В 1988 году, когда эта книга впервые была опубликована, ученые не были подготовлены к восприятию знаний о возможности функционирующего мышления у новорожденного младенца. В то же время родители, испытывающие счастье от тесного взаимодействия с собственным ребенком, были открыты этой идее. Это различие мнений между профессионалами и родителями до сих пор сохраняется, несмотря на то, что в последнее десятилетие исследования детей и их способностей и в психологии, и в медицине стали более известными. Расширившийся банк данных о пренатальном и перинатальном периодах сейчас оказывает все большую поддержку открывшимся неожиданным способностям детей, которые проявляются как в матке, так и при их рождении. Тем не менее эта книга, где приводятся ссылки на документы, подтверждающие высокую подготовленность памяти новорожденных и отражающие широкий диапазон сознания детей, по-прежнему остается уникальной, хотя и полемичной. Великолепная память и психические способности, описанные здесь, раздвигают ограничительные рамки современных научных исследований, требуя широкого изменения парадигмы человеческой природы и сознания.

Оглядываясь назад на десятилетие дискуссий и открытий, касающихся жизни новорожденных, я хотел бы особенно выделить три важных области, в которых сохраняется скептицизм, несмотря на возрастающее число доказательств: скептицизм относительно человеческой памяти вообще, особенно ранней памяти; скептицизм относительно болевой чувствительности детей и медицинские неудачи, подчеркивающие ее значение; и скептицизм относительно жизненной силы изменений ранних взаимоотношений родителей и детей и бондинга.

Понимание памяти

Память, сопровождающая нас в повседневной жизни и изумительно функционирующая при решении любых практических вопросов, может даже

раздражать и озадачивать отдельных ученых, которые стараются понять ее тайны. Память является упрямым человеческим инструментом, однако она не абсолютный автомат. В течение последнего десятилетия некоторые из этих фактов сурово критиковались, подвергались сомнениям и эмоциональному суду, широко обсуждались в средствах массовой информации и привели к большому конфузу и разочарованию. Можно ли полностью доверять какой-либо человеческой памяти и, в частности, глубоко погруженной памяти рождения и детства?

Бурные дебаты между истцами и ответчиками, между специалистами, защищающими противоположные стороны, столкновения клиницистов и исследователей в научных ассоциациях увеличили число аргументов в пользу основных принципов, отмеченных выше. Маятник стал раскачиваться между крайними позициями: с одной стороны, воспоминания священны и по определению истинны и, с другой стороны, воспоминания — даже несколько больше, чем фантазии, и им нельзя доверять. Сегодня профессионалы должны быть готовы к допущению, что хотя за воспоминания нельзя поручиться, все же они могут быть достаточно точными. Психотерапевты, хотя они и не детективы или адвокаты, узнали, что наличие памяти лежит в основе тревожности, и поняли, что они обязаны помочь клиентам найти различие между фантазией и действительностью.

Когда личные воспоминания выносятся на суд, они могут быть энергично оспорены и встречены скорее критически, чем уважительно. Обвинения в плохом обращении вплоть до попытки убийства, выдвинутые детьми, основанные исключительно на их памяти при отсутствии возможности проверить это другими способами, являются проблемами, которые суды не способны решить. Очень молодые свидетели представляют особенную трудность для судов. Непроверенные воспоминания детей уязвимы и могут быть искажены взрослыми исследователями (включая сочувствующих, но неосторожных адвокатов). Они могут включать в себя фантазии, созданные с помощью самих же исследователей. Порой дети склонны сочинять такие истории, что у вас глаза полезут из орбит! Однако эта возможность не должна быть поводом для того, чтобы не слушать детей. Насилие против детей — это отвратительная реальность, которую взрослые часто скрывают или не принимают, чтобы защитить свои собственные интересы. Поэтому детей нужно слушать, но с большим опытом и пониманием, чем в недавние годы.

Появилась новая оценка специальных характеристик воспоминаний, основанных на травмирующих событиях. Эти воспоминания могут быть надолго запрятаны (подавлены) до момента извлечения, вызванного случаем, открывающим им путь к сознанию. То, что они были на какое-то время погружены в глубины памяти, еще не доказывает, что они являются ложными. Немногие люди сохраняют непрерывные спонтанные описания своего рождения (хотя я знал таких), но при определенных условиях их давно утраченные воспоминания могут быть восстановлены и проверены. Дети, которые были тяжело травмированы, могут не обладать какой-либо сознательной памятью, которую могли бы предъявить. Но, как правило, они живут и действуют в соответствии со своей памятью, как в спонтанной пьесе, в которой все описано ярко и точно.

