— …оев! — это я уже слышу здесь, вне сна.

Даша сидит возле меня на кровати и держит моё лицо в своих ладонях. Встревоженные глаза:

— Ох, господи, думала не разбужу, прямо как в падучей.

Прислоняется губами к моему лбу, к щеке:

— Да ничего вроде. — опускает мою голову на подушку. — Внутри прям вся на нервах, вся трясусь прям и ты ещё добавляешь.

Приподнимаюсь на локтях и подвигаюсь спиной к голове кровати — до конца ещё не проснулся:

— Кричал?

Даша шире приоткрывает глаза и кивает мне в лицо:

— Рычал, как зверь прям… Напугал.

Да, могло быть чёт такое, припоминаю — опять откуда-то пытался не сорваться, на кого-то всё хотел посмотреть.

— Ты чего так лёг-то? Чего не разделся? — осуждая, покачивает головой.

— Даня… не успел. — это ж надо, я да не соврал.

— Как это?

— Хотел подумать и… — машу рукой.

Она рассеяно меня осматривает и тоже, но как-то устало, машет рукой:

— Ой, ну ладно.

Также рассеяно и не глядя, сначала прикасается кончиками пальцев, а потом и поглаживает, выпрямленной ладошкой, материал на рукаве моей куртки. Всё же обращает внимание и аккуратно прихватив немного материала легко трёт его между пальцами. Бросает быстрый взгляд на меня и коротко прикрыв веки, и улыбнувшись, одобряет мой выбор:

— Хороший, побереги. — и опять смотрит в сторону.

Отвлеклась, но кратковременно, настроения у неё нет. Отсутствующий взгляд — внутрь себя, как бы додумывает что-то. Когда уходит от своих мыслей и возвращается, то видно, как ей приходится восстанавливаться в настоящей обстановке. И я решаю поёрничать, шуткануть:

— Приснится же такое, зарычишь тут.

Даша сидит прямо, переводит взгляд на меня. Я продолжаю:

— Раздвигаю тебе ноги, а там у тебя...

Даша пригибает подбородок к груди и чуть поджав губы начинает процесс удивления, а я дальше:

— Огромный член.

Она вздрагивает, приложив руку к груди:

— Ой, чего это?

— Переворачиваю тебя, а там… Представляешь? Ещё больше.

Реакция незамедлительная — её сжатая ладошка бьёт меня по плечу:

— Дурак! Тьфу, мерзость!

И тут же опустив голову на сжатые кулачки на моей груди, она начинает смеяться. Я тоже смеюсь... Пошлятина конечно, но как бы там ни было, а градус чуточку повышен. Отходя от смеха, она отворачивается и приподнимает лицо:

— Ооай, болтун.

Коротко вздыхает и в который уже раз снова уходит в себя — шутка не помогла. Беру её ладошки в свои — Даша тут же устраивает их поуютней и зябко передёргивает плечами. Она на грани эмоционального срыва — это видно. Надо как-то ей помочь и я выбираю свою линию поведения по принципу — глупой и… ещё тупее.

Наконец, Даша всё-таки поворачивается ко мне и произносит:

— Ой, ужас какой-то, Илюш.

Чуть наклоняется и понижает голос, чтоб не подслушали:

— Представляешь, они же оказывается… голубые.

Для пущей таинственности кивает на последнем слове. Я же удивлённо таращу глаза и вытягиваю шею:

— Да ты что? На работе у тебя?

Даша тут же отстраняется:

— О. — не ожидала такого вопроса, удивлена. — Ну на какой на работе, Илюш. Ты что?

Выжидает, может быть я всё-таки сподоблюсь и напоминает:

— Эти-то... Трое.

Естественно, что я опять ничего не понимаю и как бы соображая, про кого речь, отвожу глаза, сначала в сторону, а потом опять на неё. Даша подаётся чуть назад, немного наклоняет лицо и смотрит чуть исподлобья. А я, всем своим, ни только лицом, но и телом пытаюсь что-то припомнить но..:

— Какие Даш?

Даша — потешно за ней наблюдать, недоумённо посмотрев в сторону, даже смаргивает, будто бы сбрасывает пелену с глаз и высвобождает свои ладошки:

— Да что с тобой, Изоев? — всплёскивает руками и уже с укором. — Не проснулся что ль? Эти трое... Вчера… Ну, которые ночью-то.

— Ну-у...

