты, мели, пороги. Паек был весьма скудный: ржаная мука да немного крупы.

В Охотске экспедиция зимовала вторично, а летом 1727 г. переправилась на Камчатку, где ее участники построили бот «Святой архангел Гавриил». Именно на нем в 1728 г. и совершил Беринг вояж к проливу, носящему ныне его имя. Не обнаружив там перешейка между континентами, он затребовал от своих помощников (Шпанберга и Чирикова) изложить в письменной форме их мнение насчет обстановки и дать предложения, что делать дальше. Шпанберг посоветовал подняться к северу, до 66° с. ш., а затем возвращаться, ибо зимовка на Чукотке невозможна: нет леса и чукчи относятся к русским враждебно. Чириков считал целесообразным идти на запад, до устья Колымы или до тех пор, пока льды не преградят дорогу, зимовать же на земле, лежащей против Чукотского Носа (т. е. на Аляске). По рассказам чукчей, там имеется лес.

А теперь вспомните царскую инструкцию: идти вдоль земли, протянувшейся к северу (предположительно Америки), до тех пор, пока не встретятся владения европейских держав. Где эта земля, куда она тянется, соединена ли она с Америкой и где начинаются европейские владения? Всего этого Беринг так и не узнал. Он счел наличие пролива доказанным фактом, а затем, ссылаясь на объективные обстоятельства, принял решение возвращаться.

Адмиралтейств-коллегия, рассмотрев итоги экспедиции, признала ее бесплодной, а самого Беринга обвинила в том, что он не довел до конца порученное ему дело. Правда, со временем появились другие оценки итогов экспедиции, но то, что замысел Петра I нуждался в завершении, было очевидно.

В этой ситуации Адмиралтейств-коллегия запросила у Беринга, какие полезные для державы Российской мероприятия следует провести на востоке Сибири, и он представил свои соображения на сей счет. После этого Адмиралтейств-коллегия ж сенат решили, что руководство новой экспедиции разумнее всего поручить именно капитан-командору Берингу, благо у него есть опыт и за него есть кому поручиться.

Вторая Камчатская экспедиция планировалась как добровольная и русская по составу участников (очевидно, с целью более надежного обеспечения секретности). Однако трудности предприятия были настолько велики и настолько хорошо известны, что желающих участвовать в нем было немного. Вот и пришлось зачислять в штат иностранцев. А русских брали без учета содержания кондуита (личного дела офицера). Более того, некоторые из участников экспедиции попали в нее прямиком из тюрем.

Как видим, положение с кадрами у Беринга нельзя было назвать блестящим. И ничего удивительного в этом не было. Знающие люди рассказывали о суровом климате, диком, необжитом крае, скудном снабжении и недружелюбных туземцах. И наконец, предстояло плавание в неведомых водах Тихого океана. Именно поэтому и в Центральной России, и в Сибири люди под разными предлогами уклонялись от участия в экспедиции, несмотря на предлагаемые им блага. Правда, Беринг имел право производить принудительную мобилизацию, но от людей, привлеченных в экспедицию подобным способом, толку было бы мало.

Что же касается сибирской администрации, то она далеко не всегда оказывала Берингу содействие. Ее чины, судя по всему, исходили из принципа: до бога высоко, до царя далеко, а я здесь и царь и бог. Полномочия капитан-командора и указ сената их мало смущали. В сибирской глухомани они элементарно игнорировались со ссылками на объективные трудности: природные условия, скудность ресурсов, отсутствие людей и т. д.

Здесь целесообразно сказать, что существуют разные мнения о начальнике Камчатских экспедиций и его помощниках. Но все отмечают исключительную сложность задач, стоявших перед ними, и то, что дружного коллектива в экспедициях не было.

По моему убеждению, на ненормальные взаимоотношения членов экспедиции отчасти повлияло пагубное решение сената: участникам экспедиции разрешалось брать с собой семьи. Предприятие планировалось на шесть лет, и господа сенаторы решили, что представительницы прекрасного пола избавят его участников от тоски и будут способствовать их успехам в делах. Это привело к тому, что в слабообжитые районы Сибири потянулись обозы со скарбом, женщинами, детьми, слугами.

Нетрудно представить, как эта разношерстная масса людей, скученная в сибирском захолустье, стала обрастать сначала мелкими склоками, как последние перекинулись на мужчин, как прихоти и капризы жен заставляли мужей забывать свой долг и честь, как семейные дрязги отрывали их от проблем экспедиции и как негодовали, глядя на все это, сибиряки.

Трения и конфликты начались задолго до начала плавания, при этом «благородное» сословие не жалело чернил и перьев для писания претензий и доносов. Ученые и офицеры обвиняли друг друга и сибирские власти. Те в долгу не оставались, и все вместе обличали начальника экспедиции.

Кончилось же все это тем, что Беринг подал рапорт с просьбой освободить его от занимаемой должности. Помощники его (Шпанберг и Чириков) послали в Петербург аналогичные рапорты. Каждый мотивировал свою просьбу по-своему, но ответ из столицы на далекую Камчатку приходил примерно через год, и все трое в ожидании решения руководства вынуждены были «тянуть служебную лямку».