Эта форма памяти замечена у ветеранов войны, которые столкнулись с невообразимыми картинами насилия и смерти. Некоторые участники одних и тех же сражений сохраняют ясные и специфические воспоминания, тогда как другие полностью подавляют полученные впечатления — возможно, на десятилетия, — и подобно детям, эти ветераны "разыгрывают" свою тревогу и шок в повседневной жизни. Под руководством психотерапевта эти "подземные" воспоминания могут быть извлечены и устранены.

Опыт моей гипнотерапевтической работы с множеством клиентов, переживших разнообразные травмы, позволил мне прийти к заключению, что "скрытые" воспоминания были обычно замаскированы под страхи. Утраченные воспоминания как будто находились за пределами обычного поля зрения. Нередко мы пытаемся восстановить часть нашей "утраченной" в прошлом жизни, но редко можем выполнить это на уровне тех стандартов "доказательств", которые требуются в суде. Наш персональный поиск правды призывает гармонично сочетать любопытство и благоразумие и быть настолько объективными, насколько это возможно при оценке того, что сделали мы и что сделали другие по отношению к нам.

В академических кругах постепенно разрушаются давние предубеждения против надежности ранней памяти (внутриматочной, дородовой памяти, памяти рождения и памяти маленького ребенка). Наиболее спорный с точки зрения функционирования памяти внутриматочный период все больше и больше проясняется, значительную помощь в этом оказывает ультразвук, который показывает психологам, что память и обучающие системы уже функционируют. Младенцы, еще находящиеся в матке, сигнализируют о том, что они познакомились с обращенными к ним рифмами, которые повторялись ежедневно в течение четырех недель. Точно так же младенцы сразу после рождения распознают голоса родителей, музыкальные отрывки, темы "мыльных опер", звуки программы новостей, звуки их родного языка, а также вкусовые ощущения и запахи, воспринятые в матке, — поскольку им все это хорошо знакомо, то есть изучено и заложено в память за предшествовавшие недели и месяцы.

Эксперты в области памяти продолжили рассмотрение первичных доказательств, предоставленных только что начавшими говорить двух- и трехлетними детьми в воспоминаниях об особенностях их рождения. Эти важные свидетельства, опубликованные в 1981 году в журналах для преподавателей, обучающих родоразрешению, и родителей, которые я приветствовал в этой книге, никогда не принималось всерьез в научных кругах. Все это время эксперты отрицали память рождения, но новые поколения трехлетних детей продолжали доказывать, что они не правы!

Психологи восторгались теорией "инфантильной амнезии", которая была впервые обнародована Зигмундом Фрейдом в 1916 году. Эта идея казалась очевидной, поскольку повседневные наблюдения людей показывали, что редко кто-либо помнит, что случалось с ними до третьего или четвертого года их жизни. В дальнейшем этот взгляд был поддержан теориями швейцарского психолога Жана Пиаже (Jean Piaget), которые доминировали в психологии развития в течение последних сорока лет. Идеи Пиаже относительно ограниченного интеллекта новорожденных и его развития на определенных стадиях только сейчас пошатнулись под возрастающим давлением экспериментальных свидетельств. Крушение иллюзий о памяти младенцев происходит благодаря работе горстки психологов-экспериментаторов, выполнивших около сорока важных, решающих экспериментов примерно за десять лет. Теперь, наконец, теория инфантильной амнезии мертва.

Основной идеей в медицине и психологии, затруднявшей принятие любого сложного представления о мышлении, было представление о том, что незрелый и незавершенный мозг не может поддерживать память и обучение. Кроме того, существовали трудности тестирования индивидуальной истинной памяти младенцев, которые не могли говорить. Поэтому исследования не проводились, и когда доказательства появлялись, их игнорировали или отклоняли. В условиях серьезных разногласий экспериментальные психологи сумели доказать, что все дети в возрасте трех, двух и одного года способны к немедленному и долгосрочному воспроизведению событий. Младенцы, протестированные в два, четыре и шесть месяцев, могли распознавать по деталям скрытые объекты, их местоположение и размеры. Младенцы могут вспоминать процедуры, включающие серию этапов, даже после длительного перерыва. И способность делать это зависит не от их возраста, а от тех же самых факторов и условий, которые улучшают воспоминание у старших детей и взрослых, — например, от характера событий, продолжительности их действия и сопутствующих реплик или напоминаний. Главное заключение этого исследования состоит в том, что младенцы постоянно узнают и помнят то, что они должны знать в любое данное время. Их воспоминания не утрачены, а непрерывно обновляются, так как обучение продолжается.

