Глава 1 Тревис

Роли, Северная Каролина Октябрь, 2011

Когда я проснулся в хвосте фургона, было 9.40. Девять часов сорок минут! А что, если Эрин уже уйдет из кофейни, когда мы туда доберемся? Что, если ее там нет? Эта фраза крутилась у меня в голове, пока я собирался и одевал Беллу. Моей девочке приснилась овечка, ее мягкая игрушка, и ей хотелось рассказать мне свой сон во всех подробностях, но, надевая на нее самую чистую одежду, что у меня для нее нашлась, я мог думать только об одном: а что, если Эрин там уже нет?

Вчера Рой сказал мне по телефону, что я сделал отличный выбор. «Ты сможешь на этом разбогатеть, братишка». Я подумал о его золотых часах и красном «Мустанге». «Богатство меня не интересует, – ответил я. – Мне нужно ровно столько, чтобы прокормить себя и Беллу, пока я ищу постоянную работу». – «Это ты сейчас так думаешь», – сказал он. Даже разговаривая с ним по телефону, я чувствовал какую-то противную льстивость. Этот фраер был временами настоящим кретином. «Подожди, пока почувствуешь вкус легких денег». – «Послушай, – сказал я, – скажи мне только, где мы встретимся и когда?» – «Мы подъедем к тебе около одиннадцати завтра вечером. Ты все еще там обретаешься? Парковка около «Таргета»?» – «Да». – «Не забудь запастись бензином, чтобы хватило до границы с Виргинией и обратно», – сказал он и отключился.

Теперь целый день буду париться по поводу своего решения, и, если все пойдет по плану, придется на некоторое время расстаться с Беллой. При одной мысли об этом сердце у меня сжалось. Эрин – хорошая женщина. Я это чувствовал. И Белла знала и любила ее. Все дело в том, что Эрин могла оказаться слишком порядочной и напустить на меня полицию. Оставалось только надеяться, что она этого не сделает.

У меня дрожали руки, когда я нацарапал записку на обороте заправочной квитанции и незаметно сунул ее в карман штанишек Беллы, чтобы она не спросила меня, что это, и не попыталась вытащить. Я вспомнил, как дрожали руки у мамы. «Легкий тремор», – назвал это доктор и добавил, что симптом безобидный и незаметный. У меня он был не очень легкий. Я с трудом сумел помочь Белле натянуть носки.

– Я хочу есть, папа, – сказала она, надевая туфли.

Я открыл «Тик-Так» и высыпал ей на ладонь пару драже.

– Мы скоро будем завтракать, – сказал я. Она сунула драже в рот.

Я представил себе, как Эрин находит записку. Ведь она же должна ее найти. А если не найдет, что тогда? Я прокрутил в голове худший сценарий, думал обо всем, что могло не сложиться, и у меня разболелась голова.

– Я хочу писать, – сказала Белла.

– Да, детка. – И я тоже.

Я провел расческой по ее темным волосам, которые мне следовало вчера вымыть. Но вчера вечером мне это и в голову не пришло. Ее бы и подстричь не мешало, но, когда мы уезжали из Каролина-Бич, я не захватил с собой ножницы. Челка у нее так отросла, что можно было, разделив пряди, заправить их за уши. Я попытался это сделать, но, когда Белла выпрыгнула из фургона, они снова упали ей на лицо. Бедняжка. Она выглядела заброшенной сироткой. Я молил Бога, чтобы она действительно не стала ею сегодня.

Когда мы подходили к кофейне, я схватил ее за ручку.

– Мне больно, папа, – сказала Белла, и только тогда до меня дошло, что я слишком сильно сжал ее руку. Как я мог причинить боль моей крошке? Я не посмел даже подготовить ее к тому, что должно было произойти. Прости меня, Белла. Я надеялся только, что она еще слишком мала, чтобы это запомнить, что она никогда не будет вспоминать, что отец покинул ее в этот день.

На узенькой полоске травы у входа в кофейню росли полевые цветы. У меня вдруг возникла идея. Пусть это всего лишь сорняки, но и они сойдут.

– Смотри, Белла. – Я указал на цветы. – Давай сорвем цветочки для мисс Эрин.

Мы сошли на газон и начали собирать цветы. Я надеялся, что ее мочевой пузырь выдержит еще минутку-другую. Эти цветы были единственным способом, какой я мог придумать, чтобы отблагодарить Эрин за то, о чем я намеревался просить ее.

Она, как обычно, сидела в кресле, обтянутом кожей, читая что-то в своем айпаде и изредка откидывая со лба прядь светло-каштановых волос. Я ощутил совершенно безумное чувство облегчения и столь же сильное чувство разочарования. Не будь ее сейчас на месте, я бы не пошел на то, что собирался сделать вечером, и это было бы даже к лучшему. Но она была здесь и улыбалась так, словно ждала нас.

– Вот она! – воскликнула Белла так громко, что две девушки, сидевшие за столиком в углу, взглянули на нее. Они были почти мои ровесницы, лет двадцати двух – двадцати трех. Одна из них улыбнулась мне и тут же, покраснев, отвернулась. Я едва ее заметил. Я видел только Эрин в кожаном кресле. Мне захотелось ее обнять.

– Привет, – сказал я, как говорил каждое утро. – Как дела?

– Хорошо. – Протянув руку, она погладила плечо Беллы. – Доброе утро, солнышко. Ну, как мы сегодня?

– Мы на завтрак ели «Тик-Так», – сообщила Белла.

– Здесь мы найдем кое-что получше, – смутился я.

– «Тик-Так»? Вот как! Вкусно было?

Белла кивнула, челка упала ей на глаза.

– Нам нужно в туалет, да, Белла? – сказал я и взглянул на Эрин. – Вы побудете здесь еще минутку?

– Я никуда не спешу, – ответила она.

– Это вам. – Я протянул ей цветы, жалея, что не связал их чем-нибудь. А чем? – Белла собрала их для вас сегодня утром.

– Какие красивые! – Она взяла цветы у меня из рук, понюхала и положила на стол. – Спасибо, Белла.

На столе рядом с цветами я увидел книжку.

– Похоже, у мисс Эрин есть для тебя новая книжка, – сказал я, надеясь, что так оно и произойдет. Книжка займет Беллу, пока я… я просто не мог об этом думать.

– Мне нужно на горшок, – напомнила мне Белла.

– Пошли. – Я взял ее за руку. – Мы сейчас вернемся, – заверил я Эрин.

В туалете я поспешил с горшком, чисткой зубов и умыванием. Руки у меня тряслись, как у алкоголика, и я предоставил Белле самой чистить зубы. Меня хватило только на чистку своих. С бритьем я не заморачивался.

Когда мы вернулись, Эрин подвинула книжку к ручке кресла.

– Я думаю, тебе это понравится, Белла, – сказала она.

Эрин протянула руки к моей четырехлетней дочери, которая вскарабкалась к ней на колени, как будто знала ее всю свою жизнь. Благодарю тебя, Господи, подумал я. Хуже того, что предстояло мне сегодня ночью, ничего не могло быть, но раз Эрин оказалась сегодня на моем пути, быть может, этому суждено было случиться.

– Я перехвачу кофе с маффином, – сказал я. – А вам принести что-нибудь, Эрин? – спросил я, как будто и в самом деле мог позволить себе купить ей что-нибудь.

– Спасибо, нет, – ответила она. – Я взяла сок для Беллы.

Я заказал кофе и маффин и чашку воды для Беллы.

Я знал, причем знал с самого первого дня, что Эрин привлекает Белла, а не я. Ну и прекрасно, тем лучше.

– Чудесно, – сказал я. – Спасибо.

Подойдя к стойке за водой, я опрокинул эту чертову чашку. Все из-за моего проклятого тремора.

– Извините. – Я схватил пачку салфеток и начал вытирать ими лужу.

– Нет проблем, – сказал Нандо, бариста, обслуживавший меня каждое утро. Он позвал девушку откуда-то из внутреннего помещения. Она убрала за мной, пока Нандо наливал мне еще чашку воды. Он поставил чашку, мой кофе и маффин на картонный поднос, и я осторожно понес его к столику.

Эрин и Белла погрузились в книжку. Белла задавала Эрин вопросы, указывая на картинки. Она прислонилась головкой к плечу женщину, вид у нее был сонный. Она рассказала мне, что этот сон снился ей всю прошлую ночь. Она выглядела такой же измученной, как и я. На часть денег, которые я сегодня заработаю, обязательно положу ее на обследование в клинику. Да и питалась она последние дни не лучшим образом. Я хотел было разломить маффин пополам и дать ей половину, но потом решил отдать целый. По-любому, я сегодня не смог бы ничего проглотить.

Я сидел, судорожно размышляя о том, как мне все спланировать. Ждать слишком долго я не мог: неизвестно, когда Эрин соберется уходить. Прихлебывая кофе, я ощущал вкус кислоты. «Какой ты, к черту, отец», – обвинял себя я.

Эрин дочитала главу и сказала, что они прервутся на время, пусть Белла съест маффин.

– Подойди ко мне, – сказал я. – А то ты осыплешь мисс Эрин крошками.

– Ей здесь хорошо, – возразила Эрин. – Поставьте только воду на стол.

Я поставил. Я бы очень хотел взять Беллу на колени. Я был рад, конечно, что она так удобно устроилась на коленях у Эрин, но мне хотелось прямо сейчас подержать ее на руках. Я знал, что только напугал бы ее, тесно прижимая к себе, и вспомнил, как больно стиснул ей руку, когда мы шли через парковку. Пусть лучше будет так, как есть. А теперь мне надо деликатно удалиться. Этот момент я не продумал заранее. Может быть, мне следовало снова пойти в туалет? Но тогда они смогут увидеть меня на выходе, когда я направлюсь к двери.

– Итак, еще пара дней, и вы вернетесь на работу? – спросил я Эрин. Мне необходимо было убедиться, что ей не нужно возвращаться в аптеку раньше. Я надеялся, что просчитал все верно.

– Не напоминайте мне. – Она погладила Беллу по спинке. В зубах у Беллы застряла черничина, и я порадовался, что не забыл положить зубную щетку в ее маленькую розовую сумочку.

– А у вас никогда не возникает, ну, знаете ли, искушения, когда вы со всех сторон окружены всеми этими наркотиками? – спросил я. И какого черта я задал ей этот вопрос? Понятия не имею. Нервы. Я был сам не свой, словно какой-то жалкий комок нервов.

Она взглянула на меня, как на последнего подонка.

– Ни малейшего. И пожалуйста, не говорите мне, что у вас оно возникло бы.

Я постарался улыбнуться.

– Никогда, – сказал я. – Это не мое.

Она могла заметить, как меня сегодня трясет, и подумать, что я что-то принимаю.

И меня вдруг осенило, что мне надо делать в следующие несколько минут.

– У меня сегодня еще одно собеседование насчет работы.

– Прекрасно! Нашли что-нибудь в рекламе?

– Нет, но у меня дружок отыскался. – Я вытер о джинсы потные пальцы. – Надеюсь, что на этот раз что-нибудь получится.

– И я надеюсь, Тревис. Вероятно, это какая-нибудь стройка? Офисы или жилые дома?

– У меня в фургоне осталась вся информация. – Я поднялся. – Вы присмотрите за Беллой минутку, пока я схожу за бумагами? Я назову вам адрес, и вы, может быть, подскажете мне, как туда добраться.

– Конечно, – сказала она.

Внезапно я потерял способность двигаться. Мне хотелось увести Беллу в туалет и там обнять ее. Но необходимо преодолеть себя. Заставить себя действовать. Наклонившись, я поцеловал головку Беллы и быстро вышел из кофейни, через парковку, к моему фургону. Быстро, быстро, быстро, пока мне не изменила решимость. Я включил зажигание. Нельзя оставлять фургон здесь, где Эрин и Белла смогут его увидеть, когда выйдут. Я проехал на другой конец парковки, с трудом стараясь не врезаться в другие машины. Весь мир слился для меня в одно мутное пятно, и только одно-единственное слово крутилось у меня в голове.

Белла, Белла, Белла.

Каролина-Бич, Северная Каролина Шесть недель назад

Знакомо ли вам ощущение, когда счастье вдруг поражает вас, как молния, заставляя громко рассмеяться? Именно так я чувствовал себя, монтируя кухонные шкафы в доме на набережной. Я работал на стройках подсобным рабочим четыре года и всегда думал, как я ненавижу эту работу, занимаясь ею только для того, чтобы прокормить Беллу и мою мать. Но теперь найти работу было нелегко, особенно в Каролина-Бич, где богачи не селились, хотя океан был здесь таким же голубым, а песок таким же белым, как и на всем побережье. Я всю жизнь прожил здесь. Прораб на моей последней работе несколько дней присматривался ко мне и, должно быть, что-то увидел, так как предложил мне отделочные работы внутри дома. Он обучил меня некоторым навыкам и, в частности, сборке этих кухонных шкафов. Я и не подозревал, что обучаюсь приемам, которые в этот августовский день заставили меня громко рассмеяться, когда я понял, что работа доставляет мне удовольствие. Я был рад, что находился в это время в кухне один и не пришлось объяснять ребятам, в чем дело.

Я работал на стремянке, когда услышал вдали вой сирен. Их было очень много, но они были далеко, настолько далеко, что их почти заглушал шум прибоя. Я не обратил на это большого внимания. Вскоре они слились с шумом волн, и я продолжал работать. Я уже начал спускаться со стремянки, когда кто-то взбежал по лестнице в комнату.

– Тревис! – крикнул Джеб, один из наших рабочих. Тяжело дыша, с покрасневшим лицом, он остановился посреди кухни, с трудом переводя дух.

– Это твой дом, приятель! – проговорил он. – Там пожар!

Я уронил молоток и бросился к лестнице.

– Они живы? – спросил я на бегу.

– Не знаю, друг. Я только что услышал и прибежал сказать…

Я не дослушал остальное, практически скатившись по лестнице, и только едва-едва удержался на ногах, в последний момент схватившись за перила. В голове у меня помутилось. Что произошло? Неисправная проводка? Душистая свечка из тех, что мама жгла, чтобы заглушить затхлый дух старого дома? Или ее проклятые сигареты, хотя она и была очень аккуратна? Она была не из заядлых курильщиц, засыпающих с сигаретой в руке, особенно когда в доме находилась Белла.

Белла. Только бы они обе были живы!

Я сел в свой фургон и, когда разворачивался, чтобы повернуть к своему дому, увидел в небе дым. Это был белесый дым пожарища, не черный, когда дом полыхает, и это дало мне надежду. Сероватое облако поднялось в небо и повисло в потоке воздуха, уносившего его прочь от океана. Четыре мили до дома я преодолел за три минуты.

Две пожарные машины и «Скорая помощь» стояли перед обгоревшим скелетом небольшого коттеджа, который служил мне домом последние восемь лет и больше уже никогда моим домом не будет. В тот момент я об этом не думал. Выскочив из фургона, я бросился к машине «Скорой помощи». Ридли Скраб, полицейский, с которым я когда-то учился в школе, возник передо мной, как будто вырос из-под земли, и схватил меня за руку.

– Твою маму увезли в больницу. Белла в машине. С ней все в порядке.

– Пусти! – Я вырвался и, подбежав к открытой дверце «Скорой», влез туда, не спрашивая ни у кого разрешения.

– Папа! – Крик Беллы заглушала кислородная маска, но он все же был настолько громким, что я понял, с ней действительно все в порядке. Я сел на край носилок и взял ее на руки.

– Все хорошо, детка. – У меня так стиснуло горло, что «детка» получилось у меня шепотом. Я взглянул на фельдшера, девушку лет двадцати. – Она в порядке, правда?

– С ней все хорошо, – отвечала девушка. – Нужен только кислород, совсем немного, как мера предосторожности, но…

– Маску можно снять? – спросил я. Мне хотелось увидеть лицо дочери. Осмотреть ее всю, убедиться, что она не пострадала, а только испугалась. Я заметил, что в руке она держит овечку, а на полу машины лежит ее маленькая розовая сумочка. Два предмета, с которыми она никогда не расставалась.

– Сними это, папа! – Белла ухватилась за край пластмассовой маски, упиравшейся ей в щеку. Она икала, как всегда, когда сильно и долго плакала.

Фельдшер наклонилась над ней и сняла маску.

– Мы оставим у нее на пальце кислородный монитор, чтобы следить за состоянием, – сказала она.

Я разгладил каштановые волосы моей девочки. От них пахло дымом.

– С тобой все в порядке, – заверил я. – Все отлично.

Она снова икнула.

– Баба упала в комнате, – сказала она. – Из окон валился дым.

– Валил, – машинально поправил я. – Должно быть, это было очень страшно.

Мама упала? Я вспомнил, Ридли говорил, она в больнице. Я снова взглянул на фельдшера. Она поправляла какой-то монитор на стенке над носилками.

– Моя мать, – сказал я. – С ней все в порядке?

Фельдшер взглянула в открытую дверцу, и я не мог не заметить на ее лице облегчения, когда она увидела Ридли. Он влез в машину и положил руку мне на плечо.

– Ты мне нужен на минутку, Трев, – сказал он.

– Что? – Я не отрывал взгляда от Беллы, которая сжимала мою руку, словно никак не хотела ее отпустить.

– Выйдем, – сказал он. Мама! Я не хотел выходить. Я не хотел слышать то, что он собирался мне сказать.

– Папа! – Белла еще сильнее сжала мою руку, когда я поднялся, сбив монитор с ее пальца. – Не уходи!

Она попыталась сползти с носилок, но я удержал дочку за плечи и взглянул в ее серые глазки.

– Останься здесь, детка, я сейчас вернусь.

Я знал, что она останется. Она всегда слушалась меня. По крайней мере, почти всегда.

– Через сколько минут?

– Самое большее – через пять, – пообещал я, взглянув на часы.

Я никогда не нарушал свои обещания дочери. Мой отец тоже никогда не нарушал свои обещания, и я помню, как много это значило для меня. Я всегда доверял ему.

Я наклонился, обнял Беллу и поцеловал в макушку. Запах дыма обжег мне легкие.

Ридли отвел меня в сторону от пожарных машин, от зевак, собравшихся посмотреть на чужую беду.

– Это о твоей маме, – сказал он. – Соседка рассказала, что она была во дворе, вешала белье, когда начался пожар, он очень быстро разгорался. Она побежала за Беллой и тут или задохнулась от дыма, или ей стало плохо с сердцем. Она упала и…

– Она жива? – Я хотел, чтобы он поскорее перешел к сути дела.

Он покачал головой.

– Мне очень жаль, Трев. Она не выдержала.

– Не выдержала? – Его слова не доходили до меня.

– Она умерла по дороге в больницу. – Ридли потянулся к моему плечу, но не коснулся его. Казалось, он держал руку наготове, чтобы поддержать меня, если я пошатнусь.

– Не понимаю, – сказал я. – Белла в порядке. Как получилось, что она в порядке, а мама умерла?

Я говорил громко, и люди стали оборачиваться на меня.

– Твоя мама ее спасла. Все думают, когда она упала, Белла поняла, что надо бежать, но твоя мама…

Я взглянул на часы. Четыре минуты. Я вернулся к «Скорой» и влез внутрь.

– Папа! – сказала Белла. – Я хочу домой.

Я закусил щеку, чтобы не расплакаться.

– Не все сразу, Белл, – сказал я. – Сначала мы убедимся, что твои легкие в порядке.

А потом что? Что потом? Куда нам деваться?

Одного взгляда на дом было достаточно, чтобы понять, что все наше добро пропало. Я закрыл глаза и представил, как мама сквозь пламя и дым бежит в дом, чтобы найти Беллу. Слава богу, она ее нашла, но на этот раз Бог недоделал свою работу. Я надеялся, что мама была без сознания, когда упала. Я надеялся, она не понимала, что умирает. Господи, пусть бы это было так!

– Я хочу домой! – снова заныла Белла. В маленьком замкнутом пространстве машины ее голос звучал очень громко. Я взял дочку за плечи и посмотрел ей прямо в глаза.

– Наш дом сгорел, Белла, – сказал я. – Нам нельзя туда вернуться. Но мы пойдем в другой дом. Ведь у нас много друзей. Наши друзья нам помогут.

– Тайлер? – спросила она. Тайлер – это пятилетний мальчик, живший по соседству. Ее наивность меня убила.

– Все наши друзья, – сказал я, надеясь, что не лгу. Нам и в самом деле понадобятся все.

В этот момент я увидел в ее лице нечто, чего никогда не видел раньше. Как это случилось? Ей было без двух недель четыре года, но за один вечер она повзрослела. Это была уже не моя крошка, а взрослая девушка в миниатюре. В ее лице я увидел лицо Робин. В лице Беллы всегда были заметны материнские черты – морщинки у глаз, когда она смеялась, приподнятые уголки губ, придававшие ей всегда счастливый вид. Кружки румянца на щеках.

Но теперь вдруг эти черты резко определились, и это меня потрясло. Я прижал ее к своей груди, полный любви к маме, которую сегодня потерял, к маленькой девочке, которая всегда будет со мной, и, может быть, где-то в глубине души к другой девочке-подростку, давным-давно исключившей меня из своей жизни.

Джеймс и я встали, когда в приемную вошел Дейл. Вокруг него, казалось, всегда создавалось гравитационное поле. Вот и сейчас семь человек, сидевшие в комнате, повернулись к нему. Если бы они не держались за ручки кресел, они бы по воздуху перенеслись ему навстречу. Такова была его притягательная сила. Она подействовала на меня с первого момента нашей встречи.

Он улыбнулся и быстро поцеловал меня в щеку, а потом пожал руку отцу, как будто не виделся с ним дома всего несколько часов назад.

– Ну, как дела? – спросил он негромко, переводя взгляд на отца, а потом снова на меня.

– Твоя мама у нее. Алисе приходится нелегко, но медсестра говорит, что все идет нормально.

– Бедная девочка, – сказал Дейл. Он взял меня за руку, и мы все трое сели. Напротив нас пожилые женщина и мужчина пошептались между собой, указывая на нас, и я поняла, что они нас узнали. Я и подумать не успела, подойдут ли они к нам, как женщина поднялась, провела рукой по безупречно уложенным седым волосам и направилась к нам.

Она посмотрела на Джеймса.

– Мэр Хендрикс. – Она улыбнулась, и Джеймс тут же поднялся и пожал протянутую ему руку.

– Да, это я, – сказал он. – А вы…

– Мэри Вайли, одна из ваших избирательниц. Мы… – Она оглянулась на мужчину, по всей вероятности, ее мужа. – У нас смешанные чувства по поводу вашей отставки. Единственное, что нас утешает в этой ситуации, это то, что ваше место займет ваш сын.

Дейл уже тоже был на ногах и уже улыбался той улыбкой, которая заставляла каждого чувствовать, что обращена она только именно к нему. Некогда я думала, что эта улыбка предназначена мне, но вскоре я поняла, что она адресована каждому встречному.

– Надеюсь, что так и будет, – скромно сказал он. – Похоже, на ваш голос я могу рассчитывать.

– А также на поддержку всех, кого я знаю. На самом деле результат предсказуем. Кто, как не вы, ведь не Дина же Прингри. Она совершенно не годится.

Дама слегка закатила глаза при мысли о сопернице Дейла, весьма энергичной риелторше из Боуфорта. Разумеется, все, с кем мы общались, были сторонниками Хендрикса. Поэтому иногда можно было легко забыть о том, что у Дины Прингри есть свой круг избирателей, фанатично ей преданный. Но Джеймс был мэром этого маленького прибрежного городка двадцать лет, и передача им эстафеты своему тридцатитрехлетнему сыну-адвокату казалась гарантированной. По крайней мере, мы не беспокоились.

– Ничего нельзя считать предсказуемым, миссис Вайли, – сказал Дейл. Он очень хорошо запоминал имена и фамилии. – Мне важен каждый голос, так что обещайте мне, что вы придете голосовать.

– Мы всегда голосуем. – Дама кивнула в сторону мужа. – Мы ни разу не пропустили выборы.

Наконец ее взгляд упал на меня, сидевшую между двух мужчин.

– А у вас, моя милая, будет свадьба десятилетия, как я полагаю?

Я не встала, но пожала протянутую мне руку и улыбнулась в ответ дежурной улыбкой, которую я быстро научилась изображать на публике. У меня это выходило вполне естественно. Дейл говорил, это было первое, что привлекло его во мне: я всегда улыбалась. Меня же привлекли его серые глаза. Когда я их увидела, я поняла смысл фразы «любовь с первого взгляда».

– Мне очень повезло, – сказала я, и Дейл положил руку мне на плечо.

– Кому действительно повезло, так это мне.

– А мы ожидаем появления третьего ребенка у нашей дочери. – Женщина жестом указала на двери в родильную палату. – А вы, наверно, ждете у Алисы…

Она не окончила фразу, но вопросительно приподняла брови. Она была права. Портрет Алисы, семнадцатилетней дочери Хендриксов, моей будущей золовки, красовался на плакате «Наши поступки – наша ответственность». Хендриксы превратили казавшийся неотвратимым скандал в выигрышный прием, публично поддержав незамужнюю беременную дочь. Как я обнаружила, в этой семье мало что скрывали. Скорее они умели заставить негатив работать на них. Посторонние могли всерьез принять их реакцию за безоговорочную поддержку, но я была своей и знала, что в их мире не все так уж привлекательно.

– С ней сейчас миссис Хендрикс, – сказал женщине Джеймс. – По последним сведениям, все идет хорошо.

На людях он всегда называл свою жену Молли «миссис Хендрикс». Я просила Дейла не называть так меня, когда мы поженимся. Вообще-то я хотела сохранить мою девичью фамилию, Сэвилл, но у Хендриксов это было не принято.

– Ну что же, – сказала женщина. – Я оставлю вас троих в покое. С ребенком в доме вам покоя не видать, это я вам говорю по опыту.

– Мы с нетерпением ожидаем наступления хаоса, – откликнулся Дейл. – Очень приятно было с вами познакомиться, миссис Вайли.

Он слегка склонил голову, они с отцом снова сели, а женщина вернулась на свое место.

Я устала, и мне хотелось положить голову Дейлу на плечо, но вряд ли ему это понравилось бы «на людях». Эти слова я постоянно слышала от кого-нибудь из Хендриксов. Меня готовили к тому, чтобы стать одной из них. Я думаю, они взялись за это с того самого момента, когда два года назад я пришла на собеседование по поводу работы в их пансионе «Тейлорз-Крик». Меня приняли, и я так хорошо справлялась со своими обязанностями, что была теперь менеджером. Я впервые встретилась со всеми тремя в гостиной Хендрикс-Хауса, их большого двухэтажного дома рядом с пансионом и выдержанного в почти таком же архитектурном стиле. Потом они сказали мне, что с первой же минуты моего появления нашли меня подходящей кандидатурой, несмотря на то что мне только исполнилось двадцать и у меня не было никакого опыта, разве что в искусстве выживания. «Ты оказалась моложе, чем мы ожидали, – говорила мне впоследствии Молли. – Но ты была контактна, полна энтузиазма и излучала уверенность в себе. Когда ты ушла после собеседования, мы посмотрели друг на друга и поняли: вот кто нам нужен. Я взяла телефон и отменила все уже назначенные собеседования с другими претендентками».

Потом я думала, догадывались ли они тогда, что я стану одной из них. Желали ли они этого? Пожалуй, да. Я еще только начинала познавать себя. Я еще только начинала жить. Всего год назад мне пересадили сердце, и я еще училась доверять своему телу, подниматься по лестнице, ходить пешком и думать о будущем. Поэтому я и улыбалась постоянно. Я была благодарна за каждую отпущенную мне секунду. Теперь я жила в этом будущем. Хотя бывали дни, когда казалось, что моя жизнь в такой же степени не подвластна мне, как и когда я была больна. «Все так себя чувствуют, – говорила мне моя лучшая подруга Джой. – Это абсолютно нормально». У меня было так мало опыта «нормальности», что я могла только надеяться, что она права.

В приемную вошла Молли. Она не улыбалась, и мне вдруг стало страшно за Алису. На этот раз я поднялась с места первая.

– Все в порядке? – спросила я.

Я любила Алису. Она была такая… настоящая. Такая простая. Она была на пять лет моложе меня, но я чувствовала, что мы – родственные души, в только мне одной понятном смысле.

– Ее время приближается, – сказала Молли, – но она хочет, чтобы ты была с ней. – Она взглянула на меня. – Ты пойдешь?

– Я?

С самого начала было решено, что в родильной палате с дочерью будет Молли.

– Она хочет тебя, милочка. – Голос Молли звучал устало.

Дейл встал и положил руку мне на плечо.

– Тебя это не напрягает? – тихо спросил он.

Он всегда обо мне заботился. Иногда я это ценила. А иногда это напоминало мне моего отца, отрезавшего меня от мира.

– Нет, конечно.

Больницы были мне не в новинку, хотя родильная палата была незнакомой мне территорией. Я надеялась когда-нибудь стать врачом, хотя Дейл и говорил, что мне не нужно будет работать, если я не захочу. Сейчас я колебалась только потому, что находиться рядом с Алисой было привилегией Молли.

– Пойдем, я покажу тебе, где это.

Она провела меня из приемной в коридор и указала на дверь.

– Просто держи ее за руку. Будь рядом. Я ей надоела.

Она улыбнулась, давая мне понять этой улыбкой, что она слегка уязвлена желанием Алисы быть со мной, а не с ней, своей матерью.

Я услышала Алису сразу же, как только открыла дверь. Она полусидела, тяжело дыша, с напряженно-сосредоточенным выражением на лице. Я догадалась, что у нее начались схватки.

– Робин, – выговорила она, когда смогла перевести дух.

Лицо ее было красное и потное, на лбу пролегли болевые складки.

– Я здесь, Эли, – сказала я. Одна из сестер указала мне на стул у кровати. Я села и взяла руку Алисы в свою. Я не знала, что сказать. «Как ты себя чувствуешь?» – идиотский вопрос. Было видно, как она себя чувствует.

– Я здесь, – повторила я.

Кто-то дал мне холодную влажную махровую салфетку, и я приложила ее ко лбу Алисы. Тонкие прядки ее темно-рыжих волос приклеились ко лбу, и карие глаза налились кровью.

– Я больше ни минуты не могла выдержать присутствие матери, – проговорила она сквозь стиснутые зубы и потом испустила громкий протяжный стон. Я взглянула на монитор по другую сторону кровати. Пульс у ребенка был ускоренный. Разве так и должно быть?

– Я думаю, она не обиделась, – солгала я.

– Я ее сейчас ненавижу. Я их всех ненавижу. Всю мою семейку. Кроме тебя.

– Ш-ш-ш, – прошептала я, придвигая стул ближе к кровати. Интересно, обязаны ли сестры в родильной палате соблюдать конфиденциальность. Каких только сплетен они здесь не наслушаются! Дейлу меньше всего нужно, чтобы кто-то знал, что в семействе Хендрикс не все благополучно.

– Уилл должен быть сейчас со мной, – прошептала Алиса. – Вот как должно было быть.

Я удивилась. С Уиллом Стивенсоном было покончено, и мне казалось, она с этим смирилась. Он заварил кашу, которую Хендриксам приходилось теперь расхлебывать. Но сейчас было не время вступать с Алисой в дискуссию на эту тему. Я Уилла никогда не видела. Алиса скрывала эту связь даже от меня, и, должна признаться, я обиделась, когда об этом узнала. Я считала, что мы с Алисой близкие подруги. Но, промолчав о своем романе, она оказала мне услугу. Я не хотела иметь тайн от Дейла. По крайней мере, хватит тех, что у меня уже есть.

У нее начались новые схватки, и она так стиснула мою руку, что чуть не сломала мне пальцы. Пульс у ребенка замедлился, и я в тревоге оглянулась на сестер, пытаясь понять, все ли идет как надо. Но никто, кроме меня, не выглядел озабоченным.

– Этот ребенок сломает мне жизнь! – выкрикнула Алиса, когда схватки закончились.

– Ш-ш-ш, – прошептала я. Я уже не в первый раз слышала от нее эти слова, и это меня беспокоило. Если бы Алиса настояла на своем, она бы отдала ребенка на усыновление, но для ее родителей это было неприемлемо.

– Ты полюбишь ее, – сказала я, как будто была экспертом в таких ситуациях. – Все сложится хорошо, вот увидишь.

Через час родилась девочка Ханна, и моя будущая золовка из орущей, задыхающейся воительницы превратилась в кроткую, смирную семнадцатилетнюю девочку. Доктор положил крошку ей на живот, но новоиспеченная мама не прикоснулась к дочери, даже не взглянула на нее. Я увидела, как переглянулись медсестры. Мне самой хотелось потрогать ребенка. Как могло не быть такого желания у Алисы?

Одна из сестер взяла Ханну, чтобы обмыть ее. Я наклонилась к самому уху Алисы.

– Она – красавица, Эли. Подожди, пока ты ее хорошенько не рассмотришь.

Но Алиса даже не взглянула на меня, и, вытирая ей лоб салфеткой, я не знала, утираю я пот или слезы.

Сестра поднесла ребенка к кровати.

– Вы готовы ее взять? – спросила она. Алиса, чуть заметно, отрицательно покачала головой.

– А вы, тетушка? – обратилась сестра ко мне. – Хотите ее подержать?

Я взглянула на сестру.

– Да, – сказала я.

Повесив салфетку на спинку кровати, я протянула руки, и сестра положила на них легкую как перышко Ханну. Я взглянула на крошечное, совершенное в своих очертаниях личико, и мной овладело странное чувство. Оно проникло внутрь и намертво замкнуло мне горло. Я редко соотносила беременность Алисы с моей собственной. Этого было легко избежать, поскольку многое из моего прошлого я исключила из своего сознания. Рожденный мною ребенок для меня не существовал. Но, держа на руках этого ангелочка, я вдруг подумала: это то, чего я была лишена. Это то, чего я никогда раньше не сознавала и чего никто не должен был знать. И вот теперь, прижимая губы к теплому виску младенца, я впервые глотала горькие слезы, оплакивая эту пустоту в моем сердце.

Роли

Майкл поставил одну из коробок на мраморную стойку в моей новой маленькой кухне. В окно над раковиной я видела темные облака. Скоро небо разразится грозой, возможно, последней грозой уходящего лета. Я была довольна, что мы успели внести все коробки, пока не начался дождь.

– Это последняя, – сказал Майкл, отряхивая руки, словно коробка была грязной. Он прошел в примыкавшую к кухне столовую и, взглянув в окно, вздохнул. – Глушь порядочная.

Я знала, что он видит в окно: задворки супермаркета «Брир-Крик».

– Ну не такая уж глушь, – сказала я, хотя отсюда было добрых пятнадцать миль до нашего дома.

– Ты же никого здесь не знаешь. Я не понимаю.

– Зато я понимаю. Все нормально. Это то, чего я хотела. То, что мне сейчас нужно. Спасибо за то, что ты все это терпишь.

Он снова выглянул в окно. Гаснущий свет играл на его каштановых волосах. Мои были бы такого же цвета, если бы я их не осветляла. У корней мои волосы и сейчас были каштановые. Давно пора их подкрасить, но мне все это было теперь безразлично.

– Позволь мне здесь поселиться, – сказал он вдруг.

– Тебе? – Я нахмурила брови. – Зачем?

– Я просто… – Он повернулся ко мне. – Мне не хочется думать, что ты живешь в таком месте. Ты столько потрудилась над нашим домом. По сути дела, он твой.

– Здесь прекрасно, – сказала я. – Ведь дом новый, что еще мне нужно?

Я была глубоко тронута. Он по-прежнему настолько любил меня, что готов был поселиться в этой маленькой меблированной квартирке, чтобы мне не уезжать из дома. Но он не понимал одного. Я не могла дольше жить в нашем доме. Там я повсюду чувствовала отсутствие Кэролайн. Ее комната, куда я ни разу не зашла за четыре месяца со дня ее смерти, терзала меня из-за закрытой двери. Майкл предложил мне превратить ее в спортивный зал! Похоже, он хотел стереть из нашей жизни память о Кэролайн. Он находил мою новую квартиру унылой. Я считала ее убежищем от моей прежней жизни. Моей жизни с Кэролайн. Я не могла больше выносить присутствия друзей с их детьми. Не хотела видеть мужа, который вдруг стал казаться мне чужим. Я думаю, мои друзья желали общения со мной не больше, чем я с ними. Вначале они были заботливы. Но потом они просто растерялись, не зная, что мне сказать. Я была для них пугалом, напоминая о том, как быстро могла измениться их собственная жизнь.

– Что я скажу людям? – спросил Майкл. – Мы разошлись? Мы разводимся? Как я объясню им, почему ты не живешь дома?

– Скажи им все, что сочтешь правильным.

Мне было все равно, что думают люди. Раньше не было, но теперь все изменилось. Майкла это по-прежнему волновало, и в этом мы отличались друг от друга. Он все еще жил прежней жизнью, где чужое мнение имело значение и где он желал найти путь к прежней нормальной обстановке. Нормальность для меня больше ничего не значила. Мой психотерапевт Джудит, когда я рассказала ей об этом, заметила: «Это нормально». Прежде я бы рассмеялась, услышав это, но я уже больше не смеялась.

Майкл указал на одну из коробок:

– Здесь написано «спальня». Я отнесу ее на место.

– Прекрасно. Спасибо.

Я смотрела, как он берет ее в руки. Прежде я любила его руки, любила больше, чем какую-либо другую часть его тела. Он каждый день занимался гимнастикой, и руки у него были натренированные. Майкл представлял собой редкое сочетание мозгов и мускулов. «Циркач с великолепным телом» – так отозвалась о нем одна моя подруга, когда мы вместе наблюдали за тем, как наши мужья играли с детьми в чьем-то саду у бассейна. Глядя на него сейчас, я не чувствовала ровно ничего.

Сделав несколько шагов к окну, я взглянула на успокаивающе незнакомый ландшафт. Там не было абсолютно ничего, что напоминало бы о моей живой, веселой, красивой девочке. «Вы хотите сбежать», – сказала мне Джудит, когда я рассказала ей о своем намерении снять эту квартиру. Тон ее не был обвиняющим, но я понимала, что она этой идеи не одобряет. Она не стала читать мне нотаций, как это делал Майкл. «Ты можешь убежать из дома, – говорил он, – но от себя самой тебе не убежать». Мне хотелось ударить его за эти слова. Мне опротивели его советы и его неодобрение того, как я переживала свое горе. Что из того, что я тоже не одобряла его переживания? У меня возникали серьезные вопросы, которые ему и в голову не приходили. Увижу ли я когда-нибудь Кэролайн? Где теперь ее душа? Я ощущала ее присутствие рядом со мной. Иногда я слышала ее голос. Когда я спросила Майкла, слышал ли он его, Майкл сказал «да, конечно» таким тоном, что я сразу поняла, что ничего он не слышал.

Майкл вернулся на кухню и встал рядом со мной у окна. Он обнял меня за плечи, и в этом прикосновении я почувствовала неуверенность. Он больше не знал, что я приму и от чего с раздражением отмахнусь. Джудит старалась возбудить во мне сочувствие к нему, но меня слишком поглощало сочувствие к самой себе. У меня не было сил обращать внимание на его потребности. Он стал кем-то, кого я когда-то любила, но теперь перестала понимать. Я знаю, что он мог бы сказать то же самое обо мне.

– Я беспокоюсь о тебе, – сказал он. Я ощущала тяжесть его рук на своих плечах. – Я думаю, мне не следовало тебе это позволять.

– Позволять? – Я скинула его руку с плеча и села на софу. Она была неудобная, жесткая, совсем непохожая на большую и мягкую софу у нас дома. – Кто ты такой? Мой отец?

– Когда ты вернешься на работу?

– Если ты еще раз задашь мне этот вопрос…

Я пыталась вернуться на работу. Продержалась там полдня. Ошиблась с лекарством, и эта ошибка могла стоить больному жизни. Я сняла белый халат, передала рецепт другому фармацевту и, не оглядываясь, вышла из аптеки.

– Ты намереваешься сидеть здесь, в этом… – Он жестом обвел эту совмещенную гостиную-столовую-кухню. – Это меня пугает, Эрин.

Он смотрел мне прямо в глаза, и в его глазах я видела тревогу. Я уставилась на свои руки, лежавшие на коленях.

– Со мной все будет хорошо, – сказала я.

– Тебе надо перестать обдумывать каждую подробность случившегося, как ты это все время делаешь.

Он говорил так, словно сообщал мне нечто новое, а не то, что повторял десятки раз.

– Ты должна перестать спрашивать себя «А что, если?..». Это произошло. Это случилось. Тебе необходимо это признать.

Я встала.

– Тебе пора. – Я подошла к двери. Ведь я и приехала сюда, чтобы больше этого не слышать.

Он бросил на меня последний растерянный взгляд, прежде чем подойти к двери. Я ее открыла перед ним, и он наклонился меня обнять.

– Ты меня ненавидишь, – прошептал он в мои волосы.

– Ну конечно, нет, – прошептала в ответ я, хотя бывали моменты, когда я его действительно ненавидела. Я могла честно сказать, что он был единственный, кого я когда-либо любила, и, если бы кто-нибудь сказал мне, что мы однажды разойдемся, я бы ответила, что они нас плохо знают. Но мы все-таки разошлись. Дальше некуда.

– Пока, – сказала я.

Я уже закрывала за ним дверь, но в охватившей меня внезапно панике снова распахнула ее.

– Не трогай ее комнату! – крикнула я ему вслед.

Он не обернулся, только махнул рукой, давая понять, что он меня слышал. Я знала, что ему больно, быть может, очень больно. Но я знала и то, что он справится с этой болью. Он придумает какую-нибудь новую игру, займется каким-нибудь проектом. Он с головой погрузится в дела. Уж он-то, конечно, не будет думать о прошлом. Он не умеет. Для меня это стало искусством. Не преднамеренно. Так случилось. Моя мысль начинала над чем-то работать – например, составлять список продуктов, которые надо купить в бакалее, – и, прежде чем я успевала это осознать, я снова начинала вспоминать каждую подробность случившегося, как будто я кому-то все это описывала. Кому я могла об этом рассказывать в своей голове? Мне было необходимо пережить все подробности того вечера, как людям, одержимым какой-то навязчивой идеей, необходимо, например, снова и снова мыть руки. Иногда мне казалось, что я схожу с ума, и я заставляла себя подумать о чем-то еще, но как только переставала делать усилия, я снова принималась за то же самое. Поэтому и привязалась к группе «Отец Харли с друзьями», которую я обнаружила в Интернете. Ее основал отец восьмилетней девочки Харли, погибшей в результате несчастного случая на велосипедной прогулке. Группа состояла из родителей погибших детей, с которыми я никогда не встречалась лицом к лицу, но знала лучше, чем кого-либо другого. Лучше, чем знала Майкла. Они меня понимали. Они понимали мою потребность снова и снова обращаться к прошлому. Я ежедневно проводила с ними целые часы, читая об их переживаниях и делясь своими. Я на самом деле полюбила некоторых из этих людей, которых никогда не видела. Я даже не знала, как они выглядят, но я стала считать их своими лучшими друзьями.

Так что теперь я была в безопасности. Я создала свой собственный мир, на новом месте, с новыми друзьями и в новой квартире. Я еще раз осмотрела комнату, осмысляя свое освобождение. Но вместо маленькой комнаты с новой мебелью я видела черный бархат неба, иллюминованную ленту пирса и сознавала, что, как бы далеко от дома я ни убежала, тот ужасный вечер навсегда останется со мной.

Белла бежала впереди меня по пляжу, а я следил за блестевшим на солнце песком на подошвах ее туфелек. Праздник, День труда, уже миновал, и на пляже, кроме нас, почти никого не было. Волосы Беллы развевались наподобие флага, а ее розовая сумочка билась о бок. Дочка выглядела такой беспечной. Я хотел, чтобы она всегда чувствовала себя такой, какой она была сейчас. Беспечной и свободной. Поэтому я и привел ее сегодня на пляж, чтобы она могла побегать, как обычный ребенок. Мой разоренный дом был недалеко от пляжа, и обычно я водил ее сюда каждый день, но всю неделю после пожара, когда она в одночасье стала совершенно серьезной и растерянной, мы сюда не приходили. За одну ночь наша жизнь чудовищно изменилась. Я не хотел, чтобы Белла это сознавала. Но она была не куклой, а живым человеком. Она понимала, что все изменилось.

Мы жили у одной из церковных приятельниц мамы, Фрэнни, и нам приходилось плохо. У нее была куча внуков, постоянно носившихся из дома и обратно, и стая кошек, на которых, по моим предположениям, у Беллы могла возникнуть аллергия. Ясно, что Фрэнни приютила нас, потому что это было по-христиански, но мы ей мешали. Мы с Беллой спали на продавленном матрасе от софы, и ночью нас, по-моему, кусали блохи, но я не смел жаловаться. У нас не было других предложений, и Фрэнни трижды в день спрашивала, не нашел ли я другое жилье. Другим жильем стал автоприцеп, трейлер, стоявший в ряду других трейлеров вдоль шоссе. Это была комнатушка вроде консервной банки, и сильный порыв северо-восточного ветра мог покатить ее по дороге, но нам приходилось этим довольствоваться.

Там стояли двуспальная кровать, где могла спать Белла, и диванчик, который я мог приспособить для себя. Я думал, что маленьким детям можно спать с родителями, но в книгах, которые я прочитал, говорилось, что это не годится для детей старше трех лет. Дома Белла отлично спала в своей комнате. У Фрэнни, однако, другого выбора не было, и, в любом случае, Белла сейчас нуждалась в моей близости, как и я в ее.

Не знаю, что бы я сказал, если бы она еще раз спросила меня, когда вернется баба. Я уже говорил ей, что баба на небе и не может вернуться, и тогда Белла стала переживать, что бабу держат там взаперти или что-то в этом роде. Я объяснил ей про Бога и про то, какое хорошее место небо. Но потом испугался, не внушаю ли я ей, что смерть – это хорошо. А потом она стала расспрашивать меня, не уйду ли и я на небо, не оставлю ли ее. Фрэнни сказала мне, что я напрасно все усложняю. Она сказала Белле: «Твоя баба уснула на небе, и, когда ты станешь очень старенькой, ты ее там увидишь». Это, казалось, удовлетворило Беллу, по крайней мере, мне так казалось, пока час спустя она не спросила меня: «А можно нам сегодня увидеть бабу на небе?»

Хотел бы я, чтобы это и в самом деле было возможно!

Мама не была совершенством. Она курила, болела диабетом, была слишком полная и нисколько не заботилась о себе. Но она любила Беллу и была счастлива, присматривая за ней, пока я на работе. Выяснилось, что причиной пожара стала неисправная проводка, так что мне не в чем было обвинять маму, и это принесло мне облегчение. Я не хотел бы злиться на нее теперь. Я не хотел бы, чтобы это стало последним чувством, которое я испытал по отношению к ней. Вместо этого я чувствовал благодарность. Она отдала за Беллу жизнь. Я не мог вообразить себе эту картину – моя полная, задыхающаяся мама бежит в горящий дом спасать Беллу. «Бог через нее творил волю свою», – сказал священник на ее похоронах, и, хотя я был не в ладах с Богом, мне эта мысль понравилась. Я за нее уцепился.

Я никогда не представлял себе, насколько зависел от матери. Теперь Белла зависела от меня, и это пугало меня до полусмерти.

Мой босс нашел кого-то другого, чтобы закончить работу над кухонными шкафами в доме на набережной. До сотни парней только и ждали момента, чтобы занять мое место. Проблема была в том, что мне платили черным налом. Конверт с моей последней зарплатой хранился дома. Четыреста баксов, в буквальном смысле, вылетели в трубу. У меня в бумажнике было около сотни, когда сгорел дом. Это было все, что теперь спасало нас с Беллой от голода.

Опередившая меня Белла присела на корточки и подобрала что-то, чего я не мог разглядеть на расстоянии. Она подбежала ко мне, обеими руками прижимая к груди это что-то и свою овечку. Игрушка упала на песок, и, когда Белла нагнулась ее поднять, этот предмет тоже упал, и я не мог не рассмеяться.

– Помочь тебе? – спросил я, подходя к ней.

– Я сама могу, – сказала она, подбирая игрушку.

Я подошел еще ближе и увидел, что предмет, который она держала в руках, оказался огромным моллюском, самым большим, какого я видел на нашем пляже, а я видел очень крупных и достаточно много.

– Белла, да тебе выпал джекпот!

– Это моллюск, – сказала она. Не в состоянии удержать раковину и игрушку, она села на песок.

Я тоже сел и стал рассматривать раковину. Она была в полтора раза длиннее моей ладони и абсолютно безупречна, цвета утренней зари. Я обрадовался, что Белла нашла ее. Мы собирали ракушки на пляже с тех пор, как она только начала ходить, но все они пропали во время пожара, и теперь мы начинали снова.

– Ты помнишь, кто жил внутри? – спросил я.

– Улитка! – Она сидела, скрестив перед собой ноги, осторожно касаясь краев раковины кончиками пальцев.

– Правильно. Животное вроде улитки.

– Ну да. – Как и я, она любила послушать рассказы о морских жителях. Я чувствовал в себе отцовский дух, когда учил чему-нибудь Беллу на пляже. Мой голос был его голосом. Жаль, что они не знали друг друга, мой отец и Белла. Они бы хорошо поладили.

– Ему нравилось есть моллюсков! – сказала Белла.

– Очень хорошо. А что еще он любил есть?

Она нахмурилась, вспоминая. Носик у нее слегка порозовел. Я забыл надеть ей панамку.

– Грешков? – попыталась выговорить она.

– Гребешков. – Она никогда не могла произнести это слово правильно. Когда-нибудь она сумеет это сделать, а я с сожалением буду вспоминать, как она произносила его раньше.

Она погладила раковину, как щенка.

– Это здесь, папа, мальчики превращаются в девочек? – спросила она.

Я вздохнул. Фрэнни была права. Я давал ребенку слишком много информации. Ей не нужно было в трехлетнем возрасте знать о гермафродитах. В почти четырехлетнем. Мне было, наверно, семь или восемь, когда отец рассказал мне об этом.

– Правильно, – сказал я. – Положи ее в сумку, и давай поищем еще.

– Ладно.

Она вскочила на ноги и снова побежала впереди меня. Я старался держаться поближе к воде, заливавшей мне ноги. Между моим отцом и мной была одна большая разница, подумал я. Он был водопроводчиком и имел свое дело, которое успешно вел. Он кормил и одевал меня. Быть может, я рос и не в богатстве, но никогда не знал нужды. Он не подвел меня, как я сейчас подводил Беллу. Больше всего я хотел стать человеком, которым мой отец мог бы гордиться. Не очень-то я в этом преуспел на настоящий момент!

Честно говоря, будь сейчас жив отец Робин, я бы попросил у него помощи. Он был богат. В контракте, который он заставил меня подписать, говорилось, что я никогда не буду иметь дело с ней самой. И я по-прежнему был так зол на нее, что скорее обратился бы к кому угодно, только не к ней. Но, думаю, ее отец не был бы так жесток, чтобы отвернуться от родной внучки, если бы она голодала.

Впрочем, это уже не имело значения. Он умер. Мама всегда читала некрологи, чтобы убедиться, что ее друзья еще живы. Я словно вдруг онемел, услышав, что он умер. Мы с этим человеком не любили друг друга. Я понял его, впервые держа на руках Беллу. Я чувствовал необходимость и потребность ее защищать. Ради ее благополучия я пошел бы на все. Это и делал отец Робин. Защищал свою дочь. Тогда я его понял, хотя от ненависти не избавился.

Мы с Беллой понаблюдали за дельфинами и пеликанами, а потом собрались домой. Я испытывал такое удовлетворение на пляже, такую отстраненность от проблем, что автоматически направился к нашему сгоревшему дому. Но тут же опомнился, и мы пошли к дому Фрэнни. Сумка на моем плече стала тяжелее.

По дороге с пляжа возвращаться в реальную жизнь, мне казалось, гораздо тяжелее.

Доктор Макинтайр помог мне подняться со смотровой кушетки.

– Посидите в приемной, пока я поговорю с вашим отцом, – сказал он.

Я посещала его много лет подряд, и всякий раз он заканчивал осмотр разговором с моим отцом, но на этот раз я почувствовала что-то особенное. Папа открыл передо мной дверь, и, проходя мимо него, я подняла глаза и увидела лицо столетнего старика. Он еще не успел закрыть дверь, когда я услышала слова доктора Макинтайра: «Я нахожу ее состояние значительно худшим, чем оно было у вашей жены в ее возрасте».

Я прошла по коридору в приемную, с трудом передвигая ноги, словно на них налипли пуды грязи. Ответ отца я не слышала, да я и не могла его расслышать. Я была в шоке. Ведь я это знала. Разве в глубине души я не боялась, что судьба моей матери, умершей в двадцать пять лет, станет и моей судьбой? Я знала, что мне хуже, чем полгода назад. Я никогда не могла бегать так быстро, как мои друзья, или ездить на велосипеде. Но теперь от малейшего усилия я чувствовала одышку и головокружение. Вчера, когда мы с друзьями танцевали у меня в комнате, мне пришлось сесть через две минуты. Сидя на кровати, я смотрела, как они танцевали и смеялись, чувствуя, что они отдаляются от меня.

В приемной я опустилась в кресло и стала ждать. Даже если бы я не слышала слов доктора, я бы догадалась, что все плохо. Когда отец вошел в приемную, глаза у него были красные. Он жестом предложил мне последовать за ним и, когда мы выходили, крепко стиснул мою руку. Ни один из нас не произнес ни слова, пока мы не подошли к машине. Я думаю, мы просто не могли говорить.

– Я так тебя люблю, Робин, – сказал он, открывая дверцу. – И хочу для тебя всего самого лучшего.

– Я слышала, что сказал доктор, – призналась я. – Что с сердцем у меня хуже, чем было у мамы. Значит ли это, что я не проживу столько, сколько она?

Мне только что исполнилось пятнадцать. Стало быть, мне оставалось самое большее еще десять лет.

– Ты проживешь дольше, – быстро сказал отец. – Возможно, нормальный срок, потому что врачи разбираются в твоем состоянии лучше, чем десять лет назад, и многие теперь подписывают донорские карточки, так что, когда тебе понадобится сердце, ты его получишь.

Я была неглупа, знала, что все не так просто. Я села, отец захлопнул дверцу и обошел машину, чтобы сесть на водительское место.

– Я хочу, чтобы тебя совсем освободили от занятий спортом, – сказал он, включая зажигание.

Я уже и так часто сидела на этих занятиях в стороне, но мне была ненавистна мысль стать от моих друзей еще дальше.

– Я вроде бы там и так не слишком сильно напрягаюсь.

– И я буду отвозить тебя в школу.

– Но, папа, тебе же надо быть в университете раньше!

– Ничего страшного, изменю свое расписание.

– Какая разница, повезешь ты меня на машине или я поеду на автобусе?

Я чувствовала, что он отнимает у меня остатки свободы. Он всегда чересчур заботился обо мне. Теперь будет еще хуже.

– Тебе приходится идти до остановки пешком, и в автобусе слишком много… толкотни.

– Нет там никакой толкотни! О чем ты говоришь?

– Прошу тебя, сделай это для меня, ладно? Я хочу, чтобы твоя жизнь была легче и спокойнее, насколько это возможно.

Чего он на самом деле хотел, так это быть со мной каждую минуту, защищать и опекать. Душить меня. Скоро он прикует меня к себе цепями.

В ту ночь я впервые познала настоящий страх. Лежа в постели, я ощущала, как колотится о ребра мое сердце, слышала, как приливает к голове кровь, и боялась заснуть. Моя мать умерла во сне, у нее внезапно остановилось сердце. Поэтому я часами лежала без сна, прислушиваясь к каждому биению своего сердца, как будто, следя за ним, я могла продлить его работу. На следующее утро отец отвез меня в школу. Я присоединилась к своим друзьям, приехавшим на автобусе. Они говорили о мальчике, который нравился моей подруге Шерри, и о вечеринке, куда они все собирались и где, может быть, будут пиво и травка. Я не могла включиться в их разговор, и они не замедлили шаг, как обычно делали это из-за меня. Шерри и я отделились от остальных по дороге в свой класс, но нам, казалось, нечего было сказать друг другу. У меня слипались глаза после бессонной ночи. Пока мои подруги мечтали о мальчиках, вечеринках и выпивке, я изо всех сил старалась остаться в живых.В нашем классе естественных наук появился новичок. Мы сидели за партами по двое, и, так как мальчика, обычно сидевшего со мной, сегодня не было, мисс Меррил посадила Тревиса Брауна со мной. Он скорее походил на шестиклассника, чем на восьмиклассника. Коротышка и худющий. Когда я передавала ему листки с заданием, которые мисс Меррил поручила мне раздать, он отвел взгляд. У него были густые волосы, нависавшие надо лбом, и длинные ресницы. Он походил на девочку и выглядел очень печальным. В нашей школе такие ребята становились жертвами хулиганистых задир и придурков.– Робин, – обратилась ко мне мисс Меррил, – после урока поделись с Тревисом заданиями за последние три недели, чтобы он мог нас догнать.– Хорошо, – сказала я, не могла же я сказать «не хочу». Шерри, сидевшая на несколько парт впереди, повернувшись ко мне, усмехнулась с таким видом, словно обрадовалась, что ей посчастливилось избежать этого поручения.Мне меньше всего хотелось оставаться после уроков с этим странным парнем, и я сказала ему, что пошлю задания по электронной почте. Когда я уже выходила из класса, меня подозвала мисс Меррил.– Я не без причины выбрала тебя, чтобы помочь Тревису. У него недавно умер отец. Я подумала, ты сумеешь понять его переживания.– Моя мама умерла давно, – сказала я. – Это не совсем одно и то же.– Разве? – Она приподняла брови.– Не совсем, – повторила я.Когда я пошла на другой урок, у меня в кармане были адрес и телефон Тревиса. Я поняла, что мисс Меррил права. Мы оба наполовину сироты. Это с тобой навсегда.Вечером я отправила ему задания, но, когда он не понял что-то в моем тексте, я вдруг решила позвонить ему.– Мисс Меррил говорила, что у тебя умер отец, – сказала я, объяснив ему задание. – Моя мама умерла, когда мне было четыре года. Я думаю, поэтому мисс Меррил и выбрала меня, чтобы помочь тебе.– Это не одно и то же, – возразил он.– Вот и я ей сказала.– У тебя было время, чтобы привыкнуть к этому.– И все же это ужасно. Я ее не очень хорошо помню, но я по ней скучаю. Мне не хватает матери.Он помолчал.– У меня был замечательный отец.– У тебя есть братья или сестры?– Нет. А у тебя?– Нет. – Я вдруг остро ощутила одиночество. Мое и его. – Это тяжело.– Да. А нам еще пришлось переехать. Мы не могли дольше оставаться в нашем доме в Хэмпстеде. А у матери здесь есть друзья в церкви. Но я все здесь ненавижу. Мы снимаем здесь развалюху. И твою дурацкую школу тоже ненавижу. Все, что здесь есть хорошего, это пляжи.Похоже было, что я отвернула в нем какой-то кран, и слова так и полились из него.– Где ты живешь? – спросила я.– В Каролина-Бич.Я никогда не общалась с теми, кто жил в Каролина-Бич. Мой отец всегда смотрел на них свысока, и я бессознательно тоже усвоила такое отношение.– А ты? – спросил он. – Где ты живешь?– У нас квартира в Уилмингтоне, недалеко от университета, где работает мой отец.Мы поговорили о наших районах, и я поняла, что жизнь у нас с ним очень разная. Моя была упорядоченной, буржуазной, а его – какой-то случайно сложившейся беспорядочной смесью.– Во всяком случае, у тебя здесь есть друзья, – сказал он. – А мне приходится начинать все сначала.– Были друзья, – сказала я. – Но теперь их осталось не так уж много.Неужели это правда? Наконец я это признала. Когда Шерри последний раз звонила мне, а не я ей? Когда она последний раз прислала мне смс? Мои друзья шли дальше, оставляя меня позади, забывая обо мне.– Что ты хочешь сказать?– Они… я не знаю. Они меняются, но не так, как я. Они больше не говорят ни о чем важном и серьезном.У меня получалось так, будто я уходила от них, а не наоборот.– Большинство девчонок такие, – сказал он. – Пустоголовые.– Это несправедливое обобщение.– Может быть.Он рассказал мне о своих друзьях в Хэмпстеде, какие они замечательные. Я рассказала ему о наших одноклассниках, с кем можно дружить, а от кого лучше держаться подальше. Потом мы заговорили о нашей любимой музыке, и я не заметила, что уже десять часов. Отец постучал в мою дверь и велел ложиться спать.– Это твой отец? – спросил Тревис.– Да, он хочет, чтобы я закончила разговор и легла спать.– Еще только десять часов.– Я знаю.Я взглянула на свою постель и вспомнила, как не могла заснуть прошлой ночью, стараясь не дать своему сердцу остановиться.– Я боюсь заснуть.Я прикусила губу, желая взять свои слова обратно. Я поверить не могла, что сказала это кому-то, кого совершенно не знала.– Почему?– Это просто… глупо.Я обычно не распространялась про свое сердце. Я не хотела, чтобы кто-то знал, какая я слабая. В моей памяти возник образ худенького коротышки девчачьего вида. Почему я вообще с ним говорила? Но слова так и рвались из меня.– У меня… у меня та же проблема с сердцем, что была у мамы. Вчера я узнала, что у меня она даже серьезнее. Поэтому прошлой ночью я все время чувствовала, как у меня бьется сердце. Я испугалась и теперь не хочу ложиться.– Надо же! – Несколько секунд он помолчал. – Ты можешь позвонить мне, – сказал он наконец.– Что ты имеешь в виду?– Позвони мне, и мы еще о чем-нибудь поговорим. Это отвлечет тебя от твоего сердца, а меня – от мыслей об отце, – добавил он.– Это бред!– А почему не попробовать?– Нет, спасибо. Мне пора. Мне надо прочитать целую главу по истории, а тебе – сделать эти задания.– Как будто я собирался их делать! – засмеялся он.– До завтра.Я повесила трубку и приготовилась лечь, думая, какая я дура, проболтала с ним целый час. Но когда я легла, сердце снова начало колотиться о ребра, и появилось чувство, что я не могу вздохнуть. Прежде чем я осознала, что делаю, я взяла трубку. Он ответил так быстро, что я поняла: он ожидал этого звонка.Я стала с нетерпением ждать встречи с ним в школе. Не с Шерри, не с другими моими старыми друзьями. Я теряла их и приобретала Тревиса. Он не сходился с другими ребятами. И дело было не только в его внешности, хотя, честно говоря, я стала находить его привлекательным. У него были красивые серые глаза под невероятно длинными ресницами. Когда он улыбался, что бывало нечасто, он как-то наклонял голову набок, отчего мне всегда хотелось улыбнуться в ответ. Он был слишком потрясен смертью отца, чтобы стремиться войти в коллектив. Он много говорил мне об отце, и я стала завидовать, что он успел так хорошо его узнать, а мне не суждено было узнать мою мать. Его отец был, по-видимому, исключительной личностью. Я любила своего отца, и мы были с ним близки, но отец Тревиса был по-настоящему лучшим другом своему сыну. Очень, очень хороший отец.Мы говорили по телефону чаще, чем переписывались, так что я скоро поняла, что компьютер, которым он пользовался вместе с матерью, все время ломался, а у них не было денег купить новый. У нас дома было три компьютера на нас двоих с папой. Домашние задания Тревис иногда готовил в школьной библиотеке, а он всегда их готовил, хотя и делал вид, что учеба его не интересует. Иногда отец подвозил меня к его дому, и мы занимались вместе, а потом мы с Тревисом медленно прогуливались до пляжа, и он все время говорил о приливах, течениях и морских животных – обо всем, что он узнал от своего отца. Моему отцу Тревис, казалось, нравился, и он называл его «этот симпатичный парень с пляжа». Отец был счастлив, что я отстала от своих прежних друзей, что вообще-то было в порядке вещей. У меня больше не было с ними ничего общего, и все они хотели отгородиться от Тревиса, которого считали неудачником.Лето Тревис с матерью провели у его тетки в Мэриленде, и вернулся он очень изменившимся. У меня был шок, когда я увидела его в первый день в школе. Я его прямо-таки не узнала. Он очень вырос. Такой стремительный рост был, наверно, болезненным для него. Он стал выше меня, а там, где были кожа да кости, появились упругие мускулы. Ему уже нужно было бриться! Никто теперь не находил в нем сходства с девчонкой. Шерри и мои бывшие подруги вешались на него, но он не забыл, как они обращались с ним раньше. И не забыл одну-единственную девочку, которая всегда воспринимала его всерьез, – меня.