Как видим, некоммуникабельность участников экспедиции усугубляла сложность работ в суровом, необжитом крае. Надо сказать, что Камчатка имела хорошие пастбища для скота, богатые охотничьи угодья, изобилие рыбы и леса. Кроме того, на земле полуострова произрастала многолетняя трава агататка, имевшая особую ценность у россиян. Дело в том, что сок ее содержит некоторое количество сахара, и местные «химики» быстро разработали соответствующую технологию приготовления горячительного напитка. Государевы целовальники моментально оценили это техническое «достижение», и производство водки из агататки превратилось в золотую жилу для русской казны. Триста казаков и рота солдат, составлявших в то время гарнизон Камчатки, получали свое жалованье исключительно из «водочных» сумм. Таким образом, собираемый ясак полностью шел в пользу казны. Более того, рассчитавшись с казаками, кабатчики нередко отправляли в центр тысячные суммы чистых доходов.

Помощник Беринга Свен Ваксель, ознакомившись с действием «агататовки», был восхищен. Правда, позднее он все же впал в сомнение насчет полезности для здоровья сего напитка и свои подозрения решил проверить: опустил серебряный рубль в штоф и на следующий день обнаружил, что монета стала совершенно черной. Судите после этого сами о химическом составе «агататовки». Что же касается экспериментатора, то он глубокомысленно констатировал, что «напиток» этот не может быть особенно полезен для здоровья.

Приспосабливаясь к местным условиям, участникам экспедиции пришлось отказаться от некоторых «предрассудков цивилизации», вроде чувства брезгливости, например, попробовать рыбу, консервированную по-камчатски (правда, не всем), спать в ямах вместе с собаками, а также мерзнуть, мокнуть, голодать. Но все это было, так сказать, прелюдией к главному испытанию — плаванию в Тихом океане.

Прежде чем приступить к его описанию, целесообразно остановиться на одном неудачном усовершенствовании идеи Петра I. Напомню вам царскую идею — построить один небольшой корабль (палубный бот). В ходе первой экспедиции в соответствии с царской инструкцией и был построен бот «Святой архангел Гавриил». Этот двухмачтовый кораблик имел длину 18,3 м и ширину 6 м. На его борту находились годовой запас продовольствия для 44 человек, четыре пушки и несколько фальконетов (малокалиберных пушек). Бот был достаточно мореходен и мог совершать плавание не только при попутном, но и при встречном ветре. В ходе экспедиции на «Гаврииле» происходили отдельные поломки, но в целом он успешно выдержал испытание.

Как видим, практика показала целесообразность использования кораблей типа «бот». Увы, чины Адмиралтейств-коллегии начали искать отличное и испортили при этом хорошее. Вместо одного бота было построено два пакетбота (длиной 27 м, шириной 7 м), каждый из которых имел две мачты с прямым парусным вооружением и 14 пушек, т. е. это были пакетботы-бриги. Численность команды и пассажиров составляла 77 человек (на «Святом Петре»). Оба корабля обошлись казне довольно дорого, строительство их затянуло сроки подготовки к плаванию, а сложность парусного вооружения в сочетании с массовым заболеванием цингой сделала пакетботы на конечном этапе плавания почти неуправляемыми. Ничем иным, как отсутствием опыта планирования и организации подобных экспедиций, объяснить этот просчет я не могу.

А теперь несколько слов о построении кораблей беринговского отряда в ходе плавания. В качестве походного ордера капитан-командор избрал кильватерную колонну. Однако первым шел не флагман, а чириковский «Святой Павел». Историограф экспедиции А. П. Соколов полагал, что, уступив своему помощнику лидерство, Беринг признал тем самым его превосходство в области навигации. Однако построение это можно объяснить и стремлением Беринга подстраховаться.

Напомню вам, что русские пакетботы плыли буквально в неизвестное, ведь карт, достойных доверия, экспедиция не имела. Глаза вахтенных были единственным средством наблюдения и предотвращения опасности. Нетрудно было представить возможную ситуацию: темная ночь или густой туман, слишком поздно замеченные рифы или мель неизвестной земли (хотя бы той же Земли Гамы). В этом случае впереди идущий корабль имел бы мало шансов ка спасение, но сигнальный выстрел из пушки позволил бы ведомому уклониться от опасности.

Впрочем, развитие событий в ходе плавания внесло существенные коррективы в планы Беринга. Прежде всего он имел возможность убедиться в иллюзорности Земли Гамы. Кстати, Чириков предлагал отправить на разведку этой земли один из малых кораблей экспедиции, с тем чтобы оба пакетбота сразу плыли к Америке. Однако Беринг не одобрил инициативы своего помощника. В итоге его отряд потратил много времени на поиски мифической земли.

Затем капитан-командор повел свои пакетботы к берегам Америки. И тут случилось то, чего можно было ожидать. Непогода развела корабли, и их дальнейшее плавание проходило по индивидуальным маршрутам. Причем на долю участников экспедиции выпали трудности, с которыми даже бывалые моряки не часто сталкивались: теснота, затхлый воздух, сырость, кровососущие насекомые, ограниченное потребление воды, несвежая пища, изнуряющая качка, тяжелый физический труд.