Несмотря на очевидные доказательства, вера в то, что младенцы психически некомпетентны, все еще широко распространенная сегодня, задержала

подтверждение наличия даже элементарных умственных способностей у младенцев. Но что еще более важно, эта вера сделала нас нечувствительными к свидетельствам более высокого восприятия, телепатической связи и тонких форм знаний, которые были продемонстрированы младенцами и описаны в этой книге.

Понимание младенческой боли

В течение столетия младенцы, находясь в заведомо проигрышной позиции, боролись, пытаясь убедить врачей, что они могут испытывать боль и что их боль имеет значение. Отвержение медиками боли у младенцев было вопиющим в практике детской хирургии, потому что операции проводились без обезболивания, ритуалы неонатального интенсивного выхаживания являлись обычным наказанием болью за рождение, как и при обрезании мальчиков. В последнее десятилетие это сражение достигло критического поворотного момента для хирургов, но не для акушеров, которые все еще сомневаются. Родители могли бы сделать многое, для того чтобы изменить обращение с новорожденными.

На фоне научного невежества в отношении чувствительности новорожденных в Университете Джона Хопкинса в 1917 году начались эксперименты по наблюдению за появлением у них слез, реакций на взятие крови, вскрытие гнойников скальпелем, уколы булавками их запястий во время сна. Результаты были однозначными. Когда бралась кровь из большого пальца ноги, противоположная нога сразу же приближалась, чтобы вытолкнуть иглу. Вскрытие гнойника ланцетом приводило к неимоверному крику, а булавочные уколы даже во сне вызывали защитную реакцию. Даже грубое снятие первородной смазки с кожи и обтирание при рождении вызывали сопротивление этим действиям и усиленное стремление избавиться от этого.

Эксперименты по изучению боли продолжались в больнице Чикаго в 1920-х, в 1930-х годах в Университете Колумбии и Детской больнице Нью-Йорка в 1940-х годах, и снова в 1970-х годах в вашингтонской Университетской медицинской школе. Все результаты были идентичными, но эти свидетельства оказали очень слабое воздействие на веру врачей. Обработка младенцев продолжалась как обычно. В нью-йоркских экспериментах семьдесят пять младенцев стимулировали тупой английской булавкой от рождения до четырехлетнего возраста, через определенные интервалы времени. На основе двух тысяч наблюдений исследователи заключили, что младенцы были рождены со слабо выраженным чувством боли, тепла, холода и прикосновения. Они опустили тот факт, что на младенцев действовала анестезия, которую получали их мамы в процессе родов и родоразрешения!

Немногие знают, что после открытия анестетика эфира в 1846 году хирурги продолжали оперировать младенцев без какого-либо обезболивания. Доктора считали, что наркоз для младенцев опаснее, чем хирургическая операция, проведенная без обезболивания. Врачи были уверены, что младенцы имеют слабо развитый мозг и не будут помнить испытанную когда-то боль. Хотите верьте, хотите — нет, но это все еще имело место, когда я писал данную книгу — десять лет тому назад*.

С 1986 по 1988 год сошлись две мощные силы, чтобы изменить ситуацию: родительская власть, усиленная поддержкой средств массовой информации, и авторитет блестящего исследования. Элен Харрисон и Джилл Ловсан были матерями детей, нуждавшихся в неонатальном интенсивном выхаживании. Эти женщины перенесли серьезные операции без использования анестетиков. Более того, детям были даны релаксанты, которые не позволили им произносить звуки или поднимать палец в знак протеста! Один ребенок после операции вошел в состояние шока и умер несколькими днями позже, а другой приобрел пожизненную боязнь врачей, больниц и всех медицинских процедур.

Эти истории, рассказанные родителями, были растиражированы радио, телевидением, газетами и журналами, что привлекло внимание миллионов людей к теме детской хирургии без обезболивания. Их истории нарушили тишину, длившуюся 150 лет. Медицинские авторитеты начали было защищать старые взгляды (с использованием традиционных аргументов, что младенцы не нуждались в обезболивании или могли погибнуть от анестетиков), однако влияние общественного мнения оказалось сильнее.