Я тоже изменилась за лето. Я поняла увлечение моих подруг парнями и увидела Тревиса в совершенно ином свете. Наши дружеские отношения легко возобновились, но за ними зрело что-то новое и волнующее, и мы оба это знали. Мы по-прежнему почти каждую ночь говорили по телефону, но беседы наши стали другими, полными неожиданных поворотов.

– Я познакомился с девушкой в Мэриленде, – сказал он однажды, вскоре после того, как начались занятия.

Я постаралась разыграть равнодушие, хотя на самом деле испытывала нелепую ревность.

– Какая она?

– Приятная. Хорошенькая. Сексуальная.

Не думаю, что я когда-либо раньше слышала от него слово «сексуальная», и нервы у меня как будто обожгло. Я умирала при мысли, что он целовал ее. Касался ее тела.

– Ты это делал? – спросила я его.

– Почти. Но нет.

Я испытала облегчение.

– Ты по-прежнему… я хочу сказать, ты хочешь…

Он снова рассмеялся, и на этот раз я знала, что надо мной.

– Ну же, договаривай, – сказал он.

Я закрыла глаза, сердце у меня билось так, что его удары пронизывали мое тело.

– Ты собираешься с ней встречаться? – спросила я. – Ведь Мэриленд не на другом конце страны.

– Нет. Это было бы несправедливо по отношению к ней.

– Почему?

– Потому что все время, пока я был с ней, я хотел быть с тобой.

Я поверить не могла. Я так жаждала услышать от него эти слова!

– Я люблю тебя, – сказала я. Я открыла глаза и уставилась в темный потолок, закусив губу. Ожидая.

– С каких пор? – спросил он. Это был не тот ответ, какого я ждала. Но я хорошо помнила, с каких пор.

– С той ночи, когда мы впервые говорили по телефону. Помнишь? Когда ты говорил со мной, чтобы не давать мне думать о моем сердце, а тебе о твоем…

– Я тоже тебя люблю, – перебил он меня, и внезапно все изменилось.

В ту осень я часто пропускала школу, потому что была слаба и все время болела. Отец всегда очень боялся, когда я уходила из дома на эту «фабрику микробов», как он называл школу. У Тревиса была машина, маленькая старенькая «Хонда» его матери, он забирал книги и после уроков привозил их ко мне. Отцу это не нравилось. Сначала я думала, его беспокоило то, что книги и бумаги попадали ко мне с «фабрики микробов», но потом поняла, что ему не нравилось мое общение с Тревисом. Папа не видел в этом проблемы, пока Тревис был безобидным маленьким ребенком. Теперь он выглядел взрослым мужчиной, и папе он уже не нравился. Когда Тревис пригласил меня в кино, папа не позволил пойти. Мы с ним сидели в нашей «берлоге». Я делала задание по математике, он за компьютером отвечал на письма. Отказывая мне в разрешении, он даже не поднял голову. – Папа, – сказала я, – мы ведь просто друзья. Здесь нет ничего особенного.Он снял очки и положил их на стол. Когда он так делал, за этим обычно следовал долгий разговор о том, что мне можно и чего нельзя делать. Так продолжалось годами.– Детка, – сказал он, – скоро у тебя будет новое сердце, и ты сможешь жить полной, активной жизнью, но до тех пор для тебя главное – сохранять здоровье и не напрягаться.– Поход в кино с лучшим другом не повредит моему сердцу, – возразила я.Я редко перечила ему. Отец и доктор приучили меня не спорить. Они научили меня избегать конфликтов и всякого напряжения ради моего больного сердца. Я должна была дышать медленно и повторять про себя слова «мир» и «покой», пока не проходило желание поспорить и побороться. Но за некоторые вещи стоило бороться, и это была одна из них.– Ты, может быть, и считаешь его своим лучшим другом, – сказал папа, – но я знаю, о чем думают юноши, и он о тебе думает совсем по-другому.– Нет, не по-другому.Ложь прозвучала естественно. Я не собиралась позволять ему все мне испортить.– Мальчики и девочки не могут оставаться друзьями, когда они становятся взрослыми, – сказал он. – Начинают играть гормоны, и дружба становится невозможной. В любом случае, Тревис – неподходящий молодой человек, чтобы тебе им увлекаться.– Во-первых, никто никем не «увлекается», – сказала я, хотя, когда он произнес это слово, я только и думала о том, как Тревис держал мою руку в кино и как я его потом поцеловала. – Во-вторых, никто не заботится обо мне больше, чем он, кроме тебя, конечно, – добавила я быстро.– Я сам был молод и знаю, что у самого порядочного юноши на уме только одно. – Он повернулся в кресле лицом ко мне. – Но, что бы там ни было, я не хотел бы, чтобы ты с ним общалась. Пора прекращать эту дружбу, детка. Он потянет тебя вниз.– Ты говоришь о деньгах? Но ведь мы не богаты, а он не беден.– Мы не богаты, но хорошо обеспечены. А Тревис – нет. Сомневаюсь, что он когда-нибудь сможет прилично зарабатывать. Это не его вина. Я знаю, у него не было тех преимуществ, которые были у тебя. Но это не отменяет того факта, что он не тот, с кем бы я желал видеть свою дочь. Поэтому не стоит его поощрять. Вот и все.– Это несправедливо! – Мои щеки горели. Я бросила учебник на стол. Отец мгновенно вскочил, успокаивающим жестом протягивая ко мне руки.– Успокойся, – сказал он. – Успокойся. Ты же знаешь, тебе нельзя спорить.– Ты всегда учил меня обращаться со всеми людьми как с равными, а теперь ты вдруг говоришь, что я не должна встречаться с ним, потому что у него меньше денег, чем у нас. Он очень умен, папа. Он хочет стать биологом.– Послушай меня, детка. – Он сел на софу рядом со мной и обнял меня за плечи. – Я не хочу, чтобы ты сейчас вообще с кем-нибудь встречалась. Ты не понимаешь, насколько серьезно твое состояние.– Ты волнуешь меня больше, чем это мог бы сделать Тревис.– Тогда перестань спорить со мной. – Его голос звучал раздражающе спокойно. – Ты должна верить, я лучше знаю, что тебе нужно. Если хочешь, я приглашу доктора Макинтайра объяснить тебе это. Он согласится со мной. Пока у тебя не будет нового сердца, ты должна…– Оставаться взаперти в своей комнате без друзей, без всяких развлечений.– Ты должна быть осторожна. Это все, что я хотел сказать.Я понимала, что пришло время отступить. Сердце у меня болело, но это не имело отношения к моему физическому состоянию. Я найду способ увидеться с Тревисом. Нужно только скрывать свои действия от отца. Я никогда ничего не делала втайне от него, но он не оставил мне выбора.Я пошла с Тревисом в кино. Я сказала ему, что мы должны скрыть это от моего отца, так как он беспокоится о моем здоровье и не хочет, чтобы я с кем-то встречалась. Я не сказала, что папа не хочет, чтобы я встречалась именно с ним. Я бы ни за что его не обидела. Тревис был такой мягкий и чувствительный, за это я и полюбила его, когда он был тощим мальчишкой, а теперь испытывала к нему еще более сильное и глубокое чувство. Он не походил на других парней, которым нужны были только выпивка и возня с девчонками. С такими парнями гуляли сейчас мои бывшие подружки, липли к ним и болтали о них день и ночь.Было чудесно сидеть с Тревисом в кино, держать его руку, чувствуя непреодолимое влечение вместо теплой дружбы. В машине он целовал меня, и я слегка обезумела, когда он провел руками по моему телу поверх одежды. Завтра я могу умереть, думала я, поэтому нет смысла сегодня лишать себя этого. Именно тогда я и решила выжать из оставшейся мне жизни все до капли.До последней капли.

Я прожила в свой квартире в Брик-Крик около недели, когда обнаружила в самом дальнем конце парковки кофейню при супермаркете. Постройка выглядела очень старой, как будто она стояла там десятилетиями и супермаркет разросся вокруг нее. Но я знала, что это не так. Здание нарочно состарили, чтобы придать ему оригинальность. Написанное красками название висело над входом, и я никак не могла прочитать его, пока не взглянула на вывеску сверху: «ДжампСтарт».

Я вошла и сразу перенеслась с оживленной парковки с бесчисленными машинами и иллюзорной новизной пронзительной чистоты в теплое помещение, напоминающее жилую комнату. Столики стояли по отдельности, группами, отгороженными одна от другой книжными шкафами и камином, который не топился, поскольку было еще очень тепло. На обычной длинной стойке было много выпечки, салатов, кофе и чая разных сортов. Где-то приглушенно играла музыка. Это была какая-то джазовая мелодия, раньше мне такие не нравились, но теперь я была абсолютно равнодушна к музыке. Музыка, книги, политика, искусство, секс – какое это, в сущности, имело значение? Все это стало мне теперь безразлично.

Половина столиков и обтянутых кожей диванов и кресел были заняты, в основном людьми моего возраста, работающими на ноутбуках или занимающимися еще какими-то бумажными делами. За одним столиком три молодые женщины смеялись, рассматривая что-то на мониторе. Какой-то мужчина разговаривал с пожилой парой о недвижимости. До меня долетели слова «жилой дом» и «слишком много лестниц». Еще одна пара была занята оживленной беседой, на столике между ними лежала открытая Библия. Я с первой секунды поняла, что буду проводить здесь много времени. Я чувствовала себя здесь анонимом, и это ощущение мне нравилось.

Я нашла кресло, которое сразу же решила себе присвоить. Хотя оно было частью набора – три кресла и диван, – никого там не было. Мне нравилось думать, что это мое собственное пространство, по крайней мере, на какое-то время.

Я заказала латте без кофеина и булочку, от которой, я знала, я только отщипну кусочек. За пять месяцев со дня смерти Кэролайн я потеряла восемь кило и вынуждена была заставлять себя есть. Я ни в чем не чувствовала вкуса, и еда застревала у меня в горле. Бариста, брюнет по имени Нандо, как значилось у него на бейджике, улыбнулся мне. На его красивом лице появились ямочки. Я постаралась ответить ему улыбкой, но без особого успеха. Я заметила у него на предплечье татуировку в виде носорога.

Я устроилась в обитом кожей кресле, достала айпад и быстро проверила почту. Майкл писал, что скучает без меня, и спрашивал, что я делаю. «Все в порядке, – ответила я. – Сижу в кофейне. Здесь хорошо. Надеюсь, у тебя тоже нормально». Так мы переписывались каждое утро с тех пор, как я уехала из дома, и, полагаю, так и будем продолжать. Просто и вежливо. Пустые слова. Так переписываются раз в год со знакомыми, а не с человеком, с которым долго прожили. Не с человеком, которого вы любили и с которым вместе смеялись и плакали.

Мы всегда переписывались в течение дня. Когда я работала в аптеке, я справлялась об ужине, о всяких домашних делах или просто говорила, что люблю его. Когда я была дома, я писала ему, чем мы с Кэролайн занимаемся, а он писал в ответ, как ему скучно без нас. И говорил правду. Мои подруги завидовали его близости с нашей дочерью. Как он умел о ней заботиться! Если мои подруги по какой-то причине оставляли детей на мужа, они всегда боялись, что он не справится. Я никогда об этом не беспокоилась. Он водил Кэролайн в парк или придумывал какую-нибудь игру. Он был всегда изобретательным и веселым, и Кэролайн с нетерпением ожидала, когда наступит «папино время».

Как он перенес ее уход? Он так любил ее! Как он мог снова вернуться к «нормальной» жизни, говорить о необходимости завести другого ребенка, как будто ничего не случилось? Я не понимала своего мужа.

Я удалила кучу спама вместе с сообщением от Джудит, подтверждавшим нашу следующую с ней встречу. Вот и вся моя почта. Несколько недель назад я обнаружила, что кто-то удалил меня из списка «группы мам». Я состояла в ней четыре года. Это был способ поддерживать контакт, советоваться и делиться опытом. Мы вместе планировали прогулки и дни рождения. После смерти Кэролайн они оставили меня в списке на неделю или дольше, пока соображали, как помочь нам с Майклом. Они обеспечивали нас продуктами и каждый вечер приносили овощное рагу, мясо или цыплят. Вот только есть мы не могли, во всяком случае, я не могла. Кое-что из этой еды до сих пор лежало у нас в холодильнике.

Потом они снова включили меня в список, и это была жесточайшая пытка. Разве я могла читать о том, чем и как они занимались со своими детьми? Споры о прививках, рекомендации детских стоматологов, выбор подарков на дни рождения, проблемы дошкольников, нервные вспышки и капризы и, самое худшее, встречи, в которых я не могла принимать участие. Они писали мне, чтобы узнать, как идут дела, но постепенно и это прекратилось. Мне было любопытно: кто принял решение исключить меня из списка? Кто сказал «она больше не участвует, надо ее исключить» или «может быть, ей тяжело состоять в списке. Не лучше ли будет ее удалить?». Да, мне было мучительно как числиться в этом сообществе, так и быть исключенной. Но болезненнее всего было видеть, как все исчезли, как будто я стала никем, лишившись ребенка. Мы жили теперь в разных мирах. Мой мир отпугивал их, а их мирок причинял мне боль.

Теперь у меня были «Отец Харли с друзьями». Я открыла их сайт и прочитала недавние письма. Там были совсем свежие, от новых людей. Я их поприветствовала и выразила сочувствие. Они излагали свои истории долго, многословно, слезливо, и я кивала, читая их. Сердце открывалось, чтобы принять их в мой мир. Я спросила Джудит: «Это не проявление психоза, что я больше всего люблю этих чужих людей?» Она улыбнулась и ответила: «А вы как думаете?», как обычно возлагая решение на меня.

Я прочитала гневный коммент «Матери пяти детей», чья сестра сказала ей, что «жизнь для живых, и ты должна преодолеть свое горе ради остальных детей». Я пришла в негодование и послала подруге по несчастью сочувственный ответ.

В своем сознании я объединила ее с Майклом и со всеми теми, кто осмеливался посетовать, что кто-то болеет душой не так, как надо.

Сначала мы с Майклом разделяли нашу скорбь. Мы оба находились на стадии отрицания потери, мы оба, плача, твердили: «Я не могу в это поверить» и «Этого не может быть». Мы плакали часами, обнявшись, и я всем сердцем любила его. Он был моей связью с Кэролайн, он разделял со мной глубочайшую любовь к ней. Но потом, всего через неделю после ее смерти, он смог вернуться на работу. Он хотел заниматься любимым делом, а я не могла понять, как он может сосредоточиться на чем-то. Тогда я помыслить не могла, что сама когда-нибудь вернусь к прежней рутине. Но Майкл просто с головой ушел в новый проект. Раньше я восхищалась тем, что он делал. Он убедил меня, что его стиль видеоигр не просто связан со спортом, а имеет гораздо большее значение. «Речь идет о связях внутри общества, – говорил он, – когда люди совместно трудятся, чтобы решать проблемы». Он получил несколько премий за свои игры, и я им гордилась. Но теперь я находила его работу пустой тратой времени и глупостью. Игры! Какое они вообще могли иметь значение? Можно подумать, он своими трудами спасает планету. Он работал с утра до шести вечера, приходил домой, ужинал и потом еще работал дома. В выходные он занимался работой по дому, которую откладывал годами, – ремонтом, покраской. Он все время работал, чтобы не слышать, как я выхожу из себя. Насколько я понимала, он с переживаниями покончил.

Несколько раз мы вместе были у Джудит, но Майкл уже перестал говорить о Кэролайн, в то время как я только начинала. Мне было необходимо говорить о ней. Про то, как прядь волос, падавшая ей на лоб, никогда не лежала ровно. Как она напевала себе самой по вечерам в кроватке и как приходила утром в постель к нам, чтобы приласкаться. Она была разговорчива. Она всегда болтала. Когда я начала говорить об этом ужасном вечере на пирсе, останавливаясь на каждой подробности, меня не удивило, что Майкл встал и вышел. «Это бесполезно, – через плечо кинул он Джудит. – Она не может перестать».

Когда он вышел, я взглянула на Джудит: «Вы видите? Он с ней покончил, а я никогда не покончу».

«Мужчины и женщины переживают по-разному», – сказала Джудит. Ей было лет пятьдесят, прямые седые волосы до подбородка и живые голубые глаза. Ее рекомендовал мне мой врач вскоре после смерти Кэролайн, потому что никакое снотворное на меня не действовало. Если мне случалось задремать, я снова оказывалась на пирсе, и весь этот ужас повторялся вновь.

«Я признаю, что мужчины и женщины переживают по-разному, – сказала я, – но я больше не могу с этим жить». В тот день я и решила уехать.

Просидев час в кофейне, я почувствовала себя неловко с пустой чашкой и наполовину съеденной булочкой, хотя мое место никому так и не понадобилось. Я подошла к стойке и попросила Нандо налить мне еще кофе.

– Вы здесь новенькая, – сказал он, наполняя мою чашку.

– Я переехала сюда на прошлой неделе.

– Вы работаете где-то поблизости?

– Нет, я в отпуске.

– Сливки? – спросил он.

– Я… что?

– Вам со сливками? Я не помню, что вы заказывали в первый раз.

– Нет, черный, пожалуйста.

– Я запомню на будущее, – сказал он, улыбаясь своими ямочками. – Откуда вы переехали?

– Да здесь… неподалеку. Из другого района. – Я хотела вернуться на свое место. – Спасибо за новую порцию.

– Всегда пожалуйста.

Я снова уселась в кресло и открыла айпад. В группе «Отец Харли и друзья» появился новый осиротевший отец. Он очень страдал. Я хотела ответить ему, дать ему знать, что он не один такой. Я не могла представить себе Майкла, так обнажающего свою душу. Я послала этому отцу несколько строк: «Дональд, мне очень жаль, что вы оказались здесь, но я рада, что вы нас нашли. Видно, что ваша дочь была необыкновенным ребенком».

Нандо что-то напевал по-испански, обслуживая очередного клиента. Он сказал, что запомнит, какой я пью кофе. Вот вам и анонимность! Мои резкие ответы на его вопросы прозвучали грубо. Вопросы становились для меня вызовом. Никому не должно быть дела до того, почему я переехала из одного района в другой. Никому не должно быть дела до того, работаю я или отдыхаю. Я внезапно почувствовала боль в груди от сознания моей потери, на этот раз потери не Кэролайн, а своей прошлой жизни. Боль росла и усиливалась, и мне пришлось сжать зубы, чтобы не расплакаться. Я любила свою работу и свою жизнь. Работу, домашние дела, уход за Кэролайн, любовные отношения с мужем. Я прижала пальцы к груди, как будто могла так подавить боль. Потом я снова заглянула в айпад, снова вернулась к Дональду, «Матери пятерых детей» и всем другим, кто понимал, как в теплый апрельский вечер на освещенном луной пирсе закончилась жизнь, которую я так любила и которой так дорожила.

Трейлер выглядел не очень красиво. Внутри он белый – во всяком случае, был белым, с пятнами ржавчины. Он был вдвое длиннее моего фургона и стоял на бетонных блоках, врытых в песок. Вокруг стояли трейлеры всех форм и размеров, большинство из них пустые, так как лето уже кончилось. Около трейлера рядом с нашим стояла машина, блестящий новенький «Фольксваген»-«жук», выглядевший неуместно среди всего остального старья. На первый взнос я одолжил деньги у приятеля. Я надеялся, что смогу расплатиться в ближайшее время, но особого оптимизма на этот счет у меня не было.

Я открыл дверцу своего фургона и помог Белле вылезти.

– Это наш новый дом, Белла, – сказал я. – На время. Давай зайдем внутрь и исследуем его.

«Исследовать» было неудачное слово, так как внутри трейлера нечего было исследовать, но это не имело значения. Белла смотрела на него широко раскрытыми глазами. Накануне ей исполнилось четыре года, и мы устроили для нее у Фрэнни маленький праздник, с шариками, мороженым, тортом и кое-какими подарочками. Я думаю, на самом деле Фрэнни просто праздновала наш уход, но, как бы то ни было, праздник есть праздник.

– Это не дом, – сказала Белла, глядя на трейлер. Овечку и розовую сумочку она держала в руках и ни на шаг не отходила от фургона. Сумочку ей подарила моя мать, когда Белле исполнилось три года, и я был рад, что она не потеряла на пожаре ни сумочку, ни овечку. Они давали ей возможность держаться за что-то знакомое. В сумочке у нее была фотография – моя мать, Белла и я, сидящие на пляже вокруг построенного нами песочного замка. Там была еще и крошечная куколка, подаренная одной из женщин, с которыми я встречался. Белла любила эту куколку, потому что у нее были длинные блондинистые волосы, которые дочке нравилось расчесывать. Третья и последняя вещь в сумочке была фотография Робин. Маленький снимок, который я хранил со школьных лет. Я был рад, что устоял перед искушением порвать его. Белла знала, что Робин – ее мать, но это было все, что она знала. Я собирался когда-нибудь рассказать Белле о ней, но представления не имел, как объяснить, почему Робин от нее отказалась.

– Ну что же, мы превратим это в дом, – сказал я. – Правда, это не такой дом, к какому мы привыкли. Он называется трейлер. Многие живут в таких трейлерах. Это будет приключение для нас. Давай зайдем внутрь и посмотрим.

Я взял ее за руку, и мы поднялись по ступенькам. Я отпер дверь, и мы вошли в помещение настолько темное, что я у самых глаз не видел свою руку. Однако я почувствовал запах, затхлый запах с примесью чего-то, что, я надеялся, не имело отношения к кошкам.

– Я ничего не вижу, папа.

В голосе дочери прозвучала нотка, предупреждавшая меня, что она вот-вот заплачет. Пока было слышно только какое-то тихое всхлипывание. Иногда Белла начинала так говорить, и я шептал маме: «Ну, сейчас начнется!», и точно, через пять минут начинался плач, переходивший в вой. Последнее время такое случалось редко, но сейчас у меня было такое чувство, что это непременно случится. За последнюю пару недель мой ребенок вынес немало.

– Сейчас мы откроем все шторки и впустим свет, – сказал я, выцарапывая у нее свою руку, чтобы дотянуться до шторы, которую я мог различить только благодаря полоске света вокруг нее. Шторка так быстро отскочила, что я мигнул от неожиданно пролившегося сквозь немытое стекло света.

– Так-то лучше, – сказал я. – Сколько у нас здесь окон, Белла?

– Три, – отвечала она.

– Я думаю, есть еще одно. Видишь?

Она повернулась кругом.

– Вижу! – сказала она, когда ее взгляд упал на маленькое узкое окошко над кухонной раковиной.

Белла подбежала к единственной внутренней двери в этом помещении и открыла ее, потянув за ручку.

– Это ванная, – сказал я.

– А где моя комната? – спросила она.

– Замечательно в этом трейлере то, что тут одна большая комната вместо нескольких маленьких. Тут у нас и гостиная, – я показал на кушетку, маленький столик и два стула под одним из окон, – и столовая, и кухня, и твоя спальня. – Я указал на двуспальную кровать, втиснутую в один конец трейлера. – Ты будешь спать там, а я – на этом футоне.

– Что такое «футон»?

– Кушетка. Это другое название кушетки. Я думаю, первое, что мы должны сделать, прежде чем принесем сумки с нашей одеждой, это найти место для твоих новых ракушек.

Люди из церкви, куда ходила моя мать, собрали для нас одежду, простыни и полотенца. Они так хорошо к нам отнеслись, что я даже подумал, не начать ли мне снова ходить в церковь, как когда-то в детстве, но это настроение у меня быстро прошло. Теперь моя цель – выживание, и у меня есть приоритеты: крыша над головой, пища, работа, уход за ребенком. Моей душе придется подождать.

– Я хочу свои старые ракушки.

Начался вой, и на этот раз не слабый. Она устала. Поспать сегодня днем ей не удалось, а дневной сон такой малышке еще нужен.

– Да, и я бы хотел, чтобы ты получила их обратно. Но у тебя навсегда останется воспоминание о них.

– Не нужно мне поминание. Я хочу их обратно. И бабу тоже.

Я говорил ей, что она всегда будет помнить бабу, но знал, что это неправда. Когда Белла станет постарше, она забудет бабушку. В четыре года невозможно запомнить людей навсегда. Можно разве что сохранить смутные вопоминания. Я часто думал об этом – как моя мать, столько для нее сделавшая и любившая ее больше всего на свете, исчезнет из ее памяти. Это была еще одна несправедливость среди прочих, угнетавших меня.

– Я достану твои ракушки, – сказал я, надеясь избежать отчаянного вопля.

– Не хочу! – проскулила она.

Я вернулся в фургон, достал мешочек с ракушками и принес его в трейлер вместе с мешком для мусора, набитого простынями и полотенцами. Пол слегка погромыхивал под ногами, к этому надо будет привыкать.

Белла свернулась на футоне, стиснув в руке овечку. Ее нижняя губка оттопырилась так забавно, что я с трудом удержался от смеха. Я всегда смеялся, когда она так надувалась, пока мама не сказала, что этим я ее только поощряю к капризам. Мама тогда еще сказала, что она превратится в одну из этих девиц, которые добиваются от мужчин чего угодно, разыгрывая из себя капризуль. Должен сказать, что от этой мысли улыбку у меня как рукой сняло. Я хотел, чтобы моя дочь была сильной и самостоятельной.

– Где бы теперь найти для них хорошее место? – спросил я, оглядываясь по сторонам. Дома мы держали их на каминной полке над никогда не топившимся камином.

Она по-прежнему была надутая, но поднялась, выпрямилась и начала осматривать комнату. Я видел только одно подходящее место – под длинным узким кухонным окном, но я хотел, чтобы она сама нашла его. И она нашла. Она спрыгнула с футона и подбежала к кухонной раковине, указывая на окно.

– Вон там, – сказала она.

– Отлично! – Я вручил ей мешочек. – Ты будешь давать мне по одной, а я их там расставлю.

Она подала мне первую, огромную серую ракушку, которой явно предназначалось стать центром новой коллекции. Это была ее любимая ракушка. Я положил ее в середине полки. Белла протянула мне оранжевую ракушку и нахмурилась:

– На камине им было лучше. Здесь нет места.

Меня впечатлило, что она смогла сделать этот вывод. Она сообразила, что на полке не будет места, когда ее коллекция разрастется. Мама говорила, что у меня преувеличенное представление о ее способностях. Но мне Белла казалась очень смышленой.

– Ты права. Но когда не будет хватать места, мы положим некоторые ракушки в миску, хорошо?

– Они разобьются.

– Не разобьются, если ты будешь осторожна и…

– Тук-тук!

Я обернулся и увидел девушку, стоявшую в дверях. На фоне солнечного света я не мог разглядеть ее лицо, но голос был незнакомый.

– Войдите, – сказал я.

Она вошла. Я действительно не встречал ее раньше. Она была из тех, кого, раз увидев, не забудешь. Лет двадцати и невероятно сексуальна. Может быть, слишком худощава. Белокурые волосы, завязанные в длинный хвост, свисавший на правую грудь, и почти голая – шорты, сандалии и топик на длинных тонких бретельках.

Я ощутил острый прилив желания и почувствовал, что она это знает. На ее лице играла манящая улыбка, или, может быть, это была только моя фантазия. Я уже долгие месяцы не знал женщин, и мне явно было необходимо пересмотреть свои приоритеты.

– Привет! – сказала она. – Меня зовут Саванна. Я ваша ближайшая соседка.

– Привет! – Я пожал ей руку. – Я – Тревис, а это – Белла.

Я положил руку на плечо Беллы, а она обхватила рукой мою ногу, держа в другой мешочек с ракушками.

– Привет, Белла! – Саванна присела на корточки, открыв мне поистине великолепный вид на свой бюст. – Добро пожаловать! А что у тебя в мешке?

Я ожидал, что Белла от нее отпрянет. Она долго привыкала к посторонним. Но она приоткрыла мешочек и позволила Саванне заглянуть внутрь. Уж не напомнила ли ей Саванна длинноволосую куклу, которую она носила в сумке?

– Ракушки!

Глаза у Саванны заблестели, и она села прямо на потертый коврик, скрестив ноги, и похлопала ладонью рядом с собой.

– Ты мне покажешь? Я обожаю ракушки.

Отлично, подумал я. Вот это удача! Я мог бы оказаться рядом с каким-нибудь старым козлом, ходившим в майке и имевшим склонность к маленьким девочкам. А оказался рядом с сексуальной красоткой, умеющей обращаться с детьми.

– «Жук» ваш? – спросил я, когда Белла уже достала ракушки и показывала их Саванне, одну за одной.

– Ага.

Саванна не смотрела на меня. Все ее внимание было сосредоточено на Белле. Она хвалила каждую ракушку.

– Я живу здесь три месяца и рада, что у меня появился сосед. Настоящий сосед. Летом здесь было много народу. Слишком много. А теперь сезон кончился, и здесь пустынно.

– А вы… я хочу спросить, почему вы здесь живете?

– Я работала здесь летом официанткой, а теперь хожу на вечерние курсы. Косметология. И мне нужно дешевое жилье, а дешевле этого не найти.

Я засмеялся. Ну и что, что она не конструктор космических ракет? Я и сам в этом не силен. Было время, когда я ждал от себя большего, но оно миновало.

– Приглашаю вас с Беллой к себе на ужин, – сказала она, поднимаясь на ноги и отряхивая руки. – Просто бигмак с сыром, если вам это подойдет.

Я усмехнулся.

– Ты одолеешь бигмак с сыром, Белла? – спросил я.

Белла вздохнула. Она сидела на полу и с улыбкой смотрела на меня.

– Когда? – спросил я Саванну.

– В шесть?

– Прекрасно. Мы тем временем устроимся. А кое-кто из нас успеет и вздремнуть.

Мы обменялись телефонами, хотя я знал, что сотового у меня долго не будет. Я не оплатил последний счет. Я подумал о рекламе по обеим сторонам моего фургона: «Браун. Строительство» и номер моего телефона. Что бы там ни было, я не собирался убирать рекламу. У отца по обеим сторонам его грузовика значилось: «Водопроводчик Браун». Он гордился своим делом. Гордился тем, что содержит нас, как и я содержал маму и Беллу, пока все не рухнуло. Какой смысл в этой рекламе, если у меня не будет телефона?

Трейлер Саванны стоял рядом с моим, что само по себе мало что значило, но внутри сразу можно было почувствовать женскую руку. Во-первых, запах там был лучше, пахло макаронами с сыром и еще чем-то. Наверное, свечами. Во-вторых, поверх старых ковриков у нее лежали новые. Может быть, и я такие заведу, когда разживусь деньгами. В-третьих, она накинула на кушетку покрывало в золотистую полоску и набросала подушек. И у нее повсюду были лампы. Во всем ощущалось что-то домашнее. Я заглянул и в другую комнату, где на постели тоже была гора подушек и желтое стеганое одеяло. Одно, правда, меня смутило. Это был кальян для курения марихуаны на кухонной стойке. Я не баловался наркотиками и даже с алкоголем был осторожен. Может быть, одно время, когда у нас с Робин все кончилось, я им немного злоупотреблял. Но когда у меня появился ребенок, я с этим завязал. Меня не волновало, что Саванна курила травку. Мне-то какое дело? Но кальян, лежавший на виду у Беллы? Мне это не понравилось. Однако мне нравилась Саванна. Она переоделась в платье, едва прикрывавшее ее тело. Без лифчика. Она была настолько худа, что он ей был не нужен, но ткань платья тесно обтягивала соски. И от ее лица я не мог отвести глаз. Она распустила волосы, золотистые и длинные. Гладкие и шелковистые. Такие волосы можно было увидеть на рекламе шампуня. Мне хотелось потрогать их. Зажать прядь в руке.

Стоп! Пора немного сбавить темп.

– Спасибо за приглашение, – сказал я. – У меня еще не было возможности сходить в магазин.

– Я знаю, что такое день переезда.

Она достала из холодильника пиво, открыла банку и протянула мне.

– А для Беллы что? Сок? Молоко?

– Сок, – сказала Белла.

Я обычно давал ей молоко, но сегодня был особенный день.

– Пожалуйста, – напомнил я Белле.

– Сок, пожалуйста, – повторила она.

Саванна налила апельсиновый сок в высокий пластиковый стаканчик с крышкой и соломинкой.

– Вы, похоже, понимаете детей, – сказал я, устроив Беллу за столом с пазлами, которые захватил с собой, чтобы она не скучала.

Она любила пазлы, а на этом была Золушка. Белле нравились принцессы.

– У меня полно племянниц, и еще я подрабатывала в яслях. Такой возраст, – она кивнула в сторону Беллы, – самый чудесный. Самый лучший. Такая, знаете ли, невинность.

Я кивнул, думая о ее словах. Подрабатывала в яслях? Неужели случай послал мне не только самую пикантную соседку, какую только можно встретить, но и няню?

Саванна достала из холодильника овощи для салата и поставила их на стойку, а потом, словно вдруг заметив кальян, неторопливо убрала его в нижний ящик.

– Вам помочь? – спросил я.

Мы занялись на кухне салатом и разговаривали о том, кто откуда приехал, она оказалась из Кинстона. Мы явно вращались в разных кругах. Я рассказал ей о пожаре, она перестала резать сельдерей и посмотрела на меня. Положив руку мне на плечо, она сказала:

– Мне так жаль, Тревис.

Взглянув на Беллу, спокойно трудившуюся над своим пазлом, она добавила:

– Как это, должно быть, ужасно для вас обоих!

– Да, – кивнул я.

Она задержала руку на моем плече, а потом провела ею от предплечья до кисти и вложила пальцы мне в ладонь. С тех пор как в мою жизнь вошла Белла, у меня не было длительных связей с женщинами. Я и теперь не желал ничего такого, что бы осложнило ситуацию. Но переспать с кем-нибудь я бы не отказался, этого нельзя было отрицать. По тому, как ко мне прикасалась Саванна, я понял, она знает, что делает. В постели она, наверно, так же хороша, как и с виду.

Чтобы совсем не растерять соображение, я сосредоточился на салате.

– Дело в том, – сказал я, – что мне срочно нужна работа. Мой последний заработок в буквальном смысле вылетел в трубу. А если я найду работу, мне понадобится няня, чтобы присматривать за Беллой. Вы знаете кого-нибудь, кто этим занимается?

– Я знаю кое-кого. Себя, – сказала она. – У меня есть опыт. Я же говорила, что работала в яслях. Занятия у меня по вечерам, так что днями я свободна. Я бы с удовольствием за ней присматривала.

– Я вам заплачу, конечно. То есть как только получу работу.

Она кивнула.

– Найти работу сейчас нелегко?

– Двадцать человек на место, – сказал я.

– Ну, как только вы начнете работать, няня в вашем распоряжении. Только вот… – Она заколебалась, продолжая нарезать сельдерей. – Иногда мне приходится уезжать. Когда у меня нет занятий, я бываю у друзей в Роли. Но я, может быть, найду кого-нибудь себе на замену.

– Отлично, – сказал я, подумав, что не хотел бы оставлять Беллу с кем-то, кого я не знаю. А что я знаю о самой Саванне? Мне, наверно, следовало бы навести справки в яслях, где она работала, но я боялся, что она сочтет это оскорблением. Пока я знал только, что Саванна выросла в Кинстоне, училась по вечерам на парикмахера, маникюршу или что-то в этом роде, пила пиво и курила травку в достаточном количестве, чтобы держать кальян на кухонном столе. Интересно, не курит ли она что-нибудь покрепче марихуаны. Посмотрю сегодня, сколько она будет пить. А если у нее есть друзья, навещающие ее в трейлере? Я не хотел, чтобы вокруг Беллы крутилась толпа всякой шушеры. Может быть, и я теперь из их числа, подумалось мне. Может быть, и Саванна так думает?

– А где мать Беллы? – спросила она, мешая сельдерей в салатнице.

– В Боуфорте.

– А она… как ее зовут?

– Робин.

– Она что, больна? В чем дело? Почему Белла осталась с вами?

– Это долгая история, – сказал я. Я избегал говорить о Робин, особенно с теми, кого плохо знал.

– Белла с ней видится?

– Разумеется, – солгал я. Ее это не касалось, а ложь казалась мне наилегчайшим способом прекратить разговор.

– Разумеется, – улыбнулась Саванна. Она снова коснулась моей руки. – Белле повезло, что она осталась с вами.

За ужином мы продолжали разговор уже при участии Беллы, но под столом Саванна положила голую ступню на мое колено. При этом она впервые посмотрела на меня вопросительно, типа – ну как? все нормально? Я улыбнулся ей в ответ, давая понять, что все отлично, хотя понимал, что связь с ней легко может оказаться порядочной глупостью. Нянька для Беллы была нужна мне больше, чем любовница. Но по мере того, как ее ступня поднималась выше, я думал об этом все меньше. После ужина мы некоторое время вместе с Беллой посмотрели телевизор, а потом я уложил ее на кушетке. Я не думал, что она сразу заснет. Обычно так не бывало, особенно на новом месте, и она просила меня почитать ей. У нее была бездна книг, сгоревших на пожаре. Фрэнни, когда мы поселились у нее, дала Белле «Кота в сапогах», про которого Белла любила слушать снова и снова. Даже когда чтение заканчивалось, она не торопилась заснуть. То она просила пить, то вставала, чтобы сказать мне что-нибудь, что никак было нельзя отложить на завтра. Но сегодня отсутствие дневного сна пошло ей на пользу, вернее, мне на пользу. Я накрыл ее одеялом, увидел, как она погрузилась в глубокий сон, а потом плотно укутал ее плечи. Саванна, наклонившись, пощекотала мне шею.Я встал и обнял ее.– Послушай, – сказал я, – я не готов к чему-либо серьез…– Ш-ш-ш. – Она поцеловала меня. – Мне не нужно ничего серьезного. Я живу настоящим.Она взяла меня за руку, мы пошли в спальню, и на пару часов я забыл о пожаре, об отсутствии работы. Обо всем, кроме ее и моего тел.

Как только мои постояльцы были накормлены и приготовились осматривать Боуфорт, я оставила свою помощницу Бриджет заканчивать дела и направилась в Хендрикс-Хаус. Мне казалось странным, что Дейл в свои тридцать три года все еще жил с родителями, пока я не увидела его апартаменты. Он занимал весь второй этаж с отдельным входом. Когда мы поженимся, у нас будет, конечно, собственный дом. Две недели назад, за несколько дней до рождения Ханны, мы подписали контракт на приобретение небольшого дома недалеко от океана. Точнее, контракт подписал Дейл. Бунгало в боуфортском стиле было зарегистрировано на его имя. Свадьба должна состояться через месяц, и я с нетерпением ждала ее. Я буду по-прежнему возглавлять пансионат, хотя мою просторную квартиру на первом этаже займет Бриджет, и я буду меньше занята на повседневной работе. Уступи я желанию Дейла, мне бы вообще не пришлось работать. Я могла бы стать сама себе хозяйкой, как он выразился, и заниматься только благотворительностью, как его мать. Ему не нравилось, когда я заговаривала о продолжении учебы. Я еще не знала, на кого учиться, на медсестру или фельдшера, но я знала, что в жизни мне нужно больше, чем дамский клуб, гольф и теннис, вот уж что я терпеть не могла. Дейл считал, что я просто не должна утруждать себя. Он всегда беспокоился о моем здоровье. Я принимала в день пару таблеток и старалась избегать инфекций, но жить под стеклянным колпаком, как он настаивал, я не желала.

Подходя к Хендрикс-Хаусу, я увидела работавшую в саду Молли. У них, конечно, был садовник – и не один, наблюдавший за садами и при доме, и при пансионате, но сад при доме был особой вотчиной Молли.

– Привет, мама, – сказала я, подходя к ней.

Она поправила соломенную шляпу, чтобы лучше меня видеть.

– Здравствуй, милочка.

Она выглядела утомленной. Ребенок в доме не мог не быть помехой для спокойного сна. Я начала называть Молли и Джеймса «мама» и «папа» по их настоянию, как только мы с Дейлом объявили о нашей помолвке. Называть Молли «мама» мне было нетрудно. Свою мать я не помнила, и мне всю жизнь хотелось иметь кого-то, кого я могла бы называть «мама». Называть Джеймса «папа» было труднее, поскольку отец у меня был. К тому же Джеймс всегда держался на расстоянии. Правда, он был всегда очень мил со мной и по-своему любил меня, но он был политиком до кончиков ногтей. Я никогда не знала, отражает ли выражение его лица его подлинные чувства. И слишком часто видела, как он улыбался многим, о ком впоследствии, без посторонних, отзывался уничижительно, и поэтому не доверяла ему. Иногда я подмечала ту же черту у Дейла, и это меня раздражало.

– Алиса будет счастлива тебя видеть. – Молли стряхнула пылинку с шортов цвета хаки. – Ребенок не спал всю ночь.

– Она и вам не давала спать? – спросила я.

Молли отрицательно покачала головой.

– Беруши. Я ими пользуюсь с тех пор, как вышла за Джеймса. Я подарю тебе пару на свадьбу.

Я засмеялась. Сначала хотела сказать, что Дейл не храпит, но воздержалась. Я не знала, догадывались ли они, как часто их сын ночевал у меня. Но в любом случае было бы «неделикатно» об этом упоминать. Я уже много узнала о том, что допускалось в семье, пользовавшейся безупречной репутацией, и что не было исключено. Слово «неделикатно» было у них в ходу. Вот почему они так быстро и без утайки справились с беременностью Алисы, сумев извлечь выгоду из «неделикатной» ситуации.

Я обожала Алису с момента нашей встречи. Ей было пятнадцать лет. Чудесная девочка с длинными шелковистыми прямыми волосами и белозубой улыбкой. Я долго считала ее совершенно исключительным подростком. Она казалась мне совершенством. Отличница. Любимица всех друзей. С милым, застенчивым, обаятельным бойфрендом по имени Джесс. Просто волшебница по части компьютера. В четырнадцать лет она создала сайт для пансионата. Если кто-нибудь и мог разглядеть ее подлинную сущность, так это я, но даже мне это не удалось. Она рассказала все родителям и Дейлу, только когда была уже на пятом месяце. И тут я впервые увидела, какой в семье Хендриксов мог возникнуть ад. Когда Джеймс, Молли и Дейл начали настаивать на том, чтобы встретиться с родителями Джесса, Алиса раскололась: Джесс был только прикрытием. Он был ее лучшим другом и помогал ей ускользать из дома к Уиллу Стивенсону, парню, с которым ей не разрешалось встречаться. Джесс приглашал ее на «свидание», а потом отвозил ее туда, где она проводила время с Уиллом. Я никогда не видела Уилла, поэтому не могла о нем судить, но остальное семейство ненавидело его по причинам, казавшимся мне незначительными и ложными. Я поняла потом, что сами по себе эти причины были мелкие, но все вместе взятые, они вырастали в колоссальную преграду. Во-первых, он бросил школу и где-то подрабатывал. Его мать была экономкой – на самом деле она служила у Хендриксов, когда Алиса и Уилл были еще маленькие. Его отец сидел в тюрьме за какие-то операции с наркотиками. К тому же ему было девятнадцать лет, то есть он был на два с половиной года старше Алисы. Хендриксы представляли эту разницу как очень важный факт. Поскольку Дейл был на тринадцать лет старше меня, эта разница казалась мне не очень убедительным аргументом, но я сочла за благо держаться в стороне от их семейных проблем. Алисе не разрешали видеться с Уиллом, и, когда она объявила, что он отец ее ребенка, начался кошмар. Мы все сидели в гостиной, когда она рассказала нам всю правду. Джеймс и Дейл как с цепи сорвались. Я думала, что они схватят ружья и помчатся убивать Уилла.

В итоге семья скрыла его имя, просто назвав его мужчиной старшего возраста, воспользовавшегося невинностью их дочери. «Позвольте нам справиться с этим семейным делом без постороннего вмешательства и защитить молоденькую девушку, которая совершила ошибку и теперь берет на себя ответственность за свой поступок», – сказал Джеймс в своем заявлении для прессы.

Мне было жаль Алису. Она была поздним ребенком, на шестнадцать лет моложе Дейла. Получилось, что у нее не двое родителей, а трое. Они стали проверять ее мобильник и компьютер, чтобы убедиться, что у нее нет никакого контакта с Уиллом. И честно говоря, я думала, Алиса утратила к нему интерес, пока она не упомянула о нем в родильной палате. Я однажды спросила ее об этом, но она сказала, что была в тот день «не в себе» и на самом деле она о нем больше не думает.

Странно, что у меня не возникло никакой параллели между тем, что пережила Алиса, и тем, что я пережила с Тревисом. Может быть, потому, что мы были слишком разные? Алиса была вполне здорова, а я – совсем нет. У нее были родители и брат, а у меня – только отец. Может быть, еще и потому, что я никогда не видела Уилла и для меня он как бы не существовал.

Я знала только одно: я больше сочувствовала Алисе, чем ее родителям и Дейлу. Я не высказывала это открыто, но Алиса знала, что я на ее стороне.

Подходя к комнате Алисы, я услышала плач Ханны. Дверь была не заперта, и, когда я вошла, Алиса сидела в качалке у окна, а девочка заливалась плачем в своей колыбели.

– Она голодна? – спросила я, подходя к кроватке и всматриваясь в Ханну. Я не могла спокойно слышать детский плач. Мне всегда хотелось выяснить, что беспокоит малыша. – Когда ты ее кормила последний раз?

Алиса взяла бутылочку.

– Я как раз собиралась, – сказала она. Но мне показалось, что она уже давно расслабилась в своей качалке. – Хочешь ее покормить?

– А бутылочка подогретая?

– Да. Я ее слишком разогрела и ждала, пока она остынет.

Наклонившись, я взяла Ханну на руки. Сейчас я уже могла держать ее на руках и не плакать. В первый раз, взяв ее на руки в родильной палате, я смутилась: во мне ожила та часть моей души, которую я похоронила. Теперь я не могла насмотреться на малышку, пользовалась каждой возможностью помочь Алисе, хотя Молли наняла няню, пожилую женщину по имени Гретхен, приходившую каждый день на несколько часов. В эти часы во мне не нуждались, а мне так хотелось быть полезной. По тому, как я эмоционально реагировала на Ханну, все думали, что у меня какое-то гормональное расстройство. Может быть, так оно и было. С того времени, как четыре года назад я родила дочь, я видела многих детей, но такой реакции у меня не было никогда.

Теперь я позволила себе признать прошлое, хотя и не задерживалась на этой мысли.

Солнечный свет падал из окна на рыжеватые волосы Алисы, и впервые со дня рождения Ханны она выглядела здоровой, крепкой и красивой. Я взяла бутылочку и села в кресло напротив. Книга об уходе за ребенком, которую я подарила, валялась на груде других книг и журналов. Сомневаюсь, что молодая мама хотя бы раз заглянула в нее, а вот я прочитала ее от корки до корки, прежде чем ей отдать.

– Мама говорит, что она не спала всю прошлую ночь, – сказала я. Потом дотронулась соской до губ Ханны, и она, вздрогнув, взяла ее в рот, словно только и дожидалась этого момента. Я улыбнулась.

Алиса слегка покачалась в кресле.

– Я никак не могла ее успокоить, – сказала она. – Гретхен говорит, что нужно произносить ей на ухо успокаивающие звуки, но это не помогает.

– Жаль, – сказала я. Гретхен говорила нам с Молли, что у Алисы нет связи с ребенком. Предполагалось, что мы будем присматривать за ней, чтобы она не впала в послеродовую депрессию. Я думала, что она просто не высыпается, но, кто знает, вдруг тут было что-то еще. Всегда такая общительная, она оказалась отрезанной от друзей сначала беременностью, а теперь ребенком. Через месяц она вернется в школу, и это должно помочь ей преодолеть подавленное настроение.

Ханна открыла глаза и смотрела прямо на меня. Интересно, смотрит ли она так на Алису? Мне хотелось надеяться, что да. Как можно видеть этот устремленный на тебя взгляд темных глаз и не привязаться к малышке навеки?

– Привет, крошка, – сказала я Ханне. – Тебе хорошо?

Алиса смотрела на кормление дочери так, как могла бы смотреть на грызущего косточку щенка, словно еще не решила, брать его в дом или нет.

– У нее хороший аппетит, – восхитилась я.

– У тебя получается лучше, чем у меня.

– Ты скоро освоишься.

– У тебя не было детей, но заботиться о ребенке получается так естественно. Гретхен говорит, что мне нужно расслабляться, когда я ее держу, а я вся напрягаюсь.

– Будь терпеливее сама с собой.

Алиса посмотрела в окно.

– Может быть, ты и Дейл возьмете ее на воспитание?

– Мы тебе всегда поможем, Эли. Не беспокойся.

Она вздохнула.

– Я чувствую себя запертой в ловушке.

– Скоро ты вернешься к друзьям.

– Да, с ребенком!

– Все будет хорошо, – заверила я. Кому как не мне знать, как нелегко ей придется. Прежних отношений с друзьями уже никогда не будет.

Я оставалась с ней еще час, пока не пришло время возвращаться в пансионат, чтобы проверить, как там идут дела, и ответить на письма. Я перепеленала Ханну и уже укладывала ее в кроватку, когда Алиса схватила меня за руку.

– Я так рада, что ты у нас появилась. Я так рада, что Дейл остался с тобой, а не с Деброй.

Дейл рассказывал мне о Дебре, своей бывшей невесте, когда мы с ним только познакомились. Он был от нее без ума, а она говорила, что у нее еще никогда не было ни с кем серьезных отношений. Какой-то репортер, однако, написал в местной газете статью о Хендриксах. Он выкопал где-то, что Дебра уже была замужем. В глазах Дейла это не было преступлением. Преступление было в том, что она не сказала ему об этом раньше и унизила его своей ложью. Я поняла это, когда он рассказывал мне всю историю. Рана была тогда еще свежа, и мне стало жаль его.

Я обняла Алису.

– Я тоже рада. Позвони мне, если тебе станет одиноко.

Я вышла из комнаты и уже приближалась к парадной двери, когда мельком увидела в гостиной Джеймса и двух хорошо одетых мужчин.

– А вот и наша Роби, – громогласно объявил Джеймс, и я замедлила шаг, сменив его на более подобающую светской женщине походку.

– Здравствуйте, – сказала я с улыбкой.

– Заходи, заходи! – Джеймс поманил меня в гостиную.

Я вошла, и он представил мне мужчин, чьи имена я тут же забыла. Дейл постоянно твердил мне, что я должна запоминать имена собеседников, но у меня это никак не получалось.

– Робин станет новым членом семьи, – сказал Джеймс. Он явно гордился мной, хотя в шортах и в рубашке с молочным пятном на плече я вряд ли оправдывала эту гордость.

Один из мужчин взял мою руку в обе свои.

– Моя жена только и говорит о предстоящем торжестве. Она говорит, что ей уже давно не случалось присутствовать на свадьбах. Вы должны познакомиться с ней, чтобы, когда она начнет плакать во время церемонии, она, по крайней мере, знала, кто вызвал у нее эти слезы.

– Буду рада с ней познакомиться, – сказала я.

Я начинала нервничать по поводу свадьбы. Похоже, что весь город был приглашен. К приготовлениям я не имела никакого отношения. Молли взяла все на себя – и приглашения, и цветы, и торт. Правда, я сказала, что хотела бы шоколадный, но все остальное решала она. Она же выбрала мне платье. Поскольку это было ее платье, я не могла его критиковать, да оно и действительно было прекрасно. Я старалась думать о предстоящем событии как о прекрасном сне, но просыпалась каждую ночь в два часа, чувствуя, что оно больше походит на кошмар. В последнее время моя жизнь несколько вышла из-под моего контроля.

– Извините, но я вынуждена вас покинуть, – сказала я Джеймсу. – Надо посмотреть, как идут дела по соседству.

– Конечно, конечно!

Уже у парадной двери я услышала, как он сказал:

– Правда, она очаровательна?

Люди в этой семье бывали иногда двуличны, иногда злонамеренны, иногда расчетливы. Но в одном я была уверена: меня они любили. Идя по двору к пансионату, я спрашивала себя, является ли умолчание таким же грехом, как прямая ложь, вроде той, что Дебра выдала Дейлу.

На кухне я стала собирать все ингредиенты для запеканки, которую следовало подать на завтрак на следующий день, и думала о теплом отношении и вежливых словах Джеймса и о том, как чудесно складывалась моя жизнь. О вакансии в пансионате мне рассказала моя подруга Джой, с которой я познакомилась в реабилитационном центре, где мы с ней одновременно проходили курс лечения. Она работала официанткой в Боуфорте и уговорила меня поселиться там вместе с ней. Я была на перепутье. Отец убеждал меня поступить в колледж. Это входило в мои планы, но сначала я хотела ощутить вкус свободы. У меня было такое чувство, что меня годами держали взаперти, сначала моя болезнь, потом выздоровление. После года реабилитации мне не хотелось учиться. Я просто хотела наслаждаться жизнью.

После того как меня взяли на работу, Дейл прочел мне краткий курс – все о Боуфорте, так что в любом случае я знала о городке и его окрестностях больше, чем мои постояльцы. Дейл водил меня по набережной, представлял меня всем владельцам магазинов, показывая мне яхты в бухте и называя их владельцев. Вдали мы видели пони на пляже Кэрротс-Айлендс. Как же мы полюбили эти прогулки! На меня произвело сильное впечатление отношение семьи Хендрикс к городу: насколько Дейл обожал Боуфорт и как много он хотел сделать для его жителей. Уже тогда он собирался стать мэром, хотя я и не подозревала, как скоро это должно было случиться. Я очень увлеклась им. Пока я была больна, я забыла часть себя. Сексуальную часть. Это не так странно, когда вся твоя жизнь поглощена болезнью. Иногда я чувствовала себя не человеком, а сплошным сердцем. С Дейлом эта часть меня вернулась к жизни. Когда он брал меня за руку, я ощущала каждую клеточку своих пальцев, как будто впервые заметила, что они у меня есть. А его прекрасные серые глаза! Тогда я еще не видела, как они темнеют, как в них возникают грозовые облака. В характере Дейла, в его отношении к людям были нежность и тепло, под которыми скрывалась сталь. Его было не согнуть, и, если я хотела, чтобы он сделал то, чего он категорически делать не хотел – изменить что-то в пансионате или даже посмотреть фильм, который ему не нравился, – мне приходилось подходить к предмету разговора медленно и осторожно, чтобы преодолеть его упертость. Но в любых отношениях есть место компромиссу, я постигла эту истину в течение нашей жизни с отцом. Нового здесь для меня ничего не было.

Мой отец был в восторге, когда узнал, что я встречаюсь с Дейлом Хендриксом. Будучи преподавателем политологии, он всегда был в курсе политической ситуации в штате и точно знал, кто такой Дейл: наследник империи Хендриксов. Папа хотел, чтобы кто-то обо мне заботился. Он был уверен, что, если я войду в эту семью, ему больше не придется обо мне беспокоиться.

Во время наших экскурсий по Боуфорту мне уже надоело говорить о своем сердце, но Дейл задавал мне тысячи вопросов, и мне приходилось отвечать на все. Он сказал мне, что я потрясающая девушка, а я возразила, что действительно искреннего восхищения достойны родственники донора. И заплакала, что всегда случалось, когда я думала о людях, которых никогда не знала, но от которых получила самый великий дар, какой когда-либо получала или могла получить.

Мы сидели в беседке с видом на Тэйлорз-Крик. Сгущались сумерки, темнели краски заката и вода. Каждый момент моей жизни был прекрасен, но этот, как картина, запечатлелся в моем сознании навсегда. Дейл обнял меня и смахнул одну мою слезу кончиком пальца. Потом повернул меня лицом к себе и поцеловал. Меня очень давно не целовали. Я забыла, как от одного только прикосновения губ по всему телу разлетаются искры. Разве можно настолько потерять рассудок, чтобы быть готовой переспать с человеком, которого я почти совсем не знала? Мы вернулись в Хендрикс-Хаус, тихо поднялись по наружной лестнице, ведущей в его личные апартаменты, и еще не дошли до спальни, как я начала расстегивать на нем рубашку.

При воспоминании об этой ночи я улыбнулась, завернула запеканку в фольгу и сунула ее в холодильник. Потом я взяла трубку и набрала номер Дейла.

– Ты бы не мог прийти сегодня пораньше? Я по тебе соскучилась.

Мне снилось, что где-то в доме плачет моя девочка, но я не могу к ней попасть. Конечно, это всего лишь сон, но от этого мне было не легче. Я бегала по дому, который состоял из множества проходных комнат, иногда таких маленьких, что мне приходилось заползать туда на четвереньках, а иногда огромных, как бальные залы. Плач был надрывный – она звала меня, нуждалась во мне! Звук доносился то с одной стороны, то с другой, и я не могла ее найти. Посмотрев на рубашку, заметила вокруг сосков два влажных пятна.– Робин, – донеслось до меня откуда-то. – Проснись, Робби. Тебе что-то снится.Я открыла глаза. В кромешной темноте только огонек в маленьком телевизоре маячил на моем туалетном столике. От беготни во сне у меня кружилась голова, и я не понимала, где нахожусь. В больнице? В своей детской спальне? Я дотронулась до груди. Сухо.– Сядь, любимая. – Это был голос Дейла.Я была в пансионате. Дейл приподнял меня за плечи. Я всем телом прижалась к нему.– Ты в порядке? Ты так тяжело дышишь. Твое сердце…– Это только сон.Сказала это скорее себе, а не только ему. Я знала, что с сердцем у меня все хорошо. Оно было у меня, может быть, здоровее, чем у него. Я получила его от пятнадцатилетней девочки, погибшей в автокатастрофе. Мне иногда снились ее последние минуты, когда она одна, искалеченная, лежала в соскользнувшей с обрыва машине. Иногда мне снилось, как жизнь уходит из ее тела и переходит в мое. А потом – что мы обе живы, и я просыпалась с чувством невероятной радости, которая не оставляла меня, пока я все не вспоминала.Я наклонилась вперед, и Дейл потер мне шею.– Надеюсь, я не кричала, – я попыталась засмеяться, – не перепугала гостей.Когда мы с Дейлом стали любовниками, мы провели эксперимент с целью проверки, насколько шум в моей комнате слышен в номере наверху. Дейл поднялся наверх, а я осталась у себя, издавая эротические звуки и раскачивая кровать, чтобы она заскрипела. Дейл сказал, что ничего не слышал, но все же мы всегда оставались настороже.– Я действительно кричала? – спросила я.– Нет, ты только всхлипывала и тяжело дышала. – Дейл обнял меня, слегка покачивая. Он был таким добрым! – Расскажи мне свой сон.Мгновение я колебалась, но не нашла причины не рассказать ему.– Мне снился ребенок. Девочка плакала, а я никак не могла к ней попасть. Я искала и не могла найти к ней дорогу. Это было очень… мне так хотелось быть с ней!У меня потекли слезы, и я порадовалась, что в комнате темно. За две недели после рождения Ханны мне уже не в первый раз снился мой ребенок. Днем все было в порядке. Никаких проблем. Но когда я засыпала и не контролировала свои мысли и эмоции, она вдруг появлялась, была где-то рядом, она плакала, и я никак не могла проникнуть к ней. В одном сне я очень огорчилась, потому что не знала, как ее зовут. Я не знала имени собственного ребенка. Как ее назвал Тревис? Была ли она здорова и счастлива? Я знала, что мою проблему с сердцем она не унаследовала. Отец говорил мне, что ее обследовали сразу после рождения и она была вполне здорова. Это было чудо, если подумать о количестве лекарств, которые я принимала, будучи беременна. Большую часть времени я была способна вытеснить ее из моего сознания. Теперь она пыталась туда прорваться.Дейл засмеялся.– Ты слишком много времени проводишь с Алисой и Ханной. Однако, – добавил он серьезно, – ты так ей помогаешь! Она… она никак не привыкнет к тому факту, что стала матерью.– Это гормоны, – сказала я. – Как только она вернется в школу, к своим друзьям, все наладится.Я сама не верила в то, что говорила. У Алисы были основания тревожиться о своем будущем. Никому из ее друзей не нужно будет бежать после школы домой к ребенку.– Ты будешь замечательной матерью, – сказал Дейл.Я была рада, что в комнате темно и что он не видит, как я смутилась. Говорила же ему, что у меня может и не быть детей. Медикаменты, которые я принимаю, чтобы предотвратить отторжение моего нового сердца, сделали зачатие и вынашивание для меня делом крайне рискованным. Доктор сказал мне, что появление у меня детей «маловероятно, но не невозможно». У Дейла это «маловероятно» совершенно испарилось из памяти. «Мы найдем способ», – сказал он, и я не возразила по привычке: я никогда не возражала, когда что-либо могло привести к конфликту. Я желала детей, но была готова воспитать приемных. По тому, как отреагировали Дейл и его родители, когда Алиса сказала, что отдаст ребенка на усыновление, я поняла: такую идею они вряд ли воспримут положительно.Мне показалось, что я снова слышу где-то плач ребенка, хотя я уже окончательно проснулась. Я зажгла лампу на ночном столике. Темнота меня угнетала.В глазах Дейла отразился свет. Они были у него серебристо-серые, цвета океанской волны в сумрачный день. И внезапно до меня дошло: я вдруг поняла, почему влюбилась в Дейла. Когда я впервые его увидела, придя на собеседование по поводу работы, у меня сразу же возникло желание его обнять. Тогда мне показалось, что это любовь с первого взгляда, но мое подсознание сыграло со мной злую шутку: теперь стало очевидно, что в нем я увидела Тревиса.– Ты что? – спросил он, и я осознала, что смотрю на него так, словно в первый раз его вижу.– Ничего, – покачала головой я. – Что-то никак не приду в себя.Со мной что-то происходит, и мне это не нравится. Ребенок Алисы подействовал на меня как-то странно, и мне сейчас это было совершенно ни к чему. Меньше всего мне было нужно терзаться воспоминаниями о Тревисе и о его ребенке. Так в чем же дело?«Твой ребенок в безопасности, – говорила я себе. – У нее есть отец и мать, которые ее любят, и она здорова».Я едва ли когда-нибудь думала о ней. Трансплантация сердца – именно это повлияло на меня, а не ребенок. Ребенок – всего лишь примечание в книге моей жизни. Мне всегда удавалось думать о дочери без всяких эмоций. Сегодня ночью стало ясно почему, и я испугалась. Твердая строчка рассудка защищала меня от чего-то, что могло порвать меня на части. Теперь, с появлением в моей жизни Ханны, швы начали расходиться.– Ты готова снова уснуть? – Дейл потер мне плечо.Я кивнула, хотя не думала, что мне удастся заснуть. Сон, казалось, снился мне уже давно, но оставил после себя столько тревожных ощущений, что я боялась выключить свет. Однако я его все-таки выключила и прижалась к Дейлу, вдыхая его запах, стараясь вспомнить, кто он. Стараясь думать о том, какая у меня будет замечательная жизнь, когда я стану его женой. А вместо этого в ушах звучал голос отца:«Этого ребенка никогда не было. Оставь все это в прошлом, Робин. Ничего этого в твоей жизни не было».Я думала о своем сне и своем отчаянном стремлении добраться до малышки. В этот момент я поняла, что можно любить кого-то, кого ты не знаешь и никогда не узнаешь. Любить всем сердцем.

После этого несчастья я возненавидела сон. Стоило мне опустить голову на подушку, и передо мной вставал пирс. Поэтому я не входила в спальню, пока у меня окончательно не слипались глаза. Когда мне очень везло, сон овладевал мной раньше, чем пирс. Поэтому две недели спустя после моего переезда в эту квартиру я в два часа утра все еще бодрствовала, и до меня доносились «Звуки музыки» по телевизору.