Но самое тяжелое испытание им уготовила вспышка цинги. Болезнь эта была обычной спутницей мореплавателей той эпохи и порождалась отсутствием витаминов в рационе, а также низким уровнем медицинских знаний. Так, например, Свен Ваксель — человек пытливого ума и большого жизненного опыта — был уверен, что он «заразился цингой» и что главная причина возникновения болезни заключалась в тяжелой работе, в сырости и во «вредных испарениях». А что такое «витамины», не знали даже светила медицины. Но если бы и знали, откуда было им взяться в рационе участников экспедиции, ведь в судовой баталерке хранились сухари, мука, крупа, солонина (оленина) и яйца.

Из муки хлеба не пекли, а готовили лепешки, причем потребление их было строго лимитировано. А во время обратного плавания, когда и без того скудные запасы уменьшились, из нее стали готовить блюдо под названием «бурда». Собственно говоря, это было подобие супа, и готовился он следующим образом: ржаная мука замешивалась теплой водой, после чего тесто выстаивалось два или три дня (до полного скисания), затем его опускали в кипяток и варили. Вот и вся кулинария.

Рис. 7. Карта И. Н. де Лиля. По мнению С. Вакселя, она привела к ошибке в выборе курса экспедиции. Примечательно, что вместо Америки на карте изображено белое пятно.

Подозреваю, товарищи, что вы все, избалованные разносолами нашего кока, не то что пробовать, но и нюхать эту самую «бурду» не пожелали бы. А Свен Ваксель с восторгом описывал, какая она была вкусная. Горько-иронический смысл русского названия блюда шведский моряк явно не улавливал.

В этом месте повествования тетя Аля, смущенно улыбаясь, попросила слова.

— Геннадий Васильевич, с солониной все ясно: она не портится, на то и солонина. А вот каким образом кок «Святого Петра» хранил яйца? Ведь холодильников тогда еще не было.

— Закономерный профессиональный вопрос, — ответил штурман, — Ваш коллега, уважаемая Алевтина Ивановна, действительно обходился без холодильника. Яйца, собранные на камчатских птичьих базарах, были законсервированы по туземному способу — их складывали в бочки и заливали рыбьим жиром. Как вам, очевидно, известно, яйца морских птиц пахнут рыбой. Прибавьте к этому запах рыбьего жира и то, что собирались яйца в апреле, потреблялись же в пищу вплоть до ноября. После этого сами оцените их вкусовые качества.

Что же касается участников экспедиции, то они ели «что бог пошлет», ибо «голод не тетка» и потому что понимали: будешь привередничать — пойдешь на корм рыбам. А теперь послушайте, как протекало дальнейшее плавание «Святого Петра».

К тому времени, когда пакетбот приблизился к Американскому побережью, обстановка на борту крайне осложнилась. Запасы продовольствия уменьшились, число больных увеличилось. Личные отношения членов кают-компании также оставляли желать лучшего. Адъюнкт Стеллер, например, обвинил капитан-командора Беринга в государственной измене!

Здесь я должен сказать, что некоторые приказы Беринга выглядели на первый взгляд нелепыми. Подумать только, сколько трудов, денег, человеческих жизней было потеряно для достижения Америки, а теперь, когда до нее рукой подать, начальник экспедиции приказывает возвращаться, не успев даже полностью наполнить бочки пресной водой!

Как тут не понять негодование адъюнкта: неужели цель экспедиции заключалась в том, чтобы привезти американскую воду в Азию? На континент мы так и не ступили! Виной тому трусость и леность руководства! Десять лет продолжалась подготовка к экспедиции, и только десять часов пошло на дело (речь шла об исследовании одного из островов вблизи побережья Аляски). Характерно, что даже кратковременную отлучку на берег Стеллер получил после скандального объяснения с Берингом.

Страстный «рыцарь науки» не понимал, что не американские индейцы испугали капитан-командора и не лень руководила им, а предвидение тяжких испытаний, ожидавших экспедицию. Опытный моряк учитывал недостаток продовольствия, наступление осенней непогоды и, главное, цингу, свирепствующую на борту «Святого Петра». Одним словом, горькая необходимость заставляла Беринга торопиться с возвращением, в то время как неугомонный адъюнкт рвался на берег. Нетрудно было предположить, что он полезет в лесные чащобы, а там, чего доброго, получит стрелу в спину, или нарвется на медведя, или упадет со скалы. Разумеется, его самого или его труп придется искать, теряя драгоценное время и рискуя кораблем.

Но к счастью, все тогда обошлось благополучно. Стеллер вернулся невредимый и полный впечатлений. И вообще фортуна улыбалась русским мореплавателям. Штормы и рифы не встречались на курсе «Святого Петра», а туземцы Алеутских островов («дикие американцы», как называл их Ваксель) либо избегали контактов с россиянами, либо оказывали им доброжелательный прием. Однако ситуация стала поистине катастрофической, когда началось массовое заболевание цингой. Почти каждый день бросали за борт покойников, а среди живых все меньше становилось тех, кто способен был нести вахту. «Святому Петру» была уготована участь «летучего голландца» — корабля с мертвым экипажем, которым управляли лишь волны да ветер. Возможно, так бы оно и случилось, если бы не стечение обстоятельств.

