1983

Джейми Локвуд изменил меня. Во-первых, я уже никогда больше не могла смотреть на человека на мотоцикле, не задаваясь вопросом – а что находится у него внутри. Чем круче прикид, чем больше тату, чем больше заклепок на куртке, тем сильнее я сомневаюсь в том, что у него в душе. Джейми также преподал мне науку любви и страсти и, совсем не желая этого, уроки вины и печали. Эти уроки я никогда не забуду.

Мне исполнилось восемнадцать, и я была первокурсницей университета Северной Каролины, когда встретила его. Я выезжала с парковки на Уилмингтон Стрит на хонде, которая появилась у меня всего три месяца назад. Красная хонда была подарком на окончание школы от дяди и тети – моих приемных родителей. Они восполняли свою эмоциональную скупость материальной щедростью.

Я проверила зеркало бокового вида – все нормально; повернула руль влево и нажала на газ. После чего ощутила сильный удар в дверцу, и вихрь черных кожаных и синих матерчатых клочьев закружился перед стеклами машины.

Я стала издавать разнообразные вопли, сама пугаясь собственного крика, но не могла остановиться. Я безуспешно пыталась открыть дверцу, поскольку на нее навалился мотоцикл. К тому времени, как я выбралась через пассажирскую дверь, мотоциклист уже поднялся на ноги. Это был здоровый парень, и если бы я мыслила здраво, то постаралась бы избежать встречи с ним. А что, если это один из Ангелов ада? Но я думала лишь о том, что из-за меня пострадал человек. Я ведь могла его убить.

– О господи! – Я подбежала к нему.

Он стоял ко мне боком, поводя плечами и сгибая и разгибая руки, чтобы убедиться, что они по-прежнему действуют. Я остановилась в нескольких футах от него.

– Я так виновата. Я тебя не заметила. С тобой все в порядке?

Вокруг нас в ожидании последующих событий уже собралась небольшая толпа.

– Думаю, жить буду. – Ангел ада снял свой белый шлем, и волны черных волос рассыпались по его плечам. Он внимательно изучил широкую черную царапину, тянувшуюся вдоль боковой стороны шлема.

– Надо же, – проговорил он, – мне следует послать благодарность его изготовителям. Посмотри, на нем ни одной вмятины.

Он протянул мне шлем, но я не могла оторвать глаз от его левого рукава, кожа которого была порвана и болталась мелкими лоскутьями.

– Я посмотрела в зеркало, но обратила внимание только на машины, – проговорила я. – Прости! Почему-то я тебя не заметила.

– Надо обращать внимание на мотоциклистов! – крикнула женщина, стоявшая на обочине. – Это мог быть мой сын. Он тоже ездит на байке!

– Да, конечно, я знаю! – Я прижала руки к груди. – Это моя вина.

Ангел ада посмотрел на женщину:

– Не стоит ее отчитывать. Она больше не повторит эту ошибку. – Потом, понизив голос, обратился ко мне: – Ведь правда?

Я покачала головой. Мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Значит, так. – Он осмотрел место действия. – Сейчас я проверю свой байк, ты съедешь на обочину, и мы обменяемся информацией о страховании, окей?

Судя по выговору, он явно был из Уилмингтона.

Я кивнула:

– Согласна.

Он убрал свой мотоцикл от моей передней дверцы. На ней были царапины и содрана краска, но открылась она без труда, и я залезла в машину. Мне пришлось сосредоточиться, чтобы повернуть ключ зажигания, развернуться, дать газу, как будто я внезапно разучилась водить машину. К тому времени, как я смогла припарковаться, я чувствовала себя жалким подростком. Нащупав в отделении для перчаток смятую карточку страхования, я выбралась из машины.

Ангел ада припарковал свой мотоцикл в нескольких метрах от моей машины.

– С твоим мотоциклом все в порядке? – спросила я, в волнении обхватив себя руками.

Было совсем не холодно, но меня трясло.

– Нормально, – сказал он. – Основной удар пришелся на твою машину.

– Нет, на твою куртку. – Я снова посмотрела на его разодранный рукав. – Лучше бы ты накричал на меня. Ты что-то слишком спокоен.

– Может, ты специально на меня наехала?

– Нет.