Я всегда была «совой», но работа вынуждала меня ложиться спать не позже полуночи. Теперь, без работы и без мужа, я могла бодрствовать сколько угодно. Я сидела в комнате на жесткой софе, слушала что-нибудь бездумное по телевизору, раскладывала на айпаде пасьянс или читала сообщения от группы «Отец Харли». Майклу пасьянс не нравился, и мне доставляло извращенное удовольствие его раскладывать. «Это занятие не связывает людей между собой», – ворчал он. Ему нравились игры, объединяющие людей в соперничестве или сотрудничестве.

А мне нравилось быть одной, насколько мне вообще что-нибудь могло сейчас нравиться. Мне не нужно было думать о том, чтобы приготовить вовремя еду или что надеть завтра утром. Несколько ночей я проспала одетой. Майкл, должно быть, звонил Джудит, говорил ей, что я все глубже ухожу в депрессию и мне нужно помогать эффективнее, чем она это делала. Самое лучшее в разлуке с Майклом заключалось в том, что я могла делать что хочу, не заботясь о его реакции.

«Звуки музыки» был его любимым фильмом. Я его этим всегда дразнила, потому что мне фильм казался неинтересным.

Я не была уверена, что когда-нибудь видела его целиком, потому что всегда была занята Кэролайн или какими-то домашними делами. Но Майкл смотрел его каждый раз, с начала до конца. Теперь он меня заинтересовал, и, отложив айпад, я переключилась на фильм. На этот раз я поняла, чем он так увлек Майкла. Там фигурировали дети. Семеро детей. Майкл был в своей семье одним из семерых, как раз посередине. Когда мы с ним начали встречаться, он говорил, что хочет семерых своих. Я думала, он шутит, но он не шутил. В конце концов он сказал: пусть их будет столько, сколько я захочу. Когда я заметила, что троих было бы достаточно, он возразил, что четверо лучше, чтобы никому не пришлось быть посередине. Я любила его за то, что он желал детей, за то, что он был такой семейственный. Мы пытались завести ребенка после смерти Кэролайн, и, хотя наша неудача меня расстроила, я была счастлива, что в конечном итоге не забеременела. Это было бы не ко времени. Майкл не соглашался со мной. Однажды ночью, всего через несколько недель после смерти Кэролайн, мы обнялись в постели, объединенные общей скорбью.

– Если бы ты забеременела, – сказал он, – эту боль стало бы легче выносить.

Я села, не поверив своим ушам.

– Ее никем нельзя заменить! – воскликнула я.

– Я знаю, знаю! – сказал он, привлекая меня к себе. – Я не это имел в виду.

Я высвободилась из объятий и в гневе уставилась на него.

– Нет, ты именно это хотел сказать.

Быть может, именно в тот момент я впервые испытала к нему ненависть. И именно в тот момент между нами легла пропасть.

Сейчас я смотрела на экран. Все семеро детей весело распевали хором «До-Ре-Ми». Поэтому он так и любит этот фильм, подумала я. В нем есть то, что составляло смысл его жизни, – семья.

Взяв пульт, я выключила телевизор. В программе говорилось, что на этой неделе «Звуки музыки» будут транслировать каждый вечер. Я взяла айпад и написала об этом Майклу, вдруг он захочет его записать. Потом уселась с ногами на софе и обхватила колени руками.

Я потеряла ребенка, подумала я. Майкл потерял мечту.

Саванна положила пустой контейнер из-под салата на одеяло. Мы ужинали на пляже – Белла, Саванна и я – и теперь наблюдали за приливом.

– Что делают эти люди на нашем пляже? – С усмешкой в голосе она кивнула на пожилую пару, гуляющую по песку у самой воды.

– Нарушители. – Я достал клубничину из миски, стоявшей между нами на одеяле.

– Что такое рушители? – спросила Белла. Она свернулась клубочком на моих ногах, я обнял ее свободной рукой. Как-то она похудела в последнее время. Нам явно не хватало маминой кухни.

– Это шутка, Белла, – сказал я. – Нарушители – это люди, которые заходят туда, где им не следует быть. Но это общий пляж. Пляж для всех. Поэтому эти люди имеют такое же право гулять здесь, как и мы.

– Тогда почему ты сказал это слово?

– Потому что в это время года на пляже мало народу и кажется, что весь пляж принадлежит нам.

– Ты ей слишком много объясняешь, – сказала Саванна. – Она же не понимает.

– Нет, понимаю.

Белла поняла достаточно, чтобы оскорбиться.

Почему все хотят, чтобы я говорил с дочерью, как с маленькой глупышкой? Да, кое-что из того, что я ей говорил, было выше ее понимания, но тем не менее она воспринимала многое. Я никогда не знал, что задержится у нее в голове, поэтому и выкладывал все. Саванна уже несколько раз критиковала мое обращение с Беллой, как и сейчас. Хотел бы я разъяснить ей кое-что на этот счет. Но она присматривала за Беллой всего за пятнадцать долларов в день, так что мне, вероятно, придется смириться с критикой. На прошлой неделе я нашел работу на стройке – меня поставили на строительство внутренней лестницы, потому что постоянный рабочий на этом месте все еще поправлялся после операции. Но сейчас он уже вышел на работу, и мне там больше делать нечего. Деньги были ничтожные, но мне хотя бы не нужно было заботиться о еде. А телефон и квартира… я не хотел об этом думать. Телефонная компания на днях отрезала мою линию. Я решил не снимать рекламу со своего фургона, хотя от номера телефона на ней и не было больше толку. Но, может быть, кто-нибудь заметит рекламу и заинтересуется? «Как же, мечтай больше!» – сказал я себе. Все дело тут в гордости. Сними я рекламу, и стану еще одним неудачником, разъезжающим в белом фургоне.

Долг за жилье продолжал расти. У меня была только половина нужной суммы, а старик, хозяин трейлера, был не из жалостливых. «Все или ничего, – сказал он. – Даю тебе отсрочку до конца недели». У Саванны деньги были. Не так уж много, но у нее в трейлере были приличные вещи, у нее была машина, и она не стеснялась в расходах на еду и пиво. Неловко было просить у нее в долг, а сама она не предлагала.

Я был ей благодарен, поэтому и терпел ее выговоры по поводу воспитания Беллы. Они с ней неплохо ладили, но, когда я в конце дня возвращался с работы, Белла от меня не отходила. После пожара и потери «бабы» она не любила со мной расставаться. Казалось, она испытывала облегчение при виде меня, как будто боялась, что я могу тоже вдруг отправиться на небо.

Развалившись на одеяле, я протянул руки Белле, чтобы поднять ее в воздух. Я проделывал с ней этот трюк, когда она была еще крошкой, но теперь она уже становилась слишком тяжелой. Когда я поднял ее вчера вечером после работы на лестнице, у меня заболели руки. Это была та приятная боль, когда ты знаешь, что честно потрудился. Сейчас я ничего не почувствовал. Только легкий вес моей худенькой девочки, летающей по воздуху.

– Ты не сказал мне, чем кончились поиски работы сегодня.

Саванна отвинтила крышку и отхлебнула из банки. Она была права. Я говорил о чем угодно, только не о плачевном результате моих поисков. Я сел, опустил Беллу на одеяло и проследил, как она поднялась и побежала за ракушками.

– Ничего нет. Я купил газету и, если ты дашь мне свой телефон, позвоню в одно-два места. Но, честно говоря, не очень-то надеюсь.

– Может быть, тебе следует пойти на курсы и поучиться чему-нибудь еще, я же учусь, – сказала она. – Ты бы мог делать и что-нибудь другое.

– А на что будет жить Белла, пока я учусь? И чему учиться?

Мой голос звучал сердито. Разочарование всегда приводило меня в паршивое настроение. На выпускных экзаменах я получил приличные оценки, но на стипендию не потянул. Денег у нас с мамой не было. А потом появилась Белла. На этом все и закончилось.

– Ну а чем ты вообще интересуешься? – спросила Саванна.

– Я всегда хотел быть биологом, точнее – ихтиологом, – сказал я. Я никогда никому об этом не говорил и сейчас пожалел, что сказал Саванне, тем более что она рассмеялась.

– Для этого надо действительно иметь мозги.

– Хватит об этом, Саванна. – Я хотел сказать ей, что мои школьные результаты были выше среднего, но усомнился, знает ли она вообще что-нибудь о системе образования.

– Скажите, какие мы чувствительные! – Закинув голову, она сделала большой глоток. – Слушай, – сказала она, – есть идея. Я знаю, где бы ты мог поработать.

– Ты о чем?

– Я не говорила тебе, потому что не хотела, чтобы ты уехал отсюда.

– Уехал?.. – Я не понял, что она имела в виду.

– Уехал отсюда. Но я знаю, где есть работа и где хорошо платят.

– Я с пляжа не уеду.

– А если выбор между пляжем и едой на столе?

Она кивнула в сторону Беллы, наклонившейся поднять ракушку.

Я подцепил еще клубничину, но в рот ее не положил.

– Ты знаешь, где есть работа на стройке? Где?

– В Роли.

– Я там никого не знаю. – Я положил ягоду в рот. – В Роли не поеду.

– А я познакомлю тебя кое с кем, если согласишься там работать. У меня есть там хороший друг. Не ревнуй, – добавила она. – Он не бойфренд, ничего в этом роде.

Я не ревновал. Мне было все равно, есть у нее бойфренд или нет. На самом деле неплохо, если есть. Влечение, которое я испытывал первые несколько раз, когда мы занимались любовью, почти прошло. Да, она – красотка, но пустоголовая, и меня раздражала ее резкость. С ней нельзя было говорить о чем-либо важном для тебя – это было небезопасно. Я надеялся, что моя отстраненность по отношению к ней не повлияет на Беллу. Мне нужна была помощь Саванны. Она говорила, что запала на меня – ее точные слова, – так что мне приходилось быть осторожным, поддерживая у нее хорошее настроение и избегая в то же время внушать ей мысль, что мы могли бы стать ближе друг другу, чем были сейчас.

– А почему твой друг не может никого найти в Роли? – спросил я. – Сейчас многим нужна работа.

Она пожала плечами:

– Я не знаю. Знаешь, на днях я рассказала ему о тебе, и он сказал: «Пошли его ко мне, пристрою». Это его слова.

Должен признаться, это прозвучало соблазнительно.

– Он что, подрядчик? Еще до пожара я выполнял тонкую столярную работу. Квалификация, конечно, не мастер, но могу делать больше, чем обычный строитель.

– Я ему скажу.

– А где мы будем жить? И что мне делать с Беллой? Я никого не знаю…

– Ты бы мог оставить ее со мной, хотя…

– Ну уж нет.

До Роли несколько часов езды, но оставить Беллу для меня все равно что улететь на Луну. Ради заработка можно было бы оставить ее на пару недель с бабушкой, но с Саванной – никогда и ни за какие коврижки. Если ее чувства и были задеты, то она не показала виду.

– Предупреждала ведь, что мне тоже нужно иногда уезжать, так что со мной в любом случае ее нельзя было бы оставить надолго. Хотя я ее просто обожаю.

– Так что забудь о Роли, – отрезал я.

– Рою понадобится человек на следующей неделе, так что у тебя есть несколько дней на размышления.

– Нет. Правда, я благодарен тебе, Саванна, но я не могу уехать. Здесь дом. Это дом Беллы. Я не могу снова нарушить ее жизнь после… – Я взглянул на свою дочь, игравшую с волнами. – После всего.

– Понятно, – сказала она.

– Вот увидишь, я найду что-нибудь здесь. Просто для этого требуется еще немного времени.

– Надеюсь, что найдешь. Мне ведь даже не хотелось тебе говорить, чтобы вы не переехали. Потому что я люблю вас, ребятки.

Я по-прежнему следил глазами за Беллой. После этого признания я ни за что не хотел пускаться в разговор о любви.

– Да, – подтвердил я, потянувшись еще за одной ягодой. – Белла тоже тебя любит.

2006

Чего мой отец не знал, то не могло его огорчить.

Так я решила, когда мы с Тревисом начали встречаться украдкой. Это было нелегко. Отец забрал меня из школы и пригласил учителей на дом. У меня было около двух часов между уходом очередного учителя и возвращением с работы отца, но Тревис за это время успевал побывать у меня. Сначала мы слушали музыку или немного смотрели кино и целовались – целовались мы много, так что однажды отец спросил, откуда у меня на лице сыпь.

Я в тот вечер написала Тревису: «Нам надо прекратить столько целоваться. Папа заметил следы у меня на лице».

«Не хочу прекращать», – ответил Тревис. «Надо заняться чем-то, что следов не оставляет». Я улыбалась, нажимая клавиши и ожидая ответа. Ответ заставил себя подождать. «А как же твое сердце?» – Он беспокоился обо мне, это было так трогательно. «Все будет нормально», – написала я. Я не была стопроцентно в этом уверена. От одной этой переписки сердце у меня колотилось. «Завтра?» – написала я. «Прекрасно!!!» – последовал ответ. «Презервативы!» – «Не дурак же я. Захвачу 10. Хватит?» Я хихикнула. «Дождаться не могу».

Вместо того чтобы назначить свидание у меня, мы поехали к нему. Я боялась, что папа вернется раньше, поэтому солгала ему, что на горизонте снова появилась Шерри и мы собрались в кино. Самое худшее в этом вранье было видеть, как просветлело его лицо, когда он это услышал. Он был так счастлив, что снова нашлась моя старая подруга. Он очень любил меня и желал мне счастья, но не с «этим парнем без будущего».

Тревис заехал за мной, и мы приехали в его маленький домик в Каролина-Бич. Его мать работала официанткой и должна была вернуться поздно. В доме пахло дымом и рыбой, но нигде не было ни пылинки. Мне там очень понравилось. Тревис называл его «лачугой», и снаружи казалось, что он действительно вот-вот развалится на части. Но внутри он был полон всяких штучек и женских мелочей, и, по сравнению с ним, наша квартира казалась мне стерильной. Как больница.

Тревис начал целовать меня, как только мы вошли.

– Ты уверена? – спросил он.

– Абсолютно, – ответила я. Не думаю, что он мог бы остановиться, даже если бы я сказала «нет». Я еще не видела его таким пылким. Он буквально втащил меня к себе в спальню, но уложил меня в постель так бережно и осторожно, как будто я была стеклянная.

– Тебе не нужно ничего делать, – сказал он. – Ты просто расслабься, а я…

– Не волнуйся, я тоже хочу все делать.

Сев на корточки, я ухватилась за пряжку на его ремне и ощутила его мужское естество рядом с моей щекой, с моим ртом. Я тяжело задышала, сердце у меня неприятно сжалось. Я хотела только одного – как можно скорее почувствовать его внутри меня.

Кто-то сказал мне, что это должно было причинить боль, но боли не было. Ни капельки. Все совершилось так быстро, что я была разочарована. Так хотелось продолжения, и Тревис обещал мне его в следующий раз. От волшебного прикосновения его пальцев я задышала так бурно и часто, что мне показалось, будто я умираю, но мне это было безразлично. Я вскрикнула. Он губами поймал мой возглас, и все кончилось. С начала и до конца это заняло семь-восемь минут. Лучшие семь или восемь минут в моей жизни.

– Притворись, будто я твой отец, – сказал он, устроившись рядом со мной на постели и обняв меня.

– Что?!

– Ну, и как тебе понравился фильм, Робин? – спросил он голосом почти таким же низким и суровым, как у папы.

Я засмеялась.

– Потрясающий! – сказала я.

– Хотела бы ты посмотреть его второй раз?

– И третий, и четвертый.

Тревис крепко прижал меня к своему обнаженному телу, зарывшись лицом в мои волосы. Он прошептал что-то похожее на «навсегда», и я ответила ему тем же, а потом я заплакала, потому что была бесконечно счастлива.

– У меня важные новости, – сказал отец за ужином на следующий день. Была моя очередь готовить, и мы ели цыпленка с овощами, единственное, что я умела стряпать. Я подняла на него глаза. На его губах играла та улыбка, которая всегда свидетельствовала о неуверенности в том, какая реакция последует на его слова. – Какие? – спросила я.– Мне предложили работу в университете в Чэпл-Хилл, и я согласился.Я положила вилку. Сердце у меня трепыхнулось.– Что ты хочешь сказать?– Я знаю, что сейчас, когда ты возобновила контакт с Шерри, неподходящее время для переезда. Мне очень жаль, но в Чэпл-Хилл ты заведешь новых друзей, и, что самое важное, там лучше медицинское обслуживание.– Оно и здесь прекрасное. Я не хочу переезжать!А сама уже подсчитывала в уме. До Чэпл-Хилл три часа езды. Когда я смогу увидеться с Тревисом? Меня охватила паника.– Я вздохну с облегчением, когда медицинское обслуживание будет лучше. Знаю, для тебя это неожиданность, но я не хотел говорить тебе, пока все не решилось окончательно. Все определилось только сегодня. И работа, и кому сдать эту квартиру. К тому же я знаю, какую квартиру мы будем снимать, пока я не буду в состоянии ее купить. – Он снова улыбнулся. – Так что мы можем начать укладываться прямо сегодня. Завтра доставят упаковочные коробки, так что уже начинай складывать в стопки одежду и книги…– Когда? – спросила я. – Когда мы уезжаем?– Еще нужно вызвать грузчиков, но, думаю, самое позднее – в пятницу. В понедельник я приступаю к работе.– Папа! Ты должен был мне сказать заранее. Как ты мог меня не предупредить?!– Тишина и покой, детка, – сказал он, и мне захотелось запустить в него вилкой, но я, разумеется, сдержалась.– Полагаю, мне следовало дать тебе знать о происходящем, но я не хотел тебя волновать. А вдруг все сорвалось бы? Вплоть до сегодняшнего утра я не был уверен.– Я не хочу есть.Аккуратно положив вилку, я встала из-за стола. Нужно немедленно позвонить Тревису.– Сядь, – сказал отец.Он всегда говорил таким тоном, когда старался меня успокоить. Уйти я не посмела, но замерла стоя.– Я знаю, ты виделась с Тревисом, – сказал он.– Нет!Щеки у меня горели. Откуда он узнал? Что ему было известно?– Не лги мне. Один из наших соседей – не будем называть имен – сказал мне, что Тревис приезжал сюда несколько раз, пока я был на работе.– Только пару раз. Он привозил мне… книги.Я уставилась в тарелку, избегая встречаться с ним глазами.– Вчера ты действительно была с Шерри?– Да, – сказала я.Он вздохнул, как будто не поверил, но не захотел спорить. В этом не было необходимости. Он намеревался позаботиться о том, чтобы я больше никогда не видела Тревиса.– Иди к себе, – сказал он. – Подумай, что возьмешь с собой, а что отдашь благотворительным организациям.Когда я проходила мимо его кресла, он взял меня за руку.– Это детская любовь, детка. Ты скоро найдешь более подходящего молодого человека. Я тебе это обещаю.

Переезд совершился так быстро, что у меня не было времени попрощаться с Тревисом. Это были ужасные две недели. Я уверена, что отец знал о переезде задолго до того, как рассказал об этом мне. Безусловно, мы переезжали отчасти из-за его работы, отчасти ради лучшего медицинского обслуживания для меня, но у меня также не было сомнений, что он нашел способ разлучить меня с Тревисом. Однако он понятия не имел, что мы настолько близки, что расстояния не могут положить конец нашей любви.Наша новая квартира была меньше, чем старая, но она находилась в очень престижном районе недалеко от университета, и студенты постоянно сновали у нас под окнами, весело болтая и вызывая у меня еще более сильное чувство одиночества. С Тревисом мы постоянно говорили по телефону и все время переписывались. Без него я бы умерла от одиночества. У меня был новый дом, но не было друзей. А как их завести, когда ты постоянно сидишь в четырех стенах? Отец догадался о наших отношениях с Тревисом по счетам за телефон. Это скорее напугало его, чем рассердило, и он сказал мне, что мне следует поискать новых друзей в Чэпл-Хилл.– А как я могу это сделать?Я пожаловалась ему на одиночество, и он вовлек меня в группу поддержки, в которой участвовали и другие больные дети. Это было еще более угнетающе. Мы с Треви начали строить планы. Мы выбрали вторник в конце января (я знала, что отец весь день будет в университете) и договорились, что Тревис прогуляет уроки, заедет за мной, и мы поедем в Джордан-Лейк, где проведем вместе день. Будет холодно, но нам наплевать. Впервые после нашего переезда я ходила по квартире и улыбалась.– Я же говорил, что тебе здесь понравится, надо только потерпеть, пока мы немного обживемся, – сказал отец, когда мы вместе смотрели вечером телевизор.– Верно, – согласилась я.Чего он не знает, то не может ему повредить. Что это может повредить мне, об этом я не подумала.

Иногда жизнь не оставляет тебе выбора.

Домохозяин дал мне три дня на то, чтобы убраться из трейлера. Не потому, что кто-то стремился его снять сейчас, глубокой ночью. Старик просто был зловредный, и, хотя я уверял, что расплачусь с ним полностью, как только найду работу, он и слушать не хотел. Я думаю, он знал не хуже меня, что «найти работу» в ближайшее время мне не светило. Поэтому я сказал Саванне, что согласен на предложение ее приятеля из Роли. «У Роя найдется, кому присмотреть за Беллой, – сказала она. – Он всех знает. У него огромные связи».

Рой начал казаться мне спасителем. Строители были нынче пучок на пятачок, а этот парень придерживал место для чужака. Он был готов дать мне шанс, потому что я был приятелем Саванны. И что было еще лучше, благодаря своим «огромным связям» он мог найти няню для ребенка.

У меня в фургоне был старый матрас, который валялся там с тех пор, как я возил на работу стекло, и теперь я радовался, что не выбросил его. Нам с Беллой придется жить в фургоне, пока у меня не появится стабильного заработка и мы не найдем квартирку или комнату. Впервые я столкнулся с реальной опасностью потерять Беллу. Если бы кто-то узнал, в каких скверных обстоятельствах я оказался, у меня могли ее отнять. Донесли бы, например, социальным работникам, что у меня нет средств на ее содержание. И это была бы чистая правда. Но я был твердо намерен как-то выйти из положения. Я бы никогда не позволил отнять у меня Беллу.

– А тебе не кажется, что лучше отдать ее матери? – спросила меня Саванна вечером накануне нашего отъезда. Мы пили пиво на ступеньках ее трейлера, а Белла спала внутри на кушетке. Саванна устроила мне на послезавтра собеседование с Роем и дала номер его телефона, чтобы договориться о месте встречи. Я собирался купить мобильник, чтобы у меня был свой номер.

– Ушам своим не верю: ты задаешь мне такой дурацкий вопрос, – сказал я.

– Не спорю, ты ее любишь, ты замечательный отец и все такое, – снова принялась она за свое. Она закинула за плечо прядь своих изумительных волос. – Но посмотри правде в глаза. Ты же не в состоянии сейчас о ней заботиться, и кто знает, Робин, ее мать могла бы…

– Поговорим о чем-нибудь другом, – прервал я ее, прежде чем она успела закончить предложение.

– Ты эгоист, – сказала она. – Почему ты не отдашь девочку Робин, пока снова не встанешь на ноги? А если с этим не получится, может быть, Белле лучше пожить какое-то время в приемной семье? Там о ней заботились бы лучше, чем ты сейчас.

Я реально вышел из себя.

– Вот спасибо! Умеешь ты ударить лежачего, – сказал я.

– Просто подумала, что так было бы лучше.

Раз или два после пожара мне и самому приходило в голову, не испортил ли я Белле жизнь. Но ни разу я не пожалел и не считал, что сделал ошибку, помешав Робин отдать Беллу в приемную семью. «Пусть она живет с людьми, которые в состоянии дать ей все», – возражали мне доброжелатели, когда я сообщил, что буду бороться за свою дочь. Согласен, кто-то и мог бы обеспечить ее лучше, но никто не мог дать ей меня. Ее отца. В свое время дорожил тем, что мой отец просто был рядом, был моим лучшим другом, а вовсе не чековой книжкой. Я дорожил прогулками с ним и всем тем, чему он научил меня. Мать согласилась со мной, когда я решил взять Беллу, и всегда меня поддерживала. Но после пожара при моем безденежье я не спал ночами, угнетаемый чувством вины. А теперь я снова вырывал дочку из привычной обстановки, как раз когда она освоилась в трейлере и подружилась с Саванной, и мне предстояло увезти ее прочь от океана. В тридцати минутах от побережья мне уже не хватало воздуха. В трех часах от побережья я задыхался. Но многим приходится менять свою жизнь ради работы, и мне пора было взять себя в руки и собираться в дорогу. Саванна одолжила мне пятьдесят баксов на бензин, и у меня было еще пятьдесят на еду и на мобильник. Хоть бы этот Рой дал мне аванс: я бы ради этого парня из кожи вылез, если бы он мне помог.

– Оставайся сегодня на ночь, – попросила Саванна, когда я поднялся на ноги.

Я покачал головой.

– Сама знаешь, мне нужно кое-что приготовить к отъезду.

Меньше всего мне хотелось затяжного сентиментального прощания с Саванной. С того дня, как она сказала, что любит «нас», я все время опасался, что она вынудит меня признаться в чем-нибудь подобном. Что она захочет обещаний, которые я не намерен был выполнять.

– Ладно, – сказала она, и я удивился, что она не стала настаивать.

Мы вошли в ее трейлер. Взяв на руки спящую Беллу, я понес ее в наш трейлер и уложил в двуспальную кровать. Неделю назад я был расстроен, переезжая в эту жалкую консервную банку. Теперь, переселяясь в фургон, я мог только надеяться, что следующий наш переезд будет не на улицу.

– Сегодня мы поедем путешествовать, Белла, – сказал я, высыпая в миску остатки мюсли. – У нас будет приключение. – Куда? – спросила Белла, потянувшись за ложкой.Я сел за маленький столик напротив нее.– В город, который называется Роли, там я могу найти работу. Несколько ночей мы будем ночевать в фургоне. Здорово, верно? Как будто мы в походе.– Как когда мы спали в палатке?Вид у нее был не особенно счастливый, и я понял, что «поход» – неудачно выбранное слово. Однажды я подумал, что было бы здорово пожить походной жизнью, и поставил у нас во дворе старую отцовскую палатку. Белле там не понравилось, и она все время упрашивала меня вернуться в дом, так что в конце концов мне пришлось уступить.– Нет, не так. Совсем по-другому. Это как если бы нашим домиком стал Моби Дик на колесах. На несколько дней, пока мы не найдем настоящий дом или квартиру.Или вообще что-нибудь, подумал я.– Мы поедем туда, где баба? Она в Роли?Я перевел дух.– Нет, детка. Я же говорил тебе. Баба на небе. Мы не можем ее увидеть.Она поболтала ложкой в своей миске.– Пока я не стану старенькой и тоже туда не уйду?– Правильно. – Вздохнув, я встал и принялся паковать ее коллекцию ракушек.Надо бы в последний раз прогуляться по пляжу, но начался дождь. Дождь был холодный, неприятный, вполне соответствовавший моему настроению. Будь я один, все равно вышел бы пройтись, но не хватало еще простудить Беллу.Собрал все наше имущество. Его было немного. Устроил Беллу в ее креслице в машине, а потом, стараясь не промокнуть под дождем, постучал к Саванне, чтобы проститься с ней. Она погладила шелковистые волосы Беллы.– Я буду скучать по тебе, моя сладкая.Вид у нее был такой грустный, что я думал, она вот-вот заплачет. Неужели она действительно любит Беллу, удивился я, стоя под дождем. Потом обнял Саванну и поблагодарил ее за все. Я и впрямь был ей обязан.– Может быть, мы как-нибудь увидимся в Роли.– Не исключено, – сказал я, но знал, что, как только дела немного поправятся, я вернусь в Каролина-Бич. На этот счет у меня не было сомнений. Саванне я этого не сказал. Ей нужно убедить этого Роя, что я заинтересован в его предложении и стою доверия. Что на меня он может рассчитывать.Отъезжая, мы помахали Саванне на прощание, и, как только я вышел на скорость в семьдесят миль, я запел «Ты мое солнышко». Белла, как всегда, присоединилась ко мне, и я мысленно убеждал себя, что нас ожидает будущее во много раз лучше нашего настоящего.

– Итак, полагаю, мы посадим Делани за седьмой столик, а Беккеров – за восьмой.

Молли развернула свою схему на большом столе в столовой, и она закрыла почти треть его поверхности. Дейл и я сидели рядом, зачарованно глядя на десятки кружочков, означавших места для гостей на свадебном завтраке, и длинный четырехугольник – места для небольшой группы близких. Алиса, конечно, будет моей первой подружкой невесты, а моя приятельница Джой, недавно переехавшая в Шарлотт, еще одной подружкой. Приятель Дейла, с которым он учился в колледже, живший где-то на севере, будет шафером, а один из его собратьев по профессии – дружкой. Близких друзей у меня было немного. Во время моей длительной болезни у меня не было возможности ими обзавестись. Джой я любила как сестру, но даже с ней мы разошлись с тех пор, как она переселилась в Шарлотт. А может быть, это произошло не из-за ее переезда, а потому, что семья Хендриксов полностью поглотила меня, сжав в крепких объятиях.

Дейл, зевая, отвернулся от стола.

– Ну что, покончили мы с этим? – спросил он мать, которая даже не вслушалась в его слова.

– На любом приеме, – продолжала она, обращаясь ко мне, – старайся сажать людей разговорчивых и молчаливых рядом. Разговорчивые будут поддерживать общую беседу, а молчаливые таким образом не будут испытывать неловкости.

Я кивнула. Поскольку процентов девяносто из приглашенных я никогда раньше не встречала, то понятия не имела, кто из них – болтуны, а кто – молчуны, а кто не входил ни в одну из перечисленных категорий. Поэтому я целиком полагалась на Молли.

Только одно обстоятельство в связи со свадебной церемонией огорчало меня: там не будет моего отца. Ему было бы так приятно повести меня к алтарю и увидеть наше с Дейлом бракосочетание. Я старалась не зацикливаться на этом, но в каждой книге о свадьбах, которые Молли совала мне в руки, много говорилось о роли родителей невесты в церемонии. Мамы не было давно – с этой потерей трудно свыкнуться, но боль почти утихла. Читая об обязанностях матери, я не испытывала страданий, которые причиняло мне каждое упоминание об отце. В одной из книг говорилось, что танец отца с дочерью на свадьбе – «один из самых драгоценных моментов в жизни каждой женщины». Я читала эту фразу снова и снова. Мне мучительно не хватало отца. Мы не всегда с ним ладили, но он был единственным, кто любил меня больше себя самого. Он умер от воспаления легких всего десять месяцев назад. Смерть его была неожиданной и страшно меня поразила. Единственное, что помогло мне пережить это время, – это сочувствие и понимание, которые проявили Дейл и его семья.

Джеймс сказал, что он может повести меня к алтарю, но мне это показалось странным и неестественным. Я не знала, что ответить на это его предложение, но Дейл уловил мою неловкость и смущение и предложил просто пойти рука об руку. Сначала Молли шокировала такая идея, но потом она смирилась. «Вы оба вполне взрослые, – сказала она. – Полагаю, вы можете делать все, как хотите». Я была благодарна Дейлу. Время от времени он делал что-нибудь волшебное, дававшее мне понять, что он знает меня лучше, чем я думаю.

Молли могла бы провести над своей схемой весь вечер, но я услышала плач и ухватилась за этот предлог, чтобы устроить перерыв.

– Пойду посмотрю, не нужна ли Алисе моя помощь, – сказала я, отодвигая стул.

Дейл улыбнулся мне с благодарностью за этот способ избавления от обсуждения свадебных планов. Он тоже встал и, наклонившись, поцеловал мать в щеку.

– Спасибо за труды, мама, – сказал он.

– Что ж, надо же кому-то этим заниматься, – сказала она, как будто вовсе не наслаждалась каждой минутой таких обсуждений.

Дейл быстро поцеловал меня в губы.

– Позвони мне, когда вернешься домой, – сказал он. И я поняла, что он собирается провести ночь со мной.

– Хорошо, – кивнула я. – Попозже.

Ханна громко плакала, когда я постучала в закрытую дверь спальни Алисы.

– Это я, Эли. Тебе нужна помощь?

– Одну секунду! – На фоне детского плача мне послышался мужской голос. Телевизор у нее включен, что ли? Я услышала, как что-то небольшое упало на пол. – Черт! – сказала Алиса.

Я чуть-чуть приоткрыла дверь.

– Все нормально? – спросила я. – Можно войти?

Она наклонилась над клавиатурой, держа на одной руке ребенка, а в другой – компьютерную мышь. На мониторе я увидела молодого белокурого парня и поняла, что она беседует с кем-то в скайпе.

– В чем дело? – спросил парень. – Тебе надо…

Алиса щелкнула мышкой, и он исчез с экрана. Я подошла, чтобы взять у нее Ханну. Алиса повернулась ко мне. Лицо у нее сильно покраснело. Она закусила губу.

– Не говори никому!

– Это был Уилл? – спросила я, прижимая Ханну к плечу. – Ш-ш-ш! – шептала я в ее теплое маленькое ушко.

– Обещай мне! – умоляла Алиса. – Прошу тебя, пожалуйста, Робин!

Памперс Ханы налился тяжестью.

– Она мокрая! – воскликнула я, отходя к пеленальному столику. – Сейчас переодену. Я ее переодену.

– Вот черт! – Алиса села на краешек постели. – Пожалуйста, Робин! Если ты скажешь Дейлу, он…

– Они все равно узнают, что ты с ним говорила, скажу я им об этом или нет. – Ханна плакала так, что все ее тельце билось в конвульсиях. – Они отслеживают все страницы Интернета на твоем компьютере и проверяют историю.

– Это был один-единственный раз, – сказала она. – Он имеет право видеть свою дочь.

– Памперс у нее промок насквозь. – Я злилась на Алису. Не столько за разговор с Уиллом, сколько за пренебрежение потребностями ребенка.

– Как раз собиралась его сменить, – огрызнулась она.

– Он так давно промок, что сейчас он даже холодный.

– Я люблю его, – призналась Алиса.

Я взглянула на нее.

– Ах, Алиса, – сказала я скорее себе, чем ей. Я даже не знала, слышит ли она меня, так громко заливался плачем ребенок. Повозившись с памперсом, снова взяла Ханну на руки. Она мгновенно успокоилась. – Малышка не выносит мокрые памперсы, – сказала я. – Тебе бы это тоже не понравилось.

Я села в качалку, похлопывая Ханну по спинке. Неужели от всех детей так хорошо пахнет? Я коснулась щекой ее пушистых волосиков.

Алиса кусала губы.

– Прошу тебя, пожалуйста, не говори никому! – умоляла она.

– Не скажу. – Гнев остыл. Я хотела, чтобы Алиса говорила со мной откровенно, а потому не стоило восстанавливать ее против себя.

– Я ненавижу свою семью, – сказала она. – Всех, кроме тебя. Все они такие старые. Брат мне в отцы годится. Он меня совсем не понимает. А мои родители! Ты же знаешь, какие они, Робин. Все, что им дорого, – это деньги и власть.

– Неправда, – возразила я. – Они очень любят тебя и Ханну. И заботятся о твоем счастье, о твоем будущем. Они не хотят, чтобы ты потратила себя на кого-то, кто тебя не стоит. – Я сама не верила тому, что говорила. В моих словах звучала мораль Хендриксов. Разве отец не говорил мне то же самое о Тревисе? Неужели я настолько похожа на своего отца? Я содрогнулась, теснее прижимая к себе Ханну.

– Единственная причина, по которой вы думаете, что он недостоин меня, это то, что у него нет денег и власти, так ведь? Разве нет?

– Тебе известны все причины, Эли. Допустим, твои родители не во всем справедливы и их поведение во многом продиктовано заботой твоего отца о своем имидже. Но ведь Уилл не сделал ничего, чтобы побороть их предрассудки. Он проводил с тобой время. Сделал тебе ребенка. У них есть основания не одобрять его.

– Робин, не говори им, я умоляю тебя, не говори! Это было только один раз, и я хотела, чтобы он увидел…

– Я уже пообещала тебе, что не скажу. Но это не значит, что у меня нет собственного мнения, которое хочу тебе высказать. Я люблю тебя, Эли. Я знаю, как тяжело тебе быть отрезанной от своих друзей. И ты держалась очень мужественно. Я думаю, ты тоскуешь по Уиллу, потому что находишься в изоляции. Все станет лучше, когда ты вернешься в школу.

– Не станет. – Она покачала головой. Глаза ее наполнились слезами. – У меня не осталось друзей. Они все отдалились от меня. И это неправда, что я только скучаю об Уилле. Я люблю его. Он – отец Ханны, и несправедливо, что ему не дают возможности даже увидеть ее.

Я встала и положила Ханну в кроватку. Потом села на постель рядом с Алисой и обняла ее, а она приникла ко мне.

– Не злись на меня, – прошептала она. – Не могу жить спокойно, когда ты на меня злишься.

– Ну что ты, я понимаю твои чувства. Можешь говорить со мной обо всем. Вместе нам будет легче разобраться.

Я подумала о молодом человеке, практически о мальчике, чье лицо я видела на мониторе. Передо мной встало лицо Тревиса. Они были совсем не похожи, но в моем воображении это не имело никакого значения. С тех пор как я увидела Тревиса в глазах Дейла, его образ настойчиво рвался в мою память. Не думаю, чтобы я могла не пускать его. Даже не уверена, что я этого хочу.

Я вернулась в пансионат, вспоминая о происшедшем между Тревисом и мной. Прежние обиды вернулись и разбередили душу: как это было неправильно со стороны моего отца – разлучить нас. Теперь, казалось, судьба предоставила шанс исправить причиненное мне зло, выручив Алису из беды. Мне снова вспомнился облик Уилла на экране. Что я увидела в его лице? Искренность? Любовь? Я поговорю об этом с Дейлом. Это может исправить ужасную ошибку.

На следующее утро Дейл подвез меня к кардиологу на плановый осмотр. Приемная находилась недалеко от пансионата, и я обычно ходила туда пешком. Поездка с ним, однако, давала мне возможность поговорить об Алисе. Но когда мы уже выезжали, я вдруг засомневалась. Чего я боялась? Его раздражения? Его неодобрения? Я очень нервничала: после объявления о нашей помолвке меня стала одолевать пресса. Каждая газета, каждый журнал на востоке Северной Каролины брали у меня интервью. Дважды меня приглашали на телевидение. Меня ужасно беспокоило, что я могла помешать карьере Дейла, поскольку была не из его богатого и привилегированного мира. Джеймс даже просил меня не употреблять такие слова, как «круто» и «обалденно». Когда перед первым интервью я поделилась своими опасениями с Дейлом, он провел со мной ободряющую беседу.– Ты для меня только в плюс, Робин, – настаивал он. – У тебя такая трогательная история – невинная юная девушка, проведшая годы вне общества своих сверстников из-за болезни, в борьбе за жизнь. Никаких бойфрендов. Близость смерти. В последний момент, благодаря щедрости чужих людей, новое сердце.Он был прав насчет того, что я была ему «в плюс». Казалось, все в Боуфорте любили меня и мою биографию. Меня фотографировали так часто и много, что узнавали на улице чаще, чем Дейла.По дороге я вспомнила его слова: «такая милая», «никаких бойфрендов», «невинная юная девушка». Пару недель назад такое описание меня вполне устраивало и даже нравилось, но пару недель назад меня не преследовали воспоминания о Тревисе и о моем ребенке.– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я пошел с тобой? – спросил он, когда мы свернули на Крейвен-стрит.– Это быстро. Ничего важного, – сказала я.Раз-другой я позволила ему пойти на прием со мной, но в его присутствии я снова чувствовала себя ребенком, безотрывно сопровождаемым повсюду своим отцом.Мы помолчали. Я старалась набраться смелости, чтобы заговорить об Алисе. Наконец, глубоко вздохнув, решилась.– Я думаю, Алиса по-прежнему влюблена в Уилла.Он рассмеялся.– Глупости, дорогая! С этим давно покончено.– Мне кажется, в этом причина ее подавленного состояния. – Я не осмелилась упомянуть, что застала ее за разговором с Уиллом. – Она скучает по нему.– У моей сестренки послеродовая депрессия, – сказал он. – К тому же я не думаю, что она вообще когда-либо была в него по-настоящему влюблена. Это было выражение протеста. – Он взглянул на меня. – Я люблю свою сестренку, но она просто вредничает. Нарочно выбрала парня, который никак не мог понравиться родителям. Парня с отцом-уголовником и матерью-дрянью.– Это жестоко, – сказала я. – Уилл за своих родителей не ответчик.Он нахмурился.– Робин, – сказал он, – зачем снова заводить об этом речь? У меня впереди выборы, ты же знаешь. Мне меньше всего нужно, чтобы сейчас откуда-то выполз ничтожный бывший дружок моей сестры.– Неужели политика для тебя все? – спросила я, чувствуя, что холодею. Мы с Дейлом никогда не спорили. Впрочем, я никогда ни с кем не спорила. Эта мантра «мир и покой» по-прежнему жила в моем подсознании. Но, кажется, пришло время сразиться с ним.– Брось, – сказал он. – Как ты можешь спрашивать такое?– Ты всегда говоришь о моей «трогательной истории». Будто женитьба на мне даст тебе лишние голоса.На этот раз я зашла слишком далеко. Мне хотелось говорить ему гадости. Да что это со мной такое? Не верю своим ушам! На лице Дейла выступила краска, и он стиснул руль.– Я влюбился в тебя, – сказал он резко. – Не в твою так называемую историю или в то, что она может принести мне.Я вспомнила, какие подробности своей истории я опустила во время собеседования. Тревис и мой ребенок. Часть моего существования, которую я стерла из памяти. Обнаружить эти подробности значило бы положить конец моим надеждам на будущее с Дейлом, моей работе в пансионате и той прекрасной жизни, какую я планировала для себя в Боуфорте. Я была уверена, что, если бы Дейл с самого начала узнал о ребенке, он никогда не стал бы приглашать меня на свидания, не говоря уже о предложении жениться. Я бы так же пала в его глазах, как и Алиса, даже ниже. Я обманула его, скрыв эти подробности так же, как Дебра скрыла от него свой первый брак. Это бы так уязвило его! Раньше мне не казалось, что, похоронив этот факт из своего прошлого, я поступала дурно. Теперь мысли о ребенке, которого я не видела, и о парне, с которым когда-то была близка, не выходили у меня из головы ни днем, ни ночью. Я жила во лжи. Внезапно я ощутила словно петлю у себя на шее.– А что, если она все-таки любит его?– Ей семнадцать. Как-нибудь переживет. – Он завернул за угол. – Не создавай проблемы на пустом месте, Робби. Есть вещи, которых ты не знаешь, и тебе не стоит вмешиваться, так что поверь мне и забудь об этом.Меня это на минуту заставило замолчать. Что он от меня скрывает? И как он смеет? Конечно, я тоже не все ему открыла о своей жизни.– Не обходись со мной как с ребенком, – сказала я. – Что это значит – «мне не нужно знать»?– Неважно, – сказал он. – И что это с тобой сегодня? У Алисы с ним все кончено. Так что не внушай ей ничего подобного. Романтические идеи появились у тебя ввиду предстоящей свадьбы. Уилл здесь ни при чем. Мои родители, ты и я поможем ей воспитать Ханну. В конце концов она найдет какого-нибудь приличного молодого человека, который полюбит ее и ребенка, и все устроится. Согласна?Молчание было ему ответом. Я снова выглянула в окно. Мы проезжали прибрежный район Боуфорта, застроенный небольшими уютными коттеджами, один из которых мы планировали купить.– Ты и правда думаешь, что у нее до сих пор есть к нему какие-то чувства? – Голос Дейла смягчился. – Это она тебе сказала?– Нет… я догадалась по ее поведению.– Если ты серьезно думаешь, что она все еще питает к нему какие-то чувства, помоги ей разобраться, что к чему. Ты к ней ближе, чем кто-либо из нас. Ты имеешь на нее больше влияния, так помоги ей забыть о нем, ладно?– Хорошо, – согласилась я.Нет, это не хорошо. Интересно, знал ли Уилл, что его имя не стоит в свидетельстве о рождении Ханны? Волновало ли его это?– Он может попытаться получить отцовство, – сказала я.Я никак не могла отойти от этой темы.Дейл посмотрел на меня как на сумасшедшую.– Этот вопрос мы уладили, – сказал он. – Он не имеет к этому никакого отношения, и с этим все в порядке. Алиса может спокойно жить дальше.Я смотрела в окно прямо перед собой. Мне показалось, я подвела Алису тем, как подошла к этому вопросу, и мне внезапно захотелось заплакать. Я коснулась рукой шеи, где затягивалась петля. Никогда еще не чувствовала себя в такой ловушке. Даже живя с больным сердцем, я не испытывала таких ощущений.

На приеме все сошло благополучно. Кардиолог обняла меня, когда я выходила из кабинета, и мне показалось, что при встрече она сразу почувствовала мой стресс, хотя я и сказала ей, что у меня все идет отлично. «Наслаждайтесь этим периодом, – сказала она, задержав руки у меня на плечах. – Ведь замуж выходишь один только раз. – Она слегка сжала мои плечи. – Во всяком случае, надо на это надеяться». Я вышла из приемной и направилась к набережной. Повсюду бродили туристы, ели мороженое, фотографировали. Через улицу я увидела гостей из пансионата и помахала им. А потом я вдруг увидела двух мужчин, похожих на Тревиса. По крайней мере, мне так показалось. В моем воображении их черты изменились так, что парни стали походить на него. Мне так хотелось, чтобы один из них был он. Хотелось до боли. Я схожу с ума. Я знала, что нахожусь в плену своих фантазий, так же как и всего остального, что меня окружало.

Потягивая кофе в своем кожаном кресле в «ДжампСтарте», я писала очередной текст для группы «Отец Харли», когда айпад дал знать, что мне пришло письмо. Оно было из аптеки, от моего начальника Джека: «Мы ждем тебя через неделю, в понедельник». Как я поняла, это был его не слишком тонкий способ напомнить мне о служебных обязанностях. Я боялась возвращения на работу, но теперь все дело упиралось в деньги, а также в то, что Джудит называла «необходимостью восстановить связи с реальным миром». Мой подлинный «реальный мир» – это «Отец Харли с друзьями», сказала я ей. Никто не мог быть реальнее людей, верно понимавших мои чувства.

Я по-прежнему побаивалась повторить ту же ошибку, которую сделала, пытаясь в прошлый раз вернуться на работу. В голове прояснилось. И я уже не была такая отупевшая, как вначале. Но меня утомляла одна мысль о воссоединении с «реальным миром».

«Хорошо, – ответила я Джеку. – До встречи». Я читала пост, вывешенный самим отцом Харли, когда краем глаза увидела мужчину с маленькой девочкой, выходивших из туалета и направлявшихся к стойке. Я выпрямилась. Кэролайн?! Нет, конечно, нет. Она нисколько не была похожа на Кэролайн, но какой-то иррациональной частью моего мозга я ухитрялась видеть Кэролайн в любой маленькой девочке. Кэролайн была блондинкой, а эта девочка – шатенка. По дороге к стойке она держалась за руку мужчины. Ему было лет двадцать с небольшим. На нем висели мешком старые синие джинсы и серая рубашка. Некогда белая матерчатая сумка болталась, ее ремень был брошен через плечо. Странно было видеть в кофейне, особенно с утра, в будний день мужчину с ребенком. Самым странным мне показалось то, что они вместе вышли из мужского туалета, хотя Майкл много раз брал туда с собой Кэролайн. И все же, уж не похитил ли ее этот парень? Может быть, я должна прийти ей на помощь?

«Прекрати», – одернула я себя. Девочка вела себя абсолютно спокойно, держала парня за руку, прислонилась к его ноге, пока он заказывал что-то, чего я не расслышала. Волосы ее были в беспорядке, и челка свисала на глаза. На ней были голубые шорты, красные туфли и рубашка в белую и голубую полоску. Даже со своего места я могла разглядеть пятна на рубашке. На руке у девочки висела маленькая розовая сумочка, и этой же рукой она прижимала к груди мягкую игрушку. Она была такая милая! Я не хотела на нее смотреть. Мои собственные чувства пугали меня. Вид любой маленькой девочки, живой и здоровой, наполнял меня почти невыносимым желанием, а эта, с ее торчащими в разные стороны волосами и грязной рубашкой, выглядела так, словно нуждалась в большей заботе. Она выглядела так, словно ей нужна была мать.

Я с трудом оторвалась от созерцания ребенка и начала новый пост в моем айпаде. «Я сижу в кофейне, – писала я. – Сюда только что вошла маленькая девочка с мужчиной (ее отцом?), и, хотя она вовсе не похожа на Кэролайн, мне показалось, что это она. Думаю, я начинаю сходить с ума от своего горя!» Я знала, что через несколько минут начну получать ответы. Я даже могла предсказать их содержание. Другие родители станут рассказывать о подобных случаях. О подобных переживаниях. И я стану казаться себе не такой уж безумной. Не такой одинокой.

Я подняла взгляд. Мужчина с маленькой девочкой шли в направлении моего столика. Мужчина сел на диван, девочка вскарабкалась с ним рядом. Он улыбнулся мне, а девочка, склонив головку слегка набок, смотрела на меня из-под своих длинных волос. Глаза у нее были серые и огромные. Такие же, как у него, только у него они были опушены длинными темными ресницами. Он был красив, но выглядел усталым, и девочка была прехорошенькая. Отец и дочь, без всякого сомнения.

– Как поживаете? – Он скинул сумку с плеча и положил ее рядом с собой. – Здесь всегда так тихо?

Я дышала с трудом. Чувствовала себя так, как когда-то давно, в детстве, когда впервые увидела лошадь. Я смотрела на нее как завороженная и в то же время боялась. Я хотела подойти поближе, но боялась, что она может меня лягнуть. Сейчас я боялась саму себя, своих чувств к этой незнакомой девочке. Поэтому я поспешила отвести взгляд, прежде чем ответить.

– Утром здесь оживленнее, – голос предательски дрогнул. – И во время ланча народу больше.

Я заглянула в мой айпад. Ответа от «Отца Харли» не было.

– Мы здесь новенькие, – сказал мужчина. – Я – Тревис, а это – Белла.

– А я – Эрин. – Мне следовало бы сказать, что я работаю. Отключиться от них так же, как я отключалась от других посетителей. Даже Нандо редко пытался со мной заговаривать, разве что говорил: «Доброе утро». Я полагаю, он считал меня очень замкнутой. Но маленькая девочка – Белла – притягивала меня как магнит, как ни старалась, я не могла отвести от нее взгляд. Она гипнотизировала меня этими огромными серыми глазами.

– Это ваша дочь? – спросила я.

– Да, мэм. – Тревис разломил купленный им маффин пополам и протянул одну половину Белле. Почти изящным жестом она поднесла маффин ко рту и откусила маленький кусочек.

Я подождала, пока она проглотила его, и снова наклонилась вперед.

– Сколько тебе лет, Белла? – Я улыбнулась ей, и улыбка получилась бледной и неуверенной.

Она не ответила. Лишь застенчиво прижалась к отцовской руке. Кожа у нее под носиком слегка покраснела, как это бывало у Кэролайн при аллергии.

– Отвечай же мисс Эрин, – подбодрил Беллу отец. – Скажи ей, сколько тебе лет.

Белла подняла четыре пальца. К одному из них пристала крошка маффина.

– Четыре, – сказала Белла. Заметив крошку, она слизнула ее с пальца. Если бы Кэролайн была жива, ей было бы сейчас четыре года. Белла выглядела маленькой для четырех лет. Маленькой и сиротливой.

– Ей исполнилось четыре пару недель назад, – сказал Тревис. Если бы не темные круги под глазами, он был бы очень хорош собой. Будь я на десять лет моложе, не замужем и не такая несчастная, я бы им увлеклась. Вместо этого я попала под обаяние его дочери.

– Особого праздника у нас не было, – добавил Тревис. – Дела у нас сейчас идут не очень. Но мы будем праздновать по-настоящему, когда ей исполнится четыре с половиной, правда, Белла?

Она взглянула на него и кивнула. Мне стало жаль, что она не улыбнулась. Вообще она не выглядела очень счастливым ребенком.

– Она не выспалась, – сказал Тревис. – Мы вчера долго ехали и плохо спали эту ночь.

– Откуда вы приехали? – спросила я.

– Из Каролина-Бич. Там нет работы, и нам не оставалось ничего другого, кроме как переехать в Роли. – Он поморщился, и я поняла, что переезд его не порадовал. – Но здесь у меня намечается работа. Завтра у меня собеседование с одним парнем.

– Надеюсь, вы получите эту работу.

– О да. Уже есть договоренность. Это собеседование – пустая формальность. Мне его устроила одна знакомая. – Он взял со стола чашку воды и подал ее Белле. – А у вас есть дети?

Я покачала головой и почувствовала, что Кэролайн где-то здесь, рядом со мной, обиженная и преданная.

– Значит, вы не знаете, где можно найти кого-нибудь присмотреть за ребенком, пока я буду на работе?

Я снова покачала головой. Это была правда. Я не знала никаких детских учреждений в Брир-Крик.

– А ваша жена? Она не с вами?

– Жены нет, – сказал он. Достав из кармана джинсов бумажный носовой платок, он явно привычным жестом вытер им носик Беллы. – Мы только вдвоем, Белла и я.

А была ли жена, подумала я. Они развелись? Она умерла?

– Здесь хорошие места? – спросил он. – Мы с Беллой привыкли к пляжу, правда, Белла? Мы не привыкли к деревьям и большим домам.

– Здесь неплохо, – сказала я. Я вспомнила все интересные места, куда мы водили Кэролайн. Детский музей и парк, но я не могла о них говорить. Я не могла впустить в свое сознание образ Кэролайн на детской железной дороге в парке. – Я надеюсь, что работа у вас будет хорошая.

– Я тоже. Нам нужна передышка.

Да, по нему это было заметно. Похоже, оба они прошли через нелегкий период и нуждались в передышке.

– Извините, мисс Эрин, пришло время почитать.

Он достал из сумки книжку с картинками. «Кот в сапогах». Все эти волшебные сказки мы с Майклом много раз читали Кэролайн. У меня было такое впечатление, что Тревис тоже читал их Белле много раз, потому что обложка оказалась сильно потрепанная. Я смотрела, как Белла влезла к нему на колени, когда он открыл книгу. Вспомнила, как это приятно – держать на руках маленькую девочку. Чувствовать ее прижавшуюся спинку. Я снова ощутила несправедливость всего происшедшего. Все бы отдала, лишь бы вернуть своего ребенка.

Я опустила глаза в айпад и порадовалась, что внимание Тревиса сосредоточено на книжке, а не на мне, потому что выражение моего лица в этот момент лучше никому не видеть. Экран айпада помутнел в моих глазах, и мне пришлось несколько раз мигнуть, чтобы прочитать первый ответ на мой пост.

«Кэролайн всегда с вами, – писал отец Харли. – Она в этой маленькой девочке, и в ее отце, и в воздухе, которым вы дышите. Помните это».

Да, подумала я. Я взглянула на Беллу и Тревиса, поглощенных книжкой, и почувствовала, как Кэролайн словно окутала нас троих теплой волной.

Когда я проснулся на следующее утро, в фургоне было холодно, но Белла уютно спала в спальном мешке, в который я ее упаковал. Уже наступал октябрь, и долго оставаться в фургоне было невозможно. Мы расположились на парковке у супермаркета, где мне предстояло в час встретиться с Роем. Как временный дом, парковка меня вполне устраивала. Рядом с огромным торговым центром мы не выделялись. Такая анонимность была мне приятна.

Я проверил телефон, который накануне купил в супермаркете. Я только раз им воспользовался, чтобы позвонить Рою и договориться о встрече. Рой торопился, и поэтому я не стал спрашивать его о работе. Но он сказал, что Саванна рекомендовала меня ему как мастера на все руки. «Да, – сказал я. – Пожалуй, так оно и есть». Но я занервничал. О какой работе шла речь? Я не был профессиональным электриком, хотя с водопроводным делом мог бы справиться. Что касается других видов работ – тут уж ничего не поделаешь, мне пришлось бы притворяться. Я надеялся, Саванна не наделила меня какими-то способностями, которыми я не обладал.

Я хотел спросить Роя, не знает ли он кого-нибудь, кто мог бы присмотреть за Беллой. Но, судя по тому, что он явно спешил, я решил воздержаться. Сейчас не время для обстоятельного разговора.

– Привет, засоня. – Я подтолкнул Беллу, и она открыла глаза. Она всегда хорошо спала, но после пожара у нее бывали кошмары, и за время нашего житья у Фрэнни она несколько раз описалась во сне, что не способствовало улучшению нашей репутации и не очень-то походило на благодарность за оказываемое нам гостеприимство. И все же обычно она спала хорошо и просыпалась очень бодрая. В отличие от меня. С утра кофеин мне был необходим как воздух.

Я взглянул на маленькую кофейню на парковке. Она была дорогая, но там очень удобная мебель. К тому же кофейня совсем близко, и мне не нужно расходовать бензин. Вчера вечером в мужском туалете мы почистили зубы, умылись и наполнили питьевой водой бутылки. Мы и сегодня можем сделать то же самое, только нужно купить что-нибудь поесть. Мы с Беллой могли бы разделить маффин. Вчера мы поужинали в «Макдоналдсе» на другой стороне парковки.

Я почистил Белле банан. Она выбралась из спального мешка и взяла его у меня из рук. Одета она была так же, как и вчера. Я пощупал ее штанишки, чтобы проверить, не описалась ли она ночью. Все было сухо. Нос у нее подтекал, и я заставил ее высморкаться в салфетку. Я провел своей расческой по ее волосам. Они были грязноватые. Я даже не представлял, где можно принять душ и искупать ее, пока мы не нашли жилье. Оставалось только надеяться, что это случится скоро.

Может быть, Рой познакомит меня с кем-то из своих рабочих, и мы сможем приткнуться у него, пока у нас нет своего угла. А надо ведь еще решить, где взять няню. Боже, как осложнилась и запуталась моя жизнь! В мое сознание прорывалось слово «бездомный», и я всячески старался его туда не пускать. Мой ребенок не станет бомжем!

Я привел себя и Беллу в порядок, насколько это было возможно, и мы отправились в кофейню. Там было больше народу, чем накануне, и нам пришлось подождать, прежде чем мы смогли попасть в мужской туалет. Дожидаясь в холле, Белла подпрыгивала на месте, как всегда, когда ей нужно было на горшок, и я надеялся, что кто-то, занимавший в это время туалет, не задержится там долго, как это собирались сделать мы. Вышел тип в костюме и при галстуке. Он прошел мимо нас с таким видом, словно старался задержать дыхание. Я надеялся, что от нас не пахло. Наверное, это воображение от голода разыгралось. Черт!

Я умыл Беллу и помог ей почистить зубы, прежде чем заняться своими зубами. Пока она чистила зубы, я напевал ей песенку про пять обезьянок, скакавших на постели. Хотя она слышала ее каждый день с тех пор, как у нее прорезались зубы, она хихикнула. Я почистил ее зубы тщательнее, чем свои собственные, и протер ей за ушами грубыми бумажными полотенцами. Она целиком зависела от меня, а я не оправдывал этого доверия, мы находились в чужом городе, практически на улице. Правда, мы здесь ради работы и Роя, единственного человека, которого мы знали в этом городе. Вроде бы знали. Все у нас будет хорошо. Белла хихикала, ей не приснился кошмар, и она не описалась. У нас все в порядке.

А еще мы познакомились с женщиной. Эрин. По крайней мере, ее мы тоже немножко знали. Очень плохо знали. Я увидел ее сразу, как только мы вошли в общий зал. Она сидела на том же месте, где и в прошлый раз, склонившись над айпадом. Рядом с ней на столе стояла кофейная чашка. До чего же я хотел иметь айпад! Но это могло случиться со мной только во сне. Я обрадовался, что на диване рядом с ней никого не было.

– А вот и мисс Эрин, – сказал я Белле. – Давай возьмем что-нибудь пожевать и пойдем поздороваемся.

Белла взяла меня за руку, и мы подождали немного возле стойки.

– Ты хочешь черничный маффин или банановый, Белл? – спросил я.

Белла пожевала нижнюю губу. «Черничный», – сказала она наконец. Я купил маффин и большую чашку кофе, хотя она была на пятьдесят центов дороже маленькой. Мне это нужно, и в любом случае через несколько часов у меня будет работа.

– Доброе утро, Эрин, – сказал я, садясь на диван. Казалось, она удивилась нашему появлению. Может быть, не слишком была рада нам. Может быть, мы ей мешали работать. Она бросила на меня беглый взгляд и тут же перевела его на Беллу.– Привет, Белла, – сказала она добрым, ласковым голосом, каким женщины всегда говорят с детьми.– Мы вам не мешаем? – спросил я.– Нет, – покачала головой она и посмотрела на Беллу, которая принялась за свою половину маффина. – Это черника?Белла прижалась к моей руке.– Отвечай же мисс Эрин, – сказал я.Белла кивнула.– Я сама взяла такой сегодня утром. Вкусно. – Она посмотрела на меня. – Сегодня у вас собеседование насчет работы?Мне понравилось, что она это запомнила. Я подумал о телефоне у меня в кармане. Лучше подзарядить его. Достав из сумки зарядку, я встал и включил ее в розетку рядом с диваном.– Так где же вы живете? – спросила Эрин, когда я снова сел.– То там, то тут, пока дело с работой не наладится.Я хотел сказать ей, что мы живем в отеле, но не мог солгать при Белле. Она сидела тихо, и я надеялся, она не выпалит что-нибудь о том, что спит в фургоне.Эрин отложила в сторону айпад и наклонилась к Белле.– Какая чудесная сумочка, – сказала она, указывая на розовую сумочку Беллы.Белла приподняла сумочку, давая Эрин возможность рассмотреть ее получше. Я был рад, что Эрин не потянулась за ней и не спросила, что внутри. Мне не хотелось объяснять ей про фотографии.– Цвет очень красивый, он тебе идет, – сказала Эрин. – Розовый цвет очень подходит к твоим глазам.– У меня папины глаза, – сказала Белла. Так всегда говорила моя мама: «У Беллы папины глаза». Не думаю, что я слышал это от Беллы раньше. А теперь как будто мама хотела приободрить меня этими словами.Похоже, Эрин была довольна, вызвав у Беллы такую реакцию.– Это правда, – сказала она. – А какого цвета глаза у папы? – Она прищурилась, как будто не могла сама разглядеть цвет.Белла пристально посмотрела на меня, словно и она не знала, какого они цвета.– Ты же знаешь, – сказал я.– Красные, – сказала она и второй раз за сегодняшнее утро захихикала. Мне захотелось ее обнять. Я подвергал ее таким испытаниям, а она так героически их выдерживала!– Красные! – повторила Эрин. – А я думала, оранжевые.– Зеленые! – сказала Белла, и так они играли минуту-другую, пока я пил кофе и старался проснуться.– Когда начнется ваша работа? – спросила Эрин, когда игра им надоела.– Скоро. Я надеюсь, что смогу приступить сразу же.– А кто же приглядит за Беллой?– Моя знакомая думает, что он… этот парень… кого-нибудь знает. Может быть, у кого-то из рабочих есть дети, и я смогу пристроить туда Беллу.– Это было бы хорошо.– А вы живете здесь поблизости? – спросил я. Мне хотелось перевести разговор с себя на что-нибудь другое.– Да, довольно близко, – сказала она, указывая рукой на север.Я только теперь увидел у нее на пальце обручальное кольцо. Общаясь с девушками своего возраста, я всегда обращал внимание на наличие или отсутствие кольца, но у Эрин я его даже не заметил. Меня заинтересовала ее история. Почему она сидит по утрам здесь?– Вы работаете с этой штукой? Или играете? Или читаете? – кивнул я на айпад.– Я… я поддерживаю переписку с некоторыми социальными группами в Сети, в которые вхожу. На самом деле я – фармацевт, но сейчас я в отпуске. Через неделю возвращаюсь на работу.– Фармацевт? – переспросил я. Вот это да! Занятно, что можно увидеть человека совсем по-другому, когда узнаешь о нем что-нибудь новое. Это все равно как если бы кто-то знал меня как строителя, а потом обнаружил бы, что я – студент и мог бы учиться в колледже, сложись все по-другому. – Белла, – сказал я, – мисс Эрин работает в аптеке. Помнишь, когда ты простудилась, доктор велел нам купить лекарство в аптеке.– Клубнику, – сказала Белла.– Правильно. Тетя, которая спрашивала тебя, какого вкуса ты хотела бы лекарство, тоже фармацевт, как Эрин. Мисс Эрин.Белла посмотрела на Эрин. Мне было любопытно, что происходило в ее голове. Поняла ли она что-либо из моих слов?– Клубничный – это твой любимый вкус, Белла? – спросила Эрин.Белла покачала головой.– Нет. Маниль.– Ваниль, – поправил я. – С тех пор как мы выехали из Каролина-Бич, она хлюпает носом, отсюда и простуда, надеюсь, что она не разболеется.– А у вас есть аэрозоль с морской водой? – спросила Эрин.Я отрицательно покачал головой.– Попробуйте его. Девочка, скорее всего, просто реагирует на перемену погоды.– Слышишь, Белла? – сказал я, вытирая ей нос своей салфеткой. – Мы получили бесплатный совет у настоящего фармацевта. – Я прикинул, сколько может стоить такой аэрозоль. – А ваш муж, он тоже медик?– Нет, его работа связана с компьютерами. – Она бросила взгляд на свои кольца. – Мы сейчас живем отдельно. Знаете, иногда необходим небольшой перерыв.Я подумал, не попросить ли ее присмотреть за Беллой, пока я встречаюсь с Роем. Спросить его, не знает ли он кого, кто позаботился бы о ребенке, пока я на работе, – это одно. Но совсем другое дело – явиться прямо с ней на так называемое собеседование. Но Эрин снова начала работать на своем айпаде, и я не решился ее попросить– Хочешь, я тебе почитаю? – спросил я Беллу и достал «Кота в сапогах».

