Пятница, 10 апреля 1942 г.

Сегодня мне исполнилось пятнадцать. Такое чувство, что я стала совсем другим человеком. И дело тут не только в возрасте: какая-то часть меня изменилась раз и навсегда. Та часть, которая доверяла людям и позволяла чувствовать себя в полной безопасности. Та часть, которая считала немцев безликими демонами, бороздящими воды океана. Не думаю, что смогу когда-нибудь вернуться в это безмятежное время.

Вчера вечером, когда я уже собиралась лечь спать (по крайней мере отправилась в постель, чтобы через часик-другой выскользнуть на пляж к Сэнди), папа пришел домой и сказал, что нам с мамой стоит подняться на маяк. Я решила не спорить, чтобы не вызвать у них подозрений. Втроем мы поднялись на галерею, чтобы понаблюдать за небом, потому что в ту ночь был настоящий звездопад. Маяк сейчас не работает. Нам пришлось выключить его из-за затемнения, и теперь никто из нас не может нормально спать. Все мы чувствуем себя не в своей тарелке. С другой стороны, теперь, когда маяк темный, стало проще наблюдать за звездами.

Папа захватил фонарь, но не стал включать его, пока мы карабкались наверх. Да это и ни к чему: мы можем подняться по этой лестнице даже во сне. От зрелища, открывшегося с галереи, у меня захватило дух. Никогда еще не видела я такого ясного и чистого неба – и все потому, что береговые огни больше не горели. Трудно было сказать, где кончается океан и начинается берег. Прислонившись к стеклянной стене световой камеры, мы стали смотреть на небо. Я успела увидеть три падающих звезды, как вдруг мама сказала, чтобы мы взглянули на море.

Она показывала куда-то вдаль, чуть севернее маяка, и я вдруг увидела, что привлекло ее внимание. Там, вдалеке, мигал какой-то огонь. Мы наблюдали за ним с минуту, после чего папа воскликнул: «Да это же сигнал SOS!»

Три длинные вспышки сменяли две коротких, и так без конца. Отец сунул мне свой фонарь.

– Оставайтесь здесь, – заявил он, направляясь к лестнице, – а я постараюсь помочь этим людям. Держите фонарь так, чтобы я мог найти дорогу к берегу.

– Я с тобой, – сказала мама.

– Нет, – бросил он через плечо, – лучше свари кофе, чтобы те, кого я найду, могли побыстрее согреться.

– А я могу сбегать на станцию Береговой охраны, – предложила я, втайне надеясь, что папа согласится.

Но мама заявила:

– И не думай. Только не хватало бегать туда-сюда в такую темную ночь, да еще с разгуливающим поблизости убийцей.

Она поспешила за папой вниз по лестнице, а я осталась на галерее, пытаясь унять бившую меня дрожь. Тут, наверху, дул сильный ветер, но дрожала я не только от холода: меня испугал внезапный поворот событий. Я знала, что Сэнди уже отправился патрулировать берег. Интересно, сможет ли он разглядеть оттуда сигнал SOS?

Взглянув вниз, я с трудом различила отца, тащившего к воде свою лодку. Зато мне прекрасно было видно, какое беспокойное сегодня море. Волны бились о берег с удвоенной силой, и я снова испугалась – на этот раз за папу.

Даже сквозь шум океана я расслышала, как моторная лодка, пофыркивая, устремилась вперед. И я была несказанно рада, когда папа наконец миновал волнорез. Он включил огни на корме и носу лодки, хотя сейчас это было строго-настрого запрещено. Но я думаю, он поступил так для успокоения тех, кто подавал сигнал SOS.

Очень скоро его лодка оказалась у того огонька. Все, что я могла видеть со своего места, – два огня, скачущих рядом на воде. Но я понятия не имела, что там происходит. Затем мотор заработал вновь, и два огонька устремились к берегу. Поначалу я решила, что вторая лодка следует за папиной, но вскоре поняла, что отец ведет ее на буксире.

Я направила в их сторону свет фонаря, чтобы указать отцу путь к берегу. Когда лодки миновали линию волнореза, огни скакали как сумасшедшие. Они то исчезали, то появлялись вновь, заставляя мое сердце сжиматься от страха. Но как только я убедилась, что лодки благополучно добрались до берега, я тут же помчалась вниз.

Во второй лодке, которая на самом деле оказалась обычным яликом, было двое мужчин. Крохотное суденышко без мотора! Неудивительно, что они затерялись в море. «Отведем этих парней в дом!» – прокричал мне отец, когда я подошла поближе.

В действительности это были совсем мальчишки – лишь на несколько лет постарше меня. Их так трясло и колотило, что они никак не могли выбраться из лодки. Одному из них даже пришлось опереться на меня.

– Спасибо, – поблагодарил он меня с заметным акцентом.

– Это англичане, – сказал отец. – Проходите в дом, парни. Жена уже приготовила вам горячий кофе.

Эти двое напомнили мне о той ночи, когда я впервые встретила Сэнди и тайком привела его в дом. Они тоже дрожали с ног до головы, а их лица побелели от холода и страха. Но голоса их звучали иначе, чем у Сэнди. Мне нравилось вслушиваться в этот необычный акцент. Волосы у одного из парней были совсем светлыми, и сам он выглядел несколько странно. Очень светлые, как и волосы, брови и ресницы, и глаза какого-то розоватого оттенка. Я старалась на него не таращиться, хотя давалось мне это с большим трудом. Звали его Майлз. Второй, Уинстон, отличался на редкость привлекательной внешностью. Чем-то он походил на Тедди Пирсона из отряда Береговой охраны, вот только акцент у него был совсем другой. Мама разогрела им остатки ужина, после чего мы подвинули стулья поближе к огню и приготовились слушать их рассказ.

Парни сообщили, что плыли на британском траулере «Мираж», когда их торпедировала немецкая подлодка. Уинстон с трудом сдерживал слезы, рассказывая о случившемся, да и Майлз казался очень подавленным. Мне было искренне жаль обоих, ведь на глазах у них практически в одночасье погибли все друзья. В ялике их было поначалу трое, сообщил Уинстон. Но их товарищ прыгнул в море, чтобы помочь одному из тонущих, и больше они его не видели. Ужасная история, что и говорить.

Мама сказала, что сейчас уже очень поздно и парни могут лечь в свободной комнате. А утром я сбегаю на станцию Береговой охраны и сообщу обо всем мистеру Хьюитту. На том и порешили.

Но прежде чем все отправились спать, мама сказала, что меня можно поздравить с днем рождения, потому что было уже за полночь. Все спели мне «С днем рождения!» или что-то похожее на эту песенку. Должно быть, в Англии она совсем не популярна, потому что Уинстон и Майлз практически не знали слов. После этого все разошлись. Мне страшно хотелось рассказать обо всем Сэнди, но я не решилась выбраться из дома. Я знала, что из-за двух чужаков мама с папой будут спать очень чутко. Оставалось только надеяться, что Сэнди не станет слишком переживать, ведь я впервые не приду к нему на пляж во время его дежурства.

Я мгновенно провалилась в сон. Может, после всех этих ночей на холодном пляже мне нужно было как следует выспаться. Правда, мне это так и не удалось.

Трудно писать о том, что случилось со мной дальше. Мне снилось, будто я лежу на пляже рядом с Сэнди, а он поглаживает меня и целует в щеку. Потом рука его оказалась у меня под рубашкой, и он коснулся моей груди. Наяву он ничего подобного себе не позволял. Мне было очень приятно, и я тоже обняла его в ответ. Каким же он был костлявым! Тело его стало совсем другим, и я помню, что подумала: «Это он во сне такой». В этот момент я проснулась и поняла, что рядом со мной лежит не Сэнди, а Майлз, белобрысый парень с лодки! В комнате было совсем темно. Как же мне не хватало света маяка! Я хотела закричать, но Майлз, зажав мне рот, прижал мою голову к подушке. Я хотела отпихнуть его, но он, несмотря на худобу, оказался очень сильным. Он что-то прижал к моему горлу. Что-то гладкое и холодное, и я догадалась, что это нож. Ни разу в жизни мне не было так страшно. Припугнув меня ножом, Майлз пристроился рядом на кровати, после чего вновь сунул руку под мою ночную рубашку. Только теперь он задержался у меня между ног. Это было до того отвратительно, что я расплакалась. Я даже подумала, не вырвать ли у него нож, но побоялась – а вдруг он ударит им меня и убьет. Майлз вытащил руку у меня из-под рубашки, и я расслышала, как он расстегивает брюки. При мысли о том, что он намерен сделать, мне стало совсем плохо. И тут меня осенила внезапная мысль. Его рука по-прежнему закрывала мне рот, и я постаралась распахнуть рот как можно шире. Один его палец скользнул внутрь, и я изо всех сил вцепилась в него зубами. Майлз вскрикнул, а потом заорал на меня. Ни разу в жизни не слышала я таких слов – грубых и гортанных. Тут-то я поняла, что это немец, а никакой не англичанин! Он наотмашь ударил меня по лицу, но я уже орала во все горло. Майлз схватился за нож, но я умудрилась пнуть его ногой, и он свалился с кровати. Я быстро нашарила на полу нож, несмотря на то, что в комнате было совсем темно, и тут в дверях появился папа. Я разрыдалась от облегчения.

«Папа, это немец!» – крикнула я и потянулась к настольной лампе, уже не думая о затемнении. Щелкнув выключателем, я увидела, что отец держит в руках ружье. Майлз, или как там его звали на самом деле, рванулся к выходу. Он буквально смел папу со своего пути и выскочил в коридор. Отец вскинул ружье и прицелился ему вслед. Раздался выстрел, а за ним глухой удар – это немец рухнул на пол.

Я сидела на кровати, онемев от шока. Отец еще пару секунд смотрел в коридор, а затем повернулся ко мне. «Ты в порядке, Бесс?» – спросил он. Каким-то чудом я умудрилась ответить, что да, в порядке. Тогда отец бросился в коридор, к гостевой комнате. Я поняла, что он хочет убить и второго немца.

Тут в мою спальню вбежала мама. Присев на кровать, она крепко обняла меня, а я расплакалась, как маленький ребенок, который разбил коленку. Мама крепко прижимала меня к себе, и я знала, что, как бы мы с ней ни ссорились, сколько бы обидных слов ни говорили, мы все равно будем любить друг друга.

«Поосторожнее, Калеб! – крикнула она вслед отцу, но так и не выпустила меня из объятий. – Девочка моя», – повторяла она вновь и вновь, укачивая меня, как ребенка, и я с радостью принимала ее ласку. Порой я кажусь себе совсем взрослой, но в тот момент я была лишь маленькой девочкой. Потом мама спросила, не обидел ли он меня. Ей не хотелось произносить «изнасиловал», а мне не хотелось слышать это слово. Я сказала, что нет, только напугал. Я не собиралась рассказывать ей о том, как он ко мне прикасался. Меня до сих пор тошнило при мысли об этом. Больше всего мне хотелось нагреть воды и помыться. Но для этого надо было выйти в коридор, где лежал мертвый немец.

Так мы сидели довольно долго, ожидая, что вот-вот раздастся выстрел. Но в доме стояла тишина. Ни мне, ни маме не хотелось выходить из комнаты. Мы просто сидели, прижавшись друг к другу, и ждали, что же будет дальше.

Спустя какое-то время мы услышали на лестнице шаги отца. Войдя в комнату, он присел на кровать и снова спросил, в порядке ли я. После этого он сообщил нам, что упустил второго немца: тот сбежал в лес.

Папа отправился на станцию Береговой охраны и позвонил оттуда шерифу. Тот приехал к нам домой и коротко расспросил меня о произошедшем. Он спешил, поскольку хотел собрать людей и отправиться на поиски Уинстона (хотя на тот момент мы уже не сомневались, что зовут его совсем иначе). Я была только рада, что он ограничился парой вопросов, потому что мне не хотелось в подробностях рассказывать о том, что со мной делал Майлз. И уж тем более мне не хотелось, чтобы об этом узнали все местные. Мне и без того было стыдно.

Беседовали мы внизу, но мои мысли вновь и вновь возвращались к телу, которое так и лежало на втором этаже. Я нарочно не смотрела в ту сторону, когда шла к лестнице, чтобы спуститься в гостиную. Шериф наскоро осмотрел труп. Отец выстрелил Майлзу в спину, что было не очень-то хорошо, и я боялась, как бы у него не вышло в связи с этим неприятностей. Но шериф сказал только, что пришлет к нам позже своего человека, чтобы тот забрал труп и избавил нас от этой головной боли.

Шериф связался с мистером Хьюиттом, и они проверили все корабли, которые плыли этим вечером мимо наших берегов. И британского траулера под названием «Мираж» среди них не оказалось. Шериф пояснил, что эти двое были, скорее всего, диверсантами с немецкой субмарины. А историю с кораблем они выдумали, чтобы попасть на берег. Папа страшно переживал, что купился на их хитрость, а мама его успокаивала – говорила, что любой на его месте попал бы в эту ловушку.

Мама сварила мне горячий шоколад, и родители принялись утешать меня – совсем как в детстве, когда я болела. Мне наконец-то удалось помыться, а потом мы уселись в гостиной у камина, и папа отходил от меня только для того, чтобы подбросить дров в огонь. Приблизительно через час к нам снова пришел шериф, на этот раз со своим помощником. Они заявили, что беглеца нашли. Кто-то напал на него в лесу – судя по ранам, дикий кабан. Парень потерял много крови. В бессознательном состоянии его отправили в больницу в Норфолк.

«Как только он придет в себя, – заявил шериф, – ему придется ответить на массу неприятных вопросов». Потом они с папой поднялись наверх, чтобы убрать тело.

Я знала, что Майлз мертв, а Уинстон далеко отсюда, так что мне нечего больше опасаться. Но я никак не могла заставить себя вернуться в спальню. Я как будто снова стала маленькой. Мама, видимо, догадалась, что со мной происходит. А может, она знала, что чувствовала бы сама в моем возрасте, случись с ней нечто подобное. Словом, она сказала, что я могу остаться с ней, а папа переночует у меня в комнате. Разумеется, я с радостью согласилась.

Так странно было ночевать с ней в одной постели. Я все-таки умудрилась заснуть, а вот насчет мамы не уверена. Когда я засыпала, она поглаживала меня по голове, и, когда я проснулась, ее рука все так же легонько скользила по моим волосам.

– Бедная моя девочка, – проговорила мама со слезами на глазах. – Как бы я хотела уберечь тебя от того, что случилось!

Но я уже не чувствовала себя беспомощным ребенком, и меня начала раздражать такая забота. Я села и отодвинулась от нее.

– Все в порядке, мама, – заявила я. – Не переживай так.

Другое дело, что я чувствовала себя безумно усталой – так сильно я не уставала за всю свою жизнь. Мама сказала, что я могу не ходить сегодня в школу, и я снова отправилась в постель. Я поднялась к себе в спальню, стараясь не смотреть туда, где вчера лежало тело. Я проспала почти до обеда, а теперь вот пишу эти строки. Сегодня я увижусь с Сэнди. Пойду прилягу еще на часок, чтобы время не тянулось так медленно.