– Ты придешь на выпускной вечер? – Клей смотрел на отца через стол, а Лейси макала хрустящую вафлю в кленовый сироп.

– Конечно, – сказал Алек. – Я обязательно приду, Клей.

Он удивился, почему Клей спросил его об этом, но потом ему пришло в голову, что последнее время его действия были непредсказуемы.

– Как у тебя дела с речью? – спросил он. Клей был необычно нервозным последние несколько дней, и сейчас его нога выбивала дробь под столом. Он не расставался со своими записями, либо засовывая их в карман, либо сжимая в руке. Даже сейчас около его стакана с апельсиновым соком стояли помятые и засаленные карточки. Алеку стало жалко сына. Он хотел бы чем-то помочь ему.

Хорошо, – сказал Клей. – Между прочим, ты не возражаешь, если я приглашу после собрания нескольких друзей?

– Конечно, – радостно сказал Алек. – Ты уже давно никого не приглашал. Я куда-нибудь исчезну.

– Да нет, тебе не нужно никуда исчезать, – быстро ответил Клей.

Алек достал бумажник из заднего кармана и положил его на стол рядом с тарелкой Клея:

– Возьми сколько тебе нужно на еду и все остальное.

Клей некоторое время разглядывал бумажник. Он посмотрел на Лейси, а затем открыл его и вытащил двадцать долларов.

– Ты не много сможешь купить на это, – сказал Алек. Он снова взял бумажник и вручил Клею еще пару купюр. – Школу заканчивают только раз в жизни.

Клей не торопился забирать деньги.

– Последнее время ты ведешь себя так, как будто деньги ничего не значат для тебя, – сказал он.

Наверное, его детям кажется, что он теряет рассудок, подумал Алек.

Он не работал, и в то же время свободно тратил деньги. Но он пока не был готов рассказать им о страховке. Ему нужно было еще какое-то время, чтобы раскрыть их с Энни секрет – их сладкую деликатную тайну.

– Вы не должны беспокоиться о деньгах, кроме тех, которые у вас в кармане, – сказал Алек.

Клей огляделся вокруг:

– Пожалуй, мне лучше прийти сегодня домой пораньше, чтобы убрать здесь.

– Я уберу, – вызвалась Лейси, к их немалому удивлению. – Это будет тебе подарок к окончанию школы…

Алек провел день с фотоаппаратом на берегу Кисс-Ривер. На этот раз он делал слайды, которые собирался использовать для своего выступления на собрании клуба деловых людей «Ротари» в Элизабет-Сити на следующей неделе.

Они с Клеем вернулись домой одновременно и, войдя, едва узнали собственный дом. В комнатах пахло чем-то вроде лимонного масла – тем, что Энни обычно клала в пылесос во время уборки. Гостиная была буквально вылизана, а кухня, начищенная и сияющая, была залита разноцветным светом, лившимся через витражи окон.

– Господи! – воскликнул Клей, оглядываясь вокруг. – Разве можно устраивать здесь вечеринку! Не хочется разрушать такой порядок.

Лейси вошла в кухню с корзинкой постиранного белья в руках.

– Дом выглядит фантастически, Лейс, – сказал Алек.

Она поставила корзинку на пол и, глядя на отца, сморщила свой загорелый веснушчатый нос.

– Я давно собиралась это сделать, – сказала она. Алек улыбнулся.

– Я тоже, но у меня не хватало сил этим заняться.

– Спасибо, О'Нейл, – сказал Клей. – Ты всегда сможешь найти место горничной, если вылетишь из школы.

Алек не отрываясь смотрел на корзинку. В ней сверху лежал аккуратно сложенный старый зеленый свитер Энни. Он поднял его, складки развернулись, и поношенная ткань скользнула по его руке.

– Ты постирала его? – спросил Алек, хотя ответ был очевиден.

Лейси кивнула:

– Он лежал на твоей кровати.

Алек прижал свитер к носу и втянул запах стирального порошка. Лейси и Клей переглянулись, а он уронил руку со свитером вниз.

– Твоя мама его долго носила, понимаешь? – объяснил он. – И когда я отдавал ее вещи, я оставил его на память. От него все еще пахло ею – чем-то, что она использовала для волос. Мне нужно было его отложить, чтобы ты не путала его с грязным бельем, – он попытался засмеяться. – Наверное, мне пора наконец избавиться от него.

Он посмотрел в угол кухни на мусорное ведро, но вместо того, чтобы выкинуть свитер, сунул его под мышку.

– Он там лежал с твоими грязными простынями, – сказала Лейси срывающимся голосом, испуганно защищаясь. – Откуда я знала, что его не нужно стирать?