В полдень я поехал завтракать в «Макдоналдс», а потом вернулся на парковку. В этом торговом центре можно было безвыходно прожить всю жизнь. Здесь можно было купить все необходимое. Если не захочешь – не выходи никуда. Место просторное, но мне в нем было душно, потому что рядом не было океана. Ни открытого неба, ни сверкающей воды, ни белого песка. С тех пор как мы оказались в Роли, я чувствовал себя словно подопытная крыса в лабиринте. Я надеялся, что это пройдет. Как только у меня будут работа и крыша над головой, мне станет лучше. Я сообщил Рою по телефону, где припарковался и о рекламе на моем фургоне. Когда он не появился в десять минут второго, я заволновался. Я стоял в напряженном ожидании возле фургона. Я открыл все дверцы, чтобы его проветрить, и накидал на матрас барахла, чтобы фургон не походил на спальню. Белла сидела внутри и раскрашивала раскраску на деревянном ящике вместо стола. Мне повезло, что она девочка. Мальчишка бы за эту поездку разнес фургон своими прыжками и скачками. Белла обычно вела себя тихо и спокойно и всегда умела занять себя сама.Я увидел подъезжающий блестящий красный «Мустанг». Он резко повернул в нашу сторону и затормозил поблизости от фургона. Я понял, что это Рой. Никому другому не пришло бы в голову затормозить в этом месте. Он вышел из машины и пошел ко мне. Я не ожидал увидеть человека, так мало похожего на того, кто занимается строительством. На нем были спортивная куртка и голубая рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами. Волосы у него были аккуратно подстрижены, а на руке мелькнули золотые часы. Похоже, дела у него шли неплохо. Это давало и мне некоторую надежду. Я подошел к нему и, улыбаясь, протянул руку.– Рой?– Здорово, приятель. – Он пожал мне руку. – Как дела?– Хорошо, – сказал я. – Хотя работа мне была бы кстати.– Отлично. Отлично. – Он смотрел мимо меня, на дорогу, сунув руки в карманы джинсов.– Папа. – В открытой дверце фургона появилась Белла. – Кто это?– А, это ты, – сказал я, как будто ее появление удивило меня. – Это мистер Рой, Белла. Рой, это моя дочь Белла. Я полагаю, Саванна говорила вам о ней.Рой приподнял брови.– Кто за ней будет присматривать? – спросил он.– Саванна сказала, может быть, у вас кто-нибудь найдется.Он подавился коротким смешком, совсем непохожим на смех, и я напрягся.– Сука, – пробормотал он довольно громко. Я понял, что за навороченным видом скрывается тот еще молодчик. Черт! Дело принимало неожиданный поворот.– Она думала, вдруг у кого-то из ваших рабочих есть дети, тогда кто-нибудь мог бы присмотреть за Беллой, – сказал я.– У меня тут не ясли, – сказал он. Его верхняя губа презрительно вздернулась.– Ладно, – сказал я. Внезапно я встревожился: все, видимо, начиналось сначала. – Ладно, я что-нибудь придумаю. – Черт бы побрал эту Саванну! Она представила дело так, как будто все уже налажено. – Расскажите мне о работе. Саванна не сказала мне, офисы вы строите или жилье.Рой скрестил руки на груди.– Слушай, я понимаю, Саванна сказала тебе, что речь идет о стройке, так?– Д-д-да, – с трудом выдавил из себя я, ожидая, что за этим последует. Мой внутренний голос подсказывал, что ничего хорошего.– Для тебя здесь важно одно: ты получишь порядочную сумму за непыльную работу.– О чем идет речь?– Нам нужен водитель с фургоном. – Он кивнул в сторону моего фургона. – Своего водителя я лишился, а для тебя все выйдет отлично. Ты даже ребенка сможешь взять с собой, если не найдешь для нее няньки.– В каком смысле «отлично»?Он скосил на меня глаза. Я чувствовал, что он меня оценивает.– Саванна говорила, что ты парень не промах.– Спасибо. – Я начинал раздражаться. – Скажи мне, что это за работа. Хватит морочить мне голову.– Это будет где-то в полночь. Ты подвезешь меня с приятелем на стоянку грузовиков к северу отсюда. Из одного из грузовиков мы заберем несколько ящиков детского питания, погрузим их в твой фургон, перевезем в другое место и получим кучу бабок.Меня разобрал нервный смех.– Ты издеваешься?– Ты получишь пятьсот баксов за несколько часов работы. Двести на стоянке и триста, когда мы доставим ящики на место. Тебе нигде не заработать столько так легко и быстро. А если все пройдет гладко, на следующей неделе мы это повторим. Пятьсот баксов каждую неделю.Он говорил серьезно, и меня это слегка ошеломило. Натуральный крышеснос: я уставился на него, не находя слов.– Детское питание? – проговорил я наконец. – Ты говоришь о краже детского питания?Он кивнул в сторону Беллы:– У тебя ребенок. Ты покупал ей когда-нибудь детское питание?Да пошел он! Я не хотел, чтобы этот жулик произносил имя моей девочки вслух или говорил о Белле.– В некоторых местах его держат под замком. А в других ты можешь купить только ограниченное количество. Вот люди и воруют его, потому что оно очень дорогое. Мы этим и занимаемся. Мы уводим несколько ящиков, а потом парни, с которыми я работаю, перепродают их дешевле, чем оно стоит в аптеках. Так что мы фактически оказываем людям услугу. Мы – Робин Гуды. Мы берем всего несколько ящиков, никто этого не замечает, и продаем их людям, которые не могут себе позволить купить детское питание в аптеках, в запечатанном виде и все как следует.Я вспомнил, как, покупая детское питание для Беллы, видел в некоторых магазинах закрытые ящики. Я не понимал, почему их запечатывают. Но это была дорогая штука. Это правда. Но в мои планы не входило попасть в тюрьму. Я был страшно зол на Саванну. Ну и в хорошенькую же историю я влип! Да еще так далеко от дома.– Не пойдет, приятель, – сказал я. – Саванна мне наврала о твоем предложении. Стало быть, работы на стройке нет?Может быть, эта афера с детским питанием была у них побочным промыслом, подумал я.– Верно. На стройке работы нет. Я этим занимался, но ситуация в экономике накрыла нас медным тазом. – Он усмехнулся. – Это дельце получше. Жалею, что раньше этим не занялся. Легкое, безопасное и доходное. – Для большей убедительности он указал на свой «Мустанг».– Забудь, – сказал я. – Я не тот, кто тебе нужен.Круто развернувшись, я направился к своему фургону.– Эй! – крикнул он мне вслед. – Если передумаешь, у тебя есть мой телефон.Я влез в фургон и, закрыв все дверцы, притянул к себе Беллу. Она вырывалась из моих объятий, желая вернуться к своей раскраске, но я держал ее крепко. «Ладно, – говорил я себе, уткнувшись лицом в ее волосы. – Успокойся». Мне нужно было все это обдумать. В Каролина-Бич мне делать нечего. Сейчас я нахожусь в Роли. Большой город. Больше возможностей. Я, конечно, что-нибудь найду.– Папа! – Белла вывернулась у меня из рук. Я прислонился спиной к стенке фургона. Меня била мелкая дрожь. А что мы с дочерью будем есть, пока это «что-нибудь» не подвернется?

Я не видела Тревиса целых три месяца, и, когда он появился в нашей квартире в Чэпл-Хилл, хотя мы собирались отправиться в заранее спланированную поездку в Джордан-Лейк, я не удержалась и вцепилась в него, начала целовать. Я миллионы раз представляла нашу встречу, и в моем воображении мы Тревисом сливались в медленном, исполненном нежных чувств объятии. Но когда я увидела его, его прекрасные ресницы, любовь в его улыбке, меня охватило неодолимое желание. «Завтра ты можешь умереть, – твердил мне внутренний голос. – Используй сегодняшний день полностью».

Мы разделись с рекордной скоростью, и на полу гостиной, в квартире, где отец держал меня взаперти именно для того, чтобы не дать этому произойти, мы предались самому безумному, неистовому сексу. Это было неожиданностью, так как мы собирались в этот день на пикник и наш ланч уже лежал упакованный в сумке на кухне. Мы должны были вернуться домой до прихода с работы моего отца. Мы не планировали такого потного, жадного, до потери дыхания, слияния наших тел. Какой восторг снова быть с Тревисом! Я обвила ногами его талию, чтобы глубже ощутить его в себе. Ковер обжигал мне плечи. «Мне все равно, все равно, все равно!» – думала я. Все, что имело для меня значение, – это снова быть в объятиях Тревиса.

Когда мы кончили, мы долго лежали обнаженные, обнявшись. Тревис неожиданно рассмеялся.

– Забудем о Джордан-Лейк и останемся здесь, – предложил он.

Это были его первые слова с того момента, как он вошел в квартиру.

– Да, да! – согласилась я.

– У нас будет пикник прямо здесь, на полу.

– Да, – снова отозвалась я. Но есть мне не хотелось. От одной мысли о сэндвичах с сыром и индейкой, приготовленных пару часов назад, меня подташнивало. Я никак не могла отдышаться. Я лежала тихо, ожидая, пока пройдет тошнота. Мне не хотелось, чтобы Тревис знал, как мне плохо. Мне не хотелось испортить то, что только что произошло.

– А, черт! – Он хлопнул себя ладонью по лбу.

– Что?

– Презервативы. Я оставил их в машине. Я не ожидал, что ты так на меня набросишься. – Он снова засмеялся. – Как думаешь, это ничего?

Я хотела сказать, что все в порядке, но у меня не хватило дыхания, чтобы выговорить эти слова. Тупая боль пробиралась в мою грудь, запуская длинные пальцы в спину. А к этому еще и тошнота! Я чувствовала, что меня сию минуту вырвет.

– В ванную, – проговорила я, пытаясь сесть.

Я почувствовала, как рука Тревиса обняла меня, и это было последнее, что я запомнила, прежде чем провалилась в темноту.

Я очнулась в машине «Скорой помощи». Это было знакомое мне ощущение, не первый раз меня везли в больницу. Выла сирена, и кто-то прижимал к моему лицу кислородную маску. Мне показалось, что рядом со мной сидит Тревис, я видела расплывчатые очертания его бледного лица. Я приподняла к нему руку, но кто-то выжал всю жизнь из моей груди и легких, и мир снова исчез, прежде чем я успела его коснуться.

Много дней спустя отец сидел у моей постели. Глаза мои были закрыты, но я знала, что он здесь. Он осторожно убрал волосы с моего лица, и я почувствовала, как любовь стекает с кончиков его пальцев. Когда я открыла глаза, он наклонился и, обхватив мою голову своими большими руками, поцеловал меня в лоб. – Привет, детка, – сказал он. – Как ты себя чувствуешь?Я пожала плечами, я не знала, как себя чувствовала. Меня опутывало столько проводов и трубок, что мне казалось, все то, что в меня через них вливали, не давало ничего чувствовать.– Я надеюсь, ты понимаешь, почему я запрещал тебе видеться с Тревисом, – сказал он. – Это было не из жестокости, Робин. Он не понимал, насколько ты хрупкая. Он тобой пользовался. Теперь ты понимаешь?Я кивнула, потому что это было легче всего. У меня не было сил для борьбы. Он говорил так тихо. Так спокойно. Если отец и был на меня сердит, он этого не показывал. Я подумала, что он уже излил весь свой гнев на Тревиса. Одна из сестер мне все рассказала – как он угрожал убить Тревиса на пороге приемного покоя. Он назвал моего возлюбленного насильником и сказал, что обратится в суд, если тот не отстанет от меня. Мысль, что отец знал, что связывало нас с Тревисом, казалась мне унизительной. Без сомнения, все его угрозы – просто пустые слова доброго человека, опасающегося за свою дочь. И все же, лежа там, слабая и опутанная проводами, я думала о том, как мы сможем возобновить наши отношения. Отец будет следить за каждым моим шагом.Выйдя из больницы, я написала Тревису по электронной почте, что мне лучше. Чтобы он ни в чем не обвинял себя. Я отправила письмо и стала ждать. Целые часы прошли без ответа. Часы перешли в день. День – в два. Два – в неделю. Когда неделя превратилась в месяц, я поняла, что потеряла Тревиса. Я пыталась ему позвонить, но он сменил номер, а нового в справочнике не оказалось. Быть может, он решил, что я не стоила того беспокойства, которое ему причинила? Или он боялся моего отца? В любом случае я его не осуждала. Я знала одно: его нет, и в моей жизни образовалась огромная пустота, которую никому никогда не заполнить.

Я никак не могла сосредоточиться на группе «Отец Харли и друзья», потому что, когда я сидела на своем обычном месте с чашкой кофе, мой взгляд то и дело устремлялся на дверь. Последнюю неделю Белла и Тревис приходили в кофейню каждый день, и дело дошло до того, что потом весь день я думала о них. Кроме Кэролайн, я никогда еще не видела ребенка чудеснее. Эти глаза! Последние пару дней Белла стала со мной разговорчивее, хотя раньше я в ней такой склонности не замечала. Иногда мне удавалось вызвать у нее улыбку или даже смешок. Тревис каждый день читал ей все ту же потрепанную книжку, которую она уже знала наизусть. Я видела на ней только два костюма – синие шорты и рубашку в белую и голубую полоску и коротенькие штанишки защитного цвета и розовую кофточку. Была ли у нее еще какая-нибудь одежда? Тревис был всегда в джинсах и рубашке, в сумке он носил теплую черную куртку. Приходя в кофейню, они первым делом отправлялись в мужской туалет и проводили там долгое время. Тревис выходил оттуда свежевыбритым, а Белла – с покрасневшими щеками, как будто он натер ей лицо. Потом Тревис ставил свой телефон заряжаться. Я подумала, что все это свидетельствует об отсутствии у них дома, и это внушало мне тревогу. Особенно из-за Беллы. Я знала, что дело с работой, приведшее Тревиса в Роли, провалилось. Каждый день он подбирал газеты, оставляемые другими посетителями на полу и на столиках, и просматривал списки вакансий. Я была уверена, что предложений работы по его специальности там было немного.

Я взглянула на часы на моем айпаде. Почти половина десятого, и моя чашка кофе почти пуста. Где же они? Я выглянула в окно. Мне хотелось надеяться, что они не придут. Это означало бы, что он нашел работу и кого-то, кому можно доверить Беллу. С одной стороны, это было бы чудесно, с другой стороны, это означало, что я больше не увижу Беллу, – осознавать это было мучительно больно.

Со своего места я не видела на столиках ни одной местной газеты. Одну я купила, и, пока расплачивалась у стойки, где собралась небольшая толпа, я заказала еще и кофе без кофеина. Заказ приняла молоденькая девушка-бариста, явно смущенная и растерянная, работавшая под руководством Нандо. Кофе мне совсем не хотелось, но мне нужно было чем-то заполнить время ожидания. Я не намеревалась уходить, пока не увижу Беллу.

Тревис с Беллой вошли, как раз когда взволнованная и смущенная девушка выполняла мой заказ и еще полдюжины других. По дороге в туалет Тревис помахал мне, и я добавила к своему заказу бутылочку апельсинового сока для Беллы. Я улыбнулась про себя и отошла к концу стойки дожидаться вместе с другими своего заказа.

Нандо улыбнулся нам всем, ставя на стойку чашки.

– У нее все прекрасно получится, – сказал он, кивая в сторону девушки. – Через месяц она тут будет заправлять всем.

Я ответила ему своей обычной бледной улыбкой и понесла кофе и газету к своему столику. Я быстро просмотрела списки вакансий в газете. Выбор невелик. Сегодня явно неудачный день для поисков работы. Я вдруг вспомнила о сайте в Интернете. Может быть, Тревис там сможет что-нибудь найти? Есть ли у него компьютер? Я в этом сомневалась, вспомнив, каким жалким завистливым взглядом он буквально впивался в мой айпад. Одолжу ему планшет, чтобы он посмотрел объявления.

Я чувствовала себя почти счастливой в ожидании возвращения Тревиса и Беллы из мужского туалета. Но, сделав глоток кофе, я чуть его не выплюнула. По вкусу он был как… как я не знаю что. Мыло? Соль? Заставив себя проглотить его, я чуть было не поперхнулась. Сняв с чашки крышку, я увидела внутри какую-то молокообразную смесь. Это точно не мой кофе без кофеина. Я встала и вернулась к стойке. Там уже стояла одна посетительница, пожилая женщина в розовом костюме. Она жаловалась девушке-баристе, что ей подали не тот кофе.

– Мне кажется, мы поменялись чашками, – сказала я.

– Я, наверно, перепутала заказы, – ужасно смутилась девушка.

– Нет проблем. – Нандо похлопал ее по плечу. – Эти две милые дамы подождут, пока мы исправим положение.

Он взял наши чашки и невозмутимо начал процесс снова.

– Что это было? – спросила я женщину в розовом, указывая на чашку, которую Нандо взял у меня.

– Мой любимый кофе с шоколадом по-баварски, – сказала она.

– Это… это совсем другое, – возразила я, и она засмеялась.

Я снова села. Тревис с Беллой выходили из туалета.

– Привет, Эрин, – сказал Тревис, когда они подошли ко мне.

– Привет, Тревис. Привет, Белла. Я уже думала, что вы не придете.

– А мы тут как тут. – Тревис не стал садиться, а Белла вскарабкалась на диван. Розовая сумочка болталась у нее на руке. Свою овечку Белла прижимала к груди. Тревис положил руку ей на головку.

– Посиди здесь, пока я принесу наш завтрак, Белла.

– Я купила ей апельсиновый сок, – сказала я.

Он приподнял брови.

– Что нужно сказать, Белл? – спросил он.

– Спасибо, – сказала Белла.

– Пожалуйста. И будьте там поосторожнее, – предупредила я Тревиса. – За стойкой новая девушка. Мне дали не ту чашку, и, по-моему, это была отрава.

Он засмеялся.

– Я всегда осторожен с кофе. Однажды я был на рыбалке с друзьями в Кил-Дэвил-Хиллз. По дороге туда я купил себе кофе в «Макдоналдсе» и поставил его на кухонный стол в коттедже, который мы снимали. У одного из моих друзей был такой же стакан, только у него в нем были черви.

– Не может быть! – Я состроила гримасу.

– Может, – сказал он, содрогнувшись. – Великолепный червивый сок.

Я засмеялась, наверно, в первый раз за многие месяцы.

– Моя мать сказала, что это мне досталось в наказание за то, что я ел в «Макдоналдсе».

– Баба? – спросила Белла.

Он поколебался секунду.

– Она самая, – сказал он. Он погладил ее по плечу с нежностью, от которой у меня встал комок в горле. – Баба.

Где она сейчас? Разве не мог он оставить Беллу с бабушкой, пока занимался поисками работы?

Тревис отошел к стойке, а я смотрела на Беллу. Впервые мы с ней остались наедине. Не то чтобы мы были на самом деле одни. За ближайшим столиком сидели четыре женщины, женщина в розовом костюме болтала по телефону, тут и там бизнесмены, работающие на компьютерах или читающие «Уолл-стрит джорнел». Но я видела перед собой только маленькую девочку на диване.

– Тебе нравится твоя сумочка, да, Белла?

Она приподняла сумочку, чтобы дать мне разглядеть ее получше.

– Розовый цвет подходит к моим глазам, – сказала она, повторяя то, что я говорила ей несколько дней назад.

– Это правда, – кивнула я. – А что у тебя в ней? Ты мне можешь показать?

Она кивнула и попыталась расстегнуть сумочку.

– Тебе помочь? – Кэролайн терпеть не могла, когда я пыталась помочь ей в таких мелочах, поэтому я не удивилась, когда Белла отрицательно покачала головой.

– Я сама. – Она нахмурилась, сосредоточенно поджав губы. Господи! Какой чудесный ребенок! Она подняла на меня глаза, признавая свое поражение. – Нет, не могу.

– Но ты ведь ее уже почти открыла, – сказала я. – Трудно, да?

Она встала и сделала шаг ко мне, протягивая сумочку. Одной рукой она оперлась на мое колено. Я почувствовала сквозь ткань брюк тепло ее маленькой пухлой ладошки. Или мне это только казалось. Мне хотелось, чтобы она оставила мне свою руку навсегда. Когда я брала у нее сумочку, мои руки дрожали.

– Ну и ну, – сказала я, раскрывая сумочку. – Даже мне замок открыть трудно. Не удивляюсь, что у тебя не получилось.

– Зато из нее ничего не выпадает, – сказала она.

Я ощущала ее запахи. Мыло. Зубная паста. Немытые волосы. Я глубоко вдохнула их все, потом протянула ей открытую сумку.

– Хочешь показать мне, что у тебя там внутри?

Она кивнула и запустила руку в шелковую розовую подкладку. Она торжественно извлекла оттуда миниатюрную куколку типа Барби с длинными блондинистыми волосами, в купальнике в розовую и белую полоску.

– Какие удивительные волосы! – сказала я.

Белла облокотилась на ручку моего кресла и присмотрелась к кукле.

– Желтые волосы называются белокурые, – сообщила она.

– Как мои, – сказала я.

Она изучающе посмотрела на мои волосы и покачала головой.

– Они у тебя не желтые, – сказала она с откровенностью, на которую никогда не отважился бы взрослый. Я улыбнулась. Наверно, темные у корней и выцветшие сверху волосы уже не казались желтыми.

– А имя у нее есть? – спросила я.

Она тряхнула головой, а потом вдруг подпрыгнула.

– Ага. Да. Я забыла. Это принцесса.

Ее внезапный энтузиазм вызвал у меня улыбку.

– Она красавица, – сказала я.

Тревис сел на диван, поставив на стол кофе.

– Вот, Белла, – сказал он. – Вот твоя половина маффина.

Я вдруг осознала, что каждый день, сколько я их видела, они делили маффин пополам. Сначала я думала, что они позавтракали дома и маффин – просто перекус. Теперь я убедилась, что дома у них нет, а половина маффина и есть их завтрак.

– Я показывала ей, – Белла указала на куклу.

– Показывала мисс Эрин, – поправил дочь Тревис.

– Я показывала мисс Эрин, что у меня в сумочке.

– А теперь отложи ее в сторону и ешь свой маффин, – сказал он. – А потом мы почитаем.

– Еще вот что, – добавила Белла. Она вытащила из сумочки фотографию и дала ее мне. Почти облокотившись на мои колени, она указала на троих людей на фотографии.

– Это я, папа и баба.

Они сидели на пляже в купальниках, на фоне океана.

– Какой красивый замок! – сказала я, указывая на песочный замок на снимке. Он был большой, тщательно слепленный и почти весь украшенный ракушками. Я видела, что Тревис пытался снова усадить Беллу на диван, а я подрывала его родительский авторитет. Но я не хотела отпускать ее от себя.

– Это мы его построили, – сказала она.

– А где живет твоя баба? – спросила я.

– Она жила с нами, а потом ушла на небо.

О боже! Я взглянула на Тревиса и беззвучно произнесла одними губами «простите». Он печально кивнул.

– Ты, наверно, по ней скучаешь, – сказала я Белле.

– Она не может вернуться, – вздохнула она и снова полезла в сумочку. На этот раз она достала фотографию хорошенькой девочки-подростка. Так обычно дети фотографируют друг друга в школе.

– А это кто? – спросила я. Скорее всего, подумала я, это сестра Тревиса.

– Моя мама, – сказала она.

Я не решилась спросить, где живет ее мама, и Тревис уловил эту мою нерешительность.

– Она живет в Боуфорте, – произнес он. Он держал чашку у рта, но не пил.

– Вот как, – сказала я, решив больше не задавать вопросов. – Положи все это обратно в сумочку и съешь свой маффин.

Я проследила за тем, как она бережно, один за одним, уложила все предметы в сумочку. Когда она засовывала туда фотографию своей матери, я заметила на обороте надпись «Робин».

– Видишь, тут два отделения. – Белла показала мне внутренность сумочки. – Картинки – с одной стороны, а кукла – с другой, чтобы картинки не помялись.

– Хорошо придумано, – кивнула я, когда ей удалось защелкнуть замочек. Она влезла на диван рядом с Тревисом.

– Это мои газеты, – сказала я Тревису, указывая на «Ньюс» и «Обсервер», лежавшие на столе. – Взгляните на объявления, если хотите.

– Спасибо.

Сегодня он действительно выглядел усталым, даже больше, чем обычно. Я настолько сосредоточилась на Белле, что сначала не заметила его подавленный вид. Тени вокруг глаз стали еще темнее, а лицо словно вытянулось. Может, это фотографии из сумки Беллы его так опечалили? Или утомили поиски работы?

– А как насчет Интернета? Однажды мне удалось именно там найти для себя рабочих.

– Да, – кивнул он. – Позавчера мы были в библиотеке, и я заглянул в компьютер. Там была одна подходящая работа, но, когда я дозвонился, мне сказали, что вакансия уже занята. Этот парень сказал, что желающих было человек двадцать или тридцать. Что-то в этом роде. – Он стряхнул с джинсов крошки. – Сегодня мы снова сходим в библиотеку и посмотрим.

– Возьмите мой айпад, – предложила я. – Вы сможете посмотреть прямо сейчас. А может быть, найдете и в няни кого-нибудь, но только не забудьте спросить про характеристики и рекомендации.

Он бросил на меня чуть оскорбленный взгляд.

– Я – отец с четырехлетним стажем. Порядки мне знакомы.

– Разумеется, – улыбнулась я.

Я нашла в Интернете сайт вакансий и вручила ему айпад, воздержавшись от попытки дать инструкции по пользованию. Я не хотела снова обидеть его, и у него вроде бы не возникло никаких проблем. Он достал из сумки ручку и блокнот и записал пару телефонов.

– Сейчас позвоню в одно место, – сказал он.

Белла смотрела на него с таким выражением, словно хотела сказать: «А про книжку ты забыл?»

– Я почитаю тебе, когда позвоню, Белл, – сказал он, вставая.

– Хочешь, Белла, я тебе почитаю, пока папа говорит по телефону? – спросила я.

Она соскочила с дивана, вручила книжку и вскарабкалась ко мне на колени. Впервые за полгода я держала на руках ребенка! Она прижалась ко мне, как будто знала меня всю свою жизнь. Как будто она была моей собственной дочерью. Я снова вдохнула запах ее волос. Я не могла надышаться ее запахом. Я чувствовала под своими руками ее ребрышки. Она была очень мала для четырех лет. Кэролайн в три года была крупнее, чем Белла в четыре. Положив подбородок ей на макушку, я открыла ее единственную книжку и, пока читала, думала о книжках и игрушках в комнате Кэролайн. Я могла бы поехать домой и взять несколько для Беллы. Если бы я только могла зайти в комнату Кэролайн! Одна эта мысль так меня взволновала, что я сбилась, читая.

– Нет, – сказала Белла. – Это говорит рыбка.

– Ты права, – кивнула я. – Я ошиблась.

Я читала дальше, думая о своем доме. Теперь о доме Майкла. Нашлась бы там работа для Тревиса? После смерти Кэролайн Майкл взял на себя всю работу по дому. Вряд ли бы там нашлось, чем заняться. К тому же без моей зарплаты мы не могли себе позволить никаких наемных работников.

Я взглянула на Тревиса, говорившего по телефону в углу кофейни. Судя по выражению лица, до светлой полосы его жизни было еще далеко. Не прекращая чтения, я запустила руку в свою сумку и достала из кошелька двадцать долларов. Я осторожно опустила банкноту в карман штанишек Беллы. Тревис никогда не взял бы у меня деньги, если бы я предложила их напрямую. Лишь бы он понял все правильно и не оскорбился, когда их найдет.

В тот день Белла и я снова ели в «Макдоналдсе». Маме бы дурно стало, знай она, что мы практически живем в нем. Она готовила, как принято на Юге, – много масла, свинины, мясных соусов. Еду на скорую руку она презирала. До того как начались наши бедствия, я водил Беллу в «Макдоналдс» не больше двух раз. Теперь мы чувствовали себя здесь как дома. Дешево и сердито. Еда так себе. Зато протеин. Зато кусочки яблок. Плюс маленькие игрушки. Белла была от них в восторге! В «Макдоналдсе» ей все нравилось – от работавших там веселых, вечно спешащих подростков до зоны игр. Особенно зона игр. Откровенно говоря, мне там тоже нравилось. Я мог сидеть за столом, названивая по поводу работы, а она лазала по туннелям, качалась в пластиковых шарах, вероятно, полных микробов, болтала с другими детьми, как будто у нее не было никаких забот. Это было то, чего я для нее желал. Полная свобода. А если ценой за это была закупоривающая артерии пища, оно того стоило.

В то утро мы просидели в кофейне дольше обычного. Пока не ушла Эрин. Через несколько дней она возвращалась на работу, и я знал, мне будет ее не хватать. Она была единственным человеком, кого я знал в Роли, не то чтобы я на самом деле ее знал, но она улыбалась нам по утрам и уделяла время и смогла расположить меня к себе. Она нашла подход к Белле, и это нравилось мне еще больше. Белле нужно общение с женщинами.

Утром я списал несколько адресов с сайта объявлений. Постройка забора, перевозка грузов, разные подсобные работы. Я записал все, что мог бы делать, и, пока Белла играла, начал звонить. Мне нужно сегодня добавить денег на телефон. А еще нужно купить немного фруктов и овощей. Пучок моркови. Что-нибудь дешевое. Что-нибудь, чтобы спасти Беллу от цинги. У детей бывает сейчас цинга? Я купил аэрозоль с морской водой, о котором мне говорила Эрин, и он вроде бы помог.

Электронные объявления оказались для меня шилом в заднице. Людям было нужно, чтобы ты приступил к работе немедленно, сейчас же, а лучше еще десять минут назад. А я не мог начать, пока не найду няньку для Беллы. Это была палка о двух концах. Нанять кого-то я мог только тогда, когда начну зарабатывать, чтобы платить этому человеку. Я подумал об Эрин. Надо было узнать ее телефон. Может быть, она согласилась бы побыть с Беллой несколько часов, чтобы я мог заработать и заплатить кому-то на следующий день – если, конечно, я на этой работе задержусь. Голова у меня раскалывалась от этих мыслей.

Было еще одно обстоятельство, связанное с этими вакансиями с сайта объявлений. В большинстве из них предлагалась работа только на один день. Помочь пожилой паре с переездом на новую квартиру. Починить туалет или покрасить комнату. Я позвонил одной женщине, предлагавшей уход за детьми. Оказалось, ей шестнадцать лет, и, судя по голосу, она была в этот момент сильно пьяна. Разговаривая с ней, я наблюдал за Беллой, скользившей в море пластиковых шаров. Она казалась такой счастливой! Я улыбнулся и отключил телефон. Речи не может быть о том, чтобы оставлять ее с кем-то, кого я не знаю. Этого не будет.

Я был ужасно зол на Саванну. Я использовал несколько остававшихся у меня драгоценных минут телефонного времени, чтобы позвонить ей после разговора с Роем. Но она не ответила. Я представлял себе, как она проверяет номер звонившего, узнает меня, забавляется шуткой, которую она со мной сыграла, и не дает себе труда ответить. Не знаю, почему ей понадобилось так меня одурачить, но, если бы она ответила, я бы ей кое-что высказал. Одно дело – дурачить меня, но совсем другое – угрожать благополучию моей дочери.

Наконец я позвонил по всем имевшимся у меня номерам. Попробовал еще дозвониться моему бывшему боссу, вдруг у него что-нибудь найдется. Но он ответил, что находится в Вашингтоне. Он съехался со своим братом и подыскивал работу там. Это меня напугало больше всего. Если он с его квалификацией попал на рынок труда, у меня не было ни малейшего шанса. Правильнее оставаться в Роли. Из всех худших выборов это был лучший.

– Папа! – Белла подбежала ко мне, когда я укладывал телефон в карман. – Я нашла деньги! – У нее в руке была скомканная банкнота, и я протянул за ней руку. Белла уронила ее мне на ладонь. Я развернул. Двадцать баксов.

Я взглянул в сторону игровой зоны. «Находка – собственность нашедшего». Но у какого ребенка могло быть при себе двадцать долларов?

– Где ты это нашла, Белла? – спросил я. Среди этого моря шаров могло затеряться все, что угодно.

– У меня выпало из кармана, – сказала она.

– Из кармана? Из какого кармана?

Она похлопала по левому карману своих штанишек.

– Ты уверена, Белла? Ты уверена, что нашла это не на полу?

Но я еще не договорил, как меня осенило, что произошло. Эрин. Я вспомнил, как Эрин читала Белле, как Белла прислонилась к ней. Щеки у меня вспыхнули. Черт! Ну зачем она это сделала? Гордость мне нужна была больше, чем ее деньги или, что еще хуже, ее жалость. Почему она не позволила мне сохранить гордость? Мы уже больше не сможем ходить в кофейню. Она все испортила.

Но я смотрел на двадцатидолларовую банкноту и видел перед собой пучок моркови, пару яблок и, может быть, гроздь винограда, который любила Белла. А еще и пару галлонов бензина для фургона. Я вздохнул.

– Можно я положу это себе в бумажник? – спросил я.

– В мою сумочку, – сказала она. Ее сумочка и овечка лежали на столе, рядом с моим телефоном.

– Ладно, – сказал я. – Мы пойдем в «Уолмарт» и купим чего-нибудь поесть, а сдачу мы будем хранить в твоей сумочке. Так пойдет?

– Чего поесть?

– Винограду?

Глаза Беллы широко раскрылись. Лицо ее озарилось такой радостью, что я рассмеялся. Обхватив руками ее головку, я наклонился поцеловать ее в лоб. Я ощутил запах пота и подумал, что от меня тоже должно нести порядком. Нам нужна была комната в мотеле. Настоящий душ. Прачечная-автомат.

– Можно мне еще поиграть? – спросила она, когда я положил двадцать долларов в ее сумку.

– Ну конечно, – сказал я.

Я снова уселся в кресло и смотрел, как она бегала с другой маленькой девочкой примерно ее возраста. Я был как в камере пыток в этом огромном торговом центре, где не имел возможности ничего купить. Пляж был в миллионах миль отсюда, и при одной мысли о прогулке босиком по песку, о волнах, принявших прах моей матери, о ракушках, ничего красивее которых нельзя было найти в здешних магазинах, горло у меня сжалось, и мне пришлось несколько раз мигнуть, чтобы вернуть взгляду ясность.

Пятьсот долларов, сказал Рой. Пятьсот долларов всего за несколько часов работы. Рой сам этим все время занимался. Пятьсот долларов были для меня все равно что миллион. Комната в мотеле на несколько ночей. Ванна, душ, телефон и телевизор. Здоровая еда для Беллы, а для меня – возможность перевести дух.

Все, что от меня требуется, это только вести фургон. Не велика важность. Я же не буду сам воровать. К тому же это будет помощь безденежным родителям, ведь так? Бедным родителям вроде меня. Что, если бы Белла была так мала, что еще нуждалась бы в детском питании? Я помогу этим родителям кормить их детей. Я не позволял себе углубляться в эти мысли. Не углубляться, чтобы не видеть, насколько это скверно.

А что, если Рой уже нашел кого-то? Меня охватила паника. Это был мой единственный шанс. Пятьсот баксов. Я был бы идиотом, если бы упустил такую возможность.

Я пойду на это. А что делать с Беллой, пока я буду разъезжать? А что, если посадить ее в детское креслице за моей спиной? Нет. Мне было противно думать о Рое и его приятеле – двух жуликах – рядом с Беллой.

И тут я вспомнил об Эрин.

У меня был очень краткий менструальный период после последнего секса с Тревисом. Но мои периоды всегда были нерегулярными из-за постоянно принимаемых лекарств, а после приступа, больницы и ожидания вестей от Тревиса это волновало меня меньше всего. Так что, когда доктор сообщил мне потрясающее известие, что я беременна, шла уже шестнадцатая неделя. И он, и мой отец настаивали на аборте. Лекарство, которое я принимала, могло привести к рождению больного ребенка, да и выносить его при моем состоянии здоровья я едва ли могла. Ты можешь завтра умереть, напомнила я себе, но ребенок был твоей единственной связью с Тревисом. Я поправилась после приступа и чувствовала себя так же, как и до него, поэтому отказалась от аборта. Отец пытался через суд объявить меня неправомочной и взять на себя опекунство, чтобы заставить меня сделать аборт, но судья оказался противником абортов и был на моей стороне.

Я хотела дать знать Тревису. С тех пор как он не ответил на мои электронные письма, я не знала, как он ко мне относится. Может быть, он переехал? Может быть, у него появилась другая? Я говорила отцу, что мы должны ему сообщить, что это справедливо. Даже если Тревис не желал иметь со мной ничего общего, он должен знать, что станет отцом. Втайне я надеялась, что ребенок сможет снова сблизить нас. Но отец сказал, что он ни за что не потерпит Тревиса в моей жизни. Я оспорила это в суде и выиграла, и это придало мне смелости снова попытаться связаться с любимым. Я просила его отозваться, мол, мне нужно поговорить с ним о чем-то очень важном. Прошли месяцы. Я верила, что он любит меня, что он отзовется. Но этого не случилось. Боль от того, что от него нет ответа, когда я так нуждалась в поддержке, была очень сильной. Я вспомнила, что говорил мне отец о моей незрелой детской любви. Может быть, он прав. Может быть, для Тревиса это было только мальчишеское увлечение.

Чтобы беременность не кончилась выкидышем, я перестала принимать некоторые лекарства, и вот тут-то я и поняла, насколько тяжело я больна. Эти лекарства поддерживали стабильность состояния. От них мне было лучше, хотя на самом деле мне всегда было плохо. Без них я совсем ослабела. Настолько ослабела, что приходящую учительницу сменила постоянная медсестра. Я проводила все время в полусознании, лежа в постели. Мне два раза сделали УЗИ, и все изумились, что моя девочка выглядела вполне нормально, а я обрадовалась, что дала ей шанс на жизнь. Лежа целыми днями в постели, я чувствовала, как она шевелится и толкается у меня в животе, и надеялась, что она будет деятельной и энергичной. Я молилась, прося у Господа, чтобы она родилась борцом, потому что все свои бойцовские качества я утратила. Все, на что я была способна, это дойти до туалета, не теряя сознания.

За тринадцать недель до родов меня поместили в больницу, где мне предстояло пробыть до появления ребенка на свет. Мне было очень, очень плохо. Через мою палату проходили десятки докторов с бесконечными лекарствами, стараясь сохранить жизнь «глупой девчонке». Я знала, хотя и ни за что не призналась бы в этом, что отец был прав: мне следовало сделать аборт.

Прошло еще две недели. Ни отцу, ни врачам, ни социальному работнику не нужно было говорить мне, что, если я и переживу беременность – что все еще было под сомнением, – я не смогу заботиться о дочери. В это время я уже не хотела ребенка. Какая я была дура! Отец нанял юриста, который помог мне уладить вопрос о передаче ребенка в приемную семью. Юрист пришел в мою палату, включил компьютер и вышел на сайт, где были зарегистрированы супружеские пары, не имевшие своих детей и желавшие удочерить ребенка. Я была слишком слаба, чтобы этим заниматься, и все эти персонажи слились в моих глазах в одно лицо.

– Мне все равно, – сказала я. – Выбирайте сами.

Он колебался.

– Я расскажу вам о трех парах, хорошо? И вы выберете одну из них. Я хочу, чтобы вы приняли участие в выборе. Если… когда вы поправитесь, я не хочу, чтобы вы думали, что вас к этому принудили.

Он описал мне три пары, но в моем сознании они все перепутались. Кто из них работал в Ай-би-эм? Которая из женщин потеряла троих детей? Кто из них был пилотом гражданской авиации и хотел, выйдя в отставку, посвятить себя отцовским обязанностям?

– Среднюю, – сказала я. – Я выбираю среднюю из трех.

По-моему, юрист сказал, что они богатые люди, а мне хотелось, чтобы у моей дочери было все, раз уж у нее не будет меня.

– Супруги Ричардсон, – с удовлетворением сказал он, закрывая ноутбук. – Они будут в восторге, Робин. Вы сможете принимать любое участие в жизни ребенка, если пожелаете. Вы сможете…

– Я хочу, чтобы она перестала быть частью меня, – перебила я. – Она меня убивает.

Он отступил от меня на шаг. Мне показалось, что я его шокировала. Я слишком утомилась, чтобы объяснять, что я не то хотела сказать. А может быть, я именно это и хотела сказать. Я сожалела, что так боролась за то, чтобы иметь этого ребенка. Она и впрямь убивала меня. Я была готова на все, чтобы дать ей шанс выжить, но она убивала меня, лишая последнего шанса.

Каждый день то один, то другой врач объяснял мне свой метод лечения, и я постепенно утрачивала способность их понимать. Я знала, что им придется извлечь ребенка раньше положенного времени, что мне будут делать кесарево сечение. Потом я останусь в больнице, пока мне не найдут новое сердце. Я знала, что все это моих рук дело, мой выбор в пользу ребенка, а не себя самой. Слова врачей звучали все глуше, пока однажды я не ушла в тот мир, где уже не могла их слышать.

Как-то раз, когда я еще находилась в том туманном мире, между жизнью и смертью, я смутно увидела наклонившуюся надо мной женщину. Она что-то держала в руках. Блокнот или что-то в этом роде. Она приподняла кислородную маску с моего лица.

– Вы меня слышите, Робин? – спросила она. – Мне нужно узнать имя отца для свидетельства о рождении.

– Я не должна… – пробормотала я, стараясь вспомнить, что мне говорил отец о свидетельстве о рождении.

– Вы меня поняли, голубушка? Как зовут отца ребенка?

– Тревис Браун, – прошептала я. Как это было хорошо – почувствовать, как эти два слова соскользнули с моего языка! Она уже вышла из палаты, прежде чем я вспомнила, что именно эти слова мой отец и запретил произносить.

Я свернула к подъезду дома, где мы с Майклом жили последние десять лет, и была разочарована, увидев сквозь окно гаража его машину. Было пять часов, и вероятность, что я смогу заглянуть домой, не встречаясь с Майклом, была велика. Я знала, что он работает над новой игрой у себя в кабинете, и хотела проскользнуть незаметно.

Тревис и я долго разговарили сегодня утром в «ДжампСтарте». По тому, как он обращался с айпадом, было ясно, что он хорошо знаком с компьютерами и Интернетом. Мы разговорились об Интернете, и я сама не заметила, как рассказала ему, что Майкл был дизайнером видеоигр. Тревиса это очень заинтересовало.

– Я никогда не думал, что кто-то занимается этим профессионально, – сказал он. – Круто.

– Это не обычные игры, – объяснила я. – Они объединяют в одно время тысячи людей и предназначены для решения реальных проблем. Вроде энергетического кризиса или предотвращения лесных пожаров. Он получил премию за одну игру, где целью было лечение некой разновидности рака. – Пока я говорила ему об этом, во мне возродилась прежняя гордость Майклом.

– Круто, – снова повторил Тревис. Трудно понять, как человек без работы, с ребенком на руках и, вероятно, бездомный, мог увидеть и оценить пользу таких игр.

– Он думает, что игры – это универсальное средство, которое может излечивать все, – сказала я, переходя, по своему обычаю, в критичный тон, который я усвоила по отношению к Майклу. – Он видит во всем только хорошее.

– Держу пари, он славный парень.

– Да, – кивнула я, потому что с этим не поспоришь. Внезапно я ощутила тоску по Майклу. По нашей прежней жизни. – Он славный парень.

Наш дом в стиле тридцатых годов был маленький и симпатичный. Он находился в Файф-Пойнтс, одном из моих самых любимых районов в Роли. Я любила наш дом, хотя он и был достаточно небольшим. Мы знали, что нам предстоит переезд в дом побольше, как только у нас появится второй ребенок, и специально на это копили. Теперь все потеряло смысл. Все наши сбережения съела плата за мою квартиру.

Я развернулась и подъехала к черному ходу. Сколько раз ходила я по этой дорожке? Сколько раз искала в связке ключей ключ от двери? Сколько раз поднималась по этим ступенькам на крыльцо, которое, как я заметила, Майкл покрасил? Он переделал ступеньки еще до моего отъезда. Это было одной из первых его работ по дому, предпринятых, чтобы отвлечься от того, от чего невозможно было отвлечься. Все, что я годами просила его сделать, было сделано.

Только я хотела вставить ключ в замок, как он открыл дверь. Он широко улыбался, и я надеялась, что он не истолкует мой приезд как нечто значимое.

– Привет, – сказал он. – Приятно тебя видеть.

– И тебя, – вежливо отозвалась я. Хотя и не хотела застать его дома, я была действительно рада его видеть, и это меня удивило. Мы неловко обнялись. Бездумно поцеловав его в щеку, я совершенно не ожидала предательского ощущения, вызванного в моем теле запахом его крема после бритья. Я высвободилась из его рук и отступила на шаг.

– Прости, что я так врываюсь, но мне нужно кое-что взять, – сказала я, войдя в комнату и положив сумку на стол.

– Ну конечно. – Он махнул рукой в сторону пачки вермишели на столе. – Я собирался поужинать. Может быть, ты возьмешь, что тебе нужно, и присоединишься ко мне?

– Не могу, – поспешила отказаться я. Неужели он каждый вечер ест макароны? И в этом я виновата. В семье обычно готовила я, а он мыл посуду и убирался. – Знаешь, я завтра выхожу на работу, и мне нужны кое-какие вещи. – Это была ложь. Уезжая, я упаковала много своих вещей. Какой нужен гардероб, когда целыми днями ты носишь белый халат? Я приехала для того, чтобы взять из комнаты Кэролайн книги для Беллы. Может быть, еще и пару игрушек. Маленьких, чтобы она могла носить их в своей сумке.

– Это здорово, Эрин, – сказал он. – Тебе это пойдет на пользу – снова взяться за работу.

– Верно, – кивнула я.

– Тебе помочь? – спросил он, когда я направилась к лестнице.

– Нет, спасибо.

– Позови меня, если передумаешь.

Я поднималась по лестнице, надеясь, что он останется на кухне, потому что не хотела объяснять, что я делаю в комнате Кэролайн, куда после ее смерти заглянула только раз, да и то мельком. И одного раза было слишком много. По дороге сюда я настраивала себя на этот визит, воображая, как вхожу в комнату и направляюсь прямо к книжному шкафу. Я даже знала, какие книги оттуда достану. Для «Винни-Пуха» Кэролайн была еще слишком мала, и книга стояла еще в суперобложке, но Белле она понравится. Где-то на полках была еще и книжка о голубоглазой овечке. Белле она тоже понравится, так как она не расставалась со своей мягкой игрушкой. Я представила себе, как Белла сидит у меня на коленях, а я ей читаю. Новые книжки, не «Кота в сапогах». Нельзя иметь только одну книжку. Кэролайн была в этом отношении счастлива. Мы все были счастливы.

Поднявшись наверх, я представила себе, как я подхожу к книжному шкафу, достаю книги, а потом смотрю на полку, где мы держали ее мягкие игрушки, и беру одну из них. Может быть, жирафа. Он не был в числе ее любимых игрушек и поэтому остался непотертым и чистым. От него не будет пахнуть ее запахом. Ее любимые игрушки всегда красовались рядком на подушке, и сейчас они, наверно, там – все, кроме лохматой коричневой собаки, которую она взяла с собой в поездку в Атлантик-Бич.

Коридор был длинный, старые доски, как обычно, скрипели, и меня удивило, как я соскучилась по дому. В конце коридора была открыта дверь в нашу с Майклом спальню. Было еще четыре двери: одна – в помещение, сочетавшее гостевую комнату и мой кабинет, одна – в ванную, одна – на чердак и одна – в комнату Кэролайн. Эта единственная дверь была закрыта. На ручке висела табличка, которую Кэролайн сделала в дошкольной группе за неделю до смерти. Под фетровым цветочком деревянными бусинками было выложено ее имя. Последние две маленькие буковки теснились в углу, потому что ей хватило места только на «Кэрол». Я стояла в коридоре, смотрела на табличку и вспоминала, как она ей нравилась. Как она ею гордилась! И это потому, что учительница сказала ей, что выбранные цвета прекрасно гармонируют. Это было для нее новое слово. «Эти цвета гармонируют, мама?» – спрашивала она, глядя на картинки в книжке. «Эти цвета гармонируют?» – спрашивала она, выбирая рубашку, чтобы надеть с шортами. Майкл и я насколько могли гармонично пели в кухне «Вниз по реке Суони», стараясь объяснить ей еще одно значение этого слова. Она зажала уши руками. «Моим ушкам больно», – сказала она, и мы с Майклом расхохотались. Даже сейчас я улыбнулась при воспоминании об этом. Джудит говорила мне: «Наступит день, когда воспоминания о Кэролайн будут вызывать и улыбку, не только слезы». Я ей не поверила. Улыбка показалась мне предательством, и, стоя у двери в комнату Кэролайн, я подумала: «Я не скажу об этом Джудит». А почему бы нет? Это будет означать, что мне лучше, что у меня прогресс. Но разве можно назвать прогрессом то, что я забываю Кэролайн?

– Я никогда не забуду тебя, моя любимая, – прошептала я своей дочери, поворачивая ручку двери в ее комнату.

Открыв дверь, я постояла мгновение, впитывая в себя атмосферу детской. Воздух был немного затхлый. Ее запах исчез. Исчез навсегда. Открывал ли Майкл окна, чтобы от него избавиться, или он выветрился сам по себе? Ее постель была аккуратно убрана, как в ту пятницу, когда мы поехали на пляж. Пять мягких игрушек лежали на зеленом с голубым покрывале, которое она выбрала сама. «Эти цвета гармонируют, мама?» В углу стояла ее игрушечная кухня. А с другой стороны – низенький столик с двумя маленькими стульями. На столике были аккуратно разложены раскраски, цветные мелки и баночки с клеем.

– Я люблю тебя, – прошептала я в воздух. – Я всегда, всегда буду любить тебя.

Под окнами помещался длинный и низкий книжный шкаф. Оттуда, где я стояла, я видела корешки книг. Я могла даже разглядеть пару нужных мне названий. В остальных придется покопаться. До шкафа было пять шагов. И одна минута, чтобы присесть на корточки и достать книги. Но я замерла в дверях. Мне казалось, что пол подо мной вот-вот провалится.

– Эрин?

Резко повернувшись, я увидела в коридоре Майкла. Я не слышала, как он поднялся по лестнице.

– Я не трогал ее комнату, – сказал он.

– Я знаю. Спасибо тебе.

– Ты хочешь… я не знаю… тебе помочь разобрать ее вещи?

– Я к этому не готова. Ничего не хочу трогать.

Может быть, поэтому я и не могла пересечь комнату, чтобы взять книги. Это значило бы удалять Кэролайн отсюда по частям. Тут книжку, там игрушку, пока от нее ничего не останется.

– Ну ладно, я просто подумал… что-то я слишком много приготовил пасты. Как тебе всегда удается приготовить именно столько, сколько нужно?

– Помнишь, как она спрашивала, гармонируют ли цвета? Помнишь, как мы на кухне пели «Вниз по Суони»?

– Да, я помню. – Он говорил медленно, размеренно, так он начал говорить с тех пор, как наша жизнь стала разлаживаться. Он словно боялся, что произнесет не то слово или не с той интонацией и снова вызовет у меня приступ бешенства. Я не могла его за это осуждать.

– Ты заходишь сюда когда-нибудь?

– Нет, – сказал он. – Не хочу. Это слишком больно.

Неуверенно и осторожно он положил руку мне на спину.

– Я думаю, всю ее одежду и игрушки нужно раздать, Эрин. Я думаю, мы должны…

– Перестань, – сказала я. – Я знаю, что ты думаешь. Что мы должны убрать все ее вещи и поставить здесь велотренажер, но это…

– Я не это хотел сказать. – Он вздохнул и убрал руку с мой спины. – Я пойду вниз. Я только хотел сказать, что это по-прежнему твой дом. Ты можешь приходить в любое время. Тебе не нужно извиняться за появление без приглашения. Мне не хватает тебя.

– Тебе не хватает меня прежней, – сказала я. Так же, как и мне не хватало нашей прежней жизни. – Тебе не может не хватать меня теперешней.

Засунув руки в карманы, он уперся взглядом в пол.

– Как у тебя с Джудит? – поинтересовался Майкл. Он ожидал волшебного исцеления.

– Прекрасно, – сказала я. Выйдя в коридор, я закрыла дверь в комнату Кэролайн. – Я соберу вещи и поеду.

Я знала, что не понесу вещи Кэролайн в кофейню. Я загляну в свой гардероб, возьму несколько ненужных мне вещей и уеду. Лучше бы я никогда сюда не возвращалась.

Я сидела в кресле в свадебном салоне, держа на руках Ханну и глядя в ее чудесное маленькое личико. Ей был уже месяц, и в ее чертах я не видела ни малейшего сходства ни с Алисой, ни с кем-либо из Хендриксов. У нее были светлые пушистые волосы и все еще темные серо-голубые глаза, какими они бывают у младенцев. Глаза эти, я это отчетливо видела, следили за каждым моим движением, хотя Молли уверяла, что этого пока еще не может быть.

Молли ходила вокруг подиума, на котором стояла Алиса в черном шелковом платье подружки невесты, портниха подкалывала ей подол.

– Я говорила тебе, что я в него не влезу! – жаловалась Алиса. Платье и правда было немного тесновато. Подходящий размер было трудно подобрать во время беременности, так как мы не могли предвидеть, насколько она похудеет после рождения ребенка.

– Оно прекрасно на тебе смотрится, Эли, – возразила я. – К свадьбе ты еще на фунт похудеешь, и оно будет сидеть как влитое.

– А если не похудею? И сиськи у меня все еще огромные.

– Ну и радуйся, пока они такие, – сказала Молли. Мне нравилось в ней это качество. Внешность имела для нее большое значение, и ей наверняка было досадно, что платье Алисы сидело плохо, но она вела себя так, как будто ей все это было неважно, и это было очень мудро с ее стороны. Я видела, как неловко чувствовала себя Алиса на подиуме, и эта неловкость усугубляла ее депрессию и была для нее мучительна. Я лучше других знала, в каком угнетенном состоянии она сейчас находилась. Она была со мной вполне откровенна, и я чувствовала ее тайную тоску по Уиллу. Связь с ним была намного теснее и зашла намного дальше, чем кто-либо мог догадаться. Не только ее приятель Джесс возил Алису на их притворные «свидания», она убегала из дома по ночам, чтобы встречаться с Уиллом на кладбище. Она рассказала мне, как нежно он с ней обращался и какие планы они строили на будущее. Каждый раз, когда я воображала себе их тайные встречи, лицо Уилла превращалось в моем воображении в лицо Тревиса.

Я уже отстояла на подиуме положенное время. Две недели назад портниха переделала на меня свадебное платье Молли, и сегодня оставалось только укоротить длину. Она работала, а я смотрела на себя в зеркало. Единственное изменение, которое пришлось внести, это добавить кружев у шеи, чтобы скрыть мой шрам. Мое отражение мне не нравилось. Быть может, потому, что волосы у меня были распущены и плохо расчесаны и на мне не было макияжа, в общем, несмотря на платье, я не была похожа на невесту. Я была похожа на девочку, забавляющуюся игрой в переодевания, наряженную в платье, ей не принадлежащее. Молли и портниха охали и ахали вокруг меня, но мне казалось, что и они заметили мою неестественность. То же чувство не покидало меня и накануне в ювелирном магазине, куда привела меня Молли, чтобы переделать венчальное кольцо бабушки Дейла. Я уже носила ее обручальное кольцо с таким огромным бриллиантом, что чувствовала себя нелепо с этим кольцом на пальце. Венчальное кольцо добавило бы еще бриллиантов мне на палец. Ювелир прикоснулась к ногтю на моем указательном пальце. «Если пожелаете, я могу вам порекомендовать хорошую маникюршу», – сказала она, и я зажала свободные пальцы в ладони. Молли засмеялась, но ей, вероятно, приходила в голову та же мысль.

Я осторожно погладила пушистые волосы Ханны, глядя на ее личико. Я сидела, сомкнув бедра, и Ханна помещалась в ложбинке между ними, головка ее была у моих коленей. Я любила держать малышку так, чтобы ощущать каждый дюйм ее тела. Держал ли кто-нибудь так моего ребенка, глядя в ее лицо взглядом, полным любви? Мое чувство было таким глубоким и чистым. Ничего похожего я раньше не испытывала.

Сегодня рано утром я бродила по старому кладбищу с пожилой парой из Теннесси. За завтраком они расспрашивали меня о нем, и я выразила готовность пойти туда с ними. Последние дни я была в грустном настроении. Если бы у меня только что не закончились месячные, я бы приписала это им. Но сейчас для этого не было оснований. Я подумала, что роль гида поможет поднять мне настроение, я любила это кладбище: глубокую тень деревьев и мирную зелень. Но мои ожидания не оправдались. Скорее зрелище произвело противоположный эффект. Хотя какого еще эффекта можно было ожидать? Ведь это кладбище.

Я показала им могилу военного врача, умершего в 1848 году в день своей свадьбы. При этой мысли я вздрогнула, так как моя собственная свадьба намечалась в ближайшем будущем. Я показала им пошатнувшиеся надгробия моряков, и солдат, и женщин, умерших от родов. Супруги задавали мне вопросы, и я была довольна, так как могла на них ответить. В такие дни я чувствовала себя уроженкой Боуфорта. Я желала ею стать. «Ты станешь местной жительницей по мужу, – уверяла меня Молли. – Тебя примут за свою».

Я уже чувствовала себя «своей» и не сразу поняла, что Молли употребила это слово в другом, более глубоком смысле. В смысле «Вы из каких, милочка?». Это напомнило мне, как отец говорил, что Тревис «не такой, как мы». Впрочем, в эти дни мне все напоминало о Тревисе.

Мы подошли к могиле девочки, похороненной в бочонке рома.

– Надо же! – Женщина указала на единственную странность на этом древнем кладбище. Могильный холм был усыпан игрушками. Флаг с изображением Синей Бороды, еще одного из известных – или в данном случае печально известных – жителей Боуфорта, был закреплен с одной стороны могилы, а с могильной плиты с неразборчивой надписью свисала бейсбольная шапочка.

Я рассказала им историю о маленькой девочке, чей отец-моряк сохранил ее тело в бочонке рома. Хотя я рассказывала эту историю десятки раз, мне вдруг стало жутко, когда я представила себе потерю этого отца. Мы бродили по кладбищу, разговаривая об этой истории, и я впервые заметила там много детских могил. Может быть, их было и не так много, но маленькие надгробия сразу бросались в глаза, и я воображала каждого ребенка в объятьях любящего отца. Любящей матери. Родителя, так никогда и не оправившегося от потери ребенка.

Можно на долгие годы блокировать информацию в своем сознании. Это можно сделать, когда ты знаешь, что боль убьет тебя, если продолжать это хранить. Так было у меня с Тревисом и с ребенком. Я вычеркнула их из памяти, и мне это удавалось, пока я не взяла на руки Ханну и не вспомнила о том, другом ребенке. Том самом, которого я хотела извергнуть из своего тела. Ребенке, которого я решила никогда не знать.

– Робин? – спросила Молли. – Ты меня слышала?

Только теперь я вдруг поняла, что Молли говорит со мной, а я была так поглощена Ханной и моей утренней прогулкой, что ничего не слышала.

– Она ничего не видит, кроме ребенка, – засмеялась портниха.

– Эту девушку надо как можно скорее выдать замуж, – сказала Молли. – Такой жажды материнства мне еще не случалось видеть. – Молли нежно погладила меня по плечу. – Дай только Дейлу занять свой пост, прежде чем вы заведете ребенка, хорошо? – Она улыбалась.

Я улыбнулась в ответ, но улыбка вышла фальшивой. Как я могла сказать ей, что жаждала вовсе не ребенка Дейла? Я жаждала своего собственного. Ребенка, который был для меня призраком. Просто сном.

Алиса переоделась, и мы собрались уходить. Я подвесила конвертик с ребенком себе через плечо, и мы направились к двери. Мысли мои все еще бродили где-то далеко.

По-прежнему ли Тревис и мой ребенок живут в Каролина-Бич? Расскажут ли Тревис с женой обо мне? Я надеялась, что женщина, на которой он женился, стала прекрасной матерью моей девочке. Думала ли эта женщина когда-нибудь обо мне? Чувствовала ли она, как я отнимаю у нее ребенка, притягивая ее к своему сердцу?