В то же самое время, когда госпожа Харрисон и госпожа Ловсан поведали свои истории, в Оксфордском университете в Англии анестезиологом Кенвелом Анандом (Kanwal Anand) и его коллегами были завершены решающие исследования. Используя современные и всесторонние методы изучения, они исследовали две группы оперированных младенцев — с анестезией и без нее — и показали, что младенцы хорошо переносят анестезию и имеют лучшие послеоперационные результаты, чем дети, не получившие никакого обезболивания. Их работа пролила свет на скрытую до этого времени связь между операцией без анестезии и физическим шоком, который приводил к смерти несколькими днями позже. Практика хирургических вмешательств без обезболивания повреждала и убивала младенцев! Под объединенным воздействием родительской власти и гениального исследования официальные гильдии хирургов и анестезиологов объявили о резком изменении в политике: они обещали оказывать такое же уважение младенцам, как и всем другим пациентам, используя адекватную анестезию при операциях, закончив период дискриминаций, страданий и неоправданных смертей, длившийся 150 лет.

Печально, что несмотря на эту реформу в детской хирургии, обычное наказание болью продолжается при неонатальном интенсивном выхаживании в родильных отделениях, при обрезании у мальчиков, и миллионы младенцев до сих пор подвергаются испытанию бессмысленной болью.

Проблема, которая заявила о себе в 1970-х годах, была особенно тяжелой в неонатологии: младенцы рассматривались как неодушевленные существа, на аппараты смотрели как на единственное спасение, а технология становилась культурным божеством. Младенцев превратили в киборгов (в изделие машин и механизмов) во имя спасения их жизней. Медицинское обслуживание самых слабых и больных младенцев, большинство из которых рождаются задолго до положенного срока и находятся на грани жизнеспособности, является техническим чудом, но причиняющим боль. Искусственная матка, созданная технократами, даже отдаленно не напоминает женскую матку, но удивительно и то, что не предпринималось никаких специальных шагов, чтобы достичь аналога реальной матки. В США приблизительно в 700 интенсивных детских отделениях боль является неизбежным спутником жизни младенцев, которые должны быть привязаны и обездвижены для введения трубки в их дыхательное горло, при искусственном дыхании через трубку, для отсасывания слизи через трубку. Трубки, иглы и провода вонзаются в них, а их тонкая кожа сжигается спиртом при пункции вены или снимается случайно, когда удаляются датчики монитора. Таков повседневный мир неонатологии.

Аналитики описывают жизнь в этой детской комнате как "смешанное благословение", потому что все усилия по спасению младенцев омрачены болью; многие из них умирают, а спасенные вступают в жизнь травмированными. Хотя в последнем десятилетии перспективы выживания улучшились, особенно для младенцев, которые весят при рождении более трех фунтов, никто не может предсказать, какими последствиями для общества чревато причинение столь выраженных страданий такому большому количеству преждевременно родившихся детей. Массированная боль, как правило, делает людей отчаянными и иррациональными, желающими бороться и идти на чрезвычайные риски. Боль кормит гнев. В настоящее время целых 400000 младенцев в год входят в жизнь через искусственные двери боли.

Новой областью неонатологии является фетальная (плодовая) хирургия — операции на младенцах внутри матки. Вначале хирурги не давали никакого обезболивания, поскольку думали, что эти младенцы были слишком примитивными, чтобы испытывать боль. Однако в 1994 году неонатологи измерили стресс-реакции (реакции напряжения) у сорока шести плодов во время внутриматочных переливаний крови и обнаружили увеличение

бета-эндорфинов на 590 % и кортизола на 138 % через десять минут после хирургического вмешательства, что являлось четким отражением восприятия боли. Даже самые молодые плоды демонстрировали сильную гормональную реакцию на процедуру.

Как ни странно, в Соединенных Штатах с 1940-х годов, когда произошло перемещение большинства рождений из дома в больницы, нормальные младенцы, рожденные в срок, были предоставлены новому виду боли — обычной с медицинской точки зрения. Эта боль причиняется безнаказанно, потому что доктора продолжают сомневаться в реальности боли у младенцев и ее значении. Они все еще предполагают, что боль быстро проходит и забывается. Я полагаю, что эти доктора неправильно истолковывают память и недооценивают младенцев.

