Выехав из Неаполя ночью, с деньгами при себе, чтобы не быть подкарауленным и убитым, как это в Неаполе принято, и очутившись в Сельчате, я с великой хитростью и телесной силой защитился от нескольких всадников, которые на меня наехали, чтобы убить. В следующие затем дни, оставив Солосмео при его монте-казинских делах, заехав однажды утром пообедать в гостиницу в Адананьи, подъезжая к гостинице, я выстрелил в некоих птиц из своей аркебузы и убил их; и железка, которая была в замке у моей пищали, разодрала мне правую руку. Хотя рана была пустячная, она казалась большой, благодаря большому количеству крови, которую проливала моя рука. Приехав в гостиницу, поставив лошадь на место, взойдя на некий помост, я застал много неаполитанских дворян, которые как раз садились за стол; и с ними была знатная молодая женщина, красивее которой я никогда не видал. Когда я вошел, следом за мной поднялся отважнейший Молодой человек, мой слуга, с огромным протазанищем в руке; так что мы, оружие и кровь, навели такого страху на этих бедных дворян, тем более что место это было гнездом убийц; повскакав из-за стола, они взмолились Богу в великом ужасе, чтобы он им помог. Каковым я сказал, смеясь, что Бог им помог и что я готов защитить их против всякого, кто вздумал бы их обидеть; и когда я попросил у них немного помощи, чтобы перевязать руку, эта красивейшая знатная женщина взяла свой платочек, богато отделанный золотом, и хотела меня им перевязать; я не захотел; тогда она разорвала его пополам и с превеликой приветливостью собственноручно меня перевязала. Таким образом, немного успокоившись, мы очень весело пообедали. После обеда мы сели на лошадей и все вместе поехали дальше. Страх еще не совсем прошел, потому что эти дворяне коварно оставили меня занимать молодую женщину, следуя немного позади; и я ехал с ней рядом на своем славном коньке, махнув моему слуге, чтобы он держался от меня поодаль; так что мы беседовали о таких вещах, каких аптекарь не продает. И я доехал до Рима с таким удовольствием, как никогда. Когда я приехал в Рим, я отправился спешиться у дворца кардинала де'Медичи; застав его преосвященство у себя, я ему представился и поблагодарил его премного за то, что он меня вызвал. Затем я попросил его преосвященство, чтобы он оградил меня от тюрьмы, а если возможно, то и от денежной пени. Сказанный синьор был очень рад меня видеть; он мне сказал, чтобы я ни о чем не беспокоился; затем он обернулся к одному своему приближенному, какового звали мессер Пьерантонио Печчи, сиенец, говоря ему, чтобы он от его имени сказал барджеллу, чтобы тот не смел меня трогать. Потом он его спросил, как поживает тот, кому я попал камнем в голову. Сказанный мессер Пьерантонио сказал, что ему плохо и будет еще хуже, потому что, узнав, что я возвращаюсь в Рим, он сказал, что хочет умереть, чтобы мне досадить. На каковые слова с громким смехом кардинал сказал: «Он ничего лучше не мог придумать, чтобы показать нам, что он родился сиенцем». Затем, обернувшись ко мне, сказал: «Для нашего и твоего приличия, потерпи дня четыре или пять и не показывайся на Банки; потом ходи где хочешь, а полоумные пусть помирают, если им нравится». Я отправился к себе домой и принялся кончать медаль, которую было начал, с головой папы Климента, каковую я делал с оборотом, изображавшим Мир. Это была маленькая женщина, одетая в тончайшие одежды, препоясанная, с факельцем в руке, которая сжигала груду оружия, перевязанного в виде трофея; и там была изображена часть храма, в каковом был изображен Раздор, скованный множеством цепей, а вокруг была надпись, гласившая: «Clauduntur belli portae». Пока я кончал сказанную медаль, тот, которого я ушиб, выздоровел, и папа, не переставая, обо мне справлялся; а так как я избегал показываться к кардиналу де'Медичи, потому что всякий раз, как я с ним встречался, его преосвященство заказывал мне какую-нибудь важную работу, чем очень мешал мне кончать мою медаль, то случилось так, что мессер Пьер Карнесекки, большой любимец папы, взял на себя заботу осведомляться обо мне; так он искусным образом сказал мне, как папе хотелось бы, чтобы я ему служил. На что я сказал, что на этих же днях докажу его святейшеству, что я. никогда не покидал службы ему.