Вернувшись в пансионат, я смотрела в окно своей квартиры, охваченная той же грустью, которая овладела мной на кладбище. Я не понимала, в чем дело. Почему я не могла избавиться от этого уныния. Это была не депрессия, которой я страдала после трансплантации. Это была какая-то пелена, окутывавшая меня. Мне нужно чувствовать благодарность, говорила я себе. Я жива и здорова. С каких пор я стала воспринимать здоровье как нечто само собой разумеющееся? Я должна быть благодарна за все замечательные вещи, случившиеся в моей жизни, а их немало. Я встала, прошла в маленькую комнату, служившую мне кабинетом, и села за компьютер. Открыла страницу пансионата в Фейсбуке и написала: «Водила сегодня гостей на Старое кладбище. Их особенно впечатлила девочка в ромовом бочонке». Я добавила в пост снимок надгробия.А потом я сделала то, что хотела сделать весь этот день, – впечатала в поисковик имя «Тревис Браун». На секунду я затаила дыхание. Там было два Тревиса Брауна и несколько очень похожих имен – Тревис Браунинг, Тревис Байрон и еще что-то в этом роде. Первый Тревис Браун был чернокожий, его можно было отбросить, а второй поместил вместо фотографии лодку. Сердце у меня дрогнуло. Тревис жил в Каролина-Бич и вполне мог обзавестись лодкой. Он всегда хотел иметь лодку. Я надеялась, что он надевает на дочь спасательный жилет, когда берет ее с собой. Других фотографий там не было, но оказалось, что он живет во Флориде, женат и имеет двух детей. И родился он в 1966 году. Это не мой Тревис. «Мой Тревис». Я так его и назвала. Скверно.Мое воображение слишком уж разыгралось. Я прогуглила Тревиса Брауна, но без всяких результатов. Если бы кто-то искал меня, Робин Сэвилл, он нашел бы бездну информации. Все про пансионат, конечно. Множество статей о моей помолвке с Дейлом. Мою студийную фотографию в жемчугах, в черном платье, которое купила мне Молли, и с такой прической, словно я была уроженкой Юга. Но это была не я. Уроженка, да. Но не красавица. Я просто выполняла все, что от меня требовалось, ради предвыборной кампании Дейла.Так что выходило, что, чем бы Тревис сейчас ни занимался, – если он был жив, а он должен был быть жив, иначе я бы этого не вынесла, – в его занятиях не было ничего примечательного, достойного общественного внимания. Я представляла себе, как он живет спокойной, скромной жизнью с женой и дочерью и работает не покладая рук, чтобы их содержать.Я доходила почти до сумасшествия, воображая себе все повороты в его жизни и в жизни моего ребенка. Слишком, слишком уж много я о нем думала.Вчера вечером Дейл сидел у меня в кабинете. Мы сравнивали наше расписание на ближайшие недели, и вдруг он как-то притих.– Я чувствую, что в последнее время ты как-то от меня отдаляешься, – сказал он.– С чего ты взял? – изумилась я. – Почему?– Ты стала сдержаннее. Свадьба тебя не волнует. Ты не хочешь, чтобы я оставался у тебя. Раньше ты меня просила остаться. – Он улыбнулся.– Прости, – сказала я, глядя в сторону. – У меня нервы расшалились перед свадьбой. Ты же понимаешь, я буду в центре внимания. – Я чувствовала себя виноватой, зная, что лгу. Как можно находиться в одной комнате с Дейлом, красавцем Дейлом, и думать о Тревисе? Я превращалась в одну из этих ненормальных женщин, которые пускаются на поиски бывших бойфрендов и окончательно портят свою жизнь. Когда мы поженимся, все эти эмоции у меня исчезнут. Я на это твердо рассчитывала.– Большинство женщин на собственной свадьбе любят быть в центре внимания, – сказал Дейл.– Я знаю. И мне это будет приятно. Это просто… предвкушение, то, что меня волнует.Я представила себе, что пресса откопает наличие у меня ребенка, как они откопали подробности о Дебре и ее первом браке. Мне нужно было давно рассказать все Дейлу и считаться с последствиями. Но, с другой стороны, зачем я стала бы рассказывать ему о чем-то, что сама привыкла считать никогда не существовавшим?Я отключила компьютер, и тут зазвонил телефон. Я увидела номер Алисы. Когда я ответила, до меня донесся плач Ханны.– Не могла бы ты подойти? – спросила она. – Гретхен сегодня приходит только в четыре, а Ханна меня извела. Она никак не замолкает.– Ну конечно, – сказала я.С чувством облегчения я поднялась и направилась к двери. Я была рада уйти от компьютера и мыслей о Тревисе. Это становилось болезнью, а я не хотела менять одну болезнь на другую. Хватит с меня болезней!

Я нашла Алису в гостиной. Она ходила взад-вперед, встряхивая на плече Ханну, чтобы успокоить ее. – Я возьму ее у тебя? – спросила я.– Черт, да бери, конечно.Я поняла, что ни ее родителей, ни Дейла нет дома, а то бы она так не выражалась. Я взяла у нее из рук ребенка и стала покачивать. Когда Ханна так плакала, у меня просто сердце надрывалось.– Почему бы нам с ней не погулять? – предложила я. – Ты все время с ней в четырех стенах, а на улице такая хорошая погода. Давай испробуем ее новую коляску.Алиса пригладила волосы и завязала их в хвост.– Она будет и на улице орать, и все подумают, что мы мучаем ребенка или еще что-нибудь.– А может быть, прогулка ее успокоит.Алиса устало вздохнула.– Ну ладно.Мы взяли в прихожей коляску и устроили в ней все еще кричащую Ханну. Мы вместе вынесли ее на улицу, и, как только Алиса покатила ее по тротуару, Ханна тут же замолчала.– Это чудо, – сказала Алиса.– Теперь мы знаем секрет.– Жаль только, что я не могу это проделывать, когда она вопит среди ночи.– Давай пройдемся по набережной, – предложила я.– Нет, я хочу пойти туда. – Алиса повернула в сторону Оринж-стрит.– А у воды сегодня так хорошо, – сказала я.– Слишком много народу. Я не хочу идти мимо магазинов, где все будут останавливаться, чтобы поговорить с нами и посмотреть на Ханну.Я ее поняла. Мы и правда привлекли бы внимание прохожих. Я нигде не могла показаться, чтобы меня тут же не узнали. Алиса не была настолько узнаваема, поскольку Хендриксы сделали все возможное, чтобы ее фотографии не попали в прессу. Единственная появившаяся в газетах фотография Алисы была ранних школьных лет, а с тех пор она сильно изменилась. Но, увидев ее со мной, люди быстро сообразят, кто есть кто и что она гуляет со своей незаконнорожденной дочерью, к рождению которой Хендриксы отнеслись так терпимо.– Хорошо, – сказала я.Мы прошли один квартал, потом другой, третий. Ханна вела себя как ангелочек. Ни у Алисы, ни у меня не было настроения разговаривать, и я была этому втайне рада. В последнее время в разговорах со мной она все время повторяла, как ей не хватает Уилла, и меня напрягало, что приходилось хранить и ее тайну в дополнение к собственной.

– Может быть, вернемся? – спросила я, когда мы прошли с полмили. Мы оказались в бедном районе, дома здесь были маленькие, и большинство нуждалось в ремонте. – Она наверняка теперь проспит еще какое-то время, и ты тоже сможешь вздремнуть.

– Давай пройдем еще квартал, – сказала Алиса, и я удивилась, как по вкусу пришлась ей прогулка. Когда мы миновали еще один квартал, она внезапно замедлила шаг.

– Видишь этот дом, через две двери направо? – спросила она.

Я взглянула на дом. Он был маленький, одноэтажный и выделялся среди других только тем, что был свежевыкрашен. Стены были белые с желтизной, а ставни – бледно-зеленые. Растения в садике явно нуждались в поливе, но они все-таки вносили какое-то оживление.

– Вижу. И что в нем такого?

– Здесь живет Уилл.

Так вот оно что. Это и была настоящая причина отказа пройтись по набережной. Я положила руку ей на плечо.

– Нам надо поворачивать. Ты только терзаешь себя.

– Я только хотела, чтобы ты посмотрела и убедилась, какой это славный дом. Он живет не в какой-нибудь трущобе. Мои родители и Дейл все врали.

– Давай вернемся, Эли, – сказала я. Я чувствовала себя очень неловко. Я не хотела, чтобы Уилл внезапно появился в дверях своего дома. Я уже чувствовала, что обманываю Дейла, разговаривая с Алисой об Уилле. Столкнуться с ним сейчас было бы еще хуже.

– Пойдем, – сказала я. – Давай вернемся.

Она повиновалась, но глаза у нее были красные.

– Спасибо, что ты не сказала Дейлу о моем разговоре с Уиллом в скайпе.

– Больше ты этого не делала?

Она помолчала и оглянулась на дом.

– Один раз я попробовала, но он сказал, что меня за этим поймают и что нам не нужно разговаривать.

– Он прав. – Это хороший признак, что Уилл думал прежде всего о ней, ставил ее интересы выше своих. – Сейчас тебе во всем нужна их поддержка, тебе лучше быть с ними заодно.

– Дейл разозлился бы, если бы узнал, что ты говоришь со мной о нем.

– Да. – Он, конечно, разозлился бы. – Но это только между тобой и мной. Не между мной и Дейлом. – Я сознавала, что это дурно и противно. Я давала Алисе знать, что скрываю кое-что от Дейла, тем самым намекая, что у меня есть с ней общее – тайны.

– Я хочу сказать, что это все женские секреты. Я люблю Дейла и никогда бы не сделала ничего ему во вред, но, поскольку твои чувства к Уиллу не вредят ни тебе, ни Ханне, ты имеешь право говорить о них свободно. Ты понимаешь это?

– Я так его люблю, Робин! – Она остановилась и топнула ногой, как рассерженный ребенок. – И я ненавижу их за то, что они меня с ним разлучают.

– Я знаю, – сказала я.

Я реагировала слишком сильно. Уилл не Тревис. Тревис не Уилл. Хендриксы – не мой отец. Я была тяжело больна. У меня все было по-другому. И все же я всем существом ощущала ее боль и желание, когда снова положила руку ей на плечо.

– После выборов и свадьбы, когда все уляжется, я поговорю с Дейлом об Уилле, хорошо? О том, что ты любишь его и…

– Нет, – сказала она. – Какой смысл говорить? Они упрямы и глупы. Когда я кончу школу, смогу делать все, что захочу. Мы с Ханной поселимся с Уиллом и его матерью. Он говорил, что будет меня ждать.

Будет ли? Уилл – молодой красивый парень. Выдержит ли он год без всякой связи с Алисой? Я так боялась, что ей снова причинят боль.

– Я не хочу, чтобы ты бросала свою семью, – сказала я. – Можно найти способ их убедить. Они же смирились, когда узнали, что ты беременна. Они тебя поддержали и…

– Да будет тебе, Робин, – огрызнулась она. – Они сообразили, как можно использовать меня, чтобы получить лишние голоса. Это то, что они делают всегда, понимаешь? Если у кого-то в семье вскочит прыщ, они и это используют для своей выгоды. Чтобы привлечь голоса лиги прыщавых или еще для чего-нибудь. Это то, что они проделывают сейчас с тобой и твоей свадьбой.

Я остановилась, искренне задетая.

– Они не используют меня, – сказала я, хотя именно в этом я и обвинила Дейла. Слова Алисы только усилили мою неуверенность.

– Ты так думаешь? Ты же была серьезно больна, но Дейл все равно любит тебя. Это выставляет его в выгодном свете, ведь так? Поэтому все избиратели думают, что он замечательный.

– Это глупости, – спорила я, но внутреннее чувство говорило мне, что в ее словах много правды.

– Ты ужасно наивная, – сказала Алиса. – Мой братец не такой святой, как ты думаешь.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что я знаю его лучше, чем ты. Не такое уж он совершенство.

– Я знаю, что он не безупречен. Мы все не лишены недостатков.

– Ладно, – отрезала она. – Хватит об этом.

Ладно, подумала я. Хватит. Она злится на него из-за Уилла.

Мы пошли дальше, но слова Алисы о свадьбе, о Дейле, обо мне не выходили у меня из головы. Я вспомнила, как Дейл говорил мне, что есть вещи, о которых я не знаю и мне не нужно о них знать. Мне пришло в голову, что я была частью семьи Хендрикс вовсе не в такой степени, как мне казалось. Впервые при этой мысли я испытала некое облегчение. Я уже не была стопроцентно уверена, что мне хотелось ею стать.

Я сидела напротив Джудит в ее кабинете, то и дело с тревогой поглядывая на часы. Я уже чуть было не отменила нашу с ней встречу, так как боялась, что к тому времени, как я попаду в «ДжампСтарт», Тревис с Беллой уже уйдут. Если я до сих пор не осознавала, насколько привязалась к Белле, то теперь наконец-то это поняла. Накануне вечером я зашла в книжный магазин и купила ей пару книг про Винни-Пуха, раз уж я не смогла пройти по комнате моей дочери и взять их с ее книжной полки.

– Вы все время смотрите на часы, – сказала мне Джудит. Она была одета как обычно – в длинной юбке и ярком цветастом топе. Она всегда походила на радугу.

– Разве? – сказала я, как будто не знала, как на самом деле слежу за временем. – Вообще-то я должна быть сегодня у зубного врача.

Джудит мне нравилась. Мне даже казалось, что я ее полюбила. Я знала, что такое явление называлось перенесением чьих-то качеств на другого человека. Она стала моей матерью, сестрой и лучшей подругой в одном лице. Джудит давала мне возможность говорить, говорить и говорить без остановки. Если Майкл и мои друзья уставали от моих бесконечных описаний случившегося в тот вечер, от моих вопросов «Почему? Почему? Почему?», то Джудит выслушивала меня. Если нужно, она могла слушать бесконечно, и за это я ее любила. Ей нравились поговорки, и каждую нашу встречу она заканчивала какой-нибудь поговоркой. «Иногда лучший способ что-то удержать – это дать ему уйти», – часто повторяла она. Я ненавидела эту поговорку, потому что не была согласна с ней. Я никогда, никогда не дам Кэролайн уйти. «Чтобы знать дорогу дальше, спроси тех, кто возвращается обратно», – говорила Джудит. Эта поговорка мне нравилась. Я всегда вспоминала при этом группу «Отец Харли», где родители, годами тосковавшие по своим детям, помогали мне пережить начало скорбного пути.

Джудит предложила мне принести фотографии Кэролайн, к чему я все еще не была готова, и одобрила мое нежелание изменить что-либо в ее комнате. С Джудит я не чувствовала себя сумасшедшей, в то время как Майкл и мои друзья все время вызывали у меня такое чувство, что я переживаю все не так, как надо. Майкл называл мои переживания «жвачкой».

Но об одном я была не готова говорить с Джудит. Это были мои чувства к Тревису и Белле. Я не могла понять почему. Я была знакома с ними десять дней и боялась, что Джудит назовет мою привязанность к чужому ребенку нездоровой. Мне не хотелось обсуждать с ней мое отношение к Белле. Пока не хотелось. Поэтому я и солгала, объясняя причину частых взглядов на часы. Джудит поверила, что мне нужно быть у зубного врача. Я видела, что она действительно поверила. Но я никогда не умела легко и свободно лгать, и чувство вины вынудило меня признаться.

– Я вам солгала, – сказала я.

– В чем?

– Я не иду к зубному. Я просто… я боюсь признаться вам, почему я спешу.

– А чего вы боитесь?

– Дело в том, что… Вы знаете, что каждое утро я сижу в этой кофейне?

Она кивнула.

– Я говорила вам о мужчине с дочерью, которые появились там примерно неделю назад?

Она кивнула. Я рассказала ей о Белле и Тревисе, но это было еще до того, как мои чувства к ним разрослись в нечто существовавшее помимо моего контроля и желания.

– Так вот, они приходят каждое утро. Эта маленькая девочка… Ее зовут Белла, ей четыре года.

– Столько же, сколько было бы сейчас Кэролайн.

– Да. И я… – Я покрутила свои кольца, они стали мне велики. – Мне нравится на нее смотреть. Разговаривать с ней. – Держать ее на руках, сказала я про себя. – Я могу сегодня опоздать, а мне не хочется пропустить встречу с ней.

– Вы избегали детей своих друзей, – сказала Джудит. – Вы говорили, что вам тяжело с ними. А почему сейчас все по-другому?

Я задумалась.

– Я не знаю. С моими друзьями мы всегда все делали вместе. Мои друзья, их дети и мы с Кэролайн. Так что с ними мне неловко, и я вижу, что им со мной тоже. Наши дети – это было то, что меня с ними объединяло. Думаю, теперь я им не нужна. Но Тревис, он ничего не знает про Кэролайн. Он вообще не знает, что у меня есть… был ребенок. Поэтому мне с ним легче. И его девочка, она совсем не похожа на Кэролайн. Она не такая открытая, не такая разговорчивая, не такая веселая, какой была Кэролайн. Но она прелестна. – Я улыбнулась. – Она носит с собой мягкую игрушку и маленькую розовую сумочку. Мне кажется, что они бездомные, хотя я не уверена. Меня беспокоит… – Я остановилась и перевела дух. – Я говорю что-то бессвязное.

– Здесь вы можете говорить все, что хотите и как хотите, – напомнила Джудит.

– Последние несколько дней я встаю с таким чувством, будто с нетерпением жду чего-то, – сказала я. – Но это же ненормально, да? Они для меня совершенно чужие люди.

– В общении с другими нет ничего ненормального, – возразила Джудит. – И они ведь вам уже не чужие. Вас интересует этот мужчина, Тревис?

Ее вопрос застал меня врасплох. Я засмеялась.

– Нет, нисколько! Он вдвое моложе меня. Я хочу сказать, ему лет двадцать с небольшим. Привлекательный. Очень привлекательный. Будь мне двадцать и будь я свободна, я бы им заинтересовалась. По крайней мере, в физическом смысле. Но, как я уже сказала, он явно очень беден. Он пытается найти работу, однако у него ничего не выходит. Мне жаль его, и я беспокоюсь о Белле. – Я снова взглянула на часы.

– Вас беспокоит, не стало ли это навязчивой идеей?

Я отрицательно покачала головой, но про себя подумала: да, это становится навязчивой идеей, впрочем, меня это не беспокоило, меня это радовало.

Джудит с легкой улыбкой наклонилась вперед.

– Помните, я говорила вам, что это признак выздоровления, когда вы находитесь в счастливом предвкушении чего-то?

– Ну, я бы не сказала, что это счастливое предвкушение, – сказала я. – Это просто… – Я не договорила, пожав плечами. Слово «счастливое» мне не понравилось. В нем было что-то неправильное. Ничто не могло сделать меня счастливой.

– Вы хотите сегодня закончить раньше? – спросила Джудит.

Я кивнула.

– Хорошо, – улыбнулась она. – И вот вам поговорка на следующую неделю.

Я взяла сумку и встала.

– Какая?

– Чтите прошлое, но живите в настоящем.

– Ну да, конечно, – машинально пробормотала я, едва вникая в ее слова.

Уже несколько минут спустя я сидела в кресле в «ДжампСтарте», пытаясь разобраться с почтой от группы «Отец Харли», но никак не могла сосредоточиться. Я все время смотрела в окно в сторону парковки, дожидаясь их. Было уже больше десяти. Где они? В это время они обычно бывали уже здесь, и с каждой минутой я тревожилась все больше. Я заглянула в айпад. «Мать пятерых детей» предполагала, что она беременна, и не знала, лучше ли это для нее или нет. Я увидела их в окно. Тревис быстро шел ко входу в кофейню, Белла семенила рядом, держась за его руку. Я почувствовала, как мое лицо расплывается в улыбке, когда он распахнул дверь и они с Беллой сразу же посмотрели в мою сторону. Я помахала им с чувством огромного облегчения. «Счастливое предвкушение» – по-другому это ощущение не назовешь.– Привет, – сказал Тревис, когда они подошли к дивану и креслам, обтянутым потертой кожей, где всегда сидела я. Тревис держал в руке небольшой букетик цветов. Я заметила, как две молодые женщины за столиком у окна осмотрели его с головы до ног и начали перешептываться.– Как дела? – спросил он.– Хорошо, – ответила я. И улыбнулась Белле. – Доброе утро, малышка. – Я дотронулась до ее руки. – А ты как сегодня поживаешь?Белла прислонилась к его ноге. Она прижимала к груди игрушку. Розовая сумочка свисала с ее кисти.– Мы на завтрак ели «Тик-Так».– Здесь мы найдем кое-что получше, – сказал Тревис. Он пригладил ее спутанные волосы, и я подумала, как это случалось каждое утро, расчесывал ли он их когда-нибудь.– «Тик-Так»? – переспросила я. – Вкусно было?Она кивнула. Нос ее, как обычно, подтекал. Кожа под ним покраснела, и я с трудом удержалась, чтобы не вытереть его моей салфеткой.– Нам нужно в туалет, да, Белла? Вы побудете здесь еще минутку?– Я никуда не спешу, – сказала я.– Это вам. – Он протянул мне зажатый в кулаке букетик. – Сегодня утром Белла сорвала их для вас.– Какие красивые! – Взяв у него из рук цветы, я заглянула в его серые глаза. Я понимала, почему он принес мне цветы, – это был единственный способ выразить благодарность за двадцать долларов, которые я сунула Белле в карман. Я положила цветы на столик. – Спасибо, Белла, – сказала я.– Похоже, что у мисс Эрин есть для тебя новая книжка. – Тревис кивнул в сторону «Винни-Пуха», лежавшего на столе рядом с моим креслом.– Мне нужно на горшок, папа, – сказала Белла.– Пошли. – Тревис снова взял ее за руку. – Мы сейчас вернемся, – сказал он мне.Я увидела, как они направились в мужской туалет, где пробудут долго. Это был у них заведенный порядок, как у меня с моим кофе, айпадом и группой «Отец Харли». На следующей неделе я вернусь на работу, и мне их будет очень не хватать, больше, чем я могла это выразить. Мне даже не хотелось сейчас об этом думать.Когда они вернулись, я переложила книжку с колен на ручку кресла.– Я думаю, тебе это понравится, Белла, – сказала я, протягивая к ней руки. Она легко и непринужденно скользнула в мои объятия. Я подняла ее и усадила к себе на колени. Я читала ей уже третий день, третий день я держала ее на коленях, чувствовала ее ребрышки под своими руками и вдыхала детский запах ее волос. Третий день слезы жгли мне глаза.– Я возьму кофе с маффином, – сказал Тревис. – А вам принести что-нибудь, Эрин?– Спасибо, нет. – Он спрашивал меня каждый день, хотя я всякий раз говорила «нет». – Я взяла Белле апельсиновый сок.Я показала на картонную упаковку на столе. Покупать ей апельсиновый сок вошло у меня в привычку. Тревис посмотрел на картонку. Я подумала, что он начнет протестовать, но он кивнул:– Спасибо.Я начала читать Белле. Она прижалась головкой к моей груди. У меня перехватило дыхание.– Это пчелы, – прервала она мое чтение, указывая на иллюстрацию, изображавшую пчел.– Правильно, – сказала я. – Ты знаешь, что они делают?– Вз-зз-зз.– Да, так они жужжат, – улыбнулась я. – А какую пищу они готовят…– Мед!– Верно. Винни-Пух любит мед.Вернулся Тревис с картонной чашкой кофе для себя, пластиковым стаканчиком с водой для Беллы и черничным маффином, который он сейчас снова разделит пополам с Беллой.Молодые женщины у окна по-прежнему поглядывали на него. Блондинка чем-то обмахивалась, как будто ей было жарко, а ее подруга смеялась.– Подойди ко мне и поешь, – сказал он Белле, когда я закончила первую главу. – А то ты осыплешь мисс Эрин крошками.– Ей здесь хорошо, – возразила я. – Поставьте только воду на стол.Меня удивило, что на этот раз Тревис дал ей на салфетке целый маффин. Она, конечно, накрошит на мои брюки, но это неважно. Я хотела держать ее на руках столько, сколько она мне позволит. Мое «счастливое предвкушение». Я потерла ей спинку, и она прижалась к моей ладони.– Итак, еще пара дней, и вы вернетесь на работу. – Тревис отхлебнул кофе, глядя на меня поверх чашки.– Не напоминайте мне, – сказала я.– А у вас никогда не возникает искушения, ведь вы все время окружены наркотиками?Впервые мне пришло на ум, уж не наркоман ли он. Это объяснило бы его худобу. Его безденежье. Нет, тут же подумала я. Это не совпадает с тем, что я о нем узнала за последние полторы недели. И к тому же он мне просто слишком нравился, чтобы я могла в это поверить. Но так ли уж хорошо я его знала?– Ни малейшего, – ответила я, немного покривив душой. В тот день, когда я впервые сделала попытку вернуться на работу, наркотики приобрели для меня привлекательность, какой раньше никогда не имели. Стоило мне выпить горсточку, и боль прошла бы. – И пожалуйста, не говорите мне, что вас бы они соблазнили.– Никогда, – сказал он. – Это не мое.Я увидела у него на лице знакомую усмешку, но сегодня в нем было что-то новое, необычное. Он казался взвинченным, подергивал ногой, постукивал пальцами по ручке дивана. Я хотела спросить его насчет работы, но ему уже, наверно, надоели мои вопросы. Как будто прочитав мои мысли, он отхлебнул еще глоток и сказал:– У меня сегодня еще одно собеседование по поводу работы.– Прекрасно! Нашли что-нибудь на сайте?– Нет, у меня дружок нашелся. – Он еще сильнее забарабанил пальцами по ручке дивана. – Надеюсь, на этот раз что-нибудь получится.– И я надеюсь, Тревис. – Может быть, я могла бы помочь ему найти няню. Может быть, кто-нибудь из моих старых друзей знал кого-нибудь по соседству. – Наверно, это где-то на стройке? Офисы или жилые дома? Или…– У меня в фургоне осталась информация, – сказал он, вставая. – Вы не присмотрите минутку за Беллой, пока я схожу за бумагами? Я назову вам адрес, и вы, быть может, подскажете мне, как туда добраться.– Конечно, – кивнула я.Секунду поколебавшись, он наклонился, обхватил руками голову Беллы и прижался губами к ее виску. Лицо его было совсем близко к моему, но он быстро отвернулся и направился к двери. Молодые женщины за столиком у окна смотрели ему вслед, пока он не завернул за угол к парковке.– Почитай еще, – попросила Белла, положив руку на обложку книжки. – Пожалуйста!Я открыла книжку и читала еще минут десять, не понимая, что могло задержать Тревиса. Я прочла еще одну главу. Мое внимание было только отчасти занято чтением, беспокойство росло. Я начала то и дело поглядывать в окно. Все это было немного странно.– Где папа? – спросила наконец Белла, глядя на дверь. Прошло уже по меньшей мере двадцать пять минут. Две молодые женщины встали и вышли.– Может быть, его что-то отвлекло, – сказала я. – Давай пойдем посмотрим, где он.Белла взяла меня за руку – боже мой, какое это ощущение! – мы пошли в том направлении, в каком я видела уходящего Тревиса. На парковке стояли бесконечные ряды машин, и я поняла, что не представляю себе, как выглядит его машина. Фургон, назвал ее он. Мы с Беллой дошли до последнего ряда машин.– Какого цвета папин фургон? – спросила я Беллу.– Белый. Его зовут Моби Дик.Белых фургонов на парковке не было. Там был только белый пикап, но это явно не то.– Наверно, у него было какое-то поручение, – сказала я.– Кто-нибудь попросил его зайти в магазин.Белла осмотрела море магазинов вокруг парковки. Тревис мог быть где угодно. Я понятия не имела, что мне делать. Я снова глянула на часы. Его не было уже около часа. Это что-то непонятное, подумала я. Мне казалось, что все это происходит во сне, который постепенно превращается в кошмар. Небо было неестественно синим. Солнечные лучи яркими вспышками освещали тротуар. Машины на парковке слились в разноцветную груду металла.Единственной реальностью оставалась маленькая ручонка, доверчиво лежавшая в моей руке.

Когда несколько дней спустя после пересадки сердца я проснулась – полностью проснулась, – у меня осталось два воспоминания. Первое – это вид с потолка операционной. Я смотрела вниз, на врачей, трудившихся над моей вскрытой, окровавленной грудной клеткой. Я наблюдала за ними спокойно и с любопытством. Мне хотелось сказать им, как хорошо, умиротворенно я себя чувствовую, потому что там, внизу, они казались такими испуганными. Сквозь телеметрические сигналы и свист вентилятора до меня донесся голос отца. Возле своего уха я чувствовала грубую ткань маски, которую ему приходилось надевать, когда он приходил ко мне в палату. «Этого ребенка никогда не было, – шептал он мне, как гипнотизер. – Забудь это все, Робин. Этого не было в твоей жизни».

Когда сестры помогли мне сесть, оба эти воспоминания одновременно исчезли из моей памяти. У меня оставались только жгучая боль в груди, туман в голове и осознание, что моя жизнь изменилась навсегда.

За следующие две недели я узнала, что на тот момент, когда для меня нашли сердце, мне оставалось жить всего несколько дней и что в операционной я действительно умерла, но меня оживили. Оперировавший меня хирург побледнел, когда я рассказала ему, что все видела с потолка, но тогда я уже сомневалась, не выдумала ли я все это.

Начался болезненный, мучительный период реабилитации. Это было странно, потому что мое сердце билось четко и твердо, а дыхание улучшалось с каждым днем. Отец приходил в реабилитационный центр каждый день, чтобы поддержать меня. У меня возникло такое ощущение, что вся моя злость на него осталась в старом сердце. Мое новое сердце было открытым и чистым, готовым принять новые переживания. Новые эмоции.

Однажды, когда я уже пробыла в реабилитационном центре месяца два, ко мне в очередной раз пришел отец. В этом не было ничего необычного, но по его спокойствию и по тому, как сильно он сжал мне локоть, я почувствовала, что что-то произошло. Так оно и было. Когда мы возвращались после прогулки, он обнял меня.

– Я тебе должен кое-что сказать, Робин, – начал он, нежно гладя меня по плечу. – Я не собирался тебе об этом говорить, но социальный работник считает, что ты должна знать. Она сказала, что, если я тебе не сообщу, это сделает она. Поэтому мы обсудим это один раз и больше никогда к этому не вернемся, хорошо?

Я остановилась, внезапно встревожившись.

– О чем ты говоришь? – не поняла я.

Он подтолкнул меня к двери в мою палату, я вошла и повернулась к нему лицом. Он глядел мимо меня, куда-то в окно. Казалось, он избегал встречаться со мной взглядом.

– В чем дело? – спросила я.

– Речь идет о ребенке, – сказал он.

С того времени, как я была беременна, и до моего пробуждения после трансплантации я почти не сознавала ничего происходящего вокруг меня. Я не помнила, как ребенка извлекли из моего тела. Я никогда ее не видела. Я никогда не желала ее видеть.

– С ней все в порядке? – поинтересовалась я.

Отец закрыл дверь и остановился передо мной.

– Насколько мне известно, она здорова, – сказал он. – Но ты… ты позволила им написать имя Тревиса в свидетельстве о рождении. – Он дотронулся до моей руки, как будто прощал меня за этот проступок. – Поэтому им пришлось известить его о предполагаемом усыновлении. О потенциальном усыновлении. Он этому воспротивился. – Отец покачал головой, как будто не мог поверить, что Тревис оказался настолько глуп. – Я старался помешать ему взять на себя ответственность за ребенка. Такая колоссальная, идиотская ошибка! Но он выиграл дело. – Отец пожал плечами. – Та достойная супружеская пара, которой ты хотела отдать девочку, так ее и не получила.

– О нет! – воскликнула я, опускаясь на край постели. Одна причина, по которой я так легко устранила этого ребенка из своей памяти, заключалась в том, что я знала: ей так будет лучше. У нее будут оба родителя, имеющие достаточно денег, чтобы дать ей все. Но ведь Тревис тоже имел на нее право.

– Я обращался в суд, – продолжал отец. – Но он – отец ребенка, у него преимущественные права. Решение было принято в его пользу.

Я ошибалась, думая, что мое новое сердце полностью лишено старых эмоций. При упоминании Тревиса – всего лишь от двух слогов его имени – сердце у меня сжалось от тоски по нему. «У нее будет любовь отца», – подумала я. Может быть, у нее не будет собственного телевизора или дорогого компьютера, но если говорить о любви, то лучше Тревиса для нее никого не может быть.

Я не сказала ни слова. Отец пристально смотрел на меня.

– Ты в порядке? – спросил он. – Социальный работник думает…

– Мне нужно с ним поговорить, – сказала я.

– Нет! – Он энергично тряхнул головой. – Даже и не думай об этом.

– Я не хочу принимать участия в ее воспитании или что-то еще в этом роде. – Это была чистая правда, у меня не было к девочке никакой привязанности. – Я просто хочу сказать ему, что я знаю, что она у него, и не возражаю. – В сущности, я даже была этому рада. Чем больше я об этом думала, тем правильнее мне это казалось.

– Ты не обязана ему ничего говорить, – сказал папа. – Ты ему вообще ничем не обязана.

– Хорошо, – согласилась я. Я решила не вступать с отцом в борьбу. Я напишу Тревису. Отцу и не нужно об этом знать.

– Серьезно, Робин, выброси это из головы.

– Я же сказала, хорошо.

Несколько секунд он помолчал. Я знала, он не верит, что я так легко откажусь от своего намерения.

– Ты так и не смогла понять, что он с тобой сделал. Как бессердечно он с тобой обошелся. Когда ты написала ему, что ему не в чем себя обвинять, это были слова наивной девочки. А я обвиняю его, он…

– Что? – нахмурилась я. – Откуда ты знаешь, что я ему писала?

Он запустил руку в волосы.

– Не имеет значения, – сказал он.

– Как ты мог об этом узнать?

– Тебе было так плохо…

– Ты залез в мой компьютер?

Он вздохнул и устало прислонился к двери.

– Ради твоего же блага.

Я не верила своим ушам.

– Ты за мной шпионил?

– Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь. Ты была в таком уязвимом положении в тот момент, Робин. – Он зашагал взад-вперед по комнате. – Я должен был тебя защитить. Я делал все, что только мог придумать, чтобы сохранить твое здоровье, а ты мешала мне на каждом шагу. Этот парень… этот идиот… ты думаешь, он любил тебя? Он думал только о себе и о том, что нужно ему, а не о том, что нужно тебе. Меня нисколько не удивляет, что он не подумал об интересах ребенка. Я не собирался позволить ему уничтожить тебя, и поэтому, да, я заблокировал твою почту.

Я была в ярости.

– Это несправедливо! – закричала я. – Это жестоко!

– Ш-ш-ш! Тишина и покой.

– Как ты мог так поступить со мной?

– Оставь это, – сказал он. – У тебя с ним кончено, слава богу. Теперь у тебя новое сердце, и ты…

Я попыталась ударить его, но он схватил меня за руки и заключил в объятия, из которых я не могла вырваться. Я никогда еще не была в таком бешенстве и не знала, что мне с этим делать.

– Поэтому я и не хотел тебе говорить, – вздохнул он. – Я знал, что это только расстроит тебя. Ты так хорошо поправлялась, но социальный работник…

Я вырвалась наконец из его рук.

– Знаешь что, папа? Я в любое время могу пользоваться здесь компьютером, и не в твоей власти проконтролировать, с кем и когда я общаюсь.

– Он женат, Робин.

– Что? – Весь мой боевой задор исчез, мои руки бессильно упали.

– Он женат. Он встретил другую девушку сразу после того, как вы расстались. И если ты хоть сколько-нибудь беспокоишься о ребенке, оставь их в покое. Пусть у них будет семья. Я надеюсь только, что у той, на ком он женился, больше здравого смысла, чем у него.

Он женат? Пока я была так больна и мне было ни до чего, он встретил другую девушку. Я отвернулась от отца: не хотела, чтобы он видел, как меня ранило то, что Тревис так легко забыл меня. Теперь, когда я знала, что он не получал моих электронных писем, разве я могла винить его? Был ли у этой девушки отец, который пренебрег общественным положением Тревиса и поддержал их отношения, вместо того чтобы разорвать их?

– Ты должна жить своей жизнью, предоставь Тревису идти своим путем, – сказал отец.

Я должна отнестись к этому как взрослый человек. Для ребенка лучше иметь обоих родителей, говорила я себе. Хорошо, что девочка осталась со своим биологическим отцом, и мне хотелось надеяться, что он встретил кого-то, кто принял ребенка как своего. Я буду рассуждать так. Может быть, со временем я и сама в это поверю.

– Я устала, – сказала я, откидывая на постели покрывало. – Ты иди, пап, а я немного подремлю.

– Отличная мысль, детка. – Отец подошел и положил руку мне на голову. – Я знаю, тебе тяжело было это услышать, но ты сильная, и я уверен, что у тебя все будет хорошо.

– Конечно, – вздохнула я, легла и повернулась к нему спиной.

– Завтра увидимся, – сказал он.

«Уходи, – думала я. – Пожалуйста, уходи». Мне хотелось остаться наедине со своей болью. И с одиночеством. И с той частью моей жизни, которой у меня не было.

Роли

Почти целый час проискав фургон Тревиса на парковке, мы с Беллой вернулись в кофейню.

– Мы подождем его здесь, – сказала я, садясь на диван рядом с Беллой. – Я уверена, что через несколько минут он вернется.

– Может быть, он поехал его наполнять? – сказала Белла, не отрывая глаз от двери.

– Наполнять? Ты хочешь сказать, заправляться?

Белла кивнула.

– Моби Дику нужно много бензина.

– Вероятно, так оно и есть, – сказала я. Но Тревис меня разочаровал и рассердил. И встревожил. Не случилось ли с ним чего по дороге к фургону? Но тогда фургон оставался бы на месте! Ничего не понимаю..

– Ты еще не выпила сок, – напомнила я, отлепила от упаковки соломинку, развернула ее и вставила в картонку.

– Почитай мне еще эту книжку, пожалуйста, – попросила она.

– Мне нравятся твои манеры.

– А что такое «манеры»?

– Когда ты говоришь «пожалуйста» и «спасибо». Это хорошие манеры.

Она наклонилась, чтобы поднять книжку со столика. Я открыла книжку и начала читать, но уже без прежнего энтузиазма. Со все возрастающим беспокойством я следила за дверью.

Всю главу я прочитала за десять минут, и, когда я закончила, Белла допила сок и заерзала. Она слезла с моих колен, побежала к двери и, вглядываясь, прижалась ручонками и лбом к стеклу.

– Белла, – позвала я, – побудь около меня, детка.

Она вернулась к дивану и села.

– Где папа его наполняет?

– Я не знаю. – Я не хотела произносить эти пустые слова «он скоро вернется», потому что со страхом сознавала, что это было бы ложью. – Я думаю, его что-то отвлекло.

– Что такое «отвлекло»?

Я вздохнула.

– Он, наверно, зашел в магазин или еще куда-то. – Я взглянула на часы. Что-то не так, что-то случилось.

Белла снова встала.

– Мне нужно на горшок.

– Пошли. – Я взяла ее за руку, и мы направились в дамский туалет. – Тебе нужно уединение? – спросила я, когда мы туда вошли. Я ожидала, что она спросит: «Что такое уединение?» Но вместо этого она сказала:

– Я не люблю быть одна.

– Хорошо, – сказала я. – Я буду здесь с тобой.

Она приспустила штанишки, и я заметила клочок бумаги, торчавший у нее из кармана.

Со спущенными штанами, она достала из кармана кусочек бумаги.

– Это ты его туда положила? – спросила она, отдавая его мне.

Я взяла бумагу у нее из рук, и Белла вскарабкалась на унитаз. Бумажка была всего-навсего квитанцией с бензоколонки, датированной позавчерашним днем, так что теорию о том, что он поехал «его наполнять», можно было отвергнуть. Я хотела уже бросить бумажку в урну, когда заметила, что на оборотной стороне что-то написано.

«Только на одну ночь. Пожалуйста, поберегите ее. Спасибо».

– О боже! – сказала я. – Почему он просто не попросил меня?

– Что не попросил? – спросила взгромоздившаяся на унитаз Белла.

– Не попросил об одолжении, – сказала я. – Твой папа хотел, чтобы я помогла ему.

Вероятнее всего, он просто не мог явиться на собеседование с ребенком. Он, наверно, боялся, что я ему откажу – возможно, я так бы и сделала, будучи не в состоянии, физически и морально, приютить у себя четырехлетнего ребенка. Это-то и было причиной букета. Благодарность заранее.

Белла потянулась за туалетной бумагой, подтерлась и теперь стояла, подтягивая штаны.

Я знала, что сделал бы в такой ситуации любой из моих друзей: вызвал бы полицию. Я не знала, какие у Тревиса проблемы, но одно утверждение не вызывало сомнений: он любил свою дочь. Он поступил нехорошо, просто глупо. Но я не хотела сдавать его полиции, иначе Беллу заберут в приемную семью. Тревис доверил ее мне. Когда завтра утром я верну ему Беллу, придется с ним серьезно поговорить. Я напрямик спрошу о его жизни. Пусть выложит все откровенно. Я соображу, какая помощь ему нужна. Если речь идет об уходе за ребенком, я помогу ему найти кого-нибудь. Я помогу ему, но и отчитаю его как следует. Он оставил свою дочь на меня, но что он обо мне знал? Как он мог доверить ее мне? Голова у меня гудела.

– Знаешь что, Белла? – сказала я, поднимая ее к раковине, чтобы она могла вымыть руки.

– Что?

– Это записка от твоего папы. Он просит меня, чтобы я посидела с тобой сегодня вечером. – Я взглянула на наши отражения в зеркале, и меня словно кольнуло что-то при виде себя, держащей какого-то другого ребенка, а не Кэролайн.

– Где посидела? – Она стояла на полу и вытирала руки. – В сгоревшем доме?

– В каком сгоревшем доме?

– Где со мной сидела баба.

«Сгоревший дом»? «Баба на небе»? О боже! Я надеялась, что между этими событиями не было никакой связи.

– Нет, – сказала я. – В моем доме.

Мой дом меньше всего подходил для того, чтобы служить приютом для ребенка. В моей машине не было детского кресла. Как я могла отвезти ее к себе, а утром снова привезти в «ДжампСтарт» без детского кресла? Но это нелепость! Я могу купить его в магазине, подумала я. Хотя я знала, где еще можно его найти. Там, где были книжки, игрушки и все, что нужно, чтобы занять ребенка на полдня и еще на вечер.

Я вдруг ощутила ужасно странное, почти незнакомое мне чувство – счастье! Я была счастлива! Тревис свалил все это на меня. Он дал мне что-то, чем я могла заняться. Что-то полезное. И я почти сутки проведу наедине с Беллой!

– Пошли, – сказала я. Я взяла ее за руку, мы вышли из кофейни и снова направились на парковку, на этот раз к моей машине.

– У меня нет для тебя специального сиденья, – объяснила я. – Поэтому я пристегну тебя, как взрослую, на заднем сиденье, но мы достанем тебе кресло в моем старом… – Я замолчала. Слишком уж много пришлось бы объяснять. – Мы сделаем пару остановок, – начала я снова. – Я раньше жила в доме, где есть такое кресло и много игрушек и книг. Мы их возьмем туда, где я живу сейчас. Мы весь вечер будем играть и читать, а утром я отвезу тебя обратно в кофейню, и твой папа будет там. Пойдет?

Ее нижняя губка задрожала, и я крепче стиснула руку малышки. Стоя у моей машины, Белла казалась такой маленькой, ее большие серые глаза были полны слез. Вид у нее был растерянный. Я наклонилась, взяла ее на руки и крепко прижала к себе, щека к щеке.

– Все будет хорошо, – сказала я. – Я обещаю, тебе будет интересно.

Я пристегнула ее на заднем сиденье. Жаль только, что у меня не было ничего, чтобы поднять ей настроение. Белла плакала, но потихоньку, словно она не ожидала, что я смогу что-то для нее устроить. Как будто она привыкла, что ничто в ее жизни не идет по плану.

– Все хорошо, моя сладкая. – Я провела рукой по ее грязным волосам. Сегодня я ее выкупаю. Вымою ей головку. – Вот увидишь, – сказала я. – Все будет отлично.

Слава богу, Майкл был на работе, так что весь дом оказался в нашем распоряжении. Я уговорила Беллу оставить сумку на кухонном столе, рядом с моей, но игрушку она взяла с собой. Плакать она перестала, но притихла и не сказала ни слова, пока мы поднимались наверх. Я болтала не умолкая, стараясь держать под контролем свои нервы. – Здесь жила маленькая девочка, – тараторила я. – И ей бы хотелось, чтобы мы поиграли в ее игрушки и почитали ее книжки.Облизнув пересохшие губы, я открыла дверь в комнату Кэролайн. Я остановилась на пороге, но Белла не видела невидимую стену, преградившую мне дорогу. Она пересекла комнату, прямо направившись к игрушечной кухне. Постояла минуту, изучая кнопки на пластиковой плите, кастрюльки, сковородки и миски с деревянными фруктами и овощами. Потом улыбнулась и начала играть.– Приготовь мне что-нибудь, – сказала я.Она взглянула на меня.– Садись туда, – велела она, указывая на один из маленьких стульчиков у маленького столика.– Этот стул для меня слишком мал, – улыбнулась я. – Что, если я сяду на кровать?– Ладно.Она выкладывала деревянные помидоры в пластиковую кастрюлю и поэтому не заметила, как я преодолела невидимую стену. Я сделала пять шагов к постели Кэролайн и скорее упала, чем села на нее, колени у меня подогнулись. Сердце бешено стучало. Я положила ладонь на покрывало с гармонирующими голубыми и зелеными оттенками.– Что ты готовишь? – чуть дрогнувшим голосом спросила я.– Момлет, – ответила она, открывая коричневые пластиковые скорлупки, чтобы высыпать оттуда резиновые яйца в кастрюлю с помидорами.– Выглядит заманчиво, – сказала я. – Ты любишь омлет? Может быть, нам приготовить его на обед?Она посмотрела на меня, как на сумасшедшую, какой я себя и чувствовала.– Это не настоящий момлет, – сказала она.– Я знаю. Я подумала, что попозже мы можем приготовить настоящий. Что тебе положить в него?Она не ответила. С сосредоточенным выражением она шумно мешала смесь в кастрюле.– Мне надо поискать на чердаке кресло, – сказала я. – Ты побудешь здесь одна? Я вернусь через две минуты.– Хорошо, – кивнула она.Я вышла из комнаты и направилась к двери, которая вела на чердачную лестницу. Я не успела еще и наполовину подняться, когда услышала, что Белла карабкается за мной.– Ты решила пойти со мной? – спросила я.– Мне плохо одной, – сказала она, беря меня за руку.– Ну ладно, пойдем. – Я представления не имела, куда Майкл убрал кресло. Чердак был еще не отделан и тускло освещен.– Что это здесь? – спросила Белла.– Это чердак, – ответила я. – Ты бывала когда-нибудь на чердаке?– Здесь есть привидения? – Она старалась держаться поближе ко мне.– Нет, – засмеялась я. – Привидений не бывает.Но по крайней мере одно здесь было. Я почувствовала, как Кэролайн ведет меня в угол, ведет уверенно, как будто держа меня за руку, – там оно и оказалось, детское автомобильное креслице в прозрачном полиэтиленовом мешке.– Я его нашла! – сказала я. – Теперь мы можем устроить тебя в полной безопасности.– Прямо сейчас? Я хотела еще поиграть в комнате маленькой девочки.– Ну конечно, поиграй, – кивнула я. – Вообще-то, у меня есть сумка, и мы сможем захватить книжки и игрушки, которые тебе понравятся. В мой новый дом.– Ладно.Она спускалась по лестнице, держась за перила и ставя ногу на каждую ступеньку, как это делала Кэролайн. На какой-то момент я впала в панику: что за ребенка я веду? Я же знала, что это Белла. Я прекрасно сознавала происходящее, но мне хотелось этой путаницы. Мне хотелось верить, что, если Белла повернется, я увижу карие глаза Кэролайн. Мне хотелось сделать невозможное возможным.Вернувшись в комнату Кэролайн, я присела на корточки перед книжной полкой. Почему-то это оказалось для меня самым трудным. Все книги были такие любимые! Кэролайн знала наизусть почти все сказки. Она поправляла нас с Майклом, когда мы ошибались. Ей было неважно, что она уже тысячу раз слышала какую-нибудь историю, она хотела услышать ее снова. Белла была такая же с «Котом в сапогах». Когда Кэролайн была маленькая, она указывала мне на каждую картинку и говорила, что там изображено, или спрашивала меня, когда не знала или забывала. Став постарше, она проявляла нетерпение, если я читала слишком медленно, сама переворачивала страницу, прежде чем я успевала дочитать. Ей всегда было трудно долго сидеть без движения, хотя она очень любила книги.Я достала с полки одну книгу.– Хочешь помочь мне выбрать книжки, Белла? – спросила я.Она бросила игрушечную кухню и занялась одним из кукольных домиков. У Кэролайн их было два. Один был довольно искусно выполнен в викторианском стиле, с позолотой снаружи и обоями внутри. Он был очень красив, но Кэролайн обычно предпочитала второй – маленький пластиковый домик принцессы, который она обожала. Белла тоже сразу направилась к нему.– Я только выберу несколько книг, – сказала я, ухватив сразу пачку, даже не глядя на названия. Так мне было легче. Какие могут быть воспоминания о пачке?Но я ошибалась, думая, что выбор книг – это самое тяжелое. Белле нужна была одежда. Я открыла два ящика комода и не задумываясь вытащила штаны и рубашки, пижаму и белье и бросила все это на постель рядом с книгами.Я вошла в нашу спальню, чтобы достать из шкафа сумку, и с удивлением увидела, что постель застелена. Не помню, чтобы Майкл хоть раз за все годы нашей совместной жизни убрал постель. Я нашла сумку и вернулась в комнату Кэролайн.– Выбери четыре игрушки, чтобы взять с собой, – сказала я Белле, положив книги в сумку.– Вот этот, – сказала она, указывая на домик принцессы.– В сумку он не войдет, но мы можем понести его в руках. Он складывается. Итак, этот. Еще что?Белла посмотрела на игрушечную кухню. Я бы не хотела разрешать забирать ее, но взгляд Беллы устремился дальше и остановился на игрушечной карусели на полке над кухонной плитой. Кэролайн никогда не проявляла интереса к этой игре. С ней не было связано никаких воспоминаний, и это хорошо. Когда Белла потянулась за белым медведем на постели, я чуть было не сказала «Нет!», но сдержалась. Кэролайн здесь больше нет. Она не хватится этой игрушки. И в любом случае она бы поделилась. Нет, делиться она бы не стала. Ей это было не по нраву. Меня это беспокоило. На мой взгляд, мы слишком долго откладывали вопрос о появлении второго ребенка, и совсем избаловали Кэролайн. Ей было бы трудно приспособиться к малышу, когда бы мы его завели. Как было глупо беспокоиться об этом! Я всегда беспокоилась не о том, о чем нужно.– Хорошо, – сказала я, когда Белла положила мишку в сумку. – Возьми еще одну игрушку. Хочешь мультфильм?– Нет, спасибо. – Она задумчиво бродила по комнате, прижав палец к губам. Она указала на пластиковую коробку с чайным сервизом. – Что это такое? – спросила она.– Это чайный сервиз, – объяснила я. – Если хочешь, мы можем с ним поиграть потом. Устроим чаепитие.Она дала мне коробку, и я положила ее в сумку.– Ну вот, – сказала я, – мы и готовы.Мы вышли к машине. Я прикрепила кресло на заднем сиденье, действуя по памяти, автоматически. На подушке осталось пятнышко с того дня, когда Кэролайн пролила клюквенный сок. Мне не удалось его тогда вывести. Я отвернулась.Что бы на все это сказала Джудит? Я зашла в комнату Кэролайн, я трогала ее вещи, и ничего со мной не случилось. Не подумала бы Джудит, что только сумасшедшая могла заботиться о ребенке, которого совсем не знала? О ребенке, чей отец бросил ее на меня, не оставив даже номер своего телефона и даже не назвав своей фамилии? Я действительно сошла с ума. И все же я это все проделала и наконец жила в настоящем. «Чти прошлое, но живи в настоящем». Вздрогнув, я улыбнулась. Джудит всегда оказывалась на шаг впереди меня.Белла вскарабкалась в кресло, оттолкнув мои руки, когда я попыталась ее пристегнуть.– Я сама умею, – сказала она и пристегнулась самостоятельно.По дороге в Брир-Крик я заговорила с ней о ланче. Я перебирала в памяти имевшиеся у меня дома продукты, надеясь, что мне не придется заезжать в магазины.– Как насчет бутерброда с сыром? – спросила я.– А у тебя есть бигмак с сыром? – спросила она.– Найдется. – У меня были замороженные макароны с сыром – с моим скудным аппетитом и полным отсутствием интереса к готовке я увлеклась замороженными продуктами. – Я тебе приготовлю.Мы поели на кухне, а потом я позволила Белле обследовать мою маленькую квартиру. Я хотела, чтобы она ознакомилась со своим новым домом и чувствовала себя в нем в безопасности. Я никогда раньше не замечала, какой светлой и солнечной была эта квартира. Солнечные лучи танцевали на стеклянной поверхности кофейного столика и освещали бежевый ковер. Мы поиграли с домиком принцессы и с маленькой куколкой Беллы, пока малышка не начала кукситься и спрашивать о Тревисе.– Хочешь поспать? – спросила я.Сначала она отрицательно покачала головой, потом кивнула.– Мой спальный мешок в Моби Дике, – сказала она.Значит, я все-таки права. Они были бездомными и жили в фургоне Тревиса.– Ты там спишь, детка? В фургоне?Она кивнула.– Раньше я спала в сгоревшем доме, пока он не сгорел. А потом в трейлере. А потом в Моби Дике. Там холодно.Да, ночи становились прохладными. Я представила себе, каково это – просыпаться по утрам в фургоне. Я бы могла дать ей лучшую жизнь.«О чем ты думаешь?» – одернула я себя.– У меня здесь большая кровать, мы с тобой вдвоем в ней поместимся. – Единственным изыском, добавленным хозяином квартиры к очень скромной обстановке, была двуспальная кровать. – Сегодня тебе будет тепло. Давай попробуем.Мы вошли в спальню.– Я никогда не видела такую большую кровать! – сказала Белла. Кровать была еще и высокая, так что мне пришлось помочь ей на нее забраться. Я принесла в спальню стул из столовой и приставила его спинкой к кровати, на тот случай, если Белла вертится во сне. Я улыбалась, укладывая ее с зажатой под мышкой овечкой под одеяло. До чего же она занятная! Она выглядела сейчас потерявшейся в море огромной постели и во всех событиях прошедшего дня. Я наклонилась и поцеловала ее в лоб.– Спи крепко, – впервые сказала я чужому ребенку слова, которые говорила только своему.– А ты здесь будешь? – спросила она.– Ну конечно, я тоже вздремну, – сказала я, зашла с другой стороны кровати, сняла туфли и брюки и залезла в постель.– Спи крепко, – повторила Белла мои слова. – Пусть клопы тебя не кусают.Через минуту она уже спала. Я лежала на боку и смотрела, как вздрагивают во сне ее веки. Я знала, что не засну. Мне хотелось наблюдать за ней. Мне хотелось насладиться каждым мгновением этого мучительного, но такого чудесного дня.

Я спала, когда зазвонил мой телефон. Сначала я подумала, что отцу стало хуже – настолько я отключилась во сне от реальности. Да нет же, это не может быть папа, напомнила я себе, потянувшись за телефоном на ночном столике. Его уже нет, давно нет.

– Алло? – сказала я почти шепотом.

– Она умерла! – закричала Алиса. – Скорее! Она умерла!

– Кто? – Я поднялась на постели.

– Ханна! – взвыла Алиса. – Скорее!

– Набирай 911! – Я швырнула телефон на постель и выбежала из комнаты, на бегу схватив ключ от дома Хендриксов с крючка у моей парадной двери, и босиком помчалась по газону между их особняком и пансионатом.

Джеймс и Дейл были на конференции в Роли, но Молли оставалась дома. Алиса была не одна. Удивительно, с какой скоростью различные варианты развития событий проносятся в человеческом мозгу! Алиса убила ее в приступе послеродовой депрессии за то, что она сломала ей жизнь. Нет, она бы не сделала этого. Ханна перевернулась на живот и задохнулась. Или упала. К тому моменту, как я дрожащими руками открывала дверь дома Хендриксов, я все это успела вообразить в подробностях. Это и еще многое другое.

Как только я открыла дверь, до меня донеслись рыдания Алисы. В холле я увидела Молли, натягивавшую халат.

– Что происходит? – спросила она по дороге в комнату Алисы.

– Она позвонила мне и сказала, что ребенок… – Больше я ничего не могла выговорить. Голос мой замер, и Молли распахнула дверь в комнату Алисы.

Алиса сидела на кровати, прижимая Ханну к груди и раскачиваясь из стороны в сторону, и плакала. Казалось, ей лет двенадцать, а не семнадцать. Молли и я в ту же секунду оказались рядом с ней.

– Она жива, – сказала Алиса. – Но когда я подошла к ней, она была вся синяя. Я не знаю, почему я проснулась. Просто вдруг проснулась, и все. Что-то она была уж слишком спокойная и тихая. Пора было ее кормить, и я сразу поняла, что что-то не так. Я зажгла свет, а она вся синяя!

– Дай мне взглянуть на нее, – сказала Молли.

Алиса разжала руки, девочка сморщилась и захныкала. Я с облегчением вздохнула. Молли осторожно взяла у Алисы ребенка, положила ее в кроватку и начала осматривать.

– Эта книга, что ты мне подарила, – сказала мне Алиса. – Там объясняется, как делать искусственное дыхание и… ну ты знаешь, как дышать ей в нос. И я это сделала. – Нижняя губа Алисы задрожала. – И она приоткрыла рот и задышала, и снова порозовела. – Алиса снова заплакала. – Боже мой, я была уверена, что она умерла.

Я села рядом и обняла ее.

– Ты все сделала замечательно.

Я была поражена. Во-первых, тем, что она прочитала книжку, которую я ей дала. А во-вторых, тем, что у нее хватило присутствия духа осуществить на практике все данные там рекомендации. Не уверена, сделала бы это я.

– Ты ее любишь, – шепнула я ей на ухо, и она медленно кивнула.

– Я люблю ее, – прошептала она в ответ.

– С виду с ней все в порядке, – сказала Молли. – Но я думаю, мы должны отвезти ее в больницу для осмотра. Когда ты ее увидела, она лежала на спине?

– Да, – сказала Алиса. Она нагнулась над кроваткой и снова взяла Ханну на руки, тесно прижимаясь к ней влажной щекой, словно никогда не желала с ней расстаться.

Остаток ночи мы провели в больнице. Всем троим было мучительно видеть, как Ханну искололи иголками и облепили мониторами. Она оказалась в такой крошечной пластиковой колыбельке. Но тяжелее всего пришлось Алисе, которая за одну ночь поняла, как любит свою дочь. Мне потребовалось четыре года на то, что она постигла за несколько часов. Дежурный врач сказал нам, что серьезных повреждений у Ханны не находит, но предложил прикрепить к ней монитор, чтобы в случае чего Алиса могла уловить остановку дыхания. Он похвалил Алису за мужество и проявленные ею умения, и Алиса снова заплакала. К Хендриксам мы все вернулись измученными. Молли предложила, что она останется наблюдать за Ханной, но я видела, что она очень утомлена, и к тому же я сама хотела посидеть с малышкой. Я знала, что на следующий день буду не в лучшем состоянии, но пообещала Молли остаться до шести часов, потом мне придется вернуться в пансионат, чтобы приготовить все к завтраку. Тогда я ее разбужу, и она будет на дежурстве до прихода Гретхен.Алисе, казалось, вовсе не хотелось спать. Она покормила Ханну с нежностью, которую я никогда у нее раньше не замечала, и мне с трудом удалось уговорить ее положить ребенка в кроватку. Я стояла у окна, когда Алиса сказала мне:– Я хочу сказать Уиллу. Ты не считаешь, что он имеет право знать? Ты не считаешь, что я имею право на поддержку со стороны отца моего ребенка? Я не говорю о деньгах. Я имею в виду моральную поддержку. Разве я не имею на это права?Да, с этим я была согласнаа.Я села с ней рядом.– Почему он не боролся за свое место в ее жизни, Эли? – осторожно спросила я.– Они не позволили мне указать его имя в свидетельстве о рождении.– Но он мог бы обратиться в суд. Настоять на официальном подтверждении своего отцовства.Она покачала головой.– Я не знаю. Может быть, он не понимал этого. Мне нужно его увидеть. Скажи ему.– Может быть, после выборов, – сказала я. – Может быть, Дейл согласится…– К черту выборы! – Алиса говорила тихо, чтобы не побеспокоить Ханну. – Ты сама слышишь, что ты говоришь? Ты становишься такая же, как они. Все это так неправильно.Да, верно. Она уже достаточно взрослая, чтобы взять на себя заботу о Ханне. Чтобы спасти ей жизнь. Она была достаточно взрослая, чтобы принимать решения относительно своей жизни. Я уступила отцу, когда речь зашла о Тревисе. Но я не буду пассивно наблюдать за тем, как Алиса идет на поводу у Хендриксов. Я представила себе ее воссоединение с Уиллом, их полные нежности объятья после долгой разлуки.– Я помогу тебе, – сказала я.– Правда? – тихо и недоверчиво спросила она.– Я пока не знаю как, Эли, но я помогу вам снова быть вместе.

Я ожидал Роя на парковке у «Уолмарта». Перебрался туда на случай, если Эрин вызовет полицию. Весь этот злосчастный день я болтался в фургоне. Если бы я знал, где живет Эрин, я бы поехал к ней и забрал Беллу. Оставалось надеяться, что она нашла записку. Это была идиотская затея, но я повторял себе, что Эрин – человек надежный. Она разошлась с мужем, но жила здоровой нормальной жизнью. Она справится. С Беллой все будет в порядке, и утром она вернется ко мне. Весь этот подлый день я как-то прожил без нее. Теперь впереди еще безумная ночь с Роем, и я набью свой карман деньгами. У меня будет много денег.

Я позвонил Рою, сообщил, куда перебрался. Он сказал, что будет на месте около одиннадцати. Сейчас было без четверти двенадцать и никаких признаков Роя. Я подумал, что мы что-то напутали, и собирался позвонить ему снова, когда увидел заезжавшую на парковку машину. При свете фонаря я различил ярко-красный цвет и понял, что сейчас все начнется.

Он остановился рядом со мной и вышел из машины. Он был один. Предполагалось, что их будет двое. Он поклялся, что мне не придется воровать самому. Только отвезти. Он открыл пассажирскую дверцу моего фургона и влез внутрь с двумя большими фонарями.

– Где твой приятель?

– Своим ходом добирается. – Он взглянул на часы. – Появится с минуты на минуту. – Он полез в карман куртки, достал мобильник и дал его мне. – Это на случай, если что-то пойдет не так. У каждого есть мобильник, и после работы ты его выброси, понял?

– Что может пойти не так? – спросил я. – Ты же сказал, что все в ажуре.

– Кончай скулить. – Он взглянул в сторону въезда на парковку, где в свете фар я увидел подъезжавшую к нам машину. Только когда она поравнялась с машиной Роя, я узнал зеленый «жук».

– Так это Саванна? – спросил я.

– Наконец-то ты догадался, – хмыкнул Рой.

Я выскочил из фургона ей навстречу.

– Какого черта? – рявкнул я. – Какого черта?

– Не так громко. – Она прижала руку к моей груди, словно желая таким образом погасить звук. – Разве так приветствуют старых друзей?

Рой подошел к нам.

– Этот парень ненадежен, – заявил он Саванне.

– Он не подведет, – сказала она.

– Ты меня подставила! – заорал я.

– Заткнись! – Рой пнул меня, но я этого почти не почувствовал. Внутри у меня все кипело.

– Я нашла тебе работу, – сказала Саванна. – В смысле денег лучшего тебе в Каролина-Бич не найти, так что успокойся.

– Итак, мальчики и девочки, встреча закончена, – прервал Рой. – Пора в дорогу.

– Я в этом не участвую, – буркнул я. Теперь я уже шел на принцип. Пятьсот долларов или не пятьсот долларов, нечего держать меня за дурака.

– Участвуешь, – сказала Саванна. – Послушай, Тревис, я десятки раз ездила. Деньги огромные, и тебе они нужны, так ведь? А где Белла?

– Тебя это не касается.

– А чем ты ее кормишь? Ведь ты живешь в фургоне, а наступает зима.

– Заткнись, – накинулся я на нее. Я потряс головой, все еще не в силах поверить, что ей удалось меня так провести. – Ну ты и штучка!

Она засмеялась.

– Лучше «штучка», чем сучка. Ведь ты меня за нее держал?

– Ладно, хватит, – сказал Рой. – После уладите свои любовные ссоры. Сейчас надо дело делать.

Они пошли к моему фургону, а я стоял неподвижно, соображая, что же мне делать. Я злился на Саванну и на себя за то, что вляпался в эту историю. Но ведь Саванна права. Мне были нужны деньги, и она это знала. Я влез в фургон. Лицо у меня горело.

Саванна села рядом со мной, Рой – сзади. Пока мы не выехали с парковки, никто не сказал ни слова.

– Куда? – спросил я, когда мы выехали на шоссе.

– Направо, – сказал Рой. – И пока никуда не сворачивай.

– Давно ты этим занимаешься? – спросил я Саванну. Я все еще никак не мог остыть.

– Несколько лет. Ты спрашивал, откуда у меня в трейлере хорошие вещички и машина. Вот отсюда. А скоро я и трейлер оставлю. Быть может, поселюсь здесь, в Роли, и…

– Помолчи, Саванна! – рявкнул Рой.

– Что? – Она повернулась к нему.

– Ты слишком много болтаешь. Никому нет дела до твоих планов.