Прохождение через боль при рождении в больнице может начинаться для ребенка с введения электродов в скальп для электронного контроля или с ранки в скальпе для получения образца крови, в то время когда голова младенца все еще скрывается в родовом канале. Медицинское родоразрешение нередко начинается с искусственного родовозбуждения путем разрыва плодных оболочек, что приводит к удалению околоплодной жидкости, которая защитила бы головку младенца во время схватки. Введение окситоцина, предназначенного для усиления сокращений матки, увеличивает болезненность схваток для младенца.

Когда мать получает эпидуральную анестезию, эффективность схваток уменьшается настолько, что нередко возникает необходимость в наложении стальных щипцов, чтобы извлечь головку младенца. Это оскорбление голове сменяется другим оскорблением — для спины, поскольку младенец поддерживается в воздухе за лодыжки, а также болезненным мытьем и вытиранием чувствительной кожи при удалении первородной сыровидной смазки. Поскольку младенец должен быть взвешен и измерен, неизбежно происходит резкое соприкосновение с твердыми поверхностями (другое грубое воздействие на спину).

Окружающей средой медицинского рождения является комната с температурой приблизительно тридцать градусов, что значительно холоднее той среды, которую младенцы знали прежде; яркий свет направлен прямо на младенца, чтобы акушеры лучше видели, но такой свет ослепляет младенца и портит первое впечатление; игла вставляется в кожу, чтобы ввести витамин К. Глубокая ланцетная ранка на пятке наносится для того, чтобы получить хороший образец крови, необходимый для многочисленных анализов. Все происходящее во время этого процесса, крики и плач новорожденных младенцев, драматично выражающих свой шок и дискомфорт, не оказывает никакого воздействия на работающих акушеров, которые точно так же будут обращаться и со следующим младенцем.

Эта новая форма "родоразрешения", предлагаемая акушерами в больницах, является крещением болью. Рождение не имело аналогов этому на протяжении тысяч лет человеческой эволюции до 1940-х годов. Врачи полагают, что это "наилучшая из забот". Антрополог в области культуры Робби Девис-Флойд (Robbie Davis-Floyd) называет это ритуалом инициации в технократическое общество, где используются механизмы для улучшения природы и где все младенцы стали киборгами.

Вероятно, наиболее насильственная практика, связанная с родоразрешением в больницах Америки в течение всего XX столетия, — практика обрезания у мальчиков, хирургического удаления чувствительной кожи, которая покрывает головку полового члена. В прошлом эта операция всегда проводилась без обезболивания; сегодня она часто делается без анестетиков, хотя медицинские исследователи, работающие с младенцами, фактически единодушно признают необходимость местной анестезии. Опросы показывают, что акушеры и педиатры, которые продолжают делать эту мучительную операцию без адекватной анестезии, все еще полагают, что младенцы не нуждаются в анестетиках и утверждают, что их впрыскивание могло бы способствовать занесению инфекции (аргумент, противоречащий исследованиям).

Шестьдесят процентов американских мальчиков (снижение после высокого девяностопроцентного уровня в прошедшем десятилетии) все еще подвергаются этой болезненной косметической операции, которая отнимает у них функциональную и радостную часть их сексуальной анатомии. Перечень "причин", приводимых медицинскими авторитетами для обоснования этой операции, следующий: это предупредит появление астмы, алкоголизма, ночного недержания мочи, ревматизма, эпилепсии, сифилиса, психических болезней и приостановит мастурбацию. Все это оказалось ошибочным и абсурдным. Однако в последние годы американские врачи продолжают традицию страшных предупреждений, основанных на необоснованных свидетельствах, что неповрежденная крайняя плоть может вызывать сексуальные болезни, рак, мочевые инфекции и даже СПИД. Не существует ни одного исследования, которое может оправдать увечье большинства американских мальчиков, рождающихся ежегодно.

Даже с гуманным использованием анестетиков, устраняющих непосредственную хирургическую боль, эта ненужная операция, включая шок и длительный период восстановления, нарушает доверие между младенцами и родителями, создает опасность полового ущерба и способствует появлению бессознательной защиты половых органов от дальнейшей опасности.