Чёрт, какой-то частью тела я, всё-таки, чего-то не так сделал, потому что она тут же с облегчением кивает в мою сторону:

— Они вот.

В её планы совершенно не вписывается моя забывчивость и тем более тупость. Так что приходится вспоминать:

— А. Те… Ну… Да ладно тебе Даня, пацаны-то вроде нормальные. Чё ты лепишь-то?

Даша от неожиданности ахает:

— Аха…

Приложив ладонь к губам и застывает с удивлённо распахнутыми глазами. Секунда, две… Наконец, придя в себя, бессильно роняет руку себе на колени:

— Ну ты посмотри… Изоев, ты… Как же тебе не стыдно? А?

И в её голосе уже слёзы. Состояние у неё, точно на надрыве — всё очень близко, хоть она и держится. Я тут же хватаю её ладошки:

— Дашек…

— Как ты только можешь такое говорить? И слово-то откапал какое... Лепишь.

Её колокольчики звенят слабенько, ладошки совсем безвольные — она их не отдёрнула и я их чуть сжимаю:

— Дашенька…

А она с обидой на меня кивает:

— Ты что?.. Ты мне не веришь? Да?

— Дашек, ну не обижайся.

А она отворачивается — ладошки по-прежнему у меня и согреваются. От обиды её крылышки ноздрей трепещут — я чуть заглядываю и мне видно, а она, всё ещё отвернувшись, продолжает меня отчитывать:

— Я как дура последняя, там всё выясняю.

Слёз в голосе прибавилось и голосок истончился. Ещё немножечко.

— Всех расспрашиваю, чтобы всё ему рассказать, а он... Лепишь...

Вот далось же ей это слово:

— Даня. Ляпнул сдуру. Прости.

Она всё-таки поворачивается и кивнув мне:

— Полгорода уже знает. — отворачивается. — На каждом углу говорят.

Мысленно я ей противоречу: «Прям уж и полгорода, не велики шишки, а вот пару подъездов рядом, вполне». — а вслух и гундяво:

— Ну ладно тебе Данечка, прости меня. Я исправлюсь.

Даша прикрывает глаза и пошмыгивая носом вздыхает. Приподнимает лицо вверх и промаргивая влагу, собирается с силами — характер. И выдержав паузу, наконец-то поворачивается.

— Дашунь, прости, я не хотел… Не проснулся...

Стрельнув в меня умилительно-осуждающим и влажным взглядом:

— Не хотел он... — машет высвобожденной ладошкой. — Ладно уж.

Но в её синеве не безоблачно. Мкхм — чуть-чуть ведь, не дожал.

— Просыпайся давай быстрей, фома неверующий.

Шмыгнув носом и приложив к нему пальчик, вздыхает и собирается с мыслями:

— Когда нашли их, то говорят что они там...

Ей неловко говорить о таких вещах и она, освободив и вторую руку, сжимает ладошки в кулачки:

— Ну... друг в дружке были... Голые все.

На этом она неулыбчиво замолкает и не разжимая рук, выжидательно смотрит на меня. А я лицом очень многозначителен:

— Дашенька… Голые, но почему сразу голубые-то… Свечку кто держал?

К моему удивлению она не возмущена, а вздохнув продолжает, будто бы думает вслух:

— Да я тоже сомневалась. Ты же их...

В этом месте она, чуть приподняв кулачок, усмехается и в её глазах прочитывается уважение, но это на мгновение и Даша опять возвращается в нервное настоящее:

— И я тебе как медик говорю, с их травмами…

Задумывается, склонив голову к плечу:

— Как у них так могло получиться?.. Ксюху пытала.

— Ну, если хочется, то и на потолке... — и тут же наталкиваюсь на её строгий и осуждающий взгляд. — А уж Ксения-то знает.

Моя ирония очевидна и Даша переключается на защиту:

— Да, вот.

Кивнув мне со значением, задумывается и с сомнением продолжает:

— Ой, Илюш, там… Умом можно тронуться. У Ксюхи там… десятая знакомая. И у той подружки… Ой, то ли муж, то ли они так, в гражданском браке, то ли… Вобщем спят вместе. Так он у неё полицейский, сержант.

Ненадолго уходит в себя и потом вновь:

— У Ксюхи ведь не понять, как сорока, прям… То ли он знал их, то ли тоже что-то с кредитом, то ли они ему должны были... Ой, ладно. Вобщем он где-то рядом был когда их нашли…

— На улице.