– Я не «никто». Я – ничтожество, которое вы наняли. Но почему меня? Вы могли бы сотни других найти на эти дела.

– Ты не ничтожество. – Саванна положила руку мне на плечо. Я так сильно стиснул зубы, что у меня заболела челюсть. – Ты теперь член команды, так что тебе не на что жаловаться. Мы работали с другим парнем, но он оплошал и…

– Заткнись, – повторил Рой.

– Да пошел ты!

Я вспомнил, Саванна говорила мне, что не может оставаться с Беллой каждый день, так как иногда она уезжает из города. Стало быть, это и были ее загородные прогулки. Ей нужны были деньги, вот она и взялась за детское питание.

– А что случилось с другим парнем?

– Он завалил дело. Ты ведь не завалишь? Поэтому тебе не о чем беспокоиться.

– Его поймали или что?

– С ним приключилось «или что», – засмеялась Саванна.

– Когда же ты заткнешься, Саванна? – заорал Рой.

И во что я ввязался? Ничто не стоило риска попасть в тюрьму или погибнуть.

– Я на это не пойду, – сказал я, ища поворот. – Я отвезу вас обратно на парковку.

– Да замолчи ты, – бросил Рой. Ему я явно надоел. – Ты мне не сказала, какое шило в заднице этот парень.

– Он забыл, в какой он безнадежной ситуации, – сказала Саванна, как будто меня тут не было.

– Я поворачиваю, – повторил я.

– Нет, – сказал Рой, и я почувствовал что-то холодное у щеки, пониже уха. В зеркало заднего вида я видел его лицо всего в нескольких дюймах от моего и в одну секунду понял, что он держит у моей головы ствол револьвера.

– Убери эту штуку подальше, – произнес я.

Он немного опустил ствол.

– Охолонулся? – спросил Рой. – Давай дальше.

С появлением оружия все изменилось. Я делал все, что мне приказывали. А что бы сделал на моем месте киногерой? Он наверняка придумал бы какой-нибудь блестящий план. Какой-нибудь выход из этого кошмара. Но на блестящий план мозгов у меня не хватало. Я – идиот, и все, чего я желал, – это чтобы эта ночь кончилась – и я снова получил мою девочку. Слезы жгли мне глаза, и я был рад, что вокруг темно.

Почти всю остальную дорогу мы молчали. Она заняла около часа. Саванна задала мне несколько вопросов о Белле. Спросила, что она делает. Сказала, что скучает по ней.

– Я не хочу говорить о Белле, – сказал я. Мне казалось, что говорить с ними о Белле значит как бы пачкать ее. Я надеялся, что сегодня она спит в удобной постели, в теплом доме, в полной безопасности, с Эрин. Я постоянно думал о Белле. «Я никогда больше так с тобой не поступлю, малышка», – мысленно твердил я. Я найду какой-нибудь другой способ устроить нашу жизнь. Я больше никогда глаз с нее не спущу. Мы миновали знак с надписью «Виргиния». Значит, мы уже пересекли границу штата. А здесь такие же законы? Или здесь все под контролем ФБР? Я понятия не имел и не задавал вопросов.

– Здесь заезд на стоянку грузовиков, – сказал Рой.

– Перестройся в правую полосу, – приказала мне Саванна.

Проехав еще немного вперед, я свернул на стоянку, где стояли десятка два грузовиков.

– Выключи фары и поезжай медленно, – сказал Рой.

Я выключил и медленно проезжал между рядами грузовиков, по сравнению с которыми мой фургон казался маленьким. Кое-где горели фонари, но большая часть территории была во мраке. В дальнем конце парковки находились бензоколонка и какое-то низкое здание, вероятно ресторан, потому что над ним мерцало неоновым светом название, всего лишь одно слово – «Еда».

Саванна наклонилась вперед, вглядываясь в грузовики. Все они казались мне совершенно одинаковыми. Как я понял, все водилы этих огромных восемнадцатиколесных громадин спали внутри. Уж не следил ли кто за нами? Я подумал о своей номерной доске. Увидеть номер при этом освещении было трудно, так же, как и мою рекламу. И все же, случись что-нибудь, станут разыскивать меня и мой фургон, а не Роя и Саванну. В этом-то и заключался их план.

Было тихо. Иногда только с шоссе доносился шум проезжающих машин, но в это время ночи их было немного. Все вокруг казалось призрачным.

– Вот этот, у загородки, – сказал Рой.

Я с трудом разглядел грузовик. Он стоял в отдалении от остальных, вдали от фонарей.

– Остановись у него в хвосте, – сказала Саванна.

Я остановился.

– Как вы в него попадете? – спросил я.

– Он не заперт, – сказала Саванна. Я понял, что шофер с ними заодно.

Она повернулась лицом к Рою:

– Какие у них опознавательные знаки на этот раз?

– Все те же.

– Сколько коробок?

– Пятнадцать.

– Вот это да! – В ее голосе прозвучало удовлетворение.

– О чем вы говорите? Зачем им опознавательные знаки…

– Тебе не нужно этого знать, – сказал Рой. – Чем меньше ты знаешь, тем лучше для тебя.

Наверно, он прав. Если что-то пойдет не так, чем меньше я знаю, тем лучше. Но меня так подставили, так использовали, таким выставили дураком, что мне непременно нужно было знать. И внезапно до меня дошло.

– Это не детское питание, – сказал я.

– Самое что ни на есть оно, – засмеялась Саванна. – Сейчас увидишь. Целые ящики.

– Детское питание, которое до детей никогда не дойдет, – сказал Рой, открывая дверцу со своей стороны и вылезая.

– Это он о чем? – оглянулся я на Саванну.

– Ну и простак же ты! – Она открыла свою дверцу, но я схватил ее за руку.

– Выкладывай! Это что, наркотики?

– А ты что думал? – Она пыталась высвободить свою руку. – Это кокаин. Мы возьмем несколько коробок и передадим их нашим посредникам. А потом заграбастаем тонну зелененьких – и в путь.

– Дерьмо! – Я отпустил ее руку и ударил кулаком по рулю. – Выметайся из моего фургона. Я уезжаю.

Теперь настала ее очередь хватать меня за руку. Ее ногти впились мне в кожу.

– Если ты это сделаешь, социальная служба получит анонимное письмецо о бездомной девочке, живущей в фургоне с жалким придурком-папашей.

Рой постучал в мое окно стволом, и я подскочил на месте.

Саванна наклонилась совсем близко ко мне.

– Мы понимаем друг друга?

Я проглотил слюну. У меня не было выхода – пойти на это дело или потерять Беллу. Выбор без выбора. Я оттолкнул Саванну.

– Только давайте побыстрее.

Рой снова постучал в мое окно. Я опустил стекло.

– Ты на стреме, – сказал он. – Увидишь кого-то, дай нам знать.

Я ничего не ответил. Никак не отреагировал. Как будто все это не имело ко мне никакого отношения. Я хотел только, чтобы все это поскорее закончилось.

Кто-то из них открыл задние дверцы моего фургона, и все, что я мог видеть позади, была темная ночь. Со своего места я не мог видеть зад грузовика, но в боковом зеркале я видел мелькавшие ноги Саванны и Роя. Я услышал, как открылись задние двери грузовика, и этот шум эхом отозвался по всей парковке. Ноги Роя исчезли у меня из виду, и я понял, что он влез в грузовик. Еще через минуту в зеркале заднего вида появилась Саванна, загружавшая ящик в мой фургон. Я не оборачивался.

– Только подумай о деньгах, – сказала мне она. Я не ответил. Сколько могли стоить наркотики, чтобы заплатить долю каждому участнику? Моя доля была, несомненно, самая маленькая.

Ряды грузовиков загораживали от меня бензоколонку, и все, что я видел, были просветы и черные полосы теней. С каждой минутой мое напряжение росло. Я вертел головой, стараясь увидеть между грузовиками кого-нибудь, следившего за нами, но все было тихо. Единственными доносившимися до меня звуками были отдаленный шум проносившейся по шоссе машины, приглушенные разговоры Саванны с Роем и шуршание очередного ящика, задвигаемого в мой фургон.

Я уже почти совсем расслабился, когда краем глаза что-то заметил. Прищурившись, я наклонился вперед. Я был уверен, что вдалеке, позади ряда грузовиков, мелькнул кто-то или что-то. Я уставился вдаль и пристально вглядывался, пока у меня не начали слезиться глаза. Я уже начал думать, что все это лишь мое воображение, когда услышал быстро приближавшиеся шаги. Там был не один человек. Я ничего не видел и, так как звуки эхом отдавались вокруг меня, не мог понять, с какой стороны они доносились.

Внезапно в полосе света, не более чем в тридцати ярдах от моего фургона, показались двое мужчин.

– Эй! – крикнул один из них. Оба они махали руками. Потом они выкрикнули что-то еще, но слов я не разобрал. Только одна мысль проносилась у меня в голове – убраться отсюда как можно скорее!

Я включил зажигание и отвалил от грузовика. Рой что-то крикнул мне, и я услышал звук выстрела. Он стрелял по этим парням. Я почувствовал, как мотнулись тяжелые, открытые двери моего фургона, когда я резко свернул мимо этих двоих, изо всех сил давя на газ. Только бы они не увидели мою рекламу, только бы они не заметили мой номер! Пули просвистели так близко, что я пригнулся. Я даже не взглянул в зеркало заднего вида, чтобы посмотреть, не попал ли Рой. Я сфокусировался на выезде и вскоре оказался на шоссе.

Я остановился, проехав примерно полмили. Сердце отчаянно стучало у меня в груди. Я вылез из фургона и закрыл задние двери, заметив коробки, разбросанные по полу нашего с Беллой дома на колесах.

Сев за руль, я снова с силой нажал на газ, пока не сообразил, что лучше бы мне не превышать скорость. Я снизил до шестидесяти пяти миль и только тогда смог услышать свое тяжелое дыхание.

Что же мне теперь делать? Я бросил Роя и Саванну с этими двумя парнями. Мне не хотелось думать о том, что там произошло. Рой и его чертов пистолет! Может быть, мне вернуться? Ни за что! Я с этим покончил. Мне нужно обратно в Северную Каролину. Они меня втянули в это дерьмо. Пусть теперь сами выбираются, как хотят.

Но у меня в фургоне на тысячи долларов кокаина, в кармане – ни цента, а моя девочка, наверно, думает, что ее папа на небе и никогда уже больше не вернется.

У меня было такое чувство, что я никогда не засну. В час ночи я еще бодрствовала, может быть, потому, что Белла просила меня не тушить свет, а я могла спать только в полной темноте. Ночника в этой квартире не было, поэтому я оставила свет в туалете, а дверь только слегка прикрыла. Беллу это удовлетворило, она заснула, полоска света падала ей на лицо, а я не сводила с малышки глаз. Стоило мне отвернуться, как я забывала, что она не Кэролайн. Мне все время приходилось напоминать себе, что в моей постели и в моем сердце разные маленькие девочки. После смерти Кэролайн я неоднократно испытывала безумное ощущение, воображая, что вижу ее на другой стороне улицы или слышу ее голос с другого конца комнаты. Но сегодня я чувствовала себя вполне нормальной. Почти довольной. Да, это была странная ситуация, но в эту ночь я думала о ком-то другом, а не о себе. Господи, до чего же я бы занята собой! До сегодняшней ночи я этого не сознавала. Все мои душевные силы уходили в мое горе, в мою боязнь возвращения на работу, в мою повседневную тоску. Сегодня я не думала о себе. Я думала только о том, как комфортнее и надежнее устроить Беллу. Тревис сделал мне подарок. Сознавал ли он это?

Мы с Беллой хорошо провели вечер. Перед ужином погуляли вокруг озера неподалеку от дома. В одном месте там был маленький мостик через впадающий в озеро ручей. Я перебежала его, затаив дыхание. Чтобы скрыть свою тревогу от Беллы, я превратила это в игру, но после той ночи на пирсе я не могла без ужаса находиться где-либо над водой. Раньше я любила нырять, но теперь от одного вида трамплина для прыжков в воду меня бросало в дрожь.

По другую сторону ручья была площадка для игр, где Белла качалась на качелях и съезжала с горки, но большую часть времени она оставалась рядом со мной, а не убегала вперед, как это делала Кэролайн. О, Кэролайн! Если бы она была немного боязливее! Если бы держалась поближе ко мне! Если бы в тот вечер я не послушалась Майкла! «Ты слишком ее оберегаешь, Эрин. Она у тебя станет всего бояться». Быть может, если бы Белла находилась сейчас с отцом, она была бы посмелее, но сейчас она только хотела держаться за мою руку, и мне это было приятно.

Она помогала мне готовить ужин, разрывая латук для салата. Мы ели суп и салат с хлебом. Это были все мои запасы, не считая мороженых продуктов. Белла не ела салат и заставила меня срезать корку с хлеба, но зато съела куриный суп с рисом. Потом у нас был чай с печеньем. И наконец, я сделала то, о чем мечтала с того самого момента, как нашла у нее в кармане записку. Я выкупала Беллу в ванне с пеной и вымыла ей голову.

– А что такое ванна с пеной? – спросила она, когда я сообщила ей мой план.

– Неужели ты никогда не купалась в ванне с пеной? – не поверила я.

Она покачала головой.

– В нашем сгоревшем доме я купалась просто в ванне, – сказала она.

Мне хотелось расспросить ее об этом доме. Неужели он сгорел дотла? Но я решила не задавать вопросов, которые могли ее огорчить, ей уже и так приходилось нелегко.

Я наполнила ванну и налила туда пены. Пена покрыла воду примерно на десять дюймов, и по тому, как Белла широко раскрытыми глазами следила за распространением пены на поверхности воды, я поняла, что так ее никогда не купали. Она разделась сама. Крошечная худышка, она была почти невесома, когда я подняла ее и опустила в ванну. Я осторожно помыла ей голову под душем, стараясь, чтобы шампунь не попадал в глаза. Новая зубная щетка, которую я достала из упаковки, оказалась для нее слишком велика, и Белла тихонько всхлипнула, когда я чистила ей зубы, но перенесла это мужественно. Она была чистая до блеска, щеки ее порозовели. Когда я уложила ее в постель, она прислонилась ко мне, как это делала Кэролайн, когда я читала ей «Винни-Пуха», и тело ее отяжелело, погружаясь в сон. Потом я легла сама, не желая, чтобы она проснулась одна и испугалась, но заснуть мне не удалось.

Я взяла с ночного столика айпад и зашла на сайт «Отца Харли с друзьями». Там была пара сообщений с вопросами «Где Эрин?». Я поняла, что впервые за много месяцев с самого утра ни разу не связалась с ними.

Я прочитала несколько постов, появившихся в течение дня. Обычная картина. Там были еще двое родителей со свежим горем. Несколько таких же, как я. Некоторые винили во всем членов семьи, или врачей, или Бога. Некоторые винили себя за несказанное и несделанное.

На мгновение я почувствовала себя бесконечно далеко от всего этого, как будто я оставила своих друзей, столь драгоценных для меня, где-то в прошлом.

«Привет всем, – написала я. – Был безумный день. Я присматривала за маленькой девочкой в возрасте К.». Я была из числа тех родителей, которые не разглашали имена своих детей. Мне это было не важно, но я обещала Майклу, что не стану сообщать подробности о нашей семье. «День был странный» – так я закончила свое сообщение.

За несколько минут я получила сразу множество ответов.

«Не знаю, могла бы я сделать такое!»

«Наверно, тебе это пошло на пользу. У тебя такое доброе сердце, Эрин».

Я снова почувствовала прежнюю близость к своим друзьям. Мы еще попереписывались. Потом я попыталась почитать, но мои глаза все время устремлялись на Беллу. Она держала во рту большой палец, овечку плотно прижимала к щеке. Белый мишка Кэролайн лежал, заброшенный, на диване.

В два часа я отложила айпад, но заснуть не смогла. У меня было снотворное, но я не хотела его принимать. А вдруг я буду нужна Белле? В половине третьего я была так же бодра, как и в одиннадцать. Наконец я встала и пошла на кухню выпить чаю. Только я села с чашкой на диван, как услышала плач Беллы. Она вбежала в темную комнату, растерянная и испуганная.

– Белла, – сказала я. – Я здесь.

Она подбежала ко мне, и я взяла ее на колени. Я просто не могла вынести ее испуганного вида.

– Ты проснулась и забыла, где ты? – спросила я.

Она кивнула, икая сквозь слезы. Она плакала сильно, как плачут дети намного младше ее. Так, что с трудом могла дышать.

– Я хочу к папе, – сказала она.

– Я знаю. – Я качала ее, касаясь губами чистых душистых волос. – Мы увидим его утром в кофейне. Он так тебе обрадуется. – Мне будет трудно расстаться с ней завтра утром. Отправить ее снова в фургон? Разве это возможно?

Я запела. Певица я была никакая, но Кэролайн нравилось, когда я ей пела. Я пропела «Джек и Джилл» и «Мерцай, звездочка, мерцай». Плач Беллы сменился легким вздрагиванием. Мне стало так хорошо от того, что я сумела ее успокоить. Но потом она сказала «Перестань петь», и, поняв, что мой голос больше раздражает, чем успокаивает, я не смогла удержаться от смеха.

Вдруг она слезла с моих колен и побежала к дивану за белым мишкой и своей сумочкой. С овечкой, мишкой и сумочкой она снова взобралась ко мне на колени и попыталась открыть сумочку.

– Тебе нужна твоя куколка? – спросила я, помогая ей с застежкой. Мы положили куклу в сумку после игры с кукольным домом. Я не хотела, чтобы Белла забыла ее утром.

– Да, – сказала она.

Я открыла сумку, Белла засунула туда руку и достала куколку с длинными волосами.

Потом она снова полезла туда и вытащила зубную щетку. Мне никогда и в голову не могло прийти, что Тревис что-то для нее «упаковал».

– Смотри, детка, это твоя зубная щетка! Утром мы воспользуемся ею вместо большой.

– У меня здесь и деньги есть, – сказала Белла, переворачивая сумку вверх дном. Оттуда выпало несколько монет и две фотографии.

– И в самом деле! – сказала я. Больше всего меня заинтересовали фотографии. Я включила лампу возле дивана и поднесла к свету снимок девочки-подростка.

– Это моя мама, – снова сказала мне Белла.

Я не рассмотрела фотографию, когда увидела ее в кофейне в первый раз. Теперь я разглядела, что девочке было не более пятнадцати-шестнадцати лет, и на вид она была очень болезненная. У нее была приятная улыбка, но кожа казалась прозрачной, такая она была бледная. Фотография была старая, или, может быть, у нее так потерлись края от долгого пребывания у Беллы в сумке.

– Она меня очень любит, – сказала Белла. – Но она живет очень далеко, поэтому не приезжает ко мне.

Я слышала в ее пояснениях голос Тревиса. Она повторяла его слова. Быть может, ее мать умерла? Но я вспомнила, как Тревис говорил, что она живет в Боуфорте – совсем не так уж далеко, чтобы не видеться с Беллой. К сожалению, я ничего не знала об их отношениях. Если они разошлись, почему она осталась у Тревиса? Я смотрела на фотографию хорошенькой бледной девушки и думала, скучает ли она по своей дочке. А может быть, Тревис похитил Беллу? Еще день тому назад эта мысль не приходила мне в голову. Но теперь мне стало ясно, что он не всегда принимает разумные решения, когда дело касается его дочери. Сердце у меня забилось тревожно, вдруг эта девушка на фото – Робин – болеет душой о своей дочери. О своей исчезнувшей дочери. Я вообразила ее переживания. «Вы переносите свои переживания на других людей», – услышала я голос Джудит. Ну конечно. Я не могла вообразить, чтобы моя дочь жила где-то, а я бы не имела острой потребности вернуть ее. Я подробно и откровенно поговорю обо всем с Тревисом, когда увижу его. Он вовлек меня в эту ситуацию, и я имела право знать, в чем тут дело.

В двадцать три года бывает инфаркт? Я лежал на матрасе в фургоне, среди коробок с кокаином, уставившись в темный потолок. Сердце у меня стучало, ни на секунду не снижая темп. Я чувствовал, как оно колотится о матрас. Только бы не умереть, думал я. Я не мог умереть и оставить Беллу без отца. Хотя в настоящий момент ее отец немногого стоил.

Я остановился на старой парковке у супермаркета и размышлял, в какую скверную историю попал. Очень скверную, надо полагать. Оставалось надеяться, что никто не погиб. Ни те два парня, в которых стрелял Рой. Ни Саванна, ни Рой, хотя я охотно уничтожил бы их сам. Я не хотел, чтобы этот дурацкий план так провалился. И не хотел оказаться в тюрьме, хотя на это у меня было много шансов, с целым-то фургоном ворованного. Надо куда-нибудь все это сбыть. Но куда? Я хочу получить Беллу обратно. Об этом не нужно было думать. Думая о Белле, я был не в состоянии соображать, что делать дальше.

Около четырех утра мне позвонил Рой.

– Что случилось? – спросил я.

– Болван, – сказал Рой. – Ты что, в штаны наложил со страху?

– Что ты хочешь сказать?

– «Что ты хочешь сказать?» – передразнил он меня. – Я дам тебе адрес, и сегодня вечером ты отвезешь туда товар. В десять…

– Не пойдет, – сказал я. – Я с этим покончил. Вы с Саванной можете убираться…

– Заткнись! – закричал он. – У тебя нет выбора, ты понял?

– Я сказал, что я с этим делом покончил.

– Ровно в десять. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Тогда получишь деньги минус сотню за то, что ты просрал…

– Мне ничего не нужно!

– Товар у тебя, и я говорю тебе, что с ним делать. А не сделаешь, тебе конец. Все очень просто.

Я закрыл глаза. Я возьму у него адрес и потом соображу, что делать. Я записал адрес. Это было в получасе езды отсюда.

– Я отвезу все прямо сейчас, – сказал я. – Мне это в моем фургоне не нужно. – Я ни за что не хотел, чтобы Белла оказалась в фургоне, полном коробок с кокаином. Я не хотел, чтобы и она оказалась в этом замешана.

– Сейчас не получится. Они получают другие доставки. В десять вечера.

– Приезжай и забери все, а потом доставь им сам. – Я съежился, выговорив эти слова. Если я увижусь с ним сейчас, он убьет меня. А что его может остановить? Он заберет товар, приложит холодный ствол к моему виску, и дело будет сделано.

– Ну и тупой же ты, – сказал он. – Если бы я хотел сам перевозить пятьдесят фунтов кокаина, ты бы мне вообще не понадобился.

– Я смываюсь.

– И не пытайся. Я тебя везде достану. И твою девчонку тоже. Как ее? Белла? Я выпущу ей мозги у тебя на глазах…

Я отключился. Руки у меня дрожали. Я успел вылезти из фургона, прежде чем меня вырвало. Мне пришлось постоять, низко наклонившись, упершись руками в колени, чтобы перевести дух. Страх и ярость разрывали мое тело. От одного только упоминания Роем имени моей девочки мне становилось дурно.

Было не холодно, но я дрожал с головы до ног. Я вернулся в фургон, сел и положил голову на руль. Закрыв глаза, я увидел перед собой обезображенное ненавистью лицо отца Робин. «Ты о себе не можешь позаботиться, – кричал он на меня, – не то что о ребенке! Думай о том, что лучше для ребенка».

Я застонал, отрывая голову от руля и растирая виски. Только этого мне сейчас и не хватало: призрака отца Робин, явившегося, чтобы сказать мне, какой я, к черту, отец. Никогда я не думал, что он окажется прав.

Я вспомнил тот день, когда мы с Робин так любили друг друга, что я чуть не убил ее. Дело тогда кончилось больницей. Это стало для нас началом конца. Я был таким идиотом. Я так давно не был с ней, что даже не подумал о том, насколько она слаба.

Как только ее отец появился в больнице, меня оттуда выкинули. Но он еще со мной не покончил. Я сидел снаружи и просил Бога о том, чтобы она осталась жива. Через некоторое время вышел отец Робин и, опустив голову, набычившись, направился прямо ко мне. Он бы убил меня, если бы его не удержал охранник.

– Ты ее изнасиловал! – закричал он.

– Нет! – Я пятился от него, надеясь, что охранник держит его крепко.

– Она – больная маленькая девочка, сукин ты сын! – кричал он. – Тебя вздернут за это.

– А она? Как она…

– Зайдите внутрь, сэр, – сказал ему охранник.

Он заплакал, прислонившись к груди охранника. Я не знал, что делать.

– Скажите мне только, что она жива! – закричал я вслед, когда охранник повел его к дверям в приемный покой.

Он повернулся ко мне.

– Молись, чтобы она не умерла, – сказал он. – Просто молись.

Я звонил в больницу, но меня с ней не соединяли, и я не знал, в каком она состоянии. Я хотел поговорить с ней, но мне не дали такой возможности. Все случилось через пару дней, когда ее отец позвонил мне и сказал, что, если я буду пытаться связаться с ней снова, меня посадят за изнасилование. Он постарается, чтобы обвинение было доказано. Больная девушка. Жестокое нападение. Мне только исполнилось семнадцать, а в Северной Каролине семнадцатилетние считались совершеннолетними. Содержание малолетних преступников – это одно, тюрьма – совсем другое. Моя мать знала о случившемся и пыталась урезонить его по телефону. Но он и слышать ничего не хотел. Не знаю, какие меры он предпринял, чтобы изменить наш номер и не включать новый номер в справочник, чтобы Робин не могла мне позвонить. Я знаю, что он изменил и ее номер, потому что я пытался дозвониться ей и не смог. Мне пришло в голову: уж не сказала ли она ему, что я ее изнасиловал? Я не мог себе такое представить, но откуда мне было знать?

Долгое время я только думал о ней, и тревожился, и подозревал, что она могла обвинить во всем меня. А потом мне позвонили из этого агентства и сказали, что Робин родила моего ребенка и хочет отдать девочку в приемную семью. Родила? Если она оказалась достаточно здорова, чтобы перенести беременность, она должна была найти в себе силы, чтобы сказать об этом мне. У меня было такое чувство, что моя любимая девушка куда-то исчезла. Она собиралась отдать нашего ребенка чужим людям. Она уже выбрала для него родителей. Я сказал женщине из агентства, что возьму ребенка на свое попечение. И тут мне позвонил отец Робин и приказал не дурить. Не быть эгоистом. «Надо думать о том, что будет лучше для ребенка!»

– Она должна была мне сказать! – кричал я в телефон. – Почему она не нашла возможности мне сказать?

– Потому что она ненавидит тебя. А ты что думал? – сказал он. – Она серьезно больна. Ей сделали пересадку сердца. Ей нужен покой, а ты тут со своими «чувствами». Ее возмутило, что ты не посчитался с ее желаниями. Она из-за тебя рисковала жизнью и имеет полное право решать, что ей делать со своим ребенком.

– Мне нужен мой ребенок! – заорал я. – Она моя! Это справедливо.

– Так попробуй ее заполучить, – засмеялся он. – Я буду бороться с тобой, и у меня найдется побольше возможностей и средств, чтобы одолеть систему. Тебе никогда не выиграть этот процесс. Ты о себе не можешь позаботиться, не то что о ребенке.

Да, возможности у него были. И боролся он жестоко. Но на моей стороне было кровное родство. Он пытался сыграть на изнасиловании, но судья этот аргумент не принял, так как он никогда не обвинял меня в этом раньше. Робин была не в состоянии вмешиваться в это. Ее отец не лгал, говоря, что она серьезно больна. Может быть, при смерти. В этот момент я не мог разобраться в собственных чувствах. Я злился на нее, но я не желал ей смерти.

В одном только ее отец взял верх, если можно так сказать. Я подписал контракт, где говорилось, что я никогда не буду пытаться вступить в контакт с Робин. Я оставлю ее навсегда. Я подписал этот контракт. У меня осталась моя малышка. Это было все, что мне тогда было нужно.

Остаток ночи я не спал. Я сидел в фургоне, ожидая появления машины Роя или Саванны. Или полиции. Не знаю, чего именно я ожидал. Я просто был каждую минуту настороже. Около шести утра я вспомнил про рекламу, державшуюся на магнитиках по бокам фургона. Я вылез и отлепил их. Эти двое парней на стоянке грузовиков – что они успели заметить? Живы ли они?

На парковке было тихо, как в могиле. Машин стояло немного. Интересно, спал ли кто-нибудь в них? Жил ли кто-нибудь в них? Заходили ли сюда полицейские для проверки? Похоже, у меня начинается паранойя. Когда я возвращался в фургон, отлепив рекламу, я заметил вдали свет фар. Полиция? Я закинул магнитики в глубь фургона и, вскарабкавшись на водительское место, пригнулся. Машина была еще далеко, но, когда она проезжала под фонарем, я увидел красную вспышку. «Мустанг» Роя? Я вставил ключ в зажигание. Я вообразил, как утром мое тело найдут на пропитанном кровью матрасе в фургоне и у Беллы больше не будет отца. Я нажал на газ и выкатился с парковки еще быстрее, чем со стоянки грузовиков.

Не знаю, куда я подался. Я выехал на главную улицу по направлению к центру Роли, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида. За мной никого не было. Никого. Это был не Рой, сказал я себе. Все в порядке. К тому же он говорил, что не хочет держать товар в своей машине. Значит, зачем ему за мной гнаться? Хотя, может, он убил бы меня и поехал бы в моем фургоне к месту встречи с посредниками… Мое воображение разыгралось. А ведь все, что мне было нужно, это место рабочего на стройке! Вот черт!

Я заехал в какой-то переулок и, убедившись, что меня никто не преследует, залез в глубь фургона и лег на матрас, думая о том, что делать дальше. Мне надо самому явиться в полицию. Это было бы правильнее всего. Я рассказал бы им всю историю и принял бы на себя все последствия. Потом я стал считать, какие обвинения они могут мне предъявить. Организованная преступность, во-первых. А что, если Рой убил одного или двух парней на стоянке грузовиков? Грабеж, осложненный убийством? И что бы мне дали за это? Я бы, конечно, мог оправдываться неведением, но сомневаюсь, что от этого было бы много толку. Что приковывало меня к месту, что не давало мне взяться за телефон, так это мысль о том, что они отнимут у меня Беллу.

Жаль, что у меня не было возможности связаться с Эрин. Я бы попросил ее оставить у себя Беллу еще на одну ночь, если, конечно, она уже не обратилась в полицию. Я проиграл в мозгу эту комбинацию. Я мог бы зайти утром в кофейню и попросить Эрин присмотреть за Беллой еще один день… хотя Белла меня увидела бы. Я не мог бросить ее еще раз. Все это вертелось у меня в голове, когда снова позвонил телефон, который мне дал Рой. Это был не его номер, и я смотрел на дисплей, не говоря ни слова.

– Тревис? – Это была Саванна.

– Спасибо тебе большое, Саванна, – сказал я, поворачиваясь на бок и опираясь на локоть. – Спасибо за то, что ты испоганила мою жизнь.

– Я знаю, знаю, Тревис. Прости, прости, что я втянула тебя в это дело.

Такой реакции я не ожидал. Она плакала.

– Поздновато для извинений, – сказал я. – У меня тут фургон, полный наркотиков, а я должен сегодня забрать Беллу. Если бы ты сказала мне, чем вы на самом деле занимаетесь, я бы никогда…

– Я знаю. Так… так вышло. Прости. Ты представить себе не можешь, как я сожалею. Я разбежалась с Роем. Он сумасшедший. Я раньше этого не сознавала.

Секунду я колебался.

– Он убил этих парней? – Я не был уверен, что хочу услышать ответ.

– Нет. Он ранил одного в ногу. Нам пришлось перелезть через забор и прятаться в каких-то зарослях. А потом Рой угнал машину, чтобы нам вернуться сюда. Но я тебя не виню, – быстро добавила она. – Я тогда взбесилась, но я была измучена… и мне только хотелось, чтобы ночь прошла поскорее. Я не должна была тебя в это втягивать.

– Что верно, то верно. – Я представил себе, как она перелезает через забор, бродит в зарослях в часе езды от Роли. Я вспомнил, как она назвала меня простаком. «Ты такой простак», – сказала она. Мне не верилось в такое внезапное преображение.

– Откуда ты забираешь Беллу? – спросила она.

– Пока ниоткуда. Я не могу ее забрать, пока у меня полный фургон наркотиков.

– Тебе придется отвезти их сегодня, – сказала она. – Рой никогда не оставит тебя в покое, пока ты этого не сделаешь. А как только сделаешь, получишь деньги.

– А ты? – Мне было любопытно, что она ответит. – Если ты порвала с Роем, как ты сможешь получить свою долю?

– Получу. Уж об этом я позабочусь.

– А что, если я не поеду?

– Об этом лучше не думать. – Она перешла почти что на шепот. – Если бы ты знал, с кем имеешь дело. Наш последний шофер… Тебе придется поехать. Он говорил, что разыщет Беллу, если ты откажешься.

– Не припутывай сюда Беллу.

– Он думает, что ты нашел кого-то, чтобы присматривать за ней, в кофейне, где ты бываешь.

Я зажал телефон в кулаке. Откуда ему известно, где я бываю? За нами следили, за мной и за Беллой. Все еще стискивая в руке телефон, я пересел на водительское место, откуда мог видеть дорогу.

– Ну конечно, а что мне еще было делать? Я просто подошел к первому встречному и попросил: «Не возьмете ли вы на ночь моего ребенка?»

– Я думала, ты отвез Беллу к ее матери в Боуфорт. Надеюсь, что ты так и сделал. Что там она в безопасности.

– Ты права. Она в безопасности.

– Это хорошо. Потому что ты представить себе не можешь, что проделывает Рой с маленькими девочками.

Руки у меня похолодели.

– Саванна, – сказал я, – как ты могла связаться с таким типом?

– Деньги могут свести человека с ума.

– И отсутствие их тоже, – пробормотал я.

– Значит, ты отвезешь товар на место?

– Я думал отвезти его в полицию.

Она помолчала.

– Ты с ума сошел? – спросила она наконец.

«Да, – подумал я. – Сошел».

– Послушай, твое положение хуже, чем ты думаешь. Неужели ты считаешь, что, сняв с фургона рекламу, ты стал невидимкой?

Я поискал в кармане ключи. «Я уезжаю», – буркнул я и отключился, прежде чем она успела сказать хоть слово. Я включил зажигание. Откуда им известно, что я снял рекламу? Я вспомнил красную машину, которую видел ночью на парковке. Значит, они следили за мной. Я думал, что они меня потеряли. Я был готов поклясться, что они потеряли мой след.

В одном я был уверен: сегодня утром я не рискну показаться в кофейне. Я мог обезопасить Беллу, только держась от нее подальше.

И мне нужно сегодня же отделаться от наркотиков.

Больше ничего не оставалось.

Я была так измучена после той ночи, когда Ханна чуть не умерла, что глаза у меня слипались. В это утро в пансионате были две супружеские пары. Женщины заахали, увидев пудинг. Я надеялась, что улыбка получилась у меня не слишком усталой. Я ответила на их вопросы о пони и музеях и, когда убедилась, что все в порядке, оставила Бриджит довести завтрак до конца и зашла к себе за сумкой. Я все еще была потрясена ночным звонком Алисы. «Она умерла». Я заехала за монитором, который рекомендовал доктор, и привезла его в Хендрикс-Хаус, где нашла Алису крепко спящей, а Гретхен – переодевавшей Ханну. Молли была на ланче, агитируя за своего сына. Прикрепив монитор, мы с Гретхен немного поговорили о том, что произошло ночью. Говорили мы шепотом, чтобы не разбудить Алису.

– Она и глаз не сомкнула, пока я не пришла, – сказала Гретхен. – Ужас, что случилось, но это пробудило в ней материнские чувства.

Я кивнула. Гретхен сняла Ханну с пеленального столика. Я хотела подержать ее, но было ясно, что во мне не нуждались. Алиса безмятежно спала под легким пледом на большой кровати, и я решила, что неплохо бы и мне вздремнуть.

Я вернулась к себе и только легла, как позвонил Дейл.

– У меня хорошие новости, – сказал он, когда я ответила на звонок. – Меня поддержала «Ньюстаймс».

В его голосе звучала радость. Мы этого очень ждали, но мне показалось странным, что он даже не упомянул о том, что прошлой ночью его племянница чуть не умерла.

– О, Дейл, – сказала я. – Это замечательно.

– Поэтому мы сегодня идем ужинать. Куда? В «Голубую луну»?

– Круто, – сказала я и тут же спохватилась: – Я хочу сказать, прекрасно.

Он засмеялся.

– А как сегодня ребенок? – спросил он. – Ночью, как я понял, было плохо?

Я неожиданно заметила, что он всегда называл Ханну «ребенком». Не помню, чтобы он когда-либо называл ее по имени. Но, по крайней мере, он вспомнил о случившемся.

– Кажется, неплохо, – сказала я. – Я купила монитор, так что у нас все в порядке.

Мы поговорили еще минуту-другую, а потом я свернулась под одеялом и закрыла глаза. Но я знала, что не засну. Я думала, как мне снова завести с ним разговор об Алисе и Уилле. Первый раз, во время моей поездки к доктору на осмотр, дело не заладилось, и теперь я начинала нервничать при одной мысли о новом разговоре. Дейл внушал мне опасения. Он был намного старше меня. Умнее. Опытнее. Он не боялся конфликтов. Не боялся отказывать. Неужели я останусь такой на всю жизнь? Всегда буду бояться затрагивать темы, которые его раздражают? Мне надо научиться быть твердой.

Но не сегодня. Это испортило бы нам вечер. Испортило бы его хорошие новости и хорошее настроение. Я все равно знала, что он скажет: «Ни за что». Я испортила бы его предвыборную кампанию, если бы вовлекла в нашу жизнь Уилла.

Но зачем мне его разрешение? Я села, скрестив руки на груди, и взглянула в окно. Я уже стала частью семьи Хендриксов. Я обладала долей их власти. Я была ближе к Алисе, чем кто-либо из них, и, наконец, у меня имелось самостоятельное суждение. Я сама поговорю с Уиллом. Я узнаю, как он относится ко всей ситуации, и тогда буду знать, как мне действовать дальше.

Ведь вреда от этого никому не будет?

– Когда папа придет? – Белла отвлеклась от своей раскраски.

Мы сидели в «ДжампСтарте» уже целый час, и я начинала беспокоиться. Было уже десять, намного позже того времени, когда Тревис с Беллой обычно появлялись в кофейне. Почему он опаздывал?

– Не знаю, детка, – сказала я. – Поиграем еще?

– Ладно. – Она глубоко вздохнула. Взгляд ее не отрывался от двери. Как и мой. Ну, подожди, Тревис. У меня уже была заготовлена лекция, которую я намеревалась ему прочитать, но содержание ее менялось с каждой минутой. Одно дело – оставить ее со мной, но не явиться вовремя, чтобы ее забрать, – совсем другое. Хотя о времени он не написал.

– Эрин? – Я обернулась и увидела женщину, застывшую в нескольких ярдах от меня. Она стояла спиной к окну, и я не могла различить ее черты. – Я так и знала, что это вы.

Заслонив рукой глаза от света, я пригляделась получше и узнала в ней мать ребенка из дошкольной группы Кэролайн. Имени ее я не помнила.

– Как поживаете? – Она подошла на несколько шагов ближе и села на ручку дивана.

– Хорошо, – ответила я, изо всех сил стараясь вспомнить ее имя. – А вы?

– У нас все в порядке, – улыбнулась она. – Я очень рада видеть вашу малышку. – Она кивнула в сторону Беллы. – До меня доходили слухи… – Женщина покраснела. – …Что она… что произошел несчастный случай, но речь, наверно, шла о ком-то другом. Я рада, что у вас все хорошо.

Я не знала, что сказать. Мне не хотелось говорить с ней об этом. Поэтому я и уехала из дома. Поэтому я и не хотела возвращаться на работу. Все знакомые и покупатели, заходившие в аптеку, задавали вопросы, высказывались по этому поводу и немилосердно сочувствовали. И сейчас я просто онемела от этого недоразумения.

– Я не помню, как ее зовут, – продолжала женщина. – Как тебя зовут, детка? – спросила она Беллу. Та взглянула на женщину, потом на меня и вернулась к своей раскраске. Похоже, ни одна из нас не хотела разговаривать с этой женщиной.

– Белла, – сказала я и почувствовала, что своей ложью я предаю Кэролайн.

– Белла, – повторила женщина. – Что-то я не припомню. Какая она маленькая! Моя Джейн так забавно вытянулась. Белла по-прежнему ходит в дошкольную группу?

Мне страстно хотелось найти выход из этой ситуации. Я взглянула на часы. Это было единственное, что я могла придумать.

– Ой, мне нужно было позвонить еще четверть часа назад. – Я запустила руку в сумку в поисках телефона. – Извините, – сказала я, доставая мобильник. – Рада была вас увидеть.

– А я вас, Эрин, – сказала она, вставая. – Пока, Белла.

– Пока, – ответила Белла, не поднимая глаз от раскраски.

Я изображала телефонный разговор, пока женщина не вышла из кофейни. Но не успела она закрыть за собой дверь, как около моего кресла оказался Нандо с подносом, на котором лежали кусочки пирожного.

– Это наше новое пирожное, – сказал он. – Хотите попробовать?

– Да нет, спасибо…

Белла мгновенно вскочила на ноги и положила руку мне на колено. Взгляд ее был устремлен на поднос.

– Можно? – спросила она меня.

– Конечно, – сказала я, погладив ее по спинке. Я взяла самый маленький кусочек и дала ей.

– А где сегодня ее отец? – спросил Нандо.

– Сегодня за ней присматриваю я. Он на работе.

– Папа скоро придет. – Рот Беллы был забит пирожным.

– Значит, он нашел работу. Здорово!

– Да, – кивнула я. – Спасибо за пирожное.

– Спасибо, – повторила Белла, проглатывая последний кусок.

– Забавная девчушка, – засмеялся Нандо и отошел со своим подносом к столикам около окон.

Прошел еще час. Мы с Беллой играли в разные игры, собирали пазлы, гуляли у входа в кофейню, разделили пополам и съели маффин и пакетик сухофруктов. Стало ясно, что он не придет. Как он решился на такое? Как он мог бросить ребенка на чужого человека и исчезнуть?

В конце концов Белла шлепнулась на диван.

– Папа, где мой папа? – заныла она. Все утро она так хорошо вела себя, но я видела, что теперь ее хватит ненадолго. Днем ей надо будет поспать, а что потом? Что, если я снова возьму ее к себе, а Тревис как раз явится в «ДжампСтарт»? Хотя, откровенно говоря, я на это больше не рассчитывала. Было ясно, что во всей этой ситуации что-то не так. Я знала, что мне нужно сделать, – именно то, чего мне делать не хотелось: нужно было вызвать Службу защиты. Я люто ненавидела этих людей. Я понимала, что они делают важное дело. Мне было известно, что некоторым детям они спасают жизнь. Но после смерти Кэролайн они замучили Майкла и меня своими вопросами, как будто доискиваясь, кого бы им обвинить. Конечно, официальных обвинений никому не предъявили. Это был просто несчастный случай. Но после всего случившегося я была у них на примете. Если я объявлюсь теперь с чужим ребенком, можно только представить себе, какие мне будут заданы вопросы. Конца бы этому не было.

Подожду до часу, подумала я. Если в час он не появится, я им позвоню.

Наступил час, и Белла потеряла последнее терпение, как и я. Я старалась сообразить, что мне делать. Я не хотела никаких вопросов, я только хотела, чтобы Белла была в безопасности. Я каким-то образом должна передать ее Службе защиты, не называя себя. Я написала на салфетке записку: «Ее зовут Белла Браун. Ее отца зовут Тревис. Они из Каролина-Бич… во всяком случае, так он мне сказал. Он ее бросил». Воспользовавшись моментом, когда Белла отвернулась, я открыла ее сумочку и сунула туда записку. Если бы я вызвала полицию по своему мобильнику, они засекли бы мой номер и начались бы бесконечные вопросы. Я взглянула на сидевших в кофейне мужчин и женщин. Я могла бы попросить у кого-нибудь телефон, сказав, что мой отключился. Но в «ДжампСтарте» ко мне хорошо присмотрелись. Будет нетрудно опознать меня.Я знала, что плохо соображаю. Я думала только о том, как помочь Белле и при этом остаться в стороне. Белла листала одну из книжек. Щеки у нее покраснели от слез.– Пошли, Белла, – сказала я, вставая и собирая книжки и игрушки. – Пошли поедим.– В «Макдоналдс»? – спросила она.– Да. – «Макдоналдс» действительно подошел бы лучше всего.Мы вышли, сели в машину и пристегнулись. Потом я поехала вдоль ряда магазинов на парковке, стараясь сообразить, что делать дальше. Если в этих магазинах и были телефоны, их где-то тщательно прятали. Может быть, зайти в супермаркет? Я подъехала ко входу в огромное здание.– Мы зайдем на минутку сюда, а потом поедем в «Макдоналдс», хорошо?Я думала, Белла снова заплачет, но она слишком устала для этого. Когда мы подходили к дверям, она ухватилась за мою руку. У входа молоденький юноша собирал брошенные там тележки.– Здесь есть телефон-автомат? – спросила я.Он посмотрел на меня так тупо, как будто никогда не слышал о таких телефонах. Впрочем, он был так молод, что, может быть, и правда не слышал.– Нет, мэм, – сказал он наконец. – Не думаю.– Ну ладно, спасибо. – Я взяла Беллу за руку, мы вошли в магазин и направились к справочной. Нам пришлось подождать в очереди, среди толпы взрослых. Я взглянула на Беллу, понимая, что с высоты своего роста она видит только множество ног. Она прислонилась ко мне так же, как часто прислонялась к Тревису. Я вспомнила, как он всегда был нежен с ней. Как он любил ее, заботился о ней и как явно волновался, оставляя ее со мной. Как жаль, что я не знала, что происходит! Как мне хотелось найти его, поговорить, узнать, чем я могу помочь ему, прежде чем приступить к тому, что мне предстояло совершить.– Слушаю вас, мэм? – обратилась ко мне женщина за стойкой.– Я хотела узнать, есть ли у вас телефон, которым я могла бы воспользоваться. Мой отключился, а мне нужно срочно позвонить.Она слегка приподняла брови, но кивнула в сторону массивного аппарата в конце стойки.– Благодарю вас, – сказала я, набрала дрожащим пальцем 911 и отвернулась, чтобы меня не было слышно.– Слушаю вас? – отозвался диспетчер.– В «Макдоналдсе», в торговом центре «Брир-Крик» сидит маленькая девочка, одна. Она уже здесь давно. Ей около четырех, – сказала я.– Ваша фамилия?Я повесила трубку.– Пойдем, Белла, – сказала я. – Пойдем поедим.Доберется ли полиция туда раньше меня, подумала я. Я усадила Беллу в машину и поехала со всей возможной скоростью, на какую могла отважиться. В «Макдоналдсе» перед нами был только один пожилой мужчина. Я взяла Белле то, что она выбрала. Мы сели у окна. У меня уже созрел план. Как только я увижу полицейскую машину, я скажу Белле, что мне нужно срочно в туалет, и сбегу. Сбегу из «Макдоналдса». Оставлю ее. Уеду. Может быть, припаркуюсь где-нибудь поблизости, чтобы убедиться, что они нашли ее и забрали.Получается, ее бросили дважды.Я не могла этого сделать. Не могла так оставить ее. Мне нужно рассказать им о Тревисе. Я должна объяснить.Белла извлекла из своей булочки игрушку и протянула ее мне, чтобы я развернула. Это была куколка или колокольчик, я не рассмотрела и отдала ей обратно.Итак, они станут задавать мне вопросы, думала я, следя за тем, как Белла возилась на столе с куколкой. Они найдут мое имя в своей системе и скажут: «Ага, это мать той самой девочки, что весной упала с пирса в Атлантик-Бич. А теперь она вновь возникла с этим ребенком и какой-то невероятной историей». Но я не могла ее покинуть. Веди себя, наконец, по-взрослому, говорила я себе. Делай все, что нужно, чтобы помочь Белле. Может быть, ей позволят остаться у меня, пока они отыщут Тревиса или ее мать? Но нет, как только они узнают, кто я, об этом не будет и речи. Они найдут ненормальным, что я так легко завладела этой девочкой. Женщина, еще не пришедшая в себя после смерти собственного ребенка? Может быть, это и правда ненормально?Прошло еще двадцать минут, прежде чем на парковке появились полицейская машина и машина с буквами ССЗ на боку: Служба социальной защиты. Из полицейской машины вышел мужчина, из машины ССЗ – женщина. Насколько я могла рассмотреть, вид у них был суровый и раздраженный. Они обменялись несколькими словами и направились ко входу. Женщине было около пятидесяти, и она была слоноподобна. Ростом почти в шесть футов и хотя и не безобразно толстая, но огромная. Я взглянула на крошечную девочку, сидевшую за столом напротив меня.– Улетай на Луну! – сказала Белла куколке-фее, подняв ее со стола мне на руку. Она улыбалась, блестели жемчужные детские зубки, сияли большие доверчивые глаза.Этим людям я ее не отдам! Ни за что!Полицейский и социальный работник вошли в ресторан. Немногочисленные посетители взглянули на них с любопытством. Я старалась притвориться одной из них, просто любопытной мамашей, приведшей свою малышку в «Макдоналдс». Полицейский и социальный работник пристально осмотрели присутствующих и подошли к официантке. Как я ни старалась, я не могла расслышать, о чем они говорили.– Ты не голодна, детка? – спросила я Беллу, слишком увлеченную игрой, чтобы обращать внимание на еду. – Съешь еще кусочек булочки.Она откусила кусочек, наблюдая за мной с проказливым видом. Игрушка развлекла ее, и Белла ела с увлечением, с полуоткрытым ртом, словно поддразнивая меня, чтобы я велела ей его закрыть. Я была счастлива снова видеть удовлетворение на ее лице. Ни на одну секунду я не могла вообразить себе, как отдам ее этим людям, напугавшим даже меня саму.Полицейский переходил от столика к столику, разговаривая с посетителями, а огромная женщина, подойдя к игровой площадке, присматривалась к возившимся там двум детям. Еще минута, и полицейский уже стоял возле моего стула. Я взглянула на него, стараясь придумать, что сказала бы в этот момент невинная женщина.– Все в порядке, офицер? – рискнула спросить я.– Вы не видели здесь маленькую девочку, сидевшую в одиночестве, мэм?Я покачала головой и огляделась по сторонам, как будто выискивая брошенного ребенка.– Мы здесь уже минут двадцать или полчаса. Я не видела маленькую девочку, хотя, должна признать, и не присматривалась. – Я чувствовала себя преступницей и опасалась, что он расслышит дрожь в моем голосе. Он пристально взглянул на Беллу, явно заинтересованную блестящей бляхой на его мундире.– Благодарю вас, – сказал он наконец и подошел к социальному работнику, которая отрицательно покачала головой. Они подошли к стойке, и я видела, как они говорили с кем-то, вероятно с менеджером. Полицейский вручил ему карточку. Потом они вышли. Стоя на парковке, они еще какое-то время поговорили. Социальный работник пожала плечами. Потом оба уселись в свои машины и отъехали. Я перевела дух. Я даже не заметила, что почти не дышала все это время.Несколько минут спустя уехали и мы с Беллой. Я притормозила у «ДжампСтарта», забежала внутрь в поисках Тревиса и снова вернулась в машину.– Баиньки! – пропела я.– Где папа? – спросила Белла.– Не знаю, детка, но уверена, мы увидим его завтра.Что еще я могла ей сказать? Завтра утром мы пойдем в «ДжампСтарт». А сегодняшний вечер снова проведем вдвоем.

Когда мы вернулись, я сразу уложила ее спать и с облегчением заметила, как быстро она уснула. А потом я позвонила своему боссу в аптеку. – Кое-что случилось, – сказала я. – Я не смогу выйти на работу завтра. Может быть, послезавтра, но…– Эрин, – сказал он, – мы рассчитываем на тебя завтра.– Я знаю, простите. Но это от меня не зависит. Это семейное дело. – Я знала, что на это у него возражений не найдется. Весь длительный период моего отсутствия был вызван делом семейным – смертью Кэролайн. Я знала, что Джек не станет допытываться, но он рассердился.

– Тебе известно, чего мне стоило сохранить за тобой это место? – спросил он.

– Я знаю, знаю. Я позвоню тебе в среду. Но до четверга на меня не рассчитывай, ладно? Я обещаю, что выйду в четверг. Обязательно. Правда.

Я вернулась в спальню и взглянула на маленькую девочку, спавшую в моей постели. Я дала еще одно обещание, подумала я, которое вряд ли смогу сдержать.

Около семи я приехал по окружному шоссе в то место, куда, как предполагалось, должен был доставить товар. Я оказался там на три часа раньше назначенного времени, но до того, как стемнеет, мне хотелось увидеть, где оно находится. В конце концов, некоторые все время такими делами занимаются. Во всяком случае, преступники. Кто-то поможет мне выгрузить ящики, получить деньги, и, если повезет, я смогу смыться. Я воображал, как это все произойдет, чисто и аккуратно.

То, что я увидел, удивило меня. Я ожидал увидеть захудалый, бедный район, а на самом деле он был вполне приличный, типичная среда обитания среднего класса, с извивающимися улочками и ухоженными двориками. Я проехал мимо дома, где была назначена встреча, не слишком замедляя скорость, чтобы не привлекать внимания. Дом был белый, сад слегка запущенный, у подъезда стоял старый коричневый грузовик. На газоне я разглядел детский трехколесный велосипед. Это место не походило на убежище закоренелых преступников. Мне сразу стало легче. Раз это семейный дом, с детьми, не могут же они все быть плохими и опасными людьми. Рой с его револьвером и вся эта потасовка прошлой ночью показались мне чем-то давно прошедшим. Я представил себе, как муж и жена помогают мне разгрузить мой фургон. Я бы расспросил их о детях.

Я припарковался за углом. Мне нужно дождаться десяти часов, времени доставки. Я купил горячий сэндвич, развернул его и принялся за еду. Скоро, скоро все это кончится.

Без пяти десять руки у меня вспотели. Я попытался заснуть, но не смог. Я все время думал об Эрин с Беллой. Что подумала Эрин, когда я не появился сегодня утром. И вдруг я вспомнил: она говорила, что завтра должна вернуться на работу. Черт! Это значит, сегодня она вызовет полицию? Я прижался лбом к рулю. Я должен появиться в кофейне к открытию. Может быть, Белла все еще с ней и Эрин попытается в последний раз найти меня, прежде чем идти на работу. И я там буду! Да, я там буду, я приду, Белла!

Без минуты десять. Я включил зажигание и медленно тронулся с места. До нужного мне дома было недалеко, но я не видел его из-за крутого поворота на извивавшейся дороге. Когда я его преодолел, рядом с грузовиком у подъезда я увидел машину и еще две на улице около дома. Я притормозил, желая разглядеть, не машины ли это Роя или Саванны, и тут я понял, что это полицейские. Целых три машины. Я услышал доносившиеся с заднего двора крики. Похоже, кричали двое мужчин, а может быть, мужчина и женщина. Я увидел, как полицейский ведет мужчину по садовой дорожке. В этот момент мне подумалось: «Это мог быть я». Пара соседей стояли у себя на газоне, наблюдая за тем, что могло означать только одно: арест. Я услышал плач ребенка, выбежавшего из парадной двери вслед за уводимым мужчиной. В темноте я не мог разглядеть, мальчик это или девочка. Но мне уже было ни до чего. Я гнал и гнал фургон, пока снова не оказался на окружном шоссе.

Зазвонил мой телефон, и я схватил его, не убедившись даже в личности звонившего.

– В этом чертовом доме облава и арест! – закричал я.

– Точно, – сказал Рой. – Поэтому включаем план Б. Ты поедешь по…

– Мне не нужна эта пакость в моем фургоне!

– Спокойно! – произнес Рой. – У нас все схвачено.

– У нас? – переспросил я. – Ты снова работаешь с Саванной?

– Мы с Саванной до глубокой старости будем работать вместе.

Значит, Саванна опять меня обманывает. Меня это уже не шокировало, только разозлило.

– Она сейчас подыскивает грузовик, – сказал Рой. Он начал диктовать мне дорогу, и я старался на ходу запомнить все его указания. Путь предстоял неблизкий. Надеюсь, что у меня хватит бензина.

– Ты выедешь на поляну, перед тобой будут три пня. Дальше не заезжай, а то увязнешь в болоте. Там увидишь грузовик. В два часа ночи.

– В два часа ночи, – повторил я.

– Мы знаем, где тебя найти, – добавил он. – Даже и не думай снова испортить нам дело.

Место, где я должен был увидеть Роя и Саванну, было по другую сторону Роли. Много миль я проехал в темноте, надеясь, что правильно запомнил все указания Роя. Я добрался до поляны без четверти два. Грузовика я там не обнаружил, но был уверен, что это то самое место. В конце грязной дороги в свете моих фар появились три пня и за ними болото. Когда я выключил фары, единственным источником света стали звезды и полумесяц в небе. Место показалось мне жутковатым. Чтобы добраться сюда, я долго ехал сквозь пустоту. Выстрел здесь никто не услышит. Я снова включил фары и двинулся чуть вперед. Заболоченная территория окружала пруд с мутной водой. В болотистой почве торчали только три пня и старая шина. Внезапно в этой мутной воде я увидел себя. Увидел, как плавает в ней мое безжизненное тело. А почему бы и нет? У Роя останется кокаин, мой фургон, и, избавившись от потенциальной проблемы, то есть от меня, совестливого преступника, он сэкономит несколько сотен баксов. Я понимал, что обходился ему теперь дороже, чем стоил на самом деле.Без десяти два. Я ни за что не останусь здесь дожидаться, пока меня убьют. Я развернул фургон и поехал обратно по той же дороге, по какой добрался сюда, надеясь, что не встречу Роя или Саванну. Заехать на парковку возле кофейни я не мог, зная, что они в первую очередь станут искать меня там. Около одного ресторана я нашел огромный мусоросборник. Я остановился, открыл крышку и вывалил в него «детское питание», ящик за ящиком, испытав удовлетворение от глухого звука при падении их на дно.Когда все это закончилось, я почувствовал себя очищенным. Я снова был хозяином своего фургона. Своей жизни. Мне оставалось только вернуть свою дочь.

Я прошла полмили до дома, где, по словам Алисы, жили Уилл с матерью. У подъезда стояла старая машина со вмятиной на боку, облезлой краской и следами ржавчины. Но дом был в хорошем состоянии, на что Алиса обратила мое внимание. На клумбе у входа кто-то посадил анютины глазки.

Лишь бы мне повезло и Уилл оказался дома один. Я была готова к разговору с ним, но не знала, что скажу, если мне откроет его мать. Знала ли она о Ханне? Знала ли она даже о том, насколько были близки Уилл с Алисой? Я понятия не имела.

Я поднялась по ступенькам на крыльцо. Ступеньки слегка прогнулись, так что к двери я приблизилась нетвердыми шагами. Я позвонила и услышала изнутри негромкий хриплый лай. Он звучал угрожающе, и я порадовалась, что от парадной двери меня отделяла еще одна дверь.

Через пару минут и после еще одного звонка дверь открылась, и передо мной появился Уилл. Стройный, голубоглазый блондин. Он выглядел точь-в-точь как на мониторе компьютера в комнате Алисы. Он держал за ошейник рычащего пса, в котором было что-то от питбуля. Уж не сделала ли я ошибку? Я бы никогда не подпустила такую собаку к Ханне.

Я уже хотела представиться, но в этом не было необходимости.

– А вы тут что делаете? – сказал он, приподняв брови.

– Я хотела поговорить с вами об Алисе и о ребенке, – сказала я негромко, чтобы не услышала его мать, окажись она дома.

– Прямо сейчас? – спросил он. – Время не очень-то подходящее.

Его ответ мне не понравился.

– Подходящего времени не бывает.

– Ладно.

Он открыл дверь и шагнул на веранду. Собака последовала за ним. Я почувствовала прилив адреналина, когда она приблизилась ко мне. Но пес оказался дружелюбным. Виляя хвостом, он обнюхивал мои ноги и руки.

– У него только вид грозный, – подбодрил меня Уилл.

Он сел в одно из кресел на веранде, я заняла другое. Пес положил свою огромную голову мне на колено, и я начала почесывать его за левым ухом.

– Как у нее дела? – спросил Уилл. – У Алисы?

На нем были джинсы, голубая рубашка. Никакой татуировки. Никаких пирсингов.

– У нее все хорошо, – сказала я. – Но она скучает по тебе. Она хочет тебя видеть. Я пришла узнать, какое у тебя настроение. Хочешь ли ты видеть ее и свою дочь. Она – красавица. – Я улыбнулась. Нужно было захватить фотографию, но это как-то не пришло мне в голову. – Алиса уверена, что ты хочешь видеть их обеих. Откровенно говоря, я думаю, что было несправедливо разлучать вас…

– А вы имеете представление о положении дел? – перебил он меня. Он наклонился вперед, упершись локтями в колени. Появившаяся у него между бровей морщинка делала его старше девятнадцати лет. Губы едва заметно скривились в улыбке, хитрой и чуть насмешливой.

Его вопрос застал меня врасплох.

– Что ты хочешь сказать?

Он ответил не сразу. Он глядел мимо меня, в сторону улицы.

– Что вам известно?

– Мне известно, что ты – отец ребенка Алисы. Я знаю, что вы долгое время тайно встречались. Я знаю, что она любит тебя и скучает. Что значит, я не знаю, что происходит?

– Ваш жених от вас кое-что скрывает, – сказал он. Слово «жених» прозвучало у него как ругательство, и я ощутила такой же прилив адреналина, такой же страх, какой испытала при приближении собаки.

– Что скрывает? – спросила я.

Он откинулся в кресле и вытянул шею сначала в одну, а затем в другую сторону, словно разминая шейные мускулы.

– Вы знаете, что моя мать работала у Хендриксов? – спросил он.

Ах, вот в чем дело, подумала я. Мне показалось, что я все поняла.

– Да, когда-то давно она была у них экономкой. Ведь так? Ну да, я знаю, что они все немного… снобы. Я понимаю, раз она была экономкой, а твой отец сидел в тюрьме, это могло…

– Это все – дымовая завеса, – сказал он. – Может быть, они и говорили вам, что это очень важно. – Последние слова он произнес с издевкой. – Но дело не в этом. Своего отца я не видел с трех лет. Его просто не было в моей жизни. Это просто дым. Мой отец не имеет никакого отношения к их возражениям против наших встреч с Алисой. И работа моей матери не имеет к этому отношения. И то, что я бросил школу.

– Боюсь, что имеет, Уилл, – мягко сказала я. – Боюсь, что Хендриксам, как бы я их ни любила, иногда свойственно задирать нос и…

– Старик Хендрикс. Джеймс. Господин мэр. У него с моей матерью были дела.

– Дела? Ты хочешь сказать, конфликт или…

– Любовные дела, – сказал он. – Они трахались. Понятно?

– Нет! – воскликнула я, выпрямившись на стуле. – Не может быть!

– Было. Когда она у них работала. Все началось, когда мне было десять, и кончилось, когда мне стукнуло тринадцать. Я был единственный, кто об этом знал, и до меня это не сразу дошло, так как я был мал и наивен, но в конце концов и я понял. А потом Молли все узнала, и тут начался сущий ад. Мать уволили, конечно, и Джеймс отдал ей этот дом. – Он кивнул в сторону парадной двери. – Дом принадлежал Хендриксам, и они его сдавали, но Джеймс передал его моей матери, чтобы заткнуть ей рот. Он по-прежнему оплачивает его содержание. Смотрите, как его заново покрасили. Красиво, правда?

Я недоверчиво качала головой. Не придумал ли он эту отвратительную историю? С другой стороны, такое трудно было придумать, это слишком походило на правду.

Внезапно мне пришла в голову новая мысль.

– Твоя связь с Алисой, – сказала я, – не было это своего рода… местью? Ты ее любишь?

Откинувшись в кресле, он вздохнул и заложил руки за голову.