4 ноября по курсу показалась земля, ошибочно принятая некоторыми за Камчатку. Объяснить это можно тем, что штурман пакетбота долгое время не мог определить координаты по небесным светилам, а счислимое место (точка на карте, рассчитанная по скорости и курсу) имело очень приблизительные координаты. К тому же рельеф открывшейся земли напоминал камчатский, и вообще люди склонны принимать желаемое за действительное.

В кают-компании было созвано совещание, на котором мнения о ситуации разделились. Ваксель и Хитрово считали, что открывшаяся земля — Камчатка, Беринг и Овцын держались противоположной точки зрения, но доказать свою правоту не смогли.

Пакетбот «Святой Петр» — флагман Второй Камчатской экспедиции.

Новгородский коч. На таких судах плавали по Северному Ледовитому океану русские люди.

Представители животного мира Командорских островов: морской котик, сивуч, стеллерова корова.

Жилище камчадалов (рисунок из книги С. Вакселя) Алексей Андреевич Баранов.

Алексей Андреевич Баранов.

Ксенофонт Алексеевич Анфилатов.

Попытка переждать ночь у берега, стоя на якоре, не удалась. Два якоря были потеряны (лопнули канаты), и корабль перебросило через гряду рифов. Затем он потерял свой последний якорь и был выброшен на песчаную отмель. Многим из участников экспедиции казалось тогда, что самое страшное позади. Вот она — долгожданная Камчатка. Скоро прибудет подмога из Петропавловска, появится возможность отдохнуть.

Каждый, кто был в состоянии двигаться, устремился на палубу, с надеждой вглядываясь в гористое побережье. Увы, далеко не все смогли ступить на него. Тяжелобольные, лишенные ухода, находились в ужасном состоянии. Когда этих несчастных поднимали на палубу, многие из них умирали, вдохнув холодный морской воздух.

Ну а тех, кто добрался до берега живым, ждала страшная новость. Земля, на которой они очутились, оказалась не Камчаткой, а необитаемым, лишенным леса, сырым и холодным островом. Было тут отчего впасть в отчаяние. Но россияне не пали духом. Свен Ваксель, принявший руководство вместо больного Беринга, уравнял в правах всех участников экспедиции и отменил ряд положений морского устава, не соответствовавших, по его мнению, обстановке.

Кроме того, Ваксель провозгласил, а точнее, узаконил стихийно установившийся принцип: «Кто не работает, тот не ест» (исключая тяжелобольных). А дабы христиане не очень-то уповали на всевышнего в ущерб собственной инициативе и усердию, им было сказано, что «бог помогает тому, кто сам себе помогает».

Все участники экспедиции были разбиты на артели, созданные по «жилищно-территориальному принципу»: каждая землянка обеспечивала себя продовольствием и топливом. При этом господа офицеры трудились наравне с нижними чинами и всех (даже денщиков) называли по имени-отчеству. Важнейшие решения принимались путем всеобщего голосования, разумеется, без всяких сословных привилегий.

Насколько необычно выглядела эта демократия, станет ясно, если вспомнить негласное правило, бытовавшее в то время на кораблях русского регулярного флота: «Офицер имеет голос, боцман — дудку, матрос на корабле нем!»

Разумеется, было бы наивно объяснять вакселевские нововведения его демократизмом. Просто он понял, что все случившееся не только стерло сословные грани в отношениях, но и поколебало авторитет офицеров в глазах матросов. Следовательно, решение сверху, не соответствовавшее мнению низов, могло бы вызвать бунт последних.

Именно эти соображения, читаемые между строк мемуаров Вакселя, обусловили методы его руководства, которые, как показало дальнейшее развитие событий, были единственно правильными. Режим, установившийся на острове, способствовал тому, что каждый энергично боролся не только за свое, но и за общее спасение. А борьба была исключительно тяжелой. Не хватало продовольствия, и моряки ели буквально все, что возможно использовать в пищу: жир дохлого кита (к счастью, выброшенного на берег), сивучей, морских бобров (жесткое, жилистое мясо последних походило на кожу), котиков (мясо их отличалось от бобрового тем, что было темного цвета и пахло старым козлом). Все это приходилось есть в полусыром виде, ибо дров было очень мало.

Немало крови попортили россиянам и песцы. С изумительной сообразительностью и энергией эти твари уничтожали скудные запасы продовольствия, грызли вещи и даже объедали трупы умерших, вырывая их из могил. Жили участники экспедиции в землянках, наскоро вырытых в песке. В нем же хоронили умерших товарищей. И лишь капитан-командора Витуса Беринга похоронили в могиле, отметив крестом место погребения.