– Все в порядке, Энни, – сказал он, – это… Лейси топнула ногой, ее лицо залил румянец:

– Я не Энни!

Алек прокрутил в голове свои слова. Да, он только что назвал ее Энни. Он положил руку ей на плечо.

– Извини меня, дорогая. Лейси скинула его руку:

– Следующий раз можешь сам заниматься своей чертовой стиркой!

Она выбежала из кухни. Алек растерянно смотрел ей вслед. И через мгновение они услышали ее легкие, быстрые шаги по ступеням, а затем стук захлопнувшейся двери.

– Знаешь, ты уже много раз это делал, – тихо сказал Клей.

Алек посмотрел на сына.

– Делал что? Называл ее Энни? – он нахмурился, пытаясь припомнить. – Нет, не может быть!

– Спроси ее, – Клей кивнул в сторону лестницы. – Ручаюсь, она сможет сказать, сколько раз ты это делал.

* * *

Алек стянул с себя пиджак и откинулся на спинку сиденья. Он почувствовал, что весь покрывается потом. Он пытался дышать глубже и ровнее, успокоиться.

Он поставил машину немного вдалеке от остальных автомобилей на стоянке «Кафферти Хай». Ему нужно было несколько минут, чтобы собраться с мыслями, прежде чем вылезти из машины и встретиться лицом к лицу с другими людьми: родителями друзей Клея, которых он не видел несколько месяцев, его учителями, со всеми теми, кто захочет сказать добрые слова о его сыне. Если бы ему только удалось сохранять улыбку на лице, произносить подходящие слова в нужный момент. Господи, да он ни за что не сможет делать это на протяжении нескольких часов. Черт побери, Энни!

Она часто говорила о том, как она представляет себе выпускной вечер своих детей. Поскольку она придерживалась мнения, что достижения Лейси и Клея не играют существенной роли, то гордилась буквально всем, что они делали. Она бы закатила грандиозное торжество по случаю окончания Клеем школы. Она бы свистела и кричала, лишь бы Клей был уверен, что она присутствует там. «Энни – ревностная мать», – сказал ему как-то Том Нестор, и он был прав. Энни всегда старалась дать своим детям то, чего не получала от собственных родителей.

Ее родители не пришли на ее выпускной вечер в аристократической школе в Бостоне, в которой она училась.

– Мы бы с радостью пришли, если бы ты закончила школу с отличием, – сказал ей ее отец, – но то, что ты потеряла членство в Национальном обществе отличников – непростительно.

Ее родители были очень богаты. Они желали, чтобы она вошла в их круг, встречалась с сыновьями их хороших друзей и знакомых. Если она не оправдывала их ожидания, что – намеренно или случайно – происходило довольно часто, они наказывали ее, лишая своей любви. Когда Алек представлял себе ее детство, он видел маленькую девочку с непокорными рыжими волосами и полными слез глазами, одиноко сидящую в углу своей комнаты, обнимая плюшевого мишку.

Энни никогда не описывала ему подобной сцены, но все же картина живо стояла у него перед глазами с того самого вечера, как они познакомились, и он узнал, сколь отчаянно она нуждалась в любви.

Такое воспитание вызвало у Энни соответствующую реакцию. Они никогда не критиковала своих детей, любила их без всяких условий.

– Даже если бы они были настолько безобразны, что на них взглянуть нельзя было бы без содрогания, или настолько глупы, что не научились бы считать до десяти, меня бы это совершенно не волновало, – говорила она, – все равно они были бы моими драгоценными детьми.

Алек представлял себе, как она говорит эту маленькую речь, замешивая тесто для оладьев на кухне. И в его воспоминаниях она была одета в старый зеленый свитер, немного испачканный мукой слева на груди, рукава закатаны выше локтей.

Свитер. Почему это его так сильно задело? Ведь он всего лишь убедил себя, что свитер сохранил ее запах. Но увидев его лежащим сверху на выстиранных вещах, Алек как будто потерял ее снова.

– Возьми себя в руки, – сказал он себе вслух, взял фотоаппарат и выбрался из машины. Воздух был липким и горячим, а ветер надувал рукава его рубашки. Он будет думать о маяке. Или о виндсерфинге. Он должен пройти через это ради Клея.

– Алек?

Он обернулся. К нему приближались Ли и Питер Хезлтоны, родители Терри, подруги Клея. Последний раз они виделись на похоронах Энни.

– Привет! – он выдавил из себя некое подобие радушной улыбки.

Питер похлопал его по спине.

– Потрясающий день, правда? У меня, сломался фотоаппарат. Сделай для нас несколько снимков Терри, ладно?