Поскольку новорожденные — особенно хорошие ученики, бессовестно подвергать их сексуальному нападению в самом начале жизни, когда отношения, модели и привычки формируются на глубоком уровне мышления и тела. В обществе, где увеличивается насилие, особенно против женщин, мы должны рассмотреть возможность того, что часть этого насилия может быть результатом систематического сексуального насилия по отношению к американским мужчинам в первые дни жизни вне матки.

Мы обеспокоены уязвимостью младенцев перед насилием и недавно начали исследование последствий неонатального интенсивного выхаживания, чтобы проверить его действие на оставшихся в живых, особенно преждевременно родившихся детей. Среди них многие погибли от физических и психических расстройств и эмоциональных заболеваний. Я не знаю ни одного исследования, проследившего связь между воздействием ранней травмы и антиобщественным поведением в последующей жизни.

Краткие сводки новостей о серийных убийцах наводят на размышления о роли травмирующих обстоятельств при рождении наиболее жестоких преступников, однако систематические исследования этого единичны. Исключением является исследование Эдриана Райна (Adrian Raine) с коллегами (1994), которое показало, что осложненное рождение, объединенное с тяжелым материнским отвержением, предрасполагает к тяжелому преступлению в восемнадцатилетнем возрасте. Из более чем 4200 мужчин с обоими факторами риска 4 % группы составили люди, совершившие 18 % тяжелых преступлений (убийство, нападение, насилие, вооруженный грабеж, незаконное владение оружием и угрозы насилия).

Другое уникальное исследование бросает новый свет на возможное долгосрочное действие травмы обрезания. Научная группа в детской больнице Торонто (1995) изучала реакции детей на прививочные "выстрелы" через четыре месяца после рождения и обнаружила, что обрезанные мальчики сильнее реагировали на прививки. Наблюдатели оценили их как детей, больше страдающих и дольше плачущих, чем мальчики, которые не подверглись обрезанию. Исследователи указывали, что болевой порог младенцев был снижен ранней травмой обрезания. Конечно необходимы дополнительные доказательства, чтобы осветить отдаленные последствия обрезания, однако новая информация из Торонто согласуется с функцией памяти при сильной тревоге, когда существует опасность повторения прошлой травмы, и с новым пониманием того, что нейробиологические точки изменены в результате полученного опыта насилия. Ирония состоит в том, что, освободив младенцев от большой хирургической боли десять лет тому назад, снова и снова приходится вести борьбу, чтобы остановить врачей от обычного причинения боли новорожденным младенцам.

Власть связи "родители — ребенок"

Когда в 1940-х годах родоразрешение переместилось из дома в больницы и мужчины принялись помогать женщинам при родах, Мать Природа не была туда приглашена. В 1950-е годы преждевременно рожденных младенцев морили голодом в течение сорока восьми часов из-за опасения, что они могут быть задушены "избытком жидкости". Мужчины предпочли молоко коровы молоку матери, советуя женщинам кормить своих младенцев из бутылочек каждые четыре часа. Мужчины советовали матерям не реагировать на плач младенцев, оставленных без присмотра, и даже выступали против использования кроваток-качалок! В больницах мужчины продвинули обрезание, как будто мучительная боль и похищение сексуальных частей являлись вопросами, не имеющими значения для младенцев или их родителей. И мужчины же настаивали на отделении младенцев от их матерей даже дома и поселение их в детских комнатах. В те дни отцы не имели никаких прав, им было запрещено сопровождать своих жен во время схваток и родоразрешения; а матерям преждевременно родившихся младенцев запрещали посещать их в детской комнате.

Сегодня, спустя шестьдесят лет, кроватки-качалки снова в моде, младенцы чаще питаются по требованию, чем по графику, молоко матери оценено более высоко (хотя все еще практикуется их разделение с младенцами, правда, в течение короткого периода времени). Отцы получили доступ в родильные палаты, и оба родителя могут посещать своего младенца в детской палате. Этим реформам мы обязаны упорству Маршалла Клауса и Джона Кеннелла — врачам-педиатрам, которые первыми подняли знамя "бондинга" (связывания) и несли его в течение тридцати лет. Как ни странно, в течение десятилетия с момента публикации этой книги бондинг-теория и исследования, имевшие к ней отношение, были перепроверены. Критики нападали на недостатки в методологии исследования, утверждали, что положения бондинга были необоснованными, и объявили теорию научной фикцией.