– Когда я встретил Алису, я не знал, кто она. Мне она очень понравилась. Я знал, что она слишком молода для меня, но она казалась старше, если вы понимаете, о чем я говорю. Мы общались уже несколько недель, когда я узнал ее фамилию. Я сказал ей, что моя мать работала у них, и Алиса ее вспомнила, смутно. Я не рассказал ей про ее отца. Я не хотел причинять ей боль. – Он похлопал себя по бедру, и собака перешла от меня к нему. – Можно сказать, что я в нее влюбился.

– Ты любишь ее?

Он наклонился погладить собаку.

– Не знаю, люблю ли я вообще кого-нибудь.

Ханна, подумала я. Он не сможет не полюбить Ханну, увидев ее.

– Когда мы начали встречаться, я не знал, как будут реагировать ее родители, но скоро узнал. Они запретили нам встречаться, но к тому времени мы с Алисой уже слишком далеко зашли, и она заставила этого гомика Джесса изображать своего дружка. И все шло хорошо, пока она не забеременела. Тогда ко мне пришел Дейл. Сказал, чтобы я держался подальше от Алисы и от ребенка. Он сказал, что его мать вышла из себя, когда узнала, что Алиса встречается со мной. Все это из-за моей матери. Ни Молли, ни Джеймсу вовсе не хотелось вновь сойтись с моей матерью на одной дорожке. Моя мать – красавица, – добавил он. – Ей сорок два года, а поставь ее рядом с Молли Хендрикс, и от Молли и бледной тени не останется, если вы понимаете, о чем я говорю.

Я могла вообразить, насколько расстроилась Молли, узнав, что Алиса встречается с Уиллом. Но интересы Алисы и Ханны должны быть для них на первом месте. По сравнению с ними все остальное казалось слишком малозначительным.

– Не могла бы я каким-то образом сгладить ситуацию? – Только интересно как? – Ты бы хотел этого? Я хочу сказать, ты все еще любишь Алису? Ты хочешь участвовать в жизни своей дочери?

Улыбка его была какой-то странной. Хитрой, что ли?

– Люблю ли я Алису? Да, конечно. Но я могу жить и без нее.

Я невольно отпрянула от него.

– Это жестоко, – сказала я. – А как же твоя дочь?

– Ей будет хорошо у Хендриксов и лучше без меня, чем со мной. У меня нет особенно сильных отцовских чувств.

Он встал и, опустив руку в карман джинсов, достал скомканный листок бумаги.

– Вы не первая из семейства Хендриксов, кто посещает меня сегодня, – сказал Уилл.

Он подал мне листок, и, разгладив его на колене, я увидела, что это чек из личной чековой книжки Дейла на 4500 долларов.

Я посмотрела на Уилла.

– Я не понимаю.

– Каков отец, таков и сын. – Он пожал плечами. – Джеймс заплатил этим домом за молчание моей матери. Сейчас мне платит Дейл. Я оставлю Алису. И никогда никому не расскажу о Джеймсе. Поверьте, никогда не буду пытаться стать частью жизни моего ребенка. Откровенно говоря, я предпочитаю деньги.

Во рту у меня пересохло. Я в недоумении качала головой.

– Ты, наверно, выполнял для Дейла какую-то работу? – Я потрясла в воздухе листком. – Быть может, это расходы на покраску? – Я кивнула на стену дома. – Он не стал бы давать тебе столько денег просто ни за что.

– Похоже, он готов на расходы ради того, чтобы я отказался от его драгоценной сестрички.

– Может быть, тебе эти деньги кажутся сейчас очень большой суммой, но любовь ребенка дороже.

Он засмеялся.

– Четыре с половиной тысячи долларов – это капля в море по сравнению с тем, что он уже заплатил.

Я не могла выговорить ни слова. Я не знала, что сказать. Я чувствовала только, что последние два года моей жизни рассыпаются в прах.

– Он платит понемногу, – сказал Уилл. – Вам рассказывали в школе об опытах на крысах?

– На крысах? – повторила я. У меня было такое чувство, что я окаменела с головы до ног.

– Ну да. Если их поощрять едой нерегулярно – понемногу и в разное время, – они делают больше того, что от них требуется, чем когда вы кормите их по расписанию. Я думаю, в этом суть философии Дейла. Мне неизвестно, когда поступит следующий чек и на какую сумму, но я знаю, что он поступит. А он знает, что, если платежи прекратятся, нашему соглашению конец.

Мне хотелось накричать на него, обозвать его лжецом. Вдруг в дверях показалась женщина примерно моего возраста. Я увидела ее белокурые волосы, длинные голые ноги, футболку в обтяжку.

– Привет, сынок, – сказала она Уиллу. – Чем ты здесь занят?

– Делом, – ответил он ей. – Подожди в доме.

Она взглянула на меня. Взглянула оценивающе. Я видела, что она старается определить, представляю ли я опасность, и я четко уловила момент, когда она решила, что опасности нет.

Если в этой ситуации и было что-то угрожающее, это была не я. И не питбуль. И даже не Уилл.

Это был человек, за которого я собралась замуж.

Еще одно утро мы с Беллой провели в кофейне. Я ломала голову, думая о том, что могло случиться с Тревисом и что мне делать дальше. Мы обе так нервничали, что в одиннадцать часов я больше не могла оставаться в «ДжампСтарте» и повезла Беллу на игровую площадку на берегу озера рядом с моей квартирой. Мне эта площадка нравилась, потому что Кэролайн никогда здесь не бывала, и все, что мне о ней напоминало, это раскачивание качелей.

Когда мы утомились от игр, я уже больше не стала возвращаться в «ДжампСтарт». Ясно, что там я ответа не найду. Да и как я вообще отдам Беллу Тревису, когда он посмел бросить ее на чужого человека?

Вернувшись ко мне, мы поели сэндвичей с тунцом, еще поиграли, и потом я уложила ее поспать. Сама я легла на постель рядом с ней, и, пока она спала, я открыла ее розовую сумочку и долго вглядывалась в фотографию Робин. «Знаешь ли ты, что происходит с твоей дочерью?» – шептала я ей.

Я опустила штору, чтобы нам не мешал свет, и залезла под одеяло. Не выпуская из руки фотографию, я заснула. Во сне я снова оказалась на игровой площадке, только на качелях сидела Кэролайн. Когда качели качнулись в сторону от меня, она повернула ко мне голову и крикнула: «Ты ошиблась, мама!» Я ждала, когда качели вновь вернут ее ко мне. Тогда я схватила ее. Прижала к себе. Зарылась лицом в ее шелковистые светлые волосы. «Ты думала, что я умерла, а я жива!» – сказала она.

Вздрогнув, я проснулась. Улыбка застыла у меня на лице. Я посмотрела на Беллу, прижавшуюся головкой к своему кулачку. Из-под одеяла выглядывала ее овечка. «Где твоя мама? – прошептала я. – Видит ли она тебя во сне в своих объятьях?»

Я зажгла лампу на прикроватном столике и посмотрела на фотографию Робин, которую все еще держала в руке. Я бы отдала все на свете, чтобы вернуть свою дочь. Испытывала ли она такое же чувство?

Боуфорт. Это недалеко отсюда. Сколько туда езды? Два часа? Три? У меня есть фотография Робин. Я знаю, где она живет. И Боуфорт не так уж велик. Кто-нибудь там должен ее знать.

Я встала и начала собираться. Нужно будет заехать в магазин за какой-нибудь едой на дорогу. И в «ДжампСтарт». Нам с Беллой нужно и туда заехать. В последний раз. На всякий случай.

– Папа там? – спросила Белла, когда я помогла ей выйти из машины. Я остановилась прямо напротив кофейни. – Не думаю, детка, – сказала я. – Но я хочу проверить, прежде чем мы отправимся в маленькое путешествие.– В парк на качели? – спросила она, беря меня за руку.– Нет, подальше.Я собиралась на несколько минут заехать в свой старый дом. На чердаке оставался переносный видеоплеер, который мы всегда брали с собой, выезжая куда-нибудь с Кэролайн. Сначала сама идея включать в машине кино для ребенка казалась мне ужасной, но Майкл сказал: «А почему нет? Разве ты не хотела бы посмотреть в дороге кино?» И правда, Кэролайн была спокойна и довольна. Я не сомневалась, что и Белле это понравится.Как я и ожидала, Тревиса в кофейне не оказалось. Я остановилась у стойки, где работал один Нандо. Новая девушка продержалась недолго.

– Кофе, апельсиновый сок и маффин? – спросил Нандо. – Мне только кофе, – сказала я. Белле я утром дала дома кашу. Сама я не смогла проглотить ни куска.– Стало быть, Тревис все еще работает? – спросил Нандо, подавая мне чашку.– Да, – сказала я, подавая ему пять долларов. – Мы отлично проводим время, правда, Белла?– Мы едем в путешествие с «Чудесными животными»! – сказала Белла.Я рассказала ей кое-что о фильмах, и ее очень увлекла идея «Чудесных животных». Я надеялась, что найду этот фильм.– Вот как? – Нандо щелкнул кассовым аппаратом. – И куда вы направляетесь?– В Боуфорт на несколько дней, – сказала я.– Круто. – Нандо отдал мне сдачу. – У вас там родственники?– Нет. Просто небольшая экскурсия. Не хочешь на горшок перед дорогой? – спросила я Беллу.Она покачала головой.– Тогда все в порядке.Я помахала Нандо, и через несколько минут мы были уже в машине, направляясь к моему старому дому.

Мне не приходило в голову, что Майкл может оказаться дома. Была середина дня, и я даже не потрудилась заглянуть в окна гаража, когда мы с Беллой шли по дорожке к задней двери. Мы вошли, а там, посреди кухни, стоял он, поднося к губам чашку. Я застыла на месте, а Белла вцепилась в мою ногу. Он перевел недоуменный взгляд с Беллы на меня.– Привет, Майкл, – сказала я, стараясь говорить непринужденно. – Это Белла.Он опустил чашку.– Привет, Белла. – Бросив на нее беглый взгляд, Майкл снова пристально посмотрел на меня – Что происходит? – спросил он.– Я присматриваю за Беллой и хотела взять плеер для машины.– Он на чердаке.– Туда я и направляюсь. – Я взяла Беллу за руку и хотела обойти его.– Можно мне поиграть с маленькой кухней? – спросила Белла.Я застыла на месте. Итак, тайна вышла наружу. Я взглянула на Майкла.– Мы заезжали вчера взять кое-какие книги и…– Ты заходила в комнату Кэролайн?Я кивнула.– Белла, поиграй пока с кухней, а я схожу на чердак за плеером.Глубоко вздохнув, я начала подниматься по лестнице. Мне хотелось избежать дальнейших расспросов Майкла.Я услышала, как Майкл поднимается вслед за нами. Белла оглянулась.– Я не хочу, чтобы он был с нами, – сказала она.– Он не поедет, – сказала я. – Это будет приключение только для девочек.– Сейчас. Я не хочу, чтобы он сейчас заходил в комнату маленькой девочки.– Он не пойдет.На площадке я обернулась к Майклу.– Подожди здесь минутку, пожалуйста. Я ее устрою, а потом скажу тебе, что… происходит. А пока ты, может быть, достанешь мне плеер?– Хорошо. – Он медленно кивнул.В комнате Кэролайн Белла сразу же устремилась к игрушечной плите и снова начала играть с деревянными овощами. Я подождала, пока она полностью погрузилась в игру, и опустилась рядом с ней на колени.– Я выйду поговорить с Майклом, – сказала я. – Мы будем тут рядом, за дверью.– Ладно. – Она открыла дверцу духовки и взвизгнула. – Ой, тут еще столько еды!Она достала резиновые свиные отбивные и все, что оставила там Кэролайн.– Приготовь что-нибудь вкусненькое, – сказала я, поднимаясь с колен.Майкл уже ожидал меня в холле с плеером и пластиковым пакетом с дисками.– Я ничего не понимаю, – негромко сказал он, кивая в сторону двери в комнату Кэролайн.– Это дочь человека, с которым я познакомилась в кофейне рядом с моим домом. Я везу ее в Боуфорт, там живет ее мать. Ее… ее вроде как подкинули мне, и у меня не было другого выхода.– Что значит «подкинули»?Я вздохнула. Он подумает, что я сошла с ума, если я скажу ему правду.– Ее отец устроился на работу, за ней некому было присмотреть, и я… согласилась помочь.Майкл несколько секунд смотрел в пол, осмысливая услышанное.– Это хорошо, – сказал он, снова подняв на меня взгляд. Он говорил очень искренне и свободной рукой коснулся моего плеча. – Она побудила тебя зайти в комнату Кэролайн. Она смогла сделать то, чего не смог я. Это важный шаг для тебя.Я кивнула. Не знаю почему, но мне было нелегко принять от него это проявление доброты. Я чувствовала себя окруженной кирпичной стеной, за которую не могла позволить ему пройти.– Почему ты дома? – спросила я.– Эта игра, над которой я работаю… мне легче заниматься ею здесь. Мы пробуем ее на подопытной группе. Я общаюсь в скайпе с художником, и вообще, так спокойнее. Это… долгая история. Но дело идет.Что я могла на это сказать? Что я рада? Быть может, я завидовала, что он смог так легко отвлечься от смерти Кэролайн и погрузиться в свою так называемую работу.– Это хорошо, – сказала я, взявшись за пакет с дисками. Пустые слова. – Нам с Беллой, пожалуй, пора в дорогу.– Ты ее только отвезешь и вернешься? Может, мы поужинаем вместе сегодня или завтра? Я хотел бы с тобой поговорить кое о чем.– Я еще не знаю своих планов. Может быть, я на пару дней останусь в Боуфорте. – Откуда мне было знать, сколько потребуется времени, чтобы найти Робин. – Я тебе позвоню, хорошо? Спасибо за все. – Я кивнула на плеер.Он заглянул в комнату Кэролайн, где Белла о чем-то болтала сама с собой.– Я хочу поговорить с тобой об этой игре. Над которой я работаю последние несколько месяцев. – Вид у него был смущенный. – Я мог бы использовать материал той группы, в которой ты участвуешь, если они на это пойдут.– «Отец Харли»? – нахмурилась я. – Я не понимаю.– Эта игра… она в каком-то смысле о горе и переживаниях. О том, как почтить память тех, кого мы потеряли. С частью этой проблемы могла бы помочь ты. Как описать…– Ты придумал игру, игру о горе потери? – ужаснулась я. Он кивнул.– Пока я называю ее «Потеря Кэролайн». Она, как и мои другие игры, предполагает соучастие. Чем больше людей играют, тем лучше результаты и…– Майкл, – перебила я его, встряхнув головой, – я ушам своим не верю. – Все это казалось мне каким-то извращением.– Вот мне и хотелось бы иметь возможность обсудить с тобой… – Он замолчал, когда из комнаты Кэролайн появилась Белла.– Мы еще долго здесь будем? – спросила она.– Уже можем ехать, зайка, – сказала я, беря ее за руку.– Мы поговорим с тобой об этом? – спросил Майкл.– Когда я вернусь. Но одно я могу сказать тебе прямо сейчас. Я никогда не предложу участникам группы «Отец Харли» играть с их горем.Он улыбнулся, но улыбка была печальной.– Ты изменишь свое мнение, если дашь мне возможность рассказать тебе об игре.Он шагнул ко мне, и я поняла, что он хотел обнять меня. Я слегка наклонилась вперед и быстро поцеловала его в щеку.– Я буду на связи, – сказала я, и мы с Беллой стали спускаться по лестнице.

Меня разбудило солнце. Сначала я обрадовался: я действительно заснул! Наконец-то!

Потом я подумал: который час? Тут я уже окончательно проснулся и сел на матрасе. Я припарковался на узенькой дороге, в стороне от шоссе и по тому, как солнце светило сквозь листву деревьев, понял, что уже довольно поздно. Я хотел быть в «ДжампСтарте» к моменту открытия. Добравшись до водительского места, я потянулся за часами. Без двадцати девять. Черт!

Прошлой ночью, когда я уже засыпал, зазвонил мой телефон, и я отключил звук. Это придало мне ощущение собственной власти над Роем и Саванной. У меня уже не было того, что им нужно. Да, они могли навредить мне из чувства мести. Но сейчас мое местонахождение было им неизвестно, и они думали, что Белла в Боуфорте. Да, я не знал, что стану делать, когда верну Беллу, но знал, что поеду в «ДжампСтарт», а это уже было нечто вроде плана.

Я стоял в лесу, в стороне от дороги. Кругом не было ни души. Я не знал точно, где нахожусь. Прошлой ночью я выехал на эту дорогу в темноте, счастливый уже тем, что я далеко от Роя и Саванны и ближе, как я, по крайней мере, надеялся, к Белле. Я пригладил руками волосы, забрался в фургон, включил зажигание и тронулся в путь. Не проехав и двух ярдов, я понял, что у меня спустило колесо.

Несколько минут я сидел неподвижно, вспоминая, как месяц назад в Каролина-Бич я распорол шину, наехав на гвоздь. Тогда я использовал последнюю запаску, и другой у меня не было. Моя уединенная парковка, несколько минут назад казавшаяся такой отличной идеей, выглядела теперь большой ошибкой. Я понятия не имел, где находился, и восемнадцать долларов в кармане не гарантировали мне дорожного обслуживания.

Я вышел из фургона и осмотрел шину. Она была плоская, как блин. Если бы я на ней поехал, то разломал бы колесо. Я положил телефон в карман и пошел пешком. Мне казалось, что прошлой ночью я не слишком далеко отъехал от шоссе, но тогда я так устал, что не мог точно судить о расстоянии. Я шел уже минут десять, когда увидел, как неподалеку от меня остановилась машина. В лесу скрывалась маленькая, обшитая вагонкой часовенка далеко не в лучшем состоянии. Из машины вышел мужчина и направился ко входу, а я пошел за ним. Он заметил меня, когда уже взялся за ручку двери.

– Вам чем-то помочь? – спросил он.

Смотрелся он франтовато: костюмчик, галстук, чисто выбрит. Крупный, видный чернокожий мужик, лет сорока пяти – пятидесяти. Воображаю, каким я ему показался: тощий белый парень, явно давно не мытый. Одежда грязная. Волосы грязные. По всему видно – бомж.

– Я остановился там, на дороге. – Жестом я указал назад. – И у меня спустила шина.

Он подозрительно нахмурился. Как будто думал, что я сейчас ударю его по голове, а потом смоюсь с церковным ящиком для пожертвований. Он взглянул на дорогу, хотя оттуда, где мы стояли, фургон никак нельзя было увидеть.

– Запаска есть? – спросил он.

Я покачал головой, пытаясь изобразить улыбку.

– Я ее использовал месяц назад, когда тоже случился прокол. Я наехал на гвоздь на стройплощадке, где работал, – добавил я, надеясь, что упоминание о работе поднимет меня в его глазах.

Он слегка наклонил голову.

– А что ты делаешь на дороге, сын мой?

– Мне надо было где-то поспать.

– А куда ты едешь?

– Куда-нибудь, где можно найти работу.

– А чем ты занимаешься?

– Строитель. Подсобный рабочий. Водопроводчик. – Я снова улыбнулся. – Чем угодно.

Он покачал головой, и я понял, что его подозрения на мой счет начали рассеиваться.

– Дела идут неважно?

– Да, сэр, – сказал я. – Не могли бы вы сказать мне, что это за дорога и нет ли поблизости станции техобслуживания? – Я достал из кармана телефон.

– Да, я знаю такое место. Зайдем ко мне в кабинет.

Он открыл дверь, и я вошел вслед за ним в маленькую комнату. На табличке на двери значилось «Преподобный Уинн». Он сел за стол и стал просматривать старомодный каталог. На одной карточке его пальцы задержались.

– Им придется взять тебя на буксир или, по крайней мере, забрать шину в мастерскую.

– Да, конечно. – Мои надежды на сегодня быстро рушились. Где сейчас Белла? Мне захотелось хватить по чему-нибудь кулаком или выругаться. Не сиди передо мной служитель церкви, я бы и выругался. Мне нужна моя дочь!

Священник записал номер телефона на листке бумаги.

– Есть у тебя деньги, чтобы расплатиться, сын мой?

Я секунду поколебался.

– У меня есть восемнадцать долларов.

Он потер подбородок и выглянул в единственное в комнате окно.

– У тебя есть с собой какие-нибудь инструменты?

– Да, сэр.

– Вот что я тебе скажу. У нас дверь на кухню плохо закрывается. Займись ею, и я оплачу твои расходы на шину.

Это было лучшее, на что я мог надеяться. Самое лучшее, на что я мог надеяться.

– Это щедро с вашей стороны. Спасибо.

Он встал.

– Когда ты последний раз ел? У нас здесь вчера был ланч для прихожанок, и холодильник полон. – Положив руку мне на плечо, он повел меня в маленькую кухню.

Вот это пастырь милосердный, подумал я. Мне захотелось рассказать ему все. Выложить все подробности этой грязной истории. Но я, разумеется, ничего не сказал. Я доел остатки ланча, починил дверь, и все это время я видел в своем воображении, как Эрин теряет всякую надежду на мое возвращение и отдает мою растерянную четырехлетнюю дочь куда-то, где мне никогда не позволят ее увидеть.

Было половина первого, и я снова сидел в моем фургоне, собираясь с мыслями. Все мои шины были в порядке, я наелся, и в кармане у меня лежала двадцатидолларовая банкнота, которую дал мне преподобный Уинн перед тем, как я покинул часовню. Если бы не то обстоятельство, что я опаздывал, я бы сказал, что с этой шиной мне повезло. Но я уже опоздал. Белла уже, наверно, находится на чьем-то попечении, а Эрин – на работе в аптеке. Может быть, кто-то в «ДжампСтарте» знает, где эта аптека? Это была моя единственная надежда.

Прежде чем завести машину, я проверил сообщения в моем телефоне. Их было пять, четыре от Роя и одно от Саванны. Я не стал их прослушивать, но когда уже заработал мотор, телефон зазвонил снова. Я вздохнул, увидев номер Саванны. Они не оставят меня в покое, пока думают, что их добро у меня. Я выключил мотор и открыл телефон.

– У меня ничего нет, – сказал я.

– Ты почему не объявился? – закричала она, как будто не услышала меня. – В чем дело? Ты совсем ничего не соображаешь? Если ты попытаешься сбыть товар сам, Рой тебя убьет.

– У меня ничего нет, – устало повторил я, но она, наверно, передала трубку Рою, потому что я услышал его голос:

– Ну, ты меня достал! Где ты?

– Я же тебе сказал. Слушай, у меня больше ничего нет. Забудь об этом. Спиши это на напрасный расход. Как это сделал я.

– О чем ты говоришь? У тебя кишка тонка – провести такое дело одному.

– Я все выбросил.

– Ты что несешь?

– Я все выбросил! – закричал я. – У меня ничего нет. Оставь меня в покое.

– Тебе известно, сколько это стоит? Доставай все обратно, слышишь? Или ты покойник. И доченьке твоей тоже конец.

– Ты ее в это дело не впутывай!

– Сегодня на том же месте в то же время. Слышишь?

Я вздохнул, словно выражая согласие.

– Только где-то на людном месте, – потребовал я, хотя это не имело никакого значения. Я не собирался с ними встречаться, но мне надо было потянуть время, чтобы найти Беллу. Хорошо бы нам с Беллой быть к вечеру за миллионы миль отсюда!

– На людях не пойдет, – сказал Рой.

– Тебе нужен товар или нет? Я не стану встречаться с тобой у черта на куличках.

Я услышал, как Саванна что-то сказала ему, и минуту-другую они спорили.

– Крэб-три Уэлли-Молл, внизу. Ты знаешь, где это?

– Я найду.

– Твой последний шанс, – сказал он и отключился.

Я медленно закрыл телефон, включил мотор и поехал по узкой дороге, помахав часовне, на это утро ставшей мне домом. Я выехал на шоссе. Гленвуд. Дорога вела прямо в Брир-Крик. Я почти улыбался. «Дурак ты, Рой», – подумал я. Но продолжал высматривать красный «Мустанг» в зеркале заднего вида. От такой привычки быстро не избавиться.

Я остановился на парковке около супермаркета, и паранойя началась у меня с новой силой. Я был почти уверен, что за мной никто не следил. Во всяком случае, не Рой. Но я остановился у супермаркета, а не у кофейни. Потом я подошел к «ДжампСтарту», ныряя между машин, словно стараясь сбить кого-то со следа. Подходя к кофейне, я задыхался, не от усталости, но от напряжения. В кофейне я огляделся по сторонам. Эрин там не было. Не было и Беллы. Я опустился в кресло, в котором обычно сидела Эрин, не зная, что мне делать дальше. – Привет, Тревис, – окликнул меня из-за стойки Нандо. – Я слышал, ты нашел работу. Хорошая новость!О чем он говорит? Я встал и подошел к стойке.– Ты видел Эрин? – спросил я. – Ты ее знаешь. Это женщина, которая…– Да, она была здесь с Беллой сегодня утром.Белла все еще с ней! Я ухватился за стойку, чтобы не подпрыгнуть от радости. Мне необходимо сохранять хладнокровие.– Эрин присматривала за ней по моей просьбе. Я рассчитывал застать их здесь.– До того, как они отправятся в путешествие? – Нандо вытер тряпкой стойку.– В путешествие? – В моем голосе прозвучало недоумение, и я постарался исправиться. – Ты хочешь сказать… – Я не знал, что он хотел сказать.– В Боуфорт, верно? – спросил он. – Хочешь кофе? Тебе бы явно не помешало.Боуфорт. Зачем ей туда? Я знал только одну причину. Я помнил, как Эрин рассматривала фотографию Робин и как я давал ей свое обычное объяснение. «Это ее мать. Она живет в Боуфорте».– Когда она уехала? – спросил я.– Пару часов назад, – сказал Нандо. – Почему ты ей не позвонишь?– Хорошая мысль. – Я отошел от стойки. – Номер у меня в фургоне. – Я бросился к двери. Он, наверно, подумал, что я сумасшедший. Но неважно, если повезет, мне вообще не нужно с ним больше встречаться.Я снова вернулся на парковку, виляя между машин, чтобы не попасться на глаза, которые, как мне казалось, все время следили за мной. Бензина у меня четверть бака. Добавлю еще на несколько долларов. Только чтобы хватило добраться туда, куда мне нужно.

Мы с Алисой сидели с Ханной. Внизу экономка пылесосила гостиную. У меня в пансионе работали две экономки. Я хорошо их знала и заботилась о них, как о знакомых, а не просто о служащих. Но об экономке Хендриксов я знала только, что ее зовут Элла. Молли прочитала мне лекцию о том, как обращаться с подчиненными. Я обращаюсь с ними слишком по-дружески, сказала она. Это может затруднить ситуацию, если мне придется когда-нибудь потребовать от них чего-то сверх их обязанностей. «Всегда придерживайся официальных отношений», – говорила она. Я старалась найти равновесие между своей дружелюбной натурой и ролью начальника. Потихоньку от Молли я по-прежнему спрашивала своих помощниц об их друзьях, об их семейной жизни и даже пару раз одолжила несколько долларов. Но теперь я понимала, почему Молли сохраняла отчуждение по отношению к домашней прислуге. Я поняла, почему их экономка была пожилой, старательной, спокойной и некрасивой. После связи Джеймса с матерью Уилла Молли требовались в экономке только эти качества.

Алиса качала Ханну на руках. Она всматривалась в лицо своей дочери, как это делала я, когда та только родилась. Связь с ребенком возникла у Алисы с опозданием, но теперь эта связь была крепкая и настоящая. То, что я узнала об Уилле – если это была правда, – должно было причинить Алисе боль.

Я могла представить, как чувствовала себя Молли, узнав правду о своем муже. Каким ударом стало для нее известие, что Алиса встречается с сыном «другой женщины» и ждет от него ребенка! Как это было болезненно для нее. Я надеялась, что мне не так скоро придется столкнуться с Джеймсом. Я испытывала к нему отвращение, от которого мне трудно было избавиться. Между нами уже никогда не будет прежних отношений. Но ведь он всего лишь обыкновенный человек, со всеми человеческими слабостями, говорила я себе. Что ж, и я такой же человек, но я бы не предала своего мужа. А Дейл? Как бы он поступил? «Каков отец, таков и сын», – сказал Уилл. У меня было гнетущее ощущение, что Дейл уже предавал меня.

Я бы хотела ошибиться. Я хотела думать, что Уилл мне солгал. Но мне нужно было объяснение! Оно было мне необходимо! «Есть вещи, о которых ты не знаешь, и тебе о них знать не нужно».

– Я вспомнила, что оставила у Дейла свой шарф, – сказала я Алисе. – Сейчас вернусь.

– Хорошо, – сказала она, не отрывая глаз от Ханны.

Я поднялась в апартаменты Дейла и вошла, открыв дверь своим ключом, который он дал мне вскоре после того, как мы начали встречаться. Этот ключ тогда так много для меня значил! Он стал символом того, что Дейл относится ко мне серьезно и доверяет мне. Что ему нечего от меня скрывать.

Я вошла в гостиную. Дверь в его кабинет была прикрыта, но не заперта. Она скрипнула, когда я ее открывала. В этой комнате я бывала редко. Я всегда считала кабинет его личным пространством. Комната была очень маленькая, на стенах – полки с юридической литературой, огромный письменный стол, на котором все было в таком же порядке, в каком Дейл держал и себя. Когда я села за стол, сердце у меня заколотилось. Что я скажу, если он вернется домой и застанет меня здесь? Приходится рисковать. Мой поступок казался мне низким, но оправданным. Если Дейл застанет меня, я скажу ему всю правду, пусть он объяснит свой платеж Уиллу.

И все же, открыв правый верхний ящик и достав его чековую книжку, я поняла, что это не имело никакого значения. Мне было все равно, как он объяснит этот чек в кармане Уилла. Что бы я ни обнаружила, я знала, что пелена спала: больше я его не люблю. Что я чувствую к нему, не знала, но только не любовь. Я любила Алису, Ханну и даже Молли. Вся любовь, которая была у меня к Дейлу, постепенно исчезла за последние несколько недель. А может быть, и месяцев.

Я перелистала чековую книжку. Последний платеж за номером 1432 был на имя «У.С.» на четыре тысячи пятьсот долларов. Я насчитала еще семь чеков на имя «У.С.». От двух до восьми тысяч. Вознаграждение для крысы. Кусочки сыра от крысолова, умело манипулирующего людьми. Я закрыла книжку, положила ее обратно в ящик и медленно поднялась на ноги. Потом вышла из кабинета, даже не потрудившись закрыть за собой дверь. Какое это имеет значение? Теперь я точно знала, какое чувство было у меня к Дейлу: отвращение.

В пути

Завороженная «Чудесными животными» и «Дорой-исследовательницей», Белла оказалась спокойной путешественницей. Но я была далеко не спокойна. Знакомые звуки старого фильма меня дезориентировали, и мне то и дело приходилось смотреть в зеркало, чтобы напомнить себе, что девочка на заднем сиденье – Белла, а не моя дочь. Я все еще думала о своем разговоре с Майклом. Игра в горе? Я старалась подавить раздражение, которое почувствовала, когда он впервые упомянул о ней. Но мне это плохо удавалось. Все проблемы в мире Майкл рассматривал именно так. «Какую бы мне создать игру, чтобы решить эту проблему?» – спрашивал он себя. Я разрывалась между гневом и сочувствием. Он тоже горевал, но по-своему. Я постаралась отогнать от себя эту мысль. Сочувствие, которое я внезапно ощутила к нему, никак не увязывалось с воздвигнутой мною стеной.

По мере нашего приближения к побережью я волновалась все сильнее, потому что мой план – найти мать Беллы – казался каким-то не до конца продуманным. У меня были фотография и имя. И все. А что, если никто не узнает Робин по фотографии? Что, если Белла оказалась на попечении Тревиса, потому что Робин была плохой матерью? Но когда мы проезжали мимо поворота на Атлантик-Бич, я поняла истинную причину своего беспокойства. Дорожный знак застал меня врасплох, и я поспешно отвернулась от него. Какая нелепость! Мне необходимо пройти через это. Джудит как-то раз сказала мне, что я должна снова выйти на пирс, чтобы избавиться от кошмарных видений того вечера, когда погибла Кэролайн. Мне нужно снова пережить этот ужас. «Вы превратили этот пирс во что-то такое, чем он не является», – сказала Джудит. Он стал для меня чудовищем, пожирающим мою душу. «Если вы когда-нибудь пройдетесь там, это положит конец вашим кошмарам». Я сказала, что этого не может быть. Это все равно что уговаривать человека, боящегося высоты, спрыгнуть с Эйфелевой башни. И все же Джудит, пожалуй, права.

Я развернулась и поехала назад. На этот раз перед поворотом на Атлантик-Бич я пристально посмотрела на дорожный знак.

– Мы немножко проедем в сторону, – сказала я Белле. Она не реагировала. Подпевая песенке из фильма, она запиналась на половине слов, но была полностью поглощена своим занятием.

В Атлантик-Бич было затишье. У пирса стояло много машин. Не давая себе времени на размышления, я быстро вышла из машины и открыла дверцу Белле. Меня сотрясала внутренняя дрожь. Белла не отрывалась от экрана видеоплеера.

– Мы пройдемся немного, – сказала я, потянувшись к ремню безопасности.

– Нет! – сказала Белла. – Я хочу смотреть.

Днем ей надо будет поспать. В Боуфорте есть большой отель. Много лет назад мы с Майклом там останавливались. В это время года там наверняка есть свободные номера. Мы зарегистрируемся и поспим. Потом мы пойдем по городу с фотографией Робин в руке и станем расспрашивать людей, не знают ли они ее. Я представила, как мы ходим по набережной из магазина в магазин, и вдруг вся эта идея показалась мне совсем нелепой и нереальной, но это было единственное, что я смогла придумать.

В настоящий момент у меня была более насущная потребность.

– Пойдем, детка, – сказала я. – Через несколько минут ты снова сможешь смотреть. Мы только пройдемся взглянуть на океан.

Я говорила так спокойно и храбро! Взяв ее за руку, я направилась к пирсу. В кассе, где пахло металлом, рыбой и солью, я взяла билеты. Через открытую дверь мы вышли на пирс. Дорога сначала шла по доскам, постеленным на земле, но уже здесь сердце у меня чуть не выскочило из груди.

День был ясный, солнечный, но рыбаков на пирсе было мало, не так, как в тот вечер, когда Кэролайн упала в воду. Ограда представляла собой горизонтально набитые доски между столбами. Их было две, но они были шире, чем мне запомнилось. Надежнее.

– Посмотри, там удят рыбу, – сказала я Белле. Я старалась говорить спокойно, ровно, но дыхание у меня было, видимо, затруднено, потому что между словами «посмотри» и «рыбу» мне пришлось сделать паузу, чтобы перевести дух. Мы прошли часть пирса, простиравшуюся над пляжем, но, когда мы приблизились к его надводной части, я не смогла сделать ни шагу дальше. Я видела дальний конец пирса, то место, где навсегда исчезла моя дочь, и доски у меня под ногами превратились в вату. Я ухватилась за спинку одной из скамеек, чтобы сохранить равновесие. Нет, мне никогда не сделать этого. Я подхватила Беллу на руки и почти бегом устремилась к выходу.

– Я хочу посмотреть рыбку! – заныла Белла мне в ухо.

– Нам нужно вернуться в машину, – возразила я. – Ты сможешь снова посмотреть фильм. А потом мы позавтракаем и пойдем спать.

В машине мне пришлось позволить ей пристегнуться самой, – у меня так дрожали руки, что я не смогла бы помочь ей, даже если бы она в этом нуждалась. Потом я села за руль, закрыла глаза и откинулась на подголовник. «Еще рано», – сказала я про себя. Если я не могла видеть мостик через ручей, как я могла вынести это? Я отдышалась, только приближаясь к Боуфорту.

Отель был на прежнем месте. Это было длинное трехэтажное здание с верандой, выходившей на море. В этот октябрьский полдень он был почти пуст. Мы зарегистрировались, и только в лифте, поднимаясь на третий этаж, я сообразила, что наш номер – 333 – тот же самый, где мы останавливались с Майклом. И как мне так не повезло, когда все номера пустые? Я хотела спуститься вниз и попросить другой номер, но Белла к этому времени уже раскапризничалась так, что я не рискнула. В номере я уложила ее в огромную постель. Потом вышла на балкон и осмотрелась. Вдали был виден Кэррот-Айленд, и мне показалось, что я даже могу разглядеть пару пони. Я только теперь начинала успокаиваться после этих нескольких минут на пирсе. Поплотнее закутавшись в жакет, я села в кресло, оставив дверь в комнату открытой, чтобы услышать Беллу, если она проснется. Я помнила этот вид с тех пор, как давным-давно мы жили в этой комнате с Майклом. Кэролайн была тогда еще в проекте, как и другие наши трое или четверо детей. Наша семья. Будущее казалось таким простым и полным надежды. Мы думали, что можем его планировать. И контролировать. Я помнила, как я тогда любила Майкла. Как мы часто занимались любовью. «В этой комнате есть какое-то волшебство», – решили мы. Мы выходили погулять по городу, но, не пройдя и одного квартала, спешили вернуться в отель, чтобы снова заняться любовью. Я тогда училась на фармацевта и все время говорила о лекарствах и химикатах, а он слушал и задавал вопросы, как будто речь шла о чем-то удивительном и чудесном. Он рассуждал о «социальных возможностях игр», как он это называл. Я считала его самым замечательным человеком. Пылким идеалистом. Это было задолго до того, как он убежал от нас. От Кэролайн и от меня. Метафорически выражаясь. Нет, буквально!Мы тонули, а он сбежал.

Я добрался до Боуфорта на остатках бензина, бак был почти пуст. Всю дорогу я думал о том, что вся эта затея – чистое безумие. Я говорил всем, что мать Беллы живет в Боуфорте, но на самом деле она могла жить где угодно. Она действительно прожила там некоторое время, проходя реабилитацию, потому что моя мать знала кого-то, кто знал кого-то еще, кто был знаком с ее отцом. А теперь? Два года спустя? Я не мог представить, чтобы она осталась в таком маленьком местечке, как Боуфорт. Когда я позволял себе думать о ней, я воображал ее в колледже, она всегда хотела получить образование. Она мечтала стать медсестрой или даже врачом, не обремененная ребенком, о котором не захотела дать мне знать.

Единственной причиной, по которой здесь могла оказаться Эрин, – поиск матери Беллы. Я представил, как она ищет Робин по старой фотографии. Боуфорт – маленький городок, но не настолько, чтобы все в нем друг друга знали.

У меня не было фотографии Робин, но я знал ее фамилию. Если она только не вышла замуж. Эта мысль была мне как нож в сердце. А почему, собственно? Робин выкинула меня из своей жизни. А потом мне в голову пришла другая мысль: а может быть, она умерла? Господи, пусть она окажется живой и невредимой. Я искренне надеялся. Мысль о том, что она умерла, не успев пожить, казалась мне чудовищной. Хотя, где бы она ни была, чем бы ни занималась, не думаю, что она встретит Беллу с распростертыми объятьями, если Эрин появится у нее на пороге.

Оставалось надеяться, что она в Боуфорте и мы с Эрин сможем ее найти. Только так я мог отыскать Беллу. Но я не мог отрицать, что хотел бы увидеть Робин. Я бы снова вторгся в ее жизнь и поставил бы ее в затруднительное положение, но я хотел ее увидеть.

Я стоял на променаде, тянувшемся вдоль набережной. С одной стороны были доки и богатые яхты, с другой – магазины и рестораны. Все здесь было для туристов. Если она и жила в Боуфорте, с чего бы ей было приходить сюда? С другой стороны, если она жила в Боуфорте, она могла здесь работать. Я зашел в один из маленьких магазинов, где продавалась керамика, ювелирные изделия и сувениры в стиле китч.

– Извините, – сказал я седой женщине, вытиравшей пыль с одной из полок. – Я ищу человека, который живет в Боуфорте. Я понимаю, это странный вопрос, но не знаете ли вы случайно девушку по имени Робин Сэвилл?

Она повернулась ко мне, осмотрела меня с головы до ног и, мне показалось, шевельнула ноздрями. Я надеялся, что пахнул я не так скверно, как сам это чувствовал.

– Вы не похожи на репортера, – сказала она.

Странный комментарий!

– Нет, я не репортер.

– Вы не местный? – спросила она.

Я отрицательно покачал головой.

– Вы ее знаете?

– Все ее знают, голубчик, – сказала женщина. – Она помолвлена с парнем, который надеется стать нашим будущим мэром.

– Будем надеяться, что он им станет, – сказал пожилой мужчина, сидевший за прилавком с ювелирными изделиями. Я его сначала даже не заметил, и его слова испугали меня своей неожиданностью.

– В этом мы не согласны, – сказала женщина. – Но насчет Робин мы можем прийти к согласию, верно? Не знаю, зачем такой милой девочке эта семейка денежных мешков.

У меня закружилась голова.

– Робин Сэвилл? – спросил я. Вряд ли это могла быть другая девушка с таким же именем, но до меня с трудом доходило, что первый человек, которого я спросил, ее знал. Что ее все знали!

– Вы не могли бы сказать мне, где ее найти? – спросил я.

– А зачем вам? – Теперь она смотрела на меня подозрительно.

Воображаю, какое я произвел на них впечатление. Она помолвлена с парнем, претендующим на пост мэра. Какой-нибудь чистенький пижон с деньгами. И я – грязный и вонючий.

– Мы старые друзья, – сказал я и сам понял, как неубедительно это прозвучало. Я с трудом выдавил эти слова из моего пересохшего горла. – Я знал ее, когда мы были детьми. Я много лет ее не видел и, проезжая через Боуфорт, подумал…

– Она управляет пансионом «Тэйлорз-Крик», дальше по этой улице, – сказал мужчина.

– Тише ты! – Женщина махнула в его сторону метелкой. – Не говори ему ничего! Ты не знаешь, кто он такой.

– А тебе-то какое дело? – сказал мужчина.

– Все в порядке, – успокоил я женщину, направляясь к двери. – Мы правда старые друзья. Не волнуйтесь.

Выйдя на набережную, я побежал к своему фургону. Сердце у меня стучало в такт стуку моих шагов. Я нахожусь рядом с ней! Надеюсь, что она не захлопнет передо мной дверь.

Я надеялся, что она вспомнит, по крайней мере чуть-чуть, о том, что душило меня в магазине, – о дружбе, которая, как мы думали, связала нас навеки.

Мой план, отыскать мать Беллы, с каждой минутой казался мне все более нелепым. Мы с Беллой шли по набережной, заходя в магазины и рестораны, показывая ее фотографию каждому, кто попадался нам навстречу. Когда после пятой такой попытки мы собирались перейти улицу, перед нами затормозил красный «Мустанг» и оттуда, с пассажирского сиденья, чуть не вывалилась женщина.

Белла взвизгнула и радостно подпрыгнула. Она отпустила мою руку и побежала к женщине с длинными белокурыми волосами. Неудивительно, что никто не опознал Робин по фотографии. Она разительно изменила свою внешность с тех пор, как был сделан снимок.

– Белла! – Женщина подхватила ее и закружила в воздухе. Я ощутила пустоту в своей руке там, где за нее держалась Белла. Но ведь я этого и желала? Разве не за этим я здесь? Я хотела увидеть эту встречу матери с дочерью. Я прижала руку к горлу, где у меня образовался комок.

Женщина еще выше подняла Беллу и потом взглянула на меня.

– Привет, Робин, – сказала она. – Я – Саванна.

– Я не Робин, – ответила я. – Я думала, это вы – Робин.

– Что вы хотите сказать? – нахмурилась она.

– Я не Робин. На самом деле я сама ищу Робин.

– Бросьте, – засмеялась она. – Если вы не Робин, то что вы делаете с Беллой?

– Я… – Я не знала, что сказать. – А вы кто? Откуда вы знаете Беллу? Вы подруга… – Я хотела спросить, была ли она подругой Робин, но в мозгу у меня была каша. Я словно просыпалась ото сна и пыталась отличить реальный мир от нереального. Опустив стекло, женщина заговорила с водителем.

– Она говорит, что ищет Робин.

Водитель – мужчина – сказал что-то, чего я не смогла разобрать.

– Понятия не имею, – сказала ему женщина. Она выпрямилась и поставила Беллу на ноги. Потом открыла дверцу и откинула переднее сиденье.

– Садитесь, – сказала она мне. – Мы поможем вам найти Робин.

– Прекрасно, – сказала я, пролезая на заднее сиденье. Белла вскарабкалась вслед за мной. Детского кресла там не было, но, надеюсь, ехать нам недалеко. В машине пахло сигаретами и чем-то жареным.

Мужчина с улыбкой обернулся ко мне. Красивый мужчина, лет сорока, но в руке, лежавшей на руле, он держал сигарету. Хорошо бы ее выбросить, подумала я.

– Привет, – сказал он и, словно прочитав мои мысли, приоткрыл окно и выбросил сигарету на улицу. – Как вас зовут? – спросил он.

– Эрин, – отвечала я. – Я в полной растерянности. Я приехала сюда искать Робин, а нахожу вас и… – Тут я заметила револьвер. Игрушечный, подумала я. Он хочет чем-то позабавить Беллу? Он повернулся на сиденье так, что теперь был практически лицом к лицу со мной, и прицелился, не в меня, а поверх моей головы. Приподняв брови, он, казалось, спокойно ожидал, как я буду реагировать. Я потянулась к дверной ручке, но вспомнила, что дверей было только две. Мы в ловушке.

– Что происходит? – едва слышно спросила я.

– Папа с тобой? – обратилась к женщине Белла.

– Нет, деточка. – Водитель отдал револьвер своей подруге, включил мотор и тронулся. Я обхватила Беллу рукой, стараясь прижать ее к себе. Но она была слишком напряжена, чтобы сидеть смирно.

– Почему Белла с вами? – спросила меня женщина.

– Я присматриваю за ней, пока ее отец на работе.

– Ничего не понимаю, – сказала женщина водителю.

– Не имеет значения. Ребенок у нас.

– Послушайте, – сказала я. – Пожалуйста, отпустите нас. Я не знаю, что вы…

– А как ты оказалась в Боуфорте, где живет Робин? – Голос водителя был отвратительно циничным. Он наблюдал за мной в зеркало заднего вида, его глаза, еще минуту назад казавшиеся мне красивыми, прищурились, и взгляд стал жестким. – Ты ее подруга, так? Выкладывай все, говори нам, где она, если хочешь спасти свою шкуру. С нами лучше не шутить.

– Я не знаю Робин, я с ней не знакома, – повторила я. – Тревис оставил Беллу со мной в Роли…

– В Роли? – Судя по голосу, он мне не поверил.

– Да. Он просил меня присмотреть за ней только одну ночь, но не вернулся. Я знаю, что ее мать живет в Боуфорте, и приехала сюда, чтобы ее найти. Пожалуйста, отпустите нас. Это большое недоразумение или…

Меня затрясло, но Белла, видимо, не ощущала никакой тревоги. Наклонившись вперед, она играла с волосами женщины, свешивавшимися через спинку кресла. Одна-единственная мысль, как заклинание, проносилась в моем мозгу: «Береги ее. Береги ее. Береги ее».

Водитель так сильно ударил кулаком по рулю, что его подруга подскочила.

– Чертова охота не пойми за чем! – закричал он.

– У нас Белла, – напомнила ему она. Я понимала, что она старается его успокоить. Утихомирить. Надеюсь, ей это удастся.

– Как только заберем у Тревиса товар, – сказал он, – ему конец.

– Какой… товар? – спросила я. Но я уже поняла. Я жила не под стеклянным колпаком. Это слово было в ходу, когда речь шла о наркотиках. Черт тебя возьми, Тревис!

Белла захныкала. Не знаю, поняла ли она, что слово «конец» относится к Тревису, или просто испугалась его сердитого голоса. Но она заплакала, и я прижала ее к себе. На этот раз она позволила мне обнять ее. Погладить ей спинку.

– Все в порядке, – шептала я. – Все будет хорошо.

– Остынь, Рой, – сказала женщина. – Ты ее пугаешь.

– Какого дьявола ты разжалобилась! – сказал Рой, и она отпрянула, вжавшись в дверцу. Рой посмотрел на меня в зеркало. – Мы можем ее выкинуть и оставить девчонку. Она нам только мешает.

Мне бы, вероятно, следовало бояться больше. У них оружие. Мужчина за рулем – сумасшедший, и женщина рядом с ним не лучше. Но я чувствовала, как мои руки сделались стальными. Сталью налилась моя грудь. Я не позволю им разлучить меня с Беллой. У меня в глазах возник пирс. Исчезающая Кэролайн. По сравнению с этим образом в моем сознании револьвер был пустым звуком. «Береги ее», – повторяла я себе.

Мои помощницы работали наверху, все гости разъехались, и я одна собирала на кухне продукты для пудинга. Я занималась этим с чувством удовлетворения, насколько я могла чувствовать себя удовлетворенной после того, как узнала правду о Дейле. Он хотел, чтобы я бросила работу после нашей свадьбы. Я согласилась, хотя этого и не желала, я вообще соглашалась на все, что он предлагал. Почему я всегда уступала его требованиям? Он всегда был требовательным. Каждая мысль о Дейле теперь приводила меня в ярость. Я резала лук и перец, и стук ножа о разделочную доску эхом отражал мою злость. Почему я должна отказываться от всего, что доставляло мне удовольствие? Почему я всегда шла навстречу его желаниям? Он понятия не имел о том, что значит жить, остро ощущая каждую минуту своей жизни. Готовка, уборка – все это для него была работа, а для меня – наслаждение. Мы такие… такие разные. Он оказался не тем человеком, каким я его считала, и определенно не тем, кто был мне нужен. Теперь мне нужно думать о том, как прекратить наши отношения, не причиняя при этом боли семье – и себе самой.

Когда я заворачивала пудинг в фольгу, в дверь позвонили. Звонок меня удивил. Сегодня не должно быть заезда. Я вышла в холл и увидела в окно белый фургон, припаркованный перед домом. Может быть, я вызвала каких-то рабочих и забыла о них? Я подумала про подтекающий кран в одной из гостевых комнат наверху и кровельную дранку, оторвавшуюся во время последней бури. Но я была уверена, что договаривалась на следующую неделю.

Я открыла дверь, на пороге стоял он. Тревис. Мгновение мы оба молчали. Мы смотрели друг на друга, и я радовалась, что у меня здоровое сердце, мое старое не выдержало бы охватившей меня ностальгии. Сотен воспоминаний. Тысячи сожалений.

– Робин, – сказал он наконец, и я так много услышала в этом слове. Боль? Извинение? Оно напугало меня. Что-то не так. Что-то с моим ребенком. С нашим ребенком.

– С ней все хорошо? – спросила я и прижала пальцы к губам.

– Думаю, да. – Он протянул мне руку. Я ухватилась за нее, втянула его в холл, обняла. Я не знаю, чьи объятья были крепче. Мы оба молчали. В глубине души я знала, что он чувствует то же, что и я, – любовь, зародившуюся в нас, когда мы были еще детьми. Любовь, которую мы были вынуждены скрывать. Которую мы старались изгнать из наших умов и сердец, но она никогда не исчезала. Так это было для меня, и по тому, как он обнял меня, для него тоже. «Я люблю тебя, ты любишь меня», – думала я. Ему не нужно было ничего говорить, я и так это знала.

Наконец я оторвалась от него.

– Здесь люди, – негромко сказала я. – Пойдем. – Я взяла его за руку и повела в свои апартаменты. В гостиной я закрыла дверь и повернулась к нему, снова прижимая руку ко рту, не веря, что передо мной стоит Тревис Браун. Он выглядел осунувшимся, усталым и давно не бритым.

– Я думал, ты рассердишься, – сказал он. – Я обещал никогда не входить с тобой в контакт, но…

– Я не могу сердиться, – сказала я. Схватив Тревиса за обе руки, я потянула его к дивану. – Расскажи мне все. Почему ты здесь. Где моя… наша дочь. Почему ты сказал, что только думаешь, что с ней все в порядке?

– Поэтому я здесь, – сказал он. – Я натворил дел, Робин. Я думал, кто-нибудь привел ее к тебе. На самом деле я надеялся, что она уже здесь. – Он осмотрел комнату, как будто я где-то прятала дочь. – Ты ничего не знаешь?

Я покачала головой.

– Я ничего не понимаю.

Он встал и начал ходить взад-вперед по комнате. Он сильно похудел по сравнению с тем, каким я его помнила. Но его глаза! Эти ресницы! Они были по-прежнему прекрасны.

– Это долгая история, – сказал он.

– Расскажи мне. – Я проверила домофон на двери, чтобы услышать звонок, если кто-то придет. – Где она?

– У… знакомой, у одной женщины. – Он снова сел, положив руки на колени. – А как ты? – спросил он, как будто испытывая меня, смогу ли я выслушать долгую историю, которую он собирался мне рассказать.

– У меня все хорошо. Я здорова. – Я присела на краешек стула рядом с ним. – Расскажи мне, в чем дело.

– Ты выглядишь… – Он тряхнул головой. – Ты выглядишь потрясающе. Я рад.

– Расскажи мне, – повторила я.

– Белла и я жили с моей матерью, – начал он. – Но это было…

– Белла – твоя жена? – спросила я.

– Моя жена? – с недоумением повторил он. – Я не женат. Белла – моя дочь. Твоя дочь.

Белла. Прекрасное имя. Дочь ожила для меня за эти несколько недель после рождения Ханны, но теперь в моем сознании предстал ее живой образ.

– Дочь, о которой ты мне ничего не сказала. – В его голосе прозвучал упрек.

– Я пыталась, Тревис. Но мой отец контролировал мою электронную почту, а потом я узнала, что ты женился.

Он нахмурился.

– Я никогда не был женат.

– Мой отец сказал, что был. Может быть, ты просто… жил с кем-то?

– Он сказал тебе, что я женат? У меня даже и подружек не было после того, как родилась Белла. Во всяком случае, ничего серьезного.

– Отец сказал… – Я вздохнула, плечи у меня опустились. – Он мне лгал, Тревис. Он говорил мне, что ты женат и я должна оставить тебя в покое. Кто знает, какую еще ложь он мне внушил.

– Мне он говорил, что ты была очень недовольна, когда я старался заполучить Беллу.

– Сначала я расстроилась, но потом обрадовалась. Он умер в прошлом году. Мой отец.

– Я знаю. Моя мать видела некролог. Она тоже умерла. – Он провел рукой по волосам. – Тогда все и пошло наперекосяк. Мы жили с ней, и она заботилась о Белле, пока я работал. Я строитель..

– Ты же хотел стать морским биологом, – сказала я. – Ты всегда был силен в математике и в естественных науках. Ты был…

Он отмахнулся.

– Наш дом в Каролина-Бич сгорел, и мать погибла.

– О нет! – Я прижала руки к лицу. – О Тревис, какое несчастье! – Я не могла, не хотела себе это представить. Весь этот ужас. Я помнила его мать. – Она всегда была так добра ко мне. – Так и было, поэтому я еще больше злилась на отца за его холодность к Тревису.

– Мне не с кем стало оставлять Беллу, и работу я потерял… в общем, это долгая история. – Он закрыл глаза. – Мне стыдно говорить тебе об этом. Ты хотела, чтобы у твоего ребенка была хорошая семья. Сначала ей было со мной хорошо. Это правда, Робин! Никто не сможет любить ее больше, чем я, и я должен ее найти.

Я пересела на диван рядом с ним и положила руку ему на плечо. Прикасаться к нему было так естественно.

– Я тебе верю, – сказала я. – Но что случилось? Где эта твоя знакомая? Почему она должна приехать сюда?

– Твой отец сказал, что ты не хочешь иметь никакого отношения к ребенку. Это тоже была ложь?

– Нет, это была правда, – призналась я. – К тому времени, когда она родилась, мне было так плохо, что… я даже не помню, как все это случилось. Я любила тебя, но, если честно… когда ты так болен, перспективы для тебя смещаются. Я думала только о том, чтобы выжить. Но в последнее время… так странно, что ты сейчас здесь, потому что я могла думать только о тебе и о ребенке.

– Не стоит думать обо мне. Я попал в такую переделку, Робин. У тебя такой прекрасный дом. – Он повел рукой вокруг себя. – Человек, который дал мне твой адрес, сказал, что ты помолвлена с парнем, баллотирующимся в мэры.

– Не уверена, что свяжу с ним свою жизнь. Иногда мне кажется, что я его ненавижу.

– У меня ничего нет, – продолжал он, словно не услышав меня. – Совсем ничего. Это я и пытаюсь тебе сказать. Меня подставили. Одна моя хорошая знакомая… вернее, я считал ее хорошей… сказала мне, что в Роли есть для меня работа. А когда мы с Беллой туда приехали, оказалось, что там надо перевозить наркотики.

Я вжалась в спинку кресла.

– Наркотики? Ты ими не баловался. Никогда…

– Я не подозревал, во что ввязываюсь. Знаю, это звучит неубедительно, но это правда. Мне сказали, что это детское питание, и я поверил. У меня не было ни цента, ничего не было. Мы с Беллой жили в фургоне. Я сказал, что пойду на это один раз. Только чтобы заработать на еду, чтобы нам продержаться, пока я найду работу.

– Что случилось?

– Все получилось хуже некуда. Но главное – я встретил в Роли другую женщину, действительно очень симпатичную женщину в кофейне в Роли. Она старше… я думаю, ей лет тридцать… и она очень хорошо отнеслась к Белле, поэтому я и оставил дочку с ней. А когда дело сорвалось, я не смог вернуться вовремя, чтобы забрать Беллу. Место, где я выкинул наркотики… – Он потер себе лоб, глядя в пол. – А черт! Это не имеет значения. Что имеет значение, так это то, что я выкинул их в мусорный контейнер. Это был кокаин в ящиках из-под детского питания.

– Из-под детского питания?

– Я их выбросил, и этот парень, его зовут Рой, он мне угрожал. Я боялся навести его на Беллу и потому не мог пойти в кофейню, куда приходили Белла и моя знакомая. Когда сегодня утром я все-таки туда явился, мне сказали, что она уехала в Боуфорт. Вывод напрашивался один: она решила ехать сюда, потому что я говорил ей, что здесь живет мать Беллы – ты.

– Но откуда ей известно мое имя? Как она может меня найти?

– Она знает, что тебя зовут Робин, и у нее есть твоя фотография.

– Откуда у нее моя фотография?

– Это та, что ты дала мне, когда мы были вместе. – Он впервые улыбнулся.

– Как эта фотография попала к ней?

– Белла повсюду носит ее с собой. У нее есть маленькая сумочка, и в ней она держит твою фотографию. Она знает, что на фотографии ее мама.

Она настолько реально присутствовала в моем сознании, эта малышка, что я представила ее с сумочкой, откуда она доставала мою фотографию. Смотрела на нее, на мать, которую она не знала. В глазах у меня защипало. Я сморгнула.

– Она знает, почему меня с ней нет?

– Она знает, что ты больна. Была больна. Я ей всегда это говорил. Что ты ее любишь, но слишком больна, чтобы о ней заботиться.

– О Тревис! Я хочу ее видеть! Ты пробовал позвонить женщине, которая сейчас с ней?

Он со вздохом обтер ладони о джинсы.

– Я знаю, это звучит ужасно, но у меня нет ее номера, а у нее нет моего. Я даже не знаю ее фамилии. Все, что я о ней знаю, это что она женщина… надежная, солидная. Она – фармацевт, но я не знаю, где она работает. Я понятия не имел, во что все это выльется. Я вообразить не мог, что подвергаю Беллу опасности.

Он встал, достал из заднего кармана бумажник и дал мне фотографию.

Я была к этому не готова. О боже! Это был студийный снимок. Тревис сидел с девочкой лет двух на коленях. Он был чисто выбрит. Широко улыбался. Совсем не такой встревоженный, загнанный вид, какой был у него сейчас. Девочка тоже улыбалась. У нее были такие же серые глаза, но в ее лице я видела себя. Я помню свои детские фотографии. На ее щеках были те же кружки румянца, которые всю жизнь досаждали мне, только не в те годы, когда я была больна. Всем своим существом – телом, умом, сердцем – я жаждала держать ее в объятьях. Я молча смотрела на фотографию. Когда я взглянула на Тревиса, он показался мне расплывчатым пятном. Он медленно улыбнулся.

– Я потратил четыре года, злясь на тебя, – сказал он.

Положив руку мне на плечи, он наклонился и поцеловал меня в щеку. В этом легком поцелуе была бездна нежности. Я схватила его руку и сжала ее в обеих ладонях.

– Что нам делать? Как нам ее отыскать? – спросила я.

– Может быть, я похожу по городу и поищу их? Но я даже не знаю, какая у нее машина.

– Тогда оставайся здесь, – сказала я. – Меня знают почти все. Если она меня ищет, она меня найдет.

Как странно, если бы любой другой рассказал мне такую историю, я бы от него потихоньку отстранилась. А вместо этого я теснее прижалась к нему, обняв, щекой коснувшись его волос. Я знала, что бы он ни сделал, беден он или богат, мы принадлежали друг другу.

Мы бесконечно долго кружили по городу. Белла и я были заперты на заднем сиденье «Мустанга», Рой и Саванна негромко говорили между собой. Временами Рой повышал голос, и тогда Саванна либо огрызалась, либо замолкала. Вспышки его гнева болезненно действовали мне на нервы. Только один раз он выпустил нас из машины в туалет. Когда я сказала ему, что Белле нужно в туалет, я надеялась, что он позволит нам зайти в какое-нибудь кафе. Там будут люди, и я смогу обратиться к кому-то за помощью. Но Саванна повела нас в пустой туалет в парке. Я хотела схватить Беллу и побежать, но куда? Кругом пустынно, и у меня не было телефона. Рой отнял его сразу после того, как они нас захватили.

Всякий раз, когда Рой ликующе напевал: «У нас его ребенок, у нас его ребенок», я содрогалась. Белла боялась его, но совсем не боялась Саванны, и я начала понимать ситуацию – Саванна была дружна с Тревисом и предала его. Они продолжали спрашивать меня, где он, и наконец мне удалось убедить их, что им известно намного больше, чем мне, что я не знаю, где он провел последние два дня. Саванна начала было объяснять мне все обстоятельства, что-то насчет того, почему Тревис не появился на условленном месте, но Рой заставил ее замолчать, бросив угрожающий взгляд. Но она сказала достаточно, чтобы дать мне понять, что Тревис боится их – во всяком случае, Роя. В какую бы неприятную историю он ни влип, было ясно, что он пошел на это не по собственной воле.

– Я хочу есть, – пожаловалась Белла, когда мы бесцельно проездили по Боуфорту около двух часов.

– Я тоже, – сказала Рою Саванна.

Он выдул изо рта тоненькую струйку дыма и быстро свернул на набережную.

– Ладно, – сказал он. – Мы поедим, а потом позвоним Дону насчет лодки.

Насчет лодки? Я догадалась, что во время их беседы полушепотом речь шла именно об этом. Я постараюсь прислушаться получше. Мне нужно знать, что нас ожидает, будет ли у нас шанс сбежать от них. Лодка стала для меня плохой новостью. В лодке я не сидела с того самого вечера, когда погибла Кэролайн.

Рой припарковался у ресторана. Мы были в двух шагах от отеля. Мне так хотелось снова оказаться на веранде с Беллой, мирно спящей в комнате рядом.

Рой вручил Саванне пару банкнот.

– Купи чего-нибудь, – сказал он. – Да поживее.

– Можно нам пойти в туалет? – спросила я, хотя у меня не было в этом никакой необходимости.

– Ты только что была там, – сказал он.

– Мне нужно еще.

Он даже не потрудился мне ответить. Достав телефон, он стал просматривать номера или электронную почту. Со своего места я не могла разглядеть.

– Я есть хочу, – снова заныла Белла.

– Я знаю, детка, – сказала я. – Саванна принесет нам поесть.

Она надулась, прислонилась ко мне, и я обняла ее. Вдруг всего в нескольких ярдах от нас я заметила идущую по тротуару женщину с большой соломенной сумкой через плечо. Я взглянула на Роя. Он был занят своим телефоном. Отпустив Беллу, я прижалась руками и лицом к стеклу, надеясь привлечь ее внимание, беззвучно произнося слово «помощь».