– Клей никогда меня не простит, если не сделаю, – он заметил Лейси в группе девочек на лужайке. – Мне нужно поймать свою дочь и найти наши места, – сказал он, радуясь возможности сбежать.

Последнее время он каждый раз испытывал потрясение при виде Лейси. Ему хотелось снова увидеть Энни, сравнить их лица, понять, чем они отличаются.

Может быть, тогда его перестанет трясти при каждой встрече с дочерью. Она была больше похожа на Энни, чем сама Энни. С Лейси он чувствовал себя неловко, и если смотрел на нее более нескольких секунд, то его переполняла печаль.

Он позвал ее, и она пошла, глядя то в землю, то на небо, упорно избегая его взгляда. Он еще не виделся с ней после сегодняшнего инцидента на кухне.

– Давай отыщем, где мы сидим, – сказал он, и она пошла за ним, не говоря ни слова.

Клей занял для них два места в первом ряду. Алек сел между Лейси и грузной женщиной, которая обильно потела и прижимала его своим бедром. Он подвинулся ближе к Лейси и почувствовал запах табака от ее длинных волос. А ведь ей всего тринадцать, черт побери!

Алек достал из сумки свой фотоаппарат и начал менять объектив. Лейси смотрела прямо перед собой на пустую деревянную сцену, и он понял, что ему пора прервать молчание.

– Извини, что я назвал тебя Энни, Лейс, – сказал он.

Она пожала плечами – ее обычная реакция на все в этом мире.

– Это не имеет никакого значения.

– Да нет, имеет, Клей сказал, что я не в первый раз это сделал.

Она снова пожала плечами, не поднимая глаз.

Пожалуй, я зря вышел из себя по поводу свитера.

Лейси отвернулась от него. Она слегка раскачивалась как будто в такт какому-то ритму, который не был ему слышен.

– Когда начинаются занятия в летней школе? – спросил он, пытаясь вовлечь ее в разговор, но в этот момент перед ними появился Клей. Он уже был в голубой мантии и академическом головном уборе, его лоб блестел от пота.

– Правда, прекрасные места? – он протянул руку, и Алек пожал ее – этот жест заставил его почувствовать себя старым. Клей засунул руку под мантию и достал из кармана брюк засаленные карточки с тезисами речи. Он протянул их Алеку:

– Возьми, пожалуйста. Я не хочу полагаться на них.

Он дернул сестру за длинную прядь волос:

– Как дела, О'Нейл? Лейси пожала плечами:

– Нормально. Клей оглянулся:

– Пора приступить к делу. Он повернулся и пошел к сцене.

Оркестр заиграл торжественный марш, и выпускники строем прошли на свои места. Алек и Лейси повернули головы в их сторону. Алек пытался представить себя плывущим через залив на виндсерфинге под парусом.

Выпускники в конце концов расселись, и начались речи. Алек почувствовал, как Лейси рядом с ним напряглась, когда на трибуну вышел Клей. Алеку захотелось обнять ее, прижать к себе, но он продолжал держать руки на коленях, наблюдая за сыном. Клей стоял там, перед аудиторией, как будто занимал место, принадлежащее ему по праву. Через громкоговоритель его голос казался ниже, лицо сияло неподдельной радостью. Ничего в его поведении не выдавало волнения. Слушая, насколько свободно он говорит, никто бы не подумал, что он произносит заученную речь. Он рассказал о своем классе и его достижениях. Затем, помедлив немного, он заговорил снова. На этот раз его голос слегка, почти незаметно, дрожал.

– Я благодарен своим родителям, которые своей любовью и уважением научили меня верить в свои силы и думать самостоятельно, – Клей взглянул на Алека, а затем снова перевел взгляд на публику. – Моя мать умерла в декабре, и сейчас я жалею о том, что она не может присутствовать здесь и разделить со мной эту радость.

Глаза Алека наполнились слезами. За его спиной возникло движение, он почувствовал, как головы присутствующих поворачиваются в его сторону. Он не должен терять самообладания у всех на виду.

Виндсерфинг, разрезающий поверхность воды на просторах залива. Далеко от берега, далеко от той безрадостной реальности, которая стала его жизнью.

Женщина в первом ряду наклонилась, чтобы посмотреть на него. На какое-то мгновение ему показалось, что это Оливия, та докторша, которую он встретил в студии. Он наклонился сам, чтобы разглядеть ее получше, и ощутил некоторое разочарование – женщина оказалась незнакомой.

Завтра суббота. Он пойдет в студию примерно в то время, когда у нее будет очередной урок. Он пригласит ее пообедать вместе с ним. Он наконец задаст ей те вопросы, которые мучили его все эти долгие и одинокие месяцы.