С началом весны обстановка улучшилась. Стало теплее, появилась зелень, из которой Стеллер делал целебные отвары, и, главное, была освоена охота на морских коров. Зверь этот, получивший впоследствии название «стеллерова корова», имел вкусное питательное мясо, а охота на него не составляла большого труда.

Понемногу становились на ноги больные, и все чаще возникали споры: что же делать дальше? Верный избранной практике, Ваксель и этот вопрос решил демократическим путем. Каждый из 45 человек, оставшихся к тому времени в живых, получил возможность высказать свое мнение. В ходе возникшей дискуссии выявились три варианта, спасения: послать уцелевшую шлюпку с командой из пяти-шести человек в Петропавловск, с тем чтобы оттуда организовать спасение остальных; снять с мели «Святого Петра», отремонтировать его и продолжить плавание в Петропавловск; разобрать корпус пакетбота и из его деталей сделать небольшое судно типа гукера (автором этого варианта был Ваксель).

Железная логика Вакселя и его авторитет обусловили то, что данный проект был принят единогласно. Однако единомыслие это продолжалось недолго. Буквально на следующий день после голосования матрос Овцын начал категорически настаивать на восстановлении пакетбота. Ваксель снова собрал общее собрание, и на нем проект беринговского адъютанта с треском провалился. Последнего, впрочем, это ничуть не обескуражило. Более того, решение общего собрания о строительстве гукера Овцын не подписал, а в докладной записке на имя Вакселя изложил свои соображения. Суть их сводилась к тому, что повреждения «Святого Петра» можно исправить и с мели корабль можно снять. Какими средствами, чьими силами это можно сделать, Овцын не объяснил (если не считать ссылки на помощь всевышнего).

Ваксель был добрый христианин, но ситуацию оценивал без учета возможных милостей небесных сил. Исходил же он из того, что корабль выброшен на мель и имеет подводные пробоины; внутренние помещения заполнены водой и леском; корпус присосало к грунту; рангоут находится в самом плачевном состоянии; якоря и руль потеряны.

Учитывая все эти факторы, можно сказать, что спасение «Святого Петра» было бы очень трудной задачей даже для современной техники, а с той, что располагал Васкель, об этом нечего было и думать.

Неудивительно, что Овцына никто на собрании не поддержал. Однако со временем, когда замысел Вакселя столкнулся с известными трудностями, у Овцына появились единомышленники. Удастся ли построить гукер и спустить его на воду? Что будет, если в процессе строительства или спуска на воду разразится шторм? Не лучше ли все же отремонтировать пакетбот? Разумеется, эти скептицизм и брюзжание не могли не мешать делу. Вот тогда-то Ваксель и проявил необходимую твердость. Он решительно предупредил строптивого матроса о том, что решение было принято большинством и он не остановится перед применением силы в случае неповиновения.

После этого «оппозиция» притихла. Решительность Вакселя сомнений ни у кого не вызывала, а главное, его авторитет у подавляющего большинства подчиненных был непререкаем. Показателен, в частности, тот факт, что решением общего собрания Ваксель был освобожден от всякого труда, кроме руководства.

Итак, началось строительство гукера. Трудностей было много. Прежде всего в составе экспедиции не было судостроителей-профессионалов, а три судовых плотника к тому времени умерли. И неизвестно, удалось ли бы Вакселю реализовать свой проект, если бы не инженерная жилка сибирского казака Саввы Стародубцева. Участвуя в постройке «Святого Петра», он настолько хорошо освоил это дело, что смог возглавить и довести до успешного окончания строительство гукера. На этом небольшом парусно-весельном суденышке, названном также «Святой Петр», и добрались до Камчатки участники экспедиции. «Святого Павла» они там не застали: Чириков к тому времени уже ушел в Охотск. Что же касается его плавания к американским берегам, то оно также проходило при весьма драматических обстоятельствах.

Я уже рассказывал вам о событиях, связанных с потерей 15 членов команды, а следствием их была не только перегрузка оставшихся судовыми работами, но и дефицит пресной воды. Пополнить же ее запасы у алеутов не удалось. Русские моряки на пакетботе и алеуты на своих байдарах, очевидно, не понимали друг друга.

Несмотря на все эти трудности и лишения, Чириков все же привел свой корабль в Петропавловск. На следующий год, сразу после открытия навигации, он вышел в море искать своего флагмана. Где это надо делать, он определил правильно. Однако туманы помешали Чирикову обнаружить Командорские острова.

А далее для моряков и пассажиров «Святого Павла» были зимовка в Петропавловске и переход морем в Охотск. К тому времени Чириков (после смерти Беринга он возглавлял экспедицию) сдал командование Вакселю и отправился с отчетом в Петербург.

В Адмиралтейств-коллегии и в сенате работа, проделанная экспедицией, произвела должное впечатление. Офицеры и часть матросов получили повышение в чинах. Так, например, боцман «Святого Павла» Алексей Иванов стал лейтенантом, Дмитрию Овцыну вернули офицерский шарф, Савва Стародубцев стал сибирским дворянином, а сам Чириков получил чин капитан-командора.