– Я вижу, тебе и так не по себе, – сказал он. – Зачем усугублять? – Он посмотрел на вереницу лавчонок, тянувшуюся вдоль улицы. – Давай выпьем по чашке кофе, пока оформляется страховка. – Он указал на кафе, вывеска которого виднелась в глубине квартала. – Думаю, тебе не стоит садиться сейчас за руль.

Он был прав. Стоя с ним в очереди в кафе, я чувствовала, что все еще дрожу. Колени тряслись, и я прижала их к стойке, пока мы заказывали кофе.

– Значит, тебе без кофеина. – Парень улыбнулся. Он был на добрых десять дюймов выше меня. Не меньше шести футов и трех дюймов. – Почему бы тебе не найти для нас столик?

Я уселась за столик около окна. Сердце все еще колотилось, но я уже почувствовала облегчение. Машина почти без повреждений, я никого не задавила, а Ангел ада повел себя весьма великодушно. Мне реально повезло. Я положила на стол карточку страхования и расправила ее пальцами.

Пока Ангел нес кофе, я смотрела на его широкие плечи под кожаной курткой. Он показался мне похожим на футболиста, но, когда, сняв куртку, он повесил ее на спинку свободного стула, я увидела, что ошибалась. Он был одет в темно-синюю футболку, на которой впереди белыми буквами было написано «Остров Топсейл». Он не был толстым, однако обычным его телосложение тоже трудно было назвать. Плотный. Сильный. Эти слова проплывали у меня в мозгу, и, хотя я была девственницей, с трудом пробредшей сквозь среднюю школу в качестве социального лузера, мне вдруг стало интересно, как он занимается сексом. Он ведь не навалится на меня сразу всем своим весом?

– С тобой все в порядке? – В его карих глазах появилось любопытство.

А что, если мои мысли написаны у меня на лице? Я почувствовала, как краснею.

– Уже лучше, – сказала я. – Но все еще немного трясет.

– Это твоя первая авария?

– Хотелось бы думать, что и последняя. А у тебя их много было?

– Да нет, не больше двух. Но я ведь старше.

– А сколько тебе лет? – спросила я, надеясь, что он не сочтет мой вопрос бестактным.

– Двадцать три. А тебе около восемнадцати, я полагаю.

Я кивнула.

– Первокурсница?

– Да. – Я прикусила губу, подумав, что, должно быть, у меня это на лбу написано.

Он сделал глоток кофе, затем слегка подтолкнул мою нетронутую чашку на дюйм ближе ко мне.

– А специализация уже есть?

– Профессиональный медицинский уход.

Моя мама была медсестрой. Мне нравилась эта профессия, хотя она никогда уже об этом не узнает.

– А ты кто? – Я открыла пакетик с сахаром и высыпала его в чашку. – Ты – Ангел ада?

– Да нет, черт возьми! – Он рассмеялся. – Я – плотник, хотя несколько лет назад окончил университет с совершенно бесполезной степенью по теологии.

– Почему бесполезной? – спросила я, хотя, наверное, не стоило.

Надеюсь, он не начнет читать молитву, чтобы спасти мою душу, подумала я.

– Вообще-то, я хотел пойти в семинарию, чтобы стать священником. Но чем больше я изучал теологию, тем больше мне не нравилась идея быть связанным с одной-единственной религией. Так что я все еще играю в игру «кем я стану, когда вырасту». – Он встал и, протянув руку к своей кожаной куртке, вынул оттуда ручку и свою страховую карточку. На гладкой поверхности его бицепса я увидела вытатуированный флаг и внутри его слово «сочувствие». Пять минут назад я испытывала сексуальное возбуждение, сейчас – нежность, как будто кончики его пальцев дотронулись до моего сердца.

– Послушай, – сказал он, глядя на карточку. – Ведь твоя машина на ходу, верно? Нужен только косметический ремонт?

Я кивнула.

– Тогда не стоит обращаться в страховую компанию. В конечном счете это тебе дороже обойдется. Оцени стоимость ущерба, и я возмещу его.

– Но тебе не нужно этого делать! Это была моя ошибка.

– Кто их не совершает?

– Я была невнимательна. – Я пристально взглянула на него. – И мне непонятно, почему ты так спокоен. Я же тебя чуть не убила.