Мне всё понятно и я готов слушать дальше. Но Даша застывает. У неё, от вновь и моментально наступившего бессилия, от того, что никак не может со мной совладать, опускаются плечи:

— Изоев…

Да уж, держится на нервах и всё очень близко — сиюсекундная смена погоды. Тон в преддверии слёзного дождя и беззащитный взгляд:

— Я тебе целый час об этом говорю, а ты… Издеваешься.

— Дашек, ну подожди, ну чего ты сразу. — всеми фибрами лица стараюсь угадать. — На улице нашли?

Даша ладонями прихлопывает себя по коленкам и слёзно всхлипывает:

— Хы. — но это не то, нет. — Да ты что, Изоев, в самом деле издеваешься?!

Поднимает, повлажневшие глаза вверх, а потом снова на застывшего меня и укоризненно, и уже слёзно продолжает:

— Нет, это невыносимо. Ну почему же на улице-то? Я же тебе всё время говорю, целый час рассказываю, что их нашли в квартире… В их квартире, они же голые все были… — и удержав слёзы, опять всплёскивает руками. —Ну, что с тобой сегодня, прям как глупенький.

— Нет, Даня, теперь понятно… Сержант нашёл.

Сейчас-то ведь угадал? Глядя на неё, чувствую, что наверняка угадал. Уж в этот-то раз её нервическое состояние должно перелиться через край:

— Изоев! Да что ж с тобой такое-то?! — ну точно. — Я и так вся на нервах! Ксюха там со своими ужастиками! Не понять у неё ничего, как дура несчастная! В зелёной блузке своей дурацкой, какой-то. И ты ещё со своими... глупостями всякими начинаешь мне тут.

Дашины глаза всё-таки переполняются слезами и её голосок истончается:

— Сейчас вообще ничего рассказывать не буду.

Конец фразы она еле договаривает — тоненько всхлипывает и на её щеках появляются первые слёзные дорожки. А я, внутренне вздыхаю с огромным облегчением. Фух. Свершилось. Тут же беру и целую её раскрытые пальчики, и начинаю гундосить:

— Дашенька, ну чего ты? Ну не плачь. Я же не знаю кто нашёл.

Даша сидит, тихонько всхлипывая и демонстративно отвернувшись, и отставленным пальчиком, высвобожденной ладошки, снимает синие слезинки с ресниц. Вторую высвобождать не стала, так и оставила у меня…

До больших слёз дело не дошло, да и я не оставлял без внимания не только её руку, но и… Легонько трогал её за ушко и за щёчку, прикасался к её плечику, аккуратно запускал ладонь ей в волосы, вдоль её шеи к затылку и легонько шебуршил их. Ну и конечно же целовал каждый её открытый пальчик…

Даша постепенно успокаивается. Вскоре она вовсе сменяет гнев на милость и напоследок вздохнув, и смахнув слезинку со щеки, снисходит до меня, до недоумка:

— Так вот слушай меня и не задавай... дурацких вопросов. — и мне грозит Дашин кулачок. — Прям… прибила бы тебя.

И Даша опять, в который уже раз, вздохнув и обведя просветлённым взглядом комнату, сосредотачивается:

— Эмчеэсовцы их нашли, вот.

И видя моё неподдельное удивление, продолжает:

— Приехали к ним и стали стучаться, а они не открывают. Тогда они дверь стали ломать.

— Эмчеэсовцы?

— Да, представляешь? — Даша смотрит на меня чуть исподлобья, сложив свои ладошки одну в другую.

— Дашенька, золотце, — я очень аккуратен, — ты же говоришь их… того, а эмчс с какого боку здесь… они же не полиция.

Но она реагирует, на удивление, спокойно и заинтересованно, прикрывая мою ладонь своей:

— Вот! И никто не знает… Ксюха говорит, что кто-то говорил, что кто-то звонил, а ещё… Но это ей другой сказал и сказал что он сам позвонил.

Чуть сжав мою ладонь опять, выжидательно, смотрит на меня. Я же задумчиво гляжу в потолок и наверное слышно как мой мозг скрипит от напряжения:

— Ну, теперь-то… Хм. Кто-то сам позвонил, чтобы… Ну, чтобы спасти их, а потом... закрыл за собой дверь.

— Да нет же… — Даша в некоторой растерянности. — Не так.