Кроме того, учитывая задолженность перед участниками экспедиции в деле продовольственного снабжения, казна выплатила каждому из них свыше 100 р. — сумму весьма солидную. Для сравнения напомню вам, что лейтенант русского флота получал в то время 180 р. в год, матрос же получал 2 р. с копейками.

Рис. 8. Карта маршрутов Камчатских экспедиций 1 — В. Беринга (С. Вакселя); 2 — А. И. Чирикова.

Георг Стеллер, став профессором, продолжил свои научные изыскания в Сибири и на Камчатке. При этом его решительный характер помог ему попасть в неприятную историю: он самовольно отпустил на волю группу арестованных камчадалов. Последовал донос одного из его врагов, и натуралист сам попал под арест. Правда, довольно скоро он вышел на свободу, но тяготы минувшего плавания и суровый климат Сибири подорвали его здоровье. В 1746 г. Георг Стеллер скончался.

Мартин Шпанберг решил, что его служба в Сибири окончилась, и самовольно отправился в Петербург, бросив вверенный ему пост. Однако в столице вместо наград Шпанберга ожидал суд. Самовольное оставление поста, инкриминируемые ему служебные злоупотребления и пр. обусловили то, что судьи признали виселицу достойной мерой наказания. Только вмешательство датского посла спасло его. Виселицу заменили разжалованием в поручики, а спустя некоторое время Мартин Шпанберг был даже восстановлен в звании. Дальнейшая его служба ни ему самому, ни русскому флоту славы не принесла.

Свен Ваксель был произведен в капитаны 2-го ранга и продолжил службу в русском флоте. Сын же его пошел по стопам отца. Командорская зимовка не охладила тяги Лаврентия Вакселя к морю и к службе под андреевским флагом.

А теперь позвольте мне поставить точку. Надеюсь, что рассказ мой пополнил ваши знания о Камчатских экспедициях, об их секретах и участниках.

Однако и на этот раз штурману не удалось закончить свое повествование. Помешала тому реплика Германа Николаевича: «А вам не кажется, Геннадий Васильевич, что о секретах этих экспедиций можно говорить только с иронией? Я, слушая вас, пришел к выводу, что в столицах Европы об итогах экспедиции узнавали чуть позже, чем в Петербурге».

Подумав немного, штурман сказал: «Вопрос Германа Николаевича навел меня на мысль, что у вас могло возникнуть неправильное представление о том, по каким каналам происходила утечка информации. Считаю необходимым исправить данное недоразумение, но, разумеется, не сегодня».

На следующий день штурман начал свой рассказ с краткого обзора истории колониальной политики.

— Итак, уважаемые россияне, напомню вам, что на стыке XV и XVI вв. европейские мореплаватели открыли обе Индии — Вест-Индию (Америку) и Ост-Индию (морской путь в собственно Индию). Сделали это мореходы Португалии и Испании. Именно этим державам и достались первые плоды с древа колониальной экспансии.

Однако очень скоро в Мадриде и Лиссабоне убедились, что прочие европейские державы не собираются признавать их монополию на владение заокеанскими землями. Французский король Франциск I сказал, в частности, следующее: «Раз папа не уполномочен праотцом рода человеческого Адамом распоряжаться земным шаром, то и он (Франциск), такой же прямой потомок Адама, не считает себя связанным Тордесильясским договором» (речь шла о договоре между Испанией и Португалией, по которому папа Александр VI разделил земной шар на сферы влияния между пиренейскими державами).

Одним словом, на открытый Колумбом материк устремились англичане, французы, голландцы. Прежде всего их интересовали драгоценные металлы и минералы. Но после того как они осознали, что благодатные земли Вест-Индии даже без золотых россыпей способны обогатить своих владельцев, острова Карибского моря и прилегающие к ним участки континента покрылись плантациями кофе, какао, сахарного тростника, табака, пряностей и прочих тропических культур. На рынках Европы они исправно превращались в золото.

Разумеется, колониальные товары сами в трюмы кораблей не падали. Прежде всего необходимо было найти территорию, пригодную для колонизации (остров или прибрежный участок континента с хорошей гаванью и соответствующими природными ресурсами). Затем эту территорию следовало освоить. И наконец, требовалось организовать защиту вновь приобретенных владений от пиратов и от регулярных вооруженных сил враждебных держав. Все это было связано с большим риском, значительным расходом средств и немалым пролитием человеческой крови.

Открывателям новых земель приходилось пересекать океаны почти вслепую, не ведая, где удастся пополнить запасы пресной воды и продовольствия, а также отремонтировать корабль. Более того, вплоть до XVIII в. мореплаватели зачастую не знали, где они находятся, ибо имели более или менее точное представление только о своей широте. Что же касается долготы, то сложность ее определения наглядно показана в одном из сочинений известного английского писателя-сатирика XVIII в. Джонатана Свифта. Созданный его фантазией Ламюэль Гулливер совершил ряд удивительных путешествий (в страны лилипутов, великанов, лошадей, на летающий остров Лапуту и т. д.). В сверхдиковинной стране Лаггнег он мечтал стать бессмертным (там это было возможно) и дождаться великих открытий человеческого разума: изобретения perpetum mobile, открытия универсального лекарства от всех болезней и (обращаю ваше внимание) способов определения долготы. Вот какой сверхтрудной задачей казалось определение координат даже в первой половине XVIII в.