– Ну, сначала-то я очень разозлился. Пока парил над землей, успел произнести много проклятий. – Он улыбнулся. – Но ведь злоба – это яд. А я не хочу, чтобы во мне был яд. Тогда я встал на твою точку зрения и постарался почувствовать то, что чувствуешь ты, и моя злоба улетучилась.

– А твоя татуировка… – Я указала на его руку.

– Я наколол ее как напоминание, – сказал он. – Иногда непросто это помнить.

Он перевернул страховую карточку и взял ручку.

– Я даже не знаю твоего имени, – сказал он.

– Лорел Патрик.

– Звучит приятно. – Он записал его, потом встал и перегнулся через столик, чтобы пожать мне руку: – Я – Джейми Локвуд.

Мы стали ходить вместе в кино, на университетские мероприятия, а однажды съездили на пикник. С ним я чувствовала себя малолеткой, но он никогда не относился ко мне свысока. Меня притягивали его доброта и тепло его глаз. Он сказал мне, что поначалу его привлекла моя внешность, доказывая этим, что не был совсем уж нетипичным парнем.

– Ты была такая хорошенькая, когда вышла из машины в тот день. У тебя были румяные щеки, маленький острый подбородок дрожал, а длинные черные волосы рассыпались по плечам. Ты была весьма сексуальна. – Он намотал прядь моих прямых, как палки, волос на палец. – Я подумал, что это, должно быть, судьба.

Позже он говорил, что его привлекли моя свежесть и невинность.

В первые две недели после знакомства мы часто целовались, но ничего больше. С ним я испытала свой первый оргазм, хотя Джейми в эти мгновения до меня даже не дотрагивался. Мы ехали на его байке, и он просто переключил скорость, что внезапно вызвало пожар у меня между ног. Я едва понимала, что со мной происходит. Это было ошеломляюще, быстро и великолепно. Я обняла его крепче, пока спазмы сотрясали мое тело, а он успокаивающе погладил мою руку, решив, вероятно, что я испугалась скорости, с которой мы неслись. Только через некоторое время я сказала ему, что всегда буду считать его байк моим первым любовником.

Мы рассказывали друг другу о наших семьях. До двенадцати лет, пока не умерли мои родители, я жила в Северной Каролине. Потом переехала в Огайо к своим преуспевающим дяде и тете, которые были совершенно не готовы принять к себе ребенка любого вида, и меньше всего – убитую горем девочку-подростка. Среди моих одноклассников и нескольких учителей бытовало мнение о том, что южане неразговорчивы. Я вначале тоже так думала, не в состоянии сосредоточиться на своих занятиях, и не успевала по всем предметам. Я грустила по своим родителям и каждую ночь плакала в постели, пока не придумала, как заставить себя не вспоминать о них, засыпая. Надо было считать от тысячи в обратном порядке, представляя числа начертанными на вершине горы, как буквы слова Голливуд. Это срабатывало. Я стала спать по ночам, что, в свою очередь, привело к тому, что я начала учиться лучше. Учителя вынуждены были пересмотреть отношение к «бессловесной южанке», когда мои отметки стали повышаться. Даже дядя и тетя казались удивленными. Когда пришло время подавать заявление в колледж, я выбрала все южные школы, мечтая вернуться к привычному окружению.

Джейми был поражен смертью моих родителей.

– Они оба умерли, когда тебе было двенадцать? – тихо спросил он. – Одновременно?

– Да, но я стараюсь об этом не думать.

Я излечилась от своей потери, и не стоило ворошить память о ней.

– Подобные вещи могут вернуться и причинить тебе боль позже, – сказал он. – Это была авария?

– Ты ужасно бесцеремонен. – Я рассмеялась, но он остался серьезен.

– Как это произошло?

Я вздохнула и рассказала ему про пожар на круизном судне, в котором погибло пятьдесят два человека, включая моих родителей.

– Пожар на корабле. – Он покачал головой.

– Некоторым удалось выпрыгнуть.

– А твоим родителям?

– Нет.

Как бы я хотела, чтобы они смогли это сделать. До того как я придумала свой метод счета от тысячи до нуля, образы моих охваченных пламенем родителей вытесняли сон.

Джейми прочитал мои мысли.