Убрав ладонь, кладёт обе себе на колени:

— Ксюхе сказали, что он… сам внутри позвонил… Вроде бы… — и тут же с укором кивает на меня. — Чтобы его, спасли. — и опять растерянно замолкает.

Начинает водить в воздухе пальчиком, помогая себе в сложном анализе и произносит уже в полнейшей растерянности:

— Погоди, Изоев… Ты меня совсем запутал. — замолчав, смотрит на меня явно рассчитывая на мою поддержку и, с застывшим в воздухе, пальчиком.

Я же молчу и с выражением ожидания чуда, смотрю на... её прекрасный пальчик. Даша, перехватив мой взгляд, с досадой — ну что можно ждать от этого барана, хмыкает, чуть дёрнув головой и по её лицу видно, что она самостоятельно пускается в анализ хитросплетений произошедшего. Вздохнув уводит глаза право и моргнув уводит их влево, и потом опять смотрит на меня… И вдруг:

— Молчи и не перебивай.

Прихлопывает себя по коленкам — у неё всё сложилось и её пальчик снова устремлён вверх:

— Говорят, что он там был. Мм-гм?

Я киваю головой.

— Мм, мой золотой. Вот… То есть, он там и остался. Мм-гм?

Я киваю головой.

— Умница, вот. А… Вот как говорят, он поранился. Мм-гм?

Я киваю головой.

— Молодец! Вот… И стал звонить, чтобы его спасли. Мм-гм?

Я киваю головой.

— Умничка моя, вот… Но не дождался. — Даша выпрямляется и разводит руками. — Умер.

Я медленно опускаю голову и чуть ли не упираюсь подбородком в грудь, и глядя на Дашу исподлобья, уточняю:

— А… кто же этих... двоих?

— Вот. — её пальчик моментально и воодушевлённо, опять поднимается вверх. — Правильно! — и быстрее, чем моментально. — Он же. — указывает… на меня

— ?!.. — ахреневший, я начинаю вытаращивать глаза.

Даша тут же прикрыв веки, вздыхает и поджимает губы. Покачивает головой, осуждая мою бестолковость. Немного приподнимает руки открытыми ладошками вверх и открыв глаза, тоже устремляет их вверх:

— Ох. Да что ж такое-то? Ну что ж тут непонятного, Изоев?!

Прихлопывает ладошками по своим коленям и выплёскивает на меня, загустевшую от укоризны, синь:

— Они там друг дружку не поделили… Ну, кто с кем и когда. И эти двое меж собой… Один на другом, мм.

Я киваю головой.

— А он их, мм.

Я киваю головой.

— И сам умер.

Я киваю головой, но теперь с полным пониманием произошедшего...

Даша, замолчав и не меняя выражение лица, ещё некоторое время смотрит на меня. Потом, уже рассеянно, глядит вверх, влево, вправо… Наконец опять на меня и с неё постепенно начинает сходить целеустремлённость в желании дойти до логического конца.

Действительность, плавно и неумолимо, начинает заполнять собою всё пространство, вокруг неё. Мне ещё не приходилось видеть её такой — девочка, у которой в голове никак не укладывается то, что она видела и слышала, а если каким-то образом и укладывается, то она с этим никогда не смирится…

Я же вновь удивляюсь самому себе. Хм. Ещё и не единожды сделал бы с ними то, что сделал. И по-другому не думается. И без придыханий…

Наконец, сосредоточенность покидает её окончательно:

— Илюш, это же ужасно.

Даша подносит ладонь ко рту и отводит, наполняющиеся слезами, глаза. Я тут же, быстро свесив ноги с кровати и подвинувшись к ней, обнимаю её за плечи и привлекаю к себе. Развернувшись в пол-оборота она, передёрнув плечами, уютно устраивается лицом у меня на плече, уткнувшись мокрым кончиком носа в шею и шмыгнув, обнимает одной рукой меня за спину, другую ладошку устраивает в моей ладони.

Чуть сжимаю её плечо, будто бы не давая её слёзному состоянию перелиться через край. Немного погодя, приблизившись к её ушку, тихо говорю:

— Дашенька... Они были очень… Очень плохими. Мм?

Даша на мгновение замирает… Прерывисто вздохнув и опять шмыгнув носом, ещё уютней устраивается у меня на плече — она не заплакала. Так мы и сидим, молча глядя через окно на надвигающуюся ночь и слушая тишину…