Но особенно трудно приходилось мореплавателям, если у штурмана не было надежной карты. Сведения, на ней обозначенные, фигурально выражаясь, были начертаны кровью моряков и слезами их вдов. Неудивительно, что к картам относились с величайшим почтением. Они исполнялись на лучших кусках бумаги (пергамента) и украшались как произведения искусства.

Бородатые колебатели вод Нептуны и полногрудые нимфы, порождающие ветры Бореи и Зефиры, морские чудища и аборигены дальних стран — все это было их непременной принадлежностью.

Само собой разумеется, что, кроме упомянутых атрибутов тогдашней эстетики, на карты наносились места удобных якорных стоянок, навигационные опасности, источники пресной воды, поселения туземцев, залежи полезных ископаемых и территории, пригодные для освоения, т. е. карты являлись как бы краткими итоговыми отчетами экспедиций. Неудивительно, что их берегли как документы исключительной ценности.

Карты, составленные в ходе Камчатских экспедиций, также берегли и скрывали от посторонних глаз. Например, в 1741 г. Академия наук попыталась издать карты первой экспедиции, но ей запретили сделать это. Описание же плавания «Святого архангела Гавриила» было изъято из фондов академии и хранилось в кабинете самой императрицы. Однако все эти меры оказались тщетными. Результаты обеих Камчатских экспедиций довольно быстро стали известны в европейских столицах.

Каким образом, по чьей вине произошла утечка секретной информации? Первые, на кого падает подозрение, — это иностранцы, служившие во флоте, в Академии наук и в коллегиях (министерствах) тогдашней России. Особенно преуспел в краже русских секретных карт Жозеф де Лилль — профессор Петербургской Академии наук.

Карты отправлялись за рубеж целыми ящиками, а тревожные сигналы, в частности со стороны профессора Бернулли, увы, слишком долго не доходили до ушей тех, кого это должно было касаться. Когда же мосье де Лилль решил сказать «адью» россиянам (а это случилось в 1774 г.), в Париже его ожидали 66 тыс. ф. (за «деликатные услуги» французской короне) и пожизненная двухтысячная рента (разумеется, все это плюс к русским накоплениям). Отличились в кражах русских секретов и отцы иезуиты. Именно их стараниями копия карты Первой Камчатской экспедиции была переправлена в Польшу, оттуда в Париж, где ее и издали.

Очевидно, у вас возник вопрос: куда смотрели власти, призванные охранять интересы России? Кое-какие меры они принимали. Так, например, господ офицеров и профессоров старались не посвящать в некоторые детали предприятия. Вся корреспонденция экспедиции поступала в сенатскую канцелярию, где ее в случае необходимости переводили на русский язык, а оригиналы направлялись в Академию наук. При этом всем участникам экспедиции запрещалось разглашать какую-либо информацию о предприятии.

И наконец, была предпринята попытка привлечь к ответственности шпионов. В частности, против Миллера и де Лилля возбуждалось дело по обвинению их в государственной измене. В ходе следствия ниточка потянулась к советнику академической канцелярии Шумахеру и… оборвалась. Скорее всего, у этих господ нашлись влиятельные заступники. Напомню, что Академия наук состояла в то время почти из одних иностранцев, среди которых личности вроде де Лилля не были исключением.

С другой стороны, нельзя все сваливать на иностранцев. В среде российских чиновников, даже самых высокопоставленных, было немало лихоимцев, способных во имя личной корысти на предательство национальных интересов. К тому же служебные злоупотребления должностных лиц были обычным явлением, а отсюда вытекала самооправдательная формулировка: если можно светлейшему князю Меншикову — особе, приближенной к трону, или родовитому сановнику князю Гагарину, то мне и подавно можно. Настроения эти усугублялись чехардой на троне, т. е. неустойчивостью политической власти, имевшей место после смерти Петра I. Здесь штурман сделал паузу, и Женя позволил себе краткие комментарии: «Что и говорить, страшное это было время для России. Своих специалистов не хватало, иностранцы же, за немногим исключением, больше пеклись о своем кармане. Да и русские власти вспоминали о благе России, лишь когда это отвечало их личной выгоде».

— Вы несколько сгущаете краски, Женя, — возразил штурман. — Впрочем, заблуждения ваши вполне понятны. Мне придется прокомментировать свой рассказ, ибо у присутствующих могло сложиться неверное представление, что забвение государственных интересов с корыстными целями в XVIII в. было характерно только для должностных лиц России. На самом деле это не так. Например, прославленный английский полководец герцог Мальборо брал у своих и у чужих и деньгами и натурой. Бандит и мерзавец — так называли его не только иностранцы, но и соотечественники. Однако всесильный герцог игнорировал и газетные памфлеты, и парламентские запросы, и неудовольствие августейших особ. Испанское слово «камарилья» — в первоначальном своем значении клика царедворцев, расхищавших национальное достояние Испании, — стало международно-нарицательным термином. В Турции злоупотребления должностных лиц были столь обычным и, главное, неискоренимым явлением, что правительство и не пыталось с ними бороться. Более того, в Стамбуле сочли за благо установить особый налог на взятки. Тем самым «бакшиш» мужей Блистательной Порты получил законный статус. И наконец, напомню вам, что в цивилизованной Западной Европе XVIII в. государственные должности (а также воинские звания) продавались государством совершенно официально.