– От дыма они потеряли сознание, не сомневайся в этом. Они практически ничего не чувствовали, когда до них добрался огонь.

Эта мысль немного утешила меня. Джейми знал, что говорит, поскольку был пожарным-добровольцем в Уилмингтоне. Когда он приезжал после тушения пожара, я ощущала исходивший от него запах дыма. Он обязательно принимал душ и мыл свои длинные волосы, но все же запах дыма оставался. Этот запах стал ассоциироваться с ним, и я его полюбила.

Через три недели после нашего знакомства он повез меня знакомить со своими родителями. Хотя они жили в Уилмингтоне, встреча должна была состояться в их прибрежном коттедже на острове Топсейл, где они обычно проводили выходные. Ребенком я бывала в этих местах, но уже ничего не помнила. Джейми смеялся над тем, что я неправильно произношу название острова – я говорю Топсал, а надо Топсейл.

К этому времени он купил мне черную кожаную куртку и белый шлем, и я привыкла ездить с ним.

Мои руки обвивали его талию, мы мчались по высокому мосту. Далеко внизу я видела обширный лабиринт маленьких прямоугольных островков.

– Что такое там внизу? – крикнула я.

Джейми съехал на обочину. Я слезла на землю и выглянула за ограждение. Насколько хватало взгляда, вдоль береговой линии тянулась сетка маленьких островков. Миниатюрные ели росли на неровных прямоугольниках земли, и полуденное солнце проливало на воду между ними золотистый свет.

– Похоже на маленькую деревушку, где живут эльфы, – сказала я.

Джейми стоял рядом, наши руки соприкасались сквозь слои кожи.

– Это просто болото, – сказал он. – Но в нем есть мистика, особенно в это время суток.

Мы еще немного постояли, глядя на золотое болото, потом снова уселись на байк.

Я знала, что родители Джейми владели большим количеством земли на острове, главным образом в самой северной части под названием Онслоу. После Второй мировой войны его отец работал на острове Топсейл над секретной программой проверки ракет под названием «Операция Шмель». Он влюбился в эту местность и теперь тратил имевшиеся у него деньги на покупку земли, и количество участков с годами все росло. Мы ехали вдоль берега, и Джейми указывал на земли, принадлежавшие его семье. На многих участках стояли мобильные домики на колесах. Некоторые из трейлеров были старыми и ржавыми, хотя земля здесь была дорогой. Также там имелись несколько опрятных домов с объявлениями о сдаче над входом и даже пара старых бетонных обзорных башен с плоской крышей, которые использовались во время программы «Рабочий шмель». Я была поражена, когда поняла, в каком богатстве вырос Джейми.

– На самом деле мы живем небогато, – сказал он, рассказывая про удачные операции с недвижимостью своего отца. – Родитель говорит, главное, что дают деньги, – это свобода жить так, как будто ты в них не нуждаешься.

Я пришла в восхищение от этих слов. Мои дядя и тетя были противоположного мнения.

Все дома Локвудов имели названия, которые были выжжены на табличках, прибитых над парадной дверью. «Бычья голова», «Соколиный приют», «Прибежище ураганов». Мы достигли последнего ряда домов на острове, и я от волнения начала покрываться испариной под кожаной курткой. Я знала, что один из домов принадлежит его родителям и что через несколько минут я с ними встречусь. Джейми медленно ехал вдоль коттеджей.

– Терьер? – прочла я название на табличке над дверью одного из домов.

– Верно, туда мы и направляемся, но я хочу проехать другой дорогой. Следующий дом называется «Талос». «Терьер» и «Талос» – это названия первых сверхзвуковых ракет, которые здесь испытывали.

Оба этих дома были похожи друг на друга, как близнецы: узкие двухэтажные коттеджи, высоко стоящие на сваях. Вывеска над первым из них гласила «Сторожевой Баркас».

– Из этого дома открывается потрясающий вид. – Джейми свернул в узкий проулок между домами. – Хочу показать тебе свое любимое место, – крикнул он через плечо.

Мы ехали по дороге, пока она не свернула к песчаному берегу, после чего слезли с байка и пошли пешком. Я сильнее запахнула куртку. Октябрьский воздух был холодным, к тому же дул ветер, и Джейми обнял меня и прижал к себе.