К счастью, эти академические споры оказались недостаточными для того, чтобы уничтожить главные реформы, которые вызвал бондинг, но, подобно большинству противодвижений, они сопровождались разъяснением некоторых наиболее спорных интерпретаций бондинга. Бондинг — это собирательное понятие, не ограниченное одним определенным временем, когда все преимущества получены или утрачены. Он должен рассматриваться в рамках континуума как возможность продвижения вперед от предзачатия. Это согласуется с сообщениями матерей о том, что "момент", когда они влюблялись в своего ребенка, или "теснейшей захваченное™" им наступал в самое разное время. Маршалл Клаус пробовал объяснять, что бондинг не эпоксидная смола или контактный цемент и что они никогда не предлагали матерям быть с младенцами непосредственно после рождения, если те не могли, так же, как не говорили им, что они никогда не будут способны восполнить эту потерю.

Первоначальные наблюдения, которые привели к созданию теории бондинга, показали, что в воздухе между матерями и младенцами витало какое-то волшебство. Возможно, они чрезмерно стремились доказать, что первые несколько минут после рождения являются решающими для установления связи между матерями и младенцами на последующие годы. Такие вещи трудно доказать. Как долго продолжается "чувствительный" период для бондинга? На встрече Американской медицинской ассоциации в 1970-х годах авторитеты согласились в том, что десять минут — вполне корректное время, чтобы отложить бондинг после родоразрешения! Это была теория эпоксидной смолы в ее самом плохом изложении, хотя она была все-таки лучше, чем медицинские правила, предписывавшие забирать младенцев у их матерей и отцов, как только они покидали матку. Между тем до того, как родоразрешение в 1940-х годах переместилось в больницы, все родители имели неограниченное время для секретной и интимной близости со своими новорожденными детьми.

Часть реального волшебства связи при рождении состоит в том, что младенцы и родители в это время широко открыты друг к другу. Родители часто упоминают захватывающую интенсивность контакта "глаза в глаза", возможно, обеспеченную тем, что младенцы сразу после рождения находятся в особом состоянии спокойного и сосредоточенного внимания. Это состояние продолжается приблизительно сорок минут и допускает глубокую и интимную близость, поскольку все стороны проявляют абсолютное внимание друг другу. Как если бы и младенцы, и родители удовлетворяли свое огромное любопытство к другу друга, которое они вынашивали и лелеяли в течение многих месяцев. Это временное состояние слишком быстро уступит место длительному сну, непродолжительному плачу, другим заботам и отвлеченным бодрствующим состояниям. В типичном двадцатичетырехчасовом промежутке времени младенец будет пребывать в состоянии спокойной настороженности лишь около десяти процентов времени.

В этот критический период сразу же после рождения действуют и другие мощные силы. Если младенцы не находятся под действием наркотиков, а уложены и оставлены безмятежно лежащими на теплом животе матери в течение примерно часа после рождения, они ведут себя спокойно, периодически посматривают на мать, начинают проявлять признаки голода. Они будут подниматься вверх, найдут грудь и начнут кормиться грудью без чьей-либо помощи. Другое обеспечение Природы Матери — обмен дружественной носовой флорой, естественный прием с пищей витамина К в молозиве, уникальные элементы молока матери, которые покрывают стенки

кишечника младенца обилием полезных антител, которые мать накопила в течение своей жизни, — царское наследие! Существует еще и психологическое утешение — благополучно оказаться в объятиях матери, о чем напоминают сердцебиение и звуки тела, которые были музыкой жизни внутри матки. Звуки плача младенца стимулирует воспроизводство грудного молока, а кормление ребенка грудью вызывает гормональную реакцию матери, которая способствует изгнанию плаценты и обеспечивает защиту от кровотечения. Это интимное и взаимовыгодное начало жизни в идеале может быть создано секретностью, близким соприкосновением и отсрочкой обычных медицинских вторжений. Конечно, бывает и хуже: всегда есть много путей к многочисленным неприятностям, но мы не должны совершать худшее для матерей, отцов и младенцев, особенно когда у нас есть выбор и возможность сделать лучшее.

Более пятидесяти лет тому назад медицинский антрополог Эшли Монтегю (Ashley Montagu) выступал против разделения матерей и младенцев при рождении, защищал право на тесное соприкосновение, поощрял сон с детьми, а не размещение их в кроватках. Его слова оказались пророческими, адресованными фундаментальным человеческим потребностям, но тогда они остались почти незамеченными. Вскоре после первого издания этой книги психиатр Джон Боулби (John Bowlby) и педиатр и детский психоаналитик Дональд Винникотт (Donald Winnicott) в Англии высказались с тревогой, что психическое здоровье базируется на привязанности между детьми и родителями. Другие исследователи стремились измерить эти привязанности. Маршалл Клаус и Джон Кеннелл, вдохновленные этой работой, посвятили свою работу поискам подходящих измерений этой привязанности. Они наблюдали родителей, которым было предоставлено время для интимного контакта с ребенком после рождения, и сравнили их с матерями и младенцами, лишенными такого контакта. Они первыми исследовали территорию, не отмеченную на карте, и их открытие необыкновенной власти связей между родителями и ребенком оказались яркими и чрезвычайно важными. Дальнейшие доказательства пришли из совершенно неожиданных источников.

Совместный эксперимент был проведен в Греции и Соединенных Штатах в группах из 107 детей, зачатие которых было запланировано и не запланировано. Исследователи выдвигали гипотезу, что в возрасте трех месяцев младенцы, которые были запланированы, покажут более выраженную и дифференцированную вокальную реакцию на своих матерей (в отличие от незнакомцев), чем младенцы, которые не были запланированы. Их предсказание сбылось: запланированные младенцы продемонстрировали более высокий уровень познавательных способностей и более сильную привязанность к своим матерям, чем незапланированные младенцы, что показали вокальные реакции на матерей (чем на незнакомых мужчин) (1993). Возможно, запланированные младенцы уже раньше и сильнее наслаждались привязанностью к своим матерям. В другом исследовании тонких, но мощных естественных привязанностей большая когорта, состоящая из 8000 женщин, была разделена на тех, у кого беременность была желательной и нежелательной. Основную группу составляли женщины, которые рано получили пренатальное выхаживание по всесторонней программе здравоохранения. Все были замужем и имели низкий риск неблагоприятного исхода беременности. Статистический анализ показал, что у младенцев, родившихся в результате нежелательных беременностей, риск смерти в первые двадцать восемь дней жизни был два с половиной раза выше по сравнению с младенцами, родившимися в результате желательных беременностей. Очевидно, отношение матери к беременности достигало младенцев и трансформировалось в уравнение "жизнь или смерть" (1994).

В небольшом эксперименте, используя гипнотическую технику идеомоторных сигналов (описана в главе 6), 25 из 26 женщин правильно идентифицировали пол своего младенца перед исследованием ультразвуком или перед рождением. В одном случае, который сочли неправильным на основании данных УЗИ, сигнал пальца был правильным, в то время как указания ультразвука были ложными. Это замечательное исследование вновь демонстрирует мощную связь между матерью и младенцем в матке, что делает возможным узнавание пола еще до использования каких-либо способов его физического определения. Точно так же была подтверждена психологическая связь между матерью и младенцем в матке в ряде недавних экспериментов с курением и курительным обманом. Младенцы четко увеличивали свою реакцию вздрагивания на курительный обман, то есть в том случае, когда никакая сигарета не зажигалась (1995). Поскольку не было никакого дыма, который мог бы воздействовать на младенца химически, связь между матерью и ребенком вполне могла быть психологической.

Десять лет дополнительных свидетельств, полученных после публикации первого издания этой книги, показывают, что младенцы лучше подготовлены к встрече с нами, чем мы предполагали. Поскольку доказательства наличия человеческой памяти были отодвинуты назад — от трехлетнего возраста к рождению и от рождения до жизни в матке, мы получили повод более серьезно думать о памяти рождения, которую несут наши дети. Полагая, что никакое мышление не могло быть связано с рождением, мы не рассматривали последствия ненужной боли и страданий на наши персональные жизни или на социальный порядок. Теперь мы можем лучше понять корни насилия в современном обществе и приступить к систематической замене болезненных ощущений приятными чувствами до, во время и после рождения.

Расширение представлений о памяти и обучении в натальный и пренатальный периоды нашего развития приводят нас к пониманию невероятных возможностей пренатальной связи, стимуляции, моделирования и бондинга. Исследование о роли пренатальной стимуляции ребенка уже подтверждает важные вознаграждения, которые стали возможными, когда умы младенцев и умы родителей встречаются до рождения или даже перед зачатием. Я напишу об этих экспериментах и о мышлении до рождения в своей следующей книге.