Лейси лежала в кровати, глядя в потолок, и мысль о присутствии Бобби в комнате в конце коридора не давала ей покоя. Всем своим существом она ощущала, что он близко. Это было настоящей ошибкой просить его переехать к ним. Это было сиюминутным желанием сделать приятное Маккензи и, может быть, желанием испытать себя. Когда Маккензи в мастерской неожиданно подала эту идею, Лейси чувствовала в себе силы противиться наваждению. В конце концов, у нее есть Рик, она проводит с ним время, старается сконцентрироваться на нем, ждет, когда, как по мановению волшебной палочки, возникнут любовь и желание. Но вся правда заключалась в том, что тело ее истомилось по человеку в конце коридора.

В час ночи она оставила попытки заснуть и вылезла из постели. На ней были широкие шорты и топ – одежда, в которой она часто спала. Лейси тихо спустилась по лестнице босиком. На кухне она полезла в шкаф рядом с раковиной, чтобы взять флакон со средством против насекомых и фонарь. Затем она вышла из дома, тихо закрыв за собой дверь.

Несмотря на то что ее мать была застрелена у нее на глазах и Лейси была очевидцем этого преступления, она никогда не боялась, что такое может произойти с нею. Это было чем-то из ряда вон выходящим – событием огромного масштаба на Внешней Косе. И в Кисс Ривере, куда туристы могли забрести лишь случайно, она никогда не чувствовала себя в опасности. Боже, она будет скучать по жизни здесь!

Ночь была жаркая, но ветреная, небо освещалось половиной лунного диска. Она направилась к маяку и к морю. В песке под ногами все еще чувствовался жар солнца, и она глубоко погружала пальцы ног в мелкий песок при ходьбе. Океан был спокоен в эту ночь; она это знала по звукам – он шептал, а не ревел; и, подойдя к маяку, она увидела, что вода тихо плещется у ступеней, а не хлещет по ним беспощадно. Она прошла по воде, доходившей ей до середины икры, поднялась по ступеням и оказалась в восьмиугольном помещении башни. Покрытый плиткой пол был, как всегда, прохладным. Иногда она ходила в башню просто охладиться. Но сегодня ей хотелось подняться наверх.

Она не стала возиться с фонариком, хотя внутри башни маяка было довольно темно. Вместо этого она начала подниматься по ступеням в бледном отсвете ночного неба. Добравшись до верхней ступени, она повернулась и села лицом к океану. На воде не было света, в ней только отражалось небо, и луна освещала неровные острые края кирпичной кладки вокруг нее.

Она часто думала о том, что могло бы случиться с маяком на Кисс Ривере, если бы он уцелел во время шторма. Подобно маяку в Качолле, дальше к северу, он был бы подремонтирован и открыт для публики. Дом смотрителя маяка давным-давно уже был бы музеем, а покрытая гравием подъездная дорога, ведущая на парковку, была бы заасфальтирована. Как ударом тока, ее пронзила мысль, что, когда дом смотрителя станет музеем и откроется для туристов, Службе береговой охраны придется найти способ, чтобы оградить маяк от посещений публики, и тогда даже ей не будет позволено подниматься сюда. Эта мысль была для нее невыносимой. Забавно все-таки, как что-то, что она когда-то ненавидела, стало чем-то любимым.

Она вспомнила, что Бобби – тот Бобби, которого она знала летом 1991 года, – считал ее ненависть к маяку странной.

– Что он тебе сделал? – спросил он ее однажды, после того как она разразилась десятиминутной тирадой в адрес Кисс Ривера и маяка.

Они стояли в очереди в парке развлечений, чтобы прокатиться на американских горках в четвертый раз. Конечно, Джессика была там, и Бобби по-свойски обнимал ее, положив руку ей на шею. Длинные светлые волосы Джессики падали ему на руку, и Лейси сожалела, что коротко остригла свою шевелюру. Она могла бы просто покраситься в брюнетку или блондинку, но оставить волосы длинными. Но тогда, держа ножницы в руках, она как будто обезумела, злясь на отца за то, что он снова и снова называл ее Анни, как будто он забыл имя единственной дочери. Она хотела быть как можно меньше похожей на свою мать.

Какой-то другой парень, имя которого она сейчас даже не вспомнит, но с которым она в тот день позже обжималась на пляже, был с ними, когда они стояли в очереди на американские горки. От него несло алкоголем, и она помнит, что хотела от него в тот момент физической близости, человеческого прикосновения, но не поцелуев.

– Он отобрал у меня отца, – сказала она в ответ на вопрос Бобби. – Сначала убили мать. Потом отец стал совершенно одержимым Киссриверским маяком. Это ужасно!

– Что ты имеешь в виду, говоря «одержимый»? – спросил Бобби.

– Маяк напоминает ему о матери, поэтому он фотографирует его практически каждый день. Он возглавляет комитет по спасению маяка от падения в океан. Он знает о маяке каждую подробность. Каждую. Он знает о нем больше, чем кто-либо еще, и тем не менее стремится разузнать еще и еще. Это безумие.

– Из-за него он забыл о ее дне рождения, – добавила Джессика, подливая масла в огонь.

– Он так много думает о маяке, что не может думать ни о чем другом! – нахмурилась Лейси.

– Похоже, что свихнулся, – сказал другой парень, и Лейси почувствовала мягкие уколы совести от того, что так сгустила краски, рисуя портрет убитого горем отца.

– Действительно свихнулся, – однако вслух согласилась она. – Я правда, правда хочу, чтобы этот дурацкий маяк просто упал в океан. Чтоб с ним было покончено. Чтоб отец снова вернулся в реальный мир.

Бобби отпустил Джессику и положил свою руку на руку Лейси.

– Тебе кое-что нужно, чтобы расслабиться, – сказал он, как доктор. Его прикосновение к ее коже было теплым и гладким и напомнило ей то, как он трогал ее маленькую грудь и промежность всего несколькими неделями раньше, той ночью, когда она лишилась девственности.

Из кармана рубашки он достал несколько пилюль и протянул ей так, чтобы только она их видела.

– Возьми парочку, – сказал он тихо. – Ты будешь чувствовать себя лучше от них.

Она отрицательно покачала головой. Она выпивала, но не могла заставить себя принимать наркотики, хотя пару раз она притворялась, что берет таблетку и кладет ее в рот, а на самом деле клала ее в карманчик своих коротеньких шортов для того, чтобы не казаться полной дурой.

– Похоже, что эти штучки не помешали бы ее отцу, – заржал тот парень. – Ты могла бы вроде как незаметно положить их ему в апельсиновый сок или еще куда-нибудь.

От стука захлопнувшейся дверцы машины Лейси вздрогнула и очнулась от своих воспоминаний. Она повернулась, чтобы посмотреть на парковку. Там стоял фургон Бобби и другая машина, не принадлежавшая никому из обитателей дома. На парковке было темно, но не настолько, чтобы Лейси не могла разглядеть, как Бобби вылез из машины и притянул к себе стройную блондинку. Она-то думала, что он спит у себя в комнате. Он куда-то ездил с этой женщиной? С этой незнакомкой?

Они целовались? С этого расстояния ей не было видно, и она не могла сказать, кто это. Единственное, что она знала наверняка, так это то, что прежняя ревность вернулась к ней, такая же, какую она испытывала, видя Бобби и Джессику вместе. Она поднималась откуда-то из глубины души и сжимала ее до самого горла.

Женщина отступила от Бобби и открыла дверцу машины. В свете машинных фар Лейси ясно увидела, что Бобби вручил ей толстую пачку зеленых банкнот. Ее первой мыслью было то, что женщина – проститутка. Второй – даже хуже, что он покупает у нее наркотики. Как бы там ни было, она поняла, что совершила ошибку, пригласив Бобби Ашера в дом смотрителя. Думала ли она при этом о своих нуждах или нуждах Маккензи?

Женщина села в машину и выехала со стоянки, а Бобби, засунув руки глубоко в карманы джинсов, направился к дому под прикрытием, как он полагал, темноты. Лейси сидела на вершине маяка, как будто пригвожденная к месту, не в состоянии пошелохнуться. Может быть, она стала свидетелем совершенно невинного обмена. Может быть, Бобби должен был женщине деньги за какое-нибудь недавнее приобретение.

Или, может быть, Джессика была права, когда говорила, что появление Бобби в жизни Маккензи будет ошибкой. Может быть, Бобби остался таким же, как раньше, несмотря ни на какие его заявления об обратном.