Мы подошли к длинной отмели из белого песка, почти повсюду окруженной водой. Океан был справа от нас, впереди – пролив Нью-Ривер, а слева, хотя мы и не могли видеть его с нашего места, находилось внутреннее судоходное русло.

Заходящее солнце окрасило небо в розовый цвет. Мне показалось, что мы стоим на краю необитаемого континента.

– Мое любимое место, – сказал Джейми.

– Я понимаю почему.

– Он постоянно меняется. – Он указал на океан. – Море съедает песок вот здесь и выплевывает его обратно вон там. – Он махнул рукой налево. – На следующей неделе здесь все может стать совсем другим.

– Тебя это огорчает?

– Нисколько. Что бы здесь ни делала природа, это место всегда прекрасно.

Несколько мгновений мы оба молчали. Наконец Джейми прервал тишину:

– Могу я тебе что-то сказать?

Впервые с момента нашего знакомства его голос звучал неуверенно и немного застенчиво.

Его рука все еще обнимала меня.

– Конечно, можешь.

– Я никогда никому не говорил об этом, и ты, наверное, решишь, что я не в себе.

– Да говори уже.

– Чего мне действительно хочется, так это создать свою собственную церковь, – проговорил он. – Место, где люди могут верить во что хотят, но принадлежать к одному сообществу, понимаешь?

Я не была уверена, что полностью поняла его. Но одно я знала наверняка – то, что у Джейми внутри горит свет, которого нет у большинства людей. Иногда, когда он говорил, я видела отблески этого света в его глазах.

– Можешь напрячь воображение? – Он взглянул на меня. – Прямо здесь стоит маленькая часовня. В ней много окон, чтобы было видно океан. И люди могут приходить туда и молиться в любое время. – Он посмотрел на океан и вздохнул. – Воздушные замки, да?

Я действительно подумала, что он немного с приветом, но сама идея мне понравилась. Я представила себе маленькую белую церковь с высокой колокольней как раз на том месте, где мы стояли.

– А тебе дадут разрешение на строительство?

– Этой землей владеет отец. К северу от тех домов ему принадлежит все до последней песчинки. Но даст ли мне природа разрешение на строительство? Вот в чем вопрос. У природы свои соображения, когда дело доходит до этого участка земли, да и до целого острова тоже.

Когда мы добрались до «Терьера», нас встретил аромат горячей выпечки. Джейми представил своих родителей на южный манер – мисс Эмма и мистер Эндрю, но его отец тут же настоятельно попросил меня называть его Дэдди Эл. Мисс Эмма внесла свой ген в поток вьющихся волос Джейми, хотя ее собственные были пострижены в самом простом стиле. Дэдди Эл отвечал за большие круглые карие глаза Джейми. Оба родителя никак не могли выпустить сына из своих объятий, как будто не видели его долгие месяцы. Мисс Эмма обняла и меня и поцеловала в щеку, а потом, взяв за руки, стала внимательно разглядывать.

– Она просто сокровище! – произнесла она, отпуская мои руки.

Я почувствовала исходящий от нее запах алкоголя.

– Благодарю вас, мэм.

– Разве я тебе не говорил? – произнес Джейми, помогая мне снять кожаную куртку.

– Думаю, вы проголодались. – Дэдди Эл стоял, прислонясь к дверному косяку. – Мама приготовила свой фирменный пирог.

– Пахнет потрясающе.

– Это меренги на моем банановом пудинге, – улыбнулась мисс Эмма.

– А где Маркус? – спросил Джейми.

Маркуса я еще не видела, но знала, что это пятнадцатилетний брат Джейми, а также в некотором роде мальчиш-плохиш. На восемь лет моложе Джейми, он стал сюрпризом для родителей, которые были приверженцами идеи единственного ребенка в семье.

– Это знает один Господь. – Мисс Эмма размешивала в большой миске картофельный салат. – Он пошел кататься на серфе. Но что он делает сейчас, никто не знает. Я сказала ему, что обед будет в половине седьмого, но, если он придет вовремя, я рухну от удивления.

Джейми сжал плечи матери:

– Будем надеяться, что он опоздает.