В заключение хочу отметить, что к Камчатским экспедициям проявили огромный интерес колониальные державы Европы. Причем началась настоящая охота за материалами исследований. Русские карты оказались в Париже, Лондоне. Стокгольме, Мадриде, Амстердаме, Копенгагене, Варшаве. Особые волнения успехи русских первооткрывателей вызвали в Испании и Англии.

Мадрид все еще считал, что у него особые права на Новый Свет хотя бы потому, что последний открыт испанцами и сам наместник святого Петра соизволил по-божески разделить его между Испанией и Португалией. Конечно, горькая необходимость заставила испанскую корону со временем терпеть там прочие европейские державы, но каждая из них в той или иной форме сталкивалась с испанским противодействием. Не избежала этого и Россия.

Все началось с донесения испанского посла при русском дворе. В нем Мадрид информировался о том, что русские экспедиции на Тихом океане носят враждебный испанским интересам характер, в частности о том, что русские высадили на Аляске вооруженный отряд, который мог добраться аж до самой Калифорнии. Коварные московиты, по его представлению, вполне могли высадить разведывательный отряд с целью поиска богатых земель, не освоенных испанцами, или, еще хуже, для того, чтобы вступить в контакт с индейцами и натравить их на испанцев (подобные приемы были обычной практикой в колониальной борьбе европейских держав).

Несколько позднее очередной испанский посол сообщал Мадриду о грандиозной по масштабам экспедиции, которую русские секретно готовят в Архангельске к берегам Северо-Восточной Америки (очевидно, эта информация была следствием слухов об экспедиции Чичагова).

Нетрудно догадаться, что основания для своих панических реляций испанские дипломаты черпали из источников, заслуживающих критического отношения. Слухи о фактических событиях, многократно искаженные и превратно истолкованные, отправляли в Мадрид, а оттуда в Мексику, где тамошние вице-короли принимали соответствующие меры. В частности, на побережье Калифорнии были основаны укрепления Сан-Диего и Сан-Франциско. (В настоящее время, как известно, это крупные портовые города США.) Кроме того, в 1774 г. испанский военный корабль прибыл в Русскую Америку. То, что наблюдал его капитан, очевидно, произвело на него впечатление: обмен салютами, визитами и прощание если не дружеское, то, во всяком случае, вежливое. После этой разведки в Мадриде осознали, что с русским соседством в Америке придется примириться.

Несколько по-иному отнеслись к Русской Америке англичане. Джеймс Кук, побывав на стыке двух континентов, проверил данные, нанесенные на русские карты, отметил их исключительную точность и воздал по сему случаю хвалу Берингу, затем, следуя вдоль берегов Аляски, он объявил собственностью британской короны весьма значительные территории, в том числе и те, которые до него посетили русские исследователи и промышленники.

Замечу, что комплименты Кука адресованы не тому, кому следует. Карта Северо-Восточной Азии была составлена в ходе Первой Камчатской экспедиции лейтенантом Чириковым и мичманом Чаплиным. Кроме того, английский мореплаватель позволил себе еще одну инициативу по части географии — он назвал пролив, отделяющий Азию от Америки, «Берингов». Я сознательно уклоняюсь от обсуждения вопроса, чье же имя должен носить этот пролив, но одну знаменательную, по-моему, деталь стоит напомнить.

Как я вам рассказывал, официально Беринг отправлялся в экспедицию для подтверждения наличия пролива, уже имеющего название — Аниан (Анианский). Кроме того, в ходе экспедиции он получил информацию Г. Миллера о плавании сибирских казаков из Северного Ледовитого океана в Тихий (экспедиция Алексеева — Дежнева), т. е. Беринг знал, что он не первый европеец, прошедший Анианом из океана в океан. Очевидно, именно этими соображениями можно объяснить то, что Беринг не дал проливу никакого названия.

Что же касается Кука, то он по-своему исправил возникшее недоразумение, и инициатива его получила одобрение у географов Европы. А имя Семена Дежнева было увековечено в названии самого восточного мыса Азии. Сделано это было в конце XIX в. по инициативе Нильса Норденшельда — выдающегося шведского ученого и путешественника.

Один из заливов Аляски носит имя А. Чирикова. Недалеко от него Жан Лаперуз потерял в прибрежных бурунах две шлюпки своей экспедиции. Именно тогда прославленный французский мореплаватель вспомнил об аналогичной трагедии со шлюпками «Святого Павла» и записал в своем дневнике, что назвал залив «в честь знаменитого русского моряка, который в 1741 г. высадился в этом районе».