Внезапно я ощутила сильный удар по затылку. Я вскрикнула и, обернувшись, увидела в руке Роя револьвер. Я поняла, что им он меня и ударил. Он покачал головой. Выражение его лица явно говорило, что от меня ему больше вреда, чем пользы. Не сказав ни слова, он снова занялся своим телефоном.

Белла заплакала. Происшедшее ее напугало. И меня тоже. Я дотронулась до своего затылка. В том месте, куда он ударил меня, ощущалась влажность.

– Все в порядке, – сказала я Белле. – Ш-ш-ш-ш.

Я достала из сумки бумажную салфетку и прижала ее к затылку. На салфетке осталось красное пятно. Голова у меня кружилась от удара, и я чувствовала, как под пальцами образуется шишка.

Мы ели жареного цыпленка с картошкой. Мы с Беллой только поковыряли еду, несмотря на жалобы Беллы на голод. Рой снова включил мотор. Я болтала с Беллой, играла с ней, пела песенки, но в то же время, наклонившись вперед, насколько могла, я старалась прислушаться к их разговору.

– Это значит, что ему тоже придется выделить долю, – сказал Саванне Рой, и я догадалась, что он говорит о владельце лодки. – Но все же это лучший способ.

– Да, но как мы дадим знать Тревису, если он не отвечает на звонки? – спросила Саванна.

Рой полез в карман и достал телефон. Мой телефон. Тревис ответит на мой звонок. Я была в этом уверена, и Рой, как видно, тоже.

– Единственное, за что он отдаст товар, это за девчонку, – сказал Рой.

– А как насчет… – Я видела, как Саванна кивнула в мою сторону.

– Накладной расход, – приглушенно произнес Рой, но я эти слова не пропустила. Не пропустила я и то, как Саванна отвернулась от него. Как дрожали ее пальцы, когда она откинула за ухо прядь длинных белокурых волос.

Робин ничуть не изменилась. Такая милая! Это меня не удивило. Она всегда была такой, с самой первой нашей встречи в детстве. Но ее доброты я сейчас не заслуживал. Я был смущен тем, в какую скверную историю попал. Во что я вовлек Беллу. Мне хотелось рассказать Робин, каким хорошим отцом я был до пожара. Я хотел, чтобы она знала, что не всегда все было так плохо. Но, казалось, она понимала это и без моих слов. Она то и дело прикасалась ко мне – к моему плечу, к моей руке. Это были любящие прикосновения, и в ее глазах я видел понимание. Мне приходилось напоминать себе, что она видела меня таким, каким я был прежде, и реагировала на меня прежнего. Мальчика, полного надежд.

И все же она так изменилась! Она всегда хорошо одевалась и всегда была красива, но теперь она выглядела действительно здоровой: блестящие волосы, яркие глаза, великолепная кожа, маленькие бриллианты в ушах. С девушкой такого типа я никогда не смог бы общаться.

– У тебя такой… не знаю, как сказать… такой изысканный вид, – сказал я.

Мы сидели у нее в гостиной, ожидая, пока Эрин так или иначе свяжется с нами.

Она наморщила нос.

– Не то чтобы я этого когда-нибудь добивалась. – Она опустила взгляд на свои руки. – Я живу в чужом мире, Тревис.

– Что ты хочешь сказать?

– Я приехала в Боуфорт в поисках работы. Я размышляла тогда о том, что делать с моей жизнью. С моей новой жизнью с новым сердцем. – Она сделала жест в сторону дома, где, как она мне сказала, жила семья Дейла. – Они дали мне почувствовать собственную исключительность, и это было очень приятно, но они… они готовили меня к той жизни, какой жили сами. Я не сразу это поняла. Они медленно превращали меня в другого человека. Сначала меня это соблазняло. У них много денег, я могла иметь все, что захочу. При мне был красивый мужчина, за связь с которым многие женщины согласились бы на убийство. Я могла бы жить в роскоши. Мне не пришлось бы работать, если бы я не захотела. Я могла бы целыми днями играть в теннис или в гольф, хотя я ненавижу теннис и гольф. – Она почти рассмеялась. – Но за все это нужно платить определенную цену.

– Какую цену? – спросил я.

– Жить фальшивой жизнью. Во всяком случае, такой она была бы для меня. Я хочу сказать, для некоторых, может быть, даже для многих, это была бы прекрасная жизнь. Но не для меня. И потом… – Она стиснула лежавшие на коленях руки.

– И что потом?

– Вчера я обнаружила, что Дейл подкупил парня, в которого влюблена его сестра, чтобы он отказался от нее. Это так напомнило мне нас – тебя и меня, как мой отец старался разлучить нас. У Алисы есть ребенок, и этот ребенок… – Она взглянула в окно, но я знал, что у нее перед глазами в этот момент был младенец. – Ребенок разбудил во мне что-то, о чем я и не подозревала. Он оживил ту часть меня, о существовании которой я не знала. Часть, давшую жизнь моей собственной девочке. – Она снова посмотрела на меня. – Я стала размышлять о ней… и о тебе. В последнее время я только и могла думать о тебе. Это удивительно, что ты вдруг возник на пороге. Как будто я знала, что ты возвращаешься в мою жизнь. Если бы ты не появился, я бы стала тебя разыскивать. Я не могу выйти за Дейла, когда все время думаю только о тебе.

– Но ты думала обо мне прежнем, – заметил я. – Ты думала о том времени, когда мы были моложе и деньги, выживание, забота о ребенке не были для нас проблемой. Все, о чем мы думали… – я старался найти нужные слова, – …была наша любовь.

– Разве это не самое главное? – спросила она.

Я только собрался ответить, как зазвонил телефон – тот, который мне дал Рой. Я достал телефон из кармана и положил его на стол.

– Не буду отвечать, – сказал я. – Это тот парень, которому нужны наркотики, а их у меня нет. С ним я покончил.

Вдруг я заметил на дисплее имя звонившего. Эрин Паттерсон.

Я схватил телефон.

– Эрин? – Я вскочил.

– Хочешь увидеть свою дочь? Когда-нибудь? – спросил Рой.

Она не у него. Она не может быть у него.

– О чем ты говоришь? Откуда ты знаешь Эрин…

– Ты где? – спросил он. – Как быстро ты можешь добраться до Боуфорта?

Голова у меня кружилась. Я не понимал, что происходит. Я знал только одно – что дело плохо.

– Я в Боуфорте, – сказал я.

– Это прекрасно, – засмеялся он. – Тебе нужна твоя дочь?

– О чем ты говоришь! – заорал я.

– Она у меня.

– Неправда!

– Правда. И она, и Эрин.

– Черт! – Я прижал руку ко лбу.

Робин подвинулась ко мне, положив руку мне на плечо.

– Что происходит?

– Так вот что тебе надо делать. Это твой последний шанс, братишка, – сказал Рой. – Ты привезешь груз в полночь по этому адресу.

Я знаком показал Робин, что мне надо что-то записать. Она мгновенно нашла блокнот и ручку.

– Это в восточной части Боуфорта, – сказал Рой. – Это частная собственность, но владелец – свой человек. Заедешь сзади, и мы окажемся в доке.

– В доке?

– У нас там лодка.

– Сначала верни мою дочь, – сказал я. – Верни немедленно.

– Как же, отдам я тебе ребенка, не получив сначала товар! Ты уже доказал свою надежность! Увидимся в полночь.

– Дай мне поговорить с Беллой! – торопливо потребовал я.

– Еще чего!

– Откуда мне знать, что она действительно у тебя? – На самом деле я знал. Во всяком случае, у него был телефон Эрин.

Я слышал голоса. Говорила какая-то женщина. Может быть, Саванна? Потом вдруг я услышал голос Эрин:

– Тревис?

– Эрин? Простите, Эрин! Что происходит?

– Делай то, что он говорит.

– Белла в порядке?

– Да. Но этот парень не шутит. У него револьвер. Пожалуйста, делай все, как он говорит.

– Они меня могут слышать? – тихо спросил я.

– Что? Нет, не думаю.

– У меня нет наркотиков, Эрин, – сказал я. – Я их выбросил.

Она молчала, наверно проклиная меня. Я сам себя проклинал.

– Привези все в док, как он говорит.

– Вы не поняли, у меня нет…

– В полночь, – сказала она. – Ты можешь это сделать, Тревис. Помнишь Килл-Девил-Хиллз? Кофейные чашки?

– О чем вы говорите? – спросил я.

Я слышал, как Рой задал ей тот же вопрос. Я услышал какую-то возню, и на линии снова возник Рой.

– В полночь, – прорычал он. – И никакой полиции. Только увижу полицейских, и ты очень пожалеешь.

Он отключился. Секунду я тупо смотрел на телефон. Потом взглянул на Робин.

– Они захватили Эрин и Беллу.

– Как они могли…

– Я не знаю. Но Эрин и Белла у них. Рой хочет, чтобы я привез наркотики в полночь по этому адресу. – Я показал ей листок бумаги. – Эрин сказала что-то странное. Когда я сказал, что у меня их нет, она сказала: «Вспомни Килл-Девил-Хиллз и кофе…» Стоп! – Я прижал руку к голове. – Кажется, я понял, но я…

– Что ты?

– Мне придется купить несколько ящиков детского питания. – Я потянулся за ключами от своего фургона, которые оставил на столе. – Много ящиков. Где мне их взять?

Это было такое облегчение – поговорить с Тревисом, связаться с кем-то вне этого душного «Мустанга». Я слышала страх в его голосе, особенно когда он сказал мне, что избавился от наркотиков. Оставалось надеяться, что он понял, когда я заговорила о кофейных чашках, и ему все удастся.

После разговора с Тревисом Рой снова отвез нас в парк. В туалете я повернула кран, чтобы Белла могла вымыть руки, и увидела в зеркало, что Саванна пристально смотрит на меня. Я вспомнила, как дрожала у нее рука, когда Рой упомянул о «накладных расходах».

– Не понимаю, как ты могла связаться с ним, – сказала я, глядя на Саванну в зеркале. – Но ты можешь от него избавиться. Помоги мне и Белле, пожалуйста! Я тебе заплачу.

Она криво усмехнулась.

– Ты не можешь заплатить мне больше, чем я получаю за эту работу, если только ты не намного богаче, чем кажешься с виду. К тому же, – глядя на себя в зеркало, она пригладила свои длинные волосы, – не так-то легко избавиться от собственного мужа.

– Что ты хочешь сказать? – спросила я, протягивая Белле бумажное полотенце. – Ты за ним замужем?

– С шестнадцати лет. – Она чуть заметно улыбнулась. – Он может быть чертовски обаятельным, когда захочет.

Я медленно вымыла руки, наслаждаясь каждой минутой, которую могла провести не в машине. Взяв бумажное полотенце, я прижала его к болезненной шишке на затылке. Я все время пыталась что-нибудь придумать, чтобы убедить Саванну освободиться от человека, который держал ее в заложницах так же, как меня и Беллу. Саванна заговорила первая.

– Ты замужем? – спросила она, когда я бросила в урну окровавленное полотенце.

– Да, – сказала я.

– Тогда ты знаешь. Иногда все идет хорошо, иногда все из рук вон плохо. Всегда эта борьба любви и ненависти.

Мы пошли обратно к машине. Я крепко держала Беллу за руку. Мой муж даже горе мог превратить в игру. Он мог все обратить в игру. Сейчас я могла бы воспользоваться одной из его игр. «Как выбраться из ситуации, когда тебя взяли в заложники». Тысяча участников игры. Сто тысяч. «Чем больше играющих, тем больше идей», – сказал бы он. Я подумала о моей группе «Отец Харли». Как мы помогали друг другу. «Сотрудничали». Внезапно я смогла сопоставить, как переживал свое горе Майкл и как переживала его я. Мы переживали его по-разному, но цель у нас была одна – справиться с сокрушительным ударом, нанесенным нам потерей ребенка. Почему я переживала правильно, а он нет? Я представила себе, как он день изо дня работает над этой игрой. «Потеря Кэролайн». Это был его способ преодолеть боль, обессмертив ее. Сейчас мне хотелось поговорить с ним. Сказать, что я его наконец поняла.

В машине я попросила у Роя свой телефон, чтобы позвонить мужу. Он повернулся ко мне.

– Ну-у-у, – протянул он, как будто готовый согласиться. – Нет.

В глазах у меня защипало. Я не хотела умереть, не сказав Майклу, что люблю его.

Рой высадил Саванну у пристани для яхт, чтобы взять лодку, которую они у кого-то одолжили, так что, когда мы подъехали к огромному темному дому, в машине нас было трое. Без Саванны мне было в тысячу раз тревожнее. Я видела, как в воде отражалась луна. Вода была гладкой, как зеркало, поэтому это не мог быть океан, это все, что я знала. Рой привез нас сюда кружными путями, и я больше обращала внимания на Беллу, чем на дорогу. Белла так хорошо держалась весь день. Она вытерпела сидение в машине, несмотря на табачный дым и враждебную обстановку. Но теперь напряжение начинало сказываться. Весь вечер и наступающую ночь я старалась разыгрывать спокойствие, но в отсутствие Саванны Белла начала заражаться моей внутренней тревогой. А как могло быть иначе? У меня болела голова, а в груди так теснило, что я не могла глубоко вздохнуть. Когда я погладила Беллу по спине, я почувствовала, как мой страх сквозь кончики пальцев передается ее телу. Она тесно прижалась ко мне, словно пытаясь соединиться, проникнуть внутрь. Я крепко обняла малышку и прижалась подбородком к ее головке. Я понятия не имела, что должно произойти дальше. Дом выглядел заброшенным, так что я сомневалась, что мы встретим здесь кого-то. В машине было отвратительно душно, но в ней я чувствовала, что мы с Беллой в какой-то степени в безопасности. Мы направлялись к дому по длинной подъездной аллее, впереди маячила неизвестность. Я держалась за Беллу потными ладонями. Когда мы поравнялись с гаражом, Рой съехал с подъездной аллеи на газон и двинулся к воде. В один жуткий момент мне показалось, что он повезет нас прямо в темную воду, но у него на уме было нечто похуже. Он остановился за домом, на газоне у длинного причала.Рой выключил мотор, но из машины не вышел. Он включил верхний свет, чтобы взглянуть на часы.– Каков ваш план? – спросила я, словно ожидая, что он и на самом деле мне расскажет. Голос мой звучал хрипло, во рту пересохло.Я думала, Рой не ответит. Он пристально смотрел в окно, как будто видел там, в темноте, что-то еще, кроме пристани и луны.Он повернулся ко мне лицом.– Саванна будет здесь с лодкой с минуты на минуту. Вот что мы собираемся сделать. Ты с Беллой дойдешь до конца пристани. Саванна подгонит туда лодку. Когда явится Тревис, мы начнем грузить ящики в лодку. Когда мы все погрузим, он может убираться с тобой и с девчонкой. Что станем делать мы с Саванной, не твоя забота. Все очень просто.Нет. Не так просто.– Мы с Беллой подождем здесь, – сказала я. – На газоне. Или даже в машине. Ты можешь нас там запереть.Я бы предпочла, чтобы он запер нас в прокуренной машине, это лучше, чем выходить на пристань.– Нет, – отрезал Рой. – Как только Саванна даст о себе знать, мы выйдем на пристань. А пока мы все немного отдохнем.Он опустил свое кресло так низко, что оно чуть не ударило Беллу по коленям. Она поджала ножки под себя. Я притянула ее ближе, стараясь сообразить, что делать. Если бы он заснул, мы могли бы… могли бы что? В машине мы были в ловушке, и у меня появилось такое чувство, что, как только мы выйдем, все пойдет еще хуже.Я закрыла глаза, стараясь придумать какой-нибудь выход из этой кошмарной ситуации. Какое-то чудесное освобождение. Но как только я закрыла глаза, передо мной оказалась все та же картина: длинная серебристая лента – пирс Стардаст – и этот ужасный уик-энд в Атлантик-Бич.

Начинался он прекрасно, теплый и солнечный для раннего апреля день. Мы сняли для нас троих коттедж на набережной. После суровой зимы, редкой для Северной Каролины, вода была холодная, но мы играли на пляже, ходили на долгие прогулки и делали то, что мы с Майклом любили больше всего, – возились с Кэролайн. В коттедже был камин, и в пятницу мы развели в нем огонь и играли в разные игры. Кэролайн была счастлива, наслаждаясь полным вниманием своих родителей, не деля Майкла с его компьютером, а меня – с домашними делами. Ночью мы занимались любовью. За несколько недель до этого я перестала принимать противозачаточные средства, и мы с радостью и надеждой готовились снова изменить нашу жизнь. В субботу вечером мы решили прогуляться по пирсу. Заплатив за билеты, мы вышли на длинный широкий пирс, и я сразу же начала нервничать. Там висел плакат, предупреждающий о всякого рода опасностях, и я хотела прочитать его, но Майкл пошел дальше. Вечер выдался темный, но пирс был хорошо освещен, и там находилось много рыбаков, мужчин и женщин. Я бывала на пирсах раньше и на этом тоже, но всегда днем. Вечером это был совершенно другой мир. Тут были серьезные рыбаки, со специально оборудованными тележками для снастей. Они стояли у ограды плечом к плечу, некоторые с шестью удочками сразу. Кэролайн была в восторге. Она бежала впереди нас, стараясь заглянуть в каждое ведерко, куда рыбаки опускали рыбу с переливавшейся в свете фонарей чешуей. Меня беспокоили крючки. Мне казалось, что, закидывая удочку, рыбаки могли попасть моей дочери в ухо или в глаз. Обычно такая тревога была мне не свойственна, но в тот раз эта картина не выходила у меня из головы, и я то и дело подзывала Кэролайн к нам, чтобы взять ее за руку.– Она в порядке, – сказал мне Майкл. – Ей весело. Предоставь ей свободу. Не убегай слишком далеко, – велел он Кэролайн. – И не мешайся у людей под ногами. – Он находил, что для трехлетнего ребенка было достаточно таких наставлений.– Но эти крючки! – сказала я, содрогнувшись.– С ней все в порядке, – повторил он. – Ты иногда слишком опекаешь ее, Эрин.Пирс уходил далеко в море, высоко над водой, и мы шли все дальше и дальше. Я всегда любила пирсы. Мне нравилось ощущать себя посреди океана, глубокого и таинственного, и в то же время чувствовать под ногами прочные мостки. В этот вечер, однако, у меня не было ощущения чуда и легкости.Я помню, как увидела ее на несколько ярдов впереди нас, она стояла около ведерка, наполненного чьей-то добычей. Она наклонилась над ним, держа руки за спиной.– Мама, посмотри! – крикнула она. – Здесь семь рыбок!Мы подошли к ведерку, посмотрели на рыб, а потом она побежала дальше.– Кэролайн! – позвала я. – Держись поближе к нам!– Ей хорошо, – сказал Майкл. – Я люблю ее такой. У нее тяга к приключениям. Ты ее слишком сдерживаешь.– Когда это я ее сдерживала? – обиделась я. Я была хорошей матерью. Но излишне над ней не тряслась.– Вчера, когда мы были на пляже, она хотела потрогать медузу.– Да, но та вполне могла быть ядовитой.– Кэролайн трогала ее палкой, и медуза была дохлая.Может быть, я хватила через край. Я велела ей отойти от этой огромной студенистой массы. И так громко крикнула, что она отпрыгнула и потом смотрела на медузу, как на чудовище, которое могло ей присниться в страшном сне.– Но обычно я так не делаю, – сказала я.– Нет, – признал Майкл, обнимая меня. – И эта тварь действительно была огромная. Ты – замечательная мать, – сказал он. – И я люблю тебя.Я запустила руку в задний карман его джинсов.– Я тоже тебя люблю, – улыбнулась я.Впереди я уже видела конец пирса. Шесть или восемь мужчин и женщин выстроились вдоль ограды, стоя близко друг к другу. Кэролайн быстро подошла к ним, но не бегом. Сквозь отверстия в ограде я могла видеть темную воду, простиравшуюся в бесконечность. Яркая вспышка тревоги. Всего лишь вспышка. Я вообразила, как Кэролайн проскальзывает между двух широких планок ограды в бездну. Я чуть не позвала ее, но мне не хотелось снова слышать от Майкла «с ней все в порядке», и я прикусила язык.И вдруг она исчезла. Это случилось так быстро, что я даже не заметила. Потом я даже не могла рассказать полицейским, что произошло. Она как-то проскользнула между покрытием пирса и сломанной планкой ограды и просто исчезла. Я не слышала ни крика, ни всплеска, когда она упала в воду, зато мужчины и женщины, стоявшие вдоль пирса, громко закричали. В тот момент, когда я поняла, что случилось, я в приступе безумия перебралась через ограду и прыгнула, не думая ни о чем, кроме спасения своего ребенка.Мне казалось, что я падала целую вечность, прежде чем удариться о воду, как о ледяную стену. Я погрузилась в воду почти бездыханной. Глаза у меня были открыты, я хватала темную воду руками в поисках ребенка, который был где-то в этой темноте, но которого я не могла видеть.Следующий час или около того слился для меня в какой-то туман. Кто-то затащил меня, визжавшую и царапавшуюся, в маленькую лодку. Я никогда не забуду, как множество рук держали меня в раскачивающейся лодке, не давая снова броситься в воду на поиски моей дочери. Я тыкала моих спасителей пальцами в глаза, царапала их щеки, стараясь заставить их отпустить меня, но они держали крепко, крича мне в уши что-то, чего я не могла разобрать.А где все это время был Майкл? На пирсе. Он бежал назад. Бежал прочь от меня и Кэролайн, вместо того чтобы бежать к нам. Как он мог не прыгнуть в воду? Может, было глупо прыгать в холодную воду. Это, конечно, было бесполезно. Но я не могла забыть это – что он бежал не к нам, а от нас. Позже он сказал мне, что бежал к пляжу. Он думал, что так доберется до нас легче и быстрее. В полиции мне сказали, что у него в мыслях было не больше ясности, чем у меня, и поскольку он плохо умел плавать, то по правилам техники безопасности поступил правильно. И все же, если бы он прыгнул за мной, мы вместе, четырьмя руками, нашли бы ее в этой темной воде.Тогда я не осудила его сразу. Я даже неделями ни о чем не расспрашивала его, потому что мне было безразлично все, кроме того, что Кэролайн больше нет. Я поняла тогда то, что ты интуитивно знаешь о родителях, потерявших ребенка: что в смерть ребенка невозможно поверить, что в их жизни образуется бездонная пропасть, что будущее у них отнято и что в своем безумии они верят, что должен быть какой-то способ вернуть свое дитя. Умом я всегда это понимала. Теперь я поняла это нутром, восприятие было совершенно иное и невыносимо болезненное.– Где мой папа? – хныкала Белла.Я открыла глаза и снова очутилась в темной машине, ошеломленная и растерянная. Обеими руками я обняла Беллу.– Я хочу к папе.– Знаю, детка, – сказала я.– Заткни ей рот! – рявкнул Рой. – Она мешает мне спать.Я должна ее чем-то развлечь, подумала я. Но мысленно я не могла оторваться от пирса. От Кэролайн. От мужа. После гибели Кэролайн Майкл единолично занялся борьбой за то, чтобы ограду укрепили дополнительными планками. Я с болью в сердце вспоминала его усилия. В этой борьбе он проиграл, поскольку ограду сочли надежной. Одну из досок в тот страшный день проломила покатившаяся тележка, и никто об этом не сообщил. По какой-то чудовищной случайности Кэролайн подбежала именно к этому месту. Там ее и поглотил океан.Зазвонил телефон Роя, и он коротко ответил, слова я не расслышала. Потом он вышел из машины и поднял переднее сиденье.– Ну давай, – сказал он. – Выходи.Я схватила сумку, перекинув ремень через плечо, и мы с Беллой вылезли из машины. Ноги у меня не сгибались, и голова кружилась. На минуту мне пришлось прислониться к машине. Белла держала в руках свою сумочку и овечку. Было тихо. Единственным звуком был плеск волн, набегающих на берег. Белла уцепилась за мою руку.– Папа здесь? – спросила она.Я наклонилась к ней.– Может быть, он придет, детка. Я не уверена.Я не знала, на что лучше надеяться – на то, что он придет, или на то, что нет. Мне трудно было представить, что Рой так просто отпустит Тревиса, Беллу и меня, когда мы знали все про него и Саванну. А что, если Тревис придет с пустыми руками? Я не знала, что и думать, но самое худшее было то, что я и подумать не могла о том, чтобы выйти на причал. Если бы не Белла, я бы рискнула и побежала в темноте обратно на улицу. Но с Беллой этот вариант был исключен.– Я не могу пойти туда, – сказала я Рою, указывая на освещенный луной причал. – Тебе придется оставить нас здесь.– Придется, вот как? – усмехнулся Рой. – У тебя нет выбора. Ты пойдешь туда, так что собирайся, и вперед.– Не может ли Саванна подвести лодку ближе к…– Здесь слишком мелко.Я стояла на своем.– У меня это… фобия, – начала объяснять я. – Ну пожалуйста!– Значит, это тебя вылечит. Или убьет.Он стоял у меня за спиной, и я почувствовала что-то твердое, упиравшееся мне в спину. Револьвер? Я не знала и не обернулась, чтобы посмотреть. Я пошла к пристани, держа Беллу за руку. Но, ступив на доски причала, я остановилась и взяла ее на руки. Было так легко потерять ее здесь. Так легко ее ручонке выскользнуть из моих потных пальцев.– Иди, иди, – подталкивал Рой.Я сделала еще несколько шагов по доскам. Они были твердые и не сгибались под ногами, но причал был невероятно узкий и без всякой ограды. Ухватиться было не за что. Сердце у меня отчаянно забилось, и я остановилась.– Я не могу, – сказала я.– Сука! – взорвался Рой. И прежде чем я успела опомниться, он вырвал у меня из рук Беллу. Она взвизгнула, и ее овечка выпала из рук в темную воду.– Овечка! – закричала Белла, потянувшись в темноту, где исчезла игрушка. Рой нес Беллу под мышкой, как футбольный мяч. Свободной рукой он зажал ей рот, чтобы заставить ее замолчать.– Я пойду! – закричала я. – Отпусти ее!Он стремительно обернулся.– Заткнись, – прошипел он. – Здесь такое эхо, что все слышно.Он поставил Беллу на ноги, и она, подбежав ко мне, обхватила мои колени.– Все в порядке. – Я снова взяла ее на руки. – Держись крепче, мы дойдем до конца.Я запела песенку из мультфильма, скорее чтобы успокоить себя, чем Беллу. Голос у меня был хриплый, задыхающийся, но я пела, пока мы не дошли до конца причала. Я села на доски, дрожа всем телом, и посадила Беллу на колени, прижав ее к себе так крепко, что она пожаловалась, что не может дышать. Мне все было безразлично. Она в безопасности. Во всяком случае, пока.

Тревис всегда казался мне очень сильным, и физически, и нравственно, но сегодня я увидела, насколько он уязвим, и все из-за его дочери. Из-за нашей дочери. За нее он готов был убить. Я в этом не сомневалась. Я боялась, что он сам готов погибнуть за нее. Хотелось бы, чтобы они оба выжили в эту ночь. Я мечтала о том, чтобы у нас было общее будущее. Я не знала, как сложится это будущее, и, когда в половине двенадцатого он ушел, мне это было неважно. Я хотела только одного: чтобы он выжил. Я знала, от чего я отказывалась: от денег и благополучия, от лицемерия и усилий выдать себя за кого-то, кем я не была.

Нам пришлось объехать два графства в поисках детского питания нужной марки. Мы объехали все магазины и аптеки. В некоторых из них можно было купить только определенное количество. В других упаковки просто валялись на полках. Тревис был упрям, добиваясь своего. И я тоже. Но чтобы наполнить фургон, не хватало еще много, и Тревис из-за этого нервничал. Придется обойтись тем, что есть.

– Может быть, они забыли, сколько их было всего, – сказал он. – Они рассчитывали на пятнадцать, но я уехал до того, как они все погрузили, так что, быть может, они не помнят.

К тому времени, как мы вернулись в пансионат, он был возбужден и очень бледен. Я сделала ему яичницу с беконом, но он к ней и не притронулся.

– Нужно вызвать полицию, – сказала я, наверно, в третий раз. – Я знаю, он сказал, не надо. Но это слишком опасно. Прошу тебя, позволь полиции вмешаться.

– Он ей навредит, – возразил Тревис. – Он психопат, Робин. Он ей навредит, а я закончу в тюрьме.

Вечер тянулся, и мы то говорили о Белле – я не могла наслушаться его рассказов о ней, – то в страхе молчали. Я по-прежнему думала о полиции. Я была убеждена: когда ты в опасности, ты обращаешься к полицейским, и они всегда выручают тебя.

Я боялась, что ко мне может зайти Дейл. Поэтому я позвонила ему и сказала, что лягу пораньше. С Дейлом у меня все было кончено.

Когда Тревис уехал, меня охватил ужас. Я смотрела, как огни его фургона исчезали в темноте. «Ты снова его потеряешь, – говорила я себе. – Ты снова потеряешь свою дочь». Я потянулась за телефоном. Тревис рассердится. Но я все-таки рискну.Голос Дейла был глухой, сонный.– Проснись, – сказала я. – Ты мне срочно нужен. Мне необходимо, чтобы ты выслушал меня. Ты проснулся?– В чем дело? С тобой все в порядке?– На одном из причалов в конце Леноксвил-Роуд занимаются наркотиками, – сказала я. – И я…– Тебе приснилось? Какие наркотики?– Мне нужна твоя помощь. Ты знаешь всех. Тебе многие обязаны. Позвони кому-нибудь из своих друзей в полиции и сообщи им, только очень осторожно. Там замешан маленький ребенок.– О чем, черт возьми, ты говоришь? – спросил он.Я поняла, что он уже окончательно проснулся и сел в постели.– У одного из этих людей есть оружие. Он взял в заложники маленькую девочку и женщину. Нужно туда кого-то послать.– А ты откуда об этом знаешь?– Позже. Я расскажу тебе позже. Но вызови кого-то прямо сейчас. Прямо сейчас, Дейл. И еще… Дейл?– Что?– Маленькая девочка, – сказала я. – Это моя дочь.

Я объехал вокруг места встречи несколько раз, чтобы понять, где я нахожусь. Во-первых, в чем я мог убедиться даже в темноте, это то, что здесь обитали люди с деньгами. На кусочке земли было с десяток резиденций, и у них у всех был спуск к воде. Робин и я проверили адрес по карте. У каждой виллы был свой причал, далеко выдававшийся в море. Мы узнали нужный, но на карте было намного проще это сделать, чем с улицы, в темноте, несмотря даже на лунный свет. Дома отстояли далеко от дороги, и дворы были полны деревьев и кустарников, но при свете фар я наконец нашел дом по номеру на почтовом ящике. Я свернул в подъездную аллею, думая о коробках с детским питанием у меня за спиной. На полдороге я затормозил. Черт! А как же эти иксы? Я должен был нарисовать маркером маленькую буковку на каждом ящике, как был обозначен украденный товар. Теперь уже слишком поздно. В любом случае было слишком темно. Станет Рой к ним присматриваться?

Передо мной появился дом. Ни одно окно в нем не светилось. Дом был настолько велик, что за ним не было видно воды. Рой велел мне заехать сзади, но дорога упиралась в гараж. Я выехал на газон и, объехав дом, увидел припаркованную у воды машину Роя. Пара огней мелькали в конце длинного причала. Там были четыре фигуры, одна из них маленькая. Я сразу увидел Беллу и больше не сводил с нее глаз.

Ситуация мне не нравилась. Уединенное место. Темнота. Звук выстрела разнесется над водой, но кто его здесь услышит? Я был так взвинчен, словно мне впрыснули кофеин.

Я остановился рядом с машиной Роя и побежал по причалу к Белле.

– Стой, где стоишь! – крикнул Рой.

Он быстро двинулся мне навстречу. Кто-то – я догадался, что это была Саванна, – держал фонарь, и его свет ослеплял меня. Но я все же увидел револьвер в руке Роя. Он целился прямо в меня, и я остановился.

– Папа! – закричала Белла, но я ее не видел из-за бившего мне в глаза света. Я пытался заслониться от него рукой.

– Стой на месте, Белла, – сказала Эрин и потом окликнула меня: – Тревис, осторожнее! Делай все, как он тебе говорит.

– Я здесь, Белла! – крикнул я. – Все будет хорошо.

– Заткнитесь вы все! – заорал Рой.

Саванна изменила положение фонаря, и я смог увидеть Беллу. Она стояла перед Эрин, положившей руки ей на плечи. Я заметил розовую сумочку. Моя дочь была так близко, но никогда еще я не чувствовал себя так далеко от нее.

– Отдай мне Беллу! – сказал я Рою. – Я посажу ее в фургон, пока…

– Сначала мы загрузим лодку, – ответил Рой.

Лодку я не видел, но догадался, что она была у конца причала.

– Возьми один ящик и неси сюда, – сказал Рой. Он не собирался отпускать Беллу и Эрин, пока не убедится, что наркотики у меня.

Отпустит ли он их или кого-либо из нас вообще?

– Пусть Эрин и Белла подойдут ко мне, и я…

– Заткнись! – крикнул он. – Не ори!

– Делай, как он говорит, – повторила Эрин.

У меня не было выбора. Я подошел к фургону, достал один ящик и понес его по длинному причалу. Рой стоял в конце, вместе с остальными. Мне было противно видеть его рядом с Беллой. А ведь он был с ней рядом весь день!

– Папа! – Белла заплакала, снова увидев меня. Я хотел бросить ящик и побежать к ней. Но не осмелился. Никаких резких движений, сказал я себе.

– Оставайся на месте, Белл! – крикнул я.

– Папа! – Она уже не плакала, а рыдала.

– Заставь ее замолчать! – сказал Рой, и я увидел, как Эрин, наклонившись, сказала что-то Белле. Я поставил ящик на помост и медленно двинулся по направлению к дочери, но Рой выступил между нами, прижав револьвер к моей груди.

– Стой, где стоишь! – приказал он.

– Послушай, давай с этим кончать, – сказал я. – Мне это дерьмо не нужно. Я не хочу идти в полицию. Я только хочу, чтобы ты отпустил Беллу и Эрин. Поэтому доставай ящики из фургона, и делу конец.

– Ты должен был сразу делать, что тебе говорили, – сказала Саванна.

Рой отошел от меня и дал что-то ей. Это что-то блеснуло в лунном свете, и на мгновение я подумал, что у них обоих есть оружие.

– Открой одну банку, – приказал ей Рой, и, когда она подошла ко мне ближе, я увидел в ее руке нож.

– Не нужно открывать, – сказал я. – Все на месте. Я ничего не трогал, остальное в фургоне. – Меня охватывала паника. – Тебе что, ничего уже не нужно? Мне ваш товар никогда не был нужен! – Я боялся, что слишком энергично протестовал. Он догадается, что я его разыгрываю.

– Открывай, – кивнул Рой Саванне. Она присела около ящика и распорола пластик ножом. Меня трясло. Всего несколько ярдов отделяли меня от дочери, мне хотелось схватить ее и убежать с причала, но Рой держал меня под прицелом. Я помнил, как он подстрелил тех двух парней на парковке, когда пуля просвистела рядом со мной. И не решался тронуться с места. Эрин сидела на корточках около Беллы и что-то шептала ей, пытаясь успокоить. Мне хотелось извиниться перед Эрин. Странно, что эта мысль пришла мне в тот момент, когда моя жизнь и жизнь моей дочери висели на волоске. Мне было бесконечно жаль, что я втянул Эрин в эту скверную историю.

Саванна встала с банкой в руках. Она подошла с ней к Рою. «Положи револьвер, – мысленно приказывал я ему. – Расслабься».

– Сними крышку, – сказал он Саванне.

Она снова присела на корточки, положив фонарь на доски причала, и начала трудиться над крышкой. Наконец она ее открыла и содрала кусок пластика. Был ли этот пластик на банках с наркотиком? Через две секунды Рой поймет, что здесь что-то не так, и мне конец.

Саванна подобрала банку и фонарь и поднялась. Она протянула банку Рою, который окунул в порошок палец. Я затаил дыхание, когда он поднес палец ко рту. В свете фонаря я увидел, как у него раздулись ноздри, когда он лизнул порошок. Он уперся револьвером мне в грудь.

– Сукин сын! – сказал он, и я понял, что сейчас умру.

Саванна действовала так быстро, что я не сразу понял, что произошло. Я увидел в воздухе белую пыль, когда она запустила содержимым банки Рою в лицо. На секунду я замер, но тут же бросился вперед, повалив его на доски причала.

– Беги! – крикнул я Эрин, но она уже подхватила Беллу и прыгнула в воду. Я услышал выстрел, но, если он и задел меня, я этого не почувствовал. Я был слишком занят, снова и снова ударяя Роя по лицу. Слишком занят, чтобы услышать вой сирен, все громче раздававшийся в ночной тишине.

Вода была холодная, и я почувствовала, как она накрыла меня с головой и залилась мне в ноздри, но, услышав выстрелы, я вынырнула на поверхность и теперь ожидала, что в меня попадет пуля. Над собой я видела звезды, и луну, и темный силуэт причала. Я забралась под него. Надо мной раздались крики. Вопль. Звуки были как в кошмаре, и кошмар этот был мне хорошо знаком. Единственная разница заключалась в том, что на этот раз я держала на руках испуганного рыдающего ребенка. Я брела по воде, целуя ее щеки, макушку, наслаждаясь каждым ее всхлипом, потому что этот ребенок был жив.

Я держал Беллу на коленях в занавешенном боксе приемного покоя. Она наплакалась до полного изнеможения и теперь висела на мне, обняв за шею. А я думал: пусть она забудет эту ночь, так же как раньше молился, чтобы она забыла пожар и то, что я оставил ее на несколько дней на чужую женщину. Я слишком много прошу у Бога, подумал я. Мы живы. Мы живы, и что бы теперь ни случилось, мы должны это вынести. Я не знал, сколько лет тюрьмы я получу за все, что совершил за последнюю неделю. Но зато теперь в жизни Беллы есть Робин. Это уже хорошо.

Я полностью и честно ответил на все заданные мне вопросы, хотя вообще не следовало открывать рот без присутствия адвоката. Но мне было все равно. Играть в юридические игры я не хотел. Я хотел только очиститься от прошедших двух недель. Мое тело может оказаться в тюрьме, но я хотел, чтобы мой мозг и моя душа были свободны.

Где Рой, я не знал. Может быть, в полиции? Я представления не имел. Эрин увезла «Скорая помощь», когда она передала мне Беллу, меня тогда еще не забрали. Вторая «Скорая» увезла Саванну. Я знал, что она в операционной, по меньшей мере с одним огнестрельным ранением. Я знал, что она спасла нам жизнь. Мне наложили шов на рану на голове, которую я не заметил, как получил. У меня болела шея, и я догадался, что вывихнул ее, когда избивал Роя. Пустяк. Сущий пустяк. Важно, что Белла сейчас со мной, пусть и ненадолго. С тех пор как мы оказались в больнице, она не отпускала меня от себя ни на шаг, обхватив руками мою вывихнутую шею, и я держал ее крепко, зная, что это, возможно, мой последний шанс подержать ее на руках.

– Они в неотложке, – сказал Дейл, закрывая свой телефон. Последние пятнадцать минут он ходил с ним по комнате, пока я грызла ногти на диване, ожидая известий о судьбе Тревиса и Беллы. – А теперь расскажи мне, в чем дело, – сказал он. Он злился. Мне было все равно.

– Почему в неотложке? – спросила я. – Кто пострадал?

– Какая-то женщина в операционной. В нее стреляли. Ребенок здоров. Один из мужчин в полиции, другой…

– Какой мужчина? – Я хотела встать, чтобы быть с ним на одном уровне, но ноги меня не держали.

– Я не знаю, Робин. – В его голосе звучало отвращение. Я понимала: он чувствует, что я им манипулирую. Ему это не нравилось.

– Что ты хотел сказать про другого мужчину? – спросила я.

– У него легкое ранение головы.

– А где маленькая девочка?

– С ним. Все, в двадцать вопросов мы поиграли. – Он повысил голос и посмотрел на меня так, как он смотрел на своих политических противников. – Что, черт возьми, происходит? – Голос его повысился почти до крика.

– Ш-ш-ш! – Я указала на потолок. – Разбудишь постояльцев.

– Что ты имела в виду, когда сказала, что это твой ребенок? Откуда ты знаешь этих людей? Каким образом ты с ними связалась? И какого черта ты стараешься испортить мне карьеру?

– Не говори со мной так, – сказала я, стараясь сохранить хладнокровие. – Не смей. – Я была зла на него до бешенства. Редкое для меня чувство. Редкое и наделяющее меня особой властью. – Замолчи на секунду, и я расскажу тебе, откуда я их знаю. Я все тебе расскажу. А потом я скажу тебе, что ты должен сделать для меня.

Он отступил на шаг и бросил на меня взгляд, говоривший: «Ты знаешь, с кем говоришь?»

– Кто ты такая? – спросил он. – Мне кажется, я тебя не знаю.

– Ты и в самом деле меня не знаешь, – сказала я. – Да и я тебя не знала.

– О чем ты говоришь?

– Вот что ты должен для меня сделать, Дейл. – Я встала, почувствовав себя сильнее и увереннее. Если я еще пока не напугала его, то скоро я это сделаю. – Ты пустишь в ход все свои связи, чтобы разрядить эту ситуацию. Ты умеешь это делать. Этот мужчина с девочкой – ее отец, Тревис Браун, ты поможешь ему избежать тюрьмы.

– Он занимался наркотрафиком. Я не могу…

– Нет, не занимался. Он попал в положение, от него не зависевшее. И знаешь что? Это не имеет никакого значения. Я не обязана объяснять тебе его поступки. Все, что нужно, – это не дать ему попасть в тюрьму. Ты это сделаешь.

– Я не могу.

– Можешь. Весь город у тебя в кармане. Ты это сделаешь.

– Кто он?

– Он – отец моего ребенка. Этой маленькой девочки.

– И ты от меня это скрывала? – Дейл побледнел. – Ты разрушишь все мое будущее.

– Нет. Этого я не сделаю, если ты выполнишь мою просьбу.

– Не смей меня шантажировать, Робин. Даже не думай. Я сделал для тебя все. Ты приехала в Боуфорт без друзей и без средств. Маленькое… ничтожество без всяких перспектив. И посмотри на себя теперь. У тебя есть все, чего ты только можешь пожелать. Как ты смеешь…

– Я говорила с Уиллом, – сказала я.

Он нахмурился, как будто не мог понять, о чем я говорю.

– Я знаю, что ты откупился от него, как в свое время твой отец откупился от его матери.

Дейл открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Он опустился на диван.

– Ты поможешь Тревису выбраться из этой истории, а я не стану доводить до общего сведения то, что мне известно. До выборов я буду притворяться, что мы – счастливая помолвленная пара, а потом я потихоньку исчезну. Но если ты не выполнишь мою просьбу, я разоблачу тебя, как лживого сукина сына, какой ты и есть.

Он покачал головой:

– Ты… я тебе не верю.

– Люди прощают многое. Они прощают и любовные шашни, и извращенцев, и проституток. Они могут даже простить тебя за то, что ты обманул их доверие. Но они не простят тебя за обман моего доверия. Ты внушил им любовь ко мне, Дейл. – Я чуть не улыбнулась от сознания своей власти. – Спасибо тебе за это.

– Я скажу, что ты мне лгала.

– Я и Дебра? Тебя одурачили две женщины. Что скажут о тебе люди? Что ты дурак, неспособный ни о чем судить, не говоря о том, чтобы руководить?

– Я не могу этого сделать, – сказал он. – Я не могу помочь твоему… другу. – Он откровенно издевался. – У меня нет возможностей…

– Подумай лучше о том, как это сделать, – ответила я. – У тебя есть на это сутки. – Я подошла к двери и взялась за ручку. – Поверь мне, я хочу, чтобы Тревиса освободили, но мне доставило бы удовольствие рассказать народу, что я знаю о тебе.

– Ребенок… Почему ты не сказала мне? Ты же честный человек, я знаю. В глубине души честный. Почему ты не сказала мне о ребенке?

– Потому что я притворялась, что ее не существует. Только так я могла пережить последние несколько лет. Но она существует, и я хочу быть ее матерью, хочу больше всего в жизни.

– Ты все потеряешь, – сказал он. – Ты это понимаешь?

– Я приобрету кое-что получше. – Я подумала о той фальшивой жизни, какой я жила последние пару лет. – Что-то настоящее.

Медсестра подвела меня к занавешенному боксу в отделении неотложной помощи, и, поблагодарив ее, я вошла. Тревис сидел в каталке, опираясь спиной на приподнятый матрас. Глаза его были закрыты, и на руках у него спала Белла, ее голова лежала у него на груди. На голове Тревиса была повязка, на шее – фиксатор шейных позвонков. Я постояла какое-то время молча. На мне были брюки и тонкий спортивный свитер, одолженные мне социальным работником. Все эти вещи были мне велики, но зато они были сухие и теплые.

– Тревис? – позвала я.

Он открыл глаза и слегка выпрямился, не выпуская из объятий Беллу.

– Эрин! – обрадовался он. – С вами все в порядке?

– Все отлично, – ответила я. – А как ты? – Я притронулась к своей голове в том месте, где у него была повязка.

– Простите, Эрин, – сказал он, проигнорировав мой вопрос. – Я виноват, простите.

Я села на стул. Беллу тоже переодели, волосы у нее были все еще мокрые. На подносе у постели лежала ее розовая сумочка, а на бумажном полотенце – две фотографии, загнувшиеся по краям.

– Я знаю, – сказала я. – С тобой все нормально? Как дела у Беллы?

Он осторожно коснулся повязки на голове.

– Мы живы, и это главное. Я никогда не смогу отблагодарить вас за то, что вы сберегли Беллу. И извиниться даже толком не смогу.

– Со мной все хорошо, – сказала я. Впервые мне было так спокойно, как давно уже не было.

– Я бы не осудил вас, если бы вы никогда меня не простили. Наверно, это было самое ужасное переживание в вашей жизни.

– Нет, – сказала я. – Не самое ужасное.

– Вы шутите. – Белла застонала во сне, и он погладил ее руку. – Неужели вы действительно пережили что-то хуже этого?

– Да, – кивнула я. – Помнишь, когда мы впервые встретились в «ДжампСтарте», ты спросил, есть ли у меня дети, и я сказала, что нет?

Он медленно кивнул.

– У меня был ребенок. Девочка, немного младше Беллы. Она погибла, упав с пирса в Атлантик-Бич. Это было хуже. – Я сжала руки на коленях.

Он открыл рот, но я поняла, что у него не находилось слов. Откинувшись на подушку, он закрыл глаза.

– О черт! – сказал он. – Это ужасно, Эрин! – Он снова взглянул на меня. – Как вы это вынесли? Я бы не смог.

– Я и не могла вынести, – подтвердила я. – Я медленно умирала. Постепенно. Изо дня в день. Пока не появились вы с Беллой и передо мной не замаячила какая-то цель. А когда ты оставил Беллу со мной, мне пришлось подумать о чем-то еще, не только о своей дочери. И не только о себе самой.

Он смотрел на меня недоверчиво.

– Вы хотите сказать, что я и правда вам помог?

– И ты, и Белла. Совершенно верно. – Я улыбнулась. – Странно, да?

Он взглянул на свою спящую дочь. Погладил рукой ее спутанные волосы.

– Значит, она вас спасла?

– Именно. Но я все время беспокоилась о ней. О вас обоих. Что теперь будет?

Он вздохнул.

– С медицинской точки зрения я в порядке. Сейчас я жду, когда за мной придет полицейский. А Робин придет за Беллой. Она должна получить на это согласие Социальной службы. – Поморщившись, он поправил фиксатор на шее. – Белла никогда с ней не встречалась. Поэтому… мне сложно передать ей Беллу.

– Почему она оказалась на твоем попечении, Тревис? – спросила я.

– Робин действительно была больна, когда родилась Белла. Робин нуждалась в пересадке сердца и никак не могла заботиться о ребенке. Я подписал контракт с ее отцом, что отступлюсь от Робин, если Беллу оставят мне. – Он снова поправил фиксатор. – Между нами были… недоразумения. Я не видел Робин до вчерашнего дня. Когда я узнал, что вы с Беллой в Боуфорте, я понял, что вы разыскиваете Робин. Поэтому я приехал сюда и нашел ее. – Он улыбнулся. – Она думала о нас. Думала о Белле и о том, как ей не хватает материнской заботы и любви. Если из всей этой истории и получилось что-то хорошее, так это то, что теперь она и Белла будут вместе.

– Она никогда не видела Беллу? – спросила я.

– Никогда. То, что произошло, это просто чудо. Я не знаю, на сколько меня посадят, но Белла будет с матерью… Это лучшее, на что я мог надеяться.

– Тревис, – я наклонилась к нему, – могу я как-нибудь помочь? Могу я, например, выступить свидетельницей защиты? Из разговоров Роя и Саванны мне известно, что ты не знал, во что впутался.

– Я знал достаточно. И сделал огромную глупость ради денег.

Пожалуй, с этим не поспоришь, но все же он никогда не представлял, во что все это выльется.

– Как вы вернетесь в Роли? – спросил он. – Где ваша машина?

– В отеле в Боуфорте. Полицейский сказал, что отвезет меня туда, как только я буду готова. Но я не хотела уезжать, не повидавшись с тобой и с Беллой.

Он поцеловал ее в голову.

– Она так измучена. Надеюсь, что она это переживет. После пожара у нее были кошмары, а теперь еще и это.

– Ее баба… твоя мать… она погибла при пожаре?

Он кивнул.

– Ну тебе и досталось, парень, – сказала я.

– Вам досталось больше. Ваша дочь. Ваш брак.

– Мой муж едет сюда, – сообщила я. Попросив телефон у социального работника, я позвонила Майклу. Я рассказала ему все, что успела за пять минут. Он настоял на том, чтобы приехать, хотя я говорила, что это глупо. Теперь у нас будет две машины, но я жду его и не могу дождаться. Мы снова будем жить в отеле в номере 333. Я расскажу ему обо всем, что случилось за последние две недели, и выслушаю его рассказ о новой игре. – Нам нужно поговорить, – сказала я Тревису. – Я осуждала его за произошедшее с нашей дочерью, но теперь я знаю, что была не права.

– А почему вы осуждали его?

– Я прыгнула в воду, а он – нет.

Тревис чуть заметно улыбнулся.

– Вы прыгнули и вчера.

– Только в тот вечер пирс был намного выше. Майкл побежал на пляж, думая, что оттуда он доберется до нее быстрее.

– Вы – деятель, он – мыслитель.

– Это очень точное описание, – засмеялась я. – Помнишь, я говорила тебе, что он изобретает игры.

– Помню.

– Он говорил мне, что работает над игрой для родителей, потерявших детей. Сначала меня это очень расстроило, но теперь я не знаю, что думать. Я готова его выслушать.

Откинув голову на подушку, Тревис смотрел на потолок.

– А игра помогла бы, если бы погибла мать, а не ребенок? – спросил он. Он задал этот вопрос вполне серьезно, как будто его серьезно интересовал ответ. Как будто такая игра была ему нужна.

Я встала и обняла его. Когда я снова выпрямилась, занавеска откинулась, и я увидела девушку с фотографии, красивую, повзрослевшую. Я отступила в сторону, потому что меня она явно не видела. Взгляд ее сосредоточился на девочке на руках у Тревиса. Она прижала руку ко рту.

– Белла, – тихо позвал Тревис. Он слегка встряхнул дочку, и она приподняла голову с его груди. Малышка устало протирала глаза. – Белла, – сказал он снова. – Не спишь, детка? Я хочу тебя с кем-то познакомить.

Робин стояла около кровати. Тревис потянулся, чтобы взять ее за руку, и я увидела ее побелевшие пальцы, которыми она ухватилась за его руку, чтобы устоять на ногах.

– Белла? – негромко сказала она.

Белла посмотрела на нее, мокрые волосы свешивались ей на лицо, и Тревис убрал их с ее глаз. Белла посмотрела на фотографию, потом снова на Робин.

– Это твоя мама, Белл, – сказал Тревис.

– Которая на фотографии? – спросила Белла.

– Да, детка, – улыбнулся Тревис.

– Я так рада наконец увидеть тебя, Белла. – Робин наклонилась к ней, лица их сблизились, в голосе Робин я услышала боль. Я знала, ей хотелось дотронуться до ребенка. Взять ее на руки. Меня так радовало, что ей представилась такая возможность. Сделав шаг назад, я снова опустилась на стул. Просто не могла держаться на ногах.

Белла протянула ручонку к лицу Робин. Дотронулась до ее щеки. Провела пальцами по волосам. Робин застыла, прикусив губу.

– Ты красивая, – сказала Белла.

Робин засмеялась.

– Можно мне тебя обнять?

Свободной рукой Белла обняла мать за шею. Я видела, как они, все трое, отрешившись от всего мира, сомкнули объятия.

Как раз когда они оторвались друг от друга, в бокс заглянул полицейский и взглянул на меня.

– Вы готовы ехать в отель, мисс? – спросил он.

– Да, – сказала я.

Я встала и перекинула через плечо свою отсыревшую сумку.

Полицейский обратился к Тревису.

– Доктор говорит, что вам можно уходить, – сказал он.

– Я знаю, просто дожидался вас, чтобы…

– Я же сказал, – полицейский бросил на него загадочный взгляд, – что вы можете идти.

Тревис открыл было рот, но Робин прижала палец к его губам.

– Не спорь, – тихо сказала она.

Кто-то где-то пустил в ход связи. Я порадовалась за Тревиса. Мы простились, и я вышла с полицейским к патрульной машине. Ночь была темная. Когда мы проезжали мимо фонаря, я взглянула на часы. Еще час до приезда Майкла. Я представила номер в отеле, который казался нам волшебным, когда мы останавливались в нем после свадьбы и наши жизни были полны надежд. Сейчас я волновалась, опасаясь, что Майкл скажет что-нибудь, от чего я заведусь. Может оказаться, что мой гнев еще не остыл, а Майкла будет раздражать моя потребность говорить о нашей дочери. Но в то же время я чувствовала, что это будет наш первый шаг на пути друг к другу. Мы убедимся в том, как далеко готовы пойти, чтобы сократить расстояние между нами.

Может быть, эта комната снова станет для нас волшебной.

Эпилог

Тревис

Год спустя

Мне нравится жить нормальной жизнью, когда ничего страшного не случается. Когда ты – член маленькой семьи: отец, мать, ребенок. У тебя есть крыша над головой и еда на столе, и самая серьезная проблема, которую ты должен решить, это отправить ли ребенка в школу, ей только что исполнилось пять лет, или оставить еще на год в дошкольной группе. Мы с Робин выбрали второй вариант, так как Белла провела в дошкольной группе всего полгода. Учительница сказала, что дела у нее идут хорошо, но после года в дошкольной группе она будет в школе звездой. Мы решили подождать, чтобы дать ей засиять. Сейчас она сидела в Моби Дике позади меня и колотила ногами в спинку переднего сиденья.

– Ты меня совсем забила, Белл, – сказал я, выезжая из жилого комплекса Брир-Крик.

– Я не могу перестать, – призналась она. – Я волнуюсь!

– Но сегодня же только репетиция, – напомнил я. Не думаю, что она понимает разницу между репетицией и настоящим представлением, которое их группа показывает завтра.

– Я знаю. И завтра вы с мамой придете на меня смотреть.

– Конечно. – Робин придется завтра пропустить занятия, но она ничего не имеет против. Она не хочет пропускать ни секунды из жизни Беллы. Она и так пропустила многое.

– А ты знаешь, кто еще придет?

– Кто?

– Мисс Эрин и мистер Майкл.

– И ребеночек?

– Ребеночек еще не родился. Он появится через несколько месяцев.

К тому времени, когда он появится, Робин, Белла и я будем жить в Уилмингтоне.

Интересно все получается. Мы перемещаемся, как фигуры на шахматной доске. После этих событий в Боуфорте Эрин вернулась домой, к Майклу, но срок аренды ее квартиры еще не истек, и она настояла, чтобы я жил там с Беллой, пока не устроятся мои дела. Робин продолжала разыгрывать спектакль с помолвкой с Дейлом Хендриксом – теперь мэром Дейлом Хендриксом, а потом поразила весь Боуфорт, выйдя из игры. Она все взяла на себя, представив дело так, как будто это она виновата в их разрыве. «Я внезапно поняла, что я еще слишком молода, – сказала она в заявлении для прессы. – Дейл такой замечательный, я боюсь, что иду на что-то, о чем потом пожалею, и это несправедливо по отношению к нему». Она исчезла из Боуфорта и сменила свою фамилию на Браун так быстро, что никто не успел ее выследить. Во всяком случае, пока. Она станет еще одной из местных легенд, как девочка в бочонке с ромом и пират Синяя Борода. Хендриксы – кроме Алисы – были рады от нее отделаться, вместе с ней уходили и их секреты, о которых она узнала. Конечно, она скучает по Алисе и Ханне, но полный разрыв был необходим. Я делаю все, что могу, чтобы ее новая жизнь была не хуже той, которую она утратила.

Между нами в прошлом году не все шло ровно. Ее отец был прав, говоря о нашей разной классовой принадлежности, в особенности после того, как она два года пробыла в когтях у Хендриксов. Иногда я чувствую себя ниже ее. Она никогда не дает мне это понять, кроме тех случаев, когда не хочет, чтобы я называл кого-либо «кореш». Но вообще мы с ней отлично ладим.

– А ты сегодня тоже идешь в школу, папа? – спрашивает меня Белла, когда я заворачиваю к ее школе.

– В колледж, Белл, – смеясь, поправляю я. Мне кажется, она делает эту ошибку нарочно, чтобы меня поддразнить. – Да, у меня сегодня занятия, и я буду так же усердно трудиться, как и ты.

Я передаю ей завтрак, который упаковал для нее, и требую поцелуя, о чем она последнее время забывает, торопясь в свою группу.

– Пока, детка, – говорю я. – Развлекайся.

Она бежит навстречу учительнице, которая машет мне от двери. В прошлом году она рассказывала нам, что Белла все время рисует револьверы, и меня это тревожило. Но сейчас она вернулась к принцессам и животным. Она очень стойкий ребенок.

Я разворачиваюсь и улыбаюсь, вспоминая ее вопрос о моей «школе». Робин и я учимся в колледже, а я еще и подрабатываю. Робин учится в Роли, а я занимаюсь по программе дистанционного обучения. Когда мы переедем в Уилмингтон, я начну готовиться к получению степени в области ихтиологии. Я давно уже не учился, но в двадцать три года я занимаюсь усерднее и добиваюсь успеха быстрее, чем в семнадцать. Дела у меня идут неплохо.

Сначала я не хотел платить за обучение деньгами, унаследованными Робин от отца. Я ничего не хотел от этого человека, но Робин убедила меня, что я напрасно горжусь своей независимостью. Она сказала, что ее отец желал бы, чтобы у его внучки были образованные родители. Может быть, но я знаю, что он уж точно не желал, чтобы образованным родителем был я. Должен признаться, что, преодолев унижение финансовой зависимости, я испытал некое извращенное чувство удовлетворения при мысли о том, как он должен сейчас переворачиваться в гробу.

Я останавливаюсь около «ДжампСтарта» и вхожу туда. Нандо раскладывает на витрине печенье.

– Привет, кореш, – говорит он и бросает мне синий фартук. Я надеваю его через голову и, завязывая лямки, прохожу за стойку. Я вспоминаю тот день, когда я выбежал из «ДжампСтарта», чтобы отправиться в Боуфорт, не предполагая, что когда-нибудь снова окажусь здесь. А теперь, вот он я, готовлю капучино и кофе с шоколадом по-баварски. Честно говоря, стараюсь не думать о том, каким был дураком, что не постарался получить эту работу год назад. Пока я надрывался в поисках работы на стройке, я мог бы зарабатывать, пусть и немного, в десяти футах от того места, где сидели мы с Беллой. Но тогда я не был бы сейчас с Робин, а об этом мне даже и думать не хочется. Кто бы мог догадаться, что кошмар моей жизни обернется для меня так счастливо?

В кофейню заходит мужчина с двумя девочками лет четырех-пяти. Я его уже здесь видел, и мне нравится, как он обращается с детьми, помогая им делать заказ и напоминая, что надо говорить «пожалуйста». Я всегда смотрю ему в глаза, стараясь понять, чем он занимается. Может быть, он считает меня странным. Но я понял, что внешность не всегда соответствует внутреннему содержанию. Глядя в лицо кому-то, нельзя увидеть демонов внутри.

Я готовлю ему кофе, потом достаю с витрины два маффина и кладу их в два отдельных пакетика. Это напоминает мне, как утром я упаковывал печенье и виноград для Беллы.

– Ты – самый лучший отец, – сказала Робин, когда я положил в мешочек с завтраком еще и пакет сока. Понятия не имею, как она могла сказать такое после всего, что я заставил Беллу вынести, но я научился не спорить.

Я подаю мужчине кофе, а девочкам – маффины. Мужчина распаковывает один пакет. Переживал ли он когда-нибудь такие испытания, какие пришлось пройти мне, думаю я. Сделал бы он лучший выбор? Скорее всего, да. Но я перестал заниматься самобичеванием. Я стараюсь сосредоточиться на том, как хороша моя жизнь теперь.

Итак, я – бариста и студент и когда-нибудь, если я хорошенько потружусь и мне повезет, стану морским биологом. Хотя сегодня все, чего я хочу, – это быть хорошим отцом.

Благодарность

Созданию «Хорошего отца» помогали многие.

Я неизменно благодарна коллегам-авторам: Мэри Кей Эндрюс, Маргарет Мэрон, Кети Манджер, Саре Шейбер, Александре Соколофф и Бренде Уичгер. Не знаю, что бы я делала без вашей дружбы и вашей способности осуществлять «мозговой штурм». Благодарю моего литагента, Сьюзен Гинсбург, за помощь и поддержку во всех отношениях, а также ее помощницу, Стейси Теста, разделявшую ее положительный настрой и украшавшую мои дни своими электронными письмами.Благодарю моего талантливого редактора, Миранду Индригоу, которой стоило только взглянуть на рукопись, чтобы оценить, что в ней работает, а что нет. Я благодарна всем сотрудникам «Майра Букс» за закулисную работу над книгой: Мишель Рено, Мелани Люло, Эмили Оганджаниас, Морин Стед, Стейси Уиддрингтон, Ане Лакстон, Диане Мошер, Алане Берк, Катарине Фурнье, Кэтрин Орр, Крейгу Свинвуду, Лорианне Сакилотто и Маргарет Марбери. Я особенно признательна Кимберли Янг, Дженни Хаттон и всем остальным, которые немало потрудились, способствуя успеху моей книги в Великобритании и странах ЕС.Моя благодарность помощникам на разных стадиях моей работы – Денизе Гиббс, Элинор Смит и Линдси ЛеБрет, занимавшимся источниками, организацией моей повседневной работы и совершенствованием моих навыков владения Интернетом. Благодарю вас всех троих!Благодарю всех тех, кто помог мне своими предложениями по развитию сюжета и необходимыми исследованиями: Джессику Токко, Дженнифер Томпсон, Джулию Киблер, Сильвию Гам и Дебору Данн. Келли Инглиш была вынуждена три дня подряд слушать мои рассказы о книге, когда мы с ней пережидали шторм на Топсэйл-Айленд. Благодарю за твои идеи и терпение, Келли!Благодарю мою приятельницу по Фейсбуку, Коллиин Альберт, подсказавшую мне название кофейни – «ДжампСтарт». Благодарю Келли Крилмен из Боуфорта в Северной Каролине, поделившейся со мной своими впечатлениями, и владельца пансиона «Пекан Три» Дейва ДюБюиссона, рассказавшего мне о порядках в пансионах.Две девочки, трех и четырех лет, очень помогли мне в создании образа Беллы. Спасибо вам, Клер и Гэррет, а также и вашим мамам, моим падчерицам Кэтлин Кэмпбелл и Бриттани Уоллс.Как всегда, благодарю Джона Паглюку, моего первого читателя, вдохновителя, фотографа и компьютерного гуру, за неустанную поддержку и веру в меня.