Спустя час мы все сидели за столом, на котором разместились жареный цыпленок, картофельный салат и маисовый хлеб. Маркуса в наличии не имелось. Мы сидели около одного из широких окон, выходивших на океан, и я подумала, что днем вид отсюда просто потрясающий.

– Расскажи нам о своих родственниках, дорогая, – проговорила мисс Эмма, вторично протягивая мне блюдо с картофельным салатом.

Я поведала ей, что моя мама выросла в Роли, а отец – в Гринсборо и что они погибли на пароходе во время круиза, а меня вырастили мои дядя и тетя в Огайо.

– Боже милостивый. – Мисс Эмма приложила руку к груди и посмотрела на Джейми. – Неудивительно, что вы оба нашли друг друга.

Я не совсем поняла, что она имеет в виду. Джейми улыбнулся мне, и я подумала, что надо спросить у него об этом позже.

– Это объясняет твой акцент. – Дэдди Эл посмотрел на жену, и она кивнула: – Мы пытались распознать его.

Дэдди Эл положил себе на тарелку бедро цыпленка. Он посмотрел на часы, потом на пустой стул рядом с Джейми.

– Может быть, ты поговоришь с Маркусом по поводу его отметок, Джейми?

– А что с ними такое?

– Мы только что получили промежуточный отчет из школы, из которого видно, что он будет исключен за неуспеваемость, если не возьмется за учебу, – тихо сказала мисс Эмма, как будто боясь, что Маркус ее услышит. – У него почти все оценки «посредственно». А ведь это седьмой класс. Он просто не понимает, насколько важен этот год для поступления в колледж. – Она посмотрела на меня: – Я всегда мечтала, чтобы мои мальчики получили образование. Ни я, ни отец Джейми никогда не посещали колледж, а я хочу, чтобы мои дети стали образованными людьми.

– Мне нравится учиться в университете, – сказала я и подумала, что она и Дэдди Эл преуспевают и без университетского диплома.

– Я поговорю с ним, – кивнул Джейми.

– Он проводит все свободное время, катаясь на доске для серфинга, – проговорила мисс Эмма. – А в выходные пропадает где-то с друзьями и совсем нас не слушает.

– Мальчишка совсем отбился от рук, – добавил Дэдди Эл.

Я всего лишь час находилась в их доме, но главные предпочтения семейства Локвуд были для меня очевидны: Джейми, несмотря на свои длинные волосы, тату и мотоцикл, был любимым сыном. Маркус же являлся паршивой овцой. Я никогда его не видела, однако чувствовала к нему симпатию.

Мы уже почти закончили обедать, когда внизу хлопнула дверь.

– Я дома! – прокричал мальчишеский голос.

– Твой обед стал холодным, как лед! – крикнула в ответ мисс Эмма.

Я услышала, как он взбегает по лестнице. Он вошел в столовую босиком, в совершенно мокром костюме для серфинга, расстегнутом чуть не до пупка. Долговязый и тощий, совсем не похожий на своего мускулистого брата, правда тот был на восемь лет старше. Золотой крестик, висевший у него на шее, сверкал, оттеняя загар, оставшийся с лета. На голове была шапка коротких, выгоревших от солнца, вьющихся каштановых волос. У него были материнские глаза – синие, с отсветом летнего неба.

– Привет. – Он широко улыбнулся мне, отодвигая стул около Джейми.

– Пойди переоденься в нормальную одежду, – сказал Дэдди Эл.

– Это – Лорел. – Джейми указал на меня. – А это – Маркус.

– Привет, Маркус, – сказала я.

– Эй ты, рыжее чудовище, – напомнила мисс Эмма, – иди переоденься, а я разогрею тебе тарелку в микроволновке.

– Я не хочу есть.

– Все равно тебе надо переодеться, если ты хочешь посидеть с нами, – сказал его отец.

– Уже иду. – Маркус с трагическим вздохом встал и побрел в свою комнату.

Через несколько минут я услышала запинающиеся звуки электрооргана. Мелодия была незнакомая.

Джейми расхохотался:

– Он что, привез сюда орган?

– Если это можно так назвать, – отозвалась мисс Эмма.

Дэдди Эл посмотрел на меня:

– Он хочет играть в рок-группе. Много лет мы предлагали ему купить пианино и брать нормальные уроки, но он сказал, что в группе нельзя играть на пианино.

– И вот купил подержанный электроорган и пытается научиться играть на нем самостоятельно. – Мисс Эмма покачала головой. – Когда я слышу эти звуки, я готова сойти с ума.

– Но, мама, – сказал Джейми, – зато он не болтается на улице.

После того как была прикончена большая часть самого вкусного бананового пудинга, который я когда-либо ела, я спустилась в холл, чтобы пройти в ванную комнату. Где-то совсем рядом Маркус играл на своем органе. Выйдя из ванной, я постучала в открытую дверь его комнаты.

– Твоя мама сказала, что ты сам учишься играть на фоно.

Он поднял голову, его пальцы лежали на клавишах. Он переоделся, и теперь на нем были шорты и синяя футболка.

– Я подбираю на слух. Ноты я читать не умею.

– Но ты можешь этому научиться. – Я прислонилась к дверному косяку.

– Я неспособен к обучению, – сказал он. – Лучше пусть мне выдерут все зубы.

– Сыграй еще, – попросила я. – Звучит неплохо.

– Ты узнала мелодию?

– Эта песня «Полиции», – сказала я. – «Каждый твой вздох».

– Потрясающе! – Его усмешка была дерзкой, и у него были самые красивые голубые глаза в округе. Уверена, что ровесницы считали его весьма сексуальным. – Я расту в собственных глазах. А как насчет этого?

Он нагнулся над клавишами, на его лице появилась сосредоточенность. Исчез нахальный мальчишка, а на его месте появился уверенный в себе молодой человек. Сзади его шея казалась худой и трогательной. Он гримасничал при каждой фальшивой ноте. Я изо всех сил старалась узнать песню, чтобы подбодрить его. Несколько минут я прислушивалась, потом, наконец, поняла.

– Это песня «Куин»! – сказала я.

– Верно! – Он улыбнулся. – «Мы – чемпионы!»

– Я в восхищении, – сказала я искренне. – Я никогда не могла подобрать мелодию на слух.

– Ты играешь?

– Да, несколько лет училась на фоно.

Он встал.

– Сыграй что-нибудь.

Я уселась за орган и для разгона сыграла пару гамм, чтобы почувствовать инструмент. Потом исполнила одну из тех немногочисленных пьес, которую помнила наизусть, – «К Элизе».

Закончив, я подняла глаза и увидела Джейми, стоящего в дверях комнаты. Его улыбка была такой нежной. В это мгновение я поняла, что люблю его.

– Это было прекрасно, – проговорил он.

– Да, здорово сыграла, – согласился Маркус. Наклонив голову вбок, он оценивающе смотрел на меня. – Ты, похоже, цыпочка из женской организации?

Я рассмеялась:

– Почему ты так решил?

– Ты совсем не похожа на других девушек Джейми.

– Это хорошо или плохо?

– Хорошо. – Маркус поднял глаза на брата: – Она классная. Не упусти эту девчонку.

Я услышала звон тарелок на кухне и покинула братьев, чтобы помочь мыть посуду. Мисс Эмма стояла у раковины с мокрыми по локоть руками.

– Давайте я помогу вытирать тарелки.

Я сняла кухонное полотенце с ручки холодильника.

– Спасибо, дорогая. – Она протянула мне тарелку. – Я слышала, как ты играла. Это было очаровательно. Не думала, что из этой электрической штуки можно извлекать подобные звуки.

– Спасибо, – сказала я и добавила: – Маркус прекрасно подбирает мелодии на слух.

– Да, но от его выбора музыки я просто заболеваю.

Похоже, она встречает в штыки все, что делает Маркус.

– Но эту музыку слушает вся молодежь, – примирительно сказала я.

Она рассмеялась:

– Теперь я поняла, почему ты так нравишься Джейми.

Я почувствовала, как у меня покраснели щеки. Неужели он обсуждал меня со своими родителями?

– Ты переживаешь за людей, как и он.

– О нет, – сказала я. – То есть мне, конечно, небезразличны другие люди, но я не сочувствую им так, как Джейми. Он удивительный. Три недели назад я его чуть не убила. Правда. А теперь я чувствую, что… – Я покачала головой, не в состоянии выразить словами то теплое чувство, которое исходило от Джейми. От его семьи. С ними я за два часа почувствовала семейного тепла больше, чем за шесть лет в обществе своей холодной тети и молчаливого дяди.

– У Джейми есть врожденный дар общения с людьми, это верно, как у других – способности к музыке или математике. Это заложено генетически. У меня ничего подобного нет, и Господь это знает. – Она рассмеялась. – Но у меня был брат, который обладал таким даром. Он умер, когда ему было немногим больше тридцати. Так вот он умел понимать, что творится у человека внутри. Чувствовать то, что реально чувствуют другие.

– Сочувствие, – сказала я.

– О, эта тупая татуировка. – Она выдавила из тюбика жидкое мыло в воду в раковине. – У меня чуть не случилась истерика, когда я ее увидела. Но он уже взрослый мальчик, и его мама мало что может сделать. – Она чистила сковороду, в которой был испечен маисовый хлеб. – У моей тети тоже был такой дар. Правда, она говорила, что ничего хорошего в этом нет, поскольку приходится брать на себя чью-то боль. Однажды мы пошли в кино. Перед нами сидели женщина с мальчиком. Они не произнесли ни единого слова, но тетя Джинни сказала, что с женщиной что-то не в порядке. Что она чувствует очень мощную волну страдания, которая исходит от нее. Она именно так и сказала: «Страдание».

– Понятно. – Я старалась сохранять нейтральное выражение лица.

Мисс Эмма пришла в волнение, и я не собиралась показывать ей свой скептицизм.

– Я понимаю, что это звучит странно, – проговорила она. – В то время я тоже так думала. Когда фильм закончился, тетя Джинни не удержалась и спросила у женщины, все ли с ней в порядке. У Джинни была способность разговаривать с людьми так, что те открывали ей свою душу. Женщина сказала, что у нее все в порядке. Но, когда мы выходили из кинотеатра и ее сын оказался впереди и не слышал ее слов, она рассказала, что сегодня утром у ее матери случился удар и она страшно переживает. Джинни стала ее утешать, она настолько глубоко чувствовала горе той женщины, как будто у нее самой внутри была кровоточащая рана. Таков и Джейми.

Я вспомнила, как вел себя Джейми после аварии. Тогда меня удивило, что он совершенно не проявляет агрессии по отношению ко мне. «Ты и так чувствуешь себя отвратительно, – сказал он. – Зачем усугублять?»

Мисс Эмма протянула мне сковородку, чтобы я ее вытерла.

– Вот что случается с такими людьми, как Джейми, мой брат или моя тетя, – сказала она. – Они сочувствуют другим так сильно, что для них гораздо менее болезненно, ну… уступить, согласиться. Когда Джейми был маленьким, я не сомневалась, что у него есть этот дар. Он чувствовал, когда его друзья были чем-то огорчены, и его это тоже приводило в уныние, хотя он и не знал первоначальной причины их огорчения. – Она пошарила рукой в раковине с водой и вытащила затычку. – Однажды у его знакомого мальчика машина переехала собаку. Ночью я зашла к Джейми и услышала, как он плачет, ему тогда было не то восемь, не то девять лет. Он рассказал мне об этом случае. Я напомнила ему, что он даже не знает эту собаку и едва знает мальчика. Но он продолжал плакать. Тогда мне пришлось просить Господа о милосердии. Трудновато было растить такого ребенка. Большинство детей похожи на Маркуса, благослови Господь его душу. Им все время приходится объяснять, что нужно быть добрыми по отношению к остальным. – Она вынула из комода еще одно кухонное полотенце и вытерла им руки. – С Джейми все было наоборот. Мне приходилось напоминать ему, что надо заботиться и о себе.

– Вы хотите предупредить меня о чем-то? – спросила я, ставя сковородку на кухонный стол.

Она удивленно посмотрела на меня.

– Возможно. – Она помедлила. – Ты ему нравишься. Ты – хорошая девочка, правильно смотришь на вещи. У тебя есть голова на плечах. У него было несколько девушек, которые неплохо пользовались его добротой. Хочется попросить тебя не делать этого. Не причинять ему боли.

– Я просто не смогу этого сделать.

Тогда я думала, что хорошо